Екатерина

Гринвичский дворец, 3 января 1540 года

Мечты сбываются – после обеда начинаются танцы. Прекраснейшая зала, а кавалеры какие! Новое платье – такое мне даже во сне не снилось, а на самом видном месте, не заметить невозможно, приколота золотая брошь – подарок самого короля Англии. То и дело прикасаюсь к ней, словно пальцем показываю, только что вслух не кричу: «Ну, что вы на это скажете? Неплохо для первого дня?» Король на троне – величествен, но глядит по-отечески, королева Анна довольно мила (если забыть про ужасное платье). Роскошные собольи меха можно с тем же успехом швырнуть в Темзу, незачем их пришивать к этому ужасному балахону из тафты. Я так расстроилась, представив себе, как мех летит в воду, что чуть не испортила себе все удовольствие.

Оглядываюсь – не с какими-то нескромными целями, а просто так, от нечего делать, и замечаю симпатичного молодого человека, потом второго, третьего, да их не меньше десятка, один другого краше. Кое-то сидит за столом для пажей, но все до одного хорошего рода, и сами по себе богатые, и в чести у знатных лордов. Дирэм, мой бедный Дирэм перед ними – пустое место, а Генри Мэнокс не более чем слуга. Вот это поклонники! А от одного просто глаз не отвести.

Перехватываю один взгляд, потом другой. Какой восторг – на меня смотрят, обо мне мечтают, повторяют мое имя, скоро последуют записочки, снова наступят счастливые времена любовных приключений. Юноша осведомится, как меня зовут, напишет письмо, я соглашусь встретиться, потом – обмен взглядами и глупыми клятвами во время танцев, спортивных соревнований, за обедом. Поцелуй, потом другой, медленное, сладостное обольщение. Скоро узнаю, каковы на вкус поцелуи нового кавалера, хороши ли его прикосновения, и вновь потеряю голову от любви.

Обед великолепен, но я едва дотрагиваюсь до еды – при дворе за тобой все время кто-нибудь наблюдает, не хочется прослыть обжорой. Не свожу глаз с короля. В богатом наряде, в расшитом золотом воротнике он словно сошел с одной из старых картин в алтаре – той, на которой изображен сам Господь Бог. Величественный, широкоплечий, весь в золоте и драгоценных каменьях, сияет, как груда сокровищ. Огромное кресло под балдахином из затканной золотом парчи, слуги, подавая очередное блюдо, преклоняют колени. Даже золотой сосуд для омовения рук ему подносят коленопреклоненно, так же подают полотенце. Слуги не смеют глаз на него поднять – он так необыкновенно велик, что никто не решается взглянуть ему в лицо.

Король перехватывает мой взгляд. Я совершенно теряюсь – отвести глаза, сделать реверанс? От смущения улыбаюсь, гляжу в сторону, потом снова на него. Все еще смотрит? Смотрит, оказывается. Тут до меня доходит – я кокетничаю с королем. Густо краснею и как дура утыкаюсь в тарелку. Попозже осмеливаюсь взглянуть украдкой, но он уже забыл обо мне.

Зато за мной наблюдает дядюшка Говард. Пристальный взгляд черных глаз, не разберешь, сердится или нет. Может, надо было все-таки сделать реверанс? Но герцог кивает мне одобрительно и заговаривает с соседом справа.

Просто удивительно, до чего стар этот двор, да и сам король – настоящий старец. Почему-то я всегда думала – придворные все молоды, прекрасны и веселы, а тут сплошная древность. Не могут они быть друзьями короля, хотя и ему уже под пятьдесят. Его лучший друг, Карл Брендон, само обаяние и очарование, как мне рассказывали, совершенно выжил из ума, и немудрено, в пятьдесят-то лет. Герцогиня-бабушка всегда говорила о короле, словно он юный принц, ведь она помнит его с детства. Вот почему у меня все перепуталось. Она забыла, как много лет с тех пор прошло. Видно, бабушка считает – они и сейчас молоды. Когда она упоминает королеву, то всегда имеет в виду королеву Екатерину Арагонскую, а не королеву Джейн, даже не леди Анну Болейн. Она просто позабыла всех королев, кроме Екатерины, так ее испугало падение племянницы Анны Болейн. О ней бабушка даже не упоминает, разве что стращает непослушных девчонок вроде меня.

Только раньше было по-другому. Когда я впервые появилась в Хоршеме, бабушка то и дело повторяла: «Моя племянница королева». В каждом письме в Лондон – просьба о покровительстве или о деньгах. То нужно место для слуги, то пожертвования на монастырь, то надо заменить священника, то приструнить монахинь. Когда у Анны родилась дочь, пошли бесконечные «наша милая крошка принцесса Елизавета» и надежды на следующего ребенка – мальчика. Мне было твердо обещано место при дворе кузины, я – родня королеве, кто знает, какого мужа я достойна? Другую нашу кузину, Марию Говард, выдали за Фицроя, побочного сына короля Генриха, а двоюродного брата прочили принцессе Марии. Мы так породнились с Тюдорами, что сами почти стали особами королевской крови. Но мало-помалу все изменилось. Зима подкрадывается незаметно, первых заморозков не замечаешь. Вот и разговоров о королеве становилось все меньше, и почти не осталось надежд на придворную жизнь. Однажды бабушка созвала нас всех в большую залу и неожиданно объявила: Анна Болейн (так и сказала, не назвала ее ни королевой, ни даже племянницей) опозорила себя и всю семью, изменила королю, так что отныне мы не станем упоминать ни ее саму, ни ее брата.

Конечно, нам ужасно хотелось узнать, что же случилось, но пришлось дожидаться сплетен служанок. Слухи из Лондона постепенно доползли и до нас, тогда я и услышала, что именно совершила королева Анна. Голос горничной до сих пор звучит у меня в ушах. Леди Анну обвинили в ужасных преступлениях: супружеской измене – она якобы спала с множеством мужчин, включая родного брата, колдовстве, государственной измене, в том, что навела чары на короля. Но в памяти маленькой напуганной девочки застряло одно – обвинителем королевы стал ее дядя, мой дядя Норфолк. Он председательствовал в суде, сам объявил смертный приговор, его сын, мой милый кузен, отправился в Тауэр, нарядный, веселый, – смотреть, как казнят его собственную двоюродную сестру.

Когда-то я считала, что зловещий дядюшка способен на союз с самим дьяволом, но теперь смеюсь над детскими страхами. Я стала его любимицей, не зря он велел Джейн Болейн – леди Рочфорд – особо позаботиться обо мне, дал денег на новое платье. Ясное дело, я ему нравлюсь, он любит меня больше всех остальных племянниц, надеется, что при дворе я сделаю удачную партию, подружусь с королевой, очарую короля – словом, послужу на пользу всей семье. Нет, он вовсе не жесток, не бессердечен – для меня он самый добрый дядюшка.

А после обеда королевские шуты устроили смешное представление, потом было пение – невыносимо скучное. Знаю, король – великий музыкант, так что почти каждый вечер придется выслушивать какую-нибудь из его песен. Сплошные тра-ля-ля, и больше ничего, но все слушали с огромным вниманием и громко захлопали, когда песня кончилась. Леди Анне, похоже, понравилось не больше, чем мне, но она совершила ошибку – рассеянно поглядывала вокруг, словно мечтая оказаться где-то в другом месте. Король взглянул на нее и отвернулся – рассердился, что невнимательно слушает. Я предусмотрительно сжала руки под подбородком, полузакрыла глаза, словно вне себя от счастья. Вот удача: король посмотрел в мою сторону и, наверное, подумал, что его музыка приводит меня в восторг. Он широко, одобрительно улыбнулся, а я опустила глаза, не смея долго смотреть на короля.

– Молодец, девочка, – шепнула леди Рочфорд, и я торжествующе улыбнулась.

Люблю, люблю, люблю придворную жизнь! Она сводит меня с ума!

Загрузка...