На тральщике

Рисунки В. Голицына

Архангельским ребятам посвящаю

Сенька вырос в Семже на берегу Ледовитого океана. У входа в Мезенский залив, лицом к лютым штормам притулился поселок. Летом, когда в Мезень густо заходит суматошная семга, Сенька с отцом ловит дорогую: нежную рыбу, а под осень, перед самым зимним льдом, вкусную навагу.

Отец и дед у Сеньки — лоцманы. Кто не знает в Семже Кубасовых?

Стоит Сенька на берегу к смотрит, как отец выводит большой океанский пароход, доверху груженный розовым пахучим сосновым лесом.

Круглый год дует моряна[1] с хмурого Ледовитого океана на Мезенскую губу. Нет ничего опаснее этого ветра. От свирепого шторма меняется дно. Вот почему ни один иностранный пароход не в состоянии ни войти, ни выйти из Мезени без лоцмана, и ни один из иностранных капитанов, из тех, что поседели в море, ни за что не рискнет дорого стоящим пароходом.

На мостике у штурвала сутулится фигура Сенькиного отца.

Разворачивается стальная туша. Пароход, направляясь к выходу, рявкает медной выпаренной глоткой.

Не может оторваться от парохода Сенька. Хочется знать, как возьмет отец, вправо или влево, будет ли дальше так держать или ляжет на другой курс.

На облупившемся от ветра веснущатом лице кровь от раздавленных комаров. Опух глаз— мешает смотреть.

Пароход подняло на крутой волне. Стал поворачивать.

Сенька буркнул:

— Так и есть… Встрик полночнику[2]…

За полярным крутом на берегу Северной Двины лежит далекий порт Архангельск. Хорошо его знают иностранные моряки. В клубе, где мелькают золотые пуговицы щеголеватых английских штурманов и поблескивают на рукавах нашивки аккуратных голландцев, сдержанные, пропахнувшие душистым кэпстеном и карболовым мылом англичане, не горячась, спокойно спорят о китайских событиях.

Утопая в клубах ароматного трубочного табака, пестро сгрудились над шахматной доской матросские кепки. Играют двое. Один розовый, гладко выбрит, глаза с холодком, в зубах прямая хорошо обкуренная трубка. Подпер рукой упрямый квадратный подбородок, уставился в доску. Обдумывает ход. Это Сергей Сергеевич Рыжов — капитан рыболовного тральщика Севгосрыбтреста «Вьюга».

Другой жиловатый, сутулый, скуластый, с лицом цвета сырой говядины, рыжая бороденка и зоркие под кустистыми бровями глаза. Поморы — народ молчаливый.

Капитан спросил:

— На интерес, что ли? Лоцман вскинул острые глаза:

— Можно…

Артему Кубасову с большим трудом удалось вырваться из тундровой Мезени. Давно хочется лоцману устроить сынишку на тральщик, к другу своему капитану Рыжову. Накручивая на палец бороденку, думал: «Оно верно, работа тяжелая, по восемнадцати часов в сутки, зато платят хорошо… Выучится, тралмейстером[3] будет. Возьмет, аль нет?.. Возьмет!.. Чего ему не взять… Чай не первый день они знают друг друга. Вместе ходили в Лондон, Варде, в далекий Сидней!»

Сейчас они сидят в уютном клубе моряков за шахматной доской, а Сенька в читальне. Перед ним большой, толстый английский журнал. Гибель картинок. Чего-чего там только нет. Пароходы, парусники, Красин во льдах, портрет Чухновского — все на свете! Сеньке обидно и досадно, напечатано, а не поймешь. Сморщил белесые брови.

Твердо решил:

— Нашему брату без аглицкого никак!.. Дух из меня вон, а выучусь…

В другой комнате, попыхивая трубкой, за шахматной доской капитан Рыжов. Не торопясь обдумывает каждый ход. Если промазать партию, ребята засмеют. Мало того, что будет такой конфуз, еще придется взять мальченку. Ничего не поделаешь, такой уговор. Оно, конечно, Сенька парень смышленый, лишний зуйка[4] не помешает, только с этими мальцами хлопот, хлопот… А потом отчего же не услужить дружку, старому соплавателю[5]? Еще будучи матросом, много раз его выручал Артем Кубасов…

Лоцман лукаво сощурился:

— Ну, как, Сергеич, возьмешь?…

— Отчего ж не взять, возьму… Пусть поплавает… Попривыкнет — тебе подмога… Одно обидно — ребята зубоскалить будут… Ну, да шут с ними, — пусть!..

На набережной, у пристани четверо. Филька шмыгает поминутно носом. Чуть-чуть шепелявя, звонким голосом кричит:

— Гляди, Сенька, как воротишься, привези какую ни на есть штуковину!..

— Смотри, такую, чтобы не стыдно было…

— Позаковыристей!..

— Так он тебе и привез…

— Небось, пионерское слою дал…

Сенька, сложив рупором руки, кинул:

— Раз обещал — кончено!..

С капитанского мостика Рыжов скомандовал:

— Отдать кормовые!..

Звякнул телеграф. Завздыхала машина под кормой, забурлил в воде винт. Ловко развернувшись, тральщик пошел к выходу.

Третий день, как отданы концы с Архангельских портовых причальных тумб.

Третьи сутки, как тралит рыбу «Вьюга». На пологой волне ее слегка покачивает.

Только что выбрали громадный невод лебедкой. Из большущей мотни трала посыпались на палубу водоросли, треска, зубатка, палтус, пикша.

Трепыхается рыба, бьет упругими, сильными хвостами.

Команда, не отрываясь, сосредоточенно рубит, потрошит и бросает рыбу для засолки в трюм. Работают молча. Изредка перекинутся острым словцом. И так по восемнадцати часов в сутки! Остановиться нельзя, — завалит палубу. В каждом «подъеме» — три-четыре тонны рыбы.

Работают все. Комсостав, кочегары, матросы, угольщики, смазчики. Никто не сидит без дела.

Сенька сдружился крепкой, как проволочный тросс, дружбой с тралмейстером.

Полжизни проплавал Петр Петрович Окладных с норвежцами и англичанами. Считается самым знающим во всей флотилии Совгосрыбтреста.

Старый тралмейстер выучил Сеньку стоять на лебедке, и стал Сенька «лебедочным».

— Петрович, заморишь парня, — бурчит боцман.

Добродушно огрызается в бороду:

— Черти его не возьмут, а богу он не нужен…

Сдвинул лохматые седые брови. Глазами сверлит:

— Ты у меня смотри в оба!.. А то…

Сенька сплюнул через губу:

— Ладно, не маленький…

Работа не трудная, но требует напряженного внимания и сноровки.

Вытаскивая из-за борта подъем за подъемом, Сенька горд от сознания важности выполняемой им работы. Ведь стоит ему, Сеньке, дернуть за этот рычаг или повернуть вот это чугунное колесико не в ту сторону — и вся рыба, что в этом громадном неводе, пойдет к чорту. Что бы его в эту минуту увидал Филька из пионерского звена «На Вахте»!

Грохочет, тарахтит, заливается голосистая лебедка.

Закутался, утонул Сенька в облаке пара.

Тралмейстер поднял руку. Медленно покрутил в воздухе указательным пальцем. У Сеньки рука на регуляторе.

— По-ма-лу!..

Стал прикрывать пар. Глазами в Петра Петровича. Тот поднял вверх твердую, как доска, ладонь.

Хриплым простудным голосом зыкнул:

— Сто-оп!

Сенька привычной рукой закрыл пар. Команда вывернула мотню. На палубу посыпалась груда платиново-серебристой рыбы. Парнишка тут как тут. Ищет глазами:

— Вот она!..

Извивается в мутной слизи и жире сине-лиловая акула. Вороненой сталью топорщится плавник. Мелькнуло белое брюхо, хлопает жабрами. Открыла страшную пасть. Три ряда острых зубов.

У Сеньки глаза штопором. Подошел поближе.

Боцман сердито:

— Берегись!..

Не успел отскочить, хвостом по ногам. Света не взвидел мальчуган. С силой отбросило в сторону, Головой угодил в ватервейс[6]. Из носу кровь. Прихрамывая, — к тому широченному, к тому, что рубит рыбьи головы. Умоляюще протянул:

— Дянь-к-а-а!..

Блеснул зубами помор. Добродушно громыхнул:

— А ты ходи, да оглядывайся…

— Дя-янька-а-а!..

— Ну, чего ишшо?

— Отдай мне голову…

Матрос занес топор.

Рука, что корневище.

— Ж-ж-а-ах!..

Немного не отхватил. Хлынула кровь. Акула бешено забила хвостом. Улучил момент и со всей силы:

— Г-г-ы-ы!..

Отлетела голова.

Пнул ногой:

— На, получай, не жалко!..

В кубрике душно. Скучно Сеньке. Не сидится парню на одном месте. Вылез на палубу. Охватило студеной стылью. Заглянул к радисту. Отмахнулся слухач:

— Катись, катись, видишь некогда!.. Не мешай…

Нырнул в кочегарку. Не терпится, охота взглянуть, может, уже высохла акулья челюсть.

Подумал:

— Хоть бы она скорей сохла, что-ли-ча. Придем в Архангельск, надо сдать отряду… Не привезу, засмеют ребята, скажут: «Зря трепался»…

Стал карабкаться на котлы. Жжет руки.

Сильно качает. Кадку с мусором шарахнуло одна об другую. Носятся, как бешеные, из стороны в сторону. Загремел железный гребок. Увернулся Сенька. Чуть не убило. Кочегар Мартыныч шугнул мальчика.

— Черти тебя тут носят!..

В тесном кубрике душно. Задыхаясь от жары и обливаясь потом, лежа в узкой матросской койке, Сенька размечтался:

«Высохнет… Не поломать бы только. Придем в Архангельск, отдам ребятам…»

Неожиданно мелькнуло в мозгу:

«А что, если сдать в школу… В музей… Обрадуются небось… Вроде как… как его… еще вчера помнил…»

Сквозь дрему вертелось трудное слово. Никак не удавалось вспомнить.

Засыпая, радостно прошелестел:

— Икс-по-нат…

Никак не может понять механик, что за погань завелась у него в каюте. Стоя на вахте в машине и наблюдая, как чавкают поршни в цилиндрах, размышлял:

«Воняет. Может „Бойка“?.. Так нет, он пес сознательный. Судовой пес… Который год плавает…»

Решил:

«Сделаю генеральную уборку».

Перед приходом в порт, вымыл все содой и жидким мылом.

Потянул носом:

«Воняет, хоть ты что хочешь делай!.. Не иначе, как за обшивкой сдохла крыса».

Крикнул в иллюминатор[7]:

— Сень!..

— Есть…

Щукой в каюту. Стал в дверях.

— Вот что, Сень… У тебя рука потоньше, тебе сподручнее. Понимаешь, вонищща развелась, страсть!.. И аккурат под койкой; там, где паровое отопление… Мне никак не достать… нипочем!.. Пробовал палкой — не выходит…

У Сеньки виновато забегали глаза. Втиснулся под койку:

— Африкан Иваныч!.. Я кругом лазил, никакой тут крысы…

— Ну, мышь!..

— И мышов нету…

— А вонища отчего? Ты потяни носом! Носом потяни!..

Сенька шмыгнул носом.

— Действительно. Дух тяжелый…

— Ну, что? Не видать?

— Я-б сказал, да вы заругаетесь…

— Чего там заругаете, ты толком говори, есть?

— Е-есть…

— Что?…

— А-а-ку-ла!..

Загремел механик:

— Что-о?.. Ах, язви-те!.. Ты что-ж это, смеяться вздумал?

— Не-е… я-я… Правду… говорю…

— Говори, что там воняет!..

— А-а-к-улья-ча… пасть… Суш-ить положил…. Кикс-по-нат… Надо доставить в отряд… Я ребятам обещал. Слово дал. Пионерское слово…Потому, как мы натур-рлисты…

Громыхнул смехом механик:

— Экс-по-на-ат?.. Эх ты, горе-натуралист!.. Вылазь!.. Не трону… Ну, вылазь!

Потрепал по взлохмаченной голове…

— Ах, ты, экспонат!..

По приходе в Архангельск Сенька отпросился на берег. Примчался в отряд. Ребята, мешая друг другу, сгорая от любопытства и нетерпенья, разорвали сверток. Сенька бережно положил на стол акулью челюсть.

Окружили Сеньку.

— Глянь, ребята, здо-ро-ввая!..

— А зубищи… вво!

— И впрямь приволок!..

— Ай да Сенька!..

— Правильно, не зря трепался…

Сопит Сенька. Буркнул:

— Раз Сенька пообещал — кончено!..

РЕБЯТА!

Напишите свое мнение об этой книжке в Отдел детской литературы Государственного издательства. Письма можно посылать без марок. Наш адрес: Москва, Рождественка, 4, Госиздат, Отдел детской литературы.