Нацизм. От триумфа до эшафота

Шушнига вызывают в Берхтесгаден…

После убийства Дольфуса в очень неловкое положение попадает посол Германии в Вене д-р Рит, который увяз по самые уши в этом деле и которого необходимо немедленно заменить. Гитлер думает о Франце фон Папене, который, правда, был вице-канцлером, но в ходе кровавой ликвидации сторонников Рема и сам чуть не отправился на тот свет. Но мир между ними вскоре восстановлен, они оба признают, что необходимы друг для друга. В день убийства Дольфуса, 25 июля 1934 г., Гитлер вызывает Папена ночью к телефону. «Вы должны немедленно принять посольство в Вене!» — говорит Гитлер сонно бормочущему Папену. «Как вы дошли сейчас до этой странной мысли?» — говорит в ответ Папен. Тогда Гитлер коротко информирует ничего не подозревающего Папена о событиях в Австрии. «Ладно, но по телефону ночью я не могу решать такие вещи», — говорит Папен.

«Тогда прошу вас, приходите завтра утром ко мне в Байрейт», — прощается Гитлер.

«В ходе переговоров в Байрейте Гитлер сообщил мне, что я — единственно подходящий человек, который знаком с условиями и который может восстановить нормальные отношения, — пишет в своих мемуарах Папен. — Гитлер знал, что я был в дружеских отношениях с убитым Дольфусом и хорошо также знаком с господином д-ром Шушнигом. Я сообщил Гитлеру свои условия: немедленно отозвать г-на Габиха, посланного туда секретным подпольным уполномоченным партии. Гитлер возразил, что, если он это сделает, он этим признает ответственность за убийство Дольфуса. Я сказал, что мировое общественное мнение и так уже убеждено в ответственности, и только при этом условии принимаю назначение. Гитлер на это согласился».

Папен в качестве «полномочного посла с чрезвычайной миссией» вскоре появляется в австрийской столице. О его «чрезвычайной миссии» мы можем получить некоторые сведения из вышедших в Нью-Йорке мемуаров Шушнига.

«В начале 1938 года г-н Папен прощупал меня относительно того, — пишет Шушниг, — как мы реагировали бы на вероятное приглашение к Гитлеру, в Берхтесгаден. Я заявил, что в принципе у нас нет возражений. На это Папен заметил, что, как бы ни сложилась беседа, это никоим образом не может привести к ухудшению положения австрийского правительства. В худшем случае, сказал он, если не удастся достигнуть никакого прогресса, все останется по-старому».

После этих успокоительных заявлений 11 февраля 1938 г. Шушниг садится на ночной зальцбургский экспресс. Его сопровождают министр иностранных дел Гвидо Шмидт и личный адъютант генерал-лейтенант Бартл. Направление е Берхтестаден, вилла Гитлера.

У шлагбаума на австро-германской границе фон Папен с дружеской улыбкой ждет гостей фюрера, которые в Зальцбурге пересаживаются из спального вагона в легковые автомобили. Германские пограничники приветствуют их поднятием руки. «Фюрер уже ждет вас. Он в отличном настроении…» — начинает разговор Папен. Немного подождав, как будто совсем вскользь, он замечает: «Надеюсь, у господ не будет возражений против того, что в гостях у фюрера как раз сейчас случайно находятся также несколько генералов…»

Шушниг, как гость, не мог, естественно, возражать против «случайности», но в этот момент он уже подозревает, что 12 февраля 1938 г. будет нелегким днем в его жизни. Среди «случайно» вызванных в Берхтесгаден генералов — только что назначенный новый командующий вермахта Вильгельм Кейтель, начальник артиллерии Вальтер фон Рейхенау и авиационный генерал Шперрль. Гитлер вызвал их для того, чтобы их постоянным присутствием заставить нервничать, запугать Шушнига и этим оказать на него давление.

Шушниг даже и не подозревает, что его ждет, когда в начале обледенелой извилистой дороги к «орлиному гнезду» Гитлера, к «Бергхофу», пересаживается со своей свитой на ожидающий их гусеничный вездеход.

«Гитлер со своей свитой, в том числе с тремя генералами, шел к нам до входа на лестницу «Бергхофа», — пишет Шушниг в своих мемуарах. — На нем было коричневое пальто СА с повязкой со свастикой и черные фрачные брюки. Приветствие было дружеским и корректным. После короткого и формального знакомства Гитлер ввел нас в свой кабинет на втором этаже просторного «Бергхофа».

Но едва Шушниг вошел, как понял, что он попал в ловушку. Было известно, что в присутствии Гитлера никто не мог курить. А Шушниг — большой любитель курения. Поэтому Гвидо Шмидт перед началом переговоров обращается к министру иностранных дел Риббентропу, чтобы он попросил разрешения на то, чтобы Шушниг смог выкурить хотя бы одну сигарету. Ответом является сухой, категорический отказ. И когда он ставит снова этот вопрос и просит хозяина дома, чтобы тот разрешил закурить, Гитлер грубо кричит на него.

Конечно, Шушниг не знает, что и это происходит по заранее обдуманному методичному плану. Созданная Гитлером шпионская организация в самом ближайшем окружении Шушнига уже несколько месяцев дает точные сведения о привычках, стиле жизни австрийского главы правительства. «Сегодня он выкурил сорок сигарет…», «Вчера он выкурил пятьдесят, это был нервный день».» — такие выдержки постоянно фигурировали в донесениях.

Запрещение курить делает страстного курильщика Шушнига особенно нервным в ходе переговоров.

«Мне действительно было его жалко, — сказал Риббентроп Кейтелю, когда на несколько минут вышел из комнаты, где велись переговоры. — Он стоит там перед фюрером, как нашкодивший студент, вытянув руки по швам, и только повторяет: так точно».

В момент визита в полную силу действует соглашение между Австрией и Германией, заключенное 11 июля 1936 г., 1-й пункт которого гласит: «Вождь и канцлер Гитлер заявляет, что германское имперское правительство признает полный суверенитет Австрийской Федеральной Республики». А 2-й пункт гласит: «Оба правительства считают внутренним делом внутриполитическую систему, действующую в другой стране, включая вопросы австрийского национал-социализма, и ни прямо, ни косвенно не желают оказывать на нее влияние». Более того, соглашение, заключенное годом раньше, 21 мая 1935 г., констатирует также: «Германия не хочет и в ее намерения не входит вмешиваться во внутренние дела Австрии, она не желает присоединить Австрию к Германии или аннексировать ее». Однако с момента подписания этих соглашений проходит всего несколько лет. Гитлеровцы усиливаются как с внутриполитической, так и с экономической и военной точек зрения. Милитаризация экономики ликвидирует безработицу, германский буржуа думает, что он на пороге «золотого века». Наряду с этим в Австрии также усиливается германская подрывная работа, австрийскую мелкую буржуазию тоже обрабатывает нацистская пропаганда и «падающая марка».

Вот так проходил разговор, сразу же записанный Шушнигом:

«ШУШНИГ: Эта прекрасно расположенная комната уже, наверное, была местом многих важных переговоров, не так ли, господин канцлер?

ГИТЛЕР: Да, здесь созревают мои мысли. Но ведь мы собрались сейчас здесь не для того, чтобы поговорить о великолепном виде или о погоде.

ШУШНИГ: Прежде всего я хотел бы вас поблагодарить, господин канцлер, за то, что вы дали мне возможность вести эти переговоры. И в первую очередь я желаю вас заверить в том, что мы очень серьезно смотрим на наш договор от июля 1936 года. Мы сделали все в подтверждение того, что мы ведем германскую политику, верную духу и букве договора.

ГИТЛЕР: Так, следовательно, вы называете это германской политикой, господин Шушниг? Я могу вам только сказать, что так дальше не пойдет, у меня историческая миссия, и я ее выполню, потому что меня на это наметило провидение. Меня окружает любовь народа. Я где угодно и когда угодно могу ходить и гулять среди народа без сопровождения.

ШУШНИГ: Я охотно вам верю, господин канцлер.

ГИТЛЕР: По крайней мере я с точно таким же, если не с большим, правом мог бы называться австрийцем, чем вы, господин Шушниг! Попытайтесь однажды устроить в Австрии свободный референдум, на котором мы оба были бы кандидатами. Тогда бы вы кое-что увидели!

ШУШНИГ: Ну да, если это было бы возможно. Но и вы тоже хорошо знаете, господин канцлер, что это совершенно невозможно.

ГИТЛЕР: Это вы говорите, господин Шушниг! Но я вам скажу, что решу весь этот австрийский вопрос так или иначе! Стоит мне только дать приказ, весь смехотворный эксперимент там, на границе, развалится за одну ночь. Не думаете же вы, что сможете меня задержать хотя бы на полчаса Кто знает, может быть, завтра к рассвету я уже буду в Вене. Как весенняя гроза! Тогда вы кое-что испытаете!

ШУШНИГ: Из этого, господин канцлер, хотим мы этого или не хотим, вышло бы кровопролитие. Мы не одиноки, не предоставлены самим себе в мире. Таким образом, это совершенно точно означало бы войну.

ГИТЛЕР: Очень легко говорить об этом сейчас, здесь, когда мы оба сидим в клубных креслах. Весь мир должен знать, что для великой державы просто невыносимо, если какая-нибудь пограничная с нею маленькая страна думает, что может ее провоцировать. И теперь еще раз, я хочу вам предоставить случай, господин Шушниг. Или мы приходим к соглашению, или все идет своим чередом. Тогда увидим, что будет. Хорошо подумайте, господин Шушниг. Я могу ждать только сегодня, до вечера Примите это слово в слово, как я говорю. Я не занимаюсь блефом.

ШУШНИГ: Каковы ваши конкретные желания, господин канцлер?

ГИТЛЕР: Об этом мы поговорим вечером».

В обеденный перерыв у Шушнига подвертывается случай посоветоваться с министром иностранных дел Гвидо Шмидтом. После этого их обоих просят в соседний маленький салон, где их ожидают Папен и Риббентроп. Риббентроп передает Шушнигу проект соглашения, напечатанный на машинке. «Это самое последнее, до чего склонен снизойти фюрер», — показывает он на бумагу. В проекте ошеломляющие требования. Например: австрийское правительство обязуется передать портфель министра внутренних дел с неограниченной полицейской властью австрийскому национал-социалисту Артуру Зейсс-Инкварту. Выпустить на свободу всех арестованных национал-социалистов, включая осужденных за убийство Дольфуса. Шушниг должен принять австрийских национал-социалистов в свою партию, в «Отечественный фронт». Перед тем как снова начать переговоры, Папен сообщает Гвидо Шмидту, что в проекте, который сформулировал сам Гитлер, изменять ничего нельзя. Нужно принять его так, как он есть. После таких введений Гитлер вечером снова велит позвать Шушнига к себе. Вот так протекает разговор:

«ГИТЛЕР: Я решил, господин Шушниг, сделать последнюю попытку. Здесь проект. Я не веду переговоров. Здесь нет торговли. В этом я не изменю даже запятой. Или вы подпишете, или все дальнейшее излишне. В этом случае за ночь я приму решение.

ШУШНИГ: В данном положении я не могу сделать иного, кроме как принять это к сведению. Я склонен и к тому, чтобы подписать. Я только обращаю ваше внимание на то, что согласно конституции нашей страны членов правительства назначает глава государства. Амнистия также входит в круг его прав. Следовательно, моя подпись означает лишь, что я обязуюсь выполнить представление. Поэтому я не могу также взять ответственность за соблюдение предписанного срока — трех дней.

ГИТЛЕР: А вы должны ее взять.

ШУШНИГ: Не могу взять».

Гитлер приходит в ярость. Гитлер вскакивает со своего места, ходит взад и вперед по комнате, затем подходит к двери и кричит: «Кейтель!» Ему отзывается весь дом Затем он резко повертывается к ошеломленному Шушнигу и, заворчав на него, как на лакея, высылает его из комнаты со словами: «Вас я велю вызвать позже». Шушниг, собравшийся уходить, еще слышит, как Гитлер обращается к Кейтелю, входящему через другую дверь: «Прошу вас, садитесь. Господин Шушниг хочет провести небольшое совещание со своим министром иностранных дел. Больше ничего».

В то время как Шушниг и Гвидо Шмидт обсуждают вопрос, могут ли они попытаться оказать дальнейшее сопротивление без риска немедленного ареста и германской военной оккупации, Гитлер приступает к новой акции запугивания. С Кейтелем они готовят следующий проект: «Распространять в Австрии ложные, но похожие на правду слухи о том, что готовится германская военная интервенция: а) через австрийских национал-социалистов; б) через таможенный персонал, расположенный на австро-германской границе; в) через путешествующих агентов.

Эти ложные слухи должны быть следующие:

а) на территории 7-го корпуса отменены все увольнения;

б) в Мюнхене, Аугсбурге и Регенсбурге сосредоточиваются железнодорожные вагоны;

в) германского военного атташе в Вене генерала Муффа вызвали немедленно в Берлин для доклада; г) подразделения пограничной полиции на австро-германской границе усилены;

д) таможенный персонал должен распространять слухи о сосредоточении в районе Фрайлассинга, Рейхенхалла и Берхтесгадена горно-истребительных дивизий».

В дьявольской кухне запугиваний, военного нажима и угроз Шушниг в конце концов капитулирует. Через полчаса после того, как Гитлер вызвал Кейтеля, Шушниг подписывает безоговорочную капитуляцию, смертный приговор независимой Австрийской Республике.

Геринг руководит аншлюсом по телефону

Канцлер Шушниг и его министр иностранных дел возвращаются домой полностью сломленными. Теперь уже события развертываются трагически.

Президент Австрийской Республики Вильгельм Миклас выполняет требования Гитлера: он назначает австрийского национал-социалиста Зейсс-Инкварта министром внутренних дел и объявляет амнистию всем нацистским террористам.

Этим начинается внутреннее разложение страны. Первое, что делает Зейсс-Инкварт, — едет в Берлин к Гитлеру за указаниями. Едва он возвращается, как обращается с циркулярным письмом к своим подчиненным в полиции, которое подписывает: «Австрийская германская полиция».

Шушниг делает последнюю попытку спасти положение. Опираясь на то место в договоре, подписанном в Берхтесгадене, которое говорит о независимости и суверенитете Австрии, гарантирует невмешательство Германии во внутренние дела Австрии, Шушниг назначает на 13 марта всеобщий референдум. Народ должен ответить на единственный вопрос: хочет ли он независимости Австрии. Шушниг рассчитывает собрать большинство примерно в 70–75 %.

Зная обстановку, над этим можно только смеяться. Однако в Берлине никто не смеется. В Берлине боятся, что Шушниг, не дай бог, все же получит большинство, и это будет ужасной потерей престижа, настоящим ударом по национал-социалистам. Нужно воспрепятствовать референдуму, решают в Берлине.

«Гитлер вне себя от гнева, Геринг требует остановить подготовку к референдуму в течение одного часа! — угрожающе сообщает Зейсс-Инкварт Шушнигу. — В течение часа он ждет от меня ответа по телефону. Если в течение этого времени он не получит от меня сообщения, то Геринг будет считать, что мне препятствуют в телефонном разговоре, и будет держать себя в соответствии с этим…»

Шушниг спешит к президенту Микласу. Утром, в половине двенадцатого, он возвращается в учреждение и сразу просит вызвать к себе Зейсс-Инкварта и министра по делам национальностей Глайзе-Хорстенау. «Прошу вас, сообщите Герингу, что, учитывая обстановку, мы удовлетворяем требования». Подготовку к референдуму прекращают уже 11 марта 19 3 8 г., то есть за два дня до назначенной даты проведения референдума.

Зейсс-Инкварт переходит в соседнюю комнату и вызывает Берлин, чтобы сообщить: ультиматум удалось навязать. Когда Зейсс-Инкварт после разговора по телефону с Герингом возвращается в комнату Шушнига, он держит в руке записку. На ней он записал ответ Геринга и читает его по записке Шушнигу: «Теперь уже положение можно спасти лишь в том случае, если вы немедленно подадите в отставку и Миклас в течение двух часов назначит Зейсс-Инкварта канцлером. Если этого не произойдет в назначенное время, в Австрию начнется вступление германских войск».

Его слова встречает мертвая тишина. Только сейчас Шушниг видит, с кем он имеет дело. Он снова посещает Микласа По дороге в коридорах замка его окружают друзья и советуют ему обратиться к массам и к армии. «Сопротивляться до последнего человека! Обратитесь к миру, просите помощи у Парижа и Лондона! Великие державы не будут безучастно смотреть, как нацисты методами уличных бандитов разрушают всякий порядок в центре Европы», — советуют ему. «Италия! Обратитесь к Муссолини!» — советуют другие,

Муссолини и Чиано «на охоте»…

Советники вспоминают, что в 1934 году, в день убийства Дольфуса и попытки нацистского переворота, Муссолини сосредоточил войска на перевале Бренер, чтобы испугать Гитлера. Но на этот раз на срочный телефонный запрос Шушнига секретариат Палаццо Венеция ответил через полчаса так: «Муссолини на охоте, мы не можем его найти». Зять Муссолини, министр иностранных дел граф Чиано, тоже «охотится», и австрийский посол в Риме через час сообщает по телефону в Вену следующее: «Итальянское правительство сообщило, что, поскольку запрос носит официальный характер, оно в настоящем положении не в состоянии дать ответ».

Что за причина, что руководители итальянского правительства сразу все «оказываются на охоте» и Муссолини так открыто уклоняется от дела своего прежнего друга и соратника? Много всякого произошло с момента первого вмешательства Муссолини. Во время разбойничьей войны итальянского ВС ПМММССССС ИТЬББЮ ЮЮЮ45ЫФСимпериализма в Абиссинии Германия, нарушая постановление о международном экономическом бойкоте, принятое Лигой Наций, снабжала Италию сырьем и промышленными товарами. В ходе гражданской войны в Испании общая вооруженная интервенция германского и итальянского империализма способствовала приходу к власти генеральской хунты, восставшей против республики. Одним словом, в германо-итальянских связях за эти годы произошли коренные изменения. Вследствие немалого старания со стороны Гитлера Муссолини все больше проникается идеей «германо-итальянской экономической и политической общности судьбы», образуется «ось Рим — Берлин».

Шушниг видит, что выхода нет, и сообщает президенту Микласу о своей отставке. «Я вижу, что я остаюсь один…» — отвечает со вздохом Миклас, но все же он не склонен назначать канцлером национал-социалиста, которым будут вертеть, как хотят, из Берлина.

Между тем Шушниг возвращается на Баллхауз-платц, во дворец канцлера, и начинает очищать свой письменный стол. С площади перед дворцом в его рабочий кабинет доносится шум, песня марширующих нацистов.

В этот же самый час между Берлином и Веной идут взволнованные переговоры по телефону. Время: 5 часов вечера. Сначала Геринг вызывает Зейсс-Инкварта, и когда его не находят, просит позвать руководителя секретных австрийских подразделений СС Одило Глобочника, который уже обосновался в одной из комнат министерства Зейсс-Инкварта.

«Алло! Здесь Берлин! Имперский маршал Геринг из министерства авиации просит господина Глобочника!

ГЕРИНГ: Алло, Глобочник, это вы у аппарата? Там нет Зейсс-Инкварта?

ГЛОБОЧНИК: Его здесь нет. Он ведет переговоры. Поэтому он послал меня к телефону.

ГЕРИНГ: И что он просит? Повторите точно!

ГЛОБОЧНИК: Он просит то, чего нет в том положении.

ГЕРИНГ: Но тогда чего он вообще добивается? Вам сказали, что его уже назначили канцлером?

ГЛОБОЧНИК: Так точно.[5]

ГЕРИНГ: Ему передали власть?

ГЛОБОЧНИК: Да.

ГЕРИНГ: Ну и что дальше? Говорите дальше! К которому часу Зейсс-Инкварт сможет составить список членов правительства?

ГЛОБОЧНИК: Он сформирует кабинет к 21 часу…

ГЕРИНГ: Он должен сформировать кабинет к 19.30. Понятно?

ГЛОБОЧНИК: Так точно, к 19 часам 30 минутам.

ГЕРИНГ: Именно. В связи с этим сейчас к вам летит Кепплер[6]/ Он везет с собой и фамилии. Да, совсем забыл, портфель министра промышленности и торговли непременно должен получить Фишбёк!

ГЛОБОЧНИК: Ну, конечно, ведь это совершенно естественно.

ГЕРИНГ: И Кальтенбруннер должен взять в свои руки дела безопасности. Портфель министра юстиции бесспорен. Вы знаете, о ком я думаю?

ГЛОБОЧНИК: Да. Да. Как не знать.

ГЕРИНГ: Ну-с, назовите фамилию.

ГЛОБОЧНИК: Ваш шурин, не правда ли?

ГЕРИНГ: Конечно[7]».

Но это только пролог. Вскоре после разговора, в 17 часов 20 минут, Геринг снова вызывает Вену. На этот раз к аппарату подходит сам Зеисс-Инкварт.

«ГЕРИНГ: Глобочник по вашему поручению только что информировал меня, что вы получили пост канцлера.

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Уже сказал, что меня назначили? Когда он это сказал?

ГЕРИНГ: Менее получаса назад. Он сказал, что вы канцлер.

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Нет, нет, ситуация совсем другая! Я сделал предложение об этом Микласу. Но он решает этот вопрос уже три-четыре часа. Пока, что касается партии, мы вызвали подразделения СА и СС, чтобы они поддерживали порядок.

ГЕРИНГ: Но так не пойдет! Так дальше продолжаться не может ни при каких обстоятельствах! Так, прошу вас, слушайте: сейчас вы должны немедленно сообщить Микласу, что он должен передать вам власть сразу же, без всякой волокиты, и он должен принять список членов правительства так, как мы уже сообщали, следовательно, вы канцлер и…

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Простите, господин генерал-фельдмаршал, как раз в этот момент в комнату вошел Мюльманн.[8] Он только что от Микласа, если разрешите, вероятно, он сам может информировать вас… я передал бы ему трубку…

ГЕРИНГ: Ну, я слушаю…

МЮЛЬМАНН: Говорит Мюльманн. Положение следующее: президент Миклас упорно сопротивляется, и, дальше, он хочет, чтобы со стороны Германии прибыл официальный дипломатический запрос. В ответ на это мы снова посетили его, чтобы разъяснить ему: в этом бесперспективном положении единственный возможный выход — сказать «да». Но он даже не склонен нас принять. Следовательно, мне кажется, он никоим образом не хочет этого допустить.

ГЕРИНГ: Дайте трубку назад Зейсс-Инкварту!

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Я у аппарата.

ГЕРИНГ: Итак, слушайте! Нужно сделать следующее: вместе с генералом Муффом[9] немедленно нанесите визит Микласу. Сообщите ему: если он безотлагательно не выполнит требований, наши части еще сегодня ночью начнут вторжение на всем протяжении границы и государственное существование Австрии прекратится! После этого немедленно сообщите нам по телефону позицию Микласа. Скажите ему, что больше мы не шутим. Вторжения он сможет избежать только тогда, если я до 19 часов 30 минут получу от вас сообщение, что вы получили пост канцлера. Б остальном немедленно приступайте к организации партийного аппарата на местах и выпустите на свободу национал-социалистов по всей стране. Пусть они повсюду выходят на улицу! Генералу Муффу я сейчас же сообщу это по телефону. Если Миклас за четыре часа не понял, в чем дело, то пусть он поймет за четыре минуты.

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Так точно, понял…»

«В течение пяти минут я даю приказ на вторжение»

Через час и восемь минут, точно в 18 часов 28 минут, Геринг снова вызывает Вену, чтобы дать новые указания прибывшему статс-секретарю Кепплеру.

«ГЕРИНГ: Пришлите к аппарату Кепплера".

КЕППЛЕР: Я слушаю! Сейчас я говорил с генералом Муффом. Он вернулся от Микласа, который снова сказал «нет».

ГЕРИНГ: Где сейчас Муфф?

КЕППЛЕР: Вернулся от Микласа и ушел обратно, посольство. Его акция была полностью безрезультатной.

ГЕРИНГ: Но как вообще шел разговор?

КЕППЛЕР: Миклас заявил, что он не назначит Зейсс-Инкварта.

ГЕРИНГ: Пусть тогда туда идет Зейсс-Инкварт и поторопит Микласа! Понятно? Снова идите к Микласу и скажите ему на этот раз прямо! Зейсс-Инкварт пусть вызовет национал-социалистский караул и выступайте. Сообщите ему, что я в течение пяти минут отдаю приказ на вторжение!»

В этот момент в комнату входит германский военный атташе в Вене генерал Муфф. Кепплер передает ему трубку.

«МУФФ: Я у телефона. Да, это верно, что попытку Шушнига доказать миру: у национал-социалистов нет большинства, можно только вооруженной силой германской армии…»

Здесь разговор заканчивается, потому что обрывается связь. Только через три минуты удается ее восстановить.

«ГЕРИНГ: Кепплер еще там?

ВЕЕЗЕНМЕЙЕР:[10] Говорит Веезенмейер. Кепплер только что ушел. Он у Шушнига.

ГЕРИНГ: Может быть, у Микласа?

ВЕЕЗЕНМЕЙЕР: Нет, нет, у Шушнига! Они теперь всегда вместе.

ГЕРИНГ: Прошу вас, Веезенмейер, я остаюсь у телефона. Держите линию. Сейчас дело должно завертеться.

ВЕЕЗЕНМЕЙЕР: Так точно, я понял. Но Кепплер уже снова здесь. Передаю ему трубку.

КЕППЛЕР: Я снова говорил с Микласом. Результат: нуль! Он снова сказал «нет». Все отклоняет.

ГЕРИНГ: Словом, все отклонил?! Ну, хорошо! Немедлено позовите Зейсс-Инкварта!

КЕППЛЕР: Он здесь, в комнате. Я могу передать ему трубку?

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Да, я слушаю.

ГЕРИНГ: Словом, как дела?

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Миклас придерживается своей прежней позиции. Он не принял никакого решения.

ГЕРИНГ: Ну и вы думаете, что в следующие несколько минут он что-нибудь решит?

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Шушниг и вся компания ведут у него переговоры. Я думаю, что все продлится еще по крайней мере 5 — 10 минут.

ГЕРИНГ: Ну тогда слушайте. Эти несколько минут я еще подожду. Если они закончат, немедленно вызовите меня, я сейчас у фюрера, в его канцелярии. Но сейчас действительно дело должно пойти быстро. Я уже не могу, да, собственно говоря, уже и нельзя брать и дальше на себя ответственность. Если в конечном счете Дело не пойдет, нужно сило/ брать власть. Что, разве не так?

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Так. Если дело не пойдет, мы энергично выступаем. Скоро я вам доложу».

Последние часы Австрии

В то время как Геринг еще подстрекает Зейсс-Инкварта к последнему штурму, дворец канцлера в Вене напоминает растревоженный улей. Все суетятся, люди мчатся во все стороны по коридорам, старый меттерниховский дворец — кто знает, в который раз со дня основания — переживает исторические часы. С момента последнего телефонного звонка Геринга проходит более часа. Вечером, в 7 часов 57 минут, Геринг снова говорит по телефону с Зейсс-Инквартом.

«ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Я хотел бы вам доложить, что господин д-р Шушниг через несколько минут выступит по радио с речью и хочет заявить, что германское имперское правительство передало ему ультиматум.

ГЕРИНГ: Понимаю. Ну и?..

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Правительство не считает себя больше в состоянии выполнять свои обязанности. Генерал Шилхавски принял командование армией и будет отводить войска. Господа придерживаются мнения, что следует ждать вторжения.

ГЕРИНГ: Значит, вас не назначили?

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Нет!

ГЕРИНГ: А что? Вас сняли с должности? Или что?

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Никого не сняли. Правительство — как это вам сказать — отстранилось от ведения дел и пустило события идти своим чередом.

ГЕРИНГ: И так хорошо. Тогда я сейчас дам приказ на вступление. А вы будьте начеку, чтобы взять власть в свои руки. А австрийские правящие круги предупредите о следующем: кто сопротивляется или организовывает сопротивление, подпадает под компетенцию германского военного трибунала. Понятно?

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Абсолютно.

ГЕРИНГ: И это распространяется также на руководящих лиц.

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Но ведь как раз они отдали указания, чтобы никто не оказывал сопротивления…

ГЕРИНГ: Это все равно. Миклас не хотел вас назначить, и это тоже сопротивление!

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Ну да, конечно…

ГЕРИНГ: Следовательно, мы поняли друг друга? Вы теперь получили официальные полномочия. Действуйте энергично.

ЗЕЙСС-ИНКВАРТ: Слушаюсь!

ГЕРИНГ: Ну тогда всего хорошего. Хайль Гитлер!»

В это время д-р Курт Шушниг все еще сидит за письменным столом. Еще раз, в последний раз, он окидывает взглядом огромный кабинет, затем запирает свой письменный стол и идет к окну. С улицы все сильнее доносится шум толпы, скандирующей и кричащей нацистские лозунги.

Время: 8 часов 48 минут вечера. В этот момент снова звонит телефон в комнате Зейсс-Инкварта. Геринг срочно его разыскивает, но, так как того не находят, говорит с Кепплером.

«КЕППЛЕР: Зейсс-Инкварт сейчас выступил по радио и заявил, что, как министр внутренних дел, он берет в свои руки дела правительства.

ГЕРИНГ: Слушайте внимательно! Основное состоит сейчас в том, чтобы Зейсс-Инкварт взял в свои руки все правительство. Занимайте радио и другие здания. И еще кое-что: Зейсс-Инкварт должен немедленно послать в Берлин следующую телеграмму. Берите бумагу, карандаш и пишите:

КЕППЛЕР: Я записал. В остальном сейчас здесь такое положение: по улицам курсируют подразделения СА и СС, поэтому все спокойно.

ГЕРИНГ: Ну хорошо, слушайте меня, я еще что-то хочу сказать. Закройте границы, чтобы эти не перепрыгнули их вместе с имуществом.

КЕППЛЕР: Слушаюсь.

ГЕРИНГ: Подождите немного! Сейчас только мне пришло в голову, что посылать телеграмму Зейсс-Инкварту, собственно говоря, излишне, достаточно, если он позвонит мне и скажет, что согласен с текстом Как только Зейсс-Инкварт придет обратно, вызовите меня по этому делу. Я буду или у фюрера, или у себя дома Затем все должно пойти хорошо. Хайль Гитлер!»

Кто был таинственным узником отеля «Метрополь»

Ночь. Улицы все еще полны шума. «Извне не поступает никаких сообщений, — пишет в своих мемуарах Шушниг. — Мы сидим все в зале совета министров вокруг Микласа. Наконец и Миклас уступает насилию и подписывает список членов правительства».

Затем входит Зейсс-Инкварт, подходит к Шушнигу и советует ему просить убежища в венгерском посольстве в Вене. Но Шушниг отрицательно качает головой. Он хочет идти домой, в свою квартиру, к старику- отцу и своей невесте. Окруженный несколькими друзьями, он медленно идет вниз по широким мраморным лестницам.

«По обе стороны лестницы стояли люди в гражданской одежде, — пишет Шушниг, — на рукавах их пальто — повязка со свастикой. Итак, дворец канцлера уже был оккупирован. Они отдают приветствие поднятием руки. Мы безмолвно идем при бледном освещении вниз по лестнице. Горит лишь несколько фонарей. Затем Зейсс-Инкварт сопровождает нас до автомобиля. Несколько молодых людей прыгают слева и справа на подножки автомобиля. Потом машина медленно катится через ворота с железной решеткой…»

Шушнига сначала интернируют на квартире, затем год держат взаперти, укрывая от мира, в одной из чердачных комнат венского отеля «Метрополь». Никому, даже работающим там служащим, нельзя знать, кто таинственный узник комнаты, закрытой решетками Поэтому его лишили имени, и даже для наиболее посвященных он фигурирует как д-р Аустер. И когда уже немного стихает интерес международной общественности к его личности, ночью, в глубокой тайне, его перевозят в одну из самых изолированных частей пресловутого концентрационного лагеря Дахау. Здесь Шушниг встречается с многочисленными старыми бойцами австрийского рабочего движения, которые, преследуемые еще его правительством, попали за решетку! Эти люди — с которыми он теперь в одинаковом положении — на его собственном примере преподают ему великий исторический урок: успешно противостоять фашизму можно лишь опираясь на рабочий класс. К президенту Микласу нацисты были более снисходительны. Ему разрешают вернуться в свое поместье около озера Верти, где он и умер в 1956 году.

Но в ночь так называемого аншлюса, нацистской оккупации Австрии, за кулисами произошло еще нечто, чего нет в учебниках истории. Гитлер не забыл, что его друг Муссолини в день попытки первого нацистского путча, 25 июля 1934 г., бросил войска к перевалу Бренер, чтобы защитить суверенитет Австрии. Он опасался, что Муссолини вмешается и на этот раз. Поэтому между Берлином и Римом все утро и вечер шли взволнованные телефонные переговоры.

Гитлер сильно нервничает, до тех пор пока, наконец, вечером, в 22 часа 25 минут, не зазвонил телефон на столе в его кабинете. Звонит германский посол в Риме герцог Филипп фон Гессен.

«Ф.фон ГЕССЕН: Только что я пришел из Палаццо Венеция. Дуче благожелательно принимает все дело. Он посылает вам свой сердечный привет. Шушниг уже в понедельник сообщил ему о событиях, которые, согласно его мнению, могут последовать. Тогда дуче ответил, что это абсолютно невозможно, все это просто блеф и, по его мнению, исключено, что это последует. Когда Шушниг все же продолжал настаивать, сказав, что угрожающая опасность носит серьезный характер, Муссолини ответил, что он не может вмешаться.

ГИТЛЕР: Скажите Муссолини, что я этого никогда не забуду.

Ф.фон ГЕССЕН: Слушаюсь.

ГИТЛЕР: Что бы ни произошло, я никогда, никогда не забуду этого. Более того, я готов к тому, чтобы заключить с ним совсем другие соглашения.

Ф.фон ГЕССЕН: Я уже и на это сослался…

ГИТЛЕР: Если мы сейчас отметем в конце концов австрийский вопрос с пути, я готов с ним вместе идти в огонь и в воду.

Ф.фон ГЕССЕН: Слушаюсь, мой фюрер!

ГИТЛЕР: Слушайте! Теперь, когда я избавился от ужасной опасности вероятного военного конфликта, можете ему сказать, что я от всей души благодарю его и действительно никогда не забуду. Если когда-нибудь он попадет в беду, то он может быть уверен, что я рядом с ним, даже если против него выступит весь мир.

Ф.фон ГЕССЕН: Слушаюсь, мой фюрер!»

Риббентроп: «О Чемберлене я вынес очень хорошее впечатление…»

Теперь Гитлеру может угрожать опасность только с одной-единственной стороны — со стороны западных великих держав. Действительно, какую позицию занимают Англия и Франция? В дни после германского вторжения, когда почти все нацистские главари мчатся в Вену, чтобы как-нибудь не выпасть из лучей славы «победоносного» похода, Геринг по приказу Гитлера — хочешь не хочешь — сидит в Берлине, чтобы «кто-нибудь оставался и в магазине» для ведения дел. Ему одному скучно, и он вызывает к телефону в Лондоне министра иностранных дел Риббентропа, который как раз в это время находится в столице Англии.

Вот несколько отрывков из разговора.

«ГЕРИНГ: Фюрер поручил мне ведение дел, поэтому я думал проинформировать вас. Вы, вероятно, знаете, какая неописуемая радость в Австрии. Да, но ведь это вы могли слышать и по радио.

РИББЕНТРОП: Да, я слышал, какой был фантастический успех.

ГЕРИНГ: Вторжение в Рейнскую область может померкнуть перед этим, но я хотел бы лучше поговорить о политической стороне дела. Разговоры о том, что мы вручили ультиматум, — конечно, пустая болтовня. Мы не могли знать, что они так капитулируют, Шушниг выступил с громогласной речью, что «Отечественный фронт» так или иначе будет бороться до конца, поэтому Зейсс-Инкварт, который тогда был уже в правительстве, обратился к нам и попросил о безотлагательном вступлении войск. Это — действительные факты. И что еще очень интересно, там потрясающе много национал-социалистов, и это сильно поразило и нас самих. Дело обстоит таким образом, что, помимо евреев и попов, проживающих в Вене, едва ли можно кого-нибудь найти, кто был бы против нас.

РИББЕНТРОП: Тогда, собственно говоря, вся Австрия с нами…

ГЕРИНГ: Действительно, мне хочется смеяться, когда подумаю о том, что отдельные лица еще вчера болтали о возможности войны. Но где тот бессовестный государственный деятель, который осмелился бы подвергнуть смерти миллионы людей только потому, что два братских народа воссоединились.

РИББЕНТРОП: Да, конечно. Это на самом деле очень смешно. Здесь это тоже начинают понимать. Я думаю, есть полная ясность с этим делом.

ГЕРИНГ: Фюрер думал, что раз уж вы в Лондоне, то должны разъяснить людям о действительном положении дел. Прежде всего о том, чтобы не верили ложным слухам о том, что Германия направила ультиматум Австрии. Это — ложь Шушнига.

РИББЕНТРОП: Это разъяснение уже произошло, поскольку я уже обстоятельно говорил об этом с Галифаксом и Чемберленом.

ГЕРИНГ: И скажите им: неверно, что мы предъявили президенту Микласу ультиматум. Зейсс-Инкварт, правда, просил нашего военного атташе в Вене сопровождать его к Микласу, но это было необходимо лишь из-за выяснения технических вопросов. В остальном Зейсс-Инкварт определенно просил нас устно и затем по телеграфу прислать части.

РИББЕНТРОП: Сегодня я после второго завтрака особо поговорил с Чемберленом. Я вынес о нем очень хорошее впечатление. Он доверил мне особое послание для фюрера, которое я хотел бы передать лично. А Галифаксу я сказал, что мы стремимся к искреннему пониманию с Англией. На это он ответил, что они беспокоятся только за Чехословакию.

ГЕРИНГ: Нет, нет, об этом не может быть и речи.

РИББЕНТРОП: Я тоже ему сказал, что у нас нет намерения там что-либо делать.

ГЕРИНГ: Что касается остального, то могу вам сказать, что Муссолини вел себя прекрасно.

РИББЕНТРОП: Да, я слышал Тогда я сегодня вечером возвращаюсь в Берлин и сразу вас навещу.

ГЕРИНГ: Приходите, приходите. Я заранее этому рад. Сейчас здесь прекрасная погода, небо — ясно-голубое. Я сижу на террасе, завернувшись в плед, дышу свежим воздухом и попиваю кофе. Птицы щебечут на деревьях, и из комнаты слышится радио, которое временами передает приятные передачи из Вены о вступлении наших войск. К сожалению, я не могу здесь долго сидеть, я должен идти в город произносить речь. Кстати, вы слушали сегодня выступление фюрера в Линце?

РИББЕНТРОП: Нет, к сожалению, пропустил…

ГЕРИНГ: Могу вам сказать, что это самое интересное выступление фюрера, которое я когда-либо слышал. Оно было совсем кратким. Этот мастер слова едва мог говорить.

РИББЕНТРОП: Настолько потрясли фюрера события?

ГЕРИНГ: Да. Ужасно. Я думаю, этот человек переживает тяжелые дни. Что за сцены там могут разыграться?.. Пока что Уорд Прис[11] с ним…

РИББЕНТРОП: Да, я уже читал сегодня утром первый репортаж Уорда Приса. Он пишет «Фюрер повернулся ко мне и сказал: «И это давление? Вы считаете давлением и насилием то, что здесь видите?»

ГЕРИНГ: Тогда я жду вас вечером.

РИББЕНТРОП: До свиданья».