Начинай со своего дома

Глава 5

И вот ровно через два часа, взмокшая и голодная, с тяжёлым фотоаппаратом на плече, я переминалась с ноги на ногу возле стеклянной стойки на проходной.

– Андрей Михайлович сейчас спустится, подождите! – прокричал мне через окошко глуховатый вахтёр пятнадцать минут назад.

– За это время можно было уже в кафешку сбегать, – угрюмо думала я, скользя взглядом по беспорядочно снующим мимо меня людям.

Пообедать мне сегодня так и не удалось, и мой бедный желудок тосковал, ругая свою бестолковую хозяйку за неуважительное к себе отношение.

– Потерпи, дружок, ещё каких-то пару часиков – и мы с тобой славно пообедаем, а заодно и поужинаем в уютном заведении напротив, – тихо пробормотала я.

– Зачем же так долго ждать? – вкрадчиво раздалось вдруг у меня под ухом, и я, вздрогнув, резко обернулась.

Передо мной стоял смуглый господин с восхитительной статью готового к прыжку льва и обворожительно мне улыбался. Мне, Шурке Ковалёвой, ничем не примечательной бабе!

– Я приглашаю вас в наше кафе! – продолжил он. – Здесь, конечно, не подают таких отбивных, как в уважаемом заведении напротив, но от тарелочки горячего грибного супа, я думаю, вы не откажетесь?!

– Кто, я? – переспросила я, глупо хлопая глазами.

– Вы, – с улыбкой подтвердил красавчик. – А что вас удивляет, милая Александра?

– О-о-о! – вырвалось у меня. – Так вы Серебряков??

Странно, что я сразу не узнала его голос. Стыдись, Шурка, где твой тонкий музыкальный слух?

– Не буду этого отрицать, – развёл руками он. – Андрей Михайлович Серебряков, к вашим услугам.

– Александра Ковалёва, менеджер…

– Помню, помню, – рассмеялся холёный тип. – Так что же, вы составите мне компанию, уважаемая Александра Ковалёва?

То ли его искренняя и совсем не чванливая улыбка так подействовала на меня, то ли надежда на скорое утоление голода, но мне вдруг стало так легко и весело, что захотелось даже выкинуть что-нибудь эдакое.

– Всенепременно и с глубочайшим удовольствием! – я шаркнула ножкой и присела в реверансе под радостную усмешку художника…

Вот так я и оказалась, совершенно неожиданно для себя, в полупустом театральном кафе за столом с импозантным мужчиной. Права оказалась Наташка, его лицо поражало своей необычной красотой и особой выразительностью. Было в нём что-то от Чингачгука из племени могикан – такой же глубокий взгляд и резкий, словно вырезанный из эбенового дерева изгиб скул. Дополняли образ длинные волосы цвета антрацита, собранные в тугой хвост. Я скосила глаза на его руки. Почему-то мне представлялось, что, как у всякого художника, они обязательно должны быть испачканы краской. Но нет, у этого человека и руки оказались под стать – смуглые длинные гладкие пальцы, чистые ухоженные ногти, а на безымянном пальце левой руки гарцевал широкий золотой перстень. Я опять подняла глаза на господина Серебрякова. Он с усмешкой смотрел на меня. Я смутилась. Привык, небось, к женскому восхищению, вот и смеётся теперь над очередной поплывшей дурёхой.

– Давайте пока начнём, Андрей Михайлович? – неестественно громко сказала я и потянулась к сумке за диктофоном.

Тут же мужская рука накрыла мою ладонь, остановив нервное движение. По моей спине пробежал холодок.

– Успеем, Александра, – спокойно произнёс Серебряков. В его карих глазах прыгали чёртики. – Я обещал вам тарелку грибного супа, и мне хотелось бы сдержать своё слово.

– Ладно, но только ради того, чтобы вы не чувствовали себя пустомелей, – вырвалось у меня, и я тут же покраснела от собственного нахальства. – Давайте уж ваш супчик!

Он весело рассмеялся, открыв при этом белоснежные ровные зубы. Конечно, какая же ещё может быть улыбка у этого красавчика?!

– Моя интуиция меня не обманула, – продолжая смеяться, выпалил он. – У вас не только приятный голос, дорогая Александра, но ещё и чудесные манеры.

– Спасибо вам, добрый человек, – пробормотала я, покраснев ещё больше. – Слышала бы вас сейчас моя бабуля!

– Я могу это и ей лично повторить! – усмехнулся Серебряков. – Хотите?

– К сожалению, у вас это не получится. Бабушка умерла восемь месяцев назад.

– Ох, простите, пожалуйста, – его взгляд тотчас стал серьёзным, а горячая ладонь опять накрыла мою руку. – Я не хотел вас печалить. Ваша бабушка была для вас очень близким человеком?

– Ближе всех, – просто ответила я. – Родители погибли, когда мне было чуть больше года, так что, сами понимаете…

– Понимаю. И ещё раз прошу прощения за свою бестактность!

– Ничего, – улыбнулась я и потихоньку высвободила свою руку из-под мужской ладони.

– Смотрите-ка, а вот и обещанная еда!

Он повернул голову в сторону миниатюрной официантки, которая в этот момент, с радостной улыбкой и большим подносом в руках, подходила к нашему столику.

– Спасибо, Светочка! – Серебряков обворожительно улыбнулся девице, отчего та заулыбалась ещё шире.

Я фыркнула про себя. Представляю, сколько у него поклонниц, с такими-то талантами! Вон и пожилая барменша не сводит глаз с нашего столика. Мда… Пожалуй, от этого сердцееда лучше держаться на расстоянии.

– Если что-то ещё нужно будет, Андрей Михайлович, вы только моргните, я мигом прилечу! – проворковала Светочка и, ловко расставив тарелки на нашем столике, поплыла в сторону кухни, плавно покачивая бёдрами.

Серебряков с удовольствием проводил её взглядом. Я усмехнулась.

– Я не ловелас, Александра, – мягко сказал он, заметив мою усмешку. – Просто, как и всякий художник, очень люблю красивых людей.

– Особенно женщин…

– Особенно женщин, – подтвердил он. – Разве это не естественно?

– В вашем случае было бы странным, если бы это было не так. Вы очень мужчина, и сами это знаете.

– Я очень мужчина? – переспросил он, улыбнувшись.

– Да. Бывают просто мужчины, а есть очень мужчины, – пояснила я. – И вы – ярчайший представитель этого редкого вида. Мужички нынче мельчают, вы же не будете с этим спорить?

– Мне нет дела до других мужчин, – равнодушно пожал плечами он.

– Да и мне тоже, собственно.

– Вы что, феминистка? – ужаснулся мой собеседник. – Или, того хуже, представительница иной ориентации?

– Боже меня упаси! – вздрогнула я.

– Ну слава богу! Прямо от сердца отлегло.

– Андрей Михайлович, у вас, наверное, времени в обрез перед отъездом? – перевела я разговор на безопасную тему.

– Не беспокойтесь, чемодан я уже собрал, – рассмеялся он. – Но вы правы, нам же ещё надо всё успеть. Ешьте, Саша, – вы позволите мне вас так называть?

– Называйте, как хотите, – милостиво разрешила я и взялась за ложку. – О, а супчик-то действительно недурён!

– Я плохое не посоветую! – серьёзно сказал Серебряков. – Приятного аппетита, Саша!

– Благодарю, Андрей Михайлович! И вам!

А спустя некоторое время мы с Серебряковым оказались в огромной мастерской, находящейся в пристройке к основному зданию театра. Именно тут, в таинственном помещении среди каких-то плакатов, длинными лентами разложенных на дощатом полу, свисающих с потолка странных конструкций и обилия всякой всячины непонятного для меня назначения, я и взяла первое в своей жизни интервью.

– У меня с собой список вопросов, Андрей Михайлович, – вытащила я из сумки тетрадь, когда устроилась в кресло у огромного окна, – на которые наш журнал хотел бы получить от вас ответы.

– Валяйте, Сашенька, – он закинул ногу за ногу и облокотился на спинку. – Расскажу всё, о чём пожелает знать ваше достопочтенное издание.

– Наше достопочтенное издание жаждет узнать всю правду о талантливом театральном художнике Андрее Серебрякове. Какой путь привёл вас в эту профессию, что подтолкнуло вас заниматься именно театральной живописью, а не, скажем, станковой? Читатели нашего журнала наверняка захотят узнать, кем были ваши родители и способствовали ли они вашему профессиональному становлению?

Выпалив эту тираду, я перевела дух. Как хорошо, что моя Сенька успела подготовить листок с вопросами, иначе выглядела бы я сейчас полной дурой!

– Вы знаете, Александра, – качнул ногой Серебряков, – в детстве у меня, по сути, и выбора-то не было. Матушка моя служила в театре актрисой, и я ошивался у неё в гримёрке чуть ли не с рождения. Поскольку отец бросил нас, когда мне не было и месяца, а бабушек-дедушек мне не довелось узнать, моя бедная мамочка брала меня с собой на работу, где и оставляла под присмотром всего персонала театра по очереди. Особенно же я полюбил дядю Жору, тогдашнего художника-декоратора. Ещё бы, у него в мастерской было столько всего интересного!

– Значит, именно он привил вам тягу к искусству?

– Ну что вы, Сашенька, – усмехнулся Серебряков. – Дядя Жора был, возможно, и неплохим художником, но мало кто об этом догадывался. В нечастые свободные минуты он мог за мгновение намалевать афишку или расписать задник, но по большей части весело кутил с точно такими же творческими людьми или тихо спал в своей мастерской.

– Но как же ваша мама оставляла малыша на такого ненадёжного человека? – ахнула я.

– После того, как однажды я закатил рёв, когда у меня забрали из рук кисти, мама поняла, что меня лучше не трогать. А когда я подрос, то стал полноценным помощником дяде Жоре, который к тому времени устал от свободной жизни, бросил пить и вдруг женился на моей маме.

– Ого! – воскликнула я. – Ничего себе поворот!

– Согласен, лихо жизнь накрутила. Так что, отвечая на ваш, Саша, вопрос об участии родителей в моём профессиональном становлении, могу сказать, что да, участие было непосредственным и очень ощутимым!

– Скажите, Андрей Михайлович, а в художественной школе вы учились?

– А как же! Разглядев мои способности, дядя Жора посоветовал маме отдать меня к хорошему педагогу, что она и сделала. Школа, в которую меня определили, находилась…

Серебряков продолжал говорить, а я вдруг вспомнила, что ещё не спала сегодня. Нашла когда думать об этом, дурёха, во время ответственного интервью! Я постаралась широко открыть глаза, пристально всматриваясь в лицо напротив. Голос Серебрякова, который сначала мне казался по-мужски будоражащим, превратился в сплошной монотонный гул. И чем дальше он говорил, тем сильнее и крепче сонная вялость охватывала меня. В голову лезли какие-то смутные образы индейцев с томагавками в руках, скачущие на ярко-рыжих львах. Как интересно он рассказывает, сквозь дремоту думала я. Только почему эти дядьки с высокими разноцветными перьями в волосах так похожи на моего нового знакомого? Все, как один. Ах, нет, в руках у них уже не топорики, а кисти со стекающей краской, которая капает на траву, оставляя за собой разноцветные масляные дорожки. Вот бы пробежаться по ним босиком! Совершенно явно я увидела под ногами яркую лужицу и, окунув в неё правую ногу, провела большим пальцем кривую загогулину. Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек, рассмеялась я и… проснулась. Надо мной склонилось озадаченное лицо моего интервьюируемого.

– Ой, мамочки, – пробормотала я сконфуженно. – Простите, пожалуйста, Андрей Михайлович, кажется, я задремала…

– Никогда не видел, чтобы мой голос так действовал на человека, – рассмеялся Серебряков. – Может быть, пора осваивать профессию гипнотизёра, как думаете?

– Вот вы смеётесь, а мне очень стыдно, Андрей Михайлович! – я почувствовала, что краснею. – Хоть у меня и есть смягчающее обстоятельство – я не сплю вторые сутки. Но всё равно мне не следовало…

– Вторые сутки? – вскричал художник. – Вы что, готовитесь к полёту в космос? Тренируете таким образом свой организм? Так может быть вам за ужином надо было другой еды заказать, в тюбиках? Для завершения картины, так сказать…

– Нет, не надо было, – помотала я головой. – Не люблю суррогаты.

– А если серьёзно, что могло помешать вам провести ночь, как и всем нормальным людям, в обнимку с подушкой?

– Работа, – вздохнула я. – У нас была сдача номера. Обычное дело, Андрей Михайлович. А у вас тут так спокойно и голос такой завораживающий, что я расслабилась, и вот вам результат…

– Значит, так! – Серебряков кинул взгляд на наручные часы. – Сейчас ровно девятнадцать тридцать. В вашем нынешнем состоянии брать интервью не совсем правильно и даже, я бы сказал, вредно. Давайте сделаем так: вы езжайте домой, поспите, а завтра рано утром, часиков в восемь или девять, мы с вами встретимся, и я отвечу на все ваши вопросы.

– А как же ваш самолёт? – вспомнила я.

– Полечу вечером, только и всего, – невозмутимо пожал плечами Серебряков. – Ну что, договорились?

– И вы из-за этого интервью готовы перенести свой отлёт?! – ахнула я.

– Я просто не хочу вас подводить, Саша, – посмотрел он мне прямо в глаза. Зрачки у него были чёрные-чёрные, а от них жёлтыми чёрточками отходили маленькие жаркие лучи. – К тому же именно я уговорил вас приехать сюда, так что будет справедливо, если часть ответственности за это я возьму на себя.

– Вы хороший человек, Андрей Михайлович! – с чувством сказала я.

– Да ну, оставьте! – бросил он. – Нормальный.

– Я с вами завтра поспорю, – вяло произнесла я. – Сейчас у меня на это нет сил. И чем дальше, тем меньше их остаётся.

– Знаете что, – задумчиво протянул он, не отрывая от меня львиных глаз, – а оставайтесь-ка вы тут, у меня.

– Как – у вас? – я смутилась и даже немного испугалась.

– Вот так. Да не переживайте вы так, я вовсе не собираюсь вас соблазнять!

– Я и не переживала… – вспыхнув, пробормотала я.

– Я просто предлагаю вам переночевать тут, а сам поеду домой. Вот видите там в углу дверь? За ней есть небольшая комнатка, в которой я сам время от времени ночую, когда допоздна задерживаюсь на работе. Там очень удобный диван и есть даже чистое постельное белье. Конечно, как же я сразу об этом не подумал! Вам там будет очень уютно, соглашайтесь, Саша.

– Не думаю, что это хорошая идея… – я захлопала глазами.

– А я уверяю вас, что прекрасная! Подумайте сами, пока вы доберётесь до дома… А в каком районе вы, кстати, живёте?

– На улице Весенняя.

– Так это же совсем на другом конце города! – почему-то обрадовался он. – Так вот, пока доберётесь, пока то да сё – ну, всякие там домашние дела, пока ляжете спать, уж и подниматься будет пора. А тут, представьте только себе, Саша, – удобный диван, чистое бельё, тишина и благодать! Красота, опять же, рядом… Соглашайтесь! Обещаю, что никто вас тут тревожить не будет. И я уйду сразу же, только комнату вам покажу. Ну?

– Я как-то не предполагала, что вторую ночь подряд дома не буду ночевать…

– Ваши домашние могут взбунтоваться?

– Да нет, Гошка поймёт, с тётушкой я договорюсь… – теряя уверенность, протянула я.

Конечно, по-хорошему надо бы домой, но как представлю, что сейчас трястись в автобусе, а потом пилить пешком до квартиры…

– А, ладно! – решилась я. – Думаю, ничего страшного не случится, если я тут останусь. Ведь не случится же, правда?

– Клянусь, Саша, ваш сон будет спокоен и безмятежен! – глядя мне в глаза, серьёзным тоном произнёс он. – Идёмте же, а то у меня такое ощущение, что ещё минута, и до дивана мне придётся нести вас на руках. Не то чтобы я был против это сделать, но боюсь, что вам это покажется не совсем приличным.

Я покраснела и мигом вскочила с кресла. Серебряков весело рассмеялся и сделал широкий жест в сторону своей каморки.

– Добро пожаловать в прибежище для художников, а также милых барышень, занесённых ветром судьбы в эти дикие места!

– Судьба сегодня играет со мной в забавные шутки, – хмыкнула я и провела пальцем по тёплому кулону на своей шее.

За указанной дверью оказалась очень милая комнатка с диваном, накрытым красным клетчатым покрывалом, круглым журнальным столиком в углу и невысоким старомодным буфетом у стены. Ничего лишнего.

– Хорошо у вас тут. Уютно. Люблю минимализм.

– Я тоже. Знаете, за день устаёшь от многоцветной круговерти! – Он поставил на столик мою сумку и открыл нижний ящик буфета. – Так, что у нас тут?

На свет появилась стопка постельного белья. По комнате разнёсся аромат свежести и ещё чего-то, неуловимого. Я не успела понять, что это, как вдруг из моей сумочки послышался звонок.

– Алло! – схватила я трубку. – Сенька, привет! Нет, я ещё не дома. В театре? Да, была… Сенечка, давай завтра поговорим, а? Я очень устала и вообще… Ну что ты, нормальный голос… Я же говорю, устала! Да, и я тебя!

– Беспокоятся? – тонко улыбнулся Серебряков.

– Наверное…

Я небрежно закинула телефон обратно в сумку и прислонилась к стене.

Серебряков застилал постель. Что-то нервное вдруг появилось в его движениях, я почувствовала это всем своим женским нутром. Со стороны вся эта ситуация выглядит, наверное, довольно двусмысленно, впрочем, я сейчас так устала, что думать об этом совсем не хочется.

Хозяин жилища выпрямился. Во взгляде его сквозила растерянность.

– Саша, скажите, у вас случаются моменты дежавю? Когда кажется, что всё это со мной уже когда-то было?

– Случаются, – кивнула я. – У вас сейчас дежавю, Андрей Михайлович?

– Очень ясное. Такое, что мне даже страшно стало. Хотя поверьте, меня не так просто чем-то напугать. Но сейчас у меня абсолютная уверенность, что всё это уже было. Вы точно так же стояли здесь, на этом самом месте, и я точно так же застилал для вас постель.

– А потом? – я с интересом взглянула в его лицо. – Что было потом в вашем дежавю?

– Больше я ничего не вижу, – он беспомощно развёл руками.

– А я вижу, – прикрыла я на минуту глаза. – Сейчас вам позвонят и скажут, что эскизы к постановке, которые вы отправляли на рассмотрение в один из театров Вены, одобрены, и они согласны ставить спектакль с вашим участием. Кажется, это «Маленький принц»?

Я открыла глаза. По-моему, мне удалось очень удивить этого холёного красавца.

– Откуда вы узнали про Вену, Саша? – его смуглые скулы заметно побелели. – Об этом не знает никто из моих…

Закончить фразу он не успел. Из кармана его рубашки послышался детский смех. Телефон, догадалась я.

– Алло? – метнув в меня быстрый взгляд карих глаз, сказал в трубку Серебряков. – Yes it's me. From where…1?

Он ещё больше побледнел и медленно опустился на диван. Я закрыла глаза. То, что будет дальше, я знала с абсолютной точностью. Голос художника звенел от волнения. Именно в эту самую минуту я поняла, что в жизнь мою ворвалось что-то такое, что не поддаётся никакому разумному объяснению и логике и с чем мне теперь придётся как-то жить. Мои пальцы опять нащупали маленькую фигурку на груди.

Через несколько минут, когда в комнате наступила полная тишина, я открыла глаза. Серебряков по-прежнему сидел на диване, лоб его был в испарине, а взгляд не отрывался от дисплея телефона.

– Они были в восторге от вашей работы? – спросила я.

– Да, – ровным голосом ответил он. – Господин Мейер сказал, что именно так представлял себе декорации для «Маленького Принца». Вы, говорит, волшебник, господин Серебряков, вам удалось не только прочитать мои мысли, но и предельно точно изобразить их на бумаге.

– Я очень рада за вас, Андрей Михайлович! – искренне сказала я.

– Одного я не пойму, – поднял голову художник. – Как вы об этом узнали, Саша?

– Я? – переспросила я, лихорадочно придумывая ответ.

– Вы, Саша, вы!

– Мне это… приснилось.

– Приснилось? – обескураженно повторил он.

– Да, – кивнула я. – У меня так бывает. Вещие сны. Мои подруги очень, знаете ли, радуются, когда мне удаётся увидеть кого-нибудь из них во сне. Говорят, что многое из увиденного мной сбывается.

– Как такое может быть?

– А что тут такого? – пожала я плечами. – Вот вы же верите в дежавю, почему бы не существовать и вещим снам?

– Разумно, – оценил мою логику художник.

Впрочем, найти иное объяснение, не потеряв при этом разум, было бы сложно не только ему, но и мне, Шурке Ковалёвой, обыкновенной девице тридцати лет. И не надо ничего искать, трусливо подумала я. Самый лучший выход – просто забраться на этот мягкий диван с ногами и спать… спать… спать…

– Саша, на вас лица нет от усталости…

– Как это мило с его стороны, – зевнула я, – покинуть меня в такой момент!

– Вы сильная девушка, справитесь.

– Ну вот, опять всё самое тяжёлое приходится брать на себя!

– Отдыхайте уж, – хмыкнул он и достал из кармана ключи. – Саша, я побеспокою вас ещё ровно одну минуту. Закройте за мной мастерскую, пожалуйста, а то мало ли кому взбредёт в голову навестить вас ночью. А запасные ключи я возьму завтра на вахте.

– Конечно, Андрей Михайлович, – я зажала в руке связку. – Вы простите меня, что доставляю вам такие неудобства.

– Не говорите глупости! – он сжал мою руку. – Это такая малость, которую человек может сделать другому человеку, что не стоит даже думать об этом. До завтра, Саша!

– До завтра, Андрей Михайлович!