Наследница моря и огня

1

Каждую весну три события происходили неизменно в доме королей Ана: прибывал первый в этом году груз херунского вина; собирались на весенний совет владетели Трех Уделов, и вспыхивал спор.

Весной, последовавшей за странным исчезновением князя Хедского, словно туман на Исигском перевале, испарившегося вместе с арфистом Высшего, славный дом с семью воротами и семью белыми башнями, казалось, трещал, точно сухой гороховый стручок после горестной долгой зимы безмолвия и скорби. Весна распылила в воздухе зеленое крошево, бросила на холодные каменные полы прихотливую, но четкую мозаику света и, словно соки в растениях, пробудила глубоко в сердцевине Ана беспокойство – и вот уже Рэдерле Анская, стоя в саду Кионе, куда никто не вступал в течение шести месяцев после ее смерти, почувствовала, что даже мертвые Ана, кости которых оплетены травяными корнями, наверняка нервно барабанят пальцами в своих могилах.

Немного погодя она тронулась с места, покинула путаницу сорняков и садовых растений, которые угасли, не пережив зиму, и вернулась в королевский зал, двери которого были распахнуты навстречу свету. Слуги под присмотром управляющего развернули стяги владетелей, не без риска для себя свешивая их с высоких балок. Владетели ожидались в любой день, и все в доме стояли на ушах, готовясь их принять. Уже стали прибывать их дары для Рэдерле: молочно-белый сокол, взращенный на диких вершинах Остерланда, – от владетеля Хела; похожая на золотую вафлю наплечная пряжка – от Мапа Хвиллиона, который был слишком беден, чтобы такое себе позволить; и полированная деревянная флейта, инкрустированная серебром – без имени дарителя, – которая смутила Рэдерле, ибо, кто бы ни прислал ее, знал, что она любит. Она следила за тем, как разворачивают знамя Хела: голова древнего вепря с клыками, словно черные полумесяцы на зелено-дубовом поле, рывками поднялась вверх и принялась оглядывать обширный зал крохотными огненными глазками. Сложив руки на груди, Рэдерле взглянула в эти глазки, затем внезапно повернулась и отправилась искать отца.

Она обнаружила его в покоях. Король спорил с земленаследником. Их голоса звучали неясно, и оба умолкли, когда она вошла, но Рэдерле заметила слабый румянец на щеках Дуака. В линии его бровей и морском оттенке глаз чувствовалась бурная кровь Илона, но его терпение по отношению к Мэтому, в спорах с которым иссякало терпение любого собеседника, было исключительным. Уму непостижимо, что сказал Мэтом, чтобы даже его вывести из себя. Король устремил на вошедшую суровый вороний взгляд; она учтиво – ибо его настроение по утрам было непредсказуемо – сказала:

– Я бы хотела погостить в Ауме у Мары Крэг недели две, с твоего дозволения. Я бы могла собраться и выехать прямо завтра. Я провела в Ануйне всю зиму и чувствую… Словом, я хочу ненадолго сменить обстановку.

В его взгляде ничто не изменилась. Он просто сказал: «Нет» – и, отвернувшись, поднял свой кубок с вином.

С досадой взирая на спину отца, Рэдерле отбросила вежливость, словно старый башмак.

– Но я не собираюсь оставаться здесь и слушать, как из-за меня спорят, словно из-за племенной аумской коровы. Знаешь, кто прислал мне дар? Мап Хвиллион. Только вчера он смеялся надо мной, когда я упала с груши, а теперь у него наконец выросла борода, и ему достался дом с дырявой крышей, которому всего-то восемьсот лет, и тут он вообразил, что не прочь на мне жениться. Ведь это ты, кажется, обещал меня князю Хедскому? Так не можешь ли ты все это и прекратить? Я лучше буду слушать вопли хелских свиней во время грозы, чем споры о том, что делать со мной, еще на одном весеннем совете.

– Я тоже, – пробурчал Дуак. Мэтом наблюдал за обоими. Его волосы стали седыми, как сталь, буквально за одну ночь; от скорби, вызванной смертью Кионе, его лицо осунулось, но горе не смягчило его нрав, хотя, пожалуй, и не ожесточило.

– А что я, по-вашему, должен им говорить, – спросил он, – если не то, что я твержу уже девятнадцать лет? Я дал обет, связал себя словом выдать тебя за того, кто победит в игре Певена. И если ты хочешь бежать из дому и жить с Мапом Хвиллионом под его дырявой крышей, я не в силах тебя остановить, и все это знают.

– Да не хочу я замуж за Мапа Хвиллиона! – воскликнула Рэдерле в раздражении. – И вовсе не прочь стать женой князя Хедского. Вот только теперь я не знаю, кто он, и никто кругом не знает, где он. И мне постыло ждать, мне постыл этот дом, мне постыло слушать, как владетель Хела твердит, будто князь Хедский меня оскорбил и наплевал на меня. И вот я хочу навестить Мару Крэг в Ауме и не понимаю, как ты можешь отказывать в таком пустяке.

Воцарилось недолгое молчание, во время которого Мэтом созерцал вино в своем кубке. Когда лицо у него стало совершенно отсутствующим, он внезапно поставил кубок и сказал:

– Если хочешь, отправляйся в Кэйтнард.

Ее губы раскрылись в изумлении.

– Правда? Навестить Руда? И корабль…

Тут Дуак хлопнул ладонью по столу так, что загремели кубки.

– Нет.

Она воззрилась на него в изумлении, и он сжал пальцы. Чуть сузившимися глазами он глянул на Мэтома.

– Он уже просил меня туда съездить, но я отказался. Руд нужен ему здесь.

– Руд? Я не понимаю…

Мэтом неожиданно отстранился от окна, раздраженно взмахнув рукавом:

– Вы двое галдите прямо как целый совет. И оба сразу. Мне нужно, чтобы Руд прервал ненадолго занятия и приехал в Ануйн. А уговорить его сделать это проще всего кому-нибудь из вас двоих.

– Так сам ему об этом и скажи, – упрямо произнес Дуак. Под королевским взглядом он притих и сел, ухватившись за подлокотники, как если бы от них он пополнял запасы своего терпения. – Может быть, ты все-таки объяснишь так, чтобы я понял? Руд только что получил Красную Степень, и если там останется, то получит Черную куда более молодым, нежели любой из ныне живущих Мастеров. Он сделал немалые успехи и заслуживает гораздо большего.

– В мире куда больше загадок, чем в книгах, укрытых за стенами училища в Кэйтнарде.

– Да. Я не обучался искусству загадок, но мне сдается, что и ты не сумеешь с ходу разгадать любую из них. Так чего же ты от него хочешь? Чтобы он наудачу, точно князь Хеда, отправился к горе Эрленстар?

– Нет. Он нужен мне здесь.

– Зачем, во имя Хела? Ты собрался умереть или что-то еще?

– Дуак, – прошелестела Рэдерле, но брат упорно ждал ответа короля. Затем Дуак поднялся – Мэтом продолжал хранить молчание – и, прежде чем захлопнуть за собой дверь, рявкнул, да так, что, казалось, загромыхали камни:

– Клянусь костями Мадир, хотел бы я заглянуть в торфяное болото, которое ты называешь разумом!

Рэдерле вздохнула. Она взглянула на Мэтома, который и в своем богатом одеянии казался непроницаемо-черным, словно проклятие волшебника под лучами солнца.

– Я готова возненавидеть весну. Я не требую, чтобы ты объяснил мне все на свете, но почему я не могу навестить Мару Крэг, пока Кин Крэг здесь, на совете?

– Кто был Танет Росс и почему он играл на арфе без струн?

С мгновение она стояла, силясь выудить разгадку из полузабытых часов состязаний в хитрости. Затем повернулась и, прежде чем еще раз хлопнула дверь, снова услышала голос отца:

– И держись подальше от Хела.

Рэдерле нашла Дуака в библиотеке, тот глядел в окно. Она встала рядом, опершись о подоконник и глядя вниз на город, который плавно сбегал по склону и рассыпался у гавани. Туда с утренним приливом входили торговые корабли, их цветные паруса никли на мачтах, точно усталые вздохи. Рэдерле увидела белые с зеленым паруса кораблей Данана Исига, привозивших всевозможные диковинные вещи с горы Исиг; и в ней пробудилась надежда, что из северного королевства пришли вести куда более ценные, чем корабельный груз. Рядом с ней шевельнулся Дуак: покой древней библиотеки с запахами кожи, воска и железа старых щитов вернул ему самообладание. Он тихо сказал:

– Он самый упрямый, своевольный и невыносимый человек в Трех Уделах Ана.

– Знаю.

– Что-то творится в его голове: что-то клокочет за его взглядом, точно недоброе колдовское зелье… Меня это тревожит. Ибо если бы дело дошло до выбора между шагом в бездонный колодец вместе с ним и прогулкой по яблоневым садам с Владетелями Ана в лучшую его пору, я бы закрыл глаза и шагнул. Но что он думает?

– Не знаю. – Она уткнула подбородок в ладони. – Не знаю, но почему-то он хочет, чтобы все мы сейчас были дома. Я его не понимаю. Я спросила, почему мне нельзя уехать, а вместо ответа услышала: «Почему Танет Росс играл на арфе без струн?»

– Кто? – Дуак взглянул на сестру. – Как могло… А почему он играл на арфе без струн?

– По той же причине, по которой он ходил пятясь и брил голову вместо бороды. Без всяких причин, не считая того, что не было никакой причины. Он был печальным человеком и умер пятясь.

– О…

– Он шел пятясь без всякой причины и упал в реку. Никто никогда его больше не видел, но предполагалось, что он умер, так как не было причин…

– Хватит, – кротко запротестовал Дуак. – Ну ты и горазда плести.

Она улыбнулась:

– Вот видишь, чего тебя лишили, ибо тебе не предназначен брак со Мастером Загадок. – Тут ее улыбка угасла; она склонила голову и принялась исследовать трещину в старой штукатурке. – Я чувствую, как если бы ждала, что некое чудо явится с севера, вырвавшись с вешними водами из-под власти зимы… Затем я вспоминаю сына земледельца, который, бывало, подносил раковины к моим ушам, так что я слышала голос моря, и, Дуак, тут-то я и начинаю за него бояться. Он так давно исчез. Целый год от него не приходило ни весточки, и никто в Обитаемом Мире не слышал даже обрывка песенки, сыгранной арфистом Высшего. Разумеется, Высший ни за что не стал бы так долго удерживать Моргона вдали от его земель. Думаю, с ними что-то случилось на Исигском перевале.

Дуак попытался утешить ее:

– Насколько известно, землеправление ни к кому от Моргона не перешло. – Но Рэдерле лишь беспокойно вздрогнула.

– Но тогда где он? Мог хотя бы послать вести на Хед. Торговцы говорят, что всякий раз, когда они заходят в Тол, Тристан и Элиард там, у причала, ждут новостей, надеются. Ведь даже из Исига, где чего только с ним ни случалось, ему удавалось писать. Еще говорят, у него на руках шрамы, точно следы рогов тура, и он научился превращаться в деревья…

Дуак взглянул на свои руки, как будто ожидал, что увидит на них белые полумесяцы шрамов.

– Я знаю… Проще всего было бы отправиться к горе Эрленстар и вопросить Высшего, где он. Сейчас весна. Перевал должен быть открыт. Элиард мог бы туда податься.

– И покинуть Хед? Он земленаследник Моргона, его никто не отпустит.

– Возможно. Но говорят, что упрямство жителей Хеда велико, как носы ведьм. Ему бы удалось… – Внезапно он перегнулся через подоконник и повернул голову в сторону далекой двойной колонны всадников, скакавших лугами. – А вот и они. При полном параде.

– Кто это?

– Не могу… голубое. Голубое с черным у свиты. Значит, это Кип Крэг. И похоже, он повстречал кого-то в зеленом…

– Людей из Хела.

– Нет. Зеленое с кремовым. И свита очень маленькая.

Рэдерле вздохнула:

– Мап Хвиллион.

Когда брат ушел, она осталась у окна, следя, как всадники рассеиваются среди ореховых садов, мельтеша в кружеве нагих черных ветвей. Они вновь появились близ старой городской стены, чтобы въехать в город по главной дороге, которая извивалась и петляла через рынок меж высоких старых домов и лавочек, окна которых походили на вылупленные глаза и были полны любопытствующих. Ко времени, когда всадники скрылись в городских воротах, девушка приняла решение.

Три дня спустя она сидела подле свинарки владетеля Хела под дубом, плетя сеть из травы. День был безмятежен, повсюду раздавалось фырканье и брюзжанье огромного хелского свиного стада, бродившего среди перепутанных корней и теней дубравы. Свинарка, которую никто и никогда не затруднялся называть по имени, в раздумье курила трубку. Это была высокая костлявая раздражительная тетка с длинными спутанными седыми волосами и темно-серыми глазами. Она ухаживала за свиньями с незапамятных времен. Насколько им удалось определить, они с Рэдерле приходились друг другу родней через колдунью Мадир. Великий дар свинарки касался ее занятия и питомцев; с людьми она была резка и застенчива, но прекрасная пылкая Кионе унаследовала от Мадир тягу к свиньям и подружилась с этой неразговорчивой свинаркой. Впрочем, даже Кионе не открылось то, что познала Рэдерле: мудрость, которую свинарка также унаследовала от Мадир.

Рэдерле подобрала новый тугой пучок травы и пустила его змейкой туда-сюда по небольшому квадратику основы.

– У меня правильно выходит?

Свинарка прикоснулась к плотному плетению и кивнула.

– Хоть воду носи, – сказала она своим ровным грубым голосом. – Ну, так я думаю, у короля Эна в Ануйне был свинопас, который понравился бы Мадир.

– А я думала, ей понравился бы Эн.

Лицо свинарки выразило изумление.

– После того, как он выстроил башню, чтобы ее поймать? Ты мне об этом рассказывала. Кроме того, он был женат. – Она отмахнулась от дыма своей трубки. – Не думаю.

– Ни один из королей, о которых я слышала, не женился на Мадир, – скривившись, сказала Рэдерле. – И все же каким-то образом ее кровь смешалась с королевской. Погоди-ка: она прожила почти двести лет, и, полагаю, при семи королях; вероятно, можно отбросить Фенела: он был слишком занят войной и чуть не позабыл обзавестись наследником, ну его, ублюдка. Не знаю даже, держал ли он свиней. Возможно, – добавила она, пораженная, – что ты потомок ребенка Мадир и одного из королей.

Свинарка сдержанно заквохтала:

– О, сомневаюсь. Это я-то, босоногая? Мадир любила свинопасов не меньше, чем королей.

– Это правда. – Рэдерле закончила возиться с очередной травинкой и рассеянно и хмуро оглядывала свое творение. – Возможно также, что Эн привязался к Мадир после того, как понял, что она не враг ему. Но это, пожалуй, сомнительно, поскольку именно через него кровь Илона попала в королевский род. Эн был просто в ярости.

– Илон?

– Ты должна знать эту повесть.

Свинарка покачала головой:

– Имя мне знакомо, но никто и никогда не рассказывал мне эту повесть.

– Ладно. – Рэдерле села спиной к стволу, и солнце замерцало у нее в глазах. Башмаки ее были сброшены, волосы распущены, маленький паучок в удивлении стал взбираться по одной из прядей. Она смахнула его, не заметив. – Это первая загадка, которую я выучила. Наследник земель Эна не был его родным сыном, а был сыном некоего неведомого морского владыки, который лег в постель Эна под видом самого короля. Девять месяцев спустя жена Эна родила Илона, кожа которого была как морская пена, а глаза зелены, точно водоросли. Тогда Эн в гневе выстроил башню у моря для этого морского дитяти и приказал, чтобы того никогда из башни не выпускали. Однажды ночью через пятнадцать лет Илон услыхал доносящуюся из моря необычную музыку арфы, и столь велика была его любовь к ней и желание найти ее источник, что он руками сломал оконную решетку, прыгнул в море и пропал. Десять лет спустя Эн умер, и, к изумлению прочих его сыновей, землеправление перешло к Илону. Он правил достаточно долго лишь для того, чтобы жениться и породить сына, который оказался столь же смугл и практичен, сколь Эн, а затем Илон сам удалился в башню, которую выстроил для него Эн, и прыгнул навстречу смерти из окна на скалы. – Она коснулась крохотной сети и поправила угол. – Это печальная повесть. – Тень заблудилась в ее глазах, рассеянных и смущенных, как если бы она стала что-то припоминать, но не могла вспомнить как следует. – Так или иначе, но лик Илона является раз или два в столетие, а порой – и его неистовство, но никогда – его ужасная мука, ибо никто, соприродный ему, с тех пор не наследовал землеправление. И это – к счастью.

– Что правда, то правда. – Свинарка взглянула на трубку у себя в руке; та перестала дымиться, пока ее хозяйка слушала. Свинарка рассеянно постучала трубкой о древесный корень. Рэдерле между тем наблюдала, как огромная черная свинья топает через полянку впереди, чтобы, тяжко дыша, развалиться в тени.

– Срок у Дие уже почти подошел.

Свинарка кивнула.

– Малыши все будут черненькие, как горшочки, ведь их отец – Темный Полдень.

Рэдерле отыскала взглядом роющегося в прошлогодней листве борова-отца, здоровенного потомка Полуденного Хегдиса. – Может, она и говорящего принесет.

– Может. Я все еще надеюсь. Но, наверное, волшебство ушло из их крови, и они теперь рождаются молчаливыми.

– Неплохо было бы, если бы некоторые анские владетели родились молчаливыми.

Брови свинарки шевельнулись, выражая внезапное понимание.

– А, началось!

– Что?

Свинарка оробела и отстранилась:

– Весенний совет. Не мое это дело, но не думаю, что ты ехала сюда верхом три дня лишь затем, чтобы установить, двоюродные мы с тобой или четвероюродные.

Рэдерле улыбнулась:

– Нет. Я сбежала из дому.

– Ты… Отец знает, где ты?

– Я предполагаю, что он знает все обо всем. – Она потянулась за новым стебельком. Странная осторожная тень вновь появилась у нее на лице; неожиданно она подняла глаза и встретилась с глазами свинарки. С мгновение серый взгляд в упор казался взглядом кого-то чужого – любопытствующим, оценивающим, таящим тот же вопрос, который она едва ли облекла в слова. Затем голова свинарки склонилась, она потянулась, чтобы подобрать желудь из развилки двух корней, и метнула его черной свинье.

Рэдерле негромко сказала:

– Илон…

– В нем причина того, что у тебя так хорошо выходят все пустячки, которым я тебя учу. В нем и в Мадир. И в твоем отце с его башкой.

– Может быть. Но… – Она отбросила от себя эту мысль и опять откинулась назад, вдыхая мирный воздух. – Мой отец способен увидеть тень в кургане, но мне не нравится, что у него рот, точно у моллюска. Лучше держаться подальше от этого дома. Зимой в нем было так тихо, что представлялось, как любые слова, которые мы произносим, тут же замерзают в воздухе. Казалось, зима никогда не кончится…

– Скверная была зима. Владетелю пришлось посылать за припасами в Аум, да еще и платить вдвойне, так как в Ауме тоже не шибко уродился хлеб. И стадо наше поубавилось; один из самых здоровенных боровов, Алойл…

– Алойл?

Свинарка вдруг слегка забеспокоилась.

– Ну да, Руд как-то упомянул о нем, и я подумала… Мне понравилось это имя.

– Ты назвала борова в честь волшебника?

– Он был волшебником? Я не… Руд не говорил. В любом случае он умер, как я о нем ни заботилась, а ведь сам владетель приходил и собственными руками помогал.

Лицо Рэдерле немного смягчилось.

– Да. Это то, чем Райт хорош.

– Это у него в крови. Он был очень огорчен из-за… из-за Алойла. – Она бросила взгляд на рукоделье собеседницы. – Может быть, тебе захочется сделать это чуть пошире, но понадобится оставить краешек, чтобы держать, когда будешь бросать.

Рэдерле уставилась на свою сеточку, мысленно представила, как та растет, а затем вновь уменьшается. Она снова потянулась за травой, и рука, едва коснувшись земли, ощутила ровный топот коней. Девушка вздрогнула и бросила взгляд в сторону деревьев.

– Кто это? Райт еще не уехал в Ануйн?

– Нет, он еще здесь. А ты не?.. – Она умолкла, видя, что Рэдерле поднимается, коротко выругавшись, – и тут владетель Хела и вся его свита выехали на поляну, распугав свиней.

Райт остановил своего скакуна перед носом у Рэдерле; вскоре подтянулись и его люди в бледно-зеленом с черным, удивленные неожиданной остановкой. Владетель воззрился на Рэдерле, его золотые брови тут же сложились в знак неодобрения, рот приоткрылся; Рэдерле заметила:

– Ты можешь опоздать на совет.

– Мне надо было подождать Элийу. Почему, во имя Хела, ты бегаешь в одних чулках среди моих свиней? Где твоя свита? Где…

– Элийу! – крикнула Рэдерле русобородому незнакомцу, который уже спешивался; счастливая улыбка, чуть только девушка побежала, чтобы его обнять, сделала его лицо опять знакомым.

– Ты получила флейту, которую я тебе послал? – спросил он, как только она повисла у него на плечах; смеясь, она кивнула.

– Так это ты ее послал? Ты сам ее смастерил? Она такая красивая, что я даже испугалась.

– Я хотел порадовать тебя и увидеть, но не…

– Я и не узнала тебя с этой бородой. Ты три года пропадал в Исиге. Тебе уже вот-вот пора… – Внезапно она остановилась, ее объятия стали крепче. – Элийу, ты принес какие-нибудь вести о князе Хедском?

– Прости, – ласково отвечал он. – Но его никто не видел. Я плыл от Краала вниз по реке на торговом судне; по пути оно раз пять останавливалось, и я потерял счет, сколько раз меня об этом спрашивали. Впрочем, есть кое-что, о чем я должен сообщить твоему отцу. – Он улыбнулся, прикоснувшись к ее лицу. – Ты всегда такая красивая. Как сам Ан. Но что ты делаешь одна среди свиней Райта?

– Я пришла побеседовать с его свинаркой. Она весьма мудрая и примечательная женщина.

– Она? – Элийу покосился на свинарку, которая глядела себе под ноги.

Райт мрачно заметил:

– Я думал, ты уже выросла и образумилась. Что за безрассудство – ехать сюда одной из Ануйна. Поразительно, как только твой отец… А он-то хоть знает, где ты?

– Вероятно, он об этом догадывается.

– Ты хочешь сказать…

– О Райт, если я веду себя как дурочка, это мое дело.

– Да ты взгляни на себя! У тебя такие волосы, что в них могли бы гнездиться птицы!

Ее рука невольно приподнялась, чтобы поправить волосы, затем упала.

– Это, – ледяным тоном сказала она, – тоже мое дело.

– Ты роняешь свое достоинство, приятельствуя с моей свинаркой, точно… точно…

– Ну, Райт, мы же с ней родственницы. Насколько мне известно, у нее столько же прав при ануйнском дворе, сколько и у меня.

– Я не знал, что вы в родстве, – с любопытством сказал Элийу. – А как это?

– Через Мадир. Она была бойкой женщиной.

Райт протяжно вобрал носом воздух.

– Тебе, – нудно произнес он, – пора замуж. – Он резко дернул поводья, поворачивая своего скакуна; вид его прямой грозной спины и суровая посадка вызвали у Рэдерле тревогу и стеснение. И тут же ей на плечо легла рука Элийу.

– Не огорчайся, – приветливо сказал он. – Хочешь поехать с нами? Я бы с удовольствием послушал, как ты играешь на той флейте.

– Отлично. – Ее плечи поникли. – Отлично. Если ты готов слушать. Но сперва скажи мне, что за вести ты привез от самого Исига, чтобы сообщить моему отцу?

– О! – В его голосе она внезапно расслышала благоговение. – Они касаются князя… Звездоносца.

Рэдерле проглотила комок. Можно было подумать, что даже свиньи расслышали это имя, их мощное фырканье сменилось затишьем. Свинарка подняла глаза.

– Ну так что?

– Мне кое-что рассказал Бере, внук Данана. Ты наверняка слышала повесть о Моргоне – о ночи, когда он достал меч из исигского тайника, о ночи, когда убил этим мечом трех Меняющих Обличья и спас себя и Бере. Мы с Бере одно время вместе работали, и он спросил у меня, кто такие были Властелины Земли. Я рассказал ему все, что знаю, и спросил, почему это его занимает. И тогда он объяснил мне, что слышал, как Моргон рассказывает Данану и Дету, что в Пещере Потерянных, куда кроме Ирта никто и никогда не входил, Моргон отыскал меч со звездами и меч этот вручили ему мертвые дети Властелинов Земли.

Свинарка выронила трубку. Неясным и скорым движением она поднялась, ошеломив Рэдерле. Отрешенность соскользнула с ее лица, словно маска, обнаружив силу и скорбь – свидетелей знания, не предполагаемого обычно в свинопасах. Она испустила вздох и крикнула: «Что?!»

Ее крик был подобен трескучей вспышке молнии в ясном небе. Рэдерле, тщетно зажимая уши руками, слышала, как этот крик пропал в пронзительном ржании перепуганных лошадей, вставших на дыбы, и возгласах сбившихся с дыхания мужчин, пытающихся совладать со скакунами. Затем раздался звук, не менее неожиданный и жуткий, чем крик свинарки: отчаянный и яростный протестующий вопль всего хелского свиного поголовья.

Рэдерле открыла глаза. Свинарка исчезла, как если бы ее сдуло с земли собственным криком. Громадное неповоротливое свиное стадо, визжа от боли и удивления, вставало на ноги, вслепую куда-то поворачивало, вздымалось, точно мощный вал; паника, точно рябь по воде, распространилась до самого дальнего его края, отсюда едва заметного. Рэдерле видела, как, закрыв глаза, вертятся колесом могучие боровы, как лес ощетинившихся спин поглощает маленьких поросят; как свиноматки, которым вот-вот предстоит опороситься, качаются из стороны в сторону. Лошади, напуганные внезапным шумом и натиском свиней, перестали слушаться всадников. Одна из них наступила на маленькую свинку, и вопль ужаса, испущенный обоими животными, разнесся по поляне, точно зов боевой трубы. Били копыта, звенели и хрипели голоса; стадо, девять сотен лет бывшее гордостью Хела, хлынуло вперед, увлекая с собой беспомощных коней и всадников. Рэдерле, вовремя отыскавшая неподобающее ее сану укрытие высоко на старом дубе, видела, как Райт тщетно пытается развернуть своего скакуна и добраться до ее дерева. Но его унесло с остальными. Заходившийся от смеха Элийу мчался в хвосте. Стадо схлынуло с поляны и пропало за дальними деревьями. Хотя шум понемногу стихал, у Рэдерле разыгралась головная боль. Оседлав толстый сук, она думала о том, что свиньи, чего доброго, добегут с Владетелем Хела и до самого Ануйна и ввалятся в Зал Совета. И смеялась до слез.