Написанное болью

Смотрите, каким чувством собственного достоинства дышат строки обращения Съезда молдаван Приднестровья к генералу Косташу: "Генерал! Мы, молдаване Приднестровья, могли бы говорить с достойными политическими противниками: Но как нам говорить с уголовниками и живодерами? О чем мы можем спорить с грабителями и насильниками наших жен и дочерей?.. Запомните, генерал, и внушите всем своим компаньонам, что мы считаем низменной и позорной для себя даже мысль о возможности договориться о чем-то с вами. : Мы не призываем вас к покаянию. Вам поздно каяться. Мы советуем вам, организатору и вдохновителю всех наших бед, партийному перевертышу и предателю молдавского народа, понять наконец простую истину. Она состоит в том, что мы - свободные граждане, а не рабы. Мы - народ Штефана чел Маре, митрополита Дософтея, Дмитрия Кантемира, Григория Котовского, Михаила Фрунзе, Иона Солтыса. Мы не потомки Антонеску и Алексяну и не потомки их рабов, как это вам ошибочно кажется, а потомки их победителей. Поэтому мы сложим оружие только тогда, когда ни один кровопийца из вашей уголовной шайки не будет больше осквернять своим присутствием нашу прекрасную и страдающую землю" (с. 138).

Так могут писать только свободные люди. В капиталистической постсоветской России, например, таких обращений сегодня вы не прочтете. В сегодняшней России в ходу рабские приниженные просьбы к президенту Путину.

Молдавские фашисты очень не хотели, естественно, чтобы население Молдавии поняло, что приднестровский конфликт - это конфликт классовый. Поэтому и распространялись слухи о "руке Москвы", "русской армии", о том, что "необходимо освободить братьев-румын, порабощенных русской империей в Приднестровье". На самом же деле "вооруженные силы Приднестровья более чем на треть состояли из молдаван. Более трети погибших приднестровцев - молдаване же. Поэтому все разговоры о межнациональном конфликте - блеф. Дело не в нации, а в том, что уязвленное национальное самосознание группы людей родило мысль разделить жителей берегов Днестра на коренных и некоренных, хотя в Приднестровье все коренные - и молдаване, и русские, и украинцы, и евреи, и болгары, и немцы, и представители множества других национальностей. Такова особенность всех бывших новороссийских земель. Именно поэтому война не была межнациональной. Приднестровцы абсолютно убеждены, что воевали против национализма и румынизации. И убедить их в обратном невозможно. Потому что Народный Фронт требовал чуть ли не немедленного объединения с Румынией, потому что национальный флаг, гимн и территориальное деление Молдавии стали абсолютно идентичными румынскому, а граница между этими двумя странами уже давно была открыта. Ну а главное - на земле Приднестровья рвались снаряды и мины, изготовленные в Румынии" (с. 32).

"Снегур и другие руководители Молдавии не уставали заявлять, что они не могут бросить своих соплеменников, живущих по другую сторону Днестра. Но почти девяносто процентов молдаван Приднестровья проголосовали на референдуме за свою независимость от Молдавии" (с. 32). Письмо молдаван Приднестровья генералу Косташу я уже цитировал. При этом в Приднестровье никому не приходило в голову делить людей на своих и чужих по национальному признаку. Государственными языками в Приднестровье были провозглашены и молдавский, и русский, и украинский. "Тираспольское радио передает новости на четырех языках - русском, украинском, молдавском и идише" (с. 43).

В Приднестровье классическим методом - методом "тигеля наций" сложилась новая нация - приднестровцы, полиэтническая по происхождению и добровольно многоязычная.

"- А сам-то ты по национальности кто?

- Приднестровец.

- Как это?

- А так. Во мне шесть или восемь кровей. Точно не помню. Молдавская, украинская, греческая, кажется, еще еврейская. Забыл. Да и не важно. Приднестровец я. И с языками у меня все в порядке. Могу по-русски, могу по-украински или по-молдавски. Не проблема" (с. 143).

Именно потому, что приднестровцы осознавали себя (независимо от формальной записи в паспорте в графе "национальность") единой общностью, они и смогли противостоять замыслу советской партгосхозноменклатуры расколоть "низы" по национальному признаку. Приднестровцы, напоминаю (подобно, кстати, Южной Осетии и Абхазии), взялись за оружие еще и потому, что хотели таким образом воспрепятствовать развалу СССР. Вне СССР они боялись оказаться в Румынии (уже буржуазной к тому моменту), а что такое буржуазная Румыния, в Приднестровье знали очень хорошо: "Память о пребывании румын в Приднестровье - шестнадцать тысяч расстрелянных в Дубоссарах. Память о пребывании румын в Приднестровье - "маленький", на десять тысяч человек, Бабий Яр в Тирасполе" (с. 59).

Поэтому приднестровцы противопоставили "расколу страны - сохранение ее единства. Национализму - интернационализм. Введению одного государственного языка - многоязычие. В Приднестровье, в котором, как в некоем историческом котле, переварены десятки наций, люди научились понимать друг друга без переводчика. А главное - чувствовать. И они почувствовали, что над их многонациональным сообществом нависла смертельная угроза" (с. 22). "Приднестровье, может быть, единственное в мире государство, созданное на основе референдума. За его создание проголосовал весь народ - более девяноста процентов голосовавших" (с. 85).

Ключевое слово здесь: интернационализм. Бершин очень верно назвал его "протестным интернационализмом" (с. 185). То есть интернационализм послужил базой для протеста и сопротивления политике "номенклатуры", политике выродившейся и ставшей контрреволюционной Советской власти, политике КПСС, направленной на развал СССР и рекапитализацию страны.

Конечно, само понимание, что такое интернационализм (а не просто равенство граждан по национальному признаку или дружба наций), приднестровцы почерпнули из официальной советской идеологии. То есть это понятие было понятием марксистским (поскольку сама советская идеология была лишь максимально искаженным и приспособленным для нужд советского строя - суперэтатизма - вариантом марксистской идеологии). Но это было пассивное знание. Востребовано оно оказалось только тогда, когда приднестровцы почувствовали (это слово верно употреблено Бершиным) коллективную угрозу. Это - еще одно доказательство того, что марксизм был чуждой и опасной для сословных интересов советской "номенклатуры" идеологией. И чем выше был образовательный уровень населения СССР, тем очевиднее для населения было несоответствие официальной идеологии реалиям советского строя - и тем сильнее должна была чувствовать советская бюрократия необходимость отказа от чуждой себе идеологии марксизма.

Марксизм же как революционная идеология, идеология классовой борьбы, легитимизирует Сопротивление, прямое действие. Оказавшись стихийными марксистами, приднестровцы не задавались дурацкими вопросами, соответствует ли нормам римского права всеобщая политическая стачка, легитимно ли свергать существующую власть, и не задавались вопросами, куда обращаться с жалобами, если государственные карательные структуры хватают и сажают в тюрьму их, приднестровцев, лидеров. "Еще в апреле 1991-го молдавской полицией были захвачены будущий творец приднестровской денежной системы Вячеслав Загрядский, которому не простили идею разделить бюджеты Приднестровья и Молдавии, и будущий председатель Верховного Совета Григорий Маракуца. Но резко ситуация обострилась после провала так называемого августовского путча в Москве. Не придумав ничего лучшего, молдавское руководство наклеило на все Приднестровье целиком ярлык "путчисты", хотя тираспольские руководители даже и не думали как-то поддерживать Янаева с компанией. Начались аресты. В Комрате арестовали лидеров Гагаузии Степана Топала и Михаила Кендигеляна. В Бендерах - председателя горсовета Гимна Пологова. В Дубоссарах - заместителя председателя горсовета Александра Порожана и еще несколько человек. Депутату из Григориополя Г. Попову при аресте сломали ребра. Ворвавшись в квартиру Владимира Боднара, первым делом избили его жену" (с. 107). Затем молдавские спецслужбы арестовали в Киеве Игоря Смирнова.

"Молдавские руководители совершили традиционную: ошибку. Они полагали, что все дело в лидерах. Они полагали, что если лишить лидеров свободы, все образуется само собой. На деле вышло иначе. Экспансивные приднестровские женщины, раньше мужчин сообразившие, что защитить их некому, перекрыли железную дорогу, устроив таким нехитрым образом блокаду Молдавии. Арестованных : пришлось выпустить. А заключение в кишиневской тюрьме добавило свободы не только Смирнову и другим арестованным, но и всему Приднестровю" (с. 107-108). Так приднестровцы и сами убедились, и продемонстрировали всем, что прямые действия - самые эффективные. А те, кто рассказывает наемным работникам сказки о "необходимости соблюдения законности", всего лишь выполняют задание насквозь криминальной власти, которая сама никогда никаких законов не соблюдала.

Действительно, если бы приднестровцы не блокировали дорогу и не отстаивали с оружием в руках свою республику - где бы они сейчас были, что было бы с Приднестровьем? Можно сказать точно: то же, что со всей Молдавией. Приднестровские заводы стояли бы закрытыми, оборудование с них было бы разворовано и продано в пункты сбора цветного и черного лома, бывшие квалифицированные рабочие и инженеры рылись бы по помойкам и опухали бы от некачественного спиртного, а "некоренные" - русские и украинцы - в массе своей бомжевали бы на "исторических родинах", обивая пороги коррумпированных бюрократов (каждого из которых можно смело расстреливать без суда и следствия) в тщетных попытках добиться полагающихся "вынужденным переселенцам" прав и льгот.

Как бы тяжело не было сегодня в Приднестровье, но это все равно лучше, чем та судьба, которую готовили приднестровцам советские бюрократы.

И можно лишь пожалеть, что у приднестровцев не хватило 10 лет назад сил на то, чтобы дойти боевым маршем до Кишинева, а оттуда - до Москвы. Союзников у них в этих походах было бы много. А красный с зеленой полосой посредине приднестровский флаг, конечно же, смотрится куда эстетичнее того, что в народе называют "власовским матрасиком":

Хотя книга Бершина написана в жанре мемуаров (или сборника репортажей) с отступлениями, в ней, к чести Бершина, есть выводы.

Эти выводы содержатся в приведенных в книге письмах германскому другу Бершина Мартину.

"У наших интеллектуалов, - напишет Бершин, - теперь новое развлечение. Во всех газетах и журналах спорят о том, выпали ли мы из цивилизации, а если выпали, то куда и как надолго. Все сходятся на том, что все-таки выпали, и надо туда вернуться. Скажу тебе честно, дорогой Мартин, ничего в этих спорах не понимаю. Я не понимаю, куда и откуда выпал" (с. 179).

Как же, как же, мы все эти разговоры хорошо помним. Егор Тимурович очень любил об этом говорить. И вообще, люди из нынешней СПС. Например, Хакамада.

Раз мы, в отличие от Запада, не убивали в странах "третьего мира" десятки миллионов человек голодом - стало быть, это признак "нецивилизованности". "Цивилизованные" страны - это такие, которые организуют в странах "третьего мира" индустрию массовой смерти с помощью нищеты, голода, вполне излечимых в других условиях болезней, сверхэксплуатации (как в мексиканских "макиладорах", хозяева которых, компании США, пользуясь экстерриториальностью "макиладоров", навязали рабочим 12-16-часовой рабочий день и запретили профсоюзы). "Цивилизованные" страны - это такие, которые организуют в странах "третьего мира" массовую работорговлю (трафик "живого товара": женщин и детей обоих полов для занятий проституцией в "цивилизованных" странах) и детскую порноиндустрию - да еще запредельно патологичную, с засильем садизма, доходящего до убийства детей. "Цивилизованные" страны - это такие, которые организуют в странах "третьего мира" условия, при которых крестьянам становится абсолютно невыгодно выращивать какие-либо культуры, кроме наркосодержащих. "Цивилизованные" страны - это такие, где "цивилизованное" население превращено в чавкающее стадо потребителей, более половины жителей страдает от избыточного веса (это в то же время, когда в "третьем мире" десятки миллионов умирают от голода!) и где свыше 90% населения вообще не читает книг. Замечательная "цивилизация"!

И тихий, далекий от политики и совсем не революционно настроенный поэт Бершин не выдержит и выкрикнет: "Моя цивилизация, Мартин, - это Пушкин и Мандельштам, Блок и Ахматова. Моя цивилизация - Чехов и Толстой, Левитан и Шагал. Моя цивилизация - это добро и зло нараспашку, слитые воедино, как и быть должно. Это щемящая музыка - от молдавской и еврейской до грузинской и русской. Это февральский снег. Это побагровевшая на свежих утренниках рябина. Это Невский проспект и Арбат, Дерибасовская и тираспольские набережные. Это Волга и Днестр. И я из этой цивилизации никуда не выпадал, Мартин. А современные телефоны, автомобили, отели, биржи, унитазы - это не цивилизация. Современное оружие - с лазерным наведением, сплошь компьютерное - не цивилизация. Видел бы ты, как "цивилизованно" оно стирает с лица земли целые города. Это не цивилизация. Это - безумие" (с. 180).

Молодец Бершин. Хорошо написал. Я сам готов подписаться под каждым словом. Цивилизация, вершиной которой являются Пушкин, Блок, Мандельштам, Чехов и Толстой, действительно, несовместима с "цивилизацией", вершиной которой являются вещи - телефоны, автомобили, отели, биржи и унитазы. Это - антагонистическое противоречие.

И трагедия, описанная Бершином в книге "Дикое поле", была лишь внешним проявлением этого антагонизма. Те, для кого главным в жизни были унитазы и автомобили, силой оружия навязывали свою "цивилизацию" тем, для кого главным были Пушкин и Чехов. Мелкие буржуа осуществляли последнюю стадию своей мелкобуржуазной контрреволюции, контрреволюции, начатой еще Сталиным.

Собственно, и советская бюрократия, и советские интеллектуалы принадлежали к одному классу - классу служащих. И те, и другие исповедывали мелкобуржуазные ценности. В советском обществе они были классом привилегированным, имевшим возможность перераспределять (законно и незаконно) в свою пользу часть прибавочного продукта, присваивавшегося себе суперэтатистским государством. Отсюда и трогательное единство между советскими интеллектуалами и советской "номенклатурой", бюрократией: везде вождями мелкобуржуазной антикоммунистической оппозиции в эпоху "перестройки" оказывались именно высшие представители официальной советской бюрократии. А все дело в том, что их объединяла любовь к унитазам: эти две группы виртуальной мелкой буржуазии одинаково сильно хотели стать буржуазией не виртуальной, а реальной.

А буржуазии культура, собственно говоря, не нужна. Это хорошо показал пример быстрого и эффективного развития США в XIX-XX вв., пример страны, которая по сравнению со Старым Светом была форменной культурной пустыней. Можно даже сказать: наоборот, именно потому Америка и преуспела в своем экономическом и военном развитии, что не обременяла себя "излишней" культурой - со свойственными этой культуре сомнениями и рефлексиями, мучительными этическими, философскими и эстетическими поисками. В советский период, в эпоху "оттепели", об этом очень убедительно написал в блестящей (видимо, чудом увидевшей свет в 1967 г.) книге "Суд Линча" Виктор Эдуардович Петровский. Петровский, правда, полагал, что это - чисто американская специфика, извращение, существующее только в США. Последующая история - и в частности, отраженная в книге Бершина - показала, что Петровский ошибался.Буржуазия везде одинакова. И везде одинаково отвратительна.

Тот же Петровский в своей книге очень убедительно показал, что никакого принципиального разрыва между либерализмом и фашизмом нет, коль скоро и тот, и другой в качестве своей массовой базы имеют мелкого буржуа, ограниченного, эгоистичного, проникнутого предрассудками, не способного к самостоятельному и тем более к научному мышлению. И дело лишь во внешних обстоятельствах: сытый, благополучный и не испытывающий чувства тревоги буржуа - либерал; голодный, неблагополучный и испуганный - фашист. Петровский, правда, показывал это на примерах виджилянтов, Американского легиона и Ку-Клукс-Клана, опять-таки полагая, что подобное явление присуще только Америке. Сегодня мы можем констатировать, что и в этом отношении он был не прав. Природа мелкой буржуазии одинакова для всех стран. "Средний класс" везде является естественным источником фашизма.

Америка лишь, как страна, не знавшая феодализма, продемонстрировала это в чистом виде, раньше прочих и с предельной обнаженностью.

"Наш мир, Мартин, - напишет Бершин в другом письме, - стал циничным до неприличия. Ну о каких правах человека вы там рассуждаете? О каком гуманизме? Поздно говорить о правах человека, когда человека уже убили. Его нет, понимаешь? Нет Homo sapiens. Есть Человек воюющий. А у войны другая этика, другая мораль, другие законы. Война живет инстинктами. А инстинкт повелевает стрелять первым, потому что хочется выжить. Надо выжить.

Борьба с отдельными видами вооружений, в частности, с противопехотными минами - смехотворна. Какая разница, как убивать? Миной, стало быть, негуманно. А реактивным снарядом - пожалуйста. Реактивный снаряд, видимо, вполне соблюдает права разнесенного им в клочья человека.

Воевать милосердно в наше время нельзя. Война - это массовое переступление, перешагивание через запреты, в результате чего погибают все - победители и побежденные, живые и мертвые: мир вроде бы не воюющий и мир воюющий живут по одним и тем же законам. Война - сконцентрированное выражение мира, его правил и его инстинктов. Война, Мартин (надеюсь, ты не будешь чрезмерно шокирован), даже чище, потому что все человеческие пороки и достоинства в ней обнажены, неприкрыты. Мир невоюющий точно так же убивает, но только другими средствами. Мир невоюющий прикрывает свои убийства им самим выдуманной моралью и пропагандой. Мир невоюющий постоянно находится в состоянии войны, потому что им: правит беспринципная выгода и основанная на ней политика. Поэтому мир невоюющий беспрестанно подталкивает к кровопролитию невинных и неразумных сих.

Вывод, Мартин, прост: Все мы живем уже в постчеловеческую эру" (с. 132-133).

Бершин прав. Мы действительно живем в постчеловеческую (в смысле: постгуманистическую) эпоху. Сейчас, когда я пишу эти строки, американские бомбы и ракеты падают на Багдад и другие иракские города. "Высокоточное" оружие высокоточно попадает в роддом Красного Полумесяца. США нуждаются в нефтяных запасах Ирака - вторых (а по другим сведениям первых) по величине среди разведанных. Неолиберальное "лейбористское" правительство Великобритании выступает в качестве "преданной собачки" Буша, поскольку рассчитывает получить назад имущество "Ирак петролеум компани", национализированное в первой половине 70-х гг. баасистским правительством. А те страны "цивилизованного Запада", которые не поддерживают США, не поддерживают их, как нетрудно догадаться, только потому, что в Ираке им - в отличие от Югославии - "ничего не обломится" (а Франция, наоборот, потеряет все, что имеет).

Совершенно очевидно, что субкоманданте Маркос прав. Идет VI мировая война, в ходе которой мировой капитал во главе с американскими компаниями принудительно "глобализирует" планету, то есть выравнивает ее под нужды транснациональных корпораций: устраивает войны, провоцирует конфликты, организует голод, сеет ксенофобию и неофашизм под либеральными лозунгами - для того, чтобы произвести на всей планете разрушение, уничтожить национальное и культурное своеобразие на Земле, уничтожить голодом и войной как можно больше людей. Затем на разрушенных войнами и кризисами территориях ТНК начинают выстраивать "новый мир" - по своим правилам, под единый стандарт, с тем чтобы заставить всех работать за гроши на ТНК, чтобы весь мир был унифицирован, укрощен, примитивизирован и подчинен задаче приносить прибыль ТНК. Эту стратегию Маркос называет "разрушение/обезлюдение" и "восстановление/реорганизация", а IV Мировую войну - войной неолиберализма против всего человечества, его культурных, интеллектуальных, творческих, духовных достижений. Национально-культурное своеобразие, пишет Маркос, мешает извлечению максимальных прибылей, поэтому неолиберализм уничтожает национальный суверенитет и национальные культуры, заменяя их властью межнационального капитала и единой псевдокультурой - масскультом (см. его "Четвертую мировую войну" в книге "Другая революция"). Сначала была разрушена и захвачена западным капиталом Югославия (о предательской роли в этом процессе югославских "средних слоев", то есть мелкой буржуазии, см. статью аргентинского марксиста Нестора Мигеля Гороховского "Классовая структура Сербии, война за умы и империалистическое проникновение": http://www.left.ru/2001/9/gorojovsky22.html). Затем был разрушен и начал осваиваться Советский Союз (и вновь "средние слои" - интеллектуалы и бюрократия - сыграли в этом процессе самую отвратительную, преступную роль). Затем был разрушен, обезлюден, выровнен и реорганизован Афганистан - и на место талибов, худо-бедно боровшихся с производством наркотиков, пришел Исламский фронт (срочно переименованный ради приличия в "Северный альянс") - крупнейший производитель опия-сырца в мире. Теперь гедонистический "цивилизованный Запад" не будет, наконец, испытывать перебоев с героином. Ради этого американское правительство даже организовало всепланетный поджог Рейхстага - террористический акт 11 сентября 2001 г. (после книги Тьерри Мейссана, неопровержимо доказавшего, что 11 сентября было спланировано и осуществлено американскими спецслужбами, двух мнений на этот счет быть просто не может. См.: Мейссан Т. 11 сентября 2001 года. Чудовищная махинация. М., 2002).

Следующая страна, подвергающаяся разрушению/обезлюдению с последующими восстановлением/реорганизацией - это Ирак. "Кровь не дороже нефти, а нефть нужна позарез".

Маленькое Приднестровье было всего лишь пробным камнем, опытным полигоном, на котором отрабатывались приемы будущей глобальной войны - войны сегодняшней постчеловеческой эпохи.

8 февраля - 5 апреля 2003