Начало

Глава 3

– Снимите трупы губернатора, полковника и тех поручиков, что в отказ пошли. Отдайте тела семьям для похорон, если они местные – давал я распоряжения Ивану Почиталину, пока мы поднимались по широкой парадной лестнице губернаторского дома.

Здание состояло из двух частей. Жилых помещений и канцелярии. Они были соединены остекленным переходом. Сначала я, минуя караул из двух казаков, зашел в приемную. Стены обиты светло-синим шелком, резная, под слоновую кость, искусной работы мебель.

– Кучеряво живут! – вздохнул Почиталин, разглядывая картины в рамках. Пейзажи, сценки из сельской жизни…

Потом мы зашли в кабинет, который был украшен еще одной картиной. Парадным портретом Екатерины Великой. Несколько не мешкая – вслед за Иваном внутрь ввалились полковники – я собственноручно скинул императрицу на пол, уселся за заваленный документами стол.

– Не чинитесь, господа казаки – я выложил пистолеты и саблю прямо на пачки с бумагами, потом встал, повесил зипун с золотым позументом на спинку кресла – Несите стулья из приемной.

Станичники переговариваясь, стали рассаживаться. Я рассматривал кабинет. Венецианское зеркало, под расписным потолком два хрустальных, иностранной работы, фонаря. Драгоценные персидские ковры на полу. Всюду расточительная роскошь, великолепие. Прав Иван. Кучеряво жил губернатор. Видимо, с Семилетней войны немало сумел вывезти.

– Тимофей Иванович – я обратился к Подурову – Грабежи остановили?

– Все троху успокоилось – отрапортовал полковник – Я приказал казачков расселить по господским домам и казармам. Калмыков и башкиров отправил в Бердскую слободу. Во всех бастионах и на воротах стоят усиленные караулы. По городу пустилим разъезды гвардейцев.

Подуров посмотрел на Мясникова. Тот ему кивнул, повел плечами. Хоть сейчас сам поедет наводить порядок. Оба полковника мне все больше нравились. Храбрые, верные…

– Что с пленными будем делать? Больше трехсот солдат сдалось. Побросали ружья и тикать.

– Позже решу – кое-какие идеи на этот счет у меня были.

– Зря ты офицериков в службу поверстал – развалясь на стуле проговорил Лысов – Братьев наших из могутовской сотни порешили, а этих…

Спускать такое было нельзя. Я одним рывком преодолел расстояние между столом и полковником. Ударом ноги опрокинул казака вместе со стулом на пол. Лысов был профи. Упал, перекатившись. Схватился за кинжал. Тут же попытался встать. Но я ему не дал. Ударил сверху в голову с правой, прижал к паркету, заломив руку с клинком. Полковник замычал от боли, краем глаза я увидел, что станичники повскакали на ноги, смотрят на нас, сжимая рукояти саблей. По полу потекла кровь.

– Ты кому бляжий сын, смеешь супротивиться?!! – я нажал коленом на голову Лысову. Лицо того покраснело – как бы удар не хватил. Полковники подошли ближе. Повисло тяжелое молчание.

– Винюсь, царь-батюшка, Петр Федорович – прохрипел наконец Лысов – Сдуру ляпнул.

– Ты Димка, помни свое место – грозно позади меня произнес Подуров – На кого хвост задираешь! Петр Федорович, отпусти, дурака. Мы его воспитаем обчеством.

– Берете на поруки? – я оглядел полковников.

– Берем! – дружно ответили казаки.

Я отпустил Лысова, напоследок выдав тому пинка – Жди за дверью. Там твое место!

Тот лишь скрипнул зубами, и не оглядываясь вышел.

Я сел обратно в кресло, перевел дух. Иначе никак. Бессмысленную вольницу из казаков надо выбивать сразу. Иначе регулярные войска Екатерины раскатают нас в блин. А Лысов мне и так враг – хуже уже не будет.

– Что с пушками? – я зло посмотрел на Чумакова. Тот моментально вспотел. Встал, сжимая шапку в руках.

– Все добре. Наш артеллерейскей наряд завезли в город, поставили во дворе цейхгауза.

– Каков городской пороховой запас? – я бессмысленно пошелестел бумагами на столе – Сколько ядер хранится в цейхгайзе? А картечного запасу? – продолжил я добивать полковника.

Тот словно ученик не выучивший урок, стоял краснел и продолжал мять шапку.

– Соберешь с утра городских кузнецов и приведешь сюда.

– Зачем?? – Чумаков впал в окончательный ступор.

– Позже разъясню. Максим Григорьевич!

Шигаев подскочил словно Чумаков.

– Да, царь-батюшка!

– Счел городской хабар?

Полковник замялся, стрельнул глазами на остальных. Те рассматривали расписные стены.

– Нет ешо. Сей же час отправлюсь.

Я посмотрел стволы пистолетов. Увидел нагар. Надо чистить. И обязательно зарядить!

– Сей же час не надо, а вот завтра, чтобы полная роспись была у меня. И перевези казну из лагеря в дом губернатора.

Я покрутил головой разыскивая какой-нибудь сейф. Ничего подобного в кабинете не было. Где же Рейнсдорп хранил свои капиталы?

– Все сделаю, царь-батюшка! – Шигаев сел, перевел дух.

– Завтра устроим смотр казачкам на главной площади – я посмотрел на Подурова – Переверстаем сотни.

С яицким войском полной ясности не было. Насколько я помнил историю, всего на Южном Урале по последней переписи было около 5–6 тысяч казаков, сведенные в 7 полков. Два или три полка под командованием генерала фон Вейсенштейна отправились покорять турков. Оставшиеся части – разбросаны по огромной территории – от Астрахани до Тобола.

– Царь-батюшка! – в дверь заглянул казак со шрамом на лице. Тот самый Никитин, с которым мы еле похлебку в лагере – Внизу, в подвале заперся какой-то шаматон. Отворять отказывается, ругается матерно. Дверь там железная, просто так не выбить.

Мы с полковниками переглянулись.

– Ну пойдем посмотрим, что за шаматон такой…

В приемной на подоконники сидел хмурый Лысов, лузгал семечки. Шелуху бросал прямо на персидский ковер. Заметив меня, соскочил на пол, вытянулся смирно. Я ничего не сказал, прошел мимо. Все полковники устремились за мной.

– А где слуги и семья губернатора? – тихонько спросил я у Ивана пока мы шли по дому.

– Разбежались. Ништоо, казачки споймают.

В подвал вела крутая винтовая лестница. Спустившись я подошел к двери, которая была окована железом. Казаки столпились позади.

– Эй, кто там заперся? Отворяй! – я пнул дверь сапогом.

– Горите в аду, бляжьи дети! – заорал истеричный мужской голос, послышались сдавленные рыдания.

– Отворяй, или я велю из арсенала принести гаубицкую бомбу. И мы взорвем дверь.

В ответ – тишина.

– Ладна, робята, несите бомбу.

– Стойте! Если я открою…

– Будет тебе жизнь.

– А если…

– Открывай дверь, выродок – Мясников бухнул по железу пудовым кулаком – Сам царь тебе слово дает. Что тебе еще нужно?!?

– Ну раз так… – заскрипел замок, дверь приоткрылась. К нам щурясь вышел худощавый мужчина лет сорока в черном, служебном камзоле, белых гетрах. Серый такой, неприметный.

– Кто таков?? – грозно спросил я.

– Секретарь его светлости. Немчинов. Аристарх Глебович.

– Из немцев? – хмыкнул кто-то из полковников.

– Никак нет-с. Батюшка мой был из славного города Гамбурга. Приехал на службу еще к его величеству Петру Алексеевичу!

– У кого фонарь? У тебя, Ваня? – я оглянулся – Заходи первым.

Мы зашли и сразу поняли – вот она, сокровищница губернатора. По всему подвалу стояли железные ящики – десять штук – с огромными навесными замками.

– У кого ключи? У тебя Немчинов?

– Так точно-с! Казначей мне оставил, когда бежать собрался. Вот извольте-с.

Мне была передана целая связка ключей.

– А ты что же не убежал? – я открыл первый ящик. Он был полностью заполнен золотыми червонцами, рублями с профилем Екатерины. Полковники дружно вдохнули. Второй был забит драгоценностями – перстни, дарственные медали…

Во третьем ящике было серебро. В четвертом – какие-то документы. Я поворошил бумаги – увидел карту с отметками.

– Ваня, иди сюда, посвети!

У меня в руках была карта губернии и окрестных земель с указанием воинских гарнизонов. Вот так повезло! Такая карта дороже целого железного ящика золота будет.

– Хотел сбежать – вздохнул Аристарх Глебович – Но замешкался, а тут уже казачки в доме кричат-с. Испужался, спрятался тут.

– Ладно, Немчинов. Пошли наверх. Я сам тут все запру и выставлю еще один пост. Никитин!

– Да, ваше величество!

– Встаешь на пост здеся, у двери! Чтобы муха не пролетела!

– Все исполню, царь-батюшка!

Десятник вытянулся во фрунт.

Вернувшись в кабинет, я сказал Немчинову и Почиталиню ждать в приемной, распустил полковников устраиваться на постой, а сам принялся разглядывать карту. Оренбургская губерния – была пограничной только с одной стороны, с южной. В этом направлении она соседствовала с Младшим и Средним Жузами, где живут будущие казахи. Сейчас они называются киргиз-кайсаки. Большая часть этих племен принесла присягу Екатерине, но клятвы эти весьма условны и казахов никто особе не контролирует. Именно против их набегов и была построена оренбургская крепостная линия. И именно киргизы одними из первыми пришли на помощь Пугачеву.

На севере, востоке и юго-западе край граничит с казанским, сибирским и астраханскими губерниями. Откуда совсем скоро полезут правительственные войска давить восстание. Я поворошил документы на столе. Нашел переписку Рейнсдорпа с губернаторами и центральными властями – просьбы о помощи, рекомендации, инструкции… Заодно выяснилось, почему на доме висят флаги. Из Питера с большим опозданием, поступило ЦУ праздновать недавнюю свадьбу царевича Павла I с Вильгельминой Гессенской. «Сынок» обзавелся первой супругой, которая через несколько лет умрет во время родов. А до этого будет сильно отравлять жизнь Екатерине своими интригами. После Вильгельмины Павел женится на еще одной немецкой принцессе (им медом в России что ли намазано?) Доротеи Вюртембергской. После перехода в православие – Марии Фёдоровне. Вот та оставит мощный след в российской истории. После убийства Павла станет вдовствующий императрицей, будет «рулить» своим сыном Александром I, да и всеми великими князьями – братьями Александра.

– Царь-батюшка, тут Чика вдову привез – в кабинет заглядывает Почиталин. У него за спиной маячит Немчинов.

– Зови. И вот, что, Ваня. Отбери-ка мне десять лучших казаков со всех сотен, будет им дело большое.

– Как же я лучших отберу? – растерялся Почиталин.

– А ты есаулов, да полковников поспрашивай. Списки с указов сделали?

– Да вот, сержантик пишет, да все никак не закончит.

– Бери Немчинова – я ткнул пальцем в секретаря – Пущай помогает.

Надо всех к делу пристроить. Даже Харлову.

– Татьяна Григорьевна! – я встаю, делаю несколько шагов навстречу к девушке. Сегодня вдова пришла в компании вихрастого, конопатого мальчика с грозным выражением лица. Сама Харлова явно плакала – глаза и губы припухли, виден даже некоторый маскирующий макияж в виде пудры.

– Убийца! – вдруг выкрикивает мальчик – Душегуб!

– Коля!! – вдова хватает пацана, пытается его оттащить назад.

Я присаживаюсь на один из стульев, оставленных полковников, достаю пистолет. Харлова бледнеет, ее брат замолкает, смотрит на меня огромными голубыми глазами. Я начинаю чистить ствол шомполом. Мы все молчим. Вжик-вжик…

– Успокоился? – я киваю на стулья рядом с собой – Садитесь, поговорим.

Брат с сестрой переглядываются, выбирают самые дальние от меня стулья.

– Жить пока будем здесь. На тебе, Татьяна Григорьевна, дом. Надо нанять кухарку, прачку, слуг. Закупить еду на рынке. Деньги я выдам.

– Право дело, я… – Харлова кусает губы – Я не готова… Может быть вы…ты… все-таки отпустите нас в Казань?? Умоляю!

– Никак невозможно, Татьяна Григорьевна – я качаю головой – Там вас допросят, узнают все про наше войско.

– Я все-равно сбегу! – кричит мальчик, вскакивая – И сам всем расскажу! Меня и в полк возьмут! Убивать вас, истреблять нещщадно! Как диких зверей!!

– Николай! – теперь уже Харлова начинает умолять брата – Пожалуйста! Ты же обещал мне…

– Снидать будем вместе. Обед, ужин – я проигнорировал вопли мальчика – Чтобы Коленьке не пришло в голову бухнуть мне что-нибудь в суп.

– Как ты можешь подумать такое?!? – вдова в гневе сама не заметила, как перешла со мной на «ты» – Это низко!

– Низко запарывать крепостных до смерти – тут уже завелся я – Продавать их словно лошадей. Отбирать девочек у матерей и сбывать их султанам в гаремы!!

– Ложь! Это запрещено! – Харлова покраснела. Даже сквозь пудру стало видно, как заалели ее щеки – Матушка-императрица запретила торговать крестьян без земли и вывозить к нехристям.

– И все на этот запрет плюют – я убрал пистолет за пояс, встал – Подмазал стряпчего и делай что хош. Любую гнусность, любое паскудство. Рассказать, тебе про Салтычиху, Коленька? – я обернулся к парню – Про барыньку из Москвы? Про настоящих зверей?!?

Вдова опустила голову, тихо произнесла – Умоляю, Петр Федорович, остановись!

Коля лишь вертел в удивлении головой. Его боевой настрой явно прошел.

– Идите, устраивайтесь – также тихо ответил я – Постарайтесь приготовить что-нибудь к ужину

К моему удивлению, Татьяна оказалась вполне расторопной хозяйкой. В отсутствии слуг, сама разыскала кухню, ледник и приготовила нам вполне достойный даже не ужин, а поздний обед. Жаркое с соусом, что-то вроде салата с редькой и морковью, разнообразные пироги. Испекла хлеб. Я был поражен.

– Жизнь в Нижне-Озерной не была легка – Харлова без слов поняла мой вопрос – Многое приходилось делать самой. У нас всего одна крепостная была, Глаша. Муж постоянно по службе. Я сама шила, готовила…

Эх, как же картошки не хватает! Овощ уже завезен в Россию (еще Петром I), но пока не получил должного распространения.

Кушали мы за огромным дубовым столом в шикарной гостиной Рейнсдорпа. Фарфоровая посуда, хрустальные бокалы…

– Прямо удивительно – Харлова покачала головой – У вас появились манеры. Вы умеете пользоваться ножом! То, что я видела раньше…

Коля нахмурился, уставился мрачно в тарелку.

– Не будем о прошлом – я налил вдове красного вина из бутылки. И сразу почувствовал себя распоследней сволочью. Казачками пить запретил, а сам употребляю – Мы же договорились начать с чистого листа.

Татьяна опять раскраснелась. Но теперь по другой причине – вино ударило ей в голову. Выглядела она при этом чудесно. Даже траурное черное платье ее не портило. Я залюбовался девушкой. Но мое любование долго не продлилось. Стук в дверь, смущенный Иван просовывает голову.

– Царь-батюшка, Овчинников с Твороговым приехали!

Я закрыл глаза, протер руками лицо. Устал. А ведь так нужны силы. Сейчас я должен сдать свой главный экзамен Хранителя. Ведь именно Андрей Афанасьевич Овчинников – был правой рукой Пугачева. Его дети собрали прах казненного Праотца и заложили святилище у станице Зимовейской. Сам Андрей Афанасьевич погиб в битве на степном берегу Волги и дожить до крушения дела всей свой жизни не успел. А может оно и к лучшему – так бы без сомнений его бы казнили на Красной площади вместе с Чикой-Зарубиным, Шигаевым, Подуровым и другими казацкими полковниками и генералами. Слишком уж он был активным и уважаемым членом восстания.

– Зови к столу. Сначала Овчинникова. Перемолвится мне с ним надо – я приглашающее машу рукой. Харлова поколебавшись встает – Петр Федорович мы сыты, пойдем.

Дергает за руку Коленьку. Я внимательно на нее смотрю, но не препятствую. Доверия ей пока нет. Казаки убили мужа, саму чуть не изнасиловали. После такого она еще хорошо держится.

– Приборы для твоих друзей пришлю с Иваном? – вдова вопросительно на меня смотрит.

– Будь любезна. Благодарю за обед.

Брат с сестрой уходят, сталкиваясь в дверях с мощным, мускулистым брюнетом лет тридцати. Одет в простой казацкий чекмень, шаровары. За поясом аж две сабли. Обоерукий боец? Ни отец, ни дед ничего про это не рассказывали. Двигается стремительно, легко. Такие же голубые глаза, как у Татьяны, смотрят с прищуром, весело. Казак ищет красный угол, не находит.

– Вот нехристи-лютеране! – Овчинников легко улыбается, демонстрируя белоснежные зубы – Даже перекреститься некуда. Мое почтение, Татьяна Григорьевна!

Овчинников стаскивает шапку, изображает легкий поклон. Харлова меняется в лице, не отвечая, подталкивает брата к двери. Уходит.

– Эх, все никак не простит. Мужа то ее, я ухайдакал на валу форта. Крепкий был вой.

Я встаю, подхожу ближе. Овчинников ничуть не смущаясь распахивает объятия.

– Петр Федорович, надежда ты наша! Все казачестве тебе в ножки кланяется. Это же надо! Пока я в Бердской слободе прохлаждался, ты Оренбург на саблю взял. Вот же визгу скоро будет в Питере!

– Саблю вообще из ножен не доставал – я улыбаюсь, мы обнимаемся. От атамана пахнет порохом, табаком, лошадиным потом…

– Да, да, в баньку бы надо – вздыхает Андрей Афанасьевич уловив что-то в моем лице – Щичаз закончим делишки наши, попаримся.

– Наши делишки только начинаются – я тяжело вздыхаю – Садись на стол, наливай вино. Из погребов самого губернатора.

– Все знаю, все уже послоухал от братьев-казаков. Превозносят тебя до самых небес. Виват! – Овчинников налил вино в бокал Коленьки, махом выпил.

В гостиную зашел Иван, принес тарелки, вилки. Сразу за ним появился высокий, с узким лошадиным лицом мужчина, на котором бросается в глаза густая растительность. Творогов. Еще один атаман пугачевского войска. Уважаемый казак, правда с гнильцой, как у Лысова. Вместе с Чумаковым предали Пугачева и сдали его властям.

– Хлеб да соль!

– Едим да свой – смеется Овчинников, начиная накладывать себе жаркое.

– Петр Федорович! Я думал моя виктория будет громкой, но твоя… – Творогов тоже лезет обниматься. Вот никакого почтения перед царем. Внутренне морщусь, но терплю.

– Садись, Иван Александрович, рассказывай как взял Пречистенскую крепость?

– Да щитай впустую сходили. Как подошли к крепости – Творогов наломал хлеба, перекрестился – Местные казачки нас пустили внутрь. Повесил коменданта, вот и весь сказ. Даже пострелять не случилось.

– Ваня – я обратился к Почиталину, что стоял и слушал нас, раскрыв рот – Принеси карту. На столе в кабинету. И перо с чернильницей.

Пока ждали Ивана, я посвятил обоих атаманов в детали штурма Оренбурга, присяги и указа о воли народной. Рассказал о своих планах устроить регулярные войска. Казаки долго отходили от новостей. Я уже успел поразглядывать карту, обдумать некоторые мысли. Первым пришел в себя Овчинников.

– На два полка по полтысячи пешцев у нас людей хватит – задумался атаман – Может даже и на три. В Бердской слободе уже с тысячу окрестных крестьян колобродят. И все новые и новые приходят. Я распорядился хаты строить, запасы делать.

– Регулярство нужно – осторожно произнес Творогов – Но верстать яицкие полки по-новому… Да минуя казачий круг…

– Сход проведем – успокоил я атамана – И вам никакого ущерба. Были атаманами, жалую вас генералами!

– Как енералами?? – опешил Овчинников. Творогов тоже в удивлении откинулся в кресле.

– А вот так – принялся я разъяснять – Казачков то тоже прибыло. Ты, Иван Александрович, сколько из Пречистинской привез?

– Да человек двести присоединились. А может и более. Мы там еще полсотню оставили, как ты и велел.

– Щитайте, господа станичники – я перевернул карту, написал корявые цифры – Яицкие, илицкие, теперь оренбургские и пречистинские казаки. Четыре полка!

– Никак не сходится – наморщил лоб Творогов – Оренбурских мало. Пречистинских також едва на полполка.

– А мы из других сотен передадим россыпью – я назидательно поднял перо – И не забывай Иван Александрович о татарах, башкирах и киргизах. Вот не лежит у меня сердце отдельно их регулярствовать. Распишем по полкам!

– Помилуй, бог! Царь наш батюшка, Петр Федорович! – Творогов нахмурился – Воевать с иноверцами в одном строю??

– А в Пречистенскую крепость ты с татарами ездил? Ездил! Боевые они хлопцы?

– Боевые! – Овчинников потянулся за бутылкой, но я отставил ее прочь.

– А раз так – я прихлопнул рукой по столу – Не супротивьтесь мне.

– И кого в полковники? – поинтересовался Творогов, опустив взгляд.

– Всеми конными казаками и башкирами с татарами начальствовать Андрею Афанасьевичу – я повернулся к Овчинникову – Справишься?

Лицо атамана стало серьезным. Он почесал в затылке, кивнул – Справлюсь!

– В полковниках у тебя будет Чика на яицкий полк. Лысов на илицкий. Мясников на оренбургский.

– Тимофея Григорьевича отдаешь? – удивляется Овчинников.

– Отдаю – вздыхаю я – На гвардию мы кругом есаула выберем, а Мясников на оренбургском полке нужнее. Больно там люди ненадежные. Про Могутова слышали?

Оба атамана одновременно кивнули.

– Но и последний по счету, но не по важности – сумничал я – Новый полк. Пречистинский. Отдаю вам Шигаева. Он мне по интенданству незаменим, но на полку нужнее. Как все наладит – заберу обратно, так и имейте в виду.

– А Подуров? – удивился Овчинников.

– А я?? – с обиженной миной привстал с кресла Творогов.

– Тебя, Иван Александрович, вижу на большой должности. Губернатора то нынче у губернии нет. Непорядок. Я дальше уйду воевать, за Русь святую, да народ ее многострадальный – я перекрестился, атаманы вслед за мной – А здеся кто начальствовать будет? Ты бывал в головах в Яицке, и тут справишься. Оставлю тебе наказы исполнять.

– Спасибо, царь-батюшка – Творогов вновь встал, торжественно поклонился. Видно, что доволен – Не подведу тебя. Губернаторствовать буду честно, по твоему слову…

– Воеводствовать! – я поднял палец – Хватит нам уже этой немечтины в словесах. Только портят наш исконный язык.

– Пусть так будет – пожал плечами атаман – Так что с Подуровым? Грят Тимофей Иванович себя добре при штурме проявил.

– Вижу его токож генералом. Надо пешцев в полки собирать. Фузеи есть, порох есть. Чего ждать? И экзерцировать каждый день! Вот они займется.

– Вот, царь-батюшка, ты супротив немечтины в языке – засмеялся Овчинников – А пользуешь словечки то!

Творогов заулыбался, а я задумался.

– Прав ты…упражнять! Годно?

– Любо! – атаманы ответили одновременно.

– Сколько говоришь то крестьян уже набежало в Берды? – спросил я Овчинникова.

– Да с тысячу будет. Мужиков. Ежели с женками, да детьми – больше. Каждый день прибывают.

– Два полка – прикинул я. Плюс в артиллерию надо бомбардиров учить.

Да… создать регулярную армию – это не фунт изюма съесть. Наломаемся по самое немогу. Училищ нет, военных городков нет, рекруты такие, что плюнь в них – разбегутся. Суворова не надо, генерал Бибиков легко справится.

Да и шестнадцать офицеров, честно сказать, доверия не внушают.

– Вот что господа генералы – я подвинул к себе карту, перевернул ее обратно – Есаулов то я у вас из сотен позабираю. Нельзя офицериков без надзору оставлять. Повысите дельных на их должности.

– Офицериков вздернуть надо было бы – буркнул Творогов, но продолжать мысль не стал. Видимо уже слышал про Лысова. Овчинников промолчал.

Атаманы доели обед и мы начали разглядывать карту. Всего на Урале и в Приуралье создано аж 6 оборонительных линий громадной протяженности. Во-первых, самарская – от Самары до Оренбурга (крепости Красносамарская, Бордская, Бузулукская, Тоцкая, Сорочинская, Новосергеевская, Ельшанская). Во-вторых, Сакмарская линия. От Оренбурга вверх по реке Сакмаре на 136 вёрст. Крепости Пречистинская (уже в наших руках), Воздвиженская и редуты Никитский, Жёлтый. Их только предстояло взять. В-третьих, Верхнеяицкая линия. Проходит – от Оренбурга вверх по Яику на 560 вёрст до Верхнеяицкой крепости (12 крепостей, три форпоста и тринадцать редутов). С этой линией почти все благополучно. Часть крепостей и форпостов пугачевцы уже захватили. Служат там яицкие казаки и крепости – словно спелые яблоки должны были сами упасть в наши руки. Наконец, Исетская линия. По реке Миасс до впадения её в Исеть (крепости Миасская, Челябинская, Еткульская и Чебаркульская, острожки Усть-Миаский и Исетский). Это уже Сибирь. Про последнюю линию я даже думать не хотел. От Уйска аж до Тобола.

– Да… – вздохнули атаманы, почесали в затылках.

– Это ж какое мы дело затеяли! – Овчинников все-таки дотянулся до бутылки – доразлил ее. Мы молча опрокинули бокалы.

Обер-гофмейстер граф Никита Иванович Панин смотрел в окно Гатчигского дворца, как марширует рядом с гвардейцами низенький Павел I. Его бывший ученик был одет довольно легко – в однобортный, темно-зеленый мундир с двумя рядами пуговиц, с низким воротником красного сукна и аксельбантами. Несмотря на порывистый ветер и моросящий дождь Павел упрямо не уходил с плаца.

– Все экзесцирует? – к Панину подошел худощавый мужчина в черном парике, слегка поклонился.

Это был кавалер Франсуа-Мишель Дюран де Дистрофф. Французский посланник при дворе Екатерины II.

– Экзесцирует – согласился Панин, тяжело вздохнул – Франсуа, я переманю вашего повара! Сей же час поделитесь секретом вашей худобы!

Панин в шутку похлопал себя по необъятному животу.

– Это есть импосибле! – засмеялся посланник – Мой сьекрет в постоянном твижении.

– Да… – Панин с хмурым лицом отвернулся от окна – Еще Аристотель сказал – Движение – жизнь. А если движения нет… Особенно в государственном смысле.

– Вы весьма правы, граф! – де Дистрофф перешел на французский – Общество должно развиваться. Государство – словно человеческое тело. Застой крови – вредит здоровью.

– Сколько раз уже было говорено матушке – лицо Панина сморщилось – Еще десять лет тому назад я представлял Екатерине Алексеевне проект учреждения Императорского совета и реформы Сената! Законы утверждаются министрами и только после попадают на подпись императрице… А там один шаг до конституции.

– А это ваше ужасное крепостное рабство! – посланник покачал головой – Это же варварство.

– Богатые вы – вздохнул граф – У нас отними у помещиков крестьян – с чего они жить будут? Вмиг обнищают, да заговор организуют. Впрочем, я не могу подобное обсуждать с дипломатом. Прошу меня понять.

– Исключительно приватно! – де Дистрофф помахал треугольной шляпой с белым пером, которую держал в руках – Я знаю о вашем отношении к Франции и смею надеяться, что когда-нибудь…

– Бросьте, кавалер! Я не для того столько лет трудился ради создания Северного аккорда…

– Но теперь, когда вы в опале, вас отстранили от обучения наследника, а ваши союзники – Пруссия, Англия – не стремятся вам помочь, я хочу заверить вашу светлость, что во Франции остались друзья, которые…

– Что этот французик тут делает? – по коридору дворца шел плотного сложения мужчина в генеральском мундире – Братец, нам бы перемолвица конфидентно.

– Ваша светлость, я всегда к ваши услугам. Разрешите откланяться – посланник изобразил легкий поклон и не глядя на генерала быстро заспешил прочь.

– Слетелось воронье – граф пристукнул тростью по паркету, глядя вслед французу – С чем пожаловал Петя? Тебе разрешили выезд из поместья?

– Я инкогнито – генерал кинул треуголку на подоконник.

– По краю лезвия ходишь, Петя! Матушка недовольна тобой. Называет тебя за твои шутки и насмешки «персональным оскорбителем». Орловы требуют твою голову!

– Доносили уже – Петр Панин достал табакерку, заложил понюшку в ноздрю. Чихнул – Плевать. Про Емельку слышал?

– Вся столица бурлит – сколько крепостей взял… – Никита Панин тоскливо посмотрел в окно. За стеклом стучали барабаны, играли флейты гвардейцев – К Оренбургу подступает.

– Кара послали. Бездельника этого.

– Чем худ сей генерал? Кажется, в Польше подавлял уже восстания…

– Ты, Никита, не путай поляка с русаком. Если нашинские бунтуют – вся Европа дрожит. Попомни мое слово!

– Откель же катькины войска пойдут? – первым задать правильный вопрос сообразил быстрый Овчинников.

Творогов подвинул к себе карту, закряхтел.

– И думать неча – я ткнул пером в Казань – От Москвы, через Нижний на Казань. Потом по сибирскому тракту к нам.

– С Симбирской губернии також кто-то двинется – сообразил, наконец, Творогов – По самарской линии в направлении Татищевой крепости. Другого пути тут нет.

– Надо усилить ее – согласился я – Как разверстаем казачков, пошлем сборный отряд. Кто там сейчас управляется?

– А ты запамятовал, царь-батюшка?? – удивился Овчинников – Поп Стефан Симеонов. Он тебя первый признал.

Мнда… Вот он кадровый голод. Крепостью управляет священник! Впрочем, у Екатерины ситуация тоже пиковая. Все боевые генералы в Турции или давят восстания в Польше. Франция науськивает Швецию напасть на Россию и отнять часть завоеванных ранее земель. Так что и в Питере приходится держать несколько генералов – на случай если им срочно надо будет воевать в Финляндии. На нас пошлют Кара, который прямо скажем звезд с неба не хватает. Праотцу довольно легко удалось его разбить под Юзеевой, после чего военачальник бросил войска и сбежал в Москву. Пришлось назначать нового генерала – Бибикова. Впрочем, в защиту Кара можно сказать то, что ему дали весьма мало войск. Да и центральные власти просто не представляли масштаб армии Пугачева в ноябре 73-го года.

– Казачки гутарили, что в Верхне-Озёрной крепости сидит бригадир Корф – вспомнил Творогов – Поди его тоже на нас пошлют.

Ну вот и определились три главных удара по Оренбургу. Один главный – Кара и два вспомогательных. Плюс костью в горле сидел так и не взятый Яицкий городок. Местные казаки его блокировали и у коменданта не было сил на вылазки, но это только пока.

– Месяц у нас есть – тяжело вздохнул я – Навряд больше.

Внезапно зазвонили массивные напольные часы Рейнсдорпа.

– Некогда лясы точить – я понял, что время стремительно утекает как вода из рук – Айда на осмотр города!

Мы встали, вышли из комнаты. Только стали спускаться по парадной лестнице, как меня перехватывает Шигаев.

– Петр Федорович, свет наш солнышко! – полковник умильно улыбается – Все сделали по твоему слово, вот казна. Прикажешь счесть при видоках?

Шигаев кивает на двух казаков, которые держат на весу деревянный ящик с замком.

– Верю тебе, Максим Григорьевич. Ступайте за мной.

Пришлось отправить генералов седлать коней, а мне идти в подвал. Выставив вон любопытного Шигаева и сменив на посту Никитина, я принялся копаться в губернаторской казне. Чего тут только не было! Разнообразные драгоценности, иностранные монеты, включая французские, прусские… Рейнсдорп явно не был простым чиновником. Я дал себе слово разобраться в чем дело. Собрав кое-какие нужные ценности и рассовав их по карманам, догнал генералов. Незнакомый молодой джура[5] уже держал моего оседланного вороного. И ведь не спросишь кличку лошади! Окружающие не поймут.

Наше путешествие по городу сразу началось с неприятностей. Сначала мы встретили пьяных казаков. Трое всадников, покачиваясь, ехали по улице и орали песню:

– Вам ли не доносили мой указ о запрете пьянства?! – не выдержал я, дернув за узду коня ближайшего казака. Генералы двинули своих лошадей и прижали пьяниц к дому.

– Царь-батюшка! – молодой парень с огромным чубом прижал руку к сердцу – Ну как не выпить?? Такая же виктория! Век люди помнить будут.

– Чья сотня? – поинтересовался я.

– Полковника Лысова – повесил голову парень.

– Слезайте с лошадей, сдавайте оружие. Вы под арестом на два дня – я кивнул джуре, что нас сопровождал – Где гауптвахта знаешь?

– Да, царь-батюшка!

– Веди.

Генералы подкрутили усы, но ничего не сказали. Спустя четверть часа мы были возле приземистого, серого здания. Овчинников постучал в дверь и к нам вышел… каторжник Хлопуша. Его заклейменное лицо озарила страшная улыбка. Арестованные казаки дружно выдохнули.

– А я тут ваше величество, заселился, обстраиваюсь. Капрал то местный, сбег.

– Раз так, принимай пополнение – я ткнул ногайкой в сторону пьяниц – Запри их до послезавтра. Пусть протрезвеют. Вот тебе человечек в помощь – я кивнул на джуру.

Хлопуша поклонился, молча схватил казаков за шиворот и потащил к себе. На улице почти стемнело, генералы разожгли факелы. Я же повернулся к Овчинникову:

– Андрей Афанасьевич, надо на ночь разъезды по городу пустить. Будь любезен, распорядись!

Мы отправились дальше и я даже не удивился, когда уже на следующем перекрестке мы столкнулись судя по малахаям с двумя башкирами, которые тащили в четыре руки расписной сундук. За ними бежала растрепанная простоволосая молодая девушка в разорванной душегрейке. Она цеплялась за ящик, азиаты ее со смехом отталкивали. Увидев нас, девушка повалилась на колени, закричала:

– Ой, родные, государи мои!.. Спасите! Я ж невеста… Это ж мой сундук, с приданым!

Башкиры бросили сундук, схватились за сабли.

– А ну на колени перед царем, сучьи дети – закричал Творогов.

– Встань, милая, – я слез с коня, подхватив девушку под мышки, поднял ее, как перышко – Как тебя звать-величать?

– Марья.

– Искусница? – пошутил я.

Тем временем Творогов и Овчинников наезжали конями на башкир. Те достали сабли и отходили к стене дома. Я пожалел, что почистив пистолеты, так и не зарядил их. Все некогда было. Да и охрану надо было взять, а не надеяться на генералов.

– Что будем с ними делать? – Овчинников передал свой факел Творогову.

– Руби их к псам – я решился посмотреть, чего стоит Андрей. И тот показал класс. Дал шенкелей жеребцу, тот с места прыгнул вперед. Я даже не заметил, как в руках привставшего в стременах генерала оказались сабли – так быстро он их выхватил. Чирк, чирк и башкиры валятся на землю, хрипя и зажимая горло.

Девушка визжит, по земле течет кровь.

– Любо Андрей Афанасьевич! – одобрил Творогов, светя факелом – Кончаются