Надломленный мозг

3

Поздним вечером этого дня муж Инги, получив телефонный звонок, мгновенно натянул на себя зеленую рубаху с джинсами и через час примчался по указанному адресу. На ватных ногах взлетел по истертым ступеням лестничных маршей на этаж к нужной квартире. Светильник неярко освещал площадку. Ощущая дрожь в коленях, отдышался перед деревянной некрашеной дверью. На лбу выступил пот. Он смахнул его ладонью, пригладил рыжевато-русые волосы. Дрожащей рукой потянулся к черной кнопке звонка. Позвонил недлинно, но твердо. Дверь открыл шустрый парень среднего роста в синей бейсболке, надвинутой на глаза, который на АЗС заправлял машину мужу Инги и которого после взрыва нигде не оказалось. И хотя на этот раз на нем не было робы заправщика, а были джинсы и черная рубаха, муж Инги сразу узнал его. Вздрогнул от неожиданности, замер, не решаясь переступить через порог. И тогда парень поторопил:

– Чего мнешься? Входи! Ждем! Время вышло! – Голос у него был звонкий, разбитной, как будто его оторвали от праздничного застолья или от веселой пляски вприсядку под хорошую мелодию.

Невольно глянув на часы, муж Инги растерянно пробормотал:

– Я, как сказали, минута в минуту. – И шагнул через порог.

Шустро закрыв за ним дверь, парень подтолкнул его в спину, направляя в освещенную комнату. Не успев разглядеть темную прихожую, он по покрытому линолеумом полу ступил в комнату. Увидал голый пол и большой коричневый диван, а на нем – свою жену в халате с ребенком на руках. Кинулся к ним, припал на колено, обнял:

– Инга, как вы? С вами все в порядке?

Глаза у жены были сухими, но красными и испуганными. Видно было, что она с усилием сдерживала слезы. И, право же, ей хотелось ответить мужу на его вопрос, но ее перебил другой голос, жесткий и уверенный, который заставил всех вздрогнуть. Муж Инги оглянулся на голос и только теперь увидал, что в комнате они не одни. У окна с задернутыми плотными шторами стоял мускулистый широкоплечий человек с раскосыми глазами. Широкое лицо повернуто в их сторону, но на кого он смотрел, определить было сложно. На нем хорошо сидел красивый в тонкую полоску костюм.

– В порядке, в порядке! – сказал Сихонов вместо Инги. – Я всегда держу свое слово!

– Я вас не знаю, – оторопело проговорил муж Инги, хлопая припухшими глазами.

– Ты и не должен знать! – усмехнулся Тимур. – Не всякому псу надо обо мне слышать!

Не отрывая рук от жены, муж Инги нерешительно произнес:

– Я сделал, о чем меня просили. Мне обещали вернуть жену и ребенка.

– Кто тебя просил, пес? – повысил голос Сихонов. – Я тебе приказал привести Ротёмкина на АЗС! А чтобы ты был умнее, бабу твою в заклад взял с твоим приплодом.

Оставаясь в том же положении, муж Инги покорно согласился:

– Да, но я все сделал, как вы приказали. Я привез его в указанный день и час, а сам ушел. Отпустите жену и ребенка со мной.

Покорное упрямство мужа Инги, его простоватое лицо обыкновенной формы и рыжеватые волосы раздражали Тимура, он повел головой:

– Я еще не решил, что с ними делать!

Оторвавшись от жены, муж поднялся на ноги и повернулся грудью к Сихонову, загородив собой Ингу с ребенком. Ощутил, как сзади она испуганно тронула его рукой, но ни слова не произнесла. В голову пришло, что она изрядно напугана этим раскосым человеком, потому скованна и безмолвна. В душе у него начал подниматься протест: ведь он сделал все, что от него требовали. Привез на указанную заправку своего хозяина в тот день и час, как сказали, поставил машину к колонке, какую ему назвали, и ушел в кассу, как велели. Признаться, он сделал это только после того, как выкрали из роддома жену и ребенка. До этого упорно не соглашался, пока не был поставлен в безвыходное положение. А потом произошло все то, что произошло. Он не ожидал, что именно так все произойдет. Как угодно, но не так. Для него это было потрясением. Хотя, как бы все ни происходило, в результате именно он подставил своего хозяина. И Сихонов напомнил ему об этом, жестко и уверенно сказав:

– Ты сам виноват! Долго ломал комедию. В результате вынудил меня пойти на крайние меры! Это из-за тебя она здесь с младенцем! А теперь у меня нет уверенности, что ты, пес, будешь держать язык за зубами! Свидетелей я не жалую! – он громко позвал: – Коршун, войди!

Из темной прихожей в комнате возник шустрый парень. Козырек бейсболки приподнят. Муж Инги сбоку увидал его нос с горбинкой и подумал, что, действительно, парень похож на коршуна. Тимур распорядился:

– Закончи дело!

Улыбаясь, Коршун вынул из рукава нож и подступил к мужу Инги. Тот, признаться, не ожидал такого исхода и очумело уставился на Тимура. Лицо Сихонова было злым и тяжелым, взор раскосых глаз неуловим. У мужа Инги похолодело на сердце. В голову ударило, что это приговор. Коршун играл ножом перед самым его носом. За спиной мужа притихла Инга, видя, что здесь никто не хотел им помочь. Вступиться за нее, кроме мужа, было некому. Ужас прошел по телу. Но сквозь этот ужас она заметила, как муж расправил плечи и сделал глубокий вдох. Она почувствовала, что он станет защищать ее. И она не ошиблась – муж сжал кулаки. Когда-то, еще в школе, он занимался в секции борьбы, признаться, недолго – уже успел забыть, как это было. Но сейчас его мозг вдруг вспомнил главное правило борца: никогда не сдаваться, стоять до конца. Тем более что тут была не спортивная игра на мате, а нож не был бутафорским. Он изготовился. Замахнувшись, Коршун намерился нанести удар ему в шею. Смертельным холодом заиграло лезвие ножа. Но муж Инги неожиданно увернулся, перехватил кулак с ножом, рванул на себя, перебросил Коршуна через бедро и заломил руку. От боли в суставе тот взвыл, роняя нож. Этот бросок удивил Тимура, даже показался ему этакой изюминкой в разборке. Он усмехнулся и прищелкнул языком:

– Вона как! Да ты, пес, с прикидом! А посмотрим, сможешь поймать пулю? Зубами! – И, откинув полу пиджака, повел рукой за спину к пистолету.

Краем глаза увидав, как рука Сихонова скользнула назад, муж Инги отчаянно закричал ей:

– Беги, беги!

Подхватившись с дивана, прижимая к груди младенца, она кинулась к дверям. Ударив Коршуна по голове, ее муж прыгнул на Сихонова. Тот выхватил пистолет, но не успел воспользоваться. Муж Инги поймал его руку и вывернул. Тимур ожесточенно рванулся, но лишь больше причинил себе боль. Пальцы разжались, пистолет выпал. С остервенением смяв Сихонова, муж Инги не оглядываясь, запнувшись о Коршуна, ринулся к входной двери. Там копошилась его жена, трясущимися руками пытаясь открыть замок. Он повернул ключ в замке, распахнул дверь, вытолкнул ее вперед:

– Беги! – крикнул ей в затылок.

Она без оглядки пустилась вниз по лестнице, муж несся следом, прикрывая собой. В комнате с громкой бранью поднялся на ноги Сихонов, подхватил с пола пистолет, зло глянул на Коршуна и решительно кинулся вдогонку. Выскочил из квартиры, когда муж Инги находился на межэтажной площадке. Его спина в зеленой рубахе в полутьме подъезда расплывалась перед глазами Тимура. Он выстрелил не целясь. От удара в спину ноги парня стали подкашиваться. Провожая взглядом жену, которую не видел Тимур, он выдохнул:

– Беги! Не останавливайся! – Схватился за поручни лестницы, но не удержался на ногах, рухнул.

Не оборачиваясь, Инга летела сломя голову по ступеням, как сумасшедшая, к дверям подъезда, не видя, но чувствуя, что пуля поразила мужа. От двери Тимур заметил, что попал в беглеца, услышал, как упало его тело, и тут же вернулся в квартиру. Презрительно смерил с ног до головы раскосым взглядом стонущего Коршуна, поднявшегося с пола, приказал:

– Не выжимай слезу! Топай, прибери на лестнице! Бабу догони. Да не зашиби смотри – она мне еще нужна будет!

Боком Коршун выскользнул за дверь.

После падения с моста в воду Квазимодо остался жив. Он вынырнул, не веря, что так удачно все получилось, притом что одна рука совсем неуправляема. Видимо, злое желание жить вытолкнуло его наверх. Пыхтя, глотая воздух и выплевывая воду, стал загребать здоровой рукой. Он и при двух руках пловцом был не ахти каким, а тут вдруг откуда что взялось – смог одной рукой удерживать тело на плаву. Иногда вода захлестывала с головой и чудилось, что все, ему крышка. В глазах начинали двоиться и троиться черные круги. Но он, сцепив кривые зубы, ногами толкал тело из воды и продолжал загребать рукой, которую почти не чувствовал. На мосту продолжалась перестрелка, до Квазимодо в те минуты не было никому дела. Выбиваясь из сил, он подгреб к берегу, с трудом выполз из воды, давясь рвотой. Потом дополз до первых кустов, забрался внутрь, лег, отдыхая и смотря на солнце в небе. Чуть отдышавшись, закусив губы, пополз дальше на берег. Нужно было скорее смываться отсюда, пока не появилась полиция. Добрался до первых деревьев, огляделся. Стрельба на мосту прекратилась. Квазимодо поднялся на ноги и торопливо, хромая, побежал вон. Вдоль реки располагались старые частные, с завалинками, заборами и огородами дома, выстроенные, наверно, еще во времена Ильи Муромца. Выбрав взглядом ближайший дом, Квазимодо вошел в ограду. Во дворе – никого. Он машинально здоровой рукой провел по карманам, нащупал нож, вытащил, ступил на невысокое крыльцо без перил. Миновал небольшие сени с обувью при входе и одеждой на вешалках, и распахнул скрипучую дверь в дом. Внутри его встретили удивленно-настороженные взгляды двух женщин и девочки лет десяти. Квазимодо, закрыв за собой, придавил дверь спиной. Глазам открылась небольшая тесная горница с окном, столом, стульями, тумбочкой, зеркалом и печкой. Дощатый крашеный пол устлан цветным половиком. Квазимодо был страшен: исковерканное природой лицо, бешеные глаза, мокрая лохматая голова, мокрая одежда, кровь, стекающая на пол вместе с каплями воды, нож в руке. Женщины и ребенок напуганы. Ноги Квазимодо подкосились. Прижавшись спиной к дверному косяку, он сел у порога, подал голос:

– Не шебаршиться! Убью! Тихо!

Испуганно отступив к столу, женщины и девочка сели на стулья и притихли. Квазимодо подышал, прохрипел:

– Перевязать плечо!

Боязливо переглянувшись, женщины пошевелились. И одна из них – та, что старше, плотная, с большой грудью, гладкими короткими волосами, которые никогда не знали особенных причесок, в цветном фартуке поверх домашнего неяркого халата, – поднялась с места. Настороженно подошла к неожиданному и нежелательному гостю, притронулась к его мокрой рубахе. Он поторопил:

– Ну! Давай!

– Надо рубаху снять, – испуганно отозвалась она. Квазимодо откинул голову к двери, выдохнул:

– Рви, не жалей!

Подхватившись с места, женщина, которая моложе – худая, в просторном домашнем платье, с волосами, собранными на голове в пучок, с лицом молодым, но каким-то рано потускневшим, с морщинками у глаз и губ, – сунулась в тумбочку, достала ножницы и протянула старшей:

– Вот. Возьми.

Взяв ножницы, та стала аккуратно резать рукав, но Квазимодо прикрикнул:

– Стриги, баба, быстрее! Не тяни резину!

Заспешив, женщина быстро срезала рукав и располосовала половину рубахи. Вторая вытащила пузырек с йодом, кинулась помогать, стала легонько смазывать рану. Квазимодо заскрипел зубами и пробурчал:

– Лей больше!

Вздрогнув, молодая женщина брызнула прямо из пузырька. Квазимодо вытаращил глаза и выругался. Женщина отступила к девочке, прижала к себе, как бы закрывая ее уши, чтобы не слышала мата. Квазимодо хмыкнул:

– Пусть слушает! В жизни пригодится!

Потом женщины откуда-то из-за печки вытащили тряпки и, как смогли, перевязали рану. Квазимодо после этого некоторое время сидел и молчал, прикрыв глаза. Когда открыл, молодая женщина проговорила:

– Мы все сделали. Можете идти. – И тут же пожалела, что произнесла эти слова, потому что Квазимодо глянул на нее таким бешеным взглядом, что у нее все внутри оборвалось, она готова была взять их обратно. Однако вылетевшее слово уже не поймаешь.

Ответ огорошил ее. И не только ее, но и ту, что старше. Они содрогнулись, плюхнулись на стулья и обомлели, когда Квазимодо выдал:

– Я останусь здесь! – И воткнул нож в пол. – Не двигаться! Убью! Сам решу, когда уйти! А сейчас закройте все двери на засовы и зашторьте занавески! И чтобы – ни звука! Никто не должен знать, что я здесь!

– Да кто ж узнает? – успокоила та, что старше. – У нас никого не бывает. И кто из-за забора увидит, что в доме делается? – Между тем вскочила, задвинула занавески на окне и, проскользнув мимо Квазимодо в сени, закрыла на засовы двери. Вернулась на свое место.

Потянулись минуты, потом часы, в течение которых женщины ждали. Слабея, Квазимодо то терял сознание, то, приходя в рассудок, собирал себя в кулак, угрожал женщинам. И часто просил пить. Ему давали воду. Он хрипел, дышал сбивчиво. В это время оперативники обследовали мост и берег – искали тело Квазимодо. Вызвали водолазов, но ничего не обнаружили. Прошли по близлежащим домам. Дважды заходили во двор, стучали в двери и окна дома, где прятался Квазимодо, но тот, сжимая нож, показывал его женщинам, чтобы те молчали. И они молчали. Вечером Квазимодо запретил включать в доме свет, попросил лист бумаги с карандашом, в полутьме царапнул несколько слов и прохрипел молодой женщине:

– Подойди ближе с девчонкой!

Помедлив, та увидала, как он злобно потянулся за ножом, и торопливо подошла к нему вместе с дочерью. Квазимодо вцепился в руку девочке, рванул к себе, а женщине протянул свернутый листок, проговорив:

– Пойдешь туда и скажешь, что я жду, приедешь с ними. Но если побежишь в ментуру, девке твоей копец! Голову отрежу! – Он посадил возле себя всхлипывающую девочку и прижал к ее горлу нож.

Трясясь от испуга, та, что старше, прижимая руки к груди, выронила поспешно:

– Беги, Ксюха, беги скорее с этой запиской!

Скованная страхом, молодая женщина не могла сдвинуться с места. Было нестерпимо подумать о том, чтобы оставить дочь в руках бандита и на ночь глядя куда-то бежать. Но разве был у нее сейчас выбор? Разумеется, она могла бы вырвать ребенка из рук Квазимодо, но чем все это закончилось бы, предположить невозможно. Да и времени на предположения нет. Ужас происходящего именно в этом. Ксюха оглянулась на ту, что старше, как бы выражая надежду, что она защитит ребенка, подхватилась, кинулась за печку, переодела платье и вернулась к двери. Квазимодо пропустил, провожая тяжелым взглядом. Опять в доме потянулось нудное молчание. За окном сгущались сумерки, в доме становилось все темнее. Уверенный, что Ксюха не побежит в полицию, ибо не станет рисковать жизнью дочери, Квазимодо оттолкнул плачущую девочку от себя. Она кинулась к сидевшей на стуле женщине. Та обхватила ее, и они обе застыли. В темноте лишь изредка раздавались всхлипывания ребенка. Без всякой задней мысли, без дум о полиции, гонимая одним желанием скорее избавиться от незваного гостя, Ксюха, запыхавшись, бежала к остановке, ехала на автобусе, нервно боясь, что тех, к кому отправил ее бандит, может не оказаться дома. И тогда неизвестно, что произойдет дальше. В темноте с трудом, по наитию, потому что нигде не было таблички с номером и названием улицы, нашла дом, указанный в записке. Обыкновенный серый панельный с несколькими подъездами. В сумерках мрачноватый, несмотря на ночное освещение вдоль подъездов. На дверях – перечень номеров квартир в подъезде. Нашла нужный, но войти удалось не сразу. Взволнованно дождалась на скамейке, когда появится кто-нибудь из жильцов и откроет кодовый замок. Вошла внутрь вслед за двумя девочками. Сердце билось как сумасшедшее. Обогнав девочек, стала подниматься вверх по лестнице. Только бы на месте были адресаты! В тусклом освещении площадки дверь квартиры показалась покрытой паутиной, как будто ее не открывали сто лет. Ксюха мотнула головой, протерла глаза – фу ты, нормальная дверь, никакой паутины. Мерещится уже! Нашла глазами кнопку звонка, потянулась к ней рукой. И женщине повезло – дверное полотно распахнулось. В освещенном проеме возник парень, похожий, как ей почудилось, на бомжа. Обросший бородой и спутанными волосами, с устойчивым луково-водочным запахом. В трусах и накинутой на голые плечи рубахе. Ноги тонкие, кривые, волосатые. Через порог взял из ее рук записку, прочитал и кликнул кого-то, обернувшись назад. Подошел второй парень такого же пошиба. В одних трусах без майки. Заплывшее и заросшее лицо, толком не разглядишь глаз. Долго вглядывался и в Ксюху, и в записку, точно не мог разобрать писанину, хотя женщина знала, что коряво написанные слова вполне нормально читались. Наконец он хмыкнул и отошел от двери. А тот, что открыл ей дверь, сказал:

– Жди! – И захлопнул.

Оставшись на площадке, она ждала долго. Успела рассмотреть все дверные полотна, все полы, ступени на лестничных маршах, стены в поблекшей краске, местами с выбитой штукатуркой. Устала стоять на одном месте. И даже не устала, а нетерпение, мысли об оставленной в руках бандита дочери подгоняли ее. Думая, что о ней забыли, она снова потянулась к кнопке звонка, но вместо этого постучала в дверь костяшками пальцев. Однако никто не открыл. Ксюха постучала громче, и только после этого дверь вновь отворилась и на пороге вырос все тот же парень с луково-водочным запахом, но уже без рубахи на плечах:

– А, это ты? – сказал он. – Жди! – И опять закрыл.

Снова продолжилось ожидание. Но скоро это вывело женщину из себя. Непонятно, что происходило. Она кулаком забарабанила в дверь. Вновь недовольно выглянул мужчина:

– Сказал тебе, жди! – И стал прикрывать дверное полотно.

Но женщина настойчиво удержала дверь, упрямо прокричала:

– Он не может ждать! Он ранен!

Отступив, парень пропустил ее. Она вошла в квартиру. Кислые запахи ударили в нос. Она сморщилась. Кинула взгляд по грязному полу прихожей, по стене с крючками, на которых висела какая-то одежда, похожая на лохмотья. В углу в кучу свалено грязное тряпье. Парень закрыл дверь и пошел в комнату. Она заглянула туда же. Увидала на грязном столе серию пустых бутылок и объедки, на стульях и по полу разбросаны женская и мужская одежда. А на разложенном зеленом диване две голые полупьяные девушки кувыркаются со вторым парнем. Другой мебели в комнате нет, стены в облезлых неопределенного тона обоях, окно без штор, тюля, занавесок. Заметив Ксюху, одна из девушек, с длинными свалявшимися потными волосами, большой грудью и широкими бедрами, привстала на диване, весело позвала:

– Иди к нам! – И, замотав грудью, взвизгнула, показывая, как им тут хорошо.

Передернувшись, Ксюха отступила в прихожую. Войдя в комнату, парень, впустивший Ксюху, столкнул с дивана на пол напарника, досадливо бросил:

– Пошли! Иначе Квазимодо головы отрежет!

Поднимаясь с пола, его напарник недовольно буркнул, как будто квакнул по-лягушачьи:

– Он же подстрелен – может, подохнет? Куда спешить?

– Ты скорее подохнешь, чем он! – сказал парень и влепил напарнику по уху, приводя в чувство. – Давай, давай, собирайся! – Начал поднимать с пола свои вещи и надевать их на себя.

– Эй, а мы-то как? – подхватилась вторая девушка – худая, с тонкими ногами, с плоской грудью и без выраженных бедер.

– Собирайте манатки, если не хотите, чтобы Квазимодо вышвырнул вас голыми! – квакнул парень, потирая ухо.

Спрыгнув с дивана, девушки кинулись за своей потрепанной несвежей одеждой. Худая, натягивая ее на себя, недовольно сверкнула глазами в прихожую, выговорив Ксюхе:

– Откуда ты появилась? Не было печали – черти накачали! Приперлась! Людей от веселья оторвала!

Впятером вышли из квартиры. За дверями подъезда девушки мгновенно растворились в темноте. Трое сели в побитые «Жигули», которые были приткнуты возле подъезда. Парень с луково-водочным запахом – за руль, его напарник – на переднее пассажирское сидень, Ксюха – назад. Поехали. Когда в темноте остановились у дома женщины, парень с переднего сиденья повернулся к ней и попросил квакающим просящим голосом:

– Ты это… ничего не говори Квазимодо.

– Зачем мне это? – пожала та плечами.

Под тупым хрипом Квазимодо, помогая ему в темноте подняться с пола, парни стали оправдываться. Он, явно осознавая, что они выкручиваются, заткнул им рты:

– Не мычать! Знаю я вас!

Пройдя в темноте к столу, Ксюха обняла кинувшуюся к ней дочь. Напоследок, видя только силуэты женщин у стола перед окном, Квазимодо с угрозой произнес:

– Если развяжете языки о том, что было, всех порежем! – И пошел из горницы.

После этого женщины молчали, как будто в рот набрали воды. Молчали, когда к ним в дом пришли опера, молчали и после, даже между собой никогда не вспоминали об этом происшествии.

Утром следующего дня Пегас, Мышонок и Червяк опять стояли навытяжку перед (Тихоновым. Среди них не было Квазимодо. Пегас, пряча глаза, докладывал Тимуру, как Квазимодо подстрелили, как он свалился с моста. Уверял, что все концы в воду. Раскосые глаза Сихонова смотрели на всех сразу и ни на кого конкретно. Это держало в напряжении. Тихо Тимур напомнил, что два дня, которые они просили, истекли. Старательно Пегас пытался перевести стрелки на пропавшего Квазимодо – ведь это именно тот просил два дня. Провал на мосту он упорно валил на подельника. Если бы тот раньше времени не показал свою рожу, все было бы тип-топ. Между тем Тимур не слушал его – у него было испорчено настроение. Его не интересовало сейчас, кто был виноват в провале, ему нужен был положительный результат. А то, что он получил, ставило ему крепкие подножки. За спиной у Сихонова стояли два крупных подручных, на голову выше него. Чуть в стороне от троицы неудачников мялся с распухшей вывихнутой рукой Коршун. С ним Тимуру тоже было все ясно: Коршун провинился по самые уши – потерял Ингу с ребенком. Когда выскочил из подъезда, ее уже след простыл. Метался в темноте из стороны в сторону, но нигде не нашел, как будто сквозь землю провалилась. Он даже не догадывался, что она была совсем рядом с ним. Просто заскочила в подвал, дверь которого оказалась открытой. Плотно прикрыла ее за собой. Стояла и ждала, и прислушивалась. А чтобы ребенок не издал ни звука, не обнаружил ее, она в темноте дала ему грудь. Он схватил сосок и стал тянуть молоко причмокивая. Не солоно хлебавши, Коршун вернулся назад. Она услыхала через дверь его характерное кряхтение, и это кряхтение потопало вверх по лестничному маршу. Подождав еще, Инга осторожно вышла из подвала и припустила бежать что было духу. Те, кто в темноте случайно видел ее бегущей, наверняка подумали, что у девки не все дома. Чтобы так бездумно бежать с маленьким ребенком на руках, надо быть совсем без головы. Никого из провинившихся Сихонов не оправдывал. Выдохнул:

– Проиграли свои жизни, псы!

– Тимур, дай шанс! Без Квазимодо! Мы закончим дело! – выступил вперед Пегас, вытирая о штаны потные ладони.

– Шанс я вам дам! – недобро усмехнулся Сихонов. – Но из вас выжить должен только один! – Повернул лицо к двум подручным, стоявшим за спиной, и посмотрел непонятно на кого из них.

Тогда один выступил вперед, вытащил три ножа и протянул Пегасу. Тот сделал вид, что ничего не понимает, но глядел на Сихонова умоляюще. А Тимур слегка качнул головой, давая понять, что выбора у них нет. Вытащив пистолеты, подручные Сихонова направили стволы на троицу неудачников. Вся группа стояла на грязной площадке перед старым полуразрушенным домом, в котором уже давно, кроме бомжей, никто не обитал. Но сейчас и бомжей было не видно – все вокруг точно вымерло. Только утреннее солнце ласкало лица, и так хотелось жить и радоваться солнцу, лету, небу, облакам, что дрожь пробирала до пяток. Эта дрожь была не чем иным, как душами, ушедшими в пятки. Била кондрашка, не попадал зуб на зуб. Но отступать Пегасу и его приятелям было некуда. Пегас взял ножи и раздал подельникам, оставив один себе. Мышонок покрутил нож в руке, посмотрел на Тимура и двух здоровяков рядом с ним, проговорил:

– Я так не могу. Можно миром все устроить.

– Не тот случай, Мышонок! – отрицательно покачав головой, ответил Сихонов. – Не тот! Сначала выживи!

– Давай без ножей, Тимур, – продолжал просить Мышонок, суетливо двигая всем телом.

Пауза, которую сделал Сихонов, дала надежду, что он может уступить. Однако тот произнес:

– Не хочешь нож? Пуля тебе нравится больше? Хорошо. Условие принимаю! – Кивнул головой.

И подручный, который перед этим подавал ножи, нажал на спусковой крючок – пуля вошла Мышонку в сердце. Даже не охнув, тот обмяк, упал на спину, раскинув руки. Тимур ухом не повел, как будто не обратил внимания на упавшее тело, точно ничего не произошло, что можно было считать неожиданным или ужасным. Нет, все как должно быть, как должно быть. Мышонок был, и Мышонка нет. Это его выбор, это он выбрал. Сихонов жестко, словно ударил наотмашь, спросил, обращаясь к Пегасу и Червяку:

– Ну? Чего ждете?

Развязка с Мышонком была стремительной, Пегаса и Червяка словно окатило водой, хотя они хорошо знали, как скор на руку Тимур. Поножовщина не была лучше пули, но она давала возможность одному из них остаться в живых. И, сжав пальцами рукояти ножей, они кинулись друг на друга. Червяк забыл о своих ранах – теперь от его проворства зависела его жизнь. Пегас тоже ни о чем, кроме собственной шкуры, в эти минуты не думал. Ножи резали воздух перед самыми лицами подельников, но каждому из них удавалось увертываться от собственной смерти. Первым, кто зацепил руку противника, стал Червяк. По руке Пегаса поползли струйки крови. Но он, впрочем, как и Червяк, не собирался отдать концы среди этих развалин и грязи. Странное дело: вся их жизнь состояла из грязи и крови, и какая разница, казалось бы, для них была, где они испустят дух? Ан нет – каждому хотелось отойти в мир иной в приличной обстановке. Чтобы не валялось тело на каких-то ошметках, как останки Мышонка. Они яростно махали ножами, выбирая момент, удачный для себя. Наконец нож Пегаса чиркнул по бедру Червяка. Смотреть на их предсмертную пляску Сихонову надоело, он подстегнул:

– Не тяните время! А то я сам потороплю!

И тогда Пегас пошел напролом, а Червяк не сумел защититься. Нож Пегаса вошел противнику глубоко в живот. Червяк охнул и уткнулся лицом в землю. Пегас, тяжело дыша, с окровавленным ножом застыл над его телом. Затем развернулся к Тимуру – его вид говорил о том, что он выполнил условие, поставленное Сихоновым. Усмехаясь, Тимур смотрел мимо Пегаса:

– Смог, Пегас, смог! Своего подельника угробил! Почему же ты не смог управиться с мужиком на мосту?

– Квазимодо все испортил, Тимур, – отбросив нож, буркнул Пегас, пряча глаза.

– И где же теперь Квазимодо? – нагнул голову Сихонов.

– Утонул, – отозвался Пегас, переступая с ноги на ногу. – Я же говорил уже.

– Говорил, говорил, – зло подтвердил Тимур. – Но почему ты утопил Квазимодо, а мужика не утопил?

– Это случайность, Тимур! Я не топил Квазимодо! Он сам свалился в реку! – испуганно воскликнул Пегас, его губы дрогнули.

– Своих гробишь, Пегас! – жестко заключил Сихонов.

В свою защиту Пегас хотел еще что-то произнести и рот уже открылся, а руки вскинулись в жестикуляциях, но Тимур резко повернул лицо в сторону двух подручных и дернул головой. Прозвучал выстрел. В глазах у Пегаса замер вопрос: «За что»? Ноги сделали несколько мелких шагов, точно сами по себе собирались бежать отсюда. Но тело отяжелело, нести его стало невмоготу, и ноги подкосились, не выдержав веса. Пегас упал, не закрывая удивленных глаз. Тимур некоторое время смотрел туда, где лежал Пегас, но было совершенно непонятно, в какую точку конкретно устремлен его взор: на тело Пегаса или на душу убитого, которая в это мгновение покидала грешные останки. Наконец, оторвавшись от Пегаса, Тимур стал поворачиваться к Коршуну. И в этот миг произошло то, чего никак Сихонов не ожидал и чего, вероятно, еще минуту назад не ждал от себя Коршун. Но это произошло. Он словно прочитал мысли Тимура. Шустро сорвался с места, метнулся к ножу, отброшенному Пегасом, подхватил его с земли и в мгновение ока очутился рядом с Тимуром. Широкие плечи Тимура не успели заиграть мускулами, как на них повис Коршун. Тимур почувствовал на собственном горле острое лезвие ножа, точно так же, как не очень давно это чувствовал на своем горле Квазимодо, когда Сихонов готов был легко и просто чиркнуть по нему. Тимур впервые ощущал на собственном горле твердость металла, впервые узнал, как он жжет, врезаясь в кожу, впервые почувствовал, что означало выражение «быть на волосок от смерти». Не успели отреагировать и подручные Тимура. Лишь когда Коршун уже висел на плечах Сихонова, а из-под острия ножа выступили капли крови, они стали поднимать пистолеты. Но в эту секунду Коршун прошептал в самое ухо Сихонову:

– Если они двинутся, я отделю твою башку от тела! Мне терять нечего!

Действительно, это было так, Коршуну терять было нечего, ведь Тимур только что собирался отправить его к праотцам за то, что тот упустил Ингу. Сихонов никогда не оставлял в живых свидетелей. По его правилам, в делах никогда не должно быть тех, кто мог привести к нему полицию. Если бы он мог обходиться без подельников, он бы делал все сам, но, к сожалению, не все получалось так, как хотелось. Зная отчаянный нрав Коршуна, Сихонов не всегда понимал, чего от того можно ожидать в следующую минуту. Такая непредсказуемость подельника не нравилась Тимуру, потому что сам он был таким же непредсказуемым. И сейчас, стоя с ножом у горла, он не был уверен, что Коршун будет последователен в своих действиях. Не выдвигая никаких дополнительных условий, он произнес только то, что произнес, и Тимур руками показал подручным, чтобы они не двигались. Те оцепенели. Сихонов ждал. Коршун дышал ему в ухо. Так продолжалось минуты две. В голове у Коршуна медленно созревало решение. Такая медлительность не нравилась Тимуру. Она усиливала его беспокойство, потому что не благоприятствовала его планам. Погашая в себе ярость и боль на горле от лезвия ножа, Сихонов спросил:

– Что дальше?

– Пусть медленно положат стволы! – ответил Коршун.

– Стволы на землю! – вытягивая шею, распорядился Сихонов.

Медленно подручные положили пистолеты возле себя. Коршун снова сказал в ухо Тимуру:

– Вторые экземпляры – тоже! – Он требовал со знанием дела.

– Вторые стволы! – повторил Сихонов.

Неохотно задрав штанины, подручные вытащили вторые пистолеты и аккуратно положили рядом с первыми. Можно было попытаться не подчиниться требованиям Коршуна, а выставить собственные условия, но в этом случае непредсказуемость подельника не давала никаких гарантий Сихонову. Коршун, отчаявшись, просто чиркнет ножом ему по горлу, и все. А что произойдет после этого, Тимур уже не будет знать. Впрочем, догадаться можно было. Коршун всегда был шустер, как веник. По большому счету, Сихонов не предполагал, что после взрыва на АЗС Коршун останется живым. Уверен был, что от того останутся одни обгорелые подошвы, однако этого не случилось. Даже царапины не получил, не говоря уже об ожогах. Умен. И теперь опять пытается выжить. Но как раз этого ему нельзя позволить.

– Ножички – на землю! – сказал Коршун Тимуру, сильнее вдавливая нож в гортань.

Казалось, что лезвие надрезало хрящи гортани. Тимуру было трудно говорить, он захрипел. Коршун чуть ослабил нажим ножа, и Сихонов сипло посоветовал:

– Ты осторожнее. Не переусердствуй.

Рука Коршуна с ножом задрожала, он повторил:

– Ножички, я говорю!

– Положить! – распорядился подручным Тимур.

Достав ножи, поглядывая зло на Коршуна, подручные положили их у ног. В другом положении Сихонов одним поворотом мощного плеча раздавил бы Коршуна, как козявку. Но сейчас любое его неосторожное движение могло привести к непоправимым последствиям.

– Пусть отойдут на пять шагов! – сказал Коршун.

– Да! – кровенея лицом, выдохнул Сихонов.

Попятившись от оружия, подручные отсчитали в уме шаги. Смотрели на Коршуна как на смертника, каждый из них думал, что никуда тот не денется. Ждали момента, когда смогут кинуться к оружию и разорвать парня на куски. Не сомневались, что такой момент скоро наступит. Сихонов тоже был уверен в этом. Просто всему свое время. Коршун пытается продлить себе жизнь, цепляется за нее, но Тимур уже видел, как тело парня бьется в конвульсиях на земле и как он захлебывается собственной кровью. Сжимая пальцы в кулаки, Сихонов не чувствовал рук. Они висели как плети. Его мощные руки, которыми он способен был переломить хребет любому. Но этими руками он не мог пошевелить сейчас, потому что нож у его горла оказывался сильнее.

– Пусть отвернутся мордами в другую сторону! – проговорил Коршун, и в ухе у Тимура зазвенело от его голоса.

– Да! – снова выдохнул Сихонов.

Вперевалку подручные повернулись спинами.

– А теперь мы с тобой медленно пошли вправо, к углу дома! – сказал Коршун. – И давай без придури – нож очень острый, войдет, как в масло!

Тихо они двинулись вправо. От всякого резкого движения нож в руке Коршуна, висевшего на плечах Тимура, дергался и резал кожу на горле Сихонова, выдавливая капли теплой крови. Пока они двигались к углу дома, подручные дергались и поворачивали головы. И Коршуну приходилось окорачивать их:

– Стоять, козлы, иначе ему крышка! Харями не крутить!

Подельники замерли, а Тимур и Коршун скрылись за углом. Но в ту секунду, когда Тимур и Коршун скрылись за углом, подручные бросились к своему оружию. И в ту же секунду Коршун резко нажал на нож и провел им по горлу Тимура. Схватившись руками за разрезанное горло, захрипев, захлебываясь собственной кровью, Сихонов рухнул на землю. Забился в конвульсиях. Выбежавшие из-за угла дома подручные не увидели Коршуна. Его след простыл. Метнулись туда-сюда, спотыкаясь на обломках дома, но Коршун исчез, как будто его не было. Разъяренные, вернулись к телу Сихонова. Тот лежал в луже крови. Красивый новый костюм покрылся ее пятнами. Подручные ничего не сказали друг другу, даже не переглянулись между собой. Затравленно кинули взглядами вокруг и тихо скрылись. Утро отступало перед натиском ясного летнего дня.