Вера прислонилась лбом к оконному стеклу и тяжело вздохнула. Она бесконечно устала. Двое суток дежурства – настоящее испытание. Её рыжие волосы свалялись в мочалку, медицинская форма превратилась в тряпку.
За двое суток она и словом ни с кем не успела перекинуться, не ела и не спала. Тайга вокруг города полыхала – ад для ожогового отделения. Чудом выживших грибников и сельчан десятками доставляли в больницу вертолётами.
Её телефон выдавал долгие гудки. Витя не отвечал, а значит, ей придётся остаться на третьи сутки. Вера и злилась, и боялась увидеть его среди поступивших. Из лифта бегом выкатили каталку. Бегом – значит, всё плохо, а мест в реанимации больше нет. Вера помчалась за ней.
– Что там?! – крикнула она.
Ей не ответили, это было и не нужно. Мужчина, за сорок, если судить по тому, что осталось от его лица. Большая часть его кожи представляла собой кровавое месиво. Третья и четвёртая степень.
На глаз, площадь поражения – ладошек двадцать или больше. Очень плохо. Вера знала – спасти этого мужчину она не сможет. И никто не сможет. Самым гуманным будет ввести ему мощную дозу бупренорфина и оставить наедине с судьбой.
В последние два дня ей слишком часто приходилось принимать такие решения. Вера оставила бегающей где-то медсестре записку с указанием списать две дозы обезбола и набрала полный шприц, не вычисляя допустимую дозу. Шприц дрожал в её руке, когда она шла к умирающему.
– Идите, – тихо сказала она санитарке.
Женщина, не глядя на Веру, вышла и закрыла за собой дверь. Решившись, Вера обмотала жгутом плечо мужчины и быстро нашла вену. От укола он вздрогнул и обратил на Веру мутный взгляд.
– Скоро всё будет хорошо, – прошептала она.
Взгляд мужчины вдруг сфокусировался на ней. Его лицо исказилось в страдальческой мине, и он жалко заскулил. По его лицу потекли слёзы, смывая кровь со щёк. Вера осторожно стёрла их. Мужчина отрицательно замотал головой, но вскоре затих.
Вера выбежала из палаты, держась за горло. Ей казалось, что она задыхается, что раскалённый воздух обжигает ей лёгкие, что она сама насквозь провоняла этим дымом. Она бездумно поплелась вниз по лестнице и вышла на первый этаж прямо рядом со входом в морг.
Как назло, дверь морга распахнулась прямо перед её носом. Из неё вышел единственный патанатом их больницы, полный дядечка с добрыми глазами.
Он случайно задел Веру плечом и только тогда поднял на неё глаза.
– Извините, – выпалила она.
– Это Вы меня… извините, – задумчиво протянул он.
Мужчина не посторонился.
– А давно Вы здесь? – спросил он глухо.
– Почти двое суток на ногах. Извините меня, – бросила Вера и обошла надоедливого доктора.
Наверное, это было не слишком вежливо, но ей было плевать.
Доктор смотрел вслед удалявшейся девушке. Молодая совсем. Жалко. Он развернулся и уверенно пошёл в холодную комнату, где стояли столы с неопознанными телами. На входе он достал из стопки чистую бирку и уверенным почерком вписал «Вера Скворцова».
Доктор подошёл к одному из столов и откинул простыню с лица трупа. До пояса тело было до неузнаваемости обезображено ожогами. На голове каким-то чудом сохранился клок покрытых сажей и спёкшейся кровью волос.
Рыжих.