Наондель

Гараи

Другие рабыни, с которыми я ночевала в одном лагере в Харрере, дали мне один-единственный совет: «Если ты начнешь кричать и царапать его, то только сделаешь себе хуже. Притворись, что наслаждаешься, и ты станешь его фавориткой. Может быть, получишь какие-то привилегии. Это единственное, на что такие, как мы, могут надеяться».

Я надеюсь на большее. Но я все же последовала их совету. Он оказался правильным.

Само собой, я испытывала страх. Я боялась с того момента, как меня взяли в плен. Не решалась сопротивляться. Даже тем мужчинам, явившимся среди ночи, которые пленили меня и моих сестер, пока мы спали. Должно быть, они долго следили за нами. Они напали на нас, когда мы на несколько дней отклонились от остального клана, чтобы собрать лекарственные растения к югу от пустыни Мейрем. Никто из оседлых жителей не решается заходить далеко в пустыню. Там мы были бы в безопасности. Но мы не думали об опасности, не ожидали, что нам что-то угрожает, мы не были начеку. Как я проклинаю себя за это! Ведь я старше всех. Мне следовало бы быть внимательнее.

Мужчины боялись нас. Они верили, что мы могущественные жрицы, способные убить их, произнеся лишь несколько слов. Они были из тех, кто боится всего, чего не понимает. Поэтому они завязали нам рты и скрутили руки. Нас спешно везли на юг, строго на юг, обычно под прикрытием ночи. В северных странах работорговля запрещена. В одной деревне нас продали длинноволосым и бородатым работорговцам с юга. Мы попали в одно место – я слышала, что его называют Харрера – вонючую и отвратительную дыру. Меня разлучили с сестрами. Мы не плакали. У нас не осталось слез.

На невольничьем рынке меня привязали к столбу на возвышении вместе с другими женщинами моего возраста. Все мы были из разных стран, я видела это по цвету их кожи и волос. Я оказалась единственной с белыми волосами и серыми глазами. Мужчины, стоявшие вокруг возвышения, разговаривали друг с другом, указывая на меня.

Начался аукцион. Меня оставили напоследок, желая, чтобы все взоры были устремлены на меня. В Харрере солнце немилосердно, никогда раньше я не переживала подобного зноя. Мои губы пересохли и потрескались, юбка прилипла к ногам от пота.

К возвышению подошел какой-то мужчина, одетый в белые и синие одежды. Высокий и стройный, но широкоплечий, с густыми темными волосами. У него были ярко-красные губы. Он единственный заглянул мне в глаза и долго смотрел. Потом он крикнул мужчине, продававшему меня:

– Как вы заботитесь о своих сокровищах? Вы портите ее красоту на этом палящем солнце. – Он достал свой кошелек. – Назови цену. Я плачу.

Когда мужчина начал что-то бормотать про аукцион, он стал проявлять нетерпение.

– Назови цену, говорю тебе, чтобы я мог забрать свое имущество с этого зноя до того, как оно будет вконец испорчено.

Он наполнил их ладони серебром и золотом – я и не подозревала, что на свете существует столько золота и серебра. И это была моя цена. Такой ценной я оказалась. Потом он стал отдавать приказы. Какой-то мужчина взбежал на возвышение и перерезал веревки. Я упала на колени. Красивый мужчина протянул мне кувшин с холодной водой. Я была не в состоянии поднести его к губам, и он сам держал его у моего рта, пока я пила. Потом сам унес меня на руках прочь с рынка. В тень. В конюшню.

Там он позволил мне отдохнуть и напиться воды, кто-то принес мазь для моей обгоревшей кожи. На следующий день он пришел и посмотрел на меня.

– Ну вот, уже гораздо лучше. Теперь я должен проверить, верно ли поступил, столько заплатив за тебя.

Все закончилось очень быстро. Он остался доволен.

– Женщина, которая знает свое место, не сопротивляется и не молчит с отвращением на лице. К тому же самая красивая женщина, какую я видел. Ты станешь сенсацией в Ареко. Да, могу сказать, что я сделал хорошее вложение. Я с удовольствием дал бы тебе помыться, но мы должны поскорее уезжать. Я провернул несколько сделок, после которых оставаться здесь было бы неразумно.

– Да, мой господин, – ответила я.

Я, Гараи из народа кочевников, назвала его так. У нас нет правителей. Мы подчиняемся только самой земле и ее призывам. Поэтому мы постоянно кочуем, воздаем честь святым местам и стараемся держаться подальше от оседлых. Тех, кто придумал дома и монеты, господ и законы. Человеческие законы на нас не распространяются. Силовые линии земли, ее кровеносные сосуды, направляют нас в наших скитаниях. Земля дарит нам пропитание и защиту, в которой мы нуждаемся. Свою историю мы несем с собой в мифах и преданиях. Наши мудрецы заботятся о нашем духе и теле, ведут нас вперед во время песчаной бури. Но теперь у меня появилось новое «я». И это мое новое «я», новая Гараи имела господина, которому кланялась и подчинялась во всем.

В тот же день мы покинули Харреру. Я сидела в конце каравана на осле с поклажей вместе с другими покупками моего хозяина. Он дал мне шаль и накидку, защищающую от солнца, у меня было предостаточно воды, меня кормили утром и когда мы останавливались на ночлег. Я спала со своим господином в его шатре. Он не связывал меня – да и куда бы я могла сбежать в бескрайней пустыне? Я умерла бы еще до того, как скрылась из виду.

Каждую ночь мой господин проводил со мной. Однако я понимала – мое прежнее «я» надо спрятать в самый отдаленный уголок моей души. То, какой я была, больше не должно выйти наружу. Ибо хотя мой господин обращался со мной хорошо, и чем сговорчивей я была, тем лучше, вся правда о нем была мне известна. Я видела ее в глазах тех мужчин, которые похитили меня и моих сестер в ту ночь. Видела ее в глазах мужчин, продавших меня за серебро и золото. Для них я была вещью. Существом, не имеющим чувств и собственных потребностей. Существом, которого можно бояться, на котором можно нажиться или использовать по своей прихоти. Как только я начну доставлять им неудобства, они отделаются от меня. А я хочу жить, этого хочет прежняя Гараи. Она мечтает снова увидеть пустыню Мейрем, услышать пение своей матери в сумерках, держать в руках ладони своих сестер. Новая Гараи не верит, что это возможно. Но прежняя Гараи отказывается сдаваться.

Теперь мы в Ареко. Это столица страны моего господина. Мы приехали вечером, после путешествия, продолжавшегося несколько лунных месяцев. Мне дали возможность искупаться и отвели в маленькую комнатку в доме моего господина. Он рассказал мне, что будет жить здесь временно, пока не построят его новый дворец в Охаддине. Потом он переведет туда весь двор правителя. Но правитель об этом еще не знает. Назавтра мой господин собирается показать меня всем, чтобы все подивились. В мою комнату принесли одежду, незнакомые мне предметы из шелка с яркими вышивками. Гребни, чтобы скрепить ими мои волосы. Кольца на пальцы и браслеты на руки. Красивые вещи, призванные показать всем, насколько я ценна. Здесь они все помешаны на вещах. В клане у нас было только то, что необходимо, что мы можем унести на спине. Ножи, веревки, лекарственные растения, огниво, еда. Может ли кольцо согреть тебя ночью? Можно ли наесться гребнем для волос? Может ли вышитая куртка вылечить гниющую рану?

Из корзин с товарами моего господина я украла бумагу и приспособления для письма. Моя мать знает буквы и умеет писать. Этому она обучила и меня, поскольку готовила меня стать ее преемницей, мудрейшей в клане. Но у меня нечасто были причины упражнять свои умения. Что мне записывать? Все знания матери заключены в ее голове, как семена в семенной коробке. О чем бы я ее ни спросила, она могла извлечь знания из тайников своей памяти и ответить на мои вопросы. Для чего же писать? Она обучила меня этому искусству просто потому, что сама им владела, а ей хотелось, чтобы я научилась всему, что умела она.

И сейчас впервые в жизни у меня появились причины что-то записывать. Дело идет медленно. Моей руке не хватает ловкости, которая дается привычкой. Но я продолжаю бороться. Я нахожусь в чужой стране. Вокруг меня говорят на чужом языке. Кое-что я понимаю. В моем клане мы говорили на сиддхи – одном из языков кочевых народов, но я знаю и множество других языков. Так само собой получается, когда постоянно путешествуешь и встречаешься со множеством людей. Даже не знаю, сколько языков знает мать, – наверняка больше, чем пальцев у нее на руках. Язык, на котором говорят здесь, в Ареко, тот же, который я выучила, когда мы посетили святую гору Омоне. Она находится гораздо дальше к югу, чем мы обычно заходим, а язык, на котором говорили в провинциях вокруг горы, был непохож на все прочие, какие я слышала до того. Мне показалось, что он звучит жестко и сердито, совсем не так, как мягкие певучие наречия возвышенностей. Здесь, в Ареко, говорят на диалекте – произношение немного иное, но многие слова те же. Я очень этому рада. Это сильно облегчает жизнь новой Гараи. Она мало что может сказать, но от нее этого никто и не ожидает. Достаточно того, что она понимает.

Мне спокойнее оттого, что у меня есть мой язык, на котором я могу писать. Никто не сможет прочесть то, что я написала. Записывая, я поддерживаю свой язык живым. Впрочем, слова на бумаге кажутся мне мертвыми. Словно жизнь вытекает из них, когда я ловлю их кончиком пера. Помимо букв, в языке еще так много всего. Интонация, ритм, тон, паузы – все это я не в состоянии запечатлеть. Или же все это невозможно поймать, не убив? Как ялопона – редкую птицу, живущую как раз на склонах Омоне. Говорят, что его песня может исцелить дух, если он заболел, застрял в скорби или страхе. Ялопон берет свои силы у самой Омоне, и если поймать птицу и унести с горы, то она скоро умрет. Возможно, так же обстоит дело и с душой языка. Не знаю, я никогда раньше не писала так много. Но теперь я должна попытаться – боюсь, иначе я забуду, кто я. И в золотой клетке, в которую меня сейчас посадили, я захирею и умру, как ялопон.

Я пишу по ночам, пряча записи в своей комнате. Все, что есть настоящая я, Гараи с горячей кровью, нужно скрывать и прятать.

Я сладкое мясо саламандры.

Я закат над золотыми камнями Мейрем.

Я песня силы в сумерках.

Я босые ступни на просыпающейся по весне земле.

Я острые листья Языка Богини.

Я красные шрамы на светлой коже.

Сегодня я впервые встретилась с женой моего господина. На меня пришли посмотреть многие, даже сам правитель. У его сыновей были похотливые глаза. Но единственный человек, с которым я встретилась, единственный, кто заговорил со мной, была жена моего господина. Она пришла в мою комнатушку после того, как мой господин показал меня всем. Она высокая и угловатая, в ней совсем нет мягкости и вкрадчивости. Она носит дитя, где-то на полпути, как мне показалось. Выглядит она старой, гораздо старше, чем мой господин. Должно быть, у нее есть какая-то тайна, раз ей удалось женить на себе такого мужчину. Наверное, ее отец был несметно богат.

Я упала на колени и низко поклонилась ей. Эта новая Гараи, покорная слабая девушка, она знает, как всем угодить. Знает, в чьих руках власть, кому следует кланяться и насколько глубоко. Она просто поражает меня своими познаниями. Откуда она их взяла? Но поклоны Гараи не порадовали жену. Она решительно шагнула ко мне и вырвала из моих волос гребни.

– Ты продана в рабство, – прошипела она. – Только жене разрешается носить семь гребней в волосах. Тебе хватит и одного.

Тут я поняла свое положение. В самом низу, продана в рабство. Ниже уже некуда падать. Я продолжала кланяться до пола, пока она подкалывала мои волосы. Мое молчание и покорность успокоили ее. Закончив, она сделала шаг назад.

– Встань.

Я сделала, как она велела. Она внимательно оглядела меня со всех сторон, грубо поворачивая меня.

– Я вижу, что их всех так привлекает. У тебя очень необычные цвета. Но на тебе не та одежда. От желтого цвета твои волосы теряют свой блеск. Тебе больше пошел бы голубой. Пожалуй, с серебряной вышивкой, чтобы подчеркнуть блеск твоих волос и цвет кожи.

Я не сказала, что такую одежду мне дал господин. Я только кивнула.

Она вздохнула.

– Если Искан будет доволен тобой, то, возможно, будет держаться подальше от моей постели. Я восприму это как добрый знак.

Тут черты ее лица смягчились, и увидела, что она совсем не такая старая, как мне поначалу показалось. Похоже, она всего на несколько лет старше меня. Я сделала жест в сторону ее живота.

– Первенец?

Суровое выражение тут же вернулось.

– Нет. Мой третий сын.

Не сказав больше ни слова, она вылетела из комнаты. Но позднее в тот же день вошли служанки, неся с собой красивые куртки бледно-голубого цвета с вышивкой серебряными нитями и жемчугом. Они весили больше, чем все мои пожитки в клане. Каждое утро новая Гараи надевает на себя эту непрактичную одежду. Закалывает свои волосы гребнем. Прячет свои шрамы под длинными рукавами и тяжелыми серебряными браслетами. Но я записываю, чтобы не забыть, и прячу свои страницы под каменной плитой в моей комнате. Вот что мне следует помнить:

Настоящая Гараи носит на своей коже отметины.

Три шрама за кровавое жертвоприношение.

Два шрама за клятвы, которые она принесла.

Один шрам за побежденного врага.

Новая Гараи никогда не забудет воина, знания, силу.

Вчера я спросила жену господина, можно ли мне выйти в сад. Из своего окна я увидела, что он есть.

– Это сад правителя, – коротко ответила она.

Но чуть позднее она пришла за мной и провела меня к закрытым воротам, ограждающим женскую половину от остального дворца. Там стояли два стража в синих куртках и с саблями на боку.

– Его величество соблаговолил дать нам разрешение погулять сегодня после полудня по его саду, – сказала она.

Один из стражей отпер ворота, и мы вышли через золотую арку. Под присмотром стражей мы спустились по маленькой боковой лестнице. Мне хотелось идти поскорее, мне хотелось побежать, но шаги жены моего господина были тяжелы из-за ребенка, которого она носила в себе, и я обуздала свой пыл. Мы вышли на террасу – перед нами простирался роскошный зеленый сад. Я и сама не понимала, до чего же мне не хватает живых растений, пока снова не оказалась среди них – легкий вздох вырвался наружу, прежде чем новая Гараи успела подавить его. Жена господина бросила на меня проницательный взгляд.

– Я посижу в тени.

Один страж встал позади скамьи, на которую она уселась, а второй пошел за мной, когда я неуверенным шагом двинулась по саду.

Растительность здесь совсем другая, нежели та, что я видела во время своей кочевой жизни. Встречаются растения с толстыми листьями и мясистыми цветами – думаю, они приспособились к местному климату и могут сохранять в себе влагу во время длительной засухи. У других цветы с огромными чашечками – больше моего лица, и они издают восхитительный запах. Думаю, они не пережили бы знойного лета, не поливай их садовник правителя. Я заметила нескольких мужчин, которые поливали и пололи клумбы, но они отворачивались от меня, а страж, кашлянув, направлял меня в другую сторону. Все ясно: мне не разрешено разговаривать с другими мужчинами, помимо моего господина, и даже нежелательно, чтобы они меня видели. Интересно, кастрированы ли стражи. Они стройные и безбородые с гладкой мальчишеской кожей – вполне возможно, что так и есть. Дикий обычай.

Поначалу я была просто потрясена изобилием цветов и подумала, что никогда не найду то, что ищу. Все растения были мне незнакомы, а между цветами, источающими нектар, порхали огромные бабочки – я и представить себе не могла, что такие существуют. Красиво подстриженные деревья дарили тень и защиту от жаркого солнца, я могла бы бродить по саду и удивляться весь день. Но я подозревала, что время мое отмерено, и рано или поздно страж вернет меня на террасу, где ждет жена господина. Так что я сделала глубокий вдох и послала вперед свои чувства – и там, глубоко под поверхностью, ощутила пульсацию силы земли. Здесь она была не такая дикая и суровая, а жирная и плодородная, полная жизни. Остановившись, я закрыла глаза, пропустив эту силу через себя, дав ей заполнить себя. Когда я открыла глаза, взгляд мой упал на каменную стену, окружавшую дворцовый сад и отделявшую его от горы, жизнь и звуки которой я могла слышать, но не видеть. На стену падали послеполуденные лучи солнца, и там, в щелях и просветах между камнями, вилось знакомое ползучее растение с длинными острыми листьями и маленькими невзрачными красными цветочками. Я улыбнулась себе под нос.

Когда страж на несколько мгновений отвлекся, глядя в другую сторону, я сорвала пучок тонких листьев. Их терпкий аромат наполнил меня интенсивным чувством счастья. Так пахло дома. Я засунула букетик в рукав, и острые края листьев царапнули мои шрамы.

Эта боль заставила меня вспомнить. Другие шрамы. В другом месте. Закрыв глаза, я мгновенно перенеслась туда, на окраину пустыни, и мать оказалась рядом со мной.

Мы идем по восточному горному хребту. Раннее утро, первые лучи солнца освещают наши шаги, пока в пустыне еще царит ночь. В руках у нас копья, седые волосы матери блестят в розоватых лучах утреннего света. Скала блестящая от влаги, оставленной облаками, опустившимися сюда ночью, которые солнце снова прогоняет к самым вершинам гор. Мать наклоняется и указывает на что-то.

– Видишь, Гараи? Это невзрачное растение называется Язык Богини. Ему мало нужно, чтобы расти, оно выживает почти везде. Запомни его. Оно может стать лучшим другом женщины.

– Когда? – спросила я, тоже наклоняясь. Тонкие остроконечные листья держались на тонком стебле, который вился по трещинам в скале.

– Когда она хочет сохранить свое ежемесячное кровотечение. Когда не хочет понести.

– Но ведь дети – это дар, – проговорила я, выпрямляясь. – Так ты меня учила.

– Это правда. Сама я никогда не пользовалась Языком Богини. Но есть женщины, жизни которых беременность представляет угрозу. Или мудрые, кто хочет оставить свое ежемесячное кровотечение течь свободно, чтобы поддерживать контакт с изначальной силой.

Мать подняла руки к востоку, приветствуя солнце, и, когда ее рукава соскользнули, я увидела все ее шрамы, переливающиеся при мягком свете. Сколько шрамов! Сколько клятв, жертв и побед. Я пожелала, чтобы и мне однажды довелось носить столько же шрамов.

Оглядевшись, я обнаружила, что я снова на террасе – лежу на прохладном мраморном полу. Жена господина сидела на скамье, глядя на меня.

– Ты лишилась чувств, – коротко пояснила она. – Страж принес тебя сюда.

Я моргнула. Видение было таким сильным. Неужели это всего лишь воспоминание? Память о матери в одном из наших многочисленных восхождений на гору. Я закрыла глаза, скрывая боль. У новой Гараи нет воспоминаний, нет тайн. Глубоко вздохнув, я отпустила силу земли где-то далеко внизу под нами. Медленно села.

– Должно быть, это от зноя. Сейчас я хорошо себя чувствую.

Мы вернулись в дом, в моей комнате меня ждал ужин, когда страж отвел меня туда, я поела в одиночестве, а напоследок съела один из узких листьев. Я не хочу носить его ребенка. И никогда не захочу. Я хочу сохранить мои кровотечения, мой контакт с силой, и не забыть, кто я такая.

Гараи жрица.

Гараи дочь.

Гараи охотница.

Гараи кочевница.

Гараи.

Мой господин в Охаддине, наблюдает за работами по строительству нового дворца. Многое из того, что он купил во время поездки в Харреру, – материалы для строительства. Перед тем как уехать туда, он рассказал мне, что работы идут уже три года. Мы лежали в его постели, куда он призывает меня всякий раз, когда у него возникает потребность в моих услугах. Комната у него с редкостной обстановкой – на полу дорогие ковры, везде стоят большие глазированные глиняные кувшины, вдоль стен – ширмы с нарисованными на них картинами, а серебряных ламп столько, что мне и не сосчитать. Я не понимаю, зачем столько серебра, золота и картинок. Крышу над головой от дождя и холода – это я понимаю, что оседлые хотят иметь. Они не такие выносливые, как мы, кочевники. Но для чего все остальное? Что еще нужно, кроме окна навстречу небу, ветру и солнцу?