На том корабле

1

— Эй, Кокос, идем играть в солдаты!

— Не могу, я занят.

— Но ты должен. Лайон так хочет.

— Правда, старик, пошли, — сказал Лайонел, подбежав с бумажными треуголками и каким-то кушаком.

Это было очень-очень давно, но и поныне мальчишки смело идут на смерть, надевая на себя всё, что подвернется под руку.

— Не могу я, занят, — повторил Кокос.

— Старик, но чем же ты занят?

— У меня много дел, старик.

— Ну и пусть остается, обойдемся без него, — сказала Оливия. — И Джон с нами, и Ноэл, и Малыш, и лейтенант Бодкин. Кому нужен этот Кокос?

— Заткнись! Мне нужен. И всем нужен. Один он падает, когда его убивают. А вы все продолжаете стоять. Сегодня утром наше побоище было настоящим фаршем. Мама так сказала.

— Ну хорошо, я могу упасть.

— Это ты сейчас говоришь, а как до дела дойдет — так сразу на попятную. И Ноэл тоже не будет. И Джон. А Малыш вообще ничего не умеет — понятно, он слишком маленький. Не лейтенанту же Бодкину падать?

— Я не пойду.

— Кокосина-кокосина-кокосина-кокосина-кокосина-кокосина, — проговорил Малыш.

Мальчуган шагал по палубе и радостно визжал. Ему нравилось, когда его уговаривали эти красивые, воспитанные дети.

— Я должен пойти посмотреть м-м-м-м-м, — заявил он.

— Что-что?

— М-м-м-м-м. Они живут — о, их так много! — в тонкой части корабля.

— Он хочет сказать — на носу, — поправила Оливия. — Ладно, пошли, Лайон. Он безнадежен.

— А что такое м-м-м-м-м?

— М-м.

Он замахал руками и мелом вывел на фальшборте какие-то значки.

— Что это?

— М-м.

— Как это называется?

— Никак не называется.

— А что они делают?

— Они просто ходят так и вот так… всегда.

— Это летучие рыбки? Феи? Крестики-нолики?

— Они никак не называются.

— Мама! — обратилась Оливия к даме, прогуливавшейся под руку с каким-то господином. — Правда же: всё имеет название?

— Разумеется.

— Кто это? — поинтересовался у дамы ее спутник.

— Вечно липнет к моим детям. Я его не знаю.

— Мулат?

— По-видимому, но сейчас, по пути домой, это уже не имеет значения. В Индии я бы не позволила. — Миссис Марч поравнялась с детьми и, не останавливаясь, громко произнесла: — Кричите, сколько влезет, но не визжите, только не визжите.

— Они должны называться, — сказал Лайонел, что-то вспомнив, — потому что в самом начале Библии Адам нарек всех животных.

— Их не было в Библии, м-м-м-м-м. Они все время жили в тонкой части корабля. Только ты оттуда уходишь, они тут как тут.

— Он имел в виду Ноев ковчег, — поправила Оливия.

— Ноев ковчег, Ноев ковчег, Ноев ковчег, — заладил Малыш, и все запрыгали и заорали.

Потом, не сговариваясь, они переместились с палубы первого класса на нижнюю, а с нижней спустились по лестнице, что вела на бак. Они дрейфовали, словно водоросли и медузы в тропических морях. Об игре в солдаты позабыли, хотя Лайонел сказал, что треуголки все же надо надеть. Они возились с фокстерьером, которого опекал один матрос, и расспрашивали самого матроса, доволен ли он своей бродяжьей жизнью. Потом, опять пустившись в дрейф, они забрались на носовую часть корабля, где, как было сказано, как раз и обитали м-м-м-м-м.

Здесь им открылась славная страна — лучшее место на корабле. Никто из маленьких Марчей прежде сюда не заглядывал, но Кокос, почти беспризорный, превосходно знал этот мир. Колокол, что висит на самом верху — это корабельный колокол. Если в него позвонить — судно остановится. Эти толстые канаты завязаны узлами — двенадцать узлов в час. А здесь краска еще не высохла, но только в этом месте. А вон из той дырки вылез ласкар.[1] Но об «м-м-м-м» он ничего не сказал, пока не у него не спросили. Потом он нашелся и объяснил, что они появляются, когда вас нет, поэтому нечего рассчитывать на встречу с ними.

Какой обман! И какое разочарование! Но детские мысли столь неустойчивы, что дети не успевают огорчиться. Оливия, в которой уже пробуждались женские инстинкты, может, и сказала бы несколько тщательно отобранных слов, но, увидев, что братья совершенно счастливы, забыла тоже и поставила малыша на швартовную тумбу, как тот ее просил. Визжали все. Ласкар расстелил между ними на палубе мат для послеполуденной молитвы. Он молился так, словно все еще был в Индии — обратившись к востоку и не ведая, что корабль уже обогнул Аравию и святые для него места находятся теперь за его спиной. Дети продолжали визжать.

Миссис Марч со своим спутником оставалась на верхней палубе, наблюдая, как судно приближается к Суэцу. Два континента сходились в грандиозном великолепии гор и равнин. Там, где они смыкались, были различимы дымы и деревья города. Вдобавок к более личным проблемам миссис Марч живо заинтересовалась Фараоном.

— Где именно утонул Фараон? — спросила она капитана Армстронга. — Я должна показать детям.

Капитан Армстронг не знал, но посоветовал спросить у мистера Хотблэка, миссионера из Моравии. Мистер Хотблэк — уж он-то знает. И в самом деле — он знал много, очень много. В первые дни вояжа несколько отодвинутый в сторону военными, теперь он всплыл на поверхность, стал важным и назойливым. Он взялся разбудить отпрысков миссис Марч, когда корабль будет проплывать мимо того самого места. Он рассуждал о происхождении христианства таким образом, что миссис Марч засомневалась в его познаниях. В частности, он сказал, что канал — это одна сплошная иллюстрация к Библии, что тут по-прежнему можно увидеть осликов, везущих в Египет святые семейства, и что обнаженные арабы по-прежнему входят в прибрежные воды для ловли рыбы. «Петр и Андрей на берегу моря Галилейского, что ж, это как раз о них». Дочь священника и офицерская жена, миссис Марч не могла примириться с мыслью, что христианство столь ориентально. Что доброго может исходить из Леванта, и разве возможно, чтобы в жилах апостолов текла туземная кровь? Все же она поблагодарила мистера Хотблэка (ибо, попросив его об одолжении, она считала себя обязанной ему) и постановила для себя здороваться с ним ежедневно, пока они не приплывут в Саутгемптон, где их пути разойдутся.

Затем она заметила на фоне приближающейся суши своих детей, которые играли на носу корабля без головных уборов. Солнце в те давние дни обладало огромной и враждебной властью над Правящей Расой. Офицеры начинали пошатываться от прикосновения его лучей, солдаты — те просто подыхали. Когда полк стоял лагерем, никто не снимал шлемы, даже в палатке, куда солнце проникнуть не могло. Миссис Марч кричала своим обреченным отпрыскам, жестикулировала. Кричали капитан Армстронг и мистер Хотблэк, но ветер возвращал их слова назад. Покинув спутников, миссис Марч поспешила на носовую палубу одна. Дети были очень возбуждены и перепачканы краской.

— Лайонел! Оливия! Оливия! Что происходит?

— М-м-м-м-м, мама — это новая игра.

— Уйдите отсюда немедленно и играйте под навесом, здесь слишком жарко. Можно получить солнечный удар. Иди ко мне, Малыш!

— М-м-м-м-м.

— Не хочешь же ты, чтобы я несла такого большого мальчика на руках?

Малыш обнял швартовную тумбу и заревел.

— Всегда так заканчивается, — сказала миссис Марч, отдирая его от тумбы. — Вы ведете себя глупо и эгоистично, а Малыш начинает плакать. Нет, Оливия, не помогай мне. Мама справится одна.

— Извини, — грубовато проговорил Лайонел.

Воздух наполнился криками Малыша. Непослушный и капризный, он продолжал хвататься за невидимую тумбу. Когда миссис Марч придала ребенку удобную для переноски форму, случилась еще одна неприятность. Матрос — англичанин — вынырнул из люка с куском мела в руке и очертил вокруг остолбеневшей женщины небольшой круг. Кокос взвизгнул:

— Он вас поймал. Успел!

— Вы в опасности, леди, — почтительно произнес матрос, — это мужская половина судна. Разумеется, все зависит от вашей щедрости.

Уставшая от долгого плавания и криков детей, тревожась о том, что она оставила в Индии и что ждет ее в Англии, миссис Марч впала в оцепенение. Она тупо уставилась на меловую линию, не в силах ее перешагнуть, а в это время Кокос плясал вокруг и тараторил:

— Мужская половина — соблюдайте старинный обычай!

— Я не понимаю.

— Пассажиры нередко оказываются так добры, что платят выкуп, — объяснил матрос, испытывая неловкость. Хоть и жадный до денег, он ценил свою независимость. — Разумеется, вас никто не понуждает. Леди и джентльмены поступают так, как им подсказывает совесть.

— Я не хочу нарушать то, что не мною заведено… Малыш, успокойся же!

— Благодарю вас, леди. Мы поделим то, что вы дадите, между командой. Разумеется, кроме этой братии, — и матрос кивнул на ласкара.

— Деньги вам будут посланы. У меня нет при себе кошелька.

Матрос цинично притронулся к челке. Он ей не верил. Она вышла из круга, а Кокос тут же, как она это сделала, прыгнул туда, сел на корточки и осклабился.

— Ты глупый мальчишка, и я пожалуюсь на тебя стюарду, — сказала ему миссис Марч с несвойственной ей горячностью. — Ты сам не можешь играть как следует и другим не даешь. Глупый, ленивый, негодный и трусливый мальчишка.