Накарупаш, или Naïveté

1.

В глубине веков под покровом густого тумана спрятан вечно пустующий город Накарупаш. Покрытые плотным слоем белого песка острые шпили гор, единолично главенствующая над пространством тишина и миролюбивое, но обманчивое спокойствие от внутренних терзаний и волнений. Касание тёплых солнечных лучей, приятное пение пролетающих стай нилтава и забытье от тягостей существования.

Издавна, со вздохом первого младенца, покуда основы рассуждений о сути рождались, а механизмы часов приходили в движение – мир был поделен на царство светлое и царство тёмное, на правление доброты и нравственности и правление зла и коварства. Граждане светлого царства называли себя добротворцами, а узники темного царства назывались злодеятелями. Правил светлым царством Отец Величия, верховное божество, а тёмным царством правил Князь Тьмы, Повелитель Лжи.

Земля была разделена абстрактной границей существующей лишь в умах, и никто не смел ее нарушать, и никто не смел покушаться на чужое, и никто в светлом царстве не рассуждал о подобном, и никто в тёмном царстве не упускал мыслей об этом.

Однажды, ранним февральским утром к стенам жития добротворцев прилетела пылающая красной яркостью орлица, покрытая чешуйчатой кожей с множеством ран и с излучающими кометный свет глубокими глазами. Молитвенно-сладостным мягким голосом, с вкраплением горечи пропела она собравшимся под эгидой любопытства зевакам, о грядущем урагане потемневшей сущности, стремительно надвигающимся на земли светлого царства, имея при этом крайне злостные намерения уничтожить и похитить уволакивающей покой.

– Нынче привиделось мне, что царство светлое покроется тьмою, а ураган порожденный злом разграбит нажитые ценой здоровья ваших рук и нелегким трудом богатства. – пропела птица наблюдающим добротворцам, назвав себя редким именем Сирин. – Передайте Отцу Величия, Верховному Божеству моё послание и готовьтесь к неизвестному, ибо сменится беззаботность и смех – смертью и плачем, страхом и смятением.

Произнеся последние и основательно испугавшие добротворцев слова, орлица Сирин взмахнув огненными крыльями, затем испарилась в скомканных тучах, а граждане светлого царства лишь посмеялись её нелепым утверждениям, и вернулись к прежним обыденным делам. Они принялись предаваться пустым разговорам и философским размышлениям, полуночному чтению и безмятежным прогулкам, сладкому сну и долгому пробуждению, ибо не ведали они будущего, ибо не обладали они даром предвидения, ибо жизнь добротворцев олицетворяла беззаботность и чистоту действий, а будни редко вскипали будучи лишенными скандалов и конфликтов предрекающими последующие страдания.

В городах светлого царства не было искры или кого-либо способного её сотворить, дабы сподвигнуть к брожению мысли и рождению в чертогах разума зачатков к внимательному наблюдению за внешним миром и исследование возможных угроз от него исходящих, никто не занимался изучением бед за границей, ибо не было источников снаружи, которые могли бы рассказать, что другой мир таит в себе.

Сам Отец Величия отнесся к предупреждениям Сирин крайне внимательно, несмотря на то, что не сумел выслушать её лично. Нет разговора способного утаится от его вездесущего слуха, как бы высоко над головами или низко под землей он не вёлся, но физическими дарами он не злоупотреблял в корыстных целях, так как уважал свободу слова и право каждого добротворца на неприкосновенность мысли, на интимность бесед и откровенность чувств.

Несмотря на то, что тщательно обдумав послание, он не сразу предал важного значения пугающим словам орлицы и был уверен в отсутствии угроз, – впредь спокойная ночь для его разума была неведома. При обжигающем свете солнца и утомляющей жаре, или же при лунном свете освещающим звёздную карту в глубоких сумерках – наблюдал он за спокойствием и течением рек царства света, пытаясь понять суть послания и существенность возможных опасностей несущихся вместе с неизвестным ураганом.

Мысль, что являлась ответом – блуждала дурманящим голову шагом по разуму из одного угла в другой, но утомляя себя в многочасовых размышлениях, зацепиться за нить в запутанном лабиринте никак не удавалось. Порой, Верховному Божеству казалось, что понять донесение таинственной птицы не представляется возможным из-за узости его взгляда – может быть это вне его мирского понимания и за пределами божественной умственной силы, способной открыть любые ворота не имея ключей, несмотря на присущую ему при рождении созерцательность.