Наш Современник, 2005 № 12

22 июня 1941 г. Германия и ее сателлиты начали войну против СССР. Это была война нового типа, какой не знала Россия — тотальная война на уничтожение. Декларированные цели войны были полностью подтверждены практикой. Речь шла о ликвидации СССР как цивилизации и как страны, о порабощении (в буквальном смысле) ее народов и истреблении значительной части населения. Идея геноцида претворялась в жизнь на оккупированных территориях с удивительным хладнокровием¹.

На эту войну СССР ответил Отечественной войной. Это было столкновение цивилизаций с крайним напряжением сил. Война закончилась полным разгромом агрессоров примерно с равными потерями в живой силе СССР и Германии (1,3:1). Эта война была главным, полным и беспристрастным экзаменом всей советской государственности.

В этой статье речь идет о Красной армии, которая вела Отечественную войну непосредственно на поле боя. Армия — особая ипостась народа, в ней отражены важнейшие черты общества, которое ее породило и лелеет. Старшие поколения, пережившие войну, чувствовали свою армию, но плохо знали и понимали ее сущность (как и вообще «не знали общества, в котором живем»). Сейчас, когда целью военной реформы в РФ является искоренение именно сущности той армии, изменение ее «культурного генотипа», ликвидация нашей общей безграмотности стала срочной общенародной задачей. Что будет сломано в нашей культуре и в нашем народе, если будет кардинально заменена одна из его важнейших ипостасей? Об этом не говорят, а ведь именно это — главное.

Пониманию истории и современного состояния общества помогает изучение тех больших технико-социальных систем, на которых базируется жизнеустройство народа. Эти системы служат институциональными матрицами общества². Сложившись в зависимости от природной среды, культуры данного общества, доступности ресурсов и конкретного исторического выбора, такие системы действительно становятся матрицами, на которых воспроизводится данное общество. Переплетаясь друг с другом, эти матрицы «держат» страну и культуру и более или менее жестко задают то пространство, в котором страна существует и развивается. Складываясь исторически, а не логически, институциональные матрицы обладают большой инерцией, так что замена их на другие, даже действительно более совершенные, всегда требует больших затрат, а может повести и к катастрофическим потерям.

Одной из важнейших институциональных матриц России являются ее вооруженные силы. Как особая социальная общность, армия есть ипостась народа, а как большая технико-экономическая система — ипостась народного хозяйства. В этих двух планах и рассмотрим сущность Красной (Советской) армии.

Армия и народ

Как СССР стал воплощением России в XX веке, так и Красная армия стала воплощением, в новых исторических условиях, русской (шире — российской) армии. Советская революция не привела к слому цивилизационной траектории России и культурного генотипа ее армии.

Это отмечали и ненавистники Красной армии, и те, кто ею восхищался. Особенно примечательны слова тех, в ком оба эти чувства переплетались воедино. Еврейский поэт Яков Зугман пишет в таких внутренне противоречивых стихах:

В Красной армии не только сохранились и получили развитие типические черты российского войска. Исторически именно российская армия стала одной из важнейших матриц, на которых вырос советский проект, а затем и советский строй. В каком-то смысле армия породила советский строй. Вчерне советский проект был сформулирован на сельских сходах общинной русской деревни в 1905–1907 гг., но большая армия, собранная в годы Первой мировой войны, стала тем форумом, на котором шла доработка советского проекта уже в преддверии 1917 года.

В те годы российская армия превратилась в особый и исключительно важный социальный организм. Мировая война вынудила мобилизовать огромную армию, которая, как выразился Ленин, «вобрала в себя весь цвет народных сил». Впервые в России была собрана армия такого размера и такого типа. В начале 1917 г. в армии и на флоте состояло 11 млн человек — это были мужчины молодого и зрелого возраста. Классовый состав был примерно таков: 60–66 % крестьяне, 16–20 % пролетарии (из них 3,5–6 % фабрично-заводские рабочие), около 15 % — из средних городских слоев. Армия стала небывалым для России форумом социального общения, причем общения, не поддающегося политической цензуре. «Язык» этого форума был антибуржуазным и антифеодальным.

В тесное общение армия ввела и представителей многих национальностей (костяк армии составляли 5,8 млн русских и 2,4 млн украинцев). В армии возникли влиятельные национальные и профессиональные организации, так что солдаты получали большой политический опыт сразу в организациях разного типа, в горячих дискуссиях по всем главным вопросам, которые стояли перед Россией.

После Февральской революции именно солдаты стали главной силой, породившей и защитившей Советы. Вот данные мандатной комиссии I Всероссийского съезда Советов (июнь 1917 г.). Делегаты его представляли 20,3 млн человек, образовавших Советы — 5,1 млн рабочих, 4,2 млн крестьян и 8,2 млн солдат. Солдаты представляли собой и очень большую часть политических активистов — в тот момент они составляли более половины партии эсеров, треть партии большевиков и около одной пятой партии меньшевиков.

Долгая и тяжелая война соединила всю эту огромную массу людей в сплоченную организацию коммунистического типа. А. А. Богданов, изучая впоследствии само явление военного коммунизма, большое внимание уделил влиянию уравнительного уклада воинской общины, какой является армия, на ход русской революции. Это влияние было большим, например в германской армии, но в России оно к тому же наложилось на общинный крестьянский коммунизм основной массы военнослужащих¹.

Очень важен был тот факт, что большая часть солдат из крестьян и рабочих, призванная в армию в годы Первой мировой войны, прошла «университет» революции 1905–1907 гг. в юношеском возрасте, когда формируется характер и мировоззрение человека. Подростками и юношами будущие солдаты были и активными участниками волнений, и свидетелями карательных операций против крестьян. Говоря о прямой связи между революцией 1905–1907 гг. и гражданской войной, Т. Шанин пишет: «Можно документально подтвердить эту сторону российской политической истории, просто перечислив самые стойкие части красных. Решительные, беззаветно преданные и безжалостные отряды, даже когда они малочисленны, играют решающую роль в дни революции. Их список в России 1917 г. как бы воскрешает список групп, социальных и этнических, которые особенно пострадали от карательных экспедиций, ссылок и казней в ходе революции 1905–1907 гг. …

Перечень тех, против кого были направлены репрессии со стороны белой армии, во многом обусловившие поражение белого дела, столь же показателен, как и состав Красной армии — двух лагерей классовой ненависти, и так же явно вытекает из опыта революции 1905–1907 гг.»².

Революция 1905–1907 гг. вообще оказала очень большое влияние на русскую армию как организм, обладающий «памятью». Армия, состоявшая главным образом из крестьян, тогда молчаливо наблюдала конфликт власти с крестьянством, проложивший пропасть между государством и главным сословием страны. Член ЦК партии кадетов В. И. Вернадский писал в июне 1906 г.: «Теперь дело решается частью стихийными настроениями, частью все больше и больше приобретает вес армия, этот сфинкс, еще более загадочный, чем русское крестьянство».

Русская армия перерастала нормы сословного общества вместе с крестьянством. И это вовсе не было лишь следствием созревания антагонистического конфликта между крестьянством и помещиками в земельном вопросе (хотя, конечно, земельный вопрос предопределял социальную составляющую конфликта). В начале ХХ века крестьяне отвергали сословное деление общества уже исходя из идеологических установок. Это отмечал Л. Толстой и красноречиво выразилось в наказах и приговорах крестьян в 1905–1907 гг.³

Этот процесс совпал со сдвигом к антибуржуазным установкам, которые резко усилились во время русско-японской войны. Коррупция промышленников, снабжавших армию, и связанной с ними бюрократии, оттолкнула армию от всей правящей верхушки царской России. Эта коррупция, ведущая к подрыву обороноспособности России, оплачивалась большой кровью солдат и офицеров. Говоря в Госдуме о плачевном состоянии снабжения русской армии и флота как одной из причин поражения в японской войне, А. И. Гучков подчеркнул: «И этой бедной армии и ее начальникам пришлось вести две войны, войну на два фронта, одну с японцами, а другую с Петербургом, с Правительством, с Военным министерством. Это была мелкая, ежедневная, партизанская война, и, разумеется, петербургские канцелярии победили».

Мнение, что правительство является врагом российской армии, так что с ним приходится вести войну («на два фронта»), войну очевидно гражданскую, укоренилось вскоре после поражения в русско-японской войне и потом стало привычным мотивом — причем даже в выступлениях политиков, стоявших на защите правящего класса. Армия становилась «красной». Примечательно, что А. Н. Куропаткин, военный министр в 1898–1904 гг., после Октябрьской революции (в возрасте 70 лет) пошел служить советской власти (на преподавательской работе), как и проектировщик первых русских линкоров, председатель правления Путиловских заводов академик А. Н. Крылов, ставший в 1919 г. начальником Морской академии Рабоче-крестьянского Красного флота.

Военных возмущало циничное корыстолюбие крупной буржуазии, которая, пользуясь войной, буквально грабила государство. Начальник Главного артиллерийского управления (в 1916 г.) генерал А. А. Маниковский писал, что русские промышленники во время войны проявили непомерные аппетиты к наживе и «безмерно обогатились в самую черную годину России». За 3-дюймовый снаряд частным предприятиям переплачивали 5 руб. 49 коп., а за 6-дюймовый — от 23 до 28 рублей. Председатель Госдумы, один из лидеров партии октябристов, взял подряд на изготовление березовых лож для винтовок — и ему сверх самой высокой цены пришлось накинуть по рублю на каждую штуку, ибо «Родзянко нужно задобрить»¹. Можно понять, почему военный министр Временного правительства генерал А. А. Маниковский стал служить советской власти и во время гражданской войны был начальником снабжения Красной армии.

Таким образом, российская армия еще до 1917 г. сдвигалась к тем ценностям, которые резко выделили Красную армию — к ценностям общины, отвергающей классовое и сословное разделение. Более того, эта община, уходящая корнями в русскую культуру, сильно ослабляла и межнациональные барьеры. Интернационализм официальной идеологии марксизма, принятой в Красной армии, в условиях СССР сделал ее уже специфически многонациональной неклассовой и несословной армией — первой и единственной в своем роде. Это расширило социальную и культурную базу армии, обогатило ее воинским опытом (и даже воинскими архетипами) множества народов СССР.

Февральская революция сокрушила государственность царской России. Либеральное Временное правительство сразу же нанесло сильный удар по царской армии как важнейшему институту старого порядка. 16 июля 1917 г. Деникин заявил в присутствии Керенского: «Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие… Развалило армию военное законодательство последних месяцев». Как писал генерал А. М. Зайончковский, автор фундаментального труда о Первой мировой войне, «армия развалилась при деятельной к этому помощи обоих неудачных революционных министров Гучкова и Керенского»².

Понятно, что либерально-буржуазные политики, пришедшие к власти в результате Февральской революции, не могли не развалить армию царской России, как опору монархической государственности. Сам ее «культурный генотип» был несовместим с мировоззрением и цивилизационными установками либералов-западников.

В этом плане особенно красноречивы действия А. И. Гучкова, ставшего военным министром Временного правительства. Он был очень близок к армии и имел высокий авторитет среди офицерства и генералитета. Тем не менее он, следуя логике процесса, давал распоряжения и приказы, разрушавшие армию (например, только за март 1917 г. было уволено около 60 % высших офицеров). Министр финансов и затем министр иностранных дел Временного правительства М. И. Терещенко впоследствии сказал: «Будущие историки, знакомясь с историей нашей революции, действительно с изумлением увидят, что в течение первых ее месяцев, в то время, когда во главе военного ведомства стоял человек, который, вероятно, более всех других штатских людей в России и думал, и мыслил об армии, и желал ей успеха, поставил свою подпись под рядом документов, которые несомненно принесли ей вред»³.

Октябрьская революция, которую буржуазные либералы восприняли как контрреволюцию (и в определенном смысле были правы), положила начало быстрому восстановлению и строительству государственности. Старая армия, практически прекратившая свое существование к осени 1917 г., была формально демобилизована. Но хотя революция прошла в октябре под лозунгами классовой борьбы, советское правительство не пошло по пути укрепления «партийных» вооруженных сил, а сразу начало строительство регулярной государственной армии.

15 января 1918 г. СНК принимает декрет «О рабоче-крестьянской Красной Армии», создаваемой на принципе добровольности. Этот принцип формирования был вызван тем, что война надоела народу и общественное сознание отвергало идею воинской повинности. Но весной 1918 г. началась иностранная военная интервенция, и ВЦИК ввел всеобщую воинскую повинность. Созданные на местах военкоматы вели комплектование армии. К концу 1918 г. в стране действовал 7431 военкомат. Важным шагом в становлении армии было введение в ноябре 1918 г. формы для военнослужащих, а в январе 1919 г. — знаков различия для командного состава. В сентябре 1918 г. был учрежден орден Красного Знамени, которым награждались за храбрость и мужество в боях. Все это говорит о том, что становление советской государственности и ее вооруженных сил произошло очень быстро.

Более того, советская власть быстро приступила к ликвидации всех иррегулярных вооруженных сил партийной окраски. Один из самых красноречивых эпизодов — ликвидация Красной гвардии. Об этой операции мы ничего не знаем из официальной истории — она никак не вписывалась в упрощенную модель классовой борьбы. В Петрограде Красная гвардия была распущена 17 марта 1918 г., о чем было объявлено во всех районных Советах с предложением всем желающим записываться в Красную армию. Как сообщала оппозиционная печать, начальник штаба Красной гвардии И. Н. Корнилов был арестован¹.

Это и другие действия по «огосударствлению» революционного общества вызвали, конечно, сопротивление части рабочих даже в центре России. Так, наблюдался отток рабочих из Красной армии. Как сообщает Д. Чураков, к середине мая почти все рабочие с петроградского завода Речкина, ушедшие в Красную армию, вернулись на завод, так как не хотели, чтобы остальные рабочие смотрели на них «как на опричников».

Конфликт советской власти с рабочими не привел к разрыву — антисоветские восстания, приводившие к власти, как правило, эсеров и меньшевиков, быстро показывали характер власти, альтернативной Советам. Д. О. Чураков пишет, что «переход реальной власти в руки чуждых рабочим элементов охладил пыл многих рабочих». Не менее важным было и четкое размежевание белых и красных в национально-государственном измерении. Вот вывод Д. О. Чуракова: «В условиях иностранного вмешательства рабочие начинают отказываться от своих претензий к Советской власти и постепенно сплачиваются вокруг нее. Совершенно очевидно, что большевики, державшие власть в центре, несмотря на свои интернационалистские лозунги, воспринимались рабочими как сила, выступающая за независимость и целостность государства»².

Весной 1918 г. против Советской России была начата иностранная интервенция, а за нею и гражданская война. Это была, как говорят, «война Февраля с Октябрем». Для нашей темы важнее тот факт, что возникла Белая армия, противник Красной армии в гражданской войне.

В гражданской войне народ России раскололся не по классовому признаку. Очень важен для понимания характера конфликта раскол культурного слоя, представленного офицерством старой царской армии. В Красной армии служили 70–75 тыс. этих офицеров, то есть 30 % всего старого офицерского корпуса России (из них 14 тыс. до этого были в Белой армии). В Белой армии служили около 100 тыс. (40 %) офицеров, остальные бывшие офицеры уклонились от участия в военном конфликте.

В Красной армии было 639 генералов и офицеров «царского» Генерального штаба, в Белой — 750. Из 100 командармов, которые были в Красной армии в 1918–1922 годах, 82 были ранее «царскими» генералами и офицерами. Можно сказать, что цвет российского офицерства разделился между красными и белыми пополам. При этом офицеры, за редкими исключениями, вовсе не становились на «классовую позицию» большевиков и не вступали в партию. Они выбрали красных как выразителей определенного цивилизационного пути, который принципиально расходился с тем, по которому пошли белые. Отвечая на обвинения «белых» однокашников, бывший начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Бонч-Бруевич писал: «Суд истории обрушится не на нас, оставшихся в России и честно исполнявших свой долг, а на тех, кто препятствовал этому, забыв интересы своей Родины и пресмыкаясь перед иностранцами, явными врагами России в ее прошлом и будущем».

В своем развитии Красная и Белая армии пошли по разным, расходящимся социальным и культурным направлениям. Красная армия становилась товарищеской коммуной, изживая сословный дух, а Белая — возрождала и усиливала сословные и даже кастовые установки. За политическими категориями белого движения стоял социальный расизм — невозможность вытерпеть власть «низших классов». Потому и писал Сергей Есенин о Белой армии:

Поучительна книга И. А. Бунина «Окаянные дни», которая была поднята на щит во время перестройки. Она дышит ненавистью к «русскому простонародью» и его армии. В Бунине говорит сословная злоба и социальный расизм: «А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно асимметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, — сколько их, этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая…». Это и есть самая настоящая русофобия¹.

Ненависть Бунина к вооруженному простонародью объясняется и тем, что армия традиционного идеократического общества очень болезненно переживает утрату авторитета верховной власти (как и остальные институты государства). В крайних случаях потери легитимности верховной власти такая армия быстро деморализуется и распадается — и для обывателя она представляет собой страшное зрелище. Распавшаяся армия приобретает черты «гунна». Это и случилось с российской армией после февраля 1917 г. Социальный расизм Бунина не позволил увидеть, что «красноармейцы из русского простонародья» — это именно ростки возрожденной государственности, это овладение хаосом революции, подавление «гунна».

А для населения как раз очень важным был тот факт, который наконец-то признали историки: большевики смогли установить в Красной армии более строгую дисциплину, чем в Белой. Дело тут и в идеологии, делающей упор на солидарность, и в самих философских установках — не потакать «гунну». В Красной армии существовала гибкая и разнообразная система воспитания солдат и действовал принцип круговой поруки (общей ответственности подразделения за проступки красноармейца, особенно в отношении населения). Белая армия не имела для этого ни сил, ни идей, ни морального авторитета — дисциплинарные механизмы старой армии перестали действовать, а новых сама духовная база белого движения предложить не могла². М. М. Пришвин, мечтавший о приходе белых, 4 июня 1920 г. записал в дневнике: «Рассказывал вернувшийся пленник белых о бесчинствах, творившихся в армии Деникина, и всех нас охватило чувство радости, что мы просидели у красных».

И еще одна фундаментальная особенность Красной армии была предопределена тем, что в ней были ослаблены или даже совсем устранены сословные и кастовые структуры. Возникнув как армия простонародья, она и свою офицерскую элиту «выращивала» уже как элиту не кастовую, а народную, с присущим русской культуре идеалом всечеловечности, подкрепленным и официальной идеологией братства народов. Это была первая современная армия, не проникнутая милитаризмом.

Катастрофа Первой мировой войны поставила вопрос о том, какие социальные силы и группы являются «агентами войны» и толкают государство и общество к выбору войны как способу разрешения противоречий. Особую роль в разжигании войн играют силы, гнездящиеся в армии. Начало этому важному направлению в социологии положено такими учеными, как Макс Вебер в Германии и Торстен Веблен в США. Недавно опубликован хороший обзор этих исследований, и его главные выводы существенны для нашей темы¹.

Так, признано, что само становление современного капитализма, для которого абсолютно необходима экспансия — овладение источниками сырья и рынками сбыта, — было сопряжено с длительными крупномасштабными войнами. Эти войны были связаны с захватом колоний, подавлением или уничтожением местного населения, войной между самими колонизаторами за контроль над территориями и рынками, захватом и обращением в рабство больших масс людей в Африке и т. д. Все эти войны стали частью процесса формирования буржуазии. В результате в ее мышлении и даже мироощущении военный способ достижения целей занимает важное место.

Именно в буржуазной культуре естественный человек представлен как существо, ведущее «войну всех против всех», и именно здесь родился афоризм: «Война — это продолжение политики другими средствами». Более того, в смягченной форме идея военного решения конфликтов лежит в основе концепции деловой конкуренции и торговых войн. Как говорят, буржуазия — агент войны².

Но, как считают историки, воля к войне буржуазии многократно возрастает в тех случаях, когда буржуазия может создать союз с традиционной аристократией и институтами феодального государства. Такой «сплав» возник, например, в Германии во времена Бисмарка. Похожая конструкция сложилась в зонах белого движения в 1918 г., где соединились буржуазия, помещики-землевладельцы и осколки сословного бюрократического аппарата монархического государства. История показывает, что в случае всех буржуазных революций аппарат монархического государства в слегка модернизированном виде сохраняется в армии и при экономическом господстве буржуазии.

Для землевладельцев и феодальной иерархии военные действия — культурно близкий способ достижения целей. По мнению ряда исследователей войн, эта культурная особенность складывалась исторически в течение длительного времени. Вначале это была свойственная феодалам привычка к набегам как способу демонстрации силы и установления желаемого порядка³. Важным элементом дворянской культуры, предопределяющим ее милитаризм, исследователи считают и понятие чести. В основании его у дворянства лежит старый смысл: сохранить честь — значит «не уступить». Если же возникает локальное сообщество, авторитетное ядро которого составляет дворянское офицерство с его культом воинской доблести, то, как сказано в обзоре, «получается настоящая горючая смесь». Причем наиболее воспламеняемой ее частью оказывается так называемая «ницшеанская интеллигенция», которая в буржуазном обществе отводит себе роль преемника аристократии. Макс Вебер специально подчеркивал, что из-за склонности к морализаторству эта интеллигенция «превращает ценности в объект конфронтации», следовательно, подталкивает к войне.

Массивные социальные группы и классы — рабочие и крестьяне — не включаются социологами в число «агентов войны». У них всегда было другое дело, и война всегда была для них бедствием, трагической необходимостью. Это и говорилось в момент становления Красной армии:

Перейдем ко второй части.

Армия и хозяйство

Выше было сказано, что как особая социальная общность армия есть ипостась народа, а как большая технико-экономическая система есть ипостась народного хозяйства. Рассмотрим, очень кратко, особенность Красной (Советской) армии как части хозяйства.

К началу войны экономический потенциал СССР и направленных против него сил был несопоставим — их оценивают как 1:4. Германия использовала промышленность и людские ресурсы практически всей континентальной Европы — только заводы «Шкода» в Чехии в 1940 г. выпускали столько же вооружения, сколько вся английская промышленность. Источники техники, вооружений и материалов для ведения войны были у Германии почти неисчерпаемыми. В СССР промышленность не успевала освоить производство новых видов техники, и первый этап перевооружения армии планировалось закончить лишь в 1942 г. Война с Финляндией 1940 г. выявила неготовность армии к большой войне нового типа. На Западе СССР считался «колоссом на глиняных ногах» и был списан со счетов как военная сила.

Тяжелейший урон нанесло быстрое продвижение немцев летом 1941 г. На оккупированной к ноябрю 1941 г. территории СССР до войны производилось 63 % угля, 71 % чугуна, 58 % стали и проката, 60 % алюминия, почти вся военная техника, вооружение и боеприпасы. Находившиеся здесь 303 завода боеприпасов были потеряны или эвакуированы на Восток. Производство стали в СССР с июня по декабрь 1941 г. сократилось в 3,1 раза, страна потеряла 41 % своей железнодорожной сети.

В 1943 г. СССР произвел только 8,5 млн тонн стали, а Германия более 35 млн тонн. Однако промышленность СССР произвела намного больше вооружения, чем германская. Так, в 1941 г. СССР выпустил на 4 тысячи, а в 1942 г. на 10 тыс. самолетов больше, чем Германия. В 1941 г. в СССР было произведено 6,6 тыс. танков, а в Германии 3,3 тыс. В 1942 г. — в СССР 24,7 тыс. против 4,1 тыс. в Германии.

Переналадка промышленности на военные цели с быстрым наращиванием общего объема производства по темпам и эффективности превзошла все ожидания западных экспертов. С июня по декабрь 1941 г. объем валовой продукции промышленности уменьшился в 1,9 раза, но уже в 1943 г. объем продукции машиностроения составил 142 % от уровня 1940 г. При этом быстро совершенствовалась технология производства: в 1944 г. себестоимость всех видов военной продукции сократилась по сравнению с 1940 г. в два раза.

Советская система организации науки позволила с очень скромными средствами выполнить множество новаторских проектов, соединяя технические разработки с самым передовым фундаментальным знанием. Примерами служат не только оригинальные виды военной техники (танк Т-34, система реактивного залпового огня «Катюша» и ракеты «воздух-воздух», создание кумулятивного снаряда, а потом и кумулятивных гранат, мин, бомб, резко повысивших уязвимость немецких танков, лучшая в мире каска и т. д.), но и крупные научно-технические программы типа создания атомного оружия.

То, что удалось сделать нашим коллективам, от академиков до рабочих, поражает и масштабом, и качеством. Создали первую в мире автоматизированную линию агрегатных станков для обработки танковой брони — производительность труда сразу возросла в 5 раз. Сварщики под руководством Е. О. Патона в 1942 г. создали линию автоматической сварки танковой брони под флюсом, что позволило организовать поточное производство танков. Немцы за всю войну не смогли наладить автоматической сварки брони.

Военные разработки делались на самом высоком уровне теории — от сложных математических расчетов кривизны каски или траектории полета ракеты «Катюша» до применения новой теории струй для создания кумулятивного снаряда. Мобильность нашей науки не укладывалась в западные стандарты. В 1939–1940 гг., показывая свою верность Пакту о ненападении, Германия продала СССР ряд образцов новейшей военной техники и новейших технологий. Гитлер разрешил это, получив от немецких экспертов заверения, что СССР ни в коем случае не успеет освоить их в производстве. Эксперты ошиблись.

Как же соединялось советское хозяйство с армией? Мы об этом как-то не думали. Посмотрим чужими глазами: в годы «холодной» войны над этой проблемой бились лучшие ученые и разведчики США, вот уже десять лет она обсуждается там на многих конференциях. Феномен советской военной промышленности оказался уникальным и непонятным. Согласно заявлениям руководства ЦРУ, только на определение величины советских военных расходов и их доли в ВНП СССР (валовом национальном продукте) США затратили с середины 50-х годов до 1991 г. от 5 до 10 млрд долларов (в ценах 1990 г.). Как было сказано на слушаниях в сенате США 16 июля 1990 г., «попытка правительства США оценить советскую экономику является, возможно, самым крупным исследовательским проектом из всех, которые когда-либо осуществлялись в социальной области».

Давайте запомним или даже зарубим на носу этот факт: советское хозяйство было сложным явлением и не поддавалось простому описанию и измерению в понятиях рыночной экономики. Еще более сложно было вычленить в нем и измерить расходы на вооружение. Этот факт надо запомнить потому, что нас легко убедили сломать это хозяйство с помощью самых дешевых доводов — оно, мол, «неэффективно». Мы клюнули на эту примитивную демагогию, и нам всем должно быть стыдно — в целом, как народу.

Второй факт — способность советского хозяйства очень дешево снабжать армию прекрасным оружием. Исследования ЦРУ в 1960–1975 гг. показали, что военные расходы СССР составляли 6–7 % от ВНП. При этом доля военных расходов в ВНП снижалась. Так, если в начале 50-х годов СССР тратил на военные цели 15 % ВНП, в 1960 г. — 10 %, то в 1975 г. всего 6 %. Исходя из структуры расходов на оборону выходит, что собственно на закупки вооружений до перестройки расходовалось в пределах 5–10 % от уровня конечного потребления населения СССР. Таким образом, утверждение, будто «мы жили плохо из-за непосильной гонки вооружений», является ложным. И нам должно быть стыдно, что мы этому верили.

Вспомните, кто и как нам врал. Шеварднадзе заявил в мае 1988 года, что военные расходы СССР составляют 19 % от ВНП; в апреле 1990 г. Горбачев довел эту цифру до 20 % — и никаких обоснований! Откуда взялись эти огромные цифры? Разве не парадоксально, что безумные заявления Горбачева вынуждено было опровергать ЦРУ, но в СССР эти опровержения замалчивались?

Видный российский эксперт по проблеме военных расходов В. В. Шлыков пишет об этом в недавней статье «Американская разведка о советских военных расходах»: «Сейчас уже трудно поверить, что немногим более десяти лет назад и политики, и экономисты, и средства массовой информации СССР объясняли все беды нашего хозяйствования непомерным бременем милитаризации советской экономики. 1989–1991 годы были периодом настоящего ажиотажа по поводу масштабов советских военных расходов. Печать и телевидение были переполнены высказываниями сотен экспертов, торопившихся дать свою количественную оценку реального, по их мнению, бремени советской экономики».

В 1976 г. военное лобби США добилось пересмотра оценки ЦРУ военных расходов СССР (до 12 % ВНП), результатом чего стал новый виток в гонке вооружений. Но уже в 1990 г. эти новые оценки были названы «абсурдно преувеличенными». Сенатор Д. Мойнихен даже требовал роспуска ЦРУ за завышение советских военных расходов, в результате чего США выбросили на ветер триллионы долларов. Давайте зафиксируем и этот факт: величина военных расходов СССР в размере 12–13 % ВНП признана в США абсурдно завышенной, а Горбачев пугал весь мир цифрой 20 %. Ну разве это не «пятая колонна» в «холодной» войне?

Стоит заметить, что наши рыночные политики неспособны к рефлексии. Они лишены памяти и категорически не желают вспомнить о своей недавней позиции и проверить ее на основе новых данных. В. В. Шлыков пишет: «Насколько изменилось отношение общества к проблеме военных расходов по сравнению с концом 80-х — началом 90-х годов. Если в те годы советские и российские политики и экономисты в своем стремлении показать неподъемное, по их мнению, бремя военных расходов апеллировали к мнению на сей счет прежде всего западных экспертов, то сейчас это мнение никого — ни власть, ни общество — не интересует».

Но сейчас-то, когда опубликованы данные тридцатилетних исследований ЦРУ и они обсуждены на совещаниях ведущих экспертов, должны же и мы вникнуть в едва ли не главные для страны особенности советского хозяйства. Ведь мы его наследники, мы с него и живем — и сами же его уничтожаем. Как же тут не быть кризису!

В. В. Шлыков пишет о том, как воспринимаются данные ЦРУ в среде специалистов: «Тезис о том, что СССР рухнул под бременем военных расходов, утратил былую привлекательность. Более того, советский период по мере удаления от него все более начинает рассматриваться как время, когда страна имела и „пушки и масло“, если понимать под „маслом“ социальные гарантии. Уже не вызывают протеста в СМИ и среди экспертов и политиков утверждения представителей ВПК, что Советский Союз поддерживал военный паритет с США прежде всего за счет эффективности и экономичности своего ВПК».

Именно это нас здесь больше всего интересует — эффективность и экономичность советского ВПК. Особый, созданный именно и только в СССР тип связи армии и производства как хозяйственных систем. Приведу обширную цитату из В. В. Шлыкова: «Начавшаяся в конце 20-х годов индустриализация с самых первых шагов осуществлялась таким образом, чтобы вся промышленность, без разделения на гражданскую и военную, была в состоянии перейти к выпуску вооружения по единому мобилизационному плану, тесно сопряженному с графиком мобилизационного развертывания Красной армии.

В отличие от царской России, опиравшейся при оснащении своей армии преимущественно на специализированные „казенные“ заводы, не связанные технологически с находившейся в частной собственности гражданской промышленностью, советское руководство сделало ставку на оснащение Красной армии таким вооружением (прежде всего авиацией и бронетанковой техникой), производство которого базировалось бы на использовании двойных технологий, пригодных для выпуска как военной, так и гражданской продукции.

Были построены огромные, самые современные для того времени тракторные и автомобильные заводы, а производимые на них тракторы и автомобили конструировались таким образом, чтобы их основные узлы и детали можно было использовать при выпуске танков и авиационной техники. Равным образом химические заводы и предприятия по выпуску удобрений ориентировались с самого начала на производство в случае необходимости взрывчатых и отравляющих веществ… Создание же чисто военных предприятий с резервированием мощностей на случай войны многие специалисты Госплана считали расточительным омертвлением капитала…

Основные усилия советского руководства в эти [30-е] годы направлялись не на развертывание военного производства и ускоренное переоснащение армии на новую технику, а на развитие базовых отраслей экономики (металлургия, топливная промышленность, электроэнергетика и т. д.) как основы развертывания военного производства в случае войны…

Именно созданная в 30-х годах система мобилизационной подготовки обеспечила победу СССР в годы Второй мировой войны… После Второй мировой войны довоенная мобилизационная система, столь эффективно проявившая себя в годы войны, была воссоздана практически в неизменном виде. При этом, как и в 30-е годы, основные усилия направлялись на развитие общеэкономической базы военных приготовлений… Это позволяло правительству при жестко регулируемой заработной плате не только практически бесплатно снабжать население теплом, газом, электричеством, взимать чисто символическую плату на всех видах городского транспорта, но и регулярно, начиная с 1947 г. и вплоть до 1953 г., снижать цены на потребительские товары и реально повышать жизненный уровень населения. Фактически Сталин вел дело к постепенному бесплатному распределению продуктов и товаров первой необходимости, исключая одновременно расточительное потребление в обществе.

Совершенно очевидно, что капитализм с его рыночной экономикой не мог, не отказываясь от своей сущности, создать и поддерживать в мирное время подобную систему мобилизационной готовности».

Та связка «хозяйство — армия», которая была создана в СССР, позволила нам победить врага, обладающего четырехкратным превосходством экономического потенциала, и добиться военного паритета с Западом при многократно меньших расходах. Но мы этого не хотели понять — и позволили правящей верхушке устроить эксперимент с построением «капитализма с его рыночной экономикой». В результате обрушено и военное, и гражданское производство — остались «и без пушек, и без масла», сидим на трубе. Слава Богу, пока есть еще остатки советского ракетно-ядерного щита. Если же нас действительно сумеют втянуть в ВТО, наше хозяйство будет добито — ведь каждый завод у нас все еще делает «сегодня швейные машинки, а завтра пулемет». ВТО нас разорит штрафами.

Это реальность, как наш климат или наша история. Из нее и надо исходить в решениях, определяющих нашу судьбу.

Баку. Январь 90-го

Январские события 1990 года в Баку не могут рассматриваться как локальные. Они являются зеркалом, отображающим борьбу за власть с использованием националистической карты и межнациональных конфликтов. Не затухающий уже несколько лет пожар в Нагорном Карабахе дал питательную среду для ярких националистических проявлений как в Азербайджане, так и в Армении. И там и там на этой волне рвались к власти политические группы с националистической окраской. Невольно вспомнились слова, что национализм — это не любовь к своей нации, а ненависть к чужой.

И в той и в другой республике разменной монетой в политической борьбе были люди. Мы видим сейчас, что произошло в этих государствах: один президент — лидер Народного фронта Азербайджана — уже давно позорно сбежал, второй, армянский, тоже через несколько лет вынужден был покинуть свой пост.

Публикаций и различных выступлений о событиях того времени предостаточно — кстати, одни и те же газеты делают совершенно разные выводы. Главный упор в нынешних публикациях — на то, что Центр боролся за советскую власть в Азербайджане, противился расчленению «имперской» державы, выступал против национального «самоопределения». Бесчинства и погромы ушли в тень, да и стоит ли вспоминать о таких «мелочах»!

Слухи и легенды об этих событиях стали перекочевывать в официальные документы. В основе любой легенды всегда лежит реальный факт, но степень соответствия правде неодинакова. Там, где недостаточно информации, ее источником являются слухи и вымыслы.

Фальсификация прошлого — удар по будущему. К сожалению, все было так. Дальнейшие события в Азербайджане это подтвердили. Я поставил цель: осветить январские события в Баку не с хронологической точностью и мельчайшими деталями — это дело исследователей и историков. Моя задача — предать гласности действия руководства страны в те дни и правду о тех днях.

В конце 1989 и начале 1990 года обстановка в Азербайджане стала накаляться. Взаимные обвинения, не прекращавшиеся ни на один день, перешли всякие границы. От разговоров и вооруженных конфликтов в Нагорном Карабахе республики перешли к принятию официальных документов, затрагивающих, в частности, суверенитет Азербайджана. Сепаратистское движение в Нагорном Карабахе укрепило позиции Народного фронта Азербайджана, который занимал в этом отношении более радикальную позицию, нежели официальные власти. Почва была подготовлена, действия не заставили себя долго ждать. На республику обрушилась стихия несанкционированных митингов, демонстраций, акций гражданского неповиновения.

В самых последних числах уходящего года поступили сведения, что около 200 километров инженерных сооружений на государственной границе с Ираном разрушены. По информации председателя КГБ В. Крючкова, в этих беспорядках принимали участие тысячи людей, в том числе женщины и дети. Надо было быть наивным до глупости, чтобы не понимать, что это организованная акция сил, стремящихся любыми путями столкнуть в кровавой схватке мирное население и военных-пограничников. В основном на границе несли службу русские ребята, которые не применяли оружие, что говорит об их мужестве и мудрости. Почему-то нынешние публикаторы стыдливо умалчивают, что рвущиеся к власти народнофронтовцы впереди разрушителей пограничных сооружений заставили идти детей и женщин. Да, так именно и было. И руководство страны, рассматривая эти события, четко определилось в своей позиции — ни в коем случае не допустить кровопролития. Надо искать причины случившегося и наказать тех, кто все это организовал.

Было очевидно, что в Азербайджане назревают серьезные события и Народный фронт не остановится ни перед чем. Организаторы разгрома границы остались безнаказанными, последующие три недели затушевали эти первые акты гражданского неповиновения. Декабрьский разгром госграницы, которая в сознании людей всегда являлась символом защиты государства, был первым за десятки лет существования СССР, и он не получил должной оценки.

В последние годы в средствах массовой информации непрерывно говорится о событиях на таджикско-афганской границе. Десятки наших молоденьких российских солдат закончили там еще по-настоящему не начавшуюся жизнь. Не является ли это отголоском того времени, когда в угоду так называемым демократическим силам было позволено бесцеремонно обращаться с границей в Закавказье и этим дать возможность и другим странам не считаться с нами? Как быстро умеют приспосабливаться некоторые властители дум, которые в то время изрекали: «Надо ли говорить о какой-то границе тоталитарного государства? Не нужна она нам, как и сама империя». Что же мы защищали в тысячах километрах от России, в суверенном государстве Таджикистан? Те же республики-государства и призрачное географическо-политическое понятие — СНГ.

В начале января 1990 года обстановка в Азербайджане накалилась еще больше. Утверждается, например, план развития народного хозяйства Нагорно-Карабахской автономной области на 1990 год — реакция Баку незамедлительна. Все это подогревало антиармянские, а затем и антирусские настроения населения, что использовалось в политической борьбе с официальной властью республики. Во время сборищ раздавались призывы к расправе над военными, а также над армянами и представителями других национальностей: «Азербайджан — для азербайджанцев!».

Следующим шагом дестабилизации обстановки был разгон органов власти в Ленкорани и Джалилабадском районе. Вооруженные боевики, стремясь посеять хаос и неразбериху, изгнали власть. И снова Москва не пошла на силовые методы, хотя ни одна «цивилизованная» страна не смирилась бы с подобным положением у себя. Но синдром Тбилиси, выводы председателя парламентской комиссии краснобая Собчака на II съезде депутатов, полная дискредитация в прессе нашей армии — все это витало в воздухе.

В эти дни Горбачев был опять где-то за рубежом. Так уж сложилось, что во время острых перестроечных конфликтов на межнациональной почве он, как правило, находился за рубежом. Когда зрели события в Тбилиси — был в Англии, когда разгребали ферганскую межэтническую резню — в ФРГ, начало бакинских событий — тоже где-то. Этим обстоятельством пользовались те, кто считал, что все неприятности идут от консервативного крыла Политбюро, а не от Горбачева, Яковлева, Шеварднадзе и Медведева, которые частенько вместе выезжали за рубеж. Наивны люди, верившие этим детским сказкам! Неужели такие события можно организовать и осуществить за несколько дней? Они ведь являются следствием каких-то причин и зреют не один день. Тем более что генсек, а затем президент, как и председатель Совмина, ни одну минуту не находились вне связи с любой точкой нашей страны, да и всего мира.

В районы безвластия мной был послан адмирал В. Н. Чернавин, народный депутат Азербайджана, с тем чтобы на месте совместно с руководством республики рассмотреть все вопросы и решить их мирным путем. Его переговоры с местными властями и лидерами движений, объективные вечерние доклады говорили мне о том, что положение очень серьезное, власти не управляют республикой. Чувствовалось, что назревают более масштабные события и в этническом отношении, и в борьбе за власть.

В отсутствие Горбачева первый секретарь ЦК республики А. Визиров информировал меня о положении дел. В эти дни еще не стоял вопрос о введении в Баку или других районах Азербайджана чрезвычайного положения. Упор снова делался на политическое урегулирование назревшего конфликта. Козырной картой был Нагорный Карабах. Личной трагедией Визирова было то, что он занимал позицию «дружбы народов». Это и его трагедия, и его историческое оправдание. Безусловно, в те дни единственным эффективным отрезвляющим действием были бы кардинальные решения по Нагорному Карабаху. Но с этой проблемой руководители страны и двух республик постепенно опускались как в болото. Разговоров и решений — масса, а результатов — ноль.

В пятницу, 12 января, Визиров сообщил, что в субботу в Баку намечено проведение митинга под руководством Народного фронта. Он был очень встревожен предстоящим сбором. Имелись опасения, как бы действия в провинции по ликвидации власти не перекинулись в Баку, не распространились на центральные республиканские органы. Первая половина субботы, 13-го, прошла в ожидании. Информация, поступающая в КГБ, МВД, говорила о том, что митинг состоялся, но итоги его не были ясны. Примерно в три часа дня мне позвонил Визиров и сообщил, что митинг закончился, приняты решения и народ стал расходиться. Немного отлегло от души — никаких ЧП не произошло и можно еще и еще раз взвесить всю обстановку и принять необходимые решения по ее стабилизации.

Приблизительно через два часа снова раздался звонок от Визирова. Он был возбужден и страшно взволнован:

— Николай Иванович, после окончания митинга в городе начались погромы. Бьют в основном армян, но среди пострадавших есть люди и других национальностей. Меры принимаются, но погромы распространяются по всему Баку.

Оппозиционные силы пошли на крайние меры.

В отношении начала бакинского погрома существует много домыслов и предположений. Одни публикаторы говорят, что это действия уголовников и азербайджанцев — беженцев из Армении. Другие — что это происки Центра, который был заинтересован в раздувании карабахского конфликта.

Я могу высказать только свое личное мнение. За спиной уголовных элементов и азербайджанцев из Армении стояли определенные силы в республике, которые дирижировали этим гнусным делом. Они искусно использовали беженцев. По данным того времени, в Баку их было 80 тыс. человек, или почти треть от общего числа бежавших из Армении. Люди эти были в основном выходцами из сельской местности, и им нелегко было адаптироваться в большом городе. Не было жилья, средств для существования. Вот и готовая среда для осуществления противоправных действий.

С этого часа уже больше не было уверенности, что борьбу, раздирающую республику, можно завершить мирным, политическим путем. Гибли люди, необычайная жестокость охватила Баку. Ежечасно из города поступала информация: из МВД (Бакатин), КГБ (Крючков). Естественно, этим, как сейчас говорят, силовым министрам были даны указания контролировать обстановку и оказывать максимальную помощь правоохранительным органам республики. Стали поступать более подробные сведения о невероятно жестоком насилии над людьми. Одного армянина, укладывавшего свои вещи в контейнер, закрыли в нем и сожгли живьем. Выбросили в окно с пятого этажа сначала мужа на глазах у жены, а потом и ее. Даже сейчас трудно говорить об этом. И чем дальше, тем страшней становились картины побоища. И не надо сегодня делать из погромщиков национальных героев. Они преступники, в какие бы одежды ни рядились.

Было очевидно, что республика не справится с этим сама. На нашей памяти был Сумгаит, где также безжалостно были убиты более тридцати человек. Тогда все упрекали центральную власть в том, что она действовала с опозданием на сутки. По-видимому, неуверенность и медлительность республиканских и центральных властей в оценке сумгаитских событий дали возможность безнаказанно устроить новый погром. Правоохранительные органы высказали свое мнение, что пресечь этот разгул можно, введя в городе чрезвычайное положение. Такое решение мог принять только Президиум Верховного Совета СССР.

Как я уже говорил, Горбачев, в то время Председатель Верховного Совета, отсутствовал и необходимо было ждать его приезда. Вечером в тот же субботний день все члены Политбюро, как водилось тогда, встречали его в аэропорту. Он был проинформирован о случившемся в Баку, о том, что погромы все больше набирают силу и что срочно требуется собрать Президиум Верховного Совета СССР для обсуждения этого вопроса. Здесь же было принято решение провести заседание Президиума в понедельник, 15 января. Кроме того, как всегда в подобных ситуациях, была создана бригада для выезда непосредственно в Баку. В нее вошли Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР Е. Примаков и секретарь ЦК КПСС A. Гиренко. Они прибыли в Баку 15 января.

Между тем обстановка там ухудшилась. Число погибших уже исчислялось десятками. Раненых было мало. Били насмерть. После первых часов погрома началось бегство людей, в основном армянской национальности. 13-го улетели самолетом 90 человек, больше боевики не дали возможности ни улетать, ни уезжать на поездах. В тяжелейшие минуты своей жизни, перед лицом страшной смерти люди находят самые необычные решения. На следующий день поток беженцев устремился на паром. Только за этот день в Красноводск через Каспийское море переправились 650 человек.

После получения в воскресенье известия, что началось массовое бегство людей, вечером я нашел своего заместителя В. Догужиева, находившегося в командировке, и поручил ему срочно вылететь в Баку и заняться организацией эвакуации людей, стремящихся во что бы то ни стало покинуть город. Начиная с 15-го этот поток стали вводить в организованное русло. Конечно, можно только условно назвать это организованным действием. Я еще остановлюсь на этом подробнее.

Вел заседание Горбачев. До членов Президиума была доведена информация о состоянии дел в республике за последние 2–3 недели, особенно за последние двое суток. Было высказано мнение, что если не будут приняты экстренные меры, ситуация окончательно выйдет из-под контроля органов власти, и тогда Сумгаит по сравнению с этим покажется мелким эпизодом. Предлагалось ввести чрезвычайное положение в Баку и некоторых районах республики. Но против этого категорически выступила Кафарова — Председатель Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР. В то же время на вопрос, сможет ли руководство республики гарантировать безопасность граждан и соблюдение порядка в городе, вразумительного ответа она дать не смогла. Было видно, что ничего толком она так и не скажет.

В многочисленных публикациях о бакинских событиях делается упор на то, что центральные власти страны в лице Верховного Совета не посчитались с мнением республиканских властей. Вот четкий ответ на это: 15 января 1990 года Президиум Верховного Совета Азербайджана принял постановление: «Просить Министерство обороны, правоохранительные и другие исполнительные органы СССР оказать Азербайджанской ССР всю необходимую помощь в соответствии со статьей 81 Конституции СССР».

В этот же день, поздно вечером, с учетом резкого возражения Кафаровой и вечного лавирования Горбачева, Президиумом Верховного Совета СССР было принято решение ввести чрезвычайное положение не в Баку, где уже густо лилась кровь людская, а в Нагорном Карабахе и некоторых районах Азербайджана и Армении. Снова наше российское «авось»! Авось пронесет, авось погромщики и те, кто их подстрекал, испугаются. Но они не испугались, а наоборот, еще больше утвердились в своей безнаказанности. Я понимал это и не скрывал своего негативного отношения к таким, мягко говоря, непонятным решениям. Обсуждаем Баку, а принимаем решения по Нагорному Карабаху.

Прими Президиум тогда решение против погромщиков — не было бы трагической ночи с 19 на 20 января. Понимали ли участники заседания Президиума, что они развязывают руки погромщикам? Политическое лавирование победило государственный разум — важно, кто что скажет, а не то, что произойдет. Сумгаит ничему не научил. Опять власть плелась в хвосте событий.

Принятое половинчатое решение, как и следовало ожидать, ничего не остановило. Погромы продолжались, формировались отряды боевиков, началось блокирование дорог, аэропорта. Лидеры Народного фронта втягивали республику в хаос. Посланцы Москвы — Е. Примаков и А. Гиренко — вместе с руководством Азербайджана проводили работу по предотвращению насилия, пытались найти общий язык с лидерами НФА. Призывы к диалогу, согласию, терпимости остались гласом вопиющего в пустыне. Более того, участились нападения на военнослужащих и склады оружия.

Барометром атмосферы тех дней был поток беженцев. Для нас, правительства, это был главный вопрос. В Баку этим занимался Догужиев, в Москве же и председатель Совмина, и его заместители постоянно держали этот вопрос на контроле. У меня случайно сохранились цифры по эвакуации людей. Из Баку были эвакуированы организованно (подчеркиваю это слово, так как сколько выбралось из города самостоятельно, можно только предположить) 15-го — 1200 человек; 16-го — 2100; 17-го — 500; 18-го — 1600; 19 и 20-го — по 1500 человек.

Кроме того, за эти дни были вывезены самолетами 250 человек, на военных катерах в Махачкалу — 700, на поездах в Ростов — около 500 человек. Всего покинули свои жилища примерно 20 тысяч человек.

Вот такой поток людей ринулся из города, где все больше и больше брали власть в свои руки те, кто громко называли себя демократами. Это гримаса нашего времени. Когда еще могли бы назвать этим благородным словом таких людей? Раньше, в начале века, их называли погромщиками.

В последующие годы многочисленные публикации делали из этих «демократов» героев, борющихся с ненавистным тоталитарным режимом, а про беженцев или умалчивали, или представляли их продуктом этого режима. Правительству страны в те дни пришлось непосредственно заниматься этими выброшенными за борт жизни людьми. Почему не говорится вся правда о тех, кто бежал из своего родного города от расправы? Для того чтобы оправдать так называемых демократов? Неужели сегодняшним оправдателям не ясно, что, согласно изречению «Демократия — это грань между недозволенностью и вседозволенностью», в событиях тех дней перевесило второе?

Только всемирно известный шахматист Г. Каспаров со своей семьей и родственниками улетел из Баку с комфортом — так он же больше всех поливал грязью власти, которые спасли его драгоценную жизнь. Остальные удирали в халатах, пижамах, майках, в тапочках. В Красноводске скопилось огромное число беженцев — без питания, одежды, элементарных необходимых вещей. Благородные «демократы», которые потом за два года довели республику до гражданской войны, не давали возможности нормально, на поездах и самолетах, вывезти обезумевших людей из этого ада.

Многие аналитики, в том числе и русские, основной упор делают на то, что центральная власть боролась за сохранение Союза. Да мы и не скрываем, что были против его развала, но тогда борьба была направлена в первую очередь против погромщиков и тех, кто стоял за ними в коричневой одежде.

Из Красноводска был налажен организованный вывоз людей самолетами. Более трагичной ситуации трудно себе представить. Примерно половина вылетели в Армению, около тысячи человек — к своим родственникам в разные города страны. Люди, состоящие в смешанном браке — а об этом «зле» никто никогда всерьез не задумывался, — оказались в наиболее отчаянном положении. Они убегали из Азербайджана, а въезд в Армению для одного из супругов был практически закрыт. Трещина межнациональной ненависти прошла не только между народами, но и коснулась многих семей. Смешанные семьи ринулись в основном в Москву.

Вторая волна после 15-го состояла из русских и представителей других национальностей; это были семьи военнослужащих. И снова домыслы: их насильно вывозило из республики военное начальство. Надо быть или совершенно неинформированным, или иметь патологическую ненависть к своей армии, чтобы делать подобные выводы. Кому из офицеров хотелось бы увезти жену с детьми из бакинской квартиры в казармы городков какого-нибудь отдаленного военного округа?

Забегая вперед, стоит сказать, что эта вторая волна беженцев (первая была в 1988 году из Армении и Азербайджана) создала огромное число проблем. Где жить? На что жить? Были изъяты во временное пользование подмосковные базы отдыха, пансионаты и пионерские лагеря министерств и ведомств. Это «временное» решение растянулось на многие месяцы и даже годы. Государственная комиссия по чрезвычайным ситуациям правительства СССР в срочном порядке готовила предложения по решению проблем беженцев. В конце января уже было принято первое решение.

Подключилась комиссия Российской Федерации. Надо отдать должное, она работала оперативно и с полным пониманием трагичного положения этих людей. Беженцев стремились расселить и дать работу в городах России. Не все получалось, как хотелось, но реакция властей этой республики соответствовала российскому характеру. Правда, позже один из советников президента России, господин Станкевич (да-да, тот самый!), заявил, что «они» все делали не так. Надо было строить специальные города. Конечно, он, выскочив из кресла младшего научного сотрудника академического института и пройдя школу демагогии эпохи раннего периода «демократии», а также «выучку» на посту заместителя небезызвестного бывшего правителя Москвы Г. Попова, накопил большой опыт. Дороги Москвы, которые он обещал сделать идеальными, стали при нем не дорогами, а «направлениями».

Много было неприятных встреч с беженцами. Нельзя требовать вежливости от униженного. Годы жизни в одночасье ушли в небытие. Те же, кто это сделали, а затем пришли к власти на два года, остались абсолютно равнодушны по отношению к своим гражданам. Для них они были неполноценными гражданами республики.

Но вернемся снова в то время. В Большом Кремлевском дворце 18 и 19 января состоялось Всесоюзное совещание рабочих, крестьян и инженерно-технических работников. Это совещание проходило под лозунгом: «Перестройке — энергию дел». Как будто перестройка замышлялась не для дела! Вот такие парадоксы стали происходить на шестом перестроечном году. На самом же деле преобразования стали заходить в тупик, и надо было послушать людей из сферы материального производства, заручиться их поддержкой. На совещании присутствовали все члены Политбюро, секретари ЦК КПСС, заместители Председателя Совета Министров СССР. Как всегда, с докладом выступил генсек, в то время еще не президент страны, а только Председатель Верховного Совета СССР. Я не собираюсь в этой публикации подробно останавливаться на данном совещании. Оно освещалось в печати, да и тема нынешнего разговора о Баку имеет с ним только одну взаимозависимость — временную.

В ходе совещания поступали записки от представителей Армении и Азербайджана с просьбой предоставить им слово в связи со сложной ситуацией в их республиках. Было принято решение 18-го встретиться с этими делегациями после окончания заседания. Вечером на встречу остались не менее половины всех участников. И снова взаимные упреки: «Почему погромы идут в Баку, а чрезвычайное положение вводят в районах Армении? Почему центральная власть не пресекает погромы?».

Так прошел этот день. Утром 19-го перед началом второго дня совещания в комнате президиума обсудили имевшуюся на вчерашний вечер информацию о положении в Армении и Азербайджане. Ситуация была сложная, но теплилась надежда на лучший исход. Все надежды улетучились в 10 утра. Минута в минуту, как было принято, руководство страны выходило в президиум. В это время раздался звонок правительственной связи и один из помощников Горбачева сообщил ему, что звонит Е. М. Примаков из Баку и просит переговорить с ним.

— Нехорошо задерживать начало работы совещания, — говорит Горбачев, — переговори с ним, Николай Иванович, выясни, что там у него, а потом скажи мне. Мы же пойдем на совещание.

Все ушли. Телефонная трубка лежит, Евгений Максимович ждет разговора. С первых его фраз стало ясно, что в Баку произошла трагедия — власти в республике нет. Утром вооруженные боевики заблокировали здание Совета Министров, Верховного Совета и ЦК компартии. Положение критическое. Обстановка не контролируется. Надо принимать меры.

Вот приблизительно такой произошел разговор с представителем Верховного Совета СССР Е. Примаковым. Я уточнил некоторые вопросы и сказал ему, что сейчас передам эту информацию Горбачеву. Попросил, чтобы он был недалеко от правительственной связи. Затем я вошел в президиум совещания, очень коротко проинформировал генсека о состоявшемся разговоре и попросил его срочно связаться с Примаковым.

Примерно через полчаса меня вызвали в комнату президиума, и Горбачев сообщил более подробно, что произошло в Баку, в том числе и о том, что поздним вечером 18-го Народный фронт объявил там чрезвычайное положение. В городе возводятся баррикады, усилилось бегство людей, идут погромы. Советские и партийные органы фактически перестали контролировать ситуацию. Горбачев сообщил, что он пригласил министра обороны Д. Язова, председателя КГБ В. Крючкова и министра МВД Бакатина. Пока он рассказывал о состоявшемся разговоре, все трое приглашенных прибыли.

Горбачев проинформировал их о положении в Баку и предложил им немедленно вылететь туда. Крючков сразу же заявил, что ему нет необходимости вылетать, так как там находится его заместитель. Бакатин же сказал, что для того чтобы принимать меры по восстановлению порядка в городе, необходимо решение о введении чрезвычайного положения, то есть того решения, которое не было принято 15 января. Горбачев тут же дал поручение помощникам пригласить своего первого заместителя А. И. Лукьянова. Учитывая, что эти здания в Кремле находятся рядом, примерно через десять минут Анатолий Иванович уже прибыл. Он также был проинформирован о случившемся в Баку и о том, что сейчас туда вылетают Язов и Бакатин для принятия мер по избежанию хаоса и массовых беспорядков с непредсказуемыми последствиями. Горбачев поручил Лукьянову срочно решить вопрос о принятии Президиумом Верховного Совета СССР Указа о введении чрезвычайного положения в Баку. Анатолий Иванович высказал сомнение, что так быстро этот вопрос не решить. В ответ ему было сказано:

— Это твоя забота, но решение должно быть немедленно принято, так как сложившееся положение не терпит ни одного часа.

Мне неизвестны подробности принятия этого решения. Я не знаю, как все происходило. На заседание Президиума я не приглашался и никаких разговоров со мной по этому поводу в течение дня не было. Указ Председателя Верховного Совета СССР был принят, и чрезвычайное положение в Баку вводилось с 20 января, то есть с ноля часов. До сих пор неясен вопрос, почему сразу же после подписания указа он не был передан по Центральному и республиканскому радио и телевидению. Думаю, что рано или поздно на это белое пятно в событиях тех дней прольется свет. Что это — небрежность тех, кто принимал и подписывал указ, или умышленное замалчивание? Возможно, ответ содержится в материалах следствия.

Около 11 вечера я приехал с работы. Не успел войти, как раздался звонок правительственной связи. У телефона был Председатель Совета Министров Азербайджана Аяз Муталибов. Мы были знакомы с ним много лет, раньше он работал председателем Госплана республики, а я — первым заместителем председателя Госплана СССР. Срывающимся голосом он кричал, что войска входят в город, идет стрельба и он просит прекратить ввод войск. Я попросил его перезвонить мне через полчаса, c тем чтобы разобраться в истинном положении дел. В таких сложных ситуациях нужно иметь информацию из разных источников. Не отходя от телефона, попросил соединить меня с Примаковым или Язовым. Трубку взял Язов. Я сообщил ему о звонке Муталибова и потребовал рассказать мне о положении в городе на данный момент. Министр обороны четко, как и полагается военным, проинформировал, что в соответствии с Указом Председателя Верховного Совета СССР Горбачева в город вводятся войска армии и МВД, чтобы к началу введения чрезвычайного положения (ноль часов 20 января) они находились в определенных местах города для охраны общественного порядка и пресечения массовых беспорядков. Действуют они по плану. Далее он сообщил, что при занятии воинскими частями позиций дороги перекрывают заслонами из грузовиков и автобусов. Боевики ведут интенсивный огонь из-за углов и с крыш домов. Уже есть жертвы среди военных. Отвечаем огнем только на огонь.

Через несколько минут после доклада — снова звонок от Муталибова. Сообщил ему информацию Язова, а также предложил повлиять, если, конечно, он имеет возможность, на лидеров Народного фронта и его штаб совета национальной обороны, с тем чтобы они прекратили обстрел войск и избежали ненужного кровопролития.

В заключение этого тяжелого разговора я твердо сказал Аязу Ниязовичу, что с учетом сложившейся обстановки в республике, и особенно в Баку, останавливать ввод войск в город мы не будем.

О том, что происходило в ту трагическую ночь в Баку, известно. Об этом много писалось, но, как всегда бывает в этих случаях, одни и те же события освещались с разных позиций. Гибли солдаты и боевики, гибли ни в чем не повинные мирные люди.

Средства массовой информации республики — и некоторые центральные — представляли русских солдат как исчадие ада, приписывая им зверские наклонности. Ловко манипулируя общественным сознанием, Народный фронт, считавшийся выразителем демократических действий, делал все для противостояния Центру страны в целом и русским в частности. Свои же российские доморощенные политические демагоги имели возможность снова ударить по армии. Ведь они били в основном по тому, что было сильно в стране: армии, военно-промышленному комплексу и т. д. Если бы у нас была сильная легкая промышленность, они и там нашли бы причины для ее разгрома. Перед ними была поставлена специальная задача.

Размышляя о тех днях января 90-го, я, естественно, проецирую события на последующее положение в суверенном государстве Азербайджан. Прошло немного времени, и запылали города и села, объявляется каким-то полковником в отставке самостоятельная республика со столицей в Ленкорани. Законный президент трясет бородой в родном горном селе, бывший член Политбюро Гейдар Алиев пытается спасти положение. Но в любом случае разве можно обвинять народ, людей, будь они азербайджанцами, армянами или русскими? Это было бы унизительно и оскорбительно для памяти всех погибших в конфликтах Закавказья с 1988 года и до наших дней, в том числе и в январе 90-го. Тень любых злодейств не должна падать на народы, будь это Нагорный Карабах, Сумгаит или Баку. Экстремисты и выродки всегда составляют ничтожную часть любого народа.

В этой публикации я обвиняю не азербайджанский народ, а тех политиканов НФА, его лидеров, которые ввергли людей в январе того уже далекого 1990 года в пучину страданий. Они, и только они, виновны в этом страшном конфликте. Они рвались к власти, не считаясь с жизнью и благополучием азербайджанцев, армян, русских, евреев.

Разве демократический публицист А. Нуйкин, впервые в жизни приехавший в Нагорный Карабах и пробывший там несколько часов в здании аэропорта в конце 1991 года, помог своей статьей в демократической газете примирить два народа, назвав их народом-жертвой и народом-палачом? Межнациональная рознь, будь то конфликт или гражданская война, всегда отличалась жесткостью и непримиримостью. И нельзя обвинять в этом какой-то один народ. Отрезанные уши, пытки в присутствии родственников, призыв России вместе с армянами воевать против азербайджанцев — вот далеко не полный перечень измышлений этого господина публициста-демократа. Но разве он единственный, кто пытался, да и сейчас не оставляет мысли столкнуть два народа — армянский и азербайджанский? И не патологическая ли это ненависть подобных политологов к своему, русскому народу, который они изображают жандармом в национальной драме?

А вот материал по горячим следам одного из корреспондентов центральной газеты, бывшего в тот день в Баку: «…в штабе совета национальной обороны Народного фронта, расположившегося в Доме культуры завода им. лейтенанта Шмидта, мне удалось побывать буквально за несколько часов до начала событий. При подъезде к зданию бросалось в глаза скопление автобусов и легковых автомобилей. Стояли группы молодых людей, как это ни странно, в форме Советской армии, какие-то моряки. Особенно выделялись крепкие парни в защитного цвета куртках с повязками НФА.

— В наших рядах более 100 тысяч боевиков-ополченцев, — охотно рассказывал Нураддин Абдуллаев, представившийся начальником штаба совета. — Они есть и в Баку, и во всех населенных пунктах республики. При необходимости мы можем перебрасывать отряды самообороны из одного района в другой. А на случай критических ситуаций у нас найдутся достойный ответ и все необходимые для него средства …».

И действительно, страшный ответ не заставил себя долго ждать: он последовал в виде выстрелов и взрывов, следов трассирующих пуль в ночном небе. По заявлению Д. Язова, боевиков было примерно 40 тыс. человек. Откуда они взялись? Это что, детские игры с боевым оружием в руках? Эти «игры» идут до сих пор, и в их жернова снова попадают простые люди, далекие от политической борьбы, от рвущихся к власти людей.

Уже по первой информации министра обороны я понял, что верхушка Народного фронта ни перед чем не остановится. Нарыв лопнул.

Так прошла эта бессонная, тяжелейшая ночь. В эти часы я непрерывно поддерживал связь с Д. Язовым, Е. Примаковым в Баку, с В. Крючковым в Москве. Глубокой ночью я 2–3 раза соединялся по телефону с Горбачевым, он ведь еще был Верховным главнокомандующим Вооруженных сил страны. Из разговора с ним я сделал вывод, что ждать от него точных указаний, четкой позиции — дело бесполезное. В конце концов он изрек: «Делай, как считаешь нужным!» Что это было — растерянность или уход от принятия решения? Победило, как всегда, «моя хата с краю…».

Утром 20-го, после многочисленных переговоров, было принято решение, что в середине дня в Москву прилетят руководители республики. Во второй половине дня в здании ЦК КПСС, в зале, где сейчас заседает администрация президента России, состоялась встреча Горбачева с членами бюро ЦК компартии Азербайджана А. Муталибовым, Г. Гасановым, М. Мамедовым и ныне покойным В. Поляничко. С московской стороны кроме Горбачева принимали участие еще 7 человек. Встреча была сложной, напряженной и нервозной. Да и как ей быть другой — погибли люди!

Обсуждение в основном свелось к двум вопросам: какие меры надо принимать сейчас и о руководстве республики. Обсудили вопрос нормализации жизни в Баку. Договорились, что для этих целей в Азербайджан вылетит первый заместитель Председателя Совмина Л. Воронин, а Догужиев в Москве займется беженцами и подготовкой постановления правительства по этому вопросу. Вторым был вопрос о руководстве республики. Первый секретарь ЦК А. Визиров освобождался от этого поста, поэтому встал вопрос — кто будет первым. Остановились на кандидатуре Муталибова. На должность Председателя Совмина договорились рекомендовать Г. Гасанова. Он по своим взглядам был близок к оппозиции, поэтому в руководстве республики намечалось своеобразное национальное согласие.

Вечером Горбачев выступил по Центральному телевидению с обращением к народу в связи с событиями в Баку. Впереди были долгие месяцы попыток стабилизации обстановки, но армяне больше не возвращались в Азербайджан, а азербайджанцы — в свои родовые гнезда.

В 1988 г. в почти двухмиллионном Баку проживали свыше 200 тыс. армян. Это был второй после Еревана город по количеству армянского населения. Всего же в Азербайджане к началу конфликта проживали около 500 тыс. армян. Это было самое крупное за пределами Армении место их компактного проживания. Сейчас в Баку осталось несколько тысяч армян, в основном женщины из смешанных семей.

Молох национализма продолжал, да и сейчас продолжает собирать свои жертвы. Надо ли это вспоминать? Надо. Мудр тот, кто держит в уме настоящее и будущее, а в сердце — настоящее и прошлое. Это прошлое довлеет над двумя народами уже более десяти лет, и конца и края пока не видно. А следом и Грузия стала расправляться с осетинами и абхазами, да и своего «всенародно избранного» президента «демократически» обстреляли из орудий.

Прошло около десяти лет после этих трагических событий. И естественно, еще и еще раз я анализирую действия союзных и республиканских властей, народных депутатов СССР и широкой общественности.

Можно ли было избежать событий января 90-го? Можно, если бы последовательно и честно разрешались межнациональные конфликты, особенно в Закавказье. Если бы проблемы Нагорного Карабаха, Сумгаита, захват власти в районах Азербайджана, разрушение государственных границ с Ираном и т. п. не забалтывались речами в многочисленных комиссиях. Надо было при появлении этих проблем решать их незамедлительно — политическими, а где надо, и административными методами.

Общественность, особенно в Закавказье, или индифферентно относилась к происходящему, или явно поддерживала боевиков. В качестве примера я приведу только одну выдержку из заявления комиссии Верховного Совета Азербайджанской ССР по расследованию событий в Баку 19 и 20 января 1990 года, сделанного ею 14 февраля того же года на сессии Верховного Совета СССР:

«…Воспользовавшись такой обстановкой, уголовные элементы спровоцировали в Баку 13 января погромы, бесчинства, приведшие к многочисленным человеческим жертвам, преимущественно лиц армянской национальности. Азербайджанский народ, трудящиеся республики гневно осуждают совершенные преступления, требуют сурового наказания их организаторов и исполнителей.

Однако сложившуюся в Баку и в целом в республике сложную обстановку нельзя было расценивать как попытку насильственного захвата власти…».

Вот так-то. Не было попытки насильственного захвата власти. А что было? Безмятежная встреча друзей?

Надо быть абсолютно никудышным политиком или политическим циником, чтобы не разобраться в происходящем. Люди рвались к власти в националистическом угаре, ведя борьбу с ненавистным им Центром, который дал когда-то государственность Азербайджану. Да, поистине вспомнишь народную мудрость: войну заваривают грязные политики и жестокие авантюристы, расхлебывает же ее простой народ.

Когда я писал эти строки, по Российскому телевидению показывали репортаж из Баку. Разъяренную толпу усмиряют мощные отряды правоохранительных органов. Президент Алиев использует данные ему полномочия для предотвращения хаоса и беззакония в государстве. Любой нормальный правитель печется о спокойствии своего народа и целостности своего государства.

Слишком дорогой ценой досталась всем нам эта непреложная истина.

Закавказский пожар не мог не сказаться на стабильности в государстве в целом. Трещины от этих многолетних конфликтов пошли по всем республикам Союза. Разрушителям страны надо было ее ослабить, охаять, деморализовать. С какой яростью говорилось об армии-жандарме и ее многочисленных генералах, о необходимости деполитизации армии, о недопустимости использования ее для погашения внутренних конфликтов. На этих лозунгах «деморадикалы» пришли к власти, а затем запели совершенно иные песни. Кто сегодня гибнет в Северной Осетии и Чечне? Маршала Д. Язова и генерала И. Родионова после Тбилиси и Баку в порошок стирали, а генерал Грачев важно инспектировал на Северном Кавказе части армии, выполняющие те же задачи.

После прихода во власть в «демократической» России генерал Д. Волкогонов убежденно говорил, что Российской армии отводится «исключительно важная роль внутреннего государственного стабилизатора». А как же понятие «жандарм»? На сборе руководящего состава Вооруженных сил РФ незабвенный Б. Ельцин заявил:

— Армия сегодня — это не только гарант безопасности страны. Она призвана быть гарантом стабильности, гарантом экономических и политических реформ России.

Все забылось. Теперь собираемся при помощи армии обеспечить экономические и политические реформы.

В этой публикации приведены только отдельные эпизоды бакинских событий января 90-го года. Надо полагать, что исследователи восстановят всеобъемлющую и правдивую картину азербайджано-армянского конфликта и его последствий для Баку, да и народная оценка все равно рано или поздно расставит все на свои места. Взаимосвязь этих событий прямая, что бы об этом ни говорили. Но надо помнить слова поэта: «Чем эпоха интересней для историка, тем для современников печальней».

Мы привыкли к радужным отчетам из Европы. «Старушка» вроде бы развивается, интегрируется, богатеет. Иногда посылает ценные указания России и Беларуси, поучая, как жить, с кем дружить, кого бояться. Порой вступается за свои восточные окраины — в лице Польши и Прибалтийских государств. Одним словом, Европейский Союз, объединенный звездным флагом и строящий правительственные здания в виде Вавилонской башни, усиленно трудится. Архитекторы интеграции пожинают сочные плоды.

В мае 2004 года брюссельское сообщество совершило неординарный поступок — торжественно впустило в свои ряды сразу десять государств (такого в истории ЕС еще не было!). При этом восемь из них ранее принадлежали к коммунистическому блоку, а три страны входили в состав СССР. Официальные источники Евросоюза поспешили сообщить о «расширении зоны мира, стабильности и процветания в Европе», которая, судя по их прогнозам, будет простираться от Лондона и Лиссабона до Варшавы и Таллина. Всем вошедшим в зону, а также томящимся в очереди (Болгарии, Румынии и Турции) и стучащимся в двери (Украине и Грузии) можно рассчитывать на булку с соевым маслом и бесплатный буклет Европейской Комиссии.

Блестящий повод для торжества? Оказывается, не совсем.

Торжествовать можно при подлинном спокойствии и благополучии, а брюссельское квазигосударство, невзирая на формальные благостные отчеты, штормит, причем довольно сильно. На фоне штормовых бурунов «всплывают» все новые и новые факты, наводящие тень на «светлые» лица еврочиновников. Евроскептицизм, выбираясь из подвалов политического забвения, становится реальной силой на Европейском континенте.

В принципе, Союз лихорадит уже давно. Выборы в Европарламент в июне 2004 года рельефно обозначили разочарование и пессимизм почти во всех уголках единой Европы. В большинстве стран пробрюссельские деятели либо потерпели поражение, либо получили гораздо меньшую поддержку, чем на аналогичных выборах 1999 года. Очередной пощечиной для Еврокомиссии стали итоги референдумов во Франции и Нидерландах в мае-июне 2005 года. Голландцы и французы отвергли проект Конституции, взлелеянный Брюсселем и торжественно подписанный в Риме 29 октября 2004 года лидерами всех 25 членов ЕС. События эти всесторонне освещались в белорусской и российской прессе.

Впрочем, будем объективны: оценка Евросоюза извне — это все же мнение сторонних наблюдателей, находящихся за гранями европейской жизни. А вот критика изнутри — это, как правило, воплощение вполне конкретного недовольства и разочарования. Я предлагаю читателям «Нашего современника» заглянуть в четыре европейские столицы — Лондон, Варшаву, Париж и Гаагу, чтобы разобраться, кто, почему и в какой степени не любит там Европейский Союз. Посмотрим на единую Европу изнутри.

Лондон: исторический прагматизм

Великобритания уже много лет несет почетное знамя одного из самых влиятельных членов Евросоюза. Лондонский Сити — это мировой финансовый центр, британская экономика — четвертая в мире, английский фунт — крепкая, стабильная и уважаемая валюта. Но именно на «туманном Альбионе» концентрируется мощный заряд евроскептицизма, способный основательно потрясти Брюссель. Это признают даже социологи, питаемые Европейской Комиссией.

Насколько ярко выражены негативные отношения к Евросоюзу в Соединенном Королевстве? Опросы свидетельствуют, что в марте 2004 года 29 % британцев воспринимали членство своей страны в ЕС как «отрицательное явление». Число «позитивистов» тоже равнялось 29 % (немного, если сравнивать с 1990 годом, когда в пользу единой Европы высказывалось 47 % опрошенных). Оставшиеся 42 % были не столь однозначны и категоричны. Такие сведения приводит «Евробарометр» — социологическая служба, спонсируемая Брюсселем.

Впрочем, утверждать, что на «туманном Альбионе» живет одинаковое количество еврофилов и евроскептиков — это грубая ошибка, навеваемая первыми впечатлениями. Многие британцы, отвечая на более конкретные вопросы, высказываются в сугубо антибрюссельском духе. Причем число скептиков превышает ожидаемые 29 %. К примеру, 39 % жителей Королевства выступают против единой внешней политики (то есть скоординированной с другими членами Союза). 61 % противостоят введению общей валюты. 55 % британцев заявили, что они не доверяют ЕС (доля тех, кто доверяет, составила всего 19 %). 50 % британцев готовы проголосовать за выход из ЕС (при условии, что их страна останется в зоне свободной торговли). 60 % предпочтут лучше выйти из Союза, чем отказаться от фунта и ввести евро. Значительный уровень евроскептицизма подтверждается также высокой степенью национального самосознания — 62 % граждан Королевства идентифицируют себя только со своей национальностью (не приемля глобалистского «еврочеловека»).

Выборы в Европарламент в 2004 году наглядно подтвердили антиеэсовские настроения англичан. Лейбористы, настроенные пробрюссельски, заняли второе место. Более скептичные консерваторы пришли к финишу первыми. Последовательно антиевропейская Партия независимости Соединенного Королевства смогла занять третье место, опередив либеральных демократов (которые до этого на всех выборах неизменно приходили третьими).

Поскольку евроскептицизм в Соединенном Королевстве — это широко распространенное явление, постольку британского евроскептика трудно наделить специфическими чертами. Евроскептики есть как среди молодых, так и среди старых, бедных и богатых, окончивших Кембридж и Оксфорд и не учившихся нигде. Роберт Уорсестер обнаружил, правда, что среди женщин и лиц старшего возраста количество евроскептиков несколько превышает средние цифры, но разница оказалась незначительной. Этим, кстати, опровергается мнение еврофилов, заявляющих, что скептицизм — удел старых, бедных и необразованных.

По мнению английского ученого Пола Таггарта, евроскептики сегодня сплачиваются вокруг фракции Консервативной партии, Партии зеленых, Партии независимости Соединенного Королевства (ПНСК) и Демократической юнионистской партии (ДЮП). К числу евроскептичных следует отнести Британскую национальную партию (БНП), а также многочисленные непартийные группы. выступающие против ряда программ Европейского Союза (таких, как общая сельскохозяйственная политика и общая рыбная политика). Негативные отношения к Союзу увязываются со следующими проблемами.

Во-первых, вопросы суверенитета. Консерваторы полагают, что развитие событий в Союзе угрожает государству и национальной идентичности. Партия независимости Соединенного Королевства заявляет, что Британия должна покинуть ЕС, чтобы «восстановить полную власть Вестминстера, дабы депутаты, которых мы избираем, могли защищать наши интересы. Это важнее, чем подчиняться бюрократам из Брюсселя, которых мы не выбираем и не имеем права отзывать». Подсчитано, что 80 процентов законов навязывается Англии извне (что, конечно, приводит к забвению британских интересов). Национальная партия полагает, что «туманный Альбион» «стоит перед угрозой превращения в провинцию Федеративной Европейской Империи».

Второй момент, весьма важный для британских евроскептиков — это их убежденность в отсутствии настоящей демократии в Европе. Интересный взгляд, особенно на фоне жесткой критики Беларуси и России со стороны ЕС. Послушаем мнения английских аналитиков… «В будущем, — пишет Дэвид Эндрюс, — выход из ЕС станет невозможен… Европейский Союз уже контролирует общую фискальную политику. Сейчас он получает право определять внешнюю политику и политику в области безопасности и, в конечном итоге, в сфере обороны. Даже если Британия не войдет в еврозону, независимость ее экономической политики будет шаг за шагом ограничиваться — в силу необходимости гармонизировать свои интересы с „целями Союза“». Ричард Гривз выдвигает дополнительные аргументы, заявляя, что Союз лишает своих граждан элементарных прав. По мнению Гривза, в ЕС может стать обыденной практика запрета политических партий. «В апреле 2000 года Европарламент одобрил доклад Димитракопулоса — Лейнена. Статья 6 этого доклада предусматривает возможность создания общеевропейских политических партий. Но там есть одно важное условие: „Партии, не уважающие права человека и демократические принципы, установленные Римским договором, подвергаются процедуре приостановки деятельности в Европейском суде“. Невзирая на риторику преамбулы, Римский договор не основывается на демократических положениях».

Вот еще несколько фактов. Один из официальных представителей Европейского суда заявил, что критические высказывания в адрес Союза могут быть приравнены к оскорблению. По его мнению, наказание тех, кто критикует ЕС (вне зависимости от обоснованности этой критики), не является нарушением принципов свободы слова.

О нетерпимости высших функционеров Союза было также немало сказано осенью 2004 года. Напомню, что итальянский кандидат на должность еврокомиссара позволил себе заметить, что «гомосексуализм — это грех». В принципе, он лишь выразил мнение десятков миллионов верующих европейцев. Бедного претендента «заклевали». Рим был вынужден предлагать другую, более «правильную» кандидатуру.

В Европе это называют «политкорректностью». Но означает ли она на деле избирательную свободу? Как заметил Дэвид Эндрюс, «Европейский Союз формирует список новых „преступлений“. Причем ЕС сам решает, какие высказывания считать незаконными, ловко оперируя „ксенофобией“ и „расизмом“».

Ричард Гривз предупреждает, что деятельность ЕС ставит под угрозу мир в Европе. «Если и возникнет конфликт на Европейском континенте, то он станет следствием недемократического, централизованного контроля со стороны ЕС», — пишет Гривз. Какой контраст с еврофилами, уверяющими, что ЕС — это гарант мира и стабильности! Причем уверяющими на фоне балканской и кипрской проблем, сложностей в Испании и Северной Ирландии и на фоне разгула терроризма.

И, наконец, третий аспект евроскептицизма. Экономический. Вот несколько цитат из заявлений Партии независимости Соединенного Королевства:

— Общий рынок ЕС, с огромной массой дорогостоящих регулирующих процедур, настраивает одно государство против другого, не давая странам возможности развивать наиболее сильные стороны.

— Дальнейшее членство в ЕС неизбежно приведет Британию к присоединению к евро. Контроль над финансами будет передан Европейскому Центральному банку. Центробанк же рассматривает Союз как единую экономику.

— ЕС — это вчерашняя идея. Он, в отличие от Североамериканской зоны свободной торговли, является протекционистским объединением.

Если Королевство выйдет из состава ЕС, оно вознаградит себя возможностью «проводить „британскую“ политику в области рыболовства и сельского хозяйства, основанную на эффективном и оптимальном использовании природных ресурсов». Оценки ПНСК прямолинейны: каждый год Британия теряет 11 миллиардов фунтов стерлингов. Выход из ЕС принесет ей 25 миллиардов «дивиденда независимости».

Приведу один из классических примеров ущемления британских прав. Парламент Королевства принял закон, запрещающий испанским рыболовам заниматься своим промыслом под британским флагом (Испания забирала таким образом часть квоты, выделяемой Брюсселем Лондону). Как сетовал впоследствии лорд Тонипанди: «Европейский суд указал, что наше решение незаконно. Он очертил границы полномочий британского парламента. Мы были унижены перед ЕС… Более того, Европа предоставила испанским рыбакам право требовать компенсации за период, когда мы держали их за пределами наших территориальных вод».

Не удивительно в этой связи, что Партия независимости делает однозначный вывод: «Выход из Союза необходим, чтобы будущие поколения не оказались обманутыми и ослепленными». И на этом она ставит восклицательный знак, будучи совсем не одинока в своих патриотических устремлениях.

Варшава: любовь к Брюсселю слабее, чем кажется

Вступление Польши в Европейский Союз в мае 2004 года стало триумфом еврофилов. Вопреки опасениям и прогнозам некоторых аналитиков референдум о вхождении в Евросоюз в июне 2003 года состоялся (при явке в 58,85 %), причем подавляющее большинство поляков, пришедших на участки для голосования (77,45 %), поддержало членство своей страны в ЕС. Представители различных политических партий (как слева, так и справа) с восторгом восприняли столь желанный для них результат. Лех Валенса, президент Польши в 1990–1995 гг., а ныне один из лидеров правых, еще за несколько дней до референдума, призывая поляков сказать «да», выразил свое удовлетворение тем, как развивается Польша: «Это наша взаимная победа: мы ниспровергли коммунистический режим, мы преодолели сопротивление противников, которые, в конечном итоге, отвергли восточный вектор и приняли нашу программу — на Запад, к НАТО и Европейскому Союзу… Я не верю, что поляки, много страдавшие в прошлом, упустят свой уникальный шанс». Александр Квасьневский, президент Польши в 1995–2005 гг. (представитель левоцентристского Социал-демократического союза), также поддерживал интеграцию: «Мы возвращаемся в единую европейскую семью. Европе нужна Польша, а Польше нужна Европа». Именно Квасьневский, некогда высокопоставленный коммунист, приложил множество усилий, чтобы привести возглавляемое им государство в семейство, объединенное двенадцатизвездным флагом. Польское правительство организовало масштабную пропагандистскую кампанию, убеждая поляков сказать «да» и унижая евроскептиков, отстаивавших противоположную точку зрения.

Имеем ли мы право, учитывая значительную поддержку Союза на референдуме 2003 года, говорить о какой-либо роли евроскептицизма в Польше? Да, имеем, хотя на первый взгляд это не столь очевидно. Но при более детальном рассмотрении выясняется, что позиции сторонников ЕС в Польше не такие уж и крепкие. И вот почему.

Итоги голосования в 2003 году отражали не столько искренние и глубокие убеждения поляков, сколько умелую организацию пропагандистской кампании, щедро спонсируемой из брюссельских фондов. Антиеэсовские организации были заклеймены как «маргинальные». Ставомитр Вятр, комиссар по вопросам интеграции польского правительства, признался, что он даже не утруждал себя серьезными дискуссиями с «еврофобами». Аргументы евроскептиков были просто объявлены «абсурдными». Лидеры антибрюссельских объединений жаловались на игнорирование их со стороны СМИ (таким образом, электорат был лишен всей полноты информации).

К слову, в ходе социологических исследований, проведенных в феврале 2004 года, выяснилось, что интеграцию поддерживают уже не 77,45 %, а 60 % поляков. Таким образом, еврофилы потеряли 17,45 % голосов менее чем за один год. Опросы октября-ноября 2004 года показали, что членство Польши в ЕС воспринимается как «позитивное явление» только половиной поляков (50 %). 55 % указали, что, по их мнению, страна получила определенные выгоды от членства в Союзе. Впрочем, в Нидерландах эта цифра составляла осенью 2004 года 59 %, что не помешало голландцам через несколько месяцев дружно проголосовать против Евроконституции.

И еще один момент. На выборах в Европарламент в июне 2004 года правящая левоцентристская коалиция, настроенная пробрюссельски, потерпела сокрушительное поражение (9,35 % голосов и 5 мест в парламенте). Последовательно антиеэсовская Лига польских семей пришла к финишу второй (15,92 % и 10 мандатов). «Самозащита» — союзник Лиги по евроскептицизму — собрала 10,78 %, и ей досталось 6 мандатов. Для сравнения: в ходе национальных выборов 2001 года эти две партии получили суммарно 18 % голосов. На президентских выборах в октябре 2000 года антибрюссельски настроенные кандидаты смогли собрать не более 10 % голосов. Тенденции очевидны: евроскептицизм в Польше находится на подъеме.

Социологи утверждают, что портрет польского евроскептика выдержан в следующих тонах. Те, кто противостоит членству Польши в ЕС, обычно имеют низкие доходы (40 % антибрюссельского электората). У евроскептиков, как правило, профессионально-техническое образование (38 %), треть из них (37 %) — сельские жители, 39 % — неквалифицированные рабочие и 38 % — пенсионеры. Кроме того, евроскептики — это весьма религиозные люди: 48 % из них посещают церковь несколько раз в неделю. Что касается политической приверженности, то ярко выраженные антиеэсовские настроения отмечены среди электората Лиги польских семей (56 % против Союза) и «Самозащиты» (46 %). За ними следуют Польская крестьянская партия (21 %) и «Право и справедливость» (21 %). Впрочем, в последних двух партиях господствует прослойка еврофилов — 72 и 78 процентов соответственно.

Здесь уместно важное замечание. Поляки, которые благоприятно относятся к Европейскому Союзу, поддерживают «мягкую» интеграцию, не ведущую к созданию единого государства. Так, в марте 2004 года только 19 % высказались в пользу федерации. Подавляющее большинство поляков (63 %) подчеркнули, что ЕС должен быть союзом независимых государств. Поскольку такой взгляд противоречит долгосрочным целям Брюсселя (ясно выраженным в проекте Конституции), постольку создаются благоприятные условия для роста евроскептицизма — за счет притока колеблющихся еврофилов.

Отдельные западные исследователи, пытаясь «интегрировать» Польшу в Европейское сообщество, заявляли, что полякам присуща «двойственная идентичность», включающая как национальные, так и европейские черты. По мнению Миллера, Марковского, Василевского и других, «65 % поляков убежденно и сознательно выбирают аспекты двойственной идентичности». Такая точка зрения удобна для сторонников интеграции, но, увы, далека от истины. Действительно, 34 % поляков описали себя как «исключительно поляки и отнюдь не европейцы», а 23 % заявили, что они «намного более поляки, чем европейцы». Даже вторую группу сложно причислить к категории с «двойственной идентичностью», ибо европейская составляющая поглощается словами «намного более». Жители Польши, утверждающие, что они «более поляки, чем европейцы» или «в равной степени поляки и европейцы», могут быть отнесены к «дуалистам», но они составляют меньшинство — 41 % населения.

Как видим, большинство подданных Варшавы упорно не желает видеть в себе европейцев. Факт парадоксальный, но значимый — ибо он ставит под сомнение пропагандистскую подоплеку вступления Польши в ЕС (которое, напомню, проходило под лозунгом «возвращения в Европу»). Какое уж тут «возвращение», если многие поляки четко «разграничивают» себя и жителей этой самой Европы (см. табл. 1)!

Итак, подданные Варшавы убеждены, что население Европы живет в хороших условиях, нерелигиозно, менее патриотично и не любит помогать другим. Невзирая на то, что и поляки, и европейцы являются «трудоголиками с хорошими манерами», эта чарующая близость недостаточна для преодоления стены непонимания, созидающейся между обитателями «старого» и «нового» Союза. В самом деле, поляки наделяют своих западных соседей не самыми симпатичными чертами. По крайней мере, быть нерелигиозным и не особенно патриотичным — это явный недостаток в глазах жителей страны, претендующей на звание одного из самых религиозных государств ЕС.

По мнению Кжистофа Ясиевича, «причины роста евроскептицизма в Польше варьируются от страха потерять „национальную идентичность“ (выраженную как в этнических, так и религиозных терминах) до возможных экономических последствий для некоторых категорий населения — например фермеров». Действительно, невзирая на то, что в Польше активно действуют всего две антибрюссельские партии (Лига польских семей и «Самозащита»), их воззрения не ограничиваются этническими и религиозными составляющими.

«Самозащита» — ныне влиятельная политическая партия — зарождалась как фермерское движение. Лидер «Самозащиты» Анджей Леппер завоевывал популярность своей борьбой с коррупцией. Что касается Лиги польских семей, то, по мнению ряда аналитиков, ЛПС увидела свет благодаря поддержке со стороны католической церкви, не желавшей связывать себя с «Самозащитой». Политические платформы обеих партий похожи, а их взгляды на ЕС выражены в ключевой фразе Леппера: «При нынешних условиях Польше уготована роль страны третьей категории в Европейском Союзе». По мнению лидера «Самозащиты», Польша будет являться «поставщиком дешевой рабочей силы для стареющего населения ЕС и рынком сбыта продукции Союза».

Развивая свои мысли, евроскептики также обратили внимание на следующие негативные аспекты членства:

— Экономические потери. Ряд предприятий животноводческой отрасли был закрыт вскоре после вступления Польши в Союз (как не соответствующие стандартам ЕС). Квоты, установленные Брюсселем на производство некоторых видов сельхозпродукции (молоко, говядина, сахар), предусматривают, что Польша должна их производить меньше, чем необходимо для внутреннего потребления. Это, естественно, влечет за собой наращивание импорта, хотя польские земли и климат благоприятны для интенсивного животноводства и растениеводства. Тот факт, что польские фермеры не могут рассчитывать на субсидии аналогично их французским и немецким коллегам, еще более усугубляет ситуацию. Роман Гертых, лидер ЛПС, подчеркнул, что «крестьяне пострадают больше всех. Рост цен на строительные материалы и энергоресурсы также вызовет серьезные проблемы».

— Возможная потеря суверенитета. Лига польских семей назвала вступление в ЕС «пятым разделом Речи Посполитой». Замечен также рост антигерманских настроений, вызванный опасениями, что немцы скупят западнопольские земли. Так, Анджей Леппер заявил: «Я ничего не имею против немцев. Но мне глубоко неприятен их экономический экспансионизм. 12-летний переходный период, в течение которого иностранцам запрещено покупать наши земли, не имеет никакого значения. Немцы ждали 60 лет. Они подождут еще немного, чтобы воссоздать то, чем являлась Восточная Пруссия до войны. Лично я (в отличие от наших лидеров) не могу забыть Историю».

— Нравственное разложение. Есть вероятность, что под давлением атеистической бюрократии Брюсселя Варшаве придется отменить законы, запрещающие аборты… ЛПС цитирует ныне покойного Иоанна Павла Второго, который предупреждал, что Польша должна суметь остаться в европейских структурах государством «со своим духом, культурой и обликом» (непонятно, почему же папа римский, понимая опасность общеевропейской «морали», усиленно толкал своих земляков в объятия Брюсселя?).

К слову, еще в 1999 году Синод епископов римско-католической церкви констатировал, что люди в Европе ведут себя так, «как если бы Бог не существовал».

Готовы ли поляки ради евроинтеграции пожертвовать христианской моралью и нравственностью? Для многих это по-прежнему непростой вопрос.

Париж и Гаага: дружное «нет»

До недавнего времени Франция и, особенно, Нидерланды считались строго пробрюссельскими странами. Средства массовой информации, ведущие политические партии и общественные объединения воспевали хвалебные оды европейскому строительству. Казалось, ничто не сможет поколебать скалу еврофильства в государствах, принимавших активное участие в интеграционных процессах с самого их начала. Сторонники ЕС имели стабильное большинство в парламентах и правительствах. «Евробарометр» утверждал, что в Голландии членство в ЕС воспринимают как «позитивное явление» 82 % граждан, а во Франции — 88 %. В таких тепличных условиях не страшно советоваться с народом… Подумав, элита решила сделать шаг навстречу «простецам». И допустила роковую «ошибку». Глас людской прозвучал настолько сокрушительно, что руководство Еврокомиссии и чиновники в Париже и Гааге долго не могли прийти в себя. Им, наверное, очень хотелось повернуть время вспять. Но над временем владычествует Господь, а богатый и влиятельный Брюссель здесь, к счастью, бессилен.

Франция стала второй по счету страной, вынесшей текст Евроконституции на всенародное обсуждение. Первый «конституционный» референдум состоялся в феврале 2005 года в Испании, причем большинство испанцев (из незначительного числа пришедших на участки для голосования) сказали «да» брюссельскому проекту. Не столь податливы оказались их восточные соседи: 54,7 % французов отвергли Основной закон. Явка составила 69,30 %. Тем самым Франция подчеркнула свой высокий интерес к конституционному вопросу (для сравнения: в июне 2004 года, когда проходили выборы в Европарламент, на избирательные участки пришло 42,76 % избирателей).

Агитационная кампания в стране Эйфелевой башни отличалась небывалой масштабностью и всеохватностью. Президент Франции Жак Ширак неоднократно обращался к нации с просьбой поддержать проект. В пику Шираку лидер националистов Ле Пэн стращал французов ростом безработицы, утверждая, что государство захлестнет поток дешевой рабочей силы с восточных окраин ЕС. Высказывались и другие мнения (во многом похожие на те, о которых я писал в английском и польском разделах)… Против Союза и Конституции выступили коммунисты, «зеленые», «Альтернативная Европа» (движение де Вильера). Широкий охват аудитории сослужил добрую службу: 66 % французов признали, что у них была вся необходимая информация для принятия решения. «Определялось на месте» явное меньшинство: всего 7 % сделали свой выбор в день референдума. Остальные шли на участки уже с твердым намерением голосовать «за» или «против».

Детальная информация о том, почему французы выбрали «нет», приведена в таблице 2.

По мнению социологов, общеевропейские проблемы стали ключевыми при принятии решения для тех, кто голосовал «за» (такие, конечно, тоже были), а внутригосударственные — для голосовавших «против». Выслушивая эти объяснения, не следует все же отвергать общеевропейскую составляющую и для оппонентов проекта. Мотивируя свой выбор возможной угрозой французской экономике и рынку труда, противники Конституции предполагали, что эти опасности станут реальностью именно вследствие принятия Основного закона — как важнейшей вехи на пути создания единого государства. Национальный аспект переходил в общеевропейский и вытекал из него. Поэтому перекладывать вину за провал Конституции исключительно на внутригосударственные проблемы по меньшей мере несолидно.

В свете итогов голосования парадоксально выглядит доброе отношение французов к органам управления ЕС. Для 53 % жителей Франции европейские институты обладают «хорошим имиджем». Откуда столь оптимистичные цифры? Ошибка социологов или политический заказ? Вряд ли. Скорее всего, французов действительно устраивает нынешнее положение дел, но вот углубления интеграции подданные Парижа не желают. Для них, вероятно, лучше стоять на «запасном пути» половинчатого Союза, чем спешить к пропасти потери суверенитета. Тем более такое уже было в истории. Как заметил на страницах газеты «Телеграф» Фредерик Форсайт (отвечая на аргументы сторонников теснейшей интеграции, утверждающих, что она нисколько не затмит национальную культуру): «Франция была такой же французской в 1942 году, как и в 1938-м. Люди все так же ели французские багеты и курили Gauloises. Уличные продавцы лука все так же крутили педали своих велосипедов. Единственная разница состояла в том, что в 1938-м французами правили из Парижа, а в 1942 году — из Берлина».

Накануне референдума представители ведущих политических партий Голландии заявили, что оставляют за собой право, невзирая на итоги голосования, ратифицировать Конституцию в парламенте, если явка окажется слишком низкой (менее 30 %). Голландцы, словно желая наказать политиков-еврофилов, стройными рядами двинулись к избирательным урнам. Явка составила 62,8 %. При этом 61,6 % избирателей проголосовали против Конституции и только 38,4 % сказали ей «да». Политики первое время находились в шоке, граничащем с истерикой. И не удивительно: ведь средства массовой информации основательно потрудились на благо сторонников проекта. Как оказалось, труды профессионалов пера и микрофона разбились о здравый смысл рядовых голландцев.

Подробная информация о причинах нидерландского «нет» приведена в таблице 3.

Голландцы, в отличие от французов, прямо заявили, что опасаются потери суверенитета. Если у французов эта мысль прозвучала завуалированно, скрываясь за ширмой экономических проблем, то жители Нидерландов предпочли недвусмысленно выразить свою точку зрения. Как отметил аналитик Рене Куперус из голландского Фонда Виарди Бекмэна, «Люди видят в Европе ускоритель процесса глобализации… ЕС — это отвратительное лицо глобализации». Еврочиновников уличают во лжи, их слова расходятся с делами. Неугодные политики подавляются (Хайдер в Австрии). Европейский суд угрожает традиционным основам гражданского общества в Нидерландах. Иммигранты подрывают систему социального обеспечения. В Союзе замечается недостаток уважения к национальным культурам, традициям и демократии.

Как заключает голландский аналитик: «Главная проблема в том, что еврократы не оставляют времени и места для размышлений, анализа и для критики Европы».

Добавлю, что не только для размышлений и анализа, но и для Бога и христианских ценностей не нашли места еврократы, созидая Конституцию Единой Европы.

Американский писатель Джереми Рифкин заметил, что «процесс европейской интеграции — это самый странный политический эксперимент в истории»… Похоже, что не только странный, но и жестокий. Складывается впечатление, что его цель — объединение Европы любой ценой. Вспомним: перед французским референдумом политики заявляли, что «нет» Конституции во Франции — это «смерть» проекта. После референдума заговорили лишь о его «болезни». Более того, появились вполне серьезные предложения заставить французов и голландцев переголосовать. «Удобный» подход. Почему бы, руководствуясь той же логикой, не провести повторные референдумы в Испании и Люксембурге, которые сказали Конституции «да»?

Европейский Союз умеет себя красиво преподнести, особенно для внешних наблюдателей. Но вот граждане Союза, проведшие под его крылом много лет (или только попавшие под брюссельскую опеку), уже не верят красивым словам и обещаниям. Они понимают, что ЕС несет с собой многочисленные угрозы — суверенитету, подлинной демократии, христианской морали и нравственности. В Лондоне, Париже, Варшаве, Гааге и других городах растет и ширится движение за приостановку европейской интеграции, за выход из Европейского Союза. Конечно, Брюссель предпринимает активные контратаки, и, надо признать, небезуспешно. Программы финансовой помощи национальным элитам превращают в еврофилов руководителей средств массовой информации и учебных заведений. А у кого в руках информация — у того зачастую оказывается и власть.

Так писали Кристофер Букер и Ричард Норт в своей книге «Великий обман: секретная история Европейского Союза». Мудрые слова. Станем ли мы свидетелями их исполнения, покажет время.

Часть IV СИСТЕМА «ПУТИН» И БУДУЩЕЕ РОССИИ

«Строптивые» — это, конечно, громко сказано. Расхожая формула повела за собой: кого же ещё укрощать? Однако субъекты российского политического процесса отнюдь не отличаются непокорством. Они готовы едва ли не на любой компромисс — лишь бы выжить и сохранить хотя бы видимость самостоятельности. Но безумный каток монополизации прокатился и по ним!

Из политических партий первыми его накат почувствовали коммунисты. После двух поражений подряд партия была в ступоре. Казалось бы, тут и проявить великодушие — протянуть руку. И связать сетью сочувствия — более эффективной, чем любой капкан.

Не настаивать на полной капитуляции противника учили мудрецы древнего Китая. Сегодня их опыт успешно применяют дальновидные европейские буржуа. После краха «красных» режимов в Восточной Европе они позволили местным коммунистам подняться, принять благопристойный вид и кое-где победить на очередных выборах. И сегодня «товарищи» из политбюро стран Варшавского договора бодро ведут свои государства в авангарде НАТО и строят капитализм с тем же рвением, как некогда коммунизм.

Нет, я вовсе не хочу такой перспективы для России. Просто отсылаю к примеру хорошо просчитанной политики. Ибо пытаюсь найти логику в действиях оппонентов. Даже в спецоперациях политтехнологов Кремля. А нахожу тёмный инстинкт подворотни: слабого добей!

История, о которой я хочу напомнить, в своё время наверняка привлекла внимание читателей. А потом подзабылась — как и все перипетии нашей политической жизни. К тому же проследить её до конца не поленились разве что профессиональные политологи. А эта история из тех, где финал не просто ставит сюжетную точку, но объясняет всё.

После президентских выборов коммунисты, как это у них заведено, решили провести съезд. Хорошая форма отчётности, между прочим. Мероприятие назначили на 3 июля 2004 года. Однако когда делегаты прибыли в гостиничный комплекс «Измайлово», выяснилось: зал обесточен. Срочно вызванные электрики ничего не могли поделать — перерублен кабель. Зюганову пришлось читать доклад при свете карманного фонарика!

Дурной детектив начался двумя днями ранее и был приурочен к пленуму КПРФ. Делегаты, собравшиеся у здания Думы, сели в автобусы, а те отвезли их на окраину и высадили в чистом поле у Кольцевой…… Путь к съезду также не обошёлся без приключений: 3 июля Измайловская ветка метро работала с перебоями. Добравшихся до места поджидал ещё один сюрприз — милиция сообщила, что зал заминирован. Надо ли уточнять, что бомбу так и не нашли. Когда настырные зюгановцы всё-таки разместились в зале, люди, стремившиеся сорвать съезд, нанесли последний удар — рубанули по кабелю.

Изнеженные правые или истеричные «яблочники» после этакого афронта, наверное, махнули бы рукой и разошлись по домам. Но не на таковских напали! Красные удерживали зал как последний рубеж обороны. Никто не ушёл! Что обеспечило кворум. Что, в свою очередь, обеспечило правомочность съезда.

Ясно, что подобный «букет» неожиданностей могла преподнести коммунистам только действующая власть. О каждом происшествии в отдельности можно было бы сказать: случайность или козни мелких пакостников. Но собранные вместе, они выдавали фирменный стиль «демократии по-кремлёвски». В самом деле, достаточно сопоставить происходившее в Измайлове с тем, что вытворяли с Глазьевым в провинции, чтобы уразуметь: работают «под копирку».

Но зачем понадобились все эти каверзы, отдающие уголовщиной и даже шизофренией? Оказывается, в тот же день в Москве состоялось ещё одно мероприятие, широковещательно представленное как «съезд КПРФ». Его проводили губернатор-неудачник Владимир Тихонов и «красный миллионер» Геннадий Семигин. Присутствовала в основном партноменклатура — секретари ЦК и главы обкомов. Низовые ячейки делегировали их на съезд к Зюганову, а они отправились к Семигину с Тихоновым. Трагедия 91-го повторилась в виде фарса, но суть осталась прежней: партийная элита предала рядовых коммунистов.

Причина элементарнейшая: основную зарплату партбоссы получали не от Зюганова, а от Семигина — по линии НПСР («Известия», 6.07.2004). Мой добрый знакомый активист КПРФ Андрей Кассиров рассказывал мне о методах «красного миллионера». После заседания МГК Семигин обратился к участникам: «А теперь продолжим обсуждение в ресторане». «И, представьте, — все побежали за ним! — возмущался Кассиров. — Да он этак скупит партию на корню!»

Скупить КПРФ не получилось. А вот прикормить часть партийной верхушки удалось.

Интрига состояла в том, чтобы сорвать зюгановский съезд и выдать собрание семигинского актива за форум компартии. Кстати, устроители, сознавая, на что они идут, проводили свою акцию втайне, вдалеке от публики — на корабле. Даже прессу не взяли! Зато не забыли прихватить представителей Минюста и Центризбиркома. Надеялись на их свидетельство: все прошло по правилам! А пуще всего на то, что Зюганов не соберёт кворума.

Подменить пытались не только съезд, но и лидера. На место председателя партии подсаживали ивановского губернатора В. Тихонова. Почему не Семигина? Видимо, даже кремлёвским мудрецам хватило сообразительности не ставить во главе «обновлённой» компартии миллионера.

Тихонов, казалось, подходил по всем статьям. В губернаторы выдвигался от КПРФ. Однако работа не заладилась. От неудачника отвернулись его собственные замы. Между тем приближались очередные выборы. В «пиковой» ситуации манипулировать Тихоновым не составляло труда.

В тяжбе с Зюгановым ивановский губернатор не без оснований надеялся опереться на помощь власти. Информированные «Известия» поспешили обнародовать наиболее вероятный, как представлялось тогда, сценарий: «Минюст может признать легитимным съезд, проведённый под руководством Владимира Тихонова…… Попытка зюгановского крыла компартии обжаловать это решение Минюста в суде не приведёт к искомому результату, в итоге „альтернативное“ ЦК (тихоновское) перестанет быть альтернативным и реально возглавит партию» («Известия», 5.07.2004).

Газета сообщала о готовившемся в Думе законопроекте об «императивном мандате» — праве партии отзывать своих депутатов. В случае легитимации корабельного съезда тихоновцы могли лишить депутатских мандатов всю думскую фракцию КПРФ во главе с Зюгановым.

Существовал и другой сценарий — о нём поведала всезнающая «НГ»: «Минюст, демонстрируя независимость, может затягивать решение данной проблемы до бесконечности. Расколотая КПРФ, где оба осколка не имеют достаточной легитимности — и не имеют шансов быстро её обрести, — это именно то, что требуется Кремлю. Возможно, задача Семигина состояла как раз не в том, чтобы отобрать партию у Зюганова, а в том, чтобы ввергнуть её в состояние перманентной юридической тяжбы» («Независимая газета», 7.07.2004).

Просматривались и другие сюжеты. Однако буря улеглась столь же внезапно, как и разыгралась. Зюганову позвонил Путин и вкрадчиво поинтересовался: «Что случилось?». После чего предложил встретиться.

Надо признать, то был гениальный манёвр, открывавший путь к самому реалистичному сценарию. После того как подавляющее большинство делегатов поддержало Зюганова, стало ясно, что задушить компартию юридическими процедурами, скорее всего, не удастся. Юристы, знаете ли, всесильны в конторах, а баталии могли выплеснуться на улицы. Чем и пригрозил законный лидер КПРФ.

В этой ситуации Кремлю разумнее всего было «поддержать» Зюганова, попытавшись в обмен заручиться гарантиями «правильного» поведения. А заодно скомпрометировать лидера компартии как человека, согласившегося такие гарантии дать. Не случайно в прессе тут же появились разоблачительные «свидетельства». «По данным из источников в КПРФ, — трезвонила „НГ“, — он (Зюганов. — А. К.) умолял спасти его, обещая в обмен полную личную лояльность, а также управляемость КПРФ» («Независимая газета», 8.07.2004).

Явно ангажированный журналист шёл ещё дальше: «……Зюганов фактически вскрылся как человек, преданный власти…… Подтвердились самые худшие предположения, звучавшие в последнее время в СМИ, — с властью был прочно связан сам Зюганов…… В нынешней ситуации, спасая себя, настоящий внутрипартийный крот вылез наружу» (там же).

Экая трогательная забота о чистоте коммунистических рядов со стороны буржуазной газеты! И тут же автор выдавал сам себя, с торжеством сообщая: «Уже сегодня понятно, что нынешняя КПРФ расколота примерно пополам».

Даже не знаешь, чему больше удивляться — наглости или наивности лжи! Ну не в ладах борзописец со здравым смыслом: зачем Кремлю затевать замысловатую интригу, если партию и так возглавляет «крот»? Зачем менять «своего» Зюганова на Тихонова? И как это Зюганов мог обещать «полную лояльность» Путину, если он пришёл на встречу вместе с руководством КПРФ, — подобные клятвы не дают при свидетелях.

Но главное, в чём промахнулся автор статейки, — партия не раскололась! В том-то и дело, что низовые ячейки фактически единогласно поддержали Зюганова. И с брезгливостью стали вычищать высокопоставленных раскольников из своих рядов. Постов лишились первый секретарь МГК А. Куваев, первый секретарь татарского рескома А. Салий, первый секретарь брянского обкома А. Шульга и другие областные лидеры. Компартия не дала себя расколоть. И тем самым ещё раз подтвердила, что она не детище бюрократов, не кремлёвский спецпроект, а подлинно народная партия, в которой решающая роль принадлежит массам.

Та же «НГ» вынуждена была признать: «……Даже если Минюст провозгласит лидером КПРФ Владимира Тихонова, тому некем будет руководить. Получив в руки все формальные атрибуты власти, новый генсек столкнётся с реальностью, которую ему предъявили в родной ивановской парторганизации…… Руководитель областного отделения КПРФ Анатолий Гордиенко, которого Тихонов зачислил в свой „альтернативный“ ЦК, сразу же после возвращения со съезда заявил: „Выполнять указания Тихонова я не намерен“» («Независимая газета», 19.07.2004).

Именно стойкость рядовых партийцев, а не внезапно проснувшиеся симпатии президента заставили режим отказаться (хотя бы на время) от своих намерений. Наглядный урок для властей, привыкших считать народ биомассой, которую можно месить и так и этак, и для народа, склонного переоценивать могущество власти. Встречая серьёзное сопротивление, Кремль отступает.

В этих условиях Минюсту не оставалось ничего другого, как признать легитимность зюгановского съезда. Тихонову пришлось начинать работу с нуля. И он, по обыкновению, не преуспел. Единственное, на что хватило запала, — дать своей организации громкое имя ВКПБ. Однако новоявленные большевики так и не зарекомендовали себя сколько-нибудь значительными акциями.

Я говорил, что у этой истории есть финал, и он объясняет всё. Ровно год спустя — в июле 2005-го, спикер ивановского областного законодательного собрания, член «Единой России» В. Гришин обвинил Тихонова во взяточничестве и даже сообщил, что ФСБ произвела обыск в кабинете и квартире губернатора. Проинформировав об этом, «МК» пояснил: «По нашим сведениям, ларчик открывается просто: губернатора Тихонова хотят „уйти“ любой ценой, тем паче что его позиции весьма слабы. Эксперты считают, что губернатор не справился со своей миссией — заменить Зюганова или расколоть КПРФ» («МК», 19.07.2005).

Такими методами действует администрация! Это даже не «тёмный инстинкт подворотни», как писал я в начале главы, а нечто, напоминающее поведение «солнцевских» или «медведковских»: слышь, губернатор, должок за тобою! Обещал Зюгана урыть, а не выполнил. Отвечать придётся……

По схожей схеме (и гораздо успешнее!) разваливали «Родину». Больно говорить об этом. Во фракции немало людей, с которыми я знаком с 92–93-го. А это, согласитесь, знаковый рубеж. Те, кто не дрогнули под танковым огнём, не выдержали соблазна призрачной власти и вполне реальных атрибутов её — служебных машин, высоких окладов, заграничных командировок.

Но дело даже не в личностях, слишком велики были надежды на блок. Впервые за последнее десятилетие патриоты получили возможность выступать в политике от первого лица. Конечно, нельзя недооценивать союз с КПРФ, но не секрет, что коммунисты не без подозрений (надо признать, зачастую обоснованных) относились к патриотам. А главное, своей марксистской риторикой — совершенно бесплодной в современных условиях — они отпугивали миллионы людей, которые готовы были участвовать в возрождении России, но никак не в возрождении социалистического строя.

Несмотря на то, что к созданию блока приложили руку придворные политтехнологи, хотелось верить, что, получив широкую поддержку на выборах, «Родина» сумеет обрести самостоятельность. Но что же мы видим? Вместо «русского реванша» бесконечную грызню между собой.

Сначала Рогозин, включённый в блок по просьбе Путина, отстраняет от руководства лидера «Родины» Глазьева, пошедшего наперекор воле Кремля. Затем Бабурин поднимает бунт против Рогозина, когда тот становится чересчур амбициозным и «неуправляемым».

Не собираюсь оправдывать депутатов. И всё-таки задумаемся: почему ими так легко манипулируют? Причём именно патриотами.

Позволю себе отклониться от темы — слишком важен затронутый вопрос. Мне кажется, члены фракции потому так легко поддаются нажиму властей, что для многих из них потеря поста или просто утрата административной поддержки означает возвращение в политическое небытие.

Вы задавались вопросом, куда, собственно, деваются депутаты после ухода из Думы? «Демократы» понятно куда — в правления банков и крупных компаний. А патриоты?

Может быть, читатели помнят Сергея Васильева, обратившего на себя внимание несколькими энергичными выступлениями на Съезде народных депутатов СССР. Молодой, прекрасно образованный, речистый, он выделялся среди безъязыких регионалов и в то же время ничего общего не имел с краснобаями-«демократами». Васильев был настолько заметен, что им заинтересовались на Западе. И не где-нибудь, а в Англии, традиционном центре мировой закулисы, где создают (и ломают!) репутации политиков, в том числе и российских — достаточно вспомнить Горбачёва.

Сергея пригласили на съезд молодых консерваторов. На смотрины. Ни один из знакомых мне депутатов тех лет, таких как Михаил Астафьев или Виктор Алкснис, не избежал этой процедуры. Зазывали в Штаты, Японию, Германию, приглядывались, прощупывали, дарили дефицитную тогда в Союзе оргтехнику: давайте дружить! А потом не просто обрывали связи, но и подвергали остракизму, потому как под «дружбой» понимали лоббирование своих интересов — в ущерб российским. А на это ни Алкснис, ни Астафьев не соглашались.

Не стал агентом влияния и Васильев. И тем определил свою судьбу: когда съезд разогнали, ему пришлось вернуться в Сибирь. В конце 90-х я встретил его у Бабурина, он занимал должность заместителя директора какого-то районного музея. Высох, ссутулился, когда-то вдохновенные глаза погасли.

Валерий Хайрюзов — депутат из Иркутска. После расстрела Дома Советов долго не мог найти работу. Свои мытарства он описал в повести, опубликованной в «Нашем современнике». Герой вынужден был зарабатывать на жизнь колкой дров у богатых дачников……

Николай Павлов — лучший оратор оппозиции. После 93-го оказался выброшенным из политики. Вернуться удалось только десять лет спустя, пройдя в Думу по списку «Родины». Говорят, когда во фракции обсуждали вопрос о смещении Глазьева, Павлова вынесли из зала с сердечным приступом. Не знаю, так ли это было, но убеждён: Николай Александрович не мог пойти против совести. Но и возвращение в небытие, видимо, ужасало.

…Мы чуть ли не через день слышим, что какой-то российский толстосум купил для своего спортивного клуба (модное увлечение олигархов) очередного иностранного игрока, выложив 5–10–15 миллионов «зелёных». Понятно, люди с такими деньгами — заядлые западники. Они нажили свои состояния на разграблении России и ничего не сделают ей на пользу. Но ведь есть предприниматели средней руки, многие из которых бьют себя в грудь, называясь патриотами. Неужели они не могут выделить деньги (куда более скромные, чем те, что нувориши тратят на чернокожих кудесников мяча) на поддержку политиков, защищающих интересы России? Создали бы фонд и обеспечили, грубо говоря (а здесь и нужна грубая определённость), их тылы. Нет, я не призываю платить за патриотизм — хотя за антипатриотизм платят. Но человек, отстаивающий Родину, должен быть уверен: в трудную минуту его не бросят на произвол судьбы, не пустят по миру искать кусок хлеба.

Сам понимаю, сколь наивны надежды на поддержку. Но не имея её, патриотическая оппозиция всегда будет зависеть от милости (или — что случается чаще — от произвола) Кремля.

Там и со своими депутатами не церемонятся. Громким скандалом обернулось открытое письмо «единоросса» Анатолия Ермолина, в котором он рассказал, как кремлёвские кураторы дрессируют «медведей» на Охотном ряду. Цитирую: «На встрече в абсолютно грубой форме нам было объявлено, что мы никакие не депутаты и не народные избранники, что все мы „повязаны“ и что на этом основании никто из нас не смеет голосовать в Думе по своему усмотрению…… На вопрос коллег из числа юристов, как поступать в случае, если законопроекты, лоббируемые Администрацией президента РФ, явно безграмотны… и могут нанести ущерб репутации фракции „Единая Россия“, последовал ответ: „Голосуйте, как говорят, потом разберёмся!“» («МК», 5.11.2004).

«Единороссы», разумеется, обвинили бунтаря в клевете и грозили изгнанием из фракции. Но послушайте, что говорил на встрече с предпринимателями кремлёвский куратор «Единой России» В. Сурков: «Несмотря на весь треск, который стоит в Думе по разным поводам, профессиональных предложений почти не бывает. Трещат они просто. У них работа трещать» («Завтра», № 29, 2005). Наверное, так барин отзывался о крепостной челяди. Точь-в-точь то отношение, на которое жаловался Ермолин.

Анекдотична и печальна недавняя история с внезапно прорезавшимися у «медведя» «крыльями», которые тут же по пёрышку выщипало кремлёвское начальство. Видимо, ощущая катастрофическое падение авторитета, «единороссы» решили поиграть в демократию. Не подумайте, дескать, что мы чиновные винтики, не имеющие ни сердца, ни собственного видения ситуации в стране. Есть среди нас и «правые», и «левые». Давайте обосновывать свои позиции, вести дискуссии.

20 апреля 2005 года было объявлено о появлении в партии «правого крыла». 21 апреля пресс-конференцию провели представители «левого». Профбосс А. Исаев, обменявший рабочую солидарность на пост вице-спикера Думы от «ЕР», сделал ряд громких заявлений. Его поддержали коллеги: «Государство должно чувствовать свою ответственность перед обществом» («МК», 22.04.2005).

Помимо понятного стремления облагородить свой облик и оправдаться перед избирателями, «единороссами» руководил и трезвый электоральный расчёт. Газетчики мгновенно раскусили: «……Одни избиратели клюнут на „правые“ слова, другие — на „левые“, а голоса пойдут в одну корзину» (там же).

Казалось бы — чем не перспектива? Но ведь тогда такие, как Ермолин, «будут сметь своё суждение иметь», — возмутились в руководстве «Единой России». Грызлов, Шойгу, руководители областных организаций потребовали от депутатов впредь не махать крыльями. «Рождённый ползать летать не может».

Дискуссия, начатая в четверг, была свёрнута в выходные. Внутрипартийная демократия в «Единой России» продержалась два дня!

Интересно, сколько продержатся остатки демократических процедур в реальной, а не в «единой» России?

Задуматься над этим вопросом заставляет едва ли не самая спорная инициатива Путина — фактическая отмена губернаторских выборов. Скажут: а так ли уж они важны, ведь речь идёт всего лишь о региональном уровне.

На самом деле, в сложившейся ситуации губернаторские выборы предоставляли обществу, по существу, единственную возможность повлиять на положение дел в стране. Судите сами: борьба за Думу оказывает косвенное воздействие на политический курс. Реальной власти после октября 93-го депутаты лишены. Как там говорит замглавы администрации президента: «Трещат они просто. У них работа трещать». Президентская выборная кампания предельно зарегулирована. Настолько, что кандидат власти гарантированно побеждает, имея рейтинг в несколько процентов (как Ельцин в 96-м) или вовсе не имея рейтинга (как Путин в 1999-м).

В этих условиях только голосование в регионах открывало избирателям лазейку в большую политику. Регионы — достаточно крупные образования, чтобы с ними считались на федеральном уровне. А в пору, когда губернаторы заседали в Совете Федерации, они имели прямой доступ к рычагам общероссийской власти.

И посмотрите, какой политической многокрасочностью — в сравнении с уныло унифицированным центром — отличалась провинция! Во главе регионов стояли и реликтовые «демократы» (Прусак), и подручные Кремля, и экзотические социал-демократы (Титов), и независимые сильные хозяйственники (Строев, Савченко), и «родоплеменная» знать бывших автономий. А примерно половина областей была окрашена в красный цвет — там верховодили коммунисты.

Теперь от этого многообразия, отражающего палитру политических предпочтений общества, не осталось и следа. Уже более 50 губернаторов поспешили присоединиться к партии власти. Фактически формируется однопартийная, или, как её окрестили политологи, полуторапартийная система («Независимая газета», 24.03.2005).

Обратите внимание — первыми в «медвежьи» объятия устремились главы автономных округов — самые слабые, самые зависимые от Центра. Что, конечно же, характеризует их побудительные причины, да и самую суть процесса.

О переходе к новой системе выборов Путин объявил 13 сентября 2004 года — вскоре после Беслана. Свою инициативу он обосновал необходимостью «создать единую систему исполнительной власти» в условиях усиления террористической угрозы.

На самом деле, наступление на региональных лидеров президент развернул в первый же год правления. 2000-й — деление страны на федеральные округа и введение института полномочных представителей президента, поставившее губернаторов под надзор путинских назначенцев. 2001-й — изгнание хозяев республик и областей из Совета Федераций, низведшее их с общероссийского на региональный уровень.

В 2002–2003-м годах инициируется кампания по уголовному преследованию губернаторов. В 2004-м она достигает апогея: прокуратура заводит дела на руководителей Камчатки (Н. Машковцева), Саратовской области (Д. Аяцкова), Ярославской области (А. Лисицына). Проблемы с прокурорами возникают и у главы Самарской области К. Титова. А всего за время правления Путина к уголовной ответственности привлечено 10 региональных лидеров. Для сравнения — при Ельцине всего 2.

Многие обвинения имели под собой реальную основу. Однако говорить о бескомпромиссной борьбе с коррупцией в данном случае не приходится. Показателен случай с Д. Аяцковым. Убрать такого «тяжеловеса» с насиженного места было непросто. Достаточно вспомнить, что в 90-е годы саратовский губернатор запретил местным авиадиспетчерам сажать самолёты чиновников из Москвы, если те не согласовали с ним свой приезд. Лишь после привлечения к уголовной ответственности норовистый губернатор согласился уйти «по-тихому». И что бы вы думали — через несколько дней дело было прекращено! Хотя газеты («МК», 7.06.2004) публиковали фотографии «усадьбы Аяцковых» и называли стоимость — 6 млн долларов (сумма, явно неподъёмная для человека, живущего на зарплату).

Наступление на губернаторов разворачивалось и по финансовой линии. Их лишили права распоряжаться недрами — выдавать лицензии на разработку месторождений. В сырьевых областях эта мера существенно урезала поступления в местный бюджет. Одновременно Минфин объявил о новом порядке разграничения бюджетных полномочий. Если раньше доходы между Центром и регионами распределялись в соотношении 50: 50, то теперь оно составляет 60: 40. Инициатива ведомства Кудрина таила ещё одну опасность: если область не может покрыть свои расходы, в неё предполагается назначать внешнего управляющего из Москвы.

Как видим, ограничение губернаторских полномочий началось задолго до Беслана. Президент просто воспользовался случаем (как ни цинично это звучит!) для того, чтобы довести процесс до логического завершения. Это позволило Кремлю фактически монополизировать ещё один властный ресурс — региональный.

Надо признать, определённые резоны у Путина были. Своеволие региональных баронов, поход криминала во власть, едва прикрытый сепаратизм «националов» — всё это требовало адекватной реакции.

Но что значит — адекватной?

Ольга Крыштановская — руководитель Центра изучения элиты Института социологии в программной статье утверждала: «Для верховной российской власти всегда представляли угрозу не просто административные единицы, а территориально-этнические образования как потенциальные носители сепаратизма». Крыштановская спешила предложить логическую мотивацию нововведения: «Некоторые наблюдатели считают, что никакой связи между президентскими инициативами и терактом (в Беслане. — А. К.) нет. На мой взгляд, связь тут самая непосредственная, потому что источником терроризма является сепаратизм» («Независимая газета», 17.01.2005).

Крыштановская настолько увлеклась толкованием президентской новации, что рискнула подробно расписать направления и этапы её реализации: «Федеральный Центр всё делает для того, чтобы территориально-этнических образований не было. Но для этого необходимо устранить тех руководителей республик, которые являются лидерами местного национализма…… Самая большая проблема федерального Центра состоит в том, чтобы разрушить такие автократии, которые сложились в Татарстане, Башкортостане и т. п.». Автор указывает даже вероятных сменщиков «лидеров национализма»: «……Нынешнему министру МВД Рашиду Нургалиеву, татарину по национальности, могут предложить возглавить Татарстан» (там же).

Ах, как увлекательно делить пирог власти, даже если ты никакого отношения к ней не имеешь! Впрочем, в то время многие думали так же: Путин стремится обуздать «националов». И фамилия Нургалиева фигурировала не только в списке Крыштановской.

Как легковесно, как нелепо выглядят эти предположения сегодня, когда татарский президент Шаймиев, получив от Путина подтверждение своих полномочий, триумфально провёл празднование 1000-летия Казани, далеко превзошедшее по размаху юбилейные торжества в Москве и в Питере! Заметьте, абсолютно безвредному русачку В. Яковлеву недолюбливающий его Путин не позволил досидеть в губернаторском кресле до юбилея Северной столицы, а «лидеру национализма» Шаймиеву дал карт-бланш. Так же, как и президенту Чувашии, известному «демократическому» фрондеру Н. Фёдорову.

Так же, как и приморскому губернатору Сергею Дарькину, в былые годы известному под кличкой Серёга Шепелявый («МК», 9.06.2004). А ведь приближенные к Кремлю авгуры утверждали, что президент, назначая губернаторов, надёжно перекроет криминалу дорогу во власть! Кстати, Дарькин стал первым, кто обратился к Путину с просьбой подтвердить свои полномочия. Сие придало президентской затее оттенок трагикомический.

К слову, как подлинный авторитет, Дарькин вскоре вернул должок. Законодательное собрание Приморского края опять же первым выступило с инициативой просить Путина баллотироваться на третий срок. Видимо, учитывая своеобразие замешанных в этом междусобойчике персонажей, газеты сообщили об инициативе под двусмысленным заголовком: «Депутаты хотят дать Путину срок» («МК», 11.08.2005).

Если оставить в стороне эти выразительные эксцессы, то как будут выглядеть предварительные итоги? Отставка полдюжины губернаторов, половина из которых принадлежали к КПРФ. Не слишком ли это незначительно и даже мелко?

Понятно, Путин держит свой «джокер» в рукаве — как потенциальную угрозу. Он вообще не из тех, кто выкладывает все карты. Прикупает, внимательно следит за политической игрой, а потом…… И потом, как правило, ничего не происходит!

У каждого своя манера, но Владимиру Владимировичу следовало бы учесть, что «игру» в данном случае ведут не за одним кремлёвским столом, а в 89 субъектах Федерации. И это не чинный бридж, а самая азартная разновидность рулетки. Достаточно вспомнить перестрелку в Черкесске, в которой оказался замешан зять президента Батдыева, и последовавший затем штурм президентского дворца; противостояние парламента и руководителя республики в Адыгее, воспроизводящее в миниатюре московскую осень-93; кровопролитные столкновения демонстрантов с милицией в Калмыкии; взрывы в Дагестане.

Это Путин думает, что за ним решающий ход. А на деле предложенная им процедура втягивает президента в бесконечные, зачастую безумные разборки местных элит. Если раньше туземные кланы вынуждены были принимать «всенародно избранного» губернатора или главу республики и мириться с ним до истечения его полномочий, то теперь им нет нужды ждать. Отставки назначенца можно добиться в Москве. Не помогут жалобы или «финансовое стимулирование» (представьте, какие суммы будут тратить теперь на покупку «ярлыка»!) — в ход будут пущены палки и камни разъярённой толпы: вот видите, руководитель не может обеспечить мир в республике!..

Если Путин пойдёт на поводу у этих настроений, то он потеряет авторитет (особенно в национальных республиках, где уважают силу), а может, и сами республики. Если будет покрывать таких проблемных лидеров, как М. Батдыев или М. Зязиков, он рискует противопоставить себя местным элитам и населению. С тем же печальным для единства России результатом.

Прав эксперт «НГ», заявивший: «Похоже, федеральная власть, провозгласившая построение вертикали власти, загоняет себя в ловушку» («Независимая газета», 16.05.2005).

Не стоит недооценивать и чиновничьего саботажа. Не случайно Путин поспешил выдать мандат на власть президентам приволжских республик. Это произошло после того, как Госсовет Татарстана воспротивился предложенной процедуре назначения президента, а парламент Чувашии признал законопроект «неконституционным». Нехитрая комбинация: «Я — за! — говорит местный лидер, — да вот парламент против, а у нас, знаете ли, демократия!» — немедленно привела к желаемому в Казани и Чебоксарах результату.

А между тем до конца «игры» далеко! «…Регионы медленно, не спеша и обстоятельно, выстраивают оборонительные редуты против инициатив федерального Центра, — пишет обозреватель „НГ“. — И уже можно смело говорить о том, что на смену знаменитому в середине 90-х годов „красному поясу“ приходит „пояс тихого саботажа“» («Независимая газета», 1.11.2004).

Наблюдая за неприглядной борьбой, можно было бы в сердцах воскликнуть: да истребите вы друг друга! Нам-то какое до этого дело. К сожалению, дело есть и самое прямое! Воспользовавшись реальными (или надуманными) предлогами, режим лишил нас, граждан России, остатков прав и полномочий, существенно урезал и без того скромные возможности влиять на политику. Даже в рамках области.

Мне не жаль «красного расстригу» Ходырева, не жаль Стародубцева, на старости лет переродившегося из крестьянского лидера в замшелого бюрократа. И, уж разумеется, меня не волнуют проблемы Аяцкова. Мне жаль русского мужика — и даже не столько потому, что он потерял возможность выбора, признаем, зачастую формального. Мне жалко его потому, что раньше начальство вспоминало о нём хотя бы перед голосованием. Губернатор или его свита приезжали и обращались к нему с посулами, а иной раз и давали нечто конкретное — асфальтировали улицу, на которой он живёт, покупали автобус для школы, где учится его сын, дарили малолитражку «Ока» его отцу-ветерану. А теперь он, русский мужик, никому не нужен! Там, наверху, его давно уже не считали человеком. Но ценили как электорат. Нынче надобность в нём и вовсе отпала.

…О «бодании» власти с бизнесом подробно писать не стану. Во-первых, потому, что это именно «бодание» — череда давления и уступок, приводящая в финале к переделу собственности, а не к торжеству справедливости, на которое рассчитывал народ, голосуя за энергичного выдвиженца спецслужб, способного, как казалось тогда многим, навести порядок и остановить разграбление России. Во-вторых, о преследованиях олигархов, в частности «разгроме» ЮКОСа, в московской, да и мировой прессе написано больше, чем обо всех проблемах России, вместе взятых.

Если я и упоминаю об этой теме, то лишь потому, что она укладывается в логику монополизации Кремлём всех ключевых ресурсов, финансовых в том числе.

Сразу отмечу: история с ЮКОСом раздута чрезмерно. Это выявил финал. Шумиха вокруг процесса над Ходорковским и Лебедевым окончилась пшиком. После вынесения приговора (не более жёсткого, чем полагается за подобные преступления в любом западном государстве) не рухнул фондовый рынок, не пал кабинет, не взбунтовались прочие олигархи.

А ведь как начиналось! Сразу после ареста Ходорковского подал в отставку А. Волошин, опытнейший интриган, казавшийся незаменимым на посту руководителя президентской администрации. Вскоре лишился своего кресла премьер М. Касьянов, публично оппонировавший президенту в связи с делом ЮКОСа: «Такая форма, как арест по подозрению в экономических преступлениях, является чрезмерной мерой» («Независимая газета», 17.11.2003). Из трёх членов правящего триумвирата двое категорически воспротивились расследованию нефтяных афер.

Что касается «правой» оппозиции, то из её лагеря зазвучали призывы, в которых угроза мешалась со смертельным ужасом: «Если он (Путин. — А. К.) не повыгоняет этих чекистов с прокурорами — надо ставить задачу просто валить президента. Этим надо заниматься конкретно. Если эту задачу решать страшно — надо валить из страны», — заявил один из руководителей СПС Б. Надеждин («Газета. ru»).

Пресса, прежде всего западная, неистовствовала. Вот несколько заголовков тех дней: «Это феномен Сталина» (немецкий «Шпигель»); «Кредо Путина: сталинизм без социализма» (английская «Таймс»); «Старая недобрая кагэбистская политика Путина» (американская «Нью-Йорк таймс»); «Зуд самовластия» (французская «Либерасьон»). Махнув рукой на обычную политкорректность, американские журналисты с мстительным социал-дарвинистским пафосом напоминали: «Он (Путин. — А. К.) родом из бедной семьи, и поэтому всю свою жизнь он ненавидит богатых» («Лос-Анжелес таймс», 11.11.2003). А Би-би-си многозначительно отметила: «У Ходорковского и ЮКОСа есть влиятельные союзники в Вашингтоне».

Действительно, в скандал активно вмешался Госдеп: «Мы пристально следим за развитием событий. Мы озабочены тем, как это повлияет на законность и на развитие здорового и прозрачного бизнеса, инвестиционного климата в России», — заявил председатель Государственного департамента (USINFO). Впрочем, на серьёзные акции американцы не решились. Путин рассчитал точно: арест Ходорковского совпал с пиком партизанской войны в Ираке. В этой ситуации Соединённые Штаты решили не слишком давить на «друга Владимира».

В события оказался вовлечён один из Ротшильдов — лорд Джейкоб, президент Института исследований еврейской политики. А так как Ротшильды традиционно занимают центральное место в мировой закулисе — призрачном, но всесильном мировом правительстве, стало ясно, что скандал вышел на планетарный уровень.

На этом фоне российский фондовый рынок пережил самое крупное падение за последние годы. За месяц, прошедший после ареста олигарха, он потерял 20 процентов капитализации.

Но вскоре страсти улеглись. Рынок стремительно растёт. Ротшильд, как и положено властителю закулисы, отступил в зловещую тень. Госдеп уже не грозит России. И даже суд в Хьюстоне, поразмыслив, официально признал, что Российской Федерации дозволено вершить правосудие на своей территории.

Да и с чего бы американцам шуметь — «отступное» они получили. Их пристальный интерес к делу объяснялся прежде всего тем, что накануне ареста Ходорковский договорился с крупнейшей нефтяной компанией США «Еххоn Mobil» о продаже ей 40 % акций ЮКОСа («Файнэншл таймс», 27.10.2003). Иностранным инвесторам, в основном американцам, к тому времени уже принадлежало 25 % акций ЮКОСа («Уолл-стрит джорнэл», 31.10.2003). Таким образом, крупнейшая компания России, а вместе с ней гигантские нефтяные запасы должны были перейти под контроль США. Не случайно, как только начался процесс, в американском правительстве заявили, что затронуты стратегические интересы США. Однако в конечном счёте они не пострадали: взамен доли в нефтянке правительство РФ гарантировало Соединённым Штатам масштабные поставки сжиженного газа. С этой целью начато освоение Штокмановского месторождения в Баренцевом море, за что России придётся выложить из своего кармана ни много ни мало 10 млрд долл. («Независимая газета», 16.08.2005).

Не оставались внакладе и западные нефтяные компании. Американская «Соnoco Phillips» прикупила солидный кусок «ЛУКОЙЛа». «Вritish Petroleum» было позволено приобрести акции Тюменской нефтяной компании, что обеспечило ей широкий доступ к нашим ресурсам. Любопытно, что «ВР», по сведениям бывшего английского разведчика, а ныне нонконформиста Колемана, является структурой, так сказать, аффелированной с мировым правительством (Колеман Д. Комитет 300. Тайны мирового правительства. Пер. с англ. М., 2001). Так что интересы закулисы никоим образом не пострадают.

Чего не скажешь о наших! Мало того, что Россия лишилась значительной части своих нефтяных запасов. В лице «ВР» она не приобрела надёжного союзника. Качая российскую нефть, британцы параллельно достраивают нефтепровод Баку-Джейхан, по которому нефть пойдёт в обход России. Одновременно «ВР» срывает строительство нефтяного терминала в городе Усть-Луга (Ленинградская область) — стратегического объекта, который должен был сделать нашу страну независимой от эстонских и латвийских портов (подробнее об этом см. «Коммерсант», 6.09.04).

Удовлетворив Запад, Путин получил возможность делать с Ходорковским всё, что пожелает. Но в чём же причина его распри с олигархом? Существует несколько версий. Начиная с официальной («воровал-с!») и кончая конспирологической («……Ходорковский готовил государственный переворот» — по утверждению журналиста А. Гордона. См. «Завтра», № 29, 2005).

Ни та, ни другая не выдерживают критики. У Счётной палаты претензии едва ли не ко всем крупным компаниям, в первую очередь нефтяным — минимизируют налоги. Причём по тем же схемам, что и ЮКОС. Но почему-то никого, кроме Ходорковского и Лебедева, не посадили.

Что же до «государственного переворота», то схема, предложенная Гордоном («Ходорковский был готов потратить огромные средства на то, чтобы изменить конституционный строй с президентской на парламентскую республику, где он был бы премьер-министром……»), под это определение вообще не подпадает. Если конституционное большинство Думы одобрило бы соответствующую поправку к Основному закону, это явилось бы абсолютно легитимным изменением государственного устройства, а вовсе не переворотом. К слову, сейчас подобную трансформацию инициируют сторонники В. Путина, стремящиеся сохранить в его руках рычаги реальной власти после окончания второго президентского срока.

Есть ещё одна версия — романтическая. Аналитики припоминают, что незадолго до ареста на встрече олигархов с Путиным Ходорковский резко обвинил чиновников президентской администрации в финансовых махинациях. В ответ Владимир Владимирович с угрозой в голосе поинтересовался происхождением сверхдоходов ЮКОСа. Этот словесный поединок будто бы и решил судьбу «правдолюбца».

Версия совершенно неправдоподобная. Обвинения высокопоставленных чиновников в воровстве каждый день появляются в центральной прессе. И ничего — редакторов и журналистов, слава Богу, пока не трогают. Как, впрочем, и коррупционеров-чиновников……

Думаю, дело в другом. После краха СССР Америка не скрывает намерения стать основным модератором постсоветского пространства, в том числе и России. Москве приходится согласовывать с Вашингтоном свои внешнеполитические инициативы (вспомним характерную реплику Руцкого в пору его вице-президентства: «Борис Николаевич, надо срочно звонить Бушу, чтобы нам разрешили занять твёрдую позицию в Приднестровье». — См. «Наш современник», № 10, 2003). В столицах бывших союзных республик давно сообразили: вместо того чтобы согласовывать свои позиции с Москвой, проще сразу обратиться в Белый дом. Рискну предположить, что подобную линию поведения — уже внутри России — пытался проводить М. Ходорковский.

Он встречался с американским послом А. Вершбоу («Независимая газета», 31.10.2003). Ездил в Соединённые Штаты, где его принимали на высоком уровне. Ходорковский сам, без оглядки на Кремль, выбирал экономических партнёров. Поговаривают, что он готов был торговать не только природными ресурсами страны, но и её ракетно-ядерным потенциалом (в случае прихода к власти).

С точки зрения бизнесмена, такое поведение рационально: зачем терять время на лишние инстанции в Москве, когда вопросы всё равно решаются в Вашингтоне. Но для государства такая позиция смертельна: отдав ближнее зарубежье американцам, Путин до последнего будет биться за право контролировать процессы у себя в стране.

Режим раздражали и заявления олигарха о его политических амбициях, подкреплённые финансированием оппозиции, прежде всего «правой». Это сегодня, сидя в тюрьме, Ходорковский кричит о «левом повороте», а в 2003-м у КПРФ был самый тощий бюджет среди крупных партий. Владелец ЮКОСа не спешил пополнить «красную» кассу.

И всё же участие в предвыборной борьбе было, на мой взгляд, лишь второстепенной причиной опалы. Олигарха погубила «рационализация» связей по вертикали, не только ломавшая устоявшуюся схему взаимоотношений бизнес-элиты с Кремлём, но и угрожавшая государственному суверенитету России.

Проблемы с режимом — личная беда Ходорковского. Жёсткая реакция Путина, конечно, напугала бизнес-сообщество, но не нанесла ему ощутимого вреда. Абрамович и Вексельберг могут как угодно распоряжаться своими миллиардами. Им нечего опасаться. До тех пор, пока они соблюдают правила игры.

Другое дело, что Кремль — с максимальной осторожностью! — начинает эти правила менять. Стремясь к монополизации всех ресурсов, он, разумеется, не мог оставить в стороне важнейший из них — сырьевой.

По моему мнению, политика Путина в этом вопросе достойна поддержки. При Ельцине государство разбазарило самое ценное, что есть у России и что, кстати говоря, принадлежит не только нынешнему, но и будущим поколениям, — природные ресурсы. Прежде всего нефть. В отрасль пришёл не просто частный — иностранный капитал. И это не было стихийным процессом. Скупка — в основном за бесценок — природных кладовых России на Западе была объявлена чуть ли не стратегической задачей: «Поскольку основные нефтяные месторождения планеты уже разобраны, нефтяные компании начали связывать свои перспективы роста с Россией» (BBCRussion.com).

В этих условиях возвращение «Юганскнефтегаза» из империи ЮКОСа в структуру государственной «Роснефти» представляется робким (вспомним, в какой поистине конспиративной атмосфере он осуществлялся), но необходимым шагом в правильном направлении.

Следующим стала недавняя покупка «Газпромом» 72 % акций «Сибнефти». В итоге в 2005 году Россия вернула под свой контроль почти треть отрасли («Независимая газета», 11.07.2005).

К сожалению, процесс идёт медленно и недостаточно последовательно. Тот же «Газпром» можно лишь номинально назвать государственным концерном. Значительная часть его акций принадлежит частным, в том числе иностранным, инвесторам. Бросается в глаза и то, что государство, возвращая своё, вынуждено прибегать к всевозможным уловкам. Комментируя контакты «Газпрома» с «Сибнефтью», Путин счёл необходимым напустить рыночного тумана: «Не буду скрывать, я обсуждал это с владельцами компании „Сибнефть“ и сказал, что они должны воспринимать это как рыночную сделку, если они вообще хотят это делать. То, что там какая-то государственная компания выражает желание приобрести эти активы, совсем не значит, что государство настроено сделать то же самое. Это чисто рыночная должна быть сделка. Акционеры компании всё знают. Как они поступят, сколько и в каком объёме и кому они продадут свои акции, я, честно говоря, не знаю» (там же).

Сопоставьте это робкое косноязычие с бесцеремонными командами, которые президент отдаёт губернаторам и партиям, и, что называется, почувствуйте разницу. С капитанами бизнеса Путин обращается с демонстративной предупредительностью.

Более того, в стремлении привлечь на свою сторону владельцев крупных капиталов Кремль готов приоткрыть перед ними двери во власть. В. Сурков, замглавы президентской администрации, выступая перед собранием «Деловой России», обратился с призывом: «Вот 300 голосов (думские мандаты „ЕР“. — А. К.) — идите и занимайте там места. Хотите в руководящие органы — вступайте, не стесняйтесь» («Завтра», № 29, 2005).

Цинично, зато предельно определённо. Не имея достаточных возможностей полностью монополизировать финансовый ресурс, администрация предлагает бизнес-элите компромисс: участие во власти в обмен на политическую лояльность и согласие на частичный передел собственности. Фактически речь идёт о кондоминиуме — совместном владении Россией.

К немалому неудовольствию новоявленных хозяев существует ещё одна инстанция — субъект права, источник, говоря высокопарным юридическим стилем, легитимности. А заодно и всего, что происходит и производится в стране — того гигантского пирога под названием «национальный продукт», который наладились полюбовно разделить Кремль и большой бизнес. Это российский народ. 145 миллионов русских и людей других национальностей.

Конечно, власть наловчилась получать от них мандат на правление. Обратили внимание, с какой вальяжной уверенностью главный политтехнолог администрации предлагает буржуа занять часть из 300 мест, принадлежащих «Единой России»? Ясно, что речь идёт не о нынешнем составе парламента: депутатов с насиженных кресел не подымут. Сурков распоряжается мандатами будущей Думы — в полной уверенности, что и в ней Кремлю обеспечено конституционное большинство.

Но если на выборах народ проявляет, по словам западных наблюдателей, «ослиное терпение» и покорность (вспомним цитату из «Тагесшпигель»), то в обычной жизни он судит обо всём достаточно здраво; послушали бы господа министры, что говорят о них на автобусных остановках и в вагонах электричек, какие экзекуции для них изобретают. Самая страшная, понятно: «Чтобы они жили на нашу зарплату!». К большому сожалению элит, нет никакой возможности запретить людям думать 365 дней в году.

А между тем демократическая система предусматривает процедуру, позволяющую народу выразить своё мнение по важнейшим вопросам. И не просто выразить, но утвердить в качестве императивного закона, обладающего преимуществом, первенством перед прочими, не нуждающегося в одобрении другими инстанциями именно потому, что он утверждён высшей — народом. Это — референдум.

Путин может подчинить себе все партии, губернаторов и олигархов. Безукоризненно отладить систему. Ему и его пропагандистской машине под силу раз в несколько лет околпачивать и зомбировать народ. Но пока полторы сотни миллионов думают, двигаются, дышат, хотят есть, получать квалифицированную медицинскую помощь, обучать детей в бесплатных школах и университетах, а себе обеспечить достойную старость, власть системы не прочна. Ибо в один прекрасный для нас и чёрный для режима день народ может сказать: НЕТ!

Вот почему история правления Путина — это одновременно хроника его борьбы против прямого волеизъявления народа, каким является референдум. Нет ни времени, ни необходимости вдаваться в детали, однако отметить основные вехи этой борьбы необходимо, чтобы до конца понять, с каким режимом мы имеем дело.

В прошлой Думе, где партия власти ещё не имела подавляющего большинства, проправительственным депутатам приходилось грудью вставать на пути сторонников народоправства. Показательна фраза, которую один из «стражей режима» бросил коммунистам, собиравшимся провести референдум о земле: «Это мы вам не дадим» («Сегодня», НТВ, 18.09.2002).

Ныне в послушном Кремлю парламенте подобные страсти излишни. Летом 2004 года Дума приняла Закон «О референдуме», предельно усложнивший проведение процедуры. Причём думские начальники так торопились, что даже лояльные Кремлю газеты назвали спешку «неприличной» («МК», 10.06.2004). Достаточно сказать, что по воле большинства на внесение поправок и обсуждение законопроекта вместо положенного месяца было отведено меньше недели. 2 июня прошло первое чтение толстенного (около 300 страниц) документа, а уже 8 июня поправки у депутатов принимать перестали. Те две сотни, что всё-таки поступили, рассмотрели за три часа (там же).

Если вспомнить, что одним из первых актов, принятых нынешней Думой, был Закон «О митингах», запретивший гражданам собираться у зданий всех органов власти (вплоть до муниципальных), иначе говоря, отсылавший их выражать своё мнение в лесопарковую зону, то станет ясно, как партия власти относится к собственному народу.

Закон «О митингах» вызвал такое возмущение, что президент театральным жестом поддержал демократию. Он попросил депутатов смягчить законопроект (наверняка разработанный в его же администрации!). Митинговать народу дозволили: кричите на здоровье! А вот облекать своё мнение в форму закона — нет.

И всё же оппозиция предприняла несколько попыток пройти по тому узенькому правовому коридору, который оставила власть. Первым подсуетился записной вольнодумец С. Глазьев. С ним не церемонились — Центризбирком дал отрицательное заключение на его инициативу. «Народу можно пообещать триллион рублей на пенсии и зарплаты к 2007 году, но где деньги-то возьмём?» — заявил А. Вешняков в оправдание своего решения.

4 апреля 2005 года с инициативой проведения референдума выступили политические тяжеловесы — КПРФ и «Родина». «Яблоко», как всегда заявив об особой позиции, обещало поддержку. На суд народа предлагалось вынести 17 вопросов. Перечень помещён в «НГ»: «В социальном блоке вопросов коммунисты предлагают отменить закон о монетизации льгот, новый Жилищный кодекс, вернуть бесплатное образование, сохранить отсрочку от призыва и т. д. В экономическом блоке, к примеру, — восстановить государственную собственность на землю, недра Российской Федерации навсегда отдать во владение государству, как и предприятия военно-промышленного комплекса, высоковольтные линии и магистральные трубопроводы. Перечень вопросов так называемой общеполитической тематики тоже возник по следам недавних реформ, затеянных кремлёвской администрацией по установлению властной вертикали. „Согласны ли вы с тем, что руководители республик и областей должны избираться гражданами?“ — намерены спросить коммунисты у народа» («Независимая газета», 5.04.2005).

ЦИК оставил от всего списка два второстепенных вопроса! Коммунисты обратились в Верховный суд. ВС признал решение Центризбиркома законным. «Судебный процесс подтвердил, что референдум в нашей стране невозможен», — подвёл итог первый секретарь столичного горкома КПРФ В. Улас. А лидер коммунистов Г. Зюганов напомнил: «Мне известно два способа решения вопроса — или бюллетенем, или булыжником» («Независимая газета», 21.04.2005).

Нельзя сказать, что люди не видят, в какое бесправное положение поставил их режим. Общество понимает: его окончательно оттеснили от управления Россией. Опрос Аналитического центра Юлия Левады показал, что только 6 % считают, будто власть контролируется народом. Абсолютное большинство — 83 % — придерживается другого мнения: власть над страной находится «под контролем узкого круга лиц, неподконтрольных народу» («МК», 7.06.2005).

Но ни эти 83, ни даже 3 % населения не возьмутся за «булыжник». Да и Зюганов, будем честны, вряд ли поведёт их на баррикады. Активные политические акции в стиле западных антиглобалистов проводят разве что национал-большевики под руководством Э. Лимонова. Ну так с ними у власти разговор особый.

Поражает немотивированная, вызывающая жестокость режима! Показательно дело о «захвате администрации президента». Звучит страшно. И сроки участникам «светят» страшные! Поначалу нацболов обвинили в попытке насильственного захвата власти (наказание — вплоть до высшей меры). Затем «смилостивились», переквалифицировали на статью 212 УК: «Массовые беспорядки». За это дают до 8 лет тюрьмы — больше, чем за изнасилование, а иной раз и убийство.

Что же такого натворили 40 членов НБП? 14 декабря 2004 года они пришли в приёмную президентской администрации (Ильинка, 23) и в течение получаса отказывались покинуть один из кабинетов. Да, вот ещё — распространяли листовки с надписью «Такой президент нам не нужен» («МК», 15.07.2005).

И только-то? — спросит изумлённый читатель. И за это — высшая мера или (как милость?!) — до 8 лет?

Именно так! Ибо власть расценивает этот типичный молодёжный «экшн» как прецедент. Показывающий, что граждане могут общаться с государством не только по тем правилам, которые оно им навязывает. Режим предписывает: приди на выборы (сейчас в верхах обсуждается вопрос — какое наказание следует назначать за неявку) и проголосуй «правильно». А потом свободен до следующего раза! Национал-большевики отстаивают право граждан обращаться к власти тогда, когда это им необходимо, и с теми требованиями, которые они считают нужными.

Послушные режиму СМИ представляют нацболов дикими громилами. Вот и «МК», вроде бы достаточно объективно сообщающий о процессе, не удержался от подтасовки: «……Прорвались внутрь здания президентской администрации» (там же). Но почему же «прорвались», если это приёмная, для того и созданная, чтобы туда обращались желающие? Или в Кремле такая приёмная, что попасть в неё можно не иначе, как «прорываясь»?

Национал-большевики — молодые идеалисты. Родители заключённых в Открытом письме подчёркивают: «……Сказано было, что нынешнее поколение выбирает „пепси“, велено было возвести это пойло в ранг путеводной звезды и заодно забыть обо всех и обо всём. А мы не послушались. Наши дети воспитанны, образованны, начитанны; их отличает не только глубокая культура и гуманизм, но и подлинная, основанная на чести и справедливости гражданственность. Они отвергли „пепси“ и жадно припали к кристально чистому и вечному роднику свободы» («Завтра», № 29, 2005).

Даже если эта декларация покажется высокопарной, простим несчастным родителям политзаключённых. И задумаемся: а ведь их дети и впрямь — лучшая часть сегодняшней молодёжи. Оправдывающая её перед лицом русской истории. Истории жертв, самоотречения, борьбы.

И не потому ли, что молодые бунтари выбиваются из безликого ряда, их судят с показательной жестокостью? Хрупких девушек приводят в зал суда на цепи! Загоняют в клетки (одной оказалось мало — выстроили три). Судьи отвергают все ходатайства защиты.

Но как ни квалифицируй молодёжный «экшн» в кабинете безвестного бюрократа, ясно, что большое политическое дело из него не состряпаешь. И тогда против НБП выдвигают действительно серьёзные обвинения. В Новосибирске (подальше от Москвы, где сохраняются остатки гласности) двум активистам инкриминируют подготовку терактов на железной дороге.

Характерно, однако, что склад взрывчатых веществ был найден не на квартирах обвиняемых, а в пригородной лесополосе! «В пользу того, что найденные схроны принадлежат именно нацболам, по словам представителя ФСБ, говорит идентичность металлических ящиков у них дома и в схронах» («Независимая газета», 18.05.2005).

Послушайте только — какая «убийственная» улика: «идентичность ящиков»! После этого остаётся посоветовать всем вольнодумцам уничтожить любые ёмкости в квартирах: ящики, мешки, коробки. Стоит у вас, к примеру, картонный ящик из-под компьютера с разной ерундой (у одного из обвиняемых по «новосибирскому делу» дома нашли — цитирую «НГ» — «листовки, газету „Лимонка“, 20 компакт-дисков с музыкой и несколько видеокассет»), а на помойке за 10 км находят такой же — с пулемётом. И вы изобличены…… А уж если в качестве «вещдока» будет фигурировать полиэтиленовый пакет из какого-нибудь известного универмага, скажем, «Седьмого континента», то можно будет полконтинента пересажать. Хотя, конечно, людей «при исполнении» интересуют не толпы ротозеев, а вполне конкретные личности, набравшиеся нахальства думать по-своему.

О дальнейшем ходе расследования дела «подрывников» в печати не сообщалось. А может, и в самом деле больше не было нужды: 29 июня 2005 года Московский областной суд «удовлетворил заявление подмосковной прокуратуры, которая настаивала на ликвидации НБП» («МК», 30.06.2005).

Обвинение в подготовке и проведении терактов вообще «хит сезона». Летом 2005-го прокуратура заявила о причастности ещё одной внесистемной организации — РНЕ — к подрыву поезда «Грозный-Москва». Любопытно: правоохранительные органы действовали по подсказке газеты «МК»! Едва прогремел этот странный взрыв (он был произведён так виртуозно, что обошлось без жертв), как обозреватель газеты некто г-н Речкалов поспешил обвинить в нём «русских террористов» («МК», 4.07.2005). К статье «ненавязчиво» присовокупили справку «Чем сейчас занимается РНЕ?» (там же).

Позднее выяснилось, что с «заявлением по поводу РНЕ прокуратура поторопилась» («МК», 5.07.2005). Но тут же — на замену — в качестве «рассадника террора» был указан «Отечественный союз добровольцев» — организация, якобы зарегистрированная в… Боснии и объединяющая русских участников югославских компаний. В ней числятся «три, от силы пять человек» («МК», 9.07.2005).

Впрочем, численность полумифического «союза» никого не интересует. Главное, чтобы была организация. «Телефоны, явки, адреса», — как любит специфически шутить наш президент. Там, где есть организация, есть и сочувствующие, и просто знакомые, и знакомые знакомых…… Обыватели сегодня нередко поминают 37-й: дескать, вот когда был порядок! Ах, не стоит необдуманно тревожить призраки былого! Они уже и так при дверях……

Достаётся и другим объединениям «прямого действия» — Авангарду красной молодёжи (АКМ), молодёжному крылу партии «Яблоко». Причём буквально с каждым месяцем репрессии принимают всё более широкий размах. Так, 9 мая милиция задержала более сотни молодых оппозиционеров («Независимая газета», 10.05.2005). Многих хватали на квартирах или на выходе из дома, отводили в отделения милиции, снимали отпечатки пальцев, как у преступников. В столичном ГУВД расправу оправдывали тем, что «относительно ряда представителей молодёжных организаций была получена оперативная информация, позволяющая усомниться в их законопослушности» (там же).

И опять в милицейской сказочке с непривычной ещё для общества жестокостью проступает «намёк», который адресован всем «добрым молодцам»: достаточно какому-либо чиновнику в погонах «усомниться» в вашей (и вашей! и вашей! и нашей общей) «законопослушности», чтобы к вам ворвались дюжие блюстители порядка и под белы ручки поволокли в участок.

Наряду с отработкой мер «профилактики» культивируется соответствующая атмосфера — прежде всего с помощью СМИ. Исполнительный «МК» озаглавил сообщение об арестах 9 мая «Провокаторы исчезают в полдень» («МК», 11.05.2005). Таким образом, самая массовая газета страны предлагает (или уже предписывает?) считать всех несогласных с нынешней властью провокаторами. Тут и до «врагов народа» недалеко…

Мне могут возразить, что я преувеличиваю. «Поглядите вокруг, где вы видите репрессии? Партии худо-бедно существуют. Оппозиционные газеты, а не только „МК“ продают в киосках».

Возражения такого рода — результат зазора между бытовой и профессиональной оценкой явления. Обыватель (не вкладываю в это слово обидного значения), как правило, замечает то, что связано непосредственно с ним. Сплошь и рядом, к примеру, люди возмущаются «преувеличениями» журналистов: «Вы посмотрите, что они пишут, — в нашем городе гремят взрывы! Да ничего подобного. Я каждый день езжу на работу и ни разу ничего такого не видел». Слушаешь и думаешь — ну и слава Богу, что ты не видел! Взрывали на другой улице.

Отличие аналитика от обывателя в том, что он регистрирует все явления. И выявляет тенденцию.

К счастью, тенденция, отмеченная мной, пока не доминирует. Насилие потенцированно. Власть предусмотрительно зарезервировала его как вариант, как один из сценариев.

Тревожит то, что к нему всё чаще обращаются. Наиболее возмутительный случай произошёл на исходе лета: несколько десятков молодчиков в масках, вооружённых битами и пневматическим оружием (!), попытались ворваться в помещение столичного горкома КПРФ. В это время там проводили совещание руководители АКМ, НБП, СКМ и молодёжного отделения «Родины». Лидер нацболов Э. Лимонов сообщил: «Это спланированное нападение, и впервые там применялось огнестрельное оружие. Было множество выстрелов, всё было в дыму, масса кровищи. У нас четверо раненых» («Независимая газета», 31.08.2005).

Действительно, первый раз с октября 93-го политические споры в Москве решались с применением оружия. Нападавшие были одеты в майки с символикой проправительственного молодёжного движения «Наши». Лимонов прокомментировал: «Существует организация „Наши“ — при огромном содействии государства. И теперь смотрите, чем занимается эта организация — погромами, нападениями на людей. Где ещё в истории можно найти такой пример? Единственное: Берлин, 30-е годы» (там же).

Показательно, ловкий «МК» попытался обелить «нашистов» («МК», 2.09.2005). Да и милиция явно не спешила проявить положенное рвение — уголовное дело по невразумительной статье «Хулиганство» было возбуждено лишь через несколько дней после налёта — по настоянию думской фракции КПРФ.

Как видим, практикуют и прямой террор. Пока без особого размаха. Да он и не обязателен. Обратите внимание, на кого направлены нынешние репрессии. На тех, кто выносит протест на улицу, кто готов хоть к каким-то действиям.

Особое неистовство у стражей порядка вызывают выпады в адрес президента. Даже простое упоминание ВВП на плакате оппозиционеров провоцирует гневное требование милиционера: «Уберите плакат про Путина!» («МК», 31.05.2005).

Что же тогда удивляться реакции на «митинг-маскарад», проведённый молодыми коммунистами в Питере. Несколько десятков человек в масках президента собрались в центре города. На их майках красовалось: «Вова, домой!», «Мы отзываем резидента Путина!». О дальнейшем повествует тот же «МК»: «Как только участники акции стали выходить из автобуса, их начали мутузить (ах, как деликатничает газета! — А. К.) и срывать маски…… Задержанных препроводили в 27-е отделение милиции…… Уже там стало ясно, что акция находится на высоком контроле. Санкции на дальнейшее содержание под стражей давал глава городской прокуратуры» («МК», 2.03.2004).

Ещё более жестоко расправились с участниками пикета АКМ на Красной площади. Их «вина» состояла в том, что они развернули плакат: «Путин, пора уходить!». И попытались сжечь портрет президента. Газетчики, попавшие под горячую руку охраны, рассказывали: «Но тут подбежали люди в штатском, как оказалось, сотрудники ФСО. Нас всех, в том числе и журналистов, повалили на асфальт, стали избивать ногами» (NEWSru.com).

Достаётся вообще всем, кто выражает свой протест нетривиальным образом. Молодой рабочий из Зеленоградска (Калининградская область) на нескольких десятирублёвых купюрах поставил штамп: «Россия без Путина». Казалось бы, что такого? В конце концов Конституция отводит президенту всего два срока — в 2008-м (если режим не нарушит Основной закон) Россия останется-таки без Путина.

Тем не менее — цитирую «МК» — «сотрудники правоохранительных органов несколько месяцев рыли землю в надежде найти злоумышленника». Когда он был «изобличён», дело передали в суд. Но судья оказался принципиальным: он насчитал «шесть пунктов Уголовно-процессуального кодекса, которые нарушили работники прокуратуры», а заодно заявил, что «не намерен рассматривать дело до тех пор, пока потерпевший — „гражданин Путин В. В.“ — не явится в суд лично» («МК», 27.08.2004).

Иными словами, служитель Фемиды показал зарвавшимся чинодралам, что, с точки зрения Закона, президент такой же человек, как все. Это норма в любом демократическом государстве. Но только не в путинской эрэфии! Квалификационная коллегия судей Калининградской области «прекратила судебные полномочия» чересчур принципиального законника. О судьбе отданного под суд «крамольника» газета не сообщает.

Между прочим, это впечатляющая иллюстрация к нашему разговору о том, почему респонденты, к которым обращаются социологи, дружно ругают положение в стране и столь же дружно хвалят президента. Попробуй поругай! Тут же тобою заинтересуются «компетентные органы». И не пытайтесь говорить об «анонимности опросов» — граждане лучше знают о порядках на местах.

Разумеется, строй, установившийся в России, лишь отдалённо, да и то скорее по формальным признакам, напоминает демократию. По сути первое лицо государства приравнено к монарху. Бессмысленно агрессивное отношение правоохранителей к критикам Путина обретает смысл, если допустить, что в стране негласно действует «Закон об оскорблении величия». А если вспомнить о многочисленных просьбах провинциальных законодателей продлить пребывание Путина у власти, то догадка о монархическом характере, который начинает приобретать его правление, не покажется чересчур смелой.

Но способен ли менеджер сыграть роль монарха? Вот вопрос, который грозит обрушить помпезную «византийскую» конструкцию, воздвигаемую системой.