Кажется, я так и не спала до самого утра, вероятно, провалилась в сон на пару часов, когда солнце уже поднялось. Проснулась от звука голосов, тарахтения повозок и хлопанья дверей, долетающих с улицы в по-прежнему открытое окно. Столь явная и необычная для тихого особняка суета заставила сердце биться быстрее и прогнала всякую сонливость, хотя голова казалась странной, как будто в нее набили ваты.
Из окна удалось увидеть только несколько солдат, прошедших по тропинкам сада, но это ничего мне не объяснило. Торопливо одевшись и умывшись, я с замиранием сердца дернула дверь. Та легко поддалась: я больше не была пленницей.
Вскоре все выяснилось. Оказывается, генерал, впечатленный дерзким проникновением в свой дом, прислал охрану: полтора десятка солдат и четырех магов. Им предстояло патрулировать периметр дома по ночам, предотвращая всякие проникновения извне. И, полагаю, заодно побеги.
Галия не очень обрадовалась необходимости готовить на такое количество человек, но я обещала ей по возможности помогать. Зато Мария демонстрировала восторг и нездоровое возбуждение в связи с появлением молодых привлекательных мужчин. Эмоции госпожи Холт и господина Морроу понять было невозможно, кажется, они вообще никак не прокомментировали событие. А вот господин Нейб прореагировал на это неожиданно благодушно. Правда, меня он теперь напрочь игнорировал.
То, что один солдат и один маг всегда находятся где-то рядом со мной, я осознала только на третий день. То ли генерал Шелтер все же отчасти поверил управляющему и велел присматривать за мной, то ли он опасался новой попытки побега, то ли особенно беспокоился о моей безопасности. Уточнить было не у кого: едва ли телохранители-надсмотрщики признаются в своих истинных приказах. Оставалось только привыкать, а сделать это было не так просто.
В остальном жизнь вернулась к прежней рутине, что одновременно успокаивало и удручало. Постепенно я понимала, что ничего другого меня больше и не ждет. Работа в саду, работа на кухне, помощь в уборке… Рано или поздно все равно придется столкнуться с тем, что генерал Шелтер приведет в дом какую-то женщину. Наложницу или жену – не так важно. У мужчин свои потребности, как верно заметила неизвестная мне девушка на вечеринке у соседа генерала. И будет удачей, если мы с ним так и останемся друг для друга несбывшейся мечтой, одним солнечным совместным днем, в который смогли забыть свои роли и быть просто собой. Наверное, в глубине души я все равно боялась, что однажды у него лопнет терпение, он захочет взять свое, а потом просто выбросит меня как использованную вещь.
Через пару недель эти переживания были полностью вытеснены известиями о том, что Варнайский Магистрат вторгся на территорию Палии: еще одного достаточно крупного государства, которое граничило с Варнаем на севере, с Сираном на западе и Красной Пустыней на востоке. Кажется, южнее у него тоже был еще один сосед, но о нем в газетах не писали.
Там писали о том, что армия генерала Шелтера вошла на территорию Палии, приняв на себя главный удар защитников страны, а несколько дней спустя генерал Форташ открыл еще один фронт, войдя в Палию с территории Сирана. Газетчики уверяли, что победа будет быстрой и легкой, но я хорошо помнила слова самого Шелтера и больше верила ему.
В день, когда последний летний месяц перевалил за половину, я вновь читала пространную и нарочито позитивную статью, которая рассказывала о продвижении армий, а заодно о том, сколько солдат, магов и единиц боевой техники отправили на Палию. От приведенных цифр стало не по себе, и я отбросила газету в сторону. Она скользнула по гладкой поверхности стола, за которым мы когда-то сидели с Шелтером и ели клубнику в шоколаде, и едва не свалилась на пол.
– Безумие, – пробормотала я, прикрывая глаза. – Какое же безумие…
Ненасытность Магистра приводила меня в ужас. Столько людей гибло – и варнайцев в том числе – просто из-за амбиций одного человека! И никто не может его остановить, даже не пытается… Лишь один раз начали ворчать, когда Магистрат проиграл в Замбире. А пока он продолжает победоносное шествие по континенту – все рады рукоплескать победам, не думая о том, какой ценой они покупаются. Цену этим победам понимали лишь люди вроде Галии: те, кто потерял в войнах своих близких.
– Не переживай так сильно, цифры в газетах обычно серьезно завышаются, – раздался надо мной спокойный голос госпожи Холт.
Я открыла глаза как раз тогда, когда она опустила на стол передо мной поднос, нагруженный вазочками с печеньем и вареньем, пузатым чайником, от которого исходило тепло и легкий аромат мяты, и двумя чашками.
Двумя. Я удивленно посмотрела на экономку, занявшую кресло напротив. Она проигнорировала мой взгляд и разлила по чашкам чай, протянула одну мне. Кажется, за все время моего пребывания в доме генерала мы ни разу не пили с ней чай вдвоем. Даже разговаривали редко, только по делу.
И вот теперь она принесла поднос и удобно устроилась рядом, явно предполагая почти дружеские посиделки вроде тех, что мы порой устраивали с Галией и Марией. В то же время ее лицо оставалось мрачным и сосредоточенным, а спина прямой, как всегда. И вся она казалась какой-то напряженной.
– Завышаются? – переспросила я, предлагая развить тему, поскольку она сама молчала.
Холт кивнула.
– Да, Оллин мне как-то объяснял, что они не имеют ничего общего с истинным положением вещей. Не потому, что газетчики не в курсе, а потому, что выдавать точные цифры им запрещено. Они их завышают, чтобы свои гордились, а чужие – боялись.
Оллин. Из всей тирады, произнесенной крайне сдержанно, я уловила только это. Кажется, экономка впервые назвала при мне генерала просто по имени. Пытается дать понять, что я вторгаюсь на ее территорию? Мол, смотри, как мы близки, я тут была раньше тебя? Не поздновато ли для подобных заявлений? К чему они теперь, когда Шелтер далеко, а мне обещано, что между нами ничего не будет?
Я подняла на Холт глаза и непроизвольно вздрогнула: она сверлила меня темным взглядом, забыв о чашке в руках. У нее радужка была обычного карего цвета, не такая как у Шелтера, но что-то у них все-таки было общее. Что-то неуловимое, больше в выражении, чем в чертах лица.
Неожиданно экономка улыбнулась. То ли заметила мой испуг, то ли ее развеселило что-то еще. Но улыбка, к моему удивлению, оказалась мягкой, искренней, а не издевательской.
– Ты, наверное, теряешься в догадках, чего я от тебя хочу? Зачем пришла и решила поговорить?
– Да, – призналась я, не притрагиваясь к остывающему чаю. – Раньше вы не очень-то жаловали меня.
– Поверь, я не испытываю к тебе никаких негативных чувств, – торопливо заявила Холт. – Хотя признаюсь, что поначалу злилась на тебя.
Я тяжело сглотнула, понимая, что мы подбираемся к сути и, стараясь не прятать взгляд, уточнила:
– Вы ревновали?
– Оллина к тебе? – она вдруг рассмеялась, хотя даже это она делала тихо и сдержанно. – Боже, нет. Скорее… наоборот. Но чтобы ты поняла, ты должна услышать нашу с ним историю. Для этого я и пришла.
Я сомневалась, что хочу слышать эту историю, но сбегать точно не собиралась.
– Я вас внимательно слушаю, госпожа Холт.
Несмотря на мое приглашение, экономка не торопилась начинать рассказ. В ее внезапной нерешительности мне почудилась неловкость, но я все равно не ожидала услышать того, что она сказала дальше:
– Полагаю, ты знаешь, что я появилась в его доме восемь лет назад, когда он был еще только майором. Он тогда снимал небольшую квартирку во втором круге столицы… Это не самый центр, но и не окраина. Кухня, гостиная, спальня и каморка для прислуги, но прислугой он тогда не пользовался, ему было не по карману… Или он просто предпочитал обслуживать себя сам, а деньги откладывать на что-то другое.
Она замолчала, поднесла чашку к губам, чтобы как-то оправдать паузу, а мне почему-то показалось, что солнце, ярко светившее с самого утра, вдруг стыдливо спряталось за неизвестно откуда взявшуюся тучку. По ногам потянуло холодом.
– И насколько мне известно, его все устраивало… Но он все равно купил меня у полковника Ровера.
Сердце екнуло от удивления и забилось часто-часто от нахлынувшего волнения. Купил? Вот никогда не подумала бы, что госпожа Холт может быть… рабыней! Хотя бы потому, что это несколько странно, когда невольница управляет свободной прислугой. Я-то думала, что уже начала понимать местные порядки, но они опять преподнесли мне сюрприз.
Холт оторвала взгляд от чашки и снова посмотрела на меня. Ее взглядом даже не обожгло, а как хлыстом ударило: резко, остро, больно.
– Когда-то я была как ты, – непривычно тихо сообщила она. – Невинная девица, ждавшая любви и мечтавшая о светлом будущем, верившая, что у нее все впереди. А потом на наши земли пришел Магистрат. Нет, меня не отобрали для коллекции, все было куда прозаичнее. Я приглянулась полковнику Роверу, и он забрал меня в качестве наложницы.
Громкое позвякивание снова прервало рассказ: это рука Холт дрогнула, и чашка подпрыгнула на блюдце. От греха подальше она поставила их на стол и сцепила руки в замок перед собой.
– Только мне не повезло так, как тебе. Полковник Ровер не обладал и десятой частью благородства Шелтера. Он был давно женат, его супруга успела состариться и растолстеть, а, возможно, еще до того потерять интерес к нему как к мужчине. Поэтому, как только у него появилась возможность, он стал привозить себе наложниц. Молоденьких и желательно невинных. Кто бы мне объяснил, почему для таких, как он, это столь важно? Я была у него не первой и не последней. Первую неделю своего отпуска он развлекался со мной сам. Ему нравилось, когда я кричала, плакала или умоляла не трогать меня. Его это только больше заводило. А когда я потеряла для него свежесть и новизну, он стал иногда приглашать приятелей, и они развлекались со мной уже втроем или вчетвером. У них так принято, понимаешь? Делиться. Когда я перестала плакать, кричать и сопротивляться, ему стало немного скучно, и он нашел несколько новых способов вызвать у меня нужную реакцию. Особенно ему нравилось бить меня плетью и прижигать сигаретой.
Я шумно втянула в себя воздух, когда поняла, что уже несколько секунд не дышу, и тут же испуганно зажала себе рот рукой. Но госпожа Холт не обратила на меня внимания. Теперь она смотрела только на сцепленные в замок руки.
– Я мечтала только об одном – умереть. Но у богов на меня были другие планы. Как и следовало ожидать, в итоге я забеременела. Уж не знаю, от которого из них. Полковник Ровер не стал разоряться на мага, врача или зелье. Он просто избил меня. Сам. Ребенка я потеряла. Но зато и полковник окончательно ко мне остыл. Он собирался продать меня в бордель, как только я снова стану выглядеть по-человечески. А пока я прислуживала у него дома, когда снова смогла ходить. Честно говоря, в тот момент мне было уже все равно, что будет со мной дальше. Я ни на что не надеялась и ничего не ждала от жизни. Пока среди гостей Ровера не появился майор Шелтер. Молодой, но делающий стремительную карьеру офицер. Я слышала, как полковник шептался о нем с другим приятелем. Объяснял ему, что, хотя Шелтер и сомнительного происхождения, у него явно есть высокопоставленный покровитель. Или покровительница. Поэтому с ним надо дружить.
Она снова замолчала, вздохнула, облизала пересохшие губы. Сцепленные пальцы заметно расслабились, на лице даже появилась улыбка.
– Оллин увидел меня случайно, потому что мне не позволялось выходить к гостям в том виде, в котором я была. Мы столкнулись в коридоре. Я и не думала, что он обратил на меня внимание. Но потом остальные гости разошлись, а полковник неожиданно позвал меня к себе. Точнее, к ним. Как оказалось, чтобы показать Оллину. И тот вдруг сказал, что я ему гожусь. Из их разговора я поняла, что он попросил Ровера продать меня. Сказал, что проще один раз купить рабыню, чем нанимать служанку и платить дорогим шлюхам. А дешевыми он якобы брезгует. Еще и скидку у него выпросил, – с усмешкой добавила она. – За использованный и попорченный товар. В тот же день я отправилась к нему домой. Ровер, конечно, не отказал, к тому же я уже все равно для него свое отслужила, а кому продавать – какая разница?
Ей снова пришлось прерваться, потому что мимо террасы, на которой мы сидели, прошла пара солдат. Они даже не посмотрели на нас, но разговор бы услышали, поэтому госпожа Холт дождалась, пока они скроются из вида. Только после этого продолжила:
– Первое время меня не смущало, что он не проявляет ко мне интерес. Мужской интерес, я имею в виду. Потому что в остальном он очень даже мной интересовался: заставлял есть, спрашивал, что мне нужно из вещей, объясняя это тем, что никогда раньше не отвечал за женщину и понятия не имеет о наших потребностях. Мне это казалось непривычным, но к тому времени я уже ничему не сопротивлялась. И уж тем более не стала сопротивляться заботе. Кормит ведь и одевает, а не бьет. Но когда мои синяки окончательно сошли, а он продолжал давать мне только поручения по хозяйству, мне стало не по себе. В итоге я спросила прямо. Помню, как раз накрыла ему ужин и замешкалась, а он спросил, в чем дело. И я выпалила: «Пора ли мне уже являться в вашу спальню, господин Шелтер?» А он так посмотрел на меня… Как будто удивленно, знаешь? И спрашивает: «А ты хочешь со мной спать, Арра?» Я, наверное, просто от неожиданности ответила честно, что не хочу. И он сказал: «Тогда считаю вопрос исчерпанным. Лучше поужинай со мной, а то одному сидеть скучно».
Я удивленно моргнула. Честно говоря, когда она начала рассказ, я только убедилась в характеристике, которую еще в самом начале дала Мария. «Постель и постелет, и согреет». Но сейчас выходило, что второе было… несправедливо?
– То есть вы с ним никогда?.. – последние слова отказались произноситься, но госпоже Холт они были не нужны.
Она снова подняла на меня взгляд и улыбнулась.
– Что? Спала с ним? Нет, никогда. Я вообще больше никогда не была близка с мужчиной. Но это такая же тайна, как и то, что он не спит с тобой. Наверное, не все офицеры варнайской армии столь же жестоки и извращены, как полковник Ровер, далеко не все даже привозят себе наложниц, кому-то вполне хватает жен и любовниц. Но на холостого мужчину, купившего себе наложницу и ни разу не использовавшего, даже они посмотрят косо. Я говорю об этом только тебе. Остальные уверены, что когда-то я была его постельной игрушкой и оказалась достаточно хороша, поэтому теперь он обращается со мной как со свободной, назначил экономкой, то есть поставил выше других слуг. В качестве… жеста особого расположения, скажем так.
– А почему вы решили рассказать правду мне? – задалась вопросом я и сделала это сразу вслух. Очень уж неожиданными оказались ее признания.
– Чтобы ты понимала, – в голосе Холт вновь прорезались холодные нотки. – Понимала разницу между Шелтером и другими варнайскими офицерами. Понимала, что на самом деле значит быть наложницей. И понимала, насколько это не похоже на то, что происходит между тобой и Оллином.
Я не выдержала ее взгляд, смутилась и опустила глаза.
– Он вам что, все рассказывает?
– Не все, но многое, – ее тон снова смягчился. – Знаешь, за эти годы он стал мне почти как брат. У него нет семьи кроме меня и полковника Лингора. Я наблюдала за ним восемь лет и могу с уверенностью сказать: до тебя в его жизни не было женщины, к которой его так неудержимо влекло бы, которую он так страстно желал и которую при этом так боялся. Боялся обидеть или сломать. Я говорю тебе это все, потому что мне было больно видеть его оба последних раза, когда он уезжал отсюда. Если бы не он, меня бы давно не было в живых. Я сгнила бы в каком-нибудь борделе или наложила на себя руки, но он спас меня. Не смог вернуть мне свободу, но сделал все, чтобы я больше не чувствовала себя рабыней. Он ничего не попросил взамен, но я на все ради него готова: убью или умру, если будет нужно. Но в случае с тобой я могу только рассказать тебе о нас, чтобы ты поняла, какой он. И перестала отталкивать его. У него очень трудный путь. И ты очень нужна ему. Он не станет просить. Не станет осыпать признаниями, чтобы убедить. Не станет заставлять. Но если ты доверишься ему, то будешь очень счастлива. Потому что в нем много нерастраченной любви, задавленной обстоятельствами. Такой, знаешь, не показной, а настоящей. Он не станет целовать землю, по которой ты ходила, но сделает все, чтобы ты никогда ни в чем не нуждалась. Найдет способ защитить тебя и твоих детей даже из могилы. Он ведь его уже нашел. Не требуй от него невозможного. С чем-то всегда приходится мириться. Не всем достается вся сказка. Но маленький кусочек счастья – это лучше, чем ничего. Поверь, уж я-то знаю.
Она говорила и не отрывала от меня пробирающего до костей взгляда. Столько в нем было отчаяния и любви к генералу, без намека на ревность. Я не выдерживала эмоций, которые он передавал, поэтому постоянно прятала глаза, но чувствовала на себе этот взгляд даже тогда, когда не видела. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее, я почти задыхалась. По коже бежали мурашки, и хотелось тоже вскочить и побежать! Не знаю куда.
Когда госпожа Холт замолчала, я осмелилась снова посмотреть на нее. Она уже расплела пальцы и взялась за дужку на боку чашки. Я, наверное, впервые так внимательно всмотрелась в эту женщину: в ее лицо, позу, наклон головы. Впервые задумалась о том, что она моложе, чем казалась мне раньше из-за черных нарядов, тугих пучков и строгого выражения лица. По крайней мере, когда она улыбалась, она сразу выглядела моложе.
Восемь или девять лет назад она была невинной девицей, мечтавшей о любви. Да ей, наверное, нет еще и тридцати! Просто ей не повезло так, как мне, она попала в руки к жестокому мужчине, который безжалостно растоптал ее, искалечил душу и тело. И если тело отчасти восстановилось, то душа у госпожи Холт… у Арры осталась сломана.
Но вот она сидит напротив меня, с прямой спиной и гордо поднятой головой. Живая, любящая, искренне благодарная тому, кто вытащил ее из этого пекла, дал второй шанс. Может быть, ее раны не зажили и продолжают болеть, но она нашла в себе силы двигаться дальше. Нашла ради чего жить и чему радоваться в жизни. Пусть даже это просто красивый дом, чудесный сад и мужчина, который купил ее как рабыню, но стал ей братом.
– А что будет с вами, если генерал… – у меня хватило смелости начать вопрос, но я так и не смогла произнести «погибнет». Как будто боялась сглазить, притянуть к нему смерть.
Арра Холт медленно поставила чашку обратно на блюдце и, не поднимая глаз, ответила:
– Он обещал завещать меня господину Нейбу. Я сама так попросила.
У меня буквально глаза полезли на лоб, так спокойно она это произнесла. Кажется, у нее управляющий не вызывал ни негатива, ни опасений.
– А вы не боитесь, что он… – я снова замялась, не зная, как это поделикатнее сформулировать. – Не боитесь, что ему будет нужно от вас то, что было нужно тому полковнику?
Ее взгляд стал еще более пронзительным, чем раньше. На мгновение мне показалось, что я смотрю в глаза совсем другой женщине: столько эмоций сейчас плескалось в них. Нечто похожее я ощутила, когда заглянула в глаза Шелтеру и не увидела в них зеркального щита.
– Боюсь, что мужчинам вроде Керама Нейба это не нужно. По крайней мере, от таких, как я. Не всем мужчинам нравятся много раз использованные женщины. Но я хотя бы буду рядом с ним.
Хорошо, что я сидела, иначе наверняка упала бы. Мало того, что Арра Холт не боялась Нейба. Кажется, она была в него влюблена. Слова «влюблена» и «Нейб» для меня категорически не сочетались, поэтому я могла только бессмысленно хлопать глазами.
Холт моргнула, чуть опустила голову, нервно пригладила рукой и без того идеально зачесанные назад волосы, а когда снова посмотрела на меня, это уже опять была хорошо знакомая мне экономка: строгая, холодная и отчужденная.
– Я надеюсь, этот разговор останется между нами, – уронила она, поднимаясь из-за стола. – Но обещай мне подумать о том, что я сказала.
Мне удалось только слабо кивнуть в ответ. Когда Холт ушла, я потянулась к чашке уже остывшего чая и сделала большой глоток, пытаясь протолкнуть вставший в горле ком.