Нарушители спокойствия (рассказы)

Много тарелок

Это был не один аппарат, не десяток, или сотня. Их было пять тысяч. Их было ровно пять тысяч, и все возникли одновременно. Да, они появились в небе над Землей мгновенно.

Только что небо было пустым и серым, с редкими облаками… В следующее мгновение аппараты заслонили облака и отбросили на землю огромные тени.

Они были идеально круглыми, диаметром несколько миль, и не возникало сомнений — даже на секунду — что прилетели они откуда-то из космоса. Они висели в миле над Землей примерно над 30-й параллелью, над Лос-Анджелесом, пустыней Сахара, Багдадом, Канарскими островами и Шанхаем. Землю опоясало кольцо из дисков. Между краями дисков расстояние было миль десять. Каждый, кто их видел, нисколько не сомневался в их силе и угрозе которую они несут.

Они висели неподвижно. Как будто чего-то ждали.

Ожидание повисло над Землей.

— Самое удивительное в этом, генерал, то, что время от времени один из них просто щелкает и исчезает. Через некоторое время раздается щелчок и на его месте возникает другой! — С другими надписями на корпусе. Никто не может понять, что это такое.

Говорящий, капитан Альбертс, был невысок, щеголеват, мундир сидел на нем как влитой, на затылке уже намечалась лысина. Капитаном, адъютантом генерала он уже служил давно и устал ждать повышения в чине. Внимательным взглядом, проявляя должное почтение к генералу, он сложил руки на животе, закончил свою речь и откинулся на спинку стула.

Генерал сцепил свои толстые пальцы домиком и принялся молча раскачиваться взад-вперед в большом кожаном кресле, пристально глядя на своего адъютанта. Адъютант: политически правильное слово, оно звучало лучше, чем «раб», обозначающее парня, который выполняет за генерала большую часть его работы. Генерал нашел Альбертса, когда тот был младшим лейтенантом, и понял, что у него есть сокровище, когда Альбертс решил десять сложных задач за два дня. Он не собирался повышать этого капитана в чине… Капитан был нужен ему прямо здесь, чтобы служить генералу.

— Сколько времени — с точностью до часа — они уже здесь, капитан? — Тон генерала был почти обвиняющим, определенно агрессивным.

Он молча ждал ответа, пока адъютант листал папку, сверялся с часами и закрывал глаза, подсчитывая. Наконец адъютант наклонился вперед и сказал:

— Три дня, восемь с половиной часов, генерал.

— И с ними до сих пор ничего не сделано, — лицо генерала угрожающе грозное. Это был не вопрос, а утверждение, требующее либо объяснений, либо оправданий.

— Но, генерал, что мы можем сделать? Мы не осмеливаемся поднять в воздух истребители-перехватчики. Эти твари… никто не знает, что они предпримут, если мы предпримем враждебные действия… или даже если это будет выглядеть враждебно. Мы не знаем, откуда они взялись и чего хотят. Или что у них внутри. Но если они были достаточно умны, чтобы добраться сюда, они наверняка достаточно умны, чтобы остановить любые наступательные действия, которые мы могли бы предпринять. Мы в тупике, генерал. У нас связаны руки.

Генерал наклонился вперед, и его проницательные голубые глаза словно тисками сдавили лицо адъютанта.

— Капитан, никогда не употребляйте это выражение в моем присутствии. Первое, что я усвоил, когда учился в Вест-Пойнте, это то, что руки у военно-воздушных сил Соединенных Штатов никогда не связаны. Вы это понимаете?

Капитан неловко поежился и сделал вопросительный жест рукой:

— Да, но, генерал… что…

— Я сказал «никогда не связаны», капитан Альбертс! И вам лучше выйти и сделать что-нибудь прямо сейчас.

Адъютант поспешно поднялся на ноги, отодвинул стул на дюйм и быстро отдал честь. Повернувшись на каблуках, он вышел из кабинета с застывшим на лице выражением недовольства. Впервые с тех пор, как он получил это тепленькое местечко у генерала, ему предстояла опасная работа.

Тарелки держались плотным строем. Они парили в воздухе, не опускаясь ни на дюйм. Их разделяло миль десять пустого пространства, но ясно, что они в состоянии, сбить любого, кто пролетит между ними… если захотят.

Они были огромными, без защитных оболочек или шасси, без каких-либо видимых выступов. Их обшивка была сделана из какого-то слабо отражающего металла. Это делало вероятность того, что это был какой-то сверхпрочный материал, еще более вероятной. Это были безмолвные гиганты, изменившие все мировые авиалинии. Они не двигались и не подавали признаков жизни. Они просто были там, и что тут можно было сказать?

Каждые несколько часов, через неравномерные промежутки времени (без какой-либо закономерности, которую можно было бы засечь или вычислить), исчезал один из кораблей. Над пустынными песками Сахары, или над многолюдными улицами Шанхая, или высоко над неоновыми огнями Лас-Вегаса один из кораблей на мгновение покачивался, как будто на какой-то невидимой волне, а затем щелкал! и исчезал. Вскоре после этого — иногда почти сразу; иногда проходил час или два, и на месте исчезнувшего появлялся другой корабль. Это был другой корабль, потому что у этого нового корабля была другая раскраска, но размеры у него были точно такими.

Над кораблями сгустились грозовые тучи и пошел дождь. Вода струилась по их гладким металлическим поверхностям и стекала вниз, пропитывая землю на милю ниже.

Они не предпринимали никаких действий и не проявляли враждебности, но, как сказал торговец скобяными изделиями из Сан-Франциско: «Боже мой, эти твари могут взорвать нас в любую секунду!» А, представитель берберского племени, разговаривая со своими товарищами на верблюдах промолви: «Да, они молчат, но они откуда-то появляются, и мне страшно, очень страшно».

Так продолжалось целую неделю, ужас сковал землян по всему миру. Это не было какой-то катастрофой, произошедшей в штате Миссисипи, чтобы жители Коннектикута могли прочитать об этом и покачать головами, а потом больше не беспокоиться. Это затронуло всех, и мысли значительной части населения Земли были только об этих изящных металлических транспортных средствах с какой-то далекой звезды.

Это было воплощением всеобщего ужаса.

С каждым днем морально-психологическая атмосфера на Земле становилась все хуже и хуже.

Адъютант чувствовал, что его глубокая злость и отвращение к этому напыщенному генералу быстро растут. Он проработал адъютантом генерала уже три года и был вполне доволен должностью. Генерал был важной персоной, и было удивительно, сколько решений принималось им без предварительной проверки и перепроверки подчиненными, решений самого высокого уровня.

Капитан знал, что генерал им гордится, «Хороший человек этот Альбертс» отзывается генерал о своем адъютанте в офицерском клубе. Ну еще бы: адъютант принимал большинство решений, а генералу оставалось только отдавать приказы. Ему даже не приходило в голову, что почти всю его работу выполняет адъютант.

Но этот кризис с тарелками коренным образом отличался от всего, чем ему приходилось заниматься прежде. Решения этой проблемы от генерала ожидали как вышестоящие, так и его подчиненные, да и вообще вся общественность. И впервые в жизни его грубые черты лица, военная выправка и доброе имя не могли ничем ему помочь. А он даже не мог себе представить с какого боку подступиться к проблеме. Это делало его нервным, раздражительным и все это отражалось на адъютанте, которому становилась жить совсем невмоготу.

— Черт возьми, Альбертс! Это не какая-то мелочь, которую можно решить не напрягаясь! Это чрезвычайная ситуация по всей стране, и все повисло у меня на шее! Видит Бог, я делаю все, что в моих силах, но мне нужна небольшая помощь, я пытался донести до тебя всю серьезность ситуации, то что с этим нужно покончить немедленно. Ведь это привело весь мир в смятение. А ты совсем мышей не ловишь, парень! Это начинает попахивать нарушением субординации, Альбертс… может ты это нарочно?

Адъютант наблюдал за происходящим, сжав губы в тонкую линию. Впервые генерал разговаривал с ним на «ты» и в такой унизительной манере. Ему это не понравилось, очень не понравилось. Но это был всего лишь еще один признак того, что старик потерял былую уверенность в себе.

Генерал происходил из семьи состоятельных военных, учился в Вест-Пойнте и окончил его с отличием. Он поступил на службу в Военно-воздушные силы, когда сухопутные войска и военно-воздушные корпуса были одним целым, и остался там после разделения. Он служил в авиации и поднялся по служебной лестнице со скоростью недоступной глазу. В основном благодаря связям своего отца. Почести, служебные привилегии, медали… все это благодаря статусу.

Этот человек был состоятельным, обеспеченным, но нерешительным, и адъютант принимал решения за него в течение трех лет. Альбертс задался вопросом, что произойдет, когда в следующем году в соответствии с планом ротации он будет переведен на другую работу. Освоится ли новый адъютант так же быстро? Или генерал, используя свои связи, сделает все, чтобы Альбертс остался на своем посту?

Но все это было в будущем, а решение о летающих тарелках генерал должен был принять сам. В этом он ему не помощник. И плохо, что генерал совсем расклеился. Очень плохо.

— А теперь отправляйся и сделай хоть что-нибудь! — крикнул генерал, хлопнув ладонью по пустому столу. Его лицо пошло пятнами от разочарования и досады.

Альбертс отдал честь, развернулся и вышел, думая: «Чтоб он обосрался. Надеюсь, Пентагон всыпет ему по первое число за его бездеятельность. Лично я буду только рад».

Одна тарелка отличалась от остальных. На ней были видны повреждения в том месте, где «тарелка», видимо, столкнулась с метеоритным роем. Маркировка на ней была неряшливой, на корпусе виднелись очевидные заплаты.

Она казалось бедным родственником этих ярких, сверкающих, удивительно замысловато раскрашенных товарок. И этот бедный родственник никогда-никогда не исчезал, в отличие от остальных, висел себе где-то над пустыней в Неваде.

Однажды гражданский пилот из Лас-Вегаса, проигнорировав запреты, подлетел очень близко к этой тарелке. Пилот несколько раз облетел ее, описывая круг за кругом, описывая огромные размашистые дуги. К тому времени, когда он совершил свой четырнадцатый облет и решил приземлиться на вершину тарелки, просто так, шутки ради, перехватчики, базировавшиеся неподалеку, получили сигнал сигнал к действию, и в считанные минуты сбили его.

Когда судьба мира висит на волоске, не время уговоров всяких сумасшедших. Он повел себя неразумно, пренебрег приказами оставаться на земле и не высовываться, и поэтому попал под действие военного положения, которое было введено в стране на следующий день после появления пяти тысяч кораблей пришельцев.

Радиосвязь с кораблями установить не удавалось. Телевизионные передачи были столь же бесполезны.

Единственный раз была надежда на установление контакта, это когда были наняты филолог и лингвист для трансляции полного курса английского языка. Луч был направлен сначала на один корабль, затем на другой — они его просто отражали. И, наконец, когда он был направлен на «бедного родственника», луч был поглощен. Это было хоть каким-то признаки контакта. Телепередача продолжалась в течение тридцати шести часов подряд, затем коренастый, краснолицый, со шмыгающий носом лингвист, отодвинул стул, подобрал свой кашемировый свитер, валявшийся в углу, и сказал, что это все бесполезно.

Ответа не последовало. Если существа, которые летали на этих тарелках, были достаточно разумны, чтобы добраться сюда, они, несомненно, были достаточно разумны, чтобы выучить английский за это время. Но ответа не последовало, и настроение у всех снова упало.

Служебные записки по каналам связи лихорадочно передавались от президента по цепочке: помощнику, министру обороны, заместителю министра, начальнику штаба, генералу, и, в конце концов, попадали к Альбертсу для исполнения. В результате получилось вот что:

— Послушайте, пилот, я хочу, чтобы вы пролетели над этим «бедным родственником» — сказал адъютант.

— Прошу разрешения, капитан, вопрос — бросил молодой пилот, широко раскрыв глаза, и, дождавшись кивка Альбертса, продолжил. — А разрешение? Последний человек, который попробовал это сделать, сэр, плохо кончил. Я имею в виду, сэр, что мы находимся в пределах досягаемости, и если у нас не будет допуска, то мои приятели свернут нам на шею. — Он говорил с легким техасским акцентом, который с легкостью срывался с его тонких губ.

Адъютант почувствовал, как в крови бурлит адреналин. Он три недели терпел оскорбления от генерала, а теперь вынужден был лететь сам, прямо в пасть смерти (как он выражался про себя), чтобы оценить ситуацию… Ему не нравилась бледность появившаяся на лице летчика. Нет, это явно не Флойд Беннет.[7]

Альбертс махнул рукой и направился к вертолету:

— Не беспокойтесь. — Он облизал губы и добавил. — Все согласовано, и единственное, о чем нам нужно беспокоиться, — это о том, как к нам отнесутся тарелки.

Диски поднимались из вечерней невадской дымки. Облака опустились, а туман поднялся, они смешались, придавая колеблющийся, нечеткий вид металлической линии тарелок, уходящей за горизонт.

Вертолет спасателей «Сикорский» подлетел к тарелке, его роторы хлопали — хлоп-хлоп-хлоп-хлоп — над головой.

Адъютант почувствовал, как от приступа страха волосы у него на затылке встают дыбом.

Тарелка внезапно вынырнула из тумана, и они оказались достаточно близко, чтобы разглядеть, что на тусклой металлической поверхности корабля были полосы пыли и грязи. «Вероятно, от одного из этих ураганов в Неваде» — подумал адъютант.

Они снизились и зависли в двух футах над пустой металлической поверхностью диска.

— Видите что-нибудь? — спросил адъютант.

Пилот огляделся по сторонам, затем включил поисковый луч. Луч света скользнул по гладкому корпусу тарелки и ничего не высветил. Ни заклепок, ни единого отверстия в конструкции. Ничего, кроме грязи, оспин и того, что можно было бы принять за заплаты, будь это обычный корабль.

— Ничего, сэр.

— Доставьте нас туда, прямо вон туда, видите? — Адъютант указал на более светлое место на корпусе корабля. — Мне кажется, что там какой-то другой оттенок хромирования.

«Сикорский» приподнялся на пару футов, повернулся и направился к указанному месту. Там они внимательно осмотрели его.

— Мало того, что это более светлый оттенок, но и… это может быть что-то, вроде… — начал Альбертс. Но прежде чем он смог закончить фразу прямо перед «Сикорским» из корпуса корабля начала расти колонна. — Прозрачный, почти как стекло, материал, на вершине металлический диск. Она поднималась и поднималась, пока не стала возвышаться над ними.

— Х-х-х… — адъютант говорил с трудом. — Ходу!

Это было скорее рычание, чем команда. Но прежде чем они успели улететь, внутри колонны появился человек и уставился на них.

Он был, должно быть, тридцати футов ростом и полностью покрыт рыжевато-коричневой шерстью. Его уши были заострены и посажены почти на макушке. Глаза были скрыты глубокими зарослями спутанных волос, а нос представлял собой пару прорезей для дыхания. Его руки свисали далеко ниже пояса, и на них было по восемь пальцев. Каждый палец представлял собой щупальце, которое жило своей собственной жизнью. Он был одет в просторную, мятую, грязную тогу, залатанную и покрытую пятнами.

Он уставился на них, не мигая. Потому что у него не было век.

— Боже Всемогущий! — вскрикнул пилот и какое-то мгновение вслепую возился с рычагами управления, не в силах оторвать глаз от существа, стоявшего перед ними. Наконец его руки справились с рычагами управления, и вертолет унесся прочь со скоростью звука.

Столб, возвышавшийся над тарелкой, оставался поднятым в течение нескольких минут, затем медленно опустился обратно в корабль.

На том месте, где он поднимался, не осталось никаких следов.

Каким-то образом информация об этом инопланетяне просочилась наружу. И с тех пор подзорные трубы всего мира были направлены на непрерывную цепочку дисков, вращающихся вокруг Земли. Наблюдали за происходящим посменно, чтобы ничего пропустить, но результат был нулевой. Больше никто не появлялся. По радио тоже никто на связь не выходил. Не было никаких признаков жизни во всей цепочке дисков. Шла восьмая неделя, и о них было известно столько же, как и в день их прибытия.

Ни одно правительство не отваживалось направить исследовательскую экспедицию, боялись что малейший намек на неверный шаг может вызвать гнев «тарелок».

На Земле разразился экономический кризис. Производство катастрофически сократилось. Никто не хотел работать, ведь в любой момент мог разразиться апокалипсис. Население перебиралось в леса, болота и глухие уголки планеты. Возможно летающие тарелки собирались затопить города огнем и смертью, никто не хотел бы быть там, когда это произойдет.

Они не проявляли враждебности, именно это оставляло миру надежду, но они были чужаками, они были со звезд! И это делало их ужасными и опасными.

По всему миру в отношении десятков высокопоставленных лиц были возбуждены дела о невыполнении своих служебных обязанностей. Ситуация ухудшалась с каждой минутой. На десятой неделе слухи о служебных и судебных заморочках прекратились, и появились слухи о военном трибунале. И расстрельной команде.

— Надо что-то делать, Альбертс. Надо что-то делать!

Адъютант наблюдал с чем-то похожим на печаль за тем, как его начальник теряет самообладание. Вот и пропала его тепленькая работенка.

— Но что, генерал? — Он говорил тихо и размеренно. Нет смысла доводить старика до очередной истерики.

— Я-я хочу подняться туда… посмотреть, как он выглядит… посмотреть, что я могу с-сделать…

Час спустя «Сикорский» доставил генерала к линии Мажино[8], состоящей из безмолвных тарелок.

Двадцать минут спустя он вернулся, весь в поту и белый, как рыбье брюхо:

— Ужасно. Весь в волосах и глаза. Ужасный. Ужасно. — Он прохрипел еще несколько слов и опустился на стул.

— Вызовите арсенал, — задыхаясь, выдохнул он. — Пусть подготовят ракету. С атомной боеголовкой. Сейчас же!

Истребитель с ракетой был готов к взлету. Офицер прежде дать команду на взлет позвонил в штаб за подтверждением. Ведь это был не просто испытательный полет, это была атомная ракета, и какими бы ни были последствия, офицер хотел, чтобы они обрушились на голову генерала, а не на его собственную.

В штабе адъютант, отвечая на звонок, попросил офицера подождать, и, положив телефонную трубку на рычаг, спросил дрожащего начальника.

— Что сказали в Вашингтоне, генерал?

— Они сказали, что ситуация полностью в моим контролем, и я волен поступать так, как считаю нужным. Президента невозможно найти. Они думают, что он и его кабинет были тайно вывезены куда-то на Запад, в горы.

Произнося эти слова, генерал не смотрел на своего адъютанта. Он уставился на свои сжатые и трясущиеся руки.

— Скажите им, чтобы наносили удар. Мы посмотрим это по телевизору.

Адъютант поднял телефонную трубку, дважды щелкнул кнопками подключения, быстро и тихо проговорил в микрофон:

— Приступайте.

Через полторы минуты они услышали грохот. — Реактивный самолет, находящийся на взлетно-посадочной полосе где-то с полмили от них, набрал обороты и, взлетев, расколол огнем вечернее небо.

Затем генерал с адъютантом пошли в телевизионную комнату и посмотрели на ряды экранов. На одном из них они увидели безмолвный пояс тарелок. На другом была тарелка и над ней надпись «ЦЕЛЬ». На третьем экране была показана траектория истребителя.

— Вон он! — закричал один из техников, указывая на огненный след реактивного самолета, который несся к скоплению тарелок. Они молча наблюдали, как самолет набрал высоту, спикировал, и увидели, как ракета покинула его брюхо и устремилась вперед. Самолет взмыл вверх, сделал вираж и полетел назад, а ракета понеслась к на цели.

Затаив дыхание, они наблюдали, как маленькая атомная ракета врезалась в тарелку, и вздрогнули, в момент удара.

Ослепительная вспышка на мгновение осветила все экраны, и через несколько секунд они услышали взрыв. Ударная волна вывела из строя восемнадцать из тридцати телеметрических камер.

Но на одном из них они отчетливо разглядели тарелку. Грибовидное облако поднималось, поднималось, поднималось из наклонной верхней части блюдца. Блюдцу это нисколько не повредило. Но нет, на верхней поверхности блюдца была видна трещина. И из нее вытекло пузырящееся белое вещество. Вещество пенилось и растеклось по поверхности блюдца. Затем, на их глазах, из корабля поднялся прозрачный столб… …и пришелец появился внутри.

Его лицо выражало ярость и ненависть. Он бил кулаками по поверхности колонны и ревел, это все было видно но не слышно — звуки не покидали пределы корабля. Он сплюнул, и на прозрачном материале колонны появились кроваво-красные пятна. Его рот широко раскрывался при крике, были видны длинные острые зубы. Он погрозил кулаком всему окружающему, и колонна опустилась внутрь корабля.

Минуту спустя, впервые с тех пор, как она появилась над Землей, тарелка щелкнула! и исчезла.

— Возможно, это был неверный шаг, генерал…

Генерал, взгляд которого был прикован к экрану телевизора какой-то невидимой цепью, сердито повернулся к своему адъютанту:

— Об этом должен беспокоиться я, капитан Альбертс. Я говорил вам, что военный разум может решать проблемы прямым методом, простым методом, в то время как эти ученые бездельничают и беспомощно рисуют каракули.

Он говорил громко, почти истерично, и адъютант уловил облегчение в его голосе.

— Они бегут, — крикнул генерал, широко улыбаясь. — Бегут, клянусь Богом! А теперь, давай, Альбертс, отправимся с несколькими зенитными батареями в пустыню и уничтожим остальные тарелки в этом районе. Подождите, скоро президент услышит об этом!

Они были в пустыне, шесть отдельных батарей зениток пялились в небо, обстреливая ракетами тарелки. Они были поглощены своим делом, уверенные, что находящиеся на других кораблях (и почему у адъютанта все время возникало ощущение, что на других кораблях никого нет?) тоже подожмут хвост и исчезнут так же быстро, как это сделала та тарелка час с четвертью назад.

Они только что угодили пятью ракетами в белоснежное блюдце с фиолетовыми отметинами, как «бедный родственник» появился снова.

Щелчок!

Он вернулся, этот волосатый инопланетянин в грязной, заляпанной пятнами тоге. Тарелка снова оказалась на том же месте, которое покинула, почти прямо над батареями генерала.

Поднялась колонна, и генерал ошеломленно наблюдал, как металлическая крышка соскользнула с колонны, и инопланетянин вышел наружу.

Он стоял на крыше своего корабля, и они увидели, что рана в корпусе заделана. Она была заделана каким-то черным липким веществом, которое прилипало к когтистым лапам инопланетянина, когда он шел по поверхности тарелки. В руках он держал толстый предмет, похожий на автомат, прижимая его к массивной груди.

Затем он прокричал что-то голосом, похожим на раскаты грома, на своем гортанном языке. Затем, перейдя на ломанный английский, снова закричал.

Генерал напряг слух. У него не хватало мозгов понять смысл услышанного, но адъютант понял, и с ужасом, прыгнул в сторону от зенитки, перекатился через голову и бросился бежать в пустыню.

Генерал колебался лишь мгновение, прежде чем последовать за ним, но это промедление оказалось для него фатальным.

Пришелец направил предмет, похожий на автомат, на батарею, раздался взрыв, и куски металла с визгом взмыли в небо. Тела людей разлетелись во все стороны, на месте батареи образовался тридцатифутовый кратер.

Генерал почувствовал, как его подняли, ударили и бросили. Он упал на землю и закричал — боль в левом боку была невыносимой, его рука отлетела в сторону на расстояние футов в пять. Он кричал не переставая. Через мгновение Альбертс оказался рядом с ним, оттаскивая его подальше от воронки.

Инопланетянин стоял, широко расставив ноги, на вершине своей машины и стрелял, стрелял, поливая Землю голубым огнем, затем шагнул в колонну, которая снова опустилась в корабль. Через несколько секунд корабль дернулся! исчез и материализовался в небе в десяти милях, над авиабазой.

Раздались новые взрывы. Небо стало бледно-голубым от его стрельбы на целых полчаса.

Затем тарелка дернулась! и исчезла. Несколько мгновений спустя голубоватое свечение — еще более слабое, но все время усиливающееся — стало видно в двадцати милях дальше, там стал страдать Лас-Вегас.

Щелчок! Щелчок! Щелчок! — Тут материализовалась еще дюжина тарелок, подобных этому «бедному родственнику», таких же обшарпанных, они на мгновение замерли, словно пытаясь сориентироваться, а затем щелкнули! прочь.

В течение следующих часов небо было затянуто бледной синевой, и было легко заметить, что чистка систематически перемещается по планете. Инопланетяне работали не покладая рук.

Голова генерала покоилась на коленях его адъютанта. Он умирал, надежды не было никакой. Весь его левый бок был обожжен и разорван. Он лежал, глядя в лицо некогда щеголеватому адъютанту, и его глаза едва могли сфокусироваться. Язык вывалился у него изо рта. Затем он произнес несколько слов. Запинаясь:

— Я… не смог расслышать… что он с-сказал, Альбертс. Ч-что… он… сказал?

Глаза генерала закрылись, но грудь все еще вздымалась. Адъютант почувствовал, что вся ненависть, которую он питал к этому человеку, улетучилась. Хотя этот хвастливый дурак стал причиной гибели целого мира, он все равно умирал, и не было смысла позволять ему нести эту вину на себе.

— Ничего, генерал. Совсем ничего. Вы сделали все, что могли, сэр.

Затем он понял, что последнее «сэр» было произнесено напрасно. Генерал был мертв.

— Вы сделали все, что могли, сэр, — обратился адъютант к ночи. — Но ваша ошибка коснулась всех нас. Все, что сказал пришелец, это то, что на этой стоянке такси завелись вредители, и он является одним из тех, кто собирается очистить от них стоянку, даже если ему придется работать сверхурочно в течение столетия.

Слова растаяли в ночи, и в ней осталась только синяя бледность. Растущая, сверкающая. Неужели она не угаснет никогда? Неужели никогда?