Ксения Мяло • Пейзаж перед битвой (Наш современник N2 2004)

Ксения Мяло

Пейзаж перед битвой

Поражение СПС и “Яблока” на думских выборах 2003 года, в сочетании с сенсационным дебютом блока “Родина”, возбудило в тех достаточно размы­тых кругах политической и околополитической общественности, которые — по традиции, идущей с конца 80-х годов, — всё ещё принято именовать пат­риоти­ческими, странную и, строго говоря, преждевременную эйфорию. По-человечески понятное в первые дни, это чувство грозит серьёзными аберрациями восприятия нового расклада политических сил, когда на зыбком его основании делаются поспешные умозаключения о “русской думе” и едва ли не поднимаются тосты в честь “русской победы”.

Между тем первое, что бросается в глаза при более внимательном рас­смот­рении очертаний ландшафта, проступающих по мере того, как рассеи­ваются театральные клубы дыма над очередным супершоу, именуемым выборами, — это как раз то, что именно впечатляющий успех “Родины”, в сочетании с не менее впечатляющей неудачей КПРФ1, знаменует распад и конец просуществовавшей почти 12 лет объединённой патриотической оппозиции. В разное время она носила разные имена (а первым из них было ФНС), однако суть всего феномена, прошедшего через достаточно суровые испытания, выстоявшего в атмосфере жестокой травли “красно-коричневых” и неуклонно расширявшего поле своего влияния, составляло объединение “красных” и “белых” патриотов. Союз их, изначально насыщенный внутрен­ними противоречиями и несовместимыми взглядами на то, как следует “обустроить Россию” по одолении общего врага — мимикрировавшей под демо­кратию криминальной антинациональной олигархии, выдержал и беспрецедентное давление отечественных СМИ, откровенно поддержанных с Запада, и расстрел парламента, поддержанный оттуда же. И тем, кто покуда не забыл совсем ещё недавние времена, вряд ли стоит напоминать, что чем грубее и разнузданнее становилось давление на национальные силы, шель­муемые как “фашистские”, тем больше в разношёрстной оппозиции отходил на второй план вопрос о её внутренних противоречиях и разногласиях. Какое-либо обсуждение их считалось в патриотических кругах чуть ли не дурным тоном, а все попытки такого рода с порога отметались как проявления пустой и вредной вздорности.

Хорошо известно, однако, что загоняемые вглубь, не выявляемые, не высветляемые противоречия имеют опасную тенденцию, накапливаясь, обретать взрывную силу и тогда — идёт ли речь о чисто человеческих или политических союзах — обваливать всю систему сложившихся отношений, как только для этого наступает подходящий момент.

* * *

Такой момент, такой “час Ч” для объединённой патриотической оппозиции наступил, собственно, уже с приходом к власти В. В. Путина. Достаточно просмотреть сегодня номера ведущих патриотических изданий за 1999—2000 гг., чтобы поразиться разнобою оценок — а также и тому, как велик уже тогда был, притом даже и для тех, кто сегодня истощает русскую бранную лексику, свидетельствуя действующему президенту РФ своё омерзение, соблазн усмотреть в возвышении Путина доказательство очередной “русской победы”. А ведь причина всех этих скороспелых надежд лежала на поверхности и была до смешного элементарной: всего-навсего перемена языка власти. С прихо­дом Путина державно-патриотическая риторика (к которой, чуя перемену воздуха, пытался — впрочем, безуспешно — прибегать уже и Ельцин в послед­ние года полтора своего президентства) демонстративно потеснила уже неперено­симые для немалой части общества глумливые рассуждения о патриотизме как чувстве, будто бы “присущем и кошкам”, о едва ли не непристойности самих слов “родина” и “отечество”, наконец, низвержение и осмеяние всех когда-либо бывших — и “красных”, и “белых” — побед и свершений России.

И вот тут-то и обнаружилось, что единство красно-белого блока держалось в основном силой “против”, а не силой “за”, что смётан он на живую нитку и что к линиям напряжения достаточно лишь прикоснуться политтехноло­гической бритвой, дабы швы разошлись. Судя по всему, операция была проведена умело, и, как оказалось, для многих представителей “белой” части объединенной патриотической оппозиции этой малости — перемены риторики без перемены сути режима — едва ли не достаточно. И что, более того, сходясь с либерал-демократами в общей негативной оценке всего советского периода отечественной истории и даже углубляя эту оценку в недоступной нашим доморощенным демократам религиозно-философской перспективе (когда Октябрьская революция и всё последовавшее за ней описывается как грехопадение, апофеоз апостасии, т. е. богоотступничества), они хотели бы вывести из-под града ударов и оскорблений лишь искренне ими любимую дореволю­ционную Россию. Для наиболее патриотичных — но далеко не для всех “белых” — ценностью в советском наследии обладает разве что часть, связанная с Великой Отечественной войной (и то — в причудливом сочетании с реверан­сами в сторону коллаборанта генерала Краснова и двух его русских дивизий Waffen SS), и черты преемства внешней политики СССР по отношению к Российской империи. Тема социальных достижений советского времени даже не обсуждается, да и сама идеология социального равенства, например Н. Нарочницкой, несомненно, самым сильным и ярким представителем правой части блока “Родина”, оценивается, в сущности, как одно из проявлений всё того же духа апостасии. Такой взгляд, не имея ничего общего не только с коммунизмом или советским социализмом, но даже и с самым умеренным социал-демократизмом, наследует скорее линии Жозефа де Местра, Льва Тихомирова и даже, в принципиальном неприятии самой идеи социального равенства как отрицания установленной свыше сословной иерархии, барона Юлиуса Эволы. По-своему красноречивы, хотя, разумеется, не столь глубоко и выстроенно проработаны, и заявления Дмитрия Рагозина о категорическом нежелании быть в “коммунистической конюшне”. Разумеется, это язык разрыва, а не партнёрства, пусть даже и ограниченного всевозможными “но”. А потому оставим на совести журналистов, видимо, совсем не ориентирую­щихся в теме, поспешную оценку “Родины” как лево центристского блока. С не меньшими, а пожалуй что и с большими основаниями он может также претендовать на звание блока право центристского; по крайней мере, правая составляющая в классическом, а не извращённом, как в случае с СПС, виде проработана в “Родине” несравненно лучше, нежели левая.

И в этой своей части блок не только не угрожает основам сложившегося в РФ, в итоге безудержного разграбления общенационального достояния и личных сбережений граждан, нового социально-экономического уклада, но может, даже и вопреки своей воле, весьма посодействовать его своеобразному “отмыванию” и декоративному “обрусению”, наделив его респектабельно-консервативным и по видимости патриотичным оперением. Не скрою, что подобная перспек­тива представляется мне глубоко отталкивающей, а опасность — вполне реальной. Это-то и побуждает меня, независимо от былых личных отношений с теми или иными членами “Родины”, уже сегодня указать на неё. Ибо “Платон мне друг, но истина дороже”, и слишком много драгоценного времени было и без того потрачено на игры в псевдоединство.

* * *

Только по инерции и по признаку ряда имён в списке членов фракции можно на сегодня говорить и об оппозиционности “Родины” вообще. Ведь количество сделанных её лидерами заверений в полнейшей лояльности по отношению к президенту уже зашкаливает и близко к пересечению черты, за которой начинается комическое. Но если “Родина” в оппозиции не к прези­денту — я имею в виду, конечно, не к нему лично, а к проводимому им курсу, — то к чему же и к кому же? К нескольким олигархам? Полноте, вопрос слишком серьёзен, а то, что Путин, как выразился недавно один из экспертов Фонда Карнеги, “продвигает именно программу либералов, курс на Запад, а в экономике — либеральные реформы”, по сути, никем не оспаривается. Да к тому же регулярно и прямо подтверждается устами самого президента — и вряд ли лишь в целях проведения “хитрого манёвра” перед Западом, как полагают слишком уж наивные. Добавлю только, что делает он это, во многом благодаря как раз новой риторике, успешнее, нежели либералы первой волны, и встречая — пока! — меньше сопротивления внутри страны.

Но это именно пока — например, до вступления в ВТО, которое, по мнению ряда весьма компетентных экспертов, может для миллионов людей обернуться уже не просто бедностью, а настоящей нищетой. Или до полномасштабного разворачивания реформы ЖКХ. Сохранит ли “Родина” и тогда свою безусловную лояльность по отношению к президенту? А как поведёт она себя, если реальностью станут озвучиваемые вполне официальными лицами проекты ликвидации социальной медицины даже в том её урезанном виде, в каком она ещё влачит жалкое существование сегодня? Всеми этими вопросами лучше задаваться с опережением, нежели с опозданием — ибо есть веские основания полагать, что второй президентский срок Путина окажется ещё более либерально-жёстким, нежели первый. И благоприятная ситуация для проведения такого курса создана не в последнюю очередь как раз тем, что на какое-то, пока неопределённое, время политически “бесхоз­ным” остался традиционно ориентированный на КПРФ социально-протестный электорат. Несомненно, им будут пытаться манипулировать самые разные политические силы, но, похоже, главным манипулятором выступит — и уже выступает — сам Кремль, вдруг активно заговоривший о проблеме бедности в стране. Совещание в Торгово-промышленной палате 23 декабря и прозвучавшее на нём выступление президента Путина я и оцениваю именно как манёвр, целью своей имеющий перевести стрелки с необходимости изменения общей стратегии реформ на “перевоспитание предпринимателя” как главный способ решения проблемы, замалчивать которую далее не представляется возможным.

Однако с бедностью и социальной поляризацией тех масштабов, которых они ныне достигли в России, никто и нигде не справлялся одними лишь средствами благотворительности, да и сама такая постановка вопроса, по меньшей мере, нелепа и унизительна в начале XXI века. Ибо уже век ХХ-й твёрдо усвоил — и вклад СССР в это поистине неоценим, — что решение таких проблем есть задача прежде всего государства, обязанного проводить соответствующую социальную политику. Между тем многие ли заметили каплю дёгтя в бочке “благотворительного” мёда — удивительное заявление в речи президента в Торгово-промышленной палате о необходимости ограничить опережающий рост доходов населения? Это что, в порядке борьбы с бед­ностью? И уж не такое ли “ноу-хау” призван обеспечивать бюджет 2004 года с урезанными в нём социальными расходами и не предусматривающий индексаций? Он, правда, принят прежним, уже покинувшим авансцену соста­вом Думы — правда, далеко не всей труппой. Но разве не ясно, что в совокуп­ности вектор обозначен достаточно чётко и что главные битвы ещё впереди!

Хотелось бы, конечно, надеяться, что “Родина”, с которой так много людей связало свои ожидания, сумеет достойно принять вызов. Но, в общем, достаточно хорошо представляя себе многих депутатов из этой фракции, рискну предположить, что социальная чуткость не будет самой сильной их стороной и что в этом плане президенту Путину не придётся опасаться каких-либо серьёзных демаршей. Особенно в том случае, если будет найдено компромиссное, достаточно мягкое для “элиты” решение по вопросу о перераспределении природной ренты, — а ряд признаков указывает на возможность такого компромисса.

* * *

Иначе обстоит дело с внешнеполитическим курсом Путина, который совсем недавно был точно описан сочувствующим ему Александром Раром2 как в целом прозападный и готовый и дальше идти на серьёзные геополити­ческие уступки во имя “полноценной интеграции в мировую экономическую систему” и — добавлю — пресловутого “стратегического партнёрства в борьбе с международным терроризмом”. Хотя это “партнёрство” зримым образом выразилось пока в закреплении американцев на территории Средней Азии, где они — это подчёркивает и Рар — расширяют, а отнюдь не свёртывают своё присутствие, да в третьем витке расширения НАТО и широкомасштабной передислокации американских вооружённых сил в Европе, вплотную приближающей их к нынешним границам России. Вообще, список геополити­ческих уступок, сделанных Путиным, уже едва ли не затмевает ельцинский, а на подходе окончательная сдача Приднестровья, дальнейшее ослабление позиций России на Чёрном море и в Закавказье, нарастающая нестабильность на Северном Кавказе. Между тем в предыдущий период своей деятельности такие члены депутатской фракции “Родина”, как С. Бабурин, Н. Нарочницкая, Н. Павлов, в какой-то мере и Д. Рагозин, зарекомендовали себя как решительные противники подобного курса, причём некоторые из них понесли при этом чувствительный ущерб для своей политической карьеры. Иными словами, в данном случае, в отличие от не слишком проработанной и не “лежащей на сердце” социальной программы, речь идёт — или, во всяком случае, шла до сих пор — о твёрдых многолетних убеждениях. К тому же не просто декларируемых, но сопровождаемых серьёзными и основательными разработками по каждой из обозначенных и обостряющихся внешне­политических проблем. Однако разработки эти — а иные из них мне известны не понаслышке — до тех пор, пока оплачиваемый геополитическими уступками России курс на “вхождение” и “партнёрство” проводился Б. Ельциным, исходили из аксиомы абсолютного неприятия его основных принципов и с полным правом могли называться оппозиционными. Как собирается “Родина” совместить их со своей твёрдой пропрезидентской лояльностью, для меня лично пока остаётся загадкой. Ясно, однако, что репутация твёрдых государственников, пришествие которых в Думу внушает некоторые опасения А. Рару3, будет испытываться прежде всего на этом оселке. Развитие же событий по одной лишь Балто-Черноморской дуге позволяет предположить, что ожидать первых результатов такого испытания придётся не слишком долго.

1 Анализ причин этой неудачи, а честнее сказать — поражения (ибо только так можно назвать потерю за короткий срок половины электората) первыми должны были бы проделать лидеры самой КПРФ, которые, к сожалению, пока почему-то занялись совершенно другим — подсчитыванием недостающих СПС и “Яблоку” процентов для прохождения в Думу. Странная затея — как если бы и впрямь именно этим хотели подсластить пилюлю для своего разочарованного электората!

Впрочем, о том, что я считала ошибками и просчётами КПРФ, которые, накапли­ваясь, могут привести к серьёзному срыву, я достаточно говорила и писала тогда, когда компартия была “на коне”, а сейчас, в момент её поражения, вовсе не собираюсь развивать эту тему. Скажу только, что главной причиной его, разумеется, стала вовсе не кампания в СМИ, сколь бы разнузданной она ни была. Ибо она бывала и более разнузданной (вспомните плакаты “Купи еды в последний раз!” на избирательных участках в 1996 г., газетёнку “Не дай Бог!” и многое в том же роде), а “красный” электорат давно показал свою невосприимчивость и устойчивость к подобным грязным приёмам воздействия. Дело, стало быть, в чём-то другом, о чём, повторяю, хотелось бы услышать прежде всего от самих руководителей КПРФ.

2 Александр Рар — директор программы России и стран СНГ Германского совета по внешней политике.

3 Интересно, как бы отнеслись германские политики, да и просто граждане, если бы Россия с такой же степенью откровенности выражала желание видеть у государст­венного руля европейских стран анти государственников? И как бы отнеслись к этому в США? Вопрос риторический...

Загрузка...