Наш эксперимент

2. Рисовальщик и аниматор

Мучаясь и не находя ответов на свои вопросы, я направился к Егору. Бабушка и Егор опять пригласили меня к столу на чашку чая. Мы говорили о всякой ерунде, наконец, я, собравшись с духом, коснулся темы, которая занимала меня весь этот день. Я спросил бабушку, можно ли оживить человека, которого придумал сам.

Бабушка посмотрела на меня своим проницательным взглядом и спросила строго:

– Кого ты собираешься оживить?

– Ну, – замялся я, – просто абстрактную идею, созданный в моём воображении образ.

– Такие случаи были в истории, – сказала она, – древнегреческий скульптор Пигмалион так создал из слоновой кости Галатею, и влюбился в неё. Он обратился с мольбой к Афродите, и та вдохнула жизнь в статую.

– Но может ли это произойти на самом деле? – спросил я, чувствуя, что у меня в горле перехватывает дыхание.

– В этом мире всё может произойти, – спокойно ответила старуха, верящая в разные чудеса.

– Если использовать торсионное поле, то можно что хочешь превратить во что угодно, – опять попытался оседлать своего конька Егор.

Но я ему не дал развить свою мысль вопросом, обращённым к его бабушке:

– А были другие случаи, когда оживляли человека или создавали искусственных людей? Я не имею в виду фантастику о Франкенштейне.

– Сколько угодно, – ответила старуха. – Известны случаи создания искусственных рабов у евреев. С помощью своего изотерического учения каббала они оживляли мифическими средствами глиняных истуканов. Но в этой практике таится определённая опасность. Бог сотворил Адама тоже из глины, вдохнув в него жизнь. Но это был сам Господь, а разве человек может сравниться с самим господом Богом. Человеческие искусственные произведения всегда получаются неполноценными. Только то, что он рождает естественным путём, совершенно, потому что не противоречит воле Господа. Скоро люди научаться производить совершенных роботов, но им всё равно будет очень далеко до человека, потому что жизнь человека всегда одухотворена, а машины работают бездушно.

– Но при помощи торсионных полей в эти произведения всё же можно будет вдохнуть душу, – возразил ей внук.

– Не знаю, – сказала она, – я не сильна в физике. Но думаю, что все эти эксперименты не безопасны для нашего мира. Я думаю, что мы не всегда должны вмешиваться в то, что уже создано в этом мире и принадлежит не нам. На всё есть божий промысел.

– Скажите, – спросил я её, – а как конкретно древние люди вдыхали жизнь в неодушевлённые вещи и субстанции?

– При помощи слова, – ответила бабушка.

– Я же говорил, – сказал Егор, – что слово обладает большой торсионной силой. Говоря слово, мы создаём колебание звука и соответствующее торсионное поле. Если мы вкладываем в это торсионное поле определённый смысл, то оно становится уже не просто звуком, а очень сложным спином, который напоминает семя, матрицу того образа, несущего в себе живую жизненную энергию.

– Разве это так? – воскликнул я, глядя с недоверием на бабушку.

– Не знаю, – сказала она, – возможно, что так оно и есть. Человек при помощи своего слова управляет миром. Ведь и Господь при помощи слова создал мир. Об этом говорится в Библии. Там сказано: «Вначале было слово».

– Я же сказал! – воскликнул Егор. – Почему ты мне не веришь? Не считаешь меня авторитетом?!

– Но как же так? – развёл я руками. – Это получается какая-то фантастика. Сказал слово, и получилась вещь. В это очень трудно поверить.

– И тем не менее это так, – сказала бабушка, – по преданию древнегреческий бог Птах именно так создавал вещи на земле. Он задумывал их в своём воображении, и они возникали в реальности.

– А люди?! – вскричал Егор. – Разве они не задумывают вначале самолёты, танки, дороги, мосты, города? Ведь как они задумывают, так всё и происходит.

– Но это другое дело, – сказал я ему, – после этого они строят всё своими руками. Но как из неживой природы создать живую?

– Люди со своей наукой, тащащиеся черепашьим шагом, скоро додумаются и до этого, – горячо заявил Егор, – нам же некогда их ждать. Мы можем их не дождаться до конца своей жизни. Нам надо спешить.

– Куда спешить? – спросила бабушка, подозрительно посмотрев на нас.

– Спешить думать, – тут же поправился Егор, – чтобы не тащиться в ногу со временем, а уйти вперёд.

Бабушку, как видно, удовлетворил этот ответ. Она не стала уточнять, куда мы с Егором собирались спешить. Она сказала только:

– Оживить можно всё. Потому что всё в природе живое. Всё обладает своей скрытой энергией. Потому что все мы состоим из одного и того же материала. Даже камень и тот одушевлён. Он имеет положительную или отрицательную энергии. Но он находится в спячке, в полном покое. Но если ему нужно будет куда-то переместиться, то ему не обязательно иметь ноги, он просто способен сорваться с места и лететь туда, куда ему понадобиться.

– Например, в голову врага, – уточнил Егор и рассмеялся.

– Может и так, – согласилась бабушка. – Ведь, что такое эмоции?

– Это тоже торсионные поля, – перебив её, заявил Егор.

– Эмоции охватывают не только человека, но и всё его окружение. Человек хватает камень, который тоже проникается его эмоцией. И насколько сильны будут эти эмоции и желание человека поразить цель, настолько точно этот камень попадёт врагу в голову.

Это было для меня весьма ценное замечание. Я сразу же подумал о своём броске мяча в кольцо.

– Всё оживает под воздействием этих эмоций, – продолжала говорить бабушка, – человек может во время засухи вызвать дождь, если он очень этого захочет.

– И даже влюбить в себя другого человека, если даже тот совсем его не любит? – спросил я, не в силах сдержаться.

– И такое ему под силу, – согласилась бабушка.

– И оживить своих родителей? – спросил её Егор.

– Не знаю, но лучше будет оставить мёртвых в покое, – сказала бабушка и задумалась.

Все замолчали. И я почувствовал некую неловкость между нами, повисшую в воздухе. Чтобы не зацикливаться на ней, я спросил бабушку о том, как евреи оживляли своих рабов-гигантов. Однако мой вопрос не услышали ни бабушка, ни Егор. Они молчали.

– Почему? – спросил её Егор. – Почему я должен оставить мать и отца в покое.

– Потому что они очень далеко отсюда. Они попали в другой мир, и сами не могут вернуться к нам. Они будут нас ждать. И если мы будем их просить вернуться к нам, то им от этого будет только плохо. Они любят тебя, переживают о тебе. Нам нужно, наоборот, молиться за упокой их душ, говорить им, что у нас всё благополучно, чтобы они не переживали за нас и спокойно ждали с нами встречи.

Егор насупился и сказал:

– Это ты говоришь так от своего бессилия. Ты их не можешь вернуть. Зато я смогу сделать это.

Не говоря больше ни слова, он встал из-за стола и ушёл в свою комнату. Я хотел за ним проследовать, но бабушка удержала меня, сказав:

– Оставь его одного. Пусть немного поплачет, ему станет легче.

Она налила мне ещё одну чашку чая. Я думал, что она забыла мой вопрос, но она сказала мне следующее:

– Древние египтяне знали секрет оживления человека, ведь не даром они строили свои пирамиды. Они обладали очень высокой наукой и секретами превращения неживого в живое. Они оживляли мёртвых, могли заменить одни их органы на другие. К этому мы сейчас только подходим. А в те времена наука была более развита, чем у нас. Евреи, находившиеся у них в плену, проникли в эти секреты и, уйдя в свою землю обетованную, пользовались ими. Иисус Христос мог оживлять людей, об этом говориться в посланиях апостолов.

– Я слышал, что и у вас есть такая сила! – воскликнул я возбуждённо. – Почему же вы не смогли оживить родителей Егора?

Старуха посмотрела на меня печальными глазами, немного помолчала и сказала:

– Я пыталась это сделать. Но мне не хватило сил. Я стала слишком стара.

– Но ведь шаманы оживляют людей, – сказал я.

– Всё зависит от силы духа. Если у человека сильный дух, то можно совершать такие чудеса, которые и не снились людям. Жаль, что мой внук полагается только на технику. При помощи одной техники ничего нельзя сделать. Я знаю, что он хочет вернуть родителей при помощи техники, но это абсурдная идея. Можно оживить любой комок грязи, но какая душа в него войдёт, нам не ведомо. Лучше всего не трогать тот мир.

– Почему? – удивился я. – Ведь вы говорили, что евреи создавали искусственно людей.

– Я не сказала людей. Они создавали рабов – големов, исполинских гигантов, которые могли на них работать по субботам, когда сами они по закону не должны были прикасаться ни к какой работе.

– Как же они их делали? – удивился я.

– Очень просто, – отвечала она, – лепили из красной глины человеческую фигуру, имитируя действия Бога, и оживляли её либо именем Всевышнего, либо словом «жизнь», написанным на её лбу. Фигура эта должна была иметь рост десятилетнего ребёнка. Но это создание не было человеком, потому что не имело души и не говорило. Оно быстро росло и достигало исполинского роста и неимоверной силы. Оно послушно выполняло любую работу. Но со временем человек терял контроль над этим существом, и оно его уничтожало.

– Неужели это происходило на самом деле? – не поверил я.

– Об этом говорят многие исторические источники, – сказала старуха. – Кроме того, написано много художественной литературы о големах такими писателями как Гофман, Мейринк, Чапек.

Я посидел ещё некоторое время со старухой на кухне, а затем отправился в комнату Егора.

Егор совсем не плакал, он сидел за толстой тетрадью и что-то в неё записывал.

– Хочешь, – сказал он мне, – я тебе покажу наше изобретение?

Я кинул головой.

– Тогда полезли на чердак.

Мы вышли на лестничную площадку и по железной лестнице поднялись на чердак. Там было уже темно, потому что на город спускались вечерние сумерки. Егор осветил фонариком закуток, и я увидел в нём готовую летающую тарелку. Она была небольшая, но самая настоящая. В ней невозможно было поместиться, но при желании туда втиснулись бы кот или собака.

– Ты , что же, хочешь на ней полететь? – спросил я его.

– Это не для этого, – ответил он мне, – с её помощь мы создадим над городом торсионные поля и сделаем червячные коридоры для перехода в другие измерения.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил я его.

– А то, что мы начнём делать чудеса, – ответил он, – правда, я ещё не знаю, какие. Но там нас ждёт очень много интересного.

– Где там? – уточнил я.

– По ту сторону нашей реальности.

– Ты хочешь сказать, что мы попадём в другую реальность?

– Можешь это называть, как хочешь.

– Но как мы вернёмся обратно?

– Если нам там понравится, то зачем возвращаться обратно.

– Это меня не устраивает, – твёрдо завил я. – Я не хочу никуда исчезать, ни от моих родителей, ни из школы, ни от компьютера, ни…

Я здесь осёкся и чуть не назвал имени Кати.

– Да, ладно, – рассмеялся Егор, – я пошутил. Я сам не собираюсь там нигде оставаться. Мы обязательно вернёмся. Впрочем, мы с тобой никуда и не денемся. Я так думаю. Мы останемся тут же, просто другой мир сам придёт нам на встречу.

– Как это? – не понял я.

– Всё, что мы с тобой задумаем, мы можем реализовать в своей жизни, здесь, прямо в наше время. И никуда не нужно будет путешествовать. Мир сказочный соединится с нашим реальным миром.

– Как же это ты сделаешь? – удивился я.

– Это мы с тобой сделаем, – поправил он, – мы познаем суть времени глубже, отправившись в путешествие во времени.

– Но разве это можно?

– Ещё как можно. Мы же с тобой вечны, как вечно всё в этом мире.

Мне захотелось его спросить: «Будет ли там Катя?» Но я не посмел. Между тем, Егор продолжал:

– Мы с тобой, благодаря этому аппарату, спрессуем время, мы сожмём его спиральную пружину торсионными полями. Нынешний очередной виток времени совместится у нас с прошлым и будущем. Время в нашем городке станет единым и неделимым. Я увижу своих родителей, а ты сможешь сделать так, что твоя девушка тебя полюбит. Больше никто не умрёт в нашем городке. Наоборот, многие люди встанут из могил и вернутся к нам с кладбища. Они оживут и больше никогда не будут мертвецами. И их никогда не нужно будет бояться. Мы сумели с тобой проникнуть в сущность времени, так сейчас это время нам нужно употребить в свою пользу.

– Ты понял, что такое время? – спросил я его с сомнением.

– Никто не знает, что такое время, – ответил он, – и мы с тобой никогда этого не узнаем. Потому что нам только кажется, что мы знаем время, но как только мы начинаем задумываться над ним, то тут же понимаем, что абсолютно ничего о нём ни знаем. Но это не важно.

– А что важно? – спросил я его.

– Важно то, что мы сможем использовать его суть для себя и с его помощью влиять на сущности окружающего нас мира.

– Но как начнёт действовать этот прибор?

– Как только мы его запустим, то он тут же начнёт создавать и накапливать вокруг себя мощное торсионное поле. Он будет собирать из вакуума и накапливать другие торсионные поля. Время вокруг него начнёт сжиматься и прессоваться. Появится невидимое уплотнение времени, где всё начнёт происходить по-своему. Но не бойся, мы будем всё держать под контролем, если нам что-то не понравится в окружающем нас мире, мы тут же его отключим. И всё вернётся на свои места. Уплотнение рассосётся, всё войдёт в своё русло, время потечёт своим обычным чередом.

– И куда же денется это уплотнение? – спросил я его.

– Оно растворится в вакууме. Вся энергия утечёт от этого аппарата. Мы окажемся в том времени, с чего всё начали.

– Значит, ты утверждаешь, что всё это безопасно, а вот твоя бабушка придерживается другого мнения.

– Что понимает бабушка?! – воскликнул Егор. – Её взгляды уже устарели. Мы с тобой живём в новом тысячелетии, а её вся жизнь прошла в старом. Перед нами открываются совсем другие возможности, ни то, что были у неё. Мы можем создавать любые условия на нашей планете. Нужно только экспериментировать. Вселенная приблизилась к нам вплотную, только протяни руку и ухватишь любую тайну. Давай, поднимемся на крышу.

Я не возражал. Через слуховое окно мы выбрались на крышу. Была уже ночь и на небе светили яркие звёзды. Шифер за день нагрелся и был ещё тёплым. Мы улеглись на козырьке слухового окна, всматриваясь в глубину Вселенной.

– Вот он, весь мир перед нами, – сказал Егор, – физика – точная наука, и она всё знает, что творится во Вселенной, конечно, с помощью математики. Но у нас с тобой почему-то получается всё наоборот. Это ты, как математик, должен подавать мне идеи и рисовать фантастические проекты, я же должен их только исследовать и проверять их возможность применения. Мне кажется, что у меня подвижнее воображение, чем у тебя.

– Наверное, так оно и есть! – признался я. – Я – плохой математик.

– Не говори ерунды! – заявил Егор. – Ты же хороший компьютерщик, и научил меня многому. Если бы не ты, то вряд бы мне удалось развить так моё воображение и научную интуицию.

– Так и бывает, – ответил я, – когда ученик обгоняет в знаниях и мастерстве своего учителя. Но я этому только рад. Значит, мои старания не пропали даром.

– Это уж точно! – воскликнул Егор. – Ты посеял семена в благодатную почву. Я тебе очень признателен. Ведь вся наука строится на предположениях. В моём компьютере была одна визуальна заставка в системе музыкального произведения. Называлась она «Частица: вращающаяся частица». Очень интересная штучка. Где создаётся квадрат, некая прозрачная плоскость из перемещающихся частиц. Эта плоскость создаётся, разрушается, перемещается, видоизменяется. Всё это находится в постоянном движении, пока играет музыка. Я подолгу смотрел на эту подвижную материю, состоящую из множества частичек света, и понял основную суть нашего мира. Во-первых, что пока течёт время ничто не стоит на месте, во-вторых, все эти частички подвижны и никуда не исчезают. Они находятся в одном и том же месте, только они создают разные формы и конфигурации. Из этих частичек света и состоим мы с тобой, и бабушка, и мои родители. И всё зависит от того, какая играет музыка. Музыка и есть наше время. И мы можем стать с тобой искусными музыкантами, если научимся управлять этим временем.

Над нами сверкали далёкие звёзды. И Егор, показывая на них, сказал мне:

– И эти далёкие светила тоже посылают нам свои сигналы. Главное состоит в том, чтобы мы научились их слушать и понимать. Это как звучание голоса в общем хоре. Очень важно его услышать, потому что он несёт нам тайну, которую никто никогда не знал на земле. И вот, если ты её услышишь, то сможешь сделать для нашего человечества что-то полезное. Эти звёзды, как те частицы на экране компьютера, то распадаются, то вновь собираются в какие-нибудь плоскости, называемые галактиками, и звук от них доносится до нас мгновенно. Это не тот звук, который распространяется в нашей атмосфере, и который можно обогнать на сверхзвуковом истребителе. Звёздный звук – это торсионный звук, который сразу же реализуется в нашем восприятии. Мы можем уже не видеть, где находится, скажем, эта звезда, потому что свет от неё идет долгие световые года, а услышать её своим внутренним восприятием, мы можем мгновенно. Потому что между этой звездой и нами нет ни времени, ни пространства. Любой скрежет Вселенной, любая царапина тут же делает отметину в нашем мозгу, потому что наш мозг напрямую связан с Вселенной. Когда мы стоим или идём, наш мозг физически больше всего приближен к космосу, чем остальное наше тело.

– А когда мы лежим? – спросил я улыбнувшись.

– А когда мы лежим, или, ещё лучше, спим, он вообще погружён в космос.

– Когда мы испытаем твою установку? – спросил я его.

– Можно завтра вечером, – сказал он.

И я вспомнил, что завра днём у нас будет урок физкультуры в зале, и мне придётся опять мучительно демонстрировать перед всеми моими одноклассниками своё несовершенство и физическую слабость.

– Вечером мы с тобой установим его на этом самом месте, прикрутим болтами к козырьку слухового окна, я опущу электропровод в свою комнату, подключу к розетке и мы начнём вхождение в новый мир.

Мы ещё некоторое время поговорили о всякой всячине, и отправились по домам спать.

Урок физкультуры у нас проходил в спортзале, как обычно. Все мы сделали несколько физических упражнений. Затем учитель предложил нам разбиться на две команды и сыграть баскетбольный матч. Я уже хотел сесть на скамейку, как я это делал всегда во время таких игр, но учитель приказал мне занять место в поле. Ребята взяли меня с большим неудовольствием. Катя играла за соперничающую команду. Она, как самый сильный игрок, всегда была в нападении. Раздался свисток судьи, и мяч был брошен в игру. Катя его тут же ловко поймала, обвила всех и забросила в нашу корзину. Счёт был открыт. Как и в школе, она смотрела на меня как на пустое место. Дважды она проскакивала между меня, и я ничего не смог сделать, чтобы её остановить. На третий раз, проходя мимо меня, она ловко задела меня корпусом, и я растянулся на полу под взрыв общего смеха. Это меня обидело. Я встал, и некоторое время стоял как истукан. Игроки нашей команды проигрывали, и у всех от этого портилось настроение. Катина команда оказалась очень сильной.

– Ну что ты стоишь, – крикнул мне кто-то со стороны из нашей команды, – двигайся живей, закрывай проход.

Я попробовал бежать, но все мои движения были столь неуклюжими, что я уже собрался плюнуть на всю, уйти в раздевалку и больше никому не показываться на глаза. Но вдруг, каким-то чудом, мяч оказался у меня в руках. Я стоял посреди поля, рядом со мной почти никого не было.

– Ну что ты держишь этот мяч, – заорали все наши, – передай его кому-нибудь.

– Что стоишь, как остолоп?! – крикнул мне капитан команды.

Эта реплика меня разозлила. Услышав её, я не захотел никому отдавать этот мяч. Я бросил его в сторону Катиной корзины. И, о, чудо! Мяч оказался в корзине. Как это получилось, я не мог этого объяснить. Но я забил свой первый гол. Я сам поверить в это не мог. Все, видя такое, только ахнули. Я опять увидел удивлённые Катины глаза. Никто мне ничего не сказал, ни поздравил, ни похвалил. Все приняли это как случайное попадание. И тут я вспомнил слова бабушки, когда она рассуждала об одухотворённости камня, когда тот летит в голову врага, с комментариями Егора про торсионное поле вращающегося предмета. И я вдруг понял, что если очень захотеть, то можно легко попасть в цель. Главное в этом деле – очень захотеть, чтобы это желание передалось мячу. А я очень хотел обратить на себя Катино внимание.

Второй мяч я забросил также издалека почти в бессознательном состоянии. Я даже не мог объяснить причину этих попаданий. Я бросаю мяч, он сам летит и укладывается в корзину. Некоторые из моих товарищей посмотрели на меня с уважением. На этот раз я даже услышал реплику: «Молодец»! В Катином взгляде уже не было удивления, а только интерес ко мне. Третий мяч был кинут мной аж со штрафной площадки нашей половины поля. Сделав невероятную траекторию, он опять угодил в корзину. На этот раз все захлопали в ладоши. Такого ещё никто не делал в истории нашей школы. Все приняли меня как полноценного игрока, я проигрывал в движении, но выигрывал в точности броска с дальнего расстояния, и ещё не известно, чьё мастерство было ценнее для игроков. На этот раз меня стало уже опекать несколько игроков из Катиной команды. Я часто ловил на себе её настороженный взгляд. Я почувствовал, что стал её достойным соперником.

Так как я начал отвлекать на себя определённые силы команды, то наши игроки всё чаще стали проходить к кольцу на других участках и забрасывать голы. Но как только меня оставляли без внимания, и в мои руки попадал мяч, он тут же оказывался в корзине. Так я сделал и четвёртый, и пятый и шестой бросок. Счёт не только выровнялся, но мы даже повели в игре. Наши соперники тоже напрягали свои силы. Игра стала очень интересной, я слышал уже Катины недовольнее возгласы, обращённые к своим игрокам, допускавшим ошибки. Катя уже смотрела на меня как на равного ей в игре. Это придавало мне силы и ещё больше виртуозности в забрасывании мячей. Матч закончился в нашу пользу. Мы выиграли. Я стал настоящим победителем. Я это чувствовал и был на седьмом месте от счастья.

Когда мы выходили из раздевалки, Катя, проходя мимо меня, заметила:

– А ты неплохо играешь. Что-то раньше за тобой я этого таланта не замечала.

– Ты многих моих талантов не замечаешь, – сказал я спокойно.

– Где ты научился так закидывать мяч?

– Тренируюсь, – ответил я.

– Если хочешь, – заметила она, – то я могу поговорить с капитаном нашей школьной сборной команды, он возьмёт тебя игроком.

– Посмотрим, – сказал я с достоинством победителя, – сейчас у меня мало времени для игр.

Раньше от одного такого предложения бы я радовался до одури, но сейчас я опять боялся потерять перед ней своё лицо. Я знал, насколько хрупко то положение, которое занимаешь возле неё. Поэтому я был предельно осторожен. И, кажется, поступил правильно. Мой ответ ещё больше привлёк ко мне её внимание.

– Чем же ты занят? – спросила она с интересом.

– Это тайна, – ответил я.

– Не хочешь говорить, не надо, – сказала она холодно и, гордо посмотрев на меня, удалилась.

Многие одноклассники хлопали меня по плечу и поздравляли со спортивным успехом. Они говорили, что я классно играю в баскетбол, и так долго скрывал от всех свой талант. С этого дня за мной закрепилась прочная слава в школе как за самым метким игроком, забрасывающим мячи в корзину. За один день я добился того, что Катя ни только обратила на меня внимание, и я для неё перестал быть пустым местом, но и завоевал её уважение. Правда, это уважение было ещё далёким от каких-то симпатий с её стороны, но я мог почувствовать себя рядом с ней уже не человеком второго сорта, как это было раньше.

Домой из школы я летел на крыльях славы. Настроение у меня было приподнятое. Я поверил в свои силы. Дома я включил компьютер и стал просматривать фотографии Кати. Мне показалось, что все те выражения её лица я видел сегодня во время игры. Я видел её смеющейся, после удачного броска в корзину. Видел удивлённое лицо, когда мне удалось забросить мяч. Видел доброжелательное лицо, когда она предложила стать членом сборной команды. Видел надменную гримасу, когда заявил ей, что у меня есть тайна. Насчёт тайны я сказал ей, не подумав, и вероятно зря это сделал. Потому что женщину ничто так не оскорбляет, как недоверие, но, с другой стороны, у нас с ней не было дружеских отношений, чтобы делиться с ней тайнами. Может быть, такое заявление ещё больше пробудет её интерес ко мне.

Так я думал, глядя на её фотографии в компьютере. Затем я переключился на картинку моего карманного города, в небе которого по-прежнему плавали два дракона и полдюжины ангелов. На этот раз я потерял к ним всякий интерес, потому что реальные фотографии Кати и отношения с ней занимали меня намного больше разных там фантазий, которые приходили ко мне в голову до этого. Я уже собирался всё спустить в корзину, но почему-то этого не сделал, о чём в будущем очень сожалел и раскаивался.

Ближе к вечеру, сделав уроки, я отправился к Егору. До этого времени, я всегда прохладно относился к приготовлениям уроков, но в тот день, когда я стал чемпионом бросков мячей в корзину, мне захотелось также стать отличником учёбы, как Катя, чтобы полностью сравняться с ней.

– Привет, – встретил меня возгласом Егор в прихожей, – ну что, есть у тебя время? Ставим сегодня наше оборудование на крыше?

Я радостно сказал ему:

– Ставим. Сегодняшний день для меня особенный. Ты слышал, что я сегодня стал чемпионом по броскам мячей в корзину.

– Нет, – ответил он, – после четвёртого урока нас отпустили домой. Заболела учительница географии. И, придя домой, впервые испытал нашу машину от переносного электрошнура, чтобы узнать с каким шумом она работает. Оказывается, она работает почти неслышно, так, слышен, правда, небольшой шум, как от настольного вентилятора. Но это не страшно. Никто не заподозрит, что у нас на крыше работает эта машина.

– А в какое время ты её включал? – подозрительно спросил я его.

Он назвал мне время, и оно удивительным образом совпало с нашим баскетбольным матчем в спортзале. Настроение у меня тут же понизилось. Я– то думал, что забрасывал эти мячи свои умением, а, оказывается, в то время действовало торсионное поле Егоровой машины, которое и помогло мне стать победителем. Я об этом предпочёл не говорить Егору.

Мы с ним поднялись на чердак и осторожно подняли летающую тарелку. Вся она весила килограммов пятьдесят. Было тяжеловато, конечно, но нести её пришлось недалеко. Подняв на уровень слухового окна, один край мы положили на крышу, другой край держал я, а Егор, добежав до соседнего слухового окна, выбрался на крышу и шумно протопал к месту нашей выгрузки. Мы ели-ели пропихнули нашу тарелку через слуховое окно. Я тоже вылез на крышу и помог Егору установить ей на горизонтальном козырьке слухового окна, туда, где мы ещё вчера вечером лежали, глядя на звёзды. Предусмотрительный Егор уже заранее днём приготовил все крепёжные устройства, просверлил на козырьке отверстии. Нам оставалось только установить правильно летающую тарелку и закрепить её болтами на стеллаже. Затем Егор приладил к ней странную антенну, похожую на воронку с расходящимися снизу и сверху железными горловинными кольцами. Затем он подсоединил к аппарату электрическую переноску и опустил один её конец себе на балкон. Всё это сооружение походила на своеобразную параболическую антенну, и отличалось от других антенн на крыше только своей формой. Мы отошли на несколько метров от антенны и любовались своей работой.

– Знаешь, – вдруг сказал он мне, – нам нужно установить круглосуточное наблюдение за этим объектом.

И он кивнул головой в сторону нашей летающей тарелки.

– Нам нужно постоянно знать, что происходит вокруг неё. Я из нашей общей суммы денег купил две миниатюрные видеокамеры и моток шнура. Хочу их приладить к корпусу нашего аппарата и направить в разные стороны света и присоединить к нашим компьютерам. Можно было, конечно, купить одну вращающуюся камеру, но она очень дорогая, к тому же поле обзора у неё меньше. Когда она будет смотреть в одну сторону, то что-то произойдёт в другой стороне, и она это не зафиксирует. А так мы будем видеть всё вокруг неё на триста шестьдесят градусов постоянно, днём и ночью. На экранах у нас будут две картинки. Северная и южная стороны. За северной стороной буду наблюдать я, потому что там находится кладбище, где лежат мои родители, а за южной стороной посмотришь ты. Туда попадает наш авиационный завод. Ты – не против такого предложения?

Я пожал плечами и сказал, что я согласен. Егор тут же сбегал к себе домой принёс коробку с двумя маленькими видеокамерами и большой моток шнура. Он установил камеры на корпусе тарелки и присоединил к ним два шнура. Одни из них короткий, который спустил к себе на балкон вместе с переносным электропроводом, а другой протянул по крыше к месту моего подъезда. Отмерив нужную длину, он обрезал шнур и сбросил один конец с крыши, а середину шнура закрепил на крыше.

– Вот – сказал он, – сейчас конец шнура болтается напротив твоего окна. Иди домой, поймай его, и подсоедини к своему компьютеру. Все будут думать, что это простая антенна. Никому ничего не бросится в глаза.

Я спустился к себе в комнату и сделал всё, что он велел. Затем поднялся опять на крышу.

– Всё, – сказал Егор, – наш агрегат к пуску готов. Поехали?!

– Поехали, – ответил я ему, как когда-то давно восклицал космонавт Гагарин, отправляясь в своё путешествие в космос.

Егор включил рубильник, и наш аппарат заработал. Его, и в самом деле, почти не было слышно.

– Ну, как? – похвастался Егор. – Никакого шума. Если бы ты знал, сколько мне стоило трудов сделать так, чтобы диски вращались бесшумно.

– Ценю твоё усердия, – похвалил его, пожав ему руку.

Мы присели на корточки и стали прислушиваться к голосам с улицы и шуму нашего вентилятора. Пока мы возились с установкой нашей машины, наступил вечер. На западе солнце опускалось за горизонт. Мы ещё некоторое время посидели у работающей летающей тарелки, но ничего не происходило.

– Будем надеяться, что всё у нас получится, – сказал он, стараясь казаться оптимистично настроенным.

Но я заметил, что Егор был обеспокоен, вероятно, оттого что ничего вокруг нас не происходило.

– Пойдём по дома, – предложил он, – посмотрим на наших камерах, что происходит. Может быть, что-то появится.

Мы крепко пожали друг другу руки, поздравили с началом эксперимента и отправились по домам.

Родители были недовольны тем, что я опоздал к ужину. Наскоро попив чаю, я ушёл в свою комнату и припал к компьютеру. Первым делом, я проверил камеру, установленную на нашем аппарате. Она работала, показывая две картинки, состоящие из разных частей неба. Южная его часть была освещена заревом электрических огней прожекторов завода и фонарями нашего городка, северная часть была тёмной, и на ней можно было видеть точечные огоньки звёзд на небе. Пользуясь компьютерной подстройкой, можно было фокусировать тот или иной объект на картинке, увеличивать или уменьшать его. Некоторое время я сидел, занимаясь тем, что перенастраивал фокус с одного ночного объекта наблюдения на другой. Но всё было спокойно, ничего нигде не происходило.

Я переключился на фотографии Кати, затем перешёл на снимки моего карманного городка с летающими небесными сущностями, снятого из космоса приборами НАСА. Сейчас, в ночное время, наш городок выглядел совсем по-другому, чем днём. Уличные фонари и подсветка на домах делали его более загадочным и похожим на сказочную крепость, притаившуюся в темноте. Правильные линии бегущих огней, вычерчивали в темноте странные светящиеся контуры квадратов, окружностей, ромбов и параллелепипедов. Наехав из космоса объективом на наш дом, я рассмотрел на козырьке слухового окна наш аппарат. С высоты он казался совсем маленьким, сверкая своей круглой белой поверхностью. Я подключил камеру и вывел на экран вторую картинку с небом, откуда я разглядывал наш дом. Одновременно на экране космос смотрел на землю, а земля – на небо. Получалось, как в косоглазии, одни глаз смотрел на другой, и их траектории из разных мест сходились где-то в одной точке. Но со спутника можно было рассмотреть нашу летающую тарелку, а вот с тарелки спутник не был виден. Это походило на то, как если бы Бог нас видел, а мы его – нет. По ночному небу летали чуть видимые драконы и ангелы.

Поседев ещё немного за компьютером, я улёгся в постель и забылся глубоким сном. Мне снилось, что я опять фотографирую Катю. Она смеётся надо мной, но потом почему-то пугается и бежит от меня прочь. Я пытаюсь догнать её, но чем быстрее я бегу за ней, тем дальше она убегает. Я никак не могу её догнать. Вдруг у меня в руках оказывается баскетбольный мяч. Я бросаю его по кольцу, но мяч промазывает и попадает в голову Кати, сбивая её с ног. Я подбегаю к ней и вижу в её глазах страх. Я нагибаюсь, хочу ей помочь подняться, но она отталкивает мою руку, и куда-то проваливается. Меня же несёт в небо. Я поднимаюсь выше облаков и парю в воздухе подобно птице. Подо мной лежит наш городок в руинах как после бомбёжки. Я вижу на востоке два звена летящих «zero», управляемых камикадзе. Японские лётчики летят к нашему городку. На бортах их самолётов нарисованы красные круги, похожие на восходящие солнца.

Я вижу за силуэтами самолётов красный диск встающего из-за горизонта солнца. Его кровавый свет окрашивает в красный цвет мой городок. Я, подобно журавлю, кричу жителям, пытаясь их предупредить об опасности. Там где-то должна быть Катя. И ей грозит опасность. Я кричу, что есть силы, но звуки, вырывающиеся из моего горла похожи на журавлиный клёкот. Меня никто не слышит. Некоторые люди смотрят на меня снизу, улыбаются и машут мне руками. И вдруг я вижу, как с аэродрома авиазавода поднимается английский истребитель и устремляется на перехват японских самолётов. Истребитель пролетает мимо меня, в кабине промелькнуло лицо Егора. «Но он совсем не умеет драться в воздушном бою! – восклицаю я. – Его же собьют в первые минуты». Я хочу ему что-то крикнуть, но он пролетает мимо, не обращая на меня никакого внимания. Японские самолеты уже подлетают к нашему городку, и вдруг я вижу, как они меняют курс и устремляются на север в район кладбища. Я лечу вслед за ними и с ужасом замечаю, что между кладбищем и садоводством возникло широкое озеро, похожее на море. И на его плещущихся волнах качается американский авианосец. Японские самолёты, как в компьютерной игре, атакуют авианосец. И истребитель Егора врезается в их строй. Рядом с его самолётом мелькают трассирующие пули. Его вот-вот собьют. Но что я вижу? Откуда-то появляются два дракона с лицами его родителей. Это те самые драконы, которых я создал в своём компьютере. Они стремительно проносятся перед японскими самолётами и сбивают их с курса, не дают точно прицелиться. Один из драконов с лицом мамы открывает кабину самолёты и выхватывает оттуда своего сына. Дракон-папа вытворяет перед японцами такие фигуры высшего пилотажа, что они оставляют горящий внизу авианосец и устремляются за ним. Папа улетает зигзагами на восток, уводя за собой оба звена Zero. Мама с сыном летят прямо к центральному скверу городка и отпускает на балкон своего дома уснувшего сына. Как видно, во время ночного боя Егор так умаялся, что уснул на лету в объятиях своей матери. Я зависаю над нашим домом и вдруг вижу, что у меня нет никаких крыльев, чтобы держаться в воздухе. От ужаса я прихожу в себя и чувствую, что падаю вниз, да так что замирает сердце. Я лечу со скоростью многотонной бомбы, пробиваю два верхних этажа нашего дома и оказываюсь в постели своей комнаты. Из-за оконных штор пробивается утренний свет.