Наполеон и Гитлер

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. БРЮМЕР И ЕДИНАЯ ИДЕОЛОГИЯ. 1799 И 1933 ГОДЫ

С первого взгляда методы, при помощи которых Наполеон и Гитлер добились власти, могут показаться отличными друг от друга. Один сделал это путем переворота, все признаки которого были налицо, а другой стал диктатором мирно, конституционными средствами. Однако при более тщательном рассмотрении обнаруживаются значительные сходства. Цель у обоих была одна и та же - установить тотальный контроль над государством. Наполеона поддерживала армия с революционными (в теории) принципами, которой в действительности руководили в тот период личная преданность и карьеризм. Точно так же и Гитлер располагал поддержкой огромной армии штурмовиков, которые пошли за ним из чувства преданности вождю и в надежде сделать карьеру. Оба вождя ловко одурачили многих умных и влиятельных политиков, которые полагали, что воспользуются этими недалекими (с их точки зрения) личностями, а потом избавятся от них. Но вышло как раз наоборот и в том, и в другом случае. Даже продолжительность периодов, в течение которых они внедряли, каждый - свою, форму тирании, приблизительно совпадает.

Будущий император всегда отличался повышенной чувствительностью к обвинениям в незаконных действиях. «На эту тему было сломано не одно копье в многочисленных и часто весьма ожесточенных дискуссиях, которые будут возникать и в будущем - нарушили мы закон или нет, и действовали ли мы как преступники, - отмечал Наполеон уже в ссылке. - Однако остается фактом то, что без нас страна наверняка потерпела бы поражение, а мы спасли ее.» «Это был гражданский, а не военный переворот, - сказал он Бертрану за несколько месяцев до своей смерти в 1821 году. - На самом деле главную роль сыграли Сийес и другие политики. Я был немногим более чем исполнителем их замыслов». По мнению Наполеона, любая критика этих действий являлась простой идеалистической трескотней.

Он также утверждал, причем это утверждение совершенно не соответствовало истине, что никакая другая операция по захвату власти еще не проходила так гладко.

Следует признать, что в некоторых отношениях для фюрера его брюмером явился мюнхенский путч 1923 года. Десятью годами позже он решит, что переворотов на его веку уже предостаточно. В 1942 году, как-то вечером, после позднего обеда, Гитлер объяснил своим гостям: «Обстоятельства, при которых должна была произойти передача власти, приобрели в тот момент огромнейшее значение. Я должен был стать канцлером исключительно законным путем с благословения старого господина (Der alte Herr - президент Гинденбург). Лишь будучи законно избранным канцлером... я смог бы преодолеть противодействие всех оппозиционных политических партий и при этом не вступать в постоянный конфликт с вермахтом».

Гитлер опасался, что в противном случае вермахт (вооруженные силы) мог сам устроить переворот. Однако, действуя в строгом соответствии с конституцией, он получал возможность поставить деятельность вермахта в рамки, строго очерченные законом. Ему нужно было выиграть время до проведения массового призыва, а затем, справедливо рассчитывал он, армия будет наводнена призывниками, прошедшими обработку агитаторов и пропагандистов НСДАП в нацистском духе, что обеспечит ему «победу над оппозиционно настроенными офицерами в рядах вооруженных сил».

К лету 1799 года Директория начала разваливаться. Признаки загнивания можно было рассмотреть невооруженным глазом. Власти предержащие потеряли всякую опору в народных массах. Их поддерживала лишь крохотная кучка барышников, чьи интересы напрямую были связаны с существованием порядков, позволявших им получать огромные прибыли за счет спекуляций, не вкладывая ни единого су в развитие экономики. Внешнеполитическая ситуация вокруг Франции также обострилась. Все завоевания Наполеона в Италии 1796-1797 годов были утрачены. Войска антифранцузской коалиции уже непосредственно угрожали Голландии и Бельгии, а на центральном, германском фронте генерал Журдан потерпел тяжелое поражение от эрцгерцога Карла, и его войска в беспорядке вынуждены были откатиться за Рейн. Франция жила теперь в постоянном страхе перед вторжением армий Австрии и России. В государственной казне было хоть шаром покати, инфляция стремительно набирала темпы, французские ассигнации практически не стоили даже той бумаги, на которой они были напечатаны (1 золотой франк стоил более 80000 бумажных франков, по сравнению с 75 в 1794 году). Каждый день приносил новые десятки банкротов. По всей стране царила хроническая безработица. В одном Париже без дела сидели и голодали 80 процентов ремесленников. И в этой и без того напряженной обстановке росли налоги. В августе 1799 года был введен принудительный государственный заем в 100 миллионов франков. Промышленность, торговля» финансы, сельское хозяйство, словом, все отрасли французской экономики находились в глубоком упадке. Огромный ущерб наносили разбойничьи шайки, которые сделали непроезжими все дороги в центре и на юге Франции. Грабежи средь бела дня стали обычным явлением. Развал и взяточничество в полицейском ведомстве в конце правления Директории сделали эти банды практически неуловимыми и безнаказанными. Но разбой, какие бы масштабы он ни принимал, не мог сам по себе представить такую непосредственную угрозу власти, какой являлось повстанческое движение шуанов в Вандее и южной части Нормандии, которое, не будучи полностью подавленным, разгорелось с новой силой. В роли подстрекателей выступали католические священники и агенты Бурбонов. Англичане тоже не жалели золота и оружия на организацию антиправительственного сопротивления, ставшего успешным во многом еще и потому, что эта часть страны изобиловала непроходимыми лесными чащами и топкими болотами. Повстанцев возглавляли отважные искусные командиры из их же числа, которые пользовались огромным авторитетом. Самым знаменитым среди них был Жорж Кадудаль, бретонский крестьянин-великан огромной физической силы, который по приглашению Наполеона позднее встречался с ним в Париже для переговоров, закончившихся безрезультатно. Несмотря на это Наполеон сдержал свое слово, и Кадудаль был отпущен назад в Вандею.

Положение в Париже было сложным. В верхней палате, Совете старейшин, преобладали «умеренные», большую часть которых составляли роялисты, а Совет пятисот, нижнюю палату парламента, контролировали якобинцы. Почти всех членов Директории в народе открыто презирали; особенной нелюбовью пользовался Баррас, бравший взятки, вернее, вымогавший их нагло и беззастенчиво, так же, как он разворовывал и государственные средства. Аферы с поставщиками и барышниками, роскошные каждодневные кутежи и празднества на,глазах у голодавших народных масс сделали его особенно ненавистным. Уже само имя его стало символом гнилости, порочности и разложения Директории. Он в это время вел тайные переговоры с Бурбонами, собираясь помочь им вернуться к власти за 12 миллионов золотых франков. Главным оппонентом Барраса был способнейший из директоров Сийес, по убеждению которого, для спасения республики требовалась новая конституция с сильной исполнительной властью.

Фактически режим Директории был уже на грани полного краха. Именно этого момента и ждал генерал Бонапарт, находившийся в Египте. За два года до того он предсказал в разговоре с Талейраном, что Директории уготован недолгий срок. И вот 23 августа он взошел на борт парусника, отправляясь назад во Францию. Это путешествие длилось шесть недель, причем плыть пришлось по Средиземному морю, которое полностью контролировалось флотом Нельсона, поэтому сам вояж оказался делом недюжинной смелости и выдержки. Впрочем, Наполеону их было не занимать, и риск, суливший ему большую выгоду, давно его не пугал. Корабль, на котором находился Наполеон, в сопровождении трех других судов вышел глубокой ночью из гавани и успешно проскользнул через английскую блокаду. Известие о победе Нельсона при Абу-Кире докатилось до Франции как раз перед прибытием Наполеона в порт Фрежюс 9 октября. Он опасался своего рода карантина, но этого не случилось. Напротив, толпы народа ликовали на всем его пути. Слышались выкрики: «Лучше чума, чем австрийцы!» Добравшись до Парижа, Наполеон несколько отвлекся на семейные неурядицы. Он поссорился с Жозефиной, бросив ей в лицо вполне обоснованный упрек в супружеской неверности, но вскоре, однако, они помирились. Почувствовав себя в довольно неудобном положении, члены Директории все же решили устроить публичный банкет в честь Наполеона, на котором тот произнес зловещий тост «За союз всех партий!»

Ему предложили любую командную должность по его выбору, но он предпочел не связывать себя определенными обязательствами. Переодевшись в гражданское, Наполеон, как и в 1797 году, вел пока тихий и скромный образ жизни, посещал лекции ученых. Было замечено, что особенно радушно относился он к тем, кто служил в «итальянской армии». Желая стать директором, он осторожно прощупал настроения членов Директории, но ему отказали под предлогом возрастного ценза - Наполеону не исполнилось еще требуемых сорока лет.

Директор Сийес решил использовать маленького генерала в своих целях. Бывший священник и главный настоятель собора Шартре Сийес, которому было уже под пятьдесят, в свое время голосовал за казнь Людовика XVI, но по характеру относился скорее к приспособленцам, чем к революционерам. Небольшого роста, худой, даже высохший человек с серьезной улыбкой и очень вежливыми, учтивыми манерами, он считал себя ученым-политологом, творцом конституций. Один из самих умных и способных политиков Франции, страдавший, правда, излишней самоуверенностью, Сийес первоначально планировал отвести роль главного исполнителя генералу Бернадоту, бывшему военному министру, несмотря на его якобинские симпатии, но потом передумал. Бернадот явно проигрывал Наполеону и по авторитету в армии, и по способностям. «Хотя он и похож на орла, но в действительности он гусь». Вот и еще одно изречение Сийеса на ту же тему: «У меня должен быть меч, но кто владеет им лучше? Гош й Жубер убиты. Остается Бонапарт, который, наверное, не так честен, и ему не очень-то можно доверять, но он превосходит их всех.» Союзники Сийеса Талейран и Фуше согласились с тем, что Бонапарт подходит для их цели лучше других.

А Наполеон тем временем начал осуществлять свой собственные, далеко идущие планы. В результате хитрых интриг и умного расчета удалось добиться избрания Люсьена Бонапарта на пост председателя Совета пятисот, где он и брат Жозеф сразу же принялись подыскивать себе союзников. Точно такую же работу развернула и Жозефина в кругах высшего общества, в которые она была вхожа.

Люсьен устроил Встречу Сийеса с Наполеоном в своем доме на Рю-Верте. Аббат с первого взгляда невзлюбил «этого наглого коротышку». Но чувство неприязни было взаимным. И тем не менее им удалось достичь соглашения. Жозеф попытался вовлечь в заговор Бернадота - как-никак, они были шуринами. В армейской иерархии Бернадот стоял на втором месте после Наполеона, но здесь у Жозефа вышла осечка. Честолюбивый бывший военный министр сам не прочь был играть первую скрипку, он уже посоветовал членам Директории арестовать Наполеона за то, что тот бросил армию в Египте без разрешения. За такое нарушение устава полагалось очень суровое наказание, вплоть до смертной казни.

Сийес вовлек в заговор еще одного директора, бесцветного Роже Дюко, чтобы придать всему делу больший вес и законность. План был несложен - силой вынудить оставшихся трех директоров подать в отставку, а затем убедить оба Совета назначить комитет из трех человек с задачей подготовить новую конституцию. Три полка обратились к Бонапарту с просьбой устроить смотр - это было удобным предлогом собрать верные войска. Кроме того, к нему валом валили офицеры, желавшие засвидетельствовать свое почтение после его возвращения: вполне вероятно, почуяв неладное и решив помочь своему генералу.

Парад должен был состояться на Елисейских полях 18 брюмера (9 сентября).

Сначала все шло как предполагалось. Находившийся в доме Жозефины на улице Победы Наполеон тем утром встал очень рано, надел гражданский сюртук оливкового цвета и сунул в карманы пару заряженных пистолетов. Как и в предыдущие дни, потоком пошли офицеры. Наполеон отводил каждого в свой небольшой кабинет и спрашивал его, не согласится ли тот «присоединиться к нему в небольшой прогулке», чтобы спасти республику. Большинство офицеров охотно дали свое согласие. Среди них оказался и генерал Лёфевр (военный губернатор Парижа), который пообещал. Наполеону «бросить этих законодателей-крючкотворов в реку». Исключением явился Бернадот, отказавшийся участвовать в «этом мятеже», но Жозеф Бонапарт уговорил его съездить позавтракать в загородном ресторане, дав ему понять, что никаких радикальных событий не должно произойти.

Тем временем Сийес покинул верхом на лошади Люксембургский дворец (официальную резиденцию Директории), при этом своей неуклюжей посадкой он здорово насмешил другого директора, не посвященного в заговор. Сийес ранее убедил Совет старейшин собраться пораньше, объявив о раскрытии якобинского заговора. Члены Совета согласились перенести оба Совета и Сен-Клу, а генералу Бонапарту поручалось командование вооруженными силами. Наполеон переоделся теперь в генеральский мундир со всеми регалиями и в сопровождении двадцати офицеров в половине восьмого поскакал в Тюильри, чтобы принять присягу. За час до этого был вотирован декрет, по которому подавление «страшного заговора» поручалось генералу Бонапарту, назначавшемуся во главу всех вооруженных сил, расположенных в столице и ее окрестностях, включая национальную гвардию.

Прибыв в Тюильри, Наполеон сделал его дворец своим штабом. Баррас, беспокоившийся, что Наполеон до сих пор не позвал его, послал своего секретаря, некоего Ботто, выяснить, что происходит. Увидев Ботто, Наполеон громовым голосом начал вычитывать ему так, словно тот был сам Баррас. «Что вы сделали из Франции, которую я вам оставил в таком блестящем положении? Я вам оставил мир, а нахожу войну! Я вам оставил итальянские миллионы, а нахожу Грабительские законы и нищету! Я вам оставил победы, а нахожу поражения! Что вы сделали из ста тысяч французов, которых я знал, моих товарищей по славе? Они мертвы!» Три директора, против которых был составлен заговор, - Баррас, Гойе и Мулен были арестованы. Талейран вскоре принудил Барраса в обмен на обещание полумиллиона франков (которые, кажется, Талейран себе и присвоил) подписать заявление об отставке. Оставшиеся два директора, видя, что все пропало, не выразили никакого протеста.

Пока Сийес мог быть доволен тем, что случилось. С точки зрения закона все было сделано правильно, парламентскими методами. Но теперь на очереди был следующий этап заговора - необходимо было убедить оба Совета назначить трех консулов для выработки новой конституции. Сийес посоветовал Бонапарту арестовать депутатов-якобинцев, однако генерал отказался. Это был первый признак, что нити заговора, сосредоточенные, как казалось Сийесу, у него в руках, начинают выскальзывать.

На следующий день в Сен-Клу начали заседать Совет старейшин и Совет пятисот. Шли часы, а нужное решение так и не принималось. Тогда Бонапарт решился и, резко войдя в зал Совета старейшин, произнес довольно сбивчивую речь, суть которой была в том, что на него клевещут, «вспоминая Цезаря и Кромвеля». Он заверял депутатов: «Если бы я хотел власти, то мог бы уже давно воспользоваться многими возможностями, которые представлялись раньше, я клянусь, что у Франции нет более преданного ей патриота, чем я. Нас везде подстерегает опасность. Мы не должны рисковать потерять те блага, которые нам достались такой дорогой ценой - свободы и равенства». Далее он обрушился на якобинцев с обвинениями в том, что они хотят возродить террор. В ходе своей речи Наполеон дал понять, что его замыслы идут гораздо дальше простого пересмотра конституции. Однако когда он закончил, в зале не раздалось ни аплодисментов, ни враждебных выкриков. Секретарь поспешил увести его из палаты. Когда он зашел в помещение, в котором заседал Совет пятисот, там поднялся страшный шум. Отовсюду кричали: «Конституция или смерть!», «Долой диктатора!», «Долой тирана!», «Объявить его вне закона!» Кто-то ударил его в плечо, еще один депутат собирался наброситься на него с кинжалом. С Наполеоном вдруг случился один из первых припадков, которым он был часто подвержен, и его, теряющего сознание, вытащили из зала гренадеры, которые вошли туда вместе с ним. Совет пятисот тут же начал принимать декрет об объявлении Наполеона вне закона (подобная тактика привела к свержению Робеспьера). Положение, которое могло стать безнадежным, спас Люсьен. Он выскочил из зала, оставив Совет без председателя, и объявил войскам, стоявшим наготове снаружи, что какие-то убийцы внутри угрожают Совету кинжалами и что необходимо очистить помещение от этих людей. Под оглушительный грохот барабанов в зал ускоренным шагом ворвались триста гренадеров с ружьями наперевес под командованием генералов Леклерка и Марата, и депутаты начали выпрыгивать из окон. Вечером солдаты изловили на улицах, в кабачках и на постоялых дворах около трех десятков перепуганных насмерть депутатов и заставили их вотировать принятие отставки директоров, назначение трех временных консулов и составление новой конституции.

Наблюдавший за всем этим с противоположной стороны Ла-Манша Уильям Питт[10] так резюмировал происшедшее (его слова весьма красноречиво характеризуют политическую, мораль Наполеона): «Когда при Баррасе принимали конституцию третьего года революции (1795 г.), то эта конституция опиралась на штыки Бонапарта». Далее премьер-министр поведал палате общин о том, что переворот фрюктидора 1797 года увенчался успехом лишь благодаря «поддержке Директории Бонапартом». Он продолжал: «Непосредственно перед этим событием, двигаясь по Италии и предавая все вокруг огню и мечу, он получил священный подарок от Директории - новые знамена; он вручил их своей армии со следующим призывом: «Давайте поклянемся, боевые мои товарищи, именами тех патриотов, которые погибли, сражаясь за наше дело, в вечной ненависти к врагам конституции третьего года». Той самой конституции, которую с его помощью Директория вскоре грубо нарушила и которую теперь он. окончательно растоптал сапогами своих гренадеров.»

Первое время после переворота Сийесом владело наивное убеждение, что именно он является главным действующим лицом нового режима. Он сам был одним из трех временных консулов, другим был его приятель Роже Дюко, в то время как старые союзники Сийеса Фуше, Талейран, Камбасьер и Годен стали министрами полиции, иностранных дел, юстиции и финансов. Однако на самых первых заседаниях консулов и правительства под председательством Бонапарта его ждал неприятный сюрприз, почти шок, когда Первый консул своими дельными замечаниями выказал прекрасную осведомленность в финансах и иностранных делах, после чего Сийес сказал Талейрану и некоторым другим министрам: «Господа, насколько я понимаю, у вас появился настоящий хозяин». И все же Сийес думал, что ему удастся сладить, с генералом. Он верховодил в двух комиссиях, которым было поручено составлять проект новой конституции, и был уверен, что настоит на своем. Несмотря на то, что переворот осуществили военные, новое правительство состояло в основном из гражданских лиц. В нем преобладали люди, вошедшие в большую политику еще десять лет назад, те, кто организовал и поддерживал заговор против Робеспьера. Бонапарт поначалу разыгрывал из себя этакого скромнягу, посещая заседания в Люксембургском дворце в штатской одежде. Сийес предложил, чтобы верховная власть находилась в руках состоящего из богатых людей Сената, который будет назначать правительство и членов законодательного собрания. Правительство должно состоять из двух консулов - одного по внутренним, другого по иностранным делам - и «верховного электорат с резиденцией в Версале, окруженного почестями и получающего огромный оклад (6 миллионов франков), но выполняющего лишь церемониальные функции и обладающего лишь совещательным голосом при решении государственных вопросов. К неподдельному изумлению Сийёса Наполеон отказался играть навязываемую ему никчемную роль. «Кто же согласится на такой пост, который не подразумевает никаких прав, кроме как получать миллионы и растить брюхо?» -спросил ^он на заседании конституционной комиссии, добавив, что «такое правительство станет бессильной тенью, а Франция окажется по колено в крови.» Сийес пришел в ярость, но благоразумно постарался не показывать этого. В теоретических дискуссиях прошло десять дней, в течение которых Бонапарт лишил Сийеса всех его сторонников, переманив их на свою сторону -кого посулами, а кого угрозами, и тем самым полностью изолировал его. Сийес попытался отомстить, обвинив соратника в том, что тот хочет стать королем Франции. Обвинение по тем временам довольно опасное, но генерал ловко вывернулся из трудного положения, указав на свое нежелание быть пожизненным верховным правителем. Всего по этой проблеме в Люксембургском дворце состоялось одиннадцать заседаний, на которых Сийес страстно спорил и доказывал свою правоту. Он верил в правление многочисленных законодательных собраний и коллегиальных органов, а не министров, не говоря уже об отдельных личностях.

Новая конституция Французской республики была опубликована 24 декабря 1799 года. По этому основному закону всеми делами управляли три консула, назначаемые на срок в 10 лет, Бонапарт, будучи Первым консулом, обладал правом назначать министров. Все три консула избирались Сенатом, который также назначал членов законодательного корпуса и Трибунала из числа тысяч кандидатов, избираемых населением Члены третьего законодательного органа, Государственного Совета, назначались Первым консулом. Он милостиво позволил Сийесу. отобрать членов Сената. И каково же было удивление публики, когда стало известно, что Сийес не избран консулом. Вскоре после этого он удалился в свое поместье в глубине страны и стал наслаждаться жизнью, не отказывая себе ни в чем, ибо за последние десять лет ему удалось сколотить немалое состояние. Остальными консулами, вечно находившимися в тени Бонапарта, были пожилой Шарль Франсуа Лебрен, денежный туз еще с дореволюционных времен, и Жан Жак Камбасьер, талантливый юрист Они играли чисто консультативную роль.

Выбор министров показал, что Первый консул держит в своих руках все нити управления страной. Его брат Люсьен (бывший председатель Совета пятисот, спасший положение 19 брюмера) стал министром внутренних дел. Ему было поручено присматривать за Фуше, занявшим пост министра полиции Политический союзник последнего Талейран, что не мешало им недолюбливать друг друга, был министром иностранных дел. Наполеон не полагался всецело на послушание Люсьена или на его суждения и поэтому назначил в его министерство двух генеральных директоров. Другие министры также были стеснены, в своей деятельности имея у себя под боком помощников министров или генеральных директоров. Он нарочно делил их власть, чтобы было легче управлять ими.

Франция была лишена не только парламентарного правительства, но и министерского. В новой конституции не упоминалось о свободе, равенстве и братстве.

17 февраля 1800 года состоялся плебисцит по конституции. Из общего числа избирателей в 9 миллионов за ее принятие голосовало свыше 3 миллионов, а против высказались лишь 1562 человека. Такой результат стал виден лишь благодаря усилиям Люсьера Бонапарта - фактически в голосовании приняло участие не более полутора миллионов человек. В день объявления итогов плебисцита Первый консул перенес свою официальную резиденцию из Люксембургского дворца в Тюильри; он переехал из резиденции Директории во дворец, где всегда жили короли Франции. Он так прокомментировал свой переезд: «Побывать в Тюильри - это еще не все, главное - надолго остаться здесь». Прошло ровно сто дней после 18 брюмера.

Очень показательно то, как Бонапарт переиграл Сийеса, причем переиграл его по всем статьям, а ведь тот был первым поистине большим политиком, с которым он вступил в схватку на равных. До настоящего времени его предыдущие отношения с политиками были отношениями между работником и хозяевами. А Сийес пользовался огромным влиянием в стране с 1789 года, его уважали. Стендаль ставит его на один уровень с Мирабо, Лантоном и Наполеоном как основателей современной Франции. Он, а не Бонапарт, был тем, кто спланировал и организовал 18 брюмера. И все же его перехитрили серией ходов, в которых его «союзник» использовал запугивание и подкуп и в конце концов изолировал его. Бонапарт продемонстрировал свой талант не только полководца, но и политика.

Большинство французов восприняло переход от Директории к правлению Наполеона вполне спокойно, как должное, потому что связывало с Наполеоном свои надежды на мир и стабильность. Им нужен был сильный человек. Однако успокаиваться на достигнутом Наполеон не стал, да и не было к тому повода. Сийес и весь истеблишмент Директории, отстранённые от власти, плели сети интриг, окопавшись в своих сельских имениях. Кроме того, и роялисты располагали ещё немалыми возможностями и продолжали лелеять надежду на реставрацию бурбоновских порядков. Якобинцы же рассчитывали на Бернадота и Лазара Карно. Из утренних докладов Фуше Первый консул прекрасно знал, что Париж кишит заговорами и заговорщиками, что у него хватает вполне реальных соперников и поэтому нельзя чувствовать себя в безопасности. Однако дальнейшая судьба Наполеона зависела в данный момент от внешних причин. Если он снова не отвоют Ломбардию, то грозный противник опять появится у французских границ.

В мае 1800 года он перешел перевал Сен-Бернар в Альпах и вторгся в Ломбардию. Тщательно соркестрированный хор газет старался вовсю, превознося доблестные деяния французской армий. В специальных бюллетенях красочно описывалось, как Первый консул смело преодолевает расщелины, прыгает у края пропасти, соскальзывает вниз по снежным сугробам - его сравнивали даже с Ганнибалом. 14 июня близ Маренго в результате грубого просчета Наполеон оказался перед сорокатысячным отрядом австрийских войск во главе с генералом Меласом. Французов было всего лишь 20000, кавалерия практически отсутствовала. Против сотни австрийских пушек у Наполеона было около полутора десятка. Сражение было исключительно жестоким и кровопролитным, и к двум часам дня казалось совсем проигранным для французской армии. 70-летний австрийский генерал был так уверен в победе, что спокойно лег отдыхать. А к французам тем временем прибыл генерал Дезе с резервами, который сказал Бонапарту: «Думаю, что мы проиграли эту битву», и получил ответ: «А я думаю, что мы ее выиграли». К концу дня австрийцы были разгромлены. Генерал Дезе погиб, возглавив атаку пехотинцев, и Первому Консулу досталась вся честь одержанной победы, отдавшей ему северную Италию. Впрочем, не только Италию — теперь он упрочил свое положение диктатора Франции.

Услышав эти новости, Уильям Уиндхем, член парламента и сторонник Питта, выразился так: «Страшное дело». После сражения у Маренго все надежды на быстрое свержение власти Наполеона рухнули. Перед ним была открыта дорога к тому, чтобы стать пожизненным консулом, а затем и императором.

Крах на Уолл-стрит в октябре 1929 года преобразил политическую ситуацию в Германии. Поскольку по меньшей мере одна треть германских товаров производилась на экспорт, а все страны стали сокращать свой импорт, последствия оказались просто катастрофическими. Положение усугублялось и тем, что промышленность Германии финансировалась в основном за счет краткосрочных займов, которые теперь были немедленно востребованы кредиторами. В 1931 году промышленное производство Германии упало более чем на 30 процентов. Это означало ликвидацию 6 миллионов рабочих мест и полное истощение фонда по безработице. Еще до обвального падения оптовых цен на продовольствие многие немецкие фермеры оказались в долгу, и им грозила продажа имущества с молотка. Начали лопаться банки, капитал потек за границу. В то же время Германии приходилось продолжать выплаты репараций победителям 1918 года. Все принялись искать козлов отпущения, которыми могли быть и прусские юнкеры, требовавшие у государства кредитов для поддержания на плаву своих нерентабельных хозяйств, и банковские объединения, и, по традиции, евреи. Все зависело от того, под каким углом зрения рассматривать эту проблему - капиталистическим или антикапи-талистическим.

Гитлер знал, как ему использовать сложившуюся ситуацию. В специальной партшколе прошли подготовку сто агитаторов, которые теперь колесили по стране и произносили зажигательные речи; штурмовики разыскивали старых фронтовых друзей и старались привлечь их на свою сторону; партийные газеты обрабатывали общественное мнение, выставляя евреев в невыгодном свете и вообще стараясь свалить на них вину за все трудности. И сам фюрер не отставал от своих подручных и совершал беспрестанные пропагандистские турне. Его выступления при этом отличались дьявольской хитростью. Безработная молодежь ринулась записываться в штурмовые отряды - ведь там давали приют, пищу и цель в жизни.

Недальновидная политика компартии облегчила задачу Гитлера. Следуя указаниям из Москвы, коммунисты отказались от создания Народного фронта в союзе с социал-демократами, а их собственные штурмовики в кожаных куртках все время ввязывались в уличные стычки с отрядами СА, все больше пугая обывателя коммунистической угрозой.

Тактика Гитлера принесла успех на выборах, состоявшихся в сентябре 1930 года, на которых нацисты получили 6,4 миллиона голосов и 107 мест в рейхстаге, став второй партией страны после социал-демократов. Результаты давали Гитлеру повод для ликования - ведь в 1928 году НСДАП поручила менее миллиона голосов избирателей и всего лишь 12 мест и рейхстаге.

Новым канцлером стал Генрих Брюнинг - лидер партии католического центра, который сформировал правительство право-центристской коалиции. Не имея большинства в рейхстаге, он действовал, опираясь лишь на президентский декрет Гинденбурга, который в данном случае воспользовался чрезвычайными полномочиями, предоставленными ему Веймарской конституцией. Жесткие меры экономии, такие как урезание пособий по безработице и зарплат госслужащих, привели лишь к увеличению количества безработных. Однако у Брюнинга был план, который мог бы изменить ход истории. Этот план предусматривал, что после того, как Гинденбург будет переизбран президентом в 1932 году, рейхстаг объявит о возрождении монархии со старым фельдмаршалом в качестве пожизненного регента, после смерти которого власть перейдет к императору из старой династии Гогенцоллернов. Пересмотр условий Версальского договора, и прекращение выплаты репараций должны были обеспечить поддержку со стороны депутатов рейхстага. Левых можно: было припугнуть угрозой нацистского переворота, и они тоже согласились бы поддержать этот план. Среди правых возник бы раскол, поскольку все националисты и многие нацисты отнеслись бы к такому повороту событий одобрительно, а Гитлер очутился бы в неловком положении, ибо он не раз давал понять, будто его целью является возврат монархии. Вся армия без сомнения поддержала бы эту инициативу. План Брюнинга получил одобрение даже у нескольких дальновидных социал-демократов, которые осознали, что он является, возможно, последним шансом пустить под откос Нацистский локомотив, на всех парах устремившийся вперед. К сожалению, история не отпустила Брюнингу достаточно времени для осуществления этого плана.

В 1931 году националисты решили, что Брюнциг слишком прлевел. В октябре в Бад-Гарцбурге состоялся огромный митинг, в ходе которого все националистические группировки устроили парад совместно с нацистами (в ходе этих событий возникло понятие.«Гарцбургский фронт») и потребовали отставки канцлера. Националистическая партия, «Стальной шлем» (бывшие военнослужащие), промышленно-финансовые магнаты и другие правые деятели и организации были убеждены, что господина Гитлера и его движение можно направить в определенное русло и -использовать в своих целях. Приветствуя его нападки на большевизм и демократию, они в то же время не воспринимали его слишком серьезно. Пока все, что им было нужно от его движения, - это голоса фракции НСДАП в рейхстаге; а не его бредовые идеи о «революции».

Тем временем фюрер испытывал душевный кризис из-за женщины, причем едва ли не единственный раз в жизни. С самого начала его политической карьеры ходило много разного рода домыслов о половой жизни Гитлера, Которая даже сегодня остается для нас во многом Загадкой. Мы знаем, что во время его восхождения наверх и после того, как он оказался на вершине власти, женщины находили его неотразимым несмотря на его не очень-то презентабельную внешность. Он вовсе не был падок до женщин, как, скажем, Наполеон, и умел противостоять любым женским уловкам. Однако он не смог подавить в себе противоестественное влечение к своей племяннице Гели Раубаль (дочери его сводной сестры Анжелы Гитлер) - очень живой и привлекательной девушке, мечтавшей профессионально заняться музыкой. Казалось, что он по уши влюбился в нее в 1929 году, когда ей исполнилось всего двадцать лет. Он поселил ее в своей мюнхенской квартире на Принц-регент-штрассе и оплачивал уроки пения, которые она брала у самых модных преподавателей-вагнерианцев. Но вдруг настроение девушки стало меняться. Она выглядела подавленной и часто ссорилась на людях со своим дядей. Гитлер был буквально убит горем, когда в сентябре 1931 года, во время предвыборного турне, ему сообщили о том, что Гели застрелилась в их мюнхенской квартире. В течение двух месяцев Гитлер был в трансе, постоянно угрожая самоубийством. Нет причин сомневаться в его искренности. Никто так и не смог найти убедительное объяснение ее поступку. Известно было лишь, что это произошло после одной особенно острой перепалки с дядей. Высказывались многие предположения, по большей части сексуального характера, начиная от подозрений в том, что якобы Гитлер застал ее в интимной обстановке с его шофером Эмилем Морисом. Жена друга Адольфа Ханфштенгля была уверена в импотенции Гитлера, а сам Ханфштенгль утверждал, что лично видел порнографические рисунки Гели, выполненные фюрером. Если не брать в расчет кровосмесительного аспекта этих отношений и возможности легкого расстройства мужских половых функций у Гитлера, в остальном их отношения могли быть вполне нормальными, во всяком случае более нормальными, чем это принято считать. Возможно, Гитлер дал ключ к пониманию причин самоубийства Гели, когда впал в бешенство, разозлившись на фельдмаршала Паулюса за то, что тот не совершил ритуального самоубийства после падения Сталинграда в 1943 году. Он говорил о «действительно прекрасной женщине», которая, почувствовав себя оскорбленной своим мужем из-за какого-то пустяка, угрожала уходом: «Я могу уйти, если во мне не нуждаются», а получив ответ «Ну и убирайся отсюда!», написала прощальную записку и застрелилась. Он так и не забыл ее, сохранив ее комнату в нетронутом виде и повесив ее фотографию в своей спальне.

Не исключено, что фюрер был сифилитиком. Признаки неопознанной болезни, от которой он страдал в конце войны, не так уж непохожи на симптомы третичного сифилиса. Путци Ханфштенгль говорил, что, по слухам, Гитлер заразился сифилисом еще в пору своей молодости в Вене. Но Ханфштенгль имел репутацию сплетника, готового додумать то, чего в действительности он не мог знать. Он размышлял о том, что Гитлер, который не мог найти нормального выхода «избытку своей энергии», искал компенсации сперва в подчинении себе своего окружения, затем своей страны, а затем Европы. Однако император овладел многими любовницами, а его стремление к завоеваниям от этого никак не ослабло. С другой стороны, вполне вероятно, что сексуальность Гитлера сублимировалась у него в жажду власти.

Ключ к политической ситуации находился у «эрзац-кайзера» фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга. Находясь на посту президента с 1925 года, он производил на немцев успокоительное впечатление своим достоинством и солидностью. Рождённый в 1847 году, он являл собой архетип прусского офицера; в 1871 году ему довелось, верхом на коне, победителем въехать к Париж. Под его руководством была осуществлена операция по разгрому русских армий у Танненберга в 1914 году. Он был символом победы Германии, которой должна была увенчаться первая мировая война и которую не по его вине украли у немцев предатели в Тылу. Таким образом, из поражения 1918 года ему удалось выйти, не запятнав свою честь и репутацию полководца. К сожалению, ему не только уже начинала отказывать память, но к старости он становился все более упрямым и тщеславным, а к 1932 году почти впал в старческий маразм не без помощи своего сына, весьма ограниченного и корыстолюбивого человека. Когда он повторно баллотировался в президенты в том году, то был не в состояний прочитать газетный текст, Не говоря уже о том, чтобы самому написать речь. Чтобы выставить свою кандидатуру против Гинденбурга, Гитлер принял германское гражданство, которого у него до сих пор формально не было. В первом туре выборов фельдмаршал чуть не дотянул до абсолютного большинства, набрав 18 миллионов голосов. Гитлер получил 11 миллионов, коммунист Тельман - 5 миллионов и националисты - 3 миллиона. Во втором туре Гинденбург набрал свыше 19 миллионов и обеспечил себе безоговорочную победу, в то же время число голосовавших за Гитлера увеличилось до 13 миллионов человек. Президент отправил Брюнинга в отставку, настаивая на формировании однородного по своему составу кабинета. Результатом стало появление «кабинета баронов», называемого так из-за того, что семь из десяти его членов принадлежали к старинной прусской знати. Новым канцлером стал вестфальский аристократ Франц фон Парен, прожженный интриган. Как и Брюнингу, ему пришлось править на основании президентского указа о чрезвычайном положении, поскольку и у него не было большинства в рейхстаге. Обвинив прусский парламент в неспособности справиться с ожесточенными уличными беспорядками, организуемыми коммунистами, фон Папен распустил его и назначил себя государственным комиссаром Пруссии - территории, занимавшей более трети всей Германии.

На всеобщих выборах 1932 года НСДАП обеспечила себе 230 мест в рейхстаге - больше, чем какая-либо другая партия. И вообще за всю историю, существования Веймарской республики ни одна партия не имела столько мест в рейхстаге. За национал-социалистов проголосовало 37 процентов избирателей, принявших участие в голосовании. Партии правого толка обошли левых на выборах, но без поддержки нацистов у них не было большинства депутатских мест, и, следовательно, они не могли сформировать кабинет. Папен предпринял отчаянные попытки убедить Гитлера войти в правительство в качестве вице-канцлера, но тщетно. Осенью того же года Папен опять распустил рейхстаг, и его кабинет продолжил свою работу на основании все того же пресловутого президентского декрета. На состоявшихся затем ноябрьских выборах НСДАП потеряла 34 места, собрав на 2 миллиона голосов меньше, чем в июле.[11] Создавалось впечатление, что она начала выдыхаться. У Гитлера появились мысли о самоубийстве, и вообще на некоторое время он впал в депрессию, написав сразу после Рождества Козиме Вагнер: «Я оставил всякую надежду». Геббельс тоже сделал 24 декабря пессимистическую запись в своем дневнике: «Все возможности и надежды исчезли». Но вскоре произошли непредвиденные перемены. Генерал фон Шлейхер вытеснил Папена с поста канцлера, а затем затеял интригу против Гитлера, планируя привлечь на свою сторону Грегора Штрассера, второго человека в партии, пообещав ему пост в кабинете. За Штрассером шли в рейхстаге шестьдесят депутатов от НСДАП, отличавшихся своим социалистским уклоном. Успех предприятия Шлейхера грозил расколом партии с гибельными для нее последствиями. Однако Гитлер действовал быстро и решительно, изолировав Штрассера и заставив его отказаться от всех постов в руководстве НСДАП. Все бывшие сторонники Штрассера клятвенно обещали фюреру свою поддержку.

Попытки Папена сформировать правительство не увенчались успехом, ибо проходили на фоне усилившейся угрозы гражданской войны. Во время своего второго краткого пребывания на посту канцлера Шлейхер, которому так же не удалось сформировать жизнеспособное правительство, пытался убедить президента объявить чрезвычайное положение. Армия безусловно повиновалась бы Гинденбургу, но нацисты и левые тотчас же вцепились бы друг другу в глотки. Президент напомнил Шлейхеру, как тот сам еще недавно информировал его о том, что подобный шаг неминуемо привел бы страну к гражданской войне и армия и полиция были бы просто не в состоянии контролировать ситуацию. Шлейхер ушел в отставку, очистив место для Папена. Это случилось 28 января 1933 года. Атмосфера в стране в это время была накалена до предела, жестокие уличные стычки, кое-где напоминавшие настоящие бои, охватывали все большую территорию. С самого начала января Папен и все лидеры правых партий и группировок вместе с промышленниками поддерживали тесные контакты с Гитлером и Герингом. Тем не менее ситуация еще отличалась большой неопределенностью, когда Папен все-таки убедил старого фельдмаршала в том, что «богемский ефрейтор» на самом деле куда более серьезная политическая фигура, чем это можно предположить по его внешнему виду. (После своей первой встречи с Гитлером в 1931 году Гинденбург сказал, что этот человек скорее подходит на должность министра почт, чем на роль вождя нации.) Папен предлагал следующее решение: Адольф Гитлер становится канцлером, а он сам вице-канцлером, сосредоточив в своих руках реальную власть.

Господин Гитлер скромно согласился с тем, что его партии, помимо поста канцлера, будет предоставлено только два места в правительстве: Вильгельм Фрик, бывший баварский полицейский, должен был стать министром внутренних дел, не имея, впрочем, власти над полицией, в то время как Герман Геринг назначался министром без портфеля и прусским министром внутренних дел при Папене, который был государственным комиссаром Пруссии. В правительство вернулись йесколько прежних соратников Папена по «кабинету баронов»: граф Лутц Шверин фон Крозиг, барон фон Нейрат и Доктор Франц Гертнер получили портфели министров финансов, иностранных дел и юстиции. Альфред Гугенберг, лидер националистов, стал министром экономики, продовольствия и сельского хозяйства, Зельдте, глава «Стального шлема», - министром Труда, а генерал фон Бломберг - военным министром. Это была коалиция, которая скорее представляла весь спектр германских правых партий и группировок, чем Нацистское правительство. В полдень 30 января Гитлер со слезящимися от радостного волнения глазами вышел из отеля «Кайзерхоф». На аудиенции у президента Гинденбурга он был только что назначен канцлером. В тот вечер слышали, как он прошептал себе: «Никакая сила на земле не заставит меня уйти отсюда живым».

Шверин фон Крозиг вспоминал в своем дневнике, как новый канцлер, несмотря на неуклюжие манеры, завоевал уважение членов кабинета в 1933 году. Все восхищались его безупречной памятью и «той ясностью, с которой он мог сформулировать самый запутанный вопрос..., а также его способностью взглянуть под совершенно иным углом зрения на какую-нибудь хорошо известную и давно обсуждавшуюся проблему». Он просил их, опытных политиков, помогать ему своими советами. Папен говорит, что поначалу Гитлер был «неизменно вежлив и даже скромен». На обеде, данном в его честь командующим рейхсвером, он объяснил собравшимся генералам и адмиралам, что, забирая в свои руки контроль над всей внутренней и внешней политикой, он оставляет за армией и флотом свободу действий в области перевооружения и подготовки личного состава. Спокойное поведение Гитлера контрастировало с жесткими и властными манерами Геринга. Константин фон Нейрат сказал как-то британскому послу, что настоящим фашистом в нацистской партии был Геринг, а не Гитлер.

Такие метаморфозы были временными и объяснялись очень просто: канцлер еще и неделю не обладал всей полнотой власти. Положение казалось довольно шатким, и некоторые наблюдатели даже полагали, что Гитлер недолго продержится на своем посту. В пользу этого предположения говорили многие веские аргументы. У Гитлера совершенно отсутствовал опыт управления государством, а среди его сторонников не было единства, и если многие из них мыслили догмами национализма и антисемитизма, то были и такие, кто придерживался истинно социалистских убеждений. Кроме того, за социал-демократами оставались 133 места в рейхстаге и руководство настроенными по-боевому профсоюзами; коммунисты располагали 89 депутатскими мандатами, и у них еще имелись козыри в виде вооруженных отрядов красных штурмовиков. У Гитлера не было большинства ни в рейхстаге, ни в кабинете. Вдобавок было известно о том, что и президент не питает к нему особых симпатий, а вооруженные силы хранили верность только Гинденбургу.

Назначение Гитлера канцлером состоялось при условии, что он будет ориентироваться на большинство в рейхстаге. Он, однако, не преминул потребовать новых выборов, тем более что теперь в его руках был правительственный аппарат, при помощи которого можно было влиять на избирателей и манипулировать результатами выборов. Членам своего кабинета он мотивировал необходимость выборов тем, что лидер католических партий монсеньор Каас выдвинул «совершенно неприемлемые условия» для своего вхождения в коалицию, В конце концов уставший Гинденбург согласился распустить рейхстаг.

В Пруссии Геринг, всемогущий министр внутренних дел, по-своему готовился к выборам. Не успели еще просохнуть чернила на указе о его назначении, как он уже сместил со своих постов 22 из 32 окружных начальников полиции; в феврале были уволены сотни инспекторов и тысячи сержантов, а их места заняли штурмовики или члены «Стального шлема». Геринг правил Пруссией, не обращая внимания на Папена. В конце февраля он увеличил общую численность прусской полиции на 50000 специальных сотрудников, также набранных из числа штурмовиков. Всем им было приказано безжалостно расправляться с «врагами государства» - марксистами.

В это время Герман Геринг становится правой рукой канцлера Гитлера. По своей сути он был авантюристом и аморальным убийцей, хотя и не лишенным своеобразного шарма, который, очевидно, и помог ему упросить американского военнослужащего дать ему в нюрнбергской тюрьме капсулу с ядом, чтобы избежать повешения. Хотя он во всем подчинялся Гитлеру, но, как выразился Геббельс, у него «было столько же общего с партийными идеями, сколько у коровы с радиологией». Тем не менее «толстый Геринг» пользовался широкой популярностью в народе, который иногда совершал неожиданные поступки. Так, он спас от смерти несколько человек, среди которых были и евреи, но это шло скорее от его природного добродушия, чем от чувства справедливости или милосердия: если бы ему было нужно, то с таким же беззаботным «добродушием» он отправил бы их в газовые камеры. Вскоре, однако, он стал жертвой своих патологических наклонностей.[12]

Выборы были назначены на 5 марта. Доктор Геббельс признал в своем дневнике 3 февраля: «Мы можем воспользоваться всеми средствами государства. Радио и газеты в нашем распоряжении. Ми достигнем небывалых успехов в искусстве пропаганды. На этот раз мы не испытываем недостатка в деньгах». Геринг заставил раскошелиться промышленников, которые пожертвовали миллионы марок. Он пообещал им, что «эти выборы наверняка будут последними. На протяжении следующих десяти, а возможно, и ста лет других подобных мероприятий не предвидится». Тем временем Гитлер уверял избирателей, что через четыре года они обязательно получат возможность выразить свое мнение о нем у избирательных урн. Избирательная кампания велась драконовскими методами, оппозиционные газеты закрывали направо и налево, неугодных кандидатов избивали, причем не только коммунистов, но и католиков и социал-демократов. Был убит пятьдесят один человек, сотни получили увечья.

В ночь на 27 февраля случился пожар в зале заседаний рейхстага. Поджигателем оказался вероятнее всего молодой голландец по имени Маринус ван дер Люббе, которого позднее обезглавили. В соучастии были обвинены три видных коммуниста. Через несколько лет Геринг похвастался, что пожар устроил он сам.

Кто бы это ни сотворил, нацисты знали, как обратить это происшествие в свою пользу. Канцлер убедил президента подписать декрет о введении чрезвычайного положения, которым ограничивались гражданские права, сразу же было арестовано десять тысяч коммунистов, включая Эрнста Тельмана.

Несмотря на все это НСДАП так и не удалось заполучить большинства в рейхстаге. Хотя она набрала на этих выборах на 5 с лишним миллионов голосов больше и располагала теперь 288 депутатскими мандатами, для образования большинства нацистам пришлось, вступать в блок с националистами, которые имели 52 места. Но Геббельс хвастал: «Что значат теперь цифры? Мы - хозяева рейха и Пруссии...».

Бавария попыталась отделиться от рейха; ее премьер-министр намеревался назначить популярного баварского кронпринца Рупрехта государственным комиссаром. Однако генерал фон Эпп и Генрих Гиммлер, теперь начальник всей баварской полиции, не дали этому намерению осуществиться, устроив тут же переворот при помощи местных штурмовиков. Эпп сам стал государственным комиссаром Баварии. Таких комиссаров назначили и в четырех других землях, а их парламенты были распущены особым декретом в конце марта. К тому времени самораспустился и рейхстаг в Берлине.

21 марта канцлер Гитлер и президент фон Гинденбург встретились в Потсдаме на церемонии открытия первой сессии рейхстага нового созыва. Гитлер обратился к депутатам в гарнизонной церкви, где был похоронен Фридрих Великий; за пустым троном кайзера восседал кронпринц Вильгельм в форме довоенного образца. Речь канцлера была столь закамуфлирована, а зрелище было таким царственным, что у всех депутатов-националистов возникло предчувствие неминуемого возрождений гогенцоллерновской монархии. Два дня спустя рейхстаг, собрался в Доме оперы Кролля, где НСДАП и националисты при поддержке католиков, которым канцлер обещал новые привилегии для церкви, вотировали закон о полномочиях правительства. У нацистов появилась возможность вводить любые постановления правительства в действие, не дожидаясь формального одобрения их рейхстагом. Другим декретом был узаконен статус государственных комиссаров, назначаемых канцлером.

Гитлеру потребовалось чуть больше пятидесяти дней, чтобы осуществить свой план приобщения Германии к единой идеологии и введения фактически однопартийной системы, что сделало его абсолютным повелителем всей страны.

... Французы, аплодировавшие приходу Бонапарта к власти, были теми, кто извлек из революции максимум возможного и приобрел земли, конфискованные у эмигрантов или у церкви. Возможно, это кого-то и удивит, но по меньшей мере 10 процентов этих новых собственников были раньше аристократами. Все они опасались за свою собственность, а некоторые и за свои жизни в случае реставрации монархии или возобновления якобинского террора. Среди поддержавших Наполеона были и те, кто устал от революции, от хронической нестабильности в обществе и в политике, от инфляции, от угрозы вторжения. Большинство этой второй группы полагало, что Бонапарт окажется своего рода Монком - генералом, который реставрировал монархию и привел к власти Карла II, а не Кромвеля.

Существовала еще и третья влиятельная сила -армия, которая с восторгом восприняла перспективу будущих войн, видя в них возможность награбить богатства и заработать новые чины и ордена, и которой нравилось, что ею и всей страной управляет свой человек, солдат. И никто тогда не предвидел создания нового типа монархии.

В 1933 году немцы поддержали НСДАП по очень схожим причинам. Партии политического истеблишмента доказали свою полную несостоятельность, в то время как обещания Гитлера звучали очень заманчиво, просто и доходчиво - обуздать инфляцию и уничтожить безработицу. Сторонники реставрации Гогенцоллернов - а таких хватало - верили в то, что Гитлер обязательно возродит монархию. Что касается военных, то они Предпочитали видеть на посту канцлера агрессивного патриота, нежели профессионального политика. И, наконец, немалую роль сыграл страх обывателей, видевших в деле уличных бойцов Эрнста Тельмана, перед большевистским террором. В тот момент даже из руководящих нацистов мало кто мог предвидеть, каким кошмаром окажется в действительности государство фюрера.