Наше величество Змей Горыныч

Глава 2
ЗАЛОГ СЕМЕЙНОГО СЧАСТЬЯ

Городище жило налаженной жизнью. Люд простой справлял свои простые дела, семейство царево, соответственно, государственные дела ладило. Ну Вавила, понятно, все с боярами заседал, желая сделать крепче да гибче государственную систему.

Дочки его в семейную жизнь погрузились, что немедленно на их занятиях сказалось.

Елена в куклы играть перестала, сидела в мезонине да из окошка на фонтанарию любовалась. Как эту фонтанарию сделать, средняя дочка Вавилы придумала, Марья Искусница. Так теперь все жители, о чуде том прослышав, на фонтанарию любоваться да дивиться бегали. И было чему удивляться! Вода будто взбесилась и, вместо того чтобы вниз течь, высоко вверх брызгала. Пока по двору воеводиному до калитки пройдешь, от брызг тех насквозь вымокнешь. Водяной на чудо это только плечами мокрыми пожал.

– И чего было так надрываться? – неодобрительно проворчал он. – Столько сил зазря потратили. Бочку вон на вышку установили, трубы прокладывали… Нет бы меня попросить, я бы только пальцами щелкнул – и потекла бы вода куда надобно.

Оно, конечно, можно было бы, но Елена Прекрасная не захотела так по-обыденному получить заморскую диковину. Надобно ей было, чтобы по-иноземному сделали, с механическими чудесами.

Водяной снова из колодца высунулся – язык английский с Василисой Премудрой разучивал. Добрался он уже до предложений и теперь самостоятельно складывал фразы.

– Ежели пиплам чего надобно, то я их фейсой об тейбол!

– Молодец, Водяной! – похвалила ученика Василиса. – А теперь по-нашему, по-лукоморски, переведи.

– Я сказал, что ежели кому рыбки надобно, то пусть выбирают – карася им либо окуня!

– Да все ты, Водяной, попутал! – Василиса рассмеялась и сама перевела с английского: – Ты сказал, что ежели рыбы кто захочет, то ты того мордой об столешницу стукнешь!

– Да не мог я такого сказать! Даже по-аглицки не мог! – вскричал Водяной и, расстроившись, в колодец с головой нырнул. Торопился, наверное. Оно и понятно: сегодня с оказией невеста прибыть должна – Ундина Аглицкая.

Ну Василиса догадалась, что на сегодня занятия все закончены, и по делам пошла. Она к Марье Искуснице заглянуть решила – та уже сложный механизм собирать закончила, как раз на сегодня испытания назначены. Механизм тот катапультой назывался и был предназначен для защиты города. Принцип действия у катапульты несложный: на телеге устанавливается огромный ковш и ремнями оттягивается назад – по принципу рогатки. Потом ковш загружают метательными снарядами – и отпускают. И летят снаряды на огромное расстояние, накрывая врагов, словно морская волна. Ну понятно, для испытания ядра каменные использовать не стали, насыпали в ковш разного мусора и овощей, чтобы не зашибить кого-нибудь ненароком. Отпустила Марья рычаг, ковш распрямился, и морковка с репой да редькой далеко полетели – за городские стены.

И надо ж было такому случиться, что в это время к Городищу послы хызрырские подъехали. Обсыпало их овощами и мусором, перепугало до икоты. Будь на их месте послы английские либо испанские – дело войной бы кончилось. Но степняки хитры, все на свою пользу повернуть умудряются.

– То обычай такой – гостей встречать, пищу им на головы сбрасывая! – объяснил остальным главный посол, стряхивая с халата мусор и морковную ботву.

Посольство приблизилось к городским воротам. Город загудел как растревоженный улей, да оно и неудивительно – гости не просто так появились, а с портретом невесты, возможно, будущей царицы. Самым главным послом Ахмедка у них был, муж государственный и мудрый, хоть и степняк. Он при хане Урюке Тельпеке доверенным лицом и советником состоял. Сопровождали его хызрырские воины – конный отряд. Лошадки у степняков маленькие, лохматые да злые очень, можно на цепи вместо собак держать. Но катапультированные овощи очень смягчили характер лошадей, они в степи своей, кроме травы пожухлой, ничего и не пробовали вовсе. Так отряд невольно задержался, пока транспорт их все не подъел. Но скоро морковь да свекла под копытами лошадиными кончились, и посольство торжественно въехало за городские стены.

Ну царь с семьей да боярами, как положено, вышли на крыльцо терема, хлебом-солью гостей встречать. Ахмедка хлеб взял, полкаравая откусил, потом, давясь, вторую половину хлеба сжевал. А потом и вовсе людей удивил – солонку в рот опрокинул, соль прожевал, морщась и улыбаясь одновременно, а из глаз его слезы побежали. А после того, как соль съел, отрыгнул громко, но видно было, что отрыжка далась ему с большим трудом. Еще бы, кто ж столько хлеба всухомятку трескает?

– Чего это он так оголодал? – удивленно выпучив глаза, спросил Вавила у старшей дочери.

– Обычай у них такой – съедать все, что поднесли, и отрыгивать, – объяснила Василиса тихонечко, чтоб Ахмедка не слышал – он по-лукоморски хорошо понимал, да и лопотал сносно. – Ежели у них в ханстве поест кто да отрыжку изобразить забудет, то нанесет хозяевам оскорбление непомерное, какое только кровной местью смыть можно.

– Ишь ты, – покачал головой царь Вавила, поражаясь разнообразию народных обычаев.

– Здрав будь, государь белый царь, – сказал Ахмедка и в ноги к Вавиле рухнул, опять-таки обычаю своему следуя.

Вавила попятился, но Василиса его за рукав ухватила да на месте удержала, сделав строгие глаза и многозначительно посмотрев на отца, шепотом напомнила о престиже царской семьи. Ну царь не дурак, понял, что опять обычаи в разногласие войти грозят, и вытерпел, пока все степняки к ногам его припадали.

Потом состоялось вручение подарков. Первым подвели к Вавиле коня ахалтекинского. И так тот конь хорош был, что у всех дух захватило, а воевода Потап прослезился даже. Ноги у коня тонкие, сухие, голова маленькая, сам строен. А масти, как и обещался Урюк Тельпек, белой.

– Это Йылдыйрьый, – представил коня Ахмедка таким тоном, будто особе коронованной презентацию устраивал. Впрочем, так оно и было, потому что коня того иначе, чем царем своей породы, не назовешь.

– А это арба с книгами для премудрой дочки твоей. – И он рукой махнул.

Тут телега на двух огромных колесах к крыльцу подкатила, но равновесия не удержала – опрокинулась. Да и неудивительно при такой-то конструкции перевернуться, удивительно, как арба та вообще ездить умудрялась. А книги свалились грудой у ступеней крыльца. И тут Урюк Тельпек не соврал – состояние книг сильно плачевным было. Если по уму да по совести рассудить, так поднести бы к куче этой огоньку – и дело с концом! Но Василиса как только хлам тот увидела, так позабыла и про посольство, и про батюшку с остальным семейством, и уж тем более не вспомнила о царском престиже Рухнула она на колени у кучи да давай эту макулатуру по листочкам разбирать. И такой радостью светилось ее лицо, таким счастьем сияло, что царь только головой качал.

Подарки, конечно, диковинные, но телега летучая совсем уж воображение поразила. Подтащили к крыльцу мешки кожаные и высыпали из них много непонятных железок. Хлам, да и только! Ну цветной металл – он везде ценится, на переплавку пойдет, решил царь Вавила, задумчиво глядя, как куча металлолома растет по мере того, как следующие мешки опустошаются. И ведь не попеняешь, что не надобно, – подарки как-никак.

Но Марья Искусница в этих железках узрела что-то, понятное ей одной. Не хуже чем у Василисы глаза ее загорелись да лицо от радости раскраснелось. Она в предвкушении руки о кожаный передник обтерла и тут же принялась детали сортировать.

– Так, шестерня коническая, – бормотала средняя царевна, – вал коленчатый, маховик. Смотри-ка, и цилиндра тут! Так, а вот шкворень поворотный не наблюдаю, ну да не беда, сами выточим…

– Ну а где ж кобылы дойные? – приплясывая от нетерпения, спросила Елена Прекрасная.

Ей очень хотелось поскорее получить подарок, потому что из-за границы, аж из самой Франции, доставили фарфоровое корыто для принятия молочных ванн. Но с ее подарком конфуз вышел. Кобылы степные, как и жеребцы, обладали скверным характером. Сцепились они с местными собаками – ни разнять, ни водой разлить. Победа за лукоморской живностью осталась – не пустили кобылиц в Городище преданные псы. Пришлось Елене Прекрасной самой за стены городские шествовать, чтобы табуном полюбоваться.

А Ахмедка портрет ханской сестры, княжны Кызымы, перед очами царскими поставил, да мешковину с него сдернуть не торопится – томит. Вавилу любопытство разбирает, да и остальных тоже интерес жжет – столько времени вопрос женитьбы царской обсуждается да перемалывается, на языках уж мозоли появились! Оно и естественно, что поглядеть хочется – о ком столько времени языки мозолили?

Но советник тельпековский Ахмедка в дипломаточных делах очень уж искушен был. Знал он, что любопытство царя берет немалое, да специально это любопытство подогревал. А потому портрет невесты сразу показывать не стал, сначала седла преподнес, потом царским дочкам шапочки, бисером шитые, потом принялся всем боярам сапоги мягкие раздавать и зачем-то галоши в комплект к тем сапогам прикладывать. Тянул время, поганец, всю душу Вавиле вымотал. Тот уж от нетерпения подпрыгивает, портрет в раме квадратной давно узрел, а Ахмедка все тянет, все дипломатию разводит.

Наконец советник хызрырского хана изобразил театральный жест – и сдернул мешковину с портрета, словно занавес на сцене открыл. И предстало взору потенциального жениха изображение возможной невесты. И тут Урюк Тельпек не соврал – невеста была такой, как он описывал.

– Так она не русская будет? – разочарованно протянула Елена Прекрасная, никогда не отличавшаяся большим тактом.

– Русский, русский, – замахал руками Ахмедка. – Глаз мал-мала узкий, нос мал-мала плюский, а так сапсем русский!

Бедного советника после слов младшей царевны от страха пот прошиб – если невеста белому царю не придется по вкусу, то не сносить послу головы. Хан сказал, что сам отрубит. Кызыма, сестра хана хызрырского, шибко уж на язык остра была, так умудрялась поддеть его степное высочество, что хотел Урюк Тельпек всеми силами от нее избавиться. И потому Ахмедка, сам не раз от жестоких Кызыминых острот пострадавший, рекламируя невесту, прилагал такие усилия, будто дочку родную замуж отдать собирался. Царю Вавиле об этой стороне характера будущей лукоморской царицы он, естественно, говорить не стал, а, напротив, расхваливал Кызыму как только мог. И ноги-то у нее не кривые, а к верховой езде приспособленные. И руки-то у Кызымы не мозолистые, а полированные – об ручку копья отшлифовались. И в детстве с коня не падала она вовсе, не падала, и не от падения у нее лицо плоское – от природы так задумано!

Совсем Ахмедка сник, уже почти разуверился в успехе сватовства, а потому нечаянно забыл соврать, когда спросил Вавила, учена ли невеста лукоморскому языку.

– Сапсем тупой, как ни пытались – ни слова в башку вбить не смогли. К языкам неспособная княжна окончательно.

– Это хорошо. – Вавила руки от удовольствия потер и слово царское сказал: – Женюсь!!!

Ну с Ахмедкой от облегчения едва удар не случился. Ноги у посла ослабли, перестали держать – мешком на землю осел.

Препроводили хызрырцев в покои, им отведенные, да давай застолье готовить – послов попотчевать. А пока готовилось пиршество, бояре да родня на царя насели, давай выспрашивать, чего это он на женитьбу согласился. Причина была им глубоко непонятна. Мало того что будущая царица ни слова по-лукоморски выговорить не может, так еще и научить ее этому нет никакой возможности!

– Так это ж залог семейного счастья, – лукаво посмеиваясь, объяснил царь Вавила. – Я-то тоже понимать не буду, чего она там лопочет. Вон, царь из Тридевятого царства женился на хранцуженке, так не дай бог кому. Пока она по-своему курлыкала, хорошо жили, так ведь он, дурень, вздумал ее языку обучать. И рухнуло счастье семейное. Мало того что жена зудит да скандалит, она еще и акцентом уши резать умудряется. Нет, бояре, что ни говорите, а отсутствие понимания напрямую залогом счастья является!