Наследие звёзд

Глава 6

Кашинг переправился через реку, уцепившись за наспех связанный бревенчатый плот, на котором лежали лук и колчан. Плыть так было легче. Он вошел в реку под стенами университета и отдался на волю быстрого течения, которое снесло его вниз. Том вычислил, что его прибьет к противоположному берегу там, где ручей прорезал крутые стены утеса. Тогда ему не придется карабкаться вверх: по берегу ручья легко выбраться на южную окраину города. Прежде он не бывал в этих местах и гадал, что там увидит, хотя и понимал, что южная окраина вряд ли отличается от других: те же ряды ветхих домов, либо падающих друг на друга, либо уже рухнувших; едва заметные тропы, убегающие в разные стороны, остатки древних улиц, где и по сей день твердые мостовые не заросли густой травой.

Позже взойдет луна, но сейчас землю окутывал мрак. Рябь на реке крошечными радугами отражала слабый звездный блеск, но здесь, под сенью деревьев, в месте впадения ручья в реку, уже не было видно отражения звезд.

Взяв с плота колчан, Кашинг перекинул его через плечо, потом сунул руку в лямку маленького дорожного мешка, поднял лук и осторожно оттолкнул плот ногой подальше от берега. Склонившись над водой, он следил за плотом, пока тот не исчез в темноте. Течением ручья плот отнесет на стремнину, и тогда уже никак не догадаться, что кто-то переправлялся через реку под покровом ночи.

Плот исчез, но Кашинг все сидел, вслушиваясь и вглядываясь. Где-то на севере лаяла собака, настырно и упрямо, но вяло и бессмысленно — так, словно лай — ее главная обязанность. На том берегу ручья в кустах послышалась возня, осторожная, но деловитая. Животное, определил Кашинг. Явно не человек. Скорее всего енот пришел полакомиться ракушками. Над головой жужжали москиты, но Кашинг не обращал на них внимания. Там, на картофельной делянке, он за много дней привык к москитам и их укусам. Их противный писк только немного раздражал, не более того.

Убедившись, что никто не видел, как он переправился, Том поднялся и зашагал по узкому берегу. Потом вошел в ручей и двинулся вверх по колено в воде, осторожно, ступая, чтобы не угодить в яму. Глаза уже привыкли к темноте, и он различал черные деревья, слабый блеск бегущей воды. Том не торопился; ощупью отыскивая дорогу, он шел совсем бесшумно. Ветки низко склонились над водой, и он либо подныривал под них, либо отводил в сторону.

Пройдя с милю, он приблизился к развалинам старого каменного моста, вышел из воды и полез по склону на улицу, которая некогда вела к этому мосту. Он чувствовал под подошвами мокасин неровную твердь мостовой, поросшей травой и опутанной корнями. Собака на севере все лаяла, но теперь к ней присоединились другие, на юге и западе. Справа в кустах тревожно заверещала птица, вспугнутая каким-то своим, птичьим, страхом. На востоке за кронами деревьев мелькнул первый лунный свет.

Кашинг шел на север до перекрестка, потом свернул на запад. Он не был уверен, что до рассвета выберется из города, но хотел уйти как можно дальше. Еще до восхода солнца надо будет найти укрытие и пересидеть в нем день.

Он удивился своему странному возбуждению. Свобода, подумал он. Неужели это она приносит такую радость после долгих лет, проведенных взаперти? Интересно, так ли чувствовали себя древние американские охотники, отряхнув с ног пыль восточных поселений? Так ли чувствовали себя, выходя к бобровой запруде, горные жители, о которых, как и об охотниках, рассказывали мифы? Так ли чувствовали себя астронавты, устремлявшие свои корабли к далеким звездам? Если они, разумеется, вообще отправлялись к звездам…

Иногда меж деревьями мелькали черные громадины. Когда луна взошла высоко, Том разглядел, что громадины эти — руины зданий. Некоторые из них сохранили очертания домов, другие превратились в груды обломков, но еще не стали курганами и не провалились в свои котлованы. Том знал, что идет по жилым кварталам, и пытался представить себе, как они выглядели в прошлом, эти улицы, которые были обсажены деревьями, эти дома, новенькие и блестящие, окруженные зеленью лужаек. И люди в них. Вон там жил врач. Напротив — юрист. Чуть дальше по улице — владелец магазина компьютеров. Дети играли на лужайках с собаками, совершал обходы почтальон, у тротуара стояла машина. Том пожал плечами и спросил себя, верна ли представленная им картина и не очень ли он ее романтизирует. В подшивках старых журналов встречались фотоснимки таких улиц. Но, может быть, эти улицы тщательно отбирали для съемок и по ним нельзя судить обо всей картине в целом?

Луна светила ярче, и Том видел, что мостовая, по которой он шел, покрыта низкими кустами и опутана корнями, между которыми была протоптана узкая извилистая тропинка, огибавшая самые густые заросли. Оленья тропа? Или же по ней ходили в основном люди? Если люди, то надо с нее сойти. Однако в конце концов Том решил остаться на тропинке. Только по ней можно было двигаться дальше, потому что по сторонам путь преграждали заросли и бурелом, старые дома и, что еще хуже, предательские подвалы, зиявшие ямами.

Том зацепился за что-то ногой, потерял равновесие и упал, оцарапав щеку. Сзади послышался тяжелый глухой удар. Кое-как поднявшись, Том увидел оперенную стрелу, которая вонзилась в ствол дерева у тропинки. Западня, подумал он. Господи, западня, и он едва не попался. Еще пара дюймов, и стрела вонзилась бы в плечо, а то и в горло. Он почувствовал холодный страх и ярость. Зачем тут западня? Кого она подстерегает — оленей или людей? Надо бы спрятаться и подождать до утра, когда охотник придет взглянуть на свою добычу. А потом пустить в него стрелу, чтобы он уже никогда не устраивал таких ловушек. Но на это нет времени: к утру надо убраться подальше отсюда.

Он вылез из хитросплетения корней и устремился в кусты, прочь от этой улицы. Идти стало труднее: лунный свет не пробивался сквозь густую листву, и Кашинг без конца спотыкался.

Внезапно он услышал звук, заставивший его остановиться. Замерев с поднятой ногой, он весь обратился в слух. Сердце стукнуло один или два раза — звук раздался снова. Теперь Кашинг узнал его: это был глухой бой барабана. Том ждал. Звук повторился, уже громче и раскатистее. Потом барабан смолк, но вскоре забил опять — еще громче и настойчивее. Теперь звучало несколько барабанов, зычное буханье самого большого из них отбивало ритм.

Том растерялся. Он пробирался к южной окраине и считал, что здесь он не наткнется на племенные стоянки. Ну и дурак, что считал. Никто не мог бы сказать, где именно разбит лагерь. Племена, не выходя за границы города, бродили по нему во всех направлениях. Если окрестности лагеря становились небезопасными, племя снималось и уходило дальше по улице.

Барабаны звучали все громче. Том определил, что они где-то впереди. Может быть, чуть севернее. Наверное, какое-нибудь празднество — годовщина племени или что-то еще. Том опять двинулся вперед. Надо было убираться отсюда и идти дальше, не обращая внимания на барабаны. Их бой нарастал. Теперь в нем слышалось нечто свирепое и кровожадное, нечто такое, чего он поначалу не заметил. Кашинг с содроганием прислушивался к этим звукам, в которых было что-то завораживающее. Иногда в промежутках между ударами слышались крики и лай собак. Впереди, примерно на расстоянии мили, Кашинг заметил пламя костров, отражавшееся от небосвода на северо-западе.

Том остановился, чтобы обмозговать ситуацию. Что творится там, за гребнем холма справа? Гораздо ближе, чем он думал поначалу. Может быть, свернуть к югу, подальше от греха? Возможно, племя выставило дозорных и нет смысла искушать судьбу, рискуя нарваться на них.

Том не двигался. Он стоял, прижавшись спиной к дереву, и смотрел на холм, прислушиваясь к барабанам и крикам. Может быть, стоило бы узнать, что там делается? Это почти не займет времени. Он тихонько заберется наверх, поглядит и опять двинется в путь. Никто его не заметит. Надо только остерегаться дозоров. Конечно, светит луна, но сюда, под сень густой листвы, ее свет почти не проникает.

Он не сразу осознал, что лезет вверх, на холм. Кашинг двигался, согнувшись в три погибели, иногда полз на четвереньках, отыскивая тень погуще, примечая любой шорох; ветви бесшумно скользили по его кожаной одежде.

Монти предупреждал его о какой-то опасности. На западе. Одну из банд кочевников вдруг обуяла жажда завоеваний, и она, возможно, движется на восток. Может быть, городские племена засекли эти перемещения и теперь вгоняют себя в воинственный раж?

У гребня холма Том стал еще осторожнее. Между перебежками он осматривался и только после этого делал следующий шаг. Гвалт за холмом нарастал; барабаны гремели, крики не смолкали. Собаки продолжали возбужденно лаять.

Наконец Кашинг добрался до вершины и увидел внизу, в котлообразном углублении, кольцо из костров и вопящих танцоров. Посередине стояла поблескивающая пирамида, отражавшая сполохи буйного пламени.

Пирамида из черепов, подумал Кашинг, из отшлифованных человеческих черепов. Но тут он кое-что вспомнил и понял, что ошибся. Он смотрел на пирамиду не из человеческих черепов, а из мозговых кожухов давно погибших роботов. Отполированные, сверкающие мозговые кожухи роботов, чьи корпуса проржавели и рассыпались много веков назад.

Уилсон писал об этих пирамидах, вспомнил Кашинг, и размышлял о мистическом или символическом значении таких вот собраний, выставляемых на всеобщее обозрение.

Том приник к земле, чувствуя, что дрожит все сильнее. Эта дрожь наполняла его страхом давно минувших веков, догоняла и хватала своими ледяными пальцами. Он почти не обращал внимания на скачущих горлопанов, во все глаза глядя на пирамиду. В ней было что-то варварское, нечто такое, от чего Том почувствовал холодок и слабость и начал осторожно пятиться назад, вниз по склону. Он двигался так же опасливо, как и прежде, но теперь был охвачен липким страхом.

У подножия холма он поднялся и пошел на юго-запад, по-прежнему осторожно, но уже быстрей. Бой барабанов и крики за спиной утихали и вскоре превратились в невнятный отдаленный гул. Но Кашинг продолжал подгонять себя. Вперед, вперед…

Небо на востоке чуть побледнело, когда он отыскал укрытие, в котором можно было пересидеть день. Похоже, это был какой-то старый дом, стоявший над озером и окруженный еще сохранившейся металлической изгородью. Посмотрев на восток, через озеро, он попытался отыскать то место, где отплясывало племя, но не увидел ничего, кроме тонкой струйки дыма. Дом был сложен из камней и кирпичей и так хорошо укрыт за деревьями, что Том заметил его, лишь когда пролез в пролом изгороди и почти налетел на стену. На крыше у торцевых стен торчали печные трубы, вдоль фасада тянулся полуразвалившийся портик. За домом стояло несколько кирпичных построек поменьше, наполовину утонувших в зарослях. Трава была высокая, но кое-где еще сохранились клумбы, и на некоторых цвели многолетние цветы, неподвластные векам, прошедшим с тех пор, как дом был покинут его обитателями.

На рассвете Том произвел разведку. Судя по всему, в последнее время тут никого не было. Ни тропинок, ни следов, ни примятой травы. Много веков назад этот дом, должно быть, подвергся разграблению, и теперь сюда просто незачем было возвращаться..

Кашинг не подходил к дому, удовлетворившись тем, что хорошенько рассмотрел его из своего укрытия среди деревьев. Убедившись, что дом покинут, он поискал укромный уголок, чтобы спрятаться, и нашел его в густой купе сирени, росшей на довольно обширном участке. Опустившись на четвереньки, Том пролез в самую чашу и нашел местечко, где можно было лечь.

Он поднялся и привалился спиной к переплетенным стволам сирени. Зелень поглотила его, и ни один прохожий не заметит, что здесь кто-то есть. Том отстегнул колчан и положил вместе с луком рядом с собой, потом снял с плеча мешок и развязал его. Достав кусок вяленого мяса, он ножом отрезал ломтик. Мясо было жесткое и почти не сохранило запаха, но в пути такая пища очень удобна. Она не портится, почти ничего не весит и хорошо поддерживает жизненные силы — эта добрая и славная говядина, высушенная до такой степени, что в ней не осталось почти никаких соков. Том сидел и жевал, чувствуя, как уходит напряжение. Казалось, оно стекает из тела в землю, сменяясь усталой расслабленностью. Тут можно найти убежище и покой. Худшее позади. Он пересек город и добрался до западной окраины, избегнув всех опасностей, живым и невредимым.

Однако он понимал, что обманывает себя, думая так. Собственно, опасностей или угроз даже не было. Лично ему ничто не угрожало: западня — случайность. И сооружена была, скорее всего, для оленя или медведя, а Том попросту напоролся на нее. Опасность породила его собственная беспечность. Во враждебной или незнакомой стране нельзя идти по тропам. Надо держаться от них подальше, в самом крайнем случае идти параллельно им, обратившись в зрение и слух. Он научился этому за три года лесного бродяжничества, и ему следовало бы лучше помнить уроки. Он дал себе приказ впредь не зевать. Жизнь в университете убаюкивала, внушала чувство ложной безопасности, и в итоге весь его образ мыслей изменился. Если он намерен пробраться на запад, надо вспомнить об осторожности.

Глупо было лезть на холм и пялиться на этот праздник или что-то там еще. Беспечность и ничего больше. Внушая себе мысль о необходимости узнать, что происходит, он попросту дурачил себя. На самом деле он поддался порыву, чего никогда не должен делать одинокий путник. И что он, собственно, обнаружил? Племя или несколько племен, отмечавших какой-то неведомый праздник. Да еще подтверждение правоты Уилсона, писавшего о пирамидах из мозговых кожухов роботов.

Мысль об этих кожухах заставила его содрогнуться. Даже сейчас это воспоминание нагоняло на него безотчетный и неотвязный страх. Почему? Почему мозговые кожухи роботов вызывают у людей такие чувства?

Немногочисленные птицы запели свои утренние песни. Легкий ночной ветерок на рассвете вовсе утих, и листья были совершенно неподвижны. Том доел кусок, сложил остатки вяленого мяса обратно в мешок, потом потянулся и улегся спать.