Наш Современник, 2001 № 05

А.Воронцов • Пыль и камень (Наш современник N5 2001)

Андрей ВОРОНЦОВ

ПЫЛЬ И КАМЕНЬ

Тайна горы Арарат

Современные люди, несмотря на их позитивизм, испытывают такую же потребность в чудесах, как и наши далекие предки. Ушедший XX век породил одну красивую легенду, а может быть, и чудесную быль.

Сухим и жарким днем августа 1916 года военный летчик Владимир Росковицкий совершал облет северо-западного склона горы Арарат. На высоте 14000 футов с ним и его напарником произошло нечто, очень напоминающее поначалу мистический эпизод из рассказа Хемингуэя "Снега Килиманджаро". "Я посмотрел вправо, на прекрасный снежный пик, который был теперь лишь немного выше нас, и почему-то (не могу объяснить почему) повернул и повел самолет прямо к нему. Напарник вопросительно взглянул на меня, но было слишком шумно, чтобы задавать вопросы. Да и вообще при скорости сто миль в час двадцать миль мало что значат.

...Пара кругов вокруг снежного купола, длинный плавный спуск к южному склону,- и мы внезапно увидели озеро, подобное маленькому драгоценному камню, изумрудного цвета, но еще покрытое льдом с теневой стороны.

Мы сделали еще круг и вернулись еще раз взглянуть на него. Внезапно мой напарник что-то закричал, возбужденно показывая туда, где озеро переливалось через край".

Дальнейшие события развивались вовсе не так трагично, как в "Снегах Килиманджаро". "Я взглянул и чуть не упал в обморок. Подводная лодка? Нет, мы видели короткие толстые мачты, но верхняя часть была округлена, и только плоский выступ в пять дюймов высотой проходил вдоль корпуса. Странная конструкция! Как будто проектировщик ожидал, что через верхнюю палубу будут почти все время перекатываться волны, и сделал свое судно так, чтобы оно бултыхалось в море, как бревно, а короткие мачты с парусами лишь помогали держать его против волны.

...Когда мы приблизились, нас удивили размеры судна: длиной оно было с городской квартал, и его можно было, пожалуй, сравнить с современными боевыми кораблями. Оно лежало на берегу озера, а его кормовая часть (примерно на четверть общей длины) уходила в воду, причем самый край на три четверти в нее погружен. Судно было частично разобрано спереди (и с кормы) и имело огромный дверной проем - около двадцати квадратных футов, - но дверь отсутствовала. Проем казался непропорциональным - ведь даже сейчас корабли редко имеют дверь даже в половину такой.

Осмотрев все, что можно было увидеть с воздуха, мы побили все рекорды скорости, возвращаясь на аэродром".

Так писал русский эмигрант Владимир Росковицкий в статье, опубликованной английским журналом "New Eden" в 1939 году. Далее он рассказывал, что в ответ на сообщение об их находке они услышали смех однополчан - "громкий и продолжительный". Только командир авиагруппы не смеялся и предложил слетать к загадочному объекту еще раз вместе. По возвращении он сказал: "Это странное судно - Ноев ковчег. Он находится там около пяти тысяч лет. Девять или десять месяцев в году он вморожен в лед и не может истлеть, поскольку как бы находится в холодильнике все это время. Вы совершили самое изумительное открытие века!"

После этого, по словам Росковицкого, командир послал рапорт о находке в Петроград. Прочитав его, государь отправил к Арарату два отряда солдат с приказом взойти на гору к месту обнаружения ковчега. Сто человек, преодолевая глубокие ущелья, взбирались по одному склону, пятьдесят - по другому. Через полтора месяца большой отряд вышел к ковчегу, а малый - мог наблюдать его.

"Были выполнены подробные измерения, чертежи, а также множество фотографий. Оказалось, что внутри ковчега - сотни маленьких помещений и несколько очень больших, с высокими потолками.

...Все было густо расписано похожими на воск красками (наподобие шеллака), уровень мастерства свидетельствовал о высокой цивилизации. Использовалась древесина олеандра (в Библии говорится о дереве гофер. - А.В.), который принадлежит к семейству кипарисов и не гниет,- это объясняет (наряду с тем, что она была выкрашена и большую часть времени заморожена) ее прекрасную сохранность.

...Через несколько дней после того, как экспедиция отправила отчет царю, правительство было свергнуто, и восторжествовал большевизм. Так что эти материалы никогда не были опубликованы - а может быть, были и уничтожены..."

В 1994 году одна женщина прислала в журнал "Наука и религия" письмо, в котором утверждала, что ее дед или прадед был участником экспедиции на Арарат, видел своими глазами все, что описывал Росковицкий, и даже привез домой, в Россию, куски олеандрового дерева, восковые краски и обнаруженные в ковчеге семена, будто бы даже вырастил из них что-то - не помню точно, что.

Года три назад по телевизору демонстрировали космическую съемку феномена - но этот снимок был из разряда тех, о которых говорят: "Что-то, конечно, снято, а что - Бог знает".

Экспедицию, подобную царской, теперь на Арарат не пошлешь - там натовская Турция. У подножия склона, по которому взбирались русские солдаты, - американская военная база. По другим склонам чуть ли не каждый год поднимаются экспедиции искателей ковчега - но все безрезультатно.

В ясный погожий день, если глядеть на Арарат из ереванского аэропорта Звартноц, он кажется совсем рядом - километрах в десяти-пятнадцати. Игра света и тени столь четко обрисовывает заснеженные складки могучей горы, что, казалось бы, - бери простой полевой бинокль и смотри, где там ковчег. Но это - обман зрения...

Иллюзии и реальность

Рейс "Аэрофлота" Москва-Ереван задерживался на два часа. Среди пассажиров русских почти не было: я да какой-то бывший депутат "демократического разлива", о котором с уверенностью нельзя сказать, русский ли он. Видимо, чтобы осознать, а что, собственно, значило крушение советской империи - прежде всего для тех, кто стал теперь "независимыми", надо ехать не в сторону Европы, а от нее. Скажем, из России на Украину и обратно движется примерно равное количество русских и украинцев, а летом так русских большинство. Другая картина на закавказском направлении... Только здесь начинаешь понимать иллюзорность и декоративность того, что называем мы публичной политикой. Из телевизора и газет мы знаем, что Украина - уже почти и не член СНГ, а Армения, напротив, близка к тому, чтобы присоединиться к Союзу России и Белоруссии. Вероятно, это мнение в той или иной мере отражает стремления правящих кругов Украины и Армении. Но есть вещи настолько фундаментальные: удобное географическое соседство, близкое этническое родство, общность исторической судьбы, уходящей своими корнями в седую древность, и, наконец, одинаковость мышления, даже не концептуального, а бытового, - что они без труда ломают любые стратегические расклады.

Очевидно, что Армения вновь тянется к России, но ее почти нет в нашей жизни, а почти враждебная Украина - реальный партнер. И руководят ею хитрые, расчетливые политики, отлично знающие, что сколько бы они ни показывали кукишей Москве, полного разрыва не случится и газовую трубу, несмотря на угрозы, никогда не перекроют. И это, увы, тоже историческая традиция: ведь Хмельницкий, пока был в силе, вел себя примерно так же, а вот когда поляки его разгромили наголову, то он и бил челом русскому царю...

Империи отнюдь с неодинаковой силой вовлекают в свою орбиту страны и народы. Хронологический критерий здесь наиболее объективен: кого присоединили раньше, тот больше и был нужен. И теперь, когда империю размонтировали, очередность центростремительных тенденций не поменялась. Десять лет назад казалось диким, что украинцы в своем сепаратизме опережают Армению, Азербайджан и республики Средней Азии, а лукавый расчет-то был точным: особый исторический и стратегический статус позволял в той ситуации Украине и Москве не подчиняться, и все экономические выгоды из близкого соседства извлекать. А восточные республики, отломившиеся вроде бы только на бумаге, на самом деле уплыли всерьез и надолго...

Вот горький урок для тех, кто в истерической форме, часто под аккомпанемент автоматных очередей, задавал десять лет назад вопрос: кто кому больше нужен - Россия окраинам или окраины России? Еще даже не прилетев в Ереван, сидя в самолете, стоящем без движения на взлетной полосе, я констатировал без всякого злорадства, просто из чувства исторической справедливости: потребность армян, грузин в русских, в России, совершенно несопоставима с нашей потребностью в них. Забегая вперед, скажу, что в Армении это впечатление только укрепилось, правда, в несколько другом восприятии. Что же касается Грузии, то здесь все точки над i расставила реакция на введение визового режима: что-то не слышно было протеста русских. Да и откуда ему взяться - не считая военнослужащих, в Грузии русским делать нечего. Выражаясь просто, без дипломатических уверток, можно сказать: в практическом отношении Грузия и Армения нaм не очень-то и нужны. Другое дело, что Россия - не Европа и никогда не жила одними практическими интересами. Ведь и в XIX веке, когда Россия взяла грузин и армян под свою защиту, корысти в том не было никакой... Но это могла себе позволить лишь сильная Россия.

Ереван ночью

Когда поздно ночью самолет стал заходить на посадку над аэропортом Звартноц, я, глядя в иллюминатор, подумал: а где же Ереван? Привычного моря огней, которое видишь при подлете к миллионным городам, не было - только разрозненные кусты огоньков, как будто на месте Еревана теперь лежали несколько разобщенных деревень. Энергетический кризис... И это, конечно, было далеко не единственным признаком новых времен.

Помнится, когда студентом в советское время я прилетел в Ереван, никто не ловил меня за руку, не предлагал, как в Москве, довезти до города. Я вообще был никому не нужен. Хочешь - иди на автобус, хочешь - лови такси... А здесь, еще в таможенном загоне, я услышал стук в стекло и глухое: "Эй! Эй!" Там, снаружи, стоял какой-то косматый, бородатый человек и явно пытался привлечь мое внимание. Я подумал: не меня ли это встречают, подошел ближе. "Друг, я тебя довезу до города! - кричал, искательно улыбаясь, косматый. - Ни к кому больше не садись! Я ведь первый тебя встретил, да? Моя машина вон там стоит, запомни!"

Миновав таможню, я увидел освещенное представительство "Аэрофлота" и решил сразу купить билет обратно, благо желающих больше не было. Но на удобный для меня день и час билетов не оказалось, и я пошел к офису "Армянских авиалиний". Окошечко было закрыто, и, повертевшись, я спросил у уборщицы, из кармана халата которой торчало горлышко коньячной бутылки (как оказалось, редкость для нынешней Армении, а почему - объясню позже), работает ли по ночам касса. Та, услышав русскую речь, проявила ко мне необыкновенное участие, бросила приборку и сама пошла искать билетершу, стуча то в одну дверь, то в другую, пока не вытащила ее откуда-то, заспанную. Вроде бы ничего особенного в ее любезном поступке не было, однако подобного я в советском Ереване не припомню, а был я в нем подольше нынешнего. Не то чтобы обходились невежливо - нет, но в долгие объяснения не вдавались, тем более в поиски нужных людей, а часто и вовсе ничего не объясняли, ссылаясь на незнание русского языка, что, как я теперь понял, было неправдой, ежели его до сих пор почти все в Ереване знают.

У этой метаморфозы было единственное, на мой взгляд, объяснение - русский человек в Армении стал редким, едва ли не экзотическим явлением.

В первый час пребывания на армянской земле я убедился, что ослабла еще одна национальная черта армян, которой, может быть, так не хватает русским: никогда не говорить плохо о своем. Разумеется, не обходилось здесь без перекосов, столь свойственных южанам: например, в советское время ваш армянский собеседник, нахваливая архитектуру центра Еревана, мог сказать о явно уступающей ей архитектуре новостроек: "Русские строили", хотя никаких русских строителей в Армении до землетрясения 1988 года почти не было, и речь шла о типовых проектах, присланных из Москвы. Или вот помню, одна интеллигентная армянская девушка с увлечением рассказывала мне о культурных памятниках республики: Эчмиадзине, Гехарде, Гарни, Артике, Дилижане, Матенадаране. Потом она стала вспоминать о своем пребывании в Москве и говорила только об Останкинской башне и ресторане "Седьмое небо", а когда я, заскучав от этих космополитических восторгов, деликатно дал понять, что в Третьем Риме и помимо телебашни хватает достопримечательностей, она спросила, наивно раскрыв свои черные глаза: "Каких?"

Теперь же встретившие меня у входа в зал ожидания мой двоюродный брат Константин (по крови - полуармянин, полуукраинец) и его друг Андраник, работник местного МИДа, рассказывали обо всем, что мы встретили по пути в Ереван, с извинительной интонацией: мол, власти за дорогами не следят, памятники культуры заброшены, жилой фонд запущен, деревья вырублены и т. д. Правда, кроме скромно освещенного отрезка автострады из аэропорта в город, на котором чуть ли не через каждые двести метров стояли новенькие бензоколонки, в том числе и привычная "лукойловская" (вот тебе и энергетический кризис!), я ничего не увидел - так что можно было и не извиняться. Громада самого Еревана была погружена во мрак, не оживляемый даже рекламой. Все это - фонари, реклама - есть теперь только на проспекте Комитаса, которым мы той ночью не проезжали.

Как бы подводя черту под не очень радостным рассказом о современном Ереване и Армении, Костя сказал, что после расстрела руководства страны в зале заседаний парламента, зловеще завершившего собой цепь преступлений, когда государственных руководителей убивали прямо в их кабинетах, у людей исчезла надежда на будущее, которая все эти годы не оставляла их.

То чувство национальной ущербности, которое, по-видимому, испытывали мои спутники, относилось, как я понял, не только к нынешнему неустройству и политическому бандитизму. С откровенной насмешкой говорили они о свистопляске, которую развели местные СМИ вокруг армянского боксера, завоевавшего на Олимпиаде в Сиднее единственную для страны бронзовую медаль. "Какие-то все время прямые включения по радио, звонки по мобильному телефону, интервью, комментарии! Ради чего? Одной-единственной бронзовой медали?" Далеко не так, я помню в детстве, отзывались армяне о футболистах "Арарата", которые тоже на международной арене особого успеха не добились...

Уничижение, конечно, паче гордости, и за всем этим сарказмом стояло скорее не ощущение своей национальной второсортности, а национальная гордыня: дескать, разве мы, армяне, заслуживаем всего одной бронзы? Не с этим ли чувством мы, русские, ругаем своих хоккеистов и футболистов? Но у нас вообще было слишком мало удач в конце XX века. Армянам же как нации, по совести говоря, грех жаловаться: в Карабахе они одержали такую победу, каких уж не знаю сколько сот лет не было в их истории. Ведь они твердили: "Карабах! Карабах! Карабах!" - и десять, и двадцать, и сорок лет назад.

Неужели же армяне не знают, что за победу над более многочисленным и богатым противником надо платить - и платить немало? Мы вот, великий даже по нынешним меркам народ, уже сколько лет с Чечней не можем расхлебаться, a вы хотите, имея всего 30 тысяч квадратных километров своей территории, прихватить еще четыре с половиной тысячи, да еще окруженных со всех сторон врагом, и при этом жить без лишений, как в советское время? Такого не бывает.

С непониманием этой простой исторической закономерности я столкнулся еще год назад в Москве, в беседе с одной армянкой, недавно перебравшейся сюда. Поняла она мою мысль только после долгих объяснений. Ну да что с нее взять - женщина, а у женщин в Армении - особое место... (Хотя можно вспомнить ярую "карабахку" Сильву Капутикян.) Но вскоре удивил меня ее муж, ветеран войны в Карабахе. С прежних времен я усвоил, что к армянину нужно обращаться именно как к армянину, а не по принципу: ты советский, и я советский, - иначе он может обидеться. А тут вышло наоборот: человек, нетвердо говорящий по-русски, попенял мне: "Что ты все - армянин, армянин? Армянином я был в Еpeван, а тэпэр живу в Москве!"

В дальнейшем я понял, что у армян изменилось отношение и к самой карабахской проблеме. Мне рассказывали, что почти все, кто жил в Карабахе до отделения его от Азербайджана и кто боролся за это отделение, уже уехали оттуда, в том числе и верхушка карабахского клана, перекочевавшая вслед за Кочеряном в Ереван, что сам Карабах дает в местную армию не более трехсот призывников, а остальные - контрактники из Армении, что работать там некому и т. д. Из этих разговоров у меня сложилось впечатление, может быть, субъективное и неверное, что армяне охотно вернули бы Карабах назад, если бы им вернули прежнюю жизнь.

В завершение темы - о ночном Ереване, которого я так и не увидел в ночь приезда. Ночная жизнь в городе все-таки есть. Перед отлетом в Москву меня пригласили помыться - это теперь традиционное в Армении приглашение гостю, ибо вода (холодная) подается в дома только на два часа утром. Но день выдался хлопотный, и когда мы собрались в баню, было уже часов одиннадцать вечера. Общественные бани, разумеется, уже не работали, только пресловутые ночные сауны.

Центральный проспект Комитаса ночью напоминал главную улицу небольшого города в России - тут тебе и фонари, не очень, правда, яркие, и реклама, и неизменные АЗС при почти полном отсутствии автомобилей, и вспыхнувший вдруг на пути островок флуоресцентного света - магазин "хай-класса" для богатеньких - и ни души за саженными окнами витрин... От улиц больших городов в Европе и России проспект Комитаса отличался еще отсутствием вертикальной подсветки памятников и наиболее красивых зданий. Обменные пункты валют здесь очень редки - видимо, населению нечего менять. Ночные заведения не пестрят бросающимися в глаза вывесками - не научились еще армяне, стало быть, гордиться злачными местами.

Через бар мы с Костей и Тиграном (другим моим двоюродным братом) прошли коридором в сауну. Все, как положено: парилка, душевая, "кабинет", маленький бассейн с ледяной водой и общая комната отдыха с цветным телевизором. Большую часть "кабинета" занимала застеленная свежим бельем двухспальная кровать, причем угол одеяла был игриво отогнут. "Интимные услуги" были предложены нам вполголоса еще при входе, а когда мы отказались, на лице вопрошавшего появилось понимающее выражение: что ж, мол, помойтесь, еще не вечер. Рядом с ложем для плотских утех имелся встроенный в стену сейф: то ли для денег и ценностей, то ли для оружия, которое, как известно, полагается хранить в сейфах. "А ключ - повесить на шею",- сострил Тигран. Любопытства ради мы заглянули в сейф: там лежал станок для бритья, бывший в употреблении, расческа с клоком волос и зачем-то кусок наждачной бумаги.

Воды здесь - и горячей, и холодной - было сколько угодно. Я все пытался найти ответ на детский вопрос: как так получается, что во всем городе нет воды, а у них - есть? Резервуар у них, что ли, где-то? Мы попарились, помылись, попили пива и отправились восвояси. Костин друг, привезший нас сюда на своей "Ниве", поджидал нас в полупустом баре. Он сообщил, что его буквально задергали местные "ночные бабочки": "Они что сюда, мыться пришли?" Ему, видимо, неловко было говорить, что мы не хотим женского общества (тогда, очевидно, "путаны" спросили бы: "Они что, голубые?"), и он отвечал: "Извините, не сегодня". Тогда барменша (а по совместительству, вероятно, и бандерша), женщина средних лет со следами былой красоты на лице, спросила: "А может, я им сгожусь?"

В этих "приколах", казалось бы, не было ничего специфически армянского - такие же можно услышать, наверное, в "саунах" по всему свету. Но не стоит забывать, что "контингент" был - армянские девушки, и происходило все это на Кавказе, где и до революции, и после нее бытовало массовое представление, что местные женщины содержат себя в строгости, а торгуют своим телом или блудят для собственного удовольствия - пришлые, в большинстве своем, конечно, русские. Это уже в 60-80-х годах было абсолютно нетипично для женщин больших городов Закавказья, но массовые иллюзии, как и массовые стереотипы - из тех, что долго сохраняются, ибо основаны на взаимном убеждении. Нынче же отпала необходимость кого-то убеждать, потому что исчез главный объект убеждения - русские, они же - объект противопоставления, каким всегда являются для маленьких гордых народов представители титульных наций в империи. Сегодня армяне в Армении - такие, какие они есть, а не такие, какими, скажем, описал их Андрей Битов в своей давней прекрасной повести "Уроки Армении".

Почему же она тогда прекрасная? - закономерен вопрос. Потому что если исходить из того, что нация - это лучшее в нации, Битов в своей оценке армян не ошибся.

Ереван днем

Дневной Ереван оказался городом, стремительно возвращающимся в XIX век. По улицам бродят стада овец и куры (не в центре, конечно, но 15 лет назад я их и на окраинах не видел). Рядом с уличными "чепками" продают дрова и пузатые печки-буржуйки. "Чепки" эти есть кустарным образом сработанные будки из листового железа, с открытой передней стенкой вместо витрины - нечто подобное можно было увидеть у нас в году 1991-1992-м. Армянский капитализм лишен аляповатых, декоративных черт капитализма нашего или даже украинского: на его косметическое оформление оборотного капитала явно не хватает. Все просто, грубо и бесхитростно. Ассортимент товаров в "шопах" самый незамысловатый, без блесток, мишуры и прибамбасов. Мобильные телефоны я видел лишь у толстых "новых армян" в самолете, весь полет угощавшихся иностранными напитками "дьюти фри", да у сотрудника МИДа Андраника.

В брежневское время Ереван был городом с даже большим, чем в Москве, количеством "иномарок" - диаспора радела о соотечественниках, а теперь, при капитализме, их не больше, чем в русском районном городе. Общественный транспорт Еревана (если не считать небольшого, сочащегося подземными водами метро) - это разбитые "рафики" "маршруток", откатавшие свой срок еще до перестройки, да столь же изношенные "пазики", работающие на газолине, баллоны с которым пристроены на крыше, на манер снарядов для установки "Град". Такое ощущение, что скоро придет время эриваньских осликов да лошадок, запряженных в арбы...

Нынешний Ереван - это большая столица маленького и бедного государства, которую постигла судьба провинциальных центров Римской империи: как только Рим ослабел, они пали под натиском деревни - быстрее, чем под натиском варваров. И это для Еревана - хорошо, ведь индустриальный урбанизм для него - иллюзия, стремительно ветшающая видимость, а овечьи стада, квохчущие куры, дровишки, печурки, каменного века шиномонтаж - это жизнь... Так было и после падения государства Урарту, когда превратился в деревню город Эребуни, остатки которого сохранились по сей день на плоском холме Арин-Берд. Что объединяет разделенные полутора тысячью лет древний Ереван и еще более древний Эребуни? Что сохранило почти без изменений самое название города? Д е р е в н я.

В стране нет ничего, чтобы развивать индустрию - ни денег, ни природных ископаемых. Сами армяне говорят так: у нас есть лишь минеральная вода и коньяк. Точнее, говорили. Для меня явилось совершенным откровением, что титульное предприятие Армении, коньячный трест "Арарат", создание которого после революции было единственным крупным успехом народного хозяйства Армении, уже больше не принадлежит ей. Его купила всего за 30 миллионов долларов французская фирма "Перно", вовсе не специализирующаяся на изготовлении коньяка. Оттого-то "Арарат" - даже привычный советским людям трехзвездочный за червонец - стоит теперь так дорого и в Армении, и в России. Оттого-то и понятия "Армения" и "коньяк" - уже отнюдь не тождественные. Коньяком вас теперь в Армении будут угощать лишь очень богатые люди, коли вы сведете знакомство с ними. Люди попроще пьют местную водку - кстати, неплохую.

По поводу "Арарата" я услышал весьма характерный разговор между Тиграном и Костей, которые представляют собой разные психологические типы и разные слои армянского общества. Младший брат, Тигран, юрист, бывший следователь, a ныне безработный, напоминает какого-то фолкнеровского персонажа, по любому случаю цитирующего наизусть Святое Писание. Однажды Тигран открыл русское издание Библии, и чтение настолько захватило его, что теперь, я полагаю, он один из ведущих в Армении любителей-богословов. Это немного флегматичный, приветливый, открытый парень с романтическими душевными порывами. Старший, Константин - живое воплощение "армянской мечты" в ее нынешнем виде. В прошлом "выездной" работник МИДа, а потом чиновник администрации Тер-Петросяна, он живет последнее время вообще-то не в Армении, а в Америке, и работает в организации со зловеще звучащим для уха русского патриота названием Мировой банк, руководит которой человек по фамилии Вулфинсон, нигде не появляющийся без иудейской ермолки. Костя - человек воспитанный, на западный лад сдержанный, практической складки ума, полиглот, с мягким юмором, благожелательный, но внутренне, как мне показалось, достаточно жесткий. Однако надо сказать и то, что когда его мать была при смерти, он не посчитался с расходами и прилетел из Америки, застав ее еще живую.

Так вот, когда зашел разговор об "Арарате", мнение Тиграна практически не отличалось от моего - что продали за бесценок рекламную марку страны, известную "цивилизованному миру", увы, больше, чем ее христианские и культурные ценности. Миллионы людей, которые не могут показать на карте, где находится Армения, знают, однако, что Черчилль любил армянский коньяк. А что значит для Армении выход на международный рекламный рынок, я убедился в разговоре с человеком, работающим на умирающем госпредприятии по производству технических алмазов. Уникальная дешевая технология, разработанная еще в советские времена, теперь никому не нужна - и не потому, что не нужны сами алмазы. Так называемые законы рынка, как теперь совершенно ясно, действуют весьма неодинаково в развитых и неразвитых странах и находятся в полной зависимости от средств массовой информации, от рекламного рынка. Производить в Армении технические алмазы, учитывая дешевую местную рабочую силу и высокий уровень советской технологии, казалось бы, для западных инвесторов выгодно, но мало кто из них знает, что такое Армения! Это даже нельзя сравнить с их отношением к России - Россию-то все знают, просто боятся вкладывать сюда деньги или подчиняются запретам международных масонских финансовых организаций типа Костиного МБ, а армянам еще надо преодолеть порог безвестности, что стоит в современном мире куда дороже, чем сумма, выплаченная за "Арарат"! Кстати, "Перно" сразу же переименовала армянский коньяк в "бренди", что в свое время сделали по указке французов и указу Ельцина и наши производители коньяка, но теперь, кажется, от этого отказались.

А вот каково было мнение "американца" Кости: "Был нормальный тендер, который выиграла фирма "Перно". А кто бы еще заплатил больше? Наши козлы с бензоколонками? Да, они дали бы и пятьдесят миллионов и разворовали бы то, что еще не успели разворовать. А "Перно" развивает производство, платит людям зарплату, закупает виноград у крестьян, дает им кредиты на содержание посевных площадей".

Знакомая песня... Вот - типичный пример "западной правды", когда по частям вроде бы все правильно, а в целом - нет. Почему в годы нэпа, после отмены "сухого закона", разграбленные 16 коньячных заводов, 4 спиртоочистительных и около 600 мелких по изготовлению спирта-сырца не были отданы в концессию иностранным фирмам? Нам преподносится, как абсолютное достоинство, что западный хозяин создает в стране "рабочие места". Но ведь это, если разобраться, благо для нищих. А государство не живет подаянием, в нем должны быть рабочие места независимо от того, соизволит их создать "западный дядя" или нет. Сделал он их больше - спасибо, а не сделал, надо трудиться самим. Если, кроме иностранных хозяев, никто не обеспечивает нормальную занятость, то это не экономика вовсе, а придаток чужой экономики. То же самое с "привлечением средств". Ну не могут они составлять бюджет государства, хоть богатого, хоть бедного, в лучшем случае - пополняют его! Я не экономист, но сколько бы ни давили на меня терминологией, есть законы здравого смысла, которые никакая Гарвардская школа не отменит. Костю понять можно: он бы не работал в Мировом банке, если бы думал иначе. Может быть, он и был одним из тех, кто готовил рекомендации армянам от имени МБ по поводу сделки с "Перно".

Как это хорошо нам знакомо, когда господа-реформаторы разрушают и разворовывают страну, а потом говорят: все равно вы не можете работать хорошо на своих убыточных предприятиях и разворовываете их, пусть уж умные западные люди наведут на них порядок. Или по поводу продажи земли: сначала создаются все условия для гибели сельскохозяйственного производства, а потом как бы со стороны заявляется: "Почему вы не хотите пустить земли в продажу? Если сами ничего не можете производить, так хоть дайте другим". При этом вопрос, а почему, собственно, от нашей земли должны получать прибыль другие, даже не обсуждается.

Если разговор двух братьев был слепком экономических дискуссий, ведущихся теперь в Армении (а я думаю, что это так), то очевидно, что побеждают те, сторону которых представлял Костя. Но трагический парадокс в том, что их точка зрения не в силах остановить сползание экономики Армении в доиндустриальный период, а напротив, способствует этому, хотя на словах они, конечно, против. Но судят по делам. Можно сколько угодно хохотать над "отсталым" Лукашенко, называть его психологию "лагерной", "совхозной", но он-то не дает свести на нет свою экономику и промышленность, а это значит, что у страны есть будущее. Какого бы страха ни напускали про лукашенковскую Белоруссию "гиены пера и шакалы ротационных машин", обыватель видит в магазинах белорусские телевизоры, холодильники, мебель, одежду - и по более низким ценам, чем западные и даже наши. Мы знаем, что за спиной у нас - надежный сосед. Нам с белорусами не нужно поднимать друг друга, мы можем подняться вместе.

А как идти на большее сближение с такими странами, как Армения, даже если у граждан их есть сильное желание этого? Степень нашей близости с Арменией можно сравнить с кажущейся близостью Арарата: вроде рукой подать, но рука должна быть очень длинной... Где тот архимедов рычаг, что позволит нам поднять Армению, коли мы сами не выбрались еще из заколдованного круга, в котором вертится Армения? Известно ли нам, почему нынешние руководители страны не поддерживают идею проведения референдума о присоединении Армении к Союзу России и Белоруссии? Нет. Зато в Ереване достойные доверия люди мне рассказали, что спецслужбы США жестко отслеживают работу госбезопасности Армении, и если она вдруг вступает в противоречие с интересами ЦРУ, то из Лэнгли или из госдепартамента поступает настойчивая "рекомендация" прекратить соответствующие мероприятия. "Каково это слышать мне, если я всю жизнь боролся с ними?" - сказал мне один ветеран КГБ Армении.

Бич бедных государств в "постсоветском пространстве" - дорогая жизнь при заработках в пять-десять раз меньших, чем в среднем по России. Я ощутил это еще в аэропорту Звартноц, когда оказалось, что билет на самолет "Армянских авиалиний" Ереван - Москва стоит на пятьсот рублей дороже, чем на самолет "Аэрофлота" Москва - Ереван, хотя в "экономическом классе" Ил-86 "АА" тебя не потчуют бесплатно вином на выбор, как в "Аэрофлоте". Прибавьте к этому, что Армения, наверное, единственное в мире государство, которое берет с авиапассажиров "налог за воздух" ("Air Passenger Exit Duty") в самом что ни на есть прямом смысле - это 25 долларов, без которых территорию страны на самолете покинуть невозможно.

Когда мне понадобилось купить цветы, я поменял на местные драмы 500 рублей (около 9 тысяч драм) - сумма вполне достаточная, чтобы приобрести в Москве весьма солидный букет (во всяком случае, осенью прошлого года). Каково же было мое удивление, когда в цветочном магазине, указанном мне как недорогой, я узнал, что самый дешевый из подходящих букетов стоит 10 тысяч драм? Обменных пунктов, как я уже говорил, в Ереване очень мало, и я стоял в нерешительности, не зная, что предпринять, пока цветочница не объявила, что согласна отдать букет и за 9 тысяч.

Когда я говорил, что русский человек - в Армении редкость, следовало бы добавить: приезжий русский человек. Ведь есть, в конце концов, Группа российских войск в Армении, самая большая в Закавказье. Но не только. Время от времени я встречал на улицах скромно, но опрятно одетых женщин славянского типа в белых платочках, повязанных по-русски. Оказалось, что это - молокане, живущие здесь уже более ста лет. Не покинули они Армению и после 1991 года, когда выехали немногочисленные русские, поселившиеся здесь в советские годы. Молокане приучили армян к соленым огурцам и квашеной капусте, которые, правда, из-за добавления специй, присущих армянской кухне, по вкусу не очень похожи на русские.

Еще в Москве я слышал, что за последние 10 лет половина армян покинули свою страну. Это в моих глазах сильно поколебало образ армян как одного из самых патриотичных народов в бывшем СССР. По этому показателю самая денационализированная советская нация - русские - оказалась куда патриотичнее. Приехав в Ереван, я узнал, что из 64-квартирного дома, в котором я остановился, выехало за границу 37 семей... Получается - больше половины, хотя один дом, конечно, не показатель.

Но то, как армяне восприняли агрессию НАТО против Югославии (пожалуй, в СНГ их демонстрации были самыми бурными после русских), заставило меня подумать, что остались на родине далеко не самые худшие армяне (а к нам тогда приехали какие?). И побывав в Армении, я понял, что не ошибся.

Прощание

Говорят, любой роман заканчивается либо свадьбой, либо похоронами. Так дело обстоит не только с романами: хочешь узнать характер народа, обязательно познакомься с его свадебными и погребальными обрядами. Это как бы две точки бытия, разведенные по диаметрально противоположным сторонам. Жизнь и смерть. Бытие и небытие.

Не такое сейчас, увы, время, чтобы человеку со скромными доходами ездить в Армению на свадьбы... Мы находим теперь средства и возможности лишь для того, чтобы проводить человека в последний путь... Вот и я, к сожалению, прилетел в Ереван не на свадьбу, не в отпуск, не в командировку, а на похороны любимой тети, помнил которую с той ранней поры, с какой помнят лишь мать - я тогда их даже путал. Потом она вышла замуж за армянина, переехала в Ереван, родила двух детей... Последний раз я видел ее в ситуации, в которой оказался теперь сам - на похоронах моей мамы. Вся наша "постсоветская" жизнь - бесконечные прощания. Встреч нет - ни коротких, ни долгих, только проводы... Люди умирают, и обрываются последние живые нити, связывающие Россию с бывшими окраинами. Ведь экономика, политика, дипломатия - это почти ничто, когда нет личных связей. Вот наши государи - дружили и с армянами, и с грузинами, и с молдаванами с незапамятных времен, но ни один Земский собор в допетровское время не утвердил бы их присоединение к Московскому государству, ибо большинство "выборных от всей земли" в жизни не видывали ни армян, ни грузин, ни молдаван...

Поэтому было у меня чувство, что, прощаясь с тетей, я прощаюсь с Арменией... Что не увижу больше никогда ни двоюродных братьев, ни их отца... И странное дело: именно на похоронах избавился я от этого гнетущего ощущения и на многие вещи, связанные с Арменией, стал глядеть не то чтобы иначе, но с большим пониманием.

Еще только войдя в дом, где жила тетя, я обратил внимание, что в ночном бдении у гроба участвовали как родственники, так и соседи. Один из них был простым человеком, водителем автобуса, молчаливым, гостеприимным (приютил меня в прошлый приезд, когда родственников не оказалась дома), но я не мог заподозрить в нем такой душевной чуткости.

У нас в России соседи тоже помогают в несчастье, но в последние годы это зависит от того, насколько дружескими были отношения, а в целом помощь превратилась в собирание по квартирам денег на венок (и то не в Москве). Здесь же, среди этой несусветной ереванской дороговизны, помощь соседей, наверное, окупала половину стоимости похорон. Родственники еще приходили в себя после смерти тети, а соседи уже вовсю хлопотали и отдавали необходимые распоряжения. Они безостановочно, как челноки, сновали туда-сюда, что-то уносили, приносили, кому-то звонили... А потом приходили и тихо сидели у гроба... В квартирной секции, где жили мои родственники, света не было никогда, даже в достопамятные советские времена (что-то случилось с проводкой), а тут сосед напротив враз наладил, хотя его об этом никто не просил. Каждый пускал в ход все свои знакомства, если была возможность что-то сделать бесплатно. И тогда я понял, как живут и выживают здесь люди: за счет высочайшей взаимовыручки. И она была тем более выше оттого, что уехали те, кто имел возможность спастись в одиночку.

На Кавказе всегда были сильны родственные связи городских и деревенских жителей, и особенно важное значение это имело в советские времена, когда деревенские родственники компенсировали городским продовольственный дефицит, чего никак нельзя было сказать о русской деревне, ездившей за продуктами в город. Но все-таки деревенские не кормили городских, а именно помогали с продуктами натурального хозяйства. В Армении иначе и не получалось: 66 процентов населения проживало в городах - попробуй, прокорми их с каменистых армянских почв! На Центральном рынке в Ереване, например, стояли все больше нахичеванцы.

Теперь, по-видимому, деревенские родственники стали основными кормильцами сидящих на зарплате ереванцев, - причем, разумеется, в основном это старики, как и в России. На поминках гостей (а было их не меньше шестидесяти) кормили куриными окорочками - маленькими, явно не импортными. Потом я узнал, что кур и всю зелень и овощи привезли из домашнего хозяйства свекрови тети - а ей восемьдесят лет, и живет она одна как перст. Сухая, сгорбленная, но легкая и проворная на ногу, она почти не садилась, все сновала взад-вперед, как заведенная, прибирала, подавала, чистила, мыла... Во сколько бы вы ни пришли домой, хоть поздней ночью, она сидит, ждет, сложив сухонькие ручки на коленях, - быть может, мужчины захотят перекусить...

Меня поразило то количество народу, что пришло прощаться с тетей: ведь была она не армянкой, хотя армянский знала прекрасно. Но дело, наверное, не в языке - можно знать его и оставаться чужой. Она полюбила этот народ и приняла его обычаи, не стеснялась называть себя армянкой, хотя никогда не отказывалась и от родных корней, и теперь люди платили ей взаимностью.

Они все шли и шли нескончаемой чередой, а я сидел и думал: да имею ли я у себя на родине столько друзей и знакомых? Были даже военные с шевронами "Вооруженные силы России" - из Группы российских войск в Армении.

Прощание с покойником у армян - молчаливое и оттого более рвущее сердце, чем если бы кто-то громко рыдал или причитал. Люди тихо сидят вокруг гроба и плачут - и эта тишина и приглушенные всхлипывания буквально раздавливают вас, и вы тоже не в силах сдержать слез.

Армяне, вопреки принятым представлениям, не очень религиозны (Битов справедливо заметил: в эчмиадзинском храме по воскресеньям битком народу, а молящихся нет), но очень ревностны в соблюдении обычаев, имеющих, вероятно, еще дохристианские корни. Тетя, наполовину украинка, наполовину полька знатных шляхетских кровей, была католичкой, точнее, ее крестили во младенчестве в костеле, а в жизни была она скорее атеисткой. Но умирая, вспомнила она о Боге. Решили позвать священника, да вот только неясно было, какого. Инициативу взял на себя богослов-любитель Тигран, который сделал все по правилам, как он их понимал. Истый сын своего народа, он обеспокоился прежде всего соблюдением традиций. Тетя, как я понял, не настаивала, чтобы пригласили именно католического священника, но Тигран посчитал, что если человек крещен в католичестве, то и умирать должен католиком. Где уж он нашел ксендза, я не знаю, - в Ереване костела нет, в отличие от православного храма, но нашел. Старичок-пастор, миссионер из Европы, не знал ни русского языка, ни армянского, принятого в Армении, - говорил на какой-то французской разновидности армянского. Ни тетя, ни он не поняли друг друга. Тогда она предложила ему говорить на французском, который она хорошо знала. Странную судьбу уготовил ей Господь: родилась на Украине, но была в юности типично русским человеком, замуж вышла в Армении, стала почти что армянкой, долго жила и работала в Ливане и Иране, а, умирая, исповедовалась по-французски...

Я не заметил, чтобы наличие ксендза покоробило кого-то из армян, хотя у нас, менее приверженных своим обычаям, это посчитали бы чем-то из ряда вон выходящим. Но вот похоронный армянский обряд соблюдался неукоснительно. Оказавшись перед выносом тела у гроба, я решил помочь. Подняв вместе с другими мужчинами гроб, я привычно шагнул было к выходу, но тут же был остановлен армянским майором. Он сделал знак, и гроб три раза легонько ударили о стол.

Когда подошли к двери, я взялся за ручку, но майор снова остановил меня. В дверь тоже полагалось три раза постучать гробом. Потом вышли во двор, где полукругом толпился народ. У нас здесь полагается небольшая остановка, во время которой с покойным прощаются те, кто еще не успел этого сделать дома, а дальше процессия направляется прямиком в церковь или на кладбище. Я остановился, ища взглядом табуретки, но майор сказал мне: "Идем по кругу". И мы пошли с гробом три раза вокруг двора против часовой стрелки. И лишь потом понесли тело к катафалку, который уехал далеко вперед.

Автобусов армяне на похоронах не признают, они любят, как итальянцы, длинную процессию из легковых автомобилей. Так было и на этот раз.

Кладбище находилось за городом, высоко на горе, которая, когда кортеж стал по ней медленно подниматься, заслонила своей сутулой спиной подножие и нижнюю половину подернутого дымкой Масиса-Арарата - так что казалось, что мы взбираемся именно на библейскую гору.

Я искал взглядом кладбище, но не видел ничего, кроме сооружений из кровельного железа с косой крышей, как у ереванских "чепков" или деревенских автобусных остановок. Когда подъехали ближе, оказалось, что это навесы над кладбищенскими участками, под которыми можно спрятаться от беспощадно палящих лучей солнца. На русское кладбище это было непохоже еще и потому, что вместо железных оград были невысокие каменные стены. Армянских крестов-хачкаров было немного, из чего следовало заключить, что кладбище здесь недавно.

Кавалькада остановилась, мы вышли из машины. Могила была выдолблена в скале у самого обрыва. Гроб опустили на землю, старичок-пастор приступил к отпеванию. Меня попросили подержать в руках землю, необходимую для завершения обряда. Я взял ее. Но это была не земля - пыль и камни. Легкий ветерок выдувал прах из моей горсти. Я чувствовал горечь и тяжесть на сердце: все было чужое - и древние камни, прокаленные прямыми лучами солнца, и оркестр, стоящий не за нами, а под обрывом внизу, и непонятные слова молитв, и желтое небо, и выступающая из дымки вершина Арарата. "В земле чужой", - стучала в голове моей фраза.

Гроб опустили в могилу, камни загремели по его крышке. Мужчины заработали лопатами и кирками. Над кучей щебня поднялось облако пыли, заслонив могилу. Потом говорили прощальные слова, брали стаканчик водки, отпивали, а остаток выливали на могильный холмик. Закончилось все так: близкие родственники выстроились цепочкой (я замыкал ее), и присутствовавшие по очереди подходили к ним со словами утешения, жали руки, целовали и неизменно говорили слово, очевидно, ключевое для понимания характера армянского народа: "Терпения!"

Так говорили, наверное, и сто, и двести, и пятьсот лет назад над свежими могилами мужчин и женщин, детей и стариков, замученных, убитых кривыми турецкими ножами и ятаганами. Это слово вобрало в себя все знание, что выработал за свою долгую историю этот древний народ - и любой другой народ, который хотел бы существовать столь же долго, обязан был бы ему научиться.

Я, сын более молодого народа, был нетерпелив, тоскуя при виде чужих камней и пыли, и не было в том правды, ибо не в скорби она, а в т е р п е н и и . И когда я подумал об этом, то примирился с тем, что было вокруг меня, почувствовал себя таким же, как эти люди, точнее - одним из них, а землю эту - не чужой.

С горы машины спускались задом - словно сначала записали подъем на видео, а теперь отматывали пленку назад. Я, опасливо поглядывая то на срывающиеся из-под колес вниз камни, то на кузов опасно громыхающего над нами сзади похоронного кадиллака, полагал, что стал свидетелем еще одного обряда - типа того, когда люди глядят в зеркало, вернувшись, или стараются не наступать на еловые ветви, что у нас разбрасывают на пути похоронной процессии. Мол, там, на кладбище, начинается царство мертвых, и покидать его надо не вперед лицом, как вошел, а спиной. "Только тогда в машины не надо садиться, а то и впрямь можно пересесть в катафалк вперед ногами", - думал я. Но оказалось, что я ошибся - это вовсе был не обряд, просто замыкающей кортеж машине было неудобно развернуться, и все по инерции последовали ее примеру.

У дома нас ждали девушки с ведрами воды и ковшами - эта предусмотрительность была куда как уместна, учитывая нашу запыленность.

А потом мы сели за поминальный стол, и здесь я понял еще нечто, чего мне так не хватало помимо терпения. Я и не предполагал, что поминки станут особым испытанием для меня, я думал, что это будет, как у нас: плавным переходом от напряжения первой половины дня к состоянию застольной расслабленности. Но армянские поминки - это обряд, сохраняющий форму от начала до конца, в отличие от наших, к концу все более теряющих форму, так что даже порой забывается, по какому поводу собрались. Их даже нельзя сравнить с грузинскими, потому что отсутствует тамада: все и так знают, что делать и в какой последовательности говорить.

Сначала все мужчины по очереди выражают соболезнования главе дома (женщины слова лишены и вообще сидят отдельно). Количество тостов в смысле опьянения большого значения не имеет: армяне на поминках не пьют, а пригубляют, чокаясь, по своему обычаю, костяшками пальцев, держащих рюмку. Потом пришла очередь принимать соболезнования старшему сыну, затем - младшему. Я прилетел буквально накануне похорон, почти не спал, провел день, полный переживаний, и поэтому просто отдыхал сейчас, не нуждаясь ни в водке, ни в еде. Большинство речей произносилось по-армянски, и я мог не включаться, сохраняя на лице выражение вежливого внимания. Я не подозревал, что придет и моя очередь и что действо, собственно, будет заканчиваться мной. Когда же это случилось и все, обращаясь ко мне, стали говорить по-русски, - главным образом благодарили за то, что смог приехать, - я понял то, что поначалу понимал смутно и отстраненно.

Из многочисленной украинской и русской родни тети (их было 9 детей в семье) волею судеб прилетел только я один, и мне поневоле выпала здесь честь представлять русский и украинский народы. А если бы и я не смог прилететь (что было очень даже возможно, ибо билетов в кассе не было, и невостребованную бронь, на которую претендовало еще 18 человек, я получил с Божией помощью и по доброте аэрофлотовцев уже под конец регистрации), то это послужило бы поводом не только для горьких слов в адрес тетиных родственников (сама она в подобных случаях не считалась ни с силами, ни с затратами), но и в адрес русских и украинцев в целом - дескать, не умеют они чтить свою почившую родню. Быть может, впервые я почувствовал со всей ясностью, слушая незамысловатые, идущие от сердца слова этих людей, что каждый из нас в другой стране в любой ситуации представляет свой народ, что отношения между нациями складываются не только на страницах исторических книг, на ооновских ассамблеях, за длинными столами переговоров и в кабинетах аналитиков, они слагаются год за годом, век за веком из небольших кирпичиков, один из которых, может быть, был заложен сегодня.

И тогда я встал и так же естественно и непосредственно, как поднимал рюмку, без всякого желания непременно ответить приятным на приятное, сказал, что мне выпала редкая для русского человека возможность породниться с армянским народом, и я считаю это для себя честью и горжусь этим, и верю, что судьба не разведет нас надолго и мы обязательно будем вместе.

И вот только тогда - по взглядам, по улыбкам, по рукопожатиям - я понял, эти люди поверили, что я не просто льщу им, и стена отчуждения, существующая между армянином и иноземцем независимо от взаимного уважения, рухнула, и я действительно стал одним из них - Андрей-джан.

Но тут все закончилось - мужчины разом, как один, встали из-за стола, а женщины так же дружно покинули свою лоджию и стали убирать посуду. За одним, до половины накрытым столом, остались лишь близкие, подсела к нам, закончив приборку, сухонькая, с добрым морщинистым лицом теткина свекровь, которая на кладбище, крепко взяв меня за руку своей лапкой, сказала: "Она мне была как дочь!", и беседа за рюмкой доброй армянской водки потекла только по-русски - и я не чувствовал никакого стеснения от того, что хозяевам приходится делать это всего для одного человека, и видел, что не чувствуют этого и они.

"Терпения"

Мои впечатления об этих трех днях в Армении можно сравнить с горстью земли, что я держал в руках на кладбище. Ветер выдувал пыль, но тяжелые камни - остались.

Всех противоречий, конечно, устранить невозможно, особенно литературным путем. "Люби, люби, да не теряй головы". Как забыть, например, что теперь на российском Северном Кавказе армян, наверное, проживает столько же, сколько в самой Армении, если не больше? И что не далее как в январе нынешнего года, уже после моей поездки в Армению, на Ставрополье прошли антирусские выступления армян? Не получится ли так, что покуда мы со своим привычным благодушием размышляем, хорошо ли отворачиваться от своих всегдашних союзников и братьев во Христе, они нам готовят северокавказское Косово? Да что там Косово... В случае возникновения агрессивного армянского сепаратизма в Краснодарском крае и на Ставрополье Косово с овчинку покажется. Армяне - не албанцы... Вспомнят, глядишь, что одна из столиц древней Великой Армении называлась Армавир, и объявят, что столица будущей "Великой Армении" - Армавир краснодарский! Доказывай потом...

Быть может, я несправедлив и, обжегшись на молоке, дую на воду... Но нас, русских, слишком часто в XX веке обманывали, в том числе и братья по крови и вере, чтобы мы верили кому бы то ни было на слово, не дождавшись дел... А откровенность между друзьями, пусть и не всегда лицеприятная, главный залог доверия.

...Я был не первым из покидающих Армению, кому Большой Арарат открылся полностью, от вершины до подножия, лишь в день отъезда. Арарат, как и сама Армения, требует терпения. Я смотрел на него сквозь стекло аэропорта и думал об истории с поисками Ноева ковчега. Один из участников экспедиции на Арарат, американский астронавт Ирвинг, член экипажа "Аполлона-15", сказал: "Важно понять, желает ли Бог, чтобы ковчег был вновь открыт. Если Он сохранял его все эти годы, для этого должна быть очень серьезная причина. Я думаю о том, какой час Он изберет для этого открытия, кого призовет, чтобы найти его?"

Если верить летчику Росковицкому, то первое свидетельство об обнаружении ковчега было получено накануне страшных потрясений в судьбе России... Ирвинг прав: не в ковчеге дело и не в других чудесах - их на земле достаточно и без ковчега, взять хотя бы схождение Благодатного огня в Храме гроба Господня в Иерусалиме на православную Пасху. Что-то от падких на все необычайное западных СМИ не видно особого интереса к этому явлению. Дело не в чудесах, у Господа все чудесно, а в нас - готовы мы к ним? Событие сверхъестественное, повторяющееся каждый год в один и тот же день, для "образованного Запада" - уже не чудо. Подавай свеженького! Поэтому Иисус в "Легенде о Великом инквизиторе" Достоевского, литературной версии евангельского рассказа об искушении Христа в пустыне, и отказался от диавольского искушения доказать Свою божественную силу чудом. Чудо уже в том, по словам Достоевского, как листок на дереве растет. Или вот врезал я от души молотком по ногтю, расплющил его, он почернел, слез, а новый нарастал каким-то уродливым горбом. Но день за днем он незаметно выравнивался, горб сходил на нет - и сейчас ноготь почти такой же, как и на другой руке. Как это получается? Кто вычислил эти идеальные пропорции, рассчитал время и скорость роста? Разве это не чудо? Ведь если бы процесс выправления ногтя фиксировали каждый день по несколько секунд на пленке, а потом кадры смонтировали бы и показали в ускоренном режиме - мы увидели бы чудо. Этот феномен использован режиссером Тарковским в фильме "Солярис". Там у посланницы "космического мозга" Хари происходит мгновенная регенерация поврежденных тканей. А разве у обычных людей она не происходит, только медленнее?

Для кого-то обретение Ноева ковчега стало бы очередным доказательством бытия Бога, для кого-то - материальным свидетельством об исчезнувшей цивилизации, как найденная Шлиманом Троя. Но ведь немало и тех, кто считает самих людей безусловным свидетельством бытия Бога, а кто-то, допустим, видит в современных армянах живых наследников цивилизации, насчитывающей то ли две с половиной тысячи лет, как гайская, то ли три тысячи, как урартская, а может, и все пять, если считать со времен Ноя. Стоит ли ждать завершения поисков ковчега, чтобы почувствовать это? К тому же найдется немало людей, которые скажут об обретенном ковчеге: да, он доказывает, что предусмотрительный Ной существовал, что был всемирный потоп, но не доказывает существования Бога.

Между историей с поисками ковчега и тем, что я предполагал увидеть и что увидел в Армении, была какая-то неуловимая и труднообъяснимая связь. Она, вероятней всего, имела отношение не столько ко мне - не так уж и важно, что я увидел за три дня и что не увидел, - а к самим армянам.

Когда я думал о том, что возвращение Армении в Россию - это прежде всего проблема армян, я делал правильный вывод, но с помощью не совсем правильной, утрированной мной в качестве литературного приема логики - типа американской: "Это ваши проблемы".

Русская империя - и впрямь спасительный ковчег для таких народов, как армянский, но в него теперь нельзя ни загнать никого насильно, ни тем более использовать часть территории России в качестве такого ковчега. Джеймс Ирвинг понял, что бесперспективны попытки найти Ноев ковчег, исходя из научной задачи, - " в а ж н о п о н я т ь , ж е л а е т л и Б о г , ч т о б ы к о в ч е г б ы л в н о в ь о т к р ы т ". Точно так же не принесет успеха объединение, решенное как чисто политическая задача. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку - и механически повторить 1828-й или 1922-й год тоже нельзя. Если Бог подверг армянский народ новым испытаниям, то он должен сам пройти путь до конца. Ожидает ли его в конце пути ковчег спасения, зависит от того, насколько сильно захочет этого сам армянский народ. Главное для нас - не мешать.

Пожелаем же армянам на этом пути того, что они сами желают себе уже много веков - т е р п е н и я . И другим народам бывшего Союза тоже.