Наследница богов

Глава двадцать первая, в которой неудачно начался и удачно закончился колдовской матуурздуш[1]

Привычное утро все никак не хотело начинаться. Время перевалило за полдень, а серое небо и не думало светлеть. Впечатление складывалось такое, будто над городом в предгорьях нависли тучи. Но небо оставалось равномерно серым и чистым, просто истинный рассвет не смог наступить. Беспросветные сумерки наступили в Уруме.

Верхушка магов, собравшись в доме главы клана, некоторое время, вопреки сложившимся канонам, совещалась о чем-то, наконец колдовской клан, безнадежно покивав друг другу головами, вынес странный вердикт: пока пусть все идет по-прежнему, а там посмотрим, как рассветет. Все пятеро казались несколько встревоженными и готовыми в любой момент к активным действиям. Или даже к бегству, — хотя последнее тщательно скрывалось и от ближайшего окружения. Урум стал меняться так же, как и Кыван — и магов это слегка напугало. Правда, время еще текло по-прежнему. Но кто мог поручиться, что глобальные изменения не коснутся и его?

Матуурздуш магов проходил раз в три года. На празднование собирались не только главы клана, готовые потягаться в умениях и мастерстве, чтобы завоевать признание и стать на три года Верховным Магом и правителем не только своего народа, но и всего мира. В городок Огралль под Мюдэрскими горами прибывало множество праздной публики, чтобы полюбоваться злокозненными проделками кудесников. Городок, в силу наследных привычек магов, не умеющих жить мирно даже с близкими соседями, в эти дни напоминал красочный цыганский табор. На дома, отстоящие друг от друга на расстояние не менее трехсот метров, навешивали по стенам фасадам гирлянды живых цветов, какие-то цветистые тряпки, символизирующие флаги семейств-участников. Дворы наполнялись расцвеченными беседками, откуда доносились всевозможные аппетитные запахи мяса, жарящегося в различных приправах, а также сладкой выпечки, по приготовлению коей маги слыли первейшими кулинарами. Не хватало в довершение картины пестрой толпы оголтелой малышни с мыльными пузырями, веселым гамом, колдующей повсюду всяческие детские фантазии. Однако на празднество такого уровня допускались лишь половозрелые представители мужского населения. Ни женщинам, ни подросткам появляться на колдовских сборищах не позволялось.

Праздник переизбрания Верховного Главы клана обычно приурочивали к очередной годовщине появления на свет Серого Ужаса. Именно на сегодня выпало такое событие: маги нынче выбирали сильнейшего из своей среды, того, кто смог бы переплюнуть всех в создании жутчайшего магического обряда. Примерно такого, как наводящий на всех призрак, созданный талантом погибшего от него же колдуна Стелбуурна. Сегодня должен был проявиться тот, кто прямо здесь, на глазах у страждущей зрелищ толпы, изобразит нечто, повергающее собравшихся в трепет. Что заставило бы преклонить колена перед могуществом и коварством самого сильного.

Правила магических выборов матуурздуша гласили: сначала идет отбор наиболее талантливых и изобретательных в кулинарном поединке, а уж во втором отборочном туре проверяется степень мастерства колдуна, в магическом поединке тет-а-тет заставляющего претендентов уступить ему роль лидера.

Для «затравки» зрительского интереса в праздник самым уважаемым гостям давалось право приготовления блюда из мяса, разделанного прямо на глазах у публики. Причем, чем больше кусок выделялся участнику, тем солиднее социальный статус приглашенного. И в случае уникального по форме и содержанию, странного по поведению и деликатесного приготовления, статус гостя увеличивается в глазах толпы, пока не достигнет высот преклонения.

Столы, выставленные на обширном ничейном пространстве, общественным мнением утвержденном в качестве площади городка, ломились от зелени и парных кровавых кусков: ощетиненных ребрами, вьющихся мышцами и кишками. Сердца невинных жертв еще трепетали в руках вырвавших их из валявшихся здесь же, у ног мясников, тел. Преобладали местные свиньи и коровы. Но и пойманные в близлежащих лесах одичавшие огры, не желавшие расставаться с родными территориями, встречались под наскоро сколоченными орками-рабочими, накрытыми скатертями эльфийской работы деревянными столами.

И вот затрубил в жертвенный рог такой старый и изборожденный глубокими морщинами, как высохший урюк, старейшина клана, Гюзллюур, что казалось, будто он вечен, объявляя начало торжества.

Зрители ждали. Готовые сорваться с уст слова замерли в предвкушении зрелища, которое стоило запомнить, чтобы — помоги Святая Плоть! — похвастать дома перед соседями и запугать знакомых на вечеринке подсмотренными умениями. Вышел вперед самый молодой и жизнерадостный участник торжества, в темном плаще с красным подпоем, волоча за собой за руку маленького огренка. Одна рука бедняги, привязанная к телу, тщетно пыталась вырваться из плена. Рот малыша был крепко завязан, и только перепуганные глазенки бегали по лицам взрослых дядек, ища поддержки и спасения. Но взрослые жаждали веселья, предстояло увидеть жертвы, множество жертв, им не хотелось портить себе настроение слезами и соплями какого-то глупого животного. Улыбающийся жрец, выведя огрского ребенка в центр площадки, выхватил из-под плаща длинный кинжал и, тряхнув малыша изо всей силы, снес тому крышку черепа, одновременно зачерпнув ладонью дымящийся мозг из черепной коробки. Малыш завертелся на месте, хватая себя за недостающее темя, затем сорвался с места и побежал, не разбирая дороги, то и дело пытаясь потрогать то, чего уже не было. Жрец плюхнул бьющуюся окровавленную массу в подставленную стариком чашу и жестом предложил желающим испробовать ее на вкус, с удовольствием облизнув пальцы.

Зарукоплескала и притихла подвыпившая толпа прибывших поглазеть. Наполненные вновь кубки с вином замерли в осторожных руках. И лишь утомленные дальними переездами ездовые псы, оставленные хозяевами на въезде в городок, учуяв кровавое мясо, подвывали и повизгивали на окраине, прося выделить и им кусочек. Мальчик, не разбирая дороги, бежал к ним. Праздные маги весело заржали, указывая друг другу на зигзаги, выписываемые слабеющими ногами малыша.

— Два сердца несут зверушку, — солидно кивая, произнес один из них, и его окружение согласно залопотало, лакомясь трехлетними винами, до времени ждавшими в погребах и сладкими плюшками, испеченными не слишком искушенными в магии женами мастеров, оставленными дома.

Тотчас же из обрезков мяса и окровавленных ребер с капающей на пол кровью маленький толстенький колдун изобразил подобие оленя. Причем, на рога пустил частично оголенные ребра, которыми зверь поддел и перевернул ближайший к нему стол с яствами, затрубил и бросился вон из круга собравшихся, распугивая своими чрезмерно раздутыми боками с оголенными костями и налипшими на них связками рваных мышц глазевшую на него толпу зрителей и орков, прислуживавших на празднестве.

Один из гостей не слишком мучился выбором — попросту нанизал на гигантский шампур обрезки свежатины с кровью, сбил ее поплотнее. Побрызгал на полученное сооружение из принесенного с собой пузыречка бесцветной жидкостью с едким запахом, осыпал ароматными травками со стола, проговорил нечто невразумительное, насовывая на рогатины над огнем. И на глазах публики мясо стало обретать плоть, обрастая мышцами, корчась в языках пламени, кости пронзили филе, превращаясь в невиданного зверя с человечьими чертами и вылезающими из орбит, налитыми кровью глазами. Животное заверещало, забилось на вертеле, пытаясь сорваться и убежать, но колдун набросил на него несколько свежесорванных травинок, плотно перевивших тело и намертво привязавших его к жуткому, пронзившему его насквозь вертелу. Зрители заверещали, толпа отодвинулась в стороны, освобождая свободное пространство у огня. Маг зловеще улыбнулся и вкрадчиво попросил ближайшего орка принести еще зелени. Чумазый оборванный слуга со всех ног бросился выполнять распоряжение господина, а тот, метнув в него заостренную с одного конца веточку, легко пронзил и его. Ветка превратилась в ужасающий стержень, самостоятельно заковылявший с извивающимся и надсадно орущим существом к ближайшему костру, улегся на рогатины и преспокойно заворочался, подставляя пламени то один, то другой бок надсадно ревущей жертвы.

— Оркам, — великодушно произнес маг, махнув кистью руки в сторону обслуги.

Ахнувшая и на некоторое время замершая в восторге публика зааплодировала, скандируя имя лицедея:

— Алд-за-буук! Алд-за-буук! Алд-за-буук! Алд-за-буук!

— Великий Алдзабуук! — повторили нескладным эхом перепуганные орки, отпрянув на приличное расстояние. — Слава Алдзабууку! Да здравствует Алдзабуук!

— Это еще только начало! — Надтреснутым, но пронзительным голосом провозгласил старикашка Гюзллюур, потрясая только что отрубленным рогом быка, — он собирался выделать из него сосуд для напитков, вращая корявым пальцем над костью.

— На-ча-ло! Ма-ту-урз-душ! На-ча-ло! Ма-ту-урз-душ! — надрывались беснующиеся болельщики.

Другой кухарь долго блуждал диким взглядом по столам, затем отошел в сторону, пренебрежительным жестом раздвинув толпу, и остановился на краю праздничной площади. Долго глядел невидящим взором вдаль, медитировал, вытянув перед собой руки, потом затарахтел под нос, производя пассы, словно подтягивал к себе нечто скрытое от посторонних взоров. Через некоторое время все увидели, что маг выманил из-под земли полуистлевший гроб с разложившимся покойником, подвел его к освободившемуся месту на столе, разделил кости с обрывками плоти и тканей, собрал из частей подобие перевернутого цветочного горшка, водрузив поверх конструкции клацающий зубами череп. Изделие осыпал цветами и водрузил в центре стола.

— Но это не для еды, — разочарованно возроптал кто-то из зрителей.

— Ничего, — усмехнулся колдун. — Зато он сам голодный! — И с размаху метнул клацающий «горшок» в сторону прибежавшей на запах собаки. Та, истошно взвизгнув, бросилась бежать. А «цветок», разбрасывая по пути «приправы», крупными прыжками поскакал за ней, пока не настиг и не вцепился в заросший репьями хвост. Псина заорала безумно и, упав на спину, стала биться на пыльной земле, пытаясь лапами сбросить с себя жуткое создание. Существо, с хрустом перекусив хвост, принялось за собачий позвоночник. Зеваки радостно заверещали, тыкая ухоженными пальцами в бившуюся в дорожном прахе собаку. Та истекала кровью, но еще была жива. Челюсти клацали все реже, насыщаясь.

— Теперь сыт, — удовлетворенно кивнул маг и щелкнул пальцами, подзывая тварь обратно на стол. Та запрыгала, роняя повсюду красные слюни.

И тут из-за леса выскочил орк верхом на коротконогом хобе. Зверь нес всадника с поразительной быстротой, несмотря на явную усталость — его лоснившиеся от пота шерстистые бока прерывисто раздувались и опадали, длинный язык висел до подбородка, опущенная к земле морда беспорядочно болталась в такт движению.

Заинтригованное собрание ждало продолжение действа, полагая, что появление орка — очередной сюрприз устроителей.

— Беда! — заполошно взвыл издали орк, взмахивая длинной четырехпалой кистью. — Беда, великие! Они вырвались. — Орк задохнулся, выскочив в центр площадки и, углядев на костре жареного соплеменника, отпрыгнул чуть в сторону. Он спешился, упал на четвереньки и пополз к нынешнему правителю Алдзабууку. — Юная магиня с дварфом и квенти вырвались и совсем скоро бу…будут здесь.

— Где Убрдаг? — сурово вопросил правитель магов, с монаршим пренебрежением взглянув на посыльного.

— Сид у…убил его. Я стал за него, — испуганно квакнул орк и замер, пряча голову в плечи.

— Сскоты, — ни к кому не обращаясь, пробормотал маг сквозь зубы, слегка щелкая пальцами. Тотчас тело орка вместе с его верховым животным туго оплели веревки, явившиеся из воздуха, и связку бившихся в путах созданий проволокло по пыльной дороге в сторону ожидающих новой порции свежатинки собак. — Только на корм псам годятся, — провозгласил Алдзабуук, саркастически ощерившись.

Едва толпа празднующих потянулась к столам, он жестом подозвал к себе распорядителя и младшего мага, открывавшего торжества. «Сегодня традиция изменится, — предупредил он. — Приготовьтесь устроить глупцам достойную встречу!»

Над столами, где захмелевшие члены клана склонились над свежим мясом, взмыл в небо черный ворон, стремительно рассекая воздух навстречу лесу: один из пяти председательствующих направился за пушечным мясом — орками.