Наследник империи, или Выдержка

Негатив

– А где труп? – спросил я.

– Как где? В морге! – ответила милая девушка.

– В… каком?

– То есть?

– Морг в нашем огромном городе и его окрестностях не один, – терпеливо пояснил я. – Хотелось бы узнать адрес.

– А вы ему, простите, кто? – Она посмотрела на меня с интересом. Я машинально отметил: хорошенькая.

– Никто.

– Тогда зачем вам адрес?

– Мы вместе работали. Родных у него нет, организацией похорон придется заняться нам.

– А-а… – протянула она. – Так бы сразу и сказали!

И она назвала адрес. Вот и все. Но в моем сердце еще теплилась надежда, с которой я и приехал в психиатрическую лечебницу, находящуюся в районе Битцевского лесопарка. Говорят, здесь спокойно. Пациентов порой выпускают погулять по парку, где потом находят трупы… Что за чушь лезет в голову! Я-то знаю, что этот человек не был сумасшедшим! Он был абсолютно нормален. Я развел руками:

– Не понимаю, что случилось? Почему он попал к вам?

– Белая горячка, – охотно пояснила хорошенькая. Я тоже симпатичный, поэтому мы быстро нашли общий язык. – В народе говорят, «белочка». Что ж тут удивительного?

– Да он вроде бы не пил, – с сомнением сказал я.

– Совсем? – прищурилась хорошенькая.

– То есть завязал.

– Ну, значит, развязал! А это еще хуже. Уж вы мне поверьте! Когда завязавшие алкаши срываются, их уже ничем не остановишь!

Я все еще сомневался. Хотя и на работе поговаривали: ушел в запой. Исчез на две недели. И вот вам результат: горячка белая, психиатрическая лечебница, внезапная смерть. Если бы я не знал предысторию, то поверил бы, как и все. Но дело в том, что я-то ее знаю! За этим человеком охотились. Вернее, за снимками, которые он сделал. Он был профессиональным фотографом. Работал в гламурно-глянцевом журнале, параллельно занимался халтурой. А я был его напарником. Но что это за снимки и почему они вызвали такой интерес у сильных мира сего, я не знал. Однако очень хотел бы узнать. Как и все, я мечтал прославиться. А это могло бы стать громким делом. Представьте себе: миллионный тираж, моя фотография крупным планом и надпись огромными буквами: «СЕНСАЦИЯ!» Поэтому я принялся обольщать хорошенькую:

– Скажите, а он ничего не просил мне передать?

– А как же! – Она даже подпрыгнула, я – тоже. Вот оно! Удача! – Я все ждала, когда вы спросите!

Она, понимаете ли, ждала! «Спокойно-спокойно-спокойно». Я всегда так делаю в критических ситуациях. Повторяю про себя скороговоркой раз пять: «Спокойно-спокойно-спокойно». Она, понимаете ли, ждала! Нет, чтобы сразу сказать: вот то, что тебе нужно, и проваливай отсюда. Нет, она ждала. Это потому, что я ей нравлюсь. Вот она и кокетничает, время тянет. А времени у меня нет, поэтому я нетерпеливо протянул руку:

– Давайте.

Она слегка обиделась, ведь я отказался от флирта, но полезла в ящик своего стола. Покопалась там и протянула мне конверт. Плотный, белый, большой. В таких еще посылают поздравительные открытки нестандартных размеров. Ни марки, ни адреса на нем не было. Я пригляделся. Крупными печатными буквами на нем написано от руки: «НЕГАТИВ».

– Леонид Петровский? – официально спросила девушка.

– Он самый.

– Документ.

Она вредничала. Какие документы? Это что, заказное письмо? Бандероль? На конверте даже адреса нет! Ни адреса, ни марки. На деревню дедушке. А может, она хочет взглянуть на мою прописку? Скорее на ту страницу, где ставят штамп о регистрации брака. Эта страничка в моем паспорте девственно чиста, поэтому я без колебаний протянул ей требуемый документ. Она открыла его и прочитала:

– Леонид Петровский.

– А я что говорю?

– Что ж…

С конвертом она рассталась охотно, а вот с паспортом расставаться не спешила. Так и есть: принялась его листать. Мне наплевать, пусть хоть съест. Я жадно схватил конверт. Вот оно! Я автор сенсации! Его убили! На сто процентов! Из-за этого снимка! Или из-за снимков! И я сейчас получу негатив! Ай да молодец, коллега! Не пожадничал! О чем это я? Его же убили!

Все эти мысли молнией сверкнули в моем мозгу, с десяток таких ярких вспышек, но гром не раздался. «Спокойно-спокойно-спокойно», – сказал я себе. В моей руке подрагивал конверт. Он был подозрительно толстый и бугрился. Я открыл его и заглянул внутрь. Потом посмотрел на девушку, которая с интересом изучала мой паспорт. Потом вновь заглянул внутрь и спросил:

– Что это?

– А что такое? – Она оторвалась от паспорта и невинно посмотрела на меня. По ее взгляду я понял: о содержимом конверта осведомлена прекрасно. Как и вся психиатрическая лечебница. Должно быть, первым его с интересом изучил главврач. Потому что эту коллекцию мог собрать только сумасшедший! Это же диагноз!

– Что это? – повторил я.

И высыпал на стол то, что было в конверте. И даже потряс его, чтобы ничего не пропустить. Выпало семечко. Семя подсолнечника, если уж быть точнее. Из таких посредством пресса выдавливают растительное масло. Семечки лузгают деревенские, сидя на завалинке. И не деревенские тоже. И не сидя. И не на завалинке. Твою мать! Она смотрела на стол и улыбалась. Я тоже смотрел. Но не улыбался. Передо мной лежали:

дешевые бусы,

моя собственная фотография три на четыре,

стоптанная набойка с каблука женской туфли,

использованный одноразовый шприц,

семечко,

проездной билет в метро на текущий месяц,

старый значок – пятиконечная октябрятская звездочка, эмаль облупилась, булавка отвалилась,

открытка «С праздником Восьмое марта!».

Я потряс конверт еще раз: а где же негатив? Потом заглянул внутрь, не веря своим глазам. Пусто! Девушка улыбалась.

– Вы уверены, что это все мне? – спросил я и выразительно посмотрел на разложенное «богатство».

– А как же! Он сказал: придет красивый молодой человек…

Я жадно схватил открытку. На обратной стороне прочел текст: «Дорогая мама! От всей души поздравляем тебя с Международным Женским Днем! Желаем тебе крепкого здоровья, счастья в личной жизни и успехов в труде! Любящие Лена, Коля и Дима».

– … блондин. Холостой.

– Когда он это говорил, он был в своем уме? – подозрительно спросил я.

– А как же! – Она с обидой посмотрела на мои волосы, потом зачем-то заглянула в мой паспорт.

Черт возьми! Я и в самом деле блондин! И из себя ничего. Холост, это правда. Значит, он соображал, что делает. Но по содержимому конверта этого не скажешь.

– И я могу все это забрать? – подозрительно спросил я, имея в виду «богатство».

– А как же!

– А кто такие Лена, Коля и Дима? – уцепился я за соломинку. Вдруг негатив хранится у семьи, пославшей поздравительную открытку?

– Лена – дочь сестры-хозяйки, – охотно пояснила девушка. – Коля – ее муж, а Дима – сын. Они живут в другом городе.

– Где именно? – с надеждой спросил я.

– Во Владивостоке.

– Ого!

Соломинка сломалась, я рухнул в пропасть. За неделю он мог, конечно, слетать во Владивосток. Но вряд ли сделал это. Он сумасшедший, но не настолько. Нет, дело тут не в открытке. Тогда в чем?

«Спокойно-спокойно-спокойно…»

Я сгреб со стола обратно в конверт «богатство», включая и семечко. И спросил:

– Интересно, долго он ползал по полу, собирая свою коллекцию?

– Не знаю, – мило улыбнулась девушка. – Знаю только, что открытку он стянул со стола сестры-хозяйки, значок выпросил у нянечки. А что касается бус… – Она покраснела. – Это мои.

– У вас хороший вкус, – похвалил я. – Надеюсь, вам их не жалко?

– Что вы! Забирайте! Он так просил за вас!

– То есть?

– Непременно просил передать вам этот пакет. Сказал: «Он поймет».

Признаться, я ни черта не понял. Но что делать? Я небрежно засунул добычу во внутренний карман пиджака. Подумаю на досуге. Особенно над открыткой. «Дорогая мама! Поздравляем тебя…» Все. Мне здесь больше делать нечего. Или…

А если узнать историю всех этих вещей? Включая семечко. Интересно, она жареное? А на зуб попробовать? Я усмехнулся. Что за бред! Главврач посмотрел на все это и мигом поставил диагноз. Фетишизм. Мужчина предпенсионного возраста коллекционирует рухлядь. Старые вещи. А при чем же тогда одноразовый использованный шприц? Сказать, что это тоже винтаж, язык не повернется. Реалии нашего времени – использованные шприцы. Все мы сидим на игле. Раздумывая над этим, я направился к выходу.

– А паспорт? – окликнула меня девушка.

– Ах да!

И я вернулся.

– Тридцать лет, и все еще не женаты, – укоризненно сказала она, возвращая мне документ. Как будто я был злостным неплательщиком алиментов.

– Бывает.

– В гражданском браке жили?

– И это случалось. – Я посмотрел на нее повнимательнее: хорошенькая. И все. Больше ничего не увидел. Но сказал: – Знаете, я еще вернусь.

Она вспыхнула:

– Что ж…

– Как вас зовут?

– Надя.

– Надежда, значит.

У меня еще оставалась надежда на то, что я разгадаю загадку. Его ведь убили не из-за семечка. Не из-за использованного шприца. И не из-за открытки «С праздником Восьмое марта!». Его убили из-за фотографий. И в руках у меня негатив. На конверте так и написано: «НЕГАТИВ». Он велел передать это мне. Значит, верил в меня. А если бы здесь и в самом деле был негатив, я бы его ни за что не получил. Те люди, что поместили его в психиатрическую лечебницу и, ничего от него не добившись, убили, с содержимым конверта знакомы. Это вне всякого сомнения. И подумали то же, что и главврач: человек спятил. Сошел с ума от безысходности, от боли. Возможно, его пытали. Избивали. Надо бы поехать в морг и взглянуть на тело. Если у меня будут доказательства, можно написать заявление в полицию и возбудить уголовное дело. Если у меня будут доказательства…

Пока у меня в руках лишь конверт, содержимое которого более чем странное. При чем здесь стоптанная набойка? Имеет ли значение, что она от женской туфли? Мне отдали все беспрепятственно. На это и было рассчитано. Кому интересен мусор?

«Он поймет».

НЕГАТИВ.

Если у вас под рукой есть использованная фотопленка, взгляните на нее. Что вы увидите? И что узнаете? Даже себя вряд ли. Волосы белые, лица, напротив, черные. Мир наоборот. А потому практически неузнаваем. У меня в руках то же самое. Негатив, который надо проявить. Для этого есть средства. Я должен найти эти средства, раз мой напарник сказал: «Он поймет». Он, то есть я.

Никто не знал этого человека так же хорошо, как я. Хотя мы и были знакомы от силы полгода. Но мы работали вместе. Бок о бок. Вместе выезжали на съемку, вместе обрабатывали потом материалы. Просматривали отпечатанные фотографии. О главной из них он мне так и не сказал. Не успел. Хотя сказать мог только мне, самому близкому человеку. Он никогда не был женат, не имел детей, жил на окраине Москвы в однокомнатной берлоге. Уверен: там все перевернуто вверх дном. Они искали негатив. Или кассету. Скорее всего, он снимал на цифру. А может быть, и нет. На аналоговый. Я никогда этого не узнаю.

Узнаю! Не мытьем, так катаньем. Мы ведь работали бок о бок. И роковые снимки, скорее всего, сделали вместе. Но его убили, а я жив. Выходит, он оказался догадливее. И внимательнее. У него была выдержка. Он мог дожидаться часами наиболее выгодного освещения, хорошего кадра, снимать одно и то же место утром, вечером, в полдень, зимой, весной, летом… И он поймал в кадр… Что? Кого?

Я обязательно это узнаю. С помощью предметов, которые находятся в конверте, лежащем у меня за пазухой. Вперед!