Наполеон III. Триумф и трагедия

Глава 2 Рождение и детство

Третий ребенок в голландской королевской семье появился на свет в час ночи 20 апреля 1808 года в Париже, в особняке на улице Серютти, 8[62]. Роды, длившиеся более двадцати часов, проходили тяжело. У врачей были все основания считать, что ребенок может не выжить. Младенца сразу же обмыли в ванночке с вином и завернули в теплые хлопковые полотенца. «Он был таким слабеньким, что я боялась, что потеряю его при родах», – вспоминала позднее Гортензия[63]. Король Голландии Луи при этом событии не присутствовал: он был в Утрехте и готовился переехать в новую столицу страны, Амстердам.

В официальном издании, в газете Le Moniteur, 21 апреля было размещено следующее сообщение[64]:

Рождение сына Луи у Гортензии совпало с одним из важнейших периодов в жизни Первой империи. Начиналась испанская эпопея, которая стала первым предвестником будущего крушения всего здания, задуманного и неустанно возводимого Наполеоном I. Начало 1808 года было временем мучительных раздумий и последующих действий императора на пиренейском направлении. Наполеон I всячески старался включить Испанию и Португалию в сферу интересов Франции. Более того, эти страны должны были стать зависимыми от политики и экономики Франции, то есть оказаться полностью в подчиненном положении по отношению к своей северной соседке.

Император также осознавал, что политика континентальной блокады Великобритании не достигнет своей цели, если Испания и Португалия будут и дальше продолжать поддерживать экономические связи с Англией. Пиренеи стали огромной дырой во всей системе континентальной блокады. Английские товары через Пиренейский полуостров распространялись по всему континенту, в том числе во Францию. Британцы устраивали там свои базы и постоянно угрожали южным рубежам империи. Это было недопустимо. Такому состоянию дел, по мнению императора, необходимо было положить конец. Исходя из своей привычной политики установления власти на подконтрольных территориях через представителей дома Бонапартов, Наполеон I вновь обратил свой взгляд на Луи.

27 марта 1808 года император послал письмо брату, в котором предложил стать королем Испании. В нем он, в частности, писал следующее: «Испанский король (Карл IV. – Прим. авт.) отрекся от престола; “князь мира” (Мануэль Годой, испанский государственный деятель, фаворит королевы Марии Луизы Пармской, жены короля Карла IV. – Прим. авт.) сидит в тюрьме. Я решил посадить на испанский трон французского принца. Климат Голландии вам не подходит. Я прочу вас на трон Испании. Немедленно отвечайте мне по существу – согласны ли вы стать королем Испании?»[65]

Однако Луи не собирался быть марионеткой в руках брата и в ответном письме отверг это предложение: «Я не губернатор провинции. Для короля это не продвижение, а перед Провидением все равны. С каким лицом я пойду требовать клятву верности от другого народа, если не останусь верным тем, ради которых принял Голландию, когда всходил на трон?»[66] В конечном итоге испанский трон достался Жозефу, бывшему королю Неаполитанского королевства, которого в Южной Италии заменил маршал Мюрат, женатый на сестре императора Каролине.

Отбывая в начале апреля 1808 года в Байонну для переговоров с испанскими монархами Карлом IV и Фердинандом VII, Наполеон I дал соответствующие инструкции архиканцлеру империи Камбасересу относительно рождения ребенка Гортензии и Луи[67]. И надо сказать, что архиканцлер в точности исполнил все наказы императора. Он неустанно следил за всем, что происходило в доме на улице Серютти, и вечером засвидетельствовал рождение ребенка.

Убедившись, что новорожденный прожил несколько часов после родов, в пять часов вечера 20 апреля камергер Гортензии Вильнёв и камергер короля Луи Билонд-Пальстеркамп покинули Париж и направились соответственно в Байонну и Амстердам, чтобы проинформировать Наполеона I и короля Луи о рождении голландского принца. Новость о рождении ребенка вызвала повсеместно бурную радость. Поскольку родился не только принц у голландской королевской четы, но и принц империи, Наполеон I отдал приказ об артиллерийском салюте, который вначале был произведен в войсках на границе с Испанией, а потом и на всей территории огромной империи от Дуная до Атлантики, от Северной Германии до Южной Италии. В Амстердаме торжественно прошли войска и состоялись массовые гулянья. Весь город был в праздничной иллюминации, и в Париж отправились посыльные с поздравлениями и пожеланиями скорейшего возвращения королевы с принцем в Голландию.

В письме от 23 апреля из Бордо Гортензию поздравила мать: «Я, моя дорогая Гортензия, просто переполнена радостью. Новости о твоем счастливом разрешении от бремени мне вчера принес господин де Вильнёв. Я почувствовала, как бьется сердце, в тот момент, когда увидела его, но я надеялась, что он принес только хорошие вести, и предчувствия не обманули меня. Я знаю, что Наполеон Луи успокоится из-за того, что не имеет сестры, и он уже очень любит своего брата. Обними их обоих за меня»[68].

Наполеон I отправил Гортензии сообщение, в котором, в частности, написал: «Слышал, что Вы счастливо разрешились от бремени мальчиком. Это вызвало у меня величайшую радость. Я сейчас хочу быть уверенным, что Вы хорошо себя чувствуете»[69]. Несмотря на все добрые пожелания, король Голландии был не в духе. У него были мрачные предчувствия относительно ребенка и намерений императора, что и нашло отражение в его письме к жене от 24 апреля 1808 года: «Я умолял Мамá [Летицию] и просил г-жу де Бауберс дать точные сведения о Вашем здоровье. Надеюсь, они скоро расскажут мне о Вашем полном выздоровлении. Я прошу Вас, когда де Вильнёв вернется, дать мне знать, что написал Император. Я желаю, чтобы маленький был крещен, но чтобы он был торжественно крещен здесь. Однако я подчиняю свои желания Вашим и воле Императора. Прощайте, Мадам!»[70]

Тяжелые роды и первые часы жизни младенца убедили Гортензию, что она и ребенок не смогут пережить первые несколько суток. Она не скрывала свои мрачные мысли от окружающих. Правда, многие усомнились в ее словах. Они утверждали, что королева Голландии сочинила всю эту историю, чтобы подкрепить свои утверждения, что малыш появился преждевременно и он сын короля Луи[71]. Как мы еще раз убеждаемся, все разговоры и сплетни вокруг рождения третьего сына в голландской королевской семье имеют весьма давнюю историю, буквально с первых минут жизни будущего президента и императора Франции.

В соответствии с законодательством Первой империи, любой родившийся ребенок должен был пройти процедуру регистрации. При этом к моменту регистрации он должен был иметь имя. В случае с третьим сыном голландской королевской семьи все было не так. По заведенному порядку право давать имя рожденному в такой семье принадлежало только императору. Однако Наполеон I в это время находился на испанской границе и из-за своей занятости не смог сделать это в течение шести недель. Новорожденный именовался просто как «голландский принц»[72].

Только 2 июня 1808 года Камбасерес, появившийся в доме на улице Серютти, объявил, что император отдал распоряжение назвать малыша Шарлем Луи Наполеоном. Однако имя «Шарль», как говорит Бреслер, быстро исчезло, и позднее будущий правитель Франции его близкими и друзьями всегда именовался Луи, как того он хотел и сам[73]. В этой связи король Луи написал старшему брату следующее: «Я с готовностью буду исполнять желания Вашего Величества относительно имени, которое будет дано его сыну»[74].

Как полагает Ансо, притяжательное местоимение «его», которое было использовано в письме Луи к Наполеону I, свидетельствует о том, что король Голландии был крайне раздражен и находился в плену у слухов о причастности брата к рождению его детей. Возможно, эти слухи целенаправленно распространялись недоброжелателями первого императора французов и в какой-то мере отражали в целом политическую ситуацию с бездетностью Наполеона I[75]. При этом император не спешил опровергать эти домыслы, поскольку, с учетом отсутствия прямых наследников, не раз говорил, что может передать корону детям своих братьев, в том числе и Луи.

Однако отметим, что, какие бы ни ходили разговоры вокруг младшего сына голландской королевской семьи, состояние здоровья младенца действительно оставляло желать лучшего. Гортензия смогла достаточно быстро восстановиться после родов, но малыш был очень слабым. Она продолжала беспокоиться о здоровье сына еще несколько месяцев. Весной королева уволила кормилицу и заменила ее новой, мадам Буре, которую сама же и нашла в маленькой деревне. Живая и привлекательная маленькая брюнетка оказалась прекрасной кормилицей и замечательной воспитательницей. Она сохранила верность Луи Наполеону до конца своей жизни. Выбор ее в качестве няни одобрил сам император.

Благодаря заботам мадам Буре малыш, на радость матери и окружающим, стал гораздо крепче и к концу августа был достаточно здоров, чтобы пройти вакцинацию без каких-либо последствий. Что интересно, что собственный сын мадам Буре – Пьер Буре, поделившийся с Луи Наполеоном молоком своей матери, впоследствии станет верным другом и сторонником своего молочного брата, который во времена Второй империи назначит его казначеем императорской семьи.

Всю весну и лето 1808 года король Луи настойчиво звал Гортензию вместе с сыновьями приехать в Голландию. За помощью он обратился к императору и матери. Император не ответил, а мадам Летиция не могла повлиять на невестку. Вскоре Луи понял, что королева не собирается возвращаться, и тогда стал требовать прислать к нему старшего сына, Наполеона Луи. В письме от 23 августа 1808 года король Голландии написал следующее: «Я провел зиму без него. Я один, абсолютно один… Мадам, Вы насмехаетесь! Ваша совесть позволяет не допустить отправки сына к отцу?! Разве его брат не с Вами, разве Вы не в Париже, в окружении своих друзей и семьи, без моих страданий и моих болезненных обязанностей?»[76]. Однако Гортензия либо игнорировала письма мужа, либо отвечала, что приедет позже. В конечном итоге Наполеон Луи не отправился к отцу в Голландию.

С осени 1808 года отношения между королем Голландии Луи и Наполеоном I обострились. Политика неисполнения губительных для королевства норм Берлинского декрета о континентальной блокаде привела к ответной реакции со стороны Парижа. В сентябре того же года император ввел эмбарго на всю торговлю между Францией и Голландией. Для небольшой страны, которая всецело зависела от торговли и экономических отношений со странами, обладавшими большими рынками, это было катастрофой. Король был вынужден капитулировать и согласиться в качестве условия отмены эмбарго на то, чтобы французские официальные лица были размещены в Голландии с полномочиями арестовывать и наказывать голландцев, нарушавших Берлинский декрет.

Все это время старший сын короля продолжал оставаться в Париже. В марте 1809 года Наполеон I, не поставив заранее в известность брата, сделал Наполеона Луи великим герцогом Герцогства Берг в Германии и одновременно, в соответствии с законодательством об императорской семье, назначил Гортензию опекуном мальчика[77]. Не надо особо говорить, как эти решения императора были болезненно восприняты королем Голландии, и он запомнил это надолго.

Луи Наполеон и его брат жили вместе с матерью в Париже. Когда Луи понял, что Гортензия не собирается возвращаться с детьми в Голландию, это еще больше их отдалило. Говоря о взаимоотношениях короля и королевы, смею предположить, что они сыграли свою роль в отношении населения королевства к Гортензии. Дело в том, что в Голландии с симпатией относились к королю, но, увы, недолюбливали королеву: голландцы не одобряли ее пренебрежительного отношения к их стране. Насколько обоснована была эта народная нелюбовь? Трудно однозначно ответить на этот вопрос. Полагаю, что здесь сыграла свою роль драма личных отношений между Гортензией и Луи. Король перенес ее и на государственные дела. Имеются сведения, что он запрещал жене появляться на публике, участвовать в различных мероприятиях и потребовал, чтобы ее имя вычеркнули из патронажных списков всех голландских благотворительных организаций, куда она записалась. При других, счастливых, обстоятельствах семейной жизни, полагаю, Гортензия смогла бы стать достойной королевой для своих подданных.

Что касается императора, он выказывал недовольство королем Голландии, который не желал слепо выполнять приказы из Парижа, выговаривал брату за неумение найти общий язык с женой и устроить семейную жизнь. Гортензии же он всячески благоволил. разрешал привозить племянников к себе и, когда была возможность, с удовольствием проводил с ними время, играл и занимался. Рядом с его обеденным столом постоянно находился небольшой столик для племянников. При этом Наполеон I следил за состоянием их здоровья и воспитанием. Любое нарушение установленных им порядков строго пресекалось. Так, весной 1809 года он находился в Германии (начиналась новая война с Австрийской империей), а Гортензия вместе с малышами поехала на воды в Баден. 29 мая император написал из Эберсдорфа следующее письмо: «Дочь моя, я очень недоволен, что вы позволили себе покинуть Францию без моего разрешения, и особенно тем, что вывезли моих племянников из Франции. Поскольку вы находитесь на водах Бадена, можете там остаться, но в течение часа после получения этого письма отправьте двух моих племянников в Страсбург, поближе к императрице. Они никогда не должны покидать Францию.

Впервые у меня есть основания быть недовольным вами: вы не можете распоряжаться моими племянниками без моего разрешения. Вы должны понимать весь вред, который может быть причинен им. Поскольку воды Бадена полезны для вас, вы можете остаться там на несколько дней, но я повторяю – не задерживая ни на мгновение, отправьте моих племянников в Страсбург. Если императрица поедет на воды в Пломбьер, они могут сопровождать ее там; но они никогда не должны переходить Страсбургский мост»[78].

Мать Гортензии, императрица Жозефина, узнав о недовольстве императора, посоветовала дочери написать письмо, в котором следовало объяснить, что мальчики постоянно находятся в Страсбурге и в Баден приехали лишь на несколько дней проведать мать. В конечном итоге Наполеон I официально издал распоряжение, в котором детям Гортензии запрещалось покидать территорию Франции[79].

Осенью 1809 года отношения между королем и королевой Голландии разладились окончательно. В ноябре Луи приехал в Париж на семейный совет для решения вопроса о разводе Наполеона I и Жозефины. И хотя должны были обсуждаться дела Наполеона I, эта поездка в столицу империи не сулила королю ничего хорошего. Ему предстояло объясниться с братом по вопросу о политике, проводимой королевством, о невыполнении Голландией предписаний имперского правительства относительно континентальной блокады, а также о своей личной жизни.

Однако отношения с супругой были испорчены до такой степени, что Луи не остановился на улице Серютти, а все время жил у своей матери, мадам Летиции. Это обстоятельство не могло не радовать Гортензию, но ценой относительного спокойствия стало то, что она была вынуждена каждый день отправлять мальчиков к отцу. Однажды Луи Наполеон заболел и остался дома. Недоверие супругов дошло до того, что король, не удовлетворенный объяснениями жены, специально приехал к ней, чтобы у постели младшего сына удостовериться в его болезни.

Может быть, в отношении жены Луи и мог вести себя как тиран, но со старшим братом такие номера не проходили. Император сразу предупредил Луи, что не потерпит сопротивления со стороны голландцев: «При первом же оскорблении моего флага или орла я прикажу схватить любое должностное лицо и повесить на ближайшей рее»[80]. В завершение разговора Наполеон I в свойственной ему манере потребовал, чтобы четыре провинции Южного Брабанта, которые были в составе Голландии с XVI века, перешли под контроль Франции. Взамен император предложил передать королевству территорию в Германии. Луи категорически отказался, но впоследствии, разумно рассудив, что находится в Париже в качестве заложника и перед его дверью уже выставлена охрана, постоянно следовавшая за ним, согласился на территориальную экзекуцию своего королевства. После четырехмесячного сопротивления он подписал соответствующий договор, и в качестве награды ему разрешили вернуться в Голландию вместе с Гортензией и Наполеоном Луи[81]. Воис тину императорская награда!

Несмотря на то что семья была рядом, король пребывал в депрессии. Французы полностью хозяйничали в стране, и голландские подданные были справедливо недовольны. Экономика, которая за последние годы и так была в состоянии глубочайшей стагнации, постепенно приближалась к точке замерзания. Некогда богатейшие торговые компании и дома влачили жалкое существование. Заброшенные доки и одинокие вымпелы, заходившие в голландские порты, становились объектом пристального внимания французских инспекторов. По всему побережью запылали костры, уничтожавшие конфискованные товары. От процветания былых времен не осталось и следа. Неустроенность воцарилась на улицах городов и деревень. Бедность стала привычной обыденностью голландцев.

В середине декабря 1809 года было объявлено, что Наполеон I и императрица Жозефина расстаются, и чуть позднее – о браке между императором и дочерью австрийского императора Франца I, Марией-Луизой. К слову сказать, Мария-Луиза приходилась внучатой племянницей французской королеве Марии Антуанетте, в свое время также бывшей австрийской принцессой, которая была казнена в революционном Париже в 1793 году.

Это было политическое решение императора французов, поскольку Жозефина не могла родить наследников, что ставило под сомнение жизнеспособность Первой империи в долгосрочном плане. Родство же с домом Габсбургов позволяло легитимировать клан Бонапартов в глазах европейской аристократии, получить потомство, узаконить территориальные и имущественные приобретения Французской империи и завершить (как это представлялось Наполеону I) многолетнюю борьбу с Австрией.

Развод императора с Жозефиной был с нескрываемым удовлетворением встречен всеми членами семейства Бонапартов. Они так и не смирились с тем, что Жозефина была женой Наполеона и императрицей. С другой стороны, это было тяжелое решение для Жозефины и ее детей – Евгения и Гортензии. «Жертвоприношение было делом решенным, оставалось его совершить», – напишет позднее Гортензия[82]. Жозефина сохранила титул императрицы и поселилась в оставленной ей по условиям развода усадьбе Мальмезон, где она жила, окруженная своим прежним двором. В отношении Евгения и Гортензии изменений не произошло, и император продолжал относиться к ним как к своим детям.

1 апреля 1810 года в Париже состоялся торжественный обряд венчания Наполеона I и Марии-Луизы. Во Франции появилась новая императрица.

В личной жизни короля Голландии после возвращения из Франции улучшений не наметилось. Хотя впервые за три года в страну вернулась королева, она пробыла там только шесть недель. Гортензии не нравился Амстердам и старая ратуша, где она с сыном была вынуждена жить. Ратушу она находила жуткой и темной. Амстердам ей претил даже больше Гааги, где она бывала раньше[83]. Жизнь рядом с нелюбимым мужем (они перестали даже разговаривать между собой) и непостоянная погода доводили ее до сумасшествия, и в начале июня 1810 года она уехала на воды в Пломбьер. Как оказалось, навсегда, больше она никогда не увидит Голландию. Наполеон Луи в это время оставался с отцом. Правда, ненадолго.

Независимости Голландии, даже номинальной, пришел конец. Три недели спустя Наполеон I под предлогом того, что голландцы оскорбили кучера французского посла, приказал императорским войскам занять все королевство[84]. Луи, предчувствуя, что дело движется к оккупации страны и он не в состоянии чем-либо помочь своим подданным, стал заранее готовиться к неизбежному. Как говорит Стэктон, «Луи решил доставить брату максимум неприятностей единственным доступным ему способом – провозгласил себя жертвой тирании брата. Он уже некоторое время строил планы мести, действовал тайно и с осторожностью. Король переправил свои драгоценности из страны, потихоньку продал всю недвижимость, вытянул десять тысяч золотых франков из Государственного банка. 3 июля 1809 года он разослал три документа: первый – свое отречение в пользу сына, Наполеона Луи, или, в случае неудачи, Луи Наполеона; второй – протест против действий брата в качестве императора; и третий – обращение к голландскому народу. Потом сел ужинать.

Той ночью, в одиннадцать часов, в переулке перед его убежищем в Харлеме остановилась карета, и, оставив любимого сына, но взяв любимую собаку – дворняжку, Луи пустился в бега. Что интересно, по дороге к карете он упал в канаву, но его это не остановило. Ему было хорошо. На одной из стоянок собаку задавила карета. На рассвете он уже приближался к немецкой границе. После этого никто из окружения императора не знал о его передвижениях. Только через две недели стало известно, что он, как обычно в трудные времена, отправился на воды – на этот раз в Теплице, Богемия, на австрийской территории.

К его досаде, отречение означало, что Гортензия станет регентом Голландии, пока страну не захватит Наполеон. Правда, ее правление длилось не больше недели, да и в стране ее не было. Наконец-то, в двадцать семь лет, Гортензия, которой Наполеон пожаловал поместье Сен-Лё (Луи в письме запретил ей принимать этот дар, но она благоразумно его проигнорировала), получила свободу и могла жить, как ей хочется»[85]. К этим словам британского историка добавим, что в обращении к своим подданным он «просил смириться с волей Императора, чьи солдаты входят в пределы страны»[86]. Скорее всего, им ничего другого и не оставалось. И все же голландцы сохранили теплые воспоминания о своем короле, который, несмотря на все душевные переживания и телесные недуги, оказался неплохим монархом, по меркам начала XIX века очень даже неплохим, с учетом того, что он был иностранцем. Луи не по своей воле стал править страной, но принял ее всей душой.

Император был в Сен-Клу, когда ему доставили из Голландии депешу с актом отречения Луи. Наполеона I просто взбесило поведение брата, и он разорвал акт отречения. Вслед за этим он разразился гневной тирадой в адрес Луи, припомнив все то добро, которое он ему сделал. «Я воспитывал его на свое грошовое жалованье артиллерийского лейтенанта, – кричал Наполеон I. – Я делил с ним хлеб и единственный матрас на постели. Куда он уехал?»[87]. Немного остыв и обратившись к Наполеону Луи, император сказал, что поведение короля Голландии огорчило его, но это следствие исключительно болезни Луи.

Когда выяснилось, куда подевался Луи, Наполеон I обратился к нему с требованием вернуться обратно во Францию. Однако Луи отказался это сделать. Тогда император немедля дал согласие на раздельное жительство супругов, передал все имущество и доходы брата на французской территории в пользование Гортензии и ее сыновей, оставил за ней все привилегии королевы, пожаловал поместье Сен-Лё[88]. Таким образом, Гортензия получила дополнительно в год доходов на три миллиона франков, а также еще 500 тысяч франков за старшего сына, Наполеона Луи, и 250 тысяч франков за Луи Наполеона. Кроме того, как мы помним, она была фактически хозяйкой герцогства Берг. В соответствии с имперским декретом, Гортензия стала называться не «Королевой Голландии», а «Королевой Гортензией», а ее сыновья Наполеон Луи и Луи Наполеон – соответственно «Герцог Берг» и «Принц Луи Наполеон»[89].

Можно только себе представить, с какой радостью восприняла все эти изменения Гортензия. Она стала свободной женщиной с королевским статусом и такими же королевскими доходами. К этому времени она весьма активно общалась с 24-летним офицером-красавцем Шарлем де Флао, который был внебрачным сыном бывшего министра иностранных дел Франции Шарля Мориса Талейрана. От этой связи осенью 1811 года у Гортензии тайно родился мальчик, Огюст Шарль. Несмотря на завесу секретности, которой Гортензия и де Флао пытались окружить это событие, император по каналам тайной полиции хорошо был обо всем информирован.

Гортензия Богарне с детьми (Наполеон Луи и Луи Наполеон).

Художник Ф. Жирар, 1811

При регистрации младенца 21 октября 1811 года в III округе Парижа его родителями были записаны офицер Огюст Жан де Морни и его жена Эмили Корели[90]. Императору не нравилась вся эта история с младенцем. Он был в гневе от поведения офицера своей армии и приказал де Флао срочно удалиться из Парижа. К Гортензии же он проявил снисходительность и не стал акцентировать внимание на этом событии и предавать его огласке. Императрица Жозефина до конца своей жизни так и не узнала о наличии еще одного внука[91]. Пикантность ситуации заключалась еще и в том, что Наполеон III узнал о наличии единоутробного брата только через много лет после смерти своей матери из ее оставшихся записей. Огюст войдет в историю под именем герцога де Морни и сыграет огромную роль в жизни своего брата и всей Второй империи.

Что же происходит с маленьким Луи Наполеоном? Где же он? Большей частью в Париже, на улице Серютти, но иногда его вывозят в Тюильри, Сен-Лё, Сен-Клу, Фонтенбло и Мальмезон. Гортензия в свое время прошла хорошую школу обучения в пансионе мадам Кампан (напомню, когда-то Кампан была фрейлиной королевы Марии Антуанетты), поэтому она достаточно деятельно и со знанием дела подошла к воспитанию и обучению своих сыновей. Мальчиков держали в строгости и умеренности; поблажек, которые присуще давать детям коронованных особ, она пыталась не допускать. Гортензия, как и другие сторонники бонапартизма, полагала, что аристократия времен Первой империи в корне отличается от дворянства и аристократии старой королевской Франции, поскольку она оберегает завоевания революции и у нее неразрывная связь с простым народом. Поэтому вне рамок дворцового этикета и официальных мероприятий она строго-настрого приказала гувернанткам и слугам называть Наполеона Луи просто «Наполеоном», а Луи Наполеона – «Луи» вместо положенного «Ваше королевское высочество»[92].

Гортензия назначила госпожу де Бауберс главной гувернанткой принцев, а госпожу де Бушпорн и де Мейл-Курнель – гувернантками. Постоянно с Луи Наполеоном была его кормилица, мадам Буре. От королевы к мальчикам перешла любовь к музыке, художествам и другим искусствам. Живости ума, настойчивости в достижении поставленной цели, хорошим манерам и этикету они также были обязаны своей матери. По заведенному распорядку, если королеву Гортензию не посещали гости или различные посетители, она проводила утро с сыновьями. Во второй половине дня королева, как правило, старалась гулять с ними на свежем воздухе. Королева воспитывала принцев в духе уважения к солдатам, которые воевали во славу императора и Франции. Недалеко от поместья Сен-Лё находилась школа-пансион Collège Écouen для детей-сирот, чьи отцы погибли на полях сражений. Гортензия была покровительницей этого пансиона и часто брала сыновей с собой, когда посещала школу.

Император также проявлял большой интерес к воспитанию племянников, в свободное время часто разговаривал с ними, пытаясь определить, насколько хорошо они развиваются. Он также принял самое деятельное участие в составлении планов и программ обучения мальчиков. При этом император иногда делал такие вещи, которые трудно было объяснить. Как-то в Тюильри он, обхватив руками головы мальчиков, перенес их поочередно с одного места на другое. Это был очень опасный трюк, который вызвал ужас и справедливое негодование со стороны Гортензии[93]. Этот случай запомнился Луи Наполеону на всю жизнь. Однако самым ранним воспоминанием было крещение, которое 4 ноября 1810 года в часовне Фонтенбло провел кардинал Феш. Крестным отцом был сам Наполеон I, а крестной матерью – вторая жена императора, Мария-Луиза[94].

Наиболее теплые воспоминания у будущего императора сохранились о времени, проведенном у бабушки, императрицы Жозефины, в Мальмезоне. Вот небольшой отрывок из воспоминаний, продиктованных уже в конце жизни Наполеоном III: «Я до сих пор вижу, как императрица Жозефина в своем салоне на первом этаже осыпает меня ласками и льстит моему самолюбию, старательно повторяя мои удачные словечки. Бабушка баловала меня в полном смысле этого слова, а вот мать, напротив, с самых юных моих лет старалась исправить недостатки и развить достоинства. Помню, как по приезде в Мальмезон нам с братом разрешали вытворять все, что в голову взбредет. Императрица, самозабвенно любившая свои теплицы и растения, позволяла нам срезать сахарный тростник и сосать его и все время твердила, чтобы мы просили всего, чего захотим. Однажды, в канун какого-то праздника, она вновь повторила свои слова, и мой брат, который был на три года старше и, следовательно, разумней меня, попросил у нее часы с портретом нашей матери. А я, когда императрица сказала: “Луи, проси то, что тебе всего приятней”, попросил позволения побегать босиком с уличными мальчишками. И пусть мое желание не сочтут смешным: во Франции, где я жил до семи лет, одним из самых моих больших огорчений было то, что я всегда выезжал в город в карете четверкой или шестеркой… Как это бывает со всеми детьми, а может быть, еще сильнее, мои взгляды и помыслы притягивали солдаты. Когда в Мальмезоне мне удавалось улизнуть из гостиной, я бежал на большую террасу, где стояли на часах два гренадера. Как-то раз из окна первой передней на первом этаже я заговорил с одним из старых ворчунов, охранявших свой пост. Часовой, знавший, кто я, отвечал, смеясь от всего сердца. Я отлично помню, что сказал ему:

– Я тоже хочу побывать на учении – у меня же есть маленькое ружье.

Тут гренадер велел мне подавать команды, и я начал:

– К ноге! На караул! На ру-ку!

Гренадер же, чтобы доставить мне удовольствие, выполнял мои приказы. Легко представить себе, в какой я пришел восторг. Чтобы выразить солдату свою признательность, я бросился туда, где лежали приготовленные для нас бисквиты. Схватил один, вернулся и сунул его в руку гренадеру, который со смехом взял его, так что я был совершенно этим упоен, полагая, что в самом деле осчастливил вояку»[95].

Можно только представить, какими грустно-счастливыми глазами смотрела бывшая императрица на проделки внуков. Всю оставшуюся нерастраченную любовь и нежность она всецело отдавала им, не представляя, что жизнь отпустила ей уже совсем немного времени. Жозефина с удовольствием брала к себе внуков, поскольку дочь часто отлучалась на воды либо путешествовала. Маленького Луи Наполеона она любила ласково называть Oui-Oui («Да-Да»). Так, летом 1813 года в одном из писем дочери, которая находилась на водах в Экс-ле-Бен, императрица поведала следующее: «Я должна рассказать о прелестном ответе маленького Oui-Oui. Аббат Бертран (первый учитель Луи Наполеона. – Прим. авт.) дал ему читать басню, где речь идет о метаморфозе. Попросив объяснить, что означает это слово, мальчик сказал аббату:

– Я хотел бы превратиться в птичку и тут же улететь с вашего урока, но вернулся бы к приходу господина Хазе (учитель немецкого. – Прим. авт.).

– Однако, принц, – ответил аббат, – ваши слова не очень лестны для меня.

– Нет, – возразил Oui-Oui, – я ведь про урок, а не про вас говорил.

Не кажется ли тебе, как и мне, что возразил он очень умненько? Невозможно выпутаться из затруднения тоньше и изящнее»[96].

Как-то императрица решила побаловать мальчиков подарками и выписала из Парижа два автомата в виде золотых кур, несущих серебряные яйца. Она подарила их обоим внукам и предупредила дочь: «Я подарила их от твоего имени, сказав, что они присланы из Экса»[97]. В другом письме Жозефина писала, что «они отменно здоровы, выглядят исключительно свежими и бодрыми. Маленький Oui-Oui по-прежнему ласков и приветлив со мной. Третьего дня, когда г-жа де Таше уезжала к мужу на воды, он сказал г-же де Бушпорн: “Она, наверно, очень любит мужа, раз уезжает от бабушки”. Не правда ли, очаровательно? В тот же день он ходил на прогулку в лес Бютар и, как только очутился на главной аллее, бросил шляпу в воздух с криком: “Ах, как я люблю природу!” Не проходит дня, чтобы тот или другой не порадовал меня своей ласковостью. Они оживляют все, что вокруг меня; суди сама, какую радость ты мне принесла, оставив их со мной»[98].

Примерно к этому времени относится характеристика Луи Наполеона, которую ему дала Гортензия Лакруа. По ее мнению, он унаследовал капризность своего отца и манеры матери: «Он был прелестным ребенком, кротким, как ягненок, нежным, ласковым, щедрым (он даже отдавал свою одежду любому, кто в ней нуждался), умным, смышленым, чувственным, словно девушка, но легко сбиваемым с толку и интеллектуально ленивым… У него не было следов высокомерия, и он, безусловно, бросился бы в объятия первого же человека, которого встретил, подавляя его ласками сверх меры или разума таким образом, что люди должны были бы сказать, что у него теплое и любящее сердце. Но в этом ничего не было: он тотчас забыл бы про вас, как только вы исчезли из его поля зрения»[99].

По словам Томсона, «он был мечтательным ребенком, восприимчивым и впечатлительным, но при этом безмерно скрытным. Когда его брат сказал, что хочет стать солдатом, Луи заявил о своем желании продавать цветы, подобно мальчику у дверей Тюильри. Его бабушка, Жозефина, которая любила свой сад, сделала из него своего любимчика; его первый учитель, аббат Бертран, разрешил ему увиливать от проводимых им занятий, а друзья его матери могли позволять ему все, когда “он поворачивался к ним со своим светло-голубым тусклым взглядом, полным нежности и доброты”»[100].

К весьма любопытным чертам характера маленького Луи Наполеона, которые были подмечены окружающими, стоит добавить, что с раннего детства он не имел возможности видеть своего отца и наибольшее влияние в процессе воспитания на него оказывали мать, бабушка и гувернантки. Можно утверждать, что в определенной степени в его детстве преобладало женское начало.

В то время как Луи Наполеон и его брат подрастали, в жизни Франции и Европы продолжали происходить важные события. Наполеон I достаточно успешно с помощью армии побеждал врагов на континенте, но борьба с Великобританией приобрела характер войны на истощение. Континентальная блокада потребовала огромного напряжения сил. В ответ на усилия французской администрации по недопущению на континент британских товаров мощный британский флот заблокировал европейское побережье, вынуждая население испытывать недостаток в колониальных и промышленных товарах. Многие во Франции и других европейских странах были недовольны политикой императора и всячески старались обойти континентальную блокаду. Наполеон же, по словам Тюлара, демонстрировал полную неспособность бороться с процветавшей на побережье контрабандой. Для укрепления таможенного контроля ему пришлось аннексировать Анкону, провинции, управляемые папским легатом, Парму, Плезанс, Тоскану, Папскую область и Иллирийские провинции, включая Триест, которые по Венскому договору 1809 года перешли во владение Франции. Сенатус-консультом, присоединившим в 1810 году к Франции Голландию, в состав империи были включены: часть Великого герцогства Бергского, два Сальмских княжества, герцогство Ольденбургское, значительная часть королевства Вестфалии и три ганзейских города – Гамбург, Любек и Бремен, образовавших соответственно три новых департамента: Верхний Эмс (Оснабрюк), Нижний Везер (Бремен) и Нижняя Эльба (Гамбург)[101].

«Останься на Северном море хоть один город, согласный торговать с Англией, поток товаров с переполненных складов Гельголанда наверняка затопил бы континент», – разъяснял Шампаньи[102]. Чтобы покончить с нелегальным поступлением товаров из Швейцарии, Наполеон в ноябре 1810 года оккупировал Тессен и Валез. Эта закономерно вспыхнувшая в результате континентальной блокады эпидемия аннексий всколыхнула всю Европу. Она усугубила нестабильность положения на континенте и нанесла ущерб наполеоновской политике в Германии, подорвав авторитет королей – ставленников императора. На европейских монархов, в том числе и на русского царя, которому герцог Ольденбургский приходился шурином, аннексии действовали, как красная тряпка на быка. Быстрое увеличение количества департаментов настораживало даже французов, обеспокоенных будущим страны, непомерно расширявшей свои естественные границы.

Статус детей Гортензии изменился с 20 марта 1811 года, когда в Тюильри у императора и Марии-Луизы родился долгожданный сын. Мальчика назвали Наполеоном, и он был провозглашен «королем Римским»[103]. Это был прямой и основной претендент на императорскую корону, и в честь этого события по всей империи был произведен артиллерийский салют.

В отличие от Луи Наполеона, крещение короля Римского происходило в торжественной обстановке в соборе Парижской Богоматери[104]. При этом, хотя император и показывал всем, что у него есть наследник, он продолжал хорошо относиться к детям Гортензии и уделять им время.

Борьба с Англией и континентальная блокада стали просто навязчивой идеей императора французов. Правда, победа в этой борьбе, словно линия горизонта, постоянно уходила дальше и дальше, требуя все новых и новых усилий и жертв. Несоблюдение Российской империей условий континентальной блокады и нарастание противоречий с этой страной в целом привели Наполеона I к решению о проведении военной кампании. В мае 1812 года император отправился в Германию, и в июне началась война с Россией. Начало военных действий окончательно вывело Россию из режима континентальной блокады и состояния войны с Великобританией, что и было подтверждено мирным договором между двумя государствами 18 июля 1812 года в городе Эребру (Швеция).

Поход великой армии Наполеона I в Россию закончился катастрофой. По разным сведениям, в пределы Российской империи вторглось от 610 до 630 тысяч солдат и офицеров, а обратно перешло границу не более 40–60 тысяч. 18 декабря 1812 года император спешно прибыл в Париж. Утаивать то, что произошло в России, уже не имело смысла. В конце декабря 1812 года для французов совершенно неожиданно открылась правда о провале похода на Восток. Первейшей задачей императора стало формирование новой армии. Однако, как показали дальнейшие события, колоссальные потери в России оказались невосполнимыми.

Бывшие союзники Франции в войне с Россией (Пруссия, Австрия) присоединились к российской армии, которая в начале 1813 года перенесла боевые действия на территорию Великого Герцогства Варшавского и Пруссии. В ходе боевых действий в Центральной Европе к союзникам присоединились также Великобритания, Швеция и, позднее, Вюртемберг и Бавария, а на Пиренейском полуострове против французов сражались Испания, Португалия и Англия.

15 апреля 1813 года Наполеон I выехал из Парижа к вновь сформированной армии в Майнц. В мае того же года в Пруссии и Саксонии он одержал несколько побед, но в грандиозном сражении 16–19 октября под Лейпцигом (известном как «Битва народов») потерпел тяжелое поражение и был вынужден с остатками армии отступить на территорию Франции. К концу 1813 года союзные войска подошли к Рейну. С юга из Испании к границам Франции подошли британские и испанские войска под командованием герцога Веллингтона. 14 ноября 1813 года император вернулся в Тюильри. Ситуация была критической.

По мере расширения участников антифранцузской коалиции и военных поражений Наполеона I империя все больше продолжала распадаться. Посыпались короны ставленников императора. Бывший король Голландии Луи проживал в Граце (Австрия), но счел необходимым в такой момент помочь брату. Он предложил императору отправиться в свое бывшее королевство и поднять голландцев на защиту империи[105]. Ситуация в бывшем независимом королевстве была непростой. Голландцы с удовлетворением восприняли новости о поражении Франции в России в 1812 году (выходцы из королевства были в составе великой армии и участвовали в походе на Россию) и в кампании 1813 года. Голландцы рассчитывали на скорое освобождение своей страны от французов. Принц Оранский, Вильгельм (Виллем), призывал соотечественников присоединиться к антифранцузской коалиции и добиваться независимости. Союзники также рассчитывали на помощь со стороны голландцев.

В этих условиях намерения Луи поднять Голландию на борьбу за империю не нашли отклика как у императора, так и, естественно, у принца Оранского. Вскоре на территорию Голландии вступили союзные войска. 30 ноября 1813 года в Схевенингене высадился принц Оранский и 1 декабря, приветствуемый народом и временным правительством, торжественно въехал в Амстердам. К середине декабря 1813 года вся территория Голландии была освобождена.

Тогда Луи решил ехать во Францию. 1 января 1814 года он появился в Париже. Наполеон I принял его тепло и разрешил остаться, но особых полномочий в борьбе с врагами не предоставил. Неожиданное возвращение мужа стало малоприятной новостью для Гортензии. Она всеми силами старалась избегать его общества. Правда, теперь, в условиях военного времени, это было довольно легко сделать. Он опять поселился у своей матери. Однако Луи смог добиться того, чтобы чаще видеть своих сыновей.

В первый день 1814 года союзные войска перешли Рейн и вступили во Францию. Впервые за много лет со времен Великой французской революции иностранные солдаты шли по французской земле.

С огромным трудом Наполеон I собирал войска. Катастрофические поражения и огромные потери, распад империи, разбросанные по разным европейским крепостям французские войска, переход бывших союзников и родственников в стан врага, экономические неурядицы сказались на боеспособности императорской армии. Соотношение сил было явно в пользу союзников, но император каждый раз отклонял все предложения о мирных переговорах, поскольку не считал нужным соглашаться на какие-либо территориальные уступки и возвращение Франции к довоенным границам. Перешедшей в начале января 1814 года Рейн 250-тысячной армии союзников император смог противопоставить не более 70–80 тысяч солдат. Не хватало самого необходимо – оружия, боеприпасов, обмундирования, провианта, лошадей и т. д.

Рано утром 25 января 1814 года император покинул Париж и выехал к войскам в Шалон. Начиналась знаменитая весенняя кампания 1814 года. С учетом попытки переворота в октябре 1812 года, когда Наполеон I находился в России, было принято решение о регентстве Марии-Луизы и дополнительных полномочиях Государственного совета.

Все это время Гортензия и ее сыновья находились в Париже. Она продолжала посещать школу-пансионат для детей-сирот в Сен-Лё, оказывала помощь раненым солдатам и офицерам, организовывала сбор средств на военные нужды. Королева распорядилась уменьшить питание для своих сыновей. Мальчики часто болели. Луи Наполеон перенес тяжелое заболевание полости рта и только стараниями своей матери смог превозмочь болезнь[106].

Император обратился к Гортензии с просьбой снова открыть свой салон и организовать несколько вечеров с приглашением Марии-Луизы и других сановников империи. Этим Наполеон I хотел поднять дух в тылу. Несмотря на все трудности, Гортензия исполнила просьбы отчима[107].

Однако в Париж приходили только плохие новости. Иностранные войска наводнили Восточную Францию, с юга продвигались британцы, в стране было неспокойно, активизировались противники императора, практически все молодые мужчины призваны в армию, на улицах было много инвалидов и раненых, наблюдались перебои с продовольствием. Расползались бесконечные слухи, один фантастичней другого. В высших эшелонах власти велись разговоры о необходимости завершения военной кампании, кое-кто откровенно перешел на сторону их противника.

Наполеон I решил не допустить союзников к столице и предпринял тактику молниеносных ударов по союзным войскам. Умело и стремительно перемещая свои войска, он навязывал бои союзникам. Успеху императора способствовало то, что в стане его противников не было согласия и они действовали разрозненно и нерешительно. Император буквально диктовал свою непреклонную волю врагу. Не считаясь с усталостью, плохой погодой, проблемами с провиантом и боеприпасами, французы, зачастую уступая численно, атаковали и атаковали войска противника. За несколько недель они одержали ряд блестящих побед и на нескольких направлениях отбросили иностранные войска.

Неожиданные успехи Наполеона I усилили разногласия среди союзников. Австрийский главнокомандующий Шварценберг был готов к отступлению. «Я признаюсь, что дрожу, – писал он. – Если Блюхер (командующий прусскими войсками. – Прим. авт.), у которого такие же хорошие и столь же многочисленные войска, как у Наполеона, будет разбит, то, я спрашиваю себя, разумно ли принимать сражение. Если и я буду разбит, какой триумф для Наполеона и какое унижение для наших монархов, которые вынуждены будут отступить за Рейн во главе побежденной армии»[108].

Для поддержания духа народа император посылал победные реляции в столицу для опубликования. В них он неизменно заявлял, что отбросит противника за Рейн, естественную французскую границу. «Если мы откажемся от границы по Рейну, – утверждал император французов, – то это означает не только отступление Франции. Это означает наступление Австрии и Пруссии! Франции нужен мир, но тот мир, который ей хотят навязать, принесет ей гораздо больше несчастий, чем война!»[109] Наполеон I стремился всеми силами сохранить в стране лояльность к себе и своему режиму.

Однако с каждым днем таявшая наполеоновская армия не могла на всех направлениях остановить войска противника, которые постоянно получали подкрепления. Подавляющий перевес был у противников императора. Монархи антифранцузской коалиции решили больше не вступать в переговоры с Наполеоном I, а добиваться его безусловного поражения и капитуляции. Они полагали, что прийти к мирному соглашению с императором французов невозможно, поскольку он никогда не согласится на урезание своей власти и территориальные потери. «Надо нанести по режиму Наполеона последний, решительный удар», – заявил австрийский министр иностранных дел Меттерних[110]. А министр иностранных дел Великобритании лорд Каслри написал, что «Ваш мир, который отбросит Наполеона за его прежние границы, будет на самом деле лишь смехотворным перемирием»[111].

В тяжелейших условиях, когда Франция уже много лет вела непрерывные войны, потерпела ряд крупных поражений, практически лишилась всех завоеваний в Европе, экономически и демографически была на грани истощения, вела неравную борьбу на своей территории с многочисленным противником, многие, в том числе и ближайшее окружение императора, были готовы пойти на переговоры и капитуляцию.

К двадцатым числам марта 1814 года союзные войска были на подступах к Парижу, а император со своими войсками – в Восточной Франции. Он предполагал отвлечь на себя союзные войска и тем самым отвести от столицы угрозу. Союзники приняли решение, задерживая заслонами войска Наполеона I, форсированным маршем идти на Париж. Развязка была близка.

В эти трудные времена Гортензия проявила себя как истинный патриот Франции и верный сторонник императора. В то время как, по словам Кастело, многие встали на позорный «путь предательства»[112], королева недвусмысленно заявила императрице Марии-Луизе, что необходимо остаться в столице и защищать ее. Бегство в такой момент, по мнению Гортензии, будет иметь отрицательный эффект на гарнизон города, приведет к поражению и потере императорской короны[113]. В ответ Мария-Луиза объявила, что решение об отъезде принято Государственным советом и соответствует наказам императора[114].

Чувствуя, что готовится спешный отъезд двора и сдача города, Гортензия попросила графа Рейньо де Сен-Жан д’Анджели передать солдатам столичного гарнизона, что «если они обязуются защищать Париж, то я обязуюсь остаться»[115]. Через несколько минут он вернулся и сказал, что город скоро займут вражеские войска и необходимо уезжать. «Поскольку я советовал Вашему Величеству остаться, то я сам обязуюсь обеспечить Ваш безопасный проезд», – добавил благородный граф[116]. Это предостережение было нелишним, поскольку в городе уже было неспокойно и активизировались роялисты.

Утром 29 марта в сторону Рамбуйе из Парижа выехали Мария-Луиза с римским королем и императорский двор. Все это время Гортензию донимал Луи, который хотел уехать из города вместе с ней в одной коляске. Состояние его здоровья уже позволяло передвигаться на лошади. Он уговаривал ее как можно скорее покинуть Париж и, не видя проявления ответных чувств со стороны жены, распорядился слугам следить за домом на улице Серютти[117]. Но Гортензия, по словам Ридли, гораздо больше хотела убежать от своего мужа, чем от русских и пруссаков. «Мне казалось, что он ждал этого момента, чтобы вернуть свою добычу», – писала она[118].

Весь день 29 марта Гортензия вместе с сыновьями провела дома. На всякий случай все находившиеся в нем приготовились к нападению роялистов. Королева решила не испытывать судьбу и покинуть город. В девять часов вечера Гортензия и ее сыновья на нескольких колясках отправились в направлении Версаля, а оттуда в Глатиньи. На подъезде к Версалю Гортензия услышала отдаленный гул канонады.

Городок был переполнен беженцами из Парижа, но королеве удалось найти место для ночлега, где она с мальчиками и заночевала. Рано утром на следующий день ее разбудили и передали записку от коменданта Версаля, в которой он просил королеву как можно скорее покинуть городок, поскольку в ближайшие часы его могли занять союзные войска[119]. Она спешно разбудила детей, и они отправились в Рамбуйе, куда прибыли вечером 30 марта 1814 года. Там бывший король Вестфалии Жером по секрету сказал ей, что Париж окружен и союзники войдут туда на следующий день. Пребывание в Рамбуйе не принесло облегчения Гортензии. Там она получила гневное письмо от мужа, в котором он обвинял ее в отбытии из Парижа без него[120]. Луи тоже уже был в городе. Встреча с ним никак не входила в ее планы.

Ночью в Рамбуйе поднялась паника – это слуги сообщили, что приближаются казаки. В спешке все начали собирать поклажу и пытаться как можно быстрее выбраться из города. На улицах образовались заторы из тележек, повозок и карет. Мария-Луиза, Луи и императорский двор направились на юго-запад, в сторону Шартра и Блуа. Гортензия же решила отправиться на северо-запад, в Наварру, около Эврё, где уже находилась императрица Жозефина. Как говорит Ридли, Гортензия и ее спутники время от времени меняли направление движения, чтобы избежать встречи с казаками. Как-то, плутая по дорогам лесного массива Рамбуйе, они вдалеке увидели одинокого казака. Всех охватили страх и оцепенение. Убедившись, что он не проявляет к ним никакого интереса, кавалькада повозок продолжила свой путь[121]. К вечеру они достигли поместья Луйе и на следующее утро, 1 апреля 1814 года, приехали в Наварру, где их радостно встретила обеспокоенная Жозефина.

К этому моменту завершились бои за Париж, и 31 марта в город вступили союзные войска во главе со своими монархами – императорами Александром I, Францем II и королем Фридрихом Вильгельмом III. Наполеон I находился в Фонтенбло.

Он не успел помочь столице. Два месяца беспримерного мужества и самоотверженности не принесли успеха. Перевес на стороне врага был слишком большим. К тому же Франция устала от беспрерывной войны и желала мира.

Это стало прелюдией к столкновению непреклонной воли императора со своим ближайшим военным окружением. Несмотря на всю свою решимость продолжить борьбу, он не мог преодолеть их упорное стремление завершить войну и пойти на договоренности с противником. Если его собственные маршалы и генералы не хотели больше сражаться, а в Париже народ уже давно устал от войны, то император становился единственным препятствием к достижению мира. Это был конец.

В столице Сенат издал декрет о низложении Наполеона I. 4 апреля 1814 года под давлением собственных маршалов Наполеон I написал заявление об условном отречении в пользу своего сына, Римского короля (Наполеона II), под регентством жены Марии-Луизы, однако союзники не приняли предложенные условия отречения. Тогда 6 апреля Наполеон I написал акт отречения за себя и своих наследников от престолов Франции и Италии. В тот же день Сенат провозгласил королем Людовика XVIII. Впервые со времен революции на французский престол возвращались Бурбоны.

11 апреля в Фонтенбло бывший император подписал с представителями союзных армий договор, в котором отказывался за себя и своих родственников от власти во Франции и Италии. Взамен Наполеон I получал в пожизненное управление остров Эльбу в Средиземном море. Ему предоставлялся годовой доход в 2 миллиона франков, Жозефине – 1 миллион, в собственность Марии-Луизы и ее сына передавались герцогства Пармы, Пьяченцы и Гвасталлы. Кроме того, членам семейства Бонапартов гарантировался следующий доход: мадам Летиции – 300 тысяч франков; королю Жозефу и королеве – 500 тысяч; королю Луи – 200 тысяч; королеве Гортензии и ее детям – 400 тысяч; королю Жерому и королеве – 500 тысяч; принцессе Элизе – 300 тысяч и принцессе Полине – 500 тысяч. Принцы и принцессы семьи императора сохраняли за собой все движимое и недвижимое имущество, которым они владели в частном порядке[122].

Через несколько дней Наполеон I предпринял попытку самоубийства, но она оказалась неудачной. 20 апреля 1814 года в Фонтенбло Наполеон попрощался со своей старой гвардией и отправился на Эльбу.

С небольшим опозданием новости доходили и до Наварры. Хорошим известием стало сообщение, что Жозефина и Гортензия могут распоряжаться своим имуществом. Им причитался и определенный доход. При этом Гортензия попыталась объяснить мальчикам, что теперь они уже не принцы империи, а простые граждане с неопределенным будущим, но это, возможно, самое лучшее, что могло с ними произойти. Они должны проявить терпение и характер. Бывшая королева даже подумывала поехать на родину матери, на Мартинику, где ей не будет докучать муж. Правда, вскоре выяснилось, что его уже нет во Франции. Он из Блуа поехал в Лозанну. Можно только представить, как облегченно вздохнула Гортензия, узнав эту новость.

Через неделю после взятия Парижа, как пишет Ридли, Гортензия получила письмо от принца Леопольда Саксен-Кобургского (будущего короля Бельгии), который был на русской службе и числился в свите императора Александра I. В письме утверждалось, что император испытывает чувство уважения к ней и ее матери и хотел бы встретиться с ней и ее детьми в Наварре или (что было более предпочтительным вариантом) в Мальмезоне[123].

Вначале бывшая королева не считала возможным встречаться с врагом отчима и Франции. Однако после раздумий и уговоров со стороны матери Гортензия решила встретиться с Александром I. Они не поехали напрямую в Париж. Жозефина отправилась в Мальмезон, а Гортензия с детьми – в Рамбуйе.

Во второй половине дня 16 апреля 1814 года Гортензия вместе с детьми приехала в Мальмезон, куда ранее уже прибыл император Александр I. Жозефина представила императору дочь и внуков и через несколько минут, взяв с собой на прогулку в сад мальчиков, оставила Гортензию наедине с Александром I. По словам Ридли, «он рассказал ей, как сильно сожалеет о прошедшей войне, и предложил ей и ее сыновьям любую помощь. К тому времени, когда Жозефина и дети вернулись с прогулки, Гортензия чуть-чуть оттаяла, и царь был очень увлечен ею»[124].

«Однако, – продолжает Ридли, – это было время, когда в страну начали возвращаться эмигранты, в правительстве были роялисты. Они неодобрительно воспринимали завязавшуюся дружбу между российским монархом и Гортензией. По Парижу бродили всевозможные слухи»[125].

14 мая 1814 года при огромном стечении народа в соборе Парижской Богоматери прошел молебен по убиенным королю Людовику XVI и королеве Марии Антуанетте. Из всех монархов, которые сражались против Наполеона, единственным, кто отсутствовал на этом мероприятии, был Александр I. Он этот день провел в Сен-Лё с бывшей королевой и ее детьми, Жозефиной, Евгением Богарне и госпожой Ней.

Через неделю император пригласил Гортензию и ее детей посмотреть чудо-машину (machine de Marly), которая с 1684 года исправно снабжала водой Версаль. Во время прогулки Гортензия за руку держала старшего сына, Наполеона Луи, а император и Евгений Богарне – младшего, Луи Наполеона. Интересно отметить, что в ходе осмотра машины в работающий механизм попала одежда Александра I, и его, возможно, убило бы, если бы Гортензия не спасла его[126].

Пример российского императора оказался заразительным, и другие монархи последовали ему. Они стали посещать бывшую императрицу Жозефину. 23 мая король Пруссии Фридрих Вильгельм III с сыновьями приехал в Мальмезон, где также встретился с Гортензией и ее детьми. Младшему сыну прусского короля, принцу Вильгельму, было только семнадцать лет, и это была его первая боевая кампания. Принц познакомился с шестилетним Луи Наполеоном. Именно этот человек, ставший прусским королем, через много лет будет принимать капитуляцию у Наполеона III в Седане.

На следующий день Мальмезон посетят младший брат Александра I, великий князь Николай, будущий император Николай I, и великий князь Михаил. Луи Наполеон спрашивал у окружающих, как ему обращаться к русскому императору и прусскому королю. Поскольку император и короли, которых он встречал в своей жизни, были его «дядями», ему пояснили, что теперь он должен обращаться к ним «сир». Они, в свою очередь, обращались к нему «монсеньор» или «Ваше императорское величество», и это его удивляло, так как все домашние обращались к нему просто «Луи»[127]. Луи Наполеона и его брата также удивляло, почему враги Франции – император России и король Пруссии – целовали их и относились к ним хорошо. Гувернантка объяснила, что император – великодушный враг и желает быть добрым к ним и их матери.

Как-то в начале мая, когда Александр I был в Мальмезоне, к нему украдкой подошел Луи Наполеон и, вложив в руку кольцо, стремительно убежал. Гортензия была удивлена поведением сына. Она подозвала его и спросила, что это значит. Мальчик покраснел, опустил голову и ответил, что это кольцо ему дал дядя Евгений и это единственное, что у него есть. Он хотел отдать кольцо императору Александру, который хорошо относится к матери[128].

14 мая в Сен-Лё Жозефина встречалась с Александром I и на прогулке простудилась. На следующий день она возвратилась в Мальмезон, но ее состояние продолжало быстро ухудшаться. Запоздалое лечение не дало результатов, и 29 мая Жозефина умерла от воспаления легких и «гангренозной ангины». Последние часы у постели Жозефины провели Гортензия, Евгений Богарне и внуки. В памяти Луи Наполеона на всю жизнь сохранился светлый образ любящей бабушки и ее последние часы.

Накануне в Мальмезон приезжал российский император. Участие, которое проявил в такую минуту Александр I, еще больше сблизило его с Гортензией и Евгением. Через несколько дней император уехал с визитом в Великобританию. Но и оттуда он написал несколько доверительных писем бывшей голландской королеве[129].

Александр I, несомненно, сыграл огромную роль в жизни Гортензии и Евгения в тот момент, когда Наполеон I отправился на остров Эльбу. Во Франции поднялась антинаполеоновская и антиреволюционная волна, подстегиваемая возвращавшимися из эмиграции дворянами и всеми сторонниками королевского режима. Российский монарх был явно не склонен видеть постаревших Бурбонов лидерами Франции и предлагал оставить в силе многие достижения революции, прежде всего в части личных свобод граждан. В свое время большинство населения страны с удовлетворением освободилось от короля, и вернуть его обратно в дореволюционное состояние было уже нереально.

Французский монарх, по мнению Александра I, должен быть поставлен в рамки конституционного режима[130]. Удивительно, что абсолютистский правитель страны, в которой существовало крепостное право и отсутствовали нормы личных свобод, отстаивал в завоеванной стране конституционные свободы граждан и буржуазные порядки. Усилия Александра I оказались не напрасны. 4 июня 1814 года была обнародована королевская хартия, вводившая во Франции конституционный режим. Французский король стал конституционным монархом.

Тем временем во внешней политике Франция была вынуждена отказаться от всех достижений наполеоновского режима и 30 мая 1814 года в Париже подписала с союзниками мирный договор, в соответствии с которым она возвращалась к границам на начало 1792 года без Бельгии и германских земель на западном берегу Рейна. Франция также обязалась эвакуировать свои войска из всех крепостей в Центральной Европе[131]. При этом Франция не должна была выплачивать контрибуцию и оставляла у себя большинство произведений искусств, которые были вывезены французской армией из других государств[132]. Окончательное соглашение по территориальным вопросам, государственным границам и послевоенному устройству на континенте было решено выработать на международном конгрессе в Вене, который открылся 1 октября 1814 года.

Александр I продолжал способствовать укреплению послевоенного положения Гортензии и Евгения Богарне. Он хлопотал перед королем Людовиком XVIII о сохранении их имущества и статуса. Это привело к тому, что дополнительно к тем имущественным правам, какие были определены в договоре от 11 апреля, Гортензия унаследовала от матери семь миллионов франков. По словам Ридли, это «дало ей чистый доход в размере более четырех миллионов франков, даже когда была полностью погашена задолженность Жозефины»[133]. Кроме того, было образовано герцогство Сен-Лё, и Гортензия, соответственно, стала герцогиней. В этой связи французские газеты насмехались, что Луи после отречения называл себя графом Сен-Лё и как все это соотносилось с герцогством Сен-Лё и ее герцогиней.

Но как показали дальнейшие события, это еще не было бедой для Гортензии. Плохое началось летом 1814 года, когда раздраженный Луи, находившийся в Швейцарии, начал во Франции судебный процесс с целью получить опекунство над старшим сыном[134]. Герцогиня Сен-Лё всеми силами старалась этому противодействовать. Она обращалась к юристам, просила своих друзей в новом французском правительстве организовать тайную встречу с королем. Гортензия надеялась объяснить королю, что будет неправильным удовлетворять требования брата «узурпатора». Несмотря на все попытки, вскоре она получила официальный ответ из канцелярии правительства, в котором сообщалось, что король считает невозможным вмешиваться в обычный судебный процесс[135].

Слушание по судебному делу открылось в парижском суде 7 января 1815 года. Дело имело широкий резонанс и освещалось в прессе. Заслушав обе стороны, 8 марта 1815 года суд огласил свое решение: Наполеон Луи должен в течение трех месяцев отправиться к отцу. К своему огромному удовольствию, Луи отомстил жене[136]. Правда, все внимание общества уже было приковано к событию совершенно другого масштаба: к Парижу приближался Наполеон I.

1 марта 1815 года император, покинув остров Эльбу, высадился на французском побережье в заливе Жуан, недалеко от Канн. С небольшой группой своих сторонников он горными тропами через Альпы направился в сторону Парижа. В день оглашения судебного решения по делу опекунства над Наполеоном Луи император был уже в Гренобле, жители которого с восторгом приветствовали его возвращение. Королевские войска, высланные навстречу императору, перешли на его сторону.

Из Гренобля Наполеон I обратился к Марии-Луизе, которая находилась в Вене с их сыном, юным королем Рима. Он рассказал ей о своем удачном вступлении в Гренобль, уверяя, что его будут так же приветствовать в Париже, убеждал ее вернуться туда с сыном и убедить своего отца, императора Франца, в искренности его стремления к миру и поддержанию хороших отношений[137].

Впервые о высадке императора во Франции Гортензия услышала 5 марта, когда к карете, в какой она ехала, галопом подскочил ее британский друг, лорд Кинер, и сообщил, что пять дней назад около Канн высадился император Наполеон I. Он также добавил, что она и ее дети находятся в опасности, поскольку роялисты постараются отомстить[138]. Гортензия серьезно восприняла это предупреждение и с помощью друзей смогла поздно ночью незаметно увезти детей из дома на улице Серютти. Они прятались несколько дней на окраинах города. Сама же герцогиня Сен-Лё осталась в доме еще на несколько дней, а потом укрылась у друзей. В детской памяти семилетнего ребенка отложилось, как они в тишине и темноте уходили из дома, плутали по улицам огромного города, скрываясь от врагов, и пережидали это страшное время[139].

А время действительно наступило страшное. Первые дни в Париже после высадки императора во Франции прошли относительно спокойно, но чем дальше продвигался Наполеон I по стране, тем становилось тревожней. Франция опять стояла на пороге гражданской войны. Единственным сдерживающим фактором открытой бойни стала армия, от позиции которой и зависело дальнейшее развитие ситуации. Основная часть армии и офицерского корпуса, воспитанная императором и гордившаяся своими успехами времен революции и Первой империи, с воодушевлением восприняла призыв старого командира сбросить ненавистные белые цвета короля и «с честью демонстрировать рубцы на ранах; гордиться тем, что совершите, и вы станете освободителями Отечества»[140]. Как же старым солдатам императорской армии было не примкнуть к своему императору?! Королевская власть уволила более 200 тысяч солдат, а 13 тысяч офицеров отправила на половинную пенсию[141]. В войсках появились офицеры-эмигранты, которые не знали изменившуюся Францию и ее армию. А победами, которыми вчера еще можно было гордиться, сегодня приказали стыдиться и помалкивать о них. Добавим к этому, что часть населения (крестьяне, рабочие, старые государственные служащие, новые собственники, приверженцы революции и сторонники империи) также с готовностью была готова поддержать возвращение императора.

Наполеон I умело воспользовался сложившейся в стране ситуацией, недовольством новыми порядками и возвращением эмигрантов-роялистов и начал быстро продвигаться по тем департаментам страны, в которых у него была поддержка, избегая «роялистские департаменты» и повсюду демонстрируя свою уверенность и железную волю. Именно это и предопределило успех возвращения императора к власти. 10 марта император уже был в Лионе, 14 марта – в Шалоне, 17 марта – в Осере, поздно ночью 19 марта вступил в Фонтенбло, где одиннадцатью месяцами ранее, побежденный и усталый, прощался со своей гвардией.

Ночью 19 марта Людовик XVIII покинул Париж и направился в Бельгию. За ним потянулись роялисты и недовольные императором. 20 марта в Париж въехал Наполеон I, и в девять часов вечера восторженная толпа на руках внесла его во дворец Тюильри, над которым уже несколько часов развевалось трехцветное полотнище. Среди присутствовавших во дворце и приветствовавших императора была Гортензия.

На следующее утро император нашел время и для нее. Разговор оказался весьма неприятным для бывшей королевы Голландии. Вот как об этом пишет Кастело: «Он (император. – Прим. авт.) принял у себя королеву Гортензию, которую осыпал упреками – и не без причины – за ее хлопоты перед Людовиком XVIII, чтобы тот пожаловал ей титул герцогини Сен-Лё.

– Разве вы не знаете, – воскликнул Наполеон, – что в семье не всегда бывает только благоденствие и процветание? Случаются и несчастья, и нужно уметь противостоять превратностям судьбы. – Разве я не должна заботиться о будущем своих детей?

– Ваших детей! Не забывайте, ваши дети еще и мои племянники. По какому праву вы лишили их того высокого положения, которое я им предоставил? Сын короля теперь всего лишь герцог Сен-Лё! Боже, какое унижение! Выходит, вы не читали мой Кодекс? Не знаете, что законом запрещается менять их общественное положение и отказываться от чего-либо от их имени?

– Ах, сир, я сознаю свой промах. Но мне казалось, что выполняю свой долг перед ними, уберегая их от неприятностей на чужбине. – Вы не правы!

Гортензия залилась слезами»[142].

Однако император подавил вспышку гнева и продолжал относиться к своей падчерице и племянникам со всей любовью. Этому также способствовало то обстоятельство, что, несмотря на все обращения к жене, императрица Мария-Луиза не вернулась во Францию вместе с их сыном, римским королем. Возвращение в Париж именно 20 марта, в день рождения римского короля, как и планировал император, никак не повлияло на Марию-Луизу. В этих обстоятельствах роль Гортензии и ее детей даже возросла. Теперь Луи Наполеон и его брат опять становились принцами, а их мать, в отсутствие императрицы, – доверенным лицом императора и хозяйкой Тюильри.

Луи Наполеон с братом вернулись в свой дом. Уже в то же утро, 21 марта, их со слезами на глазах обнял дядя и показал из окна дворца Тюильри толпе, которая собралась на площади, чтобы поприветствовать возвращение императора. Гортензия и ее дети в эти дни присутствовали на всех крупнейших мероприятиях, в которых участвовал Наполеон I.

А он спешил с переменами, правильно понимая, что времени очень мало. Император сразу заявил, что вернулся другим человеком, осознав и поняв многое. Обещал быть сдержанным и терпимым, принять либеральную конституцию и гарантировать свободу прессы, не ущемлять в правах граждан и гарантировать имущественные права от посягательств дворян-эмигрантов. Провел референдум по внесению изменений в конституцию страны. Он обратился ко всем европейским правительствам с призывом поддерживать мирные отношения и уважать существующие государственные границы. Мир – это единственное желание императора.

В Европе с тревогой восприняли известие о возвращении императора к власти во Франции. Наметившиеся противоречия в ходе Венского конгресса были забыты, и практически все единодушно выступили за свержение Наполеона I. Кроме того, участники конгресса приняли декларацию, в которой объявили, что, «вновь появившись во Франции, с намерением создать волнения и беспорядки, он лишил себя защиты закона и доказал всему свету, что с ним не может быть ни мира, ни перемирия. Вследствие чего державы заявляют, что Наполеон Бонапарт поставил себя вне рамок гражданских и общественных отношений и поэтому, как враг и нарушитель мирового спокойствия, подлежит воздаянию со стороны государства»[143].

Сформировалась новая, седьмая по счету, антифранцузская коалиция из великих держав. Начались военные приготовления, и надежд на установление мира на континенте не осталось.

Тем временем жизнь на улице Серютти опять вошла в свою прежнюю колею. Гортензия воспрянула духом и проигнорировала решение парижского суда относительно Наполеона Луи. Оба мальчика остались с ней. Они продолжали учиться и время от времени посещали Тюильри и Сен-Лё.

1 июня 1815 года на Марсовом поле в Париже прошли грандиозные торжества с прохождением войск по случаю принятия новой конституции. Рядом с Наполеоном I находились Луи Наполеон и его брат.

Однако на мирную жизнь времени не осталось. Союзники, подтвердив все ранние обязательства против Наполеона I, выставили армию, превышавшую полмиллиона человек, которая со всех концов Европы двигалась к границам Франции. Несмотря на все усилия, Наполеон I смог собрать к лету 1815 года не более 250 тысяч. Поняв, что война неизбежна, он решил первым нанести удар по англо-прусским войскам в Бельгии. Многие французы искренне надеялись, что первые же успехи в Бельгии вынудят союзников сесть за стол переговоров.

Накануне отъезда в действующую армию, вечером 11 июня, в Тюильри состоялся ужин императора с близкими и друзьями. Луи Наполеон последний раз посидел на коленях своего великого дяди[144].

За несколько часов до этого в одну из комнат дворца, где император с маршалом Сультом обсуждали план предстоящей кампании, ворвался Луи Наполеон и, обняв императора, начал плакать. Наполеон I, не любивший, когда его отрывали от дела, строго поинтересовался, почему тот ворвался в комнату и плачет. В ответ мальчик сквозь слезы попросил дядю не уходить на войну, поскольку «злые союзники убьют тебя». «Позволь мне пойти с тобой», – добавил Луи Наполеон. Смягчившись при этих словах, император обнял мальчика и, позвав Гортензию, сказал: «Вот, возьми моего племянника и сделай выговор его гувернантке за работу над излишней чувствительностью ребенка». Затем, повернувшись к маршалу Сульту, который был свидетелем этой сцены, император добавил: «Вот, маршал, поцелуй его! У него будет доброе сердце и возвышенная душа. Возможно, он – надежда моего народа!»[145]

Сейчас трудно сказать, имел ли место этот эпизод в реальности, но во времена Второй империи об этом много судачили в народе. Даже в литературе того времени он преподносился как достоверный факт. А может быть, это одна из составляющих большой наполеоновской легенды?

12 июня в 3.30 утра Наполеон I выехал из Парижа. Начиналась новая кампания. Британский историк Эдит Саундерс приводит интересный факт, на который стоит обратить особое внимание. Он пишет, что император «определенно готовился к лучшему, потому что в его уже отправленном багаже лежали кипы прокламаций для развешивания в Брюсселе на следующей неделе, датированные Лакенским дворцом, где он намерен был остановиться. Они были сформулированы следующим образом[146]:

В этом небольшом воззвании сконцентрирована суть внешней политики Франции: естественные границы по Рейну и Бельгия в составе страны. Что хотел обнародовать Наполеон I в Брюсселе в 1815 году, станет путеводной звездой и для его племянника, Наполеона III.

Менее чем за неделю в Бельгии произошло несколько сражений, которые завершились кровавой бойней при Ватерлоо 18 июня 1815 года. Французская армия потерпела сокрушительное поражение, и ее остатки были вынуждены отступить во Францию. Войска союзников перешли границы Франции и начали продвигаться к столице. По стране прокатилась волна роялистских выступлений. Однако значительная часть населения продолжала придерживаться бонапартистских настроений.

Император прибыл в Париж ранним утром 21 июня. Несмотря на требования парижан организовать оборону столицы, на следующий день он отрекся в пользу сына, четырехлетнего Наполеона II, который в это время вместе с матерью находился в Австрии, и 25 июня уехал в Мальмезон. На следующий день он встретился со своей бывшей любовницей, польской графиней Марией Валевской, и их сыном, пятилетним Александром.

По его просьбе в Мальмезон приехала Гортензия, которая после смерти матери была хозяйкой поместья. Предварительно она спрятала своих сыновей в небольшой квартирке над трикотажным магазином на бульваре Монмартр[147]. Для них опять начался период скитаний и неопределенности.

Наполеон I и Гортензия провели несколько дней в Мальмезоне. Они часто гуляли по парку, вспоминая Жозефину и счастливое прошлое. Император сетовал, что развод с ней стал для него несчастьем и удача отвернулась от него. По воспоминаниям Гортензии, при этих словах на его глазах появлялись слезы. Он попросил оставить его в одиночестве в ее комнате, где провел некоторое время[148].

В связи с наступлением союзных войск и вынужденный подчиниться предписаниям временного правительства, Наполеон I вечером 29 июня выехал из Мальмезона в сторону атлантического побережья. Он намеревался отправиться в Америку. 3 июля 1815 года Париж капитулировал, и через пять дней в столицу торжественно въехал король Людовик XVIII. 15 июля в Рошфоре Наполеон I поднялся на борт британского крейсера HMS Bellerophon, что последовал к берегам Англии. Через несколько месяцев, 7 августа 1815 года, британцы переправили его на борт HMS Northumberland и отправили на остров Святой Елены в южной части Атлантического океана, который был определен местом ссылки бывшего императора французов.

Тем временем для Гортензии и ее сыновей наступили ужасные дни. Она вернулась в Париж и несколько дней прожила в своем доме. Вскоре на нее обратили внимание роялисты, и она была вынуждена скрываться у надежных людей в небольшом домике на улице Тетбу, примыкавшем к саду ее особняка на улице Серютти. Сюда же вскоре тайком привезли и мальчиков[149].

10 июля на первом этаже этого особняка расположился штаб фельдмаршала Карла Шварценберга, командовавшего австрийской оккупационной армией. Гортензия предположила, что для нее будет безопасней находиться в собственном доме рядом с австрийцами, и с согласия Шварценберга она поселилась этажом выше. Дети остались на прежнем месте, на улице Тетбу[150].

Герцогиня Сен-Лё надеялась, что добрые отношения с императором Александром I помогут ей и детям пережить трудные часы, но российский монарх, вступивший в Париж вместе с союзниками, не изъявил желания встретиться с ней. Это объяснялось тем, что царь был крайне недоволен. Он, как и многие другие, считал, что Гортензия способствовала возвращению Наполеона I в Париж в марте 1815 года. Некоторые даже поговаривали, что она была одним из важнейших организаторов бегства бывшего императора французов с острова Эльба. Даже когда Александр I посетил Карла Шварценберга в особняке Гортензии, он не пожелал встретиться с бывшей королевой Голландии.

Почувствовав такое отношение к себе, Гортензия направила царю письмо, в котором написала, что, если он не желает больше ее дружбы, она будет считать их отношения завершенными, и приложила его письма к ней. Как говорит Ридли, «он ответил холодным и официальным письмом, в котором заявил, что ее поведение в течение “Ста дней” было непростительным»[151]. Однако, как продолжает британский историк, царь продолжил дружеские отношения с Евгением Богарне и даже помог Гортензии и Евгению сохранить кое-какую собственность и произведения искусства, какие они приобрели во времена правления Наполеона I[152]. В конечном итоге российский император оказался благодетелем для Гортензии и Евгения, и без его участия неизвестно как сложилась бы их судьба в последующем.

Дни реставрации Бурбонов были страшными, и террор под белым королевским знаменем захлестнул Париж и Францию в целом. В некоторых регионах горевали по бывшему императору, в других злорадствовали и хотели мщения. Многие из тех, кто поддерживал Наполеона I или просто примкнул к нему, лишились не только имущества, но и жизни. В стране заискрились огоньки гражданской войны. Кое-где порядок держался только на штыках оккупационных войск союзников.

В газетах тех дней можно было прочитать сообщения, как народ выражает свое недовольство преступными действиями «узурпатора» и его сторонников. Не приводятся только подробности, как озверелые толпы роялистов громили и убивали своих противников или просто сочувствующих им в Марселе, Тулоне, Авиньоне, Тулузе, Ниме и других местах. Так, в начале августа в Авиньоне толпа безжалостно расправилась с маршалом Гийомом Брюном, а его труп сбросила в Рону. Последовали знаменитые аресты и суды над маршалом Неем, генералами Дюверне и Лабедуайер, братьями Фоше (все – расстреляны) и другими.

Общее число арестованных к августу 1815 года достигло 70 тысяч. Военные суды и чрезвычайные трибуналы вынесли в общей сложности 10 тысяч обвинительных приговоров. Из армии были уволены многие выдающиеся военачальники (маршалы Даву, Массена, Сульт и др.), которых побаивались новые французские власти и союзники. «Чистка» была проведена и в гражданской администрации. Общее число уволенных со службы чиновников достигло 100 тысяч[153].

И все же главное беспокойство у Гортензии вызывала безопасность детей. Она твердо намерилась вывезти их из Франции. У нее появился следующий план: у одного из друзей (Габриэль Дёлессер) был слуга-швейцарец, кто взялся сделать заграничный паспорт на себя, жену и двоих детей. По этим фальшивым документам слуга с гувернанткой, госпожой Буре, Наполеоном Луи и Луи Наполеоном могли бы выехать в Швейцарию. Но утром 17 июля она получила предписание от военного губернатора Парижа, прусского генерала барона фон Мюффлинга, с требованием покинуть город в течение двух часов. При этом губернатор предлагал предоставить охрану, поскольку в обществе открыто ходили слухи, что бывшая королева подвергнется нападению роялистов или грабителей, потому что она намеревается покинуть страну с драгоценностями и огромными суммами денег. В конечном итоге Гортензия обратилась к губернатору с просьбой отсрочить отъезд, так как собраться за два часа не представлялось возможным, и предоставить ей охрану до границы[154].

В 9 часов вечера 17 июля 1815 года Гортензия вместе с мальчиками, госпожой Буре и несколькими близкими в трех каретах и в сопровождении австрийских кавалеристов под командованием молодого капитана Эдуарда фон Война выехала из Парижа. Через три дня, вечером 20 июля, они достигли Дижона, куда за несколько часов до этого вступили австрийские войска. Как отмечает Ридли, это обстоятельство благоприятствовало Гортензии и ее спутникам[155]. Гостиницу, где они остановились, окружила толпа разъяренных роялистов. Они хотели добраться до бывшей королевы или, говоря их языком, «арестовать Гортензию», но фон Война преградил им путь, заявив, что все приехавшие находятся под охраной союзных войск, и одновременно обратился за помощью к оккупационным австрийским властям Дижона. Только при их содействии удалось оттеснить роялистов от гостиницы. Однако роялисты не унимались и начали доказывать офицеру, командовавшему прибывшим отрядом, что Война – бонапартист, который переоделся в форму австрийского офицера. И на этот раз фортуна была на стороне приехавших. Австрийский офицер оказался хорошим знакомым фон Война и полностью его поддержал. На том день и завершился.

Понимая, что недовольные роялисты на следующее утро опять вернутся к гостинице, чтобы помешать отъезду Гортензии и ее спутников, фон Война убедил австрийское командование провести на время выезда из гостиницы смотр всех французских частей в районе Дижона. Однако молодой командир роялистского отряда не подчинился приказу оккупационной администрации и на следующее утро появился у дверей гостиницы. Не имея никакой поддержки, он только сверкавшим от гнева взглядом и проклятиями мог безучастно наблюдать, как Гортензия, дети и остальные в окружении австрийских солдат спускаются на первый этаж гостиницы и усаживаются в повозки. Через несколько минут кареты в сопровождении австрийских кавалеристов покатили по улицам Дижона в сторону швейцарской границы. К вечеру они оказались в Швейцарии.

Из окна кареты выглядывал семилетний Луи Наполеон, который всматривался в домики, деревья, людей и время от времени открывавшийся превосходный вид Женевского озера. Начались долгие годы эмиграции.