Написать президента

Глава 6

– Да, – сказал я, словно прыгнул в пропасть, и в трубке зазвучали гудки.

Позвонил мне лично Землянский, и разговор занял ровно минуту: согласен, деньги будут переведены сегодня, наш человек с материалами и ТЗ по книге тоже подъедет сегодня, все вопросы решать через него, о проекте молчать, есть вопросы, нет вопросов, всего хорошего.

Меня трясло от страха и возбуждения. Я решился. Я перешагнул красную черту. Принял золото от дьявола, и теперь я проклят, и я позавидую детям-рабам на африканских рудниках, если о моем предательстве узнает либеральная литературная тусовка; меня смешают с фекалиями свиней и прочих нечистых животных, низвергнут во тьму внешнюю, в безвестность и скрежет зубовный.

Ибо ты не холоден, ты тепл, и я изблюю тебя из уст своих!

Сидеть на месте я не мог, метался по квартире, очень хотелось накатить, но я держался. Когда из прихожей донесся скрежет ключа в замке, я в первый момент не поверил собственным ушам.

Псы режима совсем оборзели! Или их принципиально учат не звонить в дверь?

– Э, ну вообще, вы чего? – Я ринулся в прихожую, и замер на пороге, обратившись в столп соляной; «тварь дрожащая» выпрыгнула из недр души и овладела мной решительно и бесповоротно.

Когда Господь Саваоф затевал семь казней египетских, то забыл включить в список квартирных хозяек, видимо, потому, что сам никогда жилье не снимал. Ибо что такое саранча, глад, мор и понос всеобщий рядом с этими чудовищами в облике человеческом, способными извлечь слезы из камня и выжать страх из песка морского.

Явилась бы одна из них к фараону, и он бы мигом стал агнцем блеющим, про беглых евреев с Моисеем забыл, принялся замазывать трещины в стенах дворца штукатуркой и выискивать бабло, чтобы расплатиться за семь годов тучных и семь годов тощих…

Ведь приходит с ними день гнева лютый, истребление и ярость грешникам, наказание нечестивым! Солнце меркнет при явлении их, и луна со звездами не дают света, и земля сдвигается с места своего! Всякий, кто попадается, будет казнен от меча, и пытающий бежать – пронзен стрелой; дети их разбиты о камни, а жены обесчещены и проданы в рабство!

– Доброе утро, – пролаяла Анна Ивановна с дружелюбием цепного пса, и обнажила желтые прокуренные клыки.

Краснолицая и крепкая, в девяностые она челночила, возила барахло из Турции, и я с легкостью мог представить, как она, пергидрольно-блондинистая и облаченная в леопардовые лосины, одной рукой тащит баул с джинсами и майками, а другой отбивается от бандитов и рэкетиров, и при этом ухитряется сбывать товар прямо на ходу, с небрежной грацией профессионала облапошивая покупателей.

Те времена давно прошли, сгинули в бездне времени лосины и баулы, но хищный взгляд, железная хватка и пергидроль на волосах остались.

– Деньги где? За прошлый месяц? – Анна Ивановна сразу перешла к делу. – Это что? Обои отошли? Чего ты с ними делал?

– Да они так и были, – попытался возразить я.

Хозяйка напирала, словно атомный ледокол «Ленин», ее мощная грудь теснила меня из прихожей, а обвинения хлестали как из брандспойта:

– И потолок оцарапал! Как? Прыгал и когтями скреб? И воняет у тебя! Алкоголик! Добротой моей пользуешься. Сдаю за три копейки, а ты тут бухаешь и шалав всяких водишь. Деньги где?

Ей было наплевать, что я будущее солнце русской словесности, и за год она так и не сообразила, что Маша живет со мной.

– Потолок был такой, когда я въехал! – воскликнул я. – Это предыдущие жильцы!

– Вешай мне лапшу на уши. – Анна Ивановна остановилась посреди комнаты, уперла руки в бока. – Плати сейчас же. Или вали отсюда. До вечера. Чтобы духу твоего тут не было.

О таких историях я слышал – когда находят нового квартиросъемщика, за большую сумму, а старого под каким-то предлогом выкидывают на улицу. Говорила же Маша – подпиши ты договор с этой хитрой грымзой, но я не слушал, все время думал, что обойдется, что я тут живу уже два года, и все хорошо, и метро недалеко, и район зеленый, и вообще…

Вот это «вообще» меня по башке и ударило.

– Но мы же договаривались! Я плачу до десятого! А сегодня седьмое! Вы что! Обманывать нехорошо!

Улыбка на лице Анны Ивановны обратила бы в бегство разъяренного тигра.

– Нехорошо… – Она хмыкнула, и тут нашу беседу прервало деликатное покашливание.

– Извините, можно вас на пару слов? – поинтересовался мелодичный женский голос.

Явившаяся из прихожей дева повергла бы в пароксизм завистливой ярости всех красоток Голливуда: яркие темные глаза, ямочки на щеках, рыжие волосы собраны в конский хвост, маечка под распахнутой курткой не скрывает высокой груди, талия буквально осиная, и джинсы обтягивают длинные мускулистые ноги.

Анна Ивановна не захлопнула дверь, и эта краля заглянула внутрь… Но зачем?

– Ты кто? – спросила хозяйка. – Шалава очередная?

– Я подруга Льва Николаевича, – сообщила дева, не моргнув и глазом.

В голове у меня что-то сдвинулось – все банально, я сошел с ума и лежу в сумасшедшем доме, заботливо упакованный в смирительную рубашку и привязанный к кровати, а добрые санитары кормят меня вкусной кашей, делают полезные уколы и меняют подо мной судно.

Что происходит?

– Подруга? – Анна Ивановна смерила деву взглядом от рыжей макушки до высоких каблуков. – Так вали отсюда. Ему не до тебя. Он скоро на улицу вылетит. Следом за тобой.

– Не думаю. – Незнакомка обворожительно улыбнулась. – Так уж вышло, что я юрист. Естественно, я собираюсь оказать моему другу Льву Николаевичу… – Мне достался нежный взгляд, от которого в животе затрепетало, а колени ослабели. – …юридическую помощь. Можно посмотреть на договор найма жилого помещения?

– Э, что? – Лицо квартирной хозяйки, и так красное, покрытое дубленой шкурой курильщицы со стажем, стало бордовым.

– И я уверена, что вы вносите получаемые от Льва Николаевича доходы в налоговую декларацию, – продолжила дева. – А ту сдаете куда нужно ежегодно? И платите все налоги?

Анна Ивановна, как всякий «бизнесмен» родом из девяностых, шарахалась от госорганов, будто ангел от борделя, а уж слово «налоги» занимало в ее лексиконе место самого страшного ругательства.

– Иди ты отсюда! Подруга! – рявкнула она, и двинулась на незнакомку. – Вон пошла!

– Эй, постойте… – Я попробовал вмешаться в схватку, но на меня никто не обратил внимания: поединщицы смотрели только друг на друга, и взгляды их метали молнии. – Давайте мирно…

Анна Ивановна замахнулась, похоже, она на самом деле решила врезать незваной гостье по физиономии. Что случилось потом, я не понял, увидел какое-то смазанное движение, и квартирная хозяйка оказалась стоящей на цыпочках с завернутой за спину рукой и перекошенным лицом.

Незнакомая дева держала противницу за эту самую руку нежно, едва не двумя пальчиками, и продолжала улыбаться.

– Предлагаю считать все недоразумением, – проворковала она. – Пойдемте.

Она толкнула Анну Ивановну, та захрипела и двинулась в сторону прихожей, бормоча:

– Ты… сука… тварь… я ментов… моя квартира… помогите… убивают… сука…

– Не стоит ругаться. – Они скрылись из виду, и голос незнакомки стал чуть тише. – Давайте я вам кое-что покажу… Вот, смотрите. Вы же не будете обращаться в полицию?

Сдавленный всхлип, полный изумления и ужаса, стал ей ответом.

– Прекрасно. Тогда всего вам наилучшего. Лев Николаевич с вами расплатится. Завтра. Я прослежу, естественно.

Загудел вызываемый лифт, громыхнули, закрываясь, его двери, клацнул запертый изнутри замок.

Дева шагнула в комнату, я шарахнулся от нее в ужасе и едва не опрокинул стеллаж с книгами: эта знойная красотка усмирила Анну Ивановну, изгнала ее, будто укротитель змею. Кто она такая? На кой фиг явилась в мое логово?

– Прошу прощения. Там было не заперто, вот я и вошла. – Незнакомка усмехнулась. – Похоже, вовремя.

– Э… ы… а… я… – Слова на язык не шли, я словно вообще разучился говорить. – Кто?

– Меня зовут Вика, – сказала она, и протянула мне ладошку, которую я осторожно пожал: прохладная и изящная, тонкие пальцы с коротко обстриженными ногтями, никакого маникюра. – Я чуть растрепалась, похоже. Можно, загляну в ванную, приведу себя в порядок?