Наследница

ВИКТОРИЯ ЭНГЛЕР 27 — 28 октября 1999г. 15-00 — 02-15.

Кроме меня в «Богатырской Силе» еще одиннадцать вкладчиков, но только двое удостаивают меня чести лицезреть их на собрании акционеров. Девять соучредителей фирмы «Престиж» консолидировались, сформировав девять процентов голосующих акций, и прислали от себя адвоката с полным пакетом полномочий. Так что за длинным столам в конференц-зале оказывается всего восемь человек. Двое горячих финских парней — два брата-демократа Хуго и Эльмар Ярвела, каждый со своим личным юристам; уже упомянутый мною адвокат из «Престижа» Александр Ильич Мясоедов; я с Пляцидевским и председатель совета директоров «Богатырской Силы» Федор Евгеньевич Бос.

Еще когда обсуждалась повестка и кое-какие процедурные мелочи, все дружно постановили: собрание будет проходить на английском. Мне это в какой-то мере выгодно. И я, и Пляцидевский языком владеем свободно, финны — тоже, а вот адвокат и, как это ни странно, Бос, откровенно плавают. Но от переводчика оба гордо отказались и сейчас находятся в весьма затруднительном положении — вроде того, в какое полтора месяца назад сам себя поставил Андрей, понадеявшись на мою честность (точнее, глупость) и не взяв с собой в адвокатскую контору в Гибралтаре переводчика

Кстати, что касается Андрюши. Он развалился в кресле в приемной и строит глазки двум секретаршам, дожидаясь, когда его вызовут, если у кого-нибудь возникнут сомнения насчет моих прав на наследство.

Впрочем, про Андрея никто так и не вспоминает, а само собрание длится не более часа и носит скорее неофициальный, чем протокольный характер.

Перед каждым из восьми человек, расположившихся за столом, лежит папка с копиями завещания и всех необходимых для утверждения наследства документов. Самое интересное, что никто к ним даже не прикасается. Все внимательно слушают, как я вру про себя и про «папу Богданова». Потом торжественно зачитываю заключение аудиторской комиссии, которая, прокопавшись почти месяц в «Богатырской Силе», не обнаружила ни одного грубого нарушения. А что до мелочей, так какое же крупное предприятие может без них обойтись? Я помпезно выражаю Босу благодарность за хорошо налаженный менеджмент, и председатель, похоже, не понимает ни слова. Сидит с каменной рожей и усиленно пытается вспомнить, чему его учили лет сорок назад на уроках английского. Но я назло ему говорю быстро, притом с откровенным аризоно-техасским акцентом — в нос, как при насморке, проглатывая окончания слов. Так-то, Федор Евгеньевич! Не следовало относиться ко мне свысока месяц назад на Совете директоров.

Про происки господина Шикульского я не обмолвилась ни словом. Это мой головняк, пускай он моим и остается. Ни с кем им делиться не собираюсь.

Финны начинают что-то мыкать насчет внесения изменений в Устав, проведения эмиссии акций и расширения предприятия. В ответ я развожу руками:

— Думать о коренных изменениях преждевременно. Как минимум, до начала декабря, пока официально не унаследую «папины» акции. А максимум — пока полностью не освоюсь с ролью владелицы контрольного пакета столь крупного предприятия и не войду в курс всех дел в концерне.

И бросаю вопросительный взгляд на Пляцидевского — верно ли говорю? Тот слегка кивает — верно. Это единственный момент, который мы не отрепетировали сегодняшней ночью. Впрочем, никаких проблем он мне не доставил.

Так же, как и фуршет в небольшом банкетном салоне одного из ресторанов на Невском проспекте. К нам, восьмерым, присутствовавшим в конференц-зале, присоединяются еще два человека: естественно, Бондаренко (на правах моего «старого доброго друга») и (на птичьих правах) зам. директора по маркетингу Бочкарев — веселый и толстый бородач лет сорока, внешностью больше напоминающий спившегося попа, нежели дипломатичного и умелого борца за чистоту мундира одного из крупнейших концернов страны.

Пляцидевский скромненько клюет вегетарианский салатик, слушая струнный квартет, негромко упражняющийся в камерной музыке на тесной эстраде. Андрюша дорвался до коньяка, но при этом совсем не заметно, чтобы он был хоть немного поддатым. Зато оба Ярвела основательно налимониваются, затратив на это не более часа. Адвокат младшего из братьев, Эльмара — этакий двухметровый светловолосый верзила по имени Бенно — пытается приударить за мной и этим избавляет меня от необходимости отвечать на довольно скользкие вопросы Боса. А этот мерзавец, явно подозревая что-то неладное, всё время пытается поймать меня на вранье.

«И ведь в конце концов закончится тем, что поймает, — прихожу я к выводу, размазывая по булочке неизвестный паштет. — Не сегодня, так завтра. Не завтра, так через год… Тьфу! — Паштет оказывается настоящей отравой. — Обсужу с Пляцидевским, как поскорее и безболезненнее избавиться от председателя. Не нравится мне его подозрительный взгляд и откровенное проявление антипатии. От этого Федора в любой момент можно ожидать нападения со спины»

Бенно заплетающимся языком зазывает меня к себе, в гостиницу «Пулковская», красочно живописуя все прелести жизни, которые меня там ожидают. Потом опрокидывает в себя наполненный водкой фужер для мартини, чисто по-русски занюхивая рукавом дорогого костюма. Андрюша, сидящий напротив меня, готов расхохотаться. Бенно тем временем отвлекается на еще один фужер с водкой, а ко мне, улучив момент, с другого бока уже подкатывается Бос.

— Виктория Карловна, вы говорили, что собираетесь занять место президента концерна, но ведь Уставом такая должность не оговаривается. Ваш отец…

Бенно что-то грозно рычит по-чухонски, и Бос, не закончив, спешит ретироваться на дальний конец стола. А горячий финский парень, с огромным трудом строя английские фразы, снова заводит волынку с приглашением меня в гостиницу «Пулковская».

— …фрекен Энглер… м-м-м… закажем в номер… хи, забыл, как по-английски… бутылку «Клико»…

— …медведь, он ведь такая хитрая стерва, что загодя знает, что у тебя в ружье, дробь или пуля, — сквозь гул голосов пробивается бас Бочкарева. — Представляете, Хуго?

— Нет! Толстых девок я не люблю. Другое дело…

— …наша советская «Дружба» в тысячу раз надежнее вашей «Хускварны»…

— …первый раз я приезжал в Петербург на чемпионат по хоккею…

— …на рогатину натыкается сам. Представляете, Хуго?

— Нет! Если когда и женюсь, то только на китаянке…

— …вставляешь стартер. Дергаешь!!!

Заливая скатерть вином и шампанским, валятся на скатерть бокалы. Рушатся на пол тарелки с объедками.

— …Тр-р-р-р-р-р!!! Стартер, чтобы не потерялся, в карман телогрейки…

Бочком-бочком, ко мне опять осторожно подбирается Бос со своими вопросами.

— …представляете, Хуго?

— Нет!

Я подмигиваю Пляцидевскому и чуть заметно киваю на выход. Мой личный Дейл Карнеги понимает меня без проблем: пора отсюда валить. Фуршет перерос в пьянку, и господа алкоголики теперь легко обойдутся без нас. Даст господь, не передерутся.

— …Тр-р-р-р-р-р!!! Выбираешь клин…

— …и обязательно надо вымочить мясо, чтобы не пахло собачиной…

— Виктория Карловна, Даниил Александрович, вы нас покидаете?

Опять этот докучливый Бос!

— Нет, мы в дамскую комнату, — отрезаю я и следом за Пляцидевским выскакиваю за дверь.

Председатель совета директоров, должно быть, провожает нас округлившимися глазами.

— Тр-р-р-р-р-р!!! — доносится до меня из банкетного зала. Адвокат Мясоедов продолжает валить деревья отечественной бензопилой «Дружба».

Прямо из ресторана мы с Пляцидевским отправляемся в Рощино, к нашему пленному олигарху.

Устроили его там со всеми удобствами: обшитая вагонкой комнатка с древним диваном, самодельным столом и двумя стульями эпохи Карибского кризиса. Полочка с книгами. Половички под ногами. На стене портрет Сергея Есенина с трубкой в зубах. На столе миска с яблоками и тарелка с остатками курицы. На кормежку, похоже, Шикульский не жалуется. Подавленным не выглядит. Более того, имеет наглость хамить. Даже толком не поздоровавшись, сразу начинает втирать мне бодягу о том, что вовсе не наворотил глупостей, ухитрившись угодить в заложники к своему же пленнику, а всё это было спланировано заранее. Мол, хотел познакомиться лично со мной и Олегом и выбрал для этого столь извилистый путь.

— Как же… — язвительно бурчу я себе под нос, осторожно присаживаюсь на скрипучий стульчик, и пытаюсь сообразить, с чего начинать воспитательную беседу. Но в том, что касается захвата инициативы в общении с кем бы там ни было, депутат Государственной Думы куда искушенней меня. И все нити разговора тут же оказываются у него в руках. Вернее, у него на языке.

— Вика, я еще раз хочу повторить свое предложение заключить между нами партнерское соглашение. Выиграем оба…

— Выиграете только вы, — перебиваю я. — Меня же оставите на бобах.

— Не будь идиоткой! — как ни в чем не бывало, советует мне олигарх и политик, устраиваясь на диване напротив меня. — Уж коли полезла во взрослые игры, так постарайся и выглядеть взрослой. А не сопливой десятиклассницей-задавакой…

Я дипломатично молчу.

— …Мысли реально. И пойми, наконец, что тебе повезло: наткнуться на такую огромную кость, разгрызть которую ты никогда не сумеешь. Переломаешь все зубы, и в результате останешься ни с чем. Я же предлагаю тебе то, что тебе абсолютно по силам.

— Хм-м-м…

— Послушай! — оживляется Шикульский, расценив мое «Хм-м-м», как признак колебания. — С чего ты взяла, что останешься на бобах? Конечно, лишишься приставки «мульти» к своему званию «миллионерша». Но подумай: так ли это тебе и надо? Ты не будешь испытывать никаких финансовых затруднений. Пожелаешь «Роллс-ройс» — ради бога. Захочешь виллу на Лазурном Берегу или в Майами — проще простого. При этом ты будешь избавлена от всех проблем, которые неизменно влечет за собой судьба миллиардера. А поверь, она просто кошмарна! Четырнадцатичасовой рабочий день, непрерывное ожидание выстрела киллера или наезда чиновников, постоянные стрессы из-за нестабильности биржевых котировок — это лишь малая составляющая той платы, которую приходится возвращать взамен своего счета в банке…

— Дмитрий Романович, не пытайтесь меня соблазнить. — Мне очень быстро надоедает выслушивать этот чистый воды пиар. От любого вида рекламы меня всегда лишь тошнит. — Откровенно сказать, это у вас получается очень неважно. Я удивлена: ожидала, что вы куда гибче. А пока вижу лишь лобовые атаки, в которых нет ни капли фантазии. Зачем вы нарушили перемирие, которое месяц назад сами же и предложили?

— За месяц многое изменилось, Вика, — многозначительно вздыхает Шикульский.

— Вы имеете в виду то, что сегодня в «Богатырской Силе» состоялось собрание акционеров?

— Причем здесь концерн? Всё гораздо сложнее. Зри в корень. Вика: вовсе не надо присутствовать в Думе, достаточно лишь иногда включать телевизор, чтобы понять, что в стране грядут перемены. Ельцин изжил себя, его сейчас волнует единственное — спокойно убраться на пенсию и при этом избежать опалы. Он уже подготовил себе преемника, при котором будет чувствовать себя в безопасности. И уже до Нового Года преемник взойдет на престол. Бывший чекист — это во-первых: твой землячок, испытывающий традиционную неприязнь ленинградцев к жителям Москвы, — это во-вторых: скорее всего, сразу начнется охота на ведьм. Вылетят из своих мягких кресел прикормленные нами чинуши, начнется рытье подкопов под всех более или менее заметных представителей российского бизнеса, к которым на данный момент относимся мы с тобой. И на тебя, и на меня у них найдется достаточное количество компромата, чтобы отправить нас по этапу. К тому же, не забывай, что через два месяца думские выборы…

— Не понимаю, какая связь между выборами, ельцинскими преемниками, охотой на ведьм и «Богатырской Силой»? — ухитряюсь я втиснуть вопрос в эту складную речь. — Концерн не панацея от бед. И не индульгенция от грехов.

— Признаю, грешен. — Шикулъский изображает на мордочке игривую гримаску. — И на отпущение грехов не рассчитываю. А вот избежать преследования надеюсь. Для этого надо опять пройти в Думу. И получить монополию на рынке одной из трех основных составляющих российского экспорта. А это либо нефть, либо газ, либо лесные ресурсы. Ни с нефтью, ни с газом мне ничего не светит. Зато с лесом… Я почти добился желаемого. Все более или менее серьезные предприятия в азиатской части России под моим контролем. Сложнее с Европой. Кое-что я прибрал здесь к рукам, но это не эффективно. Мелочь с годовым оборотом в десяток лимонов зеленых — не интересно.

— Зато интересна «Богатырская Сила»? Всё разом, дешево и сердито? Так, Дмитрий Романович?

— Именно так, Вика. Концерн на сегодня осуществляет примерно три четверти освоения, переработки и экспорта деловой древесины из той части страны, что западнее Урала. Возьму под контроль «Богатырскую Силу» — возьму под контроль всю целлюлозно-бумажную отрасль России. Пусть тогда кто-нибудь попробует на меня залупиться. Очередной дефолт стране обеспечен.

— Это экономический терроризм? — Я, пораженная такой откровенностью, непроизвольно поднимаю брови.

— Удачное определение, Вика — экономический терроризм. Он может быть подкреплен и политическим, если ты вернешь мне дискету, которую украла в Новомосковске. — Шикулъский спешит ковать железо, пока горячо. Мало ему концерна, подавай еще и дискету.

«Черта с два, господин депутат!»

— Не верну. Зато в любой момент могу предать огласке всё, что на ней содержится. Вы ведь этого не хотите, Дмитрий Романович? Вам это, мягко сказать, повредит.

— Несомненно, — кивает он. — Но повредит только в той мере, что придется уезжать из России. Не самый худший исход — перебраться куда-нибудь на Гаити и выйти на пенсию. Доживать свои дни на берегу Карибского моря в окружении прелестных мулаток, иногда вспоминая о том, что ты, милая девочка, сейчас мотаешь срок за убийства где-нибудь в Богом забытом заполярном углу.

— Я тоже могу, когда припечет, ломануться на берег Карибского моря. Не на Гаити, а, скажем… ну, пусть на Ямайку.

— Куда бы ты ни ломанулась, Викуля — да хоть в Антарктиду! — но после того, как пустишь в дело дискету, проживешь очень недолго. Я злопамятен и достану тебя где угодно. Ты веришь, что средств на это мне хватит?

«Та-а-ак, новый поворот в нашей теплой беседе, — улыбаюсь я и выбираю из миски яблоко поаппетитнее. — Пошли запугивания? Что ж, принимаю игру, господин мафиози».

— А вы не боитесь, Дмитрий Романович, что после таких откровений я решу перестраховаться и прикажу вас замочить? Прямо сейчас. Самый простой и наиболее эффективный способ защиты

— Нет, не боюсь. Была бы ты дурой, я бы тебя опасался. Но я же вижу, что ты умная, дальновидная девушка…

— Десять минут назад я была идиоткой и задавакой-десятиклассницей, — тут же припоминаю я. — Кстати, яблоки мытые?

— Не знаю. Кислятина… Итак, ты понимаешь, что, избавившись от меня, не решишь свои собственные проблемы. Только усугубишь. Кроме моих людей, тебя начнут разыскивать по всему миру еще очень многие. У тебя же не будет достаточно средств, чтобы с ними бороться.

— Почему же не будет? — Я всё-таки осторожно надкусываю яблоко. И правда, кислятина!

— Потому, что те несколько миллионов, которыми ты завладела в Интернет-банке, — это несерьезно. Их не хватит даже на то, чтобы продержаться полгода. Почему бы тебе не уехать на ту же Ямайку по-доброму, получив приличные откупные за свою долю в концерне?

— И сколько? — Я вовсе не собираюсь принимать предложение Шикульского. Просто мне интересно, в какую сумму он готов оценить мое отречение от наследства. В миллиард? В полтора?

Я даже представить себе не могла, что Дмитрий Романович настолько жаден!

— Сто миллионов, — называет он свою цену, и я не удерживаюсь от того, чтобы громко не расхохотаться.

— Вы шутите?!! Если шутите, то я таких шуток не понимаю. Если это серьезно, тогда нам вообще не о чем разговаривать. — Я кладу на стол несъедобное яблоко и поднимаюсь со стула. — Впрочем, всё равно не о чем.

— Почему, Вика?

— Потому что подобная сделка никогда не состоится. Хоть за сотню лимонов, хоть за миллиард, хоть за пять миллиардов я никогда не откажусь в вашу пользу от акций. Попросту потому, что не получу от вас и копейки. Существует немерено способов обвести меня, дурочку, вокруг пальца. Это первое. А второе: уехав из России, я сразу сменю статус вашей достойной противницы на статус потенциальной жертвы. Пока я жива, вы не угомонитесь. Так что, Дмитрий Романович, всё остается по-прежнему. Не желаете мира, продолжим войну. Мне фиолетово, где меня засмолят — на берегу Карибского моря или Финского залива. А сейчас собирайте манатки и выметайтесь отсюда к чертям! Я нищая и не могу позволить себе тратиться на содержание VIP-заложников!

Шикульский изумленно вытягивает цыплячью шейку. Чего-чего, но такого поворота он не ожидал!

Олег и Пляцидевский, дожидавшиеся меня в соседней комнате, недоуменно переглядываются, когда я им сообщаю о своем решении.

— С чего ты решила его отпустить? Пускай сидит здесь. Пока он у нас на виду, от него хотя бы можно не ждать очередных падлянок.

— Не обольщайтесь, — хмыкаю я. — Можно ждать всего, чего угодно. У меня такое чувство, что этот мерзавец шпилит какую-то хитрую оперу. Не удивлюсь, если уже завтра утром сюда нагрянет спецназ. Когда я сказала Шикульскому убираться отсюда, он не мог скрыть своего разочарования. Отвезите его от греха куда-нибудь в лес. Пускай поблукает, поразмышляет, стоит ли идти с нами на конфронтации. А мы будем готовиться к тому, что он решит: «Стоит», и подкинет нам очередную проблему. Даниил Александрович, не желаете кислого яблока?

— Нет.

— Олежа, а ты… не желаешь слетать на Ямайку, подыскать уютненький домик на берегу Карибского моря? На тот случай, если придется срочно валить из России.

ТАМАРА АСТАФЬЕВА (МАЗОХИСТКА) 27-28 октября 1999 г.

Вика и Пляцидевский с утра пораньше уехали в «Богатырскую Силу» на собрание акционеров. Олег свалил на дачу под Рощином, где держали Шикульского. Тамара же как следует выспалась, приняла душ, не торопясь, попила кофе и лишь после этого набрала Колин номер.

— Как поживаешь? Как твоя подопечная?

— Нормалек. Наслаждается жизнью.

— Я на нее не нарадуюсь… Пересечемся сегодня?

— Как скажешь, — покорно пробубнил Николай, и у Тамары создалось впечатление, что он только проснулся.

…Они встретились в том же итальянском ресторане на Московском проспекте, где месяц назад Николай воевал со спагетти. На этот раз он, сославшись на то, что только что пообедал, заказал себе маленькую пиццу и чай.

— Рассказывай, — уперлась в него взглядом Тамара, когда официант, приняв заказ, отошел от стола.

— Что тебе рассказывать?

— Всё!

— Ну, слушай…

Конечно, он рассказал не все. Вернее, не рассказал ничего.

Ни слова о доверенности и испанском нотариусе. Ни слова о том, что Магистр подыскал покупателей на коттедж в Вырице и машину. Ни слова о том, что сейчас он активно обращает в деньги недвижимость на Коста-дель-Соль. А в том, что Николай вовсю роет копытами землю, чтобы поскорее избавиться от коттеджей в Марбелье, Тамара не сомневалась.

«Двуличный ублюдок! Настанет момент, я всё это тебе предъявлю!» — Она в тысячный раз слушала историю о том, как Толстая Задница еле-еле оклемалась от двух инфарктов подряд. И старательно делала вид, что это ей интересно.

— Третий приступ может оказаться смертельным, — распространялся Коля, и его собеседница, стараясь не расхохотаться, согласно кивала:

— Нет, еще рано. Слишком просто для гадины — помереть своей смертью. К тому же, сперва ее надо освободить от испанских коттеджей и всех сбережений. Коля, у тебя так и не появилось идей, как это сделать? — с трудом выдерживая серьезный тон, интересовалась Тамара. — Как раскрутить Светлану Петровну на доверенность?

— Никак не раскрутишь, — с непроницаемой рожей впаривал Коля. — Не стоит даже еще раз заводить с ней об этом разговор — ни к какому результату это не приведет, только насторожит Светлану. Лучше дождаться, когда ее выпишут из больницы. Тогда, глядишь, и подвернется какая-нибудь возможность. А если даже не подвернется, то черт с ними, с коттеджами. Сбежать из страны я этой мерзавке всё равно не позволю.

«Лживый ублюдок! Впрочем, то, что сбежать из страны ты ей не позволишь, вполне может быть правдой. Зачем тебе Толстая Задница, когда прикарманишь все ее гроши? Не проще ли ей умереть?»

— Коля, еще раз напоминаю: толстуха моя. Чтобы не тронул ее и пальцем. Взамен, если очень чешутся руки, отдаю тебе остальных «простоквашинцев», — напоследок напомнила Тамара и отправилась на встречу с Магистром.

Она припарковала свой старенький «форд» прямо на тротуаре напротив «Консервов» — второразрядного «ночника», разместившегося в типовом двухэтажном торговом центре на одной из узеньких улочек Купчина.

— Опоздала. — Магистр устроился рядом с Тамарой на пассажирском сиденье, демонстративно задрал манжет рубашки и посмотрел на часы. — На двадцать минут.

— Не опоздала, а задержалась. Пробки. И Коля.

— При чем здесь Коля? — усмехнулся бендеровец.

— При том, что я его замочу. Он меня конкретно достал! Этот урод всерьез рассчитывает купить меня своим паревом… Миша, а ты ведь в курсах, что Николай у меня за спиной сейчас делает всё, чтоб скорее загнать недвижимость на Коста-дель-Соль. — Тамара повернулась к Магистру и раздвинула губы в хитрой улыбочке. — Признавайся, приятель.

— Я знаю только о том, что на днях за две трети цены будет продан коттедж под Вырицей. Как и желала Светлана, в комплекте со всей обстановкой и «мицубиси».

— Подробности этой сделки тебе известны?

— Покупатели — айзеры. Папаша-барыга, мамаша-домохозяйка и целый помет грызунов. Пятеро или шестеро…

— Число их детей меня не волнует, — перебила Тамара. — Как эти айзеры будут расплачиваться? Налом? Через банк?

— Я не знаю, — покачал головой Магистр.

— Ну, так узнай! Кому, собственно, это нужнее? Тебе или мне? Ни на какое голье я не претендую. Мне нужна только толстуха. А фишки твои. Так что сам и ломай голову, как их заполучить. Что в «Простоквашине», Миша?

— Полный бардак. На это дело Светлана, похоже, забила.

— Чего и следовало ожидать, — задумчиво пробормотала Тамара. — У тебя есть что еще сообщить?

— Я снял козырную хату на Бухарестской. Отсюда десять минут. Там огромный джакузи…

— И водяной матрац? Хорошо, Миша. Я приму к сведению.

— Так чего бы…

— У меня немерено дел. У тебя тоже. — Тамара завела двигатель: мол, свидание окончено. — Наведи справки о том, как будут расплачиваться эти азербайджанцы. И прокачай всё насчет испанской недвижимости. Глядишь, и узнаешь чего интересное… Мне пора, милый. Проваливай.

— Я позвоню, — не обиделся Миша, открывая дверцу.

— Конечно, звони. Всегда буду рада.

Дверца захлопнулась. Тамара проводила взглядом направившегося ко входу в «Консервы» Магистра и аккуратно вывела «форд» с тротуара на узкую улочку, размышляя о том, что, может, и зря отказалась от предложения Миши за компанию с ним окунуться в джакузи.

Если оценивать этого по пятибалльной шкале, то ему можно выставить твердую четверку. При том, что никого более подходящего, чтобы скрасить обещающий быть тоскливейшим вечер, поблизости не наблюдалось, сгодился бы и бендеровский бандюган.

«Но всё, проехали, — вздохнула Тамара и притормозила перед перекрестком. — По потерянному не плачут. Отказала, так отказала. Оно и к лучшему. Мишу лучше всего держать на расстоянии».

Медленно, по абсолютно непотребной дороге, она уже удалилась от «Консервов» квартала на три, когда ее «форд» лихо обогнал «Шевроле Блейзер» и замигал правым поворотником, типа, прижмись-ка к паребрику. Тамара скорчила непонимающую гримаску:

«Что такое? Кому это вдруг могла я понадобиться? Миша решил повторить свое приглашение в козырную хату с джакузи? Или заказал меня киллерам? Остановиться ?От греха втопить в пол педаль газа?»

Она всё же решила рискнуть, удовлетворить любопытство. И выжала тормоз.

«Шевроле» припарковался метрах в пятнадцати впереди от ее «форда». Водительская дверца открылась, и из джипа выбрался мужичок лет тридцати в светлых джинсах и добротной кожаной куртке. С до боли знакомой физиономией. Сразу Тамара не сообразила, где видела этого чела, но не успел он приблизиться, как вспомнила: черный блестящий «Блейзер», за рулем «пролетарий»-водила, в затылок которого упирается глушитель «Зигфрид Хюбнер», навинченный на «девяносто вторую Беретту». Мужичок потом еще дал свою визитную карточку, на которой были лишь имя и номер мобильного телефона. Вот только какое имя? «А, кажется, вспомнила! Его зовут Денис».

Тамара опустила стекло и приветливо улыбнулась старому знакомому. Тогда, в сентябре, он показался ей неплохим мужиком.

— Привет. — Денис наклонился к окну. — Чего ж ты не позвонила? Я ждал.

— Ты, наверное, просто забыл: я тогда сразу предупредила, что твою визитку всё равно выкину.

— Надеюсь, ты сейчас не выкинешь так же меня?

— Да нет. Залезай. — Тамара кивнула на кресло рядом с собой, которое, наверное, еще хранило тепло Мишиной задницы.

«Не Магистр, так Денис. Не джакузи, так что-то другое, — наблюдала она за тем, как старый знакомый торопливо огибает капот форда. — Глядишь, вечер всё-таки не окажется скучным».

— Я увидел тебя у «Консервов», — произнес Денис, залезая в машину. — Не думал, что ты знакома с Катуницэ.

— Серьезно? А не он ли меня заказал в тот вечер, когда я тебя пугала «Береттой»?

— Нет, не он. Кстати, «Береттой» меня ты не испугала… Тамара, если ты думаешь, что я догнал тебя только затем, чтобы поздороваться, то ошибаешься.

— Ты догнал меня, чтобы засмолить? — ухмыльнулась она.

— Нет, хуже: чтобы напроситься на свидание с тобой. — На оригинальность Денис явно не претендовал.

«Такой же, как все остальные, — слегка сморщила носик Тамара. — А впрочем, чего я хотела? Чтобы он закинул меня на белого скакуна и умчал в райские кущи?»

— Программа? — деловито поинтересовалась она.

— Какая программа?

— Программа свидания.

— М-м-м… Если честно, в этом я не силен, — признался Денис, и это Тамаре понравилось. Откровенность всегда подкупает. — Придумаем что-нибудь.

— Не сомневаюсь. Денис, только не ресторан, это избито. И не клуб. И не боулинг. Что ты еще готов предложить?

Он надолго задумался. Потом рассмеялся:

— Тамара, это, наверное, самое нелепое приглашение, но как ты смотришь на то, чтобы сходить на каток?

— На каток?! — Тамара автоматически бросила взгляд за опущенное боковое стекло: лужи… и грязь… от выпавшего позавчера снега не осталось и следа. — На улице лето! Почти, — внесла она небольшую поправку.

— На закрытый каток. С искусственным льдом.

— Хм… На сноуборде в этом году я уже покаталась. Точнее, попробовала. Получилось не очень. Думаю, то же будет и с коньками. Не хочу офоршмачиться. И не хочу разбить себе нос.

— Можно сходить поиграть в теннис.

— Да я в руках никогда не держала ракетки! Вот что, Денис, беру назад свои слова насчет боулинга. Ты знаешь, где это?

Конечно, он знал.

Кроме того, знал, где Тамаре оставить свой старенький «форд», чтобы без заморочек пересесть в «Шевроле».

И даже чудесным образом знал, что она любит большие ярко-желтые ромашки. Когда, притормозив возле цветочного павильона, он через пять минут вернулся в машину и вручил Тамаре простенький, но такой красивый букет, ее лицо осветилось счастливой улыбкой.

— Спасибо, Денис.

«Не зря еще месяц назад он мне показался неплохим мужиком.

И не зря я сегодня отказалась от предложения Магистра поплескаться в джакузи. Боулинг лучше».

С каждой минутой, с каждым его действием… словом… улыбкой, она изумлялась всё больше и больше. И к концу вечера изумление уже плескало из нее через край.

«Какой пролетарий?! Как я только могла про него подумать такое! Купилась на невзрачную внешность. Забыла, что внешность обманчива. И британский аристократ может иметь физиономию крестьянина с Кипра, но при этом оставаться истинным джентльменом. Обаятельным. Интересным…»

Денис оказался замечательным собеседником.

Он ей рассказывал о своих студенческих годах так складно, так остроумно, что Тамара забывала о том, что вокруг находятся люди. Откидывалась на спинку кресла и хохотала…

— …У нас в группе учились два негритоса из Конго. Одного звали Опоку Чечеку Понг, второго Пра Ебанезер. Пра — это имя, Ебанезер — фамилия. Так вот, ни один преподаватель никогда не называл его по фамилии. Только по имени. Пра и Пра… Однажды, когда мы летом проходили полевую практику в Псковской области, эти черномазые решили, что неплохо бы освежиться. Рядом не было ни речки, ни пруда, ни даже какой-нибудь лужи. Зато был колодец. В него-то наши негры и обмакнулись. Просто-напросто разделись и, как в ванну, забрались вдвоем… понимаешь, в этом колодце вода доходила почти до самого края. Всех местных старух чуть не хватил удар. Ездили за шестьдесят верст за попом, освящали оскверненный колодец. Устроили вокруг него прямо-таки крестный ход. А негров побили. Правда, не наших, из другой группы. Местные алкаши в темноте перепутали. Ведь все черномазые ночью на одно лицо…

Денис поразил ее своей эрудицией.

Он был готов поддерживать разговор на любую тему, будь то убийство в Стрельне императора Петра III или бандитский передел Петербурга в начале девяностых годов, культовые обряды дефлорации у племен Южной Африки или основы этикета, давно утраченные бывшими строителями коммунизма.

— …Даже правильно обращаться с сигарой — это целая наука, Тамара. Ты знаешь, что пепел с нее нельзя стряхивать, как с сигареты? Его обламывают о дно пепельницы. А еще сигары не тушат. Они должны гаснуть сами…

Еще никто никогда не был с ней столь обходителен, как Денис.

Казалось, он без проблем читает все ее мысли. И легко предупреждает ее желания.

Тупо катать по желобу шары Тамаре совсем не хотелось, и Денис предложил:

— Ну его, этот боулинг. Не будем позориться, просто посмотрим.

И они сидели в сторонке, потягивали коктейли и наблюдали за накачанными амбициями и пивом солидными дядьками, безуспешно тужившимися сбить хоть одну кеглю. Денис рассказывал, как по окончании института сначала строил метро, потом играл на клавишах в одном из задрипанных кабаков…

— А ты что, умеешь?

— Если бы не умел, меня бы там не держали. Я в свое время совсем чуть-чуть не доучился в музыкальном училище.

…После кабака спекулировал аппаратурой. Потом гонял из Германии подержанные иномарки. После иномарок крышевал гастербайтеров, обеспечивал их углами в общагах и должностями каменщиков и разнорабочих на стройках. Пока однажды не повстречался с Мишей Магистром.

— И теперь выполняю для него всевозможные поручения… скажем так, щепетильного свойства.

— Я, конечно, не буду спрашивать, что это за поручения. — Тамара бросила взгляд на часы. — Мне это просто неинтересно… Уже полчетвертого. Детское время закончилось, скоро утро. Валим отсюда?

Она ожидала услышать «Куда?» И следом за этим стандарт — предложение продолжить вечер (вернее, ночь… вернее, утро) в гостях у Дениса. Конечно, она бы язвительно отказалась. И была бы довольна собой.

Но Денис поднялся из кресла, со ставшей уже привычной галантностью подал руку Тамаре и сказал:

— Я отвезу тебя в Ольгино. А твой «форд» тебе завтра пригонит кто-нибудь из моих пацанов.

«Не поняла-а-а!» — чего-чего, а такого финала Тамара не ожидала. Удар по самолюбию оказался просто нокаутирующим.

Ее не хотят! Ею брезгуют!

Несколько выпитых за вечер коктейлей моментально взбурлили у нее в голове!

«Ну уж нет, импотент! Не отвертишься!»

— Значит, в Ольгино? — Она сумела сохранить внешнее хладнокровие. И даже ослепительно улыбнулась. — А у тебя есть запасной вариант?

— Конечно.

— Воспользуемся им?

— Договорились.

— Отлично, Денис. И последний вопрос, прежде чем поедем отсюда: у тебя дома обычная ванна?

«А то у Магистра в козырной хате, которую он снял в десяти минутах от клуба „Консервы“, шикарный джакузи», — в последний момент попридержала язык за зубами Тамара.

У него не было ни джакузи, ни ванны. Всего-навсего душевая кабинка.

Зато были тысячи книг. Шкафы, стеллажи, обычные полки по всей просторной четырехкомнатной «сталинке», заставленные книгами. В спальне, в гостиной, в кабинете, в маленькой комнатушке, оборудованной под тренажерный зал… даже в коридоре… даже в кладовке… книги, книги, книги… Современные и антикварные, с блестящими глянцевыми обложками и в шикарных кожаных переплетах с потускневшим от времени золотым тиснением. Толстенные, как обувные коробки, и тоненькие брошюрки. С латинскими буквами, с арабской вязью, с иероглифами и знакомой кириллицей на корешках. Ничего подобного Тамара никогда не встречала.

— Это всё ты собирал? — Даже не пытаясь скрыть изумления, Тамара, словно в музее, медленно прохаживалась вдоль стеллажей.

— Эту библиотеку начинал собирать еще мой прапрапрадед. Она пережила революцию, сталинские репрессии, блокаду.

— Наверное, стоит целое состояние, — пробормотала Тамара, подумав при этом, что рядом с Денисом, на фоне всех этих книг выглядит сейчас махровейшей деревенщиной.

«И чего ляпнула про состояние? Почему сразу всё надо переводить на лавэ?»

— Я никогда не пытался оценить эту библиотеку. — Денис обнял Тамару за плечико («Впервые за вечер», — отметила она). — Никто никогда не пытался. В тридцатых годах рисковали оказаться из-за этих книг в лагерях, в блокаду умирали от голода в нетопленной комнате, но не держали в голове и мысли о том, чтобы бросить в буржуйку хоть один том. Кем же я был бы, если б сейчас хотя бы подумал о том, чтобы это продать? Не всё в этой жизни можно мерить деньгами, — произнес он сакраментальную фразу.

А Тамара подумала:

«Получи! Хм… состояние! Дура!!!»

— Знаешь, я сейчас ляпнула глупость. Совсем не то хотела сказать… ну, про то, сколько всё это стоит… Короче, забудь. — Она повернулась к Денису, закинула руку ему за шею. Закрыла глаза. И прошептала: — Знаешь, что ты сейчас должен сделать?

Естественно, он знал. При этом знал на отлично!

Он провел языком ей по шейке. Охватил губами ушко. Немного больно (но до чего же приятно!) прикусил мочку, и Тамаре показалась, что она расслышала, как маленькая золотая сережка слегка звякнула о его зубы. Ладони Дениса легли ей на бедра, и она ощутила, как от этого прикосновения легкой судорогой начало сводить ягодицы. И тогда Тамара, покрепче сцепив руки у Дениса на шее, слегка подтянулась и обвила ногами его поясницу. Повисла на нем, как медвежонок коала на стволе эвкалипта. Подумав при этом, какая ж она неуклюжая — взяла вот и ни с того, ни с сего решила изобразить нечто из Камасутры. Получилось так неудобно. Эксперименты в подобных делах хотя и поощряются, но не при первой же встрече.

— Тебе не тяжело? — прошептала она.

— Ты как пушинка. — У него был приятный, слегка глуховатый голос. Он так возбуждал!

— Тогда неси меня… Знаешь, куда?

— Конечно.

Но на этот раз Денис ошибся.

Тамара ожидала этой ошибки. И рассмеялась, когда он шагнул в сторону спальни.

— Нет, не туда!

Денис растерянно замер. Весь вечер неизменно предупредительный и уверенный в словах и действиях, он впервые неосознанно изменил своему имиджу. Это показалось Тамаре настолько естественным.

И это тоже так возбуждало!

— Дени-и-ис, милый! Разве тебя не учили тому, что прежде чем идти в спальню, надо заглянуть в душ?

Он смущенно молчал.

Продолжал стоять посреди коридора. Держал ее на руках.

И смущенно молчал!!!

— Пошли в ванную. Вместе. Дени-и-ис! — Кончиком языка Тамара коснулась его подбородка. — Ты заснул?

Нет, он не заснул.

И послушно понес ее в ванную.

Где Тамаре к полнейшему ее удивлению вдруг открылась невероятная вещь: оказалось, Денис…

…такой галантный! Такой обаятельный! Такой раскрепощенный в общении! Прошедший к своим тридцати и огонь, и воду, и медные трубы!

Оказалось, Денис абсолютно неискушен в любовных утехах!!! Он просто стесняется!!!

Да каким же он выглядел при этом забавным!

Но сперва…

— Послушай, любимый, у меня впечатление, что с тобой не всё ладно, — с небольшой долей разочарования в голосе призналась Тамара, когда наконец поверила, что не ошибается: Денис покраснел и даже не пытается скрыть чувство огромной неловкости (подобное может испытывать разве что двенадцатилетний очкарик-отличник, которого вызывают к доске и заставляют полностью обнажиться перед всем классом). — Или я делаю что-то не так? — К тому моменту Тамара уже успела стянуть с Дениса довольно свободный джемпер и рубашку. И отметить, что у этого парня, оказывается, фигура хорошо тренированного гимнаста.

«Но этот атлет чего, импотент? Или, хуже того, голубой? Тогда какого же черта он набивался на свидание со мной?»

Тамара коснулась его рельефной груди, провела ладонью по плоскому животу, просунула кончики пальцев под пояс джинсов.

Денис нервно прикусил губу.

— Я же вижу, любимый, что ты не в своей тарелке. Я ж не слепая. Меня не проведешь. Что не так? Признавайся открытым текстом. Я всё пойму. И нам обоим сразу же станет проще.

Денис заставил себя немного расслабиться. Нервно хмыкнул. И прошептал:

— Что же, и правда, придется признаться. Ведь ты можешь подумать обо мне черт-те что. Хотя все не так уж и страшно. Просто я никому никогда не позволял ласкать меня там… сама понимаешь. А еще я никогда не раздевался при женщинах, за исключением разве что врачей. Вот так, дорогая.

Тамара ожидала любого признания. Но не такого! От удивления у нее до неприличия вытянулось лицо, до небывалых размеров округлились глаза. Шокированная, она непроизвольно отступила на шаг от Дениса. И просто не представляла, пугаться ей сейчас или смеяться.

— Не поняла! Но так не бывает! Если, конечно, ты не…

— Не импотент? Или не педик? — опять показал, что умеет отгадывать мысли, Денис. — Нет, ни то, ни другое. Я вполне нормальный мужчина, и даже не брал на себя обет воздержания.

— Но тогда почему… Ты что, хочешь сказать, что никогда не был с женщиной?

— Последний раз был позапрошлой ночью. А вообще-то, такую статистику я не веду.

— ?????????????

— Я еще раз повторяю: просто… я… никогда… не… раздевался… при… женщинах. Ограничивал их кое в чем, что считаю недопустимым. Но это никак не касается траха.

— У тебя что, никогда не было ну… если не жены, то хотя бы постоянной подруги?

— Не так много, но были. — Денис воспользовался моментом и успел застегнуть пуговицу на джинсах, над которой минуту назад потрудилась Тамара. — И все входили в мое положение, понимали мой пунктик или, если ты хочешь, сексуальное отклонение. Мы занимались любовью в темной комнате. Или под одеялом. Даже вдвоем принимали душ, но при этом всегда был выключен свет.

Тамара опять шагнула вперед, положила ладони Денису на плечи. После его объяснения испуг, на пару секунд возникший у нее, прошел. Осталось только желание рассмеяться:

«Ну не хрена же себе! Никогда не подумала бы, что с мужиками случается и такое! Вот уж вляпалась! Впрочем, не жаль — это даже становится интересным. Если сегодня всё же удастся полапать этого ненормального, можно считать, что испортила девственника».

— Денис, но почему тебе… м-м-м… достался этот… м-м-м… недуг? Ведь должны же быть какие-нибудь причины?

— Все причины у меня в детстве. — Он снова напрягся. Похоже, что про причины ему говорить не очень хотелось. Но ничего не поделаешь… — Точнее, в воспитании. У меня были слишком праведные родители, и в меня с малых лет вдалбливали определенные правила жизни. Кое-какие из них я потом выкинул к дьяволу. А кое-что засело в мозгу намертво. Тамара, давай выключим свет.

— Делай, как знаешь, любимый.

«Делай-делай, — про себя усмехнулась она, — а дальше посмотрим, как ты сумеешь сохранить на замке ту границу, которую для меня определил. Дождусь момента и всё же ее переступлю. Избавлю тебя, крейзанутый, от твоего сексуального отклонения. Ты упертый, а я еще больше. И я далеко не такая, как все твои прошлые бабы. Уж если мне говорят, что чего-то нельзя, сделаю всё для того, чтобы этого добиться».

— Я согласна, давай примем душ в темноте.

«И всё-таки в классное нынче я вляпаюсь любовное приключеньице! Кому рассказать, ни за что не поверят!»

— Денис, я даже готова раздеться в прихожей или в какой-нибудь комнате, чтобы ты мог спокойно залезть в душевую кабинку.

«Ох, даже не представляешь, любимый, с кем ты связался. Я буду не я, если не доберусь до твоего неприступного клада!»

До «неприступного клада» ей удалось докопаться только через неделю.

А в это утро Денис, как и предупреждал, ничего не позволил. Притом, сделал это настолько умело и хитро, что Тамаре даже не пришлось хоть о чем-то жалеть. Сначала она просто забыла обо всех своих стервозных намерениях. А потом на приведение их в исполнение не осталось сил.

А у кого что осталось бы после подобного?! Потому, что такого любовника, каким оказался Денис, Тамара еще не встречала.

Не встречала никого даже близкого к нему!

И не испытывала ничего, хоть немного напоминающее то, что ей довелось испытать в это сумасшедшее утро. Любовное приключение оказалось чем-то безумным!

Она, и правда, как обещала, разделась в спальне, аккуратно сложив все бебехи на стуле возле кровати. Потом, голая, выждала еще какое-то время — провела его, вновь изучая книги, выставленные как в витрине музея, в старинном книжном шкафу. И, ступая босыми ногами по холодному полу, направилась в ванную.

— Денис, ты готов?..

«Извращенец».

— .. .Мне можно войти?

— Заходи, — донесся из-за двери его голос, и Тамара осторожно вошла в темную ванную. Ничтожного света, проникшего вместе с ней через дверной проем, оказалось достаточно, чтобы разглядеть силуэт дожидавшегося ее Дениса и нечто вроде белого полотенца, обернутого у него вокруг бедер. — А теперь, пожалуйста, детка, прикрой дверь и замри. Не хочу, чтобы ты приложилась к чему-нибудь в темноте.

На секунду ей опять стало не по себе. Захотелось, от греха подальше, выскочить вон. Темная ванная с этой чуть различимой во мраке фигурой вызывала у нее ощущение какой-то ловушки. И закрывать за собой дверь, отрезать себя от светлого мира Тамаре абсолютно не улыбалось.

«И куда ты полезла, дуреха! — замерла она на пороге. — В какой такой блудень решила вписаться, купившись на левые россказни о сексуальном расстройстве, вызванном плохим воспитанием в детстве. Всё это враки — во-первых. А во-вторых: как-то уж слишком таинственно и мрачно обставлено это любовное действо. А ну как Денис — просто паршивый маньяк? Или решил расквитаться за то, что приставляла к его затылку «Беретту»? А ведь он далеко не слабак, и вряд ли удастся справиться с ним в темноте.

Да ты же не выйдешь отсюда живой!»

— Тамара.

И всё-таки голос его так возбуждал! И возбуждал антураж, окружавший ее в этот момент — прямо-таки эпизод из какого-то триллера!

— Да, Денис. Уже, — выдохнула она, притворила за собой дверь и послушно остановилась у входа.

Чувство опасности неожиданно покинуло ее, сменившись ожиданием чего-то необычайного. Кровь наполнилась адреналином. Тело — желанием, и его исполнения пришлось ждать очень недолго.

…Тамара ощутила легкое прикосновение ладони у себя на локте.

— Пошли, провожу тебя в душевую. Не торопись. Не навернись.

— Да здесь же всего три шага, — усмехнулась она.

— И всё же так будет надежнее. — Денис осторожно увлек ее за собой.

А уже через десять секунд она оказалась в раю.

Под теплыми струями воды, нежно массировавшими всё ее тело не только сверху. Но и с боков. Но и снизу.

В нежных (таких нежных!) руках, ласкающих сперва чуть заметными, робкими прикосновениями, но с каждой секундой становившимися всё настойчивее, всё ощутимее!

Тамарины пальцы скользнули между Денисовых ягодиц.

— Не отвечай мне, детка. Я же просил тебя.

Ах, его голос!

Тамара отдернула руку. Она не желала ослушаться. Потом. А сейчас лучше всего замереть и получать удовольствие.

— Хорошо, дорогой. Я не буду. А ты продолжай… продолжай…

И он продолжал… продолжал…

Когда его руки легли ей на груди, а пальцы слегка сжали соски, у Тамары сперло дыхание.

Когда он принялся целовать ее в шею, а одна из ладоней клином врубилась между их слившихся тел и принялась агрессивно протискиваться вниз, Тамара не смогла сдержать глухой стон.

Когда его пальцы жестоко смяли ее плоть, Тамара непроизвольно раздвинула ноги и рассадила Денису ногтями все плечи.

…Он оказался самым грубым любовником в ее жизни. Он оказался самым нежным, самым желанным, самым… самым!!!

Денис искусал ей весь лобок — Тамара в этот момент, уже толком не сознавая, что творит, выдрала у него из головы половину волос.

Денис садистским рывком развернул ее спиной к себе, переломил в пояснице, так, что ей пришлось опереться руками о пол, и резким движением вошел в нее сзади — в это время Тамара уже ничего не соображала. Ничего больше не помнила, достигнув того долгоиграющего оргазма, в рассказы о которых никогда раньше не верила.

О Сатана, как же ей было в кайф!

Как жаль (или наоборот — хорошо?) что из этого она почти ничего не запомнила.

…Придя в себя, Тамара обнаружила, что находится в спальне, лежит в постели, и на ней длинный махровый халат. А Денис стоит рядом с кроватью и взирает на нее с чуть заметной улыбкой.

— Хочешь чего-нибудь выпить, принцесса? Пиво? Мартини? Джин с тоником?

Нет, спиртного ей не хотелось. Разве что соку.

— Разве что соку. — Закряхтев от усилия, Тамара перевернулась на бок. — Зараза, как ломит всё тело! Денис, а что это было? Не помню вообще ничего. Ты ввел мне какой-то наркотик?

— Только один. — Улыбка стала гораздо шире. — Я вводил тебе его на протяжение почти двух часов. И сзади, и спереди, и в самых идиотических позах.

— Сволочной извращенец, — с трудом рассмеялась Тамара. — Разве можно такое проделывать с девушкой? Теперь буду ходить враскорячку, как утка.

— Это пройдет уже завтра. А сейчас я сам отвезу тебя в Ольгино.

— Я не хочу домой. Я хочу остаться! Я хочу еще! — Вот теперь настала пора рассмеяться Денису.

— Ты ненормальная! Ты просто не выживешь. А если и выживешь, то не сможешь рожать.

— До фонаря!

— Нет, — покачал Денис головой. И не терпящим возражений тоном повторил: — Я сейчас отвезу тебя в Ольгино. А потом уезжаю из города.

— Куда?!!

— По делам, милая, по делам. Не забывай, что, кроме секса с тобой, у меня еще есть работа. И прошу, никогда не задавай мне вопросов о ней.

— И не подумаю. Денис, а надолго?

— Что надолго? — не понял он.

— Ну, уезжаешь из города.

— А, ты об этом. — Денис присел на край кровати. Протянул руку. И ласково (О Боже, как ласково!) погладил Тамару по голове. — Нет, ненадолго, принцесса. Всего на недельку. И обещаю: как только вернусь, ты будешь первой, кому позвоню. Не забывай включать телефон. А теперь, детка, соберись с силами и одевайся. — Денис поднялся. — А я пока пойду сварю кофе.

— Ладно, любимый. Только не забудь позвонить через недельку. — Тамара скорчила болезненную гримасу и, поднатужившись, села в кровати.

Зараза, как ломит всё тело!

Но как же ей это в кайф!

И всё-таки — пусть не сегодня, пусть через неделю — она докопается до «неприступного клада», который Денис так стережет!

МАГИСТР И КОЛЯ

— Эта стервоза начинает меня всерьез доставать. — Коля приступил к делу без предисловий. Даже не поздоровавшись. Даже толком не втиснув свою массивную тушу на заднее сиденье «тойоты» бендеровского пахана. — Всё чего-то вынюхивает. Донимает вопросами. Пытается диктовать какие-то условия. Очень хочется послать ее на хрен! А еще лучше закопать в какой-нибудь лесопосадке!

— Не торопись, — покачал головой Миша Магистр. — Послать на хрен дело нехитрое. И замочить тоже. Худа хитрее держать потом за это ответ. А отвечать придется. За ней стоят серьезные люди. Она же самая богатая баба в России, если не в мире. А ее приятель — московский авторитет. Так что, братишка, с Тамарой лучше жить дружно.

— Она мне мешает. Ох, как мешает! — Николай зло скрипнул зубами. Если бы сегодня утром ему не позвонил Магистр, то он сам бы забил с ним стрелу, чтобы обсудить наболевший вопрос: «Как избавиться от девицы, которая что-то уж слишком много берет на себя? Которая не хочет знать свое место! Которая чересчур много знает! Которая может доставить огромные неприятности!»

— Она мешает, а ты потерпи, — улыбнулся Магистр. — Вон сколько сала наел, так просто тебя не пробьешь. А то, что девица доставит тебе неприятности… Хм, не менжуйся. Она не успеет. Когда спохватится, ты будешь уже далеко. Никто тебя там не достанет.

— А что сейчас?

— Продолжай косить под лоха. Кстати, два дня назад она обмолвилась, что в курсах, что Светлана сделала на тебя доверенность, и ты сейчас продаешь ее виллы. Жаловалась, что ты паришь ее, причем так неуклюже, что она даже задумалась, а дружишь ли ты с головой. Так что смотри, не переигрывай. Постарайся вообще поменьше общаться с этой овцой. Когда в Испанию?

— Пока кое-что не срастается. Но как только всё будет готово, сразу же вылетаю. А чего с банком? — в свою очередь спросил Николай.

— Держи. — Магистр извлек из кармана бумажник, достал из него сложенный вчетверо лист. — Здесь все банковские реквизиты. Не потеряй. И не напутай, когда будешь заполнять договор.

— Да уж как-нибудь… — поморщился Коля.

«Да за кого ты меня держишь, цыганская рожа?!!»

— Счет мертвый, на подставное лицо. — Бумажник отправился обратно в карман. — В «Универсальном Трастовом Банке». Там же, как только фишки поступят на счет, их сразу начнут отмывать. Это займет около месяца.

— Многовато.

— Чем богаты… — развел Магистр руками. — Ничего лучшего предложить не могу. — На смену бумажнику из другого кармана появилась десятикубовая ампула с темной жидкостью. — Этой отравы достаточно, чтобы отправить на тот свет двоих. Когда будешь передавать в лечебницу сок, впрыскивай шприцом в каждую коробку по два куба. Три коробки, и ты без проблем спровадишь Светлану в могилу. Притом, подохнет не сразу, а через неделю. Все симптомы смерти от простой остановки сердца. Ее даже не будут вскрывать — у лепил не возникнет сомнений, что она померла с чьей-либо помощью. Впрочем, даже если и вскроют, один хрен ничего не найдут. Эта отрава выводится из тканей и крови уже на третьи сутки после приема. А тогда Светлана еще будет жива. Кстати, ампула обошлась мне в штуку баксов. Говорят, эта гадость разработана в КГБ еще во времена коммунистов. Какая-то производная от мышьяка, убивает так же, как он, но только в отличие от него, ее не обнаружит ни один судмедэксперт.

— Жалко Светку, — пробормотал Николай, осторожно пряча ампулу в барсетку. Он врал. Нагло врал. Никого ему было не жалко, просто оправдывался перед собой. — Мне она ничего плохого не сделала.

— Другим сделала. Так что подбери сопли и думай о том, что если не отравишь Светлану ты, ее всё равно достанет девица. А в результате легавые обнаружат трупешник с признаками насильственной смерти. Или не обнаружат вообще, что тоже нехорошо. При обоих раскладах, если еще не успеешь свалить за бугор, тебе предстоит отвечать на вопросы в мусарне. Куда надежнее, если Светлана умрет естественной смертью. У меня всё, Николай. Надо ехать. Есть вопросы? — Магистр вспомнил, как вчера так же безапелляционно его выставила из своей ржавой жестянки Тамара.

Проклятая девка!

— Тогда я пошел. — Николай протянул для прощания руку.

— Давай. И не откладывай с этой отравой. Пора для Светланы сыграть марш Шопена. Довольно, пожировала…

В тот же день Николай купил в аптеке пятикубовый шприц и прямо через картон впрыснул в три литровых коробки с апельсиновым соком половину содержимого ампулы.

«За сутки эта тварь выпивает в среднем по полтора литра, — прикидывал он, пряча ампулу с остатками яда в сейф. — Значит, выберет свою дозу уже послезавтра. Еще неделя на то, чтобы сдохла. Итого, получается, что выписаться она не успеет. Замечательно! Я тут ни при чем. Обычная остановка сердца. — Ему на глаза случайно попал лист бумаги с банковскими реквизитами, которую сегодня передал Миша Магистр. — Ха, Трастовый Банк, — усмехнулся Коля и разорвал бумажку на мелкие клочки. — Мертвый счет. Жди, жди там голье, цыганская рожа. Пока не подохнешь!»

Он аккуратно сложил в пакет коробки с отравленным соком, добавил к ним гроздь бананов, коробку печенья и отправился навещать свою приговоренную к смерти любовницу.

У него в бумажнике уже лежал билет на рейс авиакомпании «Иберия» до Малаги и обратно.

ВИКТОРИЯ ЭНГЛЕР 5-6 ноября 1999г.

И снова тоскливейшие восемь дней, не заполненные никакими событиями. Пару раз вырываюсь из Ольгина, чтобы заглянуть в «Пинкертон» и «Богатырскую Силу», но делаю это не из-за какой-нибудь срочной необходимости, а чтобы просто развеяться. Ну, и конечно, чтобы в моих фирмах не забыли, как выглядит хозяйка.

Томка завета себе нового хахаля и после первой брачной ночи два дня еле-еле передвигалась по дому. Потом с нетерпением ждала своего жеребца из какой-то командировки и даже приучилась таскать с собой телефон в кармане халата. Наконец дождалась звонка. А уже минут через десять, как угорелая, вылетела из дома, прыгнула в свой раздолбанный «форд» и была такова.

Толстая Задница продолжает валяться в больнице. Олег целыми днями расслабляется дома — за компьютером или на диване с дешевым чтивом в руках. Наслаждается тишиной и спокойствием и, по-моему, стремительно теряет форму. От Шикульского ни слуху, ни духу. Вернее, «и слухи, и духи» о нем я нахожу на его сайте в Интернете. Дмитрий Романович с головой погрузился в думские выборы, баллотируется по одномандатному округу в одном из медвежьих углов Западной Сибири и сейчас перебрался из столицы туда. Я читаю враки о том, какой же, оказывается, наш олигарх заботливый, щедрый, кристальной честности человек, и не могу сдержать на губах язвительную ухмылку.

— Мерзавец всё же смирился с тем, что до концерна ему не добраться, — оторвавшись от монитора, сообщаю Олегу. — Решил: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе», и акцентировал все усилия на предстоящих выборах.

— Думаешь, он решил оставить тебя в покое? Ой ли? — с сомнением качает головой Гепатит. — Не торопись. О себе он еще напомнит. Так напомнит, что мало не покажется.

И Олег, как всегда, оказывается прав. Шикульский, действительно, напоминает о себе.

Но прежде, чем превратиться в сущий ад, жизнь решает подарить мне чудесный уик-энд. И в пятницу утром меня вытаскивает из постели неожиданный звонок из Финляндии.

— Привет, это Эльмар, — раздается в трубке исполненный жизненной энергии голос Ярвела-младшего. — Разбудил?

«Естественно! — Я бросаю взгляд на часы: половина десятого. Если в Чухне, несмотря на то, что время у них по сравнению с московским смещено на час назад, уже в разгаре трудовой день, в России бывшие строители коммунизма еще только продирают глаза. — И чего это ты, дорогой, вспомнил обо мне с утра пораньше?»

— Нет, не разбудил, — нахально вру я. Сладко зеваю. И, совсем уже потеряв совесть, добавляю: — Я привыкла вставать чуть свет. Как поживаешь? Чем порадуешь?

— Приезжай в гости, — без лишних предисловий радует меня Ярвела. — Прямо сегодня. На выходные. С неофициальным визитом.

— Хм, — растерянно хмыкаю я и в течение пяти минут прослушиваю рекламный ролик о том, как славно я проведу выходные в усадьбе Эльмара на одном из многочисленных островков на озере Пяйянне.

Чудесная природа!

«Какая к черту природа в начале ноября?!!» — морщусь я.

Катание на моторной яхте по бескрайнему озерному краю.

«Тьфу! Не люблю качки. Не люблю купаться. Вообще, как злая волшебница Бастинда, терпеть не могу воды».

Настоящая финская баня!

«А ты уверен, Эльмар, что я горю желанием составить тебе компанию в сауне?»

Экскурсия на предприятия фирмы «Hanky Jarvela 1954».

«Вот это может оказаться полезным. Если уж сама жизнь уготовила мне судьбу лесной королевы, делать нечего, надо проникнуться опилочно-стружечным духом, поблудив по делянкам и постояв рядом с работающей пилорамой».

— Я не против, Эльмар, — неожиданно для самой себя соглашаюсь я. — Сейчас соберусь и выезжаю. Давай точные координаты.

…Никогда не подумала бы, что настолько легка на подъем, но, действительно, собираюсь в путь за какие-то пару часов. Набиваю дорожную сумку первым, что попадается под руку, и Гепатит, так и не выбравшись из постели, наблюдает за моей суетой с ехидной улыбочкой.

— Ох, охмурит тебя там горячий чухонец.

— Так отправляйся со мной. — Я мну в ладони невесомое платьице, купленное еще в Гибралтаре, прикидывая, пригодится ли мне эта летняя тряпка в ноябрьских финских лесах. — И охраняй мою нравственность.

— Не-е-ет, уволь, — потягивается Олег. — Я уж как-нибудь здесь. К тому же, никто меня туда не приглашал.

— Играешь с огнем. — Я всё же бросаю платьице в сумку (пусть прокатится со мной до Финляндии и обратно). — А ну как, и правда, охмурит меня горячий чухонец? Или тебе до фонаря?

— Признаться, почти.

Я замираю! Я округляю глаза! Мои брови взмывают вверх на добрых два дюйма!

— А ну, повтори!

— Признаться, почти, — спокойно повторяет этот мерзавец.

— Не поняла!!! — Чего-чего, но подобного признания я никак не ожидала. Может, когда-нибудь в будущем; может быть, через месяц; может быть, через год. Но не прямо ж сейчас, эдак-то с бухты-барахты! — Так тебе на меня наплевать?!!

— Почти, — Гепатит делает ударение на слове «почти», — наплевать на то, что ты вдруг надумаешь разводить шуры-муры с этим чухонцем. Ревновать тебя я не намерен. Вот только не смешивай, детка, мое отношение к твоей личной жизни и лично к тебе.

— Я думала, что для тебя эти понятия неразделимы — я и моя личная жизнь, — изрекаю я сакраментальную фразу, и Олег, резко выскочив из-под одеяла, обхватывает меня за талию и заваливает на кровать.

— Глупая. — Его иссиня-черная щетина приятно царапает щеку. — Сама себе изобретаешь головняки. Придумала, из-за чего беспокоиться, — усмехается он. — Из-за того, что я уверен в тебе. Из-за того, что не живу по викторианским понятиям безоговорочной верности…

— А по понятиям общности жен, — перебиваю я сварливо. И поясняю: — Была такая коммунистическая идейка о национализации женщин, которую пыталась провести в жизнь психопатичная Коллонтай.

— По-моему, не Коллонтай, а Клара Цеткин, — поправляет меня Олег, и его рука по проторенной дорожке проникает за ворот моего халата. — Впрочем, они друг друга стоили.

— Э-эй, прекрати. — Мои пальцы уже торопливо распутывают узел на пояске. — И не пытайся отвлечь меня от того, что сейчас ляпнул…м-м-м, прекрати… насчет того, что тебе… м-м-м, Олег!.. на меня наплевать.

— Ничего подобного я и не ляпал… — шепчет он. — Ты мне очень нужна… Очень-очень нужна, милая девочка!

Да я не верю!

Но сказать об этом уже не в состоянии!

Не в состоянии произнести ни единого слова, потому что ладонь (Такая жесткая! И такая нежная!) проскальзывает мне в трусики, и пальцы (Такие безудержно ласковые)…

— О, Боже… Олег!!!

От Ольгина до аккуратного, чистенького и словно собранного из детского конструктора городка Хейнолы примерно четыреста километров. Итого шесть часов пути на «мерседесе», включая время, потраченное на границе.

А потом еще сорок минут по воде на шикарной, почти океанской моторной яхте до острова, который на карте озерной системы Кейтеле-Пяйенне обозначен под названием Ярвела.

— Он входит в состав земельных владений нашего рода еще с XVIII века, — рассказывает Эльмар, в то время как я с интересом наблюдаю за тем, как на экране, установленном на панели управления в рубке и напоминающем монитор компьютера, тусклой зеленой ниткой, извивающейся между темными пятнами суши, проложен наш курс от пристани в Хейноле прямо до пункта назначения — южного берега острова Ярвела. Словно насаженная на нее, по ниточке курса лениво ползет ярко-желтая точка — наша яхта. И при этом ни Эльмар, ни единственный член экипажа — долговязый неразговорчивый шкипер лет сорока — не прикасаются ни к каким рычагам управления.

— Катером управляет автопилот? — с умным видом интересуюсь я. — Спутниковая система навигации?

И, похоже, говорю глупость. На губах шкипера появляется ироническая улыбка. Эльмар покачивает головой:

— Всё в тысячу раз проще, Вика. Радиомаяки, триангуляция и элементарная компьютерная программа.

Ах, если бы мне еще было известно, что такое триангуляция!

Впрочем, спрашивать об этом я не намерена. Вокруг и так предостаточно нового и необычного.

— Может быть, выйдем на палубу? — предлагает Эльмар. — Или пошли, покажу тебе салон.

— Лучше на палубу.

Хотя там холодно. И темно.

Но в уютной и теплой рубке я уже спарилась в своем толстом пуховике, под который в предвкушении озерного путешествия еще и напялила свитер.

А в салоне расположились двое телохранителей, сопровождающих меня в этой поездке.

По широкой лестнице всего в несколько невысоких ступенек (кто сказал, что на судах должны быть крутые головокружительные трапы?) мы спускаемся из рубки на палубу и проходим на нос. Я опираюсь руками на поручень и с удовольствием подставляю лицо потоку холодного свежего воздуха. Обалденного воздуха! В нем смесь озерной воды, сосновой хвои и еще чего-то мне незнакомого…

— Супер! — шепчу я.

— Что ты сказала, Вик? — Эльмар замирает рядом со мной. Он выше меня на полголовы.

У него подтянутая фигура спортсмена, не привыкшего предаваться излишествам (если, конечно, не брать в расчет те дни, когда приходится ездить в Россию).

Несмотря на весьма приличное состояние и уже очень значительный вес в бизнесе, ему всего двадцать восемь.

«Чем не достойный жених для лесной королевы? — улыбаюсь я в темноту, уверенно раздвигаемую лучом мощного галогенного прожектора, установленного на клотике коротенькой мачты. — А как же Олег?!!»

— Что ты сказала, Вик? — переспрашивает Эльмар. — Я не разобрал.

— Я спросила, с какой скоростью мы плывем?

— Какой ход мы даем? — перефразирует меня финн. — Узлов двадцать пять.

«Неплохо для судна, — мысленно перевожу я узлы в более привычные для меня километры в час. Получается немногим меньше пятидесяти. — А ведь даже не ощущается никакой вибрации палубы. Хороший движок. Отличная яхта. Надо бы поинтересоваться, чего она стоит. И завести себе такую же на Финском заливе».

— Тебе нравится, Вик? — Еще бы!

— Я рада, что приняла твое приглашение.

— И я рад, что ты приняла мое приглашение. — Я не вижу, но чувствую, как Эльмар улыбается. — Смотри, впереди светлое пятнышко. Это мой остров.

Сперва я не вижу ничего — мешает прожектор. Но уже через пару минут из мрака начинает довольно отчетливо прорисовываться цепочка маленьких светлячков, которая сначала преображается в коротенькую елочную гирлянду, а потом в освещенный яркими светильниками пирс и стоящий чуть поодаль длинный одноэтажный дом.

— Вот мы и на месте. Добро пожаловать, Вик.

Шкипер, похоже, предупредил по телефону о нашем прибытии, и на пристани нас встречает целая делегация. Кряжистый бородатый мужик разбойного вида в блестящих резиновых сапогах принимает швартов; необъятная пожилая матрона в старомодном чепце вся аж лучится счастливой улыбкой; два бугая в одинаковых клетчатых куртках оценивающе пялятся на моих стояков; чуть в стороне скромно помахивает хвостом немецкая овчарка — толстая и, по всей видимости, старая. Когда по деревянным ступенькам я поднимаюсь от пристани к дому, она пристраивается ко мне и доброжелательно тыкается влажным носом в руку. Гостеприимная собака. Гостеприимный дом. …Гостеприимнейший дом!!!

Такого радушного приема я просто не ожидала! И дело не в том, что здесь все вокруг меня ходят на цырлах. Вовсе наоборот. Ноль понтов! Никакого официоза! Я просто в гостях у большой дружной семьи. И приятно поражена, когда мы все вместе — и я, и Эльмар, и четверо наших охранников, и шкипер, и бородатый мужик, которого зовут Микка и который так и не удосужился снять свои сапоги — устраиваемся за длинным столом, а Мари — необъятная домоправительница в старомодном чепце — приносит из кухни огромное блюдо с двумя пышущими жаром пирогами. Самыми обычными пирогами (один с мясом, другой с капустой), какие, я думала, пекут только в России. Мы с Эльмаром и шкипер (я наконец узнаю его имя — Маркус) пьем вино, охранники — пиво, Микка — привезенную мной водку, Мари — чай, обильно забеленный молоком. При этом на весьма сносном английском она докладывает мне, что в их хозяйстве есть собственная корова. А кроме коровы — несколько кур и две охотничьи лошади.

— Если не против, то завтра объедем на них остров, — предлагает Эльмар. — Ты умеешь ездить верхом?

— Конечно, — вру я и принимаюсь слушать рассказ наконец отказавшегося от обета молчания шкипера о том, что помимо кобыл и моторной яхты из средств передвижения на острове есть еще снегоходы и вертолет, пилотом которого он, Маркус, по совместительству и является.

— Четырехместный «Робинсон Клипер», — уточняет Эльмар. — Ничего удобнее и для этих мест, и для моей работы не придумаешь. Завтра облетим на нем кое-какие мои владения.

«И как же это так получается: в один день сразу и вертолет и охотничья лошадь? Если учесть, что ни на том ни на другом я никогда не каталась… — Я испуганно шмыгаю носом. — Не слишком ли экстремальной получается моя поездка в Финляндию?»

Скромное (но какое же уютное!) застолье не растягивается, как это принято в России, до утра. Стоит настенным часам пробить полночь, как Мари начинает убирать со стола.

Микка поднимается, отвешивает мне комичный поклон и, гремя сапогами, отправляется из столовой. Не забыв прихватить с собой недоконченную бутылку «Столичной».

Следом за ним, любезно пожелав мне спокойной ночи, исчезает и Маркус.

Охранники спешат разделаться с пивом. На своем коврике возле потухшего камина давно сладко дрыхнет старая добродушная овчарка Матильда.

Всё понятно: прямым текстом меня отсюда никто спать не выпроводит, сиди хоть всю ночь. Но и без слов ясно, что в этом доме принято подниматься с рассветом. И, соответственно, ложиться с закатом. Полночь здесь далеко не детское время.

«А потому, девочка, не пора ли тебе убираться к себе в спальню? В чужом доме и жить изволь по чужому уставу». Я поднимаюсь из-за стола.

— Спасибо, Эльмар. У тебя просто здорово. Я уже и не помню, когда проводила вечер в такой хорошей компании, — искренне говорю я. — Спасибо, Мари. Всё было очень вкусно. Особенно пироги. А сейчас извините. Я устала с дороги. Пойду к себе в комнату.

— Мы можем еще посидеть на веранде, — неуверенно предлагает Эльмар, и я представляю, как же ему в лом торчать на этой веранде! Как же ему хочется спать! Ведь, небось, поднялся сегодня часов в пять утра, весь день летал на «Робинсоне Клипере», а потом встречал меня.

— Там холодно, на веранде, — морщусь я. И неожиданно подхожу к продолжающему сидеть за столом Ярвела-младшему, наклоняюсь и слегка касаюсь губами его щеки. — Спокойной ночи. Спасибо. Давно у меня не было такого спокойного, чудесного вечера, — еще раз благодарю я, и, перехватив недвусмысленный взгляд финна, шепотом добавляю: — И даже не думай о том, чтобы наведаться ко мне ночью. Добьешься только того, что мы крепко поссоримся.

— У тебя на двери есть запор, — разочарованно шепчет в ответ Эльмар.

— Я не собираюсь им пользоваться. Достаточно того, что я тебя предупредила… Спокойной ночи, ребята, — делаю я охранникам ручкой и отправляюсь к себе… не в президентские апартаменты… и не в люкс… и даже не в будуар средней паршивости… в самую обычную спаленку, имеющую при себе всё необходимое, но зато абсолютно лишенную малейших признаков роскоши. Предельно практичную и аккуратненькую, как и весь этот старинный одноэтажный домина. Впрочем, кто сказал, что у миллионеров должны быть краны из золота?

Черт побери! Вот уж, действительно, ожидала всего чего угодно, но только не того, что мне здесь окажется столь по приколу. Сколько же лет минуло с тех пор, когда мне доводилось отдыхать в такой тихой-мирной, беззаботной домашней обстановке?

«Да и помнишь ли ты, подруга, — вздыхаю я. устраиваясь в постели и выключая подвешенное над изголовьем бра, — что такое домашняя обстановка? Да и знаешь ли, что такое беззаботность? Пожалуй, это именно те две необходимые любому нормальному человеку вещи, которых по какой-то садистской прихоти решила лишить тебя жизнь. — Я еще раз вздыхаю и закрываю глаза. — Спасибо, Эльмар. Пока что поездка к тебе для меня полный ништяк».

Оказывается, на лошади ездить совершенно не сложно. А летать на вертолете абсолютно не страшно. И в том и в другом я убеждаюсь уже на следующий день.

Мари будит меня, когда за окном еще кромешная темнота. На полном автопилоте я вылезаю из-под одеяла, доползаю до душа и просыпаюсь только под ним. А уже через полчаса, красивая и ослепительно улыбающаяся, появляюсь в столовой, где обнаруживаю потрескивающий дровами камин, радостно бьющую по полу хвостом Матильду и в одиночестве дожидающегося меня за столом Эльмара.

— А где остальные? — вместо приветствия удивленно интересуюсь я и получаю исчерпывающий ответ:

— Мари на кухне, охранники отдыхают, Маркус привык завтракать у себя, Микка уже перекусил и сейчас готовит нам лошадей.

— Всё-таки едем? — обреченно вздыхаю я, усаживаясь за стол.

— Ты разве против? — улавливает мою лишенную энтузиазма интонацию Эльмар. — Вчера мне показалось…

— Нет-нет! Едем, едем! — спохватываюсь я. — Утренний моцион?

— Как же без этого? — улыбается Ярвела. — К тому же, Маркус уже связался с метеорологами. Они обещают погожий денек. Редко такое бывает у нас в ноябре. Грех не использовать

— Конечно, конечно, — киваю я и с ужасом наблюдаю за тем, как Мари вносит в столовую огромную парящую миску.

Неужели это наш завтрак?! На двоих?! Я думала, что обойдется чашечкой кофе с какими-нибудь бутербродами.

Да как же мне после подобного удастся взгромоздиться па кобылу?!

…Взгромоздилась легко и при этом даже отказалась от помощи Микки. Подумала о том, что надо стараться держать спину прямо и чмокнула губками.

Лошадке хоть бы хны. Чухонская, русского чмоканья она не понимает. Тогда я слегка тыкаю ее пятками (кажется, это называется: дослать шенкелями). И — о чудо! Кобыла послушно шагает вперед следом за вороным мерином Эльмара.

Супер!

И всё же насколько прикольной получается поездка в Финляндию!

…Остров Ярвела, оказывается, совсем небольшой. Два километра в длину, два — в ширину. Казалось бы, что здесь особенного?

— Таких островов — и побольше и поменьше, — объясняет Эльмар, — в округе несколько тысяч.

«И вовсе не таких, — молча возражаю ему я. — Уверена, не таких! Этот выглядит как ухоженный парк. Впрочем, в том, что за ним, и правда, ухаживают, нет сомнений. — Я представляю, как по светлому корабельному бору с граблями под мышкой бродит бородач Микки и старательно собирает сорванный ветром сушняк. Сжигает его в каком-нибудь укромном уголке и тщательно маскирует кострище пластами серебристого мха. — И правда, мне на глаза здесь еще не попалось ни единого пенька, ни одной большой веточки. Ни березки, ни кустика. Только мох, корабельные сосны и редкие островки какой-то высокой засохшей травы — кажется, вереска».

— О чем задумалась, Вик? — Эльмар держит своего мерина голова к голове с моей каурой лошадкой. Тропинка узкая, места не хватает, и мы иногда касаемся друг друга коленями и стременами. И всякий раз я не оставляю этого без внимания. И мне это нравится.

— Я всегда мечтала разбить миниатюрный японский садик, — признаюсь я. — А теперь задумалась о том, не вырастить ли мне сосновый бор.

— Это займет у тебя не меньше ста лет.

— Тогда я куплю себе такой же островок, как у тебя… Эльмар, а здесь водятся звери?

— Только белки. Порой сюда заплывают лоси. Иногда зимой Микка встречает волчьи следы. А однажды волки провыли около дома целую ночь.

— Как романтично! Эльмар, а это опасно?

— Лишь для Матильды. — Ярвела оглядывается на плетущуюся следом за нами овчарку. — Она любит бродить по лесу одна.

Я вздыхаю. Если узнаю, что эту старушку скушали дикие звери, мне будет ее жалко.

Между соснами появляются просветы, и мы выезжаем из бора на небольшой песчаный пляж, с двух сторон окаймленный зарослями пожухлого тростника. В свете скупого ноябрьского солнышка отблескивает поразительно голубая вода. Метрах в двухстах от нас красно-желтой палитрой еще не облетевшей листвы раскрашен берег еще одного острова.

— А что там? — спрашиваю я.

— Ничего, если не считать заброшенного хутора. Когда-то там обитали какие-то сектанты, но они все повымерли лет двадцать назад.

— Как здесь красиво! — Восхищенным взглядом я обвожу горизонт. — А летом, наверное, еще красивее. Правда, Эльмар?

— Летом на этот пляж я приезжаю купаться.

— На лошади?

— Иногда на велосипеде. Впрочем, чаще просто прибегаю. Надо же хоть как-то поддерживать форму. Вик, обратно поедем вдоль берега.

— Как угодно, Эльмар. — Этот парень очаровывает меня всё сильнее и сильнее. Вот уж никогда не подумала бы, что могу влюбиться в чухонца.

Но как же Олег?!!

…Первое, что делает Мари, стоит нам возвратиться с прогулки, это пытается усадить нас за стол. Я ужасаюсь! Эльмар смеется:

— Только кофе. Плотнее перекусим в Йоэнсу. Я знаю там неплохой ресторанчик. Мы сейчас вылетаем туда.

— А что там, в этой Йонсе? — интересуюсь я. — Кроме ресторанчика?

Оказывается, что там один из деревоперерабатывающих комбинатов, принадлежащих «Hanky Jarvela 1954». Кроме того, пока мы пьем кофе, я успеваю узнать, что в Чухне целых два Йонсу: один, совсем небольшой, — на границе со Швецией; второй, покрупнее, — в Финской Карелии. До него нам лететь почти два часа, а потому, если хотим успеть к концу смены, нам надо поторопиться.

— Ты что, заставляешь вкалывать своих работяг и по выходным, эксплуататор? — смеюсь я, отправляясь к себе переодеться.

— Конечно. Не простаивать же оборудованию, — со всей серьезностью отвечает Эльмар. — У вас разве не так?

«Кажется, так. Впрочем, не знаю. Обязательно надо навести справки».

…Место для «Робинсона Клипера» определено на большой поляне за домом. Вокруг вертолета, побрякивая боталом, вальяжно разгуливает корова. Идиллия!

Маркус уже в кресле пилота. Я устраиваюсь рядом с ним, и, признаться, у меня слегка подрагивают копенки. Как-никак, впервые в жизни мне предстоит оторваться от земли. Чуть-чуть жутковато.

Но о всех своих глупых страхах я сразу же забываю, стоит нам подняться в воздух.

Господи, что за безумная красота разворачивается внизу!

Верно говорил Эльмар про бескрайний озерный край — кажется, воды здесь больше, чем суши. Озера — то совсем маленькие, то просто бескрайние. На них острова и островки, покрытые пестрым ковром осеннего леса. Хутора. Иногда небольшие поселки. И уж совсем редкие городки. И опять хутора… хутора… окруженные бурыми пожнями и связанные между собой ниточками дорог. Снова ослепительные в солнечном свете миниатюрные зеркальца и огромные зеркала озер с сюрреалистическими узорами из островов.

Чудеса! Вот ведь не знача, что я столь падка на прекрасное. И вообще, сколь много нового узнала я о себе за этот день. Оказывается, люблю не только японские садики.

Естественно, этот полет затмевает все остальные впечатления дня. И прогулку на лошади, и двухчасовую экскурсию по комбинату.

Эльмар с нескрываемой гордостью демонстрирует сверхсовременную линию безотходной переработки, а у меня перед глазами блеск маленьких лесных озер.

Он хвастается недавно закупленными американскими станками с ЧПУ, а я с сожалением подсчитываю, что возвращаться придется уже в темноте.

— …Этот завод удобен тем, что связан железной дорогой с Россией. Ведь мы работаем только на привозном сырье. Куда рентабельнее оплачивать таможенные пошлины, чем заниматься выборочной вырубкой у нас. Патент на сплошные вырубки в Финляндии получить почти невозможно, — жалуется Эльмар, а я при этом думаю: «И правильно, что невозможно. Глупо уродовать эту чудо-природу проплешинами делянок, когда под боком продажная баба — Россия с ее неисчерпаемыми лесными запасами и неспособностью толком переварить всё это в одиночку».

Я изображаю, что мне интересно, что внимательно слушаю. Я самым подлым образом вру: «Очень!», когда Элъмар во время обеда в небольшом ресторанчике спрашивает, как мне понравился его комбинат. А потом еще раз вру, что просто устала от обилия впечатлений, когда он отмечает, что какая-то я слишком задумчивая.

— Ничего страшного, — оптимистично заявляет Ярвела-младший. — Сейчас вылетаем обратно, уже через два часа будем дома, и можешь сразу укладываться спать. Завтра у нас куда менее насыщенный день. Утром покатаемся по озеру, а на вечер Микка приготовит отличную сауну. Он в этом деле специалист. Ты будешь в восторге.

«Возможно, не я одна, — загадочно улыбаюсь я. — Глядишь, до завтрашнего вечера созрею, чтобы отказаться от своего зарока не ходить с тобой в сауну, Эльмар. Как тебе перспективка составить мне там компанию? Черт! И всё-таки, а как же Олег?»

Он вычисляет меня, когда я только-только возвращаюсь из Йонсу и даже еще не успеваю переодеться с дороги. По сотовому одного из охранников (мой телефон отключен) Гепатит одним махом разрушает намечающуюся идиллию с Эльмаром Выплескивает на меня ушат холодной воды:

— Немедленно возвращайся в Питер. Два часа назад одновременно на нескольких предприятиях «Богатырской Силы» проведены диверсионные акты. — Никогда раньше мне не доводилось слышать в его голосе волнение. — Есть погибшие, Вика.

— Сколько? — коротко спрашиваю я.

— Вполне достаточно для того, чтобы обеспечить тебе огромные неприятности.

ТАМАРА АСТАФЬЕВА (БАЖБАНКА) 4-6 ноября 1999 г.

Денис, как и обещал, позвонил ровно через неделю. Это произошло поздно вечером, но Тамара не пожелала и слышать о том, чтобы перенести долгожданную встречу на следующий день.

— Нет, прямо сейчас, — тоном, не терпящим возражений, заявила она. — Я выезжаю к тебе. — И, умудрившись собраться всего за десять минут, унеслась на своем синеньком «Фордике» в ночь.

А не минуло и пары часов, как она, натянув на голые плечики одеяло и ежась от холода, уже лежала на знакомой кровати в спальне со старинным книжным шкафом и с нетерпением дожидалась, когда Денис вернется из душа. На этот раз туда он отправился в одиночку. Повторять экстремальный секс в душевой сегодня в Тамарины планы никак не входило. Главным на этот раз было другое.

«И что же такое этот Денис прячет в штанах, к чему даже нельзя прикоснуться рукой? Что за бесценный клад, что за святыня, на которую не позволено глянуть хотя бы одним глазком?

Я буду не я, но всё-таки гляну! И прикоснусь! Как только ты потеряешь бдительность, дорогой. Уж сегодня-то я такого момента дождусь!» .. .И она дождалась.

С ехидной улыбочкой оценила Дениса, вернувшегося из ванной в какой-то неимоверной теплой пижаме.

С расстроенным видом выслушала путанные извинения: «Мол, прости меня, детка, но сегодня, после шестнадцати часов, проведенных за рулем, я в состоянии нестояния, валюсь с ног, сплю на ходу, и требовать от меня постельных утех просто жестоко — могу облажаться. Давай-ка отложим всё до утра». Вздохнула, состроила кислую рожицу: «Ладно, давай», и это разочарование выглядело настолько правдоподобным, что сам Станиславский при виде его заметил бы: «Верю».

Со злорадным ликованием в душе посочувствовала Денису, когда тот, уже забравшись в постель, добавил: «К тому же, раскалывается башка. Я принял таблетку, а она имеет побочный снотворный эффект. Так что уже через десять минут меня не разбудишь из пушки. Вот потому-то я и был против, чтобы ты приезжала сейчас. Я почти как мертвец. Еще раз извини». — «Конечно-конечно, любимый. Не забивай себе этим больную головушку».

С трудом боролась со сном на протяжении, наверное, тысячи лет; боялась пошевелиться, прислушиваясь к ровному дыханию Дениса и дожидаясь, когда его сон достигнет максимальных глубин. В неимоверную усталость, головную боль и таблетку она хоть и поверила, но с огромной натяжкой. Уж чересчур идеально всё складывалось для претворения в жизнь ее планов. Поэтому лучше набраться терпения и перестраховаться. Ведь в том, что задумала, как и саперу, торопиться недопустимо.

…Желание проверить, что же за монстр таится в штанах у Дениса, за минувшую неделю развилось у Тамары прямо-таки в какую-то манию.

Она жестоко высмеивала саму себя:

«Совсем снесло крышу? Позорище! Даже помешанные на мыслях о члене старые девы не забивают свои пустые головушки подобной пургой. А у тебя есть дела куда поважней, чем забота о том, как забраться к этому парню в штаны».

Она пыталась выбросить весь этот дурдом из головы, но каждый день по нескольку раз, помимо своей воли, возвращалась к тому утру, проведенному в гостях у Дениса. И нахлобучивала себя всё больше и больше:

«Нет, ну и всё же… как такое могло получиться, что терлась об это, но так и не поняла, обо что трусь; протрахалась два часа с мужиком, но так и не почувствовала, что в меня загоняют ? Ни черта не запомнила! Знаю лишь то, что это было бесподобно.

А что, если этот белек пользовал меня каким-нибудь хитроумным вибратором, а между ногу него нет вообще ничего?!! Или что-то и есть, но с какой-нибудь ужасающей патологией?!! А вдруг это гермафродит?!! Или лесба, сделавшая операцию?!!

Отстой!

Во попала-то, клуша!

Не-е-ет, не будет теперь мне спокойной жизни, пока не проверю всё-всё!»

В историю с легким сексуальным расстройством Дениса, с его идиотами-предками Тамара уже абсолютно не верила:

«Всё это пурга. Так не бывает. Этот подлец залечил мне мозги, а я повелась, как последняя Марфа. За всей этой бодягой кроется нечто другое.

Но что?!

Дерьмо, да когда ж этот змей-искуситель вернется из своей идиотской поездки! Места себе не найду!

Скорее бы он настал, момент истины!»

.. .И вот наконец он настал.

«Спит. И, похоже, спит крепко, — решила Тамара, и как бы невзначай пихнула Дениса ногой. Тот даже не шелохнулся. И не сбилось его ровное размеренное дыхание. — Так долго притворяться спящим смог бы разве что йог».

— Денис. А Денис, — громким шепотом позвала она и добавила уж в полный голос: — Да Денис же!

Ноль эмоций.

Тогда Тамара взяла его за плечо и без особых усилий перевернула на спину.

Ноль эмоций!!!

Если бы Денис не дышал, она бы решила, что сейчас рядом с ней лежит только что откинувшийся мертвяк.

— Э-эй! Ты живой?

Никакого ответа. Только дыхание крепко спящего человека.

«М-да. Так не смогут играть даже йоги. Пора!» — решила Тамара.

И осторожно положила ладонь Денису на грудь. Даже сквозь толстую ткань теплой пижамы ощущался рельеф его накачанных мышц. Теперь медленно-медленно рука перебирается на плоский живот.

«Супер! Фигура, как у гимнаста. Такая не может быть ни у изменившей пол лесбы, ни у гермафродита. И та и другая версии отпадают. Уже легче. Проверим, что там, пониже. Только осторожнее! Не разбудить!»

Тамара прислушалась к ровному и глубокому дыханию Дениса и, удовлетворенная, сдвинула руку к поясу пижамных штанов. Она не сомневалась, что обнаружит там какой-нибудь тугой шнур, и была приятно удивлена, ощутив под пальцами широкую и довольно свободную резинку.

Тамара взяла еще одну паузу, чутко вслушиваясь в дыхание Дениса. Всё в порядке. И тогда рука пробралась под резинку штанов.

То, что она нащупала там, заставило ее испуганно замереть. И даже выругаться про себя: «Дерьмо!».

И вовсе не потому, что она наткнулась на нечто из области американских ужастиков. Всё совершенно нормально. Нормальнее некуда! Тамарина рука застыла на самом обычном члене. Средних размеров. С двумя (не с одним и не с четырьмя) яичками. С пушистыми волосками на лобке и мошонке.

Нормальнее не бывает!

Если не брать в расчет одного: этот гад почему-то стоял!!!

«У крепко спящего, намертво отключившегося от внешнего мира мужчины?! Но так не бывает! Денис ведь не должен ничего ощущать! И у него не может быть никакого подобия эрекции, даже если бы я начала ему делать минет! Но эрекция была.

Вот влипла!!!

Да он же меня уничтожит!»

— Денис, ты не спишь?

— Продолжай-продолжай, — совершенно спокойно прошептал этот мерзавец.

— И не спал?!!

— Естественно, детка. — На этот раз Денис рассмеялся. — И, признаться, заждался, когда ты полезешь ко мне в штаны.

— Так это разводка?!! — растерялась Тамара. — Не понимаю, зачем тебе…

— Продолжай-продолжай, — выдавил Денис. И крепко прижал к себе голенькую Тамару. — Побеседуем после. Продолжай… Мне так хорошо…

— Что же, любимый, побеседуем позже. А сейчас два условия. Во-первых, быстро снимай с себя эту хламиду. А во-вторых, включай свет.

— …Я еще никому не позволяла себя разводить.

— Тамара, но это же не разводка. Не розыгрыш. Просто спланированная сексуальная интрижка.

— А без нее тебе что, было никак? Решил поставить меня в идиотское положение?

— Скорее, в него я поставил себя. А насчет того, что без этой истории было никак… Почему же. Можно было всё сделать так, как всегда. Только получила бы ты тогда то удовольствие, что получила?

— Да, получила бы. Точно так же, как изумительно ты проделал это со мной в душевой, можно было по-человечески проделать в кровати.

— Тогда ты не испытала бы и десятой доли того прихода…

— Испытала бы!

— Нет. Всё получилось бы, действительно, как обычно, по-человечески. Но не было бы той порции адреналина в твоей крови. Ведь ты побаивалась?

— Ты угадал.

— И не было бы загадки: «Что этот Денис из себя представляет в натуре? Ведь про свою стыдливость он явно наврал».

— Об этом я задумалась позже. А в то утро купилась, поверила.

— Но всё равно: необычно. Никогда еще не трахалась с человеком с сексуальными отклонениями. А еще антураж.

— Он возбуждал.

— Вот видишь. И не одна ты такая. Между прочим, раньше многие девственницы, лежа на жертвенном алтаре, освещенном чадящими факелами, под звуки бубна и в окружении теней скопившихся вокруг них сатанистов достигали оргазма, и даже неоднократно, хотя сознавали, что жить им осталось минуты. Вот это и есть действие адреналина: полной неизвестности, куда унесется душа после смерти, и соответствующей обстановки. Сложи всё это. Получается добрая порция допинга. Так что, принцесса, далеко не всё зависит от того, насколько хорош в постели твой партнер, и насколько он тебе нравится. Есть миллион других факторов, подспудно, исподтишка влияющих на то, какой ты получишь оргазм.

— Я тебе верю, Денис… М-м-м… Пожалуй, ты прав… И спасибо, что позаботился обо мне. Но почему было не рассказать о том, что ты это подстроил, сразу, как всё закончилось?

— Должен же был и я получить свою долю.

— И получил?

— Я балдел, когда ты так осторожненько пробиралась ко мне в штаны.

— Извращенец.

— Нет, просто люблю разнообразие в сексе.

— А если без разнообразия? Ведь твоя интрижка исчерпана. Так что теперь? Пошла я подальше?

— А ты хочешь остаться со мной?

— Да, Денис, я хочу!

— Ты хорошо подумала, детка?

— Только об этом и думала.

— Еще час назад ты говорила, что всю неделю пыталась решить, гермафродит я или лесбиянка.

— Размышляла не только об этом. Ну, так что, Денис? За тобой слово.

— Я говорю: да, принцесса!

— Принцесса… совсем недавно меня так называла моя подруга. Теперь называешь ты… Денис, да выруби ты этот дурацкий свет. И иди ко мне. Закрепим делом нашу договоренность.

— …И что, всю эту неделю ты проболтался в Вырице?

— Почему «проболтался», принцесса? У меня там, действительно, были дела. Тебе же известно, на кого я работаю, и где этот парень живет.

— Да, известно, — задумчиво пробормотала Тамара. — Много чего известно… Вырица… Вырица… Распроклятье, как же много у меня в последнее время связано с этой проклятой деревней!

За окном уже давно рассвело, но они не собирались вылезать из постели. Разве что Денис час назад отлучился на кухню, откуда вернулся с двумя чашками кофе, двумя бокалами сока и большим блюдом, вся площадь которого была выложена горячими тостами. Сразу же после этого Тамара с Денисом нашли в себе силы опять заняться любовью — в который раз за ночь, оба давно сбились со счета. И вот наконец Денис сдался.

— Всё, — тяжело откинулся он на подушки. — Если ты думаешь, что я супермен, то ошибаешься. Сегодня ко мне больше даже не прикасайся. Давай либо спать, либо вставать…

— …либо просто полежим и побеседуем, — продолжила за Дениса Тамара.

— И на какую же тему?

— Не всё ли равно. Расскажи, например, где провел эту неделю. Если это, конечно, не профессиональный секрет.

— Да что здесь секретного, — улыбнулся Денис. — Даже легавым известно, что всё это время я безвылазно просидел…

Вот тогда-то и зашел разговор сначала о Вырице, потом и о «Простоквашине».

— Я занимался сиротским комплексом, которым заправляет одна здоровая бабища. Торгует детишками за границу. Вернее, правами на их усыновление, — наивно рассказывал Тамаре Денис. — Конечно, эта толстуха скотина, но ведь все мы не без греха. А сироткам ее спекуляции, я считаю, идут только на пользу…

— Хм!

— Ты со мной не согласна? — удивился Денис. — Но подумай сама. Где-нибудь в Швеции или во Франции, пусть даже у нерадивых родителей, ребенку будет гораздо лучше, чем в нашем российском…

— Любимый, я всё понимаю. И знаю про «Простоквашино» больше тебя.

— Серьезно?

— Вполне. Ты никогда не задумывался о том, почему в тот день, когда я приставила тебе к черепушке «Беретту», на меня была объявлена охота? Или о том, какие дела я могу иметь с Мишей Магистром? — Тамара приподнялась на локте, повернулась к Денису. — Ты готов мне помочь в одном деле?

— Смотря в каком.

— Мне нужна информация. Во-первых, о «Простоквашине». Во-вторых, о Магистре. В третьих, об этой толстухе. И в четвертых, о ее сожителе Коле.

— Да-а-а, — снова удивился Денис. — Ты и правда, знаешь про «Простоквашино» гораздо больше меня. Так какую еще я могу тебе дать информацию об этом приюте, если там даже не был ни разу? Теперь что касается Магистра. Учти, принцесса: никогда и ни при каких обстоятельствах ни на своего шефа, ни на тех, с кем работаю, я не дам никакой информации! Даже самой безобидной! Даже в самых ничтожных количествах! Не проси меня больше об этом. Кто там еще в твоем списке? А, Светлана Петровна. Она уже больше месяца в какой-то больнице. К тому же, я с ней почти не знаком. Куда лучше знаю ее Николая. Вот уже несколько дней, как он греет кости то ли в Египте, то ли в Испании…

— Черт!!! — Тамара аж взвилась над кроватью.

— Что с тобой, детка? — в третий раз удивился Денис.

— Всё-таки я упустила этого жирного пидера, — простонала она. — Но ведь я же звонила ему позавчера, он был еще в городе.

— Звонила куда, на мобильник?

— Да.

— Тогда с таким же успехом, как и из Питера, Николай мог разговаривать с тобой из Египта. Или из Испании. Не запомнил, где он…

— В Марбелье. Это в Испании. — От обиды Тамара готова была разрыдаться.

Дефолт!

Ну что я за бажбанка? Меня обвели вокруг пальца, как пятилетнюю девочку!

— Послушай, принцесса. — Денис крепко взял ее за голые плечики. — У тебя проблемы? Я прав?

— У меня море проблем.

— Не желаешь ими со мной поделиться? Что там за история с «Простоквашиным»? Какие у тебя заморочки с Магистром? Зачем тебе толстуха и Коля? Конечно, если не хочешь, не говори…

— Нет, расскажу тебе всё, — не размышляя, пообещала Тамара. — Только это очень запутанная история. И слишком длинная.

— Ничего, у нас полно времени. Ты же сама мечтала о чем-нибудь побеседовать.

— Да. Только побеседовать о чем-то хорошем. А тут сплошное дерьмо. Горы дерьма! Но всё равно слушай. — Тамара поудобнее облокотилась о подушку. — Слушай, милый, а после решишь, ты со мной или со своим паршивым Магистром.

Как ни хотелось остаться с Денисом, но вечером Тамаре пришлось возвращаться в Ольгино. Коля подкинул проблем, и теперь срочно требовалось посоветоваться с Энглер, а то и с Ласковой Смертью о том, как не напороть косяков и грамотно действовать в дальнейшем. Ограничиться меньшим и прищемить Толстой Заднице хвост прямо сейчас? Или рискнуть и продолжать поганить ей жизнь, при этом пытаясь достать Николая с деньгами? И еще один вопрос, на которой Тамаре хотелось получить если не ответ, то хотя бы подсказку: доверять или не доверять Мише Магистру, а если доверять, то насколько?

— Ни насколько, — отрезал Олег, внимательно выслушав подробный Тамарин отчет о том, что произошло за последнее время на фронте борьбы со Светланой Петровной. — Я удивляюсь: надо быть просто слепым, чтобы не увидеть, что этот форшмак заправляет тебе бейцалы. А ты это хаваешь, как распоследняя ветошная розетка.

— А ему это надо, заправлять мне бейцалы? Я же обещала отдать ему всё бабло, которое поимеем с толстухи. Так зачем же…

— Ты в самом деле собиралась слить этому цыгану фишки? — бесцеремонно перебил Тамару Олег.

— Естественно, нет.

— Вот и Магистр в этом уверен. Он слишком тертый, чтобы не просчитать, какую комбинацию ты играешь. А играешь ты как дилетантка.

— Спасибо, — обиженно сморщила носик Тамара.

— Пожалуйста, — едко парировал Гепатит. — Теперь слушай, чего от них ждать, от цыгана и любовничка Светланы Петровны. Чтобы подешевле отмыть голье, которое Николай получит сейчас за коттеджи, лучше всего пропустить его через Россию. Через какой-нибудь ручной банчок. У Магистра такой должен быть обязательно. И Коля, скорее всего, в договоре, который заключит в Испании, укажет реквизиты левого счета в этом банке. Ни цента оттуда он, естественно, не получит. И вряд ли проживет больше суток с того момента, как вернется в Россию. Всё достанется цыгану. И в результате Коля в могиле; толстуха в могиле; ты на бобах. Вот такой наиболее вероятный расклад. Учти: один из многих. Просто наиболее вероятный, — сделал ударение на последнем словосочетании Олег.

— Ну, и что мне со всем этим делать? Как действовать дальше?

— Хм… — уставился в потолок Гепатит. — Этому твоему бендеровцу Денису я не доверяю и наполовину, но всё-таки не мешает его прокачать. А ну-ка, еще раз дословно, на чем вы сегодня закончили разговор.

— Я ему рассказала про Толстую Задницу и Игната. Обо всех их художествах, начиная с убийства Викиных предков…

— Без имен?

— За Вику я, естественно, выдала себя. И в ненужные подробности не вдавалась.

— Дальше.

— Во всех красках описала то, что творится… вернее, творилось на территории «Простоквашина», об участии во всех этих гадостях Миши Магистра.

— И Денис тебе поверил на слово? — усмехнулся Олег. Тамара в ответ только пожала плечами.

— Впрочем, надеюсь, сомнение в душу ему ты заронила. Теперь он может погорячиться и попробовать всё разнюхать самостоятельно. И, конечно, спалится. Предупреди его об этом, Тамара. Скажи, что неоспоримые доказательства мы ему предоставим. И попроси сделать вот что: аккуратно… ак-ку-рат-ней-ше! — поднял вверх указательный палец Олег, — навести справки об отношениях между Магистром и Колей и выяснить, через какой банк Миша отмывает голье. Вернее, не так — не «отмывает». Просто, с каким банком он чаще всего имеет дела, куда чаще всего наведывается, какое название иногда упоминает в разговорах. Это всё. Для Дениса. А для тебя, милая девочка, задачка попроще. Виктора помнишь?

— Медвежатника?

— Да. Сегодня же ночью прогуляетесь по проторенной тропке, еще раз проверите шнифт Светланы Петровны.

— Что искать?

— Проекты договоров купли-продажи недвижимости, с которыми Коля отправился в Испанию. А если не договоры, то хотя бы какую-нибудь записку с банковскими реквизитами. И еще. Забери загранпаспорт Светланы Петровны.

— Это всё?

— Да. А сейчас забей стрелу со своим милым Денисом, передай ему то, что я говорил насчет него. И сразу домой. Тебе еще выходить в ночную смену… Ха, милая девочка, еще несколько таких смен в паре с Виктором, и ты сама начнешь щелкать шнифты, как орешки.

Если в прошлый раз всё прошло без единой, даже крохотной заусеницы, то этой ночью они с Виктором провели в коттедже Светланы Петровны вообще всего полчаса. С сейфом медвежатник справился за десять минут, а первые же бумаги, которые Тамара извлекла на свет Божий, оказались именно тем, о чем говорил Гепатит — болванками договоров с риэлтерской фирмой, на которых были указаны все банковские реквизиты, куда должны быть перечислены деньги из Испании. Пока Виктор сканировал документы в свой ноутбук, Тамара внимательно перебирала содержание почти пустого сейфа. Сунула в карман загранпаспорт толстухи, отметила, что теперь в шнифте нет ни копейки, и покрутила в пальцах вскрытую десятикубовую ампулу, наполовину наполненную какой-то мутной жидкостью. Если не считать двух красных полосок, опоясывающих ампулу точно посредине, никакой другой маркировки Тамара на ней не обнаружила.

— Как думаешь, что это может быть? — протянула она свою находку Виктору.

— Где ты это нашла? — оторвался тот от компьютера.

— В сейфе. Стояла там уголке. Я ее чуть не свернула, когда доставала бумаги. На ней даже нет никакой надписи.

— Смотри, не порежься. И потом вымой руки.

— Думаешь, яд? — Тамаре сразу же захотелось отшвырнуть эту дрянь куда-нибудь в сторону. И, действительно, тщательно вымыть руки.

— Думаю, яд. Ничего другого на ум не приходит. Если это не какая-нибудь сильная отрава, то зачем держать ее в таком месте? Поставь эту гадость обратно, — посоветовал медвежатник. — Я уже закругляюсь. Сейчас закрываю шнифт и уходим.

Тамара поставила загадочную ампулу на место, бросила Виктору: «Я на минутку» — и отправилась искать ванную или кухню. Мыть руки. С мылом.

А еще лучше — протереть их спиртом или водярой.

Отоспавшись после трудовой ночи, она первым делом отзвонилась Денису.

— Здорово, любимый. Ты где? У тебя есть что-нибудь для меня?

— Только я сам. А если ты имеешь в виду то, о чем вчера попросила, придется тебя разочаровать. Почти голяк, детка. Впрочем, подъезжай. Расскажу всё при встрече.

— Уже еду.

«Ха, только я сам. Этого мне предостаточно, милый. Это главное. А всякие там Магистры и Толстые Задницы на заднем плане. Далеко-далеко по сравнению с тобой!»

Когда Денис открыл дверь, первое, что сделала Тамара, это расхохоталась. Было от чего. На бендеровском бандюке, специализирующемся на заданиях щепетильного свойства, был дорогой спортивный костюм, украшенный маленьким нарядным передничком с аппликацией и оборками.

— Что, любимый, крутишься перед зеркалом? А у тебя есть красивое кружевное бельишко?

— Перед зеркалом я уже покрутился. Теперь жарю нам курицу. А будешь трепать языком, съем всю ее сам. — Денис коснулся губами Тамариной щеки и помог снять пальто. — И как только ты на таких каблуках ухитряешься нажимать на педали?

— Потом научу. Кроме передничка и кружевных комбинашек у тебя, естественно, есть и туфли?

— Всё, курица моя. И не проси.

— И не буду. Я сытая. Лучше рассказывай, как твой Магистр. — Тамара нацепила огромные тапки и следом за Денисом пошлепала на кухню.

— Его я не видел. Зато удалось поболтать с одним пацаном, который при Мише исполняет нечто вроде роли шофера. У него погоняло Панов.

— Мне фиолетово, какое у него погоняло. Что ты узнал?

Денис достал из пакетика маленького цыпленка и растерянно покрутил его в руках. С какого краю к нему подступаться, он, явно, представлял очень смутно.

— Не узнал почти ничего. Если это тебе интересно, Панов проболтался о том, что последний раз Магистр и Коля пересекались примерно неделю назад. О чем был разговор, спрашивать я не пытался, потому что знаю наверняка: когда Миша встречается с кем-нибудь в тачке, водила сразу же отправляется прогуляться. Это железно… Тамар, а к ней надо чего-нибудь добавлять? — Денис продолжал печально разглядывать птичку.

— У тебя есть чеснок?

— Только картошка… Слушай дальше. Интересный нюанс: прямо перед стрелкой с Николаем Магистр пересекался с каким-то таинственным челом. А потом показал водителю ампулу и похвастался, что вбухал в нее немерено бабок. В ней, типа, какой-то дорогостоящий яд, который достаточно выбрать в баян и впрыснуть в какой-нибудь продукт, например в апельсин. Жертва кушает апельсин, а после смерти яд в организме не обнаружит ни один эксперт. Симптомы — как при обычной остановке сердца. Не исключено, что Миша эту отраву как раз Николаю и передал. Я так думаю… А что, если курицу…

— А я не думаю, — перебила Тамара. — Мне это известно наверняка. Более того, я эту ампулу видела полупустой. Более того, я знаю, кому этот яд предназначен. Денис, извини, но мне надо срочно идти. Надеюсь, еще успею спасти одну негодяйку.

— Светлану Петровну?

— Чтобы это понять, не надо быть слишком догадливым.

— А тебе надо спасать эту горгону?

— Да, очень. Я мечтала прикончить ее сама. Ну, почему я постоянно опаздываю? — вздохнула Тамара и отправилась одеваться, оставив Дениса с цыпленком в руках стоять посреди кухни. И уже из прихожей, натягивая сапоги, прокричала: — А курицу лучше не трогай. Не порти продукт. Вернусь, приготовлю сама.

«Надо будет заскочить в магазин и прикупить еще парочку. А то ведь это нам на один кус…

Проклятая Толстая Задница! Неужели всё-таки сдохнешь сама и уйдешь от возмездия?

…И не забыть бы про чеснок».

СВЕТЛАНА ПЕТРОВНА

Как же ей было паршиво на протяжении всего последнего месяца, который она провела в кардиоцентре!

И дело вовсе не в здоровье, не в двух микроинфарктах подряд, которые довелось перенести, не в сердце, которое в последнее время буквально пошло вразнос. Что там здоровье, когда впереди замаячили такие неприятности! Неподъемные неприятности!!! Непереваримые проблемы!!!

И с каждым днем они приобретают всё более и более осязаемую форму. Скоро они просто раздавят, и, кажется, уже никуда (и никогда!) от них не спрятаться, не скрыться.

Как же ей было паршиво! Так паршиво, как не было никогда! Сколько лет, начиная с того самого дня, когда поддержала Игната в его намерении захватить имущество брата, она буквально ходила по грани. Отчаянно преступала закон — с каждым разом всё решительнее, всё циничнее. Распоряжалась судьбами (и жизнями) слабых, держалась на равной ноге с сильными мира сего. Где-то в далеком-далеком будущем ей, наверное, уже давно был уготован персональный котел в Преисподней, но в этой жизни возмездие за то зло, что успела причинить многим (сколь многим! !!), обходило ее стороной. И не пыталось приблизиться, словно оно заранее знало, что не пробьется сквозь непроницаемый кокон, которым Светлана Петровна умело отгородила себя от проблем; отскочит от ее мощного бюста, как от бетонной стены.

Конечно, так не могло продолжаться вечно. Всегда наступает момент, когда с тебя начинают взимать долги — таков закон жизни.

И вот он вступил в действие. По всем канонам Возмездия — именно в тот момент, когда всё вокруг казалось безоблачным и незыблемым, а до счастья (в том виде, в котором Светлана Петровна его представляла) оставались считанные шаги.

Из небытия, из могилы вдруг воскресла проклятая девка!

Сначала толстуха попросту не поверила, что это она — давно забытая, семь лет назад похороненная Игнатом где-то в лесу. Потом, когда всё же пришлось смириться с тем, что Тамара жива, Светлана Петровна не придала ее появлению почти никакого значения. «Смету! — самоуверенно решила она. — Растопчу! Как растоптала всех, кто осмеливался вставать у меня на пути!» Но очередным неприятным (чересчур мягко сказано: неприятным) сюрпризом оказалось то, что толстуха совершенно недооценила крысеныша. Тот оказался вооружен до зубов и отлично подготовлен к атаке. На любое действие Светланы Петровны у него всегда был припасен контрудар. Неожиданно девка оказалась сильна. И неуязвима.

И вот тогда пришло осознание, что всё рушится и беды не избежать. И если желаешь уцелеть, то надо смириться с неизбежным и отступать, как говорилось когда-то в сводках с полей войны, на заранее подготовленные позиции. Вот только проблема в том, что таких позиций не существовало. А крысеныш не давал ни единого дня на то, чтобы их подготовить. Давил и давил! Всё знал! Всё предугадывал! И приостановил свое наступление только тогда, когда Светлана Петровна оказалась в больнице.

Появился шанс подготовить побег за границу.

Так разве можно сетовать в таком случае на два микроинфаркта! Уж лучше они, уж лучше уютная одноместная палата со всеми удобствами, чем страшная камера в следственном изоляторе!

И всё-таки, несмотря на удобства, несмотря на добротное четырехразовое питание, несмотря на обходительность медперсонала, стены этой уютной палаты давили. Вернее, давил не отпускающий ни на мгновение депрессняк; давила боязнь того, что девке известно, где сейчас укрывается ее загнанная в угол жертва; давило постоянное ожидание появления следователя прокуратуры; давила полнейшая неизвестность — успеет или не успеет Николай управиться с делами в Испании, подготовить какую-никакую финансовую базу для уже предрешенного побега из России?

Постоянные страхи, депрессия, ощущение безысходности… В пору свихнуться!

Единственное, что хоть ненадолго отвлекало от тяжких мыслей — это общение с Ноной, помещенной в кардиоцентр в один день со Светланой Петровной. С точно таким же диагнозом. В точно такую же, примыкающую к толстухиной, одноместную палату. Они даже были ровесницами. Они даже были коллегами — Светлана представилась педагогом, а Нона когда-то отработала несколько лет в школе преподавателем математики.

Только-только выбравшись из-под капельниц, они быстро сдружились (если можно назвать дружбой те отношения, которые возникают между людьми, оказавшимися на время оторванными от привычной жизни). Они начали заходить друг к другу в гости, распивать вместе чаи, совместно просматривать, а потом обсуждать латиноамериканские мыльные оперы. Нону почти каждый день навещал любящий муж — знойный азербайджанец с одного из питерских рынков. К Светлане два раза в неделю заглядывал Коля, рассказывал о делах в «Простоквашине», о том, как продвигается продажа испанской недвижимости, оставлял продуктовый пакет, набитый гостинцами, и торопливо исчезал, а толстуха начинала с трепетом и нетерпением дожидаться очередного появления единственного человека, с кем были связаны хоть какие-то надежды на благополучный исход неприятностей. Сотовой связью в кардиоцентре пользоваться не разрешали, обсуждать дела по телефону с сестринского поста в присутствии медперсонала (ушки на макушке) Светлана не рисковала. Так что новости «с воли» поступали лишь вместе с Колей.

Перед отлетом в Испанию, где он должен был окончательно уладить дела с продажей недвижимости, Николай навестил Светлану в пятницу, 29-го октября. Как обычно, доложил последние новости, оставил огромный пакет, набитый продуктами и поцеловал на прощание:

— Теперь увидимся только дней через десять. К тому времени все вопросы с твоими коттеджами уже должны быть утрясены. Так что не волнуйся. И не скучай.

— Я буду скучать. И буду ждать. Коля, возвращайся скорее. — Толстуха верила ему безоговорочно. Слепо! Наверное, потому, что (если не считать старичков-родителей в глухой Новгородской губернии), кроме Николая, положиться ей было не на кого.

…Когда Николай ушел и Светлана принялась разбирать пакет со жратвой, к ней в палату заглянула Нона. Доложила с порога:

— Мой черт нерусский тоже сейчас заходил. Посидел пять минут и уже заспешил: «Вах, вах, нэкагды, мылый! Машин с молоком! Фур с памыдорым! — Нона удачно изобразила кавказский акцент. Подошла к столу, на котором толстуха разложила продукты, взяла одну из трех литровых коробок с апельсиновым соком и пожаловалась: — А мой приволок виноградный. Хотя отлично знает, что терпеть его не могу. По-моему, он делает это назло.

— Да брось ты, — махнула мощной ручищей Светлана. — Не придумывай. Мне, например, всё равно, какой пить. Если хочешь, давай поменяемся.

— Серьезно? — Соседка обрадовалась и, словно боясь, что толстуха сейчас передумает, поспешила сгрести со стола все три коробки. — Я сейчас.

И она выскочила за дверь, унося к себе апельсиновый сок, заряженный хитрой отравой, за которую Миша Магистр выложил круглую сумму.

Унося с собой свою смерть, которая должна наступить не раньше, чем через неделю.

Минуло больше недели с того момента, как последний раз заходил Николай. И ровно неделя, как он находился в Испании.

В субботу, 6-го ноября, сестра доложила, что он звонил на сестринский пост, узнал, что Светлана Петровна отдыхает после обеда, и попросил ее не будить. Просто поинтересовался, как здоровье супруги, и попросил передать, что все дела у него складываются отлично, и уже через несколько дней следует ждать его в Петербурге. В ответ толстуха довольно ухнула и даже расщедрилась на презент медсестре — мятый шоколадный батончик, который через минуту вынесла из своей палаты и, натянуто улыбнувшись, положила на стол около телефона.

Это был, пожалуй, первый вечер в кардиоцентре, когда Светлану Петровну отпустил депрессняк, оставило в покое постоянное чувство тревоги, когда появилась уже не призрачная, а вполне материальная определенность в будущем.

«И чего дергалась, дура! — Преисполненная радостного возбуждения, толстуха была даже не в состоянии смотреть телевизор. Пялилась в экран, но не могла сосредоточиться на том, что на нем происходит. — И как только можно было засомневаться в том, что всё обойдется?!! Вернется Николай, я сразу выпишусь из больницы, за неделю улажу все дела в Петербурге, съезжу в Неблочи попрощаться с родителями и спокойно свалю за границу. Черта с два меня там отыщет крысеныш!»

Но именно этот — такой хороший, вселивший уверенность — день крысеныш и испоганил!

Счастья хватило всего на какую-то пару часов, пока с первого этажа из справочной Светлане не принесли очень странную, тщательно запечатанную в конверт записку.

— От кого? — Хорошего настроения как не бывало!

— Она не представилась, — виновато ответила пожилая глуховатая санитарка. — Справилась о вашем здоровье, потом на подоконничке скоренько написала письмо, запечатала, сунула мне и сразу исчезла. Такая красивая высокая девушка.

— Па-а-анятно. — Толстуха дождалась, когда санитарка выйдет за дверь, и дрожащими пальцами вскрыла конверт.

«Привет, Светлана Петровна. Была рада узнать, что пока ты находишься в добром здравии тела и духа. Хотя я располагаю информацией, что кое-кому не терпится спровадить тебя на тот свет. А именно, отравить.Пpuэтом, информация эта абсолютно достоверна. Суть в том, что примерно неделю назад Миша Магистр по просьбе твоего ненаглядного Николая приобрел некий дорогостоящий яд. Несомненно, предназначенный для тебя. Яд содержатся в ампулах, из которых выбирается шприцем и, скорее всего, путем инъекции впрыскивается в продукты (в апельсины, в пластиковые бутылку с лимонадом, в кробку с соком). Это первое. А второе: по-моему, убивает он только через какое-то время после попадания в организм. Такой вывод делаю из того, что ты пока еще жива. И из того, что, по моим сведениям, отрава стоит очень недешево и не обнаруживается при вскрытии трупа клиента. Симптомы, какnpuобычной остановке сердца. Так что попроси докторов сделать тебе ЭКГ и понаблюдать за тобой повнимательнее. И призадумайся о том, что, возможно, ты сейчас доживаешь последние часы. Не пора ли позаботиться о завещании. Только не составляй его в пользу своего любимого. Думаю, что он достоин абсолютно другого. Ты удивляешься, зачем я тебе всё это пишу? Всё очень просто: я не хочу, чтобы ты сдохла прежде, чем мы договорим, и надеюсь получить от тебя хоть какую-нибудь компенсацию. Лучше пусть твои деньги достанутся мне, чем предателю Николаю. Поосторожнее с ним, если всё же останешься жива.

Сама знаешь кто».

Прочитав эти строки, толстуха с четверть часа просидела, не шевелясь, на краю кровати. А попытаться осмыслить то, о чем ей сообщили в записке, она смогла не раньше чем через час. И в первую очередь постаралась убедить себя в том, что всё это вранье, очередные происки девки, еще одна попытка спровадить ее, Светлану Петровну, на тот свет.

Убедить как-то не получалось. Толстуха подсознательно верила каждому слову из этой кошмарной записки.

«А значит, мое сердце уже убито этим проклятым ядом! — с ужасом размышляла она. — Значит, действительно, я доживаю последние часы! Но в какие продукты мог впрыснуть отраву Николай? В пластиковую бутылку? Нет, он ни разу не передавал мне ни лимонадов, ни даже простой питьевой воды. Через апельсины? Когда заходил в последний раз, из фруктов он принес только бананы. Это было примерно неделю назад. И примерно неделю назад, как сообщает крысеныш, он получил от Магистра ампулу с ядом. Получается, что он мог попытаться отравить меня только в последнее посещение. А тогда в передаче были: булка… — Светлана Петровна заставила себя максимально сосредоточиться, принялась вспоминать, какие продукты входили в ту передачу. — …бананы… чай, колбаса… ветчина… шоколадка… печенье… сок…

Но сок мне отдала Нона. Да ведь мы же с ней поменялись!..

О, черт!

Вот так поворот!

Я ей отдала свой! Тот, в который, скорее всего, и был впрыснут яд.

Всё же хранит меня Бог!»

У нее моментально свалился камень с души. Она даже победно ухмыльнулась, на какое-то мгновение вообразив, будто она, проницательная, сама разгадала черные замыслы Николая и поменялась соком с соседкой намеренно. Вовсе не потому, что так получилось.

«Интересно, как эта дура себя чувствует? Вроде, пока у нее со здоровьем не было никаких проблем. Послезавтра уже собирается выписываться. Выпишется ли? Поглядим, поглядим».

Толстуха пыхтя оторвала задницу от кровати и поспешила в соседнюю палату. И всё время, пока чашка за чашкой пили чай с тортом «Птичье молоко», пока смотрели слащавую мексиканскую мелодраму, пока вместе разгадывали скандинавский кроссворд, исподтишка приглядывалась к Ноне, несколько раз переводила разговор на самочувствие.

Но на здоровье соседка не жаловалась. На следующее утро у нее тоже всё было нормально. Уже меньше чем через сутки ее должен был забрать из больницы супруг. Случиться этому было не суждено.

В два часа ночи Светлану Петровну разбудил шум, поднявшийся в коридоре и за тонкой стеной в соседней палате. Какая-то суета… Какая-то беготня… Громкие голоса… Недовольно фыркнув, толстуха перевернулась на другой бок, опять попыталась заснуть. Но шум не прекращался. Тогда она протянула руку к бра, закрепленному у изголовья, включила свет. И в этот момент до нее наконец дошло, что вся эта возня происходит у Ноны!

Так неужели?!!

На удивление проворно Светлана выбралась из постели, накинула на плечи халат. И, выглянув из палаты, она увидела именно то, чего ожидала увидеть.

Именно то, о чем в своем письме предупредила всезнающая девка.

Апельсиновый сок, действительно, оказался отравлен!

Толстуха замерла на пороге своей палаты и наблюдала за тем, как у соседней двери суетятся медсестры; за тем, как минут через пять от Ноны вышел дежурный врач и молча отправился в ординаторскую; за тем, как суета сразу же прекратилась, и одна из медсестер вернулась на сестринский пост.

Светлана Петровна подошла к ней:

— Что произошло?

Сестра что-то записывала в журнал и даже не подняла на толстуху взгляд. И ответ ее прозвучал профессионально бесстрастно:

— У вашей соседки был сердечный приступ.

— Ну, и?

— Она с ним не справилась. Гипертрофическая кардиомиопатия. — Медсестра бросила ручку в стаканчик, закрыла журнал.

— Что это значит?

— Обычная остановка сердца.

«Симптомы, как при обычной остановке сердца — писал мне крысеныш», — сразу же вспомнила толстуха. Она не знала, радоваться или унывать из-за того, что девка оказалась права на все сто процентов.

— Жалко, — сказала медсестра. — Какая хорошая была женщина. И вдруг так неожиданно, ни с того ни с сего… Идите спать, Светлана Петровна.

— Коля, Коля. Подонок! — прошептала та одними губами.

— Что вы сказали, Светлана Петровна?

«Коля, Коля. Подонок!»

— Я говорю: действительно жалко, — наигранно вздохнула толстуха. И подумала: «Смерть сроков не выбирает». Но вслух произносить этого не стала. Изобразила на круглой физиономии вселенскую скорбь и молча пошагала в палату.

Ей предстояло серьезно обдумать, как теперь поступать с Магистром и Николаем.

ВИКТОРИЯ ЭНГЛЕР 7 ноября 1999 г. 3-00 — 14-30.

Из Финляндии в Ольгино я возвращаюсь глубокой ночью. Пляцидевский, Олег, Бондаренко, Крупцов и Джапаридзе из «Пинкертона», срочно вызванные мной, а также Федор Евгеньевич Бос — все в сборе, ждут только меня.

В общих чертах я уже в курсе, что случилось — как только поступала хоть какая-нибудь дополнительная информация, Олег сразу же перезванивал мне на мобильник. За шесть с половиной часов, которые я потратила на обратный путь, он связывался со мной раз пятнадцать. К тому же, в машине постоянно работало радио.

Всё произошло одновременно, ровно в пол-пятого, на исходе рабочего дня.

В Лужском районе Ленинградской области, на ветке узкоколейки, принадлежащей концерну, в результате схода с рельсов нескольких двухосных платформ произошло крушение поезда, груженого лесом. Жертв нет. Вышла из строя часть подвижного состава и приблизительно сто метров пути.

На деревообрабатывающем заводе, что в пятидесяти километрах от Медвежъегорска, груженый лесовоз на полном ходу врезался в штабель кругляка. В результате обрушения штабеля тяжело травмирована женщина. В кабине «Краза» никого не оказалось — водитель в момент аварии оформлял документы в диспетчерской.

В Подпорожском районе Ленинградской области по невыясненным обстоятельствам полыхнула рубленая изба, где размещалась контора одного из леспромхозов, принадлежащих концерну. В пожаре погибло два человека. Еще трое с отравлением угарным газом и ожогами доставлены в больницу.

Самое ужасное! На мебельно-деревообрабатывающем комбинате около Белозерска из-за сбоя компьютера вышла из строя линия с ЧПУ, что привело к разрушению пильного комплекса. В этот момент в цеху находились семиклассники местной школы, приглашенные на экскурсию. Отлетевший в сторону диск циркулярной пилы врезался точно в группу тесно стоявших школьников. На месте погибли трое ребят и один взрослый. Тяжело травмированы четверо детей, двое из которых уже скончались в больнице. Еще пятеро школьников с более легкими травмами доставлены в Белозерск. По всем центральным каналам, во всех выпусках новостей сегодня вечером эта трагедия на первом плане.

…Не раздеваясь, я быстрым шагом поднимаюсь на второй этаж и прямо с порога гостиной, где собрались все, даже не поздоровавшись, зловещим полушепотом объявляю:

— Если и был минимальный процент, что в интересах дела я смогу спустить на тормозах художества этого негодяя, то гибель детишек ему ни за что не прощу. Он мертвяк!

— Кто? — непонимающе взирает на меня Бос, и только тут до меня доходит, что председатель Совета директоров не в курсе моих напряженных отношений с Шикульским. И еще неизвестно, стоит ли посвящать его в подробности этого натяга. Поэтому отвечаю расплывчато:

— Есть одна мразь, которую я подозреваю и в смерти отца, и во взрыве моей машины, а теперь и в организации всех этих диверсий. Но пока у меня нет доказательств, не могу оглашать его имя, даже в узком кругу.

Пляцидевский и Ираклий Георгиевич Джапаридзе синхронно и одобрительно кивают.

— Скажите, Федор Евгеньевич, — продолжаю я, повернувшись к Босу, — в концерне есть человек, который исполняет функции пресс-секретаря?

— Конечно. Пустынин Альберт Николаевич. Курирует всё, что касается СМИ и связей с общественностью.

— Странно, первый раз слышу об этом Пустынине, — недовольно замечаю я. — Вы можете сейчас пригласить его сюда?

— Сейчас не могу. Он в Белозерске, — ехидно улыбается мне председатель Совета директоров (мол, как ты считаешь, а где еще ему сейчас быть?)

— Хм, оперативно, — вынуждена я признать. — Федор Евгеньевич, я хотела бы побеседовать с Пустыниным по телефону. Но прежде давайте наметим основные реперы общения с журналистами. По дороге сюда я успела в машине прослушать несколько выпусков новостей. Впечатление отвратное. Думаю, по телевидению всё подается в том же ключе, что и по радио?

Андрюша перехватывает мой вопросительный взгляд и согласно кивает: мол, ты права, в том же ключе.

— Так вот, — продолжаю я, — нет сомнения, что СМИ намерены сделать из нас отбивную. Такое впечатление, что кто-то их основательно в этом заинтересовал.

— Ясно, кто, — бурчит себе под нос Гепатит, но я одергиваю его:

— А мне не ясно, Олег. Я, кажется, уже обозначила свою позицию: пока нет никаких доказательств, значит, нет никаких имен. Так что заткнись, дорогой. И лучше подумай о том, как эти доказательства нам собрать. Ты, вроде бы, спец в подобных делах. Ираклий Георгиевич, Семен Леонидович, Андрей, — поворачиваюсь я к «пинкертоновцам», — присоединяйтесь к Олегу. К утру я хочу иметь разумный и обоснованный план внутреннего расследования диверсий и чрезвычайной реорганизации службы безопасности концерна. Сколько это может занять времени? Какое потребуется финансирование? Какие кадры необходимо привлечь? Все эти позиции я хочу обсудить с вами завтра. И обсудить не голословно, а вполне предметно. Я доходчиво объяснила?

— Более чем, — одобрительно улыбается мне Крупцов.

— Тогда начинайте работать. А мы с Федором Евгеньевичем и Даниилом Александровичем сейчас перейдем в кабинет, поближе к компьютеру и телефону, и займемся средствами массовой информации.

— Между прочим, если желаешь, чтобы я прямо сейчас начал расследование, — замечает Гепатит, — мне тоже всю ночь будет нужен телефон.

— Пользуйся сотовым. — Я вздыхаю, вспомнив о том, что поднялась сегодня чуть свет. Когда же теперь доведется поспать? — Проклятые журналисты!

«Скотина Шикульский!»

В пять утра от Пустынина по электронной почте приходит письмо с коротким отчетом и проектом официального заявления руководства концерна. После незначительной корректировки заявление утверждено. А в начале восьмого в Белозерск на служебном вертолете вылетает Федор Евгеньевич Бос. Вместе с ним в помощь Пустынину отправляется зам. директора «Пинкертона» по связям с общественностью Джапаридзе, а для проверки отказавшего компьютера на вмешательство извне — «компьютерный гений» Бакланов Иван Алексеевич.

Перед отъездом Бос и Андрей Бондаренко подписывают составленный на скорую руку договор между «Богатырской Силой» и «Пинкертоном» о проведении охранным агентством независимого расследования, оказании полного пакета юридических услуг, представлении интересов концерна в силовых структурах и создании на предприятиях «Богатырской Силы» грамотной охранной сети.

Кроме того, неофициально решено, что параллельно с «Пинкертоном» расследование по своим секретным каналам будет проводить Гепатит. Его агенты уже успели выяснить, что дело о диверсионных актах на объектах концерна забирает себе ФСБ.

— Готовься к тому, — предупреждает меня Олег, когда нам в восемь утра удается устроить короткий тайм-аут и уединиться на кухне за чашкой крепкого кофе, — что в конторе тебе будут задавать щекотливые вопросы, хотя ответы на них комитетчикам, как и мне, как и Андрею, как и Шикульскому, давно известны. Но их задача не в том, чтобы вернуть тебя в зону, а в том, чтобы отработать деньги Дмитрия Романовича за то, чтобы тебя выдавили из концерна и предотвратили утечку информации с зипа, который у тебя на руках. Скорее всего, тебя попробуют запугать, чтобы ты в конце концов пришла к решению скрыться за рубежом. Нам надо серьезно обдумать, что противопоставить Шикульскому на этот раз.

— Для меня уже всё решено! Пусть я хоть сяду, хоть сдохну, но с этим драконом за убитых детей расквитаюсь! Сделаю всё для того, чтобы доставить его живым и невредимым родителям тех семиклассников! Пускай эту сволочь линчуют!

— Не распаляйся, малышка, — пытается успокоить меня Гепатит. Он даже поднимается из-за стола, подходит ко мне, обнимает. — Всё будет именно так, как ты говоришь. С одним отличием: тебе не придется ради этого ни садиться, ни подыхать. Только надо всё хорошенько обдумать. Набраться терпения. Застраховаться. И Дмитрию Романовичу — петля. Кстати, насчет «застраховаться». Нам сейчас надо поработать над одной емкой речью.

— Что за речь?

— Твоя. — Олег загадочно улыбается и, выпустив меня из объятий, доливает себе остывшего кофе. — Перед видеокамерой. На тот случай, если чекисты возьмутся за тебя всерьез.

— Я, Энглер Виктория Карловна, двадцати трех лет, проживающая в поселке Ольгино Приморского района Санкт-Петербурга, законная наследница всего имущества, денежных средств и финансовых прав Богданова Василия Сергеевича, убитого второго июня этого года и являвшегося моим физическим, но не юридическим отцом. Отсюда и несоответствие отчества и фамилии. Тратить время на объяснение того, как всё это произошло, я, к сожалению, сейчас не могу. Не моя вина, что до семнадцати лет я не знала, кто мой отец. Не моя вина, что по воле Господа второго декабря я должна официально унаследовать многомиллионное состояние и контрольный пакет акций одного из крупнейших предприятий России, концерна «Богатырская Сила». Но меня хотят за это убить, растоптать, отобрать у меня мое законное право! — Я подхожу к включенному телевизору, по которому как раз начинается утренний выпуск новостей. Прибавляю звук. «Число жертв страшной трагедии в Белозерске увеличилось до семи человек. Сегодня ночью в больнице скончалась двенадцатилетняя…» Я убавляю звук. — Сейчас ровно девять часов седьмого ноября тысяча девятьсот девяносто девятого года. Вчера вечером я узнала о начале массированной атаки на концерн «Богатырская Сила», которая уже привела к человеческим жертвам. Самое жуткое, что в их числе пятеро… нет, уже шестеро ребятишек. Клянусь, я сделаю всё для того, чтобы организатор этой диверсии был выявлен. Мне уже известно его имя. Не могу назвать его, пока у меня нет доказательств. Но именно этот мерзавец заказал моего отца, именно по его приказу в сентябре под мою машину была заложена бомба, именно он шантажировал меня, требуя отказаться в его пользу от моих прав на «Богатырскую Силу». Никаких результатов этим террором он не достиг. Но отступать он не намерен, и я опасаюсь, что, используя свое огромное влияние, подонок подключит к давлению на меня силовые структуры. Не удивлюсь, если уже сегодня буду ночевать в камере на Литейном или даже Лубянке, а в это время против меня будут фабриковаться надуманные обвинения, так же, как сейчас не удивляюсь тому, что после белозерской трагедии на «Богатырскую Силу» ополчились все средства массовой информации, закрывая глаза на такой вопиющий факт, что одновременно с аварией в Белозерске произошли еще три крупных ЧП на объектах концерна. Четыре крупных аварии в один день — это невероятное совпадение; но четыре крупных аварии в один час — это… — Я делаю театральную паузу. — Это не совпадение. Это демонстрация силы того, кто устроил все эти диверсии. Я боюсь, что он меня попросту уничтожит. Но еще больше боюсь, что этот ублюдок, избавившись от меня, продолжит свое шествие по трупам во власть, и не найдется никого, кто осмелится преградить ему путь. Поэтому призываю вас, россияне: не допустите очередного масштабного беспредела! Вступитесь за меня, потому что если сейчас вы слушаете меня, значит мне очень нужна ваша помощь! Ибо этот видеоматериал будет распространен по телевидению и в Интернете только в том случае, если я буду незаконно задержана силовыми структурами. Еще раз повторяю, что я этого не исключаю. — Я делаю еще одну картинную паузу и, сделав плаксивую рожицу, выдавливаю из себя срывающимся голоском: — Еще раз прошу: вступитесь за меня… россияне! Не допустите беспредела властьимущих мерзавцев! Ведь их жертвами завтра можете стать вы! Или ваши детишки!

— Пронимает, — удовлетворенно отмечает Олег, отключая видеокамеру. — Я чуть было ни разрыдался. Тебе надо было идти в актрисы, а не в олигархи.

— Еще успею. — Я протираю покрывшийся влагой лоб. — Вот отберет у меня Шикульский концерн… Олег, что теперь?

— А теперь иди спать. Тебе предстоит тяжелый день. А я пока размножу твое выступление. И закажу из Москвы могилокопателей.

— Не поняла! Что за могилокопатели? — удивленно таращусь я на Гепатита. — На хрена они нам?

— Пусть вытащат из могилы гробешник с Богдановым и хорошенько припрячут. А то как бы легавые не решили эксгумировать тело, чтобы сделать тест на ДНК. Тогда они стопроцентно докажут, что ты никакая не Энглер.

— Но это же… Так нельзя, Олег… — Я даже не могу подобрать нужные слова! — Тревожить прах…

— Никогда не подумал бы, что ты так щепетильна. — А вот Гепатиту всё до спины. — Пойми, детка: там, где тонко, там и рвется. В твоей легенде таких тонких мест осталось немного. Возможный тест на ДНК — одно из них. Его уже давно надо было исключить. Но пока я не беспокоился. Сейчас же настала необходимость подчищать за собой все огрехи. Зачем оставлять Шикульскому лишние козыри? Так что, хочешь, не хочешь, но я вызываю грейвдиггеров.*[3]

Вот так: с горки на горку… То затишье, когда просто одуреваешь со скуки, то конкретный натяг. Когда нету времени не только на то, чтобы немного поспать, но даже на то, чтобы перехватить на ходу бутерброд.

За «Богатырскую Силу» взялись всерьез. Точнее, то, что возьмутся всерьез, я предвидела. Но чтобы настолько «всерьез»! Межведомственная комиссия по расследованию, созданная уже 7-го ноября, в День Согласия и Примирения — такого не ожидал даже провидец Олег!

Ни соглашаться, ни мириться с концерном никто был не намерен.

И уже к двум часам дня, когда меня, сладко спящую, растолкал Гепатит, скандал достиг апогея. Нас атаковали по всей линии фронта. Мы срочно мобилизовывали все силы для обороны.

— Вика, подъем!

Я с трудом продираю глаза и вижу озабоченную физиономию склонившегося надо мной Гепатита. И мгновенно в памяти восстанавливаются все те гигантские головняки, под грузом которых я легла спать: диверсии… погибшие дети… ожидание больших неприятностей…

— Олег, сколько времени? Как концерн? Еще держится?

— Пока держится. Отправляйся под душ, а я пока тебе коротко всё расскажу. Через пятнадцать минут будет звонить из Белозерска Бос. Оттуда за тобой уже выслали вертолет. Вылетаете с Пляцидевским. А я отправляюсь в Москву.

— В Белозерск? Прямо сейчас? Что, без меня там никак? А что с журналистами? Сделали заявление? — Засыпая Олега вопросами, я доплетаюсь до ванной, стягиваю ночнушку и включаю чуть теплую воду. Гепатит стоит рядом со мной, докладывает:

— В полуденных новостях в прямом эфире выступал Бос. Держался молодчиком. Похоже, с общественным мнением у нас всё в порядке. Но мы ошибались. Настраивать против нас СМИ никто не собирался. Журналисты уже исполнили свою роль, они послужили лишь детонатором. А вот теперь последовал взрыв. Из Москвы в Белозерск уже вылетела комиссия. Очень серьезная комиссия, Вика! С огромными полномочиями! Организовать подобное с такой небывалой оперативностью нереально даже в обычный день, а ведь нынче праздник. Вывод: всё было подготовлено заранее.

— Чем это нам угрожает?

— Тем, что на «Богатырскую Силу» накопают огромную кучу дерьма. Вернее, куча уже заготовлена, надо лишь для приличия создать видимость какой-никакой проверки.

— А дальше? — Я ежусь под холодной водой. Я ежусь оттого, что мне сейчас рассказывает Олег.

— А дальше у концерна отзывают лицензию.

— И?

— Назначают временного управляющего и запускают процедуру банкротства.

— На это потребуется постановление суда, — неуверенно пытаюсь возражать я.

— Исходи из худшего, Вика: из того, что такое постановление уже заготовлено.

— Так не бывает.

— Бывает, — усмехается Гепатит и протягивает мне полотенце. — Это Россия, страна третьего мира.

— М-м-м… третьего мира… Занятно. Что предлагаешь?

— Ничего. Я экономист, но не сутяга. Пошли в кабинет, там тебя дожидаются Пляцидевский с Крупцовым. Глядишь, вдруг они чего и предложат.

Но ни от них, ни от позвонившего через пять минут Боса ничего обнадеживающего услышать не удается. Разве что о том, что в Белозерске всё спокойно. Никаких провокаций, акций протеста, никакого намека на траур, если не брать в расчет минуты молчания, которой почтили память погибших левые на своем маленьком праздничном митинге. Но при этом не произнесли ни слова упрека в адрес концерна. Так что с этой стороны опасаться пока чего бы то ни было не приходится.

Другое дело: в час дня в адрес Боса поступило уведомление, что из Москвы направляется уже известная мне комиссия. И вот здесь председатель, как ни странно, запаниковал.

— А вам разве есть чего беспокоиться? — интересуюсь я. — Вам известно о каких-нибудь значительных нарушениях, к которым они могли бы придраться?

— Таких нарушений нет.

— Вы в этом уверены, Федор Евгеньевич?

— Абсолютно. Также, как уверен в том, что их обнаружат.

— Не понимаю, — пожимаю плечами я, хотя мне всё понятно. Уже понятно. Как только что объяснил Гепатит: это Россия, страна третьего мира.

— Если перед комиссией поставлена задача выявить крупные нарушения, — объясняет тем временем Бос, — она их выявит. Потому что список таких нарушений уже заготовлен.

— Итак, насколько я понимаю, этого не избежать. Но тогда зачем нужна в Белозерске я?

— Для представительства, — туманно отвечает мне Федор Евгеньевич. Приходится отгадывать:

— Вы хотите сказать, что в тот момент, когда выявят эти крупные нарушения, я должна находиться рядом, чтобы лично удостовериться, что вы здесь ни при чем?

— В этом нет никакой необходимости, Вика, — впервые обращается ко мне не по имени-отчеству Бос. — Дело в другом. У нас есть возможность бороться. Но я не могу обсуждать это с вами по телефону. Так что вылетайте. Буду встречать..

— Хорошо, вылетаю, — растерянно мямлю я в уже гудящую трубку и бросаю вопросительный взгляд на Пляцидевского. — И всё-таки почему все четыре диверсии произошли в один день и даже в одно и то же время? У вас насчет этого нет никаких соображений, Даниил Александрович?

— Конечно есть, Вика. — Вот это для меня неожиданно! Так чего же он раньше молчал?! — Но пока всё не проверю, извини, ничего тебе не скажу.

Я беспомощно развожу руками: ну, не вытягивать же из Пляцидевского его соображения силой. Придется набраться терпения и ждать, когда он созреет. А пока…

— Так летим в Белозерск, Даниил Александрович?

— Летим, Вика, летим. Неужели в такой ситуации я тебя оставлю одну?

— Ой, спасибо! Семен Леонидович, а у вас есть что-нибудь новенькое? — бросаю я взгляд на Крупцова.

— Кое-что прорисовывается. По пока всё не проверю, извини, ничего тебе не скажу.

Несмотря на всю анальность ситуации, я готова расхохотаться. Да это же заговор!

Ладно-ладно! Придется набраться терпения!

И ждать, какой очередной сюрпризец преподнесет сволочная мачеха-жизнь.

ТАМАРА АСТАФЬЕВА (ПАРАШЮТИСТКА) 6-10 ноября 1999 г.

Когда два дня назад она звонила Николаю на сотовый, этот дракон разговаривал так, словно он сейчас не в далекой Испании, а сидит себе в каком-нибудь из питерских баров с чашечкой кофе в руке. Ни словом ни звуком не выдал, наглец, что находится за тысячи километров от Петербурга. И Тамара тогда повелась, не заподозрила никакого подвоха. Но всё меняется, всё раскрывается… И вот после поездки в кардиоцентр, когда передала толстухе записку; после того, как на обратном пути заскочила в универсам, где не забыла купить ни перца, ни майонеза, ни чеснока; после того, как зарядила в духовку поднос с тремя маленькими цыплятками, Тамара решила ради прикола еще раз связаться с Колей.

— Алло, — мерзавец ответил как ни в чем не бывало.

— Привет, это я. Николай, нам надо встретиться, у меня появилось кое-что новенькое, я знаю, как вытянуть из Светланы все фишки. Где пересечемся? — речитативом выпалила заранее заготовленную легенду Тамара и с удовлетворением отметила, что Николай растерялся. Замялся, замычал что-то в трубку.

— Н-не знаю… Сегодня никак. Боюсь, завтра тоже… У меня неотложное дело.

— Николай, это срочно. Хочешь, подъеду к тебе в Вырицу?

— Я не в Вырице, — промямлил Коля, и Тамаре пришлось больно ущипнуть себя за руку, чтобы не расхохотаться прямо в трубу.

«Ах ты ж, долбанный фуфел. Кому лепишь горбатого? Кого захотел чулкануть? Получилось меня обвести вокруг пальца однажды, так второго раза ты не дождешься. И не пытайся! Сейчас элементарно разведу тебя на базар».

— А где ты, Коля? — ангельским голоском пропела она и наклонилась к плите, чтобы проверить температуру в духовке.

— На пути в Москву. Подъезжаю к Любани, — ни на мгновение не замявшись, соврал Николай.

«Bay,к Любани! Не подгорят эти сволочные цыплята?»

— Что ты забыл в Москве, Коля?

— Я ж говорю: неотложное дело. — В голосе Николая появились нотки легкого раздражения. — Я не обязан перед тобой отчитываться.

— Да я тебя и не допрашиваю, — примирительным тоном промурлыкала Тамара и немного убавила газ. — Давай прилечу в Москву? Там и поговорим. Лады? Еще раз повторяю, это срочно. Чрезвычайно срочно! — отчеканила она. — Не пересечемся до завтра, всё потеряем. Николай, я отниму у тебя минут пятнадцать, не больше.

Коля молчал…

Тамара злорадствовала, представляя, как скрипят у него мозговые извилины.

. ..Он просто не мог сообразить, что еще можно соврать этой настырной девице. И наконец промычал:

— Не понимаю, какие могут быть срочные дела в праздники. А что, по телефону никак?

— Сам понимаешь, никак. Так чего? Я еду в «Пулково», вылетаю.

«Вылетаю, ха! Да у меня аэрофобия! А ты потей, потей, Коля. Чего придумаешь на этот раз?»

Ничего путного Коля придумать больше не смог. Корзинка с враньем опустела, и ничего не осталось, как только решительно оборвать разговор.

— Нет, Тамара. Ничего не получится. Постарайся всё отложить до среды. Я возвращаюсь десятого вечером. Как подъеду к Питеру, сразу же позвоню. А сейчас извини, не могу разговаривать. У меня мало денег на счете. Пока.

— До свидания, — театрально вздохнула Тамара и отключила трубу. Напрягать дальше Николая не было смысла. Главное она выяснила: бепек возвращается из Испании десятого вечером.

Теперь надо съездить к Ласковой Смерти и организовать негодяю достойную встречу.

А цыплята будут готовы уже через четверть часа.

С достойной встречей в аэропорту ничего не срослось. На «Богатырскую Силу» в качестве праздничного презента вдруг навалились гигантские неприятности, и что Гепатиту, что Вике сразу же стало ни до чего. Оказалось, оно и к лучшему. Тамара снова чуть было не облажалась, обсчитавшись со сроками возвращения Николая, минимум, на сутки.

На следующий день после разговора с ним ей неожиданно позвонил один из «пинкертоновских» телохранителей, которых выделили толстухе, и от которых та, когда угодила в больницу, на время отказалась. Зато, похоже, не собирался отказываться Коля.

— Зыдравствуй, Тымар. С пыраздныкам. Это Гадир…

«Мог и не представляться, нерусский. Твой кавказский акцент обжигает ухо даже через телефонную трубку».

— …Если это табэ ынтэрэсн…

— Всё интересно!!!

— …докладываю: со мной толькочт свизалсы сожитыл Свэтланы Пэтровн. Распарадылсы десятого утрым саправаждат ыго в банк «Сэверо-Запыд». Прасыл, эсл эта возможын, прихватыт с собой ыще двоих проффы с аружыым. Сказал, что должен получиты крупны сумму налычк.

У Тамары от радости аж перехватило дыхание. Вот оно! Дефолт миновал. Начинаются гонки.

— Та-а-ак! Крупную сумму налички. В банке «Северо-Запад». Десятого утром. Я правильно поняла?

— Правылн, Тымар.

— Замечательно! — От мощного прилива адреналина голос немного дрожал. — Это же супер, Гадир! Ты готов сейчас со мной встретиться? Надо подумать, как эту наличку у Коли изъять.

Бедняга аж поперхнулся от неожиданности. И без того яркий кавказский акцент заблистал, словно праздничный фейерверк.

— Тымар, как налычк изыаты? Ты абаддэла?!! Ты шутыш?!!

— Нет, я серьезно. Подъезжай к парку Победы. Записывай адрес.

— Нэт.

— Да, Гадир! Да! Подъезжай без вопросов! Атпразнуэм, дарагой!

— Хорошо. Дыктуй адрыс.

— Та-а-ак… Московский проспект…

«Я тебя там расцелую, нерусский!»

Во вторник вечером Тамара и трое лбов из «Пинкертона» сидели в гостиной квартиры на Московском проспекте и шлифовали уже готовый план изъятия денег у Николая. Начиная с воскресенья это была уже их четвертая встреча, и за это время они перебрали десятка два вариантов, начиная от банального разбойного нападения и заканчивая навороченной спецоперацией, которая легко могла бы лечь в основу крупнобюджетного гангстерского боевика. И вот вчера наконец был утвержден вариант, по уровню сложности располагавшийся приблизительно посредине. С одной стороны, вроде бы и разбой. Но с другой — разбой с применением спецсредств, сценарий которого тщательно привязан профессионалами к окружающей обстановке…

— Короче, дело к ночи. — Тамара бросила взгляд на часы: половина десятого. — Пора по домам, а я так и не дождалась от вас самого главного. Где? — словно на паперти, протянула она вперед ладошку.

— Держи. Эта штука вырубит нас за три секунды, — проверенный в деле, старый-добрый знакомый, «австралопитек» Андрей извлек из-за пазухи и протянул Тамаре небольшой ярко-оранжевый цилиндр с нейлоновым шнуром. — Дергаешь за веревку и сразу швыряешь. Успеешь?

— Тот, кто будет швырять, успеет. Та-а-ак, господа заговорщики. Последний разок прогоняем сценарий и разбегаемся.

— Тымар, сколык можн прогонаты?

— Сколык нужн, дарагой, — передразнила Тамара. С огромным азербайджанцем Гадиром за эти три дня у нее сложились чудесные отношения. Впрочем, как и косолапым и с виду вроде бы неуклюжим Андреем. И с молчаливым, абсолютно лысым Никитой. — Андрей, начинай.

— Заезжаем за принципалом в одиннадцать-тридцать, — послушно прогудел «австралопитек». — На минивэне. Никита за рулем. Гадир у выхода из салона. Я настаиваю, чтобы принципал сел на заднее сиденье, сам сажусь рядом с ним. Клиент должен привыкнуть, что когда поедем из банка, все размещаются в том же порядке.

Гадир молча кивнул. Тамара устало вздохнула. За три дня, проведенных в обсуждениях и спорах, она порядком измучилась.

«Но ничего. Завтра всё закончится. И устрою себе пару недель передыху».

— Когда принципал заканчивает свои дела в банке, — принял от Андрея эстафету Никита, — я везу его по адресу, который он назовет, но выбираю такой маршрут, чтобы обязательно вляпаться в пробку. И слежу в зеркала, чтобы от нас не отстала синяя грузовая «Газель». Когда попадаю в пробку, встаю так, чтобы упереться капотом в переднюю тачку, а выход был бы заблокирован справа соседней машиной. Ну, и, конечно, чтобы к нам было удобно притереться слева. Когда всё начнется, включаю аварийную сигнализацию.

— Хорошо… Андрюша? — Тамара перевела взгляд с Никиты на «австралопитека». С ролью диспетчера, этакой матери-атаманши, она уже свыклась. И то, что верховодит «шайкой» из троих здоровенных профессионалов, ее совсем не смущало.

— Как только разбивается боковое окно и в салоне взрывается шашка, я, действуя по инструкции, заваливаю принципала на пол, ложусь на него сверху…

— Гадир? — перебила Тамара.

— Адываю масык. Жду, кыгда клыэнт надышетсэ газы. Забырау дэнгы, пэрэдау в разбыты акно.

— И маску.

— Да, и масык. Потом дышу газы. Отключаюсь. Всё.

— Well. Никита, надеюсь, ты успеешь очухаться раньше, чем появятся мусора. Сразу же отгоняй машину к обочине. И можно не волноваться. Коля, когда придет в себя, ни в какую мусарню звонить не станет, — заверила Тамара. — Он не сможет объяснить происхождение денег.

— Ты эты нам гыварыл дывадцыт раз.

— Надо будэт, скажу трыдцат раз, дарагой. Что забыли?

— Вроде бы, всё. Вернее, ничего, — запутался Андрей, — не забыли.

— Тогда гуд бай, мальчики.

— До завтра, красавица.

До встречи на поле боя.

К «Банку Северо-Запад» они прибыли к двенадцати. Тамара — за рулем темно-синей «Газели». Денис — на пассажирском сиденье. И еще какой-то чел на незаметной белой «девятке». Он ни разу не высунулся из машины, и Тамаре лишь оставалось гадать, что он собой представляет.

— Не беспокойся, надежный пацан, — заверил Денис. — Не подведет. Да и забот-то ему тьфу, кот наплакал. Справится и дебил.

В задачу водителя белой «девятки» входило: в самый ответственный момент подпереть минивэн сзади и простоять так, имитируя аварию, до тех пор, пока не очухается Никита и не уберет свою машину к обочине. Незачем привлекать внимание посторонних. А так — две машины, уткнувшиеся друг в друга посреди проезжей части. Маленькая авария. Ситуация рядовая.

— Впервые принимаю участие в чем-то подобном, — вздохнул Денис. — До чего же я докатился.

— Ты мне говоришь это в тысячный раз. Сколько можно? — Тамара резко подалась вперед, оперлась грудью о руль. — Гляди-гляди! Это они!

Метрах в пятидесяти впереди к поребрику аккуратно причалил серебристый «шевроле», и из него с небольшим чемоданом в руке выбрался Николай. Следом за ним — Гадир. Они перебросились между собой несколькими словами и деловито направились ко входу в «Северо-Запад». А из минивэна лениво вылез Андрей и обвел взглядом сплошной ряд легковушек, припаркованных вдоль улицы. Тамара не сомневалась, что их «Газель» он «сфотографировал» сразу. Но равнодушно отвернулся и принялся вразвалочку прогуливаться возле своей машины.

Синяя (вернее, еще недавно белая) «Газель» вот уже месяц, как находилась в розыске, и вместе с довольно правдоподобными документами обошлась Денису в три штуки баксов. Сразу же после налета ее предстояло бросить, но это списывалось на накладные расходы. Что такое какие-то три тысячи долларов, когда предстояло завладеть миллионами. Кроме машины, для акции был подготовлен обрезок дюймовой водопроводной трубы, с одного конца залитый свинцом. Если приплюсовать к этому шашку с паралитическим газом и респиратор, которым должен был воспользоваться Гадир, — вот и всё, что необходимо, чтобы забрать у лоха миллионы…

— Вышли! — напряглась Тамара и взялась за ключ зажигания. Началось!

Теперь главное: не расслабляться и не делать ошибок. И постараться избежать нелепых случайностей. В том, что такие случайности всегда обильно рассыпаны на пути, она убедилась по прошлому опыту.

— Последний раз, почти четыре года назад, мы с парнями пытались взять инкассатора. Неудачно, — прошептала Тамара и завела двигатель.

Денис бросил на нее удивленный взгляд, но промолчал.

«Шевроле» отъехал от тротуара. Тамара аккуратно тронулась с места и бросила взгляд в зеркало: беленькая «девятка» дисциплинированно замигала левым поворотником.

— Держись к ним поближе, — спокойным голосом посоветовал Денис. — Не стесняйся. Никто нас не засечет. Часто крутиться назад Николаю твои друзья не позволят.

— А ты опусти стекло. — Тамара немного прибавила газа.

— Успеется. Чего мерзнуть, — резонно заметил Денис и начал прикидывать: — Мы сейчас на Дегтярной. Если они едут на юг, то самые реальные пробки на Лиговке или Литейном. А еще лучше — на Обводном или Фонтанке. Если едут на правый берег, то застрянут сразу же на Заневском. Если…

— Денис, прекрати. Думай лучше о том, как расхреначить стекло. Справишься с первого раза?

— Должен. Хотя здесь особо не размахнешься.

— Вот и рассчитывай, как будешь размахиваться. А за пробки не беспокойся. Никита свое дело знает. Привезет, куда надо.

…Он, действительно, идеально влез в такие непроходимые дебри, что Тамаре только осталось восхищенно покачать головой. Она даже не представляла, что в Питере можно сыскать нечто подобное — в три ряда сплошным потоком огроменные фуры. Как высоченные стены. Как стадо слонов. И среди них — маленькие и жалкие — редкие легковушки.

У «шевроле» ярко вспыхнули тормозные огни.

— Супер, — прошептала Тамара и, насколько позволял огромный сосед-рефрижератор, сместила машину влево. С «Газелью» сразу же поравнялась беленькая «девятка», пристроилась за минивэном. — Включаем отсчет. Открывай же окно!

По жарко натопленной кабине прокатилась волна холодного воздуха.

«Газель» и «девятка» теперь бок о бок теснились в одном ряду.

«Ну, и давку ж мы здесь устроили!» — Тамара бросила взгляд в зеркало, потом в другое. Что справа, что слева зазоры между ее машиной и соседями были столь ничтожны, что в них вряд ли бы получилось просунуть и руку. А чтобы сравняться с минивэном настолько, чтобы можно было начинать действовать, надо было протиснуться вперед, как минимум, еще метра на три.

Пробка жила своей жизнью. Вдруг выходила из ступора и еле-еле начинала продвигаться вперед… замирала… вздрагивала и опять отвоевывала у пространства несколько метров… и вновь, вздохнув пневматикой тормозов, погружалась в недолгую дрему.

Никита делал всё, что мог — минивэн сдавал все правее и правее, освобождая для синей «Газели» узкий проем между собой и рефрижератором, — но для того, чтобы притереться к «Шевроле» слева, этого было далеко недостаточно.

— Черт! — процедила Тамара.

— Не дергайся. У нас в запасе еще полчаса. Может, и больше. Еще немного, и втиснешься. Детка, ты клево водишь машину.

— Отвечаю комплиментом на комплимент. Не ожидала, что ты будешь настолько спокоен. Твоя первая пробивка, а ты словно отправился на экскурсию. Браво.

— Эх, принцесса, кабы ты знала, в каких капканах мне доводилось бывать! Сегодняшняя история по сравнению с ними, и правда, всего лишь экскурсия.

Пробка, дыхнув бензиновым перегаром, в очередной раз пришла в движение. Всего какие-то десять-пятнадцать метров вперед, но на этом этапе минивэну каким-то чудом удалось сместиться вправо чуть ли не на полметра.

— Пролезаем, Денис?

— Аккуратненько, детка. — «Газель» мягко тронулась с места. Кабина легко вписалась в щель (иначе не назовешь) между «шевроле» и рефрижератором. Но проблема-то не в кабине, а в кузове, более широком. — Денис, прикрой лицо. Как бы Коля тебя не узнал.

— Аккуратненько, детка.

Взгляд в правое зеркало. Взгляд в левое зеркало. Руля чуть влево. Проклятье!!!

— Тамара, проходим?

— Впритирку. Полсантиметра с одной стороны, полсантиметра с другой. Водила этого гроба, — Тамара скосила глаза на рефрижератор, — наверное, пялится на нас в свое зеркало и кроет отборными матами. Денис, ты готов?

— Всегда готов.

— Поехали. — Тамара слегка коснулась педали газа. — Не забудь дернуть за шнур на петарде.

Он не ответил. Было уже не до этого. «Газели» всё-таки удалось вписаться в узкую щель между машинами, и через считанные секунды предстояло бить боковое стекло минивэна.

Тамара бросила взгляд вправо. Продвинула машину еще немного вперед.

— Так нормально, Денис?

Вместо ответа он отвел в сторону руку с водопроводной трубой, процедил: «Дерьмо, не размахнуться!» — и принялся через открытое окно крушить стекло «шевроле».

Тамара прикусила губу и прикрыла глаза. До нее доносился какой-то треск, матерщина, которой пытался помочь себе Денис… потом раздалось шипение. И приглушенный хлопок.

— Есть!

— Теперь прими бабки. И противогаз. — Тамара так и не открывала глаз до тех пор, пока не почувствовала, как Денис швырнул рядом с ней на сиденье чемоданчик с деньгами. — Всё хорошо? — Она повернулась направо. Денис закрывал боковое окно.

— Лучше не бывает. Ты не расслышала, тот кавказец, который передал мне чемодан и противогаз, прежде чем грохнуться в обморок, успел передать тебе привет? Так и прошептал: «Пэрыдавай прывэт сваым дэвушэк», — плохо сымитировал кавказский акцент Денис.

— Никак ты ревнуешь?

— Трогай вперед. Аккуратненько.

Пробка двинулась с места. Тамара, так никого и не задев, проехала несколько метров и с облегчением перестроилась вправо, перед застывшим на месте «шевроле». Теперь можно было немного перевести дыхание.

— фу-у-у!

— Погоди, вот выберемся из пробки, тогда и фукай, — резонно заметил Денис. — А ты, принцесса, никак закрывала глазки?

— Да, — честно призналась Тамара. — Немного пробило на нервяк. Наверное, отвыкла. Открой чемодан, посмотри.

— Он, наверное, заперт, — предположил Денис, но всё-таки положил чемодан на колени. Щелкнул замками. — Странно, не заперт. О, черт!!!

Небольшой по размерам, но пузатый чемоданчик из серого пластика был доверху набит упакованными в целлофан пачками «зеленых».

— …Мне никогда не приходилось видеть столько налички.

— Мне тоже. Сколько здесь?

— Навскидку лимона два-три. — Денис щелкнул замками чемоданчика и положил его на заднее сиденье. — Тамара, трогай. Не зевай. Нам еще предстоит довезти деньги до дома. А для этого надо сначала вырваться из этого столпотворения. Так что внимательнее.

…Из пробки они выбрались через десять минут. Еще десять минут потратили, чтобы найти подходящее место, где можно было оставить «Газель». Тщательно, по несколько раз протерли все места, которых могли касаться руками. И дворами, мимо обшарпанных страшных домов, через какую-то свалку выбрались на тихую улочку, где повезло сразу поймать такси.

И на этом везение не закончилось. В тот момент, когда садились в машину, у Дениса в кармане зазвонил телефон. Он бросил в трубку лишь пару слов, больше слушал. Потом наклонился к Тамаре и прошептал на ухо:

— Звонил тот пацан, из «девятки». Только что «шевроле» выбрался из пробки и припарковался на обочине. Никаких мусоров. Всё отлично.

— А я что говорила? — просияла Тамара. — У меня сегодня, наверное, день с большим плюсом. — И она шлепнула ладошкой по пластиковому боку пузатого чемоданчика.

А когда вернулись домой, они с Денисом вытряхнули оттуда ровно двести пачек стодолларовых купюр.

Этот день у них, оказался, действительно с плюсом. Равным двум миллионам «зеленых».

НИКОЛАЙ

Первое, о чем он подумал, когда к нему вернулось сознание — это о том, что угодил в какой-то завал. Что-то неподъемное навалилось сверху, придавило спину и голову так, что пошевелить удавалось только ногами. Ну, и еще пальцами рук.

«Нет, не завал. Мы угодили в аварию. — Николай вспомнил, как они ехали на минивэне. Из банка. Он, трое охранников и чемоданчик с деньгами… — Черт, деньги!!!»

Он поднатужился и стряхнул с себя полтора центнера плоти, принадлежащей тому из телохранителей, который представился как Андрей.

Отметил, что тот без сознания, так же, как и Гадир, валявшийся около двери; так же, как и водитель, безжизненно уткнувшийся физиономией в руль.

Удивился, что с машиной, если не принимать в расчет разбитое боковое стекло, на первый взгляд всё в порядке. Во всяком случае, ничего ужасающего.

«Так что же произошло?И где этот проклятый чемоданчик с деньгами?!!»

Коля обвел растерянным взглядом салон.

Пустые сиденья. На полу ничего, кроме дохлых телохранителей и какой-то оранжевой хрени.

Коля тяжело наклонился.

Под сиденьями ничего.

«А где чемоданчик?»

Коля еще раз обвел растерянным взглядом салон.

Разбитое боковое окно. Оранжевый цилиндрик…

И тут он всё вспомнил.

Трескается стекло, превращается в некую невообразимую мозаику и, словно тряпка, продавливается внутрь. И тут же в салон влетает какая-то штука. «Ложись!!!» — орет сидящий рядом Андрей и, словно борец, мастерским приемом перебрасывает Николая через себя, обрушивает на пол и, прикрывая от взрыва, наваливается сверху. Хлопок! Прежде, чем потерять сознание, Коля подумал, что ему повезло — граната взорвалась, но его, вроде бы, не задело.

«Так это была не авария! Это был элементарный налет!» И нет никаких сомнений в том, что было нужно налетчикам.

« Чемоданчик!!!»

— A-a-a-a-а-а!!!

Гадир поднял голову и очумелым взором смерил орущего Колю.

— А-а-а-а-а-а!!!!!!!

Это был не просто вопль отчаяния. Коля оплакивал… нет, не деньги. Вернее, гораздо больше, чем деньги — оплакивал самого себя, любимого. Еще живого, но уже приговоренного к смерти злодейкой-судьбой. Теперь, и правда, оставалось лишь умереть. Или становиться бомжом и жить (вернее, доживать) в постоянном страхе, что по следу идут бандиты Магистра. И, возможно, менты. Все мосты назад были уже сожжены. И на эти два миллиона было поставлено всё. Как душа Кощея в яйце, дальнейшая Колина жизнь хранилась в чемодане из серого пластика. Теперь у него эту жизнь отобрали.

— А-а-а-а-а-а!!!!!!!

— Чиво арош? Ранылы? Да?

«Чемоданчик!!!»

— А-а-а-а-а-а!!!!!!!

Светлану не кинул бы разве что убогий. И уж тем более никак не Николай. Даром, что ли, эта толстая тварь так кстати угодила в больницу? Да еще и оформила на него генеральную доверенность?

Все карты в руки!

Первым делом за четверть цены он загнал коттедж в Вырице со всей обстановкой и «Паджеро», а пятьдесят пять тысяч баксов перевел в оффшорную зону на Сейшелах. Потом удалось выторговать у полуживой Светланы еще одну доверенность — на этот раз на продажу ее недвижимости в Марбелье — и без особых проблем договориться с испанцами о реализации им коттеджей почти за пятьдесят процентов их рыночной стоимости. Получалось, ни много ни мало, ровно два миллиона долларов.

Всё складывалось так удачно!

Правда, несколько портили жизнь Миша Магистр, круживший как ворон над мертвечиной, и всё чего-то вынюхивающая Тамара. Но на девицу Коля решил не обращать внимания, а Магистру просто не дать времени на то, чтобы предпринять хоть какие-либо действия. Цыган, потирая руки, наивно ждал, когда лох-Николай послушно переведет лавэ на его счет в каком-то дурацком «Универсальном Трастовом Банке», а «лох-Николай» тем временем тихонечко вернулся из Испании в Петербург. И собирался провести здесь меньше двух суток. В кармане уже лежал билет до Виктории. Оставалось лишь получить в «Северо-Западе» наличными два миллиона, перевезти их в агентстве «Банковский Дом Беттери-Террел Мани Транфер», с которым уже имел дело, когда открывал счет на Сейшелах. Проверить, что деньги благополучно переведены в Викторию, и спокойно валить из проклятой России. Оттягиваться на берегу Индийского океана и трахать туземок.

Утром в среду Николай созвонился с начальником операционного отдела «Северо-Запада» и узнал, что наличные деньги для него подготовлены.

Как и было договорено, в половине двенадцатого на минивэне подъехали трое охранников, отвезли Колю в банк.

Там уже дожидались кассир и операцианистка. На всё про всё в «Северо-Западе» Коля потратил двадцать минут. Сложил бабло в чемоданчик и спокойно поехал в «Банковский Дом».

Всё шло так гладко, лучше и не придумаешь!

До этой сволочной пробки.

Никита наконец приткнул минивэн к поребрику.

— Я не в состоянии рулить, — обернувшись, доложил он. — Как вы? Что это была за отрава?

— Какой-то паралитический газ, — Андрей растерянно крутил в огромных ручищах оранжевую гильзу от дымовой шашки.

— Никакой маркировки. Как они нас!.. Ментов вызывать точно не будете? — посмотрел он на Николая.

— Никаких ментов. Я же сказал, — прохрипел тот. — Вы сами сумеете вычислить этих негодяев?

— Хатэлось бы. Но мы же ны дэтэктивы. Мы ахранныкы.

— Я убедился в том, какие вы охранники, — вздохнул Николай.

— М да, облажались.

— Мне от этого как-то не легче. Верните мне мои деньги.

— Вах, варныты! Сычас схожу папрашу у жены. Гадэ взять?

— Пусть ваше агентство возмещает убытки. — Коля понимал, что никто ничего возмещать и не подумает. Просто сейчас, чтобы не свихнуться, надо было что-нибудь говорить. А что потом? — Давайте подъедем к какому-нибудь магазину. Куплю водяры! Напьюсь!

— Вот эт-та правылн. Нэкита.

Водитель, который только что жаловался на то, что не в состоянии рулить, охотно повернул ключ зажигания, тронул «Шевроле» с места. Андрей вышвырнул оранжевую гильзу в разбитое окно.

— А ведь мерзавцы работали по наводке, — задумчиво пробормотал он. — А наводка эта, скорее всего, из банка. Вы давно с «Северо-Западом» ведете дела? — вопросительно посмотрел он на Николая.

Тот отрицательно мотнул головой.

— Нет. Это первая сделка. Но банк здесь ни при чем. О том, что я буду сегодня забирать деньги, знал только начальник оперативного отдела. А он мой бывший одноклассник.

— Ха, аднакласснык! Такый аднакласснык… — Гадир безнадежно махнул рукой.

— Нет, — набычился Николай. — Это не он. Я знаю, кто. Вы правы, здесь действовали по наводке.

— Кто? — насторожился Андрей.

Николай не ответил. Он ушел в себя и сидел, обхватив руками голову, раскачиваясь из стороны в сторону, как китайский болванчик, и тупо бормоча: «Я знаю… я знаю… я знаю…»

Андрей и Гадир обменялись встревоженными взглядами.

Чего он знает?

— Я знаю… я знаю… я знаю…

— Эй! Алло! — Андрей потряс Николая за плечо. — Придите в себя. Кого вы знаете?

— Того, кто навел. Того, кто стоит за всем этим. Вот ведь сволочь!

— Кто?

И снова Николай пропустил этот вопрос мимо ушей.

— Вот что, — вместо ответа решительно сказал он. Как минуту назад он моментально потерял себя, так же сейчас резко вышел из транса. — Не надо никаких магазинов. Поехали в Вырицу…

«А что там, в Вырице? В Простоквашино путь закрыт. В коттедже уже хозяйничают новые владельцы».

— …Нет, не в Вырицу. Едем туда, куда ехали. В «Банковский Дом».

«Теперь валить на Сейшелы, конечно, уже нет смысла. С полусотней штук баксов там не продержаться и года. Остается отозвать деньги обратно. И постараться вернуть билemна самолет. А потом… а потом… а потом расквитаться с паршивой скотиной, которая организовала сегодня налет. И подохнуть!»

— Так кыто стаыт за всем этым?

— Сволочь… Магистр, — прошептал Николай и опять обхватил руками голову.

Через три недели у клуба «Консервы» остановилось такси. Из него вылез полный представительный мужчина в длинном черном пальто и с миниатюрным кейсом в руке. Он, не вызвав никаких подозрений у секьюрити, прошел внутрь, миновал просторный холл, потом стрип-бар и поднялся по небольшой металлической лесенке. У массивной двери, ведущей в служебное помещение, топтались двое мордоворотов. Увидев мужчину, оба слегка удивились.

— Здорово. Куда провалился? Миша ищет тебя уже больше недели. Сотовый отключен. В «Простоквашине» не появляешься. В коттедже живут какие-то хачики.

— Всё нормалек, — спокойно улыбнулся Николай. — Я привез Мише деньги.

— Где они? Здесь? — Один из охранников забрал кейс. Другой в это время умело охлопал Колю, хотя не сомневался в том, что у этого толстожопого не может быть никакого оружия. Но работа есть работа. — Я гляну?

— Смотри. Не жалко.

Мордоворот щелкнул замками, откинул крышку кейса и поднял на Николая удивленный взгляд.

— Хм, а где же голье? Вижу лишь ноутбук.

— А ты ожидал увидеть пачки «зеленых»? Братишка, живешь по старинке. Фишки здесь, в компьютере. Пятнадцать минут, и я переведу по этому ноутбуку хоть доллары, хоть йены куда нужно и сколько нужно. Так я пошел?

— Лады, проходи. Знаешь, куда. — Охранник нажал на кнопочку на пульте, и замок на двери щелкнул.

Николай толкнул ногой дверь и уверенно зашагал по длинному узкому коридору. Мордоворот проводил его взглядом, захлопнул дверь и повернулся к своему напарнику:

— Ха, распальцовка! Ты погляди на этого делового. Голье, видишь ли, у него в ноутбуке. Не-е-е, не принимаю я современных приблуд. Жил без кредиток и Интернетов, не жаловался. Как-нибудь проживу и дальше.

В этот момент Николай, пнув ногой еще одну дверь в конце коридора, уверенно шагнул в полутемную комнату, мрачно посмотрел на троих мужчин, развалившихся в креслах возле электрического камина, и спокойно произнес.

— Ну здравствуй, Магистр.

Потом его большой палец нажал на чуть заметную выпуклость на ручке кейса, и тот упал на пол. В руке остался только компактный пистолет-пулемет, замаскированный под ноутбук умельцами из австрийской фирмы «Хеклер и Кох».

Двадцать дней, разделившие налет на минивэн и поездку в «Консервы», Николай прожил в небольшом уютном мотеле около Сестрорецка. Деньги обратно со счета в Виктории отозвать удалось. Правда, уже не пятьдесят пять тысяч «зеленых», которые месяц назад перевел на Сейшелы, а, за вычетом всевозможных платежей и неустоек, всего лишь чуть больше тридцати. Но Коля не спорил. И этого было более чем достаточно, чтобы оплатить проживание в мотеле и приобрести на заказ за двенадцать штук баксов ноутбук «Хеклер и Кох». Одно неудобство: заказ, несмотря на срочность, пришлось ждать почти двадцать дней. Но Николай был терпелив. К тому же, от выбора, перед которым его поставила жизнь, никуда было не уйти. Оставалось или выбить из бендеровского пахана свои деньги, или отомстить и умереть.

Когда ему позвонили и сообщили, что можно приезжать за заказом, Николай принял душ, достал из чемодана новую рубашку, специально купленную для этого случая. Потом спустился к портье и уточнил, не остался ли он чего должен мотелю. Оставил хорошие чаевые и предупредил, что съезжает.

И еще: он хотел бы отдать на хранение свой чемодан; если не вернется за ним в течение суток, значит, не вернется никогда, и все вещи можно отдать бомжам.

Через пятнадцать минут Николай вышел из мотеля, уселся в вызванное такси и отправился на эшафот.

Вернее, сперва за оружием, а потом сразу в «Консервы», к Магистру.

— Ты чего, охренел? — Миша смерил непонимающим взглядом застывшего с автоматом в руке Николая, но совершенно не испугался. — Тебе вредно ездить в заграничные поездки. Интересная штучка, — заметил он, имея в виду «Хеклер и Кох», и протянул руку. — Дай посмотреть.

— Сейчас посмотришь его в деле, ублюдок, — процедил Николай. И несколько театрально сформулировал свое требование: — У тебя десять минут. В течение этого времени ты должен хорошенько обдумать и рассказать, как будешь мне отдавать мои деньги. Если мне не понравится то, что ты предложишь, я прострелю тебе брюхо так, что его уже не заштопают никакие врачи. Время пошло.

Вот теперь Магистр, действительно, испугался, осознав, что у толстяка, похоже, и правда, поехала крыша.

— Какие деньги? Коля, ты что? У меня нет никаких твоих денег.

— Время идет.

Магистр растерянно переглянулся с друзьями и решил, что если всё обойдется и он выберется из этой передряги живым, то, во-первых, сразу же установит здесь что-нибудь типа кнопки тревожной сигнализации. Как в банках. А во-вторых, всегда будет носить с собой пистолет.

— И сколько тебе надо денег?

— Ты знаешь, — выдавил Коля. Несмотря на камин, в комнате было не жарко, но его круглое лицо блестело от пота. Даже не надо было быть проницательным Мишей Магистром, чтобы понять, насколько сейчас напряжена каждая клеточка большого Колиного тела, как гудят его натянутые как струны, готовые лопнуть в любой момент нервы. Одно неосторожное слово, одно резкое движение, и этот придурок надавит на спусковой крючок.

— Я не знаю, Коля. Честное слово, не знаю. И ничего не понимаю, — постаравшись придать голосу максимум искренности, воскликнул Магистр и подумал, что лучше оказаться одному на большой дороге против шайки разбойников, чем в маленькой комнатке лицом к лицу с вооруженным психом. — Объясни.

— Ладно, напоминаю: три недели назад налет на минивэн, на котором я вез из банка два лимона баксов. Вез, между прочим, тебе.

— Какой банк, Коля? Я только вчера звонил управляющему. Никакие деньги из Испании так и не поступили.

— Не прикидывайся. Ты отлично понимаешь, что я говорю не о твоем идиотском «Трастовом Банке». В последний момент мне подвернулся более надежный вариант, и я воспользовался счетом в «Северо-Западе». Перечислил туда два лимона, без проблем обналичил и собирался по-честному разделить их с тобой пополам, как и договаривались. Ехал к тебе. Но ведь тебе мало половины, Миша. Тебе нужно всё. Но этим куском ты подавишься. Гони мою долю! Пять минут, — потряс автоматом Николай

— Погоди-погоди. Я так понимаю, тебя кто-то обнес на это бабло, когда ты получил его в банке. Но с чего ты решил, что это я? Да я ни сном ни духом… Сам не ведал, куда ты запропастился, ждал твоего звонка, был уверен, что ты меня прокатил. Спроси кого хочешь, любой подтвердит. Да вот хоть он. — Магистр указал на совершенно незнакомого Николаю типа с квадратной челюстью и синими от наколок руками. — Или он. — Второй чел, невысокий поджарый мужчина в строгом черном костюме, был знаком не более первого. — Вот что, Коля, кончай городить косяки. Откладывай в сторону дуру и присаживайся. Спокойно поговорим, расскажешь подробнее, что произошло. Вместе подумаем, где искать гадов, которые кинули тебя на голье. И поверь, мы их найдем без проблем. Я не меньше твоего заинтересован в том, чтобы вернуть эти фишки. А мои возможности тебе известны отлично. Такой хабар, как два лимона бачков, в Питере скрыть невозможно. И я…

— Две минуты, — перебил Николай.

— Да послушай же ты…

Договорить Магистр не успел. Тип в черном костюме вдрут стремительно, словно подброшенный мощной пружиной, вылетел из своего кресла, выхватывая из-под полы пиджака пистолет. В кошачьем прыжке, которому мог бы позавидовать любой футбольный вратарь, он метнулся к массивному письменному столу, который, хоть и с огромной натяжкой, но всё-таки можно было использовать, как укрытие. Еще находясь в полете, он открыл огонь, но успел выстрелить лишь два раза. В молоко. Из такого положения попасть в цель можно было только случайно. На третий выстрел времени уже не хватило. Николай чуть развернул автомат и хладнокровно надавил на спусковой крючок. Короткая очередь, и несколько пуль буквально разворотили грудину, заодно испортив дорогой черный пиджак. А Коля, как ни в чем не бывало, опять повернулся к Магистру.

Тяжело шагнул вперед.

Теперь голову бендеровского пахана от ствола скорострельного автомата отделяю не более метра.

— Коля, одумайся! Что ты творишь! Приди в себя! Еще ничего не потеряно! Сейчас…

— Я пришел убить тебя и умереть. И сделаю так, как решил. — Николай напоминал робота. Терминатора. Ни капли эмоций, ни малейшего признака нервяка. Он уже переступил черту, за которой все действия совершаются автоматически. Такого человека уже нельзя убедить. Разговаривать с ним бесполезно. Магистр понял, что ни единого шанса ему не осталось. Но пока жив, надо бороться. И он попробовал выскочить из глубокого кресла, но сделать это так же ловко, как его покойный приятель, не сумел. Николай бесстрастно приставил ему к затылку ствол автомата и дернул указательным пальцем.

Короткая очередь снесла Михаилу Катуницэ половину башки.

Следующая — изрешетила типа с квадратной челюстью и синими от наколок руками.

Оставалось надеяться, что в магазине есть еще хотя бы один патрон для себя. В том, что его теперь просто так не убьют, а заставят конкретно помучиться, Николай не сомневался.

Но еще было время, чтобы избежать этих мучений. Мало времени — из коридора уже донесся топот охранников, — но его вполне хватало.

— Вот так-то, Магистр. Сейчас снова встретимся, — спокойно сказал Николай, вставил в рот горячий ствол автомата и в тот момент, когда в комнату ворвалась охрана, надавил на спусковой крючок.

ВИКТОРИЯ ЭНГЛЕР 30 ноября 1999 г. 15-30 — 20-00.

— Валерий Сергеевич. — Я останавливаюсь на пороге гигантского кабинета, оформленного в стиле незабвенных времен строительства коммунизма. Отделанные дубовыми панелями стены, массивная мебель, тяжелые плюшевые портьеры. Компьютера на рабочем месте нет, зато центральное место занимает бронзово-малахитовое изваяние, совмещающее в себе чернильницу, пепельницу и нечто вроде стакана для карандашей. — Здравствуйте. — Я слегка наклоняю голову.

На мне деловой синий костюм. Волосы на затылке туго стянуты в хвост. На лице никаких следов макияжа. Какая косметика? Я не на дискотеке, а с визитом у одного из вершителей судеб российской экономики. Притом, с весьма щепетильным визитом. Либо сегодня я выйду отсюда с победой, либо меня уведут под конвоем.

— Проходите, Виктория Карловна. — Мне навстречу спешит подвижный лысенький мужичок с небрежно повязанным галстуком. Сверкают не только его лакированные ботинки. Сверкает он весь. Вернее, лучится… лучится гостеприимством и доброжелательностью. Но это маска. Под которой — шакал, хитрый и подленький, который ошибочно решил, что на мне можно безболезненно нагреть свои лапки, и, набравшись смелости, высунул мордочку из норки. Сейчас по ней и схлопочет. — Располагайтесь. Не поверите, как мне приятно принимать столь прекрасных посетителей.

«Естественно, не поверю», — разлюбезнейше улыбаюсь я и устраиваюсь в жестком кожаном кресле «а-ля Молотов». На плотно сдвинутых коленках у меня толстая папка. А в папке бомба. Мощностью сто десять листов писчей бумаги. Сейчас я ее буду взрывать.

— Итак, Виктория Карловна.

«Итак, Валерий Сергеевич», — продолжаю улыбаться я.

Пока продолжаю…

«Три недели сумасшедшего дома», — иначе это никак не назовешь. И если первая неделя мне, исстрадавшейся от безделья, была по приколу, и я наслаждалась, то на вторую начала потихоньку поскуливать и проситься обратно к себе в конуру; а на третью у меня на губах выступила пена, я взбесилась и начала бросаться на людей.

Сначала был Белозерск, где я, как выразился Бос, «выполняла представительские функции». И первое, что сделала — это, пересилив себя, объехала семьи погибших и пострадавших при аварии. Ничего официального, никакого разговора о компенсациях. Просто несколько человеческих слов, соболезнование, которое идет не от головы, а от сердца. И везде (в каждом доме!) меня принимали на удивление тепло. С комом в горле, со слезами на глазах, но пытались попотчевать чаем, рассказывали, какие чудные были у них ребятишки, расспрашивали о моей сиротской жизни. Чудные люди! Все, как один!

В этот день я окончательно утвердилась во мнении, что Шикульский уже не жилец.

А на следующий день о моем обходе знал уже весь небольшой городок. Наплевав на Шикульского, я одна, без охраны вышла на улицу. И меня узнавали! Со мной здоровались! Со мной заговаривали, выражали свою поддержку. Я была просто шокирована такой популярностью. И откровенно ревела!

Пляцидевский и Бос были в восторге!

— За общественное мнение теперь можно не беспокоиться, — довольно потирал руки Даниил Александрович.

— Вика, ловко ты это придумала с выходом в город, — нахваливал меня Федор Евгеньевич. Он окончательно перешел на «ты», и я не возражала. Дистанция, конечно, дистанцией, но терпеть не могу ненужного официоза.

— Если вы еще скажете, что я ловко придумала со вчерашним обходом, я перестану вас уважать.

— Что ты, Вика! — смутился Бос. — Неужели я не понимаю, что сегодняшняя прогулка по городу была практичным и очень разумным ходом, а визиты в семьи рили от самого сердца. На твоем месте я бы поступил точно так же.

Хрен бы он так поступил! У этого деятеля были заботы куда поважнее. И он уже давно забыл, что такое эмоции. Потому-то Федор Евгеньевич и был председателем, а не рядовым инженером.

Межведомственная комиссия в составе пяти человек третий день торчала в затрапезной местной гостинице. Цех, где произошла трагедия, был опечатан до 10 ноября, никто из руководства с незваными столичными гостями общаться не собирался. Я было надумала их навестить, но Пляцидевский, как только услышал об этом намерении, испуганно вытаращил глаза.

— Ничего лучше придумать ты не смогла?!! Да они только того и ждут, чтобы перед ними здесь начат гнуться в поклонах. Перебьются. К тому же, тебе лучше всего держаться от этих разборок подальше. Ты еще не уполномочена официально решать даже самые ничтожные вопросы. Так что наблюдай, учись и помни о том, что ты еще дилетантка.

— Тогда какого хрена я здесь торчу? — в который раз с момента наступления кризиса задала я вопрос. И в который раз получила стандартный ответ.

— Для представительства. Ты даже не представляешь, как много ты сделала, неофициально проболтавшись здесь пару дней. А между прочим, сама того не сознавая, сумела привлечь на нашу сторону весь город. Кстати, не желаешь слетать в Подпорожье? Там сейчас Крупцов.

Я желала. Мне понравилось кататься на вертолетах. И вечером 9 ноября я уже прогуливалась по небольшой, в двадцать домов, деревушке с весьма подходящим названием Морока. Действительно, сплошная морока мне с этим концерном.

Крупцов, уже было собравшийся возвращаться в Питер, задержался из-за меня на день. И теперь месил сельскую грязь в ногу со мной.

— Мои парни провели блиц-расследование, — рассказывал он. — Выводы следующие: несомненный поджог. Работали профессионалы. На пепелище мы обнаружили следы фосфора, а дилетанты обычно пользуются бензином или соляркой. Поджог был произведен одновременно в трех местах — на крыльце, с фасада и с северной стороны, возле окна. Цель ясна: не просто спалить дешевую избу, а еще и не дать выбраться из пожара людям. Были нужны жертвы.

— Зачем?

— Для большей шумихи.

— Но зачем нужна эта шумиха? Какой смысл?

— Не торопись, Вика, — положил руку мне на плечо Крупцов. — Я обещал тебе изложить свои соображения после того, как всё проверю. И я свое слово сдержу. Наберись терпения, дочка. А сейчас загляни вот сюда. Это дом той девочки, табельщицы.

— Одной из двоих?

— Да. Она была твоей ровесницей. И жила с бабушкой. Теперь бабушка осталась одна.

Я заглянула. Да так и осталась в этом доме до следующего утра. Баба Валя, замечательная старушка, несмотря на тяжелейшую потерю единственного близкого человека, держалась просто геройски. Хлопотала на кухне, готовила к завтрашним поминкам, и я, не долго думая, нацепила передник и принялась ей помогать. В полночь зашел обеспокоенный Крупцов, посмотрел на меня, взмыленную, волчком вертящуюся возле плиты, и одобрительно кивнул. Ничего не сказал, просто кивнул, но это было красноречивее любых слов. С каждой очередной нашей встречей я всё отчетливее видела в нем настоящего друга. И похоже, что это чувство было взаимно. Я не сомневалась, что произвожу на бывшего комитетчика и теневого главу «Пинкертона» всё более и более благоприятное впечатление. И была уверена в том, что мы найдем общий язык. Впрочем, мы его уже нашли.

На следующее утро Крупцов уехал в Петербург. А я не могла не присутствовать на похоронах и поминках. Потом расцеловала заплаканную бабу Валю. Пообещала на прощание: «Как только выдастся свободный денек, сразу приеду. Вы не волнуйтесь, я вас не оставлю. Ведь у меня тоже никого нет». И улетела в Белозерск. На следующий день мне предстояли еще одни похороны.

Сволочуга Шикульский!

В Белозерске меня ждали интересные новости. Во-первых, Бакланов с полной уверенностью определил, что в компьютер было совершено проникновение извне, и линия с ЧПУ, включающая в себя пильный комплекс, на котором произошла авария, перепрограммирована.

— Отследить, откуда был взлом, конечно же, невозможно? — скорее, не спросила, а констатировала я.

— Думаю, это не смогли бы сделать даже спецслужбы. С их-то возможностями.

— А доказать, что это диверсия, можно?

— Вполне, — кивнул Бакланов. — Другое дело, захотят ли внимать этим доказательствам там, где мы решим их предъявить.

— Ну, это уже другая забота. — Я беспечно махнула рукой. И принялась фантазировать: — А пока возьмите на себя юридическое оформление факта взлома. Сделайте так, чтобы игнорировать эти доказательства было как можно труднее. Привлеките независимых экспертов. Если потребуется, концерн профинансирует приезд хоть целой комиссии из Москвы. Если считаете необходимым, можете опечатать сервер. Отрубить компьютер…

— Тогда встанет целое предприятие, — перебил меня программист. — К тому же, в этом нет никакой необходимости. Взлом не сокрыть. А тем, что вы мне сейчас перечислили, я уже занимаюсь. Всё будет оформлено в лучшем виде.

— Спаси-и-ибо. — Черт, как же мне нравилось иметь дела с этими «пинкертоновцами»! Все, как один (за исключением Андрюши), они были не просто специалистами высочайшего уровня. Они были Работниками — именно так, с большой буквы.

…То, что мне рассказал Бакланов, оказалось сущей ерундой по сравнению с тем, что я через час услышала от Пляцидевского.

— Вика, ты очень хотела знать, что я насчет всего этого думаю, — приступил он к разговору, и я взмолилась:

— Даниил Александрович, прошу вас, без предисловий!

— Ладно, без предисловий. Я не хотел озвучивать то, что тебе сейчас скажу, пока всё не проанализирую и не перепроверю. — Он был неисправим!

— Даниил Александрович!

— Потерпишь. Так вот, многое из того, что услышишь, ты не поймешь. Впрочем, я не буду вдаваться в детали. Опишу в общих чертах. Вика, я, кажется, знаю, что нам должны предъявить.

— Что?!! — взорвалась я.

— Мошенничество со страховкой. Но это мелочь, это лишь первое. Второе — организация диверсий на своих собственных предприятиях.

— Но это же бред!

— Не совсем. На данный момент в этом есть рациональное зерно. Не забывай, что менее чем через месяц ты должна официально вступить в права наследования. И, — Пляцидевский выставил перед собой указательный палец, — уплатить огромный налог. Что-то около полутора миллиардов долларов. Таких денег у тебя, естественно, нет. Изъять их из оборота ты не в состоянии. Получить в банке кредит под концерн ты не сможешь даже со своим контрольным пакетом — не позволят акционеры. Остается искать обходные пути. Вот эти диверсии и есть один из таких путей.

— Не понимаю, — промямлила я.

— М-да, конечно, — пробормотал Пляцидевский с таким видом, словно постеснялся продолжить: «Я забыл, что ты круглая дура». — Объясняю на пальцах. В счет погашения убытков из-за этих аварий концерн получает страховку. Это могут быть довольно крупные деньги.

Я чуть не расхохоталась.

— Тысяч пятьдесят за пильный комплекс. Еще тысяч тридцать за крушение поезда.

— Страхуются не только основные средства, но и коммерческий риск, и контракты, и прибыль, недополученная в результате форс-мажорных ситуаций. С миру по нитке, и набирается круглая сумма. Которая выпадает из бюджета концерна, и которую поэтому можно пустить на оплату налога.

— Но не полтора миллиарда же!

— Естественно, нет. Но страховки вполне может быть достаточно для того, чтобы уплатить первый взнос и добиться рассрочки у государства.

— А при чем здесь изба в Подпорожье? — Та глухая деревня Морока, та чудесная бабушка Валя, та девочка Таня, которую я хоронила сегодня, не шли из головы. — И при чем лесовоз, опрокинувший поленницу дров?

— Ни при чем. Представь: выведя из строя половину завода здесь, в Белозерске, мы хотим представить это, как нападение со стороны. И параллельно с этим устраиваем еще три незначительные диверсии.

— Спецом в одно время.

— Да, Вика. Ты меня поняла. Представляешь, какую спираль они хотят раскрутить? — блеснул очками Даниил Александрович.

— Крупцов в курсе?

— Он думает так же, как я.

— А что он думает… и что думаете вы насчет того, как нам отмазаться от этих обвинений, когда их нам предъявят?

— Мы в затруднении, — бесстрастно признался Пляцидевский. — Но пока обвинения не предъявлены, у нас еще есть время.

— Потом будет поздно, — вздохнула я. — Что там комиссия?

— Делают вид, что проверяют соблюдение правил эксплуатации пильного комплекса. Потом они переключатся на компьютер. И найдут то, что им было заказано — то, что аварийная линия была перепрограммирована.

— Извне.

— Это не суть. Им хватит самого факта. Они сольют его в министерство, а дальше жди неприятностей.

— Ждать неприятностей — мое предназначение, — грустно призналась я. — Этим видом спорта я занимаюсь с раннего детства. И достигла здесь неплохих результатов. Так что этим меня не испугать. И не удивить.

…Ждать неприятностей мне пришлось еще пять дней. За это время, пока неповоротливая комиссия копалась в технической документации, не спеша «находить» криминал, мы подкинули ей большую свинью. В новостях недели, на одном из центральных каналов, дали большой репортаж об эпидемии аварий на объектах «Богатырской Силы». И о независимом расследовании, которое проводит агентство «Богданов и Пинкертон». Сначала Бакланов на всю страну объявил о результатах проверки компьютера: взлом, диверсия. После него Крупцов долго распространялся о результатах спектрального анализа на пожарище в Подпорожье: обнаружен фосфор, поджог. Плюс разобранные пути на узкоколейке в Лужскам районе. Плюс мелкая диверсия под Медвежьегорском. Вывод: Семен Леонидович складно повторил то, что мне рассказал Пляцпдевский, — под концерн копают, его пытаются подставить. Результат: то, что хотели инкриминировать нам, мы хладнокровно озвучили сами. Да еще и цинично добавили, что завтра результаты внутреннего расследования будут переданы в правоохранительные органы. Кое-кто в Москве и в Сибири, смотря эту передачу, наверное, поперхнулся.

Но как же бочка меда без примеси дегтя? Конечно, телевизионщики хотели как лучше, а получилось дерьмо. Я чуть не грохнулась в обморок, когда в конце репортажа дали коротенький видеоклип обо мне. Я гуляю по улицам Белозерска, я разговариваю с горожанами, от переизбытка чувств я пускаю скупую слезу. А ведь даже не заметила, как меня снимают! Убила бы этого вонючего папарацци! Уж чего-чего, а светиться мне совсем ни к чему.

Комиссия, за которую всю «работу» выполнил Бакланов, убралась из Белозерска несолоно хлебавши. Но насчет того, что концерн оставят в покое, иллюзий никто не испытывал.

Крупцов рыл копытами землю, пытаясь найти хоть одного непосредственного исполнителя диверсий. Но скорее всего, все они уже были мертвы.

Гепатит затаился в Москве и то, чем сейчас занимается, держал в строгом секрете. В телефонных разговорах со мной он об этом не обмолвился ни словечком. Оно и понятно: телефон — штука весьма ненадежная.

Бос с Пляцидевским готовили очередное заявление для СМИ. А я за полнейшей своей непригодностью, дабы не путалась под ногами, была посажена в вертолет и отправлена в ссыпку, в деревню Морока. К бабушке Вале. К парному молочку. И к непроходимой сельской грязюке, через которую можно пробраться разве что на вездеходе.

Но Артур Георгиевич Иванов обошелся без вездехода. Он приперся пешком, и его неожиданный визит прервал 16 ноября, во вторник, мое двухдневное беззаботное пребывание в деревне. Это был невысокий плотный мужчина лет сорока с коротким ежиком седых волос, близко посаженными глазами и пухлыми губами сластолюбца. Он с первого взгляда вызвал у меня неприязнь. А стоило ему извлечь из кармана комитетскую корку, как неприязнь сразу удесятерилась. Я выстроила в уме замысловатую многоэтажную матерщину и кивнула на дверь своей комнаты.

— Что ж, проходите.

Эти ушлые дети Дзержинского сумели подловить меня в таком месте и в такое время, когда рядом не было ни Крупцова, ни Пляцидевского, ни Гепатита. Не было никого, кто бы мог подсказать, поддержать… просто понять меня. Мне предстояло выпутываться из хитроумной комитетской паутины самостоятельно.

Я сильно сомневалась в том, что мне это удастся.

— Ознакомьтесь. — Я открываю папку, извлекаю оттуда объемистую распечатку и аккуратно кладу ее на маленький шахматный столик. — Вам это будет интересно.

— Что это? — недовольно морщится Валерий Сергеевич и брезгливо, двумя пальчиками, берет верхний листок. Он собирался со мной побеседовать. Он собирался развести меня на базаре. Он собирался меня растоптать. И принять от меня капитуляцию. Но в его планы никак не входило ознакомление с какими-то документами.

— Здесь собрано кое-что интересное про ваших друзей и соратников, — спокойно говорю я. — Есть тут и про вас. Двенадцать последних страниц. Выделено жирным шрифтом.

На физиономии большого чиновника появляется выражение беспокойства. Вернее, не так — не беспокойства. Для беспокойства еще рановато. А пока — выражение озабоченности.

— Вообще-то, у меня нет времени для изучения ваших бумажек, — капризно поджимает он бесцветные губы, но всё-таки отделяет от пачки двенадцать листов с жирным шрифтом. — Я так понял, что вы собирались со мной побеседовать. А вместо этого подсовываете мне какую-то писанину.

— Интересную писанину, — уточняю я. — Впрочем, я не настаиваю. Для этих бумажек я без труда найду других читателей. Менее привередливых. Они будут просто в восторге, что им подарили такие сенсационные факты.

Валерий Сергеевич на секунду отрывается от просмотра жирного текста, обжигает меня презрительным взглядом, и вновь утыкает взор в бумажку.

Я терпеливо жду.

— Ну это, предположим, безосновательно, — минут через пять произносит он, но в его голосе отчетливо слышатся нотки сомнения.

— Доказательства дальше, — небрежно бросаю я и закидываю ногу на ногу.

— А вы хоть отдаете себе отчет, с чем вы играете?

— Да, отдаю.

— Ну-ну. — На более пространное заключение у Валерия Сергеевича сейчас просто нет времени. То, что он обозвал писаниной и брезгливо брал двумя пальчиками, сейчас поглотило его с головой. И с каждой прочитанной строчкой у него всё сильнее меняется лицо.

— Это что, понимать, как шантаж? — наконец отрывается он от «писанины».

— Понимайте, как вам будет угодно. Мне это до фонаря. — Я хамлю. Я, возможно, перегибаю палку. Но обуздать себя не могу. Слишком уж много головняков мне доставил в последнее время этот продажный мерзавец.

— Но ведь я сейчас услышу от вас какое-то предложение?

— Нет-нет, что вы, Валерий Сергеевич! — испуганно трясу я головой. — Я пришла сюда не торговать этими документами. Просто прихватила их с собой по случаю, думала, вдруг это будет вам интересно. А вообще-то, я просто хотела попросить вас оставить «Богатырскую Силу» в покое.

— Причем здесь я? — бурчит он, и я буквально слышу, как скрипят его мозговые извилины, он пытается сообразить, как, если придется оставить «Богатырскую Силу» в покое, будет оправдываться перед Шикульским за неотработанный гонорар.

Его Валерий Сергеевич — я в этом не сомневаюсь — уже получил. А возвращать фишки назад ой как не хочется!

— Если не вы, то кто же тогда? — задаю я двусмысленный вопрос. Понимай, как знаешь:

«Кто же тогда еще сможет помочь?»

«Кто же, если не вы, продались ублюдку Шикульскому и организовали наезд на приличное законопослушное предприятие?»

— М-м-мда-а-а… — вздыхает он. Я понимаю, насколько ему сейчас трудно. И мне его ничуть не жаль. Я злорадствую. Я упиваюсь той возвраткой, которую смогла подогнать этому негодяю. — Всё не так просто. Ничего не могу обещать.

— Я тоже, — тут же отвечаю я, и Валерий Сергеевич окончательно меняется в лице. Вернее, окончательно теряет лицо.

Каким он был deadifamb минут назад! И каков он сейчас!

— Виктория Карловна, у меня есть время на то, чтобы проанализировать ситуацию?

— Сколько угодно. — Я беспечно качаю ногой. У меня наивно-детское выражение глаз. Я не говорю, я мурлыкаю. Я абсолютно не страшная. Вот только мой собеседник почему-то вспотел. — Времени у вас сколько угодно, — повторяю я. И картинно вздыхаю. — Вот у меня его, к сожалению, не осталось совсем. Меня загнали в угол. Теперь остается единственное — пробиваться из него силой. Только силой, дипломатия себя уже исчерпала. Одним словом, та ситуация, про которую говорят: «Или пан, или пропал». Пропаду, так хотя бы утащу с собой на дно нескольких вонючих высокопоставленных педофилов.

Один из них, сейчас сидящий напротив меня, при этом заявлении вздрагивает и, по-моему, с трудом сдерживается, чтобы не двинуть меня кулаком. Как же он меня ненавидит! Какого врага я себе нажила! Но враг этот — ручной. Я знаю, на какие кнопочки нажимать, чтобы он двигался, как я пожелаю. И опасаться его мне нечего.

— Вы задумывались над тем, Виктория Карловна, что на всякое действие существует противодействие? — зло цедит он. Это остатки понтов. Я хороший психолог и знаю, что не пройдет и пары минут, как бепек остынет и станет белым и пушистым.

— Вот и я о том же, — печально вздыхаю я. — На всякий наезд нужен достойный ответ. Вот, например, у меня всё было так хорошо. Жила, не ведала печали, пока полгода назад не убили моего отца. Теперь вот подставили меня, собираются упечь в тюрьму. Так что же, мне смириться? Или защищать себя, дать сдачи? Как бы вы поступили в такой ситуации, Валерий Сергеевич?

Валерий Сергеевич понуро молчит. Он никак не может определить, как же воспринимать меня. Как наивную девочку, которая старательно пытается выполнить чью-то установку? Как вселенскую стерву, которая ловит приход от того, что доводит до инсультов московских чиновников?

— Видите, вы бы боролись, — так и не дождавшись ответа, продолжаю петь я. — Вот и я… пытаюсь. Ну, так что, Валерий Сергеевич?

— Всё зашло чересчур далеко… — принимается мямлить он, но я его обрезаю.

— Не мои заботы. Не я инициировала этот блудняк. Не мне его ликвидировать. И не я стегала ремнем десятилетних мальчишек… Кстати, их трое. Они сейчас у меня и хорошо охраняются. Все с огромной охотой дадут против вас показания, но прежде они с удовольствием покрасуются перед телекамерами. Не только российскими. Европа будет в восторге. Вы подставите всю страну, Валерий Сергеевич.

— Это инсинуация, — из последних сил сипит он, и я радостно хмыкаю. Клиент созрел. Теперь только бы не случилось сердечного приступа, а то некому будет разгребать те кучи дерьма, которые он наложил по всем углам.

— Про то, что это инсинуация, будете говорить не мне.

— Неужели вы не понимаете, что такого скандала никто не допустит. Не пройдет и суток, как все ваши доказательства будут уничтожены, а вы сами вместе со своей кампанией отправитесь, в лучшем случае, в СИЗО. Мне достаточно набрать номер…

— Набирай, извращенец! — резко перебиваю я. — Но сначала представь себе, как уже завтра будет показываться на людях твоя жена, как будут издеваться в школе над твоими детьми. Кроме троих малолетних бродяжек из сходненского притона, у нас еще четверо сутенеров. Поют про тебя, как соловьи. Всё снимается на видеокамеру. Репортеры уже в стартовых колодках, ждут сигнала, чтобы выехать к нам. Так что ничего предпринять ты не успеешь. Звони!

— Куда? — с трудом выдавливает он. Последний очаг сопротивления благополучно подавлен.

— Куда собирался!

Он отрицательно качает головой.

— Тогда звони и останавливай то, что ты запустил три недели назад.

— Это нереально.

— Мне начхать! Вообрази, с чего завтра для тебя начнется утро. И начинай действовать. А я посижу, подожду результатов. — Я прикрываю рот ладошкой и сладко зеваю. Не выспалась. — И скажи, чтобы мне принесли чашечку кофе… Покрепче, Валерий Сергеевич.

Иванов не стал ходить вокруг да около, а чуть ли не с порога объяснил мне, в каком я глубоком дерьме. Выложил всё, что на Лубянке известно про меня и Тамару. Вернее, про Ларису Богданову и Диану Ерошенко, подкрутивших ланцы с женской зоны из-под Новомосковска и по пути замочивших полтора десятка невинных налогоплательщиков.

Кажется, комитетчик хотел шокировать меня своей осведомленностью. Но в эту сказку он не попал.

— Браво! Неплохо вы покопались в моем грязном белье, — совершенно спокойно отреагировала я. — Итак, вы знаете про меня много плохого. Я и не сомневалась, что знаете. Ну и что с того, что знаете?

— Я просто хотел, чтобы вы себе отдавали отчет, что в любой момент этой информации можно дать ход. — Комитетчик немного растерянно лупил на меня буркалы, и, кажется, я ему нравилась. — Вы отправитесь обратно на зону. Только не на эту, на пожизненную.

— Мне наплевать. Я давно поставила на себе крест. Еще в детстве. Интересно, насколько вы углубились в мое прошлое? До какого эпизода?

— До того, как вы подменили собой дочку Богданова, — не стал делать из этого секрета Иванов.

— Не мешало бы вам разузнать обо мне побольше.

— Что ж, расскажите.

— Не хочу утомлять вас грустной историей девочки, у которой убили родителей, и она пошла по рукам взрослых мерзавцев. — Я отодвинула занавеску, выглянула в окно. Баба Валя возле сарая колола дрова. Мне стало грустно: вот я, возможно, никогда уже дров не поколю. — Наступит момент, и я расскажу эту историю в комнате для допросов.

— Не драматизируйте, Вика. — Комитетчик подошел ко мне и тоже выглянул в окно. — Ни о какой комнате для допросов разговор пока не идет.

— Скоро зайдет. Ведь вы явились сюда предложить мне сделку. Если я на нее не пойду, тогда окажусь на киче. Без вариантов. Так вот, никаких сделок, никакого сотрудничества. Можете надевать на меня браслеты.

Иванов рассмеялся и покачал головой.

— Какая же вы.

— Какая?

— Такая, какой я себе вас и представлял. А теперь присядьте, пожалуйста… Виктория Карловна, можно на «ты»?

— Валяйте, — позволила я, удивленная такой неожиданной просьбой. Хотя, почему неожиданной? Комитетчик — хороший психолог. И он отлично понимал, что даже такая мелочь может значительно повлиять на установление доверительных отношений. Может быть, я расслаблюсь. Может быть, удастся сократить со мной дистанцию.

Черта с два!

— Присядь, Вика. Поговорим. И не волнуйся, вербовать тебя я не собираюсь, никакой информации мне от тебя тоже не нужно.

— Что же нужно? — Методом исключения я попыталась определить, что еще, кроме вербовки и информации, может пожелать Иванов. Ни хрена не определялось.

— Мне нужны гарантии. — Более расплывчатой формулировки придумать было нельзя.

— Какие гарантии? — усмехнулась я.

— Гарантии того, что ты никогда не придашь огласке те материалы, которые привезла из Новомосковска.

— Академично! — восхищенно пробормотала я. — Впрочем, чего еще от вас ожидать? Конечно, вы знали об этом зипе. Как давно знали, Артур Георгиевич?

— Давно.

— Так почему же вы меня с ним не прижучили раньше, а только сейчас? И почему ради этих гарантий вы поперлись сюда, в такую глухомань, а не попытались получить их в Питере?

— Раньше не было опасений, что ты пустишь их вход, — объяснил Иванов. Я поразилась: эти монстры лучше меня знают, каких дров я могу наломать. Оказывается, они были уверены, что я не обнародую компру на депутатов. Сама-то я в этом была далеко не уверена.

— А что, теперь такие опасения появились?

— Да. В сложившейся ситуации.

— Вы имеете в виду то, что сейчас происходит с «Богатырской Силой»?

— Именно это. Как бы, когда кризис зайдет слишком далеко, у тебя не появилось соблазна взорвать эту бомбу.

— Артур Георгиевич, а вы имеете какое-либо отношение к этому кризису? — Я задумалась не о том, как спасти шкуру, а как поиметь со всего этого дивиденды.

— Я непосредственно — нет.

— Но вы ведь в курсе?

— Более чем, — откровенно признался Иванов.

— И, конечно же, понимаете, что меня хотят растоптать. И сделали бы это давно, не будь у меня на руках компромата. Это нечто вроде моей охранной грамоты. Или, если хотите, мои серебряные туфельки.

Комитетчик глянул на меня с непониманием.

— Читали «Волшебника Изумрудного города»?

— Давным-давно, — печально улыбнулся Иванов.

— На девочке Элли были волшебные серебряные туфельки, и поэтому злая Бастинда не могла причинить ей вреда.

— Злая Бастинда — Шикульский?

— Он самый. Если я потеряю компромат на него, можно считать, что я уже не жилец. Он сразу же этим воспользуется.

— Я понимаю, Вика. Давай так: информация на Шикульского на наше соглашение не распространяется. Лады?

Этот Иванов начинал мне определенно нравиться.

— Лады. Мне что, надо вернуть вам дискету?

— Да ты, наверное, размножила ее в ста экземплярах, — рассмеялся Артур Георгиевич. — Всё равно все не собрать. Так что не надо мне никаких дискет.

— Написать вам какую-нибудь расписку?

— Просто пообещай мне.

Я остолбенела! Этому Иванову было достаточно моего честного слова! И только за ним он сюда приперся! Хотя, все комитетчики — неплохие психологи. К тому же, изучили меня, наверное, со всех сторон и отлично знают, что свое слово я уважаю. Как бы ни сложились обстоятельства, кому бы оно ни было дано, я его никогда не нарушу.

— Хорошо. Даю слово не предавать публичной огласке ту информацию на депутатов Госдумы, которой располагаю, за исключением компромата на Шикульского, — торжественно объявила я. — Что-нибудь еще, Артур Георгиевич?

— Этого мне достаточно, — кивнул он, и я поразилась, насколько всё оказалось просто. И самое главное — я настолько удачно сформулировала свое обещание, что оставила за собой право использовать то, чем владею, для шантажа. Нет, ничего предавать публичной огласке теперь я не буду. Но это не значит, что не пущу в ход взрывоопасный зип, чтобы прижать кое-кому хвосты.

— Артур Георгиевич, ваша миссия выполнена?

— Да, — кивнул он.

— Тогда обедать.

— Обед — это, конечно, неплохо. Но есть еще одно небольшое дело, Вика.

— Что еще? — разочарованно выдохнула я. И подумала, что вот сейчас-то всё и закрутится. Просьба не обнародовать компромат была лишь увертюрой. Теперь начнется балет.

Но я оказалась не права. Похоже, Артур Георгиевич решил исполнить роль доброго комитетчика до конца.

— Я, действительно, очень пристально наблюдаю за тем, что происходит с концерном. И в этой драке я всецело на твоей стороне, — признался он. — А поэтому послушай один добрый совет. Тебя скоро вызовут на допрос и попытаются запугать. Будут, скорее всего, давить, шантажировать. Держись. Не поддавайся. И ничего не бойся. Есть негласное распоряжение тебя не трогать.

— Вы так легко разбалтываете секреты? — удивилась я.

— Просто терпеть не могу Шикульского. И кое-кого еще, — признался комитетчик. — Пошли обедать.

— Сейчас. Вы пока покурите. Я накрою на стол. — Я побежала на кухню разогревать борщ. На ходу размышляя о том, что просьба не обнародовать компромат, и правда, оказалась всего лишь увертюрой. Основное действие было сыграно позже. И оказалось рекордно коротким. Иванов приперся только затем, чтобы «разболтать» служебную тайну, предупредить, чтобы не оставила никаких шансов тем, кто вскорости попытается меня допросить.

«Интересно, зачем это нужно? — безуспешно пыталась понять я, ставя на плиту кастрюлю с борщом. — И что за интриги плетутся вокруг меня?»

— А ты надеялась обойтись без интриг? — усмехнулся Даниил Александрович, когда я на следующий день, возвратившись в Белозерск, рассказала ему о визите комитетчика. — Вика, не выйдет. Торчать на такой вершине, на которую ты взгромоздилась, и рассчитывать остаться незамеченной просто глупо. Ты даже не можешь представить себе, как много тех, кто сейчас надеется погреть на тебе руки. Тем или иным способом. А способов тысячи. И тех, кто готов к ним прибегнуть, тоже. Ты их не знаешь, ты их ни разу не видела, ты про них даже не слышала, но они пристально следят за каждым твоим шагом. Они вокруг тебя. Вика, ты бы смогла хорошо отдохнуть в комнате, полной комаров?

Вроде бы странный вопрос. Но даже не надо было быть умным, чтобы понять, что Пляцидевский имеет в виду.

— Нет, не смогла бы. Но, Даниил Александрович, всё последнее время я только и делала, что отдыхала. Единственный комар, который не давал мне уснуть, — это Шикульский.

— Шикульский недооценил тебя, решил опрокинуть кавалерийским наскоком. И обломался. Другие действуют тоньше. Они выжидают. Они наблюдают. Но наступит момент, когда они решат, что пора действовать, и налетят, как саранча. Похоже, такой момент не за горами.

— А чего надо от меня комитетчикам?

— Ну-у-у, как же без них! — рассмеялся Пляцидевский. — Уж эти-то своего не упустят. Чужого — тоже. Они разведут тебя так, что ты этого даже не заметишь. Да еще и будешь им благодарна за то, что взяли тебя под свою крышу.

— Ни под какие крыши я не пойду!

— Не будь дурой, Вика! — отрезал обычно дипломатичный Даниил Александрович. — Во-первых, выбора тебе не оставят. А во-вторых, в отличие от ментов или Шикульского, с чека сотрудничать не зазорно. Это каста. И они сейчас аккуратно подводят тебя к мысли о том, чтобы поработать на благо федеральной безопасности. Они терпеливые, они не будут спешить. Сначала посмотрят, как ты выкрутишься из ситуации, в которой оказалась сегодня. Если справишься сама — молодец. Если не справишься — тебе помогут. И купят тебя вместе с твоей «Богатырской Силой».

— Не выйдет! — уперлась я.

А Пляцидевский еще раз спокойно повторил:

— Не будь дурой, Вика. Ты меньше потеряешь, но больше приобретешь.

— Но ведь мы, всё равно, не будем сдаваться и ждать помощи со стороны? Будем выбираться из этого блудняка самостоятельно?

— Естественно, девочка, — успокоил меня Даниил Александрович. — Никто не говорит о том, чтобы сдаваться. Между прочим, утром звонил Олег. Намекнул, что у него наконец дело сдвинулось с мертвой точки. И еще одно: тебя просили, как только вернешься, заехать, — Пляцидевский выудил из кармана записку, — вот сюда.

— Это следак? — На обрывке бумажки был накарябан адрес местного РОВД. Номер кабинета. Фамилия, имя, отчество чела, который хотел меня повидать.

— Их там целая группа, — порадовал меня Пляцидевский. — Между прочим, приехали из Москвы. Съезди, Вика. И ни о чем не беспокойся. Иванов говорил правду, тебя там не тронут.

Меня, и правда, не тронули. Хотя, разводили по полной программе. И начали со своей излюбленной фишки — так же, как и Иванов, первым делом рассказали мне, как я навинтила с зоны, оставив за спиной несколько трупов.

У меня отвисла челюсть:

— Никогда не слышат ничего более несуразного.

— Не отпирайся, это пустое. Мы в любой момент можем вернуть тебя обратно. Только с другой статьей.

Где-то это я уже слышала.

— Что ж, отдавайте меня под суд, — обреченно всхлипнула я. — Надеюсь, там разберутся. Куда меня сейчас? В камеру?

Следак, сидевший за столом напротив меня, недовольно поморщился. Еще двое типов, находившихся в комнате, изумленно переглянулись. Не такой реакции они ожидали.

И принялись меня прессовать. Оказалось, что им нужна самая малость: всего лишь чистосердечное признание в том, что, когда я посетовала Босу на то, что мне нужны свободные средства, чтобы начать выплачивать налог на наследство, он предложил мне вариант с инсценировкой диверсий. Я, даже толком не сознавая, что же творю, дала добро: «Делайте так, как считаете нужным. Я в этих ваших хитросплетениях не разбираюсь». Одним словом, я, дура-дурой, не представляя, к каким последствиям это приведет, несколькими неосторожными словами наломала целую поленницу дров. Меня пожурят и отпустят. Стрелочника Боса упекут в тюрьму. В концерн назначат кризисного управляющего. Шикульский победит.

В былые времена, чтобы избавиться от неугодных соседей по коммуналке, на них строчили донос в НКВД — и всего-то делов. Во времена возрожденного капитализма приходилось действовать изобретательнее. Что и демонстрировал Дмитрий Романович.

— Подпишите вот здесь, Виктория Карловна. — Следак подсунул мне уже заполненный протокол допроса. — С моих слов записано верно…

— …Мною прочитано! Знаю! Не подпишу!

— Тогда в ИВС.

— Я же сказала: согласна!

Следак громко сглотнул. Двое типов снова переглянулись. Отправлять меня в камеру в их планы явно не входило. Да и камеры-то свободной, наверное, поблизости не было.

— Ты симпатичная девочка, — зловещим тоном сообщил мне следак. — А мы трое голодных мужчин…

— Так поешьте!

— Нет, ты не понимаешь…

— Не понимаю! Вообще ничего не понимаю! Если хотите меня посадить, так сажайте! Вызывайте конвой!

Естественно, никто никакой конвой вызывать не собирался. Меня просто выгнали вон. Сказав на прощание, что мы еще встретимся. И посулив мне большие неприятности. Несчастные, чем решили меня пронять! Это же всё равно, что пугать утоплением рыбу. Да я же без неприятностей ни шагу. Я с ними породнилась еще в детстве.

И всё-таки мерзавцы сумели основательно потрепать мне нервишки. Но прежде со своим верным спутником Пляцидевским я заскочила на денек в Петербург — чтобы посоветоваться с Крупцовым. Мне не давала покоя мысль о том, что мною слишком пристально интересуются там, где я вообще не хотела б светиться.

— Ничего удивительного. — Крупцов, как и ранее Пляцидевский, отнесся к моим опасениям совершенно спокойно. — Этого тебе с твоим прошлым и, тем паче, настоящим избежать невозможно. Смирись. Не думаю, что тебе это испортит жизнь.

Я решила, и правда, смириться.

И полетела в Москву, к Гепатиту.

И прямо в Шереметьеве угодила в лапы знакомых по недавней встрече в Белозерске комитетчиков.

Меня отвезли не на Лубянку. И не на один из опорных пунктов (или как это у них называется?) Я была с почестями на шестисотом «мерседесе» доставлена в шикарную хавиру. Хорошо охраняемую. С решетками на окнах (наверное, затем, чтобы кто-нибудь из посетителей не вздумал сигануть с двадцатого этажа). С предупредительной горничной и вкусной едой. Жаловаться на отсутствие комфорта не приходилось. А жаловаться на отсутствие хоть какой-то определенности было попросту некому. Никто меня не навещал, я вдруг оказалась никому не нужна. Так прошел день. Прошел второй. На утро третьего дня я начала потихонечку закипать. Даже подумала, а не объявить ли голодовку, но решила не портить желудок. Вместо этого плотно позавтракала и устроилась перед телевизором.

В этот момент ко мне в гости и заявился Шикульский. Вошел в комнату и, подлец, как ни в чем не бывало, поинтересовался:

— Ну, как?

— Неплохо. Есть даже кабельное телевидение, — сообщила я и переключила программу. Общаться с ним у меня не было никакого желания.

Он торжественно водрузил на журнальный столик бутылку вина, плюхнулся в кресло и принялся осыпать меня комплиментами. Я в это время смотрела интереснейший мультик про космических монстров. И ждала, когда Дмитрий Романович перейдет от словоблудия к делу.

— Видишь, какие ты нажила себе неприятности своей детской упертостью? — наконец разродился он кое-чем более или менее существенным.

— Не вижу.

— Рад за тебя, — заметил Шикульский и разлил по бокалам вино. — Угощайся.

— Не пью.

— Как хочешь… Завтра ты выйдешь отсюда, — удивил он меня неожиданным известием.

«Выйду? Хреново. Если отпала необходимость в том, чтобы держать меня в качестве заложницы, значит, у негодяя всё срослось так, как он и хотел. То есть, другими словами, концерн он у меня всё-таки отобрал», — с грустью подумала я. И, как оказалось, ошиблась. Всё сложилось не так уж и плохо.

— Завтра я улетаю в Израиль, — сообщил мне Шикульский. — Надолго. Может быть, насовсем.

— Что так? — Я впервые удостоила его взглядом.

— Здоровье. Последнее время здесь становится трудно дышать. Помнишь, я объяснял тебе ситуацию?

— Помню. Значит, всё же приходится пускаться в бега? А как же выборы? Как же бизнес?

— Вовсе не обязательно находиться в России, чтобы заниматься здесь бизнесом и влиять на политику.

— Резонно. — Я всё-таки отхлебнула вина. — Дмитрий Романович, зачем вы устроили эту провокацию с диверсиями?

Его рожица расплылась в самодовольной улыбке.

— Мне пришлось признать свое поражение. Я недооценил, твою прыть, поэтому и проиграл. Теперь пора брать реванш.

— В результате погибли люди. В том числе, дети.

— Так получилось, — вздохнул этот лицемер. — Никаких убийств я не планировал.

— Ложь! В конторе в Мороке поджог был спланирован так, чтобы в огне погибли люди. Это доказано.

— Мои идиоты перестарались. Они наказаны.

— Вы хотели сказать: мертвы?

— Это не твоя забота, Вика.

— Ладно, пусть не моя. Со своими мерзавцами разбирайтесь сами. А с вами разберусь я.

Он громко расхохотался. И долго не мог успокоиться. Я терпеливо ждала.

— Вика, милая, — наконец, всё еще продолжая хихикать, сумел выдавить из себя Дмитрий Романович. — Меня восхищает твоя безграничная наглость. Ты сейчас у меня… м-м-м… в гостях, — он выбрал формулировку помягче. — Я могу с тобой сделать всё, что угодно. А ты еще и угрожаешь мне.

— Не угрожаю. Ставлю в известность — назовем это так. Вы же обмолвились о реванше. Что же, реванш, так реванш. Поборемся. Но если потерпите поражение, не обессудьте.

— Мне это нравится, — никак не мог угомониться Шикульский. Веселился так, словно его щекотали. — Вика, те документы, которые ты похитила в Новомосковске, в разборках со мной уже не помогут. Мне наплевать, дашь ты им ход или нет. Свой бизнес я здесь в любом случае не потеряю. Экстрадиции не боюсь. Так что эта твоя карта бита. А пока поглядим, как ты выберешься из той кучи дерьма, которую я тебе подложил.

— Да-а-а, знатная куча! — не удержалась от похвалы я. — Я из нее выберусь, Дмитрий Романович. В ближайшее время. Обещаю.

В ответ он только противно хихикнул. А когда собрался уходить, цинично пожелал мне удачи.

— Я надеюсь, всё у тебя будет нормально. Ты прыткая, ты вывернешься. А третьего декабря жди от меня подарок. Завтра утром тебя отвезут, куда скажешь. Прощай, Вика.

— Гуд бай, — безразлично буркнула я. Чуть слышно прошептала: «Мудак!» — и опять принялась переключать программы на телевизоре.

Утром 22 ноября, в понедельник, меня отвезли к Бицевскому лесопарку, где уже дожидался Олег. Больше всего меня поразило то, что к моему похищению (а иначе это назвать я не могла) он отнесся с иронией, даже рассмеялся, когда я вытряхнулась из шестисотого «мерседеса» и тепло распрощалась со своими охранниками.

— Мне позвонили, заверили, что с тобой ничего плохого не произойдет, — объяснил Гепатит. — Не знаю, почему, но я этому поверил. Вика, у меня хорошие новости. Я точно знаю, кто нам устроил эти головняки.

— Как кто? — удивилась я. — Шикульский.

— Это заказчик. А когда есть заказчик, есть и подрядчик, исполнитель. Я с полной уверенностью готов назвать его имя. Знатный дяденька. И самое интересное для нас — не без греха. Слишком любит маленьких мальчиков. Теперь прижать его — лишь вопрос времени.

— И какой срок?

— Мне надо вычислить одно секретное заведение. Выражаясь проще, притон. Думаю, это займет не больше недели.

— Поспеши. А я пока поживу у тебя. Не хочу возвращаться в Питер, там стремно. — Я очень надеялась, пока всё не утрясется, отсидеться у Гепатита.

И просчиталась. Меня вычислили даже у него.

Олег был шокирован, когда на следующий день на его секретную хату, как к себе домой, заявились мои знакомцы — те, кто пытался развести меня в Белозерске; те, кто, встретив в аэропорту, сдал меня в лапы Шикульскому. Черт с ними, я им была готова это простить. Если бы не их непревзойденный цинизм.

— Что же вы, Виктория Карловна, заставляете вас разыскивать по всей стране? Скрываетесь. С трудом вас нашли.

«Блин, а кто отвозил меня на хату Шикульского, где я и проторчала последние дни?!»

Я онемела. Оно и к лучшему. Возможно, у меня бы не хватило ума не спорить с этими гадами. Но я промолчала. И, похоже, опять поступила не так, как от меня ожидали.

— Собирайтесь. Поехали, — недовольно скривился следак. У меня напрочь вылетело из головы, как его звать. Но именно он на следующие три дня стал моим основным собеседником.

Меня отвезли в центр Москвы. А может быть, это был вовсе не центр. Черт его знает. В столице я никогда не бывала и поэтому совершенно не ориентировалась. Одним словом, меня любезно, под ручку препроводили в некую контору, расположенную в трехэтажном особняке еще дореволюционной постройки, — с длинными коридорами, ковровыми дорожками и обитыми кожзаменителем дверями. По коридорам сновали типы с каменными физиономиями. А вход в это Чистилище охраняли серьезные мальчики в бронежилетах и с автоматами.

— Где это мы? — поинтересовалась я, и мне ответили точно так, как я и ожидала.

— Где надо.

— Мне не надо, — недовольно буркнула я и присела на жесткую скамеечку в коридоре. И просидела на ней без малого четыре часа, пока меня не соизволил вызвать к себе следак.

В первый день мне предъявили официальное обвинение, из которого следовало, что я чуть ли не шахидка Аль Каиды. Я подписала бумажки, отметив про себя, что на этот раз никто ни единым словом не обмолвился о моем прошлом. Но и домой — вернее, к Гепатиту — меня никто не отпустил.

За окошком давно стемнело, когда симпатичный разговорчивый конвоир препроводил меня на цокольный этаж.

— Не расстраивайся, — ободрил он меня по пути. — Номер с удобствами. Даже с телевизором.

Я подумала, что паренек шутит. И была приятно удивлена, обнаружив, что камера, и правда, напоминает номер в провинциальной гостинице. С нормальной полутораспалъной кроватью, застеленной чистым бельем. С небольшим телевизором. Даже с душем за цветастой полиэтеленовой занавесочкой.

— Баланда-то будет? — поинтересовалась я у вертухая.

— Здесь ее никто не умеет готовить. Сейчас тебе принесут перекусить из кафе.

Мне это нравилось.

— Это хата, наверное, для VIP-арестантов? — Я нажала на кнопочку на пульте, и телевизор вопреки моим опасениям благополучно включился.

— У нас других не бывает, — похвастался конвоир. — Только VIР'ы.

— Что, такая серьезная контора? И вообще, где я нахожусь? Мне этого так никто и не сказал.

— Тогда и я не скажу. Извини.

Картина маслом! Извиняющийся вертухай — это нонсенс! Про это можно писать передовицу в «Арестантскую Правду».

Я вкусно покушала. Приняла душ. Посмотрела какую-то дурацкую мелодраму. Хорошо выспалась. Позавтракала. И вновь оказалась в кабинете своего следака. Где все приятные впечатления об этом заведении сразу же дали задний ход, уступив место серьезным опасениям, что Иванов сказал мне неправду насчет моей неприкосновенности. Прессовать меня принялись не по-детски.

Нет, никто не засовывал мне под ногти иголки, не тушил о запястья окурки. На меня даже ни разу не повысили голоса. Ко мне обращались исключительно на «вы». Но при этом допрашивали сверхпрофессионально — не чета мусорским разводкам в СИЗО.

Во-первых, всё снималось на видеокамеру. Но это мелочи по сравнению с тем, как они — а их было трое против меня одной — умело и неожиданно формулировали вопросы, как разводили меня по углам. Что бы я ни отвечала, всё равно получалось, что наговариваю сама на себя. Когда я осознала, что если буду продолжать в том же духе, то непременно спалюсь, то попыталась взять тайм-аут. Мне сказали:

— Попозже. — И долбанули по жбану еще одним скользкий вопросом.

— Я отказываюсь отвечать, — заартачилась я. — И вообще, где мой адвокат? Без него не скажу вам больше ни слова.

— Мы не в Америке, — объяснили мне. — Никаких адвокатов.

— Тогда разговора у нас не получится.

— Пока не договорим, вы отсюда не выйдете.

— Да и начхать!

— Продолжаем.

Может быть, меня облучали какими-нибудь Х-лучами, может быть, нет. Но мой боевой пыл почему-то моментально иссяк. Бунт был подавлен в зародыше. И я, с ужасом сознавая, что увязаю всё глубже и глубже, продолжила трепать с ними языком.

Меня выжимали три дня. Если бы они захотели доказать, что я засмолила в Далласе президента Кеннеди или развязала вторую Пуническую войну, они бы это сделали без труда. Но им хватило того, что они ладно скроили мое признание в том, что я, действуя в сговоре с Кравцовым и Босом, в корыстных целях организовала четыре диверсии на своих предприятиях. Надо отдать им должное, работу они провели грандиозную и кропотливую. И к исходу третьего дня были измучены не меньше меня.

«Стараются, подлецы, — отметила я. — А чего не стараться? Их работа отлично оплачивается. Из кармана Шикульского».

— А теперь вы свободны. Отправляйтесь к своей Ласковой Смерти и находитесь у него. Никуда не уезжайте, Вы еще можете нам понадобиться.

Я чувствовала себя так, будто меня изнасиловали. На такси добралась до Олега. Заползла в квартиру и, не снимая пальто, грохнулась на диван и разревелась. Гепатит был поражен — такого он от меня не ожидал.

Я сама от себя такого не ожидала.

— Всё пропало, Олег! Они развели меня по полной программе! Они получили от меня всё, что хотели! Я всё угробила!

— Ничего не пропало. — Гепатит присел на корточки рядом со мной. Погладил по голове. — Всё гораздо лучше, чем ты думаешь, крошка. Я нашел тот притон. Помнишь, говорил тебе?

— Помню, — всхлипнула я.

— Иди прими ванну. И возьми себя в руки. Сейчас нельзя раскисать. Возможно, уже в ближайшее время тебе предстоит нанести визит одному важному дядьке. Рассказать ему, какой он извращенец. И попросить оставить «Богатырскую Силу» в покое.

— Думаешь, он оставит?

— А куда денется? — усмехнулся Олег. — Еще и заплатит нам за нервотрепку. Считай, этот пидер достукался. Завтра еду в Сходню, заберу оттуда свидетелей. Хорошенько их спрячу. Допрошу. Подпишу журналистов. А ты тем временем отберешь со своего зипа материалы на нескольких деятелей. Я сейчас дам тебе список. Видишь, как у нас много забот? Так что держи себя в форме.

Забот, действительно, привалило немерено. Весь следующий день я копалась в компромате, который дала слово не предавать публичной огласке. Но не давала слова не использовать его для шантажа. Вот он мне и пригодится. Я отобрала материалы на семерых человек, любителей малолеток. Распечатала — получилось почти сто листов довольно убористого текста.

Вечером позвонил Гепатит.

— У меня всё нормально. Получилось даже лучше, чем я хотел. Ночевать не приду. Слишком много забот.

— А ты где? — неосознанно задача я идиотский вопрос. Олег пропустил его мимо ушей.

— Можешь завтра звонить, записываться на прием, — сказал он.

— Завтра воскресенье, — напомнила я.

— Дерьмо! Ладно, потерпим еще денек. Тогда отдыхай, набирайся силенок. У тебя впереди творческая работа.

Я не успела спросить, что за работа. Олег отключился. А на следующий день вечером привез целый блокнот всевозможных пометок и несколько часов диктофонной записи. Всю ночь, а потом еще весь понедельник мы сводили данные воедино. Получилось двенадцать страниц порнографии, которую я выделила жирным шрифтом. Те сто листов, что распечатала раньше, по сравнению с этой мерзостью были сказочкой на ночь.

Я загодя сложила всё в аккуратную папку. И во вторник, 30 ноября, на такси отправилась на прием к Валерию Сергеевичу. Олег дежурил возле свидетелей, которых был готов пустить в дело в любой момент. Не хотелось бы этого, но приходилось считаться с вероятностью того, что наш чиновничек решит выкинуть какой-нибудь фортель.

Я очень надеялась, что до этого не дойдет.

Миновала одну арку металлоискателя. Предъявила паспорт. Еще раз предъявила паспорт. Миновала еще одну арку. Важный лифтер довез меня до девятого этажа и подсказал: «Налево по коридору. До конца. Там увидите». Я увидела огромную дверь. Толкнула ее. Вошла в большую приемную. Представилась: «Энгчер Виктория Карловна». Секретарша доложила обо мне по селектору. «Проходите, вас ждут». Я отворила обитую дерматином дверь и остановилась на пороге просторного кабинета, оформленного в стиле незабвенных времен строительства коммунизма.

— Валерий Сергеевич. Здравствуйте…

Пошел четвертый час, как я торчу в этом кабинете. И почти всё это время Валерий Сергеевич не отрывается от телефона. Что-то согласовывает, что-то приказывает, о чем-то просит. Все дела отодвинуты в сторону. Всем посетителям принесены извинения. Не до них, когда решения своего вопроса ждет не кто-нибудь, а сама Виктория Энглер!

— Всё нормально? — уже в который раз интересуюсь я.

— Пока еще рано о чем-либо говорить определенно.

— А ты поторопись, — напрягаю я его и многозначительно тасую свои бумажки. — И непременно добейся определенности… Еще раз прошу: по-то-ро-пись! А то боюсь, как бы мои друзья не потеряли терпения и не наделали глупостей. Тогда проиграем мы оба: и я, и в первую очередь ты.

— Вы не видите? Я делаю всё, что в моих силах.

— Тогда сделай больше!

— Конечно-конечно. — Валерий Сергеевич жалок. Валерий Сергеевич вымотан до предела. Валерий Сергеевич уже три раза принимал валокардин. Думаю, сегодня этот мерзавец с работы отправится не домой, а прямиком в ЦКБ.

После трех с половиной часов невероятных потуг он, завершив очередной телефонный разговор, откидывается на спинку своего рабочего кресла. Бледное (белое-белое, как простыня) лицо покрыто капельками пота.

— Всё нормально?

— Уголовное дело закрыто, — облегченно выдыхает чиновник. — Все ваши показания уничтожены.

— Не верю. Там, где я их давала, ничто никогда не уничтожается. Мне нужны гарантии.

— Я не знаю, какие вам предоставить гарантии, — стонет измученный Валерий Сергеевич.

— Я знаю. Займемся этим попозже. Что в министерстве?

— Они сейчас занимаются вашим вопросом.

— Так позвони и поторопи!

— Сколько можно звонить? — Любитель маленьких мальчиков уже не в состоянии говорить. Он способен только хныкать. — Когда будет всё решено, они сообщат. Виктория Карловна, всё будет нормально. Надо лишь немножечко подождать. Посидите, расслабьтесь.

Я не могу сдержать едкой ухмылки.

— Да я расслабляюсь по твоей милости уже третью неделю! Довольно, нахавалась. Ладно, если у нас есть сейчас время, не будем расходовать его попусту. У тебя найдется бумага?

Валерий Сергеевич кивает и достает из ящика стола несколько листков.

— Замечательно. Бери ручку. Пиши.

— Что писать?

— Как всё происходило! С того момента, когда к тебе обратился Шикульский. Так и начинай: «Такого-то числа такого-то месяца ко мне обратился Шикульский Дмитрий Романович с просьбой, используя служебное положение, оказать содействие в дискредитации концерна „Богатырская Сила“ и предложил мне за это такую-то сумму…» Ну и дальше. Не мне тебя учить, сам не безграмотный.

Валерий Сергеевич мнется. Умоляюще пялится на меня.

— В чем проблемы?

— Вы требуете от меня невозможного, — сипит он и опять тянется за валокордином. — Я не могу.

— Когда развлекался в притоне, то мог, — в очередной раз тыкаю я этого извращенца в его самое больное место. — Пиши давай!

— Но ведь всё уже решено. Зачем вам еще и это признание?

— На тот случай, если начнут выскакивать какие-нибудь последствия. Не волнуйся, если всё будет нормально, и меня больше никто не побеспокоит, эта бумага никуда не пойдет. Пиши! Со всеми подробностями! С именами, с датами, с суммами. Кстати, не забудь указать банк и счет, на который Шикульский перечислил тебе гонорар.

Чиновник обреченно вздыхает и начинает скрипеть шикарным «Монбланом», а я прикрываю глаза и погружаюсь в легкую полудрему.

Из этого состояния меня выводит очередной телефонный разговор. Валерий Сергеевич оживленно кивает башкой и крякает в трубку: «Да… Да… Понял… Отлично…»

— Всё улажено, Виктория Карловна, — через минуту торжественно объявляет он мне. — Во всех инстанциях. А ведь я всерьез опасался, что не получится. Но, слава Богу, получилось.

«Помолись, помолись, извращенец. Тебе, действительно, повезло, что всё срослось».

— Признание дописал?

— Еще нет. Виктория Карловна, давайте обойдемся без этого, — опять начинает канючить он.

— Дописывай. И не думай что-нибудь пропустить. Или наврать. Я всё проверю. И даже выставлю тебе отметку, как в школе. Постарайся, чтобы это была пятерка.

Большой московский начальник опять углубляется в писанину. А я терпеливо жду, когда он закончит. Потом тщательно перечитываю четыре листа убористого текста. И отмечаю, что Валерий Сергеевич отнесся к моему заданию со всей ответственностью. Правда, банковский счет и имена некоторых причастных к делу чиновников проверить я не могу, но и без этого признания достаточно, чтобы разворошить большое гадючье гнездо.

— Well. Ставлю тебе четверочку. С плюсом. — Я прячу драгоценные бумажки в папку. Валерий Сергеевич, потерянный и ничтожный, топчется возле меня. Как же ему не терпится, чтобы я наконец убралась из его кабинета. Но еще рано. — Теперь последнее.

Чиновник вздрагивает.

— Я так понял, что вы получили всё, что хотели.

— Не совсем. Пока что я только вернула свое. Но ведь существует еще компенсация за моральный ущерб.

Валерий Сергеевич попросту валится в кресло. Я его доконала. Но я не боюсь, что у него случится сердечный приступ. Программа-минимум выполнена. Можно подумать о прибыли.

— Не волнуйся. — Я с неприязнью наблюдаю за этим хилятиком. — Мне не так уж много и надо. Всего лишь отсрочку по выплате налога на наследство.

— Но я не решаю такие вопросы.

— Я в курсе. Но у тебя хорошие связи. У тебя есть друзья, которые такие вопросы решают. Так почему бы не попросить их за сиротку?

— Они мне откажут.

— Попроси еще раз. Будь настойчивым. Ведь рука руку моет? Сначала они помогут тебе, потом ты поможешь им. Кажется, так у вас это делается?

— А если не выйдет? — чуть не плачет Валерий Сергеевич.

— Тогда мальчишки всё-таки пообщаются с журналистами.

— Но это нечестно. Мы договаривались…

— Ни о чем мы не договаривались! — резко перебиваю я. — Ты выполнил только начальное условие договора о том, чтобы не предавать огласке твои сексуальные похождения. Но кто сказал тебе, что этого будет достаточно? Не-е-ет, Валерий Сергеевич. Это только дебют наших взаимоотношений. Между прочим, мои аппетиты практически безграничны. — Я внимательно наблюдаю за высокопоставленным доходягой. Волосенки всклокочены. Галстук сбит на сторону. Дыхание сбито. Сейчас потребуется врач. — И не вздумай загреметь в больничку и не выполнить мою ничтожную просьбу. Понимаешь, мне нечем платить этот проклятый налог.

— В какие сроки надо решить вопрос?

— В течение недели. В пятницу я вступаю в права наследования.

— Ладно, я постараюсь.

— Не «постараюсь», а «сделаю».

— О, Боже!

— Не слышу!

— Ладно, я сделаю.

— Вот и умничка. — Я поднимаюсь из кресла. Больше в этом кабинете мне делать нечего. — Я пошла. Бывай, Валерий Сергеевич. Больше не озоруй сексуально.

Я выхожу в приемную. Секретарша таращится на меня округлившимися глазами. Она, естественно, знает, кто я такая — далеко не последняя баба в стране. Но, всё равно, кем бы я ни была, неслыханное дело — вельможный Валерий Сергеевич уделил мне аж четыре с лишним часа своего драгоценного времени. Отменил все встречи, отказал в приеме уважаемым людям. Подобное на веку секретарши впервые.

— До свидания, — любезно делаю я ей ручкой.

— До свидания, — изумленно пищит она.

…Лифт с важным лифтером. Одна арка металлоискателя. Вторая…

Я выхожу на улицу и облегченно вздыхаю.

Йес! Я сделала это! Я сделала даже больше! В том, что получу отсрочку по выплате налога на наследство, у меня нет никаких сомнений.

Остается потерпеть всего лишь два дня. До 3 декабря 1999 года.

ТАМАРА АСТАФЬЕВА (ОСВОБОДИТЕЛЬНИЦА) 1-2 декабря 1999 г.

Уже вечером того самого дня, когда так удачно удалось облегчить Николая на серенький чемоданчик с деньгами, Тамара в квартире на Московском проспекте честно передала Никите, Андрею и Гадиру половину хабара — миллион баксов, — вычтя из этой суммы одиннадцать с половиной тысяч — ровно пятьдесят процентов от накладных расходов.

— «Газель», — объяснила она, — обошлась нам в три тысячи. Еще двадцать штук отдали человеку, который прикрывал вас, пока вы были в отключке. Итого двадцать три тысячи.

— В обмен на два лимона, — заметил Андрей. — Неплохо. Такой курс мне нравится. Да мне вообще всё понравилось! Вот что, сестренка, как подвернется еще что-то подобное, ты только шепни.

— Ладно, шепну, — кивнула Тамара и подумала, что не исключено, что эти трое, действительно, пригодятся.

Ведь с «Простоквашиным» еще не закончено.

Совершенно неожиданно для нее Денис от своей доли великодушно отказался. Терпеливо дождался, когда Тамара разделит внушительную пачку запаянных в целлофан узляков*[4] на две равные части, и эффектно смешал всё обратно.

— Оставь себе.

— Что значит «оставь себе»? — непонимающе уставилась на него Тамара. — Ты хочешь сказать, что отказываешься от пятисот тысяч «зеленых»?

— Именно так, — улыбнулся Денис.

— Это серьезно?

— Вполне.

— Хм. Никогда б не подумала, что ты так непрактичен.

— Почему непрактичен? Я имею хорошие бабки, работая на Магистра. Я обеспечен. Всё, что мне надо, у меня есть. И я никогда не вписался бы в это дело с налетом, пусть даже мне предложили бы не полмиллиона, а в десять раз больше.

— Так почему же вписался? — склонила на бок голову Тамара. Денис как был, так и продолжал оставаться для нее полной загадкой.

Которую так хотелось наконец разгадать!

— Почему вписался? Ради тебя. — Денис прижал Тамару к себе, отодвинул в сторону прядь длинных волос, нежно коснулся губами скромной сережки. — Исключительно ради тебя. Никогда не зарабатывал себе на жизнь гоп-стопом, никогда и не буду. Я выше таких позорных делишек. Вот почему из этих денег я возьму только то, что потратил.

Тамару хватило только на то, чтобы слегка покачать головой.

Нет, похоже, эту загадку ей разгадать не суждено!

— Тогда скажи: ты отказался от денег, так хоть не собираешься отказаться и от меня?

— Ты же сама знаешь. Зачем тогда спрашиваешь?

— Хочу услышать… — прошептала Тамара.

— Не со-би-ра-юсь! Довольна? — Она радостно рассмеялась.

— Как вижу, довольна. Тогда езжай в Ольгино, собирай барахло и перебирайся ко мне. Тебе не кажется, что хватит жить на иждивении у подруги?

Она согласно кивнула.

Лучшего предложения ей сейчас не смог бы сделать никто!

Последнее время Тамара, и правда, чувствовала себя в Ольгино весьма неуютно. Что-то вроде приживалки при состоятельной барыне. Ей постоянно казалось, что она путается под ногами счастливой парочки Вика-Олег. И всякий раз прежде, чем попросить у денежной закадычки немного лавэ, приходилось семь раз подумать. Нет, в деньгах Энглер никогда не отказывала, но выделяла их с таким видом, словно дает в долг, который заведомо никогда не будет оплачен. Притом, то обстоятельство, что Тамара продолжает исправно выполнять задание Вики и не оставляет в покое Толстую Задницу и ее окружение, смазывалось всё сильнее и сильнее. Этого почти не замечали, а Энглер последнее время вообще перестала интересоваться делами толстухи.

Так что вопроса о том, переезжать или нет из Ольгино к Денису, не стояло.

Тамара ушла по-английски, не попрощавшись. Вика с Пляцидевским улетели не то в Карелию, не то в Вологодскую область, Олег был в Москве, и в доме находились лишь двое охранников. Тамара быстренько покидала в сумку свое барахло, по давно укоренившейся привычке присела на дорожку и отдала ключи от дома одному из стояков.

— Я буду жить в другом месте. Вика вернется, пусть позвонит мне на сотовый. Если у нее будет желание, — добавила она с легкой грустью.

Еще один этап жизни закончился, и она расставалась с ним с сожалением. Подругу, с которой связывали несколько лет самого экстремального, самого трудного, что довелось пережить, отодвинул на второй план любимый мужчина. Ничего не попишешь — закон диалектики жизни. Вот только каким он окажется, этот мужчина? Пока он загадка, и это подкупает. Но пройдет какое-то время, медовый месяц закончится, наступят будни. И чего от них ждать?

Чего ждать от него?

«Жди, подруга, только хорошего. — Тамара швырнула сумку с вещами на заднее сиденье „форда“, на прощание махнула рукой охранникам и села за руль. — Всегда просчитывай худшее, но надейся на лучшее. И держи в уме, что никакие мосты не сожжены. Никто из Ольгино тебя не выставлял. Станет хреново, и здесь всегда тебя примут, поддержат. Но, даст Господь, этого не потребуется.

Когда получится разгадать человека-загадку Дениса, ответ, надеюсь, меня удовлетворит.

Следующие три недели, которые Тамара провела у Дениса, были, пожалуй, самыми спокойными и беспечными в ее жизни. Денис, хоть и обещал выкраивать для нее побольше времени, целыми днями пропадал по делам. А она с удовольствием занималась хозяйством. И читала. Скажи кто ей раньше, что ее могут увлечь хорошие книги, она бы рассмеялась этому провидцу в лицо. Дешевое криминальное чтиво, чтобы убить время на нарах — это пожалуйста. Но чтобы день за днем с книжкой в руках, откладывая ее в сторону только когда дома Денис или когда надо сходить в магазин за продуктами — вот уж чего Тамара от себя никогда не ожидала. И уж совершенно не ожидала, что книги, затянув ее в свой пахнущий типографской краской мир, могут стать своего рода наркотиком. Тамара забыла о том, что существуют компьютер и телевизор, что у нее куча денег, и хотя бы часть их можно потратить в шикарных бутиках и клубах. Она сидела в уютной тихой квартире и читала… читала запоем. Казалось, ничто уже до самой смерти не сможет оторвать ее от этого занятия.

Но тридцатого ноября, вернувшись домой, Денис принес неожиданную весть, которая заставила встрепенуться, отложить в сторону томик Ремарка и вспомнить о так и не выплаченных долгах.

— Сегодня в «Консервах» Светланин любовничек прикончил Магистра и еще двоих центровых. А потом застрелился сам, — прямо с порога сообщил Денис, и Тамара, открывшая ему дверь, так и села на низкую тумбу для обуви.

— Вот это вираж!

— Братва на изменах, — тем временем рассказывал Денис. — Вся кодла гудит, как встревоженный улей. Еле сумел вырваться к тебе. Сейчас, наверное, придется снова уйти.

— Коррида! — не могла прийти в себя ошарашенная Тамара. — Вот уж никогда б не подумала, что толстый Коля способен на такое! И что теперь?

— Передел. Драка за власть. И, возможно, я останусь без работы.

— Что ж, буду тебя содержать, — наконец сумела взять себя в руки Тамара. — Да-а-а, выходит, чтобы шакалы перегрызли друг другу глотки, мне было достаточно просто сидеть здесь, читать книжки и ждать. Чего они не поделили? Впрочем, я знаю. Толстухины фишки. Андрей говорил, что Николаю известно, кто всё это устроил. И упомянул Мишу Магистра.

— Завязали мы узел!

— Оно и к лучшему. Всё равно, этого было не избежать. Только с той разницей, что и Магистра, и Колю пришлось бы валить мне. А к чему они, лишние заморочки? Пошли, покормлю тебя. А то, и правда, сейчас сорвешься обратно к своим пацанам.

Но получилось всё с точностью до наоборот. Денис с кем-то переговорил по телефону. Потом еще с кем-то. Еще…

— Ну, что? — появилась на пороге гостиной Тамара. — Уезжаешь?

— А отгадай с трех попыток, — усмехнулся Денис. — Мне позвонили и попросили несколько дней нигде не светиться. Что ж, я не против. Передохну.

— Но завтра съездишь со мной в «Простоквашино». — Денис недовольно поморщился, но кивнул:

— Хорошо. Ты всё еще не оставила мысли разобраться со Светланой Петровной?

— Не только с ней. Есть еще кое-кто из ее шайки, кто ждет своей очереди. Я доберусь и до них.

— Это от скуки, детка, ты решила вершить правосудие? — поинтересовался Денис. И пожалел, что, не подумав, задал этот вопрос.

— Что значит «от скуки»?!! — взорвалась Тамара. — Они хладнокровно убивали и разбирали на органы маленьких ребятишек! Которые ничего не подозревали, играли в игрушки, пели свои детские песенки, мечтали о папе с мамой! И безоговорочно доверяли взрослым! А взрослые… — безнадежно махнула она рукой. — Ты перестал бы себя уважать, если бы оставил себе бабло, которое мы сняли с пробивки. А я перестану себя уважать, если не выполню обет, который дала себе. Я приговорила всех, кто причастен к убийствам детишек! И я их казню! А ты мне в этом поможешь. Ведь так?

— Помогу, — пообещал Денис. И улыбнулся с грустью: — Похоже, передышки у меня не получится.

— Тешь себя мыслью, что зато мы избавим мир от нескольких законченных негодяев, — сказала Тамара и отправилась в спальню. Валяться на кровати и дочитывать «Черный обелиск».

…Она никак не ожидала увидеть в «Простоквашине» такой развал. Еще два месяца назад сиротский комплекс в дневное время охранялся двумя здоровенными лбами. Сейчас у ворот не было никого. Да и сами ворота были разве что не нараспашку. Просто прикрыты. На них даже не был навешен замок.

Тамара с трудом отворила занесенную снегом калитку и, по колено проваливаясь в сугробы, добралась до узкой тропинки, протоптанной от кухни к спальному корпусу.

— Похоже, здесь всё же остался кто-то живой, — обернулась она к Денису. — Вымерли не все.

Живых они обнаружили на втором этаже спального корпуса. В одной из комнат, заставленной масляными электрообогревателями, под надзором двух женщин играли семеро ребятишек лет четырех-пяти.

Тамара растерянно застыла на пороге.

— Здравствуйте.

Дети оставили игрушки и уставились на незнакомых дядю и тетю.

— Входи, входи! — сказала высокая худощавая женщина лет сорока. Вторая, еще совсем девочка, радостно привстала со стула. — Закрывай скорей дверь. Не выстуживай комнату.

Тамара поспешила юркнуть внутрь. За ней шагнул Денис. Поплотнее притворил за собой дверь. Обвел изумленным взглядом комнату.

— Гляжу, дела у вас совсем плохи, — заметил он. Пододвинул к себе стул, присел. Тамара примостилась на краю маленькой детской кроватки.

— А где все остальные? — спросила она. — Где начальство? Где Шлаин? Где Светлана Петровна? Где главный бухгалтер?

— А черт их всех знает, — зло процедила женщина, что постарше. — Исчезли еще две недели назад. Живем здесь, как на необитаемом острове. Телефон отключен, продукты закончились. Кочегар спустил воду из радиаторов и ушел. Хорошо, что хоть есть электричество, — кивнула она на обогреватели. — Сегодня собиралась в Вырицу, в милицию. А что делать? Не подыхать же с голоду. Второй день едим овсянку на воде. Нет даже хлеба. И ни рубля. Всё, что у нас было, потратили.

— А вы кто?

— Я повар. Она воспитатель, — кивнула женщина на смущенно нахохлившуюся девчонку.

— Как вас зовут?

— Я Аглая. Она Ольга.

— А я Тамара. Это Денис. Вот что, Аглая. Одевайтесь. Сейчас доедем до магазина, запасемся продуктами. Потом постараемся вернуть кочегара. А потом поглядим, что делать дальше. Когда вы последний раз видели Светлану Петровну?

— Я же сказала, две недели назад, — фыркнула Аглая на Тамару. Словно та в чем-то была виновата. Впрочем, эту усталую женщину можно было понять. — Как только выписалась из больницы, сразу приперлась сюда. Собрала какие-то бумаги, прихватила с собой бухгалтера и директора и испарилась. Больше я никого из них не видала.

— Светлана Петровна что-нибудь говорила?

— А то она скажет! Пустое место мы для нее! Она начальник, остальные прислуга! — негодовала Аглая, облачаясь в тяжелый овчинный тулуп. — Поехали, что ли?

Они потратили полдня на закупку продуктов и поиски кочегара, живущего в соседней деревне. Потом, пока Тамара с Аглаей готовили ужин, Денис расчистил в высоких сугробах дорожки.

Из трубы кочегарки повалил черный дым. Батареи в спальном корпусе с каждой минутой становились всё теплее и теплее.

— Ну, как? — заглянула Тамара в комнату, где продолжали возиться со своими игрушками ребятишки и внимательно наблюдала за ними воспрянувшая духом Ольга.

— Вы наша освободительница, — чуть не заплакала она. — Мы просидели в этом заточении четыре дня.

— Кочегару я уплатила за месяц вперед. Угля предостаточно. Так что холод вам не грозит. Если, конечно, этот дяденька не запьет.

— Он непьющий, — сообщила Ольга.

— Странно. Первый раз вижу непьющего кочегара. Мы с Денисом сейчас уезжаем. Но будем навещать вас регулярно. Погодим еще немножко. Если никто из ваших начальничков так и не объявится, примем какие-то меры.

— Может, вы сможете найти Светлану Петровну? — с надеждой взглянула на Тамару Ольга.

— Наверное, смогу. Кажется, я даже знаю, где ее искать. Вот только не думаю, что она уже вернется сюда, — загадочно улыбнулась Тамара.

Она была уверена в том, что, действительно, знает, где искать Толстую Задницу. Где же еще, как не у родителей?

Но уж если она достанет толстуху в Новгородской области, то повезет ее никак не в «Простоквашино».

Прямиком в бойлерную! Ту, где недавно доживал свои последние дни скованный наручниками Игнат!

Тем же вечером Тамара пила чай в Ольгино и слушала эмоциональный рассказ только что вернувшейся из Москвы Энглер о всех заботах, свалившихся на нее за последние три недели.

— Одним словом, Шикульский отступил на заранее подготовленные позиции?

— Вроде того. — Вика отрезала кусочек рулета, положила его Тамаре на блюдечко. — Обещал преподнести мне подарочек на День Коронации.

— Какой коронации?

— Ты что, забыла? Послезавтра третье декабря. Я утверждаю наследство. Будет скромный фуршет. Вы, конечно, приглашены.

— Мы? — не поняла Тамара.

— Ты и твой парень. Пора мне с ним познакомиться. Как хоть его зовут?

— Денис. Значит, мне тоже надо готовить презент? Я, кажется, знаю, что тебе подарить. Как насчет Толстой Задницы?

— Собираешься привезти мне эту тварь? А это идея, — обрадовалась Вика. — Замечательная идея! Пора со Светланой Петровной кончать.

— Согласна. Давай объясняй, как найти ее предков.

— Считаешь, она там? — Энглер встала из-за стола. Взяла с полочки карандаш и листочек бумажки, принялась чертить план.

— А где ей еще быть? Только там. А если я ошибаюсь, тогда извини, вручу тебе этот подарок попозже. Когда разыщу.

— Надеюсь, искать не придется. Держи. — Вика передала Тамаре бумажку. — Разберешься в каракулях? Если не разберешься, ничего страшного. Спросишь в Неблочах, как найти Подберезье. Любой покажет. Как въедешь в деревню, первый дом слева — толстухин. Не ошибешься. Только просьба: постарайся не беспокоить ее стариков. Они чудесные люди. Договорились?

— Договорились.

— Я отправлю с тобой двоих трутней.

— Как тебе угодно. — На этот раз от телохранителей Тамара не отказалась.

И рано утром, переночевав в Ольгино, перебралась досыпать на заднее сиденье «линкольна». Внедорожник взял курс на Новгородскую область.

…И Подберезье, и нужный дом они нашли без проблем. Более того, на крылечке Тамару встречал не кто иной, как лично Толстая Задница. В телогрейке. В пуховом платке. Признать былую Светлану Петровну, важную и богато одетую, в этой деревенской бабище можно было с огромным трудом.

— Ну, здравствуй, — совершенно безразлично отнеслась толстуха к появлению Тамары. — Я знала, что ты приедешь за мной. Не сегодня, так завтра. Ждала. Дождалась, — вздохнула она. — Пройдешь в дом?

— Некогда. Собирайтесь, Светлана Петровна.

— А я собрана. Вещи уложены…

«С чего ты взяла, что тебе понадобятся вещи?»

— …Сейчас, только попрощаюсь с родителями.

— Поживее.

Но толстуха не спешила.

— Ты правильно решила не заходить в дом, — вместо этого принялась распространяться она. — Пусть лучше они не видят тебя. Пусть не знают, что ты приезжала за мной. Они же думают, что ты мертва…

— Поживее, я сказала!

— Уже иду. Тамара, если тебе потом случайно доведется встретиться с ними…

— Не доведется!

— …ничего не рассказывай им про меня.

— Хорошо. У нас мало времени, Светлана Петровна. Я жду в машине.

Толстуха зашла в дом, а через полчаса появилась на крыльце, одетая уже в цивильную песцовую шубу. С чемоданом в руке.

— Какого черта ей угол? — прошептала Тамара.

Следом за Толстой Задницей из дома вышла высокая пожилая женщина. Она крепко расцеловала дочь, а когда та уже влезла в машину, помахала на прощанье рукой.

— Это мама, — сообщила Светлана Петровна.

— Я поняла.

— Отец болеет. Лежит в постели. Я сказала, что навещу их через месяц.

— Там будет видно, — смущенно пробормотала Тамара. Ей было совсем не жалко толстуху. Но она чувствовала себя виноватой перед ее родителями. — Поехали.

Пришлось, чтобы не мучаться, даже вызвать в памяти вчерашнюю сцену: две измученные женщины и семеро ребятишек, всеми брошенные, всеми забытые, ютятся в маленькой комнатке, а из еды у них только овсянка, сваренная на воде. И этим детишкам еще повезло, что они угодили в «Простоквашино» в тот момент, когда страшные операционная и анатомичка оказались на время закрытыми.

«Не такие, наверное, эти старики и замечательные, — Тамара отодвинулась подальше от не в меру надушенной Светланы Петровны, — если воспитали такую мерзкую дочь. Вика не права. Она на каждого смотрит сквозь розовые очки… Ну, не на каждого. — Она скосила глаза на толстуху, вспомнила Игната. — На большинство людей. В том числе и на негодяев. А может быть, я ошибаюсь. В последнее время Энглер здорово изменилась».

— Куда ты меня везешь? — подала голос Толстая Задница. «На тот свет!»

— В Питер.

— Я понимаю, что в Питер.

— А зачем тогда спрашиваете?

Толстуха заткнулась. А Тамара уставилась в окно, гадая, ездил ли сегодня Денис в заброшенное «Простоквашино». А если не ездил, то как там без него обошлись две несчастные женщины и семеро ребятишек. А вдруг, не дай Бог, кто заболеет? Ведь там даже нет телефона, чтобы вызвать врача.

«Завтра же отвезу туда сотовый, — решила она. — Хотя, нет, не получится. Завтра День Коронации Энглер. Пропускать нельзя. Опаздывать тоже. Что ж, тогда послезавтра.

Проклятье! И все-таки как же жалко эту старушку. Стоящую на крыльце, машущую рукой на прощанье и даже не предполагающую, что снова увидеть любимую дочку ей не суждено».

МОНУЧАР

Вот уже скоро три года, как на воровском сходняке было решено, что Монучар достаточно потрудился на блатной мир и заслужил себе пенсию. Может с легкой душой уходить на покой. Поправлять расшатанное несколькими ходками на кичу здоровье. И хотя бы на старости лет вкусить прелестей тихой, не испоганенной постоянными разборками и нервяками жизни. Грузин распродал все свое имущество в России, и вырученных за это денег, а также того, что накопил в одном из банков на Кипре, с избытком хватило на покупку крошечного островка в Эгейском море, с большим виноградником и богатой усадьбой. Там Монучар и решил доживать свои дни в обществе юной любовницы-турчанки, четверых курдов-охранников и троих человек прислуги. Он наконец пришел к тому, о чем мечтал с самого детства — к абсолютно беззаботному существованию, когда можно не думать ни о выстрелах киллеров, ни о ментовских наездах, ни о том, что в любой момент жизнь может повернуться к тебе задницей, ты в одночасье лишишься всего и окажешься нищим бомжом. Всё, что необходимо, было теперь под рукой. И это-то неожиданно и оказалось самым паршивым, потому что в качестве гарнира к спокойной и обеспеченной жизни была подана такая отрава, как скука — настоящий наркотик, который сразу же подчинил себе всё сознание, всю волю. Не прошло и полугода, как островок начал болезненно ассоциироваться с локалкой, двухэтажный особняк на берегу теплого моря — с бараком, а курды-охранники — с цириками.

— Я здесь свихнусь, — однажды признался Монучар своей турчанке. Она не поняла. Она знала по-русски только несколько фраз.

— Ны понымай, любимый.

— Конечно! Куда тебе, скважина…

Грузин попробовал путешествовать. Сначала съездил на две недели в Малайзию, потом слетал во Флориду. Никакого удовлетворения эти поездки не принесли. Тянуло обратно в Россию. Или в Аджарию. Но в эти края все пути были перекрыты. Оставалось закисать на ставшем ненавистным островке, играть с охранниками в шары и материть себя, идиота, добровольно избравшего заточение в монастыре. Казалось, так в этом монастыре, в одной постели со скукой, и суждено встретить свой смертный час.

Но однажды грузин совершенно случайно увидел по одному из российских телеканалов передачу…

Кажется, это были какие-то новости.

Репортаж о диверсиях, которые были совершены на нескольких предприятиях концерна «Богатырская Сила»; о детях, погибших в результате одной из этих диверсий.

Кадры, на которых внебрачная дочь основателя концерна Василия Богданова Виктория Энглер болталась по улочкам какого-то маленького российского городка, разговаривала с какими-то женщинами, театрально выдавливала из себя слезу.

Монучар даже приподнялся с дивана.

Слишком уж хорошо за несколько лет он изучил эту девицу!

Это была Тамара Астафьева!

«Да нет, не Тамара. Ведь они с Богдановской дочкой были как сестры-близняшки. Немудрено и перепутать. Тамары, скорее всего, уже давно нет в живых. Или, в лучшем для нее случае, она надежно упрятана на самый глухой, недоступный дальняк.

Нет, не Тамара!»

Убедить себя в этом не удалось. В течение трех недель Монучар безуспешно пытался выкинуть из головы мысль о том, что видел по телевизору свою бывшую наложницу. Но эти навязчивые думки всё больше перерастали в уверенность. Звериное чутье бывалого уголовника подсказывало, что в Питере уже во второй раз подряд произошла какая-то хитрая рокировка. Тамара и наследница Богдановских миллиардов опять поменялись местами. А если это, действительно, так, то вот вам, пожалуйста, отличная возможность развеять проклятую скуку, заняться прибыльным делом.

«Как жаль, что нельзя съездить в Питер, — задумался грузин. — Но ничего, это вовсе необязательно. Дирижировать оркестром можно и из Греции, а оркестранты, которые исполнят свои партии в России, всегда под рукой».

3-го декабря, когда Виктория Энглер беспечно праздновала утверждение наследства, Монучар связался по телефону с Ираклием — одним из своих земляков, давно поселившимся в Питере, — и пригласил его в гости на новогодние праздники.

— Н-не обещаю, — засомневался Ираклий. — Жена, семья…

— Приезжай с семьей. Места достаточно, дорогу я оплачу.

— Хорошо, мы приедем. Генацвале, а что произошло?

— Приедешь, расскажу. Появилась возможность поднять конкретные бабки. Огромные бабки! — эффектно завершил разговор Монучар.

Он не сомневался, что Ираклий сумеет выполнить его поручение и навести о Тамаре и Виктории Энглер подробные справки. К этому моменту все сомнения практически без осадка растворились в полной уверенности: Тамара нарезала с зоны, куда ее вместо своей дочки определил Василий Богданов, и опять подменила ее, на этот раз уже на воле.

И вовсю жирует, паршивка!

Не хрен! Пускай делится!

ВИКТОРИЯ ЭНГЛЕР 3-4 декабря 1999 г. 19-20 — 01-00.

День Коронации прошел на удивление гладко. Никаких эксцессов, никаких неприятных подарочков. Неинтересно. Шикульский не только не учинил мне на праздник обещанной пакости, но даже, подонок, не позвонил, не поздравил.

Зато накануне я получила поздравления из Москвы от чуть-чуть оклемавшегося после моего визита Валерия Сергеевича.

— Виктория Карловна, вашу просьбу я выполнил. Вопрос об отсрочке решен, — отчитался он. И осторожно спросил: — Всё нормально?

Было понятно, что он имеет в виду. Теперь бедняге-чиновнику суждено доживать жизнь в постоянном страхе за то, что мне вдруг приспичит пустить в ход тот компромат, которого я наковыряла целый воз. И маленькую тележку. С горкой.

— Всё нормально, Валерий Сергеевич. Не беспокойтесь. Если хотите, приезжайте завтра ко мне. Будем праздновать, — ляпнула я и тут же прикусила язык. В свадебных генералах я не нуждалась. На фуршет был приглашен узкий круг самых близких знакомых.

Но Валерий Сергеевич, к счастью, сослался на непомерную занятость. И ужасное самочувствие.

«Конечно, как же без этого после моих посещений! — порадовалась я. — Теперь тебе, извращенец, целый месяц предстоит жить на пилюлях!»

В четверг вечером Тамара, действительно, как и обещала, доставила из Неблочей Светлану Петровну. Я стояла возле окна и наблюдала за тем, как толстуха, облаченная в длинную шубу, вылезла из «Навигатора», как ее совсем не любезно подхватил под локоток один из стояков и повел к гаражу, откуда был вход в подвал. Следом за этой парочкой торжественно вышагивала довольная собой Томка.

— Ну, и как? — поинтересовалась я у нее, когда она вернулась в дом и принялась прыгать по холлу на правой ноге, стягивая с левой тесный сапог.

— Ништяк! Недовольна! Она, похоже, считала что ей здесь предоставят апартаменты. А вместо этого присобачили браслетами к бойлеру. Пойдешь к ней?

— Не сегодня. Не хочу себе портить праздник. Может быть, завтра. Скажи парням, чтобы поставили этой гадине воду. И дали пожрать.

Я не узнавала саму себя: «Что происходит? Сколько лет я ждала этого сладкого мига, когда смогу лично предъявить Толстой Заднице счет. И вот, пожалуйста, иди предъявляй. Но почему-то мне этого абсолютно не хочется. Остыла? Да вроде бы, нет. Уже напилась достаточно крови, больше не лезет? Возможно. Противно? Скорее всего, так. У меня такое чувство, что если сейчас переговорю со Светланой Петровной, то вымажусь в чем-то липком и гадком. Это неприятное ощущение появилось еще раньше, когда в подвале валялся похмельный и жалкий дядька Игнат. Сейчас оно только набрало силу».

— Я сейчас сама схожу к ней. У меня есть кое-какие вопросы насчет «Простоквашина». Хорошо? — спросила разрешения Томка.

«И чего спрашивать?»

— Конечно, сходи, — сказала я и достала из кармана халата затренькавшую телефонную трубку.

Звонок из Финляндии. Эльмар. Приедет завтра утром. Один. Хуго себя плохо чувствует.

«Да что же вы все такие болезные!» — сразу вспомнила я Валерия Сергеевича. Засунула трубку обратно, подбросила дровишек в камин, развалилась в кресле, закинула ноги на журнальный столик. Тепло. Уютно. Тоскливо. Геморрои закончились и, не минуло и дня, как я опять начала загибаться со скуки.

Олег и Пляцидевский должны были прилететь из Москвы завтра утром. Крупцов напрочь увяз в «Пинкертоне». Андрей (о чем я совсем не жалела) последнее время вообще исчез с горизонта. Томка, и та перебралась к какому-то кобелю.

«Слава Богу, хоть сегодня-то она здесь. Да и то, компания Толстой Задницы ей предпочтительнее, чем моя, — ревниво подумала я. И сделала вывод: — Хреново быть мультимиллионершей. Прав был Шикульский, без приставки „мульти“ куда как проще».

…Тамара проторчала в подвале более часа. И пришла оттуда довольная — дальше некуда!

— Запарим шанеры?

— Запаривай, — безразлично дернула я плечом. — Ну, и чего тебе напела толстуха?

— Всё! — проорала из кухни Тамара. — Всё, что хотела узнать у нее, я узнала.

— Рассказывай.

— Щас! Поставлю чайник и расскажу. — Томка вышла из кухни, плюхнулась в кресло напротив меня. — Короче, помнишь платежные ведомости, которые я нашла у нее в сейфе?

— Ну.

— Так вот, эта гагара мне сейчас разъяснила, кому по ним выплачивала бабло. Трое продажных ублюдков — ее крыша. Один из комитета по образованию, второй из администрации губернатора и третий — большой чин из мусарни. Притом, «Доброе Дело» уже переоформлено на какого-то лоха. Это де-юре. А де-факто, оно теперь принадлежит этому… сейчас скажу… — Тамара привстала из кресла, достала из заднего кармана джинсов бумажку, — …принадлежит Александру Васильевичу Котову. Это который из комитета по образованию. Он уже должен вплотную заниматься «Простоквашиным», приводить там всё в порядок. А этот бепек и не чешется. Я же тебе рассказывала, что там творится.

— Я помню. Эти трое, которые крыша, они в курсах, что в «Простоквашине» происходило ?

— Спрашиваешь! Они и прикрывали. И собираются продолжать. Найдут нового хирурга, новую медсестру. Восстановят каналы, по которым заполучали детей. — Тамара снова уткнулась взглядом в бумажку. — Тот, который из администрации — Розов. А мусор — Борщук.

— Ни разу не слышала… А про тебя им известно?

— Толстуха слезно клянется, что про меня не сказала ни слова. Типа, не хотела, чтобы выплыли наружу ее прошлые художества.

— Врет! — отрубила я. — На то, что о ней могут плохо подумать, ей всегда было глубоко начхать. Да и какие секреты могут быть между подонками, которые занимаются убийствами детей! Так что, Тамара, поосторожнее. Не забывай постоянно оглядываться назад. Как бы эти мерзавцы тебя ни достали.

— Раньше достану их я. Послезавтра начну собирать на них информацию.

— Я скажу Гепатиту, чтобы помог, — пообещала я. — У него собирать информацию получается здорово.

На кухне, вскипев, громко щелкнул тумблером электрический чайник. Томка подскочила из кресла:

— Пошли.

Я с трудом оторвала взгляд от жарко пылающих дров и лениво поплелась вслед за ней на кухню. Чифиря не хотелось.

Вообще ничего не хотелось.

Мне даже не доставляла удовольствия мысль о том, что в подвале, прикованная браслетами к бойлеру, сидит Толстая Задница. Похоже, я стремительно начинала утрачивать вкус к жизни.

Плохо быть миллионершей. Даже с приставкой «мульти».

Никакой помпы. Никакого ненужного шума. В маленьком уютном кафе, которое я арендовала на вечер, всего десять человек, включая меня. Все (пожалуй, за исключением Андрюши) те, кого бы я желала постоянно видеть рядом с собой.

Олег, к моему удивлению, взял на себя обязанности тамады. Сыплет тостами, звенит горлышками бутылок по разнокалиберным бокалам и стопкам, пытается напоить непьющую Томку.

Ее парень мне сразу понравился. Пускай не писаный красавец. Пускай за весь вечер не проронил и двух слов. Пускай приперся на мой званый обед в джинсах и свитере. Зато, стоило мне только взглянуть на него, как я сразу же ощутила флюиды надежности. Он не обманет, он не продаст — я это чувствую. Что ж, рада за Томку. Похоже, что с выбором она на этот раз не промахнулась.

Эльмар сегодня сидит трезвый как стеклышко, не понимает ни слова из того, о чем разговаривают вокруг, и иногда мечет ревнивые косяки на Гепатита.

Пляцидевский тоже не пьет. Ковыряет в тарелочке вилочкой, скромно помалкивает и только блестит своими очками

Бакланов с Крупцовым о чем-то шепчутся. Опрокидывают по стопочке. И опять шепчутся. «На работе не наобщались!» — бросаю я в их сторону недовольный взгляд.

Бос остроумно рассказывает о том, как в прошлом году ездил в Африку и там его чуть не сожрал крокодил. Три недели назад я бы без размышлений подумала: «Лучше б сожрал!» Но, оказывается, и мне свойственно ошибаться в людях. В том натяге, который нам подкинули из Москвы, Бос показал себя неоценимым руководителем. Сложнейшую партию против Шикульского и кампании он сыграл по-гроссмейстерски, не допустив ни единой ошибки и всякий раз просчитывая действия противника на несколько ходов вперед. Лучшего председателя Совета директоров «Богатырской Силе» и не пожелаешь.

Андрюша… Эх, Андрюша — это отрезанный ломоть. Глушит коньяк, пристает к официантке, наслаждается жизнью и не знает, что накануне фуршета мы с Крупцовым успели коротенько обсудить его будущее. Замочить? Сослать в самый отдаленный филиал «Богатырской Силы»? Мы пока ничего не решили, кроме одного: в «Пинкертоне» Андрею больше не светит.

Он стучит по бокалу ножом, начинает толкать какой-то длинный запутанный тост. Я его не слушаю. Думаю о сидящей сейчас в бойлерной Светлане Петровне.

«Зайти к ней сегодня? Не заходить? И вообще, какой приговор ей вынести? Вроде бы, идеальнейший вариант: сдать ее мусором, сопроводив подробнейшим описанием, какую мясорубку она устроила в своем сиротском приюте. Но сотрудничать с легавыми западло. Судьбу Толстой Задницы мне предстоит решать самой.

А может, отдать ее Томке?»

— …Так выпьем же за то, чтобы перед тобой, Вика, всегда двигался подобный бульдозер и расчищал твой жизненный путь от камней, — завершает тост Андрей.

«О чем это он? О каком-то бульдозере?» — приподнимаю я свой бокал.

— Спасибо, Андрюша.

«Так отдать ее Томке? Или кокнуть самой?»

…Фуршет не удался. Не удался даже небольшой сабантуйчик. Вместо этого получились милые дружеские посиделки, тихие и наискучнейшие. Без вакхических плясок. Без пьяных разборок. Без девок по вызову.

— Как-то не по-русски, — замечает Олег, когда мы уже в половине двенадцатого возвращаемся домой. — Даже неудобно перед Эльмаром. Как-никак, он приехал сюда бухнуть, оттянуться.

— Пускай бы оттягивался, бухал. Никто его за руку не держал. — Я оглядываюсь назад. «Сааб» Ярвела-младшего поспешает за моим «мерседесом». Эльмар останется у меня в гостях на все выходные. А вот Олег с Пляцидевским улетают завтра в Москву.

Посмотрим-посмотрим, что из этого выйдет!

…Но сначала выходит великая лажа. Или, наоборот, сам собой вдруг решается не дававший мне последнее время покоя вопрос. Это с какой стороны посмотреть.

Проблему «Как поступить со Светланой Петровной?» решает она сама…

Как только мы въезжаем во двор, к «мерседесу» подскакивает один из стояков, открывает передо мной дверцу. Я удивленно выставляю ножку из машины. Никогда раньше не наблюдала ничего подобного за своими охранничками!

Нутром чувствую, что-то произошло!

— Что-то случилось?

Константин, двухметровый верзила-охранник, наклоняется к моему уху, безуспешно пытается не басить, а шептать.

— Ваша пленница…

— Только не говори мне, что она юзанула.

— Хуже…

Что может быть хуже, я просто не представляю. Разве что достала припрятанный в складках шубы мобильник и вызвала СОБР.

— … Час назад я решил отнести ей воды…

— Короче.

— К тому моменту она уже окоченела, — виновато мычит Константин, словно в том, что толстуха окоченела, виноват он.

— Почему сразу не позвонили?

— Не хотели портить вам праздник.

— Правильно, — я одобрительно похлопываю стояка по плечу. — Сейчас разберусь с гостями и подойду.

«Третий инфаркт она не переживет, — однажды сказал Тамаре толстухин любовник, — вспоминаю я. — Он оказался прав».

Через час, когда Эльмар с Олегом достают из запасников литровую бутылку «Посольской» и мирно устраиваются возле камина, я спускаюсь в подвал. Константин пыхтит позади меня.

— Вот в такой позе она и была, — докладывает он. — Я ничего не трогал. Бойлерную сразу же запер.

Светлана Петровна сидит на полу, широко раздвинув полные ноги. Шуба нараспашку, яркое шелковое кашне валяется далеко в стороне. На левой руке, все еще прикованной к бойлеру, наверное, останется след от наручников.

Толстуха подохла не сразу. Сначала помучилась. Не знаю, как долго, но она успела разорвать на себе блузку. Похоже, сначала наступило удушье.

— Недавно у нее было два инфаркта подряд, — стараясь говорить чуть слышно, почти шепотом сообщаю я. — Это третий. Костя, ее надо куда-нибудь отвезти и оставить. Когда найдут труп и сделают вскрытие, никто уголовного дела возбуждать не будет. Как, займешься выносом тела?

— Оформим, — бухтит Константин.

— Я сейчас принесу ее сумочку. Слушай, а ведь эта слониха не влезет в багажник.

— Возьмем «навигатор», посадим в салон.

— А получится?

— Не впервой, — заверяет меня добряк Костя, спец по вывозу мертвечины.

Я возвращаюсь в дом. Там всё тихо-спокойно — спокойнее некуда. Олег и Ярвела-младший глушат водяру, водитель Эльмара отправился спать к себе в комнату, Пляцидевский сидит за компьютером. Я иду в спальню, достаю из трюмо толстухину сумочку, на всякий пожарный тщательно протираю ее носовым платком. Потом поворачиваюсь к зеркалу. Из него на меня смотрит Тамара Астафьева, повзрослевшая и надежно устроенная в жизни. Сильная… нет, даже могущественная! Впрочем, уже не Тамара. Давно не Тамара. Виктория Энглер.

«Вот так-то, Толстая Задница, — перевожу я взгляд на осиротевшую сумочку. — Когда-то ты меня запирала на ночь в туалете. Когда-то ты пыталась свести меня сума. Когда-то ты приговорила меня к смерти. Но сегодня я стала одной из самых богатых женщин в мире. А тебя сейчас отвезут на какую-нибудь тихую улочку и вышвырнут из машины в сугроб. Завтра, когда я буду пить кофе возле камина, ты будешь валяться на столе патологоанатома с разрезанным брюхом, а твои потроха будут разложены по банкам.

А всё-таки жаль, что нам так и не довелось побеседовать.

А возможно, это и к лучшему…»

ТАМАРА АСТАФЬЕВА (ИНТРИГАНКА) Декабрь 1999 г. — июнь 2000 г.

Исчезнувший генеральный директор «Доброго Дела» Александр Александрович Шлаин в компании трех человек появился в «Простоквашине» в середине декабря. А до этого в течение двух недель Тамара с Денисом иногда вместе, а иногда по очереди регулярно ездили в Вырицу, снабжали продуктами Ольгу, Аглаю и семерых ребятишек. У Тамары уже не осталось ни капли сомнений в том, что про сиротский комплекс, про детей, про двух растерянных, не представляющих, что дальше делать, сотрудниц просто забыли. Но оказалось, что нет.

Никогда раньше Денис не проявлял каких-либо отрицательных эмоций. Всегда был спокоен, корректен, и Тамара в тот вечер с изумлением наблюдала за ним, взбешенным, мерившим шагами гостиную.

— Какие мерзавцы! — скрипел он зубами. — Вместо того, чтобы сказать мне спасибо, они просто выплеснули на меня ушат помоев. Мол, ты, мужик, сунулся не в свое дело. А о том, что если бы не я, то их «Простоквашиным» давно бы занималась прокуратура, никто даже и не подумал.

— Сядь. Успокойся. — Тамара похлопала ладошкой по подушке дивана рядом с собой. — И расскажи, наконец, всё по порядку. Итак, ты приехал в «Простоквашино»…

— Сперва всё было как обычно. — Денис послушно присел на диван. — Отвез Аглаю в Вырицу, купили пожрать. Сидели на кухне, пили кофе, когда появились эти четверо. С ходу выкатили мне предъяву, что я поставил джип так, что им не проехать, пришлось беднягам пробираться через сугробы. И только потом поинтересовались, кто я такой.

— Что ты ответил?

— Сначала я спросил, кто они такие. Представился только один, генеральный директор.

— Шлаин.

— Он самый. Тогда я не сдержался. Высказал всё, что думаю.

— А что думаешь? — рассмеялась Тамара.

— Сама понимаешь. Я рассказал про то, что застал в «Простоквашине» две недели назад, про то, как мотался туда из Питера почти каждый день, чтобы дети не померли с голоду. Он меня очень внимательно выслушал, ни разу не перебил. И представляешь, что потом сделал этот дракон?

— Сказал, что ты сунулся не в свое дело.

— Сказал, но попозже. А сначала он попытался сунуть мне двести баксов. Типа, возмещение расходов. Да я угробил на это в десять раз больше! Не считая потраченного времени. Короче, я ему посоветовал на эти две сотни купить детишкам конфет. Хоть какая-то компенсация за то, что их чуть не заморозили и не уморили голодом.

— А дальше?

— А дальше мне как раз и объяснили, что сую нос не в свое дело. И указали на дверь. Я не стал спорить.

— Правильно сделал. Еще рано. Мы всё им предъявим попозже, — зловеще процедила Тамара. — А кто были остальные трое, ты не узнал?

— Не узнал. Солидные дяди, лет по сорок — по пятьдесят. Один из них поперся следом за мной, проводил до машины и стал требовать, чтобы я предъявил ему права и техпаспорт.

— Наверное, тот самый легавый, Борщук.

— Не знаю. Никаких удостоверений он мне не показывал. Просто предупредил, что пока не предъявлю ему документы, он не уберет свой «мерседес». Они меня запарковали так, что было не выехать.

— Ну и? — Тамара приблизительно представляла, что произошло дальше. И не ошиблась.

— Я ответил: «Не убирай», — улыбнулся Денис. — И просто столкнул их тачку в кювет. Теперь, чтобы ее вытащить, нужен трактор.

— Класс! А ведь он срисовал твой номер.

— До фонаря. «Шевроле» зарегистрирован на какого-то бомжа. Я езжу по доверенности. Хрен меня вычислят! Тебя, думаю, тоже.

— Будем надеяться. Нам ведь это совсем ни к чему. — Тамара поднялась с дивана, прогулялась по просторной гостиной. — Ну что, дорогой. Начнем потихоньку готовиться к уничтожению этого рассадника зла. Ты со мной?

— Да. Если вчера я еще сомневался, то сегодня…

— Крепко же они тебя задели! — рассмеялась Тамара. — Самоуверенные идиоты! Забыли про одно важное правило: «Сперва выясни, с кем имеешь дело, а уж только потом наезжай». Короче, я звоню Гепатиту. Пускай начинает собирать информацию.

Сбором информации на троих властьимущих чиновников, получавших когда-то откат от Светланы Петровны, Олег занимался ни шатко, ни валко. Потратил на это больше двух месяцев. И никакого компромата так и не накопал. Кое-что по мелочи, не более того.

— Что один, что второй, что третий, — оправдывался он, — осторожны и не глупы. Ни у кого нет дорогой недвижимости или счетов за границей. Вернее, всё это есть, но оформлено на дальних родственников. А этих родственников не достать. У Котова, к примеру, на Кипре двоюродный брат. Жирует в шикарном особняке и имеет счета в нескольких банках, на которые регулярно капают хорошие денежки из России. Сама понимаешь, что за денежки.

— Да, понимаю. А Александр Васильевич не боится, что кузен возьмет, да и кинет его?

— Не кинет, — с полной уверенностью сказал Гепатит. — Всё схвачено. У двоих других примерно такая же схема. Ездят на древних машинах, перебиваются от зарплаты до зарплаты, живут аскетами и копят на старость. Успешно копят, кстати сказать. По моим прикидкам, у каждого на счетах до пяти миллионов. Плюс недвижимость. Плюс ценные бумаги.

— Они давно работают вместе? Или их свела Светлана Петровна?

— Тут всё есть. — Олег протянул Тамаре дискету. — Почитаешь. А что касается Светланы Петровны… Нет, она их не сводила. Они учились в одном институте. Так что знают друг друга давно… Том, чего собираешься делать?

— А что посоветуешь?

— Я бы посоветовал оставить их в покое. Но ты ж не послушаешь. Ты уперлась.

— Уперлась, — согласно кивнула Тамара.

— Тогда не форсируй событий. Всё равно сейчас никому ничего предъявить ты не сможешь. Разве что Шлаину и бухгалтеру. Остальные отбрешутся. Так что пока сиди на жопе ровно и жди, когда в «Простоквашине» снова начнут…

— Снова начнут убивать детей?! — перебила Тамара. — Вот уж дудки! Там больше никто не погибнет!

— Никто и не говорит, что кто-то погибнет. Осенью ты благополучно просрала удобный момент, когда можно было с поличным накрыть всю эту шарашку, слишком уж увлеклась травлей Игната и Светланы Петровны. Не опоздай сейчас, постарайся поймать их за руку в тот момент, когда они восстановят свой мясокомбинат.

— Почему не помочить их всех раньше?

— У тебя так чешутся руки? — улыбнулся Олег. — Я же сказал: потерпи. Долго, думаю, ждать не придется. Когда будет надо, Вика даст тебе людей из «Пинкертона». А пока главное: не выпускать «Простоквашино» из поля зрения. Ни на день. Вот такой тебе добрый совет. А уж следовать ему или нет, решай сама.

— Хорошо, твой совет я учту. Я даже знаю, как постоянно держать приют под наблюдением.

— У тебя там кто-нибудь есть? — догадался Олег.

— Надеюсь, что да, — сказала Тамара.

И на следующий день отправилась в Вырицу. «Простоквашино» за два месяца ожило, буквально восстало из пепла. Вернее, из снега. У ворот снова дежурили двое привратников с эмблемами питерского охранного агентства на униформе, дорожки на территории были тщательно расчищены, из трубы кочегарки валил дым, из-за спального корпуса доносился гомон гуляющей ребятни.

— Я к Аглае, — сообщила Тамара одному из охранников. Тот сделал удивленную физиономию. Переглянулся с напарником.

— К Аглае? Здесь таких нет.

— К поварихе, — уточнила Тамара.

— Поварихой у нас Зинаида Семеновна. А Аглаю, похоже, уволили. Во всяком случае, чего-то такое я слышал. — Охранник оказался довольно любезным. И это вселяло надежду, что сегодняшняя поездка всё-таки не окажется зряшной.

— А Ольгу тоже уволили?

— Воспитательницу? Нет, работает.

— Я пройду к ней?

— Не выйдет, — рассмеялся охранник. — Наши начальнички боятся заразы извне.

«Понятно, какой заразы. Я и есть такая зараза!»

— Не беспокойтесь, я абсолютно стерильна. Я всегда пользуюсь презиками.

Теперь рассмеялся и второй охранник.

— Нет, всё равно не получится. Мы не хотим лишиться работы. Сейчас схожу, позову Ольгу сюда. Как вас представить?

— Скажите, освободительница. Она поймет.

Ольга искренне обрадовалась встрече.

— Я так и поняла, что это ты, — сказала она, выйдя за калитку. — Только почему «освободительница»?

— А ты забыла, как когда-то меня назвала?

— Забыла.

— Зато запомнила я. Оля, нам надо потолковать. Отпросишься на пару часов?

— Не знаю. Навряд ли…

Ей без проблем удалось отпроситься до вечера.

Они доехали до Вырицы, где возле вокзала нашли небольшое кафе. И просидели в нем до темноты. Тамара подробно излагала историю «Доброго Дела», раскладывала на столике фотографии, сделанные Петром. Ольга внимательно слушала. Не понимая, зачем ей все это рассказывают. Лениво ковыряя вилкой бифштекс…

Но вскоре ей стало не до бифштекса. Она замерла, уткнувшись отсутствующим взглядом в тарелку. Не в силах поверить тому, о чем сейчас говорила Тамара.

— Это серьезно? — наконец пробормотала Ольга.

— Такими вещами не шутят. И подобные обвинения огульно не предъявляют.

— Да, да, конечно. Ты из милиции?

— Нет.

— А ты обращалась туда?

— Снова нет.

— Почему?

— Потому, что это не принесет никаких результатов. Во-первых, ничего не доказать. А во-вторых, даже если бы я и предъявила неоспоримые доказательства, их всё равно бы благополучно похоронили. У тех, кто стоит за этим дерьмом, всё схвачено. Они вывернутся.

Тамара благоразумно умолчала о том, что существует еще и «в-третьих». Пожалуй, самая основная причина — понятия. По которым путь в мусарню был ей заказан. И приходилось решать всё самой.

— Я сегодня же напишу заявление об увольнении. — Ольга наконец оторвала взгляд от тарелки, перевела его на Тамару, словно спрашивая: «Ведь правильно?»

— Нет. Ты ничего не напишешь. И ни словом, ни взглядом, ни действием не покажешь, что тебе известно про эти убийства. Будешь работать, как прежде. Будешь стараться. Будешь исполнительной и незаметной. И будешь наблюдать за тем, что происходит вокруг. Трубка, которую я тебе подарила…

— Не проплачена, — пискнула Оля. От всего услышанного у нее даже сел голос.

— Я подкину денег на счет. Звони каждый день. Произошло что-нибудь, не произошло, всё равно звони. И главное, не упусти момент, когда начнется оживление в лазарете. А теперь скажи, детей сейчас передают на усыновление?

— Да. Но я никогда не подумала бы, что на этом зарабатывают деньги. Мне казалось, что «Доброе Дело» — благотворительная организация.

— Не будь столь наивной, — хмыкнула Тамара. — Руководители благотворительных организаций разъезжают на шикарных джипах и живут в трехэтажных коттеджах. У вас часто появляется Котов?

— Из комитета по образованию? Иногда появляется.

— Один?

— Вообще-то, я не приглядывалась… — Ольга замялась. Опять уткнулась взглядом в тарелку. — Вроде бы, последний раз… Когда это было?.. На прошлой неделе… Он приезжал с какими-то мужиками. .. Тамара, я теперь буду следить за этим очень внимательно.

— Внимательно. Но не пристально. Так, чтобы не вызвать ни у кого подозрений.

— Конечно, — нервно кивнула Ольга. — Я ж понимаю.

«Одно дело понимать, — внимательно всматривалась в нее Тамара. — Совсем другое — исполнить. Нет, эта девчонка не справится. Выдаст себя. Если сейчас так волнуется, то что будет потом?

А потом ее трупик вывезут в лес!»

— Оля, ты понимаешь, насколько это рискованно! Ведь если спалишься, с тобой церемониться не будут. Убьют. Быть может, не стоит тебе во всё это влезать? Может, даже не стоит туда возвращаться?

— Ты думаешь, я не справлюсь? — немного обиженно пробормотала Ольга. — Думаешь, у меня не получится держать себя в руках?

— Да. Я в тебе не уверена.

— Я справлюсь. Не так уж это и сложно — наблюдать и звонить тебе каждый день.

— Это, и правда, не сложно. Другое дело, суметь скрыть эмоции.

— Нет! У меня всё получится, — решительно тряхнула головой Ольга. — Поехали.

— Сядь, не спеши. У нас еще куча времени. Или тебе не терпится приступить к делу? Так вот что: умерь энтузиазм. Он тебя погубит. Ой, Оля-Оля, — поджала губы Тамара, — боюсь я за тебя! Не справишься.

— Нет, справлюсь.

И она вопреки Тамариным опасениям, действительно, справилась. Следила за любым изменением, за каждым подозрительным шорохом на территории «Простоквашина» и, как обещала, ежедневно докладывала Тамаре: «Ничего существенного… опять приезжал Котов с каким-то мужчиной… ничего существенного… ничего не произошло… сегодня усыновили мальчика… всё спокойно…»

Так прошел март… апрель… май…

Тамара уже начала было думать, что Котов и компания решили ограничиться вполне безобидной спекуляцией правами на усыновление. Торговля трансплантантами возрождена не будет. Но в начале июня из Вырицы поступило интересное сообщение:

— Сегодня к нам приехали новый главврач и медсестра. Его зовут Алексей, ее — Татьяна. Они сразу мне не понравились. Оба совсем молодые. Он маленький, чем-то похожий на мышь. Она выше его на полголовы…

— Ни о ком не суди по внешнему виду, — одернула Ольгу Тамара. — Врач тебе не понравился лишь потому, что похож на мыша?

— Нет, не только. Он какой-то замкнутый, ни с кем из наших не перекинулся ни словечком. Только с Никитиным…

— Это анестезиолог?

— Да. Алексей с ним и с Татьяной заперлись в лазарете, уже четыре часа там наводят порядок. А теперь вот… самое интересное, — захлебываясь от возбуждения, докладывала Ольга. — Я как бы случайно спросила у Шлаина, какая у этого Алексея специализация. И ты знаешь, какая?

— Знаю. Хирург.

— Да. Детский хирург.

— Не хирург им не нужен. Что еще, Оля?

— Я зашла на кухню, а там как раз бабы шептались, что этот Алексей наркоман. У нас есть Зинаида Семеновна. Так вот, она в этом не ошибется. У нее от наркотиков умер сын.

— Я-а-асненько! Что ж, Оля, объявляю боевую готовность. Ты помнишь, когда надо трубить тревогу?

— Когда под каким-то предлогом заберут кого-нибудь из детей.

— Да. Это произойдет не сегодня. Не завтра. Но повысь бдительность. И еще раз повторяю: осторожнее, Оля. — Тамара отключила трубу. И сразу же набрала номер Энглер. — Помнишь, вы с Олегом обещали дать мне бойцов для «Простоквашина»?

— Помню. А что, там снова шалят?

— «Шалят»! Мягонькое же ты подобрала определение! — поморщилась Тамара. — Там вовсю готовятся опять убивать детей. Сегодня приехали новый хирург и медсестра. Вовсю наводят порядок в операционной и анатомичке. В любой момент можно ждать начала.

— Хорошо. Я предупрежу Крупцова. Будут тебе «пинкертоновцы».

Тамара довольно хрюкнула и положила трубку на стол.

«Наконец-то это изматывающее ожидание закончилось! — радостно улыбнулась она. — Теперь остается сущая малость. Всего лишь не пропустить момент, когда отберут ребенка для операции. Собрать по тревоге бойцов из „Пинкертона“. Успеть домчаться до Вырицы. И разобрать по кирпичику проклятое „Простоквашино“. Впрочем, нет. Ничего разбирать не надо. Зачем портить хорошую вещь? Достаточно уничтожить всех негодяев. И можно с чистой совестью отправляться в Крым отдыхать.

Уже скоро. Скоро!»

Тамара не знала, что до этого «скоро» еще больше двух долгих месяцев.

ШВАНГИРАДЗЕ ИРАКЛИЙ

Вернувшись из Греции, где прогостил у Монучара почти весь январь, Ираклий сразу вплотную занялся поручением своего земляка: навести справки о некоей Тамаре Астафьевой, которая сейчас под именем Ларисы Богдановой должна находиться на одной из женских зон за распространение наркотиков, а также о мультимиллионерше Виктории Энглер, которая на самом деле той Ларисой Богдановой и является. А может быть, настоящая Лариса уже мертва, а Тамара Астафьева, соскочившая с зоны, сейчас изображает из себя Викторию Энглер.

Одним словом, запутка такая, что специально не придумает даже какой-нибудь свихнувшийся писака. Монучар угробил недели три, объясняя Ираклию, как мог завязаться такой хитрый узел. А когда тот наконец всё понял, то первым делом потребовал десять штук долларов на расходы. И только получив их, заверил:

— Насчет крепостной наведу рамсы без проблем. А вот что касается мультимиллионерши… Здесь можно нажить геморрой. Одно дело — заниматься простой уголовницей. Другое — копать под серьезную бабу. С деньгами. Со связями. Да она, наверное, знакома с самим президентом! Стремно! И всё-таки я берусь.

И он взялся. Правда, сразу всё пошло раком. Началось с того, что оказался в отпуске мусорок из ГУИН'а, через которого Ираклий собирался навести справки насчет той Тамары-Ларисы, которая должна топтать зону по наркоманской статье. Вернулся мент только в марте и угробил еще почти месяц на то, чтобы выяснить, что Лариса Богданова, чалившаяся в Новомосковске, убита в июле во время побега. Ираклий сразу же сообщил об этом Монучару, но на того это известие не произвело никакого впечатления.

— Я же предупреждал, что если мертва Лариса Богданова, это вовсе не значит, что мертва Тамара Астафьева. Четыре года назад всё спецом было сделано так, чтобы они почти ничем не отличались друг от друга. Моей бывшей подстилке, насколько я знаю, даже была набита татуировка и нанесены какие-то шрамы. Единственное, что не смогли сделать, так это изменить Томе клепки. Но ведь мусора, если ничего не случается, заставляют играть на пианино всего один раз — при посадке. Ну, и при смерти, чтобы идентифицировать мертвяка. Кстати, если они не забеспокоились, то им, действительно, подкинули труп настоящей дочки Богданова. Ведь у них в компьютере клепки настоящей Ларисы, а не Тамары. Уточни у своего легаша, совпали ли при официальном опознании отпечатки у трупа и дактокарта. А я высылаю тебе еще фишек.

На то, чтобы выяснить про клепки наверняка, мусору из ГУИН'а потребовался еще почти месяц. Но вот наконец он подтвердил: да, отпечатки совпали. И в тот же день довольный Монучар сказал по телефону:

— Видишь, братан, я, как всегда, оказался прав. Интуиция меня никогда не подводила. Отлично, у меня уже есть, что предъявить этой миллиардерше. Ох, и подою ж я ее! Вот только не будем пока торопиться. Здесь надо действовать наверняка. Ираклий, подсуетись. Накопай про эту Астафьеву-Энглер как можно больше. Глядишь, и наткнемся на что-нибудь интересное. А я высылаю тебе еще фишек.

Ираклий сразу же подключил к работе своего брата Дату. Еще одного брата и племянника срочно вызвал из Кобулети. А уже через неделю удачливый Дата наткнулся на нечто, действительно, интересное.

Оказалось, что в сентябре на Викторию Энглер было совершено покушение. Взорвался ее «ауди». И по этому делу в качестве свидетеля проходила Тамара Астафьева, дата рождения: 20 декабря 1977 года.

— М-да, и правда, запутка, — задумчиво пробормотал Монучар, когда узнал эту новость. — Сам теперь ничего не пойму. Слушай, Ираклий, отыщи-ка и эту Астафьеву. И покопай под нее. Кто такая, откуда взялась, когда получала паспорт. А я высылаю тебе еще фишек.

Отыскать Тамару не составило большого труда, хотя опять отняло много денег и времени. Через ментов удалось узнать адрес квартиры, которую снимала Тамара, и где находилась Энглер в тот момент, когда взорвали машину. За квартирой установили наблюдение, нацепили на дверь элементарную насторож-ку из обрывка лески. Но Тамара не появлялась.

А Энглер в середине июля свалила из города. Дата сумел проследить ее до вертолета, а потом разговорить пилота, который рассказал, что Виктория улетела на месяц в Финляндию.

«Оно и лучше, — решил Ираклий. Пасти миллиардершу он, честно говоря, опасался. — А ну как заметит наружку? От этой бабенки можно ждать больших неприятностей».

Энглер уехала. Зато наконец объявилась Тамара Астафьева — начала каждый день появляться в квартире на Московском проспекте. Удалось даже сделать несколько снимков этой красавицы. Получились они, правда, не очень — фотографировать приходилось издалека, — но когда их по электронной почте отправили Монучару, тот остался доволен.

— Это она! Тамара! — радостно сообщил он по телефону. — Она и раньше любила закалывать волосы в хвост. И рост ее. И фигура. Уж это-то я узнаю наверняка. Нет никаких сомнений, это моя бывшая пленница! И я уверен, что именно она является теневым собственником Богдановских миллиардов. Она всем и заправляет. Это в ее характере, у нее всегда была психология лидера. И недюжинный ум. А Энглер только марионетка. Пока оставьте ее в покое. И продолжайте собирать материал на Тамару. Уже скоро… скоро мы хорошенько подоим эту стервозу на ее миллиарды. Эх, жалко, я не могу вернуться в Россию!

ВИКТОРИЯ ЭНГЛЕР

Минуло более года с того дня, 3-го декабря, когда я была официально признана обладательницей одного из крупнейших состояний в России. За это время Шикульский так больше и не учинил мне ни одной подлянки. Правда, ему последнее время было совсем не до этого. Болезненный Ельцин убрался в отставку, передав президентское кресло преемнику, молодому и энергичному. И тот с ходу принялся накручивать хвосты олигархам, наворовавшим за беспредельные девяностые огромные состояния. В числе первых оказался Шикульский. Я с интересом наблюдала по телевизору за тем, как его задержали в Испании, как там долго решался вопрос об экстрадиции. Дмитрий Романович, естественно, вывернулся. Но его влияние в России, как финансовое, так и политическое, не просто пошатнулось, оно обрушилось.

У меня же эти полгода, если не брать в расчет детство, были самыми счастливыми в жизни. В «Пинкертоне» и в «Богатырской Силе» всё складывалось как нельзя лучше. То в агентстве, то в концерне я пропадала целыми днями. Училась у Боса. Училась у Крупцова. Училась у Бакланова. Менеджменту, психологии деловых отношений, маркетингу, конфликтологии, программированию… При этом по всем предметам была круглой отличницей.

Я облетела на вертолете все предприятия, все мало-мальски значимые делянки «Богатырской Силы». За шесть месяцев я раз двадцать побывала в Москве. Слетала в Норильск, Красноярск и Белоруссию. Перезнакомилась с миллионом людей, в том числе и с теми, кто уже стал завсегдатаем рейтингов «Форбса». И эти обитатели финансового Олимпа приняли меня за свою без каких-либо сомнений. Даже без испытательного срока. И на маленьких, но далеко не скромных вечеринках, которые я иногда посещала, когда бывала в Москве, спокойненько обсуждали в моем присутствии такие глобальные махинации, что у меня волосы вставали дыбом. Уж не знаю, чем я снискала такое доверие. Своим светлым взором? Или тем, что была в этом кругу единственной женщиной? Притом малолеткой (дура-дурой!)?

Диверсии забылись. Ни министерство, ни журналисты, ни Иванов меня не доставали. Правда, начал всерьез беспокоить Олег. Точнее, начал показывать зубки, должно быть, почувствовав, что с каждым днем теряет власть надо мной; я становлюсь всё уверенней и всё настойчивее задвигаю его на задний план. Первый раз мы серьезно поссорились еще в январе, и это закончилось тем, что Олег свалил почти на целый месяц в Москву. На исходе третьей недели я всерьез затосковала и не выдержала — набрала его номер, извинилась сама не знаю за что и предложила мир. Который продлился чуть больше месяца, до следующего скандала. После чего этот вид семейного спорта стал для нас делом обыденным. Мы лаялись, мирились, по несколько ночей подряд спали в разных комнатах и в течение нескольких дней могли не обменяться ни взглядом, ни словом. До тех пор, пока кто-нибудь из нас не признавал своей капитуляции. Наступал мир. До следующей разборки.

Еще зимой я напрягла Гепатита навести рамсы о Монучаре. Оказалось, уже скоро три года, как грузин живет в Греции и не ведает горя. Я считала своим долгом такое горе ему обеспечить. И опять взяла в оборот Олега:

— Придумай, как мне поквитаться с этим нерусским. Привези его в Питер. Или давай вместе отправимся в Грецию, разберемся с Монучаром на месте.

Второй вариант Гепатит отверг сразу:

— Достаточно острых ощущений, не стоит какой-то хачик того, чтобы из-за него рисковать своей задницей. А вот насчет того, чтобы выманить или вывезти его в Петербург, можно подумать.

Правда, думать он не спешил. Бездельничал в Ольгино, развлечения ради лаялся со мной или иногда сваливал на пару дней в Москву. А последнее время еще и принялся проявлять необычайную активность в обустройстве моей личной жизни — то пытался уговорить меня выйти за него замуж, притом обязательно с заключением какого-то хитроумного брачного контракта, то начинал настойчиво требовать отказаться от активного участия в делах «Богатырской Силы» и влачить существование обычной домохозяйки и светской дамы. Притом всякий раз пеняя мне тем, что без него я давно бы была не миллиардершей, а трупом. Обычно, всё это заканчивалось стандартно — скандалом.

Уже в июле, после того, как в очередной раз разругалась с Олегом, я всерьез настроилась скататься в Финляндию, к Эльмару. Гепатит не возражал. Как ни в чем не бывало, выпросил денег «на представительские расходы» и, в свою очередь, принялся собираться в Грецию.

— Съезжу, проведу рекогносцировку, как там твой Монучар. Вернусь через месяц.

«Конечно, рекогносцировка — только прикрытие, — решила я, выписывая Олегу чек на пятьдесят тысяч баксов. — Едет шляться по греческим шлюхам. Пес с ним, пускай немного оттянется. Ведь я тоже отправляюсь не в паломническую поездку по монастырям».

В тот день я смирилась с фактом, на который последнее время старательно старалась закрыть глаза: безумная любовь к Гепатиту, что была еще полгода назад, испарилась без следа. Олег стал мне безразличен, и пора всерьез подумать о том, как потактичнее избавиться от него.

И всерьез заняться симпатягой Эльмаром.

Еще в начале зимы, на следующий день после утверждения наследства, когда Олег с Пляцидевским свалили в Москву, а Эльмар остался у меня на выходные, этот горячий финский парень приперся ночью ко мне, и я не стала его выгонять. После чего с завидным постоянством получала от Ярвела-младшего приглашения хоть на денек, хоть на два заглянуть к нему на остров на озере Пяйенне. Я была совсем не против. Но постоянно что-то мешало. Или у меня в этот момент было перемирие с Гепатитом, или я собиралась в Норильск, или меня ждали в Москве. Иногда Эльмар приезжал в Питер, но это были сугубо деловые поездки. Финн так больше ни разу и не побывал у меня в гостях в Ольгино. И с удивительной настойчивостью все слал и слал приглашения. Вернее, ничего он не слал. Просто звонил: приезжай да приезжай, мы все тебя очень ждем — и Маркус, и Микка, и Мари, и Матильда.

Даже Матильда?

«Приезжай, Вик!»

И вот я наконец приехала.

И снова все обитатели старого дома на острове Ярвела собираются за длинным столом возле пылающего (несмотря на душные вечера) камина. И снова мы неторопливо катаемся на лошадках по чистому, как парк, сосновому бору, и за нами, вывалив язык, с трудом поспевает старая овчарка Матильда. Мы купаемся на любимом пляже Эльмара и блукаем на яхте среди многочисленных островков. Один раз я даже умудряюсь основательно посадить ее на песчаную мель.

А вот Маркус отгоняет от «Робинсона Клипера» корову и устраивается в кресле для пассажиров. Он инструктор. А я пилот. С дрожью в коленках, с ликованьем в душе приподнимаю вертолет над поляной. Я лечу! Лечу!!! И всё, что оставила внизу, кажется таким маленьким и ничтожным!

Только не Эльмар.

За месяц мы с ним успеваем облететь почти весь Скандинавский полуостров. Из заполярной Финляндии транзитом через Норвегию перебираемся в Швецию. И потом обратно в Финляндию. Я снова учусь. Ломаю ноги в непроходимом буреломе на делянке, где осуществляют выборочную вырубку леса, целый день придирчиво изучаю продвинутые технологические процессы на большой мебельной фабрике, в офисе «Hanky Jarvela 1954» достаю топ-инженера фирмы многочисленными вопросами. Эльмар с интересом наблюдает за мной. И в его взгляде я читаю неподдельное восхищение.

— Вик, ты ни минуты не сидишь без дела.

— Неправда, — смеюсь я. — Например, вчера я три часа валялась в шезлонге.

— С целой пачкой спецификаций.

Он прав: вчера я безуспешно пыталась разобраться в технических характеристиках линии по производству фанеры.

— Всё равно, я не поняла в них ни слова.

— С твоим старанием тебе не потребуется много времени, чтобы начать разбираться в этом лучше меня.

И снова он прав: я поставила перед собой цель не просто прожигать миллионы в роли беззаботной рантье, а досконально освоить то, что мне подарила судьба. Разведать самые глухие закоулки абсолютно неведомого мне дела. Стать лесной королевой — я этой цели добьюсь!

Эльмар пока не заводил разговора на одну важную (самую важную!) тему, даже не обмолвился ни единым намеком, но я отчетливо вижу: всё идет к тому, что рано или поздно он торжественно преподнесет мне обручальное колечко. Мари уже смотрит на меня как на будущую хозяйку усадьбы. Микка меня (а не Эльмара!) ставит в известность, что на двое суток отлучится в Хейнолу. Я и не пытаюсь скрыть то, что каждую ночь провожу в спальне у Эльмара. Туда из моей комнаты уже перекочевала половина моих вещей. Даже корова Марта, обладающая скверным характером, признала меня за свою и не пытается забодать, когда я подхожу к вертолету.

Вот только предложения Эльмара я не приму. Пока не приму! Сперва я должна расплатиться с долгами. А их у меня на повестке дня два.

Господин Шикульский Дмитрий Романович — это в перспективе.

И Монучар — а вот этим надо заняться в ближайшее время.

Интересно, какие разведданные привезет из Греции Гепатит?

Я из Финляндии, он из Греции — мы с Олегом возвращаемся в Ольгино в один день, 15 августа.

Я нежно целую его в как обычно покрытую жесткой щетиной щеку. И всё же соскучилась по этому разгильдяю!

— Как греческие гетеры ?

— Как Эльмар? — парирует Гепатит.

Эльмар, как я и предполагала, перед отъездом преподнес мне колечко с бриллиантом и предложил в нагрузку к нему свои руку и сердце. А я, как и собиралась, попросила его потерпеть.

— Рассказывай, что разузнал? Видел грузина? — Мне неймется. Я даже не даю Олегу разобрать вещи, принять с дороги душ. И, похоже, он понимает мое нетерпение. Извлекает из чемодана бутылку вина, достает из бара два хрустальных фужера и устраивается в своем любимом кресле возле камина.

— Что же, присаживайся, потолкуем. Хотя, толковать особо не о чем.

— Почему? — хмурюсь я, внимательно наблюдая за тем, как Гепатит разливает вино. — Что-то сорвалось?

— Нет, всё нормально. Всё, что надо, я разузнал. Монучар обитает на маленьком острове, в пятнадцати милях от Афин. Я не поленился, арендовал катер и сплавал туда, лично на всё посмотрел. Площадь острова не больше гектара. С трех сторон скалы. Невысокие, но надо быть альпинистом, чтобы там высадиться. Южный берег острова — песчаный пляж. Там же пристань. У пристани «Нимбус Купе».

— Это что?

— Катер. Метрах в тридцати от пляжа на склоне небольшая вилла. Возле нее видел двух крепких типов. Похоже, охрана. Вот и всё, что я там высмотрел.

— К каким-нибудь выводам пришел? — То, что обо всём этом думает Олег, мне куда интереснее описания островка.

— Вывод такой: достать Монучара оттуда будет непросто. У охраны, несомненно, есть хороший радар, так что к острову незаметно не подойти даже на резиновой лодке. А значит, крепость придется брать штурмом. А я так и не смог выяснить, какой у нее гарнизон. Пожалуй, не меньше четырех человек. И я не думаю, что они плохо обучены. Одним словом, будет трудно. Но я ведь люблю, когда трудно. Спасибо, красавица, что подкинула мне такое интересное дело.

— Пожалуйста, — автоматически буркаю я.

— Сейчас кое-что улажу в Москве, прихвачу с собой пару надежных парней и вернусь в Афины. Тогда и займемся твоим Монучаром. Ты уверена, что он нужен тебе только живым?

— Только живым.

— Это будет гораздо сложнее, чем привезти тебе труп, — зачем-то сообщает Олег.

А то я, недалекая, этого не понимаю.

— За живого я и заплачу гораздо больше, чем за мертвяка.

— Сколько?

Я не знаю расценок на штурмы островов в территориальных водах Греции. И просто пожимаю плечами.

— А сколько ты хочешь?

— Себе я не хочу ничего. Занимаюсь этим только из любви к тебе и приключениям.

Черт, да что же за бессребреники у нас мужики! Недавно Тамара рассказывала о том, как от своего законного полумиллиона отказался ее Денис. Теперь по той же тропинке поперся Олег.

— Хорошо. — Я беру с журнального столика фужер с белым вином. Отпиваю. Кислятина! — Предположим, ты себе ничего не возьмешь. Но накладные расходы…

— От четырех до пяти миллионов, — поражает меня столь внушительной суммой Олег.

— Почему так много?

— Считай сама. Со мной будет пятъ-шесть человек…

— Ты говорил, что прихватишь с собой только двоих, — напоминаю я.

— Нет, втроем мы ничего сделать не сможем. Так что, кроме меня, шестеро хорошо подготовленных боевиков. За свою работу они берут очень дорого. Командировку в Грецию и пробивку на остров каждый оценит приблизительно в поллимона. Итого, уже три. Плюс лимон-два на снаряжение и на взятки, чтобы на нашу группу не очень-то обращали внимание.

— Ладно, я выпишу чек на пять миллионов. Что еще?

— С тебя ничего. Всё, что необходимо, добудем сами. Разве что… — На секунду задумывается Олег. — Вика, позаботься о самолете, на котором вывезем Монучара.

Я достаю из кармана телефонную трубку, набираю номер дежурного секретаря «Богатырской Силы».

— Заодно куплю себе наконец какой-нибудь планер. Довольно болтаться на вертолете. Пора, как все нормальные люди, пересаживаться в собственный «фалькон» или «челленджер»… Алло. Максим? Это Энглер. Загляни в Интернет, подыщи мне небольшой самолетик. Миллиончика этак за три. Дороже не надо. Ты же знаешь, я непритязательна. К тому же, бедна как церковная мышь…

ТАМАРА АСТАФЬЕВА (СУДЬЯ) 15 августа 2000г.

Еще весной Тамара обратила внимание на то, что отношения между Энглер и Гепатитом начало лихорадить. А не прошло и трех месяцев, как она отметила то же самое и у себя с Денисом. Нет, они не скандалили, не разбегались на ночь по разным комнатам, не объявляли друг другу бойкоты. Просто Тамара однажды призналась себе в том, что всегда внимательный и спокойный Денис давно раздражает ее своей безупречностью. А тихая размеренная жизнь в уютной «сталинке» этого парня, заставленной книжными стеллажами, начинает всерьез тяготить. Если еще недавно Тамара от души наслаждалась вопиющим бездельем, слегка разбавленным заботами по хозяйству, и была готова целыми днями валяться на диване с книжкой в руках, то теперь… Да что теперь! Уже месяца два, как она не могла найти себе места. Она задыхалась!

Купила абонемент в тренажерный зал. Съездила на неделю в Египет. Наконец попыталась дозвониться до Энглер, попросить подыскать себе какое-нибудь занятие, но та находилась где-то в Сибири.

Ничего не получалось!

К середине лета Тамара поняла, что больше так продолжаться не может, пора что-то менять. И в первую очередь это касается Дениса.

Если Олег и Вика еще как-то цеплялись друг за друга, пытались реанимировать свои давно мертвые отношения, то радикалистка Тамара решила не насиловать жизнь. И не откладывая дел в долгий ящик, по душам поговорила с Денисом. Без ругани, без уродливых сцен они легко пришли к соглашению, что настала пора расстаться добрыми друзьями, и Тамара перебралась в квартиру на Московском проспекте.

Они, и правда, остались добрыми друзьями. Денис часто наведывался в гости, иногда оставаясь на ночь. Кроме того, он и не подумал оставить свою принцессу один на один с «Добрым Делом», продолжал принимать в этом участие.

Впрочем, принимать участие было особо не в чем.

После короткого оживления, когда были приняты на работу новые главврач и медсестра, в «Простоквашине» опять наступило затишье.

— Шлаин в отпуске. Уехал в Германию, — докладывала по телефону Ольга. — Никто незнакомый в приюте не появляется, даже усыновители. Да и детей-то сейчас всего пятеро.

— Всё равно, не теряй бдительности, — всякий раз произносила уже ставшую дежурной фразу Тамара. И всерьез задумывалась о том, а не уехать ли и ей в отпуск в Германию.

Она неуклюже попыталась изменить жизнь. Она перебралась на другую квартиру. Она зачем-то избавилась от Дениса.

Вот только избавиться от хандры не могла. Казалось, эта зараза въелась в сознание навечно. Дала метастазы по всему телу.

И теперь единственным способом лечения оставалась лишь мощная инъекция адреналина, инициированная основательной встряской.

Как долго Тамара ждала этого звонка из «Простоквашина» — ровно семь месяцев, день в день, с середины декабря до середины августа! И вот наконец…

— Тамара, у нас заваривается какая-то каша, — захлебываясь от возбуждения, кричала в трубку Ольга. — Вчера поздно вечером вернулся из отпуска Шлаин. Сегодня утром я заметила на территории тех двоих, что иногда приезжали к генеральному раньше. Кажется, Борщук и Розов?

— Да.

— В медицинском блоке весь день наводят порядок. А сейчас нас собрали и предупредили, что ожидается большая группа детишек.

— Когда? Завтра?

— Не знаю, — хрюкнула Ольга. — В ближайшее время…

«А это могла бы не добавлять».

— .. .Тамара, что-то готовится.

— Вижу. Вернее, слышу. Я тоже начинаю готовиться. А ты звони всякий раз, как отметишь хоть самое малое изменение ситуации. Всё. Отбой. — И Тамара сразу же набрала номер Дениса. Потом — Крупцова.

План нападения на «Простоквашино» был разработан совместно с ним еще в июне. Тогда Тамаре стоило огромных усилий убедить шефа охранного агентства не обращаться в милицию, а вершить правосудие своими силами. Убедила. И с помощью Вики выжала из Крупцова обещание в нужный момент оперативно выделить для налета на сиротский комплекс нескольких бойцов.

Похоже, такой момент наступил.

На следующий день Ольга позвонила не как было заведено, поздно вечером, а сразу же после обеда.

— Это я, — еле слышно прошептала она. Наверное, разговаривать в полный голос было небезопасно. — Сегодня утром к нам завезли двадцать детей. Все — от трех до пяти. Все из Средней Азии и с Кавказа. По-русски не говорит ни один. Алексей отобрал шестерых ребятишек, как сказал, на медосмотр. Продержал их у себя больше часа. Ему не понравилась одна девочка. Он говорит, что сегодня вечером отвезет ее Питер, в Рауфхуса.

— Рауфхуса, это чего?

— Детская больница.

— Я-а-асненько. Никакой детской больницы, конечно, не будет. Я-то надеялась, — вздохнула Тамара, — что у нас еще есть время. Оказалось, что нет. Всё начнется сегодняшней ночью… Я трублю общий сбор, — повернулась она к сидящему рядом Денису. — И сразу же отправляемся в Вырицу. Пора в этом триллере ставить жирную точку… Алло! Семен Леонидович? Это Тамара. Высылайте людей… Да, начинается… Мы с моим другом будем там раньше. Никита знает, где пересечемся… Замечательно! Едем!

К бою, Тамара Астафьева!

Они еле успели свернуть с шоссе на грунтовку, ведущую к «Простоквашину», как сразу же угодили с корабля на бал: навстречу им спокойно катил красный «Опель Вектра» главбуха «Доброго дела».

— Берем! — моментально приняла решение Тамара.

— А ты уверена, что мы всё не испортим? — Денис притормозил и аккуратно форсировал глубокую выбоину.

— Не испортим! Зато можем его упустить! Берем! задень-ка его слегонца.

Дорога была довольно узка, но места для того, чтобы разъехались две легковушки, хватало с избытком. Но когда «блейзер» почти поравнялся на контркурсах с остановившейся «вектрой», Денис резко вывернул руль, одновременно дернув на себя рукоятку ручного тормоза. «Шевроле» занесло, и он с восхитительной точностью приложился бампером к левой фаре красного «опеля».

— Академично, — удовлетворенно прокомментировала Тамара, наблюдая за тем, как из раненого «опеля» вылезает низкорослый лысенький толстячок, внешне очень похожий на Денни де Витто.

«Сейчас мы тебя поимеем, малыш!» Никаких проблем простоквашинский Денни де Вито не доставил. И никакого сопротивления не оказал, если не принимать в расчет того, что неудачно попробовал перепрыгнуть через канаву и основательно перемазался в грязи. А не минуло и пяти минут, как он, надежно спеленутый скотчем, уже валялся на заднем сиденье своего красного «опеля» и, икая от ужаса, пытался выяснить у сидевшей за рулем Тамары, что происходит.

— Едем тебя убивать, — хладнокровно сообщила она и свернула на чуть заметную двухколейку, ведущую в лес. Бросила взгляд в панорамное зеркало — «шевроле», выбив из лужи впечатляющий фонтан грязи, последовал за ними. — Что, решили вернуться к старому бизнесу?

— К какому бизнесу? — пискнул бухгалтер и застрял в узком проеме между сидениями.

— В течение двух лет вы убивали детей. И устроили настоящую распродажу донорских органов. Потом, когда я замочила Карамзюка, лавочку пришлось на время прикрыть. И вот всё по-новому, — трогательно вздохнула Тамара. — Хрен ли молчишь?

А что он мог сказать? Только то, что ничего про убийства не знал.

— Я ничего про эти убийства не знал.

— Ага. Ты святой. Предупреждаю, еще раз попытаешься мне соврать, и у тебя не останется даже призрачного шанса остаться в живых.

— А что, есть такой шанс? — с надеждой в голосе прогнусавил бухгалтер.

— Шанс всегда есть. Приехали. — Тамара резко вывернула руль вправо и загнала «опель» в заросли малинника. — На выход.

Денис за шкирятник выволок коротышку из «опеля», прислонил спиной к ближайшему дереву и, изобразив на лице недобрую улыбку, принялся расстегивать на себе брючный ремень.

— А-а-а… это… зачем? — бухгалтер с ужасом уставился на Дениса. — Что вы… собираетесь… делать?

— Сейчас тебя выпорем. Спускай портки.

При всем желании снять портки самому бухгалтеру не удалось бы. Руки были надежно связаны. Ноги тоже.

— Сейчас ты будешь отвечать на вопросы. И помни, малыш, что, если надумаешь врать, мы подложим тебя под твою «вектру». И переедем. — Тамара присела на корточки перед бухгалтером. Достала из кармана цифровой диктофон, нажала на кнопочку и игриво склонила набок головку. Всё, чем она сейчас занималась, доставляло ей огромное удовольствие. Было даже немного жаль, что рано или поздно это развлечение закончится.

— Вопрос первый: ту девочку, которую сегодня отобрал этот ваш новый хирург Алексей, должны отправить на прозекторский стол?

Блеснув потной лысиной, коротышка молча кивнул.

— Говори: да или нет?

— Да, должны.

— Заказ на трансплантанты уже получили?

— Да, получили.

— Как вы должны их передать?

— Я не знаю всего механизма, — всхлипнул бухгалтер. — Всё тщательно законспирировано. Тут очень длинная цепочка. Мне известно только, что органы должны доставить в Голландию.

— Верю, — удовлетворенно кивнула Тамара. — Где сейчас Котов?

— В «Простоквашине».

— Розов и Борщук?

— Там же.

Другого Тамара и не ожидала. Вроде бы, глупо светиться поблизости от места столь жуткого преступления, но трое мерзавцев решили повязать друг друга кровью, кроме того, никто из них не сомневался в том, что им ничего не грозит.

Как же они заблуждались! Как же они были самоуверенны!

— Чем они сейчас занимаются?

— Сидят в кабинете у Шлаина. Пьют.

— Почему не остался с ними?

— Я там лишний. Я непосредственно ко всему, что творится, не имею никакого отношения. Моя вина только в том, что я об этом знал и вовремя не сообщил, — попытался оправдаться бухгалтер. — Но сейчас я отсюда прямиком отправляюсь в милицию и пишу заявление…

— Поздно, малыш, — перебила Тамара. — Об этом стоило позаботиться раньше. Ты же по самую макушку измазан в детской крови. И оправдываться будешь теперь перед Господом Богом… Денис, я узнала от него всё, что хотела. Давай.

Денис молча кивнул и накинул на шею бухгалтера брючный ремень.

— Не волнуйся, малыш. Тебя не больно задушат.

Их было пятеро — «пинкертоновцев» — в серебристом минивэне, навевавшем такие приятные воспоминания об урожайной осени прошлого года. Тамара весело перемигнулась со старыми добрыми знакомыми, Гадиром, Андреем и Никитой, церемонно расшаркалась с двумя другими боевиками, облаченными в ментовскую форму и броники. Потом обошла машину и убедилась, что в окно, которое когда-то расколотил водопроводной трубой Денис, вставлено новое стекло.

— Давно починили? — поинтересовалась она, и обычно молчаливый и неулыбчивый Никита расхохотался:

— На следующий день. А как прикажешь ездить с разбитым стеклом? Между прочим, тогда ты забыла включить его стоимость в накладные расходы.

— Жаждешь компенсации, дорогой? — ослепительно улыбнулась Тамара.

— Да ладно. Проехали. Лучше скажи, что сейчас будем делать?

— Ждать.

— Чего ждать?

— Звонка. Крупцов что, не проводил инструктаж?

— Он всё рассказал, — подошел к Тамаре косолапый австралопитек Андрей. — Как там сейчас обстановка, в этом приюте?

— Всё в ажуре. О таком и мечтать не могла: вся кодла в сборе. Сейчас, — Тамара глянула на часы: половина десятого, — они уже отправили домой поварих и секретаршу. Кочегар в отпуске. Так что, кроме них, остались две воспитательницы. Их и пальцем не троньте. Одна — ее зовут Ольга — мой агент. Вторая, Марина, даже не догадывается о том, что в этом сиротском комплексе происходит. Кроме воспитательниц еще двое охранников. Они тоже совсем ни при чем. Поаккуратнее с ними. Не убейте и не искалечьте.

— Охранники вооружены?

— С вами ж Крупцов проводил инструктаж, — еще раз вспомнила про Семена Леонидовича Тамара.

— Не помешает услышать еще раз от тебя.

— Well. У них дубинки и газовики. Раньше по ночам на территорию выпускали собак, но они, наверное, передохли с голоду. Так что с охраной проблем не возникнет. Единственный, кто может доставить нам неприятности, это Борщук. Он мусор и, возможно, таскает с собой пистолет. Какие еще будут вопросы?

Больше вопросов Андрей задать не успел. У Тамары в кармане заиграл мелодию телефон.

— Как ты, готова? — спросила Ольга. На этот раз она могла говорить в полный голос.

— Я-то готова. А что у вас?

— Я сейчас стою у окна, наблюдаю за тем, как Алексей и Татьяна сажают девчонку в машину. Они собрались уезжать.

— Хорошо. Что за машина?

— Белая «Волга».

— Чем занимаются остальные?

— Бухают в кабинете у Шлаина. Минут десять назад он заходил, сказал нам с Мариной ложиться спать. И не вылезать из спального корпуса. Типа, у них с друзьями сегодняшней ночью небольшой сабантуйчик, и лучше для нас, если мы им не будем мешать. Пообещал выплатить премию. Он уже пьяный, Тамара.

— Тем хуже для него. И лучше для нас. Оля, когда всё начнется, запрись в спальне. Не вздумай никуда выходить, и не выпускай Марину. Когда всё закончится, я тебе позвоню.

— Я помню. — Невозможно было не запомнить то, что Тамара сейчас повторила, наверное, в десятый раз. — Внимание, Тома. Уже открыли ворота. Они выезжают.

— Пока. — Тамара сунула трубку в карман и повернулась к тем двоим, что были наряжены в ментовскую форму. — Белая «Волга». Будет здесь минут через семь. В ней двое — парень и баба. И девочка, которую они собираются сегодня убить. Начинаем.

«Менты» синхронно кивнули и устремились к минивэну, за рулем которого в полной готовности уже восседал Никита. Андрей и Гадир забрались на заднее сиденье внедорожника.

Клацнул затвор. Тамара обернулась.

— Что там у вас?

Гадир молча продемонстрировал маленький автомат.

— Сейчас это не пригодится.

— Кто знаыт, Тымар? А выдруг? — Никаких «вдруг» не хотелось.

И, слава Господу, обошлось без них.

Белую «Волгу» двое лбов в ментовской форме тормознули на выезде на шоссе. Тамара, сидя во внедорожнике, издали наблюдала за тем, как грунтовку перед самым носом машины главврача Алексея перегородил минивэн, как «пинкертоновцы» с двух сторон обошли «Волгу», наклонились к открытым окнам.

Вот Алексей через окно протягивает одному из «ментов» свои документы.

Вот второй «мент» через другое окно о чем-то спрашивает Татьяну — нет сомнения в том, что интересуется, чья это девочка на заднем сиденье.

Вот Алексей открывает дверь и вальяжно вылезает из «Волги». Издалека не видно, но не трудно представить, какая у него сейчас недовольная кислая рожа. Как он неприятно удивлен и даже возмущен этой неожиданной проверкой! Но ничего, через десяток секунд все понты с него стряхнут добрым ударом по почкам.

— Он, и правда, чем-то похож на мыша, — чуть слышно прошептала Тамара.

— Чего говоришь? — раздался сзади голос Андрея.

— Говорю, их сейчас будут брать.

Вот открывается пассажирская дверца и из машины вылезает Татьяна.

А вот уже оба лепилы — и он, и она — валяются на земле, уткнувшись рожами в грязь, а «менты» деловито сковывают им браслетами руки.

— Покатили, — Денис повернул ключ зажигания. — Везем их в малинник, к бухгалтеру.

Татьяну и Алексея уже затолкали в минивэн. Один из «ментов» устроился за рулем белой «Волги».

— Бедная девочка! — вздохнула Тамара. — Каково ей сейчас! То один незнакомый дядька в машине, то другой.

— Ничего. Она сирота, а такие дети не слишком-то восприимчивы к сменам декораций. — Андрей достал сотовый телефон, набрал номер Никиты. — Езжайте за нами, — лаконично распорядился он.

Гадир снова зловеще клацнул затвором автомата.

А уже через десять минут Алексей и Татьяна, надежно скованные друг с другом, сидели спина к спине на пропитанном влагой мху и с ужасом взирали на трупешник главбуха.

— Что? Нравится? С вами будет то же самое, — пообещала Тамара, и главврач сразу наложил в штаны. — А ты, и правда, похож на мыша. Ольга, когда описывала тебя, выбрала очень удачное сравнение.

Алексей промолчал. Зато нашла в себе силы проблеять дрожащим голосом Татьяна:

— Кто вы такие? — Она обвела полным ужаса взглядом нескольких человек, выстроившихся полукругом в нескольких шагах от нее.

— Мы твои судьи, — не без доли патетики продекламировала Тамара. — И, возможно, палачи.

— Но мы ничего не сделали!

— Да. Вы не успели что-нибудь сделать. Но мы не присяжные заседатели, чтобы определять виновность по факту. Нам достаточно простого намерения.

— Вы сами сказали, что вы судьи. — У этой Татьяны еще находились резервы на то, чтобы слабенько обороняться. Зато Алексей совсем раскис — уронил голову на грудь, пустил из уголка рта тягучую нитку слюны.

— Судьи. Но не присяжные заседатели, — терпеливо повторила Тамара. И достала диктофон. — Ваш единственный шанс остаться в живых, это надиктовать всё о той работенке, которую вам предложили. Ничего не утаивая, ничего не привирая. Начиная с того момента, как на вас вышли ваши работодатели, и заканчивая сегодняшним днем. Согласна?

— Да.

— А ты, Алексей?

Алексей находился в полнейшей прострации. Не удостоил никого ни взглядом, ни словом.

— Что ж, он покойник. Начинай, Таня. — Тамара нажала на кнопочку на диктофоне.

— В середине апреля мой отец проиграл в игровых автоматах крупную сумму. Ему грозили большие неприятности, но тут ко мне обратился знакомый отца, Борщук, с предложением погасить этот долг, если я…

«Никогда не увлекалась азартными играми. И слава Богу. Эта беда сродни наркомании и алкоголизму и может привести на эшафот не только игрока, но и его близких».

— …в конце концов, после долгих раздумий я дала согласие участвовать в операциях над детьми. У меня не было выбора, я хотела спасти отца…

«Неужели жизнь свихнувшегося игрока, пусть даже он и папаша, дороже жизней десятков невинных детишек»

— …Котов предупредил, что первый заказ на почки и селезенку поступит в середине августа…

«Так и есть. Сегодня пятнадцатое»

— .. .во главе всего дела стоят три человека — Котов, Розов и Борщук. На месте всем заправляет генеральный директор «Доброго Дела» Александр Александрович Шлаин. Кроме них к этим преступлениям напрямую причастны врач-анестезиолог Никитин и главный бухгалтер, — Татьяна скосила глаза на труп коротышки. — А мы с Алексеем, — всхлипнула она, — ничего натворить не успели.

«Для меня это не оправдание!»

— …Всё. Я закончила. Что теперь? — Тамара нажала на кнопочку на диктофоне.

— Что теперь? А теперь, Татьяна, у нас абсолютно нет времени. Уже давно стемнело. Пора нанести визит твоим благодетелям. Деньги-то дали папаше?

— Да.

— Видишь? Хоть что-то хорошее ты в жизни сделала. Помогла отцу… Нам пора! — Тамара недвусмысленно взглянула на Дениса.

Он всё понял.

И принялся расстегивать брючный ремень.

К воротам подкатила знакомая «Волга» главврача, мигнула фарами, и один из охранников посмотрел на часы: ровно одиннадцать. Алексей возвратился раньше, чем обещал. Ну, и что из того?

— Доктор вернулся.

Напарник, не отрываясь от ноутбука, на мониторе которого носились вооруженные до зубов орки и гоблины, молча кивнул. Ему оставалось всего ничего, чтобы наконец пройти третий уровень.

— Пойду впущу. — Охранник спокойно отправился отворять ворота.

И назад уже не вернулся. Остался лежать, надежно привязанный к чугунной решетке. С заклеенным скотчем ртом.

А две тени в черных масках скользнули к будке дежурки.

Второй охранник даже не успел оторвать взгляд от компьютера, даже не успел понять, что происходит, как получил в физиономию добрую порцию паралитического газа, а уже через минуту находился в том же беспомощном состоянии, что и его приятель.

Третий уровень так и не был пройден.

Денис и Андрей стянули черные маски. Больше они были им не нужны. Все остальные, кто увидит их лица, уже никогда не смогут дать показаний.

— Никита, Гадир, останетесь здесь. Присмотрите за девочкой и клиентами. А у нас на повестке Никитин. — Из «Волги» выбралась Тамара и размашистой походкой пошагала к медицинскому блоку. — Надеюсь, у него нет привычки запирать дверь изнутри, — на ходу пробурчала она.

К сожалению, такая привычка была. Дверь оказалась запертой, и мерзавец Никитин совсем не спешил открывать на стук. Сначала гнусаво поинтересовался:

— Кто там?

— Дерьмо! — процедила Тамара. Внешне дверь выглядела надежной — с первого раза не вышибешь. А потом анестезиолог может поднять тревогу. — Ну что за дерьмо… Откройте пожалуйста! Это я, Ольга!

Или подделка оказалась довольно высокого качества, или Никитину в детстве наступил на ухо медведь, но он купился.

— В чем дело, Оля? — прозвучало из-за двери.

— Быстрее! Пожалуйста! Там что-то с мальчиком! Какой-то припадок! Я не знаю, что делать! — захлебнулась в истерических всхлипах Тамара. — Быстрее! Пожалуйста!

— Черт!

Брякнул запор. Дверь распахнулась…

— …Что с ним будем делать? — через минуту кивнул Андрей на надежно спеленатого скотчем Никитина.

— Пока пусть валяется. Потом разберемся. — Тамара весело подмигнула испуганно пялившемуся на нее анестезиологу. — Вот так-то, приятель. Это тебе не детишки на прозекторском столике. Это серьезнее… Пошли к директору, — она направилась к выходу, и четверо крепких парней послушно последовали за ней.

Никаких препятствий в виде запертых дверей или случайно приблудившихся охранников они больше не встретили. У Шлаина в кабинете дым стоял коромыслом, и четверо мужиков, оттягивающихся за бутылочкой водки, как раз вознамерились опрокинуть еще по одной и тихо-мирно закусить малосольным огурчиком, когда от мощного удара чуть не слетела с петель дверь и внутрь ворвались несколько человек, из них двое в ментовской форме. В отличие от СОБР'а эти люди действовали молча, но не менее профессионально.

Щелк-щелк браслеты… нарожу полоска скотча… щелк-щелк браслеты… на рожу полоска скотча… щелк-щелк браслеты…

— С кого начнем? — Тамара обвела взглядом четверых прикованных к стульям мужчин и остановила его на том, у которого из-за пазухи только что извлекли ПММ.*[5] — Вот с этого. — Она содрала скотч с губ коротко стриженного, подтянутого мужика.

— Та-а-ак! — Обретшие свободу губы сразу пришли в движение. — А теперь достаньте у меня из кармана служебное удостоверение.

— Зачем? — улыбнулась Тамара. — Мы и без того знаем, кто вы такой, Борщук.

— Тогда не понимаю, что происходит. — В только что сверкавших яростью глазах появилось выражение беспокойства. — Старшина, — повернулся Борщук к одному из бойцов, наряженных в ментовскую форму. Похоже, общаться с Тамарой он считал ниже собственного достоинства. — Во-первых, немедленно снимите наручники. А во-вторых, доложите, кто вы такие. Из какого управления?

— Из добровольного общества защиты детей, — процедила Тамара. — А наручники, конечно же, снимем. Вы возьмете ручку, бумажку и напишете явку с повинной. Всё-всё-всё о своей доле участия в убийствах детей в этом приюте.

— Не пойму, о чем ты…

— Не тыкай, урод!

— Не пойму…

— А я не пойму, как вы, всегда такие осторожные, даже не имеющие счетов в заграничных банках, даже до сих пор так и не переехавшие из обычной квартиры в коттеджи, вдруг взяли и вляпались в банальную уголовщину. Нет, не в банальную. В страшную! В жуткую уголовщину! — эффектно продекламировала Тамара и забрала со стола ПММ. — Денис, сними с этого негодяя браслеты.

— А я ведь вас знаю, — задумчиво пробормотал Борщук и, прищурившись, уставился на шагнувшего к нему Дениса. — Вы здесь были зимой.

— Да. Я две недели кормил и спасал от холода детей, которых вы бросили. А потом спихнул в канаву ваш гнилой «Мерседес». — Денис отомкнул наручники. — Свободны, только без сюрпризов. Не заставляйте вас бить.

Тамара тем временем выкопала из стола пачку бумаги и целую коллекцию ручек. Высыпала их перед Борщуком.

— Итак, пишем признание.

— Да ничего вы от меня не дождетесь! — рассмеялся высокопоставленный мент. Молодец, держался он хладнокровно. — Я просто не представляю, в чем признаваться. Никаких проступков, а тем более, преступлений за собой я не ведаю.

— Слушай. — Тамара достала диктофон, нажала на кнопочку.

«Вопрос первый: девочку, которую сегодня отобрал этот ваш новый хирург Алексей, должны отправить на прозекторский стол?.. Говори: да или нет?» — «Да, должны». — «Заказ на трансплантанты уже получили?» — «Да, получили». — «Как вы должны их передать?» — «Я не знаю всего механизма. Всё тщательно законспирировано. Тут очень длинная цепочка. Мне известно только, что органы должны доставить в Голландию». — «Верю. Где сейчас Котов?» — «В Простоквашине». — «Розов и Борщук?» — «Там же». — «Чем эти гады сейчас занимаются?» — «Сидят в кабинете у Шлаина. Пьют». — «Почему не остался с ними?» — «Я там лишний. Я непосредственно ко всему, что творится, не имею никакого отношения. Моя вина только в том, что я об этом знал и вовремя не сообщил. Но сейчас я отсюда прямикам отправляюсь в милицию и пишу заявление». — «Поздно, малыш…»

— Узнали? Так поет ваш главный бухгалтер. А теперь медсестра.

«В середине апреля мой отец проиграл в игровых автоматах крупную сумму. Ему грозили большие неприятности, но тут ко мне обратился знакомый отца, Борщук, с предложением погасить этот долг, если я соглашусь участвовать в одном предприятии, суть которого в том, чтобы убивать детей, находящихся в сиротском комплексе „Простоквашино“, и извлекать у них донорские органы для дальнейшей продажи…»

— Всё понятно? — Тамара выключила диктофон, уперлась взглядом в абсолютно спокойного Борщука. Либо он был пьян, либо не понимал, что для него все уже рухнуло. — Бери ручку. Пиши.

— И не подумаю, — усмехнулся мент. — А ты, сучка, уже завтра будешь валяться у меня в ногах и молить о прощении!

Нет, он не был пьян. Он, и правда, не понимал, не верил, что его сейчас могут убить.

Но ничего другого не оставалось.

— Что же, мне очень жаль. — Тамара сняла ПММ с предохранителя, передернула затвор. — Придется тебя засмолить. — Она шагнула к Борщуку, уперла ствол ему в висок. — Последний раз предлагаю: бери ручку, пиши.

— А не пошла бы ты! — Мент даже не шелохнулся. Он не сомневался в том, что эта девица не выстрелит. Она не сможет.

Он не знал, что это за девица!

Тамара нажала на спуск, и пистолет громко хлопнул.

Мозгами, вышибленными из головы Борщука, основательно забрызгало сидевшего рядом Розова. Чиновник из администрации губернатора громко икнул, выпучил зенки. И, кажется, его вырвало. Вот только выход блевотине был перекрыт — рот был надежно заклеен скотчем. Розов несколько раз судорожно дернулся на стуле и следом за мертвым Борщуком грохнулся на пол.

— Он захлебнулся, — как ни в чем не бывало, поставил диагноз Андрей. — Содрать с него скотч?

— Не надо. Пусть подыхает. — Тамара спокойно наблюдала за извивающимся на полу Розовым. — У нас остались еще двое. И анестезиолог. Может быть, они хотят жить сильнее, чем эти. — Она дождалась, когда захлебнувшийся блевотиной Розов откинется на спину и затихнет, и содрала скотч со рта очередного клиента — на этот раз им был Александр Васильевич Котов. — Я надеюсь, вы поняли, что я не шучу.

Инспектор комитета по образованию лязгнул зубами и попытался кивнуть. Его колотило. Вряд ли бы он смог сейчас удержать в руке ручку.

— Выпей водки, — кивнула Тамара на наполненные стопки. — Успокойся. Садись за стол и строчи явку с повинной. Денис, сними с него браслеты. И вот с этого тоже, — посмотрела она на бледного Шлаина. — Пишите, мерзавцы! Со всеми подробностями. Не приведи Господь, хоть что-то пропустите… Андрюша, пожалуйста, приведи сюда анестезиолога. Пусть присоединяется к этим писателям. Его показания тоже кое-что значат… Эх, жаль, в свое время я не додумалась попросить написать такую бумажку Светлану Петровну.

Шлаина, Котова и Никитина расстреляла Тамара. Потом тщательно протерла ПММ и вложила его в ладонь Борщука. Пускай прокурорские следаки поломают головы: действительно ли высокопоставленный мент сначала замочил своих собутыльников, а потом застрелился, или всё это инсценировка? Впрочем, следакам работы здесь хватит. Чего стоят несколько листов писчей бумаги, заполненные откровениями троих детоубийц и аккуратно сложенные на уголке стола!

— Всё тихо? — Тамара подошла к Гадиру, с автоматом в руке прогуливающемуся вокруг белой «Волги». — Как девочка?

— Дэвочик спыт. Закончилы, да?

— Да. Уходим.

— А дэвочик? А ахраннык?

— Отъедем подальше, я позвоню Ольге. Она освободит этих героев. — Тамара кивнула на будку дежурки, где валялся один из охранников. — И заберет девочку.

— Я гаварыл сы нэй, — сообщил Гадир, и Тамара замерла, изумленная.

— Она знает русский?

— Нэт. Я знаю пушту. Она ыз Афганыстан.

— Ни хрена себе! Куда забрались! Если бы я не разворошила их гадючье гнездо, они начали бы возить детей из Бразилии! — Следом за Гадиром Тамара вышла за ворота и, стараясь не вляпаться в грязь, принялась осторожно пробираться по раскисшей грунтовке. С неба закапало. Хорошо. Дождик не помешает, хотя бы смоет отпечатки протекторов. — И что тебе эта девочка рассказала?

— Нычиго асобенный. Сказал, что эй четыре года. Сказал, что радытели умэр. И всё.

— А как зовут ее?

— Ах, ны сыпрасыл, — воскликнул Гадир, споткнулся и чуть не шлепнулся в лужу.

— Чего же ты? Не спросил самого главного. — Тамара замолчала, сосредоточив внимание на темной дороге. И только минут через десять, когда наконец подошли к оставленным в стороне от «Простоквашина» минивэну и джипу, задумчиво произнесла. — Ничего, завтра я узнаю, как зовут эту крошку.

…Она набрала номер Ольги, когда они уже проехали вырицу.

— Мы закончили. Как ты?

— Я ничего. А Маринка, когда были выстрелы, даже не проснулась.

— И сейчас спит?

— Без задних ног, — усмехнулась Ольга, и Тамара порадовалась за нее: за полгода эта девчонка на удивление быстро смогла научиться не нервничать по пустякам и держать в узде эмоции.

— Оля, тебе сейчас предстоит выйти на улицу. Найди где-нибудь нож и освободи охранников. Потом забери девочку. Она спит в «Волге» на заднем сиденье. И вот еще: если кто-то потом задаст тебе вопрос, как так получилось, что ты ночью поперлась на улицу, отвечай, что услышала выстрелы. Сначала боялась. А потом всё же не выдержала и решила проверить, что происходит.

— Я найду, что ответить. Лучше скажи, всё кончено?

— Да. Оля, завтра обязательно позвони, расскажи, что у вас происходит. А как только у вас всё чуть-чуть успокоится, я подъеду.

«Ведь надо же узнать, как зовут эту маленькую афганку. — Тамара отключила трубку, оперла затылок о подголовник и закрыла глаза. — Интересно, не могу припомнить, чтобы я в жизни хоть кого-то спасла. Эта девочка первая.

Эх, как жаль, что всё закончилось!»

КЛАН ШВАНГИРАДЗЕ

В конце сентября Монучар распорядился:

— Довольно топтаться на месте. Я устал ждать. Принимайтесь за Тамару плотнее. Для начала установите за ней наблюдение. Если заметит, плевать. Это, пожалуй, и к лучшему. Но пока не отдам приказ, не пытайтесь ее захватить. Просто заставьте ее понервничать. Глядишь, и допустит какую-нибудь глупость.

— Понял, — четко ответил Ираклий. — Понаблюдаем. Заставим понервничать. Высылай еще денег.

Тот день стал первым, когда за темно-синим «фордом» принялись попеременно таскаться то старая зеленая «Нива», то черная «Волга», то красный «Фольксваген Пассат».