Наставьте меня, профессор

– Понятия не имел, что ты такая покорная. Тебе очень нравится сосать мой член, не так ли, Жозефина?

Его слова ударили меня как электрошоком, заставляя меня извиваться под его взглядом.

Я попробовала кивнуть и издать звук, напоминающий «да», не выпуская его безмерно напрягшийся член изо рта.

Он усмехнулся.

– Такая хорошая девочка.

Если он скажет это снова, я кончу. Без сомнений. Каждый раз, когда он звал меня хорошей девочкой, это чувствовалось, как будто он входит в меня. И я удвоила попытки удовлетворить его.

Я остановилась на секунду.

– Папочка? Я хорошо это делаю?

Он застонал. Это был ответ.

Я сосала, стонала и лизала, и хныкала, воспевая его длину и ширину. Краем глаза я видела, что он отодвинул куда–то книгу и положил руки за голову. Полностью расслабленный. Только эта была видимость. Он потянулся на конец стола за ним и взял телефон, пролистывая почту, не обращая на меня внимания.

В то время как я должна была быть подавлена его равнодушием к отчаянному способу, которым я любила его член своим ртом, все произошло наоборот. Я была окутана сексуальным пламенем. Он меня игнорировал. Он проснулся и ему нужно было просмотреть тексты, емейлы, может быть, портфолио. Кто знает? Все, что я знала, это его член, и то, что я должна доставить ему удовольствие. Сосать, бороться, чтобы продвинуть каждый сантиметр в горло, и моя единственная награда – это случайный вздох удовольствия Джона.

Я крутила бедрами, сжимала их вместе, но мне нужно было больше. Моя левая рука вцепилась в диванную подушку так, что побелели костяшки, но я опустила ее на свое колено, потом в пояс штанов для йоги, к мокрому месту, которое когда–то было киской. Я очень сильно хотела кончить.

– Ц–ц–ц, Жозефина. Сосредоточься на члене. Твое удовольствие только с моего разрешения. Не с твоего. Я твой папочка. Делай, как я сказал.

Какого. Хуя.

Этот мужчина. Этот красивый, несравненный мужчина, который полностью меня игнорировал, сказал, что я не могу потрогать свою собственную киску? Пока его член пульсировал у меня в горле и истекал липкой, сладкой смазкой в мой рот, так сильно, что она стекала у меня по подбородку?

Да. Да, сказал. И моим единственным вариантом было подчиниться. Его голос, не моя воля или желания, контролировал мое тело. Со стоном разочарования, я убрала руку из штанов и обернула ее вокруг его ствола, я вся была сосредоточена на Джоне.

– Мы должны выбить из тебя эту маленькую капризную негодницу, Жозефина. Возьми меня глубже.

Глубже? Он что тронулся? Я уже сейчас еле справлялась, мое лицо и горло мокрые от этих попыток.

Я попыталась принять больше и почувствовала его руку у себя на голове, нежно, но настойчиво направляющую меня.

– Смысл в том, чтобы сдаться. Ты должна сдаться, чтобы превозмочь свой рвотный рефлекс, Жозефина. Этот рефлекс – акт самосохранения. Можешь избавиться от него, только отказавшись от «себя». Только удовольствие сейчас важно. Мое, и то, которое ты получишь, видя его. Мой оргазм должен быть первостепенным. Он значит даже больше, чем твой собственный.

Пока он говорил, я не успела осознать, что Джон давил на мой затылок, и когда слово «собственный» покинуло его вкусный рот, я осознала, что мое лицо было прижато к его промежности, к ткани его штанов, и я взяла его настолько глубоко, насколько никогда не смогла бы представить. Чувство гордости было ошеломляющим. Возбуждение абсолютным.

– Хорошая девочка. Ты делаешь мне приятно.

Я сжалась, восторженная дрожь прошла по моим бедрам и пояснице. Он снова заставил меня кончить, не прикасаясь ко мне. Глубокий, невероятный оргазм, пока я прижималась к нему лицом, игнорируя жжение в горле и легких. Слезы катились по щекам. Они были вызваны не печалью; они были знаком того, что мое тело снова испытало что–то типа перегрузки.

Я медленно поднялась, выпуская его мокрый, величественный член с громким вздохом. Все было тихо, кроме нашего общего тяжелого дыхания. Он молча поднялся и снял пижамные штаны, откинув их куда–то.

– На диван, Жозефина. На колени. Покажи свою шикарную задницу снова.

Я сняла толстовку и стянула лосины, пока стояла. Они были настолько мокрые, как будто я в них плавала.

Он посмотрел на меня с самой сексуальной улыбкой, которую я когда–либо видела, полностью самоуверенной.

Я залезла на диван, локти на спинке, колени на подушке, выгибая спину так, как я надеялась, смотрелось сексуально.

Он встал сзади меня, взяв меня за задницу.

– Я ездил по свету, Жозефина. От пляжа Копакабана до Нью–Йорка, от Токио до Лондона, и я никогда не видел такой задницы.

Он оттянул плоть, а потом шлепнул по ней открытой ладонью. Сильно.

Я закричала от неожиданности и боли, и он ударил по другой стороне, еще сильнее. Я сжала спинку дивана, мой рот открылся в беззвучном крике.

– Я имею в виду, она просто великолепна.

Шлеп!

– Никогда не устану шлепать ее.

Шлеп!

– И лизать ее.

О Господи.

Шлеп!

– Мне понравилось трахать ее.

Шлеп!

При этом мое тело стало жидким. Опаляющий жар его рук на моей заднице, скользкая влажность моей жаждущей киски, необузданная боль в горле, все это было слишком. Я обрела голос. Или может быть, это он нашел меня. Я не поняла. Но он, должно быть, принадлежал мне. Это было больше похоже на рык животного, чем на человеческую речь. Низкий и равномерный, как будто я была одержима.

– Трахни меня. Трахни мою задницу, трахни мою киску, трахни все, что тебе хочется, только трахни меня. Трахни меня очень жестко своим большим членом. Только, пожалуйста, трахай меня до беспамятства.

– О Боже, – усмехнулся он, – Как пожелаешь.

Он вошел в меня, и я закричала, – Папочка, ты такой жесткий!

Телефонный столб. Он трахал меня телефонным столбом. Это не могло быть ничем другим. Бейсбольная бита – зубочистка по сравнению с тем, что он в меня засунул.

Он схватил меня за бедра и загнал себя в меня, полностью, и у меня в горле образовался комок. Он оставил там три сердцебиения. Я считала. Свои, не мои. Я чувствовала их через его член. Пульсирующие, трепещущие сердцебиения.

Он вышел и медленно скользнул назад, заставляя меня почувствовать каждый миллиметр. Я была настолько блять мокрая. Настолько возбужденная. Настолько в отчаянии.

Несколько толчков он долбился в меня. Стоя, его руки на моей пояснице, терзая мою щель. Входя глубоко внутрь под таким углом, чтобы задевать места, нежные, невероятные места, неустанно вколачиваясь в меня.

– Джон… – позвала я, наши игры закончились на секунду. – Мне нравится, когда мой любовник берет то, что принадлежит ему.

Проснулся инстинкт самосохранения, дерись или убегай, и я почувствовала, как хватаюсь за спинку дивана, чтобы избежать его карающего члена. Но его хватка оставалась неизменной. Все что я могла делать, это принимать его. Получать его. Сдаться ему.

Во время не прекращаемых толчков он растягивал мою киску, провоцируя ее на оргазм, вырывая их из моей души снова и снова. Мир начинался и кончался на его изумительном члене. Я непостижимо кричала, пытаясь благодарить его и умолять о большем и восклицать, каким чертовски умопомрачительным он был и что я чувствовала сразу.

С нас лил пот, и, несмотря на то, что огонь сгорел до светящихся углей, комната казалась погруженной в ад.

Его руки передвинулись на мои плечи, и каждый толчок издавал оглушительный звук мокрой, трепещущей плоти. Его яйца били меня по клитору, каждый раз вызывая фейерверк.

Мои мышцы болели и ныли, и я обмякла, как тряпичная кукла, на его члене.

– В следующий раз, как ты кончишь, я остановлюсь и позволю твоему оргазму массировать мой член, пока я не кончу. Ты поняла, Жозефина? Твое тело сейчас заставит меня кончить. Ты этого хочешь? Ты хочешь, чтобы я кончил?

Обессиленная, я кивнула головой, волосы прилипли к лицу от пота и слюны.

Я парила где–то между оргазмом и полным экстазом, что–то на горизонте, с чем я была не знакома и к чему была не подготовлена. Оргазмы были постоянными, каждый из них переходил в следующий.

Я потерялась в фантазии. Я была его молодой маленькой шлюшкой, которую он привел с улицы, чтобы воспользоваться. Мысль о моей обязанности и цели удовлетворить его делала оргазмы гораздо более интенсивными. Я хотела и нуждалась в том, чтобы быть его хорошей девочкой. Его принцессой. Его Жозефиной. Он был моим Папочкой, мужчиной, кто заботился обо всех моих нуждах, в то время как я заботилась о его плотских.

Пока.

Он протянул руку и начал кружить пальцем по моему анальному отверстию, не меняя ритма. Он трахал меня жестко и быстро, и на одном почти агрессивном толчке, его палец вошел внутрь.

В мою задницу.

Где до прошлой ночи никто не бывал.

До его языка.

А потом члена.

Не останавливаясь, он потянулся к моим волосам, взяв их в руку и оттянув мою голову назад, а его вторая рука работала над моей тугой задницей.

Моя кульминация была больше, чем оргазм. Мои бедра затряслись, спина выгнулась, как у акробата, и у меня случился оргазм в конце всех оргазмов.

Сокращение моих внутренних мышц было сильным и интенсивным, сжимающими его. Верный своему слову, он толкнулся глубоко внутрь и стоял, не двигаясь. Когда волны прорвались сквозь меня, он вздрогнул. Без слов, только гортанный крик, который, казалось, звучал больше от боли, чем от удовольствия, но мне было все равно. Мой собственный оргазм был бесконечен и разрушителен.

Я чувствовала, как он пульсирует, опустошаясь внутри меня, будто в меня засунули пожарный шланг. Казалось, нашему взаимному извержению нет конца, мое провоцировало его и наоборот.

Мои мышцы напрягались и расслаблялись, по всему телу, снова и снова. Когда наши крики затихли, он пропустил через пальцы мои волосы, и моя голова рухнула на спинку дивана. Точно также он убрал палец, как будто его там и не было. Он оставался твердым внутри меня, медленно двигаясь, так что я заскулила.

Наконец, пощадив, он высвободился из меня, помогая мне упасть на широкие подушки, отделкой повернутые к спинке дивана. Он близко притянул оттоманку, чтобы добавить себе пространства, и обвился вокруг меня, одна рука под моей шеей, а вторая на моей талии, пальцы переплетены с моими. Комната, где недавно было жарко как в печке, сейчас казалась очень холодной, огонь полностью погас. Он отнял от меня руку и потянулся назад, чтобы достать одеяло, находившееся на ближнем от нас кресле.

После того, как мы оба оказались накрытыми, он поцеловал меня в плечо и шею.

– Я люблю тебя, – прошептал он. – Я люблю тебя больше, чем когда–либо что–то любил. Как я смогу без тебя? Мы в такой беде.

Я была слишком вымотана, чтобы говорить.

– Я твоя, Джон, – сказала я. – Всегда была. Я начинаю думать, что это причина, по которой я вообще существую. Чтобы принадлежать тебе.

Я после этого я погрузилась в глубокий сон.

Все было сказано.

Глава 7

Несколько часов спустя звуки приготовления еды, стук крышки о кастрюлю и шипения масла вытащили меня из забытья.

В камине снова ревел огонь, и некоторое время я неподвижно лежала и смотрела, как танцуют языки пламени, и слушала, как Джон напевает что–то, что было мне незнакомо, пока возился на кухне.

Он не мог меня видеть, поэтому я позволила себе медленно просыпаться, томно потягиваясь и переворачиваясь на спину. Я посмотрела в потолок и подавила зарождающееся хихиканье, когда воспроизвела события этого раннего утра.

Моя рука оказалась у меня между ног, найдя там липкий беспорядок, результат моего возбуждения и его оргазма, по всей внутренней поверхности бедер. Легкое прикосновение к киске заставило меня задрожать. Все было слишком чувствительным и нежным.

Я ласкала себя пальцами и случайно задела сосок. Я была переполнена похотью. Ничего не имело значения, кроме секса. И оргазма.

Что бы Джон не готовил, это пахло умопомрачительно, и я была голодная, но все, о чем я могла думать, это мой следующий оргазм, мое сексуально сближение с этим человеком, кто бесповоротно перевернул мой мир с ног на голову всего за каких–то несколько коротких часов.

Я была безнадежно одержима. Зависима. Я не могла думать ни о чем, кроме Джона, и я быстро посчитала в уме, сколько еще часов у меня осталось с ним в этом доме. Потом сколько приблизительно минут. Как кажется большие цифры, были слишком маленькими. Я никогда больше не хотела быть где–либо без рук Джона, обернутых вокруг меня. В пределах досягаемости его рта. Его члена. Я была создана, чтобы дарить ему наслаждение.

Обернув вокруг себя одеяло, как для комфорта, так и по причине оставшейся скромности, я встала.

– Привет, соня, – сказа мне Джон, потягивая вино из бокала, стоящий с голым торсом у плиты.

Я задумалась, какой он меня сейчас видит. В каком, должно быть, беспорядке мои волосы. – Привет, – ответила я мягким, хриплым голосом. – Так вкусно пахнет.

– Ну, скоро все будет готово. Мы же должны устроить себе праздник. Надеюсь, ты нагуляла аппетит.

Когда он сказал «аппетит», я почувствовала, как сжались мои бедра. Я хотела затронуть тему нашего секса, но Джон разговаривал со мной так, будто ничего не произошло. Как если бы я была просто гостем на праздник, кем–то, для кого он просто готовил ужин на День Благодарения, не того, кого он только что оттрахал до беспамятства.

Кому он признался в любви.

– Я умираю с голода, – ответила я, шагнув на кухню, аккуратно придерживая одеяло.

Он погрузил кончик пальца в какое–то варево на плите и облизал, пробуя результат своих трудов. – Превосходно, – протянул он, и я не была уверена, что он имел в виду то, что пробует, или то, что я проголодалась, или все вместе.

Я провела рукой по беспорядку на голове, пытаясь оценить, насколько дико и «только–что–оттрахано» выглядели мои волосы перед тем, как увидела себя в зеркало в ванной. Я взглянула на Джона, который смотрел на меня с загадочной улыбкой.

– Что? – спросила я, слабо улыбнувшись. Несколько шаркающих шагов к моей комнате, и я почувствовала себя слабой и больной. Я с нетерпением ждала момента, когда смогу отмокнуть в ванне после ужина. Просто отмокнуть. Мое тело не могло выдержать больше в этот момент.

– О, ничего, Жозефина. Я просто в себе разочарован.

Я вскинула голову, надеясь, что не стою на краю пропасти, что он не собирается мне сказать, что все это сумасшедшая ошибка.

– Я думал, что смогу готовить более тихо. Я хотел отблагодарить тебя за то, как ты меня разбудила, таким же способом, – сказал он, смотря мне прямо в глаза.

Я прикусила губу, когда дрожь пробежала через мою сердцевину от этой мысли. Я не могла говорить.

Он обошел стойку и вышел в гостиную, где я стояла как вкопанная. Он был в тех же пижамных штанах, что и утром, и больше ни в чем. Он встал передо мной и прикоснулся рукой к моей щеке, нежно ее поглаживая, пока смотрел на меня сверху вниз.

– Ты такая редкая красавица, Жозефина. Все в тебе сексуально. Это непроизвольно. Ты не можешь с этим ничего поделать. Не можешь это выключить. То, как ты двигаешься, как говоришь, как пахнешь; я просто хочу, чтобы ты была моя. Я не могу остановиться.

Он был так близко, что даже через одеяло я могла чувствовать, как его возбуждение прижимается ко мне. Он был твердый. Опять.

Я отошла на полшага назад и уперлась спиной. Одеяло сползло с моего плеча, и он этому помог. Оно растеклось около моих ног.

Он взял мое лицо обеими руками и страстно поцеловал, длинным, глубоким поцелуем. Я дрожала.

Я целовала его в ответ, мои руки на его плечах, притягивая его к себе. Его руки скользнули на мои бедра, и одна опустилась мне между ног, найдя меня мокрой.

– Боже, Жозефина.

Я начала извиваться, открывая себя ему.

Он опустился на колени, и когда его намерения стали ясны, я попыталась его предупредить.

– Прости, я должна сначала помыться, у меня не было возможности попасть в ванную, я очень…

Он меня перебил.

– Именно.

И он похоронил свое лицо у меня между ног. В киске, которую он растягивал и долбил своим членом и заливал своим семенем несколько часов назад.

Я откинулась на диване и широко раздвинула ноги. А он стоял на коленях, упиваясь сочащейся влажностью, которую сотворил, и это было божественно.

Все было гиперчувствительным, но его язык, казалось, знал, где давление было слишком, и он менял положение или темп. Мои руки были в его волосах, пока он не взял меня за запястья и не направил их мне на грудь. Я крутила и тянула соски, кричала, терлась о его лицо, мое тело искало освобождения.

Я текла, непристойно вдавливаясь в его рот, и он оказался больше чем равным мне по желанию, которое полностью вышло из–под контроля. Он положил руки на мою задницу, держа меня на месте, и его оральное нападение начало сосредотачиваться на моем клиторе. Он сосал его, похлопывал языком вниз и вверх, пока держал его между губ.

Оргазм ударил в меня быстро, вскипев неожиданно, и я непроизвольно попыталась оттолкнуть его, по мере того, как электричество, пронзающее мое тело, сделало мой клитор слишком чувствительным для дальнейших ласк.

Ему было все равно. Он проигнорировал мои попытки заставить его остановиться, и я никуда не могла убежать от его сильных рук, которые крепко держали меня.

Мои безумные, умоляющие глаза нашли его, но я не увидела в них пощады. Только чистую, животную похоть. Он хотел утолить жажду на алтаре моей женственности, и мое удовольствие было второстепенным. Он, как обычно, жестко контролировал мое тело.

Я извивалась, мои ноги поднялись и начали давить на его бедра, пытаясь оттолкнуть его, а мой голос умолял его смиловаться, когда произошла интересная вещь.

Болезненная гиперчувствительность моей киски ослабла, и открылось что–то типа сексуального второго дыхания. Первый оргазм, который кончился слишком быстро, когда потряс все нервные окончания клитора, заревел в десять раз сильнее, сжигая боль и дискомфорт. Я закричала и вцепилась ему в голову. Он держал мои запястья, чтобы я не свалилась с дивана, не прекращая при этом почитать мою киску своим ртом.

Когда я перестала дрожать, то обмякла в его руках, мое тело – сексуальная пустота, полностью лишенная энергии, желания, нужды. Он притянул мое лицо к своему, тепло мне улыбаясь.

– Попробуй себя, Жозефина. Попробуй свой оргазм, – он властно поцеловал меня, заявляя, что последний кусочек моего существа, который мог от него ускользнуть, сейчас полностью завоеван.

Он проводил меня в ванную и включил горячий душ. Стянул штаны, освободив толстый, полу эрегированный член. Я с интересом рассматривала его, ведя пальцем по длине, пока мы стояли под обжигающей водой.

Джон заставил меня повернуться спиной, чтобы он смог нанести шампунь на мои волосы и помыть мое тело. Его руки были шероховатыми и сильными, и особенно хорошо они ощущались на моей голове, когда он смывал шампунь, который дороже, чем что–либо, что у меня когда–либо было.

Я держала его член в руке, пока он стоял позади меня, просто перекатывая его в ладони, чувствуя его вес, стимулируя его возвратно–поступательными движениями.

Когда я была чистой, он развернул меня и глубоко поцеловал, позволяя воде успокоить наши мышцы и смыть стресс, который мог быть после первых недель в университете.

– Позволь мне снова взять тебя, – прошептал он. – Под этой водой. Твое тело – это рай, Жозефина. Позволь мне заняться с тобой любовью, моя принцесса. Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

Он поднял меня к скользкой стене душа, его руки под моей задницей, когда я обернула вокруг него ноги, позволил его члену легко проникнуть в меня. Он медленно толкался в меня, когда я обняла его за шею, хныкая от удовольствия и боли, что меня снова трахают.

– Мне нравится быть твоим папочкой, – рычал он мне в ухо. – Это так неправильно? Это заставляет меня кончать так сильно в эту молодую маленькую киску, детка. Самая тугая, которую я когда–либо имел. Я не хочу ничью другую. Я хочу трахать тебя всю оставшуюся жизнь.

Я закричала от оргазма, одного из самых сильных.

– Я люблю тебя, – сказала я. – Я люблю быть твоей. Твоей принцессой. Я не хочу, чтобы ко мне прикасался кто–то еще. Никогда.

Его толчки ускорились, когда он прижал меня к стене. Я знала, что он скоро кончит.

И это сделало меня счастливее, чем что–либо на свете.

Мы провели остаток дня на кухне, Джон разговаривал со мной, совершая последние манипуляции по приготовлению и раскладыванию его версии ужина на День Благодарения. К счастью, мы были одеты, пока готовили и ели, и все, что происходило между нами, бесчисленные оргазмы, поцелуи, трахи и минеты, было отложено на время.

Мы разговаривали об университете и политике, мой семье и любимых писателях, путешествиях; где мы оба побывали (он, казалось бы, везде, я – почти нигде) и где бы еще хотели побывать.

С ним было легко разговаривать, и когда мы съели самую вкусную индейку, какую я когда–либо пробовала, я сказала кое–что, что я знала, заставит меня пожалеть еще перед тем, как слова покинули мой рот. Но я ничего не смогла с этим поделать. Как бы странно ни было думать об этом или говорить, я была так далеко за пределами влюбленности, что не могла сдержаться.

– Джон?

Руки по локоть в мыльной пене, он повернул голову и посмотрел на меня своими невозможно красивыми глазами.

– Да?

– Я не знаю, как сказать это, или даже должна ли я это говорить, но я чувствую, что взорвусь, если не скажу что–то.

– Ты уверена, что не объелась индейкой? – пошутил он. – Потому что тебе нельзя лопаться, пока ты не попробуешь мой пирог с пеканом. Это старинный семейный рецепт.

Я улыбнулась. – Нет, взорвусь не в этом смысле, хотя да, я определенно съела много, – сказала я, поглаживая живот. – Нет, то, что собралось взорваться – не мой желудок, а мое сердце. Я едва могу стоять рядом и не касаться тебя, не хотеть тебя поцеловать. Заняться любовью. Все за эти несколько дней…Все просто…Я не знаю, как это объяснить, но все теперь по–другому. Как будто совершенно новый мир открылся мне. Вещи, которые ты мне говоришь, которые ты делаешь с моим телом. Я чувствую, как будто попала в сказку или что–то вроде того. Я не знаю, как это, быть в кого–то влюбленным, я никогда не была, и я знаю, что не могу быть в тебя влюбленной, потому что ты не можешь чувствовать ко мне то же самое, но я просто…

Он поднял руку и оборвал меня на середине.

– Жозефина, – он вытер руки о кухонное полотенце и бросил его на стол, приблизившись и взяв мое лицо в руки. – Я люблю тебя. Правда. Я сказал это прошлой ночью, и я серьезно. Серьезнее, чем когда–либо. Несмотря на то, насколько неправильно это может быть, по тысяче причин, я люблю тебя. Может, ничего не получится, неважно, насколько сильно мне этого хочется или насколько сильно этого хочется тебе, но я чувствую это в любом случае.

Его слова достигли моего разума, его глаза смотрели прямо мне в душу, а его длинные, большие руки на моей коже посылали знакомое покалывание. Мои переживания растаяли. Я кивнула.

– Ты настолько…Я имею в виду, слишком…, – пробормотала я, слова повисли в воздухе.

– Что? Я настолько старше тебя? Это правда. Я старше. А ты студентка в университете, где я преподаю. И, похоже, моя студентка скоро. Не упоминая того факта, что я лучший друг твоего отца и что я знаю твою маму столько же лет. Это определенно скандал. Но что, если мы проигнорируем все эти вещи и сосредоточимся на том, что чувствуем здесь?

Он опустил правую руку к моей груди, похлопывая ей по моему сердцу. – Что если мы сделаем это?

Я взяла его руку в свою и сжала.

– Джон, если бы мне никогда не пришлось покинуть этот дом или спуститься с этой горы, я бы кинула всю одежду, которую привезла с собой, в камин и просто позволила бы тебе кормить меня вкусной едой и учить меня всему, что ты знаешь о политике и делать со мной все, что хочешь. И спустя много лет, я бы умерла счастливой, удовлетворённой старушкой. Но, к сожалению, реальный мир где–то там внизу, под снегом. Поэтому что нам делать? – спросила я.

– Я думаю, – он обдумывал слова, делая между ними паузы, – что у нас есть два с половиной дня здесь, чтобы узнать друг друга как любовники и взрослые. С тем, как падает снег, может быть дольше. Предлагаю – мы пользуемся этим длительным отпуском из «реального мира», и он поможет нам найти выход из сложившегося беспорядка, в который это, – он положил руку на мою поясницу, притягивая меня ближе, и потом он потянулся и прикоснулся открытой ладонью к моей заднице, сжимая ее, – привело нас.

Я закричала от того, как грубо он меня взял, извиваясь напротив него, мое тело реагировало на него на автопилоте, снова стоящего так близко ко мне.

– Жозефина, я знаю тебя всю жизнь. С самого детства было понятно, что ты вырастешь умопомрачительно красивой. И ты не знала, но твой отец и я разговаривали о тебе, о твоих занятиях в университете и интересах. Он показал мне несколько твоих работ, эссе и прочее. Я обалдел. Я преподавал старшекурсникам, им не хватало глубокого понимания фундаментальной политической теории и истории, которое ты демонстрировала в бумагах, которые я читал, написанные тобой вначале старших классов. Я тобой восхищался. А потом очарование и изящество, с которым ты себя несешь. Я всегда хотел родиться на двадцать лет позже, чтобы я мог присоединиться к толпе, которая дерется, чтобы выиграть право ухаживать за тобой, встречаться, претендовать на тебя. Но я знал, что я никогда не смогу, что я проклят обожать тебя на расстоянии. У меня были любовницы, когда я путешествовал, но ни у кого не было того, что есть у тебя. Неопределимое оно. И если у женщины были интеллектуальные потребности, чтобы удержать мой интерес, то ей неизбежно не хватало физической привлекательности, чтобы возбудить мое ненасытное либидо.

– Тогда ты подошел.

– Я так много знал о тебе до вчерашнего дня, но только разговор, который у нас был по пути и за ужином в деревне, дал мне понять, что у меня проблемы. И как я сказал, когда я увидел твою задницу, – он выделил слово «задница», опять ударив по ней, позволив своей жадной руке задержаться там. Жжение от удара прошло прямо через мой позвоночник, вызывая знакомую дрожь, – Я был уничтожен. Я знал, что все безнадежно. Твой вид в штанах для йоги…мне пришлось тебя поцеловать. Ничто во Вселенной не могло бы меня остановить. Но если бы ты каким–нибудь образом сопротивлялась или дала повод для паузы, как бы сокрушительно это ни было, я бы остановился. Я люблю твоего отца, как брата, и я никогда не смог бы намеренно сделать ему больно. Но, Жозефина, я схожу с ума рядом с тобой. Каждое твое движение, простые вещи, например, смотреть, как ты пьешь вино, как рукава твоей толстовки спускаются ниже, чем нужно, а потом ты подтягиваешь их вверх, эти две маленькие родинки на твоем правом плече, каждая, блять, вещь в тебе сводит меня с ума. Я не извиняюсь, и я не могу притворяться, что не чувствую того, что чувствую.

Он поцеловал меня, и я растворилась в нем. Мы медленно сняли с себя одежду и занялись любовью снова, медленной, интимной, страстной любовью. Руки изучают, рты целуют, пробуют и кусают. Толчки были медленные и размеренные, глубокие и сильные, неторопливые. Он сказал, что любит меня, и я плакала сквозь последовавший оргазм, сжимая его спину, не желая, чтобы он кончался.

Мы сползали вниз по лестнице к джакузи, остановившись только, чтобы взять две ложки, пирог и ведро ванильного мороженого.

Снег перестал идти, но лежал на ветках, когда мы отмокали в джакузи и ели десерт прямо из посуды для духовки. Он был прав, я никогда ничего подобного не пробовала.

Когда мы не отважились больше сидеть в воде, чтобы не съежиться от холода, как изюм, мы решились выйти в холод, чтобы перебраться в большую спальню.

Наши объятия превратились в поцелуи, и я почувствовала, как к моей ноге прижимается его член.

– Джон! Я думала, у мужчин твоего возраста есть определенные ограничения. Как ты это делаешь? – спросила я, взяв его в руку и чувствуя мышечный трепет, который я так любила.

– Ты вся Виагра, которая могла бы понадобиться любому мужчине, Жозефина. Твое тело делает это со мной. Повернись, я хочу снова быть в тебе.

Я перевернулась, позволив ему лечь впритык, его член скользил во мне сзади, мы лежали боком. Его руки исследовали мою спину и легли на соски.

– Мне так, так больно. Я не знаю, сколько я способна принять, – мягко умоляла я.

– Что болит, Жозефина? Скажи конкретно.

Он держал мои бедра, входя в меня, заставляя меня жалобно мяукать.

– Моя киска. Моя киска, папочка. Она так болит из–за тебя. Она такая чувствительная.

Он мощно толкнулся в меня, три раза, потом застыл, пока говорил мне прямо в ухо. – Эта киска единственная, которую я трахаю, она принадлежит мне. Не так ли?

Я поморщилась от его толчков, но его слова были бальзамом. Если она его, какая разница, что было больно? Что было важно, это его большой, красивый член. Удовлетворять его. Заставлять его кончать.

– Да. Да! – закричала я, когда он внезапно увеличил темп, рука обернулась вокруг моего горла, другая была на бедре, потирая эту особую, тайную точку. Он крепко прижал меня к себе, наши тела таяли.

Он быстро кончил, и мы уснули прямо так, моя голова у него на бицепсе, его колено прижато к моей ноге, и его член во мне.

Лучшие тридцать шесть часов моей жизни подошли к концу.

Глава 8

Мы не трахались всю пятницу. Изнеможение взяло верх, и мы оставались в постели почти до полудня. В тот вечер мы немного погуляли по заснеженным тропинкам, смеясь и заигрывая. Он приготовил пасту на ужин, и мы вместе смотрели фильм Кларка Гейбла, лежа в объятиях друг друга на его плюшевом диване.

Буря полностью прекратилась, и к субботе все дороги были очищены. Мы походили по антикварным магазинчикам после полудня, и субботним вечером он сделал мне восхитительный массаж, который кончился его пульсирующим членом, наполнившим меня тем, чего так отчаянно хотело мое тело – его спермой.

Первый раз, когда он кончил в меня, тоненький голосок внутри закричал, что я слишком безответственная. Однако экстаз момента утопил этот голос в какофонии стонов и криков.

Я начала грезить о том, как он наполнял меня, о том, чтобы всегда иметь его внутри, неважно, где он или чем он занят. Эти мысли неизбежно обращались к возможности и практической гарантии моей неминуемой беременности. Если конечно у Доктора Хардвика не было вазектомии, о которой я не знала, продолжение этого совместного пути могло привести к чему–то, что сделало бы наше сокрытие отношений совершенно невозможным.

Мы решили, что в ближайшее время нам лучше молчать. Я еще не была уверена, как сказать родителям, а появление испорченного штатного профессора, трахающего одну из его студенток, осветило бы нас обоих нежелательно ярким светом прожектора.

Воскресным утром он разбудил меня своим языком. Я уснула на животе, что он принял как приглашение. Я никогда не была жаворонком, но это будильник, к которому я бы определенно могла привыкнуть. Я извивалась и цеплялась за простыни, когда кончала три раза перед тем, как он дернул меня за бедра и вошел сзади. Я потеряла счет оргазмам, пока пыталась держаться за свою жизнь. Он безжалостно врезался в меня, оставляя синяки на задней поверхности моих бедер. Но оно того стоило.

Он повез меня обратно в общежитие тем же вечером, и в нескольких милях от города мы насладились жарким сексом. Мы проехали мимо его квартиры, где планировали провести много времени в ближайшие недели перед тем, как я уеду домой на Рождественские каникулы.

Алекса была внизу, разговаривая с другом, когда он высадил меня, и она заметила меня, прежде чем я ее.

– О Боже мой, Джо, насколько жестким он был? – спросила она, пока шла через холл ко мне.

Я должно быть густо покраснела, потому как несколько девушек остановились и уставились на меня. Сама воспитанность.

– Что? – переспросила я, притворяясь, будто не имею ни малейшего понятия, о чем она говорит.

– Ты идешь так, как будто или была на заезде Кентукки Дерби, или тебя оттрахали до беспамятства. Выкладывай!

– Ты. Сошла. С ума, – ответила я. – Как у тебя с Грэхемом?

– Тьфу. Он отстой. Мы зависали с Трэвором и кучкой моих друзей из школы, а он всю ночь ухлестывал за Джилл ебаной Сандерс.

– Кто такая Джилл Сандерс? – спросила я, пока мы тащились наверх.

– Только самая известная шлюшка в моем городе. Так что все кончено между Грэхемом и мной. Я все равно подцепила парня из школы прошлой ночью. Но сейчас я должна услышать про тебя и Горячего Профессора. Как я сказала внизу – выкладывай!

Мы зашли в комнату, бросив сумки и завалившись на кровати.

– Ну, мы повеселились, это все, что я могу сказать. У меня были прекрасные выходные. Мне жаль насчет Грэхема.

– Грэхем–шмэхем, – ответила Алекса, прыгая через комнату и падая на мою кровать, она подперла руками голову в шести дюймах от моего лица, глупо улыбаясь. – Расскажи мне все.

Я сдалась. – Но это все очень большой, пребольшой секрет. Как если бы ты поклялась хранить секрет под страхом выплаты пятидесяти фунтов к весенним каникулам.

– Идет. Зуб даю.

Я продолжила рассказывать Алексе во всех подробностях и деталях о моих выходных с Джоном. К тому времени как я закончила, Алекса обмахивалась.

– Окей, теперь мне нужно сменить трусики. Святой Боже, Джо. У него есть коллеги, которые выглядят также как он, готовят как он и трахаются как он?

– У него есть ассистент, я могу тебе его представить. Лучшее, что я могу предложить в данной ситуации, – пошутила я, зная, что она и за миллион лет не заинтересуется Аароном Руни.

– Нет, я думаю, мне нужен зрелый мужчина. Я думаю, около сорока самое то. Красавчик, большой член, бесконечные оргазмы. Кто–то типа того, – протянула она, вставая и уходя к чемодану, чтобы начать распаковывать.

– Я буду держать глаза и уши наготове, – сказала я.

– Херня. Ты будешь слишком занята, потрахиваемая хорошим профессором, чтобы заботиться о таких никчемных людях, как я, – пошутила Алекса.

Она мало что знала.

Доктор Хардвик уехал в Лондон на каникулах, и Рождество спокойно прошло у Фолкнеров. Мой брат и его новая девушка приехали домой, и она мне правда понравилась. Как и обещалось, Санта был очень добр ко мне, так что у нас дома был след из снега утром на Рождество.

Во время обеда я поняла, что у меня задержка.

Я приписала это к стрессу от учебы и путешествий, но Джон и я постоянно трахались, а предусмотрительность всегда была позади похоти.

Тест на беременность, который я сделала по возвращению в общежитие подтвердил мои опасения. Сначала я заставила Алексу посмотреть его, и то, как она сообщила мне, было как раз в ее стиле.

– Похоже, в следующем году мне нужно искать новую соседку. Моя сторона комнаты понадобится тебе как детская.

Мы смеялись и плакали, обнимались и танцевали, и я совсем не нервничала до тех пор, пока не стало нужно сообщить Джону.

Он приготовил вкусное блюдо из лосося, и заметил, что хотя я ем как обычно, я не притронулась к вину, выбрав вместо него воду.

– Тебе не нравится вино, Принцесса? – спросил он между укусами.

– Я уверена, что оно мне понравится. Ты гениально сочетаешь еду и вино. Но я не могу его пить, – я вздохнула, очень нервничая. – Я не знала, как сказать тебе, но может быть, это Божественное Провидение. Джон, я беременна.

Он перестал жевать, вздохнул и вытер губы салфеткой. Не говоря ни слова, он встал и ушел из комнаты. Я была в ужасе.

Он вернулся с улыбкой во взгляде и встал передо мной на одно колено.

– Жозефина Изабель Фолкнер, в жизни, наполненной приключениями, славой и удачей, благословишь ли ты меня в этот счастливейший момент моей жизни, согласившись провести со мной остаток своей жизни?

Он протянул кольцо, прекрасный алмаз в простой платиновой оправе.

Я была слишком ошеломлена и обрадована, чтобы ответить, так что он спросил снова, более простыми словами.

– Ты выйдешь за меня?

Сквозь слезы счастья, я упала в его объятия.

– Да, да, да, да, я никогда не перестану говорить тебе «да», Джон! Я так сильно тебя люблю!

Его идея празднования нашей помолвки сводилась к облизыванию моей киски всю ночь напролет. Я не уверена, какая именно часть заставила Алексу завидовать; камень или оргазмы.

Все, что оставалось сделать, это сказать моим родителям, и на выходные Джон привез меня домой с неожиданным визитом.

Мама и папа были дома, загружая посудомоечную машину после их пятничного мясного рулета, когда мы подъехали. Я испытывала противоречивые эмоции насчет того, как они отреагируют. Я могла видеть любой исход событий; Джон или будет принят в семью с распростертыми объятиями, или он покинет дом в машине скорой помощи.

Я обошла дом, входя внутрь, застав маму в процессе. Они были немного сбиты с толку, но обрадовались, когда поняли, что мы оба приехали, и мы вывалили на них новости после того, как папа и Джон сходили в гараж, чтобы выбрать пиво из холодильника, который папа наполнил бутылками, полученными в подарок от мини–пивоварен на праздники.

Они вернулись с двумя бутылками легкого пива из Мэна, которое папа недавно для себя обнаружил и полюбил.

– Чему обязаны этим неожиданным приездом? – спросил папа. – Мне нужен повод для тоста, так что это?

Джон взял инициативу, потянувшись к моей руке и взяв ее в свою.

– Боб, Венди, у нас есть новости.

Мои родители выглядели явно озадаченными, казалось, словом «нас» даже больше, чем тем, что Джон взял меня за руку.

– Вы будете бабушкой и дедушкой. Я знаю, все это очень странно, и это удивляет меня больше всего, но мы с Жозефиной любим друг друга. Я попросил ее выйти за меня замуж. Я должен был спросить сначала вас, но все произошло слишком быстро, и я чувствую к ней то, что ни к кому в своей жизни не чувствовал. Так что, к сожалению, после того, как я спросил ее, я пришел просить у вас руки вашей дочери. Но я также пойму, если ты захочешь…врезать мне, – Джон нервно посмотрел на моего отца. Папа стоял с каменным лицом.

Мои родители молчали, и мама взяла бутылку у папы из руки и сделала большой глоток пива.

Они посмотрели друг на друга испытующим взглядом, как будто ожидая найти ответы, написанные на лицах.

Отец встал и вышел в гараж, и я испугалась, что он вернется с бейсбольной битой. Вместо этого он принес третью бутылку пива и бутылку яблочного сока.

Он снова сел и открыл обе бутылки, убедившись в том, что нам всем есть что выпить. Он вытер слезы со щеки и глотнул пива.

– Я не могу придумать тоста лучше, чем за людей, которых я люблю больше всех в этом мире, которые нашли свое счастье. Джо, если ты можешь сделать этого мужчину напротив меня таким же счастливым, каким твоя мама сделала меня, я тоже буду очень счастлив. А ты, Джон, заботься о моей маленькой девочке. Мне не нужно напоминать тебе, что мы были соседями по комнате в Мултри, и я знаю, где собака зарыта.

Я была в шоке. Это было не то, что я ожидала.

Но, казалось, так с этим Профессором было всегда.

Мы все посмеялись над ужасным чувством юмора папы, и провели вечер, объясняя, как мы смогли влюбиться друг в друга так быстро и сильно, обойдя стороной, конечно, грязные детали.

Весенние каникулы будут включать в себя спешно запланированную свадьбу, прежде чем все станет понятно.

Алекса была в ярости из–за того, что я не смогу поехать с ней в Панаму, у меня были планы получше. Гавайский медовый месяц (и лялькин месяц). Клише, но я не могу дождаться.

Жозефина Изабель Хардвик.

Может быть, однажды Профессор Жозефина Хардвик.

В конце концов, кажется, все мои мечты сбываются. Почему бы не еще одна?

**КОНЕЦ**