Но вот тренировки закончились. Тамара идет на боевое задание. С ней Анатолий Гашков, лучший штурман полка, лейтенант. Тамара теперь иного мнения о майоре Яковлеве. Она от души благодарна командиру авиачасти. За чуткость, заботу, за доброе к ней отношение. И летать разрешил, и лучшего штурмана в экипаж назначил. А от штурмана зависит многое: и точность выхода в район цели, и поиск ее, и вероятность ее поражения: бомбы ведь сбрасывает штурман.

- Главное, что от тебя требуется, - говорит лейтенант Гашков, - это выдержать заданный курс на маршруте и боевой курс перед бомбометанием. И еще: сумей сманеврировать, когда немцы откроют огонь. Но маневрировать на боевом курсе нельзя. Даже при самом страшном огне. Иначе я промахнусь, бомбы пойдут впустую.

Мотор работает ровно, надежно. Тугая воздушная струя плавно обдувает кабину. Ночь безлунная, темная, и от этого только ярче кажутся огни из выхлопных патрубков. Они мельтешат перед глазами, мешают смотреть, но от них никуда не денешься. Тамара глядит на приборы. В темноте они светятся лучше, отчетливее. Высота тысяча двести метров, скорость сто километров, курс двести семьдесят. Наконец-то она летит на запад! Как долго Тамара ждала этого дня, как долго об этом мечтала!

- До цели осталось десять минут полета, - предупреждает Тамару штурман.

Нервы напряжены, но, как это ни странно, Тамара не чувствует страха, неуверенности. Она очень надеется на Гашкова, на его опыт, мастерство. Наслышана Тамара и об умении штурмана внезапно нагрянуть на цель, точно ударить по ней, быстро сориентироваться и подсказать летчику, как незаметно и быстро уйти на свою территорию. Поэтому летчики, с которыми летает штурман Гашков, не теряют ориентировку даже в самых сложных

погодных условиях, меньше других попадают под огонь "эрликонов", а следовательно, и самолеты их меньше стоят на ремонте, больше других летают.

- Газок прибери, - командует штурман, - снижайся до высоты восемьсот.

Вот она, хитрость Гашкова, а что за нею скрывается - Тамаре уже известно. Еще на земле они уточнили, что ветер сегодня западный, то есть встречный. "Это и плохо и хорошо, - говорил Гашков еще на земле.- Встречный уменьшит путевую скорость самолета, увеличит время полета. Представь, пояснял Гашков, - нас обнаружили за пять километров до цели, открыли огонь. На какой скорости мы быстрее пройдем эти пять километров - на сто или сто пятьдесят?" Так ясно и коротко разъяснил он отрицательную сторону встречного ветра.

"И все-таки отрицательного здесь меньше, чем положительного", толковал далее штурман. И пояснил, что при встречном ветре, когда звук мотора относится назад, можно скрытно выйти на цель, внезапно нанести удар. А это самое главное. Потом, если противник и откроет огонь, то он уже не так страшен. Когда сброшены бомбы, летчик может энергично маневрировать, уходить на свою территорию. Огонь страшен тогда, когда самолет на боевом курсе, когда штурман прицеливается, а летчик, боясь "пошевелиться", старается провести машину "по ниточке" - с точностью до градуса выдержать курс, до километра скорость, до метра высоту. Ошибка, неточность приводят лишь к одному - бомбы пойдут впустую.

Уменьшив обороты мотора, Тамара ведет самолет со скижением. Мотор уже не рокочет, лишь приглушенно шумит. Высота восемьсот. Снижаться больше не нужно. Тамара переводит У-2 в горизонтальный полет, добавляет обороты мотору.

- На боевом! - командует штурман, и Тамара, впившись взглядом в приборы, мелкими точными движениями педалей и ручки точно выдерживает скорость, курс и высоту. - Бросаю светящую бомбу!

Самолет идет в темноте, а местность видна как на ладони. Тамара глядит вниз и на приборы. Впереди, за полусожженной деревней, - плавный изгиб речушки, на том берегу темные пятна кустарника, за ним цель артиллерийская батарея. Тамара не видит ее, но знает, что именно здесь она и находится и именно в это место бросит бомбы Гашков.

- Бросаю!..

И сразу ожили прожекторы, подняли свои лучи, зашарили по небу, стараясь поймать самолет. Но поймать его трудно: пока светящая бомба в воздухе, самолет почти невидим. Но дело не только в том, что его трудно увидеть, свет САБ морально действует на зенитчиков и прожектористов противника: в любую минуту их может накрыть авиабомба или пронзить пулеметная очередь. И тут им, конечно, не до поиска, не до стрельбы.

Однако бомба горит недолго. Скоро она погаснет, и прожектористы снова начнут искать самолет. Но Гашков не ждет этой минуты, он быстро дает Тамаре курс на свою территорию.

После посадки летчик и штурман пришли на командный пункт. Тамара должна доложить командиру полка о выполнении боевого задания. Командир сидел за столом строгий и озабоченный. Он просматривал какие-то документы, но, увидев Тамару, вдруг просиял, улыбнулся, как ей показалось, облегченно вздохнул. Поднявшись из-за стола, шагнул навстречу и, не дослушав доклада, крепко пожал руку, поздравил:

- С первым боевым вылетом вас, Константинова! Как говорится, с боевым крещением! - посмотрев прямо в глаза, внимательно, испытующе спрашивает: Ну как? В прожекторы не попали? Под зенитным огнем не были?

Тамара пожимает плечами и говорит совершенно не то, чего, как она поняла, ожидал командир:

- Даже не верится, что все получилось так просто, обычно. Конечно, это все благодаря штурману. К цели подошли скрытно, неожиданно. Осветили ее, сбросили бомбы. Только тогда включились прожекторы, начали бить "эрликоны". Но уже было поздно, мы быстро ушли. Так что немцы ничего не успели...

Командир улыбается ласково, задумчиво. А Тамара продолжает:

- Боялась встретить ураганный огонь зениток, очень боялась прожекторов... А получилось - ничего особенного.

- Зря, выходит, боялась. Разочарование полное! - шутит командир.Может, и не стоит больше летать? А? Зачем же, если нет никаких впечатлений? - И серьезно закончил: - Вы правы, Константинова, огонь миновал вас благодаря умелым действиям штурмана, его опытности, предусмотрительности. Подумайте, еще раз оцените этот полет, проанализируйте его, критически оцените свои действия. А теперь - на отдых, сегодня больше не полетите.

- Нам запланировано два полета, - напоминает Тамара.

Командир не согласен:

- На сегодня хватит. Идите на отдых.

Время еще не позднее. Гашков и Тамара неспешно идут к деревне, близ которой расположена их боевая площадка. В деревне они и живут, по два-три человека в избе. Тамара живет одна у многодетной хозяйки, муж которой сражается здесь же, на Волховском фронте.

Наступает весна, под ногами хрустит ледок, затянувший перед вечером лужицы. В небе рокочет мотор. Экипаж, пришедший с боевого задания, проходит над стартом, мигая аэронавигационными огнями. Это сигнал - доклад о возвращении и запрос на посадку. Доклад - это понятно, но надо ли спрашивать разрешение на посадку. Оказывается, надо, поясняет Пашков. Научил и потребовал этого горький опыт войны, точнее, фашистские истребители Ме-110. Имея большой запас горючего и сильное пулеметно-пушечное вооружение, они ходят по нашим прифронтовым тылам, высматривают ночные аэродромы, подкарауливают и атакуют самолеты, когда те заходят на посадку. Иногда сбивают именно на планировании, когда самолет идет в створ полосы и внимание летчика приковано к земле.

- Чтобы фашист не нагрянул внезапно, - говорит Гашков, - под шум наших моторов, в помощь руководителю полетов выставляются посты "слухачей". Три-четыре поста вокруг аэродрома. На них - солдаты, умеющие отличать звук немецких моторов от наших. Расположившись по границе аэродрома, они слушают небо.

Летчик и штурман тихо идут по деревне, каждый занят своими мыслями, своими заботами, но получается, что и мысли и заботы у них общие, больше того, одни и те же.

- Ты обратила внимание, как обрадовался командир, когда мы пришли на КП? - спрашивает Гашков.- Это он тебе обрадовался. И разговаривал обратила внимание? - только с тобой.

Да, Тамара это увидела сразу, но вначале восприняла это как и положено: ведь она совершила первый боевой вылет. И она этому рада, и командиру должно быть приятно. Тем более показалась обидной и так больно кольнула фраза, произнесенная им в разговоре: "Может, не стоит больше летать?" И эта фраза не выходит из головы, хотя командир говорил вроде бы в шутку.

- То, что командир обрадовался, я это увидела сразу, - отвечает Тамара, - но никак не пойму причину. Может, я ошибаюсь, но мне кажется...Тамара помолчала, подумала, советуясь с собой: говорить или не говорить, и сказала: - Мне кажется, что командир обрадовался не тому, что я сделала вылет, а что видит меня живой и здоровой.

- Так это естественно.

Но Тамара будто не слышит его.

- Ты знаешь, слово "обрадовался" здесь не совсем подходит. Мне кажется, что командир не обрадовался, а скорее удивился. И мне понятно теперь, почему так долго он не пускал меня на задание, почему невзначай, будто в шутку обронил фразу: "Может, не стоит больше летать?"

- Почему же? - недоумевает Гашков

- Он не верит в меня как в летчика, - с обидой поясняет Тамара. Все-таки женщина...

- Не сгущай краски, Тамара. - Остановившись, Гашков смотрит на проходящий вверху У-2. Самолет мигает огнями, просит разрешения на посадку. Отсюда не видно, но можно понять: разрешили. Летчик выключил аэронавигационные огни, пошел к третьему развороту для захода в створ полосы.

- Счастливые вы, мужчины, - вздыхает Тамара. - Экипаж сейчас приземлится, снова подвесит бомбы, снова пойдет на задание. А я полетик сделала - и домой, на отдых. "Хорошего понемножку", - решил командир.

- Так и я ведь тоже иду домой! Тоже выполнил только "полетик".

- Верно. Но из-за кого? Из-за меня. Если бы ты летал со своим летчиком, а не со мной, ты сделал бы три-четыре полета, а то и больше. Разве не так?

- Вообще-то, наверное, так, - помедлив, отвечает Гашков. - Нам ведь планировалось два полета, почему же один отменили? Непонятно.

На следующую ночь Тамара выполнила два полета. Один в самом начале, второй уже в конце ночи, под утро. И оба полета с Гашковым. Но кроме нее он еще трижды летал со своим летчиком. И Тамара твердо решила, что командир полка не доверяет ей, сомневается в ее летных способностях, мастерстве, мужестве. Поэтому и не пускает ее с другим, менее опытным штурманом.

Полк не летал три ночи - шли дожди, над районом висела низкая облачность. На четвертую ночь командир запланировал Тамаре три полета, но едва она выполнила первый, как случилась беда - один из экипажей был сбит зенитным огнем противника. Она узнала об этом сразу же после посадки. У нее заныло в груди, но она сдержалась, не показала, как ей тяжело, а когда ее самолет, пилотируемый другим летчиком, снова поднялся в небо, ушла в темноту и дала волю слезам. Она оплакивала и только что погибших товарищей, и себя, так внезапно осиротевшую с гибелью мужа, и дочку, оставшуюся без отца.

Когда ее самолет возвратился и снова был подготовлен к полету, Тамара, соблюдая очередь, снова села в кабину с твердой решимостью выполнить боевую задачу. Она уже приготовилась к запуску мотора, но прибежал посыльный и сказал, что командир полка распорядился передать машину другому пилоту.

Нет ничего обиднее, когда летчик получает распоряжение уступить свой самолет кому-то другому. Даже если более опытному, старшему, даже если кому-то из командиров. И действительно, на самолете Тамары полетел командир другой эскадрильи - его самолет из боя пришел неисправным. Но Тамара не обиделась, она обеспокоилась. Для комэска самолет могли отобрать у любого из летчиков, отобрали же у нее.

На следующий день Тамара пришла к командиру полка. Надо поговорить, выяснить то, что волнует, не дает спокойно жить и работать. Оказалось, командир ее ждал,

- Обязательно надо, - сказал он.- По душам. Откровенно. По-человечески.

Они говорили долго, и последнее слово было за командиром:

- Не могу, Константинова, сил моих больше нет. Посылая вас на задание, посылаю в огонь, а если точнее, на возможную смерть. Сколько людей погибло! И вчера не вернулось двое. Случись подобное с вами, всю жизнь буду казниться. У вас же дочурка. Она потеряла отца. Не могу, чтобы в нашем полку она потеряла и мать. Поймите, не могу. И не допущу!

- Что же мне делать? - спросила Тамара в отчаянии.

- Я созвонился с начальством, попросил перевести вас из полка. Мне обещали. Будете служить в эскадрилье связи, там тоже У-2. Все решено, Константинова, приказ о назначении будет подписан на днях.

Эскадрилья связи - на том же Волховском фронте. В эскадрилье, как и в полку легких ночных бомбардировщиков, только мужчины, вернее, молодые ребята. И тот же У-2. Пожалел Тамару командир ночного полка, не хотел посылать под огонь, на риск и смерть, а получилось как в известной пословице: из огня да в полымя. На бомбежку она теперь не летает. Она развозит секретную почту, офицеров связи, иногда больших командиров, но все это близ линии фронта.

Если раньше, летая бомбить врага, Тамара опасалась только зениток, то теперь за ней охотятся истребители. Если раньше она летала только в темное время и ночь была ее надежным союзником, то теперь, когда она летает лишь в светлое, день, особенно солнечный, яркий, стал ее недругом. Так же, как раньше, когда она возила боеприпасы. Только раньше, услышав гул моторов вражеских истребителей, она могла укрыться вместе с автомашиной в лесу, а теперь в лесу не укроешься и спасение только в одном - не попадаться фашистам на глаза. А как это сделать, если они на каждом шагу? Дважды она уже приходила домой на изрешеченном самолете.

Доставить в назначенный час секретный пакет, избежав при этом встречи с истребителями, или, встретившись с ними, благополучно от них уйти - это искусство. Но Тамаре это искусство не по душе. Не по душе ей такие полеты, когда надо скрываться, маскироваться и прятаться. Не по душе ей и легкокрылый У-2. Она уже чувствует, что нужен ей боевой самолет, нужно оружие, чтобы она могла рассчитаться с врагом за все, что накипело в душе. За потерянного мужа, за погибших товарищей по эскадрилье, за разбитый родной город Калинин...

Об этом она и сказала Мишуткину, своему товарищу, летчику эскадрильи связи.

- Ты знаешь, у нас с тобой одни и те же заботы. Я тоже мечтаю отсюда уйти, - признался Мишуткин.

- Куда же? И каким образом?

- По разнарядке уйти в какой-нибудь учебно-тренировочный полк, там переучиться на боевой самолет, а оттуда - на фронт по назначению.

- И это возможно?

- Конечно.

- А почему же ты раньше не использовал эту возможность?

- Не знал. Разнарядки в эскадрилью приходят, но командир их скрывает, не хочет отпускать летчиков. Об этом мне сказал товарищ, который служит в штабе дивизии, он и предупредит меня, когда придет разнарядка очередная.

- Мишуткин! - взмолилась Тамара.- Мы же друзья, неужели ты мне не поможешь?

- Помогу обязательно, иначе какой же я товарищ, - пообещал Мишуткин.

"Здравствуй сестричка! - пишет Владимир.- Наши полковые дела идут хорошо, это значит - победно. Отошло время, когда мы отступали. Теперь отступают фашисты. И не просто отступают, а порой и удирают. Да так, что наши войска не могут их догнать. Мы помогаем, нацеливаем их с воздуха, указываем направление преследования, а затем и ударов. Интересная работа! Никогда ничего подобного не испытывал. Представляешь!

Рад за тебя, что снова летаешь. Знаю, что сейчас у тебя на душе. Молодец, своего добилась. Так и надо..."

"А может, я не права, - думает Тамара, прочитав письмо брата, - может, поступаю не так, как следует? Возить снаряды на автомашине - не по мне. Хотя другие возят, и ничего, не жалуются. Возить на У-2 пакеты с особо важными распоряжениями - тоже не по мне. Хотя другие возят, и ничего, даже рады. Не слишком ли многого я хочу?

Нет, не слишком. Мишуткин тоже воевать хочет по-настоящему, своими руками фашистов бить. И другие тоже. Поэтому и разнарядки комэск под сукно прячет. Скажи только о них, только обмолвись, как все станут требовать отправить их на переучивание. Все захотят летать на "илах", Пе-2. Спасибо тебе, братишка, что за меня радуешься, но я не радуюсь, я еще не добилась того, что мне нужно, чего душа требует. Но я добьюсь, Добьюсь обязательно!"

В небе Донбасса

Полк майора Калашникова, содействовавший прорыву Миус-фронта, помогает теперь наземным войскам в наступлении, бомбит отходящего врага на дорогах, станциях, в населенных пунктах. Откатываясь на запад, фашисты ожесточенно сопротивляются на земле и в воздухе. Самолеты приходят разбитыми, ранен летчик Воронков, погибли летчик Кулагин и его штурман Чалый. Чалый опытный, знающий свое дело авиатор. Но несмотря на это, всегда учился, всегда обращался за помощью к еще более опытным товарищам, чаще всего к Константинову. Дошел почти до Донбасса, до родных своих мест, и погиб недалеко от своего дома: до войны он жил в Красноармейске.

Сейчас полк действует с аэродрома Николаевна, что в шестидесяти километрах севернее Мариуполя. Звено Бушуева бомбило разъезд Бельманка в пятнадцати километрах от станции Токмак. Через день бомбили Токмак. Затем разбили паром на Днепре. Когда подходили к цели, в облаках появились разрывы, и в лучах лунного света заблестела река.

- Смотри, Дима! - воскликнул Владимир.- Днепр! Красота-то какая!

- Вижу, - ответил Бушуев.- Но Днепр пока что немецкий. И переправы на нем - немецкие.- И вдруг запел: - "Из твоих стремнин ворог воду пьет..." Помолчал и жестко добавил: - Но недолго ему осталось...

Наши войска приближаются к Запорожью. Там расположены сильный вражеский гарнизон, долговременные укрепления. Полки У-2 дивизии генерала Павла Осиповича Кузнецова должны помочь нашим наземным войскам громить врага. Но Запорожье прикрыто прожекторами, зенитной артиллерией среднего и крупного калибра.

Звено в составе экипажей Бушуев - Константинов, Кухаренко - Сапрыкин, Шибанов - Маркашанский получает боевую задачу: обеспечить работу дивизии, заблаговременно нанеся удар по прожекторам и зенитным установкам.

Задача сложная и очень опасная: экипажи должны вызывать огонь на себя и сами же подавлять его.

Звено выполняет работу так, как предложил Бушуев. Майор Калашников с ним согласился. Впереди идет экипаж Бушуева, за ним с временным интервалом две-три минуты - экипаж Кухаренко, затем Шибанова. Каждый экипаж берет по шесть осколочных бомб и по три светящих. Кроме того, боекомплект для пулемета.

Двадцать минут полета, и вот она, цель - прожекторы и зенитки. Высота тысяча метров. Бушуев идет, не сбавляя оборотов мотора. Немцы молчат, очевидно в недоумении: почему самолет подходит так открыто, даже не приглушив мотор? Может, это разведчик?

И фашисты не выдерживают, включают прожектор. Пока один. Самолет заходит в его направлении, бросает бомбу. Прожектор погас, но тут же поднялись другие, заработали зенитки. Штурман бросает светящую бомбу, и дуэль начинается...

К цели подходит Кухаренко. Огонь врага усиливается, только успевай поворачиваться. Но теперь они действуют парой, так надежнее. Чувствовать локоть друга в бою - большое дело.

Подходит Виктор Шибанов, с ходу вступает в бой. Теперь их трое. Немцы ожесточились вконец. Снаряды зениток рвутся так близко, что заглушают рокот моторов.

Бушуев и Константинов уходят. Два экипажа остаются. Потом остается только один. Можно было уйти всем сразу, но надо продлить пребывание советских машин над вражеской территорией, продлить воздействие на противника, нанести ему как можно больший ущерб. Наконец уходит и Шибанов, повесив над целью последнюю светящую бомбу - для экипажа, подошедшего во главе основных сил дивизии.

Конец сентября. Бушуев и Константинов летят подыскивать площадку для полка в районе юго-западнее станции Большой Токмак, на северном побережье Азовского моря.

Составили кроки на три площадки. А потом увидели четвертую, более подходящую. Бушуев спланировал, сел и... угодил колесом прямо в канавку след ручейка. Левый подкос шасси сломан, лонжероны нижнего крыла повреждены. Крылья опустились, будто у раненой птицы. Бушуев побледнел как полотно: авария!

Постояли, подумали, заторопились в деревню в надежде найти какую-то помощь. Фриденсбург оказался селением немецких колонистов. Прямая улица, кирпичные дома под цинком и черепицей, широкие окна. На усадьбах большие кирпичные сараи, фруктовые сады. Но повсюду безлюдье, будто все вымерло ни души. В одном из домов нашли старого крестьянина.

- А где же люди?

- Немцы угнали...

- Как же так, немцы угнали немцев?

- Да, угнали силой, в фатерланд.

Бушуев принял решение: добираться до полка будет сам. Владимир останется стеречь самолет. Посмотрел на часы, подумал и сказал:

- Туда и обратно сто сорок километров. Пока доберусь, пока соберемся обратно... Завтра во второй половине дня буду здесь с техниками.

И действительно, под вечер следующего дня к месту посадки прибыли две грузовые машины. На первой Бушуев, на второй инженер эскадрильи Бардин и трое механиков.

Приступили к разборке самолета. Отсоединили крылья, шасси, мотор, погрузили на автомашину.

- Не беспокойся, - говорит инженер Бушуеву, - спишем. Мотор пригодится, а самолет спишем, ему ресурс добавляли пять раз. Ты летал на старье и считай, что тебе повезло: самолет мог развалиться в воздухе.

Бушуев молчит, понимает: инженер утешает его. Дело-то теперь не исправишь. Посмотрел на часы, заторопился:

- Едем. К утру будем дома, отдохнем, а ночью пойдем на задание. Поломку оправдывать надо.

Всем ясно, что торопиться незачем, что дорог в степи много и все перепутаны, что проплутаешь ночь понапрасну. Но и все понимают Бушуева, его состояние.

Едут. Ночь звездная, светлая, а видимости нет, мгла стоит, серая дымка. Фары включать нельзя - можно попасть под огонь вражеского самолета. Остановились. Посовещались. Решили: на первой машине поедет Константинов; на второй, вместе со всеми - Бушуев.

- Ты штурман, тебе и искать дорогу, - говорит командир.- Посматривай назад. Увидишь, что мы отстали, - жди.

Тронулись. Едут. Трудность в том, что дороги на карте не сходятся с дорогами на местности. Много новых, уже военного времени - от танков, автомашин. Еще трудность: дорога неожиданно разветвляется на две, на три, а то и четыре. Остановившись у второго разветвления, Константинов поджидает Бушуева. Вот он подъехал. Посоветовавшись, решили, что общее направление штурман будет определять по Полярной звезде, что особенно пригодится на развилках, а детальную ориентировку восстанавливать в населенных пунктах.

У Бушуева все время что-то не клеилось. Его шофер то отставал, то уходил в сторону, на другую дорогу. Владимир останавливался, сигналил, ждал. Машина появлялась откуда-то сбоку, то слева, то справа. Не вылезая из машины, Бушуев давал команду; "поехали", и движение возобновлялось.

Но вот Бушуев отстал окончательно. Владимир остановился, надеясь, что машина вот-вот подойдет и они снова тронутся вместе. Машина не появлялась. Он стал подавать звуковые сигналы, включал и выключал фары - бесполезно. В его машине был разобранный самолет, в нем ракеты и ракетницы. Владимир стрелял, надеясь, что Бушуев увидит. Но все было напрасным. Первая машина в полк пришла утром, к завтраку.

- А где вторая, где Бушуев? - спросил командир полка.

- Сзади, - ответил Владимир, - скоро приедут.

Но вторая машина приехала только после обеда. Владимир не находил себе места, уже решил, что с Бушуевым что-то случилось. А случиться могло. И "мессер" мог обстрелять, и "юнкерс" разбомбить. К счастью, все обошлось. Бушуев вышел из кабины живой, невредимый, но чернее тучи. Смерив Владимира недобрым взглядом, зло процедил:

- Бросил... Если решил нас бросить, то хотя бы предупредил. Мы бы не надеялись...

Владимир задохнулся от обиды, несправедливости, хотел что-то сказать, оправдаться, возмутиться, но Бушуев отвернулся. Оправдываться было бесполезно. Он ничему не верил. Три дня Бушуев молчал, не разговаривал, игнорировал своего штурмана. Владимир переживал, не знал, что делать. Нет слов как тяжело, если тебе не верят.

Все эти дни они продолжали летать. Причем с того же самого дня, вернее, с той ночи, накануне которой вернулись после скитаний по степи. Бушуев даже не успел отдохнуть перед полетами, ведь он приехал во второй половине дня. Да и Владимир не отдыхал, дожидаясь Бушуева, беспокоясь за него. И за то, что они сразу пошли на задание, спасибо майору Калашникову. Анатолий Захарович понял состояние Бушуева, понял, как он будет терзаться, мучиться, думая, что ему не доверяют как летчику. Ведь после поломки машины ему надо было дать два-три контрольных полета по кругу, два-три тренировочных... Так положено по инструкции.

Калашников с пониманием отнесся к Бушуеву и Константинову, и они вылетели на задание в ту же ночь.

А в следующие ночи они летали с аэродрома подскока Копани, который они сами же подыскали несколько дней назад.

Отношения между боевыми друзьями оставались натянутыми: Бушуев оставался непреклонным, непримиримым, и трудно сказать, сколько бы это продолжалось, если бы не случай. Однажды командир полка приказал вылетать немедленно.

- Давай побыстрее! - бросил Бушуеву Владимир, и они побежали к машине. Техника рядом не оказалось, и Владимир, не теряя времени, сам взялся за винт, зная, как только мотор заработает, техник сразу окажется рядом, Бушуев, сел в кабину, командует:

- К запуску!

- Есть, к запуску! - отвечает Константинов.

- Выключено. Провернуть винт!..

Владимир поворачивает винт, подбирая момент, когда надо дать команду: "Контакт". По этой команде летчик, убедившись, что техник (в данном случае штурман) отбежал от винта, должен включить магнето, и мотор заработает.

Но еще не остывший мотор дал самопроизвольную вспышку значительно раньше, когда штурман только еще проворачивал винт и еще не давал команду на включение магнето. Винт крутнулся и встал. Но это было достаточно: ударом в плечо Владимир брошен на землю, ошеломлен.

Бушуев бросает краги, выскакивает из кабины, подбегает к нему, наклоняется. На лице, в глазах - растерянность, выражение беспомощности. И вдруг видит: живой штурман, живой.

- Володька! - кричит сразу оживший Бушуев.- Володька!..

Схватил, прижал к себе, но Владимир сдержался, на порыв не ответил обидно, три дня не разговаривал с ним Бушуев. Три дня, даже в полете. Крепясь, молча поднялся, молча шагнул на крыло, сел в кабину.

Они бомбили мотоколонну. Потом, когда Владимир расстреливал ее из пулемета, Бушуев, как обычно, кричал: "Бей их, Володька! Бей! Кроши гадов!"

А спасла штурмана шинель, что была поверх свитера и комбинезона. Она, родная, серая, самортизировала смертельный удар винта. Над ним еще посмеивались тепло ведь еще, сентябрь, - а он ничего, не обижался отшучивался: пар костей не ломит. И вот беда обошла его стороной.

Немцы уходили за Днепр, и довольно поспешно. Полк майора Калашникова получает задачу: задержать их, не дать уйти. Для этого надо бомбить переправы в районе Никополя. Их здесь три: одна в самом городе и две неподалеку - у Довгалевки и Каменки-Днепровской.

Первым на переправу в Никополе пришло звено Бушуева. Сбросили бомбы, осветили цель для других экипажей, взяли курс на свою территорию. Идут, а вокруг - сплошные пожары. Отступая, фашисты сжигают наши деревни. По злобе сжигают, из ненависти к набирающей все большую силу Красной Армии. Обычно деревни горят близ линии фронта, по пожарам летчики ее и определяют. А здесь горит все на многие километры. Зрелище вызывает в душе жутковатое чувство: пожары в кромешной тьме. Вверху черное небо, внизу, насколько хватает глаз, - огонь. Благодатный край превращается в пустыню. Владимир ведет ориентировку по контурам горящих деревень. Лежат на земле огненные буквы Г, П или прямые длинные стрелы, - когда в деревне всего одна улица.

- Летим над горящей землей! - кричит Бушуев.- Что делают, гады! Что делают!

И Владимир будто воочию видит горевшие раньше Харьков, Сталинград, Ростов, многие города Донбасса. "Что делают, сволочи!" - повторяет он за Бушуевым.

Середина октября. Наши войска близ Мелитополя. На пути река Молочная. По ней и проходит фронт. Одновременно с бомбардировкой фашистов в Никополе полк бомбит их в Мелитополе, в прилегающих к нему районах. Город хорошо защищен прожекторами, зенитками. Несколько ночей подряд Бушуев и Константинов били по укреплениям немцев на реке Молочной, делали по пять-шесть вылетов за ночь. Хотелось бы больше, не получается, на полет уходит почти полтора часа.

Опять ранен Виктор Шибанов, на двести семьдесят втором боевом вылете. Под Сталинградом ранили, теперь вот здесь, под Мелитополем. Полетел с молодым штурманом на бомбежку мотоколонны в районе Зеленого Гая, далеко за линию фронта. Взяли с собой четыре большие осколочные бомбы и две кассеты мелких.

Увидев цель на дороге, Виктор начал снижаться, прицеливаться. И уже хотел было сказать: "Бросай!", как вдруг - прожектор. Поймал сразу, будто был нацелен заранее. По лучу пошли "эрликонные" трассы. Сбросив бомбы, летчик поспешно взял курс к линии фронта.

- Стреляй по прожектору! - крикнул он штурману. А штурман в шоке, потерял способность к действиям. В этот момент перестали бить "эрликоны". У летчика мысль: почему? Может, в атаку идет истребитель? Только подумал, как в ту же секунду - вспышка огня позади, резкий тяжелый удар по машине, болью обожгло правую ногу. Но мотор продолжал работать, и летчик продолжал полет. Потом он увидел, что в кабину льется бензин. Обнаружив пробоину в баке она оказалась рядом с приборной доской, - летчик заткнул ее пальцем... Все, что мог сделать в этой трудной обстановке.

Так и летел, стоная от боли. Одежда, пропитавшись бензином, жгла будто огнем. Не повезло и при посадке. Колесо оказалось разбитым, машину закрутило, и летчик ударился лицом о приборную доску. Но в госпиталь, когда его вытащили из кабины, ехать отказался, упросил командира полка оставить его в медсанбате, рядом с боевыми друзьями. Анатолий Захарович разрешил, уступил отважному летчику, а за подвиг представил его к награде.

22 октября в экипаже знаменательный день. Действуя по переднему краю фашистов с аэродрома подскока Харьково, Бушуев и Константинов совершили десять вылетов. Такого количества вылетов за одну летную ночь в полку еще не было. Десять поединков со смертью за одну летную ночь!

Седьмой вылет оказался и юбилейным и трагикомическим одновременно. Друзья чуть было не рассорились окончательно.

- У меня сегодня должен быть юбилей, - сказал Бушуев Владимиру, пятьсот боевых вылетов. Надо отметить.

- Ну и что? - не понял Владимир, - у меня давно за пятьсот,

- Как что? Согласно приказу народного комиссара обороны за пятьсот вылетов могут представить к званию Героя, - пояснил Бушуев.

- А я и не знал, - удивился Константинов.- Ну и как же мы это отметим?

- Возьми у финишера трехцветную ракету, - сказал Бушуев, - и когда мы возвратимся из седьмого полета, ты выпустишь ее над стартом. Чтобы все видели. Мы потом поясним, что это значит.

- До юбилейного целых семь вылетов, а ты уже затеял небесный банкет, недовольно сказал Владимир.- Не рано ли?

- Не рано, - отрезал Бушуев.- Не люблю суеверных. Погибнуть можно в любую минуту, но это не значит, что мы должны отказаться от всех радостей жизни и каждый полет считать своим последним.

Полеты следуют один за другим. Огневые, напряженные - в прожекторах, под залпами вражеских зениток и пулеметов. Первый... Третий... Пятый... И вот наконец седьмой. При подходе к аэродрому Владимир достал ракетницу, вставил в нее ракету.

- Приготовиться! - командует Бушуев...- Стреляй!

Раздается звучный хлопок, и вместо тройной - белой, зеленой и красной ракет - в небо взлетает лишь красная.

- Что ты наделал?! - зло кричит Бушуев.

Ошибся финишер, давая Владимиру ракету. Внешне их и в самом деле отличить невозможно, только по упаковке, а тут еще ночь... И вот вместо праздничной ракеты над стартом взлетела красная, означающая сигнал: "Терплю бедствие".

По этому сигналу к месту посадки должны прибежать механики, приехать пожарная и санитарная машины. Так и случилось, все собрались, все ждали беды и все хотели помочь экипажу, терпящему бедствие.

- Ошибка! - громко сказал Бушуев, приподнявшись в кабине.- Прошу по своим местам.

Когда все разъехались и разошлись, он повернулся к штурману взъерошенный, обозленный.

- Ты надо мной смеешься? - закричал Бушуев.- Ты меня за дурака считаешь! Ты... Ты...- он заикался, подбирая обидное слово, наконец крикнул в запальчивости: - Ты подвести можешь в тяжелый момент, предать!

Владимир был ошеломлен. Он мог ожидать всего, но такое...

- Иди ты!..- крикнул он и, вырвав из кармана горсть сигнальных ракет, с силой швырнул на землю. Они разлетелись в разные стороны.- Чтобы я еще с тобой полетел!

Он повернулся и, оставив обозленного и изумленного летчика, быстро пошел на старт, к командиру полка, чтобы пожаловаться, чтобы раз и навсегда отказаться летать с Бушуевым. Зачем это нужно терпеть унижения, оскорбления... С ним, опытным штурманом, согласится летать любой из пилотов. С ним даже летал сам Калашников. Это было еще в июле. Они бомбили живую силу и технику противника в районе населенного пункта Первомайский. Сделали три вылета, несмотря на плохую погоду и низкую облачность. В третьем вылете облачность понизилась до двухсот метров, но экипаж точно вышел на цель и удачно отбомбился. Командир полка остался доволен и потом не раз летал с Константиновым.

Идет Владимир на старт, а ночь звездная, прохладная. Ветерок обдувает разгоряченное лицо, освежает, успокаивает. Постепенно с крупного, размашистого шага Владимир переходит на тихий, неспешный. Возникает новая мысль: не ошибиться бы. Верно, Бушуев человек бескомпромиссный, ошибок не прощает, случайностей не признает. Ну и что же? Не так уж это и плохо. Главное, что они, штурман и летчик, сработались, в бою понимают друг друга без слов. А то, что разозлился, наговорил грубостей, оскорбил товарища, так себе же и сделал хуже. Ибо сам будет терзаться, сам мучиться. Человек он, в общем-то, справедливый, хороший.

Владимир остановился, подумал и... снова пошел к самолету. Бушуев стоял в стороне, дожидался. Они сели в кабину, Бушуев запустил мотор и порулил на старт. В эту ночь они выполнили еще три полета. Молча.

На следующую ночь они бомбили скопление вражеских войск в районе близ линии фронта. В третьем вылете, подходя к цели, Владимир увидел трассы "эрликона", идущие далеко в стороне от их самолета. Самолет, к которому тянулись снаряды, вдруг загорелся. Было хорошо видно, что пламя охватило правую плоскость, но машина, как догадался Владимир, находилась на боевом курсе и летчик не "шелохнулся", не отвернул в сторону. Но вот сброшены бомбы, и самолет начал скользить на левую плоскость, летчик пытался сбить пламя. Но было уже поздно, огонь перекинулся на кабину, уже горел фюзеляж... Минута, и самолет, полыхая как факел, понесся к земле.

- Они сгорели в воздухе, - глухим и хрипловатым от волнения голосом сказал Бушуев.- Чей это экипаж?

- Не знаю, - тихо ответил Владимир.

Вернувшись из полета, узнали: летчик старший сержант Стернин и штурман лейтенант Головин. Оба пришли в полк под Ростовом. Они были еще совсем молоды.

В полк возвратились Оглоблин и Фунтиков. Немцы подбили их месяц назад при бомбежке переправы у Никополя. Осколками снаряда был поврежден мотор, управление самолетом. Сколько могли они тянули на восток, на свою территорию. Шли со снижением, сели в днепровские плавни на чужой территории. Замаскировав свой самолет, они выбрались к населенному пункту, связались с партизанами и около месяца пробыли в их отряде, выполняли боевые задания. Вернувшись в родную часть, Оглоблин спустя несколько дней вызволил из трясины и свой самолет. Прибыв на место посадки со старшим техником Бардиным, они отремонтировали У-2 и перегнали его на свой аэродром.

О том, что Оглоблин и Фунтиков живы, стало известно за несколько дней до их возвращения. Об этом сообщили партизаны. К ним и улетел командир эскадрильи Дудник. В полку знали, когда примерно он возвратится, и все равно прилет был неожиданным: товарищей ждали с нетерпением, радостью и, как обычно бывает в таких случаях, с любопытством.

К месту приземления самолета бежали все, кто был на стоянке. Первым подоспел Бушуев. Он порывисто обнял Оглоблина, прижал к себе. Владимир удивился: Бушуев, и вдруг такие эмоции. Вот и пойми человека...

Нет, необычный все-таки человек, этот Бушуев. Недавно Владимир был свидетелем острого разговора между Калашниковым и Бушуевым. Говорили об одном из командиров в его же присутствии.

- Почему, товарищ майор, его вы посылаете только на передовую, когда полет составляет тридцать - сорок минут, а меня на разведку, и я хожу под огнем часами? Он за пять ночей сделал двадцать полетов, а мы с Константиновым только лишь семь. Почему? Потому что он начальник? А к наградам, как известно, представляют именно за количество боевых вылетов...

- А ты что, за ордена воюешь?! - возмутился Калашников.

- И за ордена тоже, товарищ майор, - отрезал Бушуев.- Я воюю за Родину, и мне не безразлично, что обо мне скажут после войны. Глядя на мои ордена, никто не скажет и никто не подумает, что я не был на фронте, что я обошел его стороной.

- Ты знаешь, что твоему экипажу я доверяю больше, чем многим другим, смягчился Калашников.- У вас большой опыт.

- Пусть и другие его набираются, - стоял на своем Бушуев, - а опыт приходит с полетами.

После того разговора Константинов сказал Бушуеву: "Не удивлюсь, если после такой "беседы" ты будешь иметь неприятности. Командир тоже человек, у него есть нервы, самолюбие, и если каждый из нас будет вставать в позу и говорить все, что ему вздумается, то недолго наскочить и на неприятность".

Но Владимир ошибся, Анатолий Захарович не затаил зло на Бушуева, а боевые задания стал распределять еще более справедливо, еще с большей тщательностью. А по истечении какого-то времени представил Бушуева и Константинова к ордену Александра Невского. И теперь только у них, у двоих из всего полка, такие большие награды: ордена Красного Знамени, Красной Звезды и вот теперь - Невского.

И Владимир приходит к твердому выводу: надо быть таким, как Дмитрий Бушуев, - знающим, принципиальным, умеющим отстоять свое мнение.

Аэродром Аккерман близ Мелитополя, 7 ноября 1943 года. В полку митинг в честь 26-й годовщины Великого Октября. Общее построение с выносом гвардейского знамени. Знаменосец Константинов, ассистенты Оглоблин и Бушуев. Так их втроем и засняли. Это последний из немногих снимков Бушуева...

8 и 11 ноября последние ночи совместной боевой работы Бушуева и Константинова. Из Аккермана они улетали в Тимошевку, на аэродром подскока, и ни с чем возвращались обратно - мешала нелетная погода. Тридцать минут туда, тридцать обратно. В последующие ночи Бушуев летал с Фунтиковым. "Его надо вводить в строй, - сказал командир полка Константинову, - а ты пока посиди на земле, отдохни, у тебя вылетов больше, чем у любого, а самолетов у нас, сам видишь, не хватает".

В ночь на 20 ноября полк бомбил переправу у Никополя. На левом берегу Днепра немцы удерживали плацдарм и очень его оберегали, надеясь перейти с него в наступление. Плацдарм - сплошные доты, дзоты, артпозиции. Переправа питала этот плацдарм, и его надо было во что бы то ни стало разрушить.

- Разбить переправу, - сказал прилетевший из дивизии офицер, требование командующего фронтом. Кто разобьет, будет представлен к званию Героя Советского Союза.

Дело, конечно, не в звании, а в сути: задание надо выполнить. И люди полетели, подвесив не фугасные бомбы, а осколочные - для поражения понтонов. Первым, как и всегда, полетел Дмитрий Бушуев. А высота облаков понизилась до двухсот метров. Идти на такой высоте - явная гибель. До переправы никто не дошел, все сбросили бомбы на плацдарм и возвратились. Не вернулся только Бушуев. "Уверен, он до цели дошел, - сказал Константинов Калашникову.- Не мог не дойти. Вот там его и подбили".

Потянулись дни ожидания: может, еще вернутся, может, придут... Пришел же Фунтиков с Оглоблиным, может, придет и с Бушуевым. А полеты продолжаются. Полк действует теперь по никопольскому плацдарму. Константинов летает с Оглоблиным. Казалось, сама судьба свела их воедино: один потерял летчика, другой штурмана. Делают по шесть-семь вылетов за ночь. Войск на плацдарме много, "эрликонов" тоже хватает, а вот прожекторов нет: близ линии фронта их держать не резон, побьет артиллерия.

Горем своим Владимир поделился с сестрой. "Я потерял своего командира, Диму Бушуева - ты знаешь его по письмам. Сложный был человек, и характер не мед. Но воевал отлично. Теперь летаю с другим, очень хорошим парнем, но Диму - настоящего командира и друга - мне не заменит никто. Представляю горе его матери. Я написал ей, только ее не утешишь".

Полк сосредоточил удары по населенным пунктам Днепровка, Белозерка, Верхний Рогачик. Владимир летает с молодыми летчиками, вводит их в строй, но больше с Оглоблиным.

Плацдарм еще не ликвидирован, и, чтобы понять замысел противника, Оглоблин с Константиновым идут на разведку станции Никополь. Что там делают немцы? Подвозят живую силу и технику или увозят? Вопрос существенный. Увидели несколько эшелонов: два из них уходили на запад, на Кривой Рог. Уходили, увозя раненых, технику, имущество. Это говорит о том, что плацдарм немцы скоро оставят. И действительно, после жестокого штурма наши войска отбросили их за Днепр.

На "летающем танке"

Май 1944 года, 15-й отдельный учебно-тренировочный смешанный авиаполк. Смешанный - это значит разнотипный. Когда-то в нем были разных типов машины: истребители, штурмовики, бомбардировщики. В настоящее время только штурмовики. А наименование осталось прежнее.

Тамара приехала в полк, чтобы учиться летать. Она хочет освоить Ил-2 и сражаться на нем против фашистов. Она знает, как ценится штурмовик на фронте, как он грозен в бою. Наша пехота называет его летающим танком, фашисты - черной смертью. И то, и другое верно. Все жизненно важные части машины - мотор, бензобаки, кабина - все бронировано. Летчик, идя в атаку, прикрывает маслорадиатор стальной заслонкой, чтобы его не пробили осколки и пули. Лобовое стекло фонаря, установленное перед лицом летчика, тоже пуленепробиваемо.

Мощно вооружение "ила". Из передней кромки крыла выступают четыре вороненых ствола двух пушек и двух пулеметов. Еще один пулемет, турельный, установлен в кабине стрелка. Под крылом, на металлических рейках, восемь "эрэсов" (реактивных снарядов). В центроплане четыре бомбоотсека, в них можно подвесить четыре бомбы, да две на внешней подвеске под фюзеляжем. Шесть бомб по сто килограммов или две по двести пятьдесят.

Таков штурмовик Ил-2 - гордость фронтовой авиации, помощник нашей пехоты. Для ее поддержки он и создан.

Авиационные командиры, находясь в боевых порядках идущей вперед пехоты на командных и наблюдательных пунктах и даже в танках, управляя штурмовиками с земли, наводят их на противника, на его артиллерию, танки, пулеметные точки. И летчики их громят, уничтожают, расчищают пехоте путь.

Вот на таком самолете решила Тамара воевать. Так решил и Мишуткин. Они вместе сюда и приехали. Но Мишуткина приняли безоговорочно, а Тамару почему-то послали к командиру полка, генералу, Тамара стоит перед ним, как перед судьбой: от него зависит - быть ей в полку или не быть.

- Машина тяжелая, в управлении сложная, ее с У-2 не сравнишь, говорит генерал и делает вывод: - Ничего у вас не получится. Штурмовик даже мужчинам не всем по плечу.

Трудно говорить старшине с генералом. Да еще в такой обстановке, когда тебя убеждают в невозможности затеянного. Но Тамара не падает духом, берет себя в руки и пока что молчит, думает. Она понимает: одно неверное слово и дело может быть испорчено. В тебе усомнятся как в летчике, а это в данный момент самое страшное. Рухнут все планы, надежды. Молчит и генерал, пытается разобраться в не совсем обычной ситуации: женщина просится на Ил-2.

- Получится, - убежденно говорит Тамара.- В себе я, товарищ генерал, не хвалясь скажу, уверена. Я сильная, смелая...

Генерал улыбается. А это уже хорошо. Можно надеяться на обстоятельный разговор.

- Обоснованно говорите? - спрашивает он, вновь сосредоточившись.- Но ведь для того, чтобы сказать: "Я сильная, смелая", надо проверить себя в соответствующих условиях. Причем здесь важно не физическое развитие, хотя и это для летчика важно, а духовная сила, жизненная закалка. Только в этом случае человек становится смелым, упорным в достижении цели. Вам действительно довелось проверить себя?

- Довелось, - утверждает Тамара.

По-военному коротко рассказывает она о гибели мужа, о службе в роте связи, в полку легких ночных бомбардировщиков, эскадрилье связи.

- Уверена, товарищ генерал, освою Ил-2. Цель у меня: воевать по-настоящему, фашистов бить. Не сумею, не получится, отчислите. Даже сама попрошусь из полка.

Генерал глядит на Тамару, ее статную, спортивного склада фигуру, сильные руки. Смотрит прямо в глаза: в них твердость, решимость. Помолчав, согласно кивает:

- Хорошо, Константинова, учитесь.

Не было бы войны, не надо было бы торопиться, летчики досконально изучили бы и самолет, включая конструкцию, и мотор, и вооружение. Но времени нет, фронт требует летчиков, и они изучают лишь то, что нужно для полета, для выполнения боевого задания. Как запустить и опробовать двигатель. Как пользоваться радиосвязью. Как подготовить оружие к стрельбе и как стрелять, чтобы наверняка и с первого захода поразить цель. Как заряжать пушки и пулеметы. Как подвешивать бомбы....

И еще: приборы, тумблеры и кнопки в кабине. Их назначение, расположение. Это надо знать досконально. На память. Закрыть глаза и пальцем тронуть каждый прибор, включить и выключить каждый тумблер, нажать каждую кнопку. Чтобы не искать их, не путаться в них, когда находишься в воздухе, когда атакуешь наземную цель или ведешь бой с истребителем противника. Надо многое знать на случай отказа... Отказать может и мотор, и оружие, и радио, и любая из систем самолета - уборки и выпуска шасси, охлаждения двигателя, маслопитания... Ничего не попишешь, война, летать придется за линию фронта, снаряд в самолет угодил - смотри на приборы, определяй, что отказало, думай, что надо делать. А думать и решать нужно быстро, в считанные секунды.

После занятий в классе пилоты пришли на стоянку. Здесь их встретил летчик-инструктор, лукавый, с юморком, лейтенант Иван Гончаренко. Знакомит пилотов с машиной, ее особенностями.

- Самолет тяжеловат, что верно, то верно, - говорит лейтенант, - но прост. Грубые ошибки прощает, в штопор не срывается, взлетает и садится сам. Главное, что от вас требуется, - не мешайте ему.- Лейтенант хитроватым взглядом осматривает собравшихся, бодро обещает: - В ближайшие дни убедитесь сами.

- Странно, - удивляется летчик Мишуткин, товарищ Тамары, - в инструкции я прочитал почему-то другое. Там говорится, что при взлете, в момент начала разбега, самолет имеет тенденцию к развороту влево...

- Не может этого быть, - хитрит лейтенант.

Тамара, не чувствуя подвоха, твердо поддерживает Мишуткина:

- Как это, не может быть? Мы все читали инструкцию. Черным по белому сказано: самолет имеет тенденцию....

- Кто еще подтвердит о тенденции? Поднимите руки!

Поднимают все как один. Лейтенант улыбается:

- Убедился, инструкцию знаете. Самолет, конечно, развернется. Больше того, может так крутануть, что шасси не выдержит. Но в каких это случаях? Только в одном: если летчик в кабине задремлет.

Все смеются. Инструктор - вместе со всеми. Но вот он посерьезнел, ждет, пока все успокоятся, командует:

- А теперь всем на тренаж!

Тренировались на трех машинах. На одной осваивали арматуру кабины, изучали расположение приборов, тумблеров, кранов. На другой, установленной во взлетное положение, запоминали, как проектируется капот мотора относительно линии горизонта. На третьей, поднятой на козелки, осваивали уборку и выпуск шасси, посадочных щитков, выпуск шасси аварийным способом.

В конце рабочего дня лейтенант подвел итоги занятий.

- Осталось немного, товарищи: зачет по знанию кабины, знанию инструкции летчику по эксплуатации самолета и мотора - и всё, можно приступать к полетам. Готовьтесь, друзья!

После занятий Мишуткин поделился с Тамарой мнением об инструкторе:

- Странный какой-то...

Тамара не согласилась.

- Напротив, Мишуткин, он умный, веселый, а главное, имеет свою методику. Представь, с тоской в глазах и трагическим голосом инструктор говорил бы о том, как "илов" сбивают "мессеры"... Как бы ты себя чувствовал? Какой бы остался осадок в душе после такого занятия?

- А что, в самом деле сбивают? А броня, - спрашивает Мишуткин, - броня разве его не спасает?

- Не прикидывайся простачком, Мишуткин, - сердится Тамара, - ты же отлично знаешь, что броня спасает только от пуль и осколков, а "мессер" стреляет снарядами, зенитные пушки тоже. Снаряды броню пробивают.

Программа переучивания, освоения новой машины обычна. Прежде чем вылететь самостоятельно на боевом самолете, надо полетать на учебном - на "спарке" - вместе с инструктором. Сначала в пилотажную зону. Только при пилотаже, выполнении различных фигур - виражей, спиралей, боевых разворотов - можно освоить машину, понять ее летные свойства, почувствовать ее особенности, характер. Первый ознакомительный полет в зону - это первый шаг к обретению чувства машины, то есть к такому высокому мастерству, когда летчик, не глядя на приборы, чувствует скорость, положение самолета в пространстве, непроизвольно возникающие крены... Когда летчик, не напрягаясь, почти автоматически пилотирует машину.

"Учтите, это нужно для боя", - не устает повторять своим питомцам Гончаренко. Так получилось, что Тамара и Мишуткин оказались в его летной группе, он их учит летать, тренирует, наставляет. Причем учит как новичков, будто они никогда не летали вообще. И Тамара понимает это как надо, ведь грозный "ил" не сравнишь с У-2.

После ознакомительного полета в зону следуют вывозные полеты по кругу. Основное внимание здесь - взлету и посадке. Потом снова зона, отработка элементов пилотирования.

Девять летных дней - всего только девять! - летала Тамара с инструктором. На десятый Гончаренко сказал:

- Без меня полетишь, Константинова, сама, на боевом самолете.

Она вылетала одной из первых в полку.

- Так неожиданно, даже неудобно, - поделилась она с инструктором, хотя чувствую себя хорошо и, кажется, уверенно.

- Ну и молодец, а смущаться здесь нечего, - подбодрил ее Гончаренко.

Смотреть, как полетит женщина, на старте собрался весь полк. Женщина и вдруг на самолете Ил-2. Женщина - и вдруг вылетает раньше многих мужчин. А Тамару это не удивляло. Летать хорошо она считала своей обязанностью. Не зря убеждала она генерала, что освоит Ил-2, что она сильная, смелая. Порукой тому были полеты в аэроклубе, рейсы на автомашине с боеприпасами, ночные бомбоудары на самолете У-2...

И вот она в небе одна, без инструктора. Настроение прекрасное. Можно даже украдкой полюбоваться природой. И Тамара смотрит, любуется. Солнце уже поднялось высоко, посеребрило реку - большую, привольную. Огибая аэродром, она сверкает и искрится, затем, чуть потемнев, уходит на юго-восток, в леса. К ней, извиваясь, примыкают две небольшие речушки. Берега будто в зеленом бархате...

Самостоятельные полеты по кругу на боевом самолете чередуются с полетами на учебном: в зону - для пилотажа, строем - для отработки боевых порядков пары и звена, на полигон - для стрельбы и бомбометания. Сначала на учебном, затем на боевом самолете. И все у Тамары получается, все идет хорошо. Генерал Тамарой доволен. Так он и сказал, встретив ее на старте. Затем спросил:

- В чем нуждаетесь, Константинова? Может, помощь моя требуется?

Приятно, когда с тобой, рядовым летчиком, старшиной, беседует бывалый ас, да еще генерал, хвалит тебя за службу, беспокоится о тебе и намерен принять участие в делах твоих, нуждах. Но Тамара человек скромный, она довольна тем, что имеет, чем располагает.

- Спасибо, товарищ генерал. Единственное, чего бы хотелось, это побольше летать на полигон. Стрельбы и бомбометание, по-моему, главное, что нужно штурмовику, а в программе всего только пять полетов. Мало, конечно. И это не только мое мнение.

Сказала и уже жалеет о сказанном. Разве генерал не знает, что нужно для подготовки штурмовиков. Знает. И не ее это дело вмешиваться в планы руководства. Смутившись, Тамара просит ее извинить, а генерал, напротив, очень доволен.

- Похвально, - говорит, - что вы беспокоитесь о деле, о боевой подготовке, и не только о личной, но и товарищей. Однако поймите и нас: война, полк ограничен жестким лимитом времени и горючего, И все-таки мы вам даем ровно столько, сколько нужно, и именно то, что нужно...

Минута, и генерал в кругу обступивших его летчиков. Главное, поясняет он, это пилотаж в зоне. Только пилотаж дает возможность освоить машину, почувствовать ее, слиться с ней в единое целое. Чем больше летчик пилотирует в зоне, тем более он становится уверенным как в себе, так и в своем самолете, тем более свободно ориентируется в пространстве. Бот почему, освоив машину в пилотировании, летчик-штурмовик легко овладевает стрельбой по наземным целям, истребитель - воздушным боем, бомбардировщик бомбометанием.

"Володя! Я летаю на "иле"! - пишет Тамара.- Знаменитом и грозном Ил-2, самолете-штурмовике. Понимаю, для тебя это неожиданность, но ты не сердись, молчала, не сообщала тебе, потому что сама была не уверена, что все будет так, как мне очень хотелось. Не сразу зачислили на учебу, отговаривали: не женское, мол, это дело. Убедила, что справлюсь. Поверили, приняли. И не ошиблись, все у меня шло хорошо. Теперь летаю самостоятельно и скоро буду на фронте.

Настроение хорошее, боевое, но вполне понимаю и ответственность и опасность. Хочу мстить за Василия и надеюсь выжить: ведь у меня Верочка, ее надо растить и воспитывать...

Твоя сестра Тамара".

Сиваш, Крым

20 января 1944 года полк майора Калашникова из-под Аккермана перелетел ближе к Сивашу и расположился в пятидесяти километрах северо-западнее Геническа.

Предстоящая боевая задача - помочь войскам фронта в их боевых делах по освобождению Крыма.

Сиваш называют гнилым морем. Оно мелкое, грязное, перенасыщенное солью. Ни рыбы в нем, ни растительности. Неровное, изрезанное побережье Сиваша со множеством заливов, плесов, островов и полуостровов - большое подспорье для экипажей в ведении и сохранении ориентировки. "Сравнивай местность с картой, и все, - говорит Константинов Оглоблину.- Ориентировку здесь не потеряешь; где немцы, где наши - запоминай..."

Действительно, все ясно, понятно, наглядно: на северном побережье наши войска, на южном - немецкие. Полк действует по укрепленным пунктам врага Чонгар, Таганаш, Биюк-Кучу-Нейман. 23 января Оглоблин и Константинов выполнили шесть боевых вылетов, видели знаменитый Чонгарский мост, Перекоп, Армянский вал. Исторические места. В годы гражданской войны здесь шли жестокие бои, красноармейцы под командованием М. В. Фрунзе бились с армией ставленника Антанты Врангеля.

Никопольский плацдарм ликвидирован, район, из которого не вернулся экипаж Бушуева, освобожден, а его все нет и нет. "Неужели погиб? Надо искать", - сказал командир полка, и Оглоблин с Константиновым пошли по маршруту: Попелак - Никополь-Днепровка - Первомаевка - Балки - Никополь Попелак.- По пути надо было искать остатки У-2, садиться, выяснять, не на нем ли летали Бушуев и Фунтиков и куда они делись. Летая над освобожденной местностью, Владимир наблюдал величественную и грозную картину победы наших войск над фашистами. Все было изрыто снарядами, бомбами. Разрушены долговременные укрепления. Всюду валялись сожженные и разбитые автомашины, бронетранспортеры, повозки, орудия. Здесь же, вперемежку с машинами, валялись трупы лошадей, вздувшихся до

невероятных размеров. Зловоние отравляло воздух, вызывало тошноту.

На поле боя были и наши подбитые самолеты: штурмовики, истребители. Экипаж обнаружил три разбитых У-2, но самолета Бушуева среди них не было. Приземлившись, Оглоблин и Константинов заходили в селения, беседовали с жителями, расспрашивали, надеясь напасть на след пропавшего экипажа. Нет, никто ничего не знал. Вывод напрашивался сам по себе: самолет сбит и вместе с экипажем упал в Днепр.

И все же не верится, все же теплится надежда. Может, Бушуев был ранен и прятался в плавнях или у местных жителей, а теперь находится в госпитале? А может, в плену? Попал раненым, неспособным к сопротивлению. Но и этот, последний возможный вариант не принес облегчения: с таким характером, как у Бушуева, в плену не выживешь.

Владимир приходил в отчаяние при мысли о матери Дмитрия - Ульяне Васильевне. Он знает ее, эту простую и сердечную женщину, труженицу, вся жизнь которой была отдана детям, дому, работе на фабрике. После битвы под Сталинградом, получив отпуск на несколько дней, Владимир и Дмитрий были в Москве, отдыхали в семье Бушуевых. И сейчас, будто воочию, Владимир видит его мать, видит ее взгляд, устремленный на сына при прощании. Взгляд надежды и скорби. Два ее сына - Алексей и Николай - тогда уже погибли. Когда Дмитрий и Владимир уезжали после короткого отпуска, дома оставался младший, Виталий, прибывший с фронта больным, контуженым. Как мать перенесет горькую весть о Дмитрии?..

Полк действует с аэродрома подскока. Это южнее Никополя, в семидесяти километрах. Владимир летает за Днепр, бомбит отступающего врага, его технику. Летает и в Крым, бомбит укрепления на Сиваше, эшелона на станциях Джанкой, Курман-Кемельчи, Сейтлер... Летает с молодыми летчиками, вводит их в строй, учит. Над целью в нужный момент сам берет управление, маневрирует, попав в зенитный огонь. Больше того, помогает пилотам при взлете, во время посадки. Он уже может летать.

Быть летчиком - его давняя мечта. Но Владимир стал штурманом, и очень хорошим. Теперь ему этого мало, он хочет стать летчиком, командиром экипажа. Официально. Он же умеет летать, научился. Не только он, все штурманы, его сверстники. Примером может служить штурман Герман Смирнов: он сам привел самолет, привез погибшего летчика Боева.

Владимир поделился мечтой со Смирновым и Рудиным, другими штурманами-ветеранами. И вот они пришли к командиру полка. Шли без надежды. Кому это нужно брать на себя такую ответственность. Боевой полк, не запасный, не авиашкола. Только там, согласно наставлению, можно переучиваться, получить звание летчика...

Но майор Калашников выслушал их, о наставлении напоминать не стал, только спросил:

- А кто будет летать на задания, если вы будете переучиваться? Кроме того, вам нужны самолеты, инструкторы...

Владимир ответил за всех:

- Вначале будем тренироваться днем, и это не помешает летать на задания ночью. Самолет нам нужен только один, инструктор тоже один. Наша учеба не помешает ночной боевой работе.

- Вы отличные штурманы, - сказал Калашников, - а вдруг из вас получатся плохие летчики? Лучше быть хорошим штурманом...

- Товарищ майор! Так мы уже летчики, только не официально...

- Ну ладно, подумаю, - обещает Калашников.

Проходит несколько дней, и вдруг приказ: приступить к переучиванию... Перечислены фамилии: Константинов, Смирнов, Рудин, Маркашанский, Сапрыкин. Шесть человек. Инструктор для них - старший лейтенант Петр Гладышев, опытный аэроклубный работник. Аэродром для тренировки - полевая площадка невдалеке от Попелака.

5 марта приступили к тренировкам, а 9-го, первым в группе, Владимир вылетел самостоятельно, сначала днем, а вскоре и ночью. Прошло полтора месяца, и он пошел на задание в качестве летчика со штурманом лейтенантом Комаровым. Сначала на передовую линию, затем в глубь Крыма.

11 апреля бомбили фашистский аэродром Сарабуз, расположенный в районе Симферополя. Шли первыми, чтобы осветить аэродром, помочь обнаружить его другим экипажам. Летели более двух часов, и Владимир все время ждал, что его машину схватят прожекторы, начнут обстреливать зенитки. Это постоянное и напряженное ожидание угнетало, обессиливало. И когда над целью поднялись лучи, он даже вздохнул облегченно: лучше враг открытый, чем тайный, невидимый. Но обошлось все хорошо, огонь был не плотным, не метким. Задание выполнили успешно.

Фронт по Сивашу стабилизировался, экипажи летать стали поменьше, появилось свободное время. "Бездельничать не будем, - сказал командир полка, - будем развивать спорт, самодеятельность. Дело это полезное, нужное".

Люди восприняли это как задачу, извлекли из своих чемоданов спортинвентарь. Владимир - футбольный мяч, Сергей Сорокин - две пары боксерских перчаток, комсорг полка сержант Егоров - волейбольную сетку, штурман Жора Ашаров - мяч.

И состязания начались. В волейбол играли эскадрилья на эскадрилью. Активное участие приняла и жена командира, "гвардии машинистка", как ее звали, Елена Михайловна Калашникова, красивая, серьезная женщина. Ее уважали, стеснялись, старались быть подтянутыми. А она вдруг оказалась очень веселой, общительной. Но все равно во время игры при ней соблюдалась дисциплина, порядок, сдержанность. Анатолий Захарович смеялся: "Только женщина вас и приучит к культуре!"

Штурман Сережа Сорокин оказался настоящим боксером. Еще до войны, когда снималась картина "Боксеры" и артист Сагал играл в ней главного героя фильма Кочеванова, то во время состязаний подменяя его, в картине снимался Сорокин. Теперь он провел несколько показательных боев, провел их играючи, щадя и оберегая своих противников. И потом Сережа не избивал их, а лишь утомлял до изнеможения и принуждал к сдаче.

Футбольный мяч гоняли прямо на летном поле. В основном в отведенное время, а подчас и во время классных занятий. Начав игру в перерыв, чтобы поразмяться, увлекались и прекращали только тогда, когда появлялся кто-то из командиров, начальников.

Коллективом художественной самодеятельности руководили комсомольцы штурман Сапрыкин и летчик Попенко. Сапрыкин руководил хором, Попенко джазом. В хор вошли Константинов, Смирнов, Артамонов, Мелешков, Маркашанский, другие летчики, штурманы и механики. Пели, как правило, вечерами в столовой - большом деревенском доме. На концерты и даже на спевки всегда приходили Калашников и Остромогильский. Командир смеялся до слез, слушая Маркашанского, не имевшего ни слуха, ни голоса. Пели русские народные песни, украинские, современные военные. На концерты приходило и местное население, почти вся деревня, в которой жили авиаторы.

Все это было разрядкой, отдыхом, снимало с воинов моральную и физическую усталость. Они воевали уже два года. А это не просто быть под огнем, ждать невернувшихся, хоронить погибших.

Фронт стабилизировался, но боевая работа идет, и почти ежедневно. Экипажи бомбят позиции гитлеровцев на Сиваше, бомбят Чонгар, Джейтугай, Карача-Китай, Чумак, Тархан, Ишунь... Не сами пункты, а укрепления в районе этих пунктов - земляные валы, заграждения, минные поля, инженерные сооружения. Бомбят объекты и в глубине Крымского полуострова, летают на разведку.

Владимир вылетел на разведку с командиром звена Павленко в качестве штурмана. Им надо посмотреть, нет ли аэродромов в северо-восточной части Крыма. До выхода наших войск к Сивашу немцы имели авиацию в Джанкое. Но внезапно все самолеты куда-то убрали. Вот и надо отыскать - куда именно. Маршрут полета: Джанкой - Карасу-Базар - станция Ислам-Терек - станция Сейтлер. Взяли четыре САБ и четыре фугаски.

Над станцией Джанкой самолет схватили прожекторы, обстреляли "эрликоны". Владимир осветил местность, аэродром. Самолетов нет. После Джанкоя, при полете на юг, самолет опять попадает в луч прожектора. Высота восемьсот метров. Летчик ведет самолет по приборам, Владимир следит, не начнут ли стрелять "эрликоны". Нет, не стреляют. Луч наклоняется, ослабевает, гаснет. Но в ту же секунду самолет попадает в другой. Спустя какое-то время - в третий...

- Эстафету устроили, передают нас из рук в руки. С чего бы это? беспокоится штурман.- Не создают ли условия для атаки "мессера"? Ударит из темноты, - и будь здоров! Давай-ка лучше маневрировать.

- Давай, - соглашается летчик, направляя машину вниз.- Знаешь, такое впечатление, будто весь Крым заставлен прожекторами, причем одиночными. Неприятно не только то, что ты виден как на ладони и тебя могут атаковать из темноты, но и то, что ты ослеплен и не имеешь возможности рассматривать наземные цели, выполнять разведку. Может, для этого и освещают?

- Ты, наверное, прав, - говорит Владимир.- Это тактический прием.

Пройдя по маршруту, аэродромов не обнаружили. Возвращаясь, зашли на Джанкой, бомбы сбросили на станцию. Их осветили прожекторы, обстреляли зенитки. Уходя, видели: на станции возникли пожары.

Назревает операция по освобождению Крыма. Войска 4-го Украинского фронта концентрируют свои силы близ Сиваша. Полк майора Калашникова действует по передовой линии обороны вражеских войск, по их укреплениям, расположенным по всему побережью. Экипажи взаимодействуют с наземными войсками, помогают друг другу. Как только по самолетам начинают стрелять "эрликоны", наша артиллерия открывает огонь по их позициям. Когда вражеская артиллерия бьет по нашим войскам, экипажи бомбят ее и обстреливают из пулеметов.

Несколько дней подряд Константинов летал в качестве штурмана, вводил в строй нового командира эскадрильи капитана Мустафина, пришедшего в полк из бомбардировочной части. Он давно не летал на У-2 - со времени окончания аэроклуба, - не имеет ночного налета. А над водой летать трудно, особенно новичку: вверху звезды, и внизу, отражаясь в воде, тоже звезды. Летчик не может сохранить пространственную ориентировку, не замечает, как самолет заваливается в крены, снижается, непроизвольно меняет курс...

Наше командование интересует не только передовая линия немецкой обороны, но и тылы на глубине до двадцати - тридцати километров. Это чрезвычайно важно для определения места сосредоточения резервов противника. Владимир летал на разведку с заместителем комэска Халипским. Сначала посмотрели станцию Джанкой, обнаружили три эшелона с живой силой и техникой, затем пошли по узкоколейке, идущей от Джанкоя на запад. Что там? Чтобы лучше видеть дорогу и чтобы им не мешали прожекторы, установленные близ станции, они снизились до трехсот метров. На удалении трех-четырех километров от станции дорога оборвалась, и в тупике оказался склад горючего. Осветив местность, Владимир обнаружил цистерны и бочки. Набрав высоту, сбросили четыре бомбы. Начался сильный пожар. Не было сомнений, что был уничтожен склад с горючим.

Штурм укреплений на Сиваше начался ночью. Сначала действовали бомбардировщики, в том числе и полк майора Калашникова. С рассветом ударила наша артиллерия. В работу включились "катюши" - гвардейские минометы. Когда экипажи бомбардировщиков ушли на свои аэродромы, на цели пошли штурмовики. Потом поднялась пехота...

Прорвав оборону фашистов, наши войска быстро стали наступать. Враг, почти не сопротивляясь, отходит к новому укрепленному рубежу - к горной гряде. Гвардейцы Калашникова перелетели в Крым, на полевую площадку Адаргин. Это название деревни. Рядом река Салгир, узкая, быстрая, прозрачная.

14 апреля. Незабываемый день. В полк на У-2 прилетел начальник политотдела дивизии. Полковник Стамм - великолепный оратор. Прилетая в полк, он выступает с лекциями по философии, истории партии. Не имея никакого конспекта, даже плана, говорит по два, а то и по три часа, умело, убедительно, ярко. Авиаторы только удивлялись: как он может? И сколько он знает!

И вот он снова перед строем. Высокий, худощавый. Улыбается взволнованно, радостно.

- Товарищи! - говорит полковник.- В вашей гвардейской семье и в нашей дивизии прибавилось еще три Героя Советского Союза. Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР это высокое звание присвоено товарищам, секунду помедлив, Стамм называет фамилии, - Оглоблину, Константинову, Томашевскому.

У Владимира перехватило дыхание, зарябило перед глазами. Не верит: "Это ошибка... Конечно же, ошибка", - твердит он про себя. Но вот звучит команда майора Калашникова, и Константинов делает шаг вперед, выходит из строя. Стоит, словно в полусне. И вдруг видит совсем рядом Стамма. Полковник обнимает его, крепко пожимает руку, проходит дальше, к Оглоблину...

Нет, не ошибка. Правда! Старший лейтенант Константинов - Герой Советского Союза. Жаль, что нет сейчас в части Шибанова, первого Героя полка. Вот бы с кем поделиться радостью! Сфотографироваться бы вместе на память. Сначала вдвоем, а потом вчетвером. Но Виктор в Москве. После ранения под Мелитополем он долго, в течение месяца, лечился здесь, в санчасти дивизии, но дело не пошло на поправку, и вот теперь он в госпитале.

Немцы укрепились в горах на юго-западной оконечности Крыма, Севастополь - центр их обороны. Полк гвардейцев-авиаторов перелетел в Дорт-Куль, ближе к объектам ударов. Это всего в тридцати километрах от Севастополя. Теперь условия работы резко изменились. Полк будет летать над непривычной для экипажей горной местностью. Командир полка провел по этому поводу летно-тактическую конференцию. Разговор шел об особенностях боевой работы в новых условиях и методах ориентировки в полете.

Выступили майор Морковкин, штурманы эскадрилий, звеньев, экипажей. Средняя часть Крыма - безориентирная местность, подспорьем могут быть только железные дороги на участках: Джанкой - Симферополь, Армянск Джанкой - Владиславовна, Сарабуз - Евпатория. Главный, надежный метод восстановления ориентировки - выходом на береговую черту северным курсом. Южная часть Крыма - горы. Нет населенных пунктов. Дороги, если идешь от них в стороне, не увидишь, только под собой, когда проходишь над ними. Речки тоже, они закрыты горами, растительностью. Горные массивы затрудняют детальную ориентировку, а следовательно, и поиск целей...

Для ведения общей ориентировки выступающие рекомендуют использовать вершины крупных гор. Для детальной - лесные массивы, площадки в горах, особенности их конфигурации. На Симферополь надо выходить южным курсом, при этом надо идти над морем правее береговой черты, подальше от прожекторов и зениток. Все, кажется, учли. Но не учли, что зенитные пушки и пулеметы немцы поднимут наверх, на вершины возвышенностей и склоны гор - так будет удобнее стрелять по самолетам.

5 мая полк бомбил позиции противника в районе Мекензиевых гор, восточнее Севастополя. Цели - огневые точки, артиллерийские позиции, штабы - найти было очень трудно, мешали горы. Вот здесь-то во время поиска, когда Константинов со штурманом Дмитрием Комаровым шли вдоль ущелья, вокруг самолета замелькали трассы "эрликонов". Они тянулись сверху вниз по наклонной. Слева и справа. Владимир, глянув на вершины гор, понял, что они попали в ловушку.

- Дима! Бей по огневым точкам! - крикнул Владимир и, довернув влево, стал прижиматься к горе. Штурман, поняв его замысел, схватился за пулемет и быстро подавил огонь "эрликона", бьющего слева. Справа, потеряв самолет на фоне темной горы, стреляли уже наугад, неприцельно.

Прижимаясь к склону горы, экипаж вышел на цель и сбросил бомбы.

Возвратившись домой, Константинов и Комаров продумали свой полет, поговорили с другими летчиками, командирами эскадрилий, высказали им свое мнение. Затем уже с готовыми предложениями пошли к командиру полка. Майор Калашников выслушал их, предложение одобрил, и экипажи пошли на задание уже не одиночно, а звеньями, для того чтобы фашисты, начав обстрел, не могли сконцентрировать свой огонь на одном самолете. В первой эскадрилье звенья возглавили комэск Дудник, его заместитель Халипский, командир звена Ряховский. Чтобы еще больше рассредоточить огонь фашистов и тем самым ослабить его, звенья пошли не в плотном боевом порядке, а расчлененном по фронту. Впереди звеньев с временным интервалом полторы - две минуты пошли одиночные самолеты, специально выделенные для подавления огневых точек противника. Их повели летчики средней подготовленности, которым пока еще было трудно держаться в строю. Среди них был Константинов.

Не очень-то, конечно, приятно, что тебя, одного из лучших штурманов, считают за летчика-середняка, но Владимир доволен: он, как бы там ни было, - летчик, его посылают на ответственные задания, и то, что полет осуществляется звеньями, - в конце концов его же предложение, его инициатива. Пусть это не новое, в таком боевом порядке они уже действовали, но и тогда, под Таганрогом, это была инициатива его и Бушуева, и очень важно, что такой боевой порядок, такая тактика пригодились и здесь, в горных условиях Крыма.

В последующем, изучив систему противовоздушной обороны противника в районе Мекензиевых гор и в других горных районах, экипажи, совершенствуя тактику, стали строить маршруты полетов так, чтобы вообще не попадать под обстрел зениток, поднятых в горы, - они обходили их с тыла, теряя во времени, но выгадывая в безопасности.

Полеты, полеты... Константинов и Комаров бомбили укрепления противника на Сапун-горе в самом Севастополе, на Малаховом кургане, в порту, на причалах и пирсах. Город горит. Город прикрыт прожекторами, зенитками. Повсюду в темном небе блуждают голубоватые лучи прожекторов, взлетают и гаснут на излете разноцветные пунктиры трассирующих очередей...

Если полк в течение нескольких ночей кряду бомбит передовые позиции обороны противника - это верный признак приближения штурма. И еще признак: враг, не надеясь устоять, начинает оттягивать в тыл живую силу и технику. Было замечено: противник перебрасывает войска из Севастополя, плавсредства - из бухт Херсснеса. И 25-й гвардейский полк получил боевую задачу: совершать налеты на бухты.

Это было 8 мая. Оглоблин и Константинов выполнили четыре полета, бомбили бухты Круглую и Омегу. Ночь лунная, видимость хорошая. Кроме того, сбросили САБ. Все как на ладони: катера, транспортные суда, люди. Шла погрузка. Сбросив бомбы, Владимир видел разрывы на пристани, в воде среди катеров, на берегу в скоплении войск.

Потом, когда наши войска освободили Севастополь, экипажи наблюдали жестокую картину поражения гитлеровцев: начиная от берега и далее на семьсот - восемьсот метров, море было сплошь покрыто трупами чужих солдат, лошадей, обломками плавсредств - всем, что могло держаться на поверхности. Враг получил по заслугам.

В эту ночь произошло незабываемое событие. Возвращаясь из четвертого вылета и подойдя к аэродрому, Оглоблин и Константинов увидели неизвестный самолет. Он проходил над стартом и, что удивительно, с включенными огнями. Свои, полковые экипажи, прося разрешение на посадку, включали огни только перед четвертым разворотом, а если сказать точнее, то не включали, а только подмигивали ими. Погода к этому времени ухудшилась, особенно видимость, и Оглоблин с Константиновым поняли, что экипаж неизвестной машины потерял ориентировку, принял их аэродром за свой. Посадочный знак был включен, но самолет не сел, пошел на повторный заход. При повторном заходе, снизившись до пятидесяти метров, летчик включил посадочную фару, очевидно, для осмотра полосы. Убедившись, что она пригодна для посадки, пошел на третий заход.

В тот момент, когда летчик осматривал полосу, Оглоблин и Константинов при отраженном от земли свете фары увидели силуэт самолета. Это был Ю-52, трехмоторный немецкий транспортник.

- Что будем делать? - спросил Оглоблин, - если после посадки, увидев свою ошибку, экипаж будет взлетать?

Он не зря задал вопрос; на соседнем аэродроме, потеряв ориентировку, приземлился немецкий самолет. И тоже ночью. Но экипаж в плен не попал. Летчик, увидев, что он приземлился на советском аэродроме, вырулил на старт и улетел.

- Будем таранить, - ответил Владимир, - держись к нему ближе, а в момент взлета бей по хвосту винтом.

Они понимали, чем это может кончиться: вражеский самолет улетит, а свой будет разбитым. Ведь винт самолета У-2 деревянный... Можно ли деревянным винтом нанести ощутимый удар по металлу? Но и оставаться спокойным в такой обстановке нельзя: враг не должен уйти безнаказанно!

Таранить не пришлось. Летчик понял свою ошибку только тогда, когда, выключив моторы, вышел на плоскость и начал снимать парашют. Экипаж был пленен.

9 мая. Константинов опять с Оглоблиным. Последнее время оба они летали как инструкторы, как тренеры.

Константинов с молодыми пилотами, Оглоблин-с молодыми штурманами. Учили их, вводили в строй. А сегодня летают вместе, и обоим приятно, у обоих легко на душе. Большое дело - уверенность в друге, его мастерстве, боевой подготовленности.

В первом вылете они бомбили бухту Казачью на мысе Херсонес, во втором - аэродром Херсонес. Но, как это ни странно, при бомбежке аэродрома они обнаружили всего несколько самолетов. Кроме того, на аэродроме почему-то не оказалось прожекторов и "эрликонов", лишь слегка постреливали пулеметы. Такое впечатление, будто аэродром недействующий. Может, они бомбили ложный? О своих сомнениях доложили майору Калашникову.

- Пожалуй, вы правы, - сказал командир и распорядился: - туда больше не ходить, надо поискать в близлежащем районе.

Оглоблин и Константинов посмотрели на карту, подумали, прикинули, где могут обосноваться фашисты. Получалось, что самое подходящее место, это район Балаклавы, Байдары, совхоз Яйлы. Решили вначале проверить Байдары. И не ошиблись. При подходе к населенному пункту Байдары заметили самолет с включенными аэронавигационными огнями. Он заходил на посадку. Идя вслед за ним, обнаружили аэродром, осветили его; посмотрев расположение стоянок, сбросили бомбы. Немцы открыли огонь из "эрликонов", но поздно, экипаж уже развернулся в сторону линии фронта. Возвратившись, доложили о вновь обнаруженном аэродроме, и экипажи один за другим пошли на бомбежку.

А Константинов и Оглоблин получили новое задание: отыскать и нанести бомбовый удар по кораблям противника в море. Два эсминца и транспорт стояли где-то между Балаклавой и мысом Сарач в четырех-пяти километрах от берега.

Экипаж прошел горный район, миновал Севастополь - он был слева на траверзе - и впереди, будто черная бездна, показалось море. Вот так, ночью, в полете, Владимир увидел его впервые. С непривычки стало жутковато.

Горы остались позади, и самолет оказался над морем. Над ним висела тонкая, с разрывами-окнами облачность, освещенная сверху луной. Луна вдруг появилась в разрыве, осветила поверхность моря, и Владимир увидел цель. Это были два больших корабля и транспорт. Притаившиеся на темной водной глади, они вдруг осветились вспышками пулеметных очередей и "эрликонов", потянувшихся в небо, к невидимому в темноте какому-то самолету.

- Курс! - крикнул Владимир, решив нагрянуть внезапно. И действительно, вначале их не заметили. Но раньше чем они сбросили бомбы, противник перенес свой огонь на их самолет. Пришлось прикрываться светящей авиабомбой, затем сбрасывать фугасные. Владимир видел, что одна взорвалась рядом с бортом эсминца, вторая дальше, метрах в пятидесяти. Уходили сопровождаемые сильным огнем. Берег был уже рядом, скорость максимальная, а Владимиру казалось, что самолет не летит, а висит: страшно быть подбитым над морем.

Второй раз они пришли сюда на рассвете. Бросать светящую бомбу было уже бесполезно, цель хорошо просматривалась. Но и самолет был как на ладони, и такую плотность, такую интенсивность огня Владимир не испытывал давно, со времени налетов на харьковский аэродром. Бомбы он сбросил, они взорвались рядом с эсминцем, но здесь, в борьбе с морскими судами, он впервые почувствовал какую-то странную неуверенность: казалось, слишком уж малы были шансы попасть в малоразмерную и хорошо защищенную цель.

До 9 мая полк помогал войскам штурмовать Севастополь. Экипажи всю ночь бомбили бухты на мысе Херсонес, позиции вражеских войск на Сапун-горе. К ним было трудно подступиться. Все заминировано. Все пристреляно. Склоны укреплены бетоном и камнем. Летая, Константинов и Оглоблин видели перестрелку наших и вражеских войск, сотни разного цвета ракет над линией соприкосновения, всплески залпов "катюш". И пожары, пожары...

Десятого, уже на рассвете, возвращаясь после бомбежки по бухте Омега, они видели, как самолет У-2, идущий над морем к цели, подвергся обстрелу с земли. Потом они увидели трассы, идущие сзади сверху, - по самолету стрелял истребитель. Но его не было видно, только трассы. Две-три пушечные очереди, и У-2 пошел со снижением.

- Он маневрирует, - сказал Константинов, - может, ему удастся уйти.

Но самолет не маневрировал, он падал. И упал в море. Это был последний боевой вылет летчика лейтенанта Ревина и штурмана капитана Витязева, последняя потеря полка. А эта ночь была последней боевой ночью гвардейцев. Утром они были ошеломлены шумом и грохотом. Стреляли везде. Из пистолетов, карабинов, ракетниц. Ракеты взлетали рядом и дальше - в степи, на горизонте. Потом покатилось "Ура!". Око возникло далеко, в каком-то гарнизоне, и постепенно докатилось сюда, в гарнизон авиаторов. И они закричали "Ура!". И тоже стали стрелять, салютовать новой победе - взятию Севастополя, освобождению Крыма.

Через несколько дней на построении личного состава полка майор Калашников поставил новую, совершенно неожиданную задачу: переучиваться, осваивать самолет-штурмовик Ил-2.

- Когда? - спросили его.

- Ждите команду, - сказал Анатолий Захарович.- А пока отдыхайте.

Первое, что сделал Владимир, это перечитал письма Тамары. Их у него набралось много. Вот они, бесконвертные письма, треугольники военного времени, со штампом цензуры. Вот здесь Тамара пишет о семье, беспокоится, что нет писем из дома, давно нет от него, Владимира. Вот здесь о друзьях, хороших людях. А здесь о работе, о своем самолете: "Очень люблю "горбатого"..." Так штурмовик Ил-2 называют на фронте.

Владимир пишет письмо, сообщает Тамаре о своих летных успехах. Семьсот боевых вылетов совершил он, награжден пятью орденами, назначен на должность старшего штурмана полка. И все это за два года, ровно за два. Просматривая свою летную книжку, запись полетов, Владимир удивился неожиданному совпадению: первый боевой вылет он совершил 11 мая 1942 года, последний 11 мая 1944 года.

Пусть Тамаре не будет в диковинку: до конца войны еще далеко, а Владимир уже подвел итоги работы. Есть причина: с самолетом У-2 он расстается, как и она, будет летать на "горбатом"...

Вскоре пришел ответ. Тамара пишет: "Ил-2 - машина хорошая, нужная, особенно для пехоты, но летать на ней трудно, опасно, все время она у самой земли, все время под огнем. Как переучишься, попробуй перебраться в нашу воздушную армию, вместе будем летать, вместе фашистов громить. Я тебе помогу..."

Но помогать не пришлось. Не думал Владимир расставаться с друзьями, с родным боевым коллективом, но дело не только в этом, а в том, что и воевать ему больше не довелось. Не успел. Пока перелетели под Киев, сдали свои самолеты, изучили Ил-2, наступила осень, пошла плохая погода, и дело переучивания затянулось. Правда, передовая команда и батальон авиационного обслуживания отбыли на запад, в Германию.

Полк Домущея

В ненастный день июля 1944 года Константинова и Мишуткин прибыли в 566-й штурмовой авиаполк, расположенный на одном из аэродромов Ленинградского фронта под Кингисеппом. Вместо командира подполковника Домущея, уехавшего в штаб дивизии, летчиков встретил подполковник Андросов, заместитель по политической части,

- Вернется часа через два, -сказал Борис Арсентьевич и, предложив подождать, не теряя времени даром, рассказал о прошедших событиях под Ленинградом, о командире, о летчиках, с которыми им придется служить, воевать.

А события произошли знаменательные. Перейдя в наступление, советские войска в течение короткого промежутка времени, за две недели января 1944 года, местами продвинулись до ста километров, избавили Ленинград от блокады, освободили много крупных городов области, Октябрьскую железную дорогу, разбили врага под Новгородом. Затем, преследуя противника на нарвском, гдовском, лужском, а несколько позже на псковско-островском направлениях, к началу весны очистили от врага всю Ленинградскую область. И все это при содействии авиации, в тесном контакте с ней.

Среди многих частей и соединений отличилась 277-я штурмовая дивизия.

- В состав дивизии, - отметил Андросов, - входят полки 943-й, 999-й и наш 566-й...

И начал рассказ о том, как дивизия, поддерживая наступление 42-й армии при прорыве обороны противника, наносила сосредоточенные удары по артиллерии врага, громила ее, несмотря на сложные метеоусловия. Когда

погода не позволяла летать большими группами, летчики, действуя малыми, помогали атакующей пехоте, подавляли огневые средства и живую силу врага в траншеях главной полосы обороны.

Потом, поддерживая наступление войск, штурмовики громили вражеские опорные пункты, артиллерию, танки. Действиями летчиков руководил сам командир дивизии полковник Хатминский, находясь в боевых порядках танкистов. Имея радиосвязь со своими офицерами, следовавшими непосредственно в танках, он своевременно уточнял задачи группам штурмовиков, перенацеливал их на более важные объекты удара.

Одновременно с поддержкой наступающих войск дивизия наносила бомбо-штурмовые удары по подходящим резервам и отступавшим войскам противника. И особенно успешно на дорогах, ведущих к Красному Селу и Ропше. Поэтому дивизия именуется Ропшинской.

- Вы, конечно, читали о Григории Паршине? - спрашивает подполковник Андросов и добавляет с гордостью: - Старший лейтенат Паршин - командир эскадрильи 943-го штурмового полка. Его эскадрилья особенно отличилась во время боев. А пример для всех в бою - сам командир. Паршина вы увидите: наши полки нередко, как и сейчас, базируются на одном аэродроме, и летчики встречаются часто, - замполит улыбается, - чаще всего, конечно, в столовой. Поговорите с ним, толковый летчик, интересный человек.

Тамаре тепло, приятно. И потому, что здесь, в этих местах, сражался ее Василий. И потому, что встретили ее как свою, доброжелательно, рассказывают о делах своей части, дивизии, рекомендуют встретиться с Паршиным, героем Ленинградского фронта. Пройдет какое-то время, и Тамара встретит его и не раз увидит потом, и всегда будет дивиться его простоте и доступности. "Обыкновенный, - подумает она, - ничего особенного, летчик как летчик". И будто с целью убедить ее в его необычности летчик Юрий Хухриков, будущий однополчанин Тамары, расскажет ей о первой своей встрече с этим удивительным летчиком.

- Я обучался в запасном полку, - скажет Хухриков, - перед тем как попасть в боевой. Для отбора летчиков во фронтовые полки туда и прибыл Паршин. Командир полка попросил его показать инструкторам и обучающимся летчикам огневую мощь "ила" и мастерство летчика-фронтовика. Паршин удовлетворил просьбу. Взлетел и, сделав несколько заходов, у всех на глазах сжег все мишени. Командир даже подосадовал: где он найдет материал для сооружения новых...

Через месяц после прибытия в полк, в августе 1944 года, Тамара прочитает Указ о присвоении Паршину звания Героя Советского Союза, увидит его со Звездой, капитаном, но по-прежнему скромным, обычным. В апреле 1945 года она прочитает новый Указ и увидит его дважды Героем Советского Союза и уже майором, штурманом части. И сделает вывод о хорошем сочетании в человеке двух, казалось бы, мало сочетающихся качеств: героизма и скромности.

- А как воевали летчики нашего 566-го полка? - спрашивает Тамара.

Подполковник улыбается: в ее голосе звучит ревность. Отвечает:

- Хорошо воевали. О налете на аэродром Тарту слышали? Это работа летчиков нашей части.

Еще бы не слышать! Выдающийся даже среди других не менее героических подвигов: о нем писали во фронтовых газетах, его приводили в пример как образец мастерства и отваги, творческого подхода к выполнению очень сложного боевого задания.

...Это было 26 февраля 1944 года. К тому времена, стремясь задержать наступление наших войск ударами с воздуха, противник начал усиливать свою авиацию, стягивать на аэродромы перед Ленинградским фронтом новые авиачасти. До пятидесяти самолетов скопилось и в Тарту.

С аэродрома, расположенного под Ленинградом, поднялось двенадцать Ил-2. Во главе группы - командир третьей эскадрильи Леонид Маркелов. К ним пристроились четыре Ил-2 от соседей. Группу из шестнадцати штурмовиков сопровождали шесть истребителей. Летели курсом на юго-запад мимо Красногвардейска, Сабска, Гдова, через Чудское озеро...

Чтобы достичь внезапности, шли бреющим, у самой земли. Расход горючего в этих условиях - полет группой и у самой земли - максимальный, а расстояние в оба конца - семьсот километров, предел для самолета Ил-2. В случае задержки (бой с истребителями, српровождение подбитого товарища), горючего на обратный путь могло не хватить, а большая часть пути проходила над вражеской территорией.

Но все обошлось хорошо. И именно потому, что достигли внезапности. Атаковали неожиданно, дерзко. Аэродром, расположенный на небольшой возвышенности, увидели издали, перед ним поднялись горкой, будто из-под земли выскочили, и сразу пошли над стоянками. Сбросили бомбы, развернулись для второго захода. Следуя обратным курсом, обстреляли стоянки эрэсами, затем из пушек и пулеметов.

- Немцы открыли зенитный огонь лишь после второго захода, - уточняет Андросов, - когда летчики взяли курс на свою территорию. Опоздали, вреда, естественно, не причинили. Но группу настигли фашистские истребители, взлетевшие с соседнего аэродрома. Гвардейцы не допустили их к штурмовикам, отсекли, однако самолет замыкающего, лейтенанта Обелова, они все же атаковали. Но ничего, выкрутился...

Позже Тамара узнает, что Лев Обелов - один из лучших летчиков части, отчаянный штурмовик, смелый и хитрый разведчик. Он и замыкающим шел потому, что кроме штурмовки имел задачу сфотографировать результаты удара. Когда немцы атаковали его, он маневрировал, уходил от прицельных очередей и давал возможность стрелку отбиваться. Стрелок Николай Касьянов, отражая атаки фашистов, сбил в том бою два "мессершмитта", остальные поубавили пыл и больше не подходили.

- Каков же результат налета? - спрашивает летчик Мишуткин.

- Результат превзошел все ожидания, - отвечает Андросов, - уничтожены два склада с горючим и боеприпасами и двадцать один самолет. В налете участвовали: Мачнев, Чекин, Масленников, Обелов...

- Мы их увидим? - спрашивает Тамара.

Замполит улыбается!

- А как же! С ними и летать будете.

- А если окажемся в разных эскадрильях?

- Это неважно. Бывает, чтобы скомплектовать группу и срочно послать ее на задание, самолеты и летчиков собирают со всех эскадрилий. Даже шестерку или четверку. Подчас и пары бывают случайными. Не удивляйтесь, фронтовая обстановка изменчива. Представьте, на задание вышли две или три шестерки, и вдруг команда: "По тревоге поднять звено...". Кто в эту минуту оказался возле своих самолетов, тот и взлетает. Задачу получают по радио.

Тамара смеется:

- Учти, Мишуткин, надо все время быть у своего самолета.

- Месяц назад, - продолжает Андросов, - наши войска перешли в наступление. Карельский перешеек враг превратил в мощный укрепленный район. 20 июня наши войска овладели городом-крепостью Выборг... И опять отличились Паршин, Обелов, Мачнев, Мыхлик и Захаров.

- Опоздали мы с тобой, Мишуткин, - сожалеет Тамара.- Так опоздали, что даже перед людьми стыдно. К шапошному разбору прибыли...

Подполковник задумался. Грустная усмешка чуть тронула губы.

- К сожалению, это не так. Перед нами, друзья мои, Нарва. А по ту сторону Чудского озера - Тарту. Бои предстоят жестокие, как на земле, так и в воздухе. Так что готовьтесь.

О ком Тамара наслышана, с теми теперь и служит. Командир эскадрильи Афанасий Мачнев, молчаливый, строгий, суровый. Его ведомый Лев Обелов, простой, общительный, выше среднего роста, красивый. Увидев его, Тамара подумала: "Судьба хорошо обошлась с ним, все дала - и внешность, и ум, и смелость". Здесь и Борис Чекин, очень хороший летчик, культурный и вежливый человек. Именно за это - за мягкость, вежливость, интеллигентность его уважает вся эскадрилья, весь полк...

У каждого есть чему поучиться, а особенно у Мачнева. О его отваге, смелости, умении бить врага говорит Золотая Звезда на груди этого летчика. Начав воевать сержантом, рядовым летчиком, он через два года стал командиром эскадрильи, старшим лейтенантом, а теперь капитан.

Полк, сформированный осенью 1941 года, защищал нашу столицу. Сражался с врагом на одном из самых тяжелых направлений, клинско-солнечногорском, с которого враг, сконцентрировав силы, рвался к Москве. Поэтому полку и присвоено наименование Солнечногорский. Большая заслуга в этом всего личного состава, и каждого летчика в отдельности. Но больше всего Мачнева. Воевать в тех условиях было не просто - и обстановка была очень тяжелой, и штурмовик был еще одноместным, летчик летал без стрелка. Погибли многие.

А Мачнев сразу себя проявил, показал способным воздушным бойцом, смелым и хитрым, и очень надежным товарищем. А это в бою самое главное.

После разгрома немцев под Москвой полк воевал на орловско-брянском направлении. И опять в очень тяжелых условиях, при численном превосходстве вражеской авиации. И Мачнев участвовал в каждом боевом вылете, и в каждом проявлял мастерство и отвагу.

Вскоре Мачнев стал командиром звена, начал водить на задание группу, и если другие теряли своих ведомых, он не терял, да и задание выполнял точно, своевременно, успешно. К нему стали обращаться за помощью боевые друзья.

Вот и сейчас Мачнев учит Тамару.

- Глазное при полете на боевое задание - это строй самолетов, боевой порядок, и твое место в этом порядке. Как бы ни маневрировал ведущий, что бы он ни делал, держись своего места. Зубами держись, чувствуй крыло друга в бою. Если строй плотен и крепок, "мессершмитты" нам не страшны. Держись плотнее, и друг поможет, выручит, отсечет атаку вражеского истребителя. Он тебе поможет, а ты ему...

Жестами, полетом рук, комэск изображает полет самолетов; словами, мимикой, выражением глаз дополняет картину строя, боевого порядка, взаимное расположение в нем самолетов. И Тамара видит строй будто воочию: видит в нем себя, слышит гул мотора, ощущает нарастание скорости, предшествующее бою с противником...

- Однако не всегда преемлем плотный боевой порядок, не всегда он удобен, хорош, - поясняет комэск и спрашивает: - А когда не преемлем? В каких случаях?

Вопрос задан неожиданно, но Тамара не растерялась, отвечает:

- Когда попадаешь в зону зенитного огня.

- Верно, - подтверждает Мачнев, - попав в зону зенитного огня, надо немедленно рассредоточиться. Рассредоточиться - это не значит разлететься в разные стороны, что иногда бывает, - комэск хмурится, - а увеличить интервалы и дистанции между самолетами. И не просто бросать самолет из стороны в сторону, а с умом уходить от огня, постоянно наблюдая за разрывами снарядов зениток.

- А в бою с истребителями маневрировать надо? - спрашивает Тамара.

- А как же! - отвечает Мачнев.- Обязательно надо. Жаль, что ты не охотник... Но это понятно и так. В какую утку труднее попасть: в ту, которая летит по прямой, или в ту, которая мечется? Отсюда и вывод... Учти еще одну немаловажную деталь: выполняя маневр против истребителя, летчик-штурмовик выполняет двойную задачу - и от огня уходит и стрелку условия для стрельбы создает... Здесь нужны и быстрота, и четкость действий, и хладнокровие...

"А говорят, что он молчалив и суров, - думает Тамара о Мачневе.Неправда все это. Напротив, он очень внимателен, очень заботлив. Очевидно, в этом и строгость его: добиться, чтобы летчики знали все, что положено, для боевого успеха. А как же иначе? Неумение, ошибки в бою кончаются гибелью. Нелюдимым Мачнева называют, а только и слышишь: "Командир говорил... Командир это делает так... Командир проверял, сказал, что нормально..."

- Когда же я полечу на задание? - спрашивает Тамара.- Зачет по знанию района боевых действий сдала. По самолету, мотору и вооружению сдала. Наставления и инструкции тоже...

- А когда все это сдала? - вопросом на вопрос отвечает Мачнев.- Только вчера? И хочешь лететь на боевое задание? Да ты что! Нет, дорогой товарищ, так не пойдет. Не первый год воюем, а третий. Нет такой нужды, чтобы в бой посылать неподготовленных. Полетаешь еще по кругу, попилотируешь в зоне, походишь по маршруту...

И Тамара падает духом:

- Все понятно, товарищ капитан, все ясно. Вы хотите тренировать меня до конца войны...

- Э, нет, дорогой товарищ, - улыбается Мачнев.- Такую роскошь позволить себе не могу, - и сразу суровеет: - Летчики нам нужны, война требует. Тренироваться начнешь завтра. Срок - неделя. Летать с утра до вечера.- Задумывается: - Вот только как с самолетом?.. Нет пока постоянного. Но через неделю будет, из ремонта вернется. А пока полетаешь на разных. Обратись к инженеру, он позаботится.

- Вы ему скажете?

- Конечно. Сейчас к нему и пойдем. Советую с ним побеседовать. Поспрашивать его, послушать. То, что ты сдала ему как зачет, - это лишь часть того, что положено знать. В памятке летчику все не напишешь. Многое приобретается опытом. Возьмем, например, фонарь кабины. Он очень тяжелый, а открывается и закрывается легко. Почему? Потому, что на роликах. Представь теперь: ты открыла фонарь и рулишь, торопишься укрыться в капонире, так как вот-вот нагрянут "юнкерсы". А чтобы лучше видеть пространство впереди самолета, приподнялась в кабине. И вдруг - препятствие. Ты резко нажимаешь на тормоз... Что может случиться?

- А что? - пожимает плечами Тамара.- Вроде бы ничего.

- Беда может случиться, - поясняет Мачнев.- При сильном торможении фонарь может соскочить со стопора и, резко пойдя вперед по инерции, может не только ушибить летчика, но и отрубить ему голову.

- Я поняла, товарищ капитан, мне надо больше бывать с людьми - с летчиками, техниками, стрелками, беседовать с ними, перенимать все необходимое для дела.

- Верно. Старайся узнать как можно больше. Тактикой интересуйся. Учись, как надо отыскивать цель. Как ее атаковать. Как маневрировать в зоне зенитного огня и в бою с истребителями... Все пригодится. Особенно, если взлетишь по тревоге.

- Такое бывает?

- Бывает. Хотя мы и не истребители, на перехват воздушных целей не ходим, но срочные вылеты не редкость.

- А как же с постановкой задачи, с изучением боевого задания?

- Задачу ставят по радио, - отвечает Мачнев, - в воздухе. А вот с изучением боевого задания... Если оно типовое, обычное, тогда и изучать нечего, и так понятно. А если не типовое, тогда подумаем, прикинем варианты, но тоже по пути, в воздухе. А вообще, ситуаций в воздухе столько, что каждая - новое боевое задание. Изучать их надо на земле, на досуге, а в воздухе реализовать, но для этого надо уметь думать и принимать правильные решения.

Над командным пунктом взлетела ракета. Летчики, техники, воздушные стрелки отовсюду - из каптерок, курилки, кустов, близ которых расположена стоянка, - бегут к самолетам.

- Что это? - спрашивает Тамара.- В чем дело?

- Легкий на помине срочный вылет, - отвечает Мачнев и быстро идет к своему самолету, быстро садится в кабину.

Минута - и группа пошла на взлет. "Вот так и я буду летать, - думает Тамара.- Осталось уже недолго".

Советские войска, разгромив немецко-фашистские армии под Ленинградом и Новгородом, далеко шагнули на запад и юго-запад, отбросили их за Чудское озеро. Но Нарва пока у них. Псков тоже под пятою врага.

И вот 24 июля 1944 года войска Ленинградского фронта начали Нарвскую операцию. Им предстоит разгромить группу фашистских войск "Нарва". Это большая оперативная группа. С ее разгромом наши войска пойдут в направлении Таллина для освобождения Советской Эстонии.

Одновременно, начавшаяся 17 июля, продолжается Псковско-Островская наступательная операция. Войска 3-го Прибалтийского фронта должны разгромить 18-ю армию противника, освободить Псков, чтобы пойти затем в направлении Риги для освобождения Советской Латвии.

Бои идут очень тяжелые. Отступая, враг стянул сюда значительные силы истребительной авиации, зенитной артиллерии. Псков и Нарва - для него основные направления. Для нас после разгрома врага под Ленинградом - уже второстепенные. Главное внимание уделяется теперь другим фронтам Белорусским и Украинским, подготовке их к широкому, мощному наступлению. Туда и переброшены основные силы. Штурмовики дивизии Хатминского, в том числе и полк Домущея, действующие по переднему краю врага, возвращаются с большими повреждениями, нередко с потерями.

Нелегко приходится экипажам под Псковом и Нарвой. Под Псковом погиб Николай Синяков, командир звена второй эскадрильи.

Синяков в паре с Обеловым на свободной охоте обнаружили танки. С высоты полторы тысячи метров их было видно отлично. Стали на них пикировать. В этот момент и появились фашистские истребители, четыре Ме-109. Штурмовик - машина тяжелая, и если сказать точнее, то на цель она не пикирует, а полого снижается, и истребителям совершенно нетрудно взять ее в клещи, атаковать сзади с обеих сторон.

Обстоятельства сложились в пользу истребителей. И то, что их было в два раза больше, и то, что день клонился к концу, был на исходе. Солнце мешало заходить на танки в направлении с востока на запад, и поэтому летчики заходили с запада на восток, со стороны солнца. С той стороны зашли и истребители. Солнце помешало воздушным стрелкам их обнаружить вовремя. А когда обнаружили, было уже поздно: самолет Синякова уже загорелся.

Обелова сбить фашистам не удалось. Отбиваясь, он ушел от них бреющим. И благодаря тому, что он остался живым, полк узнал о подвиге экипажа Синякова. Летчик и воздушный стрелок не выпрыгнули из горящей машины. Продолжая пикировать, летчик сбросил на танки бомбы, выпустил все эрэсы, до самого своего конца стрелял из пушек и пулеметов. А потом бросил на врага и свой бронированный "ил", и себя, и стрелка, до последней секунды стрелявшего по вражеским самолетам.

В полку был митинг. Выступали летчики, техники, воздушные стрелки. Тамара слушала их выступления, и сердце ее полнилось скорбью и гордостью. Гибель друзей не поколебала их мужества, не внесла смятения в их боевые ряды. Надо усилить бдительность в воздухе, говорили выступающие. Надо неустанно оттачивать свое мастерство, чтобы каждая бомба, реактивный снаряд, пулеметно-пушечный залп всегда находили врага. Надо совершенствовать огневое взаимодействие в группе, отрабатывать взаимное понимание и взаимную помощь в экипаже, между летчиком и воздушным стрелком...

Выступил подполковник Домущей.

- Дорогие товарищи! - говорил он.- Гибель боевых друзей, однополчан всегда невосполнимая утрата. Мы воюем в очень тяжелых условиях, и надо сделать все возможное, чтобы уменьшить потери. Надо усилить бдительность в воздухе, не допускать внезапных атак вражеских истребителей, умело сочетать храбрость и осторожность, заранее предусматривать изменение воздушной обстановки. Надо шире использовать опыт лучших летчиков части: Мачнева, Чекина, Мыхлика, Масленникова, Корчагина...

Тамара слушала, думала, делала выводы. Она понимает теперь, как трудно быть летчиком-штурмовиком, как много ему надо знать и уметь, каким ему надо быть смелым, инициативным и думающим.

И вот первый боевой вылет на Ил-2.

Вчера Тамара доложила Мачневу, что задание его выполнила, тренировку по составленной программе закончила,

- Вы знаете, сколько я налетала? Двенадцать часов! Чуть меньше, чем в запасном полку.

- Так это же здорово! Этому надо радоваться, - восхищается Мачнев и отдает приказание: - Иди принимай "девятку".

Сердце Тамары наполнилось радостью, гордостью.

- Есть, товарищ капитан! - сказала она и пошла к самолету с бортовым номером "девять". Она понимала, что это значит, если тебе дают самолет, назначают тебя командиром экипажа. Это значит, что тебя считают за летчика и на днях, а может, и завтра доверят боевое задание.

Ее встретил сержант, механик ее самолета. Увидев Тамару, он сделал навстречу несколько четких шагов, остановился и доложил:

- Товарищ командир, машина к полету готова! - И представился: Сержант Савельев...

А ведь механик мог назвать ее товарищем младшим лейтенантом. И это было бы правильно, по уставу...

- Хорошо, товарищ Савельев, - говорит Тамара механику и здоровается с ним за руку: так принято в части, и Тамара не хочет нарушать неписаный закон дружеских отношений между летчиком и техником самолета.

- Товарищ командир, оружие к бою готово! - слышит Тамара новый доклад.

Это доклад Мукосеевой. Шура Мукосеева, маленькая рыжеватая девушка, воздушный стрелок в экипаже Тамары, ее боевой товарищ, ее защитник от "мессеров". Но воздушным стрелком она еще только числится. Боевым товарищем летчика - тоже. Все пока еще впереди. До прихода Тамары в полк Шура была мотористом, помогала механику готовить машину к полету, следила за ней, ухаживала, держала ее в чистоте и порядке. И считала, что лучше, чем она, выполнять свой долг перед боевыми друзьями-летчиками невозможно. И вот в полку появляется женщина-летчик, молчаливая, с серыми спокойными глазами, нередко тоскливыми, грустными.

- Кто она? Откуда? - заинтересовалась Шура.

- Из запасного полка, - сказали ей, - с У-2 переучилась на "ил", решила на нем воевать, мстить за погибшего мужа-летчика.

Шура слышала о женских полках, о летчиках, воевавших на истребителях, бомбардировщиках, но чтобы женщина летала на тяжелом бронированном "иле", на "летающем танке", такого она не слыхала.

- Как же ей удалось? - не раз спрашивала Шура у летчиков.

- Добилась... - нередко было ответом.

И это "добилась" заставило Шуру по-иному взглянуть на свою службу, на жизнь. А Тамара меж тем летала, тренировалась, готовилась к боевой работе.

Как-то, отдыхая после полета, Тамара сидела одна. Впереди, невдалеке от беседки, стоял ее самолет, за ним простиралось летное поле, сливалось вдали с горизонтом, оттуда плыли редкие белые облачка. "С востока идут... Как-то там моя Верочка?.." В этот момент ее и увидела Шура. Чутким девичьим сердцем поняла, как нелегко ей, этой спокойной, красивой женщине. Спросила участливо:

- Тяжело вам, товарищ командир?

- Тяжело, - просто сказала Тамара, тронутая и душевностью девушки, и необычным сочетанием слов -воинского "товарищ командир" и чисто женского, сердечного "тяжело вам".

- И мне тоже, - призналась Шура.- Брат у меня на фронте погиб, минером был, вместо него я и в армию попросилась. Чтобы фашистам мстить. Но все получилось не так, как ожидала. Я понимаю: механик и моторист, готовя машины к полету, тоже в войне участвуют, но я хочу не участвовать, а воевать. Лично фашистов бить.- Она помолчала, подумала и вдруг спросила: Возьмите меня в свой экипаж воздушным стрелком.- И заверила: - Не беспокойтесь, я научусь быстро. Очень прошу вас...

Тамара улыбнулась, вспомнив, как просила она генерала, командира УТАП, чтобы приняли ее на переучивание, как убеждала, что она освоит эту машину, что она сильная, что она привыкла к труду, невзгодам, лишениям.

- Я не против, - сказала Тамара, - но согласится ли командир. Мотористов и так в полку не хватает.

- Согласится, если попросите вы, - убежденно сказала Шура.

Командир полка согласился, и вот они в одном экипаже, на одном самолете, вместе летят на боевое задание в район Нарвы.

Шестерку штурмовиков ведет капитан Мачнев. Здесь же идут Обелов, Чекин, Масленников, Харламов. Тамара завершает боевой порядок. Мачнев долго думал над тем, куда поставить ее, где определить ее место. Вопрос в самом деле не простой.

Самое трудное и самое опасное место - это место замыкающего. Замыкающему всегда труднее держаться в строю: уменьшение или увеличение скорости самолета ведущего он воспринимает в последнюю очередь. И если он малоопытен, он всегда нарушает дистанцию: то сокращает ее, то увеличивает сверх допустимой. А это самое страшное: замыкающего, если он хотя бы немного отстал, нарушил огневую связь с товарищами, тут же подкараулят вражеские истребители.

И все-таки молодого летчика ставят в хвост боевого порядка. Жизнь заставляет, опыт. Были случаи, пожалеют летчика, поставят рядом с ведущим, а он слабонервный. При первом ударе зениток, когда надо разомкнуться, при первой пушечной очереди вражеских истребителей, когда надо сомкнуться, сплотить боевой порядок, летчик начинает метаться, бездумно кидаться то вправо, то влево, рискуя столкнуться с товарищами, разгонит всю свою группу, а истребителям противника того и нужно, атакуют каждого поодиночке.

День ясный и солнечный. Группа идет на высоте полторы тысячи метров. Идет в район Нарвы. Ей предстоит нанести штурмовой удар по скоплению автомашин близ населенного пункта Райденылу и далее по дороге на запад. Такую цель отыскать нелегко. Раз "скопление" - значит, машины не движутся, а где-то стоят. А если стоят, значит, замаскированы. В лесу, в овраге, а возможно, и в населенном пункте.

Полторы тысячи метров - высота для "ила" довольно большая. Группу, идущую на такой высоте, противник увидит издали, поэтому на внезапность рассчитывать нечего. Кроме того, цель еще надо найти, для чего, очевидно, придется сделать круг, а это - потеря времени. Могут подойти вражеские истребители. Поэтому группу сопровождает восьмерка "Яковлевых". Тамара их видит. Они идут позади и выше боевого порядка "илов". Идут двумя четверками. Задняя несколько выше передней. Передняя - это ударная группа. Ее задача: не допускать "мессершмитты" к группе штурмовиков, отражать их атаки. Задняя - группа прикрытия. Она защищает ударную группу от атак вражеских истребителей.

От Ястребино, аэродрома под Кингисеппом, до Нарвы лететь недолго. Прошло какое-то время, и вот Нарва уже видна. Задымленная, черная, насторожившаяся. Там враг. Он ждет, он готовится к отпору. Штурмовики обходят город стороной, южнее. И потому что там меньше зениток, и потому что подходить к самой Нарве просто не нужно, цель находится юго-западнее.

- Проходим линию фронта! - слышится голос Мачнева.

Тамара понимает, что это он и ее информирует, чтобы она постоянно была в курсе событий, знала, где находится, знала, куда развернуться и сколько времени надо идти до линии фронта, если вдруг тебя подобьют, а ты не знаешь, где твое место. Он понимает, что Тамаре сейчас не до сличения карты с местностью, не до ориентировки. Главное, что от нее требуется, - твердо держаться в строю и быть готовой к любому маневру группы.

Мачнев качнул крылом, дал команду по радио:

- Приготовиться к атаке! Цель по курсу, на опушке березовой рощи правее деревни...

Зоркий у Мачнева глаз, безошибочный. А главное то, что знает он тактику вражеских войск. Знает, где надо искать и что можно найти. И как, по каким признакам, следам.

Тамара знает, что по команде "приготовиться" группа из боевого порядка "пеленг" вытянется в колонну. На это уйдут секунды. После чего Мачнев даст команду "атака" и перейдет в пике. И все один за другим будут пикировать, будут бить по цели эрэсами, а когда подойдут к ней вплотную, - бомбами. Выходя из атаки, Мачнев пойдет с разворотом влево и вверх, чтобы выйти в хвост последней машине на дистанции четыреста метров. За ним, на ту же дистанцию, встанет другой самолет, затем третий, четвертый... Так боевой порядок колонна быстро преобразуется в круг.

Загрузка...