На том стою

Глава 8

Меня разбудил стук в дверь, очень тихий, но настойчивый. Казалось, он длится целую вечность и понемногу просачивается сквозь сон. Я перевернулся и прислушался. Кто-то подергал ручку двери. Затем стук возобновился. Я посмотрел на часы. Светящиеся стрелки показывали три. Я вскочил на ноги, бросился к баулу, нащупал свою пушку, подошел к двери и приоткрыл ее.

За дверью возник темный силуэт в брюках, в плаще и темной косынке. Это была женщина.

— Что вам надо?

— Впустите меня, быстро! Не включайте света.

Итак, это была Бетти Мэйфилд. Я распахнул дверь, и она проскользнула в комнату. Я захлопнул дверь. Потянулся за халатом и надел его.

— Кто-нибудь остался на улице? — спросил я. — В номере рядом никого нет?

— Нет. Я пришла одна. — Она прислонилась к стене, часто дыша.

Я нашарил ручку-фонарик в кармане пиджака, посветил вокруг и нашел выключатель камина. Бросил луч света на ее лицо. Она зажмурилась и прикрыла глаза рукой. Я посветил фонариком на пол, пошел вслед за лучом к окнам, закрыл оба окна, опустил и закрыл жалюзи. Затем вернулся и включил лампу.

Она испустила сдавленный стон, а затем затихла, по-прежнему опираясь о стену. Судя по виду, она остро нуждалась во взбадривающем. Я вышел на кухню, плеснул виски в стакан и принес ей. Она отмахнулась, потом передумала, схватила стакан и выпила его залпом.

Я присел и закурил — чисто механический рефлекс, нагоняющий скуку на всех, кроме закурившего. Так я сидел, смотрел на нее и ждал.

Наши глаза встретились. Она медленно опустила руку в боковой карман плаща и вытащила пистолет.

— Нет, — сказал я. — Только не надо снова.

Она посмотрела на пистолет. Ее губы дрогнули; она не целилась. Она оторвалась от стены, подошла и положила пистолет у моего локтя.

— Я его уже видел, — сказал я. — Мы с ним старинные приятели. В последний раз я видел его в руках у Митчелла. Ну?

— Поэтому я вас и оглушила. Я боялась, что он вас застрелит.

— Это сорвало бы его планы, какие бы они ни были.

— Ну, я не знала. Извините. Извините, что я вас ударила.

— Спасибо за холодный компресс, — сказал я.

— Вы не собираетесь взглянуть на этот пистолет?

— Я его уже видел.

— Я пришла пешком из «Касы». Я остановилась там. Я… я перебралась туда после полудня.

— Знаю. Вы поехали на такси в Дель-Мар на вокзал к вечернему поезду. Митчелл подобрал вас и привез в «Касу». Вы вместе поужинали и потанцевали, затем случилась небольшая размолвка. Человек по имени Кларк Брандон отвез вас в отель на своем «кадиллаке».

Она смотрела во все глаза.

— Я вас там не видала, — сказала она наконец, думая уже о чем-то другом.

— Я сидел в баре. Пока вы были с Митчеллом, вы были слишком заняты, получая пощечины и предлагая ему запастись пуленепробиваемым жилетом. Затем у Брандона за столиком вы сидели спиной ко мне. Я вышел первым и поджидал вас снаружи.

— Я начинаю верить, что вы и впрямь детектив, — сказала она спокойно. И снова посмотрела на пистолет. — Он мне его не возвращал, — сказала она, — но я не смогу это доказать.

— Это значит, что вы хотели бы.

— Это могло бы помочь. По крайней мере сначала. Потом-то мне уже ничего не поможет, когда они все про меня узнают. Вы, наверно, знаете, что я имею в виду.

— Сядьте и возьмите себя в руки. — Она медленно подошла к креслу, села на краешек и склонилась вперед. Она уставилась в пол.

— Я знаю, что у вас есть секрет, — сказал я. — Раз Митчелл открыл его, значит, и я могу, если постараюсь. Любой сможет — если узнает, что есть секрет. В настоящий момент я не знаю. Меня наняли только для одного: не терять вас из виду и регулярно отчитываться.

Она подняла на миг глаза:

— Это вы и сделали?

— Я отчитался, — сказал я после паузы. — Когда я потерял вас из виду. Я упомянул Сан-Диего. Это он узнал бы и от телефонистки.

— Вы потеряли меня из виду, — повторила она сухо. — Он должен быть высокого мнения о вас, этот ваш клиент. — Затем она прикусила губу. — Извините. Я не имела этого в виду. Я просто пытаюсь решить, что делать.

— Не спешите, — сказал я. — Сейчас только двадцать минут четвертого.

— Вы опять смеетесь надо мной.

Я посмотрел на электрокамин. Он не подавал признаков жизни, но в комнате стало чуть теплее. Я решил, что и мне пора выпить.

Я вышел на кухню и налил себе, выпил, налил снова и вернулся. У нее в руках был маленький кожаный бумажник. Она показала его мне.

— У меня с собой пять тысяч долларов в дорожных чеках. По сто долларов каждый. На что вы пойдете за пять кусков, Марло?

Я глотнул виски и прикинул с рассудительной миной:

— При нормальных расходах это купило бы меня с руками и ногами на несколько месяцев. Если бы я продавался.

Она постучала по ручке кресла.

— Ничего, продашься, — сказала она. — Это только задаток. Я могу хорошо заплатить. У меня больше денег, чем тебе могло бы присниться. Мой покойный муж был так богат, что просто смешно. Я вытрясла из него полмиллиона долларов.

Она цинично улыбнулась.

— Надеюсь, мне никого не понадобится убивать.

— Не понадобится.

— Мне не по вкусу эта интонация.

Я покосился на пистолет. Пока я не тронул его и пальцем. Она пришла пешком из «Касы» посреди ночи, чтобы принести его мне. Лучше было пока его не трогать. Я пристально осмотрел пистолет. Склонился и понюхал его. Я мог бы и не трогать его, но уже знал, что не удержусь.

— Кто схлопотал пулю? — спросил я ее. Пронизывающая стужа комнаты проникла в мои вены. Моя кровь была холодна как лед.

— Только одну пулю? Откуда вы знаете?

Тут я схватил пистолет. Вытащил обойму, осмотрел ее, вставил обратно. Она со щелчком встала на место в рукоятке.

— Ну, может, и две. В обойме шесть пуль. В пистолет входит семь. Вы могли вогнать пулю в ствол, а затем сунуть еще одну в обойму. И, конечно, могли отстрелять всю обойму и набить по новой.

— Мы просто болтаем, не так ли? — сказала она. — Нам не стоит тратить время попусту.

— Хорошо. Где он?

— Лежит в шезлонге на моем балконе. Все номера, выходящие на море, — с балконами. Балконы разделены бетонными стенками. Думаю, профессионал-альпинист или верхолаз смог бы перелезть, но не с грузом. Я живу на двенадцатом этаже. Выше ничего нет, только чердак. — Она остановилась, нахмурилась, беспомощно махнула рукой. — Это звучит как треп, но он мог попасть туда только через мою комнату. А я его не впускала.

— Вы уверены, что он мертв?

— Вполне уверена. Мертвее некуда. Холодный как камень. Я не знаю, как это случилось. Я не слыхала ни звука. Я проснулась среди ночи, но не от звука выстрела. В любом случае к этому времени он уже остыл. Так что я не знаю, что разбудило меня. Я не сразу вышла на балкон. Я лежала и думала. Я не могла уснуть. Прошло немного времени, и я включила свет, ходила по комнате, курила, потом заметила, что туман рассеивается и свет луны падает на мой балкон. Когда я вышла на балкон, земля была еще покрыта туманом. Было чертовски холодно. Звезды были такие огромные. Я простояла на балконе довольно долго, прежде чем увидела его. Наверное, это покажется трепом. Не думаю, что полиция примет это за чистую монету. Даже для начала. А потом… — в общем, поверьте, у меня нет и одного шанса против миллиона, если мне не помогут.

Я встал, допил остатки виски и подошел к ней.

— Позвольте мне сказать вам кое-что. Во-первых, вы слишком спокойно относитесь к случившемуся. Ни паники, ни истерик, ничего. Затем, я слышал вчера целиком всю беседу между вами и Митчеллом. Я вывернул эти лампы, — я указал на стенной камин, — и приставил стетоскоп к перегородке. Что знал про вас Митчелл? Он знал, кто вы, и этого было достаточно. Стоило ему предать это огласке, и вам пришлось бы вновь скитаться и менять имена. Вы сказали: «Я самая везучая баба на свете, раз я жива». Теперь человека, находят мертвым на вашем балконе, он застрелен пулей из вашего револьвера, и этот человек, конечно, Митчелл. Верно? — Она кивнула.

— Да. Это Ларри.

— И вы его не убивали, вы говорите, но полицейские вряд ли в это поверят, даже для начала. А потом и вовсе нет. Я думаю, вы уже бывали в подобном переплете.

Она по-прежнему смотрела на меня снизу вверх. Она медленно встала. Наши лица сблизились. Мы пристально смотрели друг другу в глаза. Мне это было нипочем.

— Полмиллиона долларов — это масса денег, Марло. Вы не святой, чтобы отказываться. На свете есть еще места, где мы могли бы чудесно жить. В одном из этих небоскребов на набережной в Рио. Я не знаю, насколько хватит денег, но о таких вещах всегда можно договориться полюбовно, не так ли?

Я сказал:

— Вы не женщина, а целый женский комитет. Сейчас рассуждаете как преступница. Когда я увидел вас впервые, вы были спокойной, хорошо воспитанной дамочкой. Вас воротило от ковбоев вроде Митчелла. Затем вы купили пачку сигарет и зачем-то выкурили одну через силу. Затем вы дали ему себя приласкать, когда приехали сюда. Затем порвали свою блузку для меня, циничная, как цаца с Парк-авеню, когда ее кормилец-поилец решит вернуться домой к жене. Затем вы дали мне приласкать вас. Затем вы трахнули меня по башке бутылкой виски. Сейчас вы говорите о роскошной жизни в Рио. Которая из вас проснется со мной поутру?

— Пять тысяч долларов на бочку. И куда больше в будущем. Полиция не даст вам и пяти зубочисток. А если вы иного мнения — телефон к вашим услугам.

— Что я должен сделать за пять тысяч? — Она выдохнула медленно-медленно, как будто кризис миновал.

— Отель стоит на самом краю обрыва. Внизу у стены узкий, очень узкий проход, а ниже — скалы и море. Сейчас прилив. Мой балкон нависает над морем.

Я кивнул.

— Есть служебная лестница?

— Есть. Она начинается с нижней площадки лифта, прямо у гаража. Но это долгий, трудный подъем.

— За пять кусков я поднимусь и в водолазном скафандре. Вы вышли через вестибюль?

— Я спустилась по служебной лестнице и прошла через гараж. Ночной вахтер спал в машине.

— Вы сказали, что Митчелл лежит в шезлонге. Много ли натекло крови? — Ее передернуло.

— Я… я не заметила. Думаю, что должна быть.

— Не заметили? Вы заметили, что он окоченел. Куда попала пуля?

— Я не видела. Наверно, он лежал раной вниз.

— Где был револьвер?

— На балконе, возле его руки.

— Какой руки?

Ее глаза расширились:

— Какая разница? Я не знаю. Он лежал поперек шезлонга, голова свешивалась с одной стороны, а ноги — с другой. Нужно ли столько говорить об этом?

— Хорошо, — сказал я. — Я ни черта не смыслю в здешних приливах и течениях. Его может вынести на берег и завтра, и через две недели. Если мы провернем это. Может быть, его найдут не скоро и не узнают, что его застрелили. А может быть, его вовсе не найдут. В здешних водах водится барракуда и прочая дрянь.

— Если вы хотите, чтобы меня стошнило, вы близки к успеху, — сказала она.

— Таковы обстоятельства. Кроме этого, я думал, не могло ли это быть самоубийством. Тогда нужно положить револьвер обратно. Он, знаете ли, был левша. Поэтому я спросил, у какой руки лежал револьвер.

— А-а. Да, он был левша. Вы правы. Но это не самоубийство. На это не способен этот ухмыляющийся самодовольный типчик.

— Иногда человек убивает самое любимое существо на свете, говорят. Может быть, даже самого себя?

— Не этот тип, — сказала она коротко и решительно. — Если нам очень повезет, подумают, что он упал с балкона. Господь свидетель, он был достаточно пьян. А тем временем я окажусь в Южной Америке. Мой паспорт все еще действителен.

— На чье имя выписан ваш паспорт?

Она протянула руку и провела кончиками пальцев по моей щеке.

— Скоро ты обо мне все узнаешь. Не спеши. Все узнаешь, все мои секреты. Потерпи пока.

— Угу. Посекретничай пока с дорожными чеками. У нас в запасе час или два темноты, а потом еще час-два, пока туман не рассеется. Займись чеками, пока я одеваюсь.

Я вытащил ручку из кармана пиджака и дал ей. Она подсела к лампе и принялась подписывать чеки, высунув кончик языка от усердия. Она писала медленно и тщательно. Она подписывалась: Элизабет Мэйфидд.

Значит, смена имени была задумана еще до выезда из Вашингтона. Пока я одевался, я задумался: неужели она по дурости и впрямь верит, что я помогу ей избавиться от трупа?

Я отнес стаканы на кухню и захватил пистолет. Немного подождал, пока за мной закроется дверь, и спрятал пистолет и обойму в духовку. Я сполоснул стаканы и вытер их. Вернулся в комнату и быстро оделся. Она даже не посмотрела в мою сторону, подписывая чеки.

Когда она закончила, я взял чековую книжку и пролистал ее чек за чеком, проверяя подписи. На все эти тысячи мне было наплевать. Я сунул чековую книжку в карман, выключил лампу и открыл дверь. Бетти стояла совсем рядом.

— Выходи незаметно, — сказал я. — Я подберу тебя на шоссе, там, где кончается забор. — Она обернулась ко мне:

— Можно ли тебе доверять? — тихо спросила она.

— В определенной степени.

— Что ж, по крайней мере, искренний ответ. Что будет, если нам не удастся провернуть это дело? Если кто-то сообщил о выстреле в полицию, если его нашли, если мы войдем, а отель кишит полицейскими?

Я стоял, не сводя глаз с ее лица, и не отвечал.

— Я думаю вот что, — сказала она очень тихо и с растяжкой, — ты меня живо продашь. И пяти тысяч долларов у тебя не будет. Эти чеки станут просто бумажками. Ты не посмеешь предъявить их к оплате.

Я по-прежнему не отвечал.

— Ах ты, сукин сын, — она не повысила голоса и на полтона. — Зачем я вообще пришла к тебе?

Я взял ее лицо в ладони и поцеловал в губы. Она вырвалась.

— Не за этим, — сказала она. — Точно не за этим. Есть одно мелкое обстоятельство. Я знаю, что оно ничего не значит, — этому меня научили учителя-профессионалы — уроки были долгие, трудные, мучительные, их было много, и я их выучила наизусть. И все же — так уж получилось, что я его не убивала.

— Может, я верю в это.

— Не трудись, — сказала она. — Больше никто не поверит.

Она повернулась и выскользнула за дверь, сбежала по ступенькам, пробежала меж деревьев и скрылась в тумане.

Я запер дверь, сел в машину и поехал по дорожке мимо закрытой конторы с лампочкой над ночным звонком. Эсмеральда крепко спала, но грузовики неслись по каньону со стройматериалами, нефтью, контейнерами — всем, что нужно городу для каждодневной жизни. Они ехали с включенными фарами, медленно и тяжело поднимаясь в гору.

В пятидесяти метрах от ворот она вышла из тени забора и села в машину.

Я включил фары. Где-то в море завывала сирена катера. Наверху, в просвете между облаками, с ревом пролетела эскадрилья истребителей. Не успел я вытащить зажигалку из щитка и прикурить, как они скрылись.

Она сидела недвижно рядом со мной, смотрела прямо вперед и молчала. Она не видела тумана, не видела кузова грузовика, ехавшего перед нами. Она не видела ничего. Она просто сидела, окаменев от отчаяния, словно по дороге на эшафот.

А может, она просто умела наводить понт, как мало кто другой на моем веку.