Наследники Вюльфингов

I. О том, как жил в Ирландии король Сигебанд

ВЫРОС В ИРЛАНДИИ богатый король Сигебанд, сын Гера и королевы Уты. Отец его Гер владел многими бургами и семью царствами. Дома же было у него более четырех тысяч воинов, и их трудами он ежедневно увеличивал свою честь и имущество.

По смерти короля Гера, стала королева Ута советовать своему сыну жениться. Послушался ее совета Сигебанд и приискал себе невесту, — самую лучшую и самую богатую девушку, родом из Норвегии. За нею последовала в Ирландию большая свита и семьсот воинов. Сигебанд встретил свою невесту на границе двух земель, там, где западный ветер начинал уже задувать с морской волны.

Все встречали невесту радостно и торжественно. Но невеста была королева, Сигебанд же не был еще посвящен в рыцари и, казалось, был ей неровня, а потому родственники его поспешили опоясать его мечом, а вместе с ним и еще пятьсот воинов, наделив их платьем и оружием. С тех пор многие годы правил он Ирландией, и слава и честь его никогда не убывали. Через три года родился у него сын, и при крещении ему дали имя Гагена. Родители неусыпно заботились о мальчике. Сначала ходили за ним благородные дамы и прекрасные молодые девушки, когда же исполнилось ему семь лет, он начал скучать среди женщин и почти все свое время проводил с воинами. Но потом пришлось ему оставить их: был он унесен далеко оттуда. Малым ребенком уже не мог он равнодушно смотреть на оружие и сейчас же надевал на себя и шлем, и кольчугу, как только находил их где-нибудь на дворе или в доме. Но и того должен был он потом лишиться.

Раз сидел король Сигебанд со своею женою на ступенях крыльца под тенью кедра, и стала королева, его жена, просить его задать пир.

— Слишком уж редко собираешь ты к своему двору отважных своих воинов, — говорила она, — неприлично поступать так королю, богаче которого нет на свете; которому принадлежит столько бургов и обширных земель, столько серебра и драгоценных каменьев и столько тяжелого золота. Чем же награждать королям своих воинов, проливающих за них кровь в битвах с врагами, как не пирами, забавами и играми, да щедрыми дарами?

Внял король Сигебанд советам своей жены и приказал сзывать к себе гостей на пир к тому времени, когда лето придет на смену зиме.

Богатый праздник давал король Сигебанд своим друзьям и родне, — собралось гостей при его дворе до восьмидесяти шести тысяч и длился праздник уже девять дней: пиршествам, играм, бугурдам, всякой музыке и пению, казалось, не предвиделось и конца, но на девятый день все переменилось: радость и веселье вдруг сменились горем. В То время, как странствующий скоморох привлек к себе внимание всех гостей потешной игрой, одна прекрасная молодая девушка водила за руку сына владетеля Ирландии по двору замка; их сопровождали женщины, ходившие за ребенком, а также многие преданные хозяину люди. Вдруг из дома донесся до них громкий взрыв хохота. Воспитатели Гагена пошли посмотреть, в чем дело, и на минуту упустили из виду мальчика и молодую девушку.

Тут-то постигла их беда, причинившая много скорби хозяину и королеве. Прилетел дикий гриф, — его с любовью воспитал сам король Сигебанд, конечно, себе же на горе: через этого грифа должен был он лишиться своего сына. Гриф был так велик, что там, где он пролетал, от его крыльев ложилась тень, точно от облака. В это время молодая девушка стояла одна с ребенком перед домом.

Гриф летел, и деревья падали под ударами его крыльев. Завидя его, девушка бросилась бежать, оставив ребенка одного. Все это было так необычно, что, право, могло бы прослыть за чудо. Гриф со свирепым видом опустился над мальчиком и схватил его своими когтями. Долго пришлось плакать о том отважным добрым воинам. Перепугались люди, подняли страшный крик, а гриф тем временем успел подняться с мальчиком высоко на воздух и скрылся в облаках.

Горько плакал Сигебанд с женой о своем сыне; оплакивали смерть мальчика и родные короля. Всем стало не до пира, и гости собрались разъезжаться по домам. Король Сигебанд не удерживал их, но, по совету жены своей, строго соблюдавшей все рыцарские обычаи, отпуская гостей, все же щедро наделил их богатыми дарами.

II. О том, как гриф похитил Гагена

Но оставим их плакать и поведем рассказ о том, как в быстром полете дикий гриф уносил с собою дитя. Промыслом Божьим оно было еще живо, но все же многого пришлось ему натерпеться, когда старый гриф принес его к своим птенцам. Прилетев в гнездо, гриф выпустил дитя из когтей, и один из птенцов сейчас же схватил его, но не мог проглотить. Птенцы собрались было разорвать ребенка на части когтями, но тут один из них, подхватив мальчика, унес его далеко от гнезда, перелетая с ним с дерева на дерево. Но молодой гриф не рассчитал своих сил и опустился на ветку, для которой оказался слишком тяжел. Ветка подломилась, и гриф очутился на земле, — конечно, он охотнее очутился бы в своем гнезде. При падении гриф выпустил дитя, и малютка спрятался в траве. Там просидел он некоторое время и наконец почувствовал сильный голод, а между тем ему нечего было есть.

Великие чудеса творит Господь, надо в том сознаться. Три королевских дочери, похищенные тем же грифом, скрывались тут же неподалеку. Никто не мог бы сказать, чем питались они в течение столь многих дней. Несомненно, сам Отец Небесный милостиво пекся о них. Не суждено было Гагену оставаться одному, и он нашел молодых девушек в пещере одной скалы. Женщины, видя, как он осторожно прокрадывался к горе, приняли его сначала за свирепого карлика или за чудище морское. Гаген тоже увидал их, но они сейчас же спрятались от него в пещеру. Недружелюбно смотрели они на него, пока не убедились, что он — христианин.

— Как смеешь ты приходить к нам сюда в наше убежище, данное нам самим Господом Богом? — заговорила старшая. — Ступай, ищи себе товарищей в бурном море. Нам и без тебя здесь тяжело.

— Позвольте мне остаться с вами, — отвечал Гаген, — поверьте мне, я — христианин. Один из свирепых грифов похитил меня и принес сюда, к этой скале. Мне очень хотелось бы остаться с вами, не могу же я жить здесь один.

Тогда приветливо приняли они к себе малое дитя и стали расспрашивать его, откуда и как он к ним попал.

— Сильно нуждаюсь я в пище, — говорил между тем Гаген, — не уделите ли вы мне питья и хлеба? Вот уже три дня, как я ничего не пил и не ел, с тех самых пор, как похитил меня свирепый гриф.

— Дело-то в том, — отвечала ему одна из женщин, — что редко приходится нам видеть здесь нашего виночерпия и стольника.

Тут принялись они разыскивать разных кореньев и трав, чтобы накормить ими сына Сигебанда, и в обилии принесли ему всего того, чем питались сами. Для него была то совсем незнакомая пища, но голод заставил его отведать и травы.

Так жил он у женщин много дней, и они охотно давали ему приют и заботились о нем.

Но вот неведомо откуда принесло по морю к скале корабль с Божьим войском[13]. Сильно били его могучие волны прибоя и разбили наконец в щепы, из людей же, бывших на нем, никто не спасся. Когда все это случилось, прилетели свирепые грифы и унесли в свои гнезда тела погибших людей. Много женщин стосковалось с тех пор от долгих расспросов о своих близких.

Дав пищу птенцам, старые грифы покинули свои гнезда и полетели прочь через море, неведомо в какой конец света; страшного соседа оставили они за собой на горе.

Увидал Гаген, что на морской берег выкинуло море вещи потонувших людей, и решил пойти поискать там съестных припасов. Очень тихо и осторожно прокрался он к берегу, опасаясь свирепых грифов. Там нашел он только тело одного человека в полном вооружении. Не пренебрег он кольчугой и снял ее с утонувшего; захватил он также лук и оружие, лежавшие рядом. Так малое дитя вооружилось. Но тут словно ветер пронесся в воздухе; позамешкался маленький воин, — летел то старый гриф; Гаген же был слишком далеко от своей скалы. С гневом ринулся гриф вниз на прибрежный песок и хотел было сразу проглотить бывшего жителя своего гнезда. Но отважный мальчик показал тут себя настоящим воином. Собрав свои силенки, натянул он лук и пустил в грифа несколько острых стрел. Но не мог он пробить ими кожи грифа. Как же ему спастись? Тогда попытался он взяться за меч. Он слышал, как женщины плакали и в то же время поощряли его. Распалившись гневом, замахнулся он мечом и отсек грифу крыло и так перебил ему ноги, что гриф не мог уже двинуться с места.

Победа осталась за Гагеном: гриф был мертв. Но вскоре прилетел другой, и опять попал мальчик в великую беду. Так Гаген бился с грифами, пока не перебил их всех — и старых, и молодых. Конечно, в том помогал ему Господь: своими силами не мог бы Гаген исполнить такого дела.

Совершив великое чудо, мальчик велел женщинам выйти из пещеры.

— Выходите насладиться воздухом и солнцем, раз Господь Бог посылает нам такую радость, — сказал он им.

Обрадовались женщины и стали целовать Гагена в уста. Владыка сих мест, старый гриф, лежал недвижим, и ничто уже не мешало женщинам покидать пещеру и удаляться от горы.

Так, испытав беду, одинокий чужеземный гость научился скоро столь метко стрелять, что без промаха на лету попадал в птицу. Научился он также и размышлять о том, что надо ему сделать.

Как часто для развлечения подходил он к морю! Видел он там рыб, плававших в воде, и мог бы поймать их, но все равно не мог бы их есть: редко дымилась его кухня, и не было дня, когда бы он не скорбел об этом.

Раз пошел он из своего приюта в лес. Там увидел он много смелых проворных зверей. Один из них хотел было съесть мальчика, но тот убил зверя своим мечом. Был этот зверь похож на хамелеона. Начал Гаген снимать с него шкуру и почувствовал, что сила его возрастает. Захотелось ему испить крови зверя, и, напившись ее, получил он огромную силу. Разные мысли стали тогда приходить ему в голову. Гаген закутался в шкуру убитого животного; тушу отнес он домой. Таким образом, женщины постоянно пользовались его добротою и от новой пищи возвышались и сердцем, и духом. Дров было у них довольно, но не было огня, и Гаген высек несколько искр из твердого камня. Так научились они пользоваться тем, что прежде было для них неизвестно. Но некому было служить им, и они должны были сами приготовлять себе кушанье на огне. От перемены пищи все они стали сильнее и красивее; сам же неукротимый Гаген получил силу, равную силе двенадцати взрослых мужчин. Но всех их очень огорчало, что, казалось, должны были они навсегда остаться в пустыне. Попросили раз женщины Гагена проводить их к морю. Они шли, стыдясь себя, — так плохо было их платье, изготовленное их собственными руками после того, как нашел их Гаген.

Двадцать четыре дня шли они лесом. Наконец, увидал юноша корабль, шедший с тяжелым грузом из Гаради. Гаген принялся громко звать его, несмотря на свист ветра и шум бурных волн. Корабль трещал, приближаясь к берегу; бывшие на нем люди, увидя на берегу девушек, испугались, приняв их за русалок. Владелец корабля, граф, был родом из Салми. Он раньше уже хорошо знал Гагена и его род. Он был их сосед. Но сын Сигебанда Ирландского не узнал никого из пилигримов. Граф не позволил своему кормчему пристать к берегу. Несчастный Гаген стал тогда просить их именем Бога взять его на корабль с этого безлюдного песчаного берега, и мореходы приободрились духом, когда так смело назвал он Христа.

Граф сам двенадцатый спустился в лодку. Не терпелось ему узнать, были ли то лесные духи или же дикие чудища морские. Никогда еще во всю свою жизнь не видал он таких красивых существ. Но прежде, чем выйти на берег, стал он их спрашивать:

— Скажите мне, крещены вы или нет и что вы тут делаете? — говорил он, глядя на прекрасных девушек, едва прикрытых молодым мохом.

И стали они просить его взять их с собою на корабль.

III. О том, как Гаген попал на корабль

Прежде, чем принять их на корабль, им привезли платье, которое пилигримы везли к себе домой. Как ни были девушки скромны, но должны были надеть его, хотя и стыдились носить мужское платье.

На корабле молодых девушек встретили прекрасные рыцари и обошлись с ними почтительно и вежливо, как с королевскими дочерьми, хотя и приняли их было прежде за злых и нечистых духов.

Напоив и накормив их, граф из Гаради стал расспрашивать молодых девушек, как попали они на морской берег, и расспросами своими вновь заставил их пережить все старое горе.

— Знай, что родом я из дальних стран — из славной Индии, — сказала старшая, — отец мой был там королем, но мне, к моему горю, никогда уж не придется носить короны.

— И я тоже родом издалека, — сказала средняя, — дикий гриф похитил меня в Португалии, где отец мой был славным и могучим королем.

— Я же родом из Ирландии, — сказала младшая, — властителем ее был мой отец. Но, к горю моему, я очутилась слишком далеко от тех, кто должен был меня воспитывать.

— Но если уж суждено было вам лишиться своих родных и друзей, то надо благодарить Бога, что Он, по милости Своей, послал меня вам на пути, — сказал им граф, и, обратившись к Гагену, стал спрашивать его, кто он такой и как сюда попал.

— Я скажу тебе это, — отвечал ему Гаген, — один из грифов похитил также и меня. Отца моего зовут Сигебандом; я родом из Ирландии и долго жил у этих женщин, терпя горе и нужду.

— Но как же могли вы сохранить жизнь, находясь так долго во власти грифов? — с удивлением спрашивали все, бывшие на корабле.

— На то была воля Божья, — отвечал Гаген, — я перебил всех грифов от старого до молодого, не оставив ни одного в живых.

— Неужели же ты так силен? — восклицали путники. — Будут теперь прославлять тебя и мужчины, и женщины. Нас целая тысяча не могла бы сделать того, что сделал ты.

Но граф и его свита стали побаиваться такого ребенка, опасаясь, как бы он своей неизмеримой силой не причинил им беды. Хотели было они хитростью лишить его оружия, но Гаген с гневом воспротивился.

— Немало вреда пришлось мне претерпеть от твоих родных, — сказал тогда ему граф, — в горячей битве перебили они и забрали в плен моих воинов, а потому и ты теперь должен остаться у меня пленником.

— Неповинен я в этом деле, — отвечал ему Гаген, — отвезите меня к моим родным, и я легко помирю вас с ними.

Но граф не согласился:

— Ты будешь моим пленником, — говорил он, — а этих прекрасных девушек беру я в свою свиту.

Обидны и позорны показались Гагену слова графа.

— Не хочу я быть твоим пленником! — гневно сказал он. — Пусть никто и не думает о том, если хочет остаться цел. И этим женщинам нет никакой нужды поступать в твою свиту, они спасутся и без тебя! Эй, вы, корабельщики, — продолжал он, — отвезите меня на мою родину, и я дам вам в награду много сокровищ и драгоценных платьев. Послушайтесь меня, — будьте умнее! Переставьте паруса и направьте корабль свой в Ирландию!

Видя такое упорство, граф приказал было силою отнять у него оружие. Но едва лишь люди графа приблизились к Гагену, как он стал хватать их за волосы и бросать в волны. Так побросал он в море человек тридцать; если бы не молодые девушки, он убил бы и самого графа не делал он разницы между богатым и бедным, простым и знатным человеком.

Увидали пилигримы, что не сладить им с Гагеном, и повернули корабль свой в Ирландию.

Торопились корабельщики, страшась гнева Гагена, и семнадцать дней работали неустанно. Наконец стали они приближаться к берегам Ирландии, и Гаген узнал ее обширные бурги. Увидал он и высокий дворец у самого моря и кругом него триста крепких надежных башен. Тут жил король Сигебанд со своею женою. Пилигримы стали опасаться за свою жизнь: если бы воины Сигебанда узнали их, они перебили бы их всех. Славный Гаген понимал это.

— Я хочу помирить вас с моим отцом, — сказал он гостям, — и пошлю к нему гонцов. Пусть они известят его обо мне, и я в награду за их службу дам им много золота. Отец мой и мать моя не пожалеют его для меня.

Позвал он к себе двенадцать пилигримов.

— Скажите королю, — наказывал он им, — что если он желает, он может видеть сына своего Гагена, похищенного грифом. Но я знаю, что благородный король не поверит вам. Спросите тогда королеву, признает ли она меня за своего сына, если увидит на груди моей золотой крест.

Гонцы поспешили на берег. Увидал Сигебанд послов и узнал, что приехали они из Гаради; были то его враги, и король и все его воины рассердились при виде их.

— Как осмеливаетесь вы подъезжать к этому берегу? — крикнул он им.

— Нас послал к тебе сын твой, молодой Гаген, — отвечал один из них, — он так близко, что тебе нетрудно было бы повидаться с ним.

— Напрасно вы пытаетесь обмануть меня, — отвечал им Сигебанд, — он так погиб, что мысль о его смерти часто наполняет скорбью мое сердце.

— Если ты не веришь нам, то спроси жену свою, королеву. Она должна помнить, не носил ли он на своей груди золотого креста. По кресту могли бы вы признать своего сына.

Сказали о том королеве. Обрадовалась она вести, — часто приходилось ей грустить о сыне.

— Надо нам ехать и посмотреть самим, — сказала она, и король приказал седлать коней для себя и для лучших людей из своей свиты.

— Послушай моего совета, госпожа, — сказал тут королеве один из пилигримов, — захвати с собою платья для молодых девушек: они принесут тебе только честь, если ты возьмешь их в свою свиту.

Женщины захватили с собою богатые платья и вместе со многими отважными воинами последовали за королевой туда, где на морском прибрежье стоял Гаген, окруженный воинами из Гаради, нашедшими его на чужбине.

IV. О том, как Гаген был принят своим отцом и матерью

Съехавшиеся воины и женщины тесной толпой окружили Гагена.

— Ты ли это тот витязь, который послал к нам гонцов и просил королеву признать его своим сыном? Если это правда, то я рад этому от всей души, — сказал Сигебанд.

— Пусть люди посторонятся, чтобы я могла увериться, действительно ли он — наследник нашей короны, — сказала королева.

Она узнала крест на груди Гагена и признала по нему своего сына. Со слезами обняла она его и поцеловала в уста. Король тоже плакал от радости. Чужеземных молодых девушек королева наделила пестрыми мехами и дорогими платьями, а Гаген просил отца простить путникам из Гаради все их обиды и помириться с ними. Сигебанд исполнил его просьбу и в знак примирения поцеловал графа и вознаградил его за все его потери. С тех пор никогда уже не было между ними вражды. Гостям предложили перенести на берег свои съестные припасы и платье и отдохнуть тут дней четырнадцать, а в день отъезда хозяева щедро наделили их светлым золотом.

Гаген скоро вырос и превратился в доблестного воина; никто не мог сравниться с ним в силе и искусстве владеть оружием, щедрость же его была так велика, что никто не хотел верить рассказам о ней. Вырос Гаген среди диких зверей и превосходил проворством и ловкостью всех людей. Хотя и звали его Гагеном, но после стали звать его «дьяволом из королей», и он делал честь своему прозвищу.

Наконец родные стали советовать ему жениться. Недалеко искал он невесты и выбрал ту, которая была красивее всех на свете и сама заботилась о нем в детстве, — была то Тильда из Индии. Так вознаградил он ее за труды и за заботы о нем с тех пор, как нашел он ее в пещере.

Торжественно и пышно отпраздновали свадьбу, и долго не прекращались пиры, бугурды и рыцарские игры при дворе короля Сигебанда.

— Сыну моему Гагену передаю я все свои земли, — сказал Сигебанд по окончании празднеств. И признали Гагена своим господином все люди и бурги, далекие и близкие, и все воины короля Сигебанда. Стал Гаген раздавать лены и наделять ближних и дальних гостей своих драгоценностями и платьем, и никто никогда не был щедрее к бедным, чем он во время своих свадебных празднеств.

Когда же разъехались гости и все пришло в порядок, Гаген стал править своим королевством, всюду чиня строгий суд и расправу. Говорят, в один год казнил он смертью человек восемьдесят, а то и больше. Потом стал он совершать походы на враждебные земли, но, чтобы не причинять вреда бедным, запретил поджоги.

Дома жил он пышно и весело. Родилась у него прекрасная дочка, и назвали ее в честь матери Гильдой. Заботливо воспитывал Гаген свою дочку: ни солнечный зной, ни ветер не могли коснуться ее. Ходили за нею благородные дамы, и охраняли ее надежные витязи из его родни. К двенадцати годам выросла она необычайной красавицей. Слава о красоте ее разнеслась повсюду, и знатные князья из далеких и ближних земель стали засылать к Гагену своих сватов. Но Гаген казнил гонцов смертью, — не хотел он отдать своей дочери никому, кто не был бы во всем выше его самого.

V. О том, как Вате ездил в Ирландию

Вырос в Тенеланде витязь Гетель. Родичи его жили в Штурме, в известной всем стране. Они воспитали его так, как это подобало его высокому роду. Ему служил весь Ортланд, и был он очень могущественен и знатен.

Один из родичей его, Вате, владел его бургами и землей. Будучи родственником Гетеля, он тщательно заботился о его воспитании, никогда не выпускал его из-под своего надзора и наставлял его во всех доблестях.

Племянник Вате — сын его сестры, благородный Горант — владел Тенемаркой. Потом сослужил он королю Гетелю такую службу, что тот дал ему в собственность всю эту землю и короновал его там королем.

Славный Гетель сидел на земле Гегелингов вблизи Ортланда. Он владел, по крайней мере, восемьюдесятью бургами. Владел он землею Фризов и всеми островами; в его же руках были Дитмерс и Валис. Был Гетель знатен и имел большое родство. Был он также грозен и смел и часто нагонял страх на своих врагов.

Гетель был сирота, и оттого-то и хотелось ему так жениться. Отец и мать его умерли, оставив ему в наследство свою землю, и хотя и было у него много друзей, но жизнь часто казалась ему скучной и тоскливой.

Лучшие друзья его стали советовать ему выбрать себе жену, достойную его высокого рода.

— Не знаю я ни одной девушки, которая могла бы с честью стать госпожою Гегелинга, — отвечал он.

Сказал ему тогда юноша Морунг из Нифланда:

— Слыхал я об одной девушке столь высокого рода и такой прекрасной, что нет на земле женщины, подобной ей. Надо подумать, как бы добыть ее тебе в жены.

Спросил Гетель, кто же она и как ее зовут, и Морунг отвечал:

— Зовут ее Тильдой, и родом она из Ирландии. Отец ее — Гаген из рода отважного Гера. Если только удастся тебе добыть ее, она будет тебе всегда на радость и утеху.

— Но слыхал я, что отец ее приходит в гнев, когда кто-нибудь сватается к ней. Немало уже погибло из-за нее благородных мужей. Я же не желаю смерти никому из моих друзей.

— Ну так отправь послов в его землю, — сказал Морунг, — но прежде пошли за Горантом: он сам там всего насмотрелся и знает все обычаи Гагена, — без его помощи ты ничего не поделаешь.

— Ну, если уж она так красива, то я послушаюсь тебя, — решил Гетель, — но если надо добывать ее, то ты сам должен принять в том участие: недаром жду я от тебя во всем поддержки и помощи. Если станет она госпожою Гегелинга, — тебе будет за это и честь и слава.

Послал Гетель послов в Тенеланд за племянником Вате, Горантом, с приказом ему через семь дней явиться на службу к королю. Отважный Горант всегда был готов исполнить свой долг пред королем, а тут, узнав, в чем дело, еще охотнее собрался в путь и на седьмое утро явился к Гетелю со своими людьми: с ним приехало шестьдесят человек из его воинов; был с ним и отважный Фруте из Тенемарки.

Радостно принял король Горанта и Фруте, когда они явились к нему, и, усадив их в своем обширном зале, повел с ними дружескую беседу.

— Послушай, Горант, — сказал король, — если знаешь, скажи, пожалуйста, как обстоят там дела с молодой королевой Тильдой. Хотелось бы мне послать к ней послов, чтобы знала она, что я всегда готов к ее услугам.

— Все знаю я о ней, — отвечал ему отважный витязь, — не бывало еще девушки прекрасней знатной Тильды Ирландской, дочери свирепого Гагена, — ей вполне пристала бы корона.

— Может ли статься, чтобы отец ее согласился выдать ее за меня? — спросил Гетель. — Хотелось бы мне жениться на ней, и я не переставал бы осыпать наградами того, кто помог бы мне добыть прекрасную девушку.

— Невозможно это, — отвечал Горант, — никто не решится ехать послом в землю Гагена. Я сам ни за что не пойду на это: каждого гонца приказывают там или убить, или повесить.

— Не такая уж мне нужда в ней, — сказал Гетель, — и если Гаген повесит хоть одного из моих людей, то он сам заплатит мне за это жизнью. Его свирепый нрав доведет его до беды.

— Если бы Вате согласился быть твоим послом в Ирландию, то нам, может быть, и удалось бы добыть прекрасную девушку, или же мы погибли бы под ударами мечей, — так сказал Фруте.

— Ну так я пошлю за ним в Штурм, — сказал Гетель, — не боюсь я отказа. Вате охотно поедет всюду, куда я ни пошлю его. Пусть приедет ко мне из Фрисландии и Ирольд со своими людьми.

Поспешно отправились послы в Штурм и застали там Вате с его воинами. Сказали они ему, что король зовет его к себе, и удивился Вате, на что бы мог он понадобиться королю Гегелингов. Спросил он, не надо ли взять ему с собой шлем или панцирь и кого-нибудь из своих воинов.

— Не слыхали мы, чтобы нужны были ему твои воины, — отвечали послы, — но знаем, что желает он видеть тебя самого.

Решился Вате ехать, поручив другим охрану своей земли и бургов, и отправился ко двору короля, захватив с собой всего лишь двенадцать человек из своих воинов. Узнав, что Вате едет к нему, Гетель обрадовался и пошел к нему навстречу, раздумывая о том, как бы достойным образом принять Вате, своего старого друга.

— Привет тебе, Вате, — громко крикнул он ему еще издали, — давно уж не видались мы с тобой и не сидели вместе, обсуждая, как вести нам войну против наших врагов!

— Добрые друзья и должны бы быть почаще вместе, лучше справлялись бы они тогда со своими врагами, — отвечал ему Вате.

Гетель ласково взял его за руку и усадил рядом с собою. Они остались вдвоем с глазу на глаз, и Гетель обдумывал, как бы убедить Вате ехать в Ирландию.

— Недаром вызвал я тебя, — заговорил наконец молодой витязь, — надо мне послать послов в землю свирепого Гагена, и никого не знаю я, кто бы мог лучше исполнить это дело, чем ты, любезный друг мой, Вате.

И сказал ему на это престарелый Вате:

— Всякое твое поручение, которое может тебе доставить удовольствие и честь, исполню я хорошо и охотно, хотя бы и рисковал я при том жизнью.

— Все друзья мои советуют мне взять себе в жены дочь свирепого Гагена, если только он согласится выдать ее за меня, — продолжал Гетель, — и я сам очень этого желаю.

— Тому, кто сказал тебе это, конечно, все равно, умри я хоть сегодня, — с сердцем воскликнул Вате, — и, конечно, надоумил тебя просить меня добыть прекрасную Тильду не кто иной, как Фруте из Тенемарки. Прекрасная девушка находится под самой строгой охраной. О красоте ее я ничего не стану говорить, пока ты не призовешь сюда же Горанта и Фруте. Они сами бывали там и сами все видели.

Король сейчас же послал за ними обоими. Увидя Горанта и Фруте, Вате живо воскликнул:

— Награди вас Господь за то, что так позаботились вы о моей чести и о моем появлении при дворе! К тому же еще поторопились вы нарядить меня и в послы! Но в таком случае и вы сами должны ехать туда же со мною, и будем мы вместе служить нашему королю из истинной к нему любви. Кто нарушает мой покой, тот и сам должен терпеть ту же участь.

— Я охотно поеду туда, — сказал Горант, — и я не остался бы, если бы даже король и не посылал меня. Я не пугаюсь никаких трудов и опасностей, лишь бы посмотреть на красавиц.

— Надо нам взять с собою семьсот воинов, — сказал Фруте, — и мы заставим Гагена посбавить спеси. Должен ты приказать, король, построить нам корабль из кипарисового дерева, надежный и прочный, который мог бы вместить всех твоих слуг. Пусть мачты и борта его до самого носа будут обиты серебром, а весла разукрашены золотом. Позаботься запасти провизии, а также надежных шлемов и крепких кольчуг; их надо нам взять с собой: тем легче будет нам добыть дочку свирепого Гагена. Пускай и Горант, бывалый человек, заберет с собою побольше мелкого товару, — он может продавать женщинам пряжки и запястья: так и нам больше будут доверять. Но если дело с дочкой Гагена обстоит так, что никто не может посватать ее, не вступивши за это в бой, то пусть уже сам Вате выберет, кого еще хочет он взять с собою.

— Мне нечем торговать, — сказал Вате, — мое имущество никогда не залеживалось дома: я всегда делился им с моими воинами. Это мое условие: я не так скроен, чтобы развозить драгоценности прекрасным дамам! И если Горант указал на меня, то это значит, что он хорошо знает Гагена: Гаген обладает силой двадцати шести воинов. Всем нам будет плохо, если узнает он о нашем сватовстве. Прикажи, король, покрыть корабль наш досками так, чтобы под ними можно было незаметно поместить побольше воинов: они придут к нам на помощь, если Гаген не отпустит нас домой с миром. Надо нам взять с собой в Ирландию, по крайней мере, сотню вооруженных воинов. Да пусть у Горанта при его товарах еще будет их сотни две: этим он привлечет к себе прекрасных дам. Кроме того, пусть соорудят нам три грузовых судна, которые бы всегда были вблизи нас: на них должны быть наши кони и запас провизии, по крайней мере, на год. Мы скажем Гагену, что едва спаслись бегством из Штурма и что у самого короля Гетеля попали мы в немилость. Мы постараемся почаще являться ко двору с дорогими подарками Тильде и Гагену и тем заставим короля обеспечить нам мир. Мы скажем, что дома все мы попали под опалу, и Гаген сейчас же сжалится над нами и сейчас же прикажет дать приют чужеземным гостям, и мы ни в чем не будем терпеть там недостатка.

— Когда думаете вы, друзья мои, пуститься в путь? — спросил их король Гетель.

— Как только зима начнет сменяться летом, мы снарядимся в путь и приедем ко двору, — отвечали они ему.

— Ну так поезжайте же по домам, — сказал им Гетель, — да не тратьтесь на наряды: всем вашим спутникам я дам такое платье, что не стыдно будет вам показаться на глаза любой из женщин.

Так разъехались они по домам: Вате в свой Штурмланд, Горант и Фруте в Тенемарку. Никогда не приходило им в голову уклониться от службы королю.

Когда у короля Гетеля все было готово к поездке, он опять послал за своими друзьями. Собрались к нему витязи: Вате со своими ста воинами; Морунг отважный из Фрисландии со своими двумя сотнями; поспешил явиться и Ирольд; из Тенемарки приехал отважный воин Горант. И еще до тысячи воинов добровольно явилось к Гетелю, чтобы ехать с послами в Ирландию, и если бы не был он так богат, то, конечно, оказался бы не в силах снарядить их всех.

Заботливо и внимательно стали они снаряжаться в путь. Витязи сами наблюдали за погрузкой судов, чтобы не забыть какой-нибудь мелочи, в которой потом могла бы оказаться им нужда. Перед отъездом Вате поручил заботам короля владения отъезжавших.

— Охраняй наши земли, — сказал он, — я немало наставлял тебя в этом деле.

Отобрали сто могучих воинов, чтобы спрятать их под палубой корабля на случай, если придется похитить девушку или вступить в открытый бой. Кроме того, поехало с ними до трех тысяч всякого рода людей.

— Бог вам в помощь на пути вашем, — сказал им на прощание король Гетель, перецеловавшись со многими из отъезжавших.

Так уехали рыцари, а король, оставшись дома, ждал их возвращения, с грустью и страхом думая о предстоящих им трудах и опасностях.

Корабли вышли в море при попутном ветре; все опытные люди с жаром принялись за работу; молодежь следила за ними, чтобы все перенять, всему научиться.

Хорошенько мы и сами не знаем, а потому и сказать не можем, где останавливались они на ночевку в течение тех тридцати шести дней, что пробыли они в море. Поклялись они держать это в тайне и сдержали клятву. И хотя все они добровольно пошли в плавание, но все же нередко приходилось им трудно от разных неудобств в пути. Так уж всегда бывает: кто живет на море, тот должен терпеть и все морские невзгоды.

Сказывали нам, что целых тысячу миль пришлось им сделать по волнам прежде, чем завидели они бурги Гагена. Там издали заметили их, и все люди стали дивиться, из какого царства могли принести их к ним волны, — так роскошно были они одеты.

Приблизясь к берегу, Гегелинги поспешили стать на якорь и спустить паруса. По бургу Гагена сейчас же разнеслась весть о приезде неведомых людей. Сейчас же вынесли они на прибрежье все, что было нужно, и все, какие были с ними, товары. Сам вестник законов из бурга Вальяна, видя таких богатых гостей, поехал верхом вместе со своими горожанами туда, где расположились хитрые купцы. Законовед спросил их, откуда пришли они из-за моря.

— Да сохранит вас Господь, — отвечал Фруте, — земля наша далеко. Мы — купцы, на корабле же находятся наши знатные господа.

Вате просил сказать ему, на каких условиях господин этой земли позволит им торговать здесь, и по его величественному обхождению, отвечавшему его сану, можно было видеть, как был он грозен. Гагена известили о приезде гостей.

— Я предлагаю им свою охрану и мир, — сказал Гаген. — Пусть будут покойны: ничего дурного не случится с ними в моей земле.

— Пусть они ни в чем не терпят здесь недостатка, — сказал он еще, — я хочу вознаградить их за все, что они мне дали.

Стал король делить поднесенные ему дары: были там запястья, которые, конечно, должны были понравиться прелестным дамам, богатые позументы, венцы и кольца; все это король тщательно поделил между своими. Жена и дочь короля нашли, что никогда еще купцы не подносили таких богатых даров.

Горант и Вате первые послали ко двору свои дары: были тут тонкие шерстяные материи и парча, рядом с которыми багдадские шелковые ткани теряли всякую цену; было тут и сто кусков тончайших полотен — лучшие, какие только у них нашлись. Сверх того, послали они двенадцать оседланных кастильских коней, много кольчуг и шлемов и двенадцать щитов, окованных золотом. Гости короля Гагена были щедры. С дарами поехал ко двору Горант и с ним Ирольд Могучий. Доложили о них королю и сказали, что гости его, верно, сами владеют землями — то видно по привезенным ими дарам.

Их сопровождали двадцать четыре статных воина; были они так одеты, точно хотели показать воинам Гагена, как нынче должно носить мечи.

— Государь, — сказал один из них, — прими от нас эти великие дары, которые мы тебе подносим, и не оставь гостей твоих без благодарности.

Будучи сам богат, король щедро отблагодарил гостей.

Позвал Гаген своего камерария и показал ему принесенные вещи. Дивился камерарий, рассматривая подарки, и наконец сказал:

— Государь, здесь поднесли они вам даров, по крайней мере, на двадцать тысяч марок.

— Дай Бог счастья гостям, — сказал король, — теперь поделю я эти дары между моими воинами.

Раздав дары, Гаген позвал к себе и усадил с собою молодых людей, Ирольда и Горанта, и стал их расспрашивать, откуда явились они в его землю.

— Никогда еще гости не подносили мне таких даров, — говорил он им.

— Я скажу тебе, государь, откуда мы пришли, и буду просить твоей к нам милости, — отвечал Горант. — Мы изгнанники: на нас вымещает свою великую обиду один могущественный король.

— Как же зовут того, кто принудил вас покинуть ваши бурги и ваши земли? Вы кажетесь мне такими благородными витязями, что он поступил бы разумнее, если бы удержал вас у себя.

Так спрашивал Гаген, как звали того, кто послал их в изгнание и по чьей вине принуждены они искать пристанища в чужих землях.

— То Гетель из земли Гегелингов, — отвечал ему Горант. — Его сила и могущество лишили нас друзей и повергли нас в такую скорбь.

— Тем лучше для вас, — сказал Гаген, — теперь вы будете вознаграждены за все, чего вы лишились. Пока станет у меня моего добра, вам не о чем будет просить короля Гегелингов. И если вы, витязи, согласитесь остаться у меня, то я наделю вас такими землями, каких никогда еще не давал вам король Гетель. Я дам вам в десять раз больше того, что у вас отнято.

— Охотно остались бы мы у тебя, — сказал Горант из Тенемарки, — боимся только, как бы не настиг нас здесь, в Ирландии, Гетель из страны Гегелингов — ему ведомы все пути. Непрестанно скорблю я о том, что он нигде не дает нам жить.

— Решайтесь же скорее, и тогда будете покойны. Здесь Гетель не может причинить вам никакого вреда — то был бы великий позор для меня.

Гаген попросил своих бюргеров дать помещение для гостей, и они сделали то с охотой — освободили более сорока лучших домов. Усталые мореходы могли, наконец, спокойно отдохнуть.

Но все же часто думалось им, что охотнее стали бы они биться в открытом бою, чем выжидать счастливой минуты, когда, наконец, будет им можно просить руки прекрасной Тильды.

Фруте приказал раскинуть палатки со своим мелким товаром. Никогда еще не бывало такого торга в этой стране, никогда еще не приходилось жителям так дешево покупать таких прекрасных товаров, и они опустошили прилавки чуть не в один день. Кроме того, Вате и Фруте были необыкновенно щедры ко всем бедным и нуждающимся. Все эти вести о купцах ходили при дворе и дошли, наконец, до молодой королевы.

— Дорогой отец мой, — сказала она королю, — пригласи, пожалуйста, ко двору твоих почтенных гостей; говорят, один из них так забавен нравом! Если это правда, то я охотно посмотрела бы на него.

— Это вполне возможно, — отвечал король, — и ты можешь полюбоваться на его нрав и обхождение.

Гость же этот пока был еще неведом и самому Гагену: женщинам хотелось видеть Вате. Послал король к гостям просить их пожаловать ко двору и отведать хлеба-соли. Приехали витязи со своими воинами в таких богатых нарядах, каких и не видывали при дворе Гагена. Гаген, как ни был он богат, знатен и надменен, все же сам пошел к ним навстречу; королева встала со своего кресла, увидя Вате. Вате же держал себя так, что видно было: не любил он шуток.

После приветствий король усадил их, как обыкновенно усаживают гостей, и слуги стали обносить их вином, самым лучшим, какое только бывало в королевских домах. Гости пили и обменивались шутливыми речами. Тем временем королева вышла из зала. Она просила короля отпустить потом гостей к ней в покои на беседу. Король согласился к удовольствию молодой королевы, и все женщины сейчас же принялись наряжаться, готовясь ко встрече гостей.

Когда все были готовы, и королева уселась в своем кресле рядом со своею дочерью, первый вошел к ним Вате. При всей своей старости он все же внушил ей сразу и страх, и уважение, и она почтительно пошла ему навстречу.

Вслед за Вате вошел Фруте. Королева с дочерью усадили их обоих и стали лукаво спрашивать Вате, нравится ли ему так сидеть в гостях у прекрасных дам, или же он предпочитает сражаться в горячих боях.

— Никогда еще не приводилось мне так мирно сидеть с прекрасными дамами, — отвечал им Вате, — и если бы можно было, я, конечно, предпочел бы со своими добрыми воинами биться в какой-нибудь горячей схватке. Мне только это и прилично.

Громко засмеялась прелестная девушка: видела она, что не по себе ему в обществе прекрасных дам.

Королева Тильда с дочерью заговорили с витязем Морунгом. Стали они расспрашивать его о старике, как того зовут, есть ли у него свои люди, бурги и земли, есть ли у него дома жена и дети.

— Есть у него дома и жена, и дети, — отвечал витязь, — сам же он всю свою жизнь был отважным и доблестным воином.

— Никогда еще ни один король не имел такого отважного рыцаря, — прибавил Ирольд.

Стала тогда королева уговаривать Вате остаться в Ирландии: во всем свете не нашлось бы такого могущественного человека, который оказался бы в состоянии изгнать его отсюда. Но Вате отвечал королеве:

— Была у меня своя земля, и мог я сам по своей воле раздавать, кому хотел, коней и платье. Тяжко было бы мне теперь заслуживать свой лен. Никогда еще не отлучался я из дому более, чем на один год.

На прощанье Тильда сказала им, что могут они когда угодно являться ко двору и беседовать с прекрасными дамами.

Из покоев королевы они вернулись к королю, где застали рыцарей, занятых игрою в шахматы и фехтованием.

По ирландскому обычаю при дворе часто устраивались рыцарские игры, и это скоро сдружило Вате с королем. Горанта же полюбили дамы за его веселые шутки и рассказы. Престарелые витязи Вате и Фруте являлись ко двору с длинными седыми локонами, перевитыми золотом, и все находили, что они поистине смотрелись заслуженными доблестными рыцарями.

VI. О том, как пел Горант

Случилось раз вечером, что отважный витязь Тенемарки стал петь и пел так, что очаровал всех людей и даже заставил умолкнуть птиц. С удовольствием слушал его король со своими воинами; с удовольствием слушала его и королева: песня его доносилась до нее через окно в то время, как сидела она на зубчатой крепостной стене.

— Что я слышу? — воскликнула прекрасная Тильда. — До ушей моих доносится песня, лучшая в мире. Ах, дай-то Бог, чтобы мои камерарии умели так петь!

Она приказала привести к себе того, кто так хорошо пел. При появлении рыцаря она горячо стала благодарить его за то, что так приятно провела вечер. Дамы, бывшие с Гильдой, приняли воина столь же радушно.

— Пропой нам ту песню, что пел ты сегодня вечером, — сказала королева, — поднеси мне вместо подарка свои песни и пой мне их каждый вечер: за то получишь ты от меня щедрую награду.

— Госпожа, если желаешь, я буду петь тебе такие песни, что каждый, кто ни услышит мое пение, найдет в нем облегчение скорби и позабудет свое горе. — С этими словами рыцарь ушел.

Когда миновала ночь и наступило утро, Горант начал петь, и от его сладостной песни умолкли птицы, распевавшие в кустах; недолго улежали в постелях люди. Чем громче и выше, тем лучше звучала его песня. Услыхал его и сам Гаген. Был он в это время у своей жены, и вместе вышли они из покоя на зубчатые стены. Много было слушателей у заезжего гостя, слушала его и сама молодая королева. Три песни пропел Горант одну за другою, и никому не показались они длинны.

Когда он умолк, молодая королева поспешно оделась и послала за своим отцом. Пришел к ней король, и королевна, нежно ласкаясь к нему, стала просить его, чтобы приказал он певцу еще петь у них при дворе.

— Милая дочь моя, — отвечал ей король, — если бы согласился он пропеть для тебя сегодня вечером, я охотно дал бы ему за это тысячу фунтов, но это такие почтенные гости, что мы не можем заставлять их петь, словно простых шпильманов.

Горант же хитрый так старался, что, казалось, никогда еще не певал он так по-рыцарски: его песня западала прямо в сердце, и никто не мог оторваться от нее душой; останавливались звери в лесах, змеи замирали в траве; забывали плыть рыбы в водах, — все наслаждались его искусством. Никакая песня его не казалась длинной, — ради нее забывали даже церковное пение.

Молодая девушка стала просить хоть тайно провести Горанта в ее покои, чтобы не знали о том ни отец ее, ни мать. Услужил ей один из ее камергеров и получил за то щедрую награду: дала она ему двенадцать дорогих тяжелых запястий из светлого красного золота. Вечером привел он искусного певца в ее покои. Обрадовался певец: ради нее приехал он сюда из дальних стран и искусством своим стяжал он ее благосклонность. Королевна приказала камергеру своему стать у входа в дом, чтобы никто не мог войти к ней: хотела она вдосталь насладиться пением. В покое с нею никого не было, кроме певца, да воина Морунга.

Она просила витязя сесть.

— Дай мне послушать твоего пения, — сказала она, — то, что слышала я раньше, так мне понравилось, что слушать тебя кажется мне лучше всяких развлечений и всяких удовольствий.

— Я готов петь для тебя, прекрасная девушка, — отвечал ей Горант, — лишь бы отец твой, король Гаген, не снял с меня за это головы. Я считал бы честью служить тебе своим пением, если бы ты жила ближе к моей родине.

И он запел песню об Амиле, которой до тех пор не знал еще ни один христианин: слышал он ее в бурном море. Когда же пропел он ее, прекрасная девушка поблагодарила его.

— Друг, благодарю тебя, — сказала она и хотела щедро наградить его, но он отказался от всего и только взял ее пояс.

— Прости мне, что я оставляю его у себя, прекрасная девушка, — сказал он, — я отвезу его моему господину, и как же будет он рад моим вестям!

— Кто же твой господин и как зовут его? Носит ли он корону или владеет собственной землей? Ради тебя я расположена и к нему.

— Никогда не видал я другого такого богатого короля, отвечал ей отважный воин Тенемарки. — Если никто не выдаст нас, прекрасная девушка, — продолжал Горант, — я скажу тебе, как господин мой отпустил нас в путь, ради тебя послав нас сюда, в бурги и земли твоего отца.

— Скажи же, что предлагает мне твой господин. Если будет то согласно с моей волей, я скажу это тебе прежде, чем мы расстанемся.

— Предлагает он тебе свою любовь. Будь же к нему благосклонна — из-за тебя он чуждается всех других женщин.

— Да наградит его Господь за его любовь ко мне! Если он во всем мне ровня, то я готова быть его женой, если ты согласишься петь мне каждый вечер и каждое утро.

— О том не заботься — я охотно буду это делать. При дворе моего господина есть двенадцать певцов, которые поют еще лучше меня; но как ни сладки их песни, лучше их всех поет сам мой господин.

— Если господин твой так искусен, то я всегда буду любить его и всегда буду благодарна ему за его любовь ко мне. Если бы не боялась я своего отца, я охотно поехала бы с вами.

— Госпожа, есть у нас наготове семьсот воинов, — сказал ей на это Морунг, — рады они делить с нами и радость, и горе. Если только удастся тебе добраться до моря, то, не бойся, мы уж не уступим тебя свирепому Гагену. Мы теперь простимся с королем, ты же попроси отца, чтобы взял он тебя и твою мать с собою, чтобы взглянуть на наши мачты и корабли.

— Я охотно попрошу о том отца, да и вы тоже попросите, чтобы король и его воины позволили мне поехать с моими девушками к морю. Известите меня за три дня, согласен ли отец.

Старший из камергеров имел право часто заходить к королевне. Как раз в это время он вошел в покои и застал там обоих витязей. Не чаяли тут они сохранить свою жизнь.

— Что это за люди? — спросил он Гильду. Никогда еще воины не чувствовали себя так плохо.

— Кто позвал вас обоих в эти покои? Коварно поступил с вами тот, кто это сделал! — продолжал камергер, обращаясь к витязям.

— Перестань сердиться и не губи их, — сказала Гильда, — если ты не хочешь навсегда навлечь на себя мою немилость, то ты должен тайно проводить их до их пристанища. Иначе плохую услугу оказало бы этому рыцарю его рыцарское искусство петь.

— Так это тот витязь, что так хорошо поет? — сказал камергер. — Знавал я одного такого же певца, и его король не имел лучшего воина; отец же того певца-витязя и моя мать были дети одного отца.

— А как его звали? — спросила девушка.

— Звали его Горантом, и был он родом из Тенеланда. Хотя и не носил он короны, но корона вполне пристала бы ему. Правда, теперь мы чужды друг другу, но когда-то мы вместе жили у Гетеля Прекрасного.

Узнал и Морунг камергера, и слезы полились из его глаз. Королевна ласково смотрела на витязя; камергер тоже заметил, что он плачет.

— Признаюсь тебе, госпожа, — сказал камергер, — это мои родичи. Не дай им погибнуть тут, позволь мне самому охранять их.

При этих словах камергера у витязей стало легче на сердце.

— Позволь мне, госпожа, поцеловать этих витязей, — продолжал камергер, — давно уже не приводилось мне расспрашивать Гегелингов о короле Гетеле.

— Если эти гости твои родичи, то они мне еще милее; замолви же о них слово перед королем, чтобы он постарался удержать их здесь и не отпускал бы так скоро за море.

Тем временем приезжие рыцари успели потихоньку посоветоваться между собою, и Морунг сообщил камергеру, что приехали они в эту землю за Тильдой и что послал их за нею сам король Гетель.

— Со всех сторон тяжко мне, — сказал камергер, — не знаю я, как спасти короля моего от бесчестья; не знаю, как и вас избавить от смерти: не вернуться вам живыми на родину, если только узнает Гаген, зачем вы приехали.

Тут рыцари открылись ему во всем и просили его помощи в этом деле.

Хитрый человек сумел так вывести их из покоев Тильды, что король не узнал об их посещении. Дома тайно рассказали они Вате, как благосклонно отнеслась к Гетелю дочь Гагена, и стали совещаться с ним, как бы увезти им ее к себе домой.

— Лишь бы вышла она за ворота бурга, — сказал Вате, — а там, какая бы жаркая сеча ни предстояла нам — молодой королевне не вернуться уж в дом своего отца.

Однако до поры до времени они решили молчать и сказали о том только воинам, спрятанным в кораблях. Обрадовались воины этой вести, давно уже скучали они в своем заточении.

На четвертое утро витязи поехали ко двору, чтобы перед отъездом проститься с королем и его воинами.

— Я ли не старался всеми силами удержать вас в своих владениях? — сказал им Гаген. — А вы все-таки хотите ехать!

— Прислал за нами сам король Гегелингов, — отвечал Вате, — ни о чем не хочет он и слышать, пока не помирится с нами; сильно скучают по нас также и дома; потому-то и хочется нам поскорее ехать.

— Жаль мне вас, — продолжал Гаген, — так примите же от меня коней, платье, золото и драгоценные каменья, чтобы я мог хоть чем-нибудь отплатить вам за ваши великие дары. Иначе люди осудят меня.

— Я слишком богат, чтобы взять с собою твое золото, — отвечал Вате, — богатый Гетель никогда не простил бы нам этого. Об одном лишь попрошу я тебя, король, и ты сделаешь нам честь, исполнив нашу просьбу: приезжай взглянуть сам на наши запасы; их, право, с лихвою хватило бы года на три. Теперь же, уезжая домой, мы раздаем их всем, кто пожелает. Да хранит вас здесь Господь! Мы же не можем более медлить. Хотелось бы нам очень, чтобы дочь твоя и королева сами приехали взглянуть на наше достояние. Если исполнишь ты нашу просьбу, король Гаген, то мы поднесем тебе там богатые подарки.

— Ну, если нельзя вас удержать, то завтра прикажу я оседлать сотню лошадей для дам и молодых девушек, и сам поеду с ними; хочется мне взглянуть на ваши корабли.

Ночью поехали они к морю и вынесли на берег бывшие с ними прекрасные вина и съестные припасы и таким образом немало облегчили свой корабль.

VII. О том, как молодые девушки осматривали корабль, и о том, как они были похищены

На другое утро все женщины и молодые девушки наперебой спешили одеваться: король Гаген обещал взять их с собою на берег; тысяча лучших ирландских воинов должна была их сопровождать.

После ранней обедни отправились все к морю. На берегу королеве Гильде и ее дамам помогли сойти с лошадей. Ящики с товарами стояли раскрытые: тут-то могла королева насмотреться чудес.

Гаген и сам со своими спутниками осматривал товары: было тут много драгоценностей, которые ценились очень высоко. Осмотрев все, позвали они молодых девушек и посоветовали им выбрать себе запястья получше. Затем король отправился осматривать товарные суда. Тем временем у Вате якоря были уже подняты, и все было готово к отъезду. Воспользовавшись удобной минутой, королеву оттеснили от дочери; спрятанные воины выскочили из своей засады, подняли паруса, столкнули прямо в воду замешкавшихся спутников Гагена, и корабль как птица понесся вдоль берега.

— Скорей! Мое копье! Никто из них не уйдет живым! — не помня себя от гнева, кричал свирепый Гаген.

Воины Гагена начали вооружаться. Битва казалась неизбежна. Люди Гетеля, бывшие на товарных судах, схватились за весла и отпихнулись от берега. Отважный Вате, все еще бывший на берегу вместе с пятьюдесятью воинами, прыгнул на баркас и поспешил догнать Гильду. Тем временем Гаген успел вооружиться, и неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы Вате еще промедлил: в сильнейшем гневе был Гаген и высоко над головою держал он свое копье. Громко скликал он своих людей, приказывая им торопиться, чтобы настичь его гостей: великую обиду нанесли они ему, и хотел он их перебить или забрать в плен. Живо собрал он огромное войско, но не удалось ему сейчас же броситься преследовать гостей в бурном море: корабли его были насквозь пробиты и не готовы к плаванью. Когда доложили о том Гагену, от гнева не знал он, что делать, пока не принялся сам со своею свитой помогать мастерам тут же на берегу строить новые корабли и сейчас же спускать их на воду. На помощь к нему спешили все, и много приобрел он тут новых добрых воинов. На седьмое утро покинули они Ирландию. Одну лишь тысячу воинов снарядил король Гетель, чтобы похитить Гильду; Гаген же собрал и вез с собою целое тридцатитысячное войско.

Между тем Гегелинги послали вперед послов к Гетелю с вестью, что везут они с собою в его землю дочь Гагена.

— Миновала, наконец, моя печаль! — воскликнул король Гетель. — Дорога мне служба, что сослужили мне мои воины в земле короля Гагена. Если только правду говоришь ты, гонец, и не лжешь, что сам видел молодую девушку с моими друзьями, то я щедро награжу тебя за эту весть!

— Не солгав, говорю я тебе, что сам видел молодую девушку, — так подтверждал гонец свои слова, — и молодая королевна, отъехав несколько миль, сказала: «Одного только боюсь я — как бы не настиг нас отец со своими кораблями».

Щедро наградил Гетель гонца, а бывшие при нем рыцари подарили гонцу, со своей стороны, шлем, меч и несколько хороших щитов.

Гетель стал готовиться к встрече и для того собрал к себе тысячу своих друзей. Когда вышли они из дому, вся окрестность огласилась звоном их оружия; все горы и долины, лежавшие на их пути, были полны народа, сбегавшегося посмотреть на разодетых воинов.

Но вот престарелый Вате, воин Штурмланда, вышел уже в Валисе на берег. На дружеском берегу нашли они пристанище для Гильды, а для воинов старика Вате раскинули палатки на морском прибрежье.

Так покойно и мирно отдыхали они после трудного пути. Но вот дошла до них новая весть: сам король Гегелингов, Гетель, идет со своими витязями навстречу своей невесте. Никто уже не ждал больше битвы. Воины Ортланда мирно проводили время. Всего было у них вдоволь: и всяких яств, и вина; местные жители доставляли им все, что было им нужно. Наконец увидали они и короля Гетеля с его блестящей свитой.

После бугурда и радостной встречи король стал расспрашивать витязей об их поездке.

— Милый посол мой, — заговорил он, обращаясь к Вате, — сильно заботила меня ваша участь: опасался я, как бы воины мои не очутились в плену у Гагена.

— Нет, этого не случилось, — сказал Вате, — но никогда еще не слыхал я, чтобы какой-нибудь король был могущественнее Гагена в своей земле. Воины его заносчивы, сам же он могучий витязь. В счастливый час посоветовали тебе послать за его дочерью: сказать по правде, она, конечно, прекраснейшая из женщин. Ты мне поверь — ее я видел сам.

— Как ни благополучно обошлось дело, — сказал Гетель, — все же надо нам остерегаться, как бы не настиг нас здесь свирепый Гаген.

Вате и Фруте проводили короля к прекрасной Тильде. Подъехав к дому, где жила девушка, они сошли с коней. При Тильде находилось около двадцати ее спутниц, одетых в тончайшие полотна и в самые дорогие шелковые ткани. Приветливо и учтиво встретила она короля, а он обнял ее и поцеловал. Затем, одну за другой, приветствовал он и остальных девушек. Между ними была одна, которая, казалось, могла бы быть дочерью короля. Несомненно, была она знатного рода. То была одна из женщин, что так долго жили во власти грифов. Звали ее Гильдебургой, и Тильда, жена Гагена, воспитала ее достойно ее высокого рода. Была Гильдебурга родом из Португалии Долго приходилось ей жить среди чужих людей, и сильно скучала она по своим друзьям.

Весело и беззаботно приветствовал Гетель молодых девушек, а потом мирно проводили они время в покоях Тильды, украшенных цветами и драгоценными шелками А между тем наутро с зарею ожидали их новые труды и заботы король Гаген был уже недалеко.

VIII. О том, как Гаген настиг свою дочь

Лишь только стало рассветать, Горант, отважный витязь Тенеланда, увидал в море парус с изображением креста.

Знаком был ему этот знак.

— Извести короля — пусть подумает, что нам теперь делать, — громко крикнул он Ирольду. — Я вижу в море Гагенов знак на богатом парусе. Видно, слишком долго мы тут спали.

Сказали Гетелю, что его деверь подходит к берегу со своими кораблями и галерами, и король позвал к себе на совещание стариков Вате и Фруте.

Заплакали женщины от испуга.

— Если только отец мой попадет на этот берег, многим женщинам придется оплакивать своих мужей. Мир не видал еще такого горя! — говорила Тильда.

Вате поместил Тильду на своем корабле, прикрыв его со всех сторон щитами, и отделил для ее охраны не менее ста рыцарей. Остальные воины остались на берегу и стали готовиться к бою. Голос Гетеля был слышен повсюду.

— Хорошенько защищайтесь, смелые воины! — кричал он. — В награду вам буду я без меры сыпать золото. Не забывайте, перед вами — Ирландцы!

Витязи Гетеля успели увлечь за собою весь Валис: друзья и недруги — все готовы были биться вместе с ними.

Но вот и Гаген высадился со своим войском на берег, и завязалась битва, о которой потом рассказывали много чудес. Вряд ли кто легко отдал бы на службу своего сына, если бы всегда платилось за нее такими ударами мечей.

Раскаялась и Тильда, что уехала с гостями: боялась она и за отца своего, Гагена, и за Гетеля, короля Гегелингов.

Битва началась на море, и волны были уже красны от крови раненых. Но вот король Гетель спрыгнул на прибрежный песок, и бой с новым ожесточением продолжался на суше. Ближе всех к воде встретил Гаген самого короля Гетеля и сразился с ним. Долго длился бой, но наконец король Гетель был ранен. На смену ему прибежал Вате со своими воинами и горячо схватился с Гагеном. Целый день длилась уже битва; наконец, в воздухе стало прохладнее — наступал вечер. Гаген нанес такой удар по голове Вате, что кровь струей побежала из-под шлема. В это время, казалось, не было ни одного воина, который не принимал бы участия в схватке. Сам Гетель, перевязав раны, спешил на помощь к своему старому другу. Между тем Вате не хотел уступить и продолжал биться с Гагеном, пока не нанес ему такого удара, что свет померк у того в глазах. Много было уже ранено рыцарей; был ранен и Ирольд, боец Ортланда. Но сколько ни пало воинов под рукою Вате, ничто не могло заставить его отстать от Гагена. Горько плакали женщины, слушая звонкие удары мечей. В горе начала тут Гильда Прекрасная звать к себе Гетеля, прося его прекратить битву и спасти отца ее от ярости седовласого Вате. Приказал Гетель своему знаменосцу стать во главе воинов, а сам направился туда, где бились Гаген и Вате.

— Ради твоей чести, положи предел вражде, — крикнул Гетель Гагену, — довольно уж погибло из-за нас наших друзей!

Гневен был Гаген, и громко спросил он, кто это предлагает ему прекратить битву.

— Это Гетель из края Гегелингов, — отвечал ему витязь. — Я — Гетель, так далеко пославший дорогих родных своих за Тильдой.

С этими словами Гетель бросился вперед, за ним и многие другие, и бой был прекращен. Как ни разъярен был отважный Вате, но и он отступил. Скоро остановился на месте и Гаген со своими воинами.

Вот Гетель снял оружие, и слышно было, как всюду возвещали конец битве. Никогда еще до женщин не доходило более радостной вести.

Воины разоружились. Рады были они отдохнуть; многие страдали от глубоких ран, полученных ими в битве.

После битвы пошел Гетель к Гагену и сказал ему:

— Должен же ты, наконец, согласиться, чтобы дочь твоя Гильда носила корону в стране, где готовы служить ей много славных воинов!

— Доблестных послов послал ты за моею дочерью, хитро и ловко исполнили они твое поручение, и я не стану больше требовать возвращения Гильды, — отвечал ему Гаген.

Всем давно уже было известно, что какая-то морская дева открыла Вате все тайны врачебного искусства. После битвы король Гетель послал за Вате; Вате разоружился, сам перевязал себе раны и захватил уже лечебные коренья и пластыри, как вдруг прибежала к нему Тильда и бросилась к его ногам.

— Вате, дорогой друг, — говорила она, — вылечи моего отца и помоги его раненым воинам, валяющимся там в пыли. За это готова сделать для тебя все, что ты прикажешь. Не забудь также и друзей Гетеля, Гегелингов: словно дождем смочили они своею кровью землю. Вечно с горем буду я вспоминать свою поездку.

— Не стану я лечить, пока не помирится богатый Гаген с королем моим, Гетелем, — отвечал Вате.

— Ах, если бы могла я видеть его! — воскликнула молодая девушка. — Но я причинила столько горя моему отцу, что не смею обнять его. Он и его друзья, конечно, презрением ответят мне на мой привет.

Спросили Гагена, согласен ли он видеть дочь, и Гаген отвечал:

— Я рад видеть ее, что бы она ни сделала. Почему же не обнять мне ее здесь на чужой стороне? Король Гетель в состоянии вознаградить за все и ее, и меня.

Тогда Горант и Фруте привели к нему за руки двух девушек, Тильду и Гильдебургу.

Весело приветствовал их Гаген, когда вошли они к нему, но скоро отослал их назад: не хотел он показывать дочери своих ран. Вате же прилагал все старания, чтобы поскорее вылечить его и осушить слезы Гильды. Разные лекарства дал он ему и мази, и от его лечения Гаген скоро поправился.

Много дела было у Вате! Трудно было бы найти другого такого лекаря! Сейчас же вылечил он Гетеля из края Гегелингов, а вслед за ним и всех остальных раненых.

Гетель пригласил Гагена к себе в гости и при нем торжественно отпраздновал свою свадьбу с прекрасной Гильдой. На двенадцатый день после свадьбы Гаген собрался домой, ласково простившись с дочерью и зятем, и Гетель снабдил его всем нужным на дорогу и послал с ним своих людей, чтобы они с почетом проводили его до границы.

По возвращении своем домой, беседуя с женой, Гаген сказал, что дочь их так хорошо пристроена, что если бы было у него еще несколько дочерей, он был бы готов сам послать их всех к Гегелингам.

IX. О том, как Зигфрид сватался к Гудруне

С честью и славой правил Гетель своим королевством. Двое детей было у него от прекрасной Тильды, и как только родились они, сейчас же оповестили повсюду, что Бог послал королю Гетелю наследников. Один из младенцев был мальчик, и звали его Ортвином; Гетель поручил его Вате, и тот воспитывал его со всевозможным тщанием. Со временем из Ортвина вышел могучий и доблестный рыцарь.

Красавицу дочь звали Гудруной Прекрасной. Из края Гегелингов послал отец ее в Тенемарку Eta воспитание к ближайшим ее родным.

Выросла молодая девушка и стала такая красавица, что все мужчины и женщины наперебой хвалили ее красоту, и скоро прославилась она далеко за пределами своей родины. Как ни красива была Тильда, жена Гетеля, но Гудруна была еще много красивее ее и бабки своей, Тильды Ирландской. Оттого-то и добивались ее любви самые знатные князья. Но плохо приходилось тем, кто пробовал к ней свататься. Так отказал Гетель в ее руке одному королю, сидевшему в Альцабе. Рассердился король, узнав об отказе: думал он, что не было на свете другого столь славного и доблестного короля, как он. Звали его Зигфридом, и был он королем мавров в Морланде. Далеко кругом славился он своим воинственным нравом. На турнире, происходившем перед бургом Гетеля, взял он немало призов на глазах у прекрасных девушек и дам. Когда Тильда и дочь ее вышли из своих покоев, они услыхали громкие крики и увидели рыцарей Морланда, стремительно скакавших на своих конях, со звоном потрясая щитами и копьями. Ни один рыцарь не мог бы сделать это лучше Зигфрида, и, хотя был король мавров на вид грязного цвета, Гудруна смотрела на него благосклонно. Он же только и желал заслужить ее любовь. Но не отдали ему ее в жены. Очень горевал он об этом и был полон гнева за то, что должен вернуться домой ни с чем, и стал он грозить Гетелю спалить пожаром все его государство. Все воины Морланда тоже были огорчены неудачей их короля и вернулись домой в свою землю, порвав всякую дружбу с Гегелингами.

X. О том, как Гартмут сватался к Гудруне

Дошла и до страны Орманьи весть, что не было еще на свете девушки красивее Гудруны, дочери короля Гетеля, и король Орманьи Гартмут решился искать ее любви. Мудрый совет этот дала ему мать его Герлинда, и он воспользовался ее советом. Отец его был Людовик, король Нормандии. Посоветовавшись с матерью, Гартмут послал за старым королем. Престарелый Людовик поспешил к сыну.

— Кто сказал тебе, что она так прекрасна? — спросил его Людовик. — Ведь мы никогда не видали ее, так ради чего же к ней свататься? Тем более, что послы наши могут сильно пострадать при этом.

— Для короля не может быть ни земли, ни невесты слишком далекой, — сказал Гартмут, — сделайте по-моему, пошлите к ней послов.

— А известно ли тебе, каким образом мать ее, Тильда, была привезена из Ирландии и как пострадали из-за нее добрые витязи? Очень уж они там горды, и родственники Гудруны сочтут нас недостойными ее.

— Если бы ради нее пришлось мне повести большое войско через все земли и моря, я и то сделал бы охотно. Я решился твердо и не успокоюсь, пока не добуду дочери прекрасной Тильды.

— Прикажи же изготовить грамоты. Драгоценностями и платьем я охотно наделю гонцов сама, — сказала Герлинда. — Надо только разузнать пути в землю Гудруны.

Стал Гартмут выбирать послов и выбрал шестьдесят своих воинов, щедро снабдил их платьем и съестными припасами и дал им хорошую свиту. Когда же они были уже совсем готовы к отъезду, Гартмут и Герлинда передали им запечатанные письма, и послы пустились в путь. Торопились послы, как могли, ехали день и ночь и только после ста дней пути водою и сушей прибыли, наконец, в землю Гегелингов. Гегелинги сначала приняли орманских послов гостеприимно, охотно служили им и ухаживали за ними. На двенадцатое утро король Гетель потребовал их, наконец, к себе. Они приехали ко двору на самых лучших конях, каких только могли найти, одетые в прекрасные и очень дорогие одежды. Король и его воины приветствовали их радушно и ласково, но когда люди, умевшие читать, прочли Гетелю переданные послами письма, король разгневался.

— Напрасно послал вас сюда король Гартмут, — сказал он послам, — предложение его очень не по душе и мне, и королеве Гильде.

— Король наш приказал нам сказать, что любит прекрасную королевну, и если согласитесь вы, чтобы носила она корону Орманьи, он заплатит вам за то своей службой.

— Как можно ей стать его женой? — заговорила и королева Гильда. — Отец мой Гаген отдал в лен его отцу сто три бурга в Карадине; кроме того, поссорился Гартмут и с братом короля Оттона, который тоже получил лен от моего отца Гагена. Скажите же Гартмуту: никогда не будет Гудруна его женой, пусть он и не думает об этом, а поищет себе невесту в другом месте.

Обидно показалось это послам: было им досадно, что, совершив такой путь, они принуждены вернуться домой ни с чем.

— Ну что, видели ли вы там внучку Гагена? — спросил Гартмут послов. — И так ли хороша Гудруна, как о ней рассказывают?

— Кто ни взглянет на нее, каждый найдет ее прекрасной, — отвечал один из послов, — к тому же добродетелью своею она, как говорят, превзошла всех женщин.

— Ну, так я добьюсь того, что будет она моей! — сказал тогда король Гартмут.

XI. О том, как Гервиг сватался к Гудруне

Жил на свете молодой король по имени Гервиг. Задумал он посвататься к Гудруне и пытался было заслужить ее расположение. Но что он ни делал, каких послов ни посылал, всем им приходилось плохо. Тяжело было терпеть это его гордой душе, но все же не мог он отказаться от Гудруны.

ХII. О том, как Гервиг ходил войной на Гетеля и как выдали за него Гудруну

Отважный Гервиг не меньше Гартмута тосковал по Гудруне. Был он сосед Гетеля, но если бы вздумал он посылать к Гетелю послов хоть тысячу раз в день, это не принесло бы ему ничего, кроме унижения и горя. Гетель просил его перестать свататься к Гудруне, но Гервиг стоял на своем и решился попытать счастья оружием Собрал он три тысячи своих воинов и пошел с ними в землю Гегелингов. Ничего не знали о том в Штурмланде, не знали о том и в Тенемарке; потом только узнал Ирольд, король Ортрике, что отважный Гервиг стремительно идет на Гетеля.

Узнал о походе его и Гетель, да, видно, чересчур позамешкался со своими людьми и не успел выйти к нему навстречу, а между тем Гервиг, воспользовавшись прохладой, уже рано утром подошел к бургу Гетеля. Воины Гетеля еще спали, как вдруг услыхали они голос сторожевого, доносившийся до них с башни:

— На коней! — кричал он. — Пришли к нам лютые гости. Вооружайтесь, воины, я вижу, шлемы блестят вдали!

Повскакали воины с постелей и бросились к оружию; богатым и бедным, знатным и простым воинам — всем пришлось тут защищать свою жизнь и честь. Гетель и Тильда подошли к окну; оттуда увидели они, как враги теснились к воротам бурга. У Гетеля в бурге было до ста человек вооруженных воинов. Гетель сам вышел с ними навстречу врагам. Началась ожесточенная битва. Пламенный вихрь поминутно вырывался из шлемов под ударами меча Гервига. Смотрела на это Гудруна и не могла отвести глаз: прекрасен казался ей витязь, и было ей и сладко, и больно смотреть на битву. Король Гетель сам сразился с Гервигом, и немного было нужно им времени, чтобы оценить друг друга. Смотрела на них Гудруна и слушала шум битвы; она видела, как счастье перекатывалось от одного к другому, как шар, и не могла она решить, которому из воинов желала она больше удачи.

— Гетель, отец мой! — стала наконец она кричать. — Кровь струится уже на землю через звенья кольчуги; ею забрызганы уже все наши стены. Ради меня прошу я вас прекратить на время битву. А пока скажите мне, кто лучшие и ближайшие родичи Гервига?

— Не прекращу я битвы, пока не позволишь ты мне явиться к тебе безоружным[14], — ответил Гервиг. — Тогда можешь ты расспрашивать меня о моем родстве.

Любовь женщины прекратила битву. Воины разоружились и умылись в источнике. Гервиг с сотнею своих воинов пошел к Гудруне — не мог еще он вполне ей довериться, она же в душе своей колебалась между отцом и витязем.

— Сказали мне, будто я недостоин тебя, потому что недостаточно знатен я родом, — заговорил Гервиг, — но часто знатные люди находят свое счастье у незнатных.

— Какая женщина могла бы презирать и ненавидеть витязя, который так служит ей? — отвечала Гудруна. — Поверь мне, я не презираю тебя, и ни одна девушка не чувствует большей любви к тебе. Если только родные мои будут на то согласны, я охотно стану твоей женой.

С любовью заглянул он ей в глаза: любила она его и, не таясь, признавалась в том при людях.

Тогда Гервиг торжественно посватался к Гудруне, обещая, что бурги его и все его родичи всегда готовы будут служить ей. Король Гетель собрал лучших гегелингских воинов и при них спросил молодую девушку, согласна ли она иметь мужем благородного рыцаря Гервига.

— Лучшего друга я и не желаю, — отвечала на это Гудруна.

Так была она обручена с королем Гервигом. Хотел было Гервиг сейчас же увезти ее в свою землю, но королева Гильда не согласилась и оставила дочь у себя еще на год.

XIII.

Узнав о том, Зигфрид, король Морланда, построил и оснастил двадцать больших кораблей, заготовил на них много оружия и съестных припасов и оповестил всех своих воинов, что с наступлением теплой погоды намерен он предпринять поход на Зеландию: хотел он напасть на Гервига и повел с собою восьмидесятитысячное войско. В Зеландию же послал он гонцов с объявлением войны.

Огорчился Гервиг: ничем никогда не вредил он Зигфриду и не мог понять, чем навлек он на себя его гнев. Приказав хорошенько охранять свои пограничные земли и бурги, послал он оповестить своих друзей, что король Морланда грозится спалить пожаром и опустошить всю его землю. При этом роздал он все, что у него было, тем, кто выражал готовность служить ему.

Между тем воины из Абакии и Альбазе пришли уже с Зигфридом к земле Гервига и принялись опустошать ее огнем и мечом. Зеландцы защищались, как могли, и ожесточенная борьба длилась долго; вся земля дымилась от крови, и, казалось, скоро весь мир покроется телами павших воинов. Плохо пришлось тут Гервигу: был он оттеснен к самой границе своих владений. В такой беде послал он гонцов к Гудруне, извещая ее о своем положении.

Сильно огорчилась Гудруна, получив от гонцов такие вести. Горько заплакала она и сейчас же послала за королем Гетелем и сообщила ему о своем горе: враги убивали ее людей и разоряли ее бурги.

— Помоги мне, славный король, — говорила она, в слезах обнимая отца, — горе мое чересчур велико: приди на помощь моим друзьям, иначе не справиться им с врагами.

Кликнул тогда король Гетель своих родичей и ленников, престарелого Вате из Штурма, Морунга из Балийской марки, Горанта из Тенемарки, Ирольда, доблестного витязя, и, наконец, брата Гудруны, Ортвина, из Ортланда.

Королева Тильда, со своей стороны, обещала щедро наградить всех, кто явится на помощь друзьям Гудруны, и приказала принести и отпереть лари с дорогими панцирями и серебряными запястьями.

Когда пришел король Гетель на помощь к Гервигу, тому приходилось уже совсем плохо: со своими воинами заперся он в бурге, а враги теснились уже к самым воротам.

Но друзья Гервига не теряли времени, и скоро Зигфрид со своими подвижниками с огорчением узнал, что сам король Гетель явился на помощь Гервигу со своими лучшими рыцарями. Три битвы в открытом поле дали Гетель и его витязи Маврам, и в это время, согласно рыцарскому обычаю, бурги спокойно отдыхали от войны.

Целых двенадцать дней бились враждебные войска; наконец, на тринадцатый день перед ранней обедней Зигфрид собрал совет и решился укрыться поскорей в какой-нибудь крепости, чтобы не погибнуть всем от руки прибывших на помощь Гервигу воинов.

Бросив битву, они действительно поспешили укрыться в крепости, на берегу широкой реки; враги преследовали их по пятам, а потом осадили крепость.

XIV. О том, как Гетель послал гонцов из земли Гервига

Послал, наконец, Гетель к себе домой гонцов, чтобы утешить женщин. Приказал он сказать им, что все, старые и молодые, удачно сражались и в битвах, и в поединках, и что теперь ведут они осаду, радея о прекрасной Гудруне и короле Зеландии.

Между тем витязи Штурмланда строго наблюдали за тем, чтобы воины Зигфрида не могли выйти из крепости и пробраться к своим кораблям. Гетель же поклялся, что не даст уйти ни одному язычнику и всех их заберет в плен.

Тем временем Гартмут послал из земли своей, Орманьи, соглядатаев, наказав им разведывать и доносить ему обо всем, что происходило в войске Гетеля. Увидали соглядатаи, в каком положении очутилось мавританское войско, и поспешили с этой вестью назад в Орманью. Людовик и Гартмут обрадовались вести, что Гетель с Гервигом были совсем поглощены войной.

— Не можете ли вы сказать, как долго мавры могут быть задержаны еще в Зеландии? — спросили они соглядатаев.

— Да, пожалуй, еще с год, — отвечал им один из соглядатаев, — Гегелинги так обложили их, что им ни за что не пробиться к морю.

— Как же рад я этой вести! — воскликнул Гартмут. — Пока они там заняты осадой, мы успеем побывать у Гегелингов.

И решили Людовик и Гартмут, что соберут они двадцатитысячное войско и похитят Гудруну прежде, чем Гетель успеет вернуться домой. Сильно подбивала их на то старая Герлинда: рада была бы она отомстить Гетелю за то, что отказал он выдать за ее сына Гудруну, и хотелось ей, чтоб Людовик и Гартмут повесили Вате и Фруте. И отдала она свое собственное золото и серебро, чтобы им было чем награждать своих воинов.

Поспешно стали они готовиться к походу. Людовик добыл опытных мореходов, которым были ведомы все пути-дороги по волнам, и обещал им щедрую плату. Корабли были уже готовы и ждали их у берега, и, усадив на них свое двадцатитысячное войско, Людовик и Гартмут вышли в море.

Волны принесли их к Ортланду прежде, чем Гетель сведал что-нибудь об их походе.

Вот уже увидали они и дворец, и башни бурга прекрасной Гильды. Людовик приказал тут бросить якоря и велел воинам как можно скорее выходить на берег — боялся он, как бы Гегелинги не узнали раньше времени об их приезде. Когда же они вышли на берег и, вооружившись, приготовились к битве, послали они вперед гонцов попытать, не найдется ли у них друзей в Гетелевой Земле.

XV. О том, как Гартмут силою похитил Гудруну

Как только воины вооружились и приготовились к битве, Гартмут послал послов своих к Гильде; хотелось ему уладить дело мирно, и если Гудруна согласилась бы отдать ему свою любовь, — о том он просил ее уж раньше, — то он был бы готов служить ей до конца своей жизни и отдал бы ей все, что получил он от отца. Так сильно любил Гартмут Гудруну и никак не мог ее забыть.

— Если же она не согласится, — говорил Гартмут послам, — то я вступлю в бой и не прекращу битвы, пока не добуду ее силой. Скажите же ей от меня: хотя бы враги изрубили меня на куски, без Гудруны я ни за что не вернусь на свои корабли. Двадцать тысяч воинов готов я положить мертвыми на пути к бургу Гегелингов, лишь бы добыть прекрасную девушку.

По приказу Гартмута гонцы поскакали к обширному бургу. Звали его Мателана; там жила королева Гильда со своею дочерью. В числе послов Гартмута были два знатных графа — их привез он с собою из Орманьи, им поручил он передать слова свои Гильде: если бы теперь по доброй воле отдала она ему Гудруну, он ушел бы со своим войском, не причинив ей никакого зла.

Испугалась Гильда, когда телохранители ее сказали ей, что в Мателану приехали сватами орманские послы.

Приказала она поскорее распахнуть ворота бурга, чтобы не заставлять ждать послов, и пригласили их въехать в бург. Телохранители королевы и ее дочери допустили к ним послов Гартмута, и Гильда, как следует, ласково приветствовала их; но надменно встретила их Гудруна: так сильно любила она отважного Гервига. Как ни были королевы сердиты, приказали они поднести послам вина прежде, чем изложили те свое поручение, а потом, усадив послов перед собой и дочерью, Гильда, делать нечего, спросила их, зачем они к ней были посланы. Как водится, послы со всею своей свитой поднялись со своих мест и почтительно изложили, зачем приехали они в землю Гегелингов.

— Скажите отважному Гартмуту, — отвечала им Гудруна, — что никогда не придется ему венчаться со мной: по доброй воле и расположению выхожу я замуж за Гервига.

— Но Гартмут приказал сказать тебе, что если ты не исполнишь его желания, то на третье утро ты увидишь его с воинами в Мателане, — сказал один из послов, но на это Гудруна только засмеялась.

Послы сейчас же собрались уйти, но Гильда, как ни была враждебна к ним, просила их повременить и принять от нее богатые дары. Но послы даров не приняли и сейчас же пустились в обратный путь. Витязи же Гетеля заявили послам, что их не страшит ничей гнев и вражда, и что если не хотят графы пить Гетелева вина, то Гегелинги готовы поднести им и их воинам крови.

Получив через послов такой ответ, Людовик и Гартмут со всем своим войском двинулись вперед. В Мателане издали заметили военные значки.

— Слава Богу! Вот идет король Гетель со своим войском, — воскликнули Гильда и Гудруна. Но они ошиблись. — Горе нам, — восклицали они, — жестокие гости пришли сюда за Гудруной, и много крепких шлемов будет разбито сегодня, прежде чем наступит вечер.

— Могучими ударами помешаем мы людям Гартмута сделать свое дело, — сказали Гильде воины Гетеля.

Просила Гиль да, чтобы сейчас же заперли ворота бурга, но отважные воины Гетеля не послушались ее и стали готовиться открыто встретить врага с мечами в руках.

На лугу перед воротами бурга произошла первая стычка с Гартмутом. Скоро подоспел к нему на помощь и Людовик.

С горем смотрели на это женщины. Воины Гетеля были смелы и отважны и показывали чудеса храбрости, но в ту минуту, как уже надеялись они сладить с врагом, подоспела к нему свежая сила. Пожалели тут гордые витязи, что не послушались совета: много уже было у них пробитых щитов, и многие воины истекали кровью. Людовик и Гартмут услыхали, что собираются запереть ворота замка, и поспешили пробиться вперед со своими значками. Скоро над стенами бурга развернулось знамя Орманьи. В отчаянии, заливаясь слезами, смотрела на это королева.

Пошел Гартмут к Гудруне и сказал ей:

— Благородная девица, ты нашла унизительным мое предложение, теперь же было бы унизительно для меня и моих друзей, если бы мы никого не захватили здесь в плен: нам следовало бы всех здесь убить и повесить.

Ничего не ответила ему Гудруна, но только воскликнула:

— Увы, отец мой! Если бы знал ты, что силой уводят дочь твою из этой земли! Никогда еще не переживала я такого горя и позора.

Конечно, если бы Вате и Гетель были тут, они не допустили бы, чтобы Гудруна была взята в плен и отвезена в Орманью.

Гартмут ушел из бурга, не успев его разрушить и сжечь: опасался он, как бы не узнали обо всем родичи и воины Гетеля в Балийской марке.

— Не теряйте времени на захват добычи, — сказал Гартмут, — и так много сокровищ дома у моего отца, не надо нам отягощать наших кораблей.

Вместе с Гудруной захватили они и еще многих молодых девушек. Королева Тильда осталась одна в своем бурге и, поспешив к окну, с горем смотрела вслед воинам, уводившим своих пленниц. Гартмут сам отвез Гудруну на морской берег. Как ни торопился он сесть на корабли, однако все-таки позволил своим воинам спалить и разорить королевские земли. Тем временем Тильда снаряжала послов к Гетелю, чтобы рассказали они ему, что мертвыми полегли все его воины, бург его залит кровью, а дочь уведена в плен.

— Скажите ему, послы, — говорила она, — что осталась я здесь совсем одна, между тем как король Людовик с торжеством возвращается в свою землю.

Через три дня Гартмут успел забрать свою добычу и посадить свое войско на корабли. Быстро понеслись они по морским волнам, так что ветер шумел и свистел в парусах, пока не подошли они к одному дикому острову, носившему имя Вюльпензанда[15].

XVI. О том, как Гильда послала послов к Гетелю и Гервигу

Поспешно пустились в путь послы Тильды и на седьмое утро пришли к Гегелингам, которые совсем уж стеснили мавров. Весело проводили время воины в лагере Гегелингов и для развлечения постоянно устраивали рыцарские игры и слушали игру на разных инструментах. Но вот в то время, как были они заняты беганьем взапуски и метаньем копий, Горант из Тенемарки увидал послов Тильды.

— Нам несут новые вести, — сказал он королю, — дай Бог, чтобы у нас дома не случилось никакой беды!

Увидя послов, король поспешил к ним навстречу.

— Привет вам, господа, в этой стране, — сказал он им, — как поживает жена моя Тильда? Скажите, кто вас сюда послал?

— Послала нас сюда сама королева, — отвечал один из послов, — бурги твои разбиты, земли спалены пожаром, Гудруна и ее свита уведены в плен. Думается мне, что земля твоя не оправится от такого погрома.

— Поведаю я тебе еще горе, — продолжал он, — полегло мертвыми до тысячи твоих родичей и воинов, и все сокровища твои похищены и увезены в чужое королевство.

— Как же зовут того, кто это сделал? — спросил король.

— Одного зовут Людовиком Орманским, другого — Гартмутом.

— Он сделал это за то, что я не отдал за него своей дочери: знал я, что король Орманский был ленником Гагена, и мало чести было бы в таком браке для Гудруны. Но надо нам скрыть эту весть от наших врагов и лишь тайно сообщить ее нашим друзьям. Созовите же скорее всех наших родичей!

Позвали к королю Гервига и всех его друзей, родичей и воинов, и Гетель с горем сообщил им вести, принесенные послами. Заплакал Гервиг, услыша о постигшей их беде, плакал и сам король Гетель, плакали и все, видевшие их слезы.

— Только бы скрыть это от врагов, — сказал Вате, — а потом мы успеем отплатить Гартмуту и Людовику за весь причиненный нам вред.

— Как же это сделать? — спросил Гетель.

— Надо нам сперва заключить мир с королем Морланда, — отвечал Вате, — а потом поведем мы наших воинов в погоню за Гудруной.

Мудр был Вате и дал еще такой совет:

— Надо нам завтра рано утром напасть на чужан так, чтобы они убедились, что мимо нас не пробраться им к своим кораблям.

— Вот хороший совет! — сказал король. — Приготовьтесь же заранее ко встрече с врагом, а потом поспешим в погоню; сильно огорчает меня участь женщин.

Воины приготовились к битве и на другое же утро напали на морландцев. Со знаменем впереди стремительно пошли они на крепость, и в самый разгар битвы Ирольд принялся кричать через край своего щита:

— Хотите ли вы помириться, воины Морланда? Король мой, Гетель, приказал мне спросить вас об этом. Земля ваша далеко, и вы только теряете здесь ваше добро и ваших родичей.

— Обещайте служить нам, — кричал Фруте, — и мы с миром отпустим вас домой.

Воины Морланда согласились на такое условие, и мир был заключен. Тогда Гетель сообщил королю Морланда, какие вести принесли ему из дому послы, и просил его помочь отомстить Гартмуту за обиду.

— Плохо пришлось бы им, если бы мы только знали, где их найти! — воскликнул Зигфрид.

— Знаю я здесь недалеко кратчайший путь морем, — сказал Вате, — и мы можем настичь их без труда.

— Но где же добудем мы корабли? — сказал Гетель.

— И тут могу я дать тебе совет, — продолжал престарелый Вате, — Господь допускает насилие, когда это необходимо. Здесь поблизости можно найти у берега до семидесяти хороших кораблей; много заготовлено на них съестных припасов; корабли те снарядили паломники. Надо нам во что бы то ни стало захватить эти корабли, мирно высадив на берег паломников.

Отобрал Вате сотню воинов и пошел с ними вперед; остальные последовали за ним. Хотел он было купить корабли у паломников; было паломников тут до тридцати сотен, и не хотели они продавать своих судов, но когда пришел сам король Гетель с остальным войском, они перестали противиться и уступили свои корабли. По приказанию Вате перенесли им на берег все их серебро и платье: не захотел Вате воспользоваться их добром; за съестные же припасы он решил заплатить им по возвращении.

Недовольны были паломники и жаловались на притеснение, но их никто не слушал, а король Гетель отобрал из них пять сотен лучших воинов и взял с собой. Немногие из них вернулись потом домой. Посадив на корабли свое войско, король Гетель пустился в путь, и быстро понеслись они по волнам, пользуясь попутным ветром.

ХVII. О том, как Гетель явился за своей дочерью на остров Вюльпензанд

Людовик и Гартмут, высадившись на остров Вюльпензанд, решились отдохнуть тут на прибрежье со своими воинами. Они расположились лагерем, пустили на траву коней, перевезли и пленниц; но печально сидели девушки, окруженные врагами. Тут рассчитывали Людовик и Гартмут провести не менее семи дней: они были уже так далеко от Мателаны, что не предполагали возможным, чтобы Вате и его друзья могли причинить им какой-нибудь вред.

Но вот один из корабельщиков приметил на волнах корабль с богатыми парусами. Доложили о том королю, и Гартмут со своими воинами пошел сам посмотреть, в чем дело. Разглядел он на парусах кресты и решил, что это паломники. Скоро увидали они быстро несшиеся к ним три прекрасных корабля и девять богатых барж; когда корабли подошли ближе, они увидели блестящие шлемы — и поняли, в чем дело.

— К оружию скорее! — крикнул Гартмут. — Вот мои враги!

Корабли так стремительно неслись к берегу, что слышно было, как трещали весла в руках гребцов. Людовик стал громко скликать и ободрять своих воинов. Поспешно утвердили на берегу военный значок Гартмута. В это время корабли были уже так близко, что до них легко было достать с берега копьем. Гегелинги с копьями и мечами соскочили на берег и принялись щедро рассыпать удары. Никогда в метель снег не сыплется в горах так быстро, как мелькали, поднимаясь и опускаясь, их руки. Никогда еще не бывало более жестокой битвы. Стремительно и гневно ринулся на врагов Вате; Людовик Орманский бросился ему навстречу с копьем, и копье его само разбилось вдребезги от мощного удара. Вате нанес Людовику удар по шлему с такою силой, что пробил его, и концом меча задел по груди; не миновать бы Людовику смерти, если бы не было на нем сорочки из лучшего абалийского шелка. Но не мог уж он больше сражаться и должен был покинуть битву. Гартмут схватился с Ирольдом, и удары их со звоном посыпались на шлемы. Гервиг не принимал участия в битве: был он еще на корабле и, спрыгнув с него, очутился в воде по плечи. Враги хотели потопить его и стали засыпать его копьями, но все же удалось ему пробиться на берег и тогда щедро отплатил он им за все.

Овладев берегом, Гегелинги вступили в ожесточенный бой: от потоков крови морские волны окрасились в багровый цвет дальше, чем на полет копья. Никогда еще не было столько поверженных на землю и раздавленных человеческих тел. Если бы собрать всех тех, что погибли так без ран, то их хватило бы для завоевания целой страны. Надменные мавры, как говорят, тоже принимали горячее участие в битве; были они отважные воины, и кровь так и струилась из-под их шлемов.

Горько плакала Гудруна, наблюдая за битвой, а вместе с нею и все женщины.

Целый день продолжалась ожесточенная битва, и близился уже вечер, когда среди тесноты и давки Гетель столкнулся наконец с Людовиком Орманским.

ХVIII. О том, как Людовик убил Гетеля и ночью пустился в путь

Славно владели мечом и Гетель, и Людовик, и, сразившись, скоро каждый из них вполне познал искусство и ловкость противника. Но все же Людовик сразил Гетеля и причинил тем многим глубокое горе. Узнала Гудруна о его гибели и стала оплакивать его; вместе с нею оплакивали его и бывшие с нею женщины. Вате пришел в ярость, узнав о смерти короля, и шлемы под мечом его запылали, как вечерняя заря.

Но что могли сделать витязи? Наступила полная тьма, не было даже луны; весь остров был уже смочен горячей кровью, а Гегелинги и не думали прекращать битву: хотели они во что бы то ни стало отбить Гудруну и отомстить за гибель Гетеля. Но наступила ночь, и в темноте воины уже не отличали врагов, и убивали своих.

— Если мы будем продолжать сражаться впотьмах, убивая и чужих, и своих, то к утру тут никого не останется в живых, — крикнул наконец Гервиг, и согласились все до рассвета прекратить битву. Но ни та, ни другая сторона не отступила, и враждебные войска расположились на ночлег так близко друг от друга, что при свете костров могли видеть вражеские шлемы и щиты.

Людовик и Гартмут, посоветовавшись между собою, открыли своей дружине, к какой уловке решили они прибегнуть, чтобы незаметно уйти с острова.

— Лягте все на землю, положив под головы щиты, и шумите больше, чтобы Гегелинги не заметили, как я увезу вас отсюда, — сказал им Людовик.

Послушались Людовика его воины: затрубили они в трубы и забили в барабаны, словно отвоевали себе весь остров. Женщинам запретили громко жаловаться и плакать, а тех, что не слушались, топили в море. Воины Людовика поспешно перенесли на корабли все, что было у них выгружено на берег, и покинули на месте своих мертвых. Многих недосчитались они, и несколько баркасов остались пустые на берегу. Благодаря такой хитрой уловке, орманским воинам удалось-таки выйти в море. Горько было женщинам, что приходилось им молчать и не могли они ни о чем известить своих близких.

Наутро, лишь только стало рассветать, Вате принялся трубить в свой военный рог. Повскакали с ночлега воины; на конях и пешие принялись они искать своих врагов, но те были уже далеко: суда их пустые стояли на берегу, платье валялось, разбросанное по земле; много нашлось тут и оружия, не имевшего уже хозяев. И как же огорчился Вате, узнав о том! Как горько плакался он на то, что не успел отомстить Людовику за смерть короля Гетеля!

— Живее, витязи! — кричал Ортвин. — Попытаемся еще догнать их — ведь не успели они еще уйти далеко от берега!

— Что толку торопиться? — сказал на это Фруте он стоял на берегу и пристально вглядывался в морскую даль. — Поверьте, они ушли отсюда, по крайней мере, уже за тридцать миль. К тому же нельзя оставить нам без погребения и павших воинов. Послушайтесь меня: врагов мы уже не догоним, а лучше перенесем на корабли наших раненых, да разыщем наших мертвых и похороним их здесь, на этом пустынном берегу.

Послушались его воины и пошли собирать своих мертвых. Потом похоронили короля, а за ним и остальных убитых воинов, порознь христиан и нехристей. Не оставили без погребения и врагов.

Целых шесть дней, не зная отдыха, трудились они, чтобы упокоить души убитых их товарищей, читали молитвы и пели псалмы. Впоследствии поселилось здесь много духовенства и основался монастырь. Все, потерявшие здесь своих родичей, сделали богатые вклады на поддержание монастыря.

Упокой, Господи, тех, что погребены на этом месте! Те же, что уцелели в этой страшной битве при Вюльпензанде, в горе разъехались, каждый к себе на родину.

XIX. О том, как Гегелинги вернулись домой

Не посмел витязь Ортвин показаться на глаза своей матери, со дня на день ожидавшей возвращения Гудруны и ее свиты. Один Вате решился ехать к Гильде.

Огорчились жители бурга, узнав, что приехал Вате. Прежде, бывало, шумно и весело въезжал он в бург после битвы. Огорчилась и Гильда — догадалась она, что плохо пришлось Гегелингам, и хотелось ей поскорее узнать, что сталось с королем. Стали сбегаться к Вате и все, желавшие узнать о судьбе своих родичей.

— Не могу я скрыть от вас и не хочу вас обманывать: все они убиты! — отвечал им Вате, и ужаснулись такому ответу все от мала до велика. Громко и горько оплакивала Гильда своего супруга.

— Перестань жаловаться и плакать, госпожа, — говорил ей Вате, — ты не вернешь этим погибших. Подожди, пока подрастут люди в нашей стране: тогда отомстим мы Людовику и Гартмуту.

— До чего дожила я! — плакала Гильда. — И чего бы не дала я, чтобы отомстить за обиду и снова увидеть бедную дочь мою Гудруну.

— Перестань горевать и плакать, — говорил Вате, — дай нам сроку двенадцать дней, и мы обдумаем, как нам быть.

— Госпожа моя, Гильда, — снова заговорил Вате, — вот как было дело: взял я у паломников девять кораблей, и надо нам теперь вернуть их этим беднякам, чтобы не понести неудачи в будущих битвах.

Согласилась Гильда.

— Великий грех отнять что-нибудь у паломников, — сказала она и приказала заплатить им за все и, сверх того, дать им еще три меры серебра из ее собственной казны.

И паломникам вернули их корабли и так щедро вознаградили их за все, что они забыли обиду и не прокляли рода Гетеля.

На другой день утром приехал из Зеландии отважный Гервиг, и Гильда обняла его со слезами.

Заплакал и Гервиг, видя ее слезы.

— Все они умерли, — сказал он, — умерли все, кто должен был и всегда был готов тебе помочь. Ни за что не успокоюсь я ни душой, ни телом, пока не отомщу Гартмуту за то, что посмел он похитить у меня жену и перебить наших воинов.

Потом все они поехали в Мателану. Съехались туда все уцелевшие витязи со своими воинами, приехал и сын Гильды, Ортвин.

Все они, как следовало, оплакали прежде короля Гетеля, а потом стали совещаться со своей госпожой о том, можно ли предпринять им теперь поход.

— Невозможно это, пока не будет у нас достаточно людей, — сказал Фруте.

— Но когда же это будет? — говорила королева. — Неужели дочь моя должна оставаться пленницей в чужой земле, а я, бедная королева, вести здесь такую безотрадную жизнь?

— Ничего нельзя сделать, — сказал Вате, — пока те си-1 роты, что видим мы здесь детьми, не станут взрослыми мужами, способными носить оружие. Тогда вспомнят они о своих погибших родичах и помогут нам в нашем походе.

Огорчилась Тильда, но делать было нечего.

— Дай нам Бог дожить до того! — сказала она. — Мне же долгим покажется это время.

На прощание просила она витязей не забывать ее и заезжать к ней почаще, и в свое время все приготовить к походу.

— В таком случае, госпожа, — сказал Вате, — пусть в каждой земле приготовят к тому времени по сорока надежных баржей.

— А я, — сказала Тильда, — прикажу построить и оснастить двадцать крепких военных кораблей, чтобы друзьям моим было на чем добраться до врагов.

Так дружелюбно и ласково расстались они, и гости разъехались, соболезнуя ее великому горю.

После их отъезда Тильда послала на Вюльпензанд съестных припасов для оставленных там людей, что молились о душах покойников.

Потом приказала она построить на этом месте большой собор, монастырь и больницу.

XX. О том, как Гартмут приехал домой в свою землю

Надо теперь рассказать о том, как Гартмут привез к себе домой пленных девушек.

После того, как Людовик и Гартмут, покинув на поле битвы своих убитых и тяжело раненых, тайком вышли в море, многие из их воинов, и старые, и молодые, ни днем ни ночью не знали, куда деться от стыда, несмотря на всю удачу своего предприятия.

Обрадовались мореходы, когда завидели они наконец берега Орманьи.

— Теперь уж мы недалеко от бургов Гартмута, — сказал один из них.

Радостно встретили воинов их жены и дети, не чаяли уж они видеть их живыми.

Завидя свои бурги, Людовик Орманский сказал Гудруне:

— Видишь ли ты эти бурги? Тут и тебя ждет радость! Если ты будешь нас любить, — мы наградим тебя богатыми землями.

— Кого могу я любить тут? — печально возразила молодая девушка. — Я разлучена с теми, кого я люблю, и никогда не перестану тосковать об этом.

— Не горюй, а лучше полюби Гартмута, веселого витязя, — продолжал Людовик, — мы отдадим вам тогда все наше достояние, и живите себе в радости и довольстве.

— Когда же перестанете вы приставать ко мне? — сказала дочь Гильды. — Я лучше умру прежде, чем соглашусь взять мужем Гартмута. Не такого отца он сын, чтобы было прилично мне любить его.

Рассердила такая речь короля Людовика, схватил он Гудруну за волосы и бросил в море, но отважный Гартмут в ту же минуту бросился вслед за нею в воду.

Рада была утонуть Гудруна и уже готова была скрыться под волнами, как подоспел Гартмут и, поймав ее обеими руками за косы, вытащил на лодку. Сурово обращался Людовик с прекрасными дамами. Не привыкла Гудруна к такому обращению и сильно почувствовала обиду. Горько заплакали остальные пленницы: если так жестоко обращались с их королевой, то чего же могли они ждать для себя?

— Как, ты хотел утопить мою невесту, прекрасную Гудруну? — воскликнул Гартмут. — Я люблю ее, как свое тело, и если бы сделал это кто-нибудь другой, а не отец мой Людовик, то я лишил бы его жизни и чести.

— До старости сохранил я свою честь незапятнанной и хотел бы дожить так и до смерти, и прошу Гудруну перестать гневаться на меня, — отвечал Людовик.

Весело приехали к Герлинде гонцы с поклоном и приветом от ее сына. Просил он ее выехать на морской берег, чтобы встретить добрых рыцарей. Извещал он ее также, что везут они из-за моря гегелингскую девушку, по которой так сильно тосковал Гартмут. Никогда еще не получала Герлинда более приятной вести. Гонец же продолжал:

— Госпожа, — говорил он, — когда ты съедешь на берег, встреть приветствием огорченную девушку. Пусть обе вы будете на берегу — и ты, и твоя дочь.

На все согласилась Герлинда. На третий день с большою свитой выехала она из бурга и приехала на берег как раз в то время, когда корабли входили в гавань.

Воины весело и радостно высаживались на берег, выгружая привезенную добычу. Одна только Гудруна со своею свитой была печальна. Гартмут сам вел ее за руку. Охотно обошлась бы она без его услуг, но принимала их, как знак должного ей почета.

Сестра Гартмута, как должно, приветливо встретила дочь Тильды, и очутившаяся на чужбине девушка со слезами на глазах поцеловала дочь хозяина. Хотела было поцеловать ее и Герлинда, но не стерпела этого Гудруна.

— Не хочу я целовать тебя, — сказала она Герлинде, — и напрасно встречаешь ты меня: ведь твои советы довели до того, что должна я теперь переживать такой позор и горе.

Но королева всеми силами старалась добиться ее расположения.

Рыцари решились провести на берегу целый день и сейчас же раскинули тут небольшие палатки для Гартмута и его воинов. Сбежавшиеся люди весело разгружали корабли. Гудруна плакала, почти не осушая глаз, и Гартмут, как ни старался, ничем не мог ее утешить. Только с Ортруной, сестрою Гартмута, была она ласкова и обходительна: Ортруна одна не сердилась на нее за то, что не хотела она быть женою Гартмута. Так провели они весь день. Потом Гартмут отвез Гудруну в замок, где было ей суждено прожить гораздо дольше, чем она сама хотела. Там перенесла она много муки и горя.

Хозяин бурга приказал всем обходиться с нею предупредительно и почтительно, как со своею будущей королевой. Но Герлинда теряла терпение и спрашивала, когда же Гудруна станет женою Гартмута? Он не хуже ее родом, и от нее одной только зависит, когда перестанет она проводить жизнь в тоске и одиночестве.

— Трудно простить тому, кто причинил столько горя и погубил стольких родичей и друзей, — услыша ее слова, сказала Гудруна.

— Что сделано, того уж не вернешь! — отвечала королева. — Надо с этим примириться. Полюби Гартмута, и я в награду уступлю тебе часть моего достояния; я даже готова уступить тебе свою корону.

— Не хочу я носить твоей короны! Никакою щедростью не заставишь ты меня сказать, что по доброй воле пойду я замуж за витязя. Не хочу я оставаться здесь и изо дня в день стремлюсь домой!

Услыхал ее слова витязь Гартмут, и показались они ему обидны. «Если не женюсь я на этой девушке, то все, конечно, скажут, что сам я не приложил к тому никаких стараний», — подумал он.

— Умные и опытные люди должны вразумлять неразумных детей, — сказала ему злобная Герлинда. — Если ты позволишь мне, Гартмут, я постараюсь вразумить Гудруну и надеюсь сломить ее высокомерие.

— Хорошо, — сказал Гартмут, — я поручаю тебе молодую девушку, но помни, что она здесь на чужбине, и будь к ней добра.

Так, уезжая, поручил Гартмут своей матери вразумить! Гудруну. Огорчилась Гудруна, узнав об этом: не нравилась ей Герлиндина наука.

— Если не хочешь ты жить в радости, так будешь жить в тягости, — сказала ей эта ведьма. — С этого дня должна ты топить мою печку и сама колоть для того дрова.

— Что ни прикажешь ты, все буду я делать, пока Господь Бог не избавит меня от моей скорби, — отвечала благородная девушка. — Но все-таки не часто приходилось дочери моей матери самой колоть дрова.

— Пока я жива, будешь ты делать много такого, что редко доводится делать другим королевам. Надеюсь я посбавить в тебе спеси. Завтра же разошлю я по разным местам твою свиту. Очень уж много ты о себе думаешь, и я сумею унизить тебя и разрушить твои высокомерные надежды, — грозила Герлинда.

Разозлилась Герлинда и пошла к королю Гартмуту.

— Гетелева дочь только и знает, что превозносится над тобой и твоими друзьями, — сказала она ему, — лучше бы мне никогда не видать ее, чем слушать это!

— Что бы ни делала она, матушка, ты должна обходиться с нею ласково, — сказал на это Гартмут, — я причинил ей так много зла, что она, конечно, может чуждаться меня.

— Что ни делай с ней, она никого не слушает! — говорила королева. — Она так упорна, что добром не заставишь ее полюбить тебя и стать твоей женой.

— Ну так вразуми ее хоть настолько, чтобы стала она ко мне не так враждебна и поклялась бы мне в верности.

В гневе ушла от него королева. Пошла она к гегелингским девушкам и сказала им:

— Ступайте работать, девушки, и делайте то, что вам прикажу.

Так разослала она их в разные концы, и они подолгу не видали друг друга. Бывшие герцогини были принуждены прясть шерсть, другие должны были ткать или чесать лен, те же, что умели вышивать по шелку золотом и драгоценными каменьями, должны были работать без устали. Самая знатная должна была служить при дворе и носить воду в покои Ортруны. Эту звали Герегордой. Была там и другая, родом из Галиции: злая судьба вырвала ее из Португалии. Вместе с дочерью Гагена приехала она из Ирландии к Гегелингам. Была она дочь короля и владела бургами и землями, а теперь должна была топить печи.

Все самые грубые и унизительные работы исполняли эти одинокие знатные девушки, пока не вернулся Гартмут домой, совершив целых три похода.

Потребовал Гартмут, чтобы показали ему его невесту. По всему ее облику видно было, что редко видала она покой и хорошую пищу.

— Хорошо ли жилось тебе, Гудруна, с тех пор, как я с моими воинами уехал отсюда? — спросил ее Гартмут.

— Должна была я работать, как служанка; вам это грех, а мне позор, — отвечала Гудруна.

— Что же это ты сделала, Герлинда, милая матушка? — воскликнул Гартмут. — Поручая тебе Гудруну, ждал я от тебя для нее защиты и милости и думал, что ты во всем облегчишь скорбь ее на чужбине.

— Как же иначе могла бы я вразумить дочь Гетеля? — заговорила волчица. — Знай же: ничем не могла я от нее добиться, чтобы она не порочила в речах своих тебя, твоего отца и твоих родичей.

— Тому причиной ее великое горе, — возразил Гартмут, — мы перебили стольких славных рыцарей, ее родичей, и из-за нас прекрасная Гудруна осталась сиротой; отец мой убил ее отца, и теперь нетрудно уязвить ее каждым пустым словом.

— Правда твоя, сын мой, — отвечала ему мать, — хотя бы тридцать лет добром уговаривали мы Гудруну, мы все равно ничего не добились бы; разве только розгами или плетью можно принудить ее стать твоей женой.

Но Гартмут не терял надежды. Не знал он только, что от его заступничества Гудруне жилось еще хуже.

Герлинда опять пошла к Гудруне.

— Если ты, прекрасная девушка, ни за что не хочешь одуматься, — сказала она, — то должна ты своими волосами вытирать пыль со скамей и лавок. По три часа в день должна ты убирать и чистить мои комнаты и топить печи.

— Охотно буду я делать все, не стану лишь любить по приказу, — отвечала Гудруна.

Целых семь лет исполняла она на чужбине всякую самую черную работу, как простая служанка. На исходе восьмого года нашел Гартмут, что неприлично было ему так долго считаться властелином страны, не нося короны. Со своими воинами совершил он немало удачных походов и немало призов взял на состязаниях и в военных играх, и думал он, что пора ему, наконец, короноваться и жениться на Гудруне: ни одна молодая девушка не нравилась ему так, как она.

Вернувшись домой, позвал он ее к себе. На этот раз Герлинда заставила Гудруну надеть дорогое и красивое платье. Увидя ее, стали советовать Гартмуту его друзья добром или силою принудить Гудруну стать его женой; много еще счастливых часов мог он пережить с нею.

По совету своих родичей, пошел он к ней в комнату и, взяв ее за руку, сказал:

— Полюби меня, благородная знатная девушка, ты будешь у нас королевой, и все воины мои станут служить тебе верой и правдой.

— Этого я не могу, — отвечала прекрасная девушка, — злая Герлинда так мучает меня, что мне уж не до любви витязей. Ее и весь ее род я ненавижу от всей души.

— Жаль мне это, — возразил Гартмут, — и если бы я мог возместить тебе хоть чем-нибудь за все то зло, какое причинила тебе моя мать Герлинда, я охотно сделал бы это, чтобы с обоих нас снять позор.

— Все равно, я ни в чем не могу верить тебе, — отвечала девушка.

— Ты же знаешь, Гудруна, что все здесь принадлежит мне — и земли, и бурги, и люди. Кто бы отомстил мне, если бы я взял тебя себе в наложницы?

— То был бы дурной поступок, — отвечала дочь Гетеля. — Так сказали бы и другие князья, узнав, что внучка Гагена живет в наложницах в земле Гартмута.

— Что мне до них за дело? — воскликнул Гартмут. — Если бы ты захотела, мы были бы с тобой король и королева.

— Поверь, я никогда не полюблю тебя, — заговорила Гудруна, — ты же сам знаешь, Гартмут, сколько зла причинили твои храбрые витязи воинам моего отца, когда вы взяли меня в плен и увезли из дому. Известно тебе также, что отец твой Людовик убил моего отца. Будь я рыцарь, вряд ли посмел бы он приходить ко мне без оружия. С какой же стати быть мне твоей женой? До сей поры был здесь обычай никогда не принуждать женщин брать мужа вопреки их желанию, и это делало вам большую честь.

Тут Гудруна начала горько оплакивать своего отца.

— Ну, если не согласна ты носить со мной корону, то мне все равно, что с тобой ни сделают, — сердито воскликнул Гартмут, — ты пожнешь то, что сама посеяла, и каждый день будешь получать то, что заслужила.

— Я буду служить, как уж служила прежде. Если Бог забыл меня, то я готова терпеть все, что ни сделают со мною Гартмут и Герлинда, хотя и так уж много у меня горя.

Еще раз хотели они попытаться. Позвали ко двору Ортруну и поручили ей добром и лаской убедить Гудруну.

— Никогда не забуду я твоей услуги, сестра, — сказал ей Гартмут, — если поможешь ты утешить Гудруну в ее великом горе и убедишь ее перестать так горько сетовать и плакать.

— И я, и вся моя свита — мы всегда готовы служить тебе, — отвечала Ортруна, — я готова склонить перед Гудруной голову, лишь бы забыла она свое горе. И я, и мои девушки, мы готовы всегда служить ей, как ее служанки.

— За то, что ты так охотно готова видеть меня в короне рядом с королем Гартмутом, я дарю тебе свою верную дружбу. Но все же тяжело мне жить на чужбине. — Так говорила Гудруна Ортруне.

XXI. О том, как Гудруна должна была стирать

Жила Гудруна с Ортруной в довольстве и холе, сладко ела, пила лучшие вина, но все же говорила:

— Не хочу я быть королевой. Ты же знаешь, Гартмут, что обручена я с одним королем: нерушимой клятвой клялась я быть его женой и, пока он жив, я не могу принадлежать никакому иному витязю.

— Напрасно ты тоскуешь, — отвечал ей Гартмут, — никто не разлучит нас до самой нашей смерти. Живи здесь мирно с моими женщинами, и, я надеюсь, они постараются утешить тебя.

Думал Гартмут, что утешится она, видя, что сестра его все делит с нею пополам Гудруна молча принимала все услуги и скоро порозовела и посвежела от хорошей пищи и питья. Но так безрассудна была Гудруна, что и эта привольная жизнь не смягчила ее, и она по-прежнему резкой речью отплачивала Гартмуту за свою неволю. И так долго это продолжалось, что наконец надоело королю, и Гартмут снова уехал в дальние края, поручив королевство своим воинам — Здесь так меня ненавидят, что я не могу уж больше этого терпеть, — сказал он.

Тогда злобная Герлинда снова заставила Гудруну работать и не давала ей ни отдыха, ни покоя.

Враждебно сказала ей волчица:

— Теперь должна дочь Тильды сослужить мне такую службу, какой она никогда еще не несла!

— Раз уж злая доля моя не дает мне жить с моими близкими и друзьями, то я готова исполнять для тебя денно и нощно всякую работу, какая только будет мне по силам, — отвечала Гудруна.

— Должна ты теперь что ни день носить на морской берег мои платья и мыть их там для меня и для моей свиты; смотри, чтобы не видали тебя там без дела!

— Я не желаю роскоши и покоя, королева, — отвечала ей Гудруна, — прикажи только научить меня этому делу. И эта работа не унизит меня, если я могу заплатить тебе ею за свое пропитание.

Герлинда приказала прачке помочь Гудруне отнести на берег платья и научить ее стирать, и с тех пор Гудруна постоянно исполняла эту тяжелую и трудную работу. Так мучила Герлинда Гудруну, и никто не мешал ей в этом деле.

Остальные пленницы с горем смотрели на Гудруну, когда стирала она на морском берегу. Одна из них, Гильдебурга, тоже дочь короля, не выдержала и сказала:

— Горько нам смотреть на то, как без отдыха работает здесь Гудруна и вот теперь сама стирает на морском берегу!

Услыхала это Герлинда и с сердцем сказала ей:

— Если хочешь ты, чтобы госпожа твоя не исполняла этой работы, то должна ты исполнять ее сама!

— Охотно стала бы я это делать за нее, если бы то было мне дозволено, — отвечала Гильдебурга, — но ей-Богу же, госпожа Герлинда, не должна ты оставлять ее там одну, — ведь она дочь короля. Отец мой был тоже король. Позволь же мне вместе с нею стирать, вместе с ней терпеть горе и радость.

— Нелегко же будет тебе, — сказала на это Герлинда, — как бы сурова ни была зима, вместо того, чтобы сидеть в топленой комнате, тебе придется стирать на всю мою свиту при холодном ветре.

Гильдебурга едва могла дождаться вечера, чтобы утешить Гудруну своей вестью.

— Господь да наградит тебя за твою жалость ко мне, — сказала ей Гудруна, — если будешь ты стирать со мною, нам обеим станет отрадней, и работа поможет нам коротать время.

Так с тех пор вместе мыли они платья на морском берегу, а девушки из их свиты плакали, глядя на Гудруну и Гильдебургу, хотя и у них самих было столько работы, как ни у кого на свете.

ХХII. О том, как Гильда снарядила поход за своей дочерью

Королева Гильда ни на минуту не переставала раздумывать о том, как бы ей вернуть свою дочь из Орманьи. Приказала она построить на морском берегу семь больших, крепких и надежных военных кораблей и двадцать две новых баржи и заботливо снабдить их всем нужным для похода. Кроме того, снарядила она еще сорок галер, нагрузив их съестными припасами для своего войска.

Время шло, и близка была уже минута, когда надлежало войску выйти в море, чтобы освободить ту, что так долго страдала на чужбине.

Гильда заготовила уж и одежды для своих послов, которых отправила к своим друзьям и воинам, чтобы просить их вернуть ей дочь из Орманьи. Но прежде всего послала она послов к Гервигу, чтобы напомнить тому его обещание.

Поторопились послы Тильды явиться в землю Гервига. Знал он, зачем она к нему их послала и, завидя их, вышел к ним навстречу.

— Скажите своей госпоже, — сказал он послам, выслушав их речи, — что не забыл я еще того, как Гартмут насильно захватил в плен обрученную мою невесту за то, что она отказала ему и выбрала меня. Скажите же госпоже своей и ее свите, что через двадцать шесть дней после Рождества я сам явлюсь к Гегелингам с тремя тысячами моих воинов.

Тут, не упрашивая его более, послы отправились домой, а Гервиг стал готовиться к походу.

Тильда между тем хлопотала, набирая союзников. Так послала она в Тенемарку, прося выслать ей отважных воинов, которые пожелали бы ехать в Орманью за прекрасной Гудруной. Велела она напомнить Горанту о его родстве с покойным королем и просить его сжалиться над ее несчастной дочерью.

— Скажите от меня госпоже Тильде, — так отвечал послам отважный витязь, — что охотно приду я к ней на помощь со всей своей дружиной. В земле нашей не умолкал еще плач матерей, лишившихся тогда своих детей. Скажите ей, что явлюсь я к ней в самом скором времени и приведу с собой из Тенемарки десять тысяч своих витязей.

Простившись с Горантом, послы пошли в Балийскую марку, где застали самого знатного маркграфа со всеми его воинами. Морунг обрадовался послам и встретил их очень радушно. Узнав, в чем дело, сказал и Ирольд, отважный витязь:

— Охотно через семь недель явлюсь я к Гегелингам и приведу своих воинов, каких только удастся мне собрать.

Так наконец дошла весть о походе и до отважного Фруте из Тенемарки.

— Охотно приму я участие в походе, — отвечал послам этот доблестный рыцарь. — Вот уж тринадцать лет, как Гартмут похитил Гудруну и как мы поклялись идти войною на Орманью.

Вате, витязь Штурмланда, хоть и не знал послов Гегелингов, не отказал им в своей помощи и сейчас же стал готовиться к походу и собрал до тысячи своих воинов.

Решено было послать и за братом Гудруны. Послы застали его на обширной равнине на берегу большой реки. Много было тут разной птицы, и король со своим сокольничим охотился, спуская сокола.

Увидал он издали послов и сейчас же сказал:

— Вот подъезжают к нам послы королевы Тильды. Верно, думает она, что мы забыли о походе.

Спустил он своего сокола и поехал навстречу послам, а те сейчас же изложили ему свое поручение.

— Королева, — говорили они, — до сих пор еще плачет, не осушая глаз, и теперь ждет от Ортвина службы. Пусть же скажет он, приедет ли он сам или кого из своих рыцарей пришлет он к ней на помощь.

— Я сам поведу отсюда большое войско отважных и славных воинов, — отвечал Ортвин. — Надеюсь, что наберу их до двадцати тысяч и поведу их с собою в поход, хотя бы всем им суждено было там погибнуть.

Так во все концы рассылала Тильда своих послов, и собралось к ней более шестидесяти тысяч воинов.

Морунг из Валиса привел шестьдесят крепких военных кораблей. Из Ортланда тоже пришли хорошо вооруженные корабли со множеством отважных воинов. И кто ни приезжал, кто ни приходил ко двору одинокой женщины, ко всем выходила она навстречу, всех встречала приветом и дарила платьем.

Корабли Тильды были так хорошо снаряжены и стояли в таком порядке, что хоть на другой же день могли выйти в море. Славным гостям пришлось это по нраву: не хотели они медлить и спешили приступить к делу.

Когда все было готово, подарки розданы, и множество запасного оружия и бронь было перенесено на корабли, Гильда собрала явившихся к ней на помощь витязей и на прощание просила их служить верой и правдой выбранному ею вождю, Горанту из Тенеланда, — мать его была сестра Гетеля; просила также не выпускать из виду ее сына и защищать его и помогать ему, когда будет в том нужда: юн и неопытен был еще Ортвин — ему едва исполнилось тогда двадцать пять лет.

И все витязи обещали ей, что Ортвин благополучно вернется на родину, если только будет слушаться их советов.

Наконец все было готово, и воины с пением и возгласами уселись на корабли и пустились в путь. Было между ними много сирот, потерявших отцов в ту памятную битву при Вюльпензанде, и они нетерпеливо рвались отомстить своим врагам. Женщины провожали их с плачем, а потом долго стояли у окон бурга, глядя им вслед.

На пути присоединился к ним король из Караде, он привел с собою до десяти тысяч известных в народе воинов.

На Вюльпензанде все вышли на берег и посетили монастырь; был он в то время уже очень богат: и старые, и молодые — все вносили туда свои вклады.

Много сирот поклонилось тут могиле своих отцов, и оттого еще более возрос гнев их на врагов, причинивших им столько зла.

Много трудов и бед предстояло им претерпеть во время дальнейшего плавания, не спасло их и то, что указывали им путь сам престарелый Вате и Фруте из Тенеланда. Южные ветры свирепствовали в море; корабли сильно страдали от бури, прекрасные их мачты погнулись, и долго пришлось им плавать в каких-то неведомых водах, пока наконец не задул попутный им западный ветер и не понес их прямо к берегам Орманьи. Но и тут приключилась было новая беда: море разбушевалось, и волны, чуть не открывавшие морское дно, страшно качали корабли, и борта их так и трещали.

— Дорогою же ценой купим мы честь и славу, — сказал Ортвин.

Корабельщики приходили в отчаяние и ждали уже верной гибели. Горант, отважный витязь Тенемарки, старался успокоить их:

— Не бойтесь, — говорил он им, — то дуют западные ветры, а западные ветры никому не причиняют зла.

Горант сам влез на мачту и, поместившись в корзине, прикрепленной на ее вершине, внимательно осмотрел местность.

— Будьте осторожнее, — сказал он, — убавьте парусов — мы уже вблизи берегов Орманьи.

На всех кораблях сейчас же убрали паруса. Вдали перед ними виднелась гора, а перед горой — большой лес. Туда-то, по совету Вате, и направили они свой путь.

ХХIII. О том, как вошли они в гавань и поехали в Орманью

Корабли подошли к самому лесу и тут бросили якоря. Место было дикое и пустынное, и никто не мог их тут приметить. Воины спокойно и не торопясь высадились на песчаное прибрежье.

Много хорошего нашли они здесь, особенно же обрадовались стекавшим с горы и протекавшим в лесу холодным источникам.

В то время, как воины спокойно расположились на отдых, витязь Ирольд, выбрав необыкновенно высокое дерево, влез на него, чтобы обозреть местность.

— Радуйтесь, юноши, — крикнул он с дерева, — я вижу отсюда семь роскошных дворцов и один очень обширный зал. Завтра к полудню мы, конечно, будем уж в Орманье.

— Ну так прикажите же перенесть на берег щиты и оружие и ваше военное платье. Да не трудитесь сами, а пошлите кнехтов, пусть они дадут промяться коням, да позаботятся, чтобы были в порядке ремни у щитов и бронь. Если же у кого-нибудь из вас платье окажется не совсем приспособлено к вооружению, то и этой беде можно помочь: королева Тильда прислала с нами сюда пятьсот бронь, и их отдадим мы теперь отважным, славным рыцарям. — Так распоряжался Вате.

Пока выводили коней и примеряли на них попоны, пока прогуливали их и заставляли прыгать, — причем оказалось, что многие кони сильно застоялись, — на берегу развели костры, и началось приготовление роскошных яств из провизии, какую только удалось добыть на морском берегу.

После ужина воины спокойно проспали здесь до утра.

— Надо нам послать послов, — сказал Ортвин, когда вожди стали совещаться, что им предпринять, — пусть разведают они о судьбе моей сестры и о несчастных девушках, попавших вместе с нею в плен: живы ли они еще или нет? У меня сердце болит от жалости, как только я подумаю о них.

Тогда стали они рассуждать, кого бы послать такого, кто сумел бы и разведать хорошенько, где находятся девушки, и в то же время утаить от врагов свои расспросы.

— Я сам пойду разведчиком, — сказал Ортвин, — Гудруна мне сестра и по отцу, и по матери, и никто не исполнит этого дела лучше меня.

— А я буду вторым, — сказал король Гервиг, — и или добьюсь своего, или погибну. Если тебе девушка приходится сестрой, то мне отдана она в жены, и ни на один день не уклонюсь я от службы ей.

— То было бы чистое ребячество! — воскликнул в гневе Вате. — Не делайте этого, послушайтесь меня, доблестные витязи: если только Гартмут признает вас, он прикажет повесить вас обоих на одной виселице.

— Будь что будет, — отвечал король Гервиг, — друг всегда должен быть готов сослужить службу другу, а потому и я с Ортвином должны постараться во что бы то ни стало найти Гудруну.

Видя, как настойчиво хотят они идти на разведку, послали отговаривать их друзей и воинов. Но все убеждения были напрасны. Ортвин и Гервиг только взяли с них клятву, что в том случае, если возьмут их в плен, никто из близких и родичей не пожалеет своего добра и земель, чтобы внести за них выкуп; если же их убьют, то родичи не оставят их неотомщенными и, во всяком случае, сделают все возможное, чтобы освободить Гудруну.

Так спорили вожди с утра и до заката солнца, и дело все-таки кончилось тем, что на разведку пошли Ортвин и Гервиг.

XXIV. О том, как до Гудруны дошла весть об их приезде

Оставим пока витязей и вернемся к Гудруне и Гильдебурге, которые по-прежнему ежедневно выходили на стирку на морской берег.

Раз прилетела к ним в полдень пташка.

— Увы, милая пташка, жаль мне тебя за то, что загнали тебя сюда эти волны, — сказала Гудруна.

И в ответ на это птица заговорила с нею человеческим голосом.

— Послана я к тебе послом от Бога. Спрашивай же меня, прекрасная девушка, и я сообщу тебе вести о твоих родичах.

Услыша голос, молодая девушка не хотела верить, что говорила птица: казалось ей, что слышит она человека.

— Ободрись, чужеземная девушка, — продолжала птица, — ожидает тебя большая радость. Расспрашивай же меня о своей родине — я прилетела к тебе послом от твоих близких. Сам Господь Бог послал меня сюда тебе на утешение.

Слыша то, Гудруна на коленях возблагодарила Бога.

— Сам Господь Бог печется о нас, — сказала она Гильдебурге, — не будем же больше печалиться и тосковать!

— Раз сам Христос послал тебя сюда нам в утешение, — продолжала она, — то скажи же, жива ли еще королева Гильда? Она была матерью несчастной Гудруны.

— Я скажу тебе это, — отвечала птица, — мать твою, Гильду, видела я живой и здоровой в то время, как посылала она к тебе сюда самое драгоценное, что только может вдова послать своему близкому.

— Еще спрошу я тебя, не сердись за мои расспросы, жив ли еще брат мой Ортвин, король Ортланда, и Гервиг, мой милый? Эту весть очень хотелось бы мне от тебя слышать.

— Открою я тебе и это. Живы и здоровы и Ортвин, и Гервиг: видела я их в море среди волн. Оба витязя дружно работали одним веслом.

— Скажи же мне еще, не знаешь ли ты, не приедут ли в эту землю Ирольд и Морунг? Охотно повидала бы я их: они родичи отца моего, Гетеля.

— И это скажу я тебе. Видела я и Ирольда, и Морунга. Они ревностно служат тебе, и если прибудут в эту землю, то много шлемов будет разбито ими. Теперь же я покину вас, — продолжала птица, Божий посол, — я исполнила свое поручение и более ничего не могу вам сказать.

— Горько мне, что не могу я еще расспросить тебя, — воскликнула Гудруна, — именем Христа умоляю тебя, облегчи мое горе прежде, чем улетишь отсюда!

— Ну, раз просишь ты меня Христовым именем, то не могу я отказать тебе. Спрашивай же меня обо всех твоих родных.

— Не знаешь ли ты, не идет ли в эту землю Горант из Тенемарки со своими воинами?

— Войною идет сюда Горант из Тенемарки со своими витязями. В руках несет он значок Гильды, потому что Гегелинги идут на землю Гартмута.

— Жив ли еще Вате из Штурмланда? Тогда перестала бы я жаловаться, а если бы при значке моей матери увидала я еще и старого Фруте, то все мы могли бы только радоваться.

— Идет к тебе в эту землю и Вате из Штурмланда. Могучей рукой своей держит он кормовое весло на корабле Фруте. Не найдешь ты более надежного друга в военное время.

Птица собралась было улететь, но несчастная девушка опять заговорила:

— Не всю еще скорбь мою и заботу сняла ты с меня, — сказала Гудруна, — хотелось бы мне знать, когда это будет, что я на чужбине увижу послов матери моей, Гильды?

— Радость ждет тебя: завтра рано утром придут к тебе два посла. Они так прямы и честны, что не обманут тебя и не принесут тебе ложной вести.

Но птице пора было лететь, и Гудруна перестала ее расспрашивать.

Девушки до глубокой ночи оставались на берегу, стирая одежды. Они говорили о витязях, которых послала за ними Гильда из земли Гегелингов. Но наконец настала ночь, и девушки должны были вернуться домой. Тут в гневе встретила их злобная Герлинда. Ни одного дня не проходило без того, чтобы она не осыпала их бранью и угрозами.

— Почему это так долго стираете вы полотно и другие одежды? — крикнула она им. — Слишком уж медлите вы над моими белыми шерстяными платьями! Берегитесь, как бы не пришлось вам за это плакать!

— Мы делаем все, что можем, — отвечала ей Гильдебурга, — но теперь так холодно, что мы совсем мерзнем на берегу; при теплом ветре мы работали бы скорее.

Но Герлинда злобно отвечала ей:

— Нечего вам разбирать погоду! Вы все равно должны стирать с утра до ночи, и завтра с рассветом должны уж выйти на работу. Праздник близко — вы это знаете. К Вербному воскресенью к нам съедутся гости. И если к этому дню не хватит у вас белых одежд на всех моих воинов, то вам достанется так, как никогда еще не доставалось ни одной прачке.

Девушки ушли в свою комнату, сняли с себя мокрое платье и легли на голых досках — злобная Герлинда не давала им подушек. Плохо спалось им ночью, и не могли они дождаться утра: все думали они о том, когда же благодетельная птичка приведет к ним обещанных рыцарей.

Едва стало рассветать, как Гильдебурга встала и подошла к окну. С горем увидала она, что за ночь выпало много снегу.

— Разве сам Господь Бог сохранит нас, а то в такую стужу, стирая, босые, на берегу, мы легко можем замерзнуть, — сказала она Гудруне. Но тут вспомнили они, что сегодня должны явиться к ним послы Гильды, и при этой радостной мысли забыли непогоду.

— Попробуй-ка попросить злую Герлинду, чтобы она позволила нам сегодня надеть башмаки, — сказала Гудруна Гильдебурге. — Должна же она сама понять, что мы можем замерзнуть, если выйдем на работу босиком.

Пошли они к Герлинде. Герлинда еще спала и, едва проснувшись, сейчас же стала бранить их.

— Что же не идете вы на берег? — закричала она им.

— Да не знаем, как и идти, — отвечали они, — за ночь выпало много снегу, и мы, конечно, умрем, если пойдем на работу босые.

— Нет мне до того дела! Ступайте и стирайте, как всегда, или вам будет плохо! Не много потеряю я, если вы и умрете! — отвечала Герлинда.

Заплакали девушки, но делать было нечего, и они, босые, пошли на берег моря и принялись за стирку. Между делом они часто поглядывали на море, ожидая, когда же, наконец, явятся послы, посланные к ним с родины королевой Тильдой.

XXV. О том, как пришли к ним Ортвин и Гервиг

Долго ждали они и наконец заприметили в море байку, а в ней всего только двух человек.

— Вон, вижу я, подъезжают сюда два человека; уж не послы ли это? — сказала Гудруне Гильдебурга.

— Увы мне, бедной! — воскликнула Гудруна. — Если это послы Тильды, то в каком же виде застанут они меня здесь за стиркой! Такого позора я, кажется, не перенесу! Посоветуй мне, что мне делать? Убежать ли отсюда или ждать их здесь?

— Не берусь я советовать тебе, — отвечала Гильдебурга, — одно только знаю я: я сделаю то же, что и ты, и не покину тебя ни в радости, ни в горе.

В замешательстве они бросили работу и собрались было бежать, но моряки в это время были уже так близко, что увидали это. Поспешно повернув к берегу, выпрыгнули они из лодки и крикнули вслед девушкам:

— Зачем уходите вы, прекрасные прачки? Сами видите: мы чужеземцы, и если вы уйдете отсюда, то можете лишиться всех этих прекрасных одежд.

Девушки притворились, будто не слыхали, хотя голоса и долетели до их ушей. Очень уж громко говорил король Гервиг; не знал он пока, что был так близко к своей невесте.

— Скажите нам, чьи это одежды, — продолжал зеландский фогт, — мы не замышляем никакого зла, а потому не бойтесь и вернитесь к берегу.

— В таком случае, мы вернемся к вам, — отвечала Гудруна.

Они пошли назад, совсем промокшие и дрожащие от стужи. Дело было в самом конце зимы; снег лежал еще на земле, но птицы уже пели и щебетали наперерыв друг другу, возвещая весну. Девушки сильно изменились за время своего плена от нужды, лишений и тяжелой работы, лица их загорели и огрубели от резких мартовских ветров, но, несмотря на все это, они все еще были статны и красивы. Но, видя их промокшими, продрогшими, со спутанными от ветра волосами, витязи не узнали их.

— Скажите нам, кому принадлежат эти одежды и кто их моет? — спросил Ортвин. — Вы так красивы, что, конечно, заслуживали бы носить корону. И много ли еще таких прекрасных прачек у того, кому вы так униженно служите?

— Много у него служанок, может быть, еще прекраснее нас, — отвечала Гудруна, — но спрашивайте нас поскорее: у нас такая госпожа, что нам не пройдет даром, если, выйдя на стену своего бурга, она увидит нас разговаривающими с вами.

— Не огорчайтесь этим, возьмите себе вот эти четыре золотых запястья, но только отвечайте на наши вопросы.

— Оставьте при себе свое золото, — отвечала Гудруна, — нам не нужно платы, но только спрашивайте скорее!

— Ну так скажите нам, чьи это владения, кому принадлежат эти богатые земли и крепкие бурги? Как зовут того, кто заставляет вас, раздетых, исполнять такую унизительную работу?

— Одного из королей этой страны зовут Гартмутом, ему подчинены все эти обширные земли и крепкие задней.

Другого короля зовут Людовиком Орманским, и много витязей служит ему.

— Охотно повидали бы мы их, — сказал Ортвин, — не скажете ли нам, прекрасная девушка, где можем мы их найти, и дома ли они теперь или уехали куда-нибудь?

— Сегодня утром оставили мы их в бурге еще спящими и при них их сорок сотен воинов. Но дома ли они теперь или выехали куда-нибудь, мы не знаем, — отвечала Гудруна.

— Что же так тревожит их и откуда ждут они опасности, что даже дома окружают себя таким множеством воинов? — вмешался отважный Гервиг. — Будь при мне в походе столько бойцов, я смело рассчитывал бы завоевать целое царство.

— Этого мы не знаем хорошенько, — отвечала Гудруна, — но говорят, где-то далеко есть страна, зовут ее землею Гегелингов: оттуда-то и ждут они с минуты на минуту могучего врага.

Видя, что девушки дрожат от холода, Гервиг предложил им свой плащ, но дочь Тильды отказалась: не хотела она носить мужского платья.

Между тем Гервиг внимательно вглядывался в прекрасную девушку: она казалась ему так красива и так скромна и притом так похожа на ту, о которой он часто вспоминал с любовью, что он поневоле вздыхал.

— Еще хочу я спросить вас, девушки, — продолжал Ортвин, — не слыхали ли вы о пленных, привезенных в эту землю? Между ними была одна, которую звали Гудруной.

— Много уже лет тому назад была привезена сюда толпа девушек, взятых в плен после жестокой битвы. Они были принуждены исполнять здесь самые тяжелые работы. Была между ними одна, которую привез сам Гартмут, и звали ее Гудруной.

— Послушай. Ортвин, — сказал тут король Гервиг своему спутнику, — если только жива сестра твоя, Гудруна, то это, конечно, она и есть, так она на нее похожа.

— Она очень красива, — отвечал Ортвин, — но нисколько не похожа на мою сестру. С детства еще помню я, что не было на свете девушки, равной ей по красоте.

Услыша имя Ортвина, Гудруна тоже стала присматриваться — не брат ли это ее. Тогда настал бы конец всем ее страданиям.

— Знала я когда-то витязя, родом из Зеланда; звали его Гервигом, и был он похож на тебя, — сказала Гудруна. — Если бы был он еще жив, то, конечно, освободил бы нас из тяжкой неволи. Я тоже одна из тех, что были захвачены в плен воинами Гартмута. Вы ищете Гудруну, но напрасно: она умерла от непосильного труда.

Слезы показались на глазах Ортвина. Заплакал и Гервиг при этой вести.

— Глядя на вас, я сказала бы, что вы, доблестные рыцари, верно, родичи Гудруны.

— До конца жизни буду я горевать о ней, — отвечал Гервиг. — Торжественною клятвой была она обручена мне в жены, и я утратил ее лишь благодаря наущениям старого Людовика.

— Ты хочешь обмануть меня, — возразила бедная девушка, — мне давно уже сказали, что Гервиг умер. А если бы был он жив, то и ко мне вернулось бы счастье: он, конечно, увез бы меня отсюда.

— Взгляни на мою руку: если признаешь это кольцо, оно скажет тебе, кто я. Этим кольцом был я обручен с Гудруной, и если ты жена моя, то я силой увезу тебя отсюда, — отвечал ей Гервиг.

Взглянула она ему на руку и увидала на ней кольцо с прекрасным драгоценным камнем: его некогда носила на руке своей Гудруна. Радостно улыбнулась она и сказала:

— Узнаю я это кольцо: прежде принадлежало оно мне. Теперь же взгляни на то, которое прислал мне мой милый, когда еще жила я беззаботно в доме моего отца.

Взглянул он ей на руку и, увидав кольцо, сказал:

— Наконец-то после стольких страданий и горя нашел я опять свою радость и счастье.

С этими словами Гервиг обнял прекрасную девушку; оба были полны и радости, и горя. Гервиг несколько раз обнимал и целовал Гудруну и верную подругу ее Гильдебургу. Ортвин же все допытывался, неужели не нашлось для нее иной работы вместо стирки на берегу во всякую погоду.

— Неужели, сестра, нет у тебя детей, которые сняли бы с тебя эту тяжелую работу? — спрашивал Ортвин.

— Нет у меня детей, — со слезами отвечала Гудруна, — что ни делал Гартмут, я ни за что не соглашалась стать его женой и за то должна исполнять такую тяжелую и унизительную работу.

— Ну, надо сказать, что предприятие наше поистине счастливо окончилось, — сказал Гервиг, — теперь же поспешим увезти ее отсюда!

— Не согласен я на это, — отвечал витязь Ортвин, — не соглашусь я увезти тайком сестру, похищенную у меня в открытом бою.

— Что же намерен ты делать? — воскликнул Гервиг. — Я хочу увезти отсюда свою невесту: мы добываем себе жен, как можем.

— Нет, я скорее позволю изрубить себя вместе с сестрой! — настаивал Ортвин.

— Что сделала я тебе, милый брат мой Ортвин? — воскликнула Гудруна. — За какую мою вину ты теперь мстишь мне?

— Дорогая моя сестра, я поступаю так не из нелюбви к тебе: это только спасет твоих девушек. Тебе же обещаю я, что ты еще соединишься с милым твоим Гервигом.

— Боюсь я только одного, — возражал витязь Гервиг, — как бы, приметя нас, не увели девушек куда-нибудь в такое место, где мы никогда уж их не увидим.

— Нельзя же покинуть здесь других благородных девушек, — говорил Ортвин. — Вся свита моей сестры должна вернуться вместе с нею.

Рыцари направились было к лодке, Гудруна же начала плакать.

— Горе мне, бедной, — говорила она, — теперь уж не будет конца моей муке! Неужели должна я утратить всякую надежду на избавление? Прежде казалась я тебе всех лучше, теперь же кажусь я тебе всех хуже, — крикнула она вослед Гервигу, когда витязи садились уже в лодку, — на кого покидаешь ты меня, несчастную, и кто утешит меня здесь?

— Для меня ты всех лучше! — отвечал ей Гервиг. — Прошу тебя, никому не говори о моем приезде: к рассвету я буду уж тут с восемнадцатью тысячами отважных моих воинов.

Витязи поспешили скрыться из виду. Можно сказать, не солгав: никогда еще не бывало более горестной разлуки. Девушки, оставшись на берегу, следили взором за удалявшейся лодкой, пока она не скрылась среди волн.

Так долго стояли они, совсем забыв о работе. Увидела-таки злобная Герлинда, что без дела стоят они на берегу, и страшно рассердилась.

— Однако, что же это ты бросила дело и не моешь одежд Людовика? — сказала наконец Гильдебурга. — Если увидит это Герлинда, она изобьет нас так, как никогда еще не бивала!

— Слишком я знатна для того, чтобы служить Герлинде прачкой, — отвечала Гудруна, — сегодня два короля рады были обнять и поцеловать меня.

— Послушайся моего совета, — говорила Гильдебурга, — помоем хоть немного это платье, чтобы не нести его домой таким грязным.

Но Гудруна, не обращая внимания на ее слова, взяла несколько тонких полотняных одежд Герлинды и бросила их в море. Полотно, продержавшись немного на волнах, пошло ко дну, и неизвестно, нашли ли его потом или нет.

Когда стемнело, Гильдебурга одна понесла домой белье и платье; сестра же Ортвина ничего не хотела нести.

Было уже очень поздно, когда подошли они к бургу. Герлинда сама ждала их у ворот.

— Кто же позволяет вам так поздно разгуливать по острову? — закричала она, увидя их. — И где же мое тонкое полотно? Почему не несешь ты его, а идешь с пустыми руками?

— Я оставила его там, на берегу, — отвечала Гудруна, — показалось оно мне очень тяжело. А до того, найдешь ли ты его там, или нет, мне нет никакого дела.

— Ну, это не пройдет тебе даром, — закричала волчица, — ты заплатишь мне за это прежде, чем я лягу спать!

Тут приказала она разобрать колючие изгороди и навязать из них розог и потом, велев привязать Гудруну к кровати, выгнала всех из комнаты. Молодые девушки из свиты Гудруны подняли громкий плач. Видя, что не избежать ей позорного наказания, Гудруна решилась на хитрость.

— Послушай, — сказала она Герлинде, — если сегодня дотронешься ты до меня этими розгами, то, поверь, я отплачу тебе за это, когда стану королевой! Если же избавишь ты меня от наказания, то я полюблю того, кому отказала, и буду жить в Орманском королевстве. Никто и представить себе не может, что сделаю я, когда достигну власти.

— Ну, тогда я забуду свой гнев, — воскликнула Герлинда, — и если бы ты потеряла целую тысячу полотняных сорочек, я и не вспомнила бы о них. Тебе же будет лучше, если согласишься ты полюбить Гартмута, короля Орманьи.

— Не могу я больше терпеть этих мучений. Позови же ко мне короля Орманьи, — сказала Гудруна.

Слышавшие это поспешили известить Гартмута, что Гудруна зовет его к себе, забыв свою к нему вражду.

Не сразу поверил Гартмут первому, принесшему ему эту весть, но, услыша то же и от других, с радостью поспешил к Гуд руне и уже хотел было обнять ее, как свою невесту, но Гудруна остановила его.

— Постой, Гартмут, — сказала она, — ты видишь: перед тобой прачка, — продолжала она, указывая на свою мокрую одежду, — подожди, когда стану я королевой и тебе не стыдно будет обнять свою жену. Теперь же обещай исполнить мою просьбу.

Гартмут обещал, и Гудруна потребовала, чтобы к ней вернули всех ее девушек, прислуживавших в покоях Герлинды, истопили бы для них баню и дали бы им хорошие одежды вместо старых и разодранных, в которых Герлинда заставляла их ходить.

После бани подали им вина, самого лучшего, какое только нашлось в Орманье, и усадили их в роскошном зале. Герлинда же позвала дочь свою, Ортруну, и приказала ей тоже одеться со своими молодыми девушками и присоединиться к Гудруне и ее свите. Ортруна охотно исполнила приказание матери. Когда она вошла в зал, Гудруна пошла к ней навстречу, и видно было, что обе они были веселы и довольны.

Еще одну хитрость придумала Гудруна: упросила она Гартмута разослать гонцов по всему своему королевству — пусть созовут они ко двору всех друзей Гартмута, чтобы те посмотрели на его невесту, а она показала бы своим девушкам орманских воинов. Послушался Гартмут и разослал во все концы целую сотню послов. Гудруна того и хотела: тем меньше врагов должны были застать наутро гегелинские воины.

Когда все разошлись и Гудруна осталась одна со своими девушками, некоторые из них принялись плакать от огорчения, полагая, что теперь они уж навсегда останутся в Орманье, но Гудруна, позабыв на этот раз приличие, громко засмеялась над их словами. Услыхала ее смех Герлинда и взяла ее досада. Вскочив с постели, побежала она к Гартмуту.

— Сын мой, не знаю я, чему это смеется Гудруна! Проведала я, что приехали сюда тайные послы от ее друзей — берегись, как бы через них не лишиться тебе жизни и чести!

— Полно! — отвечал Гартмут. — Пусть повеселится со своими женщинами: друзья ее далеко, и я не знаю, как бы мог я с ними встретиться.

На ночь были приготовлены для Гудруны и ее девушек роскошные постели, и камергеры Гартмута с почетом проводили их в спальню. Гудруна озаботилась хорошенько угостить служителей Гартмута вином и медом и, уходя к себе в спальню, отпустила их всех отдыхать.

Стены покоя, где должна была ночевать Гудруна со своими девушками, были очень крепки и плотны; к тому же и дверь, по приказу Гудруны, заперли изнутри на четыре засова, так что никто не мог слышать, что происходило в покое.

— Теперь я порадую вас вестью об избавлении от ваших страданий, — сказала Гудруна девушкам, — завтра увидите вы своих друзей. Подумайте, сегодня обняла я своего мужа, Гервига, и брата своего, Ортвина. Теперь нас ждет радость и счастье и, поверьте мне, если только доживу я до того времени, когда стану королевой, всех вас я щедро награжу бургами и землями.

Радостные и полные надежд улеглись девушки спать; наутро ждали они рыцарей, явившихся освободить их из неволи.

XXVI. О том, как Ортвин и Гервиг вернулись к войску

Послушаем теперь о том, как Ортвин и Гервиг вернулись к своим витязям, ожидавшим их на берегу моря.

Завидя их издали, гегелинские воины побежали к ним навстречу.

— Ну что? Жива ли еще Гудруна? — спрашивали они Ортвина.

— Не могу я рассказывать каждому из вас порознь, — отвечал Ортвин. — Пусть тот, кто нам друг, придвинется к нам поближе: тогда я расскажу вам о том, что видели мы недалеко от бурга Гартмута.

Услыша это, рыцари густой толпой обступили Ортвина.

— Ну, теперь должен я сообщить вам весть, от которой я, если бы мог, охотно избавил бы своих друзей. Слушайте же, сегодня видел я Гудруну и Гильдебургу Ирландскую.

Услыша его слова, многие сначала было не поверили ему.

— Спросите Гервига, он тоже видел ее, — продолжал Ортвин. — Подумайте только, друзья наши и родичи, какой это для нас позор! Мы застали Гильдебургу и Гудруну стирающими на морском берегу!

Заплакали при этой вести все родичи Гудруны.

— Значит, вы вели себя, как бабы! — в гневе воскликнул Вате. — Если хотели вы освободить Гудруну, то должны вы были окрасить в багровый цвет все, что успели выстирать их белые руки!

— Но как же сделать нам, чтобы проникнуть во владения Людовика и Гартмута прежде, чем их воины узнают о прибытии в Орманью дружины Тильды? — спросил Фруте из Тенеланда.

— Я могу дать вам хороший совет, — заговорил престарелый Вате, — сегодня воздух так чист и ясен, что ночью, верно, будет светить нам полная луна, а потому постараемся до рассвета пробраться к бургу Людовика.

Много пришлось воинам работать благодаря этому совету Вате: поспешно разместили они на кораблях коней, доспехи и оружие и задолго до рассвета расположились уже на песчаном прибрежье в виду бурга.

Вате, приказав всем воинам строго соблюдать тишину и безмолвие, позволил им улечься на песчаном прибрежье.

Они улеглись, положив наземь щиты, и на этот раз многим из них послужили они изголовьем.

— Кто хочет рано поутру одержать победу, тот не должен залеживаться! — говорил старый Вате. — И еще скажу вам, — продолжал он, — как только кто из вас, на горах ли, в долине ли, заслышит звук моего рога — пусть сейчас же готовится к битве. Затрублю я в другой раз, и вы седлайте коней и стойте около них наготове для того, чтобы, как только выберу я минуту, сейчас же броситься в битву. Едва затрублю я в третий раз, милые други мои, вы должны уже сидеть на конях в полном вооружении и ожидать терпеливо, пока я сам не выеду, вооруженный, вслед за знаменем Тильды.

Послушались его воины и безмолвно улеглись на прибрежном песке вблизи замка самого Людовика.

Но вот уж высоко поднялась на небе утренняя звезда. В это время одна прекрасная девушка подошла и остановилась в окне замка: наблюдала она, скоро ли настанет утро, для того, чтобы принести Гудруне весть, за которую ждала себе щедрой награды. Наконец стало рассветать, и девушка увидала вокруг бурга множество светлых шлемов и щитов, и блеск их отражался на морских волнах; бург был осажден, и все окружавшие его луга сверкали оружием.

Отойдя от окна, поспешила она к своей госпоже.

— Проснись, благородная девушка, — воскликнула она, — вся эта страна и этот крепкий бург осаждены врагами; друзья наши дома не забыли нас!

Радостно вскочила Гудруна с постели и подбежала к окну: перед нею на морских волнах покачивались роскошные корабли.

— О, горе мне, бедной! — воскликнула она. — Зачем родилась я на свет? Много доблестных воинов погибнет сегодня из-за меня.

В замке в это время почти все еще спали, как вдруг раздался возглас стража:

— Вставайте, славные витязи! К оружию! Король Орманьи, кажется мне, что ты чересчур долго спал!

Услыхала это Герлинда, жена Людовика. Не стала она будить своего мужа, сама поспешила выйти на стену замка. И как же огорчилась она, увидя множество незваных гостей! Побежала она назад к королю.

— Просыпайся, король Людовик! — кричала она. — Бург твой и твоя земля оцеплены страшными гостями. Дорого заплатят сегодня твои витязи за смех Гудруны.

— Молчи, — прервал ее Людовик, — пойду я сам посмотрю на них.

Нежданные гости явились к нему этим утром.

— Надо сообщить об этом Гартмуту, — сказал он, увидя развевавшиеся перед бургом знамена. — Вероятно, это паломники расположились тут перед городом и моим бургом, чтобы завести с нами торговлю.

— Не беспокойтесь, — сказал Гартмут, когда разбудили его и сообщили ему о появлении чужеземных воинов, — мне известны знамена, по крайней мере, двадцати земель. Но сдается мне, что эти гости пришли сюда, чтобы отомстить нам за старую обиду.

XXVII. О том, как Гартмут назвал Людовику знамена князей

Людовик и Гартмут не стали будить своих воинов. Вдвоем подошли они к окну, чтобы взглянуть на чужеземцев.

— Слишком уж близко расположились они к моему бургу! — живо воскликнул Гартмут. — Это не паломники, дорогой мой отец, это, вероятно, Вате, витязь Штурмланда, со своими воинами. Так должно быть, судя вон по тому знамени. А вот тонкое шерстяное знамя вождя из Караде. На нем изображена золотая голова. Плохо же должно прийтись этому витязю, прежде чем опустит он его в знак поражения. Да, охотно избежал бы я таких отважных гостей в своей земле. Король мавров привел с собою, конечно, не менее двадцати тысяч воинов, явившихся сюда, чтобы снискать себе чести и славы. А вон там знамя Горанта, владетеля Тенеланда; с ним рядом вижу я и знакомое мне знамя Фруте; а вон там и Морунг, владетель Валиса; много врагов привел он к нам с собою! Еще я вижу знамя и на нем яркую красную черту — это знамя Ортвина, властителя Ортрике; мы убили его отца и он пришел сюда не с дружелюбной целью. Но вот еще знамя — оно белее лебедя и на нем золотой герб; его прислала сюда из-за моря свекровь моя, Гильда. Гегелинги успеют показать нам свою ненависть прежде, чем наступит завтрашний вечер. Но вот тут вижу я еще широкое шелковое знамя облачно-голубого цвета. Его принес из Зеланда король Гервиг. Жестоко выместит он на нас свой гнев. Явился к нам и Ирольд; сколько я вижу, много привел он с собою фризов и гольштинцев. Да, дело идет к битве; вооружайтесь же, воины, пора! Вставайте, мои воины, раз эти грозные гости так близко подошли к моему бургу, мы должны встретить их у ворот ударами мечей.

Живо поднялись на ноги воины, не покидавшие еще постелей, и потребовали себе свои боевые доспехи: хотели они помочь королю защищать свои владения, и скоро явилось к нему сорок сотен прекрасно вооруженных воинов в роскошных одеждах.

Вооружились и сами короли, Людовик и Гартмут. Чужанки же радовались, глядя на пришлое войско: ни у одной из них не было в бурге друзей и близких.

— Кто в прошлом году смеялся, тот в нынешнем будет плакать, — сказала одна из них.

Герлинда тем временем побежала к Гартмуту.

— Что делаешь ты, Гартмут? — воскликнула она. — Или хочешь ты сам лишиться жизни и уложить на месте всех этих воинов? Подумай, ведь Гегелингов придется, по крайней мере, по тридцати на каждого из вас! Притом же все они тебя ненавидят за гибель своих друзей и родичей. Они перебьют вас всех, как только выйдете вы за ворота бурга.

— Уйди отсюда, матушка, — отвечал ей Гартмут, — учи своих женщин вышивать шелками и золотом, а нам ты не указчица. Не хочешь ли опять выслать на берег для стирки Гудруну и ее девушек, как ты делала это прежде? Ты находила, что нет у нее ни друзей, ни верных слуг. Ну вот, сегодня они отблагодарят тебя за все.

— Таким обращением я хотела лишь сослужить тебе службу, — возразила Герлинда. — Послушайся же меня теперь: бург твой крепок и надежен; прикажи запереть ворота, и этим гостям не принесет особой пользы их поездка. Подумай хорошенько, сын мой: у тебя здесь запасено хлеба, вина и всяких сладких яств, по крайней мере, на год. В таком случае не удастся им освободить тех, что находятся здесь в плену. Охраняйте свою честь, но берегите и свою жизнь, — продолжала она. — Прикажите стрелять из самострелов в окна бурга: много погибнет врагов, и друзьям их дома придется их оплакивать. Прикажите также пустить в ход машины, снабдив их хорошенько канатами. Бург твой полон воинов, но прежде, чем допустим мы вас сразиться с врагом в открытом поле, мы сами, я и мои девушки, будем носить вам камни на крепостные стены нашими белыми руками.

— Уйди отсюда, госпожа, — в гневе восклицал Гартмут, — разве можешь ты давать мне советы? Прежде, чем запереться мне в этом бурге, я предпочту умереть, — сражаясь в открытом поле с воинами Гильды.

Заплакала старая королева.

— Говорю я так, лишь желая спасти тебе жизнь, — сказала она. — Вооружайтесь же, воины, и пусть под вашими мечами искры сыплются дождем из шлемов! Не покидайте моего витязя и глубокими ранами встречайте врагов.

— На этот раз хорошо распорядилась королева, — сказал Гартмут, — слушайте же, слуги мои, щедро награжу я тех, кто сегодня исполнит мою волю и поможет мне расправиться с врагом, и щедро одарю сирот, потерявших в битве своих отцов!

В бурге тем временем воины Людовика успели уже вооружиться — была их целая тысяча и еще одна сотня. Выходя из бурга, Людовик все-таки оставил там для его охраны пятьсот отважных, славных рыцарей. Потом сняли запоры со всех четырех ворот бурга, и следом за Людовиком и его воинами потянулись все, желавшие оказать помощь молодому королю, и было их там целых тридцать сотен.

Все было уже готово к битве. Витязь Штурмланда затрубил в свой рог с такою силой, что звук его был слышен миль на тридцать вдоль морского прибрежья, и Гегелинги стали поспешно собираться к знамени Гильды. Затрубил он во второй раз, и воины стали садиться на коней, выстраиваясь рядами и ровняясь. Затрубил он, наконец, и в третий раз, и с такой великой силой, что звук рога его далеко отозвался среди морских зыбей, остров потрясся, и камни посыпались из стен бурга Людовика. Потом приказал Вате Горанту нести вперед знамя Гильды.

Сильно боялись все Вате. Воины подвигались в таком глубоком безмолвии, что можно было слышать фырканье коней.

Невеста Гервига стояла наверху на зубчатой стене бурга. В стройном порядке подвигались вперед отважные витязи, жаждавшие сразиться с Гартмутом. Наконец из ворот бурга выехал и Гартмут в сопровождении множества прекрасно вооруженных воинов.

Мавританские воины ехали отдельно; они осыпали врагов градом копий, и не одно древко разбилось тут в щепы, когда завязалась у них схватка с орманскими воинами; искры посыпались из их кольчуг и мечей. Тенеландцы пошли к бургу, и Ирольд, обойдя с одной стороны, повел свои шесть тысяч воинов на осаду крепостной стены. Увидя это, Людовик сильно огорчился. Отделился и Ортвин со своими восемью тысячами бойцов. Много бед причинят они орманской земле и всем, оставшимся в бурге. Герлинда и Ортруна заливались слезами, стоя на крепостной стене. Но вот и Гервиг, нареченный супруг Гудруны; многих женщин поверг он в глубокое горе, когда начал сражаться за свою любимую невесту! Громко зазвенели шлемы под ударами богатырских мечей. Наконец показался и Вате со своими витязями. Грозен был он и, не склоняя копий, доскакал до самых шанцев. С горем смотрела на это Герлинда, но Гудруна была ему благодарна.

Видели они и Гартмута, когда проезжал он перед рядами своих воинов. Будь он сам император, он не мог бы вести себя лучше: его одежда и доспехи сверкали на солнце, и не было у него недостатка в отваге и мужестве.

Увидал его Ортвин, король Ортланда.

— Не скажет ли нам кто-нибудь, кто этот витязь? Он разъезжает с таким видом, точно намеревается отвоевать у нас своей рукой целое царство!

— Это Гартмут, славный рыцарь, — отвечали ему, — тот самый, что убил твоего отца. Не раз уж выказал он в битве свою отвагу и смелость.

— Так, значит, он передо мной в долгу, — воскликнул Ортвин. — Сегодня же заставлю я его заплатить мне за все. Надо нам вернуть то, что мы через него утратили. Герлинде не удастся спасти ему жизнь!

Но и Гартмут увидал Ортвина и, хотя и не узнал его, но пришпорил своего коня и поскакал к нему навстречу. Так неслись они друг на друга, склонив копья, и панцири их сверкали на солнце. Они осыпали друг друга ударами копий. Прекрасный конь Ортвина упал; споткнулся и конь Гартмута. Когда же конь Ортвина снова вскочил на ноги, поднялся громкий звон мечей. Истинно по-рыцарски повели рыцари бой: оба были отважны, и ни один не хотел уступить другому.

Дружина их следовала за ними, держа копья на весу. Многим пришлось тут сильно пострадать: столкнувшись, славные витязи наносили друг другу глубокие раны. Все они были доблестны и быстро добывали себе честь и славу.

Тысяча против тысячи выступили воины Гартмута против дружины Вате. Много вреда причинил им властитель Штурмланда: кто теснился к нему поближе, тот никогда уж больше не думал о нападении.

Дружина Гервига, получив подкрепление в десять тысяч человек, грозно двинулась вперед. Казалось, прежде, чем уступить врагу хоть пядь земли, все они готовы были умереть на месте Гервиг был поистине витязь. Величаво вступил он в битву, и тем ревностнее бился он, что думал сослужить тем службу прекрасной девушке и стать ей еще дороже. И этого достиг он: Гудруна все видела из своего окна.

Старый Людовик схватился с тенеландцами. Многих убил Фруте со своими гольштинцами. Юный Морунг, властитель Валиса, сплошь усеял мертвыми всю землю перед бургом Людовика. Молодой Ирольд был славный рыцарь и немало пролил он вражеской крови, сражаясь под знаменем Гильды.

Между тем Гартмут и Ортвин все еще сражались. Никогда ни в какую метель не взвивался и не мелькал так снег под порывами ветра, как взвивались и мелькали мечи в руках воинов. Наконец Ортвин напал на самого Гартмута. Как ни был отважен и искусен Ортвин, но могучий Гартмут ударом меча рассек ему шлем, и кровь из раны струею хлынула на его панцирь. Огорчились воины Ортвина; еще сильнее стали теснить друг друга враги; ряды смешались. Сама Смерть, казалось, носилась между ними и похищала у людей друзей.

Горант из Тенеланда видел, как был ранен Ортвин. Бросившись к нему, стал он его допытывать, кто его ранил. Засмеялся Гартмут (был он от них недалеко), а Ортвин сам отвечал:

— То сделал король Гартмут.

Горант сейчас же передал другому воину знамя Тильды и стал прокладывать себе дорогу к Гартмуту. Услыша с той стороны страшный шум и крики, Гартмут оглянулся и увидал множество своих воинов, обливавшихся кровью из полученных ими глубоких ран.

— Я должен отомстить за вред, причиненный моим отважным воинам, — сказал Гартмут и, повернув коня, направился к Горанту. Завязалась отчаянная схватка: искры посыпались у них перед глазами от ударов мечей по панцирям; края их мечей затупились, и погнулись застежки их шлемов. Наконец Гартмут ранил и Горанта, как прежде Ортвина; кровь его хлынула ручьем через кольчугу. Друзья раненых сейчас же поспешили вывести их из битвы, чтобы перевязать им раны. Но витязи, едва оправившись, сейчас же снова ринулись в битву.

Долго еще бились воины изо всех сил, и так и осталось нерешенным, кто одержал верх в этой битве перед бургом Людовика: отчаянно защищались его люди; стремительно нападали чужане. Много было тут убито воинов; со всех четырех сторон звенели мечи, и в ту минуту трудно было отличить проворных и ловких от медлительных и неумелых. Старый Вате тоже не оставался без дела, и много врагов полегло под его рукой. Говорят, что Гервиг, окруженный толпою воинов, натолкнулся на Людовика, совершавшего чудеса ловкости и храбрости.

— Кто может сказать мне, кто этот старик? — громко воскликнул Гервиг. — Он нанес здесь столько глубоких ран, что многим прекрасным женщинам придется оплакивать воинов, павших под его рукой.

— Кто это спрашивает обо мне в пылу битвы? — отозвался Людовик, расслыша его вопрос. — Зовут меня Людовиком Орманским.

— Если ты Людовик, то заслужил ты вполне нашу ненависть, — отвечал ему король Гервиг, — много наших витязей перебил ты на песчаном морском берегу. Из-за тебя погиб Гетель, а был он отважный и славный боец. Много зла успел ты причинить нам тогда. Его оплакиваем мы еще и до сих пор. И мне пришлось испытать из-за тебя великую скорбь: ты похитил мою жену и много моих воинов положил мертвыми на Вюльпензанде. Зовут меня Гервигом. Ты увез мою жену, и теперь должен мне ее отдать, или же один из нас лишится жизни, а вместе с ним и много славных воинов.

— Не слишком ли смело угрожаешь ты мне в моей собственной земле? — отвечал ему король Людовик. — Без нужды исповедовался ты передо мною. Поверь мне, я приложу все силы, чтобы тебе никогда не довелось обнять свою жену.

С этими словами оба витязя стремительно напали друг на друга, но ни одному из них не удалось одержать верх, и с обеих сторон присоединилось к ним еще много бойцов. Могуч и отважен был Гервиг, но отец Гартмута нанес ему такой удар, что он не устоял на ногах и, конечно, расстался бы с жизнью под рукою Людовика, если бы его воины не подоспели к нему на помощь. Поднявшись на ноги, поспешно взглянул Гервиг наверх, на крепостную стену, не стоит ли там его невеста.

XXVIII. О том, как Гервиг убил Людовика

«Как это со мною случилось? — думал он. — Если видела это Гудруна и если доживем мы до того, что опять будем вместе, она попрекнет меня моей неудачей. Великий для меня позор, что мог одержать надо мною верх такой старик!»

И приказал он нести вперед свое знамя и снова со своими воинами напал на Людовика. Людовик услыхал за собою шум и крики, оглянулся, увидал множество воинов, падавших под ударами мечей Гервига и его бойцов, и повернул назад Снова завязалась между ними отчаянная схватка. Наконец Гервигу удалось нанести такой удар и так сильно ранить Людовика, что тот уже не мог продолжать битвы; еще один могучий удар, и Гервиг отсек Людовику голову.

Видя гибель короля Людовика, воины его поспешили было пробраться со знаменем назад в бург, но это им не удалось: они были принуждены уступить знамя врагу, и много их полегло тут же рядом с королем.

В бурге видели гибель короля, и за стенами его послышались громкие крики и рыдания. Гудруна и ее девушки стояли, пораженные страхом.

Не знал Гартмут, что отец его был убит, а вместе с ним и многие из его воинов и родичей, но услыхал он крики и вопли, поднявшиеся в бурге.

— Много уж врагов положили мы здесь, — сказал он своим воинам, — вернемтесь же теперь в бург. Большую службу сослужили вы мне, родичи мои и мои слуги, и я готов разделить с вами доставшиеся мне от предков земли. Поедем теперь отдыхать в бург: нам откроют ворота и сейчас же подадут нам меду и вина.

Много бойцов оставили они за собой на поле битвы. Не могли они больше сражаться, защищая свою землю; нужен был им отдых и покой. Но старый Вате с тысячью своих воинов задержал их на пути.

Вате только что, напрягши все силы, пробился к воротам, как появился Гартмут со своими воинами, теснившийся в те же ворота. В то же время со стен замка на нападавших градом сыпались камни. Но Вате не думал об опасности: ему мало было дела до того, кто умрет или уцелеет, — лишь бы одержать победу. В эту минуту заметил его Гартмут.

— Мы опоздали! — сказал он своим воинам. — Посмотрите сами; эти ворота занял Вате со своими воинами; конечно, он нас не пропустит. Бург окружен со всех сторон врагами, и они твердо пролагают себе путь вперед у тех ворот вижу я знамя мавританского короля — оно развевается там, несмотря на отчаянный отпор моих воинов; у следующих — мечи крутятся как в вихре: то Ортвин, брат Гудруны; у последних стоит Гервиг и с ним его семь тысяч воинов. Мы опоздали, и некуда нам теперь деться! Не могу же я перелететь через врагов, у меня нет крыльев; не могу я и проползти под землею! Мы так стеснены врагом, что нет нам возможности пробиться даже к морю. Одно только остается нам, славные мои рыцари: спешиться и рубиться врукопашную, и пусть горячая кровь потоками струится сквозь кольчугу.

Сошли они с коней и отставили их назад.

— Вперед, мои воины! — крикнул Гартмут. — Будь что будет! Надо мне пробиться к Вате и постараться оттеснить его от ворот.

С поднятыми мечами двинулись они вперед, и Гартмут напал на грозного Вате. Мечи зазвенели, и стало умирать еще больше славных рыцарей.

Увидал Вате Гартмута (Фруте держал в это время знамя) и, пылая гневом, сказал:

— Слышу я, быстро приближается к нам звон мечей. Стой тут, племянник Фруте, и никого не пропускай к воротам. — И Вате бросился навстречу Гартмуту.

Гартмут не уклонялся от битвы. Ни одному из них не изменила сила, и оба они показали чудеса храбрости. Хотя и говорили, что Вате обладал силою двадцати шести мужчин, но в Гартмуте нашел он достойного себе соперника. Долго продолжалась битва, и ров давно уже переполнился мертвыми, как вдруг донеслись до сражавшихся громкие крики и вопли королевы: она оплакивала гибель своего мужа и предлагала большую награду тому, кто отомстит за него и умертвит Гудруну со всею ее свитой.

Нашелся такой вероломный — был он алчен и падок на золото — и пошел туда, где находилась Гудруна со своими гегелинскими девушками. Когда дочь Гильды увидала его, грозно приближавшегося к ней с высоко поднятым мечом, то пожалела, что нет около нее друзей, и, если бы не увидал этого Гартмут, то предатель, конечно, отсек бы Гудруне голову. Забыла она тут свою благовоспитанность и, в виду смерти, громко закричала от страха.

Вместе с нею закричали и ее женщины, стоявшие тут же в окнах.

Гартмут узнал ее голос и, подняв глаза, увидал грубияна, замахнувшегося над нею мечом.

— Кто ты, негодяй? — закричал ему Гартмут. — Какая тебе нужда убивать женщин? Знай, что если убьешь ты из них хоть одну, то и сам лишишься жизни, и все родичи твои будут повешены!

Испугался предатель и убежал. Но пока Гартмут заступался за девушек, он сам чуть было не лишился жизни.

Тем временем Ортруна побежала к Гудруне, упала к ее ногам и стала громко оплакивать своего отца.

— Смилуйся, благородная королева, — молила она, — подумай, сколько моих родичей погибло уже в этой битве; вспомни, каково было тебе, когда убили твоего отца! Тяжко приходится нам! Отец мой убит, почти все родичи и друзья погибли, Вате грозно теснит Гартмута. Если потеряю я и брата, то навсегда останусь круглой сиротой! Окажи же теперь мне милость! Вспомни: когда никто не жалел тебя здесь, я одна была тебе другом. Каждую твою обиду оплакивала я горькими слезами. Вознагради же меня теперь за мою дружбу!

— Ты много сделала для меня, — отвечала ей Гудруна, — но я не знаю, как прекращу я бой? Будь я витязь и носи оружие — я сама бросилась бы в битву и развела бы бойцов, чтобы спасти твоего брата.

Но Ортруна продолжала плакать и умолять, пока, наконец, Гудруна не подошла к окну. Она стала махать рукой, спрашивая, нет ли тут поблизости какого-нибудь витязя, приехавшего с ее родины.

— Кто ты, прекрасная девушка? — отвечал ей Гервиг. — Здесь поблизости нет никого из Гегелингов. Но скажи, чем можем мы тебе служить?

— Хотела я просить прекратить битву: довольно уж бились вы тут, и я готова вечно служить тому, кто избавит Гартмута от битвы с Вате, — отвечала Гудруна.

— Скажи же мне, благородная девушка, как тебя зовут? — продолжал спрашивать Гервиг.

— Зовут меня Гудруной, и я из рода Гагена. Как ни была я прежде знатна и богата, но теперь здесь терплю я лишь нужду и горе!

— Ну, так ты милая моя жена! — отвечал ей витязь. — Знай, я — Гервиг, и готов сделать все, чтобы избавить тебя от забот и печалей.

— В таком случае постарайся остановить битву: прекрасные девушки умоляют меня не допустить Гартмута до битвы с Вате.

— Я охотно исполню твое желание, — отвечал Гервиг и сейчас же громко крикнул своим воинам: — Несите мое знамя навстречу Вате!

И Гервиг со своими воинами сейчас же стал пробиваться навстречу витязю Штурмланда.

— Вате, дорогой мой друг! — крикнул он, несколько приблизившись к нему. — Сделай милость, прикажи прекратить битву! О том просят тебя прекрасные девушки.

— Проходи своей дорогой, король Гервиг! — гневно отвечал ему Вате. — Я еще не выжил из ума, чтобы слушаться женщин. Если бы была нужда щадить врагов, то я сделал бы это и сам. Тебя я не послушаюсь, и Гартмут заплатит мне за свою дерзость.

Из любви к Гудруне Гервиг подскочил к ним обоим, и мечи зазвенели. Разгневался Вате — не мог он стерпеть, чтобы кто-нибудь помешал ему биться с врагом, и нанес Гервигу такой удар, что тот упал на землю. Но воины Гервига подскочили и помогли ему подняться. Потом воины окружили Гартмута, несмотря на заступничество Гервига.

XXIX. О том, как Гартмут был взят в плен

Вате пылал сильнейшим гневом. Он направлялся к залу, пройдя через высокие ворота, как вдруг со всех сторон послышался громкий плач и звон мечей. Гартмут был взят в плен, а вместе с ним потерпели неудачу и его воины: вместе с ним было захвачено восемьдесят славных рыцарей. Остальные все были убиты. Гартмута отвели на корабль и крепко связали.

Но тем дело еще не кончилось. Несмотря на градом сыпавшиеся с крепостных стен камни и стрелы, Вате взял-таки бург приступом, и запоры были высажены. Горько плакали при этом орманские женщины. Горант из Тенемарки вошел в бург, неся знамя Тильды; за ним последовало множество воинов.

Так был взят бург, и плохо пришлось всем, бывшим там: множество бойцов принялось за грабеж.

— Где же кнехты, отчего не несут они мешков для добычи? — спрашивал грозный Вате.

Много было разбито тут богатых покоев, принадлежавших женщинам, и доносился оттуда шум и крики. Одни избивали жителей, другие забирали добро. Говорят, столько добычи захватили они в бурге, что два корабля не могли поднять всех драгоценных шерстяных и шелковых тканей и всего награбленного ими серебра и золота. Сильно пострадали и все жители бурга и окрестных селений: победители перебили множество мужчин и женщин и даже младенцев в колыбелях.

— Довольно уже отомстил ты, — закричал могучий Ирольд старому Вате, — ради Бога, оставь в покое малых сирот!

— Ты говоришь, как дитя, — отвечал старый Вате, — неужели думаешь ты, что я поступил бы хорошо, оставив жить младенцев, плачущих теперь в колыбели? Если дать им вырасти, то им еще меньше можно будет доверять, чем диким Саксам.

Между тем кровь потоками струилась даже из женских покоев. В горе прибежала Ортруна к Гудруне — ждала она еще больших бед и, склонив перед Гудруною голову, заговорила:

— Смилуйся надо мной, Гудруна! — молила она. — Если ты не заступишься за меня, твои друзья лишат меня жизни.

— Я спасу тебя, если это мне удастся, — отвечала ей Гудруна. — Стань здесь, поближе ко мне, со своими девушками и женщинами.

Послушалась Ортруна и стала около Гудруны со своими тридцатью тремя девушками. Вместе с женщинами стали под защиту Гудруны и шестьдесят два воина — иначе не избегнуть бы им смерти.

В ту же минуту к ужасу их появился Вате, скрежеща зубами, с длинной окладистой бородой и сверкающими глазами; весь он был в крови, от которой промокло даже его платье. Как ни обрадовалась Гудруна, но все же предпочла бы она, чтобы Вате подходил к ней не столь грозно. Однако она все-таки пошла к нему навстречу.

— Привет тебе, Вате! — сказала она. — Как же обрадовалась бы я тебе, если бы не погибло здесь от тебя столько народу!

— Благодарю тебя, благородная девушка, — отвечал Вате, — не ты ли Гудруна, дочь Гильды, и кто эти женщины, что так теснятся к тебе?

— Вот это знатная Ортруна, — отвечала она, — ее, Вате, должен ты пощадить. Она и ее женщины страшно боятся тебя. А это вот девушки, привезенные воинами Людовика вместе со мною из земли Гегелингов. Но ты весь в крови — не подходи же к нам слишком близко.

Вате пошел дальше и встретился, наконец, с Гервигом и Ортвином, королем Ортланда, с Ирольдом, Морунгом и Фруте из Тенеланда. Много дел совершили они своим мечом и перебили много славных рыцарей.

Между тем прибежала к Гудруне молодая герцогиня Гергарда и стала просить ее заступничества, но Гудруна отвечала ей:

— Мало жалости выказывала ты к нам, когда мы здесь терпели нужду и горе, — теперь и мне нет дела до того, останешься ли ты жива, или умрешь!

Прибежала к ней и злобная Герлинда и просила Гудруну принять и ее в число своих слуг.

— Защити нас, королева, от Вате и его воинов! — говорила она. — Все зависит от тебя, и если ты не заступишься за меня, — я погибла!

— Приятно слышать мне, что пришла ты искать у меня защиты, — отвечала ей Гудруна. — Не следовало бы мне прощать тебе все то зло, которое ты мне сделала, но, так и быть, стань около меня между моими девушками!

Тем временем Вате продолжал разыскивать своих врагов, и особенно хотелось ему найти злобную Герлинду. Еще раз грозно вошел он в зал.

— Выдай мне сейчас же Герлинду и ее друзей, — сказал он Гудруне, — она должна заплатить мне за то, что посылала тебя стирать, а также и за воинов, убитых у нас в тот раз дома.

— Тут нет ни Герлинды, ни ее друзей, — отвечала Гудруна.

Вате в гневе подошел ближе.

— Если ты сейчас же мне их не покажешь, — сказал он, — то все погибнут, и свои, и чужие!

Видели девушки, что был он в сильнейшем гневе, и одна из них глазами указала ему на злобную ведьму.

— Скажи-ка мне, Герлинда, не хочешь ли ты добыть себе еще новых прачек? — спрашивал Вате, хватая ее за руку и выволакивая из толпы. — Помни, королева: наши девушки не будут больше стирать тебе платья, — продолжал он, не помня себя от гнева, и, несмотря на ее слезы и мольбы, доволок ее до дверей зала и тут, схватив за волосы, отрубил ей голову. Все женщины в ужасе закричали. Но Вате опять вернулся к ним.

— Ну, а где тут еще те, что приходятся ей сродни? Покажите-ка мне их! — продолжал он.

Со слезами сказала тогда ему Гудруна:

— Пощади тех, что стояли тут около меня, — у меня искали они безопасности и защиты: то благородная Ортруна и ее свита.

Одну только Ортруну и ее свиту и помиловал Вате, остальных же преследовал и убивал, несмотря на заступничество Гудруны.

Тем временем бой повсюду уже прекратился. Гервиг, весь еще в крови, пошел со своими воинами в зал Людовика. Там увидал он Гудруну, и она ласково встретила его. Гервиг отстегнул меч, снял все вооружение и, черный от панциря и шлема, подошел к Гудруне. Из любви к ней в этот день не раз прошел он с мечом все поле битвы из конца в конец.

Потом пришел и Ортвин, король Ортланда. Ирольд и Морунг сняли кольчуги, чтобы прохладиться после битвы; потом, отложив оружие, и они подошли к женщинам. Легко стало тогда на душе у Гудруны.

И король мавров тоже был принят радушно, как и следовало после горячего дела.

Затем витязи стали совещаться, что им теперь делать. Раз удалось им захватить в свои руки такой славный бург, как Кассиана, то они могли бы подчинить себе и всю землю. Старый Вате советовал поджечь башни и дворец. Но против этого возражал Фруте из Тенеланда.

— Это невозможно, — говорил он, — здесь должна остаться Гудруна со своими девушками. Прикажите только вынести мертвых и смыть кровь со стен, чтобы вид их не удручал наших женщин. Бург этот крепок и надежен и нам же может еще послужить прибежищем. Но, во всяком случае, надо нам пройти с мечом и огнем всю землю Гартмута.

Фруте был мудрый советник, и решено было последовать его совету.

Потом стали обсуждать, что делать с пленными — Ортруной и бывшими при ней тридцатью тремя девушками и шестьюдесятью двумя воинами.

— Я беру на себя заботу о девушках, — сказала Гудруна, — я обещала им мир и безопасность; но с воинами ты, Вате, можешь поступать, как хочешь.

Тогда поручили Горанту из Тенеланда Гудруну, ее девушек и всех захваченных в бурге пленных и отдали ему в полное распоряжение весь бург с его сорока башнями, шестью обширными залами и тремя богатыми дворцами. На море у кораблей поставили стражу. Гартмута перевели назад в его бург и поместили там вместе с остальными пленными.

У ворот бурга поставили стражу, приказав никого не пропускать туда. На случай для защиты бурга оставили там с витязями Тенемарки тысячу отважных воинов.

Сам же Вате и отважный Фруте стремились еще изрубить немало щитов. Взяв с собою тридцать тысяч воинов, снова пустились они в путь, и земля Гартмута запылала со всех концов. Горько было пленному Гартмуту за своих верных людей.

Целых двадцать шесть бургов успели взять друзья Тильды и более тысячи пленных, не считая огромной добычи, и знамя Гильды побывало во всех концах Орманской земли. Наконец витязи вернулись к берегу моря — туда, где оставили они свои корабли.

На совете решено было поручить бург Кассиану двум витязям — Горанту из Тенеланда и Морунгу — и оставить при них тысячу отборных воинов, подчинив им остальные бурги и всю землю Гартмута.

Потом, нагрузив корабли, Гегелинги собрались в обратный путь, захватив с собою пленных женщин и пятьсот воинов, взятых вместе с Гартмутом. Просил было Гартмут освободить его и оставить на родине, но никто не согласился на это. Вате, пожалуй, и был готов не брать его с собою, а убить на месте, но Ортвин воспротивился — хотел он довезти его невредимым в землю Гильды.

Наконец корабли тронулись в путь при громком пении тех, кому прежде приходилось тут плакать.

XXX. О том, как послали они к Гильде послов

Радостно пустились в путь гегелингские воины и при первой возможности выслали вперед к королеве Гильде послов с доброю вестью.

Неизвестно, долго ли пробыли в пути послы, наконец явились они к Гильде и обрадовали ее своими вестями.

— Много горя терпела я открыто и столько же скрывала, — сказала Тильда, — но теперь все забыто, и хочу я щедро наградить вас за радостные вести.

— Не надо нам богатых даров, — отвечали послы, — наши корабли и без того уж переполнены золотом и серебром.

Много хлопот и дела было в Мателане. Все готовились к радостной встрече. Плотники сколачивали столы и скамьи для приема гостей; заготовлялись разные пития и яства. Наконец на море появились суда (говорят, поход продолжался целый год), и корабль старого Вате вошел в гавань при звуках труб, флейт и литавр. Тильда со своею свитой сама встретила его на берегу. Но королева не узнала своей дочери, подходившей к ней в сопровождении, по крайней мере, тысячи девушек, и Ирольд за руку подвел Гудруну к королеве Тильде; тут мать и дочь обнялись и забыли свое горе.

Радостно приветствовала Тильда Ирольда, а Вате благодарила за службу и обняла; также обняла она и Ортвина. Наконец явился и Гервиг, ведя за руку Ортруну.

— Милая матушка, — сказала тогда Гудруна, — поцелуй эту благородную девушку: во время плена моего она одна всегда была готова услужить мне и оказать мне почет.

Но Тильда не хотела поцеловать Ортруну: ей казалось, что приличнее было бы убить ее, чтобы отомстить за все зло, причиненное ее родичами. Но Гудруна продолжала со слезами упрашивать свою мать, и Тильда наконец поцеловала Ортруну:

— Пусть получит она здесь награду за услуги, которые она там тебе оказала, — сказала она.

Затем, подведя к Тильде Гильдебургу, Гудруна просила щедро наградить ее за ее любовь и верность, и Тильда охотно обещала это.

Потом стали разгружать корабли и выносить на берег сокровища, вывезенные из Орманской земли.

К вечеру гости разошлись по приготовленным для них палаткам, разукрашенным золотом, и принялись за приготовленное для них угощение.

Целых пять дней отдыхали тут усталые путники, и все наперерыв старались услужить им. Один только Гартмут со своими воинами терпел тяготу и горе: был он заключен в темницу и крепко скован цепями. Узнав о том, Гудруна позвала Ортруну и пошла с нею к королеве Гильде. Обе они стали просить королеву освободить Гартмута. Долго не соглашалась Гильда, но наконец позволила снять с Гартмута и его воинов цепи и предоставить им свободу, взяв с них слово, что они не совершат никакого вероломства и не станут пытаться бежать.

Между тем Гервиг со своими воинами подумывал уже о возвращении домой.

Узнала о том Гильда и стала упрашивать его отложить отъезд. Гервиг отказывался.

— Ты сама знаешь, госпожа, — говорил он ей, — как нетерпеливо стремятся воины домой после долгой отлучки. Мои не могут дождаться минуты возвращения.

Но Гильда настаивала и убедила его, наконец, остаться, чтобы торжественно отпраздновать свадьбу с Гудруной.

В Мателане все стали готовиться к великому торжеству и миру.

В то же время Гудруна замыслила навсегда положить конец вражде между королями. Позвала она в свою комнату брата своего, Ортвина, и стала уговаривать его взять себе в жены благородную Ортруну. Долго не решался Ортвин — как мог он положиться на любовь и преданность Ортруны, когда отец ее был убит в битве с Гегелингами? Стал он советоваться с королевой Тильдой, Гервигом и Фруте.

— Женись на ней, — сказал Фруте, — пора, наконец, загладить эту старую вражду, а для того, чтобы достичь этого, надо выдать Гильдебургу за короля Гартмута.

Этот совет поддержал и Гервиг.

Гудруна сама переговорила с Гильдебургой. Сначала Гильдебурга отказывалась выйти замуж за человека, который никогда о ней и не думал, но Гудруна убедила ее. Сказала она о том и Гартмуту, и Гартмут согласился с условием, что ему вернут все его земли и бурги, а сестра его, Ортруна, выйдет замуж за Ортвина.

Для того, чтобы еще прочнее скрепить мир, Гудруна устроила еще свадьбу: она убедила короля Гервига выдать замуж свою сестру за темнокожего мавританского короля. Таким образом, отпраздновали сразу четыре свадьбы.

XXXI. О том, как четыре короля праздновали свою свадьбу в земле Гильды

Свадьбу королей пышно праздновали на морском берегу перед бургом Мателана. Прекрасная Тильда щедро одарила гостей своих одеждами. Старый Вате, Ирольд и Фруте успели выказать все свое искусство в рыцарских играх. Много было тут поломанных копий, а от пыли, поднятой всадниками, стало темно, как ночью, и, чтобы не пострадали от нее платья женщин, их убедили вернуться в бург и смотреть на игры из окон.

Странствующие скоморохи спешили похвастаться своим искусством и каждый из них отличался, в чем мог. Турниры, игры и всякого рода забавы продолжались до четвертого дня. На четвертый день Гервиг стал щедро наделять гостей, певцов и скоморохов дарами; говорят, было роздано им тут золота до тысячи фунтов, не считая одежд и коней.

Увидав это, Ортвин стал соперничать с ним в щедрости, а за ним стал раздавать одежды и коней и сам король Морланда. Не отставал от них и Гартмут.

Скоро настал конец и празднествам. Гартмут собрался ехать домой с женой своей Гильдебургой. Королева Гильда милостиво простилась с ним и вместе с дочерью проводила Гильдебургу далеко за ворота бурга и дала Гартмуту провожатых на пути его сушей и морем. Кроме того везли они с собою нарядную дружину из пленных, которых отпустили с ними Ортвин и Гервиг. Так набралось у них более тысячи человек.

Прощаясь, женщины не раз целовались и обнимались и потом уже редко видали друг друга. Ортвин и Гервиг проводили их до самых кораблей. Ирольд должен был сопровождать их до самых их владений, чтобы сообщить Горанту из Тенемарки, на каких условиях Гартмут вернулся домой. Не умею сказать, когда, и не знаю, рано ли то было или поздно, но, к радости путников, пришли они, наконец, к бургу Кассиана. Ирольд сообщил Горанту, остававшемуся в Орманской земле, все, что было поручено ему сказать, и Горант сейчас же передал Гартмуту все его земли и бурги, а затем вместе со своими друзьями поспешил как можно скорее вернуться к себе в Тенемарку.

ХХХП. О том, как остальные короли разъехались по своим землям

Гегелинги не удерживали больше гостей. С громкими криками провожали они в Альцабе сестру Гервига. Благополучно совершили они свой путь, и славные рыцари дорогой весело пели.

Ни одного из воинов Гервига не отпустила Гильда без подарка.

— Ну, теперь живи счастливо и беззаботно, — говорила Гудруна своей матери, — не горюй о павших воинах: вместо них мы будем усердно служить тебе. Положись на доброту Гервига.

— Милая дочь моя, — отвечала ей Гильда, — если хочешь ты оказать мне милость, то пусть послы твои по три раза в год приносят мне о тебе вести. Больше не о чем мне здесь тревожиться и горевать.

Гудруна обещала ей исполнить ее просьбу, а потом, и смеясь, и плача, вышла она со своими девушками из бурга Мателана, поминутно оглядываясь назад.

Тут подали ей и ее свите оседланных и разукрашенных коней.

Не без горя простилась Гудруна с Ортруной, и обе они сетовали на разлучавшую их судьбу. Ортруна благодарила Гудруну за то, что ее стараниями Гартмут получил назад свою Орманскую землю.

— Награди тебя Бог, Гудруна, — говорила она, — ты избавила меня навсегда от печали и заботы.

Благодарила она также и мать ее, Гильду, за то, что та согласилась на ее свадьбу с Ортвином и помогла ей стать королевой Ортланда.

Ортвин и Гервиг поклялись всегда и во всем помогать друг другу, чтобы им вперед с еще большею честью носить свой высокий сан, и сообща преследовать и уничтожать своих врагов.