Воздухоплаватель. На заре авиации

Глава 2 Гатчина

Поезд прибыл в Санкт-Петербург утром. Судя по документам, тот Андрей учился здесь и город должен был знать. А для этого Андрея все внове, в Питере он не был никогда. Решил посвятить день знакомству с городом. Быть в городе Петра, пусть и проездом, и не осмотреть, даже мельком, непростительная глупость. Конечно, город слишком велик, и одну улицу осмотреть не удастся толком. Оставил чемодан в камере хранения и от вокзала пошел по Невскому проспекту в сторону Невы. Самые интересные объекты здесь – Казанский собор, дворцы, а в конце Зимний дворец, Адмиралтейство, Дворцовый мост. Между знаковыми объектами ускорил шаг, экономя время. Хотелось увидеть все, а не получалось. Тот же Спас-на-Крови, рядом с Невским проспектом, виден с него. Как не свернуть, не отклониться от намеченного маршрута, если архитектура храма такая, что сердце от красоты замирает. Набожным Андрей не был, скорее, атеистом, но привлекала красота творения человеческого разума и рук. А еще распирала гордость за нацию. Как часто мы смотрим на Европу, завидуем, так ведь сами не хуже можем. Архитекторы и художники? Есть! Ученые? Так значительная часть открытий и изобретений наша, ускользнувшая на Запад по недогляду, по недоумию чиновников. Пока добрался до Невы, день прошел, даже не заметил, как время пролетело, забыл о еде.

До Московского вокзала добирался на трамвае. Забрал чемодан из камеры хранения, нашел извозчика и поехал на Балтийский вокзал. К этому времени в городе их было уже пять. Но на Гатчину ходили поезда именно с этого.

Поезд прибыл уже в полночь, и Андрей пожалел, что не остался переночевать в Санкт-Петербурге. Ночь, городишко маленький и известен своим дворцом, в свое время излюбленной резиденцией императора Павла I. Есть ли здесь гостиница? Далеко ли воздухоплавательная школа от города? Для подобной школы нужен аэродром, ангары, и никто в черте города их не расположит. Тем более в городе дворец, используемый императором по назначению. Нарушать императорский покой ревом моторов никому не позволено.

К вокзалу подкатила пролетка, высадила пассажира. Андрей кинулся к извозчику:

– Любезный, мне бы в воздухоплавательную школу.

– Два рубля, ночью я на обратную дорогу желающих проехать не найду.

– Согласен!

Ехать пришлось с полчаса, через железнодорожный переезд, по темным и мрачным улицам. Гатчина осенью 1910 года насчитывала всего пятнадцать тысяч жителей и, кабы не Большой Гатчинский дворец и Приоратский замок, была бы полным захолустьем. В 1853 году в Гатчину провели железную дорогу из столицы, в 1881 году впервые в России в Гатчине появилось уличное электрическое освещение. По весне 1910 года в Гатчине основали первую воздухоплавательную школу и военный аэродром. Располагался он в четырех верстах от Гатчины, между Гатчиной и Мариенбургом с севера. Неподалеку от аэродрома, у деревни Сализи, располагался полигон. Начальником воздухоплавательной школы был генерал А. М. Кованько. К 14 мая 1910 года все работы по обустройству аэродрома были завершены: ангары, ремонтные мастерские, бензохранилище, здания технических и учебных служб. Взлетно-посадочная полоса шла вдоль полотна Балтийской железной дороги. В марте 1910 года во Францию откомандировали для обучения полетам капитанов Мациевича, Ульянина, Зеленского, штабс-капитана Матыевича и поручиков Комарова и Пиотровского, в будущем они должны были стать инструкторами. Кроме того, вместе с офицерами отбыли шесть нижних чинов для обучения мотористами.

Но первыми русскими пилотами, получившими дипломы, стали Михаил Ефимов, Николай Попов и Владимир Лебедев.

В Гатчину для обучения полетам доставили самолеты «Фарман» с мотором «Гном» и «Фарман» с мотором «Рено». Производство авиамоторов было слабым местом. Филиал в России французской фирмы «Гном» выпускал всего пять моторов в месяц, надежность их была скверной. Еще моторы выпускал Путиловский завод и завод «Дукс». Испытывала их военная приемка. Каждый мотор должен был отработать тридцать часов, и только тогда его принимали военпреды.

Появление авиации в России стало возможным благодаря активной деятельности теоретика аэродинамики профессора Жуковского Н. Е., разработчика авиа-двигателей профессора Кудашева, химика, работавшего над созданием авиабензинов и масел профессора Менделеева и талантливого авиаконструктора Игоря Сикорского.

Аэродром действовал с 1910 года и был закрыт в 1963 году, так как город разросся и полеты стали опасны из-за близости домов.

Как показалось Андрею, извозчик остановил пролетку в чистом поле.

– Прибыли, ваш бродь!

– Ты куда меня привез, шельма? – возмутился Андрей.

– Так вон аэропланы стоят! – ткнул рукой в сторону извозчик.

Как бы в подтверждение из темноты раздался грозный оклик часового:

– Стой! Кто идет? Пароль?

Андрей рассчитался с извозчиком, направился к часовому.

– Поручик Киреев, прибыл по приказу для обучения.

– Стоять! – приказал часовой. – Сейчас вызову караульного начальника.

Часовой подал сигнал свистком. Через несколько минут появился разводящий, подошел к Андрею. Пришлось объясниться.

– Пройдемте, господин поручик, в караульное помещение. Придется немного подождать.

В караулке фельдфебель, бывший разводящим, проверил документы Андрея, подсветив керосиновой лампой.

– Скоро полеты, начальство появится.

Андрей достал из карманчика карманные часы, откинул крышку. Два часа ночи, какое начальство в такое время? Оказалось, фельдфебель не обнадеживал попусту. Уже в половине третьего на аэродроме послышались звуки – голоса, побрякивание железа, потом заревел один двигатель, другой. Их готовили к полетам. Полеты начинались в три часа утра, как только рассветало, и до 7 часов, продолжались с 17 часов и до 21 часа. Это была не прихоть, в это время обычно не бывает воздушных потоков, воздух неподвижен, то, что надо для курсантов, ведь первые аэропланы были не очень надежны, неважно управляемы и боялись дождя, снега, порывистого ветра. Еще бы, развороты делали блинчиком, без кренов. Переборщил со скоростью – и можно перевернуться. Учитывая, что пилоты не пристегивались, болтанка могла кончиться трагически.

В караулку зашел капитан. Фельдфебель вскочил, доложил о задержанном. У Андрея проверили документы.

– Поздравляю, господин поручик, с прибытием в школу воздухоплавания. Я провожу вас в штаб.

Удивительное дело, только в авиации в это время начальство ночью было на службе. Формировалось две группы. Пилотов и наблюдателей. Наблюдатели набирались из офицеров – артиллеристов и разведчиков, немного позже их назовут летнабами, летчиками-наблюдателями. В первом выпуске их было шестеро. Вторая группа – пилоты, числом десять человек. Часть теоретических дисциплин преподавали обеим группам сразу. В число их входили и метеорология, фотография, тактика применения аэропланов в военном деле, теория авиации, радиотелеграфия, материальная часть аэроплана, двигатели внутреннего сгорания, причем как автомобильные, так и авиационные.

На аэропланах тех лет могли стоять как автомобильные двигатели – рядные, с водяным охлаждением, так и авиационные – с охлаждением воздушным – и звездообразные по расположению цилиндров. Теоретические занятия серьезные. Кое-кто из офицеров отсеялся. До обучения полетам дошел только десяток. Для начала совершили полет с инструктором. Андрей сидел на деревянной лавке, держался руками за борта. Мотор взревел, аэроплан начал разбегаться. В лицо ударил ветер. Буквально через пятьдесят-семьдесят метров самолет оторвался от земли. Андрей удивлен был. Впрочем, все бипланы того времени не требовали длинной полосы для взлета или посадки. Небольшой круг над периметром аэродрома и посадка. Ощущения более чем странные. Рев двигателя, ветер в лицо, побалтывание аппарата над озером с южной стороны аэродрома. Но в целом восторг, понравилось. Совсем не так, как в салоне пассажирского самолета.

После первого полета офицеры стали делиться впечатлениями. Полагали, начнутся полеты с инструктором. Как бы не так. Следующим днем курсанты занимались рулежкой по аэродрому. Один из аэропланов не имел крыльев, дабы не взлететь случайно.

Курсант давал газ, аппарат набирал скорость. Рулем направления поворачивали. Для Андрея самым скверным было то, что аэроплан не имел тормозов. Диковато выглядело. Посадочная скорость километров семьдесят. От препятствия на взлетно-посадочной полосе можно только увернуться, да и то если скорость упала. Если скорость еще велика, можно перевернуться. Из бака бензин льется на раскаленные выхлопные трубы, и моментальная вспышка. Это сейчас аэродромы имеют бетонные полосы, ограждение. А тогда на поле могла запросто выйти корова или проехать селянин на подводе неспешно. Мало кто обращал внимание на запрещающие таблички. Для хлипкого аэроплана столкновение с коровой или лошадью кончалось катастрофой. Аппарат был сделан из деревянных реек, обтянутых перкалем, мягким материалом, для влагостойкости покрытым лаком. Если делать шпангоуты из железа, получится корпус тяжелый, летательный аппарат будет неповоротлив в воздухе, если еще сможет взлететь. Здесь прямая зависимость. Чем тяжелее аэроплан, тем мощнее мотор должен быть. А поскольку мощных авиационных еще не было в массовом производстве, ставили два-три-четыре мотора. И с надежностью моторов была просто беда. Моторесурс исчислялся часами. В полете мотор мог остановиться в любую минуту. Выручала маленькая посадочная скорость. Пилот высматривал любую поляну, луг, ровное поле и приземлялся. Впрочем, не всегда удачно.

Пока осваивали рулежку, всем курсантам выдали летную одежду. Специальной формы не было, ходили на занятия и летали в своей армейской. Однако наступала осень с понижением температуры. Лучшая одежда – кожаная, не продувает ее. Каждый получил шлем, краги на руки, кожаную куртку и такие же галифе и высокие ботинки, сейчас их называют берцы. Под куртку надевали свитер, и было вполне терпимо в открытой всем ветрам кабине.

Кстати, после революции чекисты на складах обнаружили летные кожаные костюмы, поставленные странами Антанты. Костюмы чекистам понравились, ибо отличали их от военнослужащих, а кроме того, в кожаных костюмах не водились вши, эти переносчики брюшного тифа, который после революции свирепствовал в России. За костюмы, сделанные из отличной свиной кожи, чекисты получили в народе прозвище «кожаные люди».

Чекистам понравилось все летное. Поскольку на аэропланах до поры до времени вооружения не было, летчиков вооружали Маузером С-96. Отличный пистолет с дальним и мощным боем, с деревянной кобурой, играющей роль приклада, как нельзя лучше подходил для пилотов, ибо пользоваться можно было пистолетом одной рукой, в отличие от винтовки. Маузер был значительно мощнее Нагана и, в отличие от револьвера, имевшего семь патронов в барабане, заряжался десятью или двадцатью патронами, в зависимости от модификации. Всем хорош пистолет, но дорог.

Антанта вместе с летными костюмами поставляла еще и Маузер. И чекисты присмотрели пистолет для себя, потом уже, после революции и Гражданской войны, заказывали в Германии этот пистолет с укороченным стволом и 20-зарядным магазином, получившим прозвище на Западе – Маузер-боло, большевистский Маузер.

Чтобы не возвращаться к вопросу одежды.

Величайшим одобрением 19.09.1914 года была утверждена форменная одежда для летного состава: фуражка черная с черным околышем и красным кантом, шинель черная, ботинки кожаные высокие, куртка и галифе кожаные, краги и шлем кожаные. А еще куртка суконная однобортная. Погоны серебряные с красным кантом. Слева на поясе кортик – нож, справа в кобуре пистолет. Пилоту положено жалование 300 руб. и 200 руб. летных.

Зарядили моросящие осенние дожди. Очень пригодилось кожаное обмундирование – не продувалось ветром, не промокало. Еще везло, что аэропланы взлетали и садились без проблем на травянистый покров летного поля.

В Севастополе 21 ноября 1910 года открылась вторая школа военных летчиков. Узнав об этом, офицеры позавидовали, в Крыму даже осенью тепло и сухо, в отличие от Гатчины, да и от всей губернии. Сказывалась близость Балтики.

Когда все курсанты освоили рулежку по аэродрому, начались полеты. Андрей полагал, что полеты начнутся с инструктором, он по ходу дела подскажет, подстрахует, подправит. Однако аэропланов с дублированным управлением не было. Инструктор Горшков буквально на пальцах объяснил.

– Даешь обороты мотору, как он набрал их, машешь обеими руками, солдаты бросают крылья, и начинается разбег, через полсотни аршин ручку легонько на себя. Легонько! Аэроплан сам оторвется от земли. Плавненько поднимаемся до уровня вон того тополя, делаем разворот, убираем обороты мотору и садимся. При посадке главное – выдерживать направление и касаться земли одновременно левым и правым колесом.

Перед взлетом по одному-два солдата держали каждое крыло аэроплана, так как тормозов не было. По команде пилота одновременно отпускали крыло и резко пригибались, чтобы не задело хвостовым оперением. На взгляд современного человека, видевшего технически совершенные самолеты, настоящий цирк. Но так летали не только в России, но и в других странах, осваивавших авиацию.

Андрей все выполнил скрупулезно. Мотор взревел на больших оборотах, в лицо ударила струя воздуха, аппарат затрясся, задрожал всеми сочленениями. Андрей поднял и опустил руки. Солдаты бросили крыло и пригнулись. Аэроплан начал разбег. Амортизации никакой. Казавшееся ровным поле изобиловало ямочками и бугорками. Аппарат подскакивал, Андрей педалями держал направление. Собственно, и ручку он не тянул. Тряска вдруг прекратилась, и земля стала уходить вниз. Справа промелькнули верхушки тополей, а аэроплан продолжал набирать высоту. Андрей спохватился, убрал обороты. Аэроплан перешел в горизонтальный полет. Дух захватывало от высоты, от открывавшейся перспективы. Слева по железнодорожным путям шел поезд. Медленно, ибо подходил к станции. Пассажиры смотрели на аэроплан в окна. Невидаль большая, летательных аппаратов в России три десятка наберется, посмотреть хотелось всем. Андрей дал вперед левую ногу, через педаль за тросы повернул хвостовой руль, аппарат стал разворачиваться. Вроде и радиус поворота большой, а центробежные силы стремятся аппарат наклонить. Эдак развернись резко и сам вылетишь из сиденья. Хотелось петь, кричать от избытка чувств. Ему подвластен летательный аппарат, он волен лететь, как птица! Но управление требовало внимания и сил. Убрал газ почти до минимума, двигатель залопотал на малых оборотах. Андрей подал ручку вперед, аппарат наклонил нос, стал снижаться. Причем на снижении стал набирать скорость. Инструктор внизу размахивал руками, что-то показывал. Понять бы еще – что? Перед самым касанием земли Андрей ручку на себя потянул, аэроплан приподнял нос и мягко коснулся колесами взлетно-посадочной полосы. Первый полет, а получилось идеально. Картежники в таких случаях говорят – везет новичкам или пьяницам. Весь полет длился считаные минуты, а Андрей после приземления едва спустился с крыла, все силы куда-то ушли. Лоб платочком вытер, хотя во время полета не чувствовал, что потеет. Видимо, для организма полет дался не просто.

– Ну, молодец, поручик! – одобрил полет инструктор. – Все бы так первый полет совершали. Поручик Бондарь, в аэроплан!

Со стороны смотреть за полетом было страшновато. Аэроплан под управлением Бондаря то клевал носом, то рыскал по курсу. Андрею подумалось – неужели и он так пилотировал? Со стороны-то оно виднее.

Обучение происходило на аэроплане «Фарман-IV» с двигателем «Гном», ротативного типа аж в пятьдесят лошадей табуном. Развивал аэроплан максимальную скорость 55–60 км в час при максимальной высоте 510 метров. Аппарат представлял из себя биплан на велосипедном шасси в четыре колеса и хвостовым костылем, а не колесом, прозываемым в авиации дутиком. Пилот сидел на сиденье, на передней кромке крыла, за ним бензобак цилиндрической формы, на задней кромке крыла двигатель с толкающим винтом. Приборов никаких не было. Справа от пилота ручка управления горизонтальным рулем, слева – ручка управления двигателем. Ногами пилот опирался на деревянную качалку, наподобие педалей, от которой шли тросы к вертикальному хвостовому оперению. Проще уже невозможно. Летать на «этом» могли только смелые или безрассудные люди. Как ни странно, пока Андрей обучался, ни одной катастрофы не произошло. Да, колеса ломали, даже один раз конец крыла повредили, задев ангар. То ли от больших проблем спасали маленькая скорость и малый вес аппарата всего в четыреста килограммов, то ли высокая сознательность и ответственность офицеров, все же не нижние чины, каждый имел военное училище за спиной, прошел отбор.

Месяц занимались полетами и теоретической подготовкой, а как первый снег пошел да замело-завьюжило сразу, причем очень рано, в ноябре, дали три дня выходных. Почти все офицеры, не сговариваясь, поехали в Санкт-Петербург. Питерских из курсантов только двое было, им красоты города уже приелись, они к семьям отправились. Остальные – поглазеть на дворцы, посидеть в ресторане. Курсанты питались в столовой при авиашколе и были не в восторге. Офицеров радовало, что получили жалование. Некоторые хотели посетить почту и отправить часть денег родным, семье. Большинство курсантов от 25 до 40 лет, и почти все семейные, серьезные. Андрей среди них самый молодой. Когда ехал в авиашколу, предполагал, что будут молодые офицеры, его возраста, ошибся. Обычно молодым свойственно осваивать новинки, ошибаться, идти вперед. Дальше так и получится, начнут учиться молодые офицеры.

Добрались поездом до Санкт-Петербурга, заняв сразу три купе. Первым делом с поезда – на Почтовую улицу, сделали переводы. Потом гурьбой к Исаакиевскому собору. Величественное сооружение! Походили, задрав головы на купол с росписью, фрески на стенах, образа. Затем на Дворцовую площадь, обошли Александровскую колонну. Слева от нее, если от Невского смотреть – Зимний дворец, справа – вогнутое здание Генштаба с аркой. К Генштабу то и дело подъезжали пролетки или автомобили с офицерами, явно штабными, судя по аксельбантам. Поглазели. Отправились на Невский в ресторан. О нем рассказали офицеры, которые в Питере жили. Не успели дойти, сзади женский возглас:

– Андрей?

Андрей имя услышал, но не отреагировал. Кто его в Питере знает? Потом стук каблучков и уже ближе:

– Андрей?

– Поручик! Тебя окликают. Да такая красавица! Когда ты только успел познакомиться?

Андрея холодный пот пробил. Девушка того Андрея, вместо которого он служил. Они же знакомы и переписывались. О ней он совсем забыл, вылетело из головы. Когда не видел человека, нет взаимно прожитых событий, о чем писать? И сейчас о чем говорить? А еще испуг – вдруг заявит при офицерах, что он не тот Киреев, за которого себя выдает? Все мысли эти в секунду пронеслись. Повернулся, самую обаятельную улыбку на лицо нацепил:

– Настя? Подумал сперва, что ослышался! Прости великодушно!

– Ты как здесь? Здравствуй!

– Я же писал, у меня будет перевод. Ныне я в Гатчине на учебе, в столице проездом.

– Поручик, может, ты познакомишь нас с дамой?

Это штабс-капитан из группы летнабов. И другие офицеры глазами просто пожирают девушку. У Насти от мужского внимания щечки запунцовели.

– Извольте, господа! Моя невеста, зовут Настя, учится в Смольном институте.

– Добрый день, господа, – кивнула девушка.

На самом деле выглядела она великолепно. Короткое суконное пальто с меховым воротником, из-под которого видна длинная юбка, едва приоткрывающая сапожки. Из-под лисьей шапки выбиваются кудри каштановых волос. Лицо классическое, нос прямой, кожа нежная, как у персика. Конечно, никакой косметики, как у современных девушек. Это Андрей сразу для себя отметил.

– Настенька, позвольте от лица офицеров пригласить вас в ресторан? – галантно наклонился в ее сторону штабс-капитан.

Видимо, еще тот повеса.

– Спасибо за приглашение, но меня маменька ждет в экипаже.

Действительно, недалеко от офицеров, на брусчатке, стоял экипаж, и на авиаторов поглядывала женщина лет сорока пяти.

– Жаль, искренне жаль! – щелкнул каблуками штабс-капитан. – Поручик, вы скрывали от нас такое чудо?!

Андрей подхватил девушку под локоток, отвел к паребрику. Офицеры всей гурьбой зашли в ресторан.

– Настя, мы на казарменном положении, в авиа-школе. За месяц, что мы здесь, это первый выходной.

– Не оправдывайся! Мог бы телефонировать. – Настя обиженно надула губки.

– Настя, там нет телефона! Там взлетное поле, аэропланы. Я на пилота учусь.

А сам лихорадочно обдумывал, что делать. Спровоцировать ссору, девушка уже в обиде, и многого не надо. И разорвать отношения или повиниться и загладить? Все же девушка Андрею понравилась, в его вкусе. И знакомиться не надо, уже знакомы. Насколько близко, Андрей не знал. Настя обернулась на экипаж. Девушка точно не из бедной семьи и хорошо образована, не зря Смольный называли «институт благородных девиц».

– Настя, я еще завтра буду в городе, давай встретимся, поговорим.

– Тогда приглашаю тебя на завтрак завтра к двенадцати. Адрес не забыл, надеюсь?

– Обязательно буду! – заверил Андрей.

А уже копыта лошади по брусчатке зацокали, экипаж проехал несколько аршин и остановился напротив Андрея и Насти. Андрей проводил девушку до экипажа. Поприветствовал мамашу, щелкнув по примеру штабс-капитана каблуками и склонив голову. Маман одарила его благосклонной улыбкой.

– Офицеры так галантны! Шарман!

Экипаж тронулся. Андрей в раздумье зашел в ресторан. Офицеры уже сняли шинели, сдвинули вместе два стола, уселись на стулья. Возле них возник официант – волосы с пробором, напомажены по моде.

– Что будем заказывать, господа?

– Готовое что-нибудь есть? Чтобы не ждать долго!

Заказом руководил штабс-капитан, видно было – дока в этих делах. Сосед Андрея, поручик Андреев спросил:

– Ты чего такой грустный? Такая девушка в невестах, а ты нос повесил.

Андрей отшутился. Сам же пытался вспомнить адрес Насти. На Васильевском острове – точно. А вот какая линия и номер дома? Знал бы, что пригодится, выучил или взял с собой конверт. Андрей сосредоточился. Зрительная память у него неплохая. Так, на конверте СПб. ВО (сокращенно – Васильевский остров, в народе – Васька), две единички всплыли, выходит, одиннадцатая линия, а вот дом? Впрочем, можно спросить у жителей на улице или околоточного надзирателя, они знают свой околоток как «Отче наш». От души отлегло. А официант уже принес графинчики с холодной водкой, блюдо с байкальским омулем, холодец с хреном. Офицеры рюмки наполнили, поднялись дружно.

– За государя!

Первый тост офицерство и чиновники поднимали за самодержца. Через год уже стукнет юбилей – триста лет дому Романовых. Не самая плохая династия для страны случилась. Бывали слабые императоры, но был и Александр II.

Выпив, набросились на холодец. Плотный, мясистый да с хреном ядреным, что слезы выдавливал. А официант уже куриный суп несет. С пылу с жару, из супницы половничком разливает ароматное варево. На Невском в ресторанах плохих поваров не держали, иначе заведение прогорит. За супом котлеты по-киевски. Затем перерыв – покурить, поговорить, полюбоваться дамами. По случаю выходных в ресторан к вечеру публика собираться стала. В основном лица гражданские, мужчины во фраках, женщины украшениями сверкают, как новогодняя елка игрушками. Видно, не в первый раз в ресторане, завсегдатаи, по отдельным кабинкам парочки разошлись. В углу общего зала стал играть маленький ансамбль – пианист и скрипач.

Офицеры еще выпили, уже за армию, потом за авиацию, ну и за себя любимых. Водка в графинчиках кончилась, штабс-капитан заказал еще. Андрей понял – это надолго, а завтра у всех будут помятые физиономии. Пора делать ноги. Улучив момент, подошел к Вяземскому, так звали штабс-капитана.

– Прошу прощения, мне необходимо покинуть компанию. Назовите сумму.

Штабс-капитан помолчал, явно прикидывая.

– Думаю, рублей двадцать получится.

Андрей достал купюры, отдал.

– Но сумма не окончательная, – предупредил Вяземский.

– Если буду должен, в понедельник отдам.

– Не сомневаюсь. Завидую я вам. Я ведь понял, куда вы собираетесь, поручик.

Штабс-капитан шутливо погрозил пальцем.

Ну да, предполагал – к Насте Андрей направится. А на самом деле пошел он в гостиницу. Надо выспаться, утром в порядок себя привести. А бритвы с собой нет, стало быть, в парикмахерскую идти надо. Вот что хорошо на Невском – все под рукой. Рестораны, магазины, гостиницы, храмы. Но дорого! Потому как центр.

Номер снял, раздевшись, принял ванну. В номерах тепло, электрическое освещение, даже телефоны есть, что по тем временам роскошь. Но все звонки через коммутатор, с барышней-телефонисткой.

По армейской привычке встал в шесть утра. Себя в порядок привел, легкий завтрак в номер заказал. По утрам привык всегда есть, ибо иной раз по службе не получалось пообедать и весь день приходилось быть голодным. Парикмахерская при гостинице открылась в девять. Через полчаса уже покинул гостиницу и в магазин. Заявиться в гости после долгой разлуки с пустыми руками – признак дурного воспитания. А что подарить девушке? Вещи – банально, цветы – недолговечно, да и по морозцу пока донесешь, они пожухнут, почернеют. А как раз мимо ювелирного магазина шел. Решил зайти. По причине раннего времени – всего десять часов, для фешенебельного района рань несусветная, в магазине пусто. Приказчики позевывают, увидев офицера, сразу лица любезные сделали.

– Чего господин офицер желает?

– Подарок для девушки.

– Вы попали по адресу! У нас изделия не хуже, чем у Фаберже, только дешевле.

Андрея проводили к витрине. И это дешевле? Он постарался напустить на себя невозмутимый вид. Изделия красивые, одно на другое не похоже, чувствуется рука мастера, вкус. Но цена! Минимум половина его жалования и далее вверх, до годового жалования. Ну, так он не генерал.

Выбрал брошку. Перстень или кольцо – так размер пальца знать надо, а брошь красивая, даже с намеком, в виде стрекозы. Посмотрел на часы в торговом зале – почти одиннадцать. Надо поторапливаться. На трамвае добрался до Биржи, спрыгнул. Начал прохожих спрашивать, где одиннадцатая линия.

При Петре вместо улиц на Васильевском острове каналы были, жители передвигались на лодках вместо подвод или экипажей. После смерти Петра каналы засыпали, назвали немудрено – линиями, по номерам. До нужной улицы добрался быстро. И неожиданно повезло. На углу стоял полицейский, в темно-синем мундире, с саблей на боку. Почему-то полицейскую саблю прозвали «селедкой». Андрей подошел, в приветствии руку к козырьку фуражки вскинул. Полицейскому приятно, он-то из народа, а не благородных кровей.

– Не поможешь ли, служивый? На этой улице девушка Настя живет.

– О! Да и не одна! Какую надо?

– В Смольном учится, институтка.

– Такая только одна. Свой дом у семьи. Люди крайне порядочные. Папенька – чиновник в городской управе, свой выезд имеют. Семнадцатый дом по левой стороне, извольте.

– Благодарю.

Андрей успел вовремя. Только стукнул подвешенным на двери молоточком по медной табличке, как дверь слуга отворил.

– Вам назначено?

– Приглашен на завтрак. Доложите – поручик Киреев.

– Андрей, входите!

Со второго этажа по лестнице уже сбегала Анастасия. Слуга в сторону отступил, потом прикрыл за Андреем дверь, помог шинель снять, на вешалку определил. Андрей руку Насте поцеловал. Обнять при слуге или даже в щеку поцеловать постеснялся. В каких отношениях тот Андрей с Настей был? Уж лучше как-то нейтрально для начала.

– Пойдем наверх! Ты замерз?

– Настя, я же боевой офицер, а на улице градусов пять.

Настя провела его в свою комнату. Андрей решил сразу подарок вручить. Достал коробочку, обитую малиновым бархатом.

– Это тебе!

– Ты не забыл? Какой ты молодец! У меня сегодня день ангела.

Настя открыла коробочку.

– Какая прелесть! Можно примерить?

– Она твоя, делай что хочешь.

Девушка прицепила брошь к платью, подошла к зеркалу, покрутилась. Видимо, подарок пришелся по вкусу. Подскочила, обняла, прильнула, чмокнула в губы.

– Я на секунду, похвастаться маман! Ты не скучай.

И выбежала из комнаты. Андрей оглядел комнату. Он впервые был у гражданского лица в его комнате, было интересно. В шкафу книги, у трюмо лежат пяльцы с вышивкой. Платяной шкаф Андрей открывать не стал. Кровать с панцирной сеткой по моде тех лет с прикроватной тумбочкой, на полу ковер с толстым ворсом. Никаких излишеств, признаков богатства. Поставь сюда телевизор и ноутбук, и получишь комнату девушки-студентки из его времени. Вошла Настя, вид довольный, щечки порозовели.

– Маман сказала – прелесть, у тебя хороший вкус.

– Я рад.

– Стол уже накрыт, пойдем.

Маму Настя называла на французский манер. Дворянство из иностранных языков предпочитало именно французский. Немецкий груб, для военных команд подходит и для маршей. К тому же почти все царицы были немками и в народе большой любовью не пользовались. Андрей пошел за Настей, держа ее за руку. Дом каменный, в два этажа. На втором – длинный коридор, из него двери в комнаты. Обеденная зала приличного размера с длинным столом, персон на двенадцать. Во главе стола, в торце его, папа Насти сидит, по случаю завтрака с гостем не в домашнем халате, а в сюртуке.

– Добрый день! – склонил голову Андрей.

– Доброе утро скорее. Впрочем, уже первый час. Давненько вы к нам не заходили, давненько. Пожалуйста, садитесь поближе. Федор, подавай.

В залу вошла маман, которую Андрей уже видел в экипаже. Андрей вскочил со стула, подошел, поцеловал ручку.

– Ваш подарок дочери мне понравился, – кивнула мамаша.

Обед растянулся на час. Ели не спеша, под разговоры. Слуга менял блюда по знаку хозяина. Потом Евграф Николаевич, как звали папу Насти, спросил:

– В командировке в Санкт-Петербурге?

– Скорее, на учебе. Авиатором буду, учусь на аэроплане летать.

Настя всплеснула руками, Татьяна Савельевна, мама девушки, нахмурилась:

– Это же очень опасно!

В голове Татьяны Савельевны явно выстроилась мрачная перспектива. Дочь выходит замуж за офицера, да ладно бы за лейб-гвардейца, а то за авиатора. Появится ребенок, а то и два, а муженек разобьется, оставив вдову у разбитого корыта. Мысли эти прямо-таки читались на лице женщины. Андрей ее понимал. Дело новое, рискованное. Авиаторы тогда были редки, как космонавты в шестидесятых годах. Немного позже, уже через десяток лет, на пилотов будут смотреть, как на героев, с придыханием. Такие пилоты, как Уточкин, Нестеров, прославили русскую авиацию, а Громов и Чкалов – советскую.

После того, как присутствующие узнали, что Андрей учится на воздухоплавателя, поздний завтрак или ранний обед как-то быстро завершился. Всех, кто летал, причисляли к воздухоплавателям, буквально через два года летчиков отнесли к авиации, а пилотов дирижаблей, монгольфьеров, воздушных шаров – к воздухоплавателям.

Настя увела Андрея в свою комнату. Только начали разговаривать, заглянула маман с тысячей извинений, на минуточку увела дочь. Минуточка растянулась на полчаса. Вернулась Настя с покрасневшими глазами, разговор уже не клеился. Андрей на часы посмотрел, сославшись на то, что надо идти на вокзал, ехать в Гатчину, раскланялся. Вышел из дома со странным чувством. Девушка ему понравилась, и отношения хотелось бы продолжить, но ее семье он явно не пришелся ко двору. И не сам как личность, а из-за специфики военной специальности. Андрей это понял интуицией. В этом доме ему рады не будут. Жаль, но он докучать не будет, у него своя гордость есть.

На вокзале уже были несколько офицеров из авиа-школы. Все из провинции, в столице родни не имели, идти некуда, решили вернуться до срока, как и Андрей. Столицы к провинциалам не ласковы обычно, как мачеха злая к падчерице.

Несколько дней полетов не было из-за скверной погоды – ветер, снег. Потом потеплело, снег стаял. Все нелетные дни будущие пилоты изучали теорию. Чем больше знаний получали, а еще и летных часов, тем чаще в офицерском общежитии вспыхивали споры о месте и роли авиации в армии. То, на чем сейчас летали курсанты, воевать принципиально не могло. Вооружения не было, максимальная высота и скорость не велики, и сбить такой летательный аппарат опытному стрелку из обычной трехлинейки не составляло труда. Из технических видов вооружения флот, как и полевая артиллерия, уже проявил себя.

Авиация, как и танки, делала первые робкие шаги, и большинство военных не видело за ними перспектив в военном деле. Но уже через год, с появлением аэропланов, более похожих на самолеты, с фюзеляжем, с двигателями большей мощности, почти во всех странах, выпускающих летательные аппараты, стали проводить опыты по вооружению. Так и в Гатчине в 1911 году в присутствии государя императора провели опыты по аэрофотосъемке и испытанию установленного на аэроплане пулемета. Итоги признали положительными. Первые пулеметы в российской авиации массово стали устанавливать с марта 1916 года. Сначала на самолеты с толкающим винтом, ибо тянущий винт на носу аппарата мешал стрельбе. Французы как вариант стали ставить на винты стальные отсекатели, отражавшие пули в стороны, немцы придумали способ лучше – синхронизаторы. Когда винт подходил к оси ствола, простейший механизм блокировал возможность выстрела. Стрельба шла с перерывами, но из-за высокого темпа на слух эти перерывы не воспринимались. Немцы – народ технически грамотный, в отличие от французов. У «лягушатников» и машины в те времена были со странностями, например, радиатор у автомобилей «Рено» стоял между двигателем и кабиной, а не впереди, на носу машины, где поток воздуха лучше обдувает.

А бомбометание началось почти сразу, как только мощность моторов позволила поднимать в воздух не только пилота, но и груз. Бомбы укладывали в корзину в кабину, потом стали подвешивать снаружи фюзеляжа по бокам, позже появились бомбоотсеки, уже на «Илье Муромце», первом четырехмоторном бомбардировщике в мире.

Время пролетело быстро, подошла пора экзаменов. Принимали их начальник авиашколы и аэродрома генерал А. М. Кованько вместе с инструкторами и преподавателями. Несколько вопросов каждому, а полеты не производили. Инструкторы и курсанты прекрасно знали, кто и как летает, бездарей не было. А если и были бы неспособные, отсеялись бы естественным путем, разбившись. Каждому выпускнику был вручен диплом о присвоении квалификации пилота, а также нагрудный знак, представлявший серебряный венок из дубовых листьев, в центре государственный герб в виде двуглавого орла, ниже два перекрещенных меча.

По статуту носили знак на правой половине груди. У летнабов венок был золотистого цвета, а не серебряного. На погоны прикрепляли знак авиации – черный металлический орел, державший в лапах меч и пропеллер.

Поскольку из своих частей офицеры уже были отчислены и приписаны к воздухоплавательному отделу, в провинцию не отправились.

В марте 1911 года в Россию стали поступать разобранные аэропланы «Ньюпор IV» из Франции. Их собирали, облетывали. По сравнению с «Фарманом» это был шаг вперед. Самолет имел фюзеляж, мотор «Гном» располагался впереди, имел тянущий винт. Поскольку был монопланом, скорость имел 110 километров в час, потолок в две тысячи метров, правда, высоту в тысячу метров набирал очень медленно, девять минут. Его начали производить в России. Так, Русско-Балтийский завод в Риге с осени 1912 года по апрель 1914 года произвел 38 аэропланов, завод Щетинина в Санкт-Петербурге – 57, а завод «Дукс» в Москве – 55 штук. За характерную противокапотажную лыжу под мотором самолет получил ироническое прозвище «Ньюпор с ложкой». С 14 по 22 мая в столице проходила авиационная неделя, где публике и специалистам демонстрировали новинки авиастроения, в том числе «Ньюпор IV». А в период с 27 мая по седьмое июля лейтенант Дыбовский совершил перелет Севастополь – Санкт-Петербург, поставив рекорд дальности. Однако из-за непогоды ему пришлось две недели просидеть на промежуточном аэродроме в Москве.

Однако «Ньюпор IV» имел нетрадиционное управление. После начала выпуска аэропланов в России и поставки выпущенных во Франции прошла череда авиакатастроф со смертельными исходами для пилотов. Полковник Демченко в начале 1916 года писал докладную в Генштаб:

«Признать «Ньюпор» годным для снабжения армии было ужасной ошибкой, повлекшей за собой печальные последствия и затруднительное положение в начале войны».

Вроде бы мелочь, но, пересаживаясь на «Ньюпор» с «Блерио», «Фармана» или «Морана», пилот не был готов к особенностям. На всех аэропланах, кроме «Ньюпора», педалями совершался поворот по горизонту, а ручкой «на себя или от себя» аэроплан совершал вертикальный маневр – вверх или вниз. На «Ньюпоре» ручкой управлялось все – повороты отклонением ручки влево или вправо, движением на себя или от себя – набор или снижение высоты, а педалями производилось гоширование, по-иному – перекос крыльев, вместо элеронов, для осуществления кренов.

Когда на аэродроме собирали самолеты, курсанты наблюдали, а французские механики давали пояснения. Пожалуй, только двое из всех пилотов не понимали французского – Андрей и еще один пилот, но товарищи им переводили.

Для освоения начали пробежки по аэродрому. Имея малый самостоятельный налет, пришлось фактически переучиваться. Особенно трудной получилась для Андрея посадка. Когда самолет ветром стал отклоняться от курса уже при пробежке, Андрей дал вперед правую ногу, двинув педаль. Ничего в поведении самолета не изменилось, да и могло бы только в воздухе. Пришлось действовать ручкой.

Именно на «Ньюпоре IV» поручик Петр Николаевич Нестеров 27 августа 1913 года впервые в мире выполнил «мертвую петлю». Вот как он описывает сам:

«На высоте тысячу метров я выключил мотор, стал планировать вертикально вниз, на высоте шестьсот метров включил мотор, выровнял аэроплан в горизонтальный полет, задрал нос и сделал переворот через спину. Выполнение петли заняло восемь секунд. Потом сел».

Кстати, Нестеров привязывал себя к сиденью ремнем, опасаясь выпасть из кабины. Случаи гибели пилотов, выпавших из аэроплана, уже были. Француз Пегу выполнил «мертвую петлю» 21 сентября, через три недели позже Нестерова. Кстати, на «Ньюпоре» Нестеров во время войны впервые в мире совершил таран немецкого «Альбатроса», но неудачно. Оба аэроплана рухнули, и оба пилота погибли.

Тем не менее молодые пилоты осваивали французскую новинку. Аэроплан был явно лучше «Фармана». Среди пилотов только и разговоров было о создании авиаотрядов.

Лишь 30 июля 1912 года был образован воздухоплавательный отдел при Генштабе. Сразу было запланировано создать 18 авиаотрядов, создано было восемь, но перед мировой войной в России их уже насчитывалось тридцать девять. Самые распространенные – крепостные. По штатной численности в отряд входили семь летчиков, из которых пять офицеров и два нижних чина, обычно фельдфебели. Кроме того, в отряде были 163 нижних чина и два грузовых автомобиля.

Андрей приказом по воздухоплавательному отделу был определен в Осовецкий крепостной авиаотряд, созданный в числе первых, наравне с Гродненским и Брест-Литовским. Отряд получил самолеты «Ньюпор IV». Фактически эти аэропланы годились только для разведывательных полетов и для связи между штабами корпусов. Тихоходный, невооруженный аппарат перед началом войны уступал немецким «Фокерам» и «Альбатросам», которые обладали более мощными двигателями и могли подниматься на высоту до четырех тысяч метров, вдвое превосходя «Ньюпор». А в авиации те, кто имеет преимущество в высоте и скорости, имеет шанс на победу. Кроме того, немцы уже имели пулеметы в 1914 году, правда, не на всех типах самолетов. У российских массово они стали устанавливаться в 1916 году, да и те не очень подходили для авиации. В пехоте был Максим, но охлаждение его было водяное, боялись, что на высоте, особенно зимой, вода замерзнет. Кроме того, Максим имел ленточное боепитание, в полете заменить ленту в открытой всем ветрам кабине не всегда возможно. Потому пробовали еще в 1913 году закупать за границей пулеметы с воздушным охлаждением, боепитанием из магазина – пулеметы Льюиса и Мадсена. Магазин заменялся быстро, однако хватало его на две-три очереди.

Получив предписание, Андрей уложил нехитрые пожитки в чемодан и отправился на вокзал. Железнодорожное сообщение как из Москвы, так и из Санкт-Петербурга на Варшаву и далее на Берлин было хорошим. Офицеру его чина положен купейный вагон, а полковнику уже спальный, мягкий. В купе одно место из двух уже было занято. Молодой господин в темно-сером костюме, прическа короткая, выправка. Андрей сразу подумал – офицер в штатском. Познакомились, оказалось, почти угадал. Попутчик оказался офицером, но не военным, а полиции, конкретно – третьего отделения, в простонародье – охранка. Андрей историю изучал и в школе, поверхностно, и в военном училище. Знал, что Охранное отделение, созданное еще Бенкендорфом, фактически политический сыск.

И создано было после многочисленных покушений на императоров российских и высокопоставленных чиновников, в частности генерал-губернатора Москвы. По мнению Андрея, Охранному отделению поактивнее надо было себя вести, пожестче. Из-за их попустительства во многом разрушилась империя. Выявить лжедемократов, шлепнуть десяток, остальных на каторгу в Сибирь сослать, так и не случилось бы революционного переворота, когда к власти пришли говоруны-неумехи, неспособные управлять огромной страной. А в октябре большевики прибрали власть, которая плохо лежала. На немецкие деньги устроили переворот, заключили постыдный Брестский мир, а после утопили Россию в крови Гражданской войны. К потрясениям в стране Андрей относился категорически отрицательно. Любые перевороты приводят к жертвам, ослаблению страны, чем и воспользовалась после революции Антанта, высадив войска в Архангельске и во Владивостоке. Без малого с большим трудом удалось оставить страну целой, не разорвать на куски, хотя уже и была создана Дальневосточная республика.

На языке так и вертелась информация об Ульянове, о его речи на броневике у Финляндского вокзала. Арестовать Ульянова еще в вагоне при подъезде к столице – и империя была бы сохранена. Андрей по сути своей был государственником, как и другие офицеры. В политику не лезли, но свои убеждения имели. Ему было все равно, абсолютная монархия в стране или парламентская республика, но власть должна быть вменяемой. Те же большевики в чем только царя не обвиняли, дескать, кровавый режим, угнетение народа. Сами, придя к власти, арестовали царскую семью и слуг, а потом и расстреляли в подвале Ипатьевского дома, хотя Николай отрекся от власти и угрозы не представлял. А потом большевики устроили кровавый террор в стране. К власти пришли люди с большими амбициями, причем путем обмана. Рабочим пообещали фабрики и заводы, крестьянам землю, а не дали ничего. Селян раскулачили, деревенскую нищету загнали в колхозы. А рабочим за десятиминутное опоздание давали тюремный срок.

Удержался Андрей, не стал говорить о Ленине и приспешниках. Без фактов и доказательств все это лишь слова, а фактов еще не существовало. Человек из другого столетия, он их знал. Но разве поверит им жандармский офицер? Как всякому профессионалу, ему нужны даты, явки, вещественные доказательства.

Через двое суток поезд прибыл в Белосток, и Андрею пришлось сойти, пересесть на другой поезд. До крепости Осовец от Белостока 54 версты, крепость имела свою железнодорожную станцию, все же крепость второго класса. Построили крепость в 1882 году в излучине реки Бобр, в 22 верстах от прусской границы. Три мощных форта стояли на восточном берегу реки, соединенные ходами, а один форт, Сосненский, располагался на западном берегу. Крепость перекрывала территорию междуречья Вислы и Немана и Нарвы – Буга. С севера и юга крепость обойти было невозможно из-за болотистой местности. До ближайшей польской деревни 12 верст. Крепость запирала железную дорогу и шоссе Лык – Белосток. Относилась крепость к Варшавскому военному округу, и командовал ею генерал-майор Шульман Карл-Август Александрович.

Уставший от продолжительной дороги Андрей высадился на вокзале Осовца уже вечером. Вокзал небольшой, одноэтажный. На перроне и внутри здания сплошь военнослужащие, ни одного гражданского лица. Непривычно. Андрей направился к коменданту вокзала, предъявил предписание. Форты вот они, высятся темными громадами, но аэродром не может располагаться внутри крепости, ему большая территория необходима. Комендант предписание прочел, подкрутил ус.

– Федотов! Проводи господина поручика в воздухоплавательную роту!

– Слушаюсь, ваш бродь!

Солдат подхватил чемодан Андрея.

– Следуйте за мной, господин поручик.

В Осовце располагалась шестая воздухоплавательная рота, которой командовал подполковник Ляхов. По штатному расписанию рота имела одиннадцать офицеров, одного врача, двух военных чиновников и полторы сотни нижних чинов. А фактически имела одну треть, находилась в стадии формирования. Идти пришлось далеко, нанять пролетку решительно не было никакой возможности из-за их отсутствия.

Уже и форты позади остались с их батареями, с обеих сторон дороги лес. Наконец впереди показался фонарь у караульного помещения.

– Пришли, ваш бродь!

Солдат довел его до караулки. Из дверей вышел усатый фельдфебель, проверил документы.

– Прошу простить, господин поручик, а придется вам в караулке до утра просидеть. Никаких указаний на ваш счет не поступало.

Зашли в караулку, где находилась отдыхающая смена. В углу пирамида с трехлинейками.

– Присаживайтесь, господин поручик.

Так и просидел до утра Андрей на стуле, придремывая.

Рано утром, в шесть часов, к караулке подкатил легковой автомобиль «Руссо-Балт». К штабной машине подбежал фельдфебель, доложил о прибытии поручика. Да Андрей и сам вышел за фельдфебелем на звук мотора. Из машины выбрался подполковник. Андрей отдал честь, предъявил личные документы.

– Пилот? Очень хорошо! А то летчиков пока всего трое, вы будете четвертым. Садитесь в машину, поедем в штаб роты.

Андрея внесли в списки роты, поставили на все виды довольствия. К восьми часам к штабу подошли офицеры.

– Знакомьтесь, господин поручик! Князь Баратов, командир отделения. Поручик Патронов и поручик Чуканов.

Андрей приложил руку к фуражке:

– Поручик Киреев Андрей Владимирович.

– Добро пожаловать в нашу роту, – пробасил князь.

По званию он был капитан, но, как позже выяснилось, все пилоты в авиации были новичками, а Баратов окончил его Императорского Величества Пажеский корпус, а прошлой осенью – авиашколу в Каче. У офицеров одной специальности всегда есть о чем поговорить. Андрей с удивлением узнал, что подполковник Ляхов летать не умеет, назначен приказом.

Квартировали пилоты в офицерском общежитии в доме при аэродроме. Провели его туда, показали комнату.

– Занимайте, поручик!

А всех вещей – один чемодан, в котором бритва, запасное белье и летный кожаный костюм. Потом гурьбой отправились к ангарам. Готовых, собранных и облетанных аэропланов было два. Еще несколько ящиков с деталями стояли у мастерских, дожидались сборки.

Аэропланы знакомы по Гатчине – «Ньюпоры». Подошли к одному из аппаратов, остро пахнуло бензином.

– Андрей Владимирович, для начала изучите карту местности. До прусской границы всего ничего, стоит залететь невзначай на немецкую территорию, рискуете быть сбитым зенитной артиллерией. Аэропланы у немцев есть, но не вооружены. Впрочем, как и у нас, – огорченно сказал князь.

Все верно, для начала надо изучить карту. Ее Андрей в штабе получил. А засел изучать уже после обеда в офицерской столовой. Тогда подавали одинаковые блюда офицерам разных специальностей. Это сейчас, когда резко возросли скорости, а главное – высоты, у пилотов появились специальные костюмы и диеты, из которых исключались некоторые продукты. В частности, все газообразующие – молочные, горох, фасоль, черный хлеб. Иначе при подъеме на высоту, с падением атмосферного давления, кишечные газы могут просто разорвать кишечник.

Что было плохо, в «Ньюпоре» из приборов был один альтиметр, показывавший высоту. Ни компаса, ни других приборов не было. Сложно летать, не зная запаса бензина в баке. А без компаса, влетев в низкую тучу, легко заблудиться. Доходило до того, что пилоты для определения своего положения снижались у железнодорожных станций и читали вывески на вокзалах. Их писали по стандарту, крупными черными буквами на белом фоне, читалось легко.

Да и за оставшиеся полдня изучить район полетов невозможно. Учил и следующим днем, поскольку аэроплана для него все равно еще не было, механики только приступили к сборке. А через день выходные. Офицеры-пилоты пошли в офицерское собрание. Фактически единственное место, где можно было пообщаться, пропустить по рюмке коньячка. Нравы свободные, каждый офицер, невзирая на звание и должность, имел право высказать свое мнение на собрании, подпоручик на равных мог поспорить с полковником. Крепость близка к границе, и много разговоров о Германии. О возможности нападения немцев и речи не было. Обсуждали техническую оснащенность, организационную структуру, вооружение вероятного противника.