Написанное с 1975 по 1989

II. Отношения с животными и частями тела

Мой брат таракан и сестра моя муха

Родные, что шепчете вы мне на ухо?

Ага, понимаю, что я, мол, подлец

Что я вас давлю, а наш общий Отец

На небе бинокль к глазам свой подносит

И все замечает и в книгу заносит

Так нет, не надейтесь, — когда б заносил

Что каждый его от рожденья просил

То жизнь на земле уж давно б прогорела

Он в книгу заносит что нужно для дела

Иному Бог не доверяет

Микроба малого — и тот

До адской старости живет

А к мне спокойно допускает

И тараканов, и мышей

И прочую скотину малую

Он знает — я их не избалую

Но и не выгоню взашей

Убью, разве что

Как я пакостный могуч –

Тараканов стаи туч

Я гоняю неустанно

Что дивятся тараканы

Неустанству моему:

Не противно ль самому?

Конечно, противно

А что поделаешь

Вот на кухню выхожу

Вот те сразу тараканы

К одному я подхожу

Здравствуй — говорю — дружище

Узнаешь, мол? — Узнаю

Помнишь ли — я говорю

Как тебя чуть не сгубил я?

Помню помню — говорит

Что за счастье жить с такими

Вот

Вот дождь идет, мы с тараканом

Сидим у мокрого окна

И вдаль глядим, где из тумана

Встает желанная страна

Как некий запредельный дым

Я говорю с какой-то негой:

Что, волосатый, улетим! –

Я не могу, я только бегать

Умею –

Ну, бегай, бегай

Обрыв обрывался и вниз уходил

Где с ложечки я таракана кормил

Он сил набирался и молча твердил:

Постой, наберуся положенных сил

Добром отплачу! — А на что мне добро?

Подкормишься, значит, чуток — и добро

И прикончу

И твари ползущей из разных щелей

Тайком самовольно шепчу: Благоденствуй

И тут же оглядываюсь — а не действую ль

Несчастный противу я воли там чьей

Которая гонит их всех на меня

Меня ж на пути им поставила вещего

С большими зубами, с глазами горящими

Чтоб всех загубил, так и не замоля

Себе прощения

Вот таракан с распахнутым крылом

По стенке бегает игриво

На что тебе, крыло, мой милый? –

Да чтобы Богу угодить

Он любит, говорят, крылатых

К тому ж оно не тяжело –

Вот истинный ответ: коль нам не тяжело

Так почему ж другим не угодить

В чем душа у таракана

Бедненького и живет

Ручки-ножки, ножки-ручки

Тоненькие и живот

Оттого такой бессовестный

Нету где душе в нем жить

Где-то там она в коробочке

В ватку завернута у него лежит

Что же это, твою мать

Бью их, жгу их неустанно –

Объявилися опять

Те же самы тараканы

Без вниманья, что их губят

Господи! — неужто ль любят

Меня

Господи!

В первый раз ведь так

Господи!

Нету слез!

Сплю я, сплю я без просыпа

В комнате средь бела дня

То зайдет какая цыпа

То заявится свинья

Безнаказанная киса

Миску со стола смахнет

Под кроватью злая крыса

Пол сосновый грызть начнет

А за домом утки-гуси

И другой рогатый скот

Вот никак я не проснуся

Уж который срок идет

Ветер по небу проносит

Облака из разных стран

Бог наклонится и спросит:

Что, родимый, подустал? –

— Да нет, ничего

Чуден Днепр в погоду ясную

Кто с вершин Москвы глядит

Птица не перелетит

Спи родная, спи прекрасная

Я, недремлющий в ночи

За тебя перелечу

Все, что надо

И Данте со своей Петраркой

И Рилька с Лоркою своей

Небесной триумфальной аркой

Мерцают из страны теней

И русскоземный соловей

Когда пытается расслышать –

Молчит и слышит только медь

Да что он может там расслышать?!

И он предпочитает петь

Когда я случаем болел

То чувствовал себя я кошкой

Которую всегда немножко

Поламывает между дел

Она ж на солнышке сидит

Обратную тому ломанью

Энергью копит, а как скопит –

Как вскинется да как помчится

Ну хоть святых всех выноси

Когда совсем мне было плохо

Я кошкой по дому скакал

И ночью ел крысиный кал

И выздоравливал немножко

А после все как отрыгну

Поймаю подлую одну

Такую

И саму есть заставлю

Они летают разные красивые

Блистая опереньем на лету

Я их беру, гляжу в глаза их синие

И на землю холодную кладу

Они лежат не в силах приподняться

А я уже заместо их лечу

И говорю им тихо: Полно, братцы

Лежите там, я вам добра хочу

Потом поймете

Он через левое плечо

Взглянул — себя лисой увидел

И через правое плечо

Взглянул — себя совой увидел

Он весь напрягся и опять

Себя самим собой увидел

И ускакали они в лес

Он сам же в городе остался

А вот старушка мудрая как кошка

У старика глупого как собачка

Вытягивает пенсию-получку

Чтоб не пропил у винного окошка

А старичок слезясь взывает к небу

И вырастает в зверя на полсвета

Старушка раз — и сразу на хребет ему

И жилу рвет — и старичок как не был

Когда большая крокодила

По улицам слона водила

То следом всякая мудила

Через неделю уж водила

Своего слоника

Как некий волк свирепый и худой

Бюрократизм который выгрызает

Гляжу на справочку, но Боже мой!

Вот из нее росточек выползает

Смеется, плачет, ручками плескает

И к солнцу тянется, и всякое такое

Ведь как убить живое!

Хоть и волк

Конечно

Когда бы вы меня любили

Я сам бы был бы вам в ответ

К вам был бы мил и нежн… да нет

Вот так вот вы меня сгубили

А что теперь?! — теперь я волк

Теперь невидим я и страшен

Я просто исполняю долг

Той нелюбви моей и вашей

Я певчим осмысленным волком

Пройду по родимой стране

И малою разве уловкой

Поймаюсь и станется мне

Представить, что будто не волк

А птица — и сразу весь толк

И смысл

Как бы смоется

Кошачьей походкой Большого театра

И нежными жабрами Малого тьятра

И детскими воплями Детского тьятра

Кошачьими жабрами малой дити

Проходит живая всего посреди

Махроть

Всея Руси

Ворон сверху покосился

На меня, да на меня

Я — одежды поправлять

Можт, пиджак перекосился:

Что ты, черный гад, воззрился

На меня, аль незнаком?

А он мне русским языком:

Да ты чего засуетился?

Просто сладким вдруг душком

Потянуло

Эко чудище страшно-огромное

На большую дорогу повылезло

Хвост огромный мясной пораскинуло

И меня дожидается, а я с работы иду

И продукты в авоське несу

Полдесятка яичек и сыру

Грамм там двести, едри его мать

Накормить вот сперва надо сына

Ну, а после уж их замечать

Чудищ

Олень, сова, медведь и кот

Собрались жизнь вести совместную

Неразличимую и вот

И получился чистый я

А я как раз наоборот –

Собрался жизнь вести раздельную

А тут и смена подоспела

Мне нежный голос комариный

Мне летним вечером и странным

То голосом мне шепчет Анны

То имя шепчет мне Марины

А то взлетая в поднебесье

Все звоном заполняет страстным:

Не плачь, дитя, не плачь напрасно

Твоя слеза на труп безгласный

Живой росой не упадет…

А то и вовсе пропадет

На каждый маленький укус

Нисходит с неба Иисус

На ранку молча он глядит

Она ж — как паучочек горький

Как тварь обиженная горько

Она бежит к Нему, бежит

Приласкаться

Моего тела тварь невидная

Тихонько плачет в уголке

Вот я беру ее невинную

Держу в карающей руке

И с доброй говорю улыбкой:

Живи, мой маленький сурок

Вот я тебе всевышний Бог

На время этой жизни краткой

Смирись!

Я вышел к подъезду из лифта и тут

Коня вороного подводят

Берут пистолет и курки его взводят

Коня убивают и в землю кладут

И землю хребтом разгребая

Оттуда змея гробовая

На лапах выходит — и ужас и жуть!

Мне страшно! я падаю! я ухожу

В раздумье!

Вот шагом строевым волчица

Проходит зимнею Москвой

За нею что-то волочится

Как красный на снегу подбой

Пред ней бегут все оробелые

Я подхожу к ней черно-белая:

Иди домой! — говорю

А где дом мой? — рычит она

Дом твой в доме отца твоего! — говорю я

А кто отец мой? — спрашивает

Кто отец твой? –

Кто отец мой? –

Тогда я — отец твой!

В пучинах жизни погибая

В московском проливном дожде

Как тут не вспомнишь Бао Дая

На светлом боевом коне

Как он летит и шашкой метит

В какой-то холмик земляной

Оттуда же большие дети

Драконовы бегут толпой

Окровавленные

Иду по полыни я по белене

Навстречу мне Жуков на белом коне

Лицо его словно кипящий алмаз

Но не отвожу я невинная глаз

Ему говорю: Что твой конь-то рыдает?

— Уж больно лицо твое дивно пылает! –

Отвечает он

— И твое пылает дивно! — говорю

— И Твое ослепительно, словно солнце в зените! — говорю

— И Твое нестерпимо пылает, как свод золотой небес! — говорит он

— Смотреть невозможноооо! — рыдает конь

А много ли мне в жизни надо?

Уже и слова не скажу

Как лейбницевская монада

Лечу и что-то там жужжу

Какой-нибудь другой монаде

Она ж в ответ мне: Бога ради

Не жужжи

Античных пара соболей

Под утро как-то к мне явилась

В мою постель стремглав забралась

И стала есть меня с бровей

Я чувствовал прокол зубов

И легкую порою тряску

Я это ощущал как ласку

Оставленных полубогов

Нам в наследство

Вот девочка котеночка ласкает

О, трогательно как в один слились

Головки две — кошачья и людская

В невинный и пушистый организм

И если вдруг какой злодей нейтронный

Их сверху страшным светом обольет

Сдается, волоска на них не тронув

Господь к себе их на небо возьмет

Меня же в землю втопчет на три метра

За подлое стихотворенье это

А что же делать? –

Ведь правда

Ах ты, гадина такая! –

Крысе говорит Мария

Бродит вкруг нее с поленом

Крыса щерится, на стену

Прыгает прыжком опасным

Падает, кричит ужасно:

Дай уйти! Не то я внуков

И детей перекусаю! –

Ах ты, гадина! — Мария

В череп ей бревно бросает

Крыса падает на землю

И кричит как поросенок

Ах ты, гадина такая!

Дети плачут сквозь просонок

Крыса плачет умирая

Вот крыса в доме завелась

Я подхожу к ней Авела'сь

Видизменившейся немножко

Как тихая большая кошка

И говорю ей: Вот, я — кошка!

Она понюхала немножко

И говорит: Нет, ты не кошка!

А кто же я? –

Не знаю кто, но не кошка! –

Хорошо, — говорю я — положим, я не кошка! но я говорю, что я — кошка!

Ну, ладно, раз ты говоришь, что ты кошка, значит ты — кошка! но вообще-то ты — не кошка! –

Да, вообще-то я — не кошка! –

Вот я и говорю! –

А что тут говорить-то! это и так ясно! –

Да, ясно! –

Вот и хорошо! –

Вот и хорошо!

Лев возлежал на берегу реки

Меланхолическим движением руки

Он на песке как на сыпучей книге

Начертывал живое слово нигиль

Что он имел в виду? или осоловев

Начертывал, что в голову придет

А время между тем как он чертил идет

Он все-таки прекрасен этот лев

Не наш

А вот идет тамильский тигр

Ему навстречу тигр индийский

И там и африканский лев

Да и медведь подходит русский

И ставят общую свечу

И смотрят сообща на Запад

И чуют дивный женский запах

А это я лечу

Ну, сколько съест мышонок-то зерна сырого непеченого

Куда Бухарин подложил стекла толченого

Ну, грамм! ну, два! ну, три! — и вот его

Уже несут! а все же жаль животного

Да и Бухарина жаль

Такая жизнь амбивалентно-жестокая

Тетя Мотя, наш отряд

Хочет видеть поросят! –

Прочь отсюда, изверги вы розовые!

Отцеубийцы вы! Павлики вы Морозовы!

Не доверю вам своих поросяток родимых розовых

Подросткового утенка

Задавил велосипед

Жизнь устроена так тонко

Жил утенок — теперь нет

Смерть пристроила утенка

Ну а что велосипед? –

Он все ездит, он все давит

На него управы нет

Вот мышка побежала и споткнулась

Да и на спинку вдруг перевернулась

Лежит на спинке лапками болтая

И я как раз тут подошел

И к ней нагнулся пузик щекотая

Она же говорит мне: Данке шён

И я ей отвечаю: Битте шён

Она опять мне тихо: Данке шён

А я опять ей тихо: Битте шён

Она уже совсем замирая: А что "битте шён"? –

А то что вот другой рукой никак ножичек острозаточенный в кармане подлом не отыщу

Вот кот поймав мышонка Итер

И все права его поправ

Ему ж и говорит: Юпитер!

Ты сердишься — значит не прав

Ты

Котенку кошечка тащит

Отловленную мышку

А мышка плачет и пищит

Да и котенок-то — детишка

А все уж жалости в нем нет

Глядит горящим глазом…

А вырастет! а выйдет в свет!

Вот я ухлопаю их разом

Для справедливости

Куриный суп, бывает, варишь

А в супе курица лежит

И сердце у тебя дрожит

И ты ей говоришь: Товарищь! –

Тамбовский волк тебе товарищ! –

И губы у нее дрожат

Мне имя есть Анавелах

И жаркий аравийский прах –

Мне товарищ

Ел шашлык прекрасный сочный

А быть может утром рано

Эти бедные кусочки

В разных бегали баранах

Разно мыслили, резвились

А теперь для некой цели

Взяли да объединились

В некий новый, некий цельный

Организм

Выходит пожилой крестьянин

Ему корова говорит:

Родной, поляжем здесь костями

Но будем жить как Бог велит

А как он, Бог, тебе велит? –

Ей мудрый говорит крестьянин:

Быть может он полечь костями

Тебе, кормилице, велит

А мне нельзя

Вот журавли летят полоской алой

Куда-то там встревоженно маня

И в их строю есть промежуток малый

Возможно это место для меня

Чтобы лететь, лететь к последней цели

И только там опомниться вдали:

Куда ж мы это к черту залетели?

Какие ж это к черту журавли?!

Мягко бережком вдоль речки

Босой крадется человек

На бугру стоят овечки

Смотрят над водами рек

Что крадется тот-то, первый? –

Не второго ли убить? –

Бог все знает предусмотрит –

Значит можно и убить

Если можно

Вот завился дым колечком

Вышла кошка на крылечко

А что она видит –

Она видит праздник

Люди в разном виде

Но не безобразники

А что кошке делать? –

Стала она грустна

У них, у людей — идеи

А моя жизнь пуста –

И поджала губки

Вот курица совсем невкусная

Но, Господи! — подумать ведь –

Ей было бегать и страдать:

Ведь вот ведь — я совсем невкусная!

Ведь это неудобно есть

Коль Дмитрий Алексаныч съесть

Меня надумает

Кошечка бегает, глазом сверкает

Когтем об пол ненароком шуршит

Складно мешочек пуховый ей сшит

Бог ее смотрит и взглядом ласкает

Мышку на радостях ей попускает

Мышка заранее вся и дрожит:

Чем же я хуже? — бессильно взывает

А ты и не хуже — ей Бог говорит

Лучше даже

И мышка и малый кузнечик

Стрекочут, ети же их мать

Что скажешь ты им, человече? –

Так что же им бедным сказать?

Играйтесь на травке пушистой

Но только вот сунитесь в дом

Я как тараканов-фашистов

Вас смерти позорной предам

Гадов

Фашистов недобитых

Блядей ебаных

Сукой буду

Предам

Зверь сидит и горько плачет

Кармы над неразберицей –

В следущем рожденьи, значит

Предстоит ему родиться

Человеком полуголым

И с душою поразимой

Прожигаемой глаголом

Совестью невобразимой –

Страшно!

Проступайте же во мне

Человеческие боли

Чтобы стал я поневоле

Мерзопакостным вполне

А то вот живу как кошка

Много вижу, мало ем

Скоро мудрый уж совсем

Распластаюсь вдоль окошка

Рука бойца всю ночь болела

Ее томило и ломало

А как светать под утро стало

Страна в восторге увидала –

Рука как дом огромный стала

Все разрастаясь на глазах

И все вскричали: то Гундлах

Воин

Нога чегой-то там болит

Какой-то видно паразит

Завелся, вот сейчас возьму

Лекарство да и изведу

Злодея, да и ногу тоже

Спасу…, а между ними, Боже!

Любовь, быть может!

Неземная!

Это мне — боль

А им — любовь!

Всю жизнь темнеет понемногу

Боец с утра лишь только ногу

Поставит в кованый сапог

А глядь — опять темно и враг

Опять невидим, хоть ложись

Обратно спать — и так всю жизнь

В чистом поле, в чистом поле

В чистом поле кто лежит –

Пуля мертвая лежит

Тело рядышком лежит

Каждый сделал свое дело

Пуля — смертное, а тело –

Тоже ведь не скажешь смело

Что бессмертное

Ночью ли темною, полем ли чистым

Да на безмолвном коне

Вот они едут — живые чекисты

А вот и скрылись во мгле

Скрылись — не скрылися, скрылися кабы

Вот я на шлях выхожу

Вот я, простая советская баба:

Скрылись, не скрылись — гляжу

Вота лежат они, бедные трупики

Выну из уст удила

И зарыдать зарыдаю: Мой глупенький

Я же тебя родила

Для счастья

Она прошла буденовской походкой

Как сабельной петромосковский след

Как рысь! как Русь! как мука! Мекка! водка!

Я мертвая глядела ей вослед

Я ж говорила: Там где жизни нет –

Там смерть

В охотку

Когда под древнею Москвою

На страшной глубине как сон

Вселенский полз Наполеон

Подобен призрачному рою

Предощущений смутных

Когда-нибудь под утро

Я выходила и гуляла

И прутиком определяла

Где он ползет

Ой, ты мое тело

Что ж ты так вспотело

Раз по Красной площади прошло

А уж все потом изошло

Али площадь не блаженная

Вкруг Василия Блаженного

Али площадь не красна

Али сущность не ясна

Вот мой мизинец болевает

В нем кость живет себе хозяйка

Туда-сюда пройдется зябко

А то поднимет страшный вой:

Я не хочу на свете жить!

А то вдруг явится в мундире:

Я в армию иду служить

В защиту мира

Эй, пойди сюда, нога!

Не нога ль ты мне на милость?

— Нет вот, я тебе рука! –

Эка все переменилось

Вокруг

А то, бывало, крикнешь: Эй, пойди-ка, сюда! не нога ли ты мне на милость Богом данная, а?! — Нет, — отвечает подлая — рука я твоя, Богом на милость тебе данная! — эка, милая моя, как все вокруг переменилось!

Никто не хочет меня слушать

Кому повем печаль мою

Вот ногу я беру свою:

Послушай ты меня, послушай

Моя печальная нога

Жизнь безутешно высока!

Чего молчишь, пузырь лишайный?

И вот она уж утешает

Склонившись надо мной

Вот пуля вражая взошла

Над живой частью его жизни

И в тело мягкое вошла

И вот живет он мертвой жизнью

Дома детей он посещает

Места так милые ему

И все дозволено ему

Живьем, но не прикосновеньем

Ой, головушка болит

Как была б она гранит

Или мрамор белый

Так не болела б

А среди площади стояла

И следила строго

Чтоб у других болела

Коль живые, гады!

Отбежала моя сила

На полметра от меня

Я лежу, ее бессильно

Достопамятно браня:

Ах ты, подлая и рыжья

Ну, чуть-чуточку, едрит

Подойди ко мне поближе!

А она и говорит:

Пшел вон, старый

Вот приходит она, боль

Как зверушка малая

Всяк бежит ее убить

А я вот ее балую

Пусть побегает — говорю

Но не очень больно

Она ж склонит ко мне головку

И прошепчет: Больно! –

Дай тебя я пожалею

Бедная моя

Зуб был горячий как струя

Вдруг обнажившегося ада

И все были смертельно рады –

Врачиха рада, дети рады

И люди рады, но не я

И все бежали воперед

Крича: Сейчас прикончим гада!

Но я взмолился: Не…, не надо!

Не тро…, не трогайте меня!

Вот троните — и все зальет

Неотмывающимся ядом

Вплоть до небесного Кремля

Отойдите!

Пусть я один погибну

Господи, страшно смотреть на ребенка

Глянешь — а он в одночасье помрет

Как-то не так тебя, скажем, поймет

Да не опомнится — дело-то тонкое

Да и обратно ведь — ведь не уйдешь

Вот ведь, удержишься — да и помрешь

Сам

Счастье, счастье, где ты? где ты?

И в какой ты стороне?

Из-под мышки вдруг оно

Отвечает: вот я! вот я!

Ах ты, милое мое!

Детка ненаглядная!

Дай тебя я пожалею

Ты сиди уж, не высовывайся

Прекрасной летнею порою

В саду вечернем я гуляла

И птица с женской головою

Печально надо мной летала

И Анны голосом мне пела

Марины голосом кричала:

Отдай, отдай мне свое тело!

Я все, я все начну сначала! –

Я смутилась и ушла в дом

Девушка пройдись и встань

Лет семнадцать тебе вроде

Ты прекрасна при народе

Словно трепетная лань

Ну а я уж стар и зол

Сорок лет мне будет вроде

Как поэт я при народе

А по правде — как козел

Я на большой горе стояла

И сердце мне орел клевал

И медленно околевал

И кудри я его ласкала

И свое сердце проклинала:

И, мое каменное сердце!

Ты разве пища для младенцев

Небесных

О-о-о!

Было время такое

Что шея была у нее молодая

А теперь она просто сама молодая

А шею оставим в покое

И прочее тоже оставим в покое

Просто может быть шея такая

А прочее — все молодое

Да и сама молодая

Вот они девочки — бедные, стройные

С маленькой дырочкой промежду ног

Им и самим-то не в радость такое-то

Да что поделаешь, ежели Бог

Ежли назначил им нежными, стройными

С маленькой дырочкой промежду ног

Он уж и сам не в восторге-то, Бог

Да что поделаешь — сразу такое-то

Не отменишь

Она вскричала: Боже! Боже!

Закрой во мне что только можешь

Что должен я в тебе закрыть? –

Вот эту маленькую дырочку

Почти мышиную что норочку

Неразличимую, едрить

Почти! –

Зачем же должен я закрыть

Коли она неразличима

Почти? –

О, Господи, но ведь мужчина

Он вездесущий ведь, едрить

Почти! –

И что ж он ведает такое

Что я ему не попускаю? –

Все, все он ведает такое

Почти! –

А ты? — А я бела как соболь

Почти! –

И что? — Нет мерзости во мне

Почти! –

А он? — А он к тому не приспособлен

Почти! –

И что? — Спаси! Пусть он вовне

Так и остается!

Зачем же он тебе вовне?

Тогда убей, убей его во мне!

Убей! убей! убей! убей

Ветер воет-завывает

Прямо кости вынимает

Вынет так одну вот кость

Понесет куда невесть

Понесет куда — незнамо

— Кто-то в дверь стучится, мама! –

Глядь — а там уже как гость

Самоотдельный

Она же самая и стоит — кость

Но страшная неузнаваемая, что и не скажешь — кость! угадаешь лишь что она, но словно истиной и властью неведаной преображенная и облеченная

Она лежала и была

О Господи! — была — о, Боже!

Обтянутая гладкой кожей

Жива и мертвенно бела

А красное внутри все было

Иль показать его забыла

Решила ли его скрывать…

А может что такое знала

Что мне и вовсе не понять

Вот что-то левое плечо

Живет совсем меня отдельно

То ему это горячо

То ему это запредельно

А то вдруг вскочет и бежать

Постой, подлец! внемли и вижди

Я тебе Бог на время жизни

А он в ответ: Едрена мать

мне бог

Смерть словно зернышко сидит

Промежду пальцев руки левой

С ней по утрам он говорит

И подрастает она тихо

Когда ж от слова вырастает

В размеры девушки отдельной

Ее гулять он отпускает

Но к вечеру она уж с ним

Я в чистое окно взглянула

И стало душно — не вздохнуть

Я быстро лифчик расстегнула

И белый свет как зверь на грудь

Мне бросился и не вздохнуть

Стало

Пуще прежнего

Куда это поезд меня волочит

А я не хочу! Отпусти меня к маме!

Ковыль я цепляю губами

И кровь придорожную кромку мочит

И к небу лицо поднимаю в слезах

О, странствия муза осьми головах!

О, тати, дитятю оттутати к тяте

Простя отпустите! Но тати: тю-тю –

Говорят

В чистом поле я гуляла

Да на травку прилегла

А пока тело отдыхало

Я на время перешла

В синеглазую кукушку

Полетела-прилетела –

Нету тела на опушке

Волки съели мое тело

А может, где скитается

Без меня, может с китайцем

Каким

Живет

Куда ты, смелая малышка

Бежишь как милая зверюшка

Еще ведь малое немножко

И –

Отвалится сначала ножка

Потом и следующа ножка

Потом отвалится головка

Потом, и говорить неловко –

Уже такое, что и кошка

Есть не станет

Беги, беги, вода живая

Изнеженная, душевая

Лиясь, как из любви фиала

Вот здесь и женщина стояла

И гладких членов либидо

Вот этою мочалкой млела

Дай-ка и я потру, а то

Какой-то зуд пошел по телу

Содрогающий

Вот полюбовница ему

Воткнула в сердце ножик острый

И он упал отдельным монстром

Не обращаясь ни к кому

Не очень даже и страдая

Лишь где-то в дальнем уголке

С-под ногтя правой ли руки

Блестели глазки Бао Дая

Хитрющие

Вот и лето постоянно

Убегающее вдаль

Счастье здесь кусочек отстояло

Но зато уж навсегда

Словно ангелы обняли

Этот шарик небольшой

Пуховыми нежными крылами

А он все-таки ушел

Прекрасные родимые болезни

От подлого здоровья защищают

Чтоб не сожрало сразу нас до смерти:

Как ангелы порою навещают

И натирают черным горьким медом

Чтобы здоровью было неповадно

Нас слизывать могучим языком

Возле нашего подъезда

Всякой твари посреди

Вышел ангел полуместный

Посидеть — ну, посиди

Потому что всяко место

Всякой сущности пригодно

Нам судить их неспособно

Им судить нас — Бог прости

Их

Этот мир придумать мало

Его надо полюбить

А то вот таких вот брошенных

Сколько бродит их едрить

Здесь костями громыхая

Нас пугая по ночам

Уходи, проклятый призрак!

Там отъешься где-нибудь

Тогда и приходи

Ох и мудрый я как Гете

Даже страшно самому

Потому что мудрость эта

Страшна честному уму

Потому что начинаясь

Безобидно, так сказать

Истончается кончаясь

Где ничего не доказать