Надежды и радости

Глава 9

Дели

Июнь 1856 года

Макс Шеффилд прогуливался вдоль цепи холмов в двух милях от старой части Дели и непрерывно вытирал платком потеющую шею. Около реки за городскими стенами поднимался Имперский форт, черепичные крыши которого казались кроваво-красными в лучах заходящего солнца. Шеффилд посмотрел на горизонт, где на фоне голубого неба показалось серое облачко. «Скоро, если уже не сегодня, – подумал он, – начнется сезон дождей». Сухая безжалостная пыль будет прибита первыми же тяжелыми каплями, а затем стремительные грязные потоки потекут со скал и холмов, ступеней мечети, стен форта и множества других строений города, словно из полного нечистот котла.

Накануне вечером приехала Роксана. Макс на протяжении уже многих месяцев произносил в душе те слова, которыми встретит дочь. Но когда она действительно появилась, то все забыл и оказался совершенно неготовым к встрече. Правда, несмотря на долгие годы разлуки, Макс помнил возраст дочери, но отнюдь не ожидал увидеть перед собой взрослую женщину. Не представлял себе ни роста Роксаны, ни ее фигуры, ни форм, ни красоты. Ни даже ее сходства с матерью. Хотя, кроме высокого роста и зеленых глаз, унаследованных от Шеффилда, она была точной копией его покойной жены.

Все это настолько поразило Шеффилда, что он буквально лишился дара речи и молча смотрел на дочь с виноватым и растерянным видом.

Роксана первой протянула руку отцу, продемонстрировав таким образом жест, если не дружественный, то, во всяком случае, лишенный упрека.

«Ничего, мы уладим все это, клянусь тебе!» – твердил про себя Макс Шеффилд.

Роксана стояла около готового к отъезду экипажа Стентонов рядом с Юнити и старалась подобрать нужные слова прощания. Они уже пообещали писать друг другу и постараться снова встретиться при первой возможности. Скорее всего это произойдет, когда Стентоны будут проезжать через Дели, возвращаясь в Калькутту.

Теперь же Юнити молчала и грустно смотрела куда-то вдаль сквозь ветви росших вдоль дороги деревьев. Роксана никогда еще не видела на ее лице такого печального выражения, а потому очень хотела бы узнать мысли девушки.

Глядя на нее, Роксана вспоминала, как переживала Юнити, узнав о двуличности Гаррисона, и как смутилась, увидев свою старшую подругу в обществе Оливии Уэверли. Конечно, это было странное знакомство, какая-то злая шутка судьбы. Но Роксану оно в какой-то степени утешало, ибо Оливия ей понравилась, и Роксана понимала, что эта девушка была невиновна в случившемся.

Где-то глубоко в душе Роксана сохранила воспоминание о холодной и одновременно жгучей боли, когда однажды в зимний морозный день случайно прикоснулась голой рукой к железной трубе. На внутренней стороне ее правой ладони с тех пор остался еле заметный шрам. Теперь же не было ни шрама, ни вообще какого-либо следа. Но жгучая боль осталась. И она была сильнее той. Однако Роксана не чувствовала никакого желания рыдать, плакать, стенать или сгорать от ненависти. Она находилась в состоянии непонятного оцепенения. Где-то в тайниках сознания Роксана понимала, что должна благодарить судьбу за то, что все так кончилось...

– Он... он... все это время... все это время... был с другой... – причитала Юнити, когда они возвращались домой.

– Юнити, да перестаньте же, наконец! – прикрикнула на нее Роксана.

Юнити всю дорогу рыдала по поводу случившегося, и Роксана больше не могла этого выносить.

Наконец резкое замечание возымело действие: стенания Юнити прекратились. Дома она опустилась на стул и, бессильно уронив руки, сквозь слезы рассказала все Августе. Миссис Стентон нежно провела ладонью по рыжей головке дочери и посмотрела на Роксану. Та не отвела взгляда, а довольно долго не мигая смотрела в глаза Августы.

– Что ж, – сказала Августа, когда ее дочь закончила свой печальный рассказ и принялась горестно вздыхать, – теперь, Роксана, я думаю, полковнику Стентону имеет прямой смысл обратиться к начальству этого мерзавца!

– Я отлично понимаю создавшуюся ситуацию, миссис Стентон, – возразила Роксана, хотя это была лишь половина правды, – но даже если бы я верила, что его чувства принадлежат мне, честь капитана Гаррисона осталась там. Потому что он был обручен с той женщиной еще до знакомства со мной и давал ей клятву верности раньше, чем мне. Так что единственное, к чему я могу теперь взывать, так это только к его совести!

Юнити внезапно вскочила со стула, подбежала к Роксане и сжала ее руку:

– Поедемте с нами в горы, Роксана! Там ведь гораздо лучше, чем здесь, в этой душной и дождливой Калькутте!

Роксана ласково улыбнулась девушке и нежно погладила ее миниатюрные пальчики.

– Я не могу с вами поехать, дорогая Юнити, ибо приехала в Индию с совершенно определенной целью. И должна исполнить свой долг. Если мы с моим отцом решились наконец на подобный шаг, было бы неправильно начинать с обманов и проволочек. Вы меня понимаете?

– Я все понимаю, Роксана! Но очень беспокоюсь за вас.

– Беспокоитесь за меня? Почему?

Юнити подошла вплотную к Роксане, приподнялась на цыпочки и сказала ей в самое ухо:

– Роксана, вы не можете отрицать, что он обидел вас и причинил боль!

Роксана отступила на шаг.

– А разве я не могла бы здесь или еще где-нибудь тоже причинить ему боль? Извините, Юнити, но я предпочитаю решиться на какие-то действительно полезные для себя шаги, нежели заниматься самоутешением и нытьем где-то в горах!

Юнити нахмурилась и озадаченно склонила голову набок:

– Нытьем? Пока я ничего подобного в вас не заметила! Вы даже не плакали. И вообще вели себя почти безучастно ко всему происходящему.

– Я не собираюсь плакать, Юнити! И прямо сказала об этом Гаррисону во время одного из наших разговоров.

– Значит, вы обо всем знали?

– Ни о чем я не знала! Хотя несколько раз чувствовала, что Гаррисон хочет мне сказать что-то очень важное.

Голос Роксаны задрожал. Юнити вздохнула и прошептала:

– Но он же любил вас, Роксана! Это все заметили тогда на балу!..

...Через час с небольшим Роксана стояла на обочине дороги и печально смотрела вслед удалявшемуся экипажу Стентонов. Она думала о словах, только что произнесенных Юнити...

Любил... Это было сказано уже в прошедшем времени. Да, обязательства, связавшие Гаррисона годы назад с другой женщиной при неизвестных Роксане обстоятельствах, вновь заговорили о себе сегодня и преградили путь новому чувству. Возможно, это так... Следовательно, преданность долгу значит для мужчины больше, чем преданность любимой женщине? Но может быть, Гаррисон просто никогда и не любил ее? И не было тех чувств, в которых он так горячо клялся? Тогда – тем более: если Гаррисон подобным путем хотел добиться от нее всего, ей сейчас надлежит только радоваться, что он не смог удовлетворить свои грязные желания.

Но если он действительно любил ее? Что должен делать мужчина с уже однажды охватившим его чувством при новом повороте жизни? Как глубоко в сердце он должен был хранить это чувство, чтобы через много лет оно вновь воскресло?

Оливия Уэверли... Что она получила от Гаррисона, если не любовь?..

Роксана размышляла на эту тему всю дорогу от Калькутты до Дели, хотя постоянно давала себе клятву не думать больше ни о Колльере, ни об Оливии, ни о своем собственном горе. Теперь у нее будет слишком много забот, чтобы тратить время на такие безрадостные воспоминания. Ведь ей предстоит многому научиться, привыкая к новым условиям жизни.

Увы, теперь рядом не было Юнити. Но они поклялись друг другу непременно встретиться! К тому же по пути в Дели Роксана познакомилась с неким Ахмедом Али – внучатым племянником делийского падишаха, получившим образование в Европе и теперь возвращавшимся домой. Он пообещал организовать ей обучение персидскому языку, о чем Роксана давно мечтала. Естественно, Августа Стентон была бы крайне недовольна подобным знакомством: пусть Ахмед – миллионер и племянник падишаха, но ведь он – индиец! Но Роксану это уже больше не волновало...

И вот – отцовский дом в Дели. Теперь он будет также и ее жилищем... Правда, у Роксаны остался дом в Лондоне. Но он был заперт и уныло стоял с заколоченными окнами. К тому же Роксана не знала, вернется ли когда-нибудь туда.

А сейчас... Сейчас, пока отец куда-то ушел, Роксана решила воспользоваться случаем и спокойно все осмотреть.

Проходя через длинную анфиладу комнат с высокими потолками, она не почувствовала в доме каких-либо признаков женского присутствия. Не было также ничего, что напомнило бы Роксане о матери. Хотя иначе и не могло быть: ведь отец с матерью никогда не жили вместе под этой крышей.

Вдоль стен тянулись шкафы с книгами. В гостиной, помимо обеденного стола, на котором стояла начатая бутылка коньяка и две – содовой воды, Роксана увидела небольшой карточный столик, а рядом с ним, в углу, – довольно большую коллекцию восточных курительных трубок. Везде висели картины, среди которых не было ни одного пейзажа. Преобладали портреты каких-то совершенно незнакомых Роксане мужчин и женщин. Правда...

...Правда, перед одним портретом Роксана невольно остановилась. На нем был изображен мужчина, одетый в военную форму красновато-коричневого цвета, с мечом на поясе и шляпой в руке. В уголках плотно сжатых губ затаилась чуть насмешливая улыбка. Зеленые глаза, классический нос... Каштановые волосы...

Именно таким Роксана помнила своего отца – молодым, мужественным, суровым. Пятнадцать лет жизни в Индии состарили его. Во всяком случае, когда они накануне встретились, Роксана его с трудом узнала. Теми же остались разве что зеленые глаза. Роксане даже показалось, что отец стал ниже ростом. Но тут же она подумала, что это, вероятно, оттого, что сама она за годы разлуки сильно вытянулась. Изменилась и улыбка Максвелла, превратившись из высокомерной в открытую и более доброжелательную. Плечи заметно ссутулились. Походка стала медленной, осторожной.

Видимо, этим Шеффилд старался скрыть старческую усталость.

Да, отец сильно постарел. И Роксана почувствовала, что уже не может относиться к нему с прежней агрессивностью и ненавистью, которые она упорно старалась поддерживать в себе последние пятнадцать лет. Перед ней стоял незнакомый, старый и больной человек, совершенно непохожий на того Максвелла, которого она когда-то знала и ненавидела.

Приподняв коричневую штору, служившую дверью в кабинет отца, Роксана вошла и застыла на месте. За письменным столом сидела смуглая девчушка с черными как смоль волосами и, свесив чуть ли не до плеча язык, выводила какие-то буквы на листке бумаги. Через открытое окно можно было наблюдать, как полтора десятка солдат, видимо, пользуясь вечерней прохладой, занимались строевой подготовкой.

Цвет волос девочки, чуть печальное, как у всех индийцев, выражение смуглого лица, но необычный цвет глаз безошибочно выдавали в ней метиску, в жилах которой текла смешанная европейская и индийская кровь. Роксана с симпатией и некоторой горечью посмотрела на нее, подумав, что это ни в чем не повинное дитя в равной степени отвергается как европейцами, так и азиатами. Заметив же на ее шейке маленький золотой крестик, она вспомнила, что индийские религии не допускают смешения крови.

Девочка подняла головку и с удивлением посмотрела на незнакомую тетю. Роксана с улыбкой подошла к столу.

– Меня зовут Роксана Шеффилд. А тебя?

Девочка вскочила со стула и, топая маленькими детскими башмачками, обежала вокруг стола, остановившись перед Роксаной.

– Это – вам, – сказала она, протягивая Роксане листок, на котором только что писала.

– Мне? А что это?

– Прочтите!

Роксана послушно взяла листок и, отойдя к окну, пробежала его глазами. Это была написанная детским почерком маленькая записка, в которой содержалось приглашение Роксане войти в дом как в свой собственный и выражалась надежда, что они станут хорошими друзьями.

– Что ж, конечно, мы с тобой станем друзьями! – улыбнулась Роксана. – И большое тебе спасибо за приглашение. Но я хотела бы указать тебе на одну ошибку в записке. Ты пишешь: «Мне очень приятно видеть вас в доме моега отца». А надо: «Мне очень приятно видеть вас в доме вашего отца». Ты перепутала местоимения, а потому весь смысл изменился. Понимаешь?

– Нет, здесь все правильно написано! – возразила девочка. – «Сэре очень приятно видеть вас в доме ее отца».

Роксана почувствовала, как у нее задрожали колени. Она оперлась рукой на подоконник и внимательно посмотрела в личико девочки. Оно было очаровательным. Красивым, смуглым... И только глаза – не черные, как у всех индийских детей, а... зеленые!

– Как, ты сказала, тебя зовут? – мягко спросила Роксана.

– Сэра.

– Сэра...

Роксана посмотрела на девчушку, оказавшуюся ее сводной сестрой, и тяжело вздохнула.

– Сэра... Очень красивое имя... Скажи, Сэра, где ты была, когда я приехала? Разве тебе не хотелось меня встретить?

– Я была в доме моей мамы.

– А где ее дом?

– Рядом с домом папы. Если вы посмотрите в окошко, то увидите его крышу.

За окном дома Максвелла виднелись выкрашенные белой краской глиняные хибарки, где жили садовник, слуги, грум и повар.

Роксана вернулась к столу и опустилась в отцовское кресло.

– Значит, твоя мама, не живет в этом доме?

– Нет. Ей было бы стыдно здесь жить.

– Стыдно? Почему? Не понимаю!

–Потому что она и полковник Макс... Ну, они не женаты...

– Гм-м... Ну а ты же живешь здесь?

– Мне не стыдно. Полковник Макс очень любит меня.

– Конечно, он любит тебя... – эхом откликнулась Роксана, чувствуя себя совершенно разбитой, и принялась барабанить пальцами по столу. Сэра внимательно на нее смотрела.

Из коридора донеслись мужские голоса. Роксана бросила взгляд на оставшуюся незадернутой штору и увидела отца с двумя незнакомыми мужчинами.

– Полковник Макс! – воскликнула Сэра, подпрыгнув от радости, и спешно принялась приводить в порядок стол. Роксана положила руку на ее маленькую смуглую ладошку. Сопровождавшие Максвелла мужчины посмотрели на Роксану, на полковника, затем друг на друга и удалились.

– Роксана... – проговорил Максвелл Шеффилд.

– Скажите, отец, – спросила Роксана, не повышая голоса, – когда вы почувствовали, что должны открыть мне эту тайну?

Макс вошел в кабинет и опустился в плетеное кресло, стоявшее у окна. Достав из кармана носовой платок, он долго кашлял в него. Откашлявшись, снова спрятал платок в карман брюк и только тогда посмотрел на Роксану.

– Мне было неловко признаться в этом, – сказал он, слегка покраснев.

– Неловко? Перед кем? Перед самим собой или перед теми людьми, которые только что сопровождали вас и вдруг исчезли?

– Не в моей власти изменить прошлое, Роксана!

Роксана нахмурилась. Ее щеки загорелись ярким румянцем, а глаза повлажнели.

«Я не стану плакать, – вспомнила она слова, сказанные Колльеру, – ни о тебе, ни о ком другом!»

Роксана выпрямилась. Заметив, что стоявшая за спинкой стула Сэра чувствует себя неловко, поневоле став свидетельницей столь трудного разговора, она взяла девочку за руку.

– Я понимаю, отец, что вы не можете изменить прошлого. Но в ваших силах было хотя бы предупредить меня о том, что выяснилось только сейчас.

– Предупредив тебя заранее, я, возможно, подписал бы себе смертный приговор. Ты уверена, что могла бы понять меня? А тем более – простить?

Сдвинув брови, Роксана молча смотрела ему в глаза, как бы суммируя в душе все сказанное и увиденное.

– По крайней мере, – продолжал Максвелл, – я исполнил свой долг здесь, хотя и не сделал этого раньше!

– Так или иначе, – проговорила Роксана, – конечный результат, каким бы благородным он сейчас ни выглядел, не может заставить меня относиться лучше ко всему происшедшему. Я не понимаю, что заставляет человека хранить в строжайшем секрете нечто крайне важное не только для него самого, а признаваться, лишь когда разоблачение становится неминуемым? Не находите ли вы это самообманом?

Роксана встала и направилась к выходу, ведя за собой Сэру. Но у самой шторы она обернулась, коснулась рукой плеча отца и сказала:

– Если бы я узнала обо всем этом раньше, то не могу обещать, что поняла бы вас и простила. Мы с вами всегда жили порознь. Причем на очень большом расстоянии друг от друга. Мне приходилось создавать суждение о вас заочно. Теперь же я могу только видеть вас, но не судить. Это единственное, что мне остается. Видите ли, отец, я росла и нуждалась в любви, которую вы отдали вот этой чудесной девочке. Я же давно стала взрослой... – Роксана замолчала и судорожно вздохнула. – Да, я стала взрослой. А потому наши взаимоотношения уже не могут носить прежнего характера, то есть ребенка, тянущегося к отцу, и самого отца, любовно смотрящего на свое чадо. Нам придется их кардинально изменить. Думаю, что при обоюдном желании мы сумеем это сделать...

Максвелл взял ладонь дочери в свои руки и долго смотрел ей в глаза. Роксана печально улыбнулась, высвободила ладонь и вышла из кабинета, уводя с собой за руку Сэру...