Наемник

Глава 1

Оливия

— Ливви, — произносит Джейн, стоило мне открыть дверь. — У тебя есть кофе? У меня закончилось.

У неё всегда всё заканчивалось, но я никогда не отказывала ей в помощи. Джейн приходилось нелегко, и кто-то должен был о ней позаботиться.

— Конечно. Давай я принесу.

Я оставляю дверь открытой, ставлю контейнер с пирожным для детей на кофейный столик и иду на кухню. Я живу здесь уже два года, поэтому привыкла держать дома всё самое необходимое. Джейн работает стриптизёршей, и она не всегда хорошо зарабатывает, поэтому я и предложила ей переехать ко мне, чтобы она могла вложить заработанные деньги в учёбу.

Покупка продуктов всегда на мне, к тому же я практически целыми днями работаю в больнице, поэтому мы не особо мешаем друг другу.

Правда Джейн как-то призналась, что не планирует сделать что-то выдающееся за свою жизнь, поэтому не видит смысла в учёбе. И не один из моих доводов так и не заставил её усомниться в своём решении, и мне было очень грустно от того, что она совсем не верит в себя.

Я много раз говорила ей, что главное желание, а способ для воплощения мечты в жизнь всегда нашёлся бы. Чёрт, я всё ещё выплачивала кредит, взятый в студенческие годы, который мне пришлось оформить, чтобы я могла стать детской медсестрой, и несмотря ни на что я вновь сделала бы это. Работа с детьми — это моя заветная мечта, которая стала реальностью. Тем более что я жила так далеко от тёти Люси. Она мой единственный родной человек, и я редко виделась с ней. В последнее время только на Рождество. Больница стала моей жизнью — моим домом вдали от дома.

Я наливаю себе кофе и поворачиваюсь на звук открывшейся двери, из которой выходит он. Я замираю, не в силах пошевелиться, стоило нашим взглядам пересечься.

Мейсон Кроу. Квартира 3С.

На каждом этаже располагается по три квартиры, и наши с Джейн квартиры находятся на одном этаже с квартирой Мейсона. Но Джейн повезло, потому что её спальня выходит окнами во двор, а входная дверь открывается на лестницу. Окна же моей спальни выходят как раз на его комнату. Я ненавижу его и выхожу на балкон только тогда, когда уверена, что его нет дома.

Мы лишь мельком встречаемся, когда я возвращаюсь с ночной смены. Он тихий, замкнутый и почти никогда не выходит из своей квартиры днём — это всё, что я о нём знаю.

В нём есть что-то пугающее. Вероятно, всё дело в его необычном взгляде — мёртвом. Такой взгляд встречается у людей, которым не для чего жить, нечего терять, и именно это заставляет других людей считать их опасными.

Он просто стоит и пронизывает меня своим цепким взглядом. У меня такое чувство, словно он пытается заглянуть куда-то внутрь меня, и от этого по спине пробегают мурашки. Не то чтобы мне есть, что скрывать. Я ещё один обычный человек из миллиарда таких же, который живёт в необычном мире.

У него короткие тёмно-каштановые волосы и ухоженная недельная борода. Его лицо серьёзное, но всегда располагающее. Тёмно-карие глаза, почти чёрные, пронзают меня насквозь, заставляя чувствовать себя уязвимой. Он всегда одевается во всё тёмное: от чёрной рубашки, плотно облегающей мускулистую грудь, до чёрных ботинок. От него так и веет вибрациями опасности, что приводит все мои чувства в состояние повышенной готовности. Даже несмотря на то, что он достаточно привлекателен, но мрачности в нём всегда больше. И именно это отпугивает меня.

Я всегда первая отвожу взгляд, и сегодняшний день не стал исключением.

Я слышу, как он подходит к моей двери, а потом сворачивает в сторону лестницы. Услышав, как затихли его сильные и тяжелые шаги, и только после этого подхожу к Джейн, которая всё ещё смотрит ему вслед.

Я протягиваю ей пачку кофе, только тогда она переводит взгляд на меня.

— У него просто шикарная задница, — произносит она хриплым голосом.

Я морщусь, явно не соглашаясь с ней, но о вкусах не спорят. У Джейн, всегда был дрянной вкус касаемо мужчин. Она любила плохих парней.

— Спасибо за кофе. Я твоя должница.

— Договорились.

Я забираю пирожные и запираю квартиру прежде, чем спуститься вниз и выйти на улицу. Лифт был сломан ещё с тех пор, как я переехала, и я не думала, что мистер Сиврайт в принципе собирался его когда-то починить. К счастью, я живу на третьем этаже, поэтому всё не так плохо, да и вдобавок ко всему здесь всегда чисто.

Я уже собираюсь перейти улицу, когда вижу, как грузовик Мейсона отъезжает от дома: старое, разбитое, ржавое ведро. Не то чтобы мой маленький старый «Жук» выглядел лучше. Впрочем, я использую его только для поездок к тёте Люси, потому что всё, что мне необходимо в городе, находится в двух минутах ходьбы от дома.

Я понимаю, что всё ещё пялюсь на Мейсона, только тогда, когда он слегка кивает мне и поворачивает автомобиль вправо. Затем я делаю глубокий вдох и перехожу улицу.

Больница находится всего в четырёх кварталах от меня. Я всегда пеку по пятницам, чтобы дети могли съесть что-нибудь особенное каждое субботнее утро. Что-то такое простое, как пирог или печенье, что может развеселить детей.

Я добираюсь до больницы и поднимаюсь на лифте на второй этаж, где находится детское отделение. Сиерра уже на посту, и я не могу не улыбнуться, потому что мне нравится дежурить с ней. Она легкая на подъём и всегда полна жизни, а это именно то, что нужно детям.

— Ливви, ты их слишком балуешь, — произносит она с широкой улыбкой.

— Это ты балуешься, — поддразниваю я её.

— Пожалуйста, скажи мне, что это не моя шоколадная смерть, — она подходит ближе и пытается заглянуть в контейнер.

— Хм, а тебе правда хочется это знать?

Она смеётся, взяв ручку со стойки и пряча её в карман.

— У меня сегодня начались месячные, поэтому мне нужен весь шоколад, который я смогу достать.

Я морщу нос.

— Значит, тебе повезло.

Прежде чем войти в крошечную кухню, я шепчу:

— Тебе лучше перестать тырить ручки из приёмной.

Она лишь пожимает плечами и уходит в кабинет, чтобы занять место дневной смены. Я быстро кладу пирожные на стойку и, не желая опаздывать, также прохожу в кабинет.

После того, как дневной персонал уходит, я начинаю обход. Я всеми силами стараюсь, чтобы на моём лице всегда была широкая улыбка, стоит мне войти в палату. Увидев меня, Жасмин поднимает голову и улыбается. Она лежит здесь уже больше месяца.

Я всегда хотела работать с неизлечимо больными детьми. Если ребёнок умирает, ему не нужно напоминать об этом каждый день. Я стараюсь подбодрить их и сделать их последние несколько дней наполненными лаской и любовью.

В нашем отделении сейчас лежит трое детей и у каждого из них какая-либо форма рака.

— Ливви! — восклицает Жасмин.

Её голос звучит слишком устало и кажется, что эта самая усталость прибавляет ей годы. Слишком много лет для девятилетней девочки.

— Расскажи нам анекдот.

Я начинаю измерять её пульс и температуру.

— Что сказал один глаз другому?

Я перевожу взгляд с Жасмин на Марка, на Бет, на других детей, которые лежат с ними в одной палате. Они все смотрят на меня широко раскрытыми глазами, ожидая услышать кульминацию.

Я наклоняюсь ближе к Жасмин и лёгонько щёлкаю её по кончику носа.

— Не смотри, но кажется, что-то между нами пахнет.

Они смеются над шуткой, тем самым согрев мне сердце.

— Сестра Джиллиан сказала, что вы все уже приняли душ.

— Да, — подхватывает Марк.

— Скажи мне, — произношу я, начиная измерять давление и температуру Марку. — Почему Ти-рексы такие злые?

Марк, который большую часть своей жизни провёл в больницах, просто пожимает плечами в ожидании ответа.

Я наклоняюсь ближе к нему.

— Потому что у них слишком короткие лапы, и они не могут обняться.

Я обнимаю его, осторожно, чтобы не навредить его хрупкому и измученному болезнью телу. Он обнимает меня так крепко, как только ему позволяет его ослабленное тело.

Я подхожу к кровати Бет и начинаю измерять её температуру и кровяное давление. Ей было четыре года, красивая девчушка с густыми светлыми кудрями и с огромными голубыми глазами.

— Как заставить осьминога смеяться?

Бет улыбается и качает головой.

— Нужно десять щекоток! — я слегка щекочу её, ухитряясь добиться нескольких смешков.

Когда я заканчиваю проверять и вносить новые показания в их карточки, то произношу:

— Пусть вам сегодня приснятся сладкие сны. Я ухожу. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Ливви, — произносят они все вместе.

Это кажется обычным делом — уложить детей спать, но это далеко не всегда означает их спокойный и мирный сон. Они почти не спят из-за непрекращающейся боли, которую они испытывают, и по ночам кажется, что их боль усиливается в разы. Мы стараемся укладывать их спать так, как укладывают спать обыкновенных детей в обычной жизни.

***

В субботу вечером я как обычно открываю дверь своей квартиры, и когда Мейсон открывает свою дверь, я почти закрываю свою. Снова. Сегодня никаких признаков Джейн.

Я быстро захлопываю дверь, а затем бросаюсь к лестнице. Я чувствую его прямо у себя за спиной, а его тяжёлые шаги действуют мне на нервы. Не знаю, что меня так пугает в этом человеке, но это раздражает.

Когда я достигаю первого этажа, я почти срываюсь на бег, чтобы убежать от его подавляющего присутствия, которое словно физически исходит от него всё сильнее с каждым его шагом. Я пробегаю через двойные двери, и холодный зимний воздух тут же ударяет мне в лицо. Я не оглядываюсь по сторонам в надежде не увидеть его и спешу перейти дорогу.

И тут до меня доносится приглушённый крик, и, быстро оглянувшись через плечо, я лишь мельком успеваю увидеть Мейсона, бросившегося ко мне со всех ног, прежде чем что-то врезается в меня.

Острая как бритва боль пронзает мою левую ногу, а затем моё тело переворачивается. Проходит всего секунда.

Одна секунда.

Я сильно ударяюсь головой и плечом о лобовое стекло, которое моментально разбивается от силы удара, хотя, может, это было и не стекло, а я сама? Мучительная боль накрывает меня.

Визг шин и пронзительные крики наполняют воздух, и лишь смутная мысль о том, что меня только что сбила машина, всплывает в голове.

Автомобиль резко останавливается, что заставляет моё тело безвольно скатиться вниз. Я падаю на землю перед машиной, и стоит мне коснуться холодного асфальта, как мне кажется, что сразу миллионы осколков стекла пронзают меня насквозь.

Изумлённо я замечаю, как по асфальту растекается кровь. Моя кровь.

— Оливия!

Я слышу своё имя, но не могу поднять голову. На мгновение я оказываюсь запертой в пузыре из боли и шока, где всё вокруг меня меркнет. Звуки кажутся приглушёнными, а моё зрение становится всё более неясным, и очертания всего и вся кажутся расплывчатыми. Удивительно, но в какой-то момент боль начинает утихать. Страх пронзает меня, но я пытаюсь убедить себя, что всё будет хорошо, хотя в глубине души понимаю, что это не так.

Кто-то приседает рядом со мной, и я слышу, как его низкий голос прорывается сквозь пузырь. Я слышу, как он называет адрес, и чувствую его руку на своём плече.

— Не волнуйся, они уже едут. Просто лежи спокойно.

— Чёрт, моя машина, — слышу я другой невнятный голос.

Потом раздаются новые шаги, но они не такие уверенные, как у Мейсона. Человек, шатаясь, подходит ближе, а потом кто-то тянет меня за волосы.

Мейсон тут же вскакивает, и я перестаю ощущать, что кто-то дёргает меня за волосы.

Это последнее, что я чувствую, когда мои веки тяжелеют. Я моргаю всё медленнее и медленнее, пока мои глаза не закрываются окончательно.

Глава 2

Мейсон

Сидя в приёмной, я чувствую, как моя левая нога не переставая дрожит. Я ненавижу больницы. Я ненавижу этот запах и яркий свет. Я ненавижу всё это. Это всего лишь маскировка смерти. Сильный, чистый запах маскирует зловоние смерти. Яркий свет ослепляет вас словно оберегая от боли, горя-смерти.

Оливия.

Я всё время вижу, как эта машина мчится на неё. Мой долбаный мозг продолжает проигрывать это снова и снова. Машина врезалась в неё. Стекло. Кровь.

Пьяный ублюдок. Он был так пьян, что даже не понял, что натворил. Он проснётся и не вспомнит, как её тело рухнуло на землю. Он не вспомнит, как наступил ей на волосы.

Чёрт, там было так много крови!

Я встаю и в сотый раз подхожу к стойке регистрации. На этот раз мне даже не нужно спрашивать, есть ли какие-нибудь новости.

Женщина за стойкой регистрации быстро говорит:

— Извините. Доктор подойдёт к вам, как только сможет.

Я уже слышал эти слова миллион раз. Это просто ещё один способ для них попытаться ослепить вас, чтобы вы не видели, что происходит на самом деле.

Да, вы беспокоитесь, но у вас всё ещё есть надежда. До той секунды, пока доктор не покачает головой и не скажет вам, что он сделал всё, что мог, но было уже слишком поздно, вы цепляетесь за надежду, пока вам не нанесут смертельный удар.

Вместо врача ко мне подходит медсестра. Я вижу, что она плачет, и это наполняет моё сердце страхом.

Оливия не может умереть. Она слишком молода. Она одна из самых прекрасных девушек. Этот мир нуждается в её свете, иначе его поглотит тьма, которую носят с собой такие люди, как я.

— Сэр, насколько я понимаю, вы ждёте новостей об Оливии Николс?

По выражению её лица я уже вижу, что она не собирается давать мне никакой информации.

— Я её сосед. Я был там, когда произошёл несчастный случай. Я просто хочу знать, всё ли с ней в порядке.

Я возвращаюсь на своё место и беру сумку, которая была у Оливии с собой.

— Это её.

— Вы не член семьи, — произносит медсестра.

Я протягиваю ей сумочку.

— Вы можете просто проследить, чтобы она получила свои вещи?

— Когда она придёт в себя после операции, я прослежу, чтобы она всё получила.

Я киваю, благодарный ей за ту малую крупицу информации, которую она мне подсунула. По крайней мере, Оливия всё ещё жива.

Я возвращаюсь в свою квартиру. Нет никакого смысла пытаться выследить этого ублюдка, которым я должен заняться. Мне придётся подождать ещё неделю, прежде чем у меня снова появится такая возможность.

Вернувшись домой, я быстро принимаю душ. Потом я чувствую беспокойство. Я привык выходить по ночам и работать — избавлять мир от монстров. Я имею дело со смертью. Убийца. Киллер. Наёмник. У меня много имён. То, что я делаю, считается неправильным в глазах большинства людей, но для тех немногих, кому я помогаю, я — надежда. Я убиваю виновных. Я убиваю монстров, которые охотятся на слабых.

Раньше я работал в социальных службах. Я видел, как женщины бросают своих детей, потому что они слишком слабы, чтобы уйти от своих мужей или бойфрендов. Я видел, как из-за ублюдков, которые запугивают и процветают на страхе тех, кто не может защитить себя, разрушаются семьи.

Я пообещал МакКензи, что буду разбираться с монстрами. Хотя я и подвёл её, я не нарушу своего обещания.

Мысленно я всё время вижу, как Оливия выходит на улицу, не обращая внимания на быстрое движение. Я чувствую себя отчасти виновным в том, что эта машина сбила её. Я знаю, что она побаивалась меня. И если бы меня не было рядом, она, возможно, была более внимательной переходя дорогу. Может быть тогда, она заметила бы того пьяного водителя.

Глава 3

Оливия

Мир напоминает яркое пятно, а во рту так пересохло, что язык кажется распухшим. Я делаю глубокий вдох, и ноздри наполняет запах антисептических средств, а грудь пронзает тупая боль.

Глаза отяжелели, но я с трудом открываю их, щурясь и глядя по сторонам. Яркий свет, больничный запах, приглушенные звуки — всё это так знакомо. Я заставляю себя сесть, и острая боль пронзает ноги. Я жду, пока боль утихнет, прежде чем стянуть с себя одеяло. Моя левая нога туго обмотана гипсом.

— Эй, — шепчу я, прежде чем прочистить горло.

Я тянусь к кнопке рядом с больничной койкой и нажимаю её, вызывая медсестру.

Я помню несчастный случай лишь отрывками. Но этого достаточно, чтобы понять, что меня сбила машина.

— Ливви, ты снова вернулась в мир живых, — произносит медсестра.

Я не помню, чтобы видела её раньше, но, с другой стороны, больница слишком большая, чтобы знать весь персонал.

— Как давно я здесь?

Я откидываюсь на подушки, устав от попыток пошевелиться.

— Ты два дня была без сознания. Доктор Мартин придёт и проверит тебя через минуту.

Я поднимаю руку, чтобы как обычно убрать волосы назад, заправив их за уши, но чувствую повязку. Мои пальцы движутся по грубой материи, покрывающей половину моего лица, с настойчивостью, которая скорее исходит из паники.

— Моё лицо? — слова звучат хрипло и напряжённо.

Я перевожу взгляд на медсестру и вижу в её глазах жалость. Должно быть, она новенькая. Одна из первых вещей, которым нас учат, — это никогда не показывать жалость. Вы должны быть хладнокровны и спокойны при любых обстоятельствах — иначе вы можете заставить пациента паниковать ещё больше. Именно это я делаю сейчас.

— Что не так с моим лицом? — спрашиваю я громче.

Я оглядываюсь в поисках зеркала, но его нигде нет.

— Принеси мне зеркало!

— Ливви, — говорит медсестра, и я отчетливо слышу панику в её голосе.

Я сбрасываю с себя одеяло и с трудом добираюсь до края кровати. Я позволяю левой ноге безвольно висеть в воздухе, и отталкиваюсь правой. Гипс тяжелый, и я практически падаю с кровати.

Медсестра протягивает руки, чтобы поймать меня, но я отталкиваю её. Я хватаю капельницу и использую её как костыль, игнорируя боль, которая начинает пульсировать в ноге. Я шаркаю к унитазу и хватаюсь за раковину, чтобы не упасть.

Моё дыхание быстро пробегает по губам, высушивая их ещё больше. Мои глаза находят зеркало, и на мгновение я ошеломлённо смотрю на совершенно белую повязку. Дрожащей рукой я дотягиваюсь до своего лица и начинаю снимать бинты.

— Оливия! — я слышу, как кто-то огрызается.

Я продолжаю стягивать повязку, и ужас пронзает мою душу, когда я вижу пересекающиеся швы от края носа до кончика уха.

Моё дыхание ускоряется, пока не превращается в хрипы. Слёзы размывают представшую ужасную картину передо мной, а затем чья-то твёрдая рука берёт меня за руку.

— Возвращайся в постель.

Я смотрю на другую медсестру — постарше и опытнее. В её глазах нет жалости. Она выглядит нетерпеливой, и это почему-то немного успокаивает меня. Если она сердится на меня, значит, ей всё равно. Я не красавица для неё, но и не уродина. Я просто пациентка, которая оторвала её от других дел. Она меня не видит, и это успокаивает.

Я хочу, чтобы физическая и душевная боль поглотили меня целиком, пока я не стану невидимой для всех.

Глава 4

Мэйсон

Шесть месяцев спустя…

У меня нет предпочтительного способа убийства. Я просто выбираю тот, что проще всего. Я не получаю удовольствия от того, что лишаю кого-то жизни, но меня утешает тот факт, что в мире станет на одного монстра меньше.

Перед тем как уйти из социальной службы, я составил досье. Назовём это списком возмездия. Я, должно быть, потратил почти год, чтобы собрать всё вместе — файлы о монстрах.

Весь этот путь занял больше времени, чем я думал. То, что должно было занять несколько месяцев, превратилось в годы.

Когда я начинал, их было всего двадцать три. Легче всего было позаботиться о наркоманах и тех, кто был пойман на нелегальном дерьме. Было легко замести следы.

Сейчас их осталось всего четверо. Худших я оставил напоследок. Эти четверо мужчин не алкоголики и не наркоманы. Они из тех, кто казались идеальными, но за закрытыми дверями они становились совершенно другими

Отец Маккензи — один из них. Аманда Хейвуд убила свою собственную дочь, прежде чем направить пистолет на Гранта Хейвуда. А затем она покончила с собой. В глазах закона Аманда была жестокой супругой и матерью, а всё потому, что больше она не могла вынести и дня в непрекращающимся аду. Она была очень слаба. Смерть была для неё предпочтительнее, чем жестокое обращение Гранта Хейвуда.

Если бы Аманда не доверилась мне, я бы осудил её так же, как и все остальные. Но за неделю до того, как она сдалась, она открылась мне. Это был уже девятый визит Маккензи в больницу в этом году. Аманда показала мне свои синяки. Она рассказала мне обо всех ужасах, которые Грант творил с ней и их дочерью, и, хотя доказательства были налицо, Грант был неприкасаем. Он был генеральным директором преуспевающей компании. Он участвовал в благотворительности. В глазах всего мира он был совершенством.

Теперь он прикован к инвалидному креслу, и люди жалеют его. Бедняга потерял жену и дочь, а пуля, которая должна была убить, парализовала его.

Некоторые подумают, что это достаточное наказание, но я не согласен с этим. Никакое наказание не будет достаточным для того, чтобы искупить причинение боли ребенку.

Я пообещал Маккензи позаботиться об этом чудовище. И я собираюсь сдержать данное обещание.

Я провел последние два часа, наблюдая за Хейвудом. Он плавает три раза в неделю в элитном клубе. Проще всего было бы утопить его, но рядом с ним находился физиотерапевт, который работает с ним, так что это нарушает мои планы. Мне придётся найти другой способ.

Я не видел Оливию с тех самых пор, как произошел несчастный случай. Не то чтобы у меня было время беспокоиться о ней, но после аварии она не выходит у меня из головы. Иногда в квартиру заглядывает женщина лет сорока пяти.

Я поднимаюсь по лестнице и, добравшись до своего этажа, с удивлением обнаруживаю, что дверь квартиры Оливии открыта. Джейн стоит в дверях и заглядывает внутрь.

— Так ты вернулась? — спрашивает Джейн.

Это заставляет меня остановиться и заглянуть в квартиру.

Каждый раз, когда я видел Оливию, я считал её прекрасной. Она была здоровой, энергичной — живой.

Мы встречаемся взглядами впервые с момента аварии, и я не вижу ничего от той жизни, которая раньше буквально сочилась из неё.

Её светлые волосы безжизненно свисают на лицо. Она смотрит на меня из-под прядей волос, но на этот раз она не первая, кто прерывает зрительный контакт. Я. Не знаю, что заставляет меня отвернуться, но я иду к своей квартире, открываю дверь и захожу внутрь.

Я бросаю ключи на старый стол. Единственная мебель в моей квартире — это стол, один стул и кровать в комнате. Ещё небольшой барный холодильник для самого необходимого.

Я иду прямо в ванную и раздеваюсь, прежде чем включить воду и войти в душ.

Закрываю глаза и позволяю воде течь по мне, и вот тогда я понимаю, почему разорвал контакт с Оливией. На этот раз в её глазах не было страха. Там было только отчаяние. Я почувствовал, как её темнота взывает ко мне.

Глава 5

Оливия

Шесть месяцев прошло с тех пор, как меня сбила машина. Всё, что я помню о последних ста восьмидесяти днях, — боль.

Боль, когда я улыбаюсь или ем.

Боль, когда я вижу своё отражение в зеркале или окне.

Боль от того, что я не могу работать с детьми, потому что я уродина.

Мне пришлось уйти из больницы. Не то чтобы меня уволили. Бинты сняли уже после первой операции. Но зайдя в палату к детям я увидела страх в их глазах. Некоторые даже отворачивались. Мне было так больно видеть, что они боятся меня. Я жила ради их улыбок, когда входила в палату. Раньше я была единственной, кто их утешал… а теперь ничего.

Раньше я жила в сказке, но теперь я стала чудовищем, а не принцессой.

Слушанье было настоящим кошмаром. Судья просто посмотрела на моё изуродованное шрамами лицо и лишила пьяного водителя прав. Этот человек отделался лишь лишением прав и двумя месяцами общественных работ. Он разрушил мою жизнь, в то время как его жизнь продолжается, потому что он брат какого-то крупного городского инвестора.

Это ужасно — чувствовать себя жертвой. Вы не можете контролировать свою жизнь, и всё, что вы можете сделать, это беспомощно наблюдать, как она утекает сквозь пальцы. Вы чувствуете себя уязвимым и потерянным, плавая в океане страха, и в этот самый момент даже закон не встаёт на вашу защиту. Они должны были наказать его, запереть в какой-нибудь глубокой, тёмной яме, но вместо этого он на свободе, а я взаперти. Никто не боролся за меня. Ужасно чувствовать себя жертвой, но ещё более невыносимо чувствовать себя изуродованным монстром, за которого не стоит бороться.

Я не выхожу из квартиры днём. Днём я сплю, а ночью бодрствую. Темнота многое скрывает, в том числе и шрамы на моём лице.

Трудно уследить за днями, когда живёшь ночью. Они просто кажутся размытыми на заднем плане, если ваш мир состоит только из серого и чёрного — нет больше никакого света.

Человек, который разрушил мою жизнь, может гулять на солнце, в то время как я должна прятаться во тьме.

Я хочу, чтобы он умер. Я хочу, чтобы он заплатил за то, что сделал со мной.

Я перевожу взгляд на окно напротив. Я наблюдала за Мейсоном. Он никогда не закрывает шторы. Он несколько раз ловил мой взгляд, а потом всё, что он делал, это просто смотрел на меня.

Я наблюдаю за Мейсоном, и мне интересно, что он делает по ночам. Куда он уходит? В основном, я задаюсь вопросом, убивал ли он когда-нибудь кого-нибудь. Я удивляюсь этому, потому что это единственное, что приходит мне в голову. Убить Джона Брауна, пьяницу, который украл у меня мою сказку.

Я должна была встретиться с кем-то, поговорить о несчастном случае, справиться со шрамами. Я думаю, что сама мысль о том, что разговоры способны унять боль была смешной. Как, чёрт возьми, разговоры смогут затянуть шрамы? Сидя на диване в офисе какого-то незнакомца, вы не повернёте время вспять.

Я мечтаю о том, как смогу отомстить Джону Брауну. Проходят часы, и мне снится, как я толкаю его под поезд или запираю в багажнике машины, чтобы он медленно умирал, пока я буду ездить с ним, зная, что он умирает медленной и мучительной смертью.

Сначала эти мысли шокировали меня. До сих пор я никогда не была жестоким человеком. Теперь насилие приняло во мне живительную форму. Оно дышит… медленно… вдыхает и выдыхает — и каждый его вдох проходит сквозь меня. Оно превратилось в завывающий ветер в моём сознании.

Не то чтобы у меня хватило духу убить этого ублюдка. Мне просто нужно время от времени вставать. Моя постель стала алтарём, на котором приносятся в жертву все мои мечты и надежды. Каждый божий день я прячусь под одеялами, чувствуя, как они ускользают всё дальше и дальше от меня.

Если я не встану, мне не придётся смотреть на себя в зеркало, поэтому всё, что я делаю, это лежу здесь, глядя в окно, на комнату Мейсона.

Ранним утром он входит в мою комнату. Он смотрит в мою сторону, и я знаю, что он видит меня. Интересно, что видит Мейсон, когда смотрит сюда? Видит ли он зверя, прячущегося под одеялом, или он видит жалкую маленькую девочку, которая отказалась от жизни? В любом случае, он видит что-то, что заставляет его продолжать смотреть в мою сторону.

Я хочу, чтобы он прекратил это. Я не хочу, чтобы меня видели.

Глава 6

Мейсон

Это странно… скучать по кому-то, кого ты на самом деле не знаешь. Я скучаю по свету, которым Оливия освещала моё тёмное существование.

Я наблюдаю за ней уже две недели, и за это время девушка ни разу не ходила на работу. Всё это время она просто лежит в своей постели. Я не знаю, почему она до сих пор не вышла на работу. В тот единственный раз, когда я видел Оливию, я не увидел ничего плохого. Она выглядела так, как будто излечилась от травм, полученных в результате несчастного случая.

Но прошло уже несколько месяцев, и в её желании спрятаться ото всех не было ничего здорового. Не то чтобы моя жизнь была ведром солнечного света.

Повинуясь внезапному порыву, я выхожу из своей квартиры и направляюсь к её. Я стучу в дверь и жду. Я понятия не имею, что скажу, когда она откроет дверь. Через несколько секунд я стучу снова, но вместо Оливии дверь открывает Джейн.

Я тяжело вздыхаю, я явно не хочу видеть Джейн. Но она слишком грузная, чтобы её можно было не заметить

— Лив не открывает, — говорит она, прислоняясь к стене. — У меня есть запасной комплект ключей от её квартиры.

Я просто смотрю на неё, не зная, захочет ли она впустить меня.

— Я хочу посмотреть, нет ли у неё немного бекона. Я сегодня не в настроении для готовки.

Я хмурюсь, когда Джейн исчезает в своей квартире, и не могу не думать о том, что Джейн — последний человек, который должен иметь запасные ключи от квартиры Оливии.

Она возвращается и отпирает дверь Оливии. Как будто она хозяйка, девушка входит и идёт прямо к холодильнику. Я смотрю, как она достаёт оттуда продукты, прежде чем войти в гостиную.

— Чёрт возьми, здесь только бекон из индейки. Это просто необходимо, — бормочет Джейн.

Я игнорирую её и оглядываюсь. Здесь уже не так чисто, как раньше. Раньше каждый раз, когда я заглядывал в квартиру, можно было видеть, как блестит кофейный столик. Теперь он покрыт слоем пыли. Я снова смотрю на кухню и вижу груду старой посуды. Пустые кофейные кружки валяются на кухонной стойке.

Я не знаю, почему я здесь. Не то чтобы мы были друзьями. Может быть, потому что я чувствую, что несчастный случай отчасти произошёл и по моей вине? Кто знает?

Джейн бросает ключи на стойку и собирает в охапку всё, что только что взяла из холодильника.

— Ключи оставь себе. В холодильнике больше нет ничего, что мне было нужно, но Оливия больше не ходит по магазинам.

Я смотрю, как Джейн уходит, и просто качаю головой. Стервятник — вот кто эта женщина. Я беру ключи со стойки, кладу их в карман и медленно иду в сторону спальни.

До аварии Оливия боялась меня. Я ненавидел её, но это было необходимо, чтобы держать её подальше от моей жизни.

Забавно, я присоединился к социальным службам, потому что хотел что-то изменить. Я хотел помочь детям, которые застряли с худшими из худших из возможных родителей. Я хотел помочь этим бедным детям выбраться из тьмы на свет, но их тьма поглотила и меня целиком. Теперь место, где мне удобнее всего, — во тьме.

Я знаю, что Оливия работала в больнице неподалеку отсюда. Очевидно, её форма выдавала это, но я слышал, как она говорила с Джейн о детях, с которыми работала. Она работала с неизлечимо больными, но всё же продолжала озарять всё вокруг своим светом — словно давая этим бедным детям проблеск рая.

Раньше она была ангелом-хранителем.

Я останавливаюсь в дверях спальни и смотрю на беспорядочный комок одеяла с маленьким свёртком под ним.

Я прочищаю горло, и это всё, что нужно, чтобы одеяло отлетело в сторону и широко раскрытые глаза Оливии находят мои. Она открывает рот, и я вижу, как краска отливает от её лица.

Я вижу красные отметины, почти как вены, вплетённые в её фарфоровую кожу — и наконец понимаю, почему она пряталась.

Я не видел повреждений, нанесённых аварией под всей той кровью. В тот день, когда она вернулась домой, волосы девушки закрывали шрамы. Теперь я ясно вижу каждый шрам, болезненно запутанный, покрывающий половину её лица. Один шрам начинается в уголке верхней губы, и он тянется через щёку, создавая впечатление, словно она вот-вот улыбнётся. Он доходит до самого её уха. Это самый длинный из шрамов.

— Джейн, — говорю я, и мой голос звучит хрипло.

Я прочищаю горло и понимаю, что хриплю, потому что меня переполняют эмоции. Помимо чувства вины, я испытываю чувство сопереживания. Но в основном я чувствую, как волна чрезмерной защиты захлёстывает меня. Кто-то должен присматривать за этой женщиной, потому что она не в состоянии сделать это сама.

— Джейн оставила твои ключи после того, как вычистила холодильник, — говорю я, и на этот раз мой голос звучит напористей. — Тебе нужно встать.

Её глаза больше не широко раскрыты, но вместо этого наполнены тем же отчаянием, которое я видел, когда она вернулась, — отчаяние, которое танцует в тени, заманивая тебя в яму, из которой ты не можешь выбраться.

И будь я проклят, но она зовёт меня. Это так громко и ясно, что я не могу игнорировать это. Оливия зовёт ту часть меня, которая просто хочет помочь, и я знаю, что не смогу оставить её тонуть в этой депрессии.

Глава 7

Оливия

Я всё ещё в шоке от того, что Мейсон Кроу стоит в моей спальне. Несколько месяцев назад одного этого было бы достаточно, чтобы вселить в меня страх. Теперь я смотрю на него, чувствуя раздражение и смущение.

— Какого чёрта ты здесь делаешь? — произношу я, вставая.

Мои ноги онемели от недостатка физических нагрузок.

Он удивляет меня ещё больше, когда подходит ко мне, и я застываю в ужасе, когда он тянется к моему лицу — к покрытой шрамами стороне. Он убирает волосы, и я едва чувствую, как его пальцы скользят по моей щеке.

— Как только рана заживёт, она не будет красной. Почему ты перестала работать? — спрашивает он так, как будто мы были друзьями.

Жизнь возвращается в моё потрясенное сознание, и я отступаю от него.

— Это не твоё дело. Убирайся, — выплёвываю я ему эти слова.

— Когда ты в последний раз ела что-нибудь приличное? — спрашивает он, всё ещё игнорируя мой гнев.

Я не понимаю, почему он здесь. Какого чёрта его волнует, поела я или нет?

— Мейсон, — я впервые произношу его имя, заставляя нас обоих замереть.

Эмоции бурлят в моей груди, и это заставляет мир сжиматься, до того момента пока мы не остаёмся одни.

— Пожалуйста, уходи, — шепчу я, когда его присутствие становится невыносимым.

Он медленно кивает, его взгляд слишком напряжён, и я не могу выдержать его, а затем он поворачивается и уходит.

Мои глаза бегают по его широким плечам и мускулистой спине. Он выглядит таким сильным, и на какое-то странное мгновение я задаюсь вопросом, достаточно ли он силен, чтобы нести меня, потому что я недостаточно сильна, чтобы идти.

Я сажусь на кровать и смотрю на то место, где только что он стоял. Я всё ещё чувствую его лёгкое, как пёрышко, прикосновение к своей щеке. Он дотронулся до моих шрамов, как будто они ничего не значат. Я не видела ни страха, ни отвращения в его глазах.

Он посмотрел на меня, как всегда. Он всё ещё видит ту Оливию, что была до аварии, и внезапно для меня стало очень важно, что он продолжил видеть во мне ту самую Оливию.

Глава 8

Мейсон

Я снова помешиваю пасту, чтобы она не прилипла, а затем проверяю курицу. Я давно не готовил еду, хотя раньше любил это. И до сих пор люблю. У меня просто нет никого, для кого можно было бы что-то приготовить.

Мои мысли возвращаются к Оливии. Это был шок, видеть её шрамы, но я думаю, что сохранил самообладание. По крайней мере, я надеюсь, что так и было. Даже со шрамами она всё ещё красива. Я думаю, это потому, что я знаю, насколько она красивый человек внутри. Даже несчастный случай не смог отнять у неё этого.

Я всё ещё вижу, как свет борется за то, чтобы зажечь жизнь в её глазах, и, да поможет мне Бог, я снова заставлю их гореть, диким огнём.

Но сначала мне необходимо накормить её нормальной едой, а затем я медленно вытащу её из темноты, в которую она себя загоняет.

Когда я заканчиваю жарить курицу, я сливаю макароны. Я смешиваю всё вместе, пока не получается сливочный цыплёнок Альфредо. Я наполняю три контейнера, затем удостоверяюсь, что плита выключена, прежде чем отнести контейнеры к Оливии.

Я отпираю дверь и, оказавшись внутри, пинком захлопываю её за собой. Поставив еду на стойку, я быстро мою посуду.

Оливия выглядывает из-за угла и ловит мой взгляд. Я смотрю, как она хмурится.

— Опять ты, — шепчет она, осторожно подходя ближе.

Я знаю, что она мне не доверяет, но со временем это изменится.

— Я приготовил поесть, — говорю я, ставя на стойку две чистые тарелки, две вилки и два стакана воды.

Выдвигаю табуретку и сажусь. Она просто смотрит, как я накладываю еду в оба блюда. Пододвигаю одну к её стороне стола, а другую поближе к себе. Я начинаю есть, надеясь, что она присоединится ко мне.

— Но почему? — шепчет она, садясь напротив меня.

— Мне нужно поесть, и тебе тоже, — говорю я между укусами.

Вилка застывает на полпути к моему рту, когда она берёт свою и протыкает кусок курицы. Я смотрю, как она подносит еду ко рту, а потом откусывает кусочек. Только когда она начинает жевать, я понимаю, что смотрю на неё. Мне приходится подавить улыбку, когда она быстро откусывать ещё один кусочек.

Это первая победа для меня. По крайней мере, она поела.

Мы едим молча, и я радуюсь, когда она доедает всё, что лежит на тарелке. Она очень похудела, и ей нужно снова набрать вес.

Не говоря ни слова, я встаю и мою тарелки и стаканы. Я оставляю их на сушилке, а остальные контейнеры ставлю в холодильник.

Останавливаюсь, чтобы посмотреть на неё, и вижу, как в её карих глазах крутятся вопросы.

— Ты важна… — шепчу я, прежде чем подойти к двери. Не оглядываясь, я открываю её и запираю за собой.

Я смотрю на ключи, только сейчас осознав, что она не просила их вернуть.

Глава 9

Оливия

Три ночи подряд. Он приносил мне еду три ночи подряд. Мы только и делаем, что едим, а потом он уходит.

Я сегодня убиралась. Я не могу позволить ему есть в беспорядке. Сегодня вечером он забрал с собой пустые контейнеры. Я не знаю, что это значит. Придёт ли он завтра вечером, или эти три ночи совместной трапезы были разовой акцией?

Я выхожу на балкон и смотрю на парковку. Здесь не очень хороший вид, но, по крайней мере, я вышла на улицу.

Словно почувствовав мои мысли, Мейсон выходит на парковку. Он останавливается у своего старого побитого грузовика и смотрит вверх.

Каждый вечер, уходя, он поднимает голову и смотрит на меня. На человека, которым я была. На человека, которым я являюсь. На человека, которым я стала. Он видит меня… Оливию Николс.

Раньше я так боялась его глаз из-за темноты в них, но теперь они притягивают меня.

Я ошибалась, когда думала, что его глаза пусты, что он опасен, потому что ему нечего терять. Мейсон Кроу живёт во тьме, как и я сейчас. Это значит, что-то его ранило. Мейсон не такой монстр, каким я его когда-то считала. Как и я, он ранен.

Кто бы мог подумать, что я найду родственную душу в Мейсоне Кроу из квартиры 3С?

Я не знаю, что выйдет из этой дружбы, и могу ли я даже назвать её таковой.

В глубине души я надеюсь, что он придёт завтра. Я скучаю по тому, чтобы меня видели, чтобы меня слышали.

Глава 10

Мейсон

Я несу сумки вверх по лестнице и иду прямо к квартире Оливии. Последние три ночи были успешными, но теперь я повышаю ставки. Я буду готовить еду у неё и надеюсь, что она поможет. Я просто пытаюсь помочь ей справиться с повседневными жизненными делами. Она не может зачахнуть в своей постели.

Я открываю дверь и улыбаюсь. Она всё ещё не попросила вернуть ключи, что является очень хорошим знаком.

Я легонько захлопываю дверь и иду на кухню. Я кладу пакеты на стойку и начинаю вынимать продукты. Я достал котлеты и булочки для бургеров, и немного овощей, чтобы сделать салат на гарнир.

Только я распаковываю пакеты, как Оливия заглядывает за угол. Её взгляд устремляется на стойку, а затем девушка подходит ближе.

Она вымыла голову и вместо обычной футболки и шорт надела светло-розовое платье. Мои губы одобрительно приподнимаются.

— Могу чем-нибудь помочь? — спрашивает она и впервые с тех пор, как мы начали общаться, обходит стойку и входит в кухню.

Девушка подходит ко мне и, не произнося ни слова, поднимает глаза. Она едва достаёт мне до плеча, и её огромные карие глаза заставляют что-то встрепенуться в моей груди.

Если отбросить шрамы, Оливия — это всё, что я бы искал в идеальной женщине… если бы искал. Она миниатюрная и женственная. Держу пари, у неё нежная кожа.

— Мейсон? — спрашивает она, когда я всё ещё просто смотрю на неё, не произнося ни слова.

Я пододвигаю овощи поближе к ней.

— Салат.

Я хватаю сковородку и начинаю жарить гамбургеры. Мы готовим в тишине, а потом садимся и едим. Когда мы заканчиваем, она встаёт, и я смотрю, как Оливия моет посуду.

Сегодняшний вечер удался на славу.

Пока она стоит ко мне спиной, я произношу:

— Мы созданы для того, чтобы общаться с людьми. Мы не должны быть одиночками.

Она ставит последний стакан на сушилку и поворачивается ко мне лицом.

— Ты одиночка.

Я слегка киваю и встаю.

— Я им был всегда. Ты не такая, как я. Ты должна быть там, чтобы помогать людям.

Девушка хмурится, на её лбу залегает небольшая морщинка, а потом её глаза встречаются с моими. Я вижу в них искру гнева и разочарования.

— Посмотри на меня. Я же урод! Я больше не могу помогать людям.

Она опускает глаза в пол и шепчет:

— Я просто уродка со шрамами.

Я делаю два шага к ней, сокращая расстояние между нами. Подняв руку к её лицу, я беру её за подбородок. Девичьи глаза устремляются на меня, и я вижу, как они блестят от непролитых слёз.

— Нет.

Я качаю головой, а затем провожу пальцами по шрамам на её коже.

— Это всего лишь лицо, Оливия. Внутри ты всё тот же человек.

Она слегка отстраняется и качает головой. Её взгляд падает на мою грудь.

— Дело не только в моём лице, — шепчет она, и это звучит глухо от боли. — Он изранил мою душу, когда отобрал у меня моя привычную жизнь.

Я позволяю своим пальцам скользнуть за её шею и притягиваю её к себе, полу обнимая.

— Даже самое израненное сердце можно исцелить, Оливия. Жизнь проходит с тобой или без тебя. Это твой выбор, ты можешь вернуть свою жизнь обратно или оставить всё как есть.

Я кротко целую её в макушку, а затем ухожу. Я выхожу из её квартиры и всем сердцем надеюсь, что она услышала меня.

Только время покажет, готова ли она бороться за свою жизнь.

Глава 11

Оливия

Прошло уже две недели с тех пор, как мы начали есть вместе. Сегодня вечером я иду в магазин, так что я постаралась изо всех сил, чтобы скрыть шрамы за слоем макияжа. Я чувствую себя виноватой, что Мейсон покупает всю еду.

Прошло семь месяцев с того несчастного случая, и я чувствую себя ужасно взвинченной. Будут ли люди пялиться?

Я даже уложила волосы так, что половина их свисает на покрытую шрамами сторону. Я смотрю в зеркало и на мгновение почти представляю, что под волосами и слоем косметики нет никаких шрамов.

Я хватаю свою сумку и иду к входной двери. Такое чувство, что каждый мой шаг весит целую тонну. У меня так сдавливает грудь, что каждый вдох словно вдавливается в легкие. Я боюсь мира за своей дверью.

Я знаю, что должна это сделать. Я должна снова начать выходить. Рациональная часть меня знает это, но изувеченная часть меня боится быть отвергнутой миром, который я когда-то так любила.

Хотя я и выплатила большую часть своего студенческого долга, но у меня всё ещё осталось немного. Я больше не получаю ту потрясающую зарплату, которую получала в больнице, и у меня нет огромного дома, чтобы жить в нем. Я также не могу вернуться к тёте Люси. Дело не в том, что она не хочет меня видеть — просто я невыносимая гордячка, и я не посмею вернуться к ней. Я всё ещё хочу добиться успеха самостоятельно, но проблема в том, что я больше не знаю, как это сделать.

Может быть, я смогу найти работу, где мне не придётся общаться с людьми, что-то ночью, где я могу спрятаться за закрытыми дверями. Ведь должно же быть что-то для кого-то вроде меня.

Я медленно тянусь к двери и отпираю её. Я поворачиваю ручку со скоростью улитки, и моё сердце начинает тяжело биться в груди. Дверь со щелчком открывается, и я начинаю глубоко дышать.

— Я могу это сделать, — шепчу я, заставляя себя собраться с духом.

Я закрываю глаза и с очередным тяжелым ударом сердца рывком открываю дверь. Не знаю, чего я ожидала, но тишина, которая меня встречает, — это совсем не то.

Я бросаю взгляд на квартиру Джейн и невольно вспоминаю, что после аварии она ни разу не предложила мне свою помощь. Мэйсон был последним человеком на этой планете, от которого я ожидала чего-то, но по какой-то причине он стал единственным человеком, который, кажется, по-настоящему заботиться обо мне.

Это странная мысль… Мейсон заботится обо мне — он сострадает мне на самом деле. Я никогда не считала его внимательным человеком, но в своём спокойствии он заботится обо мне.

Тот факт, что он действительно беспокоится обо мне — незнакомке, которая сделала всё возможное, чтобы избежать встречи с ним, — придаёт мне смелости подойти к лестнице. Мысль о его великодушии, когда я оттолкнула его, заставляет меня спуститься по лестнице и выйти из здания впервые за месяц.

Низко опустив голову, я быстро иду к магазину «Walmart», который находится всего в нескольких кварталах отсюда (Прим. Walmart, Inc. — американская компания, управляющая крупнейшей в мире сетью оптовой и розничной торговли). Сейчас чуть больше одиннадцати вечера, и на улицах не так много народу, за что я благодарна судьбе.

Я убеждаюсь, что мои волосы закрывают моё лицо, когда я добираюсь до «Walmart», а затем проскальзываю внутрь. Там не так уж много людей, и я вздыхаю с облегчением, когда начинаю ходить взад и вперёд по проходам. Я должна признать, что на самом деле приятно быть вне квартиры. Я никогда не была интровертом, и пребывание взаперти в квартире начало сводить меня с ума.

Я покупаю все необходимые ингредиенты для приготовления стейков, картофельного пюре и капустного салата. Когда я подхожу к кассе, чтобы заплатить за всё, мой взгляд цепляется за мужчину. Мои глаза расширяются от шока, когда я понимаю, что это Джон Браун. Какое-то мгновение я наблюдаю, как он расплачивается за пиво, а когда он заканчивает и начинает отдаляться от меня, я оставляю свои вещи прямо там и иду за ним.

Моё сердце начинает бешено биться, когда я следую за ним в ночь. В моей голове проносятся мысли об ужасных вещах, которые я хочу сделать с ним, чтобы заставить его заплатить.

Я иду за ним до самого дома и ещё долго стою там, дрожа от волнения. Теперь я знаю, где он живёт. Я знаю, где он покупает пиво. Я могу наблюдать за ним, планируя свою месть.

Глава 12

Мейсон

Вернувшись домой после просмотра Хейвуда, я с удивлением обнаруживаю Оливию, сидящую около своей двери.

— Оливия? — спрашиваю я, подходя ближе.

Она просто смотрит в пол, медленно качая головой.

Я присаживаюсь перед ней на корточки.

— Эй, что случилось?

Она отрывает взгляд от пола и смотрит вверх, на меня. Я с удивлением отмечаю, что она накрашена. За исключением растерянного взгляда, она действительно выглядит лучше, чем несколько недель назад.

— Я ходила в «Walmart», — шепчет она. Её глаза застилаются поволокой от слёз, отчего она кажется ещё более уязвимой.

— И что же? — спрашиваю я, молясь, чтобы кто-нибудь не сказал что-нибудь о её шрамах.

Это был огромный шаг для неё, пойти в магазин, и я не хотел бы, чтобы она страдала из-за неудачи.

— Я хотела приготовить ужин завтра вечером… — она пытается улыбнуться, но улыбка превращается в болезненную гримасу. — Бифштексы и картофельное пюре.

Я сажусь рядом с ней и терпеливо жду, когда она продолжит.

— Я видела его, — это такой тихий шепот, что мне приходится напрягаться, чтобы расслышать её. — Он купил пива. Я проследила за ним до его дома.

Я хмурюсь, не совсем понимая её.

— За кем ты следила, милая?

— Джон Браун, — слеза скатывается из её глаз и стекает по щеке. — Человек, который сделал это со мной.

Я делаю глубокий вдох и пытаюсь придумать правильные слова, но ничего не получается.

— Почему ты следила за ним? — спрашиваю я вместо этого.

— Он должен заплатить за то, что сделал со мной. Он не заплатил.

Она снова качает головой с таким несчастным видом, что у меня разрывается сердце.

— Что значит «не заплатил»? — терпеливо спрашиваю я, желая, чтобы она продолжала говорить.

— Его брат — крупная шишка, инвестор в нашем городе. Ему всё сошло с рук: лишь лишение водительских прав на время и несколько часов общественных работ. Он ушёл от ответственности, потому что я не имела значения.

Её сотрясают рыдания, и я быстро сжимаю её в объятиях. Я притягиваю Оливию к себе и крепко прижимаю к груди, пока она плачет о несправедливости по отношению к ней.

Я прижимаюсь поцелуем к её волосам и шепчу:

— Ты важна, Оливия. Ты важна.

Моё тело напрягается, когда она на дюйм становится ещё ближе ко мне, почти забираясь ко мне на колени. Её руки обвиваются вокруг моей талии, и она прижимается ко мне, как будто я — единственное, что удерживает её от того, чтобы не погрязнуть в своём отчаянии.

— Только для тебя, — шепчет она мне в грудь, а потом вдруг её плечи начинают трястись от смеха. Я уже готов думать, что она теряет самообладание, когда она отстраняется и говорит: — Ты знаешь, что ты облажался, когда твой самый большой страх становится твоей единственной надеждой.

Она смеётся всё громче, пока слёзы снова не захлёстывают её.

Я терпеливо жду, когда она успокоится, прежде чем я говорю:

— Прости, я напугал тебя в тот день.

Её глаза снова встречаются с моими, и она начинает качать головой.

— Нет, позволь мне это сделать.

Я провожу рукой по её покрытой шрамами щеке.

— Кто-то должен извиниться перед тобой, Оливия. Ты этого заслуживаешь. Прости, что напугал тебя так сильно, что ты выбежала на улицу. Если бы меня там не было, ты могла бы заметить приближающуюся машину. Всё могло бы быть по-другому. Я сожалею о той роли, которую сыграл в несчастном случае, произошедшем с тобой.

Девушка отстраняется от меня, и на её лице появляется обиженное выражение.

— Так вот почему ты проводишь со мной время? Ты чувствуешь себя виноватым?

Я опускаю глаза и поднимаюсь на ноги. Я помогаю ей подняться и отступаю на шаг.

— Сначала да, — честно отвечаю я.

Она кивает и нервно вытирает руки о живот.

— Тебе не нужно, — говорит Оливия голосом хриплым от слёз, которые пытается сдержать. Я вижу отблеск неприятия в её глазах.

— Я не поэтому провожу время с тобой сейчас, — шепчу я, не желая, чтобы она выглядела такой подавленной.

— О…

Я не знаю, что происходит, и я честно думаю, что она так же потеряна, как и я. Но как будто между нами вспыхнуло нечто большее, чем просто дружба. Да пусть ни один из нас не проживает самый лучший момент в жизни, для того чтобы начать отношения, но опять же, если между нами и должно произойти что-то подобное, то я определённо не собираюсь говорить этому «нет».

— Итак, я так понимаю, ты не купила бифштексы? — спрашиваю я, чтобы сменить тему.

Она качает головой и вздыхает:

— Я оставила всё в магазине.

— Давай заберём? Я возьму тебя с собой.

Оливия смотрит на часы, потом снова на меня.

— Уже поздно. Ты не можешь возить меня по городу посреди ночи.

В уголках моего рта появляется улыбка.

— Уверен, что могу. Пойдём.

Я беру её за руку и тяну за собой, прежде чем она успевает возразить.

Глава 13

Оливия

Мейсон держит меня за руку всю дорогу от дома, пока мы не подходим к его грузовику. Он открывает передо мной дверь и ждёт, когда я сяду внутрь.

Никогда за миллион лет я не надеялась подружиться с этим человеком. Болезненная улыбка искажает мои губы, и я быстро подавляю её. До сих пор больно улыбаться. Доктор сказал, что со временем всё пройдет, как только мышцы и кожа заживут.

Мейсон садится в машину, и мы молчим, пока он едет в «Walmart». Время от времени я поглядываю на него, гадая, что происходит между нами. За последние несколько недель этот человек стал мне дорог. Он молчалив и говорит только тогда, когда хочет сказать что-то стоящее. Он не говорит пустых комплиментов.

Это правда, когда говорят — действия говорят громче, чем слова.

Я не солгала, когда сказала ему, что мой самый большой страх теперь моя единственная надежда. Если бы Мейсон не ворвался в мою жизнь, одному Богу известно, что стало бы со мной.

Раньше я любила других людей и боялась Мэйсона, но теперь, я боюсь этих людей, а Мэйсона я… мои мысли резко останавливаются, как только он находит место для парковки.

Я чувствую себя неловко, когда выхожу из машины и убеждаюсь, что мои волосы закрывают шрамы.

Тишина продолжается, пока мы покупаем всё необходимое для трапезы. Когда мы подходим к кассе, я удостоверяюсь, что стою перед Мейсоном, чтобы расплатиться. Когда кассир заканчивает, Мейсон лезет в карман.

— Нет, не надо. Теперь моя очередь, — говорю я и быстро протягиваю ей свою кредитную карточку.

Поездка домой проходит так же тихо. Я прекрасно понимаю каждое его движение, и с каждой минутой, проходящей между нами, его движения все более интенсивны.

Когда мы, наконец, возвращаемся домой, мой желудок трепещет от переполняющих эмоций. Это хороший признак нервозности, и я радуюсь ему. Давненько я не испытывала никаких положительных эмоций.

Может быть, у меня и шрамы, которые только сейчас начинают заживать, и внешне я могу казаться не в форме, но я всё ещё остаюсь женщиной. Сейчас я женщина, которая очень хорошо чувствует мужчину рядом с собой.

Он помогает мне отнести сумки на кухню, и когда всё разложено по местам, я медленно поворачиваюсь к нему лицом. Мы никогда раньше не прощались. Обычно он просто уходит, но не сегодня.

Мои глаза путешествуют по его широкой груди, и я вспоминаю, как приятно было чувствовать себя прижатой к ней, когда его сильные руки крепко обнимали меня.

Когда мои глаза встречаются с глазами Мейсона, я чувствую искру, и это заставляет мой желудок снова трепетать.

Он поднимает руку, и когда его пальцы касаются моей покрытой шрамами кожи, я не могу не закрыть глаза в блаженстве. Я не знаю, что делает его таким особенным. Почему я прячусь от мира, но позволяю этому человеку касаться самой отвратительной части меня?

Я слышу, как мужчина двигается, а затем чувствую, как сильные волны исходят от его тела и врезаются в моё. Его рука скользит мне за голову, а потом я чувствую шепот его дыхания на своей коже, и это заставляет моё собственное дыхание прерываться. Он прижимается губами к моей коже и задерживает их там на четыре вдоха.

Четыре вдоха и поцелуй — вот и всё, что требуется этому мужчине, чтобы запасть так глубоко в моё сердце, что каждый его удар начинается и заканчивается вместе с его.

Глава 14

Мейсон

Это был очень длинный день, и мне пришлось сдержаться, чтобы не пойти сегодня утром к Оливии.

Она постоянно у меня на уме. Её глаза, её кожа, её волосы, её крошечная рука, которая так идеально вписывается в мою.

Чёрт, всё становится только хуже. Вчера это напоминало лишь проблеск, но сейчас оно превратилось в полномасштабное желание и притяжение.

Я открываю её дверь и позволяю ей распахнуться. Мои глаза мгновенно находят девушку, она стоит на кухне, одетая в одно из тех коротких платьев, которые она так любит, и босиком. Чёрт, какая же она красивая.

Оливия поднимает глаза, и здоровая часть её губ растягивается в улыбке, делая её чертовски сексуальной.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — спрашиваю я, закрывая за собой дверь.

— Я почти закончила, так что можешь сесть.

Еда пахнет аппетитно. Пока мы едим, между нами повисает уже обычное для нас молчание.

Когда мы заканчиваем, я смотрю, как она моет посуду. Каждое её движение наполнено чувственностью, которая заставляет меня желать её ещё больше. К тому времени, как девушка заканчивает, я борюсь с желанием просто схватить её.

Она подходит и встаёт у стойки, на расстоянии вытянутой руки от меня. Мои глаза путешествуют от её босых ступней, вверх по ногам, по груди, пока не достигают её глаз. Её щёки светло-розовые от румянца, и это придаёт мне необходимый заряд храбрости.

Я тянусь к ней и, схватив за бедро, притягиваю чуть ближе.

Оливия делает два шага, а затем её пальцы начинают танцевать по столешнице, что является явным признаком того, что она нервничает.

Наши взгляды всё ещё не пересекаются, и лишь искры желания танцуют между нами. Она облизывает губы, притягивая мой взгляд к своему рту.

Я провожу пальцами по её бедру и ноге, пока платье не приподнимается, и я не касаюсь её обнажённой кожи.

Мгновения катастрофически мучительно тянется между нами, пока девушка, наконец, не делает ещё один шаг ко мне. Я встаю, и расстояние между нами сокращается, пока наши тела не соприкасаются. Оливия откидывает голову назад, и её губы приоткрываются на выдохе.

— Я хочу это услышать, дорогая. Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе?

Мне нужно её разрешение, прежде чем я продолжу. Я хочу, чтобы она чувствовала контроль над тем, что происходит между нами.

— Да, — шепчет она, её голос наполнен потребностью, которая заставляет меня мгновенно напрячься.

Я наклоняюсь к ней, пока наши губы не разделяются лишь дыханием.

— Чего ты хочешь, милая? Скажи мне, и я всё сделаю.

Я хочу, заставить её чувствовать себя хорошо. Я хочу, чтобы она потерялась в этом желании между нами также сильно, как и я.

— Поцелуй меня, — шепчет она.

Я наклоняюсь, и наши дыхания смешиваются. Наши губы, наконец, встречаются, и я осторожен с ней, принимая поцелуй медленно, так как не хочу причинить ей боль. Она впускает меня, и я чувствую, как что-то высвобождается в моей груди, заставляя меня зарычать ей в рот. Наши языки танцуют, а дыхание становится единым. Желание растёт между нами, заставляя меня хотеть поглотить её целиком.

Один поцелуй… вот и всё, что потребовалось этой женщине, чтобы взять меня за яйца. Пробуя её на вкус, чувствуя, как её тёплое тело касается моего, я становлюсь для неё твёрдым, как чёртова сталь.

Это, что-то рождающееся между нами, что-то дикое и интенсивное, подавляющее все здравые смыслы.

Я хочу попробовать её всю. Я хватаю её за задницу и прижимаю к себе. Нам требуется всего несколько больших шагов, чтобы добраться до её спальни, где я бросаю её на кровать. Она подпрыгивает один раз, её волосы рассыпаются вокруг лица. Глаза Оливии прикрыты, когда она смотрит на меня, её пальцы впиваются в одеяло.

Я протягиваю руку назад и хватаю свою футболку, стягиваю её через голову и отбрасываю в сторону. Я беру девушку за бёдра и раздвигаю их, это заставляет тонкий материал платья задраться вверх, открывая мне её белые хлопчатобумажные трусики.

Я кладу руки ей на колени и медленно поднимаюсь вверх, пока мои пальцы не скользят по её бёдрам. Я стягиваю трусики с женских ног и отбрасываю их в сторону. Наклоняюсь вперёд, оставляя поцелуй на её животе. Медленно, мучительно медленно продвигаюсь вверх, пока моё горячее дыхание не овевает её сосок, который затвердевает под лифчиком. Я подношу левую руку к её груди, скользя большим пальцем по её чувствительной плоти.

Я беру бретельку и стягиваю её с плеча Оливии. Она быстро высвобождает руки от бретелей, и тогда её грудь оказывается открытой для меня.

Видя её обнаженной, если не считать платья, которое прикрывает живот, я хочу взять её жестко и быстро.

— Ты уверена, Оливия?

Она кивает, и ее щечки покрываются совершенным румянцем.

Я наклоняюсь вперёд и прижимаюсь поцелуем к её груди, а затем спускаюсь вниз между её грудей.

— Чёрт, ты так хорошо пахнешь, милая. Не могу дождаться, когда попробую твою сладкую киску.

Я смотрю на неё и вижу, что её дыхание учащается.

Я начинаю двигаться, стягивая и без того скомканное платье вниз по её телу, а затем бросаю его на пол.

Я никогда раньше не видел такого совершенства. Я хочу просто смотреть часами на эту женщину, но в то же время больше не могу сдерживаться.

— У тебя такое красивое тело, Оливия, — шепчу я, наклоняясь, чтобы поцеловать её в живот. — Я собираюсь съесть тебя прямо сейчас.

Глава 15

Оливия

Это, должно быть, сон.

Я лежу голая перед Мейсоном Кроу и нисколько не стесняюсь. Я никогда раньше не чувствовала себя так комфортно с мужчиной.

Моё сердце тяжело бьётся, а желудок трепещет от нервного возбуждения и желания. Я бесстыдно раздвигаю ноги ещё больше, когда он прижимается поцелуем к моему животу. Услышав, что он хочет съесть меня, я чувствую напряжение во всех необходимых местах.

Я хочу почувствовать его язык на своей изнывающей киске.

Я теряюсь в нашем маленьком пузыре, где нет ни прошлого, ни будущего… здесь только это мгновение.

Я слышу, как мужчина делает глубокий вдох, прежде чем чувствую влажность его языка у себя между ног.

Удивительные ощущения наполняют моё тело, пока мои бёдра не начинают отрываться от кровати. Его большие руки сжимают мои бёдра, толкая меня обратно на матрас, удерживая на месте.

Его тёмные глаза встречаются с моими, и концентрация желания в его взгляде засасывает меня под приливную гладь удовольствия.

— Мейсон, — постанываю я, нуждаясь в большем. Я жажду его прикосновений. Я жажду чувствовать его повсюду. Я хочу, чтобы он поглотил меня.

Около моей чувствительной плоти проносятся рычания, и мои бёдра начинают бороться с его руками за контроль.

— Я не могу… — кричу я. — Я хочу большего.

Его язык проносится между моими складочками, лаская меня, как будто он не может насытиться моим вкусом. Мейсон поднимает меня выше, и его руки скользят вниз от моих бёдер к моим ногам, пока он не раздвигает мои колени и его язык не погружается в меня.

Всё вокруг меня напрягается, а затем чудесное освобождение наполняет меня, заставляя моё тело напрягаться и дрожать под его прикосновениями.

Его рот скользит вверх по моему телу, пока его губы не оказываются на моих. Я чувствую на нём вкус себя, и что-то в этом возбуждает меня ещё сильнее.

Я чувствую, как он шевелится, а потом его штаны слетают с кровати.

Мужчина ложится на меня, и когда я чувствую, как его член касается моего клитора, волна удовольствия охватывает меня.

— Мейсон, — выдыхаю я у его рта, желая его всего.

Он отстраняется и смотрит на меня сверху вниз.

— Мне нравится видеть, как твоя кожа розовеет от желания. Мне нравится, что это я заставляю тебя чувствовать это, — он наклоняется ближе, пока не оказывается всего в шепоте от меня.

— Я вижу тебя, Оливия. Каждый прекрасный дюйм тебя.

Слёзы наворачиваются на глаза, потому что я знаю, что он говорит мне правду. Он — единственный человек, который всё ещё видит меня… всю меня. Я боюсь, что, если он не будет смотреть на меня, я просто исчезну… Я перестану существовать.

Я прижимаюсь губами к его губам и просовываю свой язык ему в рот. Я целую его с каждым ударом своего сердца, потому что без Мейсона у него не будет причин продолжать биться.

Я обвиваю руками его шею и тяну вниз, пока его тяжёлое тело не оказывается полностью на моём, прижимая меня к кровати.

Он толкает свои бёдра вниз, и его член ударяет меня в идеальное место, заставляя меня застонать ему в рот.

— Я хочу, чтобы ты был внутри меня, — говорю я.

— Тише, милая.

Я слышу, как рвётся обёртка из фольги, а затем движение его руки между нами, когда он направляет свой член прямо в меня. Он толкается вперёд и входит в меня всего на дюйм. Моё тело выгибается под ним, желая большего.

Его другая рука двигается к моему клитору, и он начинает ласкать меня. Я бесстыдно раздвигаю ноги так широко, как только могу.

Мейсон не сводит с меня глаз, наблюдая, как я растворяюсь в нём.

Наконец, он продвигается вперёд, заполняя меня дюйм за дюймом, пока его бедра не трутся о мои.

Он медленно выходит, и когда я издаю блаженный стон, его губы растягиваются в улыбке, делая его опасно красивым.

Внезапно он врезается в меня, и наслаждение разрывает меня на части. Я откидываю голову назад, моё дыхание вырывается из горла. Мужчина делает это снова и снова, пока я не напрягаюсь под ним от желания.

— Вот и всё, милая, — шепчет он, со сбитым дыханием. — Кончи для меня. Отпусти себя.

Последнее слово произносится с низким рычанием.

Он продолжает толкаться жестко и быстро, его тело полностью доминирует над моим.

Я взрываюсь миллионами звёзд, когда волны экстаза захватывают меня. Моё тело страстно содрогается под ним, пытаясь ухватить всё удовольствие разом.

— Оливия, — рычит он, а затем хватает меня за бёдра, толкаясь в меня с такой силой, что моё тело дрожит под ним.

Его тело наваливается на меня, и мне нравится ощущение его веса, как он вдавливает меня в матрас.

Мы лежим неподвижно, пока наше дыхание не выравнивается, а потом он медленно целует меня. Мейсон слегка отстраняется и смотрит на меня с такой теплотой, что я снова чувствую себя женщиной.

Глава 16

Мейсон

Прошло уже много лет с тех пор, как я проводил ночь в постели женщины, но это так хорошо. Я не могу заставить себя отстраниться от неё.

Оливия теснее подвигается ко мне, и я чувствую, как ее мягкое тело прижимается ко мне. Она такая тёплая, что её тепло проникает в мою грудь, туда, где моё замёрзшее сердце, впервые за очень долгое время возвращается к жизни.

Я никогда раньше не держал женщину в таких объятиях, но теперь вижу, что привыкаю к этому.

Её губы касаются моей челюсти, и мой член мгновенно реагирует. Её дыхание пробегает по моей коже, ещё больше распаляя меня, а затем она шепчет:

— Пожалуйста, помоги мне заставить его заплатить за то, что он сделал со мной.

Взяв девушку за подбородок, я приподнимаю её лицо, чтобы видеть её глаза. Оливия тяжело сглатывает, и я вижу, что слёзы из её глаз вот-вот вырвутся наружу.

Она обнажает себя передо мной по-настоящему. Я должен быть осторожен в своих действиях. Последнее, что я хочу сделать, это оттолкнуть её.

Я сажусь и осторожно сажаю её к себе на колени, пока она не садится на меня верхом, и мы не оказываемся лицом к лицу. Я прижимаюсь лбом к её лбу и шепчу:

— Это действительно будет стоить того, дорогая? Когда ты отомстишь, это заставит боль уйти?

Она немного отстраняется, её глаза изучают мои, и я вижу, что смысл моих слов доходит до неё. Вопрос в том, послушает ли она меня.

Девушка делает глубокий вдох, а затем шепчет:

— Наверное, ты прав, просто так тяжело со всем этим справляться. Я могу только надеяться, что время исцелит всё это.

Я кладу руку ей на шею и наклоняю голову так, чтобы наши губы оказались на одном уровне.

— Поцелуй меня, Оливия. Мы всё решим утром.

Она наклоняется вперёд, и в ту же секунду, как я чувствую её дыхание на своих губах, я сокращаю расстояние между нами. Губы девушки мгновенно раздвигаются, позволяя моему языку проникнуть в её рот. От женского вкуса мой член становится невероятно твёрдым, прижимаясь к её горячей киске. Я резко поднимаюсь вверх, желая снова потеряться в ней.

Я кладу руки ей на бёдра и нежно провожу пальцами по её кремовой коже. Глаза Оливии закрываются, и она прижимается ко мне, потирая свой клитор о мой член. У неё такая же жгучая потребность, как и у меня. И мне не терпится её удовлетворить.

Мои руки продолжают исследовать её кожу, двигаясь по талии, затем по рёбрам, и, наконец, я достигаю её грудей. Я обхватываю их ладонями и, чувствуя, как прекрасно они умещаются в моих руках, снова поднимаюсь.

Чёрт, она потрясающая. Её кожа сияет в лунном свете.

Я притягиваю женщину ближе к себе, чтобы взять её грудь в рот, и мой язык кружится вокруг её твердого соска. Её руки обвиваются вокруг моей шеи, и Оливия хватает меня за волосы.

Я не собираюсь думать о прошлом. Я кончу вот так, если она будет продолжать тереться своей горячей киской о мой член.

— Если ты продолжишь делать это на мне, то заставишь меня кончить, как грёбаного подростка, — хриплю я, прижимаясь к её теплой коже.

Запустив руки мне в волосы, Оливия оттягивает мою голову назад, а потом её горячий рот прижимается к моему. Она прижимается ко мне, и женские бёдра начинают двигаться сильнее и быстрее.

К чёрту все это, я хочу почувствовать её. Я отпускаю её грудь и просовываю руку между нами. Я хочу чувствовать, как её киска скользит вверх и вниз по моему члену, поэтому я располагаюсь как можно ближе к её входу. Чёрт, она такая мокрая!

Я начинаю тереться своим членом о её клитор, и это заставляет её стонать долго и сильно. Это так чертовски горячо.

Оливия прикусывает мою губу, прежде чем снова запустить язык мне в рот.

Я продолжаю тереться о неё своим твёрдым членом и чувствую, как напрягается её тело. Я знаю, что Оливия близка к финалу. Её рука скользит между нами, а затем женские пальцы обхватывают мою твёрдую длину. Я почти теряю контроль, когда чувствую, как её кулак сжимается на моём члене.

Мои руки возвращаются к её бёдрам, впиваясь в кожу. Она скачет на мне изо всех сил, а потом я слышу её прерывистое дыхание. Оливия тянется к тумбочке и хватает презерватив, и одного взгляда на то, как она надевает его на мой член, достаточно, чтобы я кончил.

Она опускается на меня, и я не могу ничего сделать, кроме как стонать от удовольствия, когда она опускается на меня, принимая меня всего сразу.

Как только мой член заполняет её, она начинает двигаться на мне, и уже понятно, что нам потребуется немного времени, прежде чем мы оба разлетимся на части от удовольствия, все её тело бьётся в спазмах вокруг меня, её киска засасывает меня всё глубже в себя.

— Чёрт, Оливия, — стону я, пытаясь сдержать собственный оргазм. Но это только заставляет её двигаться быстрее, а её стонам становиться громче. Тепло обжигает мой позвоночник, и я с силой толкаюсь в неё. Не проходит и секунды, как я выстреливаю своей спермой глубоко в её киску.

Это было чертовски напряжённо. Так чертовски горячо и интенсивно, что мой член всё ещё твёрд, как сталь. Я могу трахать её всю ночь напролёт, и этого будет недостаточно.

Я снимаю её с себя и укладываю на кровать, чтобы взять ещё один презерватив. Как только я надеваю его, я начинаю покрывать поцелуями её грудь. Я беру её левый сосок зубами и слегка прикусываю его, заставляя Оливию стонать от удовольствия.

Я располагаю свой член у её входа и снова погружаюсь в идеальное тепло её киски. Я издаю стон неподдельного экстаза. Схватив её за бёдра, я удерживаю девушку на месте и начинаю медленно двигаться. На этот раз я хочу смаковать её. Это идеальное женское тело обнажено, всё оно моё, я могу насладиться им сполна.

— Мейсон, — стонет она и выгибается назад, её пальцы впиваются в мои плечи, и я знаю, что Оливия готова кончить снова.

— Кончи на мой член, милая. Пусть твоя киска высосет меня досуха, — рычу я, едва сдерживаясь.

Она пытается двигаться быстрее, но я полностью контролирую её темп. Оливия хватается за свои груди, сильно сжимая их, и это заставляет мой член подрагивать внутри неё. Я никогда не видел ничего более горячего.

Я мог бы трахать её всю ночь напролёт, пока я вижу её голой и чувствую, как её киска сжимает мой член.

Она сдавливает меня внутри и кричит, заставляя мои яйца напрячься.

— Чёрт, Оливия… чёрт! — я начинаю входить в неё, пока волна экстаза не захлёстывает меня с такой силой, что перед глазами всё расплывается.

Киска Оливии продолжает всасывать мой член, пока девушка отходит из своего оргазма, и это только заставляет мой собственный длиться намного дольше.

— Вот именно, милая, высоси меня полностью.

Движения девушки замедляются, но дыхание всё ещё вырывается из приоткрытых губ. Я не могу оторвать взгляд от её лица и сияния блаженства, которое дарит ей наша любовь.

Глава 17

Оливия

Прошла неделя с тех пор, как всё изменилось между нами. Я никогда не думала, что смогу найти счастье, будучи таким уродом со шрамами, но каким-то образом Мейсон смотрит мимо всего этого и видит именно меня.

Я привыкла к тому, как он на меня смотрит. К тому, как он прикасается ко мне.

Я бы хотела, чтобы мы могли просто запереться в моей комнате и заниматься любовью всё время. Ни еды, ни внешнего мира, ничего. Но это невозможно, это ещё одна несбыточная мечта.

Мейсон в значительной степени вернулся к своей старой привычке с ночными прогулками. Вчера я спросила его, куда он уходит, но он уклонился от ответа, целуя меня до тех пор, пока мы оба не обнажились и не застонали от удовольствия.

Мне нужно знать, что он делает по ночам. Если между нами всё будет хорошо, никаких секретов быть не может.

Я крадусь через парковку, пока не добираюсь до его грузовика, а затем забираюсь на заднее сиденье и ложусь так низко, чтобы он не мог меня увидеть. Вскоре я слышу его уверенные шаги, и он отпирает дверь. Я чувствую, как грузовик сдвигается под его весом, когда он садится.

Мейсон едет двадцать минут, прежде чем остановить грузовик. Я слышу, как он вылезает из машины, и, когда последние шаги стихают вдали, выглядываю за борт машины. Мы припарковались в жилом районе, и я моргаю в темноте, как раз вовремя, чтобы увидеть Мейсона, бегущего вокруг задней части дома.

Я быстро выбираюсь из машины и бегу за ним. Я очень надеюсь, что он не занимается незаконным дерьмом, таким как торговля наркотиками. Это разобьёт мне сердце. Но не то чтобы это заставило бы меня меньше заботиться о нём.

Дойдя до заднего угла дома, я выглядываю из-за него, чтобы убедиться, что Мейсон в безопасности. И тут я вижу, как он нависает над человеком в инвалидном кресле.

Я хмурюсь, не зная, что же делать со сценой, которая разыгрывается передо мной.

— Все думают, что ты жертва, но мы оба знаем, что это не так, Хейвуд, — рычит Мейсон. От угрожающего тона его голоса у меня мурашки бегут по спине.

— Я звоню в полицию. Вы вторглись на чужую территорию! — рявкает Хейвуд в ответ, но в этом нет ничего угрожающего. Он на самом деле кажется испуганным, и я бы тоже испугалась, видя угрожающее выражения на лице Мейсона.

Мейсон обходит мужчину и ухватывается за кресло-каталку. Подталкивает её к краю бассейна, и только тогда я начинаю чувствовать, как во мне пульсирует страх. Что делает Мейсон?

Я подкрадываюсь ближе и прячусь за одной из колонн, чтобы лучше слышать. Внезапно Мейсон опрокидывает инвалидное кресло, и этот мужчина, Хейвуд, чуть не падает. Он кричит от страха и паники и хватается за подлокотники, чтобы удержаться в кресле.

— Это из-за тебя Аманда убила Маккензи, прежде чем покончить с собой. Ты бил её до тех пор, пока она не смогла больше терпеть! — шипит Мейсон и ещё немного наклоняет кресло к бассейну.

— Подожди! Стой! — кричит Хейвуд, его голос дрожит от паники. — Чего ты хочешь? Что угодно! Я дам тебе всё, что угодно, — умоляет он Мейсона.

Мой взгляд цепляется за лицо Мейсона, и я ожидаю увидеть лицо убийцы, но всё, что я вижу, — это лицо сломленного человека. Эти Маккензи и Аманда, должно быть, много значили для него.

Здравый смысл подсказывает мне бежать за помощью. Моя совесть кричит мне, что это неправильно, но я не могу заставить себя двигаться. Мои глаза прикованы к мужчине, в которого я влюбляюсь, и всё, что я могу сделать, это задержать дыхание, ожидая его следующего шага. Я молюсь, чтобы он поступил правильно. Я верю, что он достаточно силён, чтобы победить зверя внутри себя, точно так же, как я победила своего собственного.

— Я обещал Маккензи, что позабочусь о монстре. Ты был её отцом. Ты должен был защитить её, но вместо этого причинил ей боль. Ты не заслуживаешь жить, — шипит Мейсон. На этот раз я слышу осуждение и гнев в его голосе.

В этот момент я начинаю задаваться вопросом, действительно ли он собирается убить этого человека, и это заставляет страх кровоточить в моей душе.

Мой разум лихорадочно работает, когда я пытаюсь придумать, как я могу остановить это. В глубине души я знаю, что Мейсон — хороший человек, и я должна каким-то образом заставить его это понять.

Я хочу вернуться в свою квартиру и забраться в постель. Я хочу вернуться в наш маленький пузырь, где он — хороший человек, в которого я влюблена.

Моя рука поднимается к щеке, и мои пальцы касаются шрамов.

Нужно быть чудовищем, чтобы увидеть чудовище. Он бьёт его так сильно, что я отшатываюсь назад, а потом спотыкаюсь о горшок и тяжело падаю на землю.

Я вскрикиваю от шока, а затем мой взгляд устремляется туда, где Мейсон управлял инвалидным креслом того негодяя, как его голова резко поворачивается в мою сторону. Его глаза находят мои, и я вижу, как его лицо бледнеет.

Я быстро вскакиваю на ноги и убегаю. Я не могу смотреть, как он убивает этого человека, но я надеюсь всем сердцем, что он этого не сделает, что он последует за мной и даст мне шанс спасти его так же, как и он спас меня.

Глава 18

Мейсон

Моё сердце колотится, как бешенное. Чёрт! Оливия увидела меня, когда я собирался убить Хейвуда.

Я отодвигаю кресло Хейвуда от бассейна и наклоняюсь, пока наши лица не оказываются в нескольких дюймах друг от друга.

— У меня есть фотографии того, как ты издевался над своей женой и ребёнком. У меня достаточно улик, чтобы уничтожить тебя. Если ты когда-нибудь расскажешь кому-нибудь о том, что произошло здесь сегодня вечером, я потяну тебя за собой.

— Я даже не знаю, кто ты такой, ты сумасшедший грёбаный мудак! — плюет Хейвуд в меня, его лицо всё ещё пепельно-серое от шока.

Я достаю из заднего кармана конверт и бросаю ему на колени.

— У меня есть дубликаты.

Я начинаю погоню за Оливией, только тогда, когда я становлюсь уверен в том, что Хейвуд не пойдёт в полицию. Его репутация — это всё, что у него осталось.

На полпути через раскинувшуюся лужайку я догоняю Оливию и быстро хватаю её. Она начинает сопротивляться, но только на мгновение, а потом замирает. Её дыхание вырывается из приоткрытых губ. Наши глаза встречаются, и там, где я ожидал увидеть страх, я вижу только надежду.

Я перевожу дыхание и тащу её к грузовику, где сажаю девушку на пассажирское сиденье. Как только мы отъезжаем на безопасное расстояние от дома Хейвуда, я останавливаюсь и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Я пойду в полицию, — шепчет она. Мои глаза устремляются к её лицу, и я изучаю каждую черточку, чтобы понять, действительно ли она это имеет в виду. Она совсем не выглядит расстроенной, и это чертовски сбивает меня с толку. Может, она в шоке? Я ненавижу то, что она видела, что я собирался сделать с Хейвудом. Я хотел держать её подальше от этой части моей жизни.

Я качаю головой и поворачиваюсь к ней лицом.

— Почему ты думаешь, что я просто не убью тебя? — я никогда не причиню вреда этой женщине и убью любого, кто попытается это сделать, но я должен заставить её отказаться от идеи идти в полицию. Это пустая угроза, но я надеюсь, что она поверит в неё.

Её глаза изучают моё лицо, а затем она шепчет:

— Не угрожай мне смертью. Ты сделаешь мне одолжение. Либо он, либо я. Ты уже убивал раньше, так что тебе должно быть легко убить его.

Я знаю, что она имеет в виду Джона Брауна, но я думал, что она справляется со своей болью и гневом. Неужели она просто скрывала всё это от меня?

— Это всегда нелегко, — говорю я. — Это не одно и то же. Люди, которых я убиваю, процветают, причиняя боль другим. Я убиваю монстров, Оливия.

Она наклоняется вперёд, её лицо напряжено от эмоций, которые она, должно быть, испытывает.

— Тогда ты либо убьёшь того монстра, который сделал это со мной, либо убьешь монстра, которого он создал.

Чувствуя себя опустошённым от напряжения, мои плечи поникли под тяжестью ночи.

— Ты не чудовище, Оливия. Если ты продолжишь смотреть назад, как ты сможешь увидеть то, что находится прямо перед тобой?

Она фыркает и качает головой:

— А на что мне тут смотреть? Что, чёрт возьми, передо мной есть такое, на что стоит смотреть?

Какое-то мгновение я могу только смотреть на неё, желая, чтобы она увидела все возможности, которые ещё может предложить эта жизнь.

Когда она ничего не говорит, я завожу машину и, отъезжая, шепчу:

— Меня.

Оливия прерывисто вздыхает, и по её щеке скатывается слеза, показывая, что она меня услышала. Она протягивает руку и крепко сжимает мою ладонь. Девушка явно потрясена всем, что произошло, и я просто хочу вернуть её домой в целости и сохранности, чтобы мы могли закончить разговор о сегодняшнем вечере.

Когда мы возвращаемся в квартиру, я провожаю её внутрь и сажусь рядом с ней на диван. Некоторое время мы сидим молча, не зажигая свет.

Наконец Оливия нарушает оглушительное молчание:

— Как ты можешь решать, кто монстр, а кто нет? Ты говоришь, что твои монстры причиняют людям боль, но и мои тоже.

Я протягиваю к ней руки, а затем сжимаю её ладонь.

— Я знаю, что поступаю неправильно, но эти люди причиняют боль невинным женщинам и детям, и им это сходит с рук. Прежде чем ты расстроишься, выслушай меня. Джон Браун был пьян и причинил тебе боль, я понимаю. Но это не значит, что парень разъезжает по округе, активно выискивая людей, которым можно навредить.

Она вырывает свою руку из моей и встаёт. Я наблюдаю за её силуэтом, когда она расхаживает взад и вперёд перед окном.

— Ты ошибаешься, — шепчет она, останавливаясь перед окном, глядя в ночь. — Это одно и то же. То, что мой монстр отличается от твоего монстра, не делает его незначительным.

Я, наконец, понимаю, что она пытается сказать, и это заставляет меня чувствовать себя неловко. Я встаю и подхожу к ней сзади, желая утешить её.

— Ты права, — признаю я шёпотом. Я делаю паузу, чтобы собраться с мыслями, а затем говорю: — В течении очень долгого времени я был поглощён местью. Маккензи была самой милой маленькой девочкой, и когда её вырвали из этого мира, я почувствовал, что подвел её. Я работал в социальной службе, и тьма этого мира поглотила меня целиком.

Оливия оборачивается и кладёт руку мне на щёку. Лёгкое прикосновение, как будто проникает в мою душу, сияя таким ярким светом, что оно прорывается сквозь тьму внутри меня.

— Я знаю, каково это — быть поглощённым тьмой, Мейсон. Поначалу это было всё, о чём я могла думать, — отомстить, воздав ему по заслугам. Но потом появился ты, и ты показал мне, что в этом мире всё ещё так много прекрасного. Мои планы мести быстро отошли на второй план по сравнению с тем, что я чувствовала к тебе.

Я в замешательстве качаю головой.

— Но раньше ты просила, чтобы я убил его. Что изменилось с тех пор?

Лунный свет падает на её лицо, освещая легкую улыбку, появляющуюся на её губах.

— Я ничего такого не имела в виду. Я просто хотела достучаться до тебя, чтобы ты понял, что делаешь неправильно. Ты не можешь быть судьёй и палачом в этой жизни. Я говорила всё это, потому что не так давно действительно это чувствовала. Я была поглощена ими, но потом ты ворвался в мою жизнь и всё изменил. Ты спас меня от поглощения моей тьмой, и я просто хочу спасти тебя от поглощения твоей. Я надеюсь, что я так много значу для тебя, что ты захочешь отпустить это и жить в свете со мной?

Я не могу говорить и только смотрю на эту прекрасную женщину передо мной. Она самая сильная из всех, кого я знаю.

Я наклоняюсь вперёд, пока наши лбы не соприкасаются.

— Я никогда не спасал тебя, Оливия, — шепчу я. — Ты сама пришла во тьму, чтобы спасти меня. Ты рисковала потерять себя, чтобы найти меня.

Я смотрю, как по её щеке катится слеза, и её теплое дыхание касается моих губ, когда она шепчет:

— Стоило потерять себя, чтобы найти тебя, потому что до тебя я была лишь наполовину душой. Ты меня дополняешь, Мейсон.

Она нежно целует меня в губы, а затем её слова прорываются сквозь последнюю тьму внутри меня, стоит ей произнести:

— Если ты продолжаешь смотреть назад, как ты сможешь увидеть то, что стоит прямо перед тобой?

У меня комок подступает к горлу, когда я пытаюсь вспомнить её слова, сказанные ранее.

— А на что тут смотреть?

Её руки обвиваются вокруг моей шеи, она встаёт на цыпочки и шепчет:

— Пожалуйста, посмотри на меня, потому что, если ты перестанешь смотреть на меня, я боюсь, что перестану существовать.

Я слышу сердечную боль в её голосе, и я всем своим существом желаю вырвать эту боль из неё, но я знаю, что это то, с чем она должна справиться, когда придёт время. Она должна исцеляться в своём собственном темпе, точно так же, как и я, пусть мне и потребовались годы, чтобы добраться до этой точки, где тьма больше не поглощала меня.

— Ты никогда не перестанешь существовать, милая. Ты мой ангел-хранитель, и без тебя мои демоны поглотят меня.

Я нежно целую девушку, вознося мысленные благодарности за эту удивительную женщину, которая могла бы осудить меня и уйти из моей жизни сегодня вечером, но вместо этого предпочла остаться.

Глава 19

Оливия

Выйдя из душа, я роняю полотенце на пол и надеваю трусики. Я уже собираюсь потянуться за платьем, когда слышу, как в коридоре звякнули ключи. Я хватаю одеяло с кровати и быстро накрываюсь им.

Когда я вижу, что это Мейсон, меня охватывает облегчение. После нашего разговора он пошёл в свою квартиру, чтобы принять душ и переодеться в чистое.

Я рада, что мы наконец-то поговорили о наших демонах и что в нашей жизни больше нет тёмных тайн. Я знаю, что нам ещё предстоит долгий путь, и я знаю, что будут дни, когда я захочу убить Джона Брауна, но сегодня не один из таких дней. Сегодня я просто хочу любить Мейсона Кроу.

Он идёт прямо ко мне и останавливается только тогда, когда у него перехватывает дыхание. Его руки скользят по моим щекам, он наклоняется и нежно целует меня в губы. В ту секунду, когда его язык касается моего, всё это заставляет моё желание взорваться в чистейшей похоти. Я хочу этого мужчину больше, чем дышать. Нельзя отрицать, что он моя родственная душа. Мы слишком много пережили вместе, чтобы не принадлежать друг другу.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя женщиной, Мейсон, — шепчу я ему в губы. — Ты заставляешь меня чувствовать, что я чего-то стою.

Он берёт одеяло и позволяет ему упасть на пол, обнажая меня перед собой.

— Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо имел удовольствие поглощать, — рычит он, похоть кружится в его глазах.

Он прижимает свой рот к моему в голодном поцелуе, который заставляет мои внутренности сжиматься от потребности в нём. Мне нравится всё, что связано с Мейсоном. Мне нравится, как он доминирует в любой ситуации. Мне нравится, как его рот творит волшебство на моём теле, и мне нравится, как его член наполняет меня.

Я помогаю ему раздеться, желая почувствовать, как его кожа горит рядом с моей. Когда он обнажается передо мной, я позволяю своей руке пропутешествовать вниз по его мускулистому и сексуальному телу, пока не нахожу его член, твёрдый и готовый. Я беру его в руку и несколько раз провожу по нему, тем самым извлекая рычание из глубины его груди.

Он толкает меня назад, пока я не упираюсь в изножье кровати, а потом поворачивает и наклоняет.

Я ползу на четвереньках по матрасу, чувствуя бесконечный голод по удовольствию, которое, как я знаю, может подарить мне только он.

Его рука ласкает горячую дорожку над моей попкой, а затем его пальцы касаются моего клитора. Я хочу, чтобы Мейсон уже сорвал с меня трусики.

— Я хочу услышать это от тебя, милая. Скажи, что ты моя, — требует мужчина. Он начинает тереть мой клитор прямо через ткань, срывая с моих губ умоляющий стон.

Я прижимаюсь задницей к его руке, и когда я чувствую твёрдый кончик его члена, я бесстыдно начинаю тереться о него.

— Я твоя, — шепчу я с желанием.

Он отодвигает трусики в сторону, а затем просовывает палец внутрь меня. Он начинает тереть мой клитор большим пальцем, в то время как ещё один палец трахает меня сзади, и, так или иначе, это самая горячая вещь, которую мы когда-либо делали.

Это так эротично, чувствовать, как его твёрдый член скользит по моей заднице, в то время как его пальцы творят волшебство. Я отбрасываю все свои запреты и начинаю биться спиной о его руку.

— Чёрт возьми, да, милая, — рычит он, двигаясь ещё быстрее, пока я не оказываюсь в облаке удовольствия.

Оргазм бьёт сильно, и это заставляет мои колени дрожать. Но я жадная и хочу большего. Я всегда буду хотеть большего от Мейсона.

Я просовываю руку в трусики, зная, что сейчас сведу его с ума.

Глава 20

Мейсон

Я тянусь к женскому запястью, а затем следую за её рукой в трусики. Чёрт, это так горячо. Ощущение того, как она прикасается к себе, — это самое большое возбуждение на свете.

Я прижимаю свою руку к её, которая прижата к её киске, а затем толкаю палец Оливии вместе со своим. Я склоняюсь над ней, упираясь коленом в кровать. Чувствовать её жар вместе с тем, как она ласкает себя, — это почти слишком.

— Ты чертовски горячая штучка. Держи руку там, — приказываю я, вытаскивая палец.

Я надеваю презерватив и подношу свой член к её входу.

— Я хочу трахнуть тебя, пока ты ласкаешь себя, — говорю я, а затем толкаюсь в неё, и это самая эротичная вещь, которую я когда-либо чувствовал.

Как только мой член погружается глубоко в её киску, я обнимаю эту женщину и вновь накрываю её руку своей. Я толкаю свой палец внутрь Оливии и почти кончаю, чувствуя, как наши пальцы и мой член растягивают её киску.

— Чувствуешь это, милая? — мой голос хриплый, когда я держу наши пальцы внутри неё. Я слегка отодвигаюсь назад и чувствую, как мой член движется внутри неё, заставляя мои яйца напрячься.

— Трахни себя пальцем с моим членом в тебе, — приказываю я, отводя свою руку немного назад, так чтобы просто накрыть её руку. Я толкаюсь обратно в Оливию, и женский палец делает её киску намного плотнее.

— Мейсон, — стонет она моё имя. — Чёрт, я сейчас кончу.

Я сильно давлю на её руку, когда толкаюсь в неё, заставляя Оливию тереть клитор, пока она сама себя трогает. Её бёдра начинают двигаться, когда девушка трётся о меня задницей, и я чувствую, как её пальцы касаются моих яиц.

Я смотрю, как Оливия выгибает спину, а затем начинает медленно и ритмично двигать бёдрами, чтобы оседлать мой член.

Это совсем другое дело. На этот раз спешить некуда. Она держит медленный темп, всё ещё двигая пальцами внутри себя.

— Ах… — звук наполнен сексом и похотью, а затем она начинает стонать громче. — Ах, Мейсон, трахни меня жёстко, — умоляет она, когда её тело напрягается.

Я выхожу из неё и переворачиваю её на спину, прежде чем вновь вонзить в неё свой член. Женская спина выгибается над кроватью, и Оливия прижимается грудью к моей груди.

— Позволь своей киске высосать меня досуха, милая, — хриплю я между вдохами, продолжая врезаться в неё. Девушка продолжает напрягаться подо мной, и тогда я чувствую, как её киска сжимается вокруг моего члена, глубоко всасывая меня в себя, и это заставляет меня кончить с громким рёвом.

Оливия притягивает меня к себе и шепчет:

— Я хочу почувствовать весь твой вес на себе.

Я так люблю эту женщину. Я люблю её силу. Я люблю её тело. Я люблю её киску и то, как она занимается со мной любовью. Она мне подходит во всех отношениях. Ни за что на свете я её не отпущу.

Я приподнимаюсь, наклоняюсь над ней и целую её в губы.

— Я люблю тебя, Оливия. Ты единственная, кто может пролить свет сквозь тьму, живущую внутри меня.

Эпилог

Оливия

Два года спустя…

Они только что сняли повязки после последней операции, и первое, что я делаю, это улыбаюсь, глядя на любовь, которая сияет в глазах Мейсона — и это не больно. Впервые после аварии улыбка не причиняет боли.

Я вскакиваю со стула и обнимаю Мейсона за шею, пока смех пузырится где-то у меня в горле. Сначала я смеюсь, потому что я так счастлива, но вскоре это превращается в слёзы благодарности.

Я так благодарна Мейсону, потому что были дни, когда ему приходилось тащить меня через операции и боль. Он помогал мне оставаться в здравом уме.

Теперь я плачу, потому что могу смеяться. Я плачу, потому что шрамы превратились в тонкие белые линии, и, если я правильно наложу макияж, вы их даже не увидите.

Я плачу, потому что теперь боюсь Мейсона совсем по другой причине, чем в самом начале. Я боюсь потерять его, потому что он стал прочным фундаментом, на котором я построила свою жизнь.

Я так люблю Мейсона Кроу, что без него просто перестала бы существовать.

Эпилог

Мейсон

Десять лет спустя…

Я смотрю, как Оливия втирает крем в кожу на своём животе, в котором рос мой ребёнок, и чувствую себя счастливым.

Прошли годы, прежде чем я перестал оглядываться через плечо, боясь, что моё прошлое найдёт меня и вырвет Оливию из моей жизни.

Прошли годы, прежде чем страх в глазах Оливии утих, и она, наконец, осознала свою собственную силу и то, что в этой жизни есть нечто большее, чем просто я. Теперь у нас есть дети. Она моя жена, мать наших детей, но прежде всего она Оливия Кроу — мой ангел-хранитель.

Конец