Настоящая крепость

I

- Проклятие!

Дейвин Бейрат, герцог Холман и старший советник императора Мариса IV по имперскому деснейрскому флоту, скомкал лист бумаги в смятый комок и швырнул его в мусорную корзину. Аэродинамические качества импровизированного снаряда оставляли желать лучшего, и он приземлился на ковер в его кабинете, дважды подпрыгнул и проплыл под книжный шкаф.

- Дерьмо, - пробормотал герцог с отвращением, затем откинулся на спинку стула за своим столом и сердито посмотрел на человека, сидящего в кресле лицом к нему.

Его гость - сэр Урвин Халтар, барон Джарас - был невысоким, плотного телосложения человеком с каштановыми волосами и проседью на висках. В отличие от более высокого, седовласого Холмана, у него была пышная борода, а не аккуратно подстриженные усы герцога. Кроме того, он был более чем на десять лет моложе, с гораздо более обветренным цветом лица.

И, что не особенно его утешало в данный момент, он был генерал-адмиралом имперского деснейрского флота. Это было великолепно звучащее название. К сожалению, это был также пост, на котором ни у одного деснейрца не было никакого предыдущего опыта, поскольку раньше в нем никогда не было необходимости. Деснейрский военно-морской флот никогда не был особенно "имперским" до недавних неприятностей между королевством Чарис и рыцарями земель Храма. На самом деле, он никогда не мог похвастаться более чем сорока кораблями в своем самом большом составе. Хуже того, этот уровень мощи был достигнут почти семьдесят лет назад; численность флота на момент битвы при проливе Даркос составляла всего двенадцать кораблей, и все они были куплены где-то в другом месте, а не построены на какой-либо деснейрской верфи. Несмотря на великолепные гавани залива Джарас, Деснейр никогда не был морской державой - особенно за последние полтора столетия или около того, когда он конкурировал с такой же ориентированной на сушу республикой Сиддармарк.

Барон Джарас, однако, был чем-то странным для деснейрского дворянина. Он служил - достойно, если не выдающимся образом - в имперской армии, как и ожидалось от любого высокопоставленного аристократа, но его семья была гораздо более активной в торговле, чем большинство родовитых деснейрцев. На самом деле, они были даже более активны, чем готовы были признаться большинству своих знатных родственников и сверстников. Джарас, фактически, контролировал крупнейший торговый дом во всей Деснейрской империи, и (какой бы сомнительной честью это ни было для настоящего дворянина) этот торговый дом владел флотом не менее чем из тридцати одного торгового галеона.

Вот так он и оказался назначенным командовать новорожденным флотом императора Мариса.

Конечно, - подумал он сейчас, старательно сохраняя бесстрастное выражение лица, - было бы лучше, если бы я когда-нибудь командовал военным кораблем военно-морского флота до того, как обнаружил, что командую всем проклятым флотом! Или, если уж на то пошло, если бы нашелся хоть один деснейрец, который имел бы представление о том, как организовать флот.

- Его величеству это не понравится, Урвин, - наконец сказал Холман более спокойным тоном. И, -размышлял Джарас, - с монументальным преуменьшением.

- Знаю, - сказал барон вслух. Несмотря на огромную пропасть между их титулами, Джарас, хотя и был простым бароном, был почти так же богат, как Холман. Он также был женат на двоюродной сестре Холмана, и это сочетание, к счастью, позволило ему говорить откровенно, что он теперь и сделал.

- С другой стороны, - продолжил он, - вряд ли я могу сказать, что удивлен. - Он пожал плечами. - Уэйлар был хорошим человеком, но у него было не больше опыта командования галеоном, чем у любого из наших старших офицеров.

Холман фыркнул. Он не мог не согласиться с этим конкретным утверждением, хотя мог бы добавить, что ни один из их старших офицеров также не имел особого опыта командования галерами. Что, учитывая очевидные различия между галерами и галеонами, не обязательно может быть плохой вещью. Он только хотел бы, чтобы он, как имперский советник, непосредственно отвечающий за строительство и управление новым флотом императора, имел некоторое представление о том, в чем именно заключались эти различия.

- Это может быть правдой, - сказал теперь герцог. - Но когда его величество получит свою копию этого, - он ткнул указательным пальцем в направлении исчезнувшего бумажного шарика, - он взлетит до крыши, и ты это знаешь. Хуже того, епископ-исполнитель Мартин собирается сделать то же самое.

- Я знаю это, - согласился Джарас, - но, честно говоря, они должны были предвидеть это - или что-то в этом роде - когда решили отправить десятину морем. - Он с несчастным видом пожал плечами. - У меня было достаточно опыта в том, что случилось с моими собственными торговыми галеонами, чтобы знать, на что способны чарисийские каперы и военно-морские крейсера.

- Но согласно этому, - палец Холмана снова ткнул в воздух, - один из их галеонов только что выбил дерьмо из двух наших. А нашими командовал тот, кого вы сами только что назвали "хорошим человеком". На самом деле, один из наших лучших людей.

- Это то, что я пытался объяснить с самого начала, Дейвин, - сказал Джарас. - Морские сражения не похожи на сухопутные, и мы просто не подготовлены к ним. К тому времени, когда деснейрскому дворянину исполняется восемнадцать, у него есть, по крайней мере, некоторое представление о том, как вести кавалерийскую атаку, а армия имеет хорошо развитую организацию, по крайней мере, с некоторым опытом в том, как снабжать кавалерию и пехоту в полевых условиях. Мы знаем, сколько времени потребуется, чтобы добраться из пункта А в пункт Б, на сколько миль мы можем ожидать продвижения армии, по каким дорогам и в какую погоду, сколько подков и гвоздей нам понадобится, какие повозки, сколько кузнецов и кузниц. Мы можем строить планы, основываясь на всем этом. Но сколько бочонков пороха нужно галеону? Сколько запасных снастей, парусины и рангоута? Если уж на то пошло, сколько времени потребуется галеону, чтобы доплыть из Гейры в Итрию? Ну, это зависит от обстоятельств. Это зависит от того, насколько он быстр, насколько опытен его капитан, какая погода - всевозможные вещи, в которых ни один из офицеров его величества на самом деле не имеет никакого опыта.

Барон снова пожал плечами - не беспечно, а с некоторой беспомощностью.

- Когда мы думаем о том, чтобы сражаться с Чарисом в море, мы говорим о том, чтобы вести чужую войну, - сказал он. - Я был бы рад возможности встретиться с ними на суше, независимо от того, какие нелепые истории мы слышим из Корисанды. Но на море мы никак не сможем сравниться с ними по опыту и подготовке, как они не могли бы сравниться с нами в кавалерийском ближнем бою. До тех пор, пока у нас не будет возможности накопить некоторый опыт, так и останется.

Холману удалось снова не выругаться, хотя это было нелегко. С другой стороны, одной из хороших черт Джараса (помимо того факта, что он был членом семьи) было то, что он был готов открыто высказывать свое мнение, по крайней мере, Холману. И он был прав. Честно говоря, герцог никогда не был слишком впечатлен военной доблестью своего кузена по браку, но у Джараса был один из лучших мозгов Деснейрской империи, когда дело доходило до управления всем, что имело отношение к торговле, судоходству или мануфактурам. Ну, один из лучших аристократических умов, когда дело доходило до решения подобных вопросов, но это было почти одно и то же. В конце концов, было немыслимо, чтобы кому-то, кто не был аристократом, были даны полномочия, которые требовались генерал-адмиралу военно-морского флота.

Свидетельством присущей Холману гибкости ума было то, что он даже смутно осознавал, что где-то в Деснейре мог быть неаристократ, обладающий большим опытом в этих вопросах, чем он или Джарас. Сама мысль об этом никогда бы не пришла в голову подавляющему большинству его собратьев-дворян, и даже Холману никогда не приходило в голову, что кто-то, кроме дворянина, должен занимать его или Джараса нынешние должности. Абсолютной абсурдности такой идеи было бы достаточно, чтобы она вообще не пришла ему в голову. И если бы кто-то другой предложил это, он бы немедленно отверг это, поскольку для этого теоретического офицера простого происхождения было бы невозможно осуществлять какую-либо эффективную власть над "подчиненными", родившимися намного выше, чем он.

Но тот факт, что у Джараса был, вероятно, лучший из доступных мозгов, когда дело доходило до проблем, связанных с созданием военно-морского флота с нуля, не обязательно означал, что он действительно справлялся с этой задачей. Если уж на то пошло, по оценке Холмана, архангел Лэнгхорн, возможно, не справился бы с этой задачей!

- Согласен со всем, что ты только что сказал, Урвин, - сказал герцог через мгновение. - Во всяком случае, Лэнгхорн знает, что мы достаточно часто это обсуждали. И это тоже не то, о чем мы не предупреждали его величество и епископа-исполнителя. Но это все равно не решит нашу проблему, когда император и епископ-исполнитель Мартин услышат об этом.

Джарас кивнул. Хорошей новостью было то, что император Марис и епископ-исполнитель находились в Гейре, в тысяче трехстах милях от офиса Холмана в Итрии. Были времена, когда это физическое расстояние между штаб-квартирой Холмана и императорским двором работало против них, особенно учитывая неприятные распри, которые так часто отмечали деснейрскую политику. В конце концов, у соперников был гораздо более легкий и быстрый доступ к императорскому уху. С другой стороны, большинство из этих конкурентов быстро поняли, что, несмотря на огромные возможности для взяточничества, присущие созданию военно-морского флота с нуля, это, скорее всего, окажется неблагодарной задачей. Каким бы оптимистично воинственным ни был император Марис и - особенно - епископ-исполнитель Мартин, Джарас сомневался, что какой-либо деснейрский аристократ, когда-либо родившийся, мог бы с нетерпением ждать возможности сразиться с чарисийским флотом на море. Никто из тех, кто когда-либо делал это, не наслаждался этим опытом... момент, который был довольно решительно подчеркнут тем, что недавно сделали чарисийцы с объединенной боевой мощью пяти других флотов.

В сложившихся обстоятельствах, в то время как враги Холмана, несомненно, с нечестивым ликованием ухватились бы за любую возможность подорвать его авторитет перед короной, они были бы осторожны, чтобы не делать этого таким образом, который мог бы привести к тому, что их выбрали на его место. Если уж на то пошло, положение Джараса, несмотря на его гораздо менее высокое происхождение, было еще более надежным. На самом деле, если бы он мог придумать какой-нибудь способ избежать этого самому в первую очередь, он бы сделал это в мгновение ока. Но, по крайней мере, огромное расстояние между ними и Гейрой давало им явную степень автономии, без соперников или придворных лакеев, постоянно заглядывающих им через плечо. Таким образом, они вдвоем находились достаточно далеко от столицы империи и достаточно хорошо защищенными от высылки, чтобы быть достаточно уверенными в том, что не просто переживут гнев своего монарха, но и сохранят свои нынешние позиции.

О, радость, - с иронией подумал он.

- Давай будем честными, Дейвин, - сказал он вслух. - Ничто не заставит императора или епископа-исполнителя меньше злиться из-за того, что случилось с Уэйларом. Это данность. На самом деле, думаю, мы должны использовать это, чтобы подчеркнуть тот факт, что мы всегда предупреждали всех, что мы обязательно пострадаем, по крайней мере на начальном этапе, преследуя чарисийцев в их собственной стихии. Мы не единственные, кто знает Уэйлара или понимает, что его репутация хорошего командира вполне заслужена. Все в порядке. Давайте обратим внимание его величества на то, что один из наших лучших командиров, с двумя нашими лучшими кораблями под его командованием, был побежден одним чарисийским галеоном менее чем за сорок пять минут ближнего боя. И не вини его за это. На самом деле, давай подчеркнем тот факт, что он сражался с большой отвагой и решимостью. Если уж на то пошло, насколько я могу судить из сообщения этого капитана Йерли, это именно то, что сделал Уэйлар! Скажем императору, что мы добиваемся больших успехов в создании военно-морского флота, но на его подготовку уйдет гораздо больше времени.

Холман задумчиво нахмурился. В том, что только что сказал Джарас, содержалось очень многое. Фактически, экономика залива Джарас и залива Мароса достигла почти чарисийского ажиотажа с тех пор, как Церковь Ожидания Господнего начала вкладывать деньги в создание там верфей. Этот район наводнили квалифицированные плотники, кузнецы, канатные и парусные мастера, лесорубы, швеи, производители пороха, литейщики, а также фермеры и рыбаки, чтобы обеспечить продовольствием всех их. Местные жители, возможно, были не слишком высокого мнения о харчонгских "советниках", которых послали (теоретически) помочь им, но они с готовностью взялись за выполнение самой задачи, движимые энтузиазмом, почти в равной степени основанным на религиозном рвении и возможности получения прибыли.

Если уж на то пошло, Холман и Джарас в процессе значительно увеличили состояние своих собственных семей. Конечно, это было одним из стандартных, общепринятых преимуществ их происхождения и положения, и их собственная доля взяток была учтена в первоначальной смете расходов военно-морского флота. Имея это в виду, они фактически опережали график и даже укладывались в бюджет, когда речь шла о реальных строительных программах, а местная металлообрабатывающая промышленность переживала бум. Не совсем случайно, что почти все расширенные литейные заводы - и все новые литейные заводы, поставляющие оборудование для строительства кораблей в Итрии, Маросе и крепости Хейрман, были расположены в герцогстве Холман, но на самом деле были некоторые веские логистические аргументы в поддержку гораздо более важных доводов зарабатывания денег на этом. И производство быстро росло. Орудия, выпускаемые на этих литейных заводах, могли стоить более чем вдвое дороже, чем те же орудия стоили бы на чарисийских литейных заводах, и у них могло быть в два или три раза больше шансов разорваться при стрельбе, но они все еще отливались и сверлились гораздо быстрее, чем когда-либо производилась деснейрская артиллерия, и они прибывали в количестве, почти достаточном для вооружения новых корпусов, когда они выходили с верфей.

- Мы можем сказать им это, - сказал герцог. - И, если уж на то пошло, хочет ли его величество признать это или нет, он почти наверняка поймет, что для экипажей и обучения такого количества кораблей потребуется время. Но он все равно захочет получить какую-то оценку того, сколько времени это займет, и не думаю, что он еще долго будет довольствоваться общими фразами. Даже если бы он хотел, епископ-исполнитель Мартин не потерпит этого.

- Вероятно, нет, - согласился Джарас.

Барон несколько секунд сидел, уставившись на одну из картин на стене кабинета Холмана, поглаживая бороду и размышляя. Затем он пожал плечами и переключил свое внимание на другого человека.

- Думаю, нам нужно сказать епископу-исполнителю, что, будет ли это удобно или нет, в этом году нам придется отправить десятину в Зион по суше. Я дам вам официальный отчет и рекомендацию на этот счет. И затем, думаю, нам нужно отметить, что на самом деле нам удается строить и вооружать корабли быстрее, чем люди, ответственные за обеспечение экипажами, могут доставить к нам людей. Когда я напишу свою рекомендацию отправить десятину по суше, также укажу, как то, что случилось с Уэйларом, подчеркивает очевидную необходимость более длительной и интенсивной подготовки даже после того, как мы соберем экипажи. И по мере поступления людей давайте распределим их пропорционально по всем кораблям, готовым к вводу в эксплуатацию, вместо того, чтобы полностью укомплектовывать экипажи их меньшего числа.

Глаза Холмана сощурились, и он почувствовал, что начинает медленно кивать. Если бы они объявили, что у них есть даже ограниченное количество новых галеонов, полностью укомплектованных людьми, они почти неизбежно оказались бы под давлением, чтобы повторить тот же самый катастрофический эксперимент, который только что так решительно провалился на Уэйларе. До тех пор, пока они могли честно сообщать о том, что экипажи кораблей оставались серьезно недоукомплектованными, не было бы никакого давления (или, во всяком случае, такого, которому нельзя было бы противостоять), чтобы отправить их в море по одному и по двое, где чарисийцы могли отрезать их, как убитые морозом почки.

И если мы распределим людей между как можно большим количеством кораблей, мы сможем сделать это, продолжая посылать доклады о персонале, которые показывают, что мы используем каждого человека, которого они нам дают. Что это не наша вина, что присылаемое количество не может удовлетворить все наши потребности, как бы мы ни старались....

- Хорошо, - согласился он. - В этом есть смысл. А если они все равно будут настаивать на определенном графике?

- Нашим первым ответом должно быть сказать, что мы должны посмотреть, насколько успешно они отправят нам людей, которые нам нужны, - быстро ответил Джарас. - Между прочим, это чистая правда. Скажите им, что нам понадобится некоторое время - вероятно, по крайней мере месяц или два - чтобы сформировать какую-то реалистичную оценку того, сколько времени потребуется, чтобы полностью укомплектовать корабли, которые нам нужны, с той скоростью, с которой они могут предоставить экипажи.

- После этого нам понадобится время, чтобы обучить их. Предполагаю, что это займет по крайней мере еще несколько месяцев, а сейчас уже февраль. - Барон снова пожал плечами. - В сложившихся обстоятельствах я бы сказал, что август или сентябрь будут самыми ранними, на которые мы могли бы рассчитывать, чтобы действительно подготовиться, и даже тогда - и я также упомяну об этом, конечно, тактично, в моем отчете вам, - мы будем достаточно неопытны, что было бы нереалистично ожидать наших побед без значительного численного преимущества. Очевидно, - его губы дрогнули в слабой улыбке, - было бы разумнее избегать операций, которые позволили бы чарисийцам сократить наши собственные силы до тех пор, пока нас не смогут подкрепить достаточным количеством кораблей, строящихся в других местах, чтобы обеспечить нам необходимое численное преимущество.

- Конечно, - согласился Холман.

Август или сентябрь, а? - подумал он, сдерживая собственную улыбку. - Приближается октябрь, на самом деле, с неизбежным - и объяснимым - срывом графика, не так ли, Урвин? Проскальзывание, в котором мы можем с полным основанием обвинить людей, которые не предоставляют нам необходимый персонал. Более вероятно, даже в ноябре следующего года... что произойдет примерно в то время, когда проход Син-ву замерзнет окончательно. В этот момент ни один из этих кораблей, "строящихся в другом месте", не сможет усилить нас до весны.

Это не ускользнуло от мыслей герцога, когда он обдумывал то, что только что сказал Джарас, что растягивание графика также предоставит возможность направить еще больше щедрот Церкви в его собственный кошелек и кошелек барона. По правде говоря, однако, этот расчет был не более чем спинальным рефлексом, неизбежным у любого деснейрского дворянина. Что было более важным, по крайней мере, в том, что касалось сознательного анализа Холмана, так это то, что действовать слишком опрометчиво - быть первым пловцом, который погрузится в море, полное кракенов, управляемых чарисийцами, - было бы полной катастрофой для военно-морского флота, который он и Джарас должны были строить. Гораздо лучше быть уверенным, что у этих кракенов есть по крайней мере другие цели, между которыми они могли бы распределить свои усилия.

- Иди и напиши свой отчет, - сказал герцог Холман своему генерал-адмиралу. - На самом деле, думаю, что было бы неплохо сделать это задним числом, по крайней мере, частично. Мы действительно думали об этом некоторое время, так что давайте разъясним это его величеству. - Герцог слегка улыбнулся. - В конце концов, не годится, чтобы он решил, что мы просто пытаемся прикрыть свои задницы после того, что случилось с Уэйларом.

II

Графу Корису никогда в жизни не было так холодно. Что, после предшествующих нескольких месяцев зимнего путешествия, говорило о многом. Однако в данный момент ему было все равно. На самом деле, в данный момент он даже не беспокоился о неизбежности своего прибытия в город Зион или о том, что произойдет после того, как он наконец туда доберется. Он был слишком занят, пытаясь не закричать от чистого восторга, когда ледоход "Хорнет" рассек бесконечную ледяную равнину озера Пей, как собственная бритва Лэнгхорна, в россыпи радужных ледяных осколков.

Он никогда не представлял себе ничего подобного. Даже описания, которыми Халис Тэннир делился с ним за едой или случайной кружкой пива во время утомительной поездки по суше из Фейрстока в Лейквью, были неадекватными. Не из-за недостатка стараний или потому, что отцу Халису не хватало ни энтузиазма, ни описательного дара для выполнения этой задачи, а просто потому, что воображению Кориса никогда не давали ничего, что можно было бы использовать для сравнения. Если бы кто-нибудь спросил его, он бы просто-напросто отбросил возможность того, что кто-то когда-либо сможет двигаться быстрее, скажем, пятнадцати миль в час. Честно говоря, даже это показалось бы почти невозможным, за исключением, возможно, спринта на специально выведенных лошадях. Ящеры-резаки были быстрее, когда они атаковали - он слышал оценки, согласно которым их скорость в рывке достигала сорока миль в час, - но ни один человек никогда не ездил на таком ящере... за исключением очень кратких рассказов в некоторых баснях, цель которых состояла в том, чтобы продемонстрировать неразумность попытки.

Теперь, когда ледяные брызги летели, как алмазная пыль, с визжащих полозьев ледяной лодки, и невероятная вибрация проникала в него через ступни и ноги, Корис, наконец, испытал то, что пытался объяснить ему Тэннир, и уголок сознания графа вернулся к прошлым, утомительным пятидневкам путешествия, которое привело его к этому моменту.

Сплошное, медленное, мучительное страдание их путешествия по долине Рейуорт, где она образовывала открытую букву "V" с севера на юг в самом сердце гор Уишбоун, только сделало описания Тэннира о скорости его ледяной лодки еще менее правдоподобными. Единственным спасительным аспектом поездки, как ни странно, были снежные условия, с которыми они были вынуждены справляться. Огромные сани, которые раздобыл Тэннир, показали удивительно хорошее время - действительно, лучшее время, чем экипажи или даже всадники, которые могли бы проехать по этим зимним дорогам, - со сменяемыми командами снежных ящеров с шестью конечностями, которых младший священник организовал через систему семафоров Церкви.

Снежные ящеры, в отличие от пассажиров саней, совсем не возражали против температуры льда и снега. Их многослойные шкуры обеспечивали почти идеальную изоляцию (не говоря уже о том, что Корис обнаружил в одном из почтовых домиков, в которых они ночевали, самые греховно чувственные ковры, по которым когда-либо ходил босиком человек), а их огромные ступни с перепонками между подушечками несли их даже по самому глубокому снегу. Они были значительно меньше горных драконов, используемых для тягловых целей в более умеренном климате, но все равно были почти вдвое больше хорошей верховой лошади. И хотя им было бы трудно сравниться с лошадью в спринте, они обладали всей выносливостью драконов, что означало, что они могли почти бесконечно поддерживать темп, который быстро истощил бы или даже убил бы любую лошадь.

Снежные ящеры были бы полностью счастливы, пробираясь в самой пасти снежной бури в горах Уишбоун. Предполагая, что ветер стал слишком сильным даже для них, они просто свернулись бы в огромные шары - двое или трое из них, по возможности, прижимались друг к другу - и позволили воющему ветру укрыть их удобным снежным одеялом. Человеческие существа, к сожалению, были изолированы несколько хуже, и поэтому, даже с помощью снежных ящеров, Корис и Тэннир оказались в плену погоды в трех отдельных случаях - один раз почти на три дня. В основном они пользовались церковными почтовыми домами, поскольку большинство постоялых дворов (которые казались значительно больше тех, к которым привык Корис), похоже, закрыли свои двери на зиму. Неудивительно, предположил он, учитывая, что погода, несомненно, побудила остаться дома до весны всех, кроме самых выносливых - или самых сумасшедших - путешественников. Даже почтовые отделения были и больше, и несколько роскошнее, чем он ожидал, но, учитывая количество высокопоставленных церковников, которые часто путешествовали этим маршрутом, он понял, что не должен был особенно удивляться этому открытию.

Задержки с погодой были достаточно неприятными, несмотря на комфорт почтовых домиков, но и короткие зимние дни тоже не помогли, хотя снежные ящеры были совершенно счастливы продолжать движение даже в почти полной темноте. Они растягивали время в пути каждый день, насколько могли, но все же были участки - даже в защищенной и (относительно) низменной долине - где дороги были слишком извилистыми, крутыми и обледенелыми, чтобы кто-нибудь, кроме идиота, мог двигаться по ним в темноте. Учитывая все это, граф не был особенно удивлен, обнаружив, что первоначальная оценка Тэннира о том, сколько времени займет поездка, на самом деле была немного оптимистичной.

Несмотря на это, они наконец добрались до Лейквью, снова (неизбежно) в разгар густого снегопада. К тому времени, когда они прибыли, уже наступила ночь, и здания древнего города, казалось, жались друг к другу, сгорбив плечи и крыши от непогоды. Многие окна города были закрыты ставнями от холода, но свет ламп, льющийся из других, превращал падающие снежинки в танцующий, кружащийся гобелен, сотканный невидимыми духами. Их двигающиеся сани резко замедлились, как только они достигли улиц Лейквью, но темнота и непогода уже заставили большинство жителей города убраться с этих улиц, и они быстро добрались до "Отдыха архангелов", отеля, где для них были зарезервированы комнаты.

Это было огромное заведение, высотой в целых шесть этажей, с роскошными спальными комнатами и полноценным рестораном на первом этаже. На самом деле, "Отдых архангелов" затмевал все, что Корис когда-либо видел в Корисанде, или даже самую большую из огромных гостиниц, мимо которых они проезжали по пути из Фейрстока. Если уж на то пошло, он был почти уверен, что это было больше всего, что он когда-либо видел где-либо, за исключением собора в какой-нибудь столице. Едва ли казалось уместным описывать его просто как "гостиницу", и он предположил, что именно поэтому кто-то придумал слово "отель", чтобы описать это сооружение.

Однако на данный момент он явно работал с сильно сокращенным персоналом. Он упомянул об этом Тэнниру, и младший священник усмехнулся.

- Летом здесь обычно полно народу, - объяснил он. - На самом деле, они обычно хотели бы, чтобы у них было еще больше комнат для сдачи в аренду. Разве вы не заметили, насколько больше были постоялые дворы вдоль большой дороги? - Корис кивнул, а Тэннир пожал плечами. - Ну, это потому, что, когда все не покрыто льдом и снегом, тысячи паломников обычно пользуются этой большой дорогой, чтобы добраться до Храма или из него в любой момент времени. В конце концов, всем им нужно где-то переночевать, и все дороги к озеру Пей с юга сходятся здесь, что делает Лейквью конечной остановкой на берегу озера для тех, кто едет в Зион или Храм по дороге, точно так же, как Порт-Харбор является основным пунктом высадки для тех, кто путешествует туда через проход Син-ву. Поверьте мне, если бы вы были здесь в середине лета, вы бы поклялись, что каждый взрослый в Сэйфхолде пытался добраться до Храма... и что каждый из них пытался остаться в "Отдыхе". Однако в это время года три верхних этажа полностью закрыты. Если уж на то пошло, я был бы удивлен, если бы в настоящее время занято более трети - или даже четверти - комнат, которые не были закрыты на зиму.

- Как, черт возьми, они оправдывают то, что вообще держат его открытым, если зимой они теряют так много своего бизнеса? - спросил Корис.

- Ну, качество их ресторана очень помогает! - Тэннир рассмеялся. - Поверьте мне, вы сами в этом убедитесь за ужином. Таким образом, им удается полностью занять свой кухонный персонал, независимо от того, какое сейчас время года. Что касается остального, - он пожал плечами, - Мать-Церковь частично владеет "Отдыхом", а храмовый фонд помогает субсидировать расходы в зимние месяцы. На самом деле, у Матери-Церкви такая же договоренность со многими крупными гостиницами и отелями здесь, в Лейквью. И в Порт-Харборе, если уж на то пошло.

Корис понимающе кивнул. Говоря откровенно, он понял, что должен был сам подумать о такой возможности. Очевидно, что Церковь была бы сильно заинтересована в предоставлении жилья тем, кто совершает паломничество в Храм, предписанное всем истинно верующим Священным Писанием.

И, - подумал он чуть более цинично, - готов поспорить, что прибыль, которую получает казначейство в пиковые месяцы паломничества, более чем достаточна, чтобы покрыть расходы на круглогодичное поддержание мест открытыми.

Как бы то ни было, он был вынужден признать, что "Отдых архангелов" предоставил путешественникам самые удобные и роскошные условия, с которыми он когда-либо сталкивался, и контраст между ними и условиями, которые они слишком часто испытывали в других местах во время их трудного путешествия, был глубоким. Он был уверен, что немногие из других люксов отеля были такими же роскошными, как те, в которые сопровождали его и Тэннира, а ресторан был таким же превосходным, как и обещал Тэннир. На самом деле Корис поймал себя на том, что с тоской жалеет, что они не могли провести в качестве его гостей больше одной ночи.

К сожалению, он знал, что этого не случится, и попытался изобразить радостное одобрение, когда на следующее утро последовал за Тэнниром в доки. По очевидному веселью младшего священника было ясно, что ему не удалось обмануть другого человека, но, несмотря на живое (и смешливое) чувство юмора Тэннира, ему каким-то образом удалось удержаться от поддразнивания своего подопечного.

Корис оценил терпение младшего священника и подозревал, что его реакция, когда он наконец впервые увидел "Хорнет", была своего рода наградой за это терпение.

Он действительно остановился как вкопанный, в изумлении уставившись на ледяную лодку. Несмотря на все описания, которые он слышал, он не был готов к реальности, когда увидел шикарное судно, стоящее на сверкающих стальных ножках своих огромных, похожих на коньки полозьев. Одной мысли о том, сколько, должно быть, стоил каждый из этих бегунков, было достаточно, чтобы заставить человека задуматься, особенно если у этого человека был непосредственный опыт в таких вещах, как затраты на литейное производство, потому что он недавно участвовал в попытке построить с нуля флот на базе галеонов, вооруженных пушками. И снова, однако, он понял, что смотрит на пример огромных финансовых ресурсов Церкви.

Ледоходы типа "Хорнет" были не просто непомерно дорогими. Они также были узкоспециализированными предложениями, и их единственной функцией было пересечь озеро Пей после того, как замерзала огромная поверхность воды. От Лейквью до Зиона было почти четыреста пятьдесят миль, и каждый год, когда по-настоящему наступала зима, озеро становилось лишь ограниченно судоходным. Действительно, как только оно целиком покрывалось льдом, оно полностью закрывалось для обычного судоходства, и ледяные лодки становились единственным путем в Зион или из него. Они не могли перевозить такое количество грузов, какое могли бы перевозить обычные корабли, поэтому для доставки каких-либо значительных запасов продовольствия или топлива потребовался бы огромный флот, а это означало, что ни Зион, ни Храм не могли рассчитывать на импорт большого количества ни того, ни другого из своих обычных южных источников после того, как озеро начинало замерзать всерьез. Но, по крайней мере, некоторые грузы - в основном предметы роскоши - и довольно много пассажиров все еще должны были пересекать границу, независимо от сезона. А Мать-Церковь обладала монополией в том, что касалось владения ледоходами.

Сам "Хорнет" был очень похож на курьерскую галеру Церкви на огромных коньках. Были некоторые различия, но ее происхождение от курьерского корабля было очевидным. И это имело некоторый смысл, - предположил Корис, учитывая, что были случаи - особенно в начале ледового сезона - когда, как предположил Тэннир, не было ничего неслыханного в том, чтобы одна из ледяных лодок столкнулась с все еще открытым потоком незамерзшей озерной воды. Или, если уж на то пошло, довольно внезапно обнаружить, что слой льда был тоньше, чем казался. Способность плавать в подобном случае, несомненно, была хорошей вещью.

Корис никогда не слышал о чем-то, что уроженец Старой Терры назвал бы "подводными крыльями", но во многих отношениях это было бы разумным аналогом того, на что он смотрел. Выносные опоры "Хорнета" выходили гораздо дальше за пределы его корпуса, потому что, в отличие от судна на подводных крыльях, они должны были скользить по поверхности льда, а не полагаться на гидродинамику для обеспечения устойчивости. Однако, помимо этого, принцип был почти таким же, и, взглянув на стройную, лихую грацию ледохода, он понял, что Халис Тэннир был именно тем человеком, который подходил для капитана такого судна. В его случае, по крайней мере, Церковь аккуратно вставила круглый колышек в столь же круглое отверстие, и Корис поймал себя на том, что задается вопросом, насколько типичным для капитанов ледоходов озера Пей на самом деле был Тэннир.

Гордость младшего священника за свое командование была очевидна, и очевидное восхищение графа - или, по крайней мере, благоговение - явно доставляло ему удовольствие. Жизнерадостность экипажа при виде его также была очевидна, и они доставили Кориса, Сиблэнкита и их багаж на борт и быстро разместили их.

- Ветер, похоже, благоприятствует быстрому переходу, милорд, - сказал ему Тэннир, когда они вдвоем стояли на палубе "Хорнета", глядя на замерзшую гавань. Несмотря на выпавший за ночь снег, ветер очистил лед, и Корис смог увидеть шрамы от коньков других ледоходов, ведущих через широкий темный слой льда и выходящих через проход в волнорезе Лейквью. Однако в данный момент в доках, казалось, дул очень слабый ветерок, и он приподнял бровь, глядя на младшего священника.

- О, я знаю, что здесь не так много ветра, - ответил Тэннир с усмешкой. - Однако за волнорезом, как только мы выйдем с подветренной стороны Лейквью... поверьте мне, милорд - там много ветра!

- Я вполне готов в это поверить, - ответил Корис. - Но как же нам добраться отсюда туда?

- Любезно предоставлено, милорд. - Тэннир махнул рукой, и когда Корис повернулся в указанном направлении, он увидел команду по меньшей мере из тридцати снежных ящеров, направляющихся к ним. - Они отбуксируют нас достаточно далеко, чтобы поймать ветер, - уверенно сказал Тэннир. - Может показаться, что это займет вечность, но как только мы это сделаем, обещаю, вы подумаете, что мы летим.

Теперь, вспомнив обещание младшего священника, Корис решил, что Тэннир был прав.

Граф отклонил предложение Тэннира спуститься вниз, в убежище дневной каюты "Хорнета". Он думал, что увидел одобрение своего решения в глазах младшего священника, и Тэннир доверил его заботам старого седого моряка - или, задался вопросом Корис, правильнее было бы "айсмена"? - с инструкцией найти графу безопасное место, откуда можно наблюдать за отправлением в путешествие.

"Буксировка" из доков была далеко не таким трудоемким делом, как можно было предположить по описанию Тэннира. Возможно, это было связано с тем, что Корис никогда раньше не испытывал этого, и поэтому у него не было недостатка в притупляющем удивление знакомстве, которое нужно было преодолеть. В отличие от Тэннира и его команды, он видел это в первый раз и зачарованно наблюдал, как снежные ящеры встали на место. Было очевидно, что эти ящеры проделывали это много раз раньше. Они и их погонщики двигались с сочетанием плавного опыта и терпения, а прочные цепи и стопорные штифты музыкально звенели за вспенивающейся поверхностью команд и поощрений, когда тяжелые тросы прикреплялись к специализированным буксирным кронштейнам на носу "Хорнета". Учитывая сложность задачи, они справились с ней за удивительно короткое время, а затем - поощряемые гораздо более громкими криками - снежные ящеры наклонились к своим ошейникам со своеобразным, хриплым, почти лающим свистом усилий, с которым Корис познакомился за последний месяц или около того. На мгновение ледяная лодка отказалась двигаться. Затем полозья оторвались ото льда, и она начала грациозно скользить вслед за напряженными снежными ящерами.

Как только они привели ее в движение, она двигалась достаточно легко, и когда они неуклонно удалялись от доков, Корис почувствовал первые ледяные пальцы освежающего бриза, который, как обещал Тэннир, ждал их на озере. Им потребовалось больше трех четвертей часа, чтобы уйти достаточно далеко для удовлетворения Тэннира, но затем снежных ящеров отцепили, старший погонщик весело помахал рукой, и команда буксировщиков направилась обратно в Лейквью.

Корис наблюдал за их уходом, но только до тех пор, пока четкие команды с тесного юта не отправили команду "Хорнета" на свои места для установки паруса. Близкое увлечение этими приготовлениями отвлекло его внимание от удаляющихся снежных ящеров, и он наблюдал, как опускался свернутый латинский парус ледяной лодки. В некотором смысле его знакомство с обычными кораблями только сделало этот процесс еще более странным. Несмотря на то, что его мозг знал, что под ними, вероятно, сотни футов воды, он не смог избавиться от ощущения, что стоит на суше, и было странно и сказочно наблюдать за моряками, снующими по палубе корабля, когда сверкающий лед простирался так далеко, насколько мог видеть глаз, с твердой, как скала, прочностью.

Но если он так думал, то, очевидно, был единственным на палубе "Хорнета", кто так думал. Или, возможно, остальные просто были слишком заняты, чтобы беспокоиться о таких причудливых впечатлениях. И они, безусловно, знали свое дело. Это стало ясно, как только был опущен парус. Парусина жаловалась, тяжело хлопая на сильном ветру, свистящему по палубам, и "Хорнет" зашевелился под ногами, как будто ледяная лодка дрожала от нетерпения. Затем парус был установлен, рея встала как нужно, и судно начало двигаться.

Сначала медленно, со своеобразным скрежещущим и в то же время свистящим звуком от ее полозьев. Движение под ногами было странным, вибрируя по настилу палубы с силой и... твердостью, которых Корис никогда не испытывал ни на одном водном судне. Это был не совсем правильный способ описать это, но Корис не смог придумать лучшего, и он протянул руку, коснувшись поручня, чувствуя ту же вибрацию, дрожащую по всей ткани судна и мягко танцующую в его собственных костях.

Вначале ледяная лодка набирала скорость очень медленно, но по мере того, как она постепенно уходила все дальше от ветровой тени Лейквью, она начала неуклонно ускоряться. На самом деле быстрее, чем любая галера или галеон, и Корис почувствовал, как его губы поджались от внезапного понимания. Он должен был подумать об этом раньше, - понял он, - когда Тэннир впервые описал ему скорость "Хорнета". На своих полозьях ледяная шлюпка избегала огромного сопротивления воды, создаваемого погруженным корпусом обычного судна. Конечно, она ускорялась быстрее... и без этого самого сопротивления она должна была быть намного быстрее при любом заданном наборе условий ветра.

Что было именно тем, что она показывала.

- Наслаждаетесь, милорд?

Халису Тэнниру пришлось практически прокричать в ухо Корису, чтобы вопрос был услышан сквозь рев скользящих полозьев. Корис не заметил его приближения - он был слишком занят, глядя вперед, цепляясь за поручни, в то время как его глаза сверкали от восторга, - и он быстро повернулся, чтобы встретиться взглядом с капитаном "Хорнета".

- О, я, конечно, рад, отец! - крикнул в ответ граф. - Боюсь, я на самом деле не поверил вам, когда вы сказали мне, какая она быстрая! Она, должно быть, делает - что? Сорок миль в час?

- Не при таком ветре, милорд. - Тэннир покачал головой. - Она быстра, но потребовался бы, по крайней мере, сильный шторм, чтобы переместить ее так быстро! Хотя мы могли бы дойти до тридцати.

У Кориса не было выбора, кроме как поверить младшему священнику на слово. И, по его признанию, у него самого не было опыта в оценке таких больших скоростей.

- Я удивлен, что по ощущениям не становится еще холоднее, чем сейчас! - прокомментировал он, и Тэннир улыбнулся.

- Мы движемся по ветру, милорд. Это значительно снижает кажущуюся скорость ветра на палубе. Поверьте мне, если бы мы двигались с наветренной стороны, вы бы это почувствовали!

- Без сомнения, так бы и было. - Граф покачал головой. - И поверю вам на слово относительно нашей скорости. Но я никогда не представлял, что что-то может двигаться так быстро - особенно по такой твердой поверхности, как эта!

- Помогает то, что лед такой же гладкий, как и здесь, - ответил Тэннир.

Он махнул одной рукой, указывая на лед вокруг них, затем указал на еще один флагшток, установленный вертикально на замерзшей поверхности озера и поддерживающий флаги того или иного цвета, мимо которых "Хорнет" проходил через равные промежутки времени с тех пор, как покинул Лейквью.

- Видите это? - спросил он, и граф кивнул. Этот конкретный шток мог похвастаться зеленым флагом, и Тэннир ухмыльнулся. - Зеленый указывает на гладкий лед впереди, милорд, - сказал он. - Только дурак полностью доверяет флагам - вот почему мы держим ухо востро. - Он мотнул головой в сторону явно замерзшего человека, сидевшего в вороньем гнезде "Хорнета". - Тем не менее, обслуживающие группы хорошо справляются с обновлением флагов. Мы должны увидеть желтые предупреждающие флажки задолго до того, как выйдем на ледяной торос, а сами торосы будут отмечены красными флажками. И флаги также служат нашими знаками для стоянки судов - как портовые буи - для пересечения границы.

- Как, во имя Лэнгхорна, они вообще установили флаги? - Корис почти прокричал вопрос сквозь буйный рев их прохода, и ухмылка Тэннира стала еще шире.

- На самом деле не слишком сложно, как только лед станет прочным и твердым, милорд! Они просто вырубают дыру, вставляют в нее флагшток, а затем дают снова замерзнуть!

- Но как они удерживают флагшток от того, чтобы он просто не опустился прямо в воду?

- Шток сидит в полой скобе с перекладинами, - ответил Тэннир, размахивая руками, как бы иллюстрируя то, что он говорил. - Кронштейны железные, около трех футов высотой, с двумя парами перекладин, расположенных под прямым углом примерно на полпути по их длине. Перекладины намного длиннее ширины лунки, и они держатся поверх льда, удерживая скобу в нужном положении, пока лунка снова замерзает. Затем они просто вставляют флагшток в скобу. Когда мы приблизимся к весне, они будут поддерживать каждую скобу, чтобы она не затонула, когда лед растает, чтобы они могли восстановить их и снова использовать следующей зимой.

Корис понимающе кивнул, и они вдвоем несколько минут стояли бок о бок, наблюдая, как лед проплывает мимо, когда "Хорнет" рванулся вперед. Затем Тэннир пошевелился.

- Предполагая, что моя оценка скорости точна - и скромно признаю, что на самом деле я очень хорош в оценке такого рода вещей, милорд, - мы все еще в добрых одиннадцати или двенадцати часах езды от Зиона, - сказал он. - Обычно я бы предположил, что даже дольше, чем это, но погода ясная, и сегодня ночью у нас будет полнолуние, так что нам не придется так сильно снижать скорость, когда не будет дневного света. Но хотя я рад, что вам здесь нравится, возможно, вы захотите подумать о том, чтобы спуститься вниз и выпить чего-нибудь горячего. Честно говоря, я бы очень хотел, чтобы вас доставили незамерзшим, и мы тоже придем на обед через пару часов, если уж на то пошло.

- Думаю, я бы предпочел прибыть размороженным сам, - ответил Корис. - Но мне бы очень не хотелось пропустить что-нибудь из этого!

Он взмахнул обеими руками, указывая на солнечный свет, палубу вокруг них, мачту с резко натянутым парусом и сверкающую ледяную крошку, осыпающуюся с неуклонно скрежещущих полозьев, когда они пробивались сквозь яркое (хотя, несомненно, ледяное) утро.

- Знаю. И не пытаюсь приказывать вам идти вниз, милорд! - Тэннир громко рассмеялся. - Честно говоря, я бы немного лицемерил, если бы сделал это, учитывая, как мне нравится здесь, на палубе! Но вы, возможно, захотите подумать о будущем. И не забывайте, у вас впереди целый день, чтобы с нетерпением ждать этого. Поверьте мне, если вы думаете, что это волнующе прямо сейчас, подождите, пока не увидите это при лунном свете!

III

Бесшумные снежинки бились в окна от пола до потолка, как заблудившиеся призраки. Яркое, мистическое освещение, которое всегда освещало внешнюю часть Храма, превращало кружащиеся хлопья в сверкающие драгоценные камни, пока ветер не подхватил их и не унес к месту встречи с окном. Хоуэрд Уилсин наблюдал, как они превращаются из великолепных драгоценных камней в пернатых призраков, и почувствовал холод, гораздо более глубокий, чем холод ночи за окнами, шепчущий и шепчущий в глубине его костей.

Он отвел взгляд от превращающихся снежинок и посмотрел на роскошные апартаменты, отведенные его брату. У каждого викария были личные апартаменты в огромном, величественном здании Храма, и, как и следовало ожидать, апартаменты Сэмила Уилсина не были особенно огромными. Они также не были крошечными, но все же были значительно скромнее, чем мог бы потребовать викарий с таким старшинством, как у Сэмила.

Они также были обставлены более просто и непритязательно, без чрезмерной роскоши, которой требовали другие викарии. Жэспар Клинтан, нынешний великий инквизитор, был тому примером. Ходили слухи (почти наверняка верные), что одни только сокровища искусства в его покоях, вероятно, стоили общего годового дохода большинства баронств. И это даже не учитывало тот факт, что Клинтан потребовал и получил одни из желанных угловых апартаментов с окнами, выходящими как на восток, так и на север, что позволяло ему обозревать крыши, башни и здания города Зион через одну сторону и великолепный купол и колоннаду главного Храма через другую.

Хоуэрд предположил, что можно было бы привести аргумент - как, очевидно, сделал Клинтан, - что такие помещения просто соответствовали должности человека, ответственного за надзор за состоянием души Матери-Церкви. Не раз он слышал, как Клинтан благочестиво декламировал о необходимости должным образом поддерживать авторитет и престиж великого инквизитора. О необходимости подчеркивать необходимую - всегда необходимую - степень власти этого должностного лица над всеми детьми Матери-Церкви способами, которые могла бы распознать даже самая мирская душа. Обратиться к тем, кого слишком легко впечатлить атрибутами и силой этого мира, способами, которые даже они не могли игнорировать. Речь никогда не шла о его собственном прожорливом, жадном, развратном, властолюбивом личном образе жизни или желаниях. О, Лэнгхорн, нет!

Хауэрд почувствовал, как его губы сжались, а в животе закипела кислота, когда он сравнил избранную братом простоту - отсутствие скульптур, нехватку бесценных ковров, отсутствие потрясающих картин маслом величайших мастеров, которых когда-либо создавал Сэйфхолд, - с Клинтаном. На стенах Сэмила висели картины, но это были портреты как его первой, так и нынешней жены, трех сыновей, двух дочерей, зятя и первого внука. Мебель была удобной и, конечно, недешевой, но все же это была всего лишь мебель, выбранная потому, что она была удобной, а не для того, чтобы подчеркнуть важность ее владельца. И произведения искусства, украшавшие его книжные полки и молитвенный стол, были скромными и сдержанными, почти все изящно выполненные, но в своем большинстве менее известными художниками, которых он решил поддержать своим покровительством, потому что что-то в этих произведениях тронуло его собственное сердце, его собственную душу и веру.

Если бы только Сэмил победил на выборах, - с горечью подумал Хоуэрд. - Он подошел так близко. На самом деле, я все еще не уверен, что Клинтан действительно победил. В конце концов, за подсчет голосов отвечал этот лизоблюд Рейно, и посмотрите, чем он кончил!

Конечно, если бы победил Сэмил, если бы он стал новым великим инквизитором вместо Клинтана, огромная пропасть между тем, как он обставил бы свои апартаменты в Храме, и тем, как Клинтан сделал то же самое, была бы наименьшим из различий Матери-Церкви.

Во-первых, этого проклятого раскола никогда бы не произошло. Сэмил никогда бы не согласился на спонтанное предложение Клинтана полностью уничтожить целое королевство только потому, что это его разозлило. Если уж на то пошло, Клинтан вообще не был бы в том положении, чтобы отвергать подобные предложения! Конечно, - мрачно признал Хоуэрд, - возможно, по меньшей мере с такой же вероятностью, что если бы Сэмил победил, его бы уже убили. В конце концов, это случалось не с одним из наших предков. Так что, по крайней мере, пока нас пощадили.

Не то чтобы в конце концов это что-то изменило.

Он глубоко вздохнул, и его суровый взгляд смягчился, когда он взглянул на своего брата. Они с Сэмилом всегда были близки, несмотря на почти десятилетнюю разницу в возрасте. Он всегда восхищался Сэмилом, всегда знал, что Сэмилу суждено совершить великие дела для Бога и Матери-Церкви.

Он знал, что его мать была встревожена, когда Сэмил выбрал шулеритов. Возможно, она и не была Уилсин по рождению, но вряд ли была слепа к тому, как наследие семьи, в которую она вступила, выйдя замуж, за последние три или четыре столетия настроило так много ее членов против церковной коррупции. Она поняла, что привлекло Сэмила в орден Шулера, признала его горячее желание сделать что-то, чтобы бороться со злом, которое, как он видел, собиралось вокруг Храма... и тогда она вспомнила, что случилось с его прадедом чуть более ста лет назад. Великий викариат святого Эвирахарда был самым коротким в истории, и, что бы ни говорили официальные истории, никто никогда не сомневался, что его "случайное падение" было прямым результатом его усилий по реформированию викариата. И великий викариат великого викария Тейрела, двоюродного дедушки Сэмила и Хоуэрда, был почти таким же коротким. Не было никаких слухов, указывающих на то, что смерть Тейрела была подстроена, но он был стар и болен, когда его возвели на трон Лэнгхорна, без силы и энергии, которые характеризовали Эвирахарда. Его коллеги-викарии, возможно, считали, что они могли бы просто подождать естественных причин, чтобы положить конец его усилиям по реформированию. Конечно, также всегда было возможно, что "естественные причины", которые в конце концов убили его, были немного подтолкнуты вперед, несмотря на то, что кто-то мог подумать.

Ну что ж, мама, - подумал теперь Хоуэрд. - Ты была права, что беспокоилась. Я просто рад, что вас с отцом здесь не будет, чтобы посмотреть, что произойдет. Уверен, что вы все равно узнаете, но в Писании говорится, что со стороны Бога все имеет смысл. Надеюсь, что это правда, потому что с того места, где я сижу прямо в эту минуту, в том, что сейчас произойдет, нет ни смысла, ни здравомыслия. И уж точно, как Шан-вей, в этом нет и следа справедливости!

- Что ты думаешь о вине? - спокойно спросил Сэмил, и Хоуэрд фыркнул.

- Я подумал, что оно превосходно. От святого Хиндрика, не так ли? 64-го? - Сэмил безмятежно кивнул, и Хоуэрд снова фыркнул, на этот раз громче. - Ну, по крайней мере, это единственное, до чего Клинтан не доберется своими свинячьими лапками!

- Не совсем причина, по которой я решил подать его сегодня вечером, но мысль, которую стоит запомнить, я полагаю. - Сэмил согласился так безмятежно, что в глубине души Хоуэрду захотелось закричать на него в отчаянии. Эта безмятежность, эта полная, всегда обоснованная вера были одной из тех вещей, которыми Хоуэрд всегда больше всего восхищался в своем брате. Однако в данный момент это действовало ему на нервы почти так же сильно, как и успокаивало. И настоящая причина, по которой это произошло, как бы мало он ни хотел исследовать истину, заключалась в том, что спокойствие Сэмила - его принятие Божьей воли - фактически заставило Хоуэрда усомниться в своей собственной вере.

Он боролся с этим сомнением изо всех сил, но так и не смог полностью победить его. Несомненно, истинно справедливый Бог, архангелы, которые действительно служили Свету, никогда бы не покинули такого хорошего человека, как его брат, который стремился только служить Богу и любить своих ближних. Не просто бросить его, а отдать в руки мерзкого, продажного, злого человека, такого как Жэспар Клинтан. В руки человека, готового уничтожить целое королевство. Руки человека, который был вооружен всеми ужасными наказаниями Книги Шулера... и совершенно готового, страстно желающего обрушить каждое из них на непорочных детей Божьих, чьим единственным преступлением было сопротивление его собственному развращению.

Хоуэрд Уилсин знал свои собственные слабости, свои собственные недостатки. Он тоже не мог честно сказать, что считал что-то из них настолько ужасным, чтобы оправдать судьбу, уготованную им Клинтаном, но все же был готов признать, что тоже стал жертвой греха честолюбия. Что иногда он позволял соблазнительной силе своего рождения и занимаемой должности вести его по легкому пути, принимая короткий путь, используя Бога вместо того, чтобы использовать себя в Божьей службе. Но он также знал, что Сэмил этого не делал. Что Сэмил действительно был духовным наследником святого Эвирахарда, а не просто его потомком. О чем мог думать Бог, чтобы позволить человеку, который должен был быть Его защитником, человеку, который охотно принял бы собственную смерть, чтобы искупить Свою Церковь, прийти к такому концу?

Это был не тот вопрос, который кто-либо, а тем более кто-то, посвященный оранжевому цвету, должен был задавать Богу. И викарий Церкви Ожидания Господнего не должен был ругать Бога, обвинять Его в том, что Он оставил даже самого безупречного из Своих слуг. Вот для чего должна была быть вера. Помочь человеку принять то, чего он не мог понять.

Он начал говорить именно это. Выразить свои сомнения, свой гнев Сэмилу, как он часто делал раньше, зная, что его брат выслушает без осуждения, а затем произнесет тихие слова утешения (или мягко строгие слова предостережения), которые ему нужно было услышать. Но на этот раз никакие слова не могли успокоить вопросы, пылающие глубоко внутри Хоуэрда Уилсина, точно так же, как никакие слова предостережения не могли прогнать их. И на этот раз он не хотел - не мог - добавлять бремя собственных сомнений к тому грузу, который уже обрушился на его брата.

По крайней мере, мы вывезли из Зиона как можно больше младших членов Круга до того, как по-настоящему пошел снег, - напомнил он себе. - И по пути, я думаю, некоторые другие викарии, должно быть, поняли, что делает Сэмил. Во всяком случае, надеюсь, что некоторые из них это сделали. Что они смогли придумать планы, которые могли бы дать им хотя бы крошечную надежду на побег, когда инквизиторы придут за всеми нами. По крайней мере, это единственная причина, которую я могу придумать, почему так много их семей "исчезли".

Его взгляд вернулся к портретам семьи брата. Эта семья тоже исчезла, хотя он не думал, что это устроил Сэмил. На самом деле, они находились здесь, когда его брат получил письмо от своей жены Лисбет, в котором сообщалось, что она все-таки приедет в Храм этой зимой... несмотря на его конкретные инструкции держаться подальше. Он видел, как обвисли лицевые мышцы Сэмила, несмотря на все его усилия скрыть свою реакцию, и он точно понял, почему его брат перед ним сразу постарел на пять лет. Но затем, когда до Зиона оставалось еще три дня пути, Лисбет и дети однажды ночью пропали.

Там были следы борьбы, но никаких признаков того, с кем могла быть борьба, и Лисбет, двое ее сыновей и дочь просто исчезли. Сначала Сэмил выглядел еще старше и более... сломленным, чем раньше, но затем постепенно он понял, что, независимо от случившегося, его семья в конце концов не была тихо взята под стражу инквизицией. Никто, казалось, не имел ни малейшего представления о том, что с ними произошло, и были, по крайней мере, некоторые выражения сочувствия, но именно едва скрываемая ярость Жэспара Клинтана убедила Хоуэрда, что инквизиция действительно не имела никакого отношения к "похищению" семьи Сэмила.

Очевидно, что похищение семьи викария вызвало одну из самых интенсивных охот за людьми в истории Матери-Церкви, но при этом не было обнаружено ни единого признака преступников. В течение последующих пятидневок Сэмил постоянно находился в напряжении, день за днем проводя без требования выкупа, без угроз, вообще без единой весточки. Хоуэрд был полностью уверен, что инквизиция все еще наблюдает за его братом, как королевская виверна, ожидающая момента для нападения, надеясь на какой-то прорыв, какое-то общение, которое приведет его к Лисбет. Однако по прошествии стольких дней даже агенты Клинтана, казалось, потеряли надежду на это.

И, вероятно, исчезновение Лисбет вдохновило некоторых других членов Круга позаботиться о своих собственных семьях. Хоуэрд надеялся, что эти меры были приняты вовремя и что они окажутся эффективными.

И я надеюсь - молюсь - чтобы остальные поняли, почему мы не могли предупредить их напрямую.

По его собственному мнению, Хоуэрд сузил круг подозреваемых не более чем до полудюжины. Проблема заключалась в том, что он не знал, кто из этой полудюжины мог стать информатором, предать их всех Клинтану, раскрыть существование - и членство - организации реформистов. Если уж на то пошло, он мог и ошибаться. Предатель, возможно, не был одним из тех людей, которых он подозревал. И они не могли предупредить никого из членов Круга, не предупредив их всех... включая предателя.

Если бы они сделали это, Клинтан нанес бы удар с мгновенной, злобной силой, вместо того, чтобы ждать, пока, по его мнению, наступит идеальный момент. Хоуэрд был уверен, что он ждет, чтобы насладиться сладким букетом своего грядущего триумфа над людьми, осмелившимися бросить вызов его власти.

И поэтому они ничего не сказали, используя время, пока Клинтан ждал, чтобы сделать то немногое, что они могли, и смягчить удар, когда он наконец набросится. Вывезти всех младших епископов и архиепископов, каких только можно, из Зиона, туда, где они могли бы быть в безопасности. Предупредив свою сеть корреспондентов и агентов за пределами внутреннего круга, чтобы они тихо подготовили самые глубокие лазейки, которые только могли придумать.

Слава богу, я так и не женился, - подумал Хоуэрд. - Может быть, это был еще один способ, которым у меня было меньше веры, чем у Сэмила, потому что я никогда не был готов доверять Богу настолько, чтобы отдать этих заложников кому-то вроде Клинтана.

- Я так понимаю, Корис прибыл сегодня вечером, - сказал он вслух, и Сэмил слабо улыбнулся очевидным попыткам своего младшего брата найти что-то "безопасное" для разговора.

- Да, так я слышал, - ответил он и покачал головой. - Должно быть, это было кошмарное путешествие в это время года.

- Уверен, что так оно и было, но сомневаюсь, что эта мысль особенно беспокоила Клинтана или Тринейра, - кисло сказал Хоуэрд. - Полагаю, мы должны быть благодарны, что они не настояли на том, чтобы он потащил мальчика с собой!

- Уверен, что они не видели в этом необходимости, - пожал плечами Сэмил. - Он всего лишь маленький мальчик, Хоуэрд. По крайней мере, в течение следующих нескольких лет Дейвин будет делать то, что ему говорят старшие, просто потому, что он привык это делать. Я полагаю, Клинтан считает, что у него достаточно времени, чтобы... впечатлить его реалиями своего положения, скажем так, прежде чем он станет достаточно взрослым, чтобы превратиться в упрямого молодого князя.

- При условии, что он и Тринейр вообще позволят мальчику вырасти. - Тон Хоуэрда был резким, горьким, но в нем было меньше горечи, чем в его глазах.

- Если предположить, что да, - вынужден был уступить Сэмил. - Я молился об этом. Конечно, я был бы настроен более оптимистично, если бы не казалось таким очевидным, что Бог решил позволить всему идти своим чередом.

Мышцы челюсти Хоуэрда снова напряглись, когда он подавил очередной приступ гнева. Тем не менее, как неоднократно указывал Сэмил, Бог не дал бы человеку свободу воли, если бы не ожидал, что тот ею воспользуется. И это означало, что те, кто решил творить зло, могли творить зло. Что автоматически подразумевало, что другие люди - и даже маленькие мальчики - могли и будут страдать от последствий этих злых действий. Без сомнения, все это действительно было частью великого Божьего плана, но были времена - как сейчас, - когда это казалось излишне тяжелым для жертв.

- Что ж, надеюсь, что Корис так умен, как я всегда слышал, - сказал Хоуэрд через мгновение. - Этому мальчику - и его сестре - понадобится все, что они смогут найти, если они хотят выжить.

На этот раз Сэмил только кивнул, и его глаза на мгновение смягчились от любви. Так похоже на его брата, - подумал он, - беспокоиться о маленьком мальчике и девочке-подростке, которых он даже никогда не видел. В нем был храмовый стражник, драчливая, защитная жилка, которая заставила его служить Богу сначала мечом, а только потом сердцем и разумом. Он был рад, что Хоуэрд уже знал, как глубоко он его любит, что никому из них не нужно было говорить это в это время, в этом месте.

- И на этой ноте, - сказал Хоуэрд, взглянув на часы на стене - часы, которые, как и все другие часы в Храме, всегда показывали идеальное, точно синхронизированное время, - а затем поднялся со стула, - Боюсь, мне пора идти. У меня есть пара поручений, которые мне нужно выполнить сегодня вечером.

- Я могу чем-нибудь помочь? - спросил Сэмил, и Хоуэрд снова фыркнул, на этот раз гораздо мягче.

- Ты можешь не поверить в это, Сэмил, но уже много лет я сам застегиваю свою рубашку и завязываю шнурки на своих ботинках.

- Замечание принято. - Сэмил тихо хихикнул. - И я знаю об этом. Так что иди и займись своими делами. Завтра вечером поужинаем у тебя дома?

- Годится, - сказал Хоуэрд, затем кивнул своему брату и ушел.

- Аааааааххххх-чххеее, ву-ву-ву!

Чихание, казалось, снесло верхнюю часть головы викария Робейра Дючейрна. Даже священные, всегда удобные помещения Храма, казалось, не могли победить обычную простуду. Это была третья простуда, которую Дючейрн уже пережил этой зимой, и она выглядела хуже, чем любая из ее предшественниц.

Он задержался достаточно надолго, чтобы достать носовой платок и высморкаться - воспользовавшись возможностью одновременно оправиться от чихания, - затем продолжил свой путь по коридору. Он уже опаздывал на запланированную встречу, хотя время на самом деле не было таким уж критичным. В конце концов, он был казначеем Церкви Ожидания Господнего.

Люди, которые ждали его, все отчитывались перед ним и не могли начать что-то без него. И не то чтобы он действительно с нетерпением ждал совещания, если уж на то пошло. Казначейство теряло деньги с тех пор, как королевство Чарис отбило первоначальную атаку на него, и он не видел, чтобы эта ситуация улучшилась в ближайшее время. Особенно с учетом того удара, который понес денежный поток Церкви. Мало того, что королевства Чарис и Чисхолм, а также княжества Эмерэлд и Корисанда - не говоря уже о великом герцогстве Зибедия - внезапно перестали платить десятину (которая в случае Чариса была очень большой десятиной), но неустанное уничтожение торговли их врагов нанесло серьезный ущерб экономике этих врагов. И по мере того, как их экономики замедлялись, падала и их способность выплачивать десятину. Согласно последним оценкам Дючейрна, денежный поток от ежегодной десятины материковых королевств сократился примерно на десять процентов... а общая десятина, включая ту, которая должна были поступать с земель, ныне восставших против Матери-Церкви, сократилась более чем на треть. К счастью, у Церкви было так много других прибыльных источников дохода, но все же был предел тому, сколько слабины можно было выжать из этих других источников. Впервые на памяти смертных Церковь Ожидания Господнего тратила деньги быстрее, чем получала, и подобные вещи не могли продолжаться вечно.

Что, к сожалению, казалось, было трудно понять некоторым из его коллег.

Выражение его лица потемнело, когда он подумал об этих других коллегах. Ни Тринейр, ни Клинтан не упоминали ему, что сегодня утром они намеревались "взять интервью" у графа Кориса. Он был вполне уверен, что у него есть источники, о которых ни один из этих двоих не подозревал, но он не собирался рисковать, раскрывая существование этих источников, бросая вызов своим "коллегам" в том, о чем он ничего не должен был знать. Он сомневался, что кто-либо из них был бы готов сделать из этого проблему, если бы он внезапно появился на их "собеседовании", но все же он был совершенно уверен, что они намеренно рассчитали время так, чтобы оно просто совпало с его уже запланированной встречей. Оба они, каждый по своим причинам, сочли бы решительно нежелательным присутствие Дючейрна на обсуждении, которое они имели в виду.

И это, к сожалению, четко подчеркивало различия между ним и ними... и опасности, подстерегающие его из-за этих различий.

Он сделал паузу, глядя в окна, которые занимали полностью одну сторону коридора. Снегопад прекратился вскоре после рассвета, и яркий солнечный свет искрился и отражался от новых, более глубоких слоев белого без следов, которые покрывали территорию Храма. Однако мистический, небьющийся, идеально изолированный кристалл окон приглушал снежный блеск, а первозданная чистота ледяной перспективы заставляла его остро ощущать теплый воздух, мягко движущийся вокруг него.

И заставило его подумать обо всех людях за пределами Храма, особенно о многочисленных бедняках города Зиона, которым тоже было совсем не тепло и не уютно в это морозное утро. Это была еще одна мысль, которой он не был готов поделиться со своими бывшими коллегами по храмовой четверке. Не потому, что они еще не поняли, что это пришло бы ему в голову, а потому, что это не принесло бы никакой пользы и могло бы принести довольно много вреда.

Замсин Тринейр просто посмотрел бы на него с некоторым нетерпеливым непониманием. Если канцлер Церкви Ожидания Господнего вообще когда-либо думал о бедных Зиона, то, несомненно, должен был вспомнить отрывок из Книги Лэнгхорна, в котором архангел предупреждал, что бедные всегда будут с ними. Если этого было достаточно для Лэнгхорна, то и для Тринейра этого было достаточно.

Аллейн Мейгвейр, с другой стороны, вероятно, даже не заметил бы, что Дючейрн упомянул о них. Особенно в эти дни, когда все мысли и усилия генерал-капитана Церкви были полностью сосредоточены на создании флота, необходимого для того, чтобы раз и навсегда сокрушить империю выскочек Чариса. Тот факт, что он начал строить не тот флот, и что казначейство Дючейрна потратило ошеломляющую сумму на оплату сотен галер, которые были фактически бесполезны, несомненно, придавало определенный акцент его концентрации. Конечно, Мейгвейр вообще никогда не был перегружен интеллектом. Сосредоточение всего того скудного запаса, которым он обладал, не должно было потребовать таких больших усилий. Он должен был хотя бы немного подумать о мужчинах, женщинах и детях - особенно о детях, - за которых должен был отвечать каждый викарий.

А потом был Клинтан. Великий инквизитор. Единственный член храмовой четверки, который не отнесся бы к заботе Дючейрна о бедных ни с непониманием, ни с безразличием. Дючейрну иногда хотелось, чтобы он сам почувствовал себя призванным в орден Бедар, а не в орден Чихиро. Он был почти уверен, что любой бедарист, который не боялся великого инквизитора, без колебаний поставил бы ему диагноз параноика, причем такого, чья паранойя неуклонно углублялась. Конечно, найти любого бедариста, который был бы достаточно безумен, чтобы не бояться Клинтана, вероятно, было бы невыполнимой задачей. Тем не менее, Дючейрну хотелось бы иметь что-то помимо своего собственного мнения непрофессионала - по крайней мере, в том, что касалось вопросов разума, - чтобы продолжать.

Не то чтобы это имело большое значение. Ему не нужен был официальный диагноз, чтобы знать, что Клинтан воспринял бы любой комментарий о предписании Закона заботиться о бедных и наименее удачливых из детей Божьих как критику церковных записей в этом отношении. На самом деле, он был бы совершенно прав, если бы так и поступил, - признал Дючейрн. - Но в этот конкретный момент, когда Жэспар Клинтан разделил весь мир всего на три категории - тех, кто был его союзниками, тех, кто имел хотя бы мимолетную ценность в качестве инструментов, и тех, кого следовало безжалостно уничтожать, - предполагать, что какой-либо аспект управления Церковью может оказаться недостаточным, было опасно.

Дючейрн обнаружил, что бывают моменты, когда ему действительно на это наплевать. Когда его гнев, его возмущение, боль, вызванная признанием его вновь обретенной веры в собственной вине в крови, фактически заставили его искать конфронтации с Клинтаном. Когда он обнаружил, что почти жаждет разрушения, даже мученичества, со всеми вытекающими последствиями, как своего рода искупления за свою собственную жизнь. За его собственное признание коррупции викариата. Его собственное пожизненное стремление извлечь выгоду из этой коррупции. За то, что он стоял там и не просто принял предложение Клинтана полностью уничтожить королевство Чарис, но фактически согласился с ним. Помог это устроить.

Дючейрн заставил себя продолжить движение к ожидающим его подчиненным, но его глаза были такими же безрадостными, как снег за окнами коридора, когда он еще раз признал свою вину перед самим собой. Он не стал бы притворяться, что не испугался того, что сделал бы с ним Клинтан, если бы дело дошло до открытой конфронтации. Что он точно не знал, насколько жестоким примером Клинтан мог бы сделать любого члена храмовой четверки, который, казалось, отвернулся от него. И все же не этот страх заставил его прикусить язык, спрятать свое яростное осуждение мерзости Клинтана за стиснутыми зубами. Нет, его заставлял молчать совсем другой страх: страх, что если он позволит слишком легко уничтожить себя, то совершит еще более тяжкий грех - умрет, по крайней мере, не попытавшись исправить ужасный, ужасный ущерб, который он помог нанести собственному Божьему миру.

Не то чтобы я еще не придумал, как все это отменить, - уныло признался он. - Может быть, это часть моего покаяния? Является ли это частью моего наказания - быть вынужденным наблюдать, как все становится все хуже и хуже, не видя никакого способа снова сделать их лучше? Но в Писании говорится, что Бог всегда найдет способ, независимо от того, сможет человек или нет. Так что, может быть, Он действительно хочет, чтобы я перестал так стараться, перестал быть таким высокомерным, чтобы думать, что я могу каким-то образом исправить катастрофу мирового масштаба. Может быть, Он хочет, чтобы я наконец смирился с тем, что мне нужно позволить Ему показать мне, что делать, а потом...

Размышления Робейра Дючейрна были внезапно прерваны, когда он на полном ходу врезался в стену, которую кто-то неосмотрительно оставил точно в центре коридора.

Во всяком случае, так оно и было на ощупь, хотя внезапное "Ух!" стены наводило на мысль, что на самом деле это могло быть не такое твердое гранитное препятствие, каким оно казалось.

Он отшатнулся назад, чуть не упав. На самом деле, он бы упал, если бы чьи-то руки не схватили его за плечи и не удержали в вертикальном положении. Он покачал головой, в ушах зазвенело холодом, и его глаза расширились, когда они сфокусировались на лице человека, с которым он столкнулся.

Дючейрн не был низкорослым человеком, но и великаном он тоже не был. На самом деле, он всегда был худощав, и последние двадцать или тридцать лет вел решительно сидячий образ жизни. Мужчина, с которым он только что столкнулся, был на полголовы выше его, широкоплечий и крепко сложенный, и он, очевидно, провел последние несколько лет своей жизни, тренируясь, чтобы поддерживать физическую выносливость, которой он наслаждался, будучи старшим офицером храмовой стражи. Он, должно быть, превосходил Дючейрна на добрых сорок или пятьдесят фунтов, и очень малая часть из этого преимущества в массе была жиром.

И еще его случайно звали Хоуэрд Уилсин.

Дючейрн обнаружил, что временно парализован, глядя в серые глаза Уилсина. Они были твердыми, эти глаза, с отшлифованной, похожей на кварц целеустремленностью. Глаза человека, который, в отличие от Робейра Дючейрна, никогда не шел на компромисс с коррупцией Храма. Человека, у которого были все основания бояться Жэспара Клинтана... и вообще нет причин бояться Бога.

- Ты должен быть немного осторожнее, Робейр, - сказал Уилсин, полностью ставя его на ноги, прежде чем отпустить руки Дючейрна. Он почти нежно похлопал невысокого человека, словно желая убедиться, что тот не сломан, и его улыбка была тонкой. - Ты можешь навредить себе, столкнувшись с такими людьми. Жизнь слишком коротка, чтобы так рисковать, тебе не кажется?

Уилсин слегка наклонил голову в этом вопросе, и Дючейрн почувствовал, как по его венам пробежала сосулька. Было что-то в тоне Уилсина, что-то в блеске этих жестких глаз.

Он знает, - подумал Дючейрн. - Он знает, что я предупреждал его брата. И, помоги мне Бог, он знает, что Клинтан собирается убить их обоих. И что у меня не хватает смелости попытаться остановить его.

Казначей Церкви почувствовал, что его рот открылся, не имея ни малейшего представления о том, что из этого выйдет, но затем Уилсин покачал головой. Это был быстрый жест, который остановил то, что когда-либо Дючейрн, возможно, собирался холодно сказать.

- Конечно, это так, - сказал обреченный человек. - Я имею в виду, слишком коротка. Есть слишком много дел, которые нам всем нужно закончить, а не просто тратить на них время. Разве в Писании не сказано, что Бог указывает путь, по которому должен двигаться каждый человек?

- Да, - услышал Дючейрн свой собственный голос. - Да, это так.

- Ну, тогда я не думаю, что Он закончит с кем-либо из нас, пока мы не закончим это дело. Так что будь осторожнее. - Он действительно слабо улыбнулся, помахав указательным пальцем перед носом Дючейрна. - Смотри, куда идешь, иначе у тебя не будет времени сделать все, что задумал для тебя Бог.

Дючейрну потребовалась вся сила самообладания, чтобы сдержать то, что он хотел сказать. Он посмотрел в эти серые глаза и на самом деле не доверял себе, чтобы говорить вообще, когда понял, что на самом деле видно в этих глазах напротив. Уилсин только снова улыбнулся ему, на этот раз мягко, и еще раз похлопал по плечу, затем повернулся и ушел.

- Граф Корис, ваше святейшество, - сказал верховный священник, с поклоном пропуская Филипа Азгуда в маленькую частную комнату для совещаний.

Это был не очень большой поклон, - подумал Корис. - С другой стороны, верховный священник был назначен в канцелярию канцлера. Он, вероятно, видел герцогов дюжинами и графов пачками, и одному Богу известно, со сколькими стаями простых баронов он мог сталкиваться каждый год. Не говоря уже о том факте, что большинство герцогов и графов, которые пересекали его путь, не были обездоленными изгнанниками, живущими на чью-то благотворительность.

- Так я и вижу, - ответил голос. - Входите, милорд.

Корис повиновался зову и оказался лицом к лицу с высоким худощавым мужчиной с угловатым лицом, коротко подстриженной бородой и глубокими умными глазами. На нем была оранжевая сутана викария, и он вполне соответствовал описанию викария Замсина Тринейра.

Тринейр протянул руку, и Корис наклонился, чтобы поцеловать кольцо с сапфиром, затем выпрямился.

- Ваше святейшество, - признал он.

- Мы ценим оперативность, с которой вы откликнулись на наш призыв, милорд, особенно в это время года, - сказал Тринейр. Его улыбка никогда не касалась глаз. - Если бы все сыновья Матери-Церкви так хорошо помнили о своем долге перед ней.

- Не буду притворяться, что это не было трудным путешествием, ваше святейшество. - Корис позволил себе легкую, кривую улыбку. - Но в детстве меня всегда учили, что когда Мать-Церковь зовет, ее сыновья отвечают. И это также было интересно, особенно путешествие через озеро Пей, в то время как возможность наконец посетить Храм дает дополнительное благословение.

- Хорошо.

Единственное небрежное слово исходило не от Тринейра, а от более низкого, дородного, седовласого викария с тяжелой челюстью, который не потрудился встать, когда вошел Корис. Также не было никаких сомнений в его личности, - подумал граф, - хотя он был просто немного удивлен, осознав, что Жэспар Клинтан так полностью соответствовал описаниям, которые он получил. Вплоть до пятен, оставленных пролитой едой на его сутане.

Должно быть правило, согласно которому настоящим злодеям не разрешается выглядеть как типичные злодеи, - подумал Корис и почувствовал, как по его телу пробежала легкая дрожь, когда он понял, как только что позволил себе описать Клинтана. На самом деле эта мысль не была неожиданной, в конце концов, он двигался в этом направлении уже много лет. И все же было странное чувство привязанности к этому моменту, как будто он пересек какой-то невозвратный мост, даже если был единственным, кто это понял.

И тебе, черт возьми, лучше убедиться, что ты единственный, кто понимает, что с тобой, Филип! - сказал он себе.

Судя по выражению лица Клинтана, ему было все равно, что в данный момент происходит в голове у Кориса. И при этом он, похоже, не испытывал искушения оказать какую-либо любезность их посетителю. Там, где глаза Тринейра сохраняли холодное бесстрастие шахматного мастера, глаза Клинтана светились пылом фанатика. Пыл, который подтвердил давнее мнение Кориса о том, что Клинтан был, безусловно, более опасным из них двоих.

- Пожалуйста, садитесь, милорд, - пригласил Тринейр, указывая на единственный стул со стороны Кориса за столом в комнате для совещаний.

Это был самый простой стул, который Корис когда-либо видел в Храме - с прямой спинкой, явно без подкладки, утилитарный предмет мебели. Это, конечно, было далеко от похожих на трон кресел, в которых расположились Тринейр и Клинтан, но когда он уселся на него, то чуть не вскочил на ноги от удивления, когда то, что казалось простой деревянной поверхностью, казалось, сдвинулось под ним. Оно двигалось - текло - и он не мог удержаться от того, чтобы его глаза не расширились, когда кресло идеально приспособилось к конфигурации его тела.

Он поднял глаза и увидел, что Тринейр задумчиво смотрит на него, и заставил себя улыбнуться канцлеру. Это было выражение, в котором смешалось признание удивления с изрядной долей мальчишеского удовольствия, и Тринейр позволил себе небольшой смешок хозяина, который успешно удивил гостя.

Клинтан - вероятно, предсказуемо - казалось, совершенно не обращал внимания на этот маленький момент, - отметил Корис.

Лучше не предполагать ничего подобного, Филип, - сказал он себе. - Я бы ни капельки не удивился, если бы Клинтан уже давно понял, насколько полезно, когда потенциальные противники переоценивают свою наблюдательность. Единственная вещь в мире, более опасная, чем дурак, особенно когда дело доходит до "большой игры", - это умный человек, которого вы считаете глупым. Нарман, безусловно, должен был многому тебя научить!

- Что ж, - оживленно начал Тринейр через мгновение, - теперь, когда вы здесь, милорд, полагаю, нам следует сразу перейти к делу. Как вы знаете, я, как канцлер Матери-Церкви, и действуя по особым указаниям великого викария Эрика, официально признал юного князя Дейвина законным правителем Корисанды. Учитывая его нежные годы, нам показалось ненужным привозить его в Храм, чтобы обсудить с ним его будущее. Вы, с другой стороны, являетесь его законным опекуном. Поскольку мы не признаем - и никогда не признаем - эту пародию на "регентский совет", которую Кэйлеб и Шарлиэн навязали Богу, мы также считаем вас самым близким, что есть у Дейвина в настоящее время, к настоящему регенту.

Он сделал паузу, как бы приглашая прокомментировать, но Корис не собирался бросаться в эту конкретную ловушку. Вместо этого он ограничился медленным понимающим кивком и внимательным выражением лица.

- В свете сложившихся обстоятельств, - продолжил канцлер несколько секунд спустя, - мы считаем необходимым... упорядочить положение Дейвина. Хотя на данный момент он, по-видимому, находится в достаточной безопасности под защитой короля Жэймса, особенно учитывая тот факт, что Делфирак уже воюет с отступниками, есть определенные аспекты его ситуации, которые, по нашему мнению, требуют официального разъяснения.

Он снова сделал паузу, и на этот раз было очевидно, что он намеревался сделать паузу до тех пор, пока Корис не ответит.

- Официального разъяснения, ваше святейшество? - послушно повторил граф. - Могу я спросить, какого рода разъяснения?

- О, перестаньте, милорд! - Клинтан вступил в дискуссию, махнув рукой в пренебрежительном жесте. - Вы были шпионом князя Гектора. Вы знаете, как ведется игра, если кто-нибудь может знать лучше!

- Ваше святейшество, - ответил Корис, подбирая слова более тщательно, чем когда-либо в своей жизни, - вы правы. Я был шпионом князя Гектора. Но, если вы простите меня за то, что я так говорю, моя точка зрения из одного княжества, расположенного так далеко от Храма, не может совпадать с вашей точкой зрения прямо здесь, в центре всех забот Матери-Церкви и в центре всех источников информации, которыми обладает Мать-Церковь. Признаю, что потратил много времени, пытаясь проанализировать имеющуюся у меня информацию, пытаясь предугадать, ради чего именно вы и канцлер вызвали меня сюда, чтобы объяснить. Однако я не настолько глуп, чтобы на мгновение предположить, что у меня достаточно информации, чтобы сделать какие-либо действительно обоснованные выводы. Я могу вспомнить несколько аспектов нынешней ситуации князя Дейвина, которые могут потребовать "разъяснения", но без лучшего понимания того, как именно князь Дейвин - и я, конечно, - можем наилучшим образом служить Матери-Церкви, я действительно не знаю, что вы и викарий Замсин, возможно, имеете в виду.

В глазах Тринейра мелькнуло то, что могло быть раздражением, когда заговорил Клинтан. Теперь канцлер откинулся на спинку своего стула, сложив руки на столе перед собой, с задумчивым выражением лица. Клинтан, с другой стороны, одарил Кориса странно торжествующей улыбкой, как будто ответ графа прошел какое-то испытание.

- Мы, естественно, испытываем облегчение, узнав, что вы думали о том, как лучше всего Дейвин - и вы сами - можете служить Матери-Церкви, - сказал великий инквизитор, и акцент на слове "вы" был таким же безошибочным, как и блеск в его глазах. - Я уверен, что мы сможем так же полностью полагаться на ваш интеллект и усердие, как когда-либо полагался князь Гектор.

И нам, черт возьми, было бы лучше это сделать, а, ваше святейшество? Это все? - язвительно подумал Корис. - Каким бы умным Клинтан ни был на самом деле, он был опасно прозрачен, по крайней мере, в некоторых отношениях. Конечно, когда человек контролировал все рычаги власти, которые соединялись в кабинете великого инквизитора, он, вероятно, мог позволить себе определенную степень прозрачности, по крайней мере, когда это соответствовало его собственным целям, чтобы перейти прямо к делу.

- Я, безусловно, сделаю все возможное, чтобы оправдать ваше доверие, ваше святейшество, - сказал он вслух.

- Тогда, надеюсь, вы не поймете как отражение недостатка доверия к вам лично, милорд, что я собираюсь сказать, - сказал Тринейр. Корис оглянулся на него, и канцлер слегка пожал плечами. - В сложившихся обстоятельствах великий викарий считает, что лучше всего официально передать полномочия регента князя Дейвина в викариат, а не какому-либо светскому дворянину. Его отец принял мученическую смерть от поборников отступничества и нечестивой ереси. Великий викарий считает, что Мать-Церковь обязана открыто - и недвусмысленно - распространить свою защиту на наследника князя Гектора.

- Конечно, ваше святейшество, - ответил Корис.

Он был уверен, что Тринейр предположит - точно, - что он признал эту историю с великим викарием Эриком чистой выдумкой. Много лет назад Тринейр собственноручно выбрал нынешнего великого викария из короткого списка подходящих марионеток, и если Эрик когда-либо лелеял хоть одну разумную мысль с тех пор, как занял трон великого викария, эта мысль, несомненно, давно умерла от одиночества.

- Во многих отношениях, - продолжил Тринейр, - это изменение будет представлять собой не более чем формальность. Как я уже говорил ранее, в настоящее время нет необходимости еще больше дестабилизировать жизнь молодого Дейвина. Лучше оставить его там, где он есть, под присмотром кого-то, кому он доверяет и знает, что о его интересах заботятся.

Особенно если тот, кому он доверяет, вместо этого заботится об интересах Церкви - или, по крайней мере, храмовой четверки, - подумал Корис.

- И, честно говоря, милорд, - сказал Клинтан, - мы придерживаемся мнения, что не повредит, если за ним присмотрит человек с вашим особым набором навыков и опыта. - Корис посмотрел на него, и великий инквизитор пожал своими мускулистыми плечами. - В конце концов, Кэйлеб уже убил отца мальчика. Никто не знает, когда кто-то вроде него - или эта сука Шарлиэн - может решить, что пришло время провести полную зачистку всего Дома Дейкин. Я понимаю, что они сталкиваются со значительными народными волнениями в Корисанде. Они могли бы просто прийти к выводу, что было бы хорошей идеей убрать молодого Дейвина как потенциальный объект притяжения для более беспокойных элементов населения княжества.

- Понимаю, ваше святейшество. - Корис молился, чтобы сосулька, которая только что пробежала по его позвоночнику, не была заметна ни одному из викариев. - Очевидно, я обсудил безопасность князя Дейвина с королем Жэймсом, прежде чем покинуть Тэлкиру. Как вы сказали, не думаю, что мы могли бы быть слишком осторожны, когда речь идет о его безопасности. И уверяю вас, что как только вернусь в Делфирак, буду осуществлять личный надзор за мерами по этой безопасности.

- Хорошо! - Клинтан широко улыбнулся. - Уверен, что наше решение положиться на вас и ваше суждение окажется верным, милорд.

- Я тоже, - поддержал Тринейр. - Тем временем, однако, нам нужно обсудить еще несколько вопросов, - продолжил канцлер. - Уверен, что нам потребуется несколько сеансов, чтобы охватить их все, и вы, конечно же, останетесь почетным гостем Храма, пока мы их не завершим. На данный момент, однако, что мы действительно хотели бы сделать, так это немного пораскинуть мозгами. Очевидно, у нас было много сообщений о ситуации в Корисанде и отношении жителей Корисанды, но вы сами корисандец. И тот, кто был в очень выгодном положении, чтобы увидеть последствия вторжения Кэйлеба с точки зрения Корисанды. Без сомнения, с момента вашего отъезда из княжества произошло много изменений, но вы по-прежнему представляете собой бесценный ресурс с нашей точки зрения. Есть много моментов, по которым мы были бы очень признательны услышать все, что вы можете нам рассказать. Например, кто из дворян князя Гектора - сейчас я, конечно, имею в виду князя Дейвина - как вы думаете, с наибольшей вероятностью организовал бы эффективное сопротивление чарисийской оккупации?

Что ж, я вижу, что это займет некоторое время, - сухо подумал Корис. - Тем не менее, лучше быть осторожным в том, как мы действуем, особенно когда мы не знаем, сколько информации у них уже есть.

- Это сложный вопрос, ваше святейшество, - начал он. - Я могу вспомнить по крайней мере дюжину ближайших союзников князя Гектора среди лордов Корисанды, которые почти наверняка думают в этом направлении. Не имея лучшего ощущения, чем у меня сейчас, - пожалуйста, помните, что я путешествовал почти четыре месяца, что помешало мне получать данные от какой-либо надлежащей сети, - однако я бы заподозрил, что те, кто находится дальше от Мэнчира, были бы в лучшем положении, чтобы действовать в соответствии с такими мыслями.

- Имея это в виду, я был бы склонен думать, что граф Сторм-Кип и граф Крэгги-Хилл, вероятно, уже начали предпринимать шаги именно в этом направлении. Ни один из них не будет чувствовать себя особенно хорошо по отношению к Кэйлебу и Шарлиэн, и оба находятся далеко на севере, вне легкой досягаемости от столицы.

- Возвращаясь на юг и запад, - продолжил он, - я не был бы ужасно удивлен, обнаружив, что герцог Блэк-Уотер - это был бы сэр Эдалфо, новый граф - движется в том же направлении. Если уж на то пошло, барон Баркор, вероятно, склонен к тому же, и...

- Итак, мастер Сиблэнкит. Вижу, вы снова превосходно справились со своим заданием.

- Я, безусловно, пытался это сделать, ваше преосвященство.

Робейр Сиблэнкит склонился над рукой архиепископа Уиллима Рейно, поцеловав предложенное кольцо, затем выпрямился. Выражение его лица было вежливо внимательным, он ждал, когда Рейно начнет задавать вопросы, и архиепископ очень легко улыбнулся.

Рейно был невысоким, темноволосым и стройным. Как всегда, он привычно носил темно-пурпурную рясу простого монаха ордена Шулера. Но по той же привычке он носил увенчанный пламенем меч генерал-адъютанта ордена, что делало его заместителем викария Жэспара Клинтана и очень опасным человеком на деле. Его всегда немного забавляло то, как на него реагировали различные агенты инквизиции. Более того, за эти годы он понял, что эти реакции являются ценным критерием для оценки способностей агента. Возьмем, к примеру, Сиблэнкита. Никто из тех, кто поднялся так высоко в службе инквизиции, как он, не был бы настолько глуп, чтобы относиться к генерал-адъютанту легкомысленно, и при этом он не мог не знать о потенциальных последствиях его разочарования, но глаза корисандца спокойно встретились с Рейно, и его самообладание казалось искренним.

Может быть, он действительно так спокоен, как выглядит, - подумал архиепископ. - А может быть, и нет. Интересно, что это такое? Если ему действительно так удобно встречаться со мной для личного собеседования в самый первый раз, он может оказаться глупее, чем я ожидал. Ничье сознание не настолько ясно, чтобы в этих обстоятельствах они не испытывали хотя бы небольшого беспокойства. С другой стороны, если он способен выглядеть так комфортно при тех же обстоятельствах, то его способность притворяться даже больше, чем указано в его досье. И в этом случае я уверен, что смогу найти выгодную работу для агента его уровня в другом месте, как только ему больше не нужно будет присматривать за Корисом.

- Я читал ваши отчеты, - вслух продолжил Рейно. - Я должен сказать, что по сравнению с некоторыми отчетами, которые попадают на мой стол, ваши были четкими, краткими и всеобъемлющими. И грамматика действительно была правильной!

Его причудливая улыбка не коснулась глаз, и Сиблэнкит сумел сдержать неприличное искушение рассмеяться.

- Из этих отчетов, - продолжил Рейно, - похоже, что граф Корис осведомлен о политических реалиях положения князя Дейвина, а также... достаточно прагматичен, скажем так, чтобы осознавать, как эти реалии могут повлиять на его собственное будущее. В то же время он, кажется, даже более компетентен, чем я ожидал. Полагаю, мне действительно не следует слишком сильно удивляться этому, учитывая, как долго он занимал свой пост при князе Гекторе. Однако у меня есть несколько конкретных вопросов, на которые я хотел бы получить ответы, и за эти годы я обнаружил, что даже самые лучшие письменные отчеты иногда... неполны.

Сиблэнкит слегка пошевелился, и Рейно поднял правую руку в мягком, трепещущем жесте.

- Не предполагаю, что что-то было намеренно опущено, мастер Сиблэнкит. Конечно, я видел, как это иногда случалось, - он снова тонко улыбнулся, - но на самом деле я имел в виду, что письменные отчеты не заменяют устных, в которых можно задавать вопросы, отдельные моменты могут быть прояснены более полно, и я могу быть уверен, что действительно понял, что вы хотели сказать с самого начала.

Он сделал паузу, слегка склонив голову набок, с выражением ожидания на лице, и Сиблэнкит кивнул.

- Понимаю, что вы имеете в виду, ваше преосвященство. И, очевидно, если у вас есть какие-либо вопросы или какие-либо моменты, которые вы хотели бы обсудить более подробно, я к вашим услугам. Однако хотел бы отметить, что граф будет ожидать найти меня в своих покоях, когда вернется после беседы с викарием Замсином и викарием Жэспаром.

- Отличный момент, который следует иметь в виду, - согласился Рейно. - С другой стороны, канцлер и великий инквизитор будут довольно долго копаться во внутренней политике Корисанды. По моим оценкам, этот процесс займет не менее двух-трех часов, и, честно говоря, мастер Сиблэнкит, как бы это ни было важно во многих отношениях, боюсь, у меня нет двух или трех часов, чтобы посвятить этому сегодняшнее утро.

- Конечно, ваше преосвященство, - пробормотал Сиблэнкит с легким поклоном. Рейно кивнул, довольный тем, что корисандец понял суть. Никогда не помешает поощрять краткость и лаконичность в отчете агента.

- В таком случае, мастер Сиблэнкит, давайте начнем. - Рейно устроился в удобном кресле за своим столом, не предложив Сиблэнкиту сесть. Он откинулся назад, положил локти на подлокотники кресла и скрестил пальцы на груди. - Во-первых, - сказал он, - ваши сообщения показывают, что князь Дейвин, похоже, безоговорочно доверяет Корису. Не могли бы вы вкратце объяснить, почему вы так думаете?

- Ваше высокопреосвященство, князь сейчас очень маленький мальчик, - без колебаний ответил Сиблэнкит. - Он знает, что его отец мертв и что его собственная жизнь была бы в опасности, если бы чарисийские убийцы смогли добраться до него.

Глаза агента снова встретились с глазами Рейно, и уважение архиепископа к другому человеку поднялось еще на одну ступеньку. Очевидно, у Сиблэнкита были свои подозрения относительно того, кто на самом деле стоял за убийством Гектора. Столь же очевидно, что он не собирался когда-либо высказывать эти подозрения вслух. Но в то же время он был достаточно умен, чтобы понять, что Рейно действительно хотел открыть.

- При таких обстоятельствах и учитывая тот факт, что он знал графа всю свою жизнь - не говоря уже о том факте, что он знает, что его отец специально назначил графа его законным опекуном - неудивительно, что Дейвин должен доверять этому человеку. И, честно говоря, граф сделал все, что мог, чтобы укрепить это доверие. - Сиблэнкит чуть заметно улыбнулся. - Он был шпионом князя Гектора в течение многих лет, ваше преосвященство. Убедить маленького мальчика считать его своим лучшим другом, а также своим защитником - это детская игра после чего-то подобного.

- Значит, по вашему мнению, Корис намеренно поощряет поведение мальчика по отношению к нему?

- На самом деле я бы не стал выражаться именно так, ваше преосвященство. - Сиблэнкит слегка поджал губы, задумчиво прищурив глаза, подыскивая именно те слова, которые хотел произнести.

- Ему не нужно поощрять действия князя по отношению к нему, - продолжил агент через мгновение. - Всем уже ясно, включая Дейвина и княжну Айрис, что они оба полностью зависят от него. Король Жэймс может быть их официальным защитником, но, честно говоря, сомневаюсь, что его величество хотя бы наполовину так умен, как граф Корис. - Сиблэнкит пожал плечами. - Это только вопрос времени, когда граф заставит весь двор в Тэлкире плясать под свою дудку, кто бы ни был официально главным. Так что дело не столько в том, что он поощряет зависимость Дейвина, сколько в том, что он поощряет доверие Дейвина. О том, чтобы заставить мальчика относиться к нему не просто как к своему главному советнику, а как к своему единственному советнику. Уверен, что, по крайней мере, часть этого для блага самого князя, - благочестиво улыбнулся Сиблэнкит, - но в результате, когда придет время графу "рекомендовать" князю Дейвину курс действий, мальчик не будет колебаться ни мгновения. И он собирается последовать совету графа, независимо от того, что кто-то еще, даже его сестра, может сказать по этому поводу.

- Так ты веришь, что Корис сможет контролировать мальчика?

- Полагаю, что он будет в состоянии контролировать решения мальчика, ваше преосвященство. На данный момент король Жэймс контролирует физическую безопасность мальчика. - Сиблэнкит снова встретился взглядом с архиепископом. - Если его величество по какой-то причине решит, что князю Дейвину может быть... выгодно попасть в чужие руки, сомневаюсь, что граф сможет это предотвратить.

- И вы считаете, что существует некоторая опасность того, что король Жэймс примет такое решение? - глаза Рейно сузились, и Сиблэнкит пожал плечами.

- Ваше преосвященство, я не состою на службе у короля Жэймса, и мое понимание того, что касается его, гораздо более ограничено, чем все, что я мог бы рассказать вам о графе. Я не пытаюсь предположить, что у его величества вообще есть какие-либо планы в отношении князя Дейвина - конечно, кроме тех, которые он, возможно, уже обсуждал с вами и великим инквизитором, - но в Тэлкире не секрет, что в данный момент он находится под большим давлением. Чарисийский флот полностью уничтожил его торговый флот, и чарисийские рейдовые отряды свободно действуют вдоль всего его побережья. Его армия не более успешна в том, чтобы остановить их на берегу, чем его флот в том, чтобы остановить их в море. При таких обстоятельствах кто угадает, как он может в конечном итоге поддаться искушению разыграть карту, подобную князю Дейвину?

Рейно медленно кивнул. Это было весьма примечательное замечание, и тот факт, что Сиблэнкит сделал это, был еще одним свидетельством интеллекта и общих способностей этого человека. И его предположение о том, что Жэймс, возможно, не самый надежный из стражей... это может быть к сожалению хорошо воспринято, учитывая то, что уже произошло с некоторыми другими правителями (на ум довольно быстро пришел князь Нарман из Эмерэлда), которые оказались на пути Кэйлеба из Чариса. Все еще... - Не думаю, что в данный момент нам нужно слишком сильно беспокоиться о короле Жэймсе, - заметил он, наполовину обращаясь к Сиблэнкиту, наполовину просто размышляя вслух. - Очень сомневаюсь, что он, скорее всего, проигнорирует какие-либо указания Храма, касающиеся Дейвина.

- Уверен, что он бы этого не сделал, ваше преосвященство, - согласился Сиблэнкит, но в его тоне было что-то такое, легкая нотка... чего-то. Рейно склонил голову набок, нахмурившись, а затем его собственные глаза расширились. Мог ли корисандец предполагать..?

- Естественно, - сказал архиепископ, - мы должны быть хотя бы немного обеспокоены нынешней безопасностью Дейвина. В конце концов, безопасность его отца в Мэнчире казалась вполне достаточной. И полагаю, что мы действительно должны думать о нескольких уровнях защиты для мальчика. К сожалению, это правда, что человеческую природу легко испортить, и всегда существует вероятность того, что кто-то, ответственный за его защиту, может быть подкуплен теми, кто больше заинтересован в том, чтобы причинить ему вред. Или в... передаче его под чужую опеку, скажем так.

- Именно так, ваше преосвященство. - Сиблэнкит еще раз поклонился. - И, если я позволю себе быть таким смелым, не повредит быть вдвойне уверенным, что человек, отвечающий за безопасность князя, считает свою первую и главную преданность принадлежностью Матери-Церкви.

Глаза Рейно снова сузились, на этот раз с большим, чем просто малым удивлением. Сиблэнкита выбрали для его нынешнего задания не только потому, что он был корисандцем, которого можно было вовремя поместить в Ю-Шей, чтобы он нанялся в качестве камердинера Кориса. За эти годы он выполнил не одну политически чувствительную миссию инквизиции, но архиепископ не ожидал, что он с такой готовностью поднимет этот конкретный вопрос.

- И вы верите, что "первая и главная верность" Кориса - это верность Матери-Церкви? - мягко спросил генерал-адъютант.

- Полагаю, что первой и главной преданностью графа была преданность князю Гектору, - ответил Сиблэнкит с видом человека, очень тщательно подбиравшего слова. - Я не готов размышлять о том, насколько эта лояльность могла быть обусловлена его собственными амбициями и властью, которой он пользовался как один из ближайших советников князя Гектора, но верю, что она была искренней. Однако князь Гектор сейчас мертв, ваше преосвященство, а земли графа в Корисанде захвачены Кэйлебом и Шарлиэн. Он человек, привыкший распоряжаться властью, и она была отнята у него с падением Корисанды и его собственным изгнанием. Он не настолько глуп, чтобы поверить, что Кэйлеб или Шарлиэн когда-либо будут доверять кому-либо, кто был так близок к Гектору, как он, поэтому даже если бы у него возникло искушение попытаться достичь с ними какого-то соглашения - и я ни на мгновение не верю, что это так - он бы знал, что усилия, вероятно, в лучшем случае бессмысленны. В худшем случае Кэйлеб мог бы с радостью согласиться дать ему все, о чем бы он ни попросил... по крайней мере, до тех пор, пока он не сможет заполучить графа в пределы досягаемости.

- Более того, ваше преосвященство, мне кажется очевидным, что граф признает, что в конечном счете Чарис не сможет победить. Не думаю, что у него возникнет сильное искушение продать свою преданность стороне, которая в конце концов неизбежно проиграет. В таком случае я не могу отделаться от ощущения, что мирские амбиции - в дополнение к духовной преданности - склонят его к тому, чтобы связать свою судьбу с Матерью-Церковью. И он очень прагматичный человек. - Сиблэнкит слегка пожал плечами. - Уверен, что, будучи начальником разведки Гектора, он давно понял, что иногда бывает... необходимо принять практические меры.

- Понимаю.

Рейно несколько секунд обдумывал слова Сиблэнкита. Время от времени он и сам немного беспокоился о возможности того, что Корис попытается договориться с Кэйлебом. В конце концов, граф был в состоянии доставить князя Дейвина в Чарис, а Кэйлеб - и Шарлиэн, черт бы побрал ее душу - должны были знать, насколько ценным противником стал Дейвин. С другой стороны, любая попытка передать юного князя Чарису была бы сопряжена с трудностями и опасностями, и Корис не мог не знать о том, что Мать-Церковь сделает с ним, если он предпримет такую попытку и потерпит неудачу.

И все же Рейно не до конца рассмотрел два других вопроса, которые только что поднял Сиблэнкит. Действительно, было маловероятно, что Кэйлеб, и особенно Шарлиэн, когда-либо окажут хоть каплю доверия графу Корису. Во-первых, Шарлиэн никогда не собиралась забывать, что Корис был шпионом Гектора, когда был убит ее отец, - что именно Корис фактически договорился о найме продажных "пиратов", ответственных за смерть короля Сейлиса. И даже если оставить это соображение в стороне, была оценка Сиблэнкита мнения Кориса о том, кто в конечном итоге выиграет эту войну. Если только не случится чего-то, что катастрофически изменит баланс сил между двумя сторонами, Чарис не сможет победить Мать-Церковь. Было возможно, хотя Рейно и не хотелось это признавать, что бездействующий Чарис мог пережить гнев Матери-Церкви, но ничто, кроме божественного вмешательства, не могло создать обстоятельств, при которых Чарис действительно мог победить Церковь и ее фактически безграничные ресурсы. Из всего, что он когда-либо видел или слышал о графе Корисе, этот человек, безусловно, был достаточно умен, чтобы прийти к выводам, которые только что приписал ему Сиблэнкит. И человек, потерявший все, на что он потратил свою жизнь, должен был думать о том, чтобы восстановить хотя бы малую толику того, что у него было отнято.

Это, безусловно, стоит иметь в виду, - сказал себе архиепископ. - Все мои отчеты о Корисе свидетельствуют о том, что Сиблэнкит прав, когда говорит, что граф намного умнее Жэймса. А это значит, что у него гораздо меньше шансов поддаться искушению совершить какую-нибудь выдающуюся глупость. Оставить его там, где он есть, в качестве опекуна Дейвина, было бы самым разумным, что мы могли бы сделать. Всегда предполагая, что прочтение Сиблэнкита его характера достоверно.

Он подумал об этом еще несколько мгновений, затем мысленно пожал плечами. Тринейр и Клинтан, несомненно, сформируют свое собственное мнение о Корисе и его надежности в течение следующих нескольких пятидневок. Они, вероятно, больше полагались бы на свое собственное суждение, чем на какие-либо советы извне, но для Рейно было бы неплохо иметь наготове свою собственную рекомендацию, если ее попросят.

Он отложил это соображение в сторону, засунув его в мысленную ячейку для дальнейшего размышления, и вернул свое внимание к Сиблэнкиту.

- Это очень интересные наблюдения, мастер Сиблэнкит, - признал он. - Однако есть еще несколько моментов, которые мне нужно обсудить с вами, и боюсь, что время поджимает. Итак, имея это в виду, что вы можете рассказать мне о собственном отношении князя Дейвина к Чарису?

- Как я уже сказал, ваше преосвященство, он очень маленький мальчик, чей отец был убит, и какие бы опровержения ни выдвигали Кэйлеб и Шарлиэн, я не верю, что у Дейвина есть какие-либо сомнения в том, кто отвечает за это. При таких обстоятельствах я не думаю, что очень удивительно, если он ненавидит и не доверяет - и боится - Кэйлеба всеми фибрами своего существа. Графу Корису и королю Жэймсу тоже было нетрудно поощрять эти эмоции. - Сиблэнкит еще раз слегка пожал плечами. - В сложившихся обстоятельствах, - сказал он, в его тоне была легкая ирония, - поощрение его к таким чувствам, конечно, может только повысить его собственные шансы на выживание.

Он снова встретился взглядом с Рейно, и на этот раз архиепископ обнаружил, что не может полностью сдержать невольную улыбку. Он определенно собирался найти будущую работу для Сиблэнкита, - подумал он. - Этот человек оказался еще более проницательным и (что еще более ценно для агента) готовым поделиться своими впечатлениями, чем ожидал Рейно.

- Понимая это, - продолжил корисандец, - Дейвин также достаточно зол, чтобы искать любой возможный способ причинить вред Кэйлебу или Чарис. По общему признанию, он всего лишь мальчик, но это не вечно будет правдой. К тому времени, когда он достигнет зрелости - при условии, что он достаточно долго для этого сможет избегать чарисийских убийц, - он будет полностью привержен уничтожению этой "Чарисийской империи" и всех ее произведений. На самом деле, я думаю...

Уиллим Рейно откинулся на спинку стула, внимательно слушая. Возможно, ему все-таки придется отменить свою следующую встречу, подумал он. Учитывая остроту понимания Сиблэнкитом внутренней работы корисандского двора в изгнании в Тэлкире, возможно, было бы очень полезно узнать впечатления этого человека о городах и провинциях, через которые они с Корисом проезжали по пути в Храм. У Рейно было множество сообщений от инквизиторов и интендантов со всех материковых королевств, но у Сиблэнкита явно был острый и проницательный взгляд, а ранг Кориса был достаточно высок, чтобы Сиблэнкит посещал высшие круги земель, через которые они путешествовали. Правда, он был всего лишь камердинером графа, но любой шпион знал, что из слуг получаются самые лучшие шпионы. Они видели и слышали все, но те, кто был выше их, склонны были думать о них как о части пейзажа, не более чем о живой мебели. Все это означало, что точка зрения Сиблэнкита на отчеты агентов Рейно на месте может быть чрезвычайно ценной.

Я действительно должен следить за этим, - сказал себе архиепископ, слушая отчет Сиблэнкита. Шпионы, которые действительно могут думать, слишком редки - и ценны - чтобы занимать их рутинными обязанностями.

Робейр Дючейрн откинулся на спинку стула, устало потирая лоб. Еще полчаса, - подумал он, - и они наконец смогут сделать перерыв на обед. Он с нетерпением ждал этого, и не только потому, что в то утро поскупился на завтрак. Его голова пульсировала, уши были заложены сильнее, чем когда-либо (голос клерка, который в данный момент говорил, звучал так, как будто тот находился в бочке под водой), и ему очень хотелось немного побыть наедине, чтобы обдумать свою неожиданную встречу с Хоуэрдом Уилсином.

Не то чтобы он ждал ощущения большого комфорта после того, как все обдумает, - подумал он.

Он почувствовал, что у него потекло из носа, и пробормотал короткую едкую фразу, которая довольно плохо сочеталась с достоинством его августейшего поста. Он терпеть не мог сморкаться на публике, но альтернатива казалась еще хуже. Поэтому он полез в карман за носовым платком - и замер.

На мгновение ни один мускул не дрогнул, а затем он заставил себя расслабиться, по одному нерву за раз. Он надеялся, что никто не заметил его реакции. И когда он подумал об этом, на самом деле не было никаких причин, по которым кто-то должен был это делать. Но это не помешало ему почувствовать себя так, как будто он каким-то образом в это мгновение приклеил к своей спине огромную мишень лучника.

Или, возможно, кто-то другой повесил ее туда.

Кончики его пальцев исследовали маленький, но толстый конверт, который каким-то образом оказался у него под носовым платком. Его там не было, когда он выходил из своего номера этим утром, и он знал, что с тех пор его туда не клал. На самом деле, он мог вспомнить только одного человека, который был достаточно близок, чтобы найти возможность незаметно положить что-нибудь в его карман.

И именно в этот момент он не мог придумать ни одного подарка, который мог бы преподнести ему этот человек, который не был бы, по крайней мере, потенциально более смертоносным, чем если бы он весь состоял из цианида.

Странно, - подумал уголок его мозга. - Для того, кто был так голоден несколько секунд назад, я, кажется, удивительно быстро потерял аппетит.

IV

- Барон Симаунт здесь, доктор.

Ражир Маклин оторвал взгляд от лежащих перед ним заметок, когда Дейрак Боуэйв просунул голову в дверь кабинета. Боуэйв был жизнерадостным молодым человеком, не на много лет старше императора Кэйлеба, и когда он не работал непосредственно с Маклином, он обычно проводил время с зятем Маклина, Эйзаком Канклином, в библиотеке королевского колледжа. Там определенно было чем заняться, - мрачно размышлял Маклин. - Они многого добились с тех пор, как одиннадцать месяцев назад было сожжено дотла первоначальное здание колледжа, но их нынешняя коллекция оставалась не более чем тенью того, чем она была, и организация нового материала по мере его поступления была огромной задачей.

Конечно, хотя Эйзак и Боуэйв этого не знали, то, к чему теперь имел доступ Маклин, затмевало все, что они потеряли.

Не то чтобы он мог сказать об этом кому-то из них.

- Попроси барона войти, пожалуйста, Дейрак, - сказал он вслух.

- Конечно. - Боуэйв улыбнулся, кивнул и исчез, а Маклин начал аккуратно складывать исписанные от руки страницы.

Записки, о которых шла речь, были от Сандры Ливис. Он просматривал их, готовясь к этой самой встрече, и его забавляло то, как легко он мог следить за ними... сейчас. Стиль письма доктора Ливис всегда был четким и лаконичным, даже элегантным, но ее почерк был также тем, что можно было бы милосердно назвать "паучьим", а близорукость Маклина - "миопия", как называл ее Мерлин Этроуз, - в течение многих лет неуклонно росла. Несмотря на лучшие линзы, которые можно было отшлифовать, ему становилось все труднее и труднее читать даже печатное слово. До самого недавнего времени так оно и было. Теперь предоставленные Мерлином "контактные линзы", в сочетании с "коммом" Маклина, также исправили его зрение до чудесной ясности. На самом деле, Маклин подозревал, что оно стало лучше, чем было даже во времена его теперь уже далекой юности. Конечно, эта юность была достаточно давно, золотое сияние памяти вполне могло сыграть с ним злую шутку, но он знал, что его способность видеть вещи при плохом освещении значительно улучшилась. У него все еще не было такой остроты зрения при слабом освещении, как у Мерлина Этроуза, но все же он видел намного лучше, чем кто-либо другой.

- Барон Симаунт, доктор, - сказал молодой Боуэйв, вводя довольно невысокого, пухлого офицера в небесно-голубой тунике и свободных черных [в других случаях - темно-синих] брюках имперского чарисийского флота в большую, залитую солнцем комнату.

- Алфрид! - Маклин встал за своим столом, протянув правую руку, и двое мужчин взялись за предплечья.

До прибытия Мерлина Этроуза в Чарис они знали друг друга совсем немного, но за последние три года оба стали важными членами небольшой, медленно растущей группы советников и новаторов, которых император Кэйлеб собрал вместе. В отличие от Маклина, Симаунт все еще не знал всей правды о Мерлине. Или, если уж на то пошло, полной правды о конечной природе борьбы Чариса не на жизнь, а на смерть против храмовой четверки. Ничто из этого не помешало ему внести огромный вклад в выживание Чариса.

И если Биркит наконец сможет привести в чувство остальных Братьев, мы добьемся его принятия во внутренний круг. - И в прошлый раз, черт возьми, мы тоже это сделали, - сердито подумал Маклин.

- Ражир, - сэр Алфрид Хиндрик ответил на приветствие своей собственной улыбкой. - Я рад, что ты смог меня вписать.

- Полагаю, что его величеству было бы что сказать, если бы я не счел возможным "вписать" тебя, несмотря на мой чрезвычайно плотный график, - сухо сказал Маклин, махнув барону, чтобы он сел в кресло перед своим столом. - И даже если бы его величество этого не сделал, чертовски хорошо знаю, что сделала бы ее величество.

Маклин добавил последнее предложение с легким чувством, и Симаунт усмехнулся. Императрица Шарлиэн проявила глубокий интерес к многим проектам барона. Она не только хорошо понимала преимущества и тактические последствия его усилий, но ее подвижный, постоянно активный мозг выработал немало собственных в высшей степени полезных предложений. И в процессе между ней и бароном возникла настоящая дружба.

- С другой стороны, - продолжил Маклин, - чтобы заставить тебя встретиться со мной, на самом деле не потребовалась угроза потенциального имперского недовольства. - Он пожал плечами. - У меня никогда не хватает времени полностью следить за твоими заметками, Алфрид, но я достаточно хорошо слежу за тобой, чтобы знать, что ты и твои приспешники с острова Хелен снова поднимаете всевозможные волны. Слава Богу.

- Мы стараемся, - признал Симаунт. - Хотя должен признать, что когда капитан Этроуз покинул королевство, темп, кажется, немного замедлился. - Взгляд, который он бросил на Маклина, был более чем немного задумчивым, но штатский привык к случайным проверкам пухлого коммодора, когда дело касалось Мерлина.

- Похоже, у него действительно есть этот... оплодотворяющий эффект, не так ли? - сказал он в ответ.

- Я и не подозревал, что ты умеешь так преуменьшать, - заметил Симаунт с тонкой улыбкой.

- Мы, ученые, неизбежно становимся мастерами языка, - сказал Маклин с соответствующей улыбкой, затем откинулся на спинку своего вращающегося кресла. - Итак, что же сумело вытащить тебя из Кингз-Харбор?

- На самом деле, главное, что я хочу сделать, как, кажется, упоминал в своей записке, - это провести немного времени с доктором Ливис. У меня есть пара вопросов, на которые мне нужны ее ответы, если она сможет их дать. Но я также хотел бы в общих чертах проинформировать тебя о том, где мы находимся в данный момент.

Маклин кивнул. Учитывая тот факт, что стремление королевского колледжа к знаниям всегда было слишком близко к краю Запретов Джво-дженг, чтобы быть удобным для некоторых священнослужителей, казалось хорошей идеей держать его подальше от короны, когда его изначально создал старый король Кэйлеб I. К тому времени, когда Маклин стал главой колледжа, это разделение стало прочной традицией, и, несмотря на его собственное участие в первоначальных инновациях, которые предложил Мерлин Этроуз, он не видел причин менять это.

До тех пор, пока поджигатели не разрушили первоначальный колледж и в процессе чуть не убили самого Маклина. В этот момент император Кэйлеб - только в то время он все еще был королем Кэйлебом - решил, что истекло время подобной чепухи. Он перенес колледж на территорию дворца Теллесберг, возложил ответственность за его безопасность на королевскую стражу и полностью ввел некоего Ражира Маклина в свой внутренний круг. Одним из внешних признаков этого изменения был тот факт, что Маклин также был официально назначен главой "имперского исследовательского совета", когда императрица Шарлиэн создала его.

- Так сообщи мне, - предложил он сейчас, заложив руки за голову и откинувшись еще дальше на спинку кресла.

- Ну, - начал Симаунт, - во-первых, я наконец-то создал свой экспериментальный совет - ты знаешь, тот, о котором я так долго думал в качестве концепции. Признаю, мне понадобилось некоторое время, но во многом это было связано с тем, сколько времени потребовалось, чтобы найти подходящего человека, который возглавил бы его. Но, думаю, я наконец-то это сделал. Не могу вспомнить - ты когда-нибудь встречался с коммандером Мандрейном?

- Мандрейн? - медленно повторил Маклин, задумчиво нахмурившись. Затем его глаза сузились. - Высокий, худой, молодой парень, с черными волосами? Всегда выглядит так, будто его брюки вот-вот загорятся?

- Не уверен, что я бы описал его именно так. - Губы Симаунта дрогнули, хотя ему удалось не рассмеяться вслух. - Тем не менее, он всегда немного нервничает, так что сказал бы, что ты нашел подходящее описание.

Маклин кивнул, хотя "немного беспокойный" не соответствовал молодому человеку, которого он помнил. Его собственное впечатление о Мандрейне складывалось как о человеке, обладающем избытком - можно было бы даже сказать, переизбытком - нервной энергии. Физически коммандер мог быть намеренно спроектирован как антитеза Симаунта, но Маклин мог видеть гораздо большее и более важное сходство под кожей.

- В любом случае, - продолжил коммодор, - я поручил Урвину - это его имя - следить за другими моими умными молодыми офицерами. На самом деле, я сказал ему, что хочу, чтобы он начал с изучения всего, что, как мы думаем, мы уже знаем.

- То, что, как мы думаем, мы уже знаем? - Маклин приподнял бровь, и настала очередь Симаунта кивнуть.

- Вот именно. Дело в том, Ражир, что за последние несколько лет мы так быстро изменились, что мне не по себе от того, насколько бессистемно мы подходили к этой ситуации. О, - он махнул левой рукой, на которой не хватало первых двух пальцев, любезно пожертвованных в давнем инциденте с порохом, - я удовлетворен тем, что мы чрезвычайно далеко впереди всех остальных. Но мы двигались так быстро, преодолели так много, что я почти уверен, что по крайней мере некоторые из вещей, которые мы сделали, были... менее оптимальными. Поэтому я попросил Урвина начать с чистого набора предположений. Чтобы посмотреть на то, что мы сделали, и посмотреть, сможет ли он найти какие-нибудь выгодные способы, которые мы пропустили по пути. Или, если уж на то пошло, сделанный нами выбор, который, оглядываясь назад, возможно, был не самым лучшим. Места, которые мы могли бы выбрать по-другому, если бы у нас было больше времени подумать об этом.

- Понятно. - Маклин мягко раскачивал свое кресло из стороны в сторону, обдумывая только что сказанное Симаунтом. И, поразмыслив, он понял, насколько разумно высказался коммодор.

На самом деле, я должен был предложить что-то подобное несколько месяцев назад, - признался он. - Интересно, почему мне это даже в голову не приходило? - Он мысленно фыркнул. - Нет, ты этого не сделаешь, - сказал он себе. - Ты точно знаешь, почему этого не произошло. Это потому, что ты знаешь правду о Мерлине. Ты знаешь обо всех "компьютерных записях", которые держит Сова, так что ты знаешь, что у Мерлина есть все ответы под рукой. Вот почему ты предполагаешь, что он, должно быть, дал вам "правильные ответы" на наши различные проблемы.

Но то, к чему Мерлин стремился с самого начала, почти наверняка означает, что он не всегда старался изо всех сил просто дать нам "лучший ответ" на проблему, не так ли? Он хочет, чтобы мы работали над этим... и осознавали потенциал для самостоятельного поиска лучших решений, без того, чтобы он вел нас к ним за руку. - Маклин мысленно покачал головой. - Он прав - мы действительно должны развивать и культивировать свое собственное мышление, но мне интересно, насколько трудно, должно быть, просто не указывать нам, как что-то делать? Особенно то, что в конце концов может оказаться критичным, каким бы оно ни казалось на данный момент?

При этой мысли его и без того огромное уважение к человеку, который был Нимуэ Элбан, поднялось еще на одну ступеньку, и он вернул свое внимание к Симаунту.

- По-моему, это отличная идея, - твердо сказал он. - Уже обнаружилось что-нибудь поразительное?

- На самом деле, думаю, что получится несколько вещей. Некоторые из них мне придется обсудить с адмиралом Лок-Айлендом и Дастином Оливиром, но не удивлюсь, если мы внесем некоторые изменения в дизайн следующего класса галеонов. - Он покачал головой, выражение его лица было печально-озадаченным. - Полагаю, мы не должны удивляться, учитывая, насколько радикально мы перевернули традиционную военно-морскую архитектуру с ног на голову, но оказывается - если Урвин и остальная часть экспериментального совета правы - что мы были виновны в том, что пытались добиться слишком многого хорошего, по крайней мере, в паре способов.

- Они также проводят те подробные артиллерийские эксперименты, для наблюдения за которыми я пытался найти время в течение последних полутора лет. - Он снова покачал головой, и на этот раз в его глазах было нечто большее, чем просто усталость. - Это одна из причин - на самом деле главная - почему мне хотелось создать совет, Ражир. У меня просто не хватает часов в сутках, чтобы лично следить за всем, за чем нужно. Несколько месяцев назад я понял, что на самом деле превратил себя в узкое место, пытаясь это сделать. Думаю, что Урвин очень поможет в этом отношении.

- Лично я за то, чтобы сократить вашу рабочую нагрузку любым возможным способом, - сказал Маклин немного мягко. - На самом деле, если бы я подумал об этом - и если бы думал, что смогу уговорить тебя на это - вероятно, сам предложил бы тебе что-то подобное. Хотя мне стыдно признаться, что я об этом не подумал.

- Ну, это не значит, что у всех нас не было на уме нескольких других вещей, - сухо заметил Симаунт.

- Да, не значит, - согласился Маклин. И, - размышлял он, - должно быть, чрезвычайно трудно добровольно отступить в подобной ситуации. Особенно для того, кто был так чертовски хорош в том, что делал. Компетентному человеку, занимающемуся тем, что он любил так же сильно, как, очевидно, Симаунт любил свою собственную работу, должно было быть трудно позволить кому-то другому встать между ним и любым из "практических" аспектов этого.

- В любом случае, думаю, что мы получим первый официальный отчет правления для тебя и исследовательского совета в ближайшую пятидневку или около того. Это первое, о чем я хотел тебе сказать. Вторая вещь, о которой я хотел с тобой поговорить, и настоящая причина, по которой я хочу встретиться с доктором Ливис сегодня днем, заключается в том, что, пока Урвин приступал к этому, у меня появилось немного дополнительного времени, чтобы подумать о новой артиллерии.

- И? - Маклин позволил своему креслу почти полностью выпрямиться, положив локти на подлокотники и сцепив пальцы на животе.

- Ну, во-первых, новое соединение доктора Ливис, похоже, работает так, как было обещано.

Симаунт просиял, и Маклин почувствовал, что улыбается в ответ. Сандра Ливис была старшим химиком колледжа, хотя теперь, когда Маклин получил доступ к компьютерной библиотеке Совы, он предположил, что на данный момент правильным термином, вероятно, будет "алхимик". Колледж нащупывал путь к тому, что Мерлин называл "научным методом исследования" еще до его собственного прибытия, но условия, установленные Эриком Лэнгхорном и Адоре Бедар в Священном Писании, сделали процесс... трудным, если не сказать больше. И опасным.

Создав Церковь Ожидания Господнего, Лэнгхорн и Бедар поняли, что простого рассказа людям о том, что Бог запретил им делать, никогда не будет достаточно, чтобы навсегда подавить человеческое любопытство, поэтому они предоставили "чудесные" объяснения невероятной широты явлений, которые в противном случае могли бы спровоцировать вечно любознательных людей задаваться вопросом, почему что-то произошло. Предлагая эти объяснения под непогрешимым руководством архангелов - и, если уж на то пошло, Самого Бога, - они проделали удивительно хорошую работу по короткому замыканию этих вопросов "почему". Возможно, не слишком удивительно, когда сомнение или оспаривание этих объяснений приравнивалось к сомнению в Боге, что было немыслимо для любого, кто вырос под эгидой Святой Матери-Церкви и ее инквизиции.

В то же время, однако, потенциальные семена для такого рода вопросов были заложены в самом Писании, в направлениях, требовавшихся для успешной колонизации планеты, которая изначально не была предназначена для жизни человечества. Мерлин назвал этот процесс "терраформированием", и это была колоссальная задача для любого мира, не имеющего передовых технологий.

Это также было то, что поставило "архангелов" перед чем-то вроде дилеммы. Первоначальным колонистам (и их потомкам) абсолютно требовались, по крайней мере, некоторые технологические инструменты, если они хотели выйти из своих первоначальных анклавов, претендовать на всю поверхность планеты и - прежде всего - выжить. Что, в конце концов, вообще было целью создания колонии. Даже такие сумасшедшие, как Лэнгхорн и Бедар, были вынуждены признать это! И если бы эти инструменты не были предоставлены с самого начала, потребность в них очень скоро привела бы к их коренному развитию... таким образом, возникло бы то самое новшество, которое они оба были полны решимости предотвратить. Таким образом, у "архангелов" не было другого выбора, кроме как давать "божественные инструкции" по таким вещам, как животноводство, методы внесения удобрений, гигиена, базовая профилактическая медицина, определенные производственные процессы "на уровне дома" и целый ряд других необходимых навыков и методов.

Тот факт, что эти инструкции всегда срабатывали, если им следовали должным образом, служил опорой и мощным подкреплением "чудесного", в корне ненаучного мировоззрения, которое сохранялось в течение стольких столетий. И все же люди оставались людьми. Всегда находились те, кто хотел копнуть немного глубже, понять вещи еще более тщательно, и, несмотря на пристальный взгляд, который инквизиция не спускала с этих пытливых душ, иногда вопросы все равно задавались.

Несмотря на это, прогресс в развитии чего-либо подобного научному методу оставался крайне медленным, даже в королевском колледже. Однако при короле Хааралде этот процесс набрал скорость и получил более широкое признание... по крайней мере, в Чарисе. Что, как подозревал Маклин, вполне могло иметь некоторое отношение к личной и разъедающей ненависти Жэспара Клинтана к далекому королевству.

С момента прибытия Мерлина - и начала открытого конфликта между Чарисом и храмовой четверкой - процесс значительно ускорился, и доктор Ливис была одной из его самых восторженных приверженцев, хотя ее фактические знания в области химии оставались в основном эмпирическими. Она знала, что произойдет в огромном количестве химических реакций, и она знала, как получить очень большое количество полезных химических соединений, но она - по крайней мере, пока - не понимала, почему происходили эти реакции или образовывались эти конкретные соединения. Если только Маклин не ошибался, это должно было измениться в течение следующих нескольких лет. На самом деле, это уже менялось, но на данный момент любые ответы, которые она могла бы придумать на вопросы Симаунта, все равно были бы основаны на этих чисто эмпирических знаниях.

- На самом деле изготовить нужное соединение ничуть не сложнее, чем порох, - продолжил коммодор. - В чем-то немного рискованно, в чем-то - менее рискованно. Хорошей новостью является то, что многие ингредиенты уже были доступны оптом в таких местах, как у производителей удобрений. Плохая новость заключается в том, что, как и сам порох, смешивание этих ингредиентов может быть немного опасным. - Он фыркнул. - Думаю, вряд ли могло быть иначе, учитывая, что вся идея заключалась в том, чтобы придумать что-то, что надежно воспламенялось бы от трения. И оно действительно так делает!

Он покачал головой, на его лице отразилось искаженное веселье.

- Не слишком ли это рискованно? - спросил Маклин. - Слишком чувствительно?

- Нет. Нет, не совсем. - Симаунт покачал головой. - На самом деле, это кажется почти идеальным - по крайней мере, в качестве основы для артиллерийского взрывателя. Урвин сейчас запускает для меня тестовую программу по этому вопросу. У нас почти нет настоящих снарядов, чтобы поиграть с ними - не тогда, когда людям Эдуирда приходится изготавливать для нас индивидуально каждый из них, - но он придумал несколько хитроумных способов проверить нашу текущую конструкцию взрывателя, и надежность пока действительно, действительно впечатляет, Ражир.

Маклин кивнул. Базовая конструкция, о которой говорил Симаунт, на самом деле, по крайней мере частично, была работой императрицы Шарлиэн. Именно Симаунт придумал идею использования детонирующего от трения соединения внутри небольшой герметичной трубки. Он понял, что наиболее надежным методом подрыва нарезного снаряда было бы покрыть внутреннюю часть трубки надлежащим горючим составом, затем позволить железному шарику внутри нее лететь вперед, когда снаряд попадет в цель, ударяя по внутренней части трубки, воспламеняя соединение и детонируя снаряд.

Однако именно Шарлиэн предложила закрепить шарик в середине трубки с помощью отрезка проволоки, разрывающейся при ускорении снаряда в канале ствола оружия. Проволока надежно удерживала шарик на месте, помогая предотвратить случайную детонацию до тех пор, пока снаряд не был выпущен. Тогда силы ускорения разрывали проволоку, и шарик отлетал к заднему (и непокрытому) концу трубки и оставался там до тех пор, пока снаряд не останавливался, достигнув своей цели. В этот момент шарик, освобожденный от удерживающей проволоки, по инерции продолжал движение вперед, врезался в переднюю часть трубки, воспламенял состав, которым она была покрыта, и - бум!

Это было элегантно простое решение... предполагая, что кому-то удалось придумать подходящий зажигательный состав, вот и все. Существовало множество соединений, которые могли воспламеняться от трения или удара, трудность заключалась в том, чтобы найти такое, которое могло бы сделать это надежно, и рассчитывать на то, что оно не сделает этого в... неподходящие моменты. Этот поиск был поручен Сандре Ливис, и ее ответ заключался в возврате к самому Писанию в поисках предостерегающих указаний о различных соединениях и процессах, которые "архангелы" предоставили в рамках этих требований к терраформированию. Например, фосфор производился для использования в качестве удобрения с самого дня Сотворения, и хотя ни один гражданин давно умершей Земной Федерации никогда бы не подумал, что используемые методы производства были чем-то иным, кроме безнадежно примитивных, для целей Сэйфхолда они работали достаточно хорошо. И это были не единственные методы производства, которые Священное Писание изложило для детей Матери-Церкви. Например, селитра использовалась как в удобрениях, так и в консервировании пищевых продуктов, а "слезы Шулера" (которые кто-то в Федерации назвал бы "азотной кислотой") использовались в металлургии, в качестве чистящего средства и даже как способ удаления засоров из водопровода.

Однако никто никогда не имел ни малейшего представления о реальных химических процессах, связанных с производством чего-либо из этих вещей. Это означало, что у жителей Сэйфхолда не было возможности самостоятельно распознать потенциальные опасности, из-за которых на протяжении веков могло очень легко погибнуть много людей. Что еще хуже - по крайней мере, с точки зрения Лэнгхорна - если люди терпели бедствия, следуя указаниям "архангелов", это, скорее всего, заставило бы кого-то усомниться в этих указаниях... или, по крайней мере, начать искать альтернативные методы. Что положило бы начало всему инновационному процессу, который Лэнгхорн был полон решимости подавить.

Чтобы предотвратить это, "архангелы" включили в свои инструкции меры предосторожности против таких вещей, как случайные взрывы - или другие потенциальные опасности. Например, белый фосфор на самом деле был проще в производстве, чем красный фосфор, однако Писание строго запрещало использовать белый фосфор для большинства целей под страхом проклятия "горящей челюсти". Чего Маклин не знал, пока ему не стала доступна библиотека Совы, так это того, что ужасные симптомы "горящей челюсти" не имели ничего общего с проклятием архангела Паскуале за неправильное использование запрещенного белого фосфора. Фактически, это было состояние, которое было известно на планете, которая когда-то называлась Земля, как "фосфорный некроз челюсти" или "челюсть фосси", и это было совершенно естественным следствием чрезмерного воздействия паров белого фосфора. Не существовало мстительного архангела исцеления, набрасывающегося, чтобы наказать грешников за процесс, который вызывал абсцесс челюстных костей и их свечение в темноте... и в конечном итоге приводил к смерти, если пораженные кости не были удалены хирургическим путем.

Конечно, "горящая челюсть" была лишь одним из многих примеров "проклятий", которые ждали тех, кто согрешил, нарушив торжественные ритуалы и наставления архангелов. Различные проклятия чумы - периодические вспышки болезней, которые всегда рано или поздно следовали за нарушением директив Паскуале по общественной гигиене, - были еще одним, как и болезни вроде цинги и рахита, которые следовали за нарушением законов о питании. Существовали буквально сотни проклятий, а правила и "религиозные законы", к которым они были привязаны, затрагивали почти все аспекты жизни сэйфхолдцев.

Что сделала Ливис, так это отследила все запреты, наказуемые такими вещами, как самовозгорание и взрывы "гнева архангелов", и использовала их для указаний на вещи, которые можно было заставить взорваться. В данный момент она и Симаунт использовали комбинацию того, что химик назвал бы хлоратом калия, сульфидом сурьмы, камедью и крахмалом.

- Пока частота отказов взрывателей составляет всего около одного на тысячу, - продолжил Симаунт. - И предложения доктора Ливис о наших пороховых мельницах - те "проблемы контроля качества", о которых говорил Мерлин, - тоже были чрезвычайно полезны.

Он снова покачал головой, и на этот раз его улыбка была явно едкой. - Я очень гордился качеством и консистенцией нашего пороха, - признался он. - И это справедливо, думаю, по сравнению с тем дерьмом, которое творили все остальные. Но каждая партия по-прежнему, по крайней мере, немного отличается от любой другой партии. Доктор Ливис говорит, что это потому, что никто не может гарантировать одинаковое качество селитры или древесного угля - или, если уж на то пошло, даже серы - которую мы используем. Но ей удалось добиться некоторых значительных улучшений в этой области - в основном за счет того, что она настаивала на стандартах проверки и обработки, достаточно фанатичных, чтобы удовлетворить саму Джво-дженг! И она также выдвинула несколько действительно хороших предложений о том, как мы можем проверить каждую партию пороха. Сейчас мы стреляем одинаковыми зарядами из каждой партии, используя тестовую крупнокалиберную пушку на фиксированной высоте и измеряя полученные дальности. Это позволяет нам маркировать каждую партию дальностью, достигнутой с помощью стандартного пробного заряда, так что бедный проклятый стрелок, которому придется использовать его в действии, сможет намного эффективнее оценивать дальность и точность.

- Это похоже на Сандру, - признал Маклин со своей собственной улыбкой.

- Она сделала еще одно предложение, которое, как оказалось, тоже имеет некоторые... интересные последствия, - сказал ему Симаунт.

- Какого рода последствия? - немного настороженно спросил Маклин. - Ну, давным-давно, когда Мерлин впервые предложил нам возможность гранулировать порох, он сказал мне, что одна из причин, по которой такой порох был более мощным, чем молотый порох, заключалась в том, что между каждым зерном было больше пространства, поскольку пространство означало, что огонь - а все, что порох действительно делает, он очень быстро горит - может гореть еще быстрее и полностью. Однако, по словам доктора Ливис, это не совсем точно.

- Это не так? - спросил Маклин и постарался не нахмуриться.

- Нет, это не так, - сказал Симаунт. - Имейте в виду, это достаточно точно описывает последствия того, что происходит, и я пришел к выводу, что Мерлин объяснял это так, чтобы это имело смысл для меня. Но, согласно доктору Ливис - и моим собственным экспериментам, когда я пытался стабилизировать скорость горения для взрывателей, - мелкозернистый порох на самом деле сгорает быстрее, чем крупнозернистый, но более крупные зерна производят гораздо больше энергии. До того, как мы начали производить зернистый порох, мы использовали тридцатифунтовый заряд в длинных тридцатифунтовых пушках, теперь нам хватает заряда в девять с половиной фунтов. Вот насколько мощнее новый порох, несмотря на то, что зерна горят медленнее, а не быстрее, по мере того как они становятся больше. Итак, я пришел к выводу, что сказанное мне Мерлином на самом деле было абсолютно точным, даже если это было не так.

- Прошу прощения? - Маклин моргнул, глядя на него, и Симаунт усмехнулся.

- Приготовление пороха очень связано с проблемами консистенции и "контроля качества" Мерлина. Самое главное - это то, как предотвратить разделение ингредиентов, а также сделать его менее восприимчивым к сырости, особенно с тех пор, как мы начали глазировку зерен, по предложению доктора Ливис. Но еще одна вещь, которую она делает, - это одновременно подвергает воспламенению большую площадь поверхности пороха. И это позволяет большему количеству пороха воспламениться до того, как несгоревший порох начнет выбрасываться в ствол перед взрывом. Другими словами, несмотря на то, что фактическая скорость сгорания ниже, мы сжигаем больше пороха одновременно, и это означает, что мы сжигаем больше пороха при более короткой длине ствола, чем когда-либо удавалось раньше. Что, кстати, также означает, что порох оставляет намного меньше загрязнений - меньше сажи - потому что он горит более полно. В этом есть смысл?

- На самом деле, так оно и есть, - медленно сказал Маклин.

- И думаю, что это именно то, что Мерлин хочет, чтобы мы выяснили самостоятельно... по какой-то причине.

- Вероятно, ты прав, - согласился Маклин, старательно не замечая резкого взгляда, который бросил на него коммодор.

- Ну, - продолжил Симаунт, когда Маклин не клюнул на приманку, - то, о чем я действительно не думал, пока мы с Урвином не начали обсуждать это с доктором Ливис, заключалось в том, что, по логике вещей, увеличение размеров зерен должно дать нам еще большую мощность при заданном весе заряда.

- Что приведет к еще большему давлению в стволе, - задумчиво сказал Маклин.

- О, поверь мне, мы тоже думали об этом аспекте. - Симаунт закатил глаза. - Хорошая новость заключается в том, что я только что получил еще одно письмо от Хаусмина, и он говорит, что предложение Мерлина об использовании проволоки для укрепления орудийных труб должно быть вполне осуществимым, согласно его механикам. Они говорят, что производство такого количества проволоки будет настоящей занозой в заднице, но он заставил их работать над новым оборудованием для волочения проволоки - и оборудованием для равномерной намотки проволоки вокруг стволов орудий при достаточно высоком натяжении - и он уверен, что они справятся с этим... в конце концов. Как только они это сделают, говорит он, он начнет производить оружие, которое будет и легче, и прочнее, и чертовски дешевле. К сожалению, по его лучшим оценкам, на это уйдет не менее года, а тем временем оружейные заводы по-прежнему остаются главным узким местом в том, что касается военно-морского флота. Мы можем строить корабли быстрее, чем сможем отливать столько орудий, сколько нам понадобится, и он не уверен, как переход на нарезные орудия повлияет на наши производственные графики. И еще есть все мелкие проблемы, связанные с изготовлением и заполнением полых оболочек с достаточным контролем качества, чтобы они не были такими же опасными для нас, как и для их целей.

- Замечательно.

- На самом деле, могло быть и хуже. - Симаунт пожал плечами. - По крайней мере, к тому времени, когда он будет готов приступить к изготовлению орудий и снарядов с использованием новых технологий, у нас должно быть время еще больше улучшить характеристики нашего пороха.

- Я вижу это. - На этот раз Маклин кивнул с твердым, безоговорочным одобрением. - И это было то, что Сандра предложила вам?

- О, нет. - Покачивание головы Симаунта удивило его. - Полагаю, что если я действительно собираюсь быть точным, это было не столько тем, что она предложила, чтобы мы делали, как ее предложение о том, чего нам не стоит делать.

- Если твоя цель запутать меня, Алфрид, у тебя получается очень хорошо, - сказал Маклин немного колко, и барон усмехнулся.

- Извини! Я имел в виду, что доктор Ливис - очень... дотошная женщина. Она прислала нам список практически всего, что могло быть использовано для взрывателей наших снарядов. Мы удовлетворены - по крайней мере, пока - тем, на котором мы предварительно остановились, но прочих было довольно много. Включая те, которые, как она предупредила нас, почти наверняка будут слишком чувствительными или неподходящими по какой-то другой причине.

- Это похоже на нее, - сказал Маклин с легкой улыбкой.

- Ну, кое-что, что она включила, было то, что она назвала "гремучим живым серебром". - Он поднял бровь на Маклина, который очень осторожно не проявил никакой реакции, кроме вежливого кивка, приглашающего своего посетителя продолжать.

- Она предупредила нас, что гремучее живое серебро слишком чувствительно для чего-то такого... быстрого, как артиллерийский снаряд. Мы, конечно, проверили это - осторожно! - и я полностью с ней согласен. Но пару дней назад один из моих других умных молодых офицеров предложил Урвину, что, хотя оно слишком чувствительно для применения в оболочках снарядов, должен быть какой-то способ использовать ее в качестве инициирующего состава. Что-то, что действительно могло бы заменить кремневые запалы.

Маклин позволил своему креслу полностью выпрямиться, не делая теперь никаких попыток скрыть свой внезапный, пристальный интерес. "Гремучее живое серебро" - то, что коренной землянин назвал бы "гремучей ртутью", - едва ли было чем-то, с чем он хотел бы работать, хотя бы из-за потенциального риска для здоровья. Но у него были некоторые очень интересные свойства, и эти свойства привели к тому, что оно долгое, долгое время использовалось в огнестрельном оружии Старой Земли. Он открыл их для себя, используя свой компьютер и исследовательскую помощь Совы в одну из, к сожалению, частых ночей, когда его стареющие кости не давали заснуть. Существовали и другие, более безопасные способы достижения того же эффекта, но этот уже был здесь, под рукой, если только кто-нибудь осознает последствия. Просматривая последние отчеты Ливис, он задавался вопросом, как он мог бы случайно привлечь ее внимание к некоторым из этих объектов. Было ли это возможно...?

- Продолжай, - настаивал он.

- Этот материал достаточно чувствителен, его можно взорвать, просто уронив, что создает некоторые проблемы, - сказал Симаунт, сам наклоняясь вперед и размахивая своей изуродованной рукой, что Маклин счел довольно резким акцентом. - Буду удивлен, если для большинства из них не найдется способа получить решение. И если мы сможем...! Ражир, его фактически можно взорвать под водой! Если мы сможем найти способ заставить это работать, винтовки наших морских пехотинцев будут стрелять так же надежно в разгар грозы в Теллесберге, как и в солнечный день! Не только это, но возможно, что это уменьшило бы время блокировки - интервал между ударом молоточка и взрывом основного заряда. И если это произойдет, это также должно повысить индивидуальную точность.

- Понимаю. - Маклин энергично закивал головой. - Думаю, что ваш "умный молодой офицер" нащупал здесь что-то очень важное, Алфрид. Это то, чем мы должны немедленно заняться!

- Полностью согласен, - сказал барон, затем фыркнул. - Он тоже действительно умный парень. На самом деле, он также придумал еще одно интересное применение взрывчатого вещества доктора Ливис.

- Правда?

- О, да. На самом деле, думаю, что он, возможно, собирается вывести из бизнеса производителей трутниц, - сказал Симаунт и усмехнулся озадаченному выражению лица Маклина. - Он попробовал нанести немного нового состава на конец щепки и обнаружил, что может воспламенить его, поцарапав по шероховатой поверхности. Во многих отношениях это почти как волшебство. Проклятая штука сработает почти в любом месте, и если он покроет щепку небольшим количеством парафина, чтобы добавить ему надежного топлива, это не только защитит состав от воды, но и сам осколок будет гореть намного горячее - и намного дольше - чем все, что я когда-либо видел от трутницы или искр при обычном ударе.

- В самом деле? Похоже, у него может быть много применений за пределами военно-морского флота!

- Предполагаю, что так и будет, но к этому потребуется некоторое привыкание. Он воспламеняется... немного энергично и разбрасывает сумасшедшие искры. На самом деле, вы должны быть немного осторожны при использовании одной из этих вещей. Не говоря о вони...! - Он скорчил гримасу, затем внезапно ухмыльнулся. - Так или иначе, не думаю, что храмовая четверка на самом деле, скорее всего, одобрит прозвище, которое совет дал этой штуке.

- Что за прозвище? - спросил Маклин.

- Ну, учитывая искры и вонь - на самом деле это пахнет так же, как сера, - они называют эти штуки "свечами Шан-вей", - сказал Симаунт с еще одной гримасой. - Я не так уверен, что мы хотим поощрять кого-либо использовать это конкретное прозвище, когда храмовая четверка занята обвинением всех нас в ереси и поклонении Шан-вей!

- Вероятно, нет, - согласился Маклин. - Вероятно, нет.

И все же, даже когда он согласился, другая мысль промелькнула в очень укромном уголке его мозга.

Возможно, ты прав насчет того, чтобы не использовать его сейчас, Алфрид. На самом деле, уверен, что так оно и есть! Но знают они об этом или нет, ваши "яркие молодые офицеры" повесили на него совершенно правильное название. Потому что эта "свеча" - часть того, что разрушит тиранию Церкви Ожидания Господнего, и где бы она ни была, Пей Шан-вей будет подбадривать нас на протяжении всего пути.

V

- О, как я рада тебя видеть, Мейкел!

Императрица Шарлиэн протянула руки Мейкелу Стейнейру, который был значительно выше ее ростом. Казалось, она на мгновение исчезла, когда он обнял ее, и Кэйлеб, ожидая своей очереди обнять Стейнейра, был совершенно уверен, что глаза его жены и его архиепископа не были полностью сухими.

- Я также рад вас видеть, ваше величество, - ответил Стейнейр через мгновение, отступая достаточно далеко, чтобы положить руки на плечи Шарлиэн и заглянуть ей глубоко в глаза. - В последний раз прошло не так уж много времени с тех пор, как эти маньяки пытались тебя убить.

- Знаю. - Глаза Шарлиэн на мгновение потемнели, и она протянула руку, чтобы похлопать его по правому плечу. Затем выражение ее лица снова стало более оживленным, и она строго покачала головой, глядя на него. - Я знаю, - повторила она, - но не думайте, радость от того, чтобы увидеть вас снова, заставит меня не заметить неприличие выбранной вами формы обращения!

На секунду Стейнейр действительно казался немного озадаченным, но затем его собственные глаза заблестели, и он отступил, чтобы поклониться ей в притворном раскаянии.

- Прости меня... Шарлиэн, - сказал он.

- Лучше, - сказала она ему, и он усмехнулся, повернувшись, чтобы поприветствовать Кэйлеба, в свою очередь.

С большинством мужчин Кэйлеб удовлетворился бы сцепленными предплечьями, но это был Мейкел Стейнейр, которого он не видел лицом к лицу больше года, и его собственные глаза не были полностью сухими, когда он яростно обнимал архиепископа.

- Полегче, Кэйлеб! Полегче! - охнул Стейнейр. - Осторожнее с ребрами! Они не моложе меня, ты же знаешь!

- Они - и ты - крепче старого ботинка, Мейкел! - Кэйлеб ответил немного хрипло.

- Вот так теперь уважительно описывают архиепископа, - заметил Стейнейр, и Кэйлеб рассмеялся и махнул в сторону кресла, ожидающего перед камином с углем, тихо шипящим на решетке.

- Что ж, нам просто нужно посмотреть, сможем ли мы загладить свою вину. Зная тебя так хорошо, как я, ожидаю, что это будет довольно хорошее начало. - Он указал на графин с виски на столике с края между креслом и маленькой кушеткой рядом с ним. - На самом деле, купажированное с острова Уэст. Было трудно уговорить Шарли расстаться с ним - оно хранилось двадцать четыре года, - но она согласилась, что это, вероятно, будет лучшим способом привлечь ваше безраздельное внимание.

- У вас двоих, очевидно, прискорбно низкое - и пугающе точное - представление о моем характере, - сказал Стейнейр.

Архиепископ последовал за своими хозяевами к ожидающему его креслу и позволил себе сесть раньше них. Большинство - не все, конечно, но определенно большинство - архиепископов Церкви Ожидания Господнего потребовали бы приоритета над любым простым монархом. Можно было бы ожидать, что его хозяева останутся стоять, пока он не займет свое место. Стейнейр этого не сделал... что было одной из причин, по которой они все равно настаивали на этом.

Как только они усадили его в удобное кресло, Шарлиэн свернулась калачиком на одном конце кушетки, сбросив туфли и поджав под себя ноги, в то время как Кэйлеб занялся тем, что налил терпкого янтарного виски в три прочных бокала. Он добавил воды во все три и немного льда (из того, что Чисхолм производил оптом в зимние месяцы) в свой бокал и бокал Стейнейра. Шарлиэн, которую барон Грин-Маунтин научил правильно ценить изысканные напитки, расценивала загрязнение исключительно хорошего виски льдом как чарисийское извращение. Когда она была в лучшем настроении, чем обычно, она была готова признать, что, учитывая теплый круглогодичный климат Старого Чариса, варварский обычай мог иметь некоторое оправдание в действительно экстремальных условиях, но это не делало его тем, чем пристало заниматься порядочным людям. Конечно, совсем другое дело - немного родниковой воды, чтобы смягчить алкоголь ровно настолько, чтобы выявить весь спектр ароматов и оттенков.

- О боже, - вздохнул Стейнейр, полузакрыв глаза от блаженства, когда несколько мгновений спустя опустил свой бокал. - Вы знаете, не часто что-то действительно превосходит свою репутацию.

- Должен признать, что винокурни Чисхолма действительно лучше, чем наши в Чарисе, - согласился Кэйлеб. - Я все еще нахожусь в процессе отбора проб и правильного развития своего вкуса. И хорошая новость заключается в том, что мне понадобятся годы, чтобы попробовать их все.

- Это невероятно мягко, - сказал Стейнейр, делая еще один глоток и осторожно перекатывая его по языку, прежде чем проглотить.

- Они перегоняют его трижды, - сказал ему Кэйлеб. - И большинство винокурен также обугливают внутренности бочек. Винокурня острова Уэст находится недалеко от Трейнсайда, и они добавляют немного торфа в сушильную печь - вот откуда берется этот легкий привкус дыма. Мерлин говорит, что, помимо торфа, это очень напоминает ему то, что на Старой Земле называли "Бушмиллс".

- Каким-то образом, когда он сказал нам об этом, это сделало больше, чем что-либо еще - по крайней мере, для меня, - чтобы установить связь между нами, прямо здесь, сегодня, на Сэйфхолде, и откуда мы все действительно пришли в самом начале, - тихо сказала Шарлиэн. - Мы не только все еще перегоняем виски, но и кто-то, кто был там - на Старой Земле, - узнает это, когда мы это делаем.

- Во всяком случае, распознает вкус. - Улыбка Кэйлеба была столь же кривой, сколь и печальной. - По-видимому, ПИКА больше не может по-настоящему ценить алкоголь. И для меня это говорит о том, что Мерлин отказался от всего, чтобы быть здесь.

- Аминь, - тихо сказал Стейнейр, и это единственное слово было такой же молитвой, как и простым согласием. Архиепископ посидел несколько секунд, глядя в свой бокал, затем снова неторопливо отхлебнул и откинулся на спинку стула.

- Кстати, о Мерлине?.. - сказал он, приподняв одну бровь.

- Он будет здесь к ужину, - заверил его Кэйлеб. - Он выполняет наше поручение с Албером Жастином и графом Уайт-Крэгом.

- А? - приподнялась другая бровь Стейнейра.

Сэр Албер Жастин был чисхолмским эквивалентом Бинжэймина Рейса, а Хоуэрстат Томпкин, граф Уайт-Крэг, был лордом-судьей Чисхолма. Жастин и Уайт-Крэг тесно сотрудничали, потому что в чисхолмской традиции шпионские функции распределялись несколько иначе. Жастин отвечал за слежку за другими людьми, в то время как одной из обязанностей Уайт-Крэга было не позволять другим людям шпионить за Чисхолмом.

- Могу я спросить, в чем суть поручения? - спросил архиепископ.

- На самом деле, он в основном готовит почву для завтрашнего совещания Нармана с ними, - ответила Шарлиэн и скорчила гримасу. - Я боюсь, что даже сейчас Хоуэрстату трудно представить, как он встретит Нармана с распростертыми объятиями. Что-то о том, сколько лет он потратил, пытаясь отбиться от эмерэлдских шпионов.

- Так почему же это может быть? - сухо поинтересовался Стейнейр.

- Не имею ни малейшего представления, - сказал Кэйлеб еще более сухо, а затем фыркнул со смешком. - Ты бы видел их двоих, когда мы останавливались здесь, в Черейте, по пути в Чисхолм [конечно, в Корисанду, потому что Черейт - столица Чисхолма] в прошлом году, Мейкел! - Он покачал головой. - Никто не мог бы быть вежливее, но почему-то каждый раз, когда Нарман начинал немного приближаться к обсуждению чего-либо из того, во что Уайт-Крэг так долго не хотел пускать другой нос, лорд-судья внезапно обнаруживал что-то еще, что он абсолютно, непременно должен был сделать прямо в тот момент.

- Я ругала его за это с тех пор, как вернулась домой. - Шарлиэн выглядела немного смущенной. - Он пообещал, что на этот раз будет вести себя лучше. Но, если быть до конца честной, я бы предпочла, чтобы он был чрезмерно подозрительным, а не слишком самодовольным.

- О, тут не о чем спорить. - Кэйлеб энергично кивнул. - И Нарман, очевидно, понял. Кроме того, Уайт-Крэг был совершенно готов поделиться со мной любой информацией, которая у него была, так что Нарман все равно получил все это из вторых рук. Тем не менее, нам действительно нужно, чтобы наш имперский советник по разведке имел прямой доступ ко всем поступающим к нам разведданным. Именно это Мерлин - и Албер, который немного более... гибок в этих вещах, - подчеркивают Уайт-Крэгу прямо в эту минуту. - Император пожал плечами. - К настоящему времени все здесь, в Чисхолме, считают Мерлина моим личным посланником. И Шарли, если уж на то пошло. Они все готовы согласиться с тем, что он говорит непосредственно от нашего имени, но он может быть немного более откровенным, чем любой из нас, без того, чтобы все стало слишком официальным. И, если уж на то пошло, люди могут быть "более откровенными" в ответах ему, в то время как все делают вид, что это не вернется к нам.

- Понимаю. - Стейнейр покачал головой и усмехнулся. - Почему-то немного трудно думать о Мерлине, играющем посредника.

- Действительно? - Кэйлеб склонил голову набок, глядя на архиепископа со странным выражением, наполовину улыбкой, наполовину гримасой. - Поверь мне, "посредник" - довольно хорошее описание пары вещей, которые он имеет в виду.

- Какого рода вещи? - спросил Стейнейр более чем настороженно, но Кэйлеб только покачал головой.

- О, нет, Мейкел! Мы не собираемся обсуждать эту конкретную маленькую дискуссию до тех пор, пока Мерлина не будет здесь, чтобы самому принять в ней участие. Если уж на то пошло, он был немного загадочным даже с Шарли и со мной, так что мы вместе с вами с нетерпением ждем возможности услышать, чем он на самом деле занимается!

Стейнейр задумчиво посмотрел на своих монархов. Бывали времена, когда ему приходилось напоминать себе, что у Мерлина Этроуза были свои собственные планы. Или, возможно, было бы точнее сказать, что у Нимуэ Элбан были свои собственные планы. А еще лучше - ее собственная миссия. Архиепископ никогда не сомневался в преданности Мерлина Чарису и людям, которые стали его друзьями, его семьей. И все же под всем этим - иногда скрытым этой преданностью, какой бы она ни была, - скрывалась гранитная цель, которая сознательно послала Нимуэ Элбан на смерть, чтобы девять столетий спустя ее ПИКА мог ходить по земле планеты, которую она сама никогда не видела. Должны были быть моменты, - подумал Стейнейр, - когда Мерлин обнаруживал, что императивы миссии Нимуэ вступают в противоречие с его собственной лояльностью здесь, на Сэйфхолде. Вряд ли могло быть по-другому, и архиепископ надеялся, что тема его сегодняшних мыслей не подпадает под эту категорию. И все же, если бы это произошло, он знал, что Мерлин встретил бы этот вызов так же непоколебимо, как и любой другой вызов, и Стейнейр обнаружил, что бормочет тихую, искреннюю молитву за душу, которая приняла такое бремя.

- Что ж, - сказал он затем, протягивая бокал с виски, который каким-то таинственным образом опустел, - полагаю, мне, вероятно, следует еще немного укрепить свои нервы, прежде чем меня подвергнут такому стрессовому откровению.

- О, какое чудесное обоснование, Мейкел! - Шарлиэн рассмеялась. - Подождите минутку, пока я допью свой бокал и присоединюсь к вам!

- Не слишком укрепляйтесь, вы оба, - строго сказал Кэйлеб. - Или, по крайней мере, не раньше, чем мы закончим с нашими непосредственными делами.

- Неотложные дела? - повторил Стейнейр.

- О, я знаю, о чем он говорит, - сказала Шарлиэн. Архиепископ посмотрел на нее, и она пожала плечами. - Нарман.

- Нар..? - начал Стейнейр, затем кивнул с внезапным пониманием. - Вы имеете в виду, следует ли его допускать во внутренний круг или нет? - Кэйлеб кивнул, и архиепископ с любопытством посмотрел на него. - Я просто немного удивлен, что ты хочешь обсудить это, когда здесь нет Мерлина, чтобы он вложил свою четверть марки.

- Мерлин, - сказал Кэйлеб, - уже проголосовал. И, я мог бы добавить, относился к Шарли и ко мне довольно справедливо... содержательно комментируя Братьев. Что-то о процессах принятия решений, ледниках, капризных стариках и наблюдаемых горшках.

- О боже, - повторил Стейнейр совсем другим тоном и со смешком покачал головой. - Я удивлялся, почему он не приставал к Жону по этому поводу в последнее время. Однако мне и в голову не приходило, что это может быть из-за чего-то столь немерлинского, как тактичность!

- Я бы сам не зашел так далеко, - сухо сказал Кэйлеб. - Думаю, что, возможно, дело было скорее в том, что он не доверял себе, чтобы оставаться вежливым. На самом деле он чертовски непреклонен в этом. И, честно говоря, я думаю, отчасти это потому, что он почти уверен, что Нарман уже выяснил даже больше, чем мы ему сказали. - Глаза Стейнейра расширились от того, что могло быть признаком тревоги, но император махнул рукой в жесте отмашки. - О, не думаю, что даже Нарман смог бы подобраться слишком близко к разгадке того, что происходит на самом деле. Если уж на то пошло, я почти уверен, что если бы он это сделал, вы были бы в лучшем положении, чем кто-либо другой, чтобы заметить это, учитывая, где вы двое были последние несколько месяцев. Но я действительно думаю, что Мерлин прав в том, что он собрал достаточно информации, чтобы, по крайней мере, задавать себе вопросы, на которые мы еще не удосужились ответить за него. И, как мы все знаем, у Нармана есть явная тенденция в конечном итоге получать ответы, когда он отправляется на их поиски.

Вот это, - подумал Стейнейр, - выдающийся пример преуменьшения. Возможно, в Сэйфхолде были один или два человека, которые были умнее Нармана Бейца, - размышлял архиепископ. Однако он был совершенно уверен, что их было не трое. Если у него когда-либо и были какие-то сомнения на этот счет, то они были окончательно развеяны в течение долгих дней длительного путешествия из Эмерэлда в Чисхолм. С собственным двоюродным братом, графом Пайн-Холлоу, остающимся в Эмерэлде, чтобы следить за государственными делами, пухлый маленький князь Нарман был совершенно готов вернуться в Чисхолм. Главным образом, подозревал Стейнейр, потому что именно там находился императорский двор, и Нарман просто не мог оставаться в стороне от "великой игры", даже если он оказался призван в чужую команду после того, как его собственная выбыла в начале плей-офф. Единственное, на чем он настоял, так это на том, чтобы его жена, княгиня Оливия, на этот раз присоединилась к нему, и, наблюдая за ними во время путешествия, Стейнейр тоже прекрасно это понимал.

На самом деле, Стейнейр был очень рад приезду Оливии. Он сильно подозревал, что жена Нармана, которая была одной из самых проницательных женщин, когда-либо встречавшихся архиепископу, помогала держать в центре внимания иногда потенциально слишком умного для его же блага Нармана, и это было очень хорошо. Конечно, в сложившихся обстоятельствах это могло бы само по себе создать несколько дополнительных трудностей.

- На самом деле, Кэйлеб, я согласен с твоей оценкой Нармана, - сказал он вслух. - И с Мерлином, если уж на то пошло. И, в отличие от Мерлина, я давил на Жона, требуя решения. Которого, я мог бы добавить, он мне еще не дал.

- Нет?

Кэйлеб откинулся на спинку стула, пристально глядя на архиепископа. Короткое молчание показалось значительно более долгим, чем было на самом деле, а затем император поморщился.

- Возможно, он еще не дал тебе ответа, Мейкел. Однако на этот раз, я думаю, ему придется это сделать.

В этот конкретный момент, - подумал Стейнейр, - Кэйлеб был очень похож на своего отца. В его карих глазах было очень мало юмора, и - что не менее важно - выражение лица Шарлиэн было таким же серьезным, как и у ее мужа.

- Я не хочу вздымать своего высокого имперского дракона на Братьев чаще, чем это необходимо, - продолжил Кэйлеб, - но в данном случае, думаю, что должен. Они обсуждали это конкретное решение в течение нескольких месяцев. Они начали это задолго до того, как ты уехал в Эмерэлд, ради Бога, и я не могу позволить этому продолжаться дольше. Я собираюсь настоять на том, чтобы они дали мне решение - сейчас.

Стейнейр долго молча смотрел на обоих своих монархов, затем склонил голову в необычном формальном жесте уважения. Но затем он снова поднял глаза, твердо встретившись с ними взглядом.

- Если вы хотите принять решение, ваша светлость, то оно у вас будет, - серьезно сказал он. - Но вы подумали о последствиях, если Братья согласятся, и все пройдет... плохо?

- Конечно, - невесело сказала Шарлиэн, прежде чем Кэйлеб смог ответить. Стейнейр повернулся к ней, и она ответила ему таким же пристальным взглядом. - Если мы скажем Нарману правду, и окажется, что мы недооценили его реакцию, мы оба знаем, что нам придется делать, Мейкел. Я молюсь, чтобы до этого не дошло. И если это произойдет, я уверена, что проведу остаток своей жизни, сожалея об этом и прося прощения у Бога. Но если решение должно быть принято, мы его примем, - она мрачно улыбнулась. - В конце концов, мы столкнулись с такой же возможностью со всеми, кого мы "привели внутрь". До сих пор мы каждый раз "становились золотыми", как любит выражаться Кэйлеб. И, честно говоря, отчасти это, вероятно, происходит именно потому, что первый инстинкт Братьев всегда заключается в том, чтобы действовать медленно и обдумывать все как можно тщательнее. Но мы всегда знали, что рано или поздно почти наверняка ошибемся. И мы всегда знали, какова будет цена этой ошибки... Точно так же, как мы смирились с тем, что есть некоторые люди, которым мы никогда не сможем рассказать всю правду.

- Очень хорошо, ваше величество. Вы получите свой ответ, так или иначе, сегодня же.

- Это, Харвей, как всегда, было восхитительно, - сказала Шарлиэн с простой искренностью несколько часов спустя, когда слуги закончили убирать десертные тарелки. - Вы бесстыдно балуете нас, знаете ли. Вы и весь персонал. Наверное, именно поэтому мы так вас всех ценим. Спасибо... и, пожалуйста, передайте это также госпоже Бар и остальному кухонному персоналу,.

- Конечно, ваше величество, - согласился сэр Харвей Фэлгрейн с улыбкой и глубоким поклоном. Фэлгрейн, мажордом дворца, следил за тем, чтобы его организация работала с такой плавной эффективностью, которой могло бы позавидовать любое военное командование... и которой мало кто мог достичь. Учитывая персоны приглашенных на ужин к императору и императрице, он лично отвечал за сегодняшний ужин, чтобы убедиться, что ничего не пошло не так, и был явно доволен комплиментами Шарлиэн.

- А теперь, - сказал Кэйлеб, - я думаю, что некоторое время мы можем позаботиться о себе, Харвей. Просто оставь бутылки на боковом столике, и мы позвоним, если нам понадобится что-нибудь еще.

Говоря это, он улыбался, и Фэлгрейн улыбнулся в ответ. Затем мажордом еще раз поклонился - на этот раз более общей вежливостью, адресованной всем обедающим, - и удалился.

Кэйлеб смотрел ему вслед, пока за ним не закрылась дверь, затем снова обратил свое внимание на гостей его и Шарлиэн.

В каком-то смысле - во многих отношениях, если быть честным, - ему хотелось, чтобы этих гостей было только двое, а не трое. Он предположил, что они могли бы настоять на том, чтобы это был "рабочий ужин", на который не была бы приглашена княгиня Оливия. На самом деле, они начали делать именно так. Но потом они еще немного подумали об этом и поняли, насколько это могло оказаться неразумным.

Во-первых, это было бы нехарактерно грубо. Он и Шарлиэн пожалели бы об этом, но они могли бы с этим смириться. К сожалению, Оливия Бейц была очень, очень умной женщиной. Если бы ее исключили из приглашения и... что-то случилось с Нарманом, она была более чем способна задавать именно те вопросы, которые задал бы сам Нарман. Вполне возможно, что она тоже получит ответы на них, и даже если бы она этого не сделала, настроить ее против Чариса было бы лишь ненамного менее катастрофично, чем превратить Нармана во врага.

Во-вторых, однако, Нарман и Оливия, по-своему, были, по крайней мере, так же близки, как сами Кэйлеб и Шарлиэн. Укрепляющее влияние, которое она оказывала на него, проистекало из этой близости, силы этой приверженности и любви. Если бы они не рассказали ей об этом после того, как рассказали Нарману, дородный маленький князь оказался бы в таком же незавидном положении, в каком был Кэйлеб до того, как Шарлиэн наконец узнала правду. И, вдобавок ко всему этому, вполне возможно, что, рассказав об этом одновременно и ему, и Оливии, им обоим будет легче принять правду.

Ни Кэйлеб, ни Шарлиэн не были полностью довольны решением, к которому они наконец пришли, но, в конце концов, это было единственное, к чему они могли прийти.

Что ж, если Мерлин прав насчет них обоих, это не будет проблемой, - еще раз сказал себе Кэйлеб. Конечно, Мерлин был бы первым, кто признал бы, что совершил пару ошибок на этом пути.

Кстати, об этом... - Почему бы тебе не подойти сюда и не присоединиться к нам, Мерлин? - пригласил он, оглядываясь через плечо на высокого голубоглазого стражника, стоявшего сразу за дверью столовой.

Мерлин Этроуз слегка улыбнулся, когда Оливия Бейц слишком быстро оторвалась от своего тихого разговора с Шарлиэн. Княгиня Оливия провела десятилетия замужем за правящим главой государства. По пути она научилась скрывать такие мелочи, как удивление, гораздо лучше, чем это когда-либо удавалось большинству простых смертных.

Обычно, по крайней мере.

С другой стороны, у Нармана было достаточно возможностей понаблюдать за взаимодействием Кэйлеба и Мерлина во время кампании в Корисанде. На самом деле, ему уже сообщили, что сейджин наблюдал "видения". Что его функции провидца и советника были даже важнее, чем его функции личного телохранителя Кэйлеба. Попутно он также пришел к пониманию того, что отношения капитана Этроуза как с императором Кэйлебом, так и с императрицей Шарлиэн были даже ближе, чем могло предположить большинство других людей.

Это было тем, что он научился учитывать при анализе "видений" Мерлина. Однако это не было знанием, которым он когда-либо делился со своей женой, и тот факт, что император и императрица, по-видимому, решили, что для Оливии также настало время открыть хотя бы часть того, что он сам уже знал, должно было стать для него значительным сюрпризом. Если и так, то это не было очевидно. Он просто склонил голову набок со слегка задумчивым выражением лица, которое, вероятно, одурачило бы кого угодно. Однако Мерлин узнал пухлого маленького князя по крайней мере так же хорошо, как Нарман узнал его, и он мог почти буквально видеть мысли, мелькающие в этом подвижном мозгу.

- Конечно, ваша светлость, - пробормотал он вслух и подошел к столу. Кэйлеб взмахом руки указал на стул между ним и Мейкелом Стейнейром, и Мерлин поклонился в знак признательности. Он отстегнул ремень портупеи с оружием, прислонил к стене катану и вакадзаси в ножнах, затем отодвинул указанный стул и сел на него.

- Вина, Мерлин? - спросил Стейнейр с причудливой улыбкой.

- Если вам будет угодно, ваше преосвященство, - ответил Мерлин и краем глаза наблюдал за ошеломленным выражением лица княгини Оливии, когда предстоятель Церкви Чариса наливал вино простому телохранителю. Архиепископ передал стакан, и Мерлин кивнул в знак благодарности и сделал глоток.

- Нарман, Оливия, - сказал затем Кэйлеб, снова привлекая внимание князя и княгини, - как я уверен, вы оба уже поняли, Шарлиэн и я пригласили Мерлина присоединиться к нам за столом, чтобы он высказал свое мнение. И в этот момент, как я уверен, вы оба уже поняли, заключается в том, что Мерлин - нечто большее, чем просто мой телохранитель. На самом деле, Оливия, Нарман уже был знаком с этим незначительным фактом, хотя знаю, что он не поделился этим знанием с тобой.

- Действительно, он этого не сделал, ваша светлость, - сказала Оливия, когда он на мгновение замолчал, и, несмотря на это, в ее голосе прозвучала тревога.

- Мы это знаем, - быстро сказала Шарлиэн, протягивая руку, чтобы ободряюще коснуться руки пожилой женщины. Оливия посмотрела на нее, и императрица улыбнулась. - Поверьте мне - когда я говорю, что мы знаем, что Нарман никогда не выдавал ни одного из наших секретов, даже вам, мы действительно правы. Вы поймете, что я имею в виду, после того, как Мерлин закончит свое объяснение.

- Объяснение, ваше величество? - На этот раз замешательство Оливии проявилось гораздо яснее, и Шарлиэн кивнула. Затем она взглянула на Мерлина.

- Почему бы тебе не пойти дальше и не начать? - пригласила она.

- Конечно, ваше величество. - Мерлин склонил голову в знак признательности, затем посмотрел через стол на Оливию. - Князь Нарман уже слышал часть этого, ваше высочество, - сказал он, - но еще большая часть будет для него в равной степени новой. Или, возможно, я должен сказать, что он вот-вот обнаружит, что информация, которую ему уже дали, была... неполной. Прошу прощения за это, ваше высочество, - сказал он, на мгновение переключив свое внимание на Нармана, - но это был один из тех пунктов, которые "не нужно знать", поскольку уверен, вы поймете, когда я закончу объяснять.

- Должен ли я предположить, что что-то изменилось и дало мне "необходимость знать" в конце концов, сейджин Мерлин? И, по какой-то причине, Оливии тоже? - Нарман задал этот вопрос спокойно, но в то же время протянул руку, чтобы ободряюще взять жену за руку. В этом маленьком жесте защиты было что-то глубоко трогательное, - подумал Мерлин и почувствовал, как его сердце потеплело к пухлому эмерэлдцу.

- Это не столько что-то изменилось, сколько свой путь прошел процесс принятия решения, ваше высочество, - сказал ему Мерлин. - Думаю, что в принятии этого решения участвовало больше людей, чем могли подозревать даже вы. И большинству этих других людей не хватало... можно сказать, несправедливых преимуществ, которыми, как вы уже знали, обладаю я сам. Это, как правило, делало их более нерешительными - ну, осторожными на самом деле было бы лучшим словом, - чем они могли бы быть в противном случае.

- Но не ты? - пробормотал Нарман с улыбкой, и Мерлин пожал плечами.

- Мы бы не вели этот разговор, если бы Кэйлеб, Шарлиэн и архиепископ Мейкел уже не были вполне уверены в том, как все получится, ваше высочество. Никто из нас не является непогрешимым, так что, возможно, мы все ошибаемся в этом. Хотя не думаю, что это очень вероятно.

- Что ж, полагаю, это облегчение, - сказал Нарман. - С другой стороны, возможно, вам следует продолжить и начать это объяснение. Сейчас.

- Конечно, ваше высочество.

Несмотря на потенциальную серьезность момента, Мерлину было трудно не усмехнуться от смешанного раздражения, нетерпения и юмора в тоне Нармана. Затем искушение исчезло, и он наклонился вперед в своем кресле, сложив руки на основании своего бокала с вином, и серьезно посмотрел на Нармана и Оливию.

- Я понимаю лучше, чем кто-либо из вас, вероятно, даже начинает подозревать, насколько вы оба разочарованы храмовой четверкой, - сказал он очень спокойно. - Знаю - не подозреваю, не думаю, не оцениваю, знаю, - что княгиня Оливия испытывает такое же отвращение, горе и гнев, как и сами Кэйлеб или Шарлиэн, из-за того, как Клинтан и Тринейр используют и злоупотребляют авторитетом Церкви и верой каждого жителя Сэйфхолда. Точно так же я знаю, ваше высочество, что ваше собственное отвращение к вопиющей коррупции храмовой четверки и пристрастию к тирании гораздо глубже, чем вы действительно хотели бы, чтобы кто-либо еще догадывался, учитывая образ того циничного, прагматичного, безжалостного политика, который вы так долго культивировали. - Он слабо улыбнулся слегка оскорбленному выражению лица Нармана, но ни следа веселья не коснулось его мрачного тона, когда он продолжил. - Но чего ни один из вас не знает, так это того, что храмовая четверка едва ли первая, кто злоупотребляет верой всех жителей Сэйфхолда в своих собственных целях. На самом деле, они следуют традиции, которая была установлена еще до дня Сотворения.

Муж и жена, сидевшие за столом напротив него, одновременно напряглись, их глаза расширились в замешательстве, и на этот раз его улыбка была намного, намного мрачнее.

- Видите ли, чуть более тысячи лет назад...

Тишина в столовой была глубокой, когда два часа спустя Мерлин закончил свое объяснение. Слабый, ледяной вздох зимнего ветра, треплющего карнизы, зубчатые стены и фронтоны, постукивающего невидимыми пальцами по закрытым оконным стеклам, был отчетливо слышен, несмотря на прочность древней каменной громады дворца.

Нарман и Оливия Бейц сидели бок о бок, держась за руки, с того момента, как начал Мерлин, и глаза Оливии были огромными темными озерами в свете лампы, когда они цеплялись за коммуникатор, компактный голографический проектор и голый вакадзаси, лежащий на столе перед ней. Мерлин задавался вопросом, глядя на нее, какие из его технологических доказательств, подтверждающих историю, она сочла наиболее убедительными. В каком-то смысле, как он подозревал, это, вероятно, был вакадзаси. Коммуникатор и проектор выглядели чужими, странными, даже волшебными. Вакадзаси был не таким, но она наблюдала, как он использовал невероятно острое лезвие из боевой стали, чтобы отрезать длинные кусочки железа от кочерги, которую он выбрал из инструментов камина в столовой. Тот факт, что вакадзаси, очевидно, еще не выглядел инопланетным, вероятно, сделал его еще более... впечатляющим.

И мне лучше, черт возьми, убедиться, что кочерга исчезнет навсегда, - напомнил он себе. - Пусть лучше слуги гадают, куда она делась, чем найдут ее разрубленной, как рождественский гусь.

Он почувствовал краткую боль от собственного выбора сравнений и задался вопросом, не было ли это его изложением истинной истории человечества, которое напомнило ему об этом.

Выражение лица Нармана выдавало гораздо меньше, чем выражение лица его жены. Ее удивление и сопровождавшие его призрачные глаза были очевидны. Глаза Нармана были просто прикрыты, задумчивы, губы поджаты, как будто он размышлял над повседневной головоломкой, а не о полном и фундаментальном изменении вселенной, о которой он всегда думал.

- Ну? - наконец Кэйлеб тихо произнес в тишине:

Оливия вскинула голову, ее глаза метнулись к императору, как испуганные кролики. Нарман просто посмотрел на Кэйлеба, но его свободная рука потянулась, чтобы присоединиться к той, что уже держала руку его жены. Он нежно, успокаивающе похлопал ее по тыльной стороне ладони, затем посмотрел через стол на Мерлина.

- В конце концов, это не телохранители ее величества спасли ей жизнь, не так ли, сейджин Мерлин? - спокойно спросил он. - Не совсем?

- Не совсем, нет, ваше высочество. - Голос Мерлина был низким, его сапфировые глаза ПИКА потемнели. - Без них я бы опоздал, хотя... И это моя вина, что так много из них погибло. В тот день я неудачно уронил мяч.

Шарлиэн пошевелилась на стуле, как будто хотела оспорить его вердикт, но не стала, и Нарман слабо улыбнулся.

- Я просто прокручивал в уме все то утро. - Его тон был почти капризным. - Вот, думал, ты так много объяснил, когда оказывается, что было еще так много всего, чего ты даже не коснулся! - Он покачал головой. - Должен признать, что некоторые вещи сейчас имеют гораздо больше смысла, чем тогда. Во-первых, я постоянно был озадачен тем, до какой степени их величества, похоже, думают так одинаково. Имейте в виду, у меня достаточно опыта, чтобы понять, насколько хорошо муж и жена могут научиться читать мысли друг друга. И, - кожа вокруг его глаз сморщилась, когда он коротко, но тепло улыбнулся Оливии, - о том, как они все еще могут удивлять друг друга, даже спустя годы. Но вы двое, - он перевел взгляд обратно на Кэйлеба и Шарлиэн, - были вместе не так давно, вот почему вы не раз поражали меня тем, насколько плавно ваши действия и решения согласовывались, несмотря на то, что вы были в месяцах пути друг от друга. Например, то, как ее величество самостоятельно решила вернуться домой в Чисхолм после покушения. Это было именно то, что, по моему мнению, необходимо было сделать. На самом деле, это было то, что я довольно настойчиво советовал в то самое утро, но мне никогда не приходило в голову, что она действительно может сделать это так быстро. Теперь я понимаю, как это удавалось вам двоим.

- Справедливости ради по отношению к Кэйлебу и Шарлиэн, ваше высочество, до покушения у них не было преимущества мгновенной связи, - отметил Мерлин, и Нарман задумчиво кивнул.

- Ты прав, - согласился он. - И они работали почти так же гладко даже до этого, не так ли?

- Да, "они работали", - довольно сухо сказал Кэйлеб. - Что возвращает меня к моему первоначальному вопросу, ваше высочество.

- Не скажу, что это не стало большим сюрпризом, ваша светлость, - признал Нарман. - Конечно, подозреваю, что вы были бы немного разочарованы, если бы этого не произошло! Странно, однако, то, что я не думаю, что это действительно потрясло меня.

- Этого не произошло?

В голосе его жены слышалась слабая, но отчетливая дрожь. Он быстро взглянул на нее, и она слегка неуверенно улыбнулась, увидев беспокойство в его глазах.

- Могу с уверенностью сказать, что это потрясло меня, - продолжила она. - И, - она перевела взгляд на Кэйлеба и Шарлиэн, - должна признать, что меня это тоже беспокоит. Даже со всеми доказательствами сейджина Мерлина вы просите нас поверить во многое. Или, возможно, я должна сказать, во многое не верить. Вы больше не говорите только о храмовой четверке. Не только о коррупции в Церкви или о злых людях, искажающих Божье послание. Вы говорите нам, что само послание - ложь. Что вера, которой мы доверили наши души - души наших детей, - это не что иное, как одна огромная ложь.

В душе этой женщины есть сталь, - с уважением подумал Мерлин. - Она говорит правду, когда говорит, что шокирована, но она сразу переходит к сути всей истории, к тому, что действительно важно для нее.

- Отчасти это именно то, что говорит вам Мерлин, - ответил Стейнейр, прежде чем кто-либо другой смог это сделать. Она посмотрела на архиепископа, и он печально улыбнулся ей. - Церковь Ожидания Господнего - это ложь, "огромная ложь", как вы только что назвали, - сказал он. - Но мужчины и женщины, которые создали эту ложь, построили ее из фрагментов подлинной веры в Бога. Они украли кусочки правды, чтобы создать ложь, и именно это сделало ее такой чертовски - и я тщательно выбираю свое наречие, ваше высочество, - правдоподобной так надолго. Но, как сказал Мерлин, когда начинал, на самом деле нет такой уж большой разницы между Эриком Лэнгхорном и храмовой четверкой. Помимо того факта, что, согласны мы с ним или нет, Лэнгхорн действительно мог бы утверждать, что само выживание человеческой расы зависело от успеха его лжи.

Глаза Оливии сузились, и Стейнейр пожал плечами.

- Я не буду оспаривать ни единого слова, сказанного Мерлином о Лэнгхорне, Бедар и остальных "архангелах". Они были массовыми убийцами и, очевидно, страдали манией величия, и то, что они создали, было чудовищем и мерзостью перед Богом. Я сам бедарист, и открытие правды о покровительнице моего ордена было одним из самых неприятных событий в моей жизни. Но, все же, орден Бедар сделал огромное количество добра на протяжении веков. Полагаю, что это переросло во что-то совершенно отличное от того, что имела в виду Адоре Бедар, когда она была занята "перепрограммированием" сознания беспомощных, спящих людей, чтобы заставить их поверить в ложь, но я также был вынужден признать, что могу ошибаться в этом. Мы знаем, что сделали она и Лэнгхорн; мы никогда не узнаем, о чем они на самом деле думали, когда делали это. Я не утверждаю, что благородство их мотивов, если предположить, что они действительно обладали чем-то подобным, оправдывает их действия. Я просто говорю, что мы, как человеческие существа, склонны судить на основе того, что мы понимаем, что мы видим, даже когда мы знаем интеллектуально, что почти наверняка есть вещи, которые мы не понимаем и еще не видели. Мы делаем это с другими людьми. Мы делаем это даже с самими собой, когда подходим прямо к этому. Думаю, мы должны признать это, ваше высочество. И, возможно, мы могли бы попытаться избежать того же самого по отношению к Богу.

Она пристально смотрела на него несколько мгновений, затем медленно кивнула. На самом деле это не было жестом согласия - по крайней мере, пока. Но это была уступка в знак понимания. Или, возможно, о начале понимания.

- Со временем, Оливия, - сказала Шарлиэн, - каждому человеку придется самому решать, как реагировать на ложь. Знаю, как отреагировала я, но никто не может предсказать, как отреагируют все остальные. Это одна из причин, по которой мы были так осторожны, когда дело доходило до решения, кому мы можем открыть правду.

- А если окажется, что вы были неправы, открыв это кому-то, ваше величество? - очень тихо спросила Оливия. - Что происходит потом?

- Тот факт, что вы спросили, означает, что вы уже знаете ответ, - ответила Шарлиэн, ее голос был таким же мягким, но непоколебимым. - Мы не можем - и не будем - притворяться по этому поводу. Одному Богу известно, сколько людей погибнет до того, как закончится эта борьба, и информация, которой Мерлин поделился с вами и Нарманом сегодня вечером, была бы разрушительной в руках сторонников Храма. Если бы вы были на нашем месте, что бы вы хотели сделать, чтобы это не дошло до них?

Снова повисла тишина, напряженная и хрупкая. Затем, к удивлению, Оливия Бейц улыбнулась. Это была слабая улыбка, но искренняя, - понял Мерлин.

- Я была замужем за Нарманом почти столько же, сколько живете вы, ваше величество, - сказала она. - Все эти годы он делал все возможное, чтобы "защитить меня" от суровых реалий "великой игры". Боюсь, однако, что на самом деле он никогда не преуспевал в этом так хорошо, как думал, даже если у меня не хватило духу сказать ему, что это не так.

Она повернула голову, ее улыбка стала шире и теплее, когда ее глаза встретились с глазами мужа, и она сжала его руку. Затем она оглянулась на Шарлиэн и Кэйлеба, и выражение ее лица снова стало серьезным.

- Но после всего этого, конечно, я знаю, что бы вы сделали, и я ни на секунду не сомневаюсь, что Нарман поступил бы точно так же на вашем месте. Если уж на то пошло, - она спокойно посмотрела Шарлиэн в глаза, - я бы тоже так поступила. Так что, полагаю, это хорошо, ради всех нас, что вам не придется.

- Мы не будем? - тихо спросил Кэйлеб, и Оливия покачала головой.

- Ваша светлость, если бы Нарман был склонен осудить вас как еретиков и демонопоклонников, он бы сделал это в тот момент, когда вы сказали ему, что сейджин Мерлин наблюдает "видения". Вам не нужно было говорить ему, что сейджин тоже летает по воздуху, и ему не нужно делать такие мелочи, как "о, дыши", чтобы он понял, что в нем работает нечто большее, чем догадывается храмовая четверка. С этого момента он знал, что Мерлин был "неестественным существом", и я не сомневаюсь, что предупреждение Писания о том, что такие вещи служат Шан-вей, прошло у него в голове. Это очень активный ум, знаете ли.

Она снова улыбнулась, качая головой Нарману, но одновременно умудряясь не отрывать взгляда от Кэйлеба, когда продолжила.

- Знаю своего мужа, - просто сказала она, - и хотя не сомневаюсь, что сейджин смог бы держать его под постоянным наблюдением, думаю, что ему удалось бы предать вас, если бы он решил, что вы с Мерлином действительно служили Шан-вей. Возможно, он и не пережил бы этого опыта, но он бы преуспел. И я думаю, теперь, когда вы узнали его получше, вы, вероятно, понимаете, что он сделал бы это, зная, что не выживет, если бы он действительно верил, что вы намеревались предать весь мир Тьме.

Мерлин заметил, что лицо Нармана приобрело интересный оттенок розового, но пухлый маленький князь не дрогнул.

И насчет него она тоже права, клянусь Богом, - подумал Мерлин и мысленно покачал головой. - Я бы сам так не подумал, когда впервые встретил его, но она права. Если бы он так думал, то сделал бы именно то, что она только что сказала.

- Как бы то ни было, - продолжала Оливия, - я в значительной степени верю в его суждения. Это не безошибочно, и он совершил свою долю ошибок. Но это несколько меньшая доля, чем у многих других князей, которых я могла бы упомянуть. И в этом случае, я думаю, мое суждение совпадает с ним.

Она посмотрела на Стейнейра. - Ваше высокопреосвященство, я бы очень хотела получить возможность ознакомиться с некоторыми другими священными писаниями, о которых вы упомянули. Уверена, что когда я это сделаю, у меня возникнет множество собственных вопросов. Но я была готова довериться вам против Храма, когда ваш отказ от толкования Матерью-Церковью единственного известного мне Писания не был основан ни на чем, кроме веры. Возможно, сейчас вы просите нас поверить еще больше, но вы также предлагаете нам гораздо больше доказательств и подтверждений. - Она пожала плечами. - Без сомнения, кто-то вроде Клинтана все равно найдет всевозможные причины, чтобы отвергнуть их. Я уже решила, что он не поклоняется тому же Богу, что и я, так что для меня это не проблема.

Мерлин почувствовал, что расслабляется, когда понял, что она имела в виду каждое слово. Он оглядел сидящих за столом и увидел, что его собственная реакция в большей или меньшей степени отражается на лицах каждого из присутствующих. Кроме, возможно, Нармана.

Князь Эмерэлда не смотрел на Мерлина Этроуза. И даже не на его императора и императрицу. Нет, он смотрел на кого-то гораздо более важного, чем любая из этих августейших особ.

Он смотрел на свою жену, и на этот раз, когда его глаза встретились с ее глазами, в выражении его лица или эмоциях вообще не было никакой настороженности.

VI

- Доброе утро, ваше высочество.

- Да, это так, не так ли? Утро, я имею в виду. - Нарман Бейц выглянул из окна дворца на зимний серый чисхолмский день и вздрогнул.

На самом деле было не так уж и рано, - размышлял Мерлин, - но опять же, Черейт находился на четыре часовых пояса восточнее Эрейстора. Конечно, Нарман наслаждался довольно длительным путешествием, так что у него было достаточно времени, чтобы сбросить свои внутренние часы. Что привело Мерлина к печальному выводу, что князь Нарман просто не был тем, кого прискорбно веселые люди на Старой Земле упорно называли "жаворонком".

Справедливо, - подумал Мерлин, подавляя искушение улыбнуться. - В конце концов, я тоже никогда не был "жаворонком", если бы мог этого избежать.

- И что я могу для вас сделать в этот безбожный, холодный час? - спросил Нарман, подходя ближе к огню, потрескивающему в очаге гостевой гостиной. Он протянул руки к огню, хотя, честно говоря, в гостиной было не особенно холодно. Или, во всяком случае, не по чисхолмским стандартам.

- На самом деле, мне нужно обсудить с вами несколько вещей, ваше высочество, - сказал Мерлин, и глаза Нармана сузились, выражение его лица стало более серьезным, когда он посмотрел на сейджина.

- В моей роли имперского советника их величеств по разведке? - спросил он. - Или в моей роли нового посвященного во "внутренний круг"?

- Вообще-то, и то, и другое. - Мерлин слегка пожал плечами. - Уверен, что вы уже поняли, по крайней мере теоретически, как изменится ваша способность анализировать разведданные, как только мы должным образом проинструктируем вас об использовании нашего компьютера. Однако я сомневаюсь, что вы полностью готовы к этому. Не хочу никого обидеть, когда говорю это, но, честно говоря, не понимаю, как кто-то, кто еще не испытал этого, может быть полностью подготовлен.

- Почему-то я в этом нисколько не сомневаюсь. - Тон Нармана был сухим, и он покачал головой. - Я вспоминал все те аккуратно написанные "резюме", которые предоставили вы и... Сова, и пытался представить, каково это было на самом деле наблюдать за тем, о чем вы так подробно рассказывали. - Он снова покачал головой. - Единственный вывод, к которому я определенно пришел, заключается в том, что независимо от того, насколько сильно я пытаюсь это представить, реальность будет еще более... впечатляющей, скажем так?

- Думаю, что это, вероятно, безопасная оценка. Тем не менее, я также думаю, что вы привыкнете быстрее, чем ожидаете прямо сейчас. - Мерлин улыбнулся. Затем выражение его лица немного посерьезнело. - Но еще одна вещь, которую вы, к сожалению, обнаружите, - это то, что называется "информационная перегрузка". - Настала его очередь покачать головой. - Вот так Шарлиэн чуть не погибла, несмотря на все мои ухищрения и "жучков". Ко мне просто поступало слишком много данных, даже с помощью Совы, чтобы я мог отслеживать все. И в отличие от вас, ваше высочество, я действительно могу обходиться без сна практически бесконечно, когда мне это нужно.

- Пожалуй, это достаточно верно, - задумчиво сказал Нарман. - Если уж на то пошло, я думал о том, как трудно, должно быть, их величествам просто найти время - и уединение - чтобы сесть и "посмотреть" на все материалы, которые вы описывали. Это же не значит, что они могут просто сидеть в тронном зале, игнорируя всех остальных, в то время как они слушают голоса, которые никто другой не может услышать, не так ли? Рано или поздно люди начали бы говорить.

- Поверьте мне, это даже хуже, чем вы, возможно, думали. - Мерлин закатил глаза. - Полагаю, что с вами будет по крайней мере так же плохо, если уж на то пошло.

- По крайней мере, так же плохо? - повторил Нарман, приподняв обе брови.

- Теперь у вас есть доступ к компьютерным файлам Совы, ваше высочество, и я знаю, откуда у ваших старших детей появится вкус к чтению. Я содрогаюсь при мысли о том, что произойдет, когда вы найдете исторические банки Совы. И да поможет нам всем Бог, когда вы получите в свои руки экземпляр Макиавелли!

- Макиавелли, - медленно повторил Нарман странно звучащее имя, осторожно обводя языком странные слоги. - Какое странное имя. - Он склонил голову набок. - Это название книги или автора?

- Позволю вам выяснить это самостоятельно, ваше высочество. - Мерлин действительно слегка вздрогнул. - Вероятно, мне вообще не следовало упоминать об этом, но я сказал Сове, чтобы он помог всем пользователям системы разобраться, как выполнять поиск данных, и, зная вас, вы бы достаточно скоро нашли всевозможные ссылки на него самостоятельно.

- Ты понимаешь, что только разжигаешь во мне еще большее любопытство, - заметил Нарман.

- Да, наверное, так и есть. - Мерлин подошел к окну и встал, глядя на унылую по-зимнему сельскую местность за окном. - Думаю, что отчасти это связано с тем, что наконец-то у меня есть кто-то, с кем я вообще могу поговорить об этом, - медленно сказал он. - Это почти... почти так, как будто человеческая история на самом деле больше не мертва, и я по-настоящему не осознавал, как сильно я скучал по ней, пока не обнаружил других людей, с которыми я действительно могу осмелиться поделиться ею.

Выражение лица Нармана смягчилось, и он легонько положил руку на плечо сейджина.

- Есть такая пословица, - тихо сказал он. - Предполагаю, что на "Старой Земле" у них было что-то подобное. Там сказано: "Одинока голова, которая носит корону". - Он покачал головой, глядя в окно рядом с Мерлином. - Я понял много лет назад, насколько это было правдой, но мне никогда не приходило в голову, что может быть кто-то, кому было так же одиноко, как, должно было быть тебе, когда ты проснулся в своей пещере.

Мерлин повернул голову, на мгновение посмотрел сверху вниз на пухлого маленького эмерэлдца, затем медленно кивнул.

- Вы знаете, ваше высочество, - сказал он намеренно легким тоном, - я с каждым днем становлюсь все счастливее, что нам удалось уладить эту неприятность между Чарисом и Эмерэлдом, не сделав никого на фут или около того ниже, чем он был раньше.

- Особенно тех, у кого с самого начала было так мало лишних дюймов, - криво согласился Нарман, глядя на возвышающегося сейджина.

- Чтобы быть уверенным. - Мерлин улыбнулся. Затем он встряхнул себя. - Но полагаю, мне следует вернуться к настоящей причине, по которой я пришел к вам сегодня утром, - сказал он более оживленно.

- Конечно, - пригласил Нарман.

- Дело в том, что я уезжаю в Мейкелберг, как только мы с вами закончим этот разговор. У меня там есть поручение их величеств - то, которое на самом деле имеет некоторое отношение к нашему нынешнему разговору. Поскольку я буду в отъезде, я не смогу провести вас и княгиню Оливию через ознакомление с вашими коммуникационными возможностями так, как сделал бы в ином случае. Однако Кэйлеб и Шарлиэн прекрасно справятся с этим, и полагаю, что они собираются пригласить вас - и архиепископа Мейкела - на ужин сегодня вечером, чтобы сделать именно это.

Он сделал паузу, подняв брови, пока Нарман не кивнул в знак понимания, а затем продолжил.

- Как только мы введем вас в курс дела и вы освоитесь с интерфейсом Совы, мы попросим вас помочь снять часть информационной нагрузки с остальных. У Кэйлеба и Шарлиэн уже есть доступ к аспектам общего интеллекта Совы, которые отвечают за ежедневную проверку. Самое сложное, что нас беспокоит, - это избежать соблазна по-настоящему нагрузить вас. Честно говоря, ваше высочество, я считаю, что вы лучший аналитик, который у нас есть. У вас это определенно получается лучше, чем у меня, и думаю, что на самом деле у вас это получается лучше, чем у Уэйв-Тандера, если уж на то пошло. Поэтому нам нужно найти правильный баланс между тем, чтобы вы сами проверяли исходные данные, и тем, чтобы рассмотреть все более важные вещи, которые вам предложил кто-то другой - кто-то, кто не так хорош как аналитик.

- Я вижу это, - задумчиво произнес Нарман. Если он и был смущен комплиментами Мерлина по поводу его аналитических способностей, то хорошо это скрывал, - криво усмехнулся сейджин.

- Однако есть некоторые области, в которых мы хотим, чтобы вы сначала взглянули на сами данные, - сказал он вслух. - Что подводит меня к моей поездке в Мейкелберг.

- В каком смысле? - спросил Нарман, когда Мерлин сделал паузу.

- Некоторые люди, - сейджин тщательно подбирал слова, - либо уже разговаривают с людьми, с которыми им не следует разговаривать, либо ищут таких людей. Некоторые из них занимают довольно высокое положение.

- Я не удивлен, - кисло сказал Нарман. - На самом деле, я, вероятно, мог бы рискнуть предположить о некоторых из "высокопоставленных" людей, о которых идет речь. В тех сводках, которые вы мне передавали, содержалось несколько таких имен, если уж на то пошло. Должен ли я предположить, что кто-то в Мейкелберге попадает в эту категорию?

- На самом деле, в Мейкелберге есть несколько человек, которые попадают в эту категорию, ваше высочество. - Мерлин поморщился. - К счастью, гораздо больше тех, кто мог бы попасть в это, но не попал. Герцог Истшер, например.

- Действительно? - Нарман пристально посмотрел на Мерлина, затем медленно кивнул. - Хорошо. Хорошо! - Он кивнул более решительно. - Я думал, что, вероятно, так оно и есть, но рад, что это подтвердилось!

- Вы не совсем одиноки в этом, - с чувством сказал Мерлин, затем пожал плечами. - По очевидным причинам мы не можем арестовывать людей, когда мы не можем представить в открытом суде доказательства - подтверждения - их измены. Мы можем использовать то, что знаем, чтобы вывести людей из особенно щекотливых положений, когда мы знаем, что не можем им доверять, и мы это делаем. Но есть относительно небольшая горстка тех, кого мы знаем как предателей, которых мы либо не можем отстранить без какого-либо железного доказательства, либо которых по разным причинам мы не хотим отстранять.

- Знание того, кто является предателем, позволяет вам контролировать поток информации, - сказал Нарман.

- Вот именно. - Мерлин энергично кивнул. - Это мышление, лежащее в основе большинства решений Кэйлеба и Шарлиэн оставить людей на таких должностях, и они собираются попросить вас взять на себя контроль за этим потоком информации.

Нарман снова кивнул, все еще задумчиво глядя на Мерлина. - Кроме того, однако, есть очень мало людей - на самом деле всего лишь горстка - которые были оставлены на месте по очень специфическим причинам. Причины, которые на самом деле не имеют большого отношения к контролю информации, которую они передают кому-то другому. Кэйлеб называет их нашими "фирменными блюдами мастера Трейнира".

Он выжидающе наблюдал за выражением лица Нармана. Князь на мгновение нахмурился, затем обнаружил, что снова кивает при упоминании легендарного режиссера кукольного театра Сэйфхолда.

- Значит, ваше путешествие в Мейкелберг как-то связано с одной из этих марионеток. - Его тон был задумчиво-умозрительным. - Кого-то, кого ты заставляешь делать что-то самому? Или кого-то, кого вы используете, чтобы заставить кого-то другого что-то сделать?

- Ваше высочество, наблюдать за вами в действии - одно из моих греховных удовольствий, - сказал ему Мерлин с усмешкой. - Если уж на то пошло, это было одним из моих греховных удовольствий, даже когда вы были на другой стороне!

- Я очарован, обнаружив, что подарил тебе так много часов развлечений, сейджин Мерлин. - Тон Нармана был сухим, но его глаза блеснули, и Мерлин фыркнул.

- Позвольте мне рассказать вам о благородном графе Суэйле, - сказал он. - Он довольно интересный парень. У него тоже есть еще более интересные друзья, и Кэйлеб, и Шарлиэн - и я - были бы признательны за ваш взгляд на него. И, если уж на то пошло, о том, как именно я должен действовать... представиться в ходе выполнения того поручения, о котором я упоминал несколько минут назад. Вы видите...

VII

- Вы уверены в этом, ваше преосвященство?

Отец Гарт Горджа не смог скрыть собственных сомнений в своем тоне, и Жэйсин Канир улыбнулся. Горджа был почти наполовину моложе Канира и был с архиепископом буквально с тех пор, как окончил семинарию. Он был искусен во всех навыках, необходимых настоящему секретарю, и Канир не сомневался, что любое количество других епископов или архиепископов с радостью наняли бы столь способного молодого человека. Однако Горджа никогда не проявлял ни малейшего интереса ни к одному из поступивших ему предложений. Канир надеялся и верил, что многое из этого было связано с тем, что Гордже нравилось работать на него. Он, безусловно, ценил заслуги младшего священника, хотя и полагал, что с его стороны было эгоистично не подтолкнуть молодого человека к принятию одного из этих конкурирующих предложений. В конце концов, архиепископ с более могущественными связями, вероятно, мог бы быстрее продвинуть карьеру Горджи. К настоящему времени он, несомненно, был бы, по крайней мере, верховным священником, если бы состоял на службе у одного из этих прелатов с лучшими связями.

Но еще одним аспектом лояльности его секретаря, как хорошо знал Канир, был тот факт, что он родился и вырос прямо здесь, в Гласьер-Харт. Его отец и старшие братья все ушли в шахты еще в позднем детстве, но родители решили, что юный Гарт будет стремиться к большему, и вся его семья пошла на жертвы, чтобы добиться этого.

Церковь бесплатно предоставляла всем Божьим детям пятилетнее школьное образование (как и следовало бы, - кисло подумал сейчас Канир, - учитывая, сколько марок десятина выжимала из них каждый год), но это была редкая семья из Гласьер-Харта, которая могла выделить потенциальному работнику достаточно времени, чтобы ребенок приобрел что-то большее, чем базовая грамотность. Родители Гарта были полны решимости добиться большего, и каким-то образом им удалось удержать его подальше от шахт и продолжить его образование. Их местный священник тоже увидел в парне что-то такое, что привлекло к Гарту больше внимания со стороны его учителей, которые, в свою очередь, обнаружили, что у этого невысокого, коренастого сына шахтера был первоклассный ум.

С этого момента путь юноши был в значительной степени предопределен. Мать-Церковь всегда нуждалась в талантах, и с самого начала стало очевидно, что у Гарта есть истинное призвание. Это привлекло к нему внимание предшественника Канира в Гласьер-Харт, и при поддержке своего архиепископа Гарт окончил семинарию в самом Зионе. Предыдущий архиепископ намеревался взять молодого семинариста в свой штат, и когда Канир был возведен на освободившуюся после его неожиданной смерти должность, новый архиепископ сразу же проникся симпатией к недавно рукоположенному отцу Гарту.

Что, вероятно, объясняет, почему юный росток чувствует себя вправе смотреть на меня так, как будто я слегка помешанный дядя, - размышлял сейчас архиепископ.

- Если вы имеете в виду, уверен ли я, что это хорошая идея, - сказал он вслух задумчивым тоном, - ответ - да. Если вы имеете в виду, уверен ли я, что это будет самое приятное время года для возвращения, то ответ - нет. Если вы имеете в виду, уверен ли я, что инструкции, которые только что дал вам, были теми, которые я хотел вам дать, тогда, опять же, ответ - да.

Он почесал подбородок в явном раздумье на одно мгновение, затем бросил на молодого человека сердитый взгляд. Он был ужасным, этот свирепый взгляд, воплощение величия и силы... слегка испорченный юмором, светящимся в его глазах.

- В целом, я полагаю, что у "да" преимущество. Не так ли?

- Конечно, ваше преосвященство! - Горджа действительно немного покраснел, но он также покачал головой с истинным упрямством Гласьер-Харт. - Просто, как вы говорите, сейчас не лучшее время года для уединения. Особенно в Саммит-хаусе. Я даже не знаю, в каком состоянии находится дом, и вполне вероятно, что вы прибудете туда без предупреждения. Если вы будете там, наверху, и за вами некому присматривать, кроме Фрейдмина, а погода становится действительно плохой...

Он позволил своему голосу затихнуть, и Канир улыбнулся. - Я ценю твою заботу, Гарт, действительно ценю. Но я совершенно уверен, что даже пара старых чудаков, таких как Фрейдмин и я, смогут пережить несколько дней изоляции. А Саммит-хаус стоит на этой вершине уже более ста лет, так что сомневаюсь, что какой-нибудь шторм может обрушить его на наши макушки. И, наконец, если условия будут немного суровыми, это вряд ли минус для духовного уединения, не так ли?

- Нет, ваше преосвященство. Конечно, нет. Это просто...

- Только то, что ты не хочешь выпускать меня из виду, когда я могу попасть в беду? - сухо закончил Канир, приподняв одну бровь.

Горджа снова покраснел, затем рассмеялся. - Виновен, ваше преосвященство, виновен! - признался он с улыбкой. Но затем выражение его лица посерьезнело, и он испытующе посмотрел в глаза своему начальнику.

Канир ответил на этот взгляд спокойно, уверенно, но не отвечая на вопросы, которые он задавал. Он не мог - не хотел - давать Гордже эти ответы. Не сейчас. Он давно решил, что чем меньше юный Гарт будет знать о рискованных действиях своего архиепископа, тем лучше. Нелегко было держать младшего священника вне такой большой части его жизни, но он был активен в Круге задолго до того, как Горджа поступил на службу. Его каналы связи с Уилсинами и Кругом уже были в действии, и он просто отказался поставить в известность о них своего нового секретаря.

Бывали времена, когда он сомневался в этом решении, и не только из-за того, что оно делало его собственную жизнь более трудной, чем она могла бы быть. Он распознал родственную душу внутри Гарта Горджи, и у него не было особого беспокойства - нет, никакого беспокойства, ни один человек никогда не мог быть абсолютно уверен в чем-либо до испытания - что молодой человек предал бы его или Круг. Если уж на то пошло, он был уверен, что его секретарь быстро согласился бы присоединиться к деятельности Круга. Но он отказался позволить юноше принять это решение на таком раннем этапе его собственной жизни. Это была не та вещь, от которой человек мог бы просто уйти, если бы позже решил, что совершил ошибку, и он более чем наполовину боялся, что Горджа согласился бы, по крайней мере, в значительной степени просто из-за его уважения и симпатии к самому Каниру.

К тому времени, когда прошло несколько лет, и он был более уверен, что Горджа принял бы обоснованное решение по правильным причинам, появились и другие факторы. Клинтан стал великим инквизитором, что резко повысило ставки. Сам Круг решил, что отныне все сведения о его деятельности и самом его существовании будут распространяться только на ряды епископата. Только ограниченное число младших священнослужителей уже знало об этих вещах, и Круг решил, что лучше оставить все как есть, как для безопасности, так и для защиты своих младших. И, наконец, Горджа женился на своей возлюбленной юности, и первый из имеющихся ныне троих детей уже был на подходе.

Учитывая все это, Канир решил, что его долг - держать Горджу подальше от этой части своей жизни. На самом деле, в течение последних пяти лет Горджа даже не сопровождал его обратно в Храм между пастырскими визитами. В Зионе Канир нанимал другого секретаря - который, как он был уверен, на самом деле докладывал инквизиции, в то время как он делегировал все больше и больше рутинных обязанностей здесь, в Гласьер-Харт, Гордже. Когда секретарь епископа-исполнителя Уиллиса Хеймлтана, который был намного старше, умер от пневмонии три года назад, Горджа одновременно занял должность секретаря Хеймлтана, так что здесь, в Тейрисе, никогда не случалось так, чтобы он не был полностью загружен множеством его законных обязанностей.

Бывали времена, особенно в последние несколько месяцев, когда Канир чувствовал себя глубоко виноватым из-за того, что не рассказал Гордже о Круге. Он был далек от уверенности, что Клинтан поверит, что Горджа ничего не знал о деятельности своего начальника. Хуже того, он подозревал, что Клинтану было бы все равно, принимал ли Горджа активное участие или нет. Великий инквизитор вполне мог решить, что, виновен он или нет, Горджа стал бы еще одним прекрасным наглядным примером, и, в конце концов, не было недостатка в младших священниках, которые могли бы заменить его.

И все же, в конце концов, архиепископ твердо решил не впутывать молодого священника в его собственную судьбу. Его секретарь из Зиона видел каждую часть его переписки с Горджей, что было одной из причин, по которой Канир оставил его даже после того, как убедился, что этот человек регулярно отчитывается перед инквизицией. В этой переписке никогда не было даже намека на что-либо, касающееся Круга или его деятельности, и его единственной реальной надеждой было то, что ее рутинный характер в сочетании с искренним незнанием Горджи о "нелояльной" деятельности своего начальника станет лучшей защитой его секретаря.

Как бы плохо это ни оказалось в конце концов, Гарт, - подумал архиепископ, - это лучшее, что я могу для тебя сделать. - Он улыбнулся немного печально. - Я даже не могу пригласить тебя бежать со мной - при условии, что у меня когда-нибудь действительно будет шанс бежать. Отчаянное бегство в условиях горной зимы с тремя маленькими детьми и беременной женой - это последнее, что тебе нужно.

- Очень хорошо, ваше преосвященство, - наконец сказал Горджа. - Не скажу, что думаю, что вы ведете себя глупо, поскольку я слишком исполнен долга, чтобы когда-либо допускать такие неуважительные поступки. И пропади пропадом мысль о том, что пара... уважаемых джентльменов, ни один из которых еще не дожил до шестидесяти, не вполне способны позаботиться о себе даже в самых примитивных условиях. - Он бросил на Канира суровый взгляд, затем вздохнул и покачал головой, когда архиепископ вежливо ответил ему тем же. - Я все устрою. И если вы дадите мне пятидневку, я позабочусь о том, чтобы ящики с углем были полны, а кладовая также была должным образом заполнена.

- Спасибо тебе, Гарт. - Канир мягко похлопал молодого человека по плечу. - Это очень заботливо с твоей стороны. Я ценю это.

Что было правдой, - подумал он. - И что еще лучше, задержка, о которой просил секретарь, была бы почти точно нужной продолжительности.

VIII

Если бы я все еще был человеком из плоти и крови, - размышлял Мерлин Этроуз, когда его последний конь бодро бежал под ним, - я бы действительно устал от этого конкретного упражнения. Или, во всяком случае, от этой конкретной поездки.

Город Мейкелберг был построен отцом Шарлиэн, королем Сейлисом. Он располагался чуть менее чем в ста пятидесяти милях к северу от Черейта, на узком перешейке между озером Морган и заливом Черри, и с самого начала был задуман как город-крепость.

Тремя истинными ключами к успеху короля Сейлиса в разрушении власти дворян, которые оттеснили его отца и деда, были, во-первых, королевская армия, которой командовал его зять, герцог Холбрук-Холлоу; во-вторых, союз короны с палатой общин, который был организован и сколочен его другом детства Мараком Сандирсом, бароном Грин-Маунтин; и, в-третьих, география. Ну, география в сочетании с проницательной дипломатией Грин-Маунтина.

Грин-Маунтин очень осторожно заручился поддержкой герцога Лейкшора, герцога Брокен-Рока и графа Хелены, хотя ему пришлось заниматься чем-то похожим на торговлю драконами гораздо чаще, чем ему действительно хотелось, особенно в случае Брокен-Рока. В сочетании с горячей поддержкой свободного города Порт-Чарлз (который был переименован его гражданами в Порт-Ройял в знак своего энтузиазма по отношению к короне), их поддержка дала Сейлису (который сам был герцогом Черейт) прочную собственную территориальную базу. Защищенный озерами Морган и Меган на западе и морем на востоке и юге, он контролировал лучшие порты королевства и самых производительных ремесленников, что составляло главное преимущество перед его капризной, враждующей между собой оппозицией.

Мейкелберг был построен в герцогстве тогдашнего герцога Истшера, который не был одним из самых больших поклонников Сейлиса, как раз для защиты этих преимуществ. Он предназначался для того, чтобы удержать Истшера на его собственной стороне озера Морган, тем самым развязывая Сейлису руки, чтобы сосредоточиться на более опасных, более широких подходах через герцогства Лейкшор и Уиндшор. И король с осторожностью постепенно расширял свой контроль, продвигаясь на запад, никогда не обнажая спины.

Старый герцог Истшер был достаточно тактичен, чтобы погибнуть в бою раньше чем он произвел на свет своего собственного наследника. В тот момент титул перешел к побочной линии, и новый герцог - отец нынешнего герцога - поняв, в какую сторону дует ветер, стал одним из верных приверженцев короны. Несмотря на это, Сейлис содержал стены Мейкелберга в отличном состоянии, и Шарлиэн последовала его примеру. Конечно, Шарлиэн также завершила планы своего отца в отношении озера Морган и озера Меган, связав озеро Морган с заливом Черри каналом короля Сейлиса, а два озера - каналом Эдиминд. Каналы еще больше стимулировали экономику района вокруг Черейта, и не случайно канал короля Сейлиса был идеально расположен для защиты Мейкелберга.

Близость Мейкелберга к заливу Черри и озеру Морган обеспечивала ему отличные водные коммуникации, что сделало его логичным местом для штаб-квартиры нынешнего герцога Истшера, чтобы он занялся организацией новой имперской армии. Он также был соединен с Черейтом тщательно ухоженной большой дорогой, и капитан Этроуз, как член личной охраны императора Кэйлеба, пользовался приоритетом в получении свежих лошадей на почтовых станциях, которые корона содержала по пути. Все это означало, что он мог совершить путешествие между двумя городами верхом примерно за два долгих сэйфхолдских дня. Если бы он немного ускорил темп, то мог бы проделать ту же поездку за полтора дня или даже чуть меньше.

Конечно, если бы я мог использовать скиммер, я мог бы сделать это примерно за десять минут, не так ли? - сухо размышлял он, когда (наконец) увидел, как перед ним возвышаются стены Мейкелберга. При этой мысли он лишь наполовину насмешливо поморщился.

По крайней мере, это не значит, что время потрачено впустую, - напомнил он себе.

Нимуэ Элбан была в лучшем случае равнодушной наездницей. Она более или менее научилась ездить верхом еще маленькой девочкой, только потому, что на этом настоял ее богатый отец - сам игрок в поло мирового класса. Ее собственные интересы лежали в другом месте... Что, очевидно, озадачивало ее отца, который был твердо убежден, что каждая девочка, когда-либо рожденная, боготворила лошадей. Может быть, так было у каждой другой девочки, когда-либо родившейся, но Нимуэ гораздо больше интересовали парусные лодки.

Однако, как следствие, навыки верховой езды Мерлина Этроуза также были далеко не блестящими. К счастью, предпочтительным стилем на Сэйфхолде было то, что инструкторы по верховой езде юной Нимуэ называли "западным стилем" (в удивительно неодобрительных тонах). Также, к счастью, Мерлин обладал реакцией, силой и способностью ПИКА буквально программировать свое искусственное тело с помощью навыков "мышечной памяти". Благодаря этим преимуществам его поведение на спине лошади значительно улучшилось, что было к счастью для его репутации сейджина.

К настоящему времени Мерлин был способен установить себя на автопилот, как только он забирался в седло, и выступал там с отточенным мастерством, которое могли бы улучшить немногие живые люди. Фактически, с ситуационной осведомленностью, обеспечиваемой его искусственно усиленными органами чувств, и скоростью реакции его волоконно-оптической нервной системы он мог легко позволить себе многозадачность во время длительной поездки между Черейтом и Мейкелбергом, что дало ему возможность наверстать упущенное по некоторым из бесконечных дампов данных, поступающих к нему с пультов Совы.

Это было именно то, чем он занимался с тех пор, как покинул дворец, и, как обычно случалось, когда у него была непрерывная возможность изучить данные, он обнаружил несколько ранее не замеченных аллигаторов, выползающих из болота. Большинство из этих аллигаторов еще не доросли до потенциально катастрофической стадии, но по крайней мере один из них, скорее всего, приведет к "интересному" разговору с архиепископом Мейкелом.

В сложившихся обстоятельствах, думаю, мне лучше отложить дело до тех пор, пока я не смогу вернуться домой и лично поговорить с ним.

Это размышление привело Мерлина и его нынешнего коня к мосту Мейкела, самому большому из трех разводных мостов через канал короля Сейлиса. Подкованные железом копыта глухо застучали по балкам моста, и Мерлин переключил мысленные передачи, полностью вернувшись в настоящий момент. Разговоры со Стейнейром могли подождать, пока он не вернется в Черейт; разговор, который он собирался провести здесь с герцогом Истшером, скорее всего, окажется достаточно "интересным", чтобы продолжить его.

- Сейджин Мерлин.

Русил Тейрис, герцог Истшер, был сорока пяти лет, темноволосый и кареглазый, ростом на пару дюймов ниже шести футов и коренастый для своего роста. Хотя он был одним из самых знатных дворян королевства Чисхолм, он поднялся на ноги, когда Мерлина ввели в его кабинет.

- Ваша светлость, - ответил Мерлин и низко поклонился.

- Рад снова вас видеть, - продолжил Истшер, протягивая руку. Они пожали друг другу руки, и герцог немного криво улыбнулся.

- Рад вас видеть, - повторил он, - но не могу не задаваться вопросом, почему именно я вас вижу. Или, скорее, вижу вас снова так скоро.

- На самом деле, ваша светлость, есть несколько причин, но одна из них важнее всех остальных. - Ответная улыбка Мерлина была несколько более кривой, чем у его хозяина. - В частности, у их величеств есть для вас сообщение, которое, по их мнению, должно быть доставлено лично.

- А? - Истшер приподнял одну бровь.

- И, честно говоря, ваша светлость, это также немного... сложно. Думаю, мне потребуется немного времени, чтобы все правильно объяснить.

- Понимаю.

Истшер задумчиво посмотрел на своего посетителя. Несмотря на свою собственную преданность короне и, в частности, Шарлиэн Тейт Армак, герцог был до мозга костей чисхолмским дворянином. После измены герцога Холбрук-Холлоу Мерлин убедился (как из личного контакта, так и из записей снарков Совы), что верность Истшера империи - и, несмотря на несколько первоначальных оговорок, также Церкви Чариса, - была подлинной. При всем том, Истшер был одним из тех людей, которым было трудно по-настоящему понять концепцию того, что большинство простолюдинов были такими же людьми, как и он. В его случае это было даже не высокомерие, а просто непонимание. Естественное и врожденное превосходство благороднорожденного было настолько неотъемлемой частью мира, в котором он вырос, что для него было буквально невозможно совершить этот скачок на чем-либо, кроме чисто интеллектуальной основы.

Тем не менее, была одна область, в которой это было явно не так, поскольку у него не было никаких трудностей с принятием простолюдинов, которые также оказались армейскими офицерами, как равных своим более аристократическим собратьям. На самом деле, он был хорошо известен тем, что безжалостно пресекал любые попытки создать сети аристократического покровительства "старых друзей", когда дело доходило до продвижения по службе и назначений.

Отчасти это, как подозревал Мерлин, объяснялось тем, что Истшер считал "всех" своих офицеров, включая простолюдинов, членами своей собственной большой семьи. Другая часть, однако, вероятно, была институциональной, учитывая тот факт, что армия была специально создана для того, чтобы ослабить власть аристократии в Чисхолме. Она была создана вокруг простолюдинов, а не аристократов, и, несмотря на высокое благородство его собственного происхождения, у Истшера не было проблем с поддержанием этой традиции. По крайней мере, в армии; вне армии он, казалось, совершенно спокойно относился к господству своих коллег-аристократов, поддерживаемому покровительством.

В случае с Мерлином Истшер, очевидно, решил, что он подпадает под категорию "солдат", и соответственно относился к нему, даже если у него был дурной вкус родиться где-то помимо Чисхолма. И хотя официальное звание Мерлина по-прежнему было всего лишь "капитан", Истшер, который не был дураком, ясно понимал, что некоторые капитаны были более равны, чем другие. В частности, капитан императорской стражи, назначенный возглавлять личную охрану императора, который впервые представился императору, предотвратив попытку убийства, когда рассматриваемый император был простым наследным принцем, и который обычно использовался как императором, так и императрицей в качестве их личного посланника и для устранения неполадок, был чертовски намного более равным, чем другие капитаны. Это, как решил Мерлин некоторое время назад, и было причиной того, что Истшер обычно обращался к нему "сейджин", а не использовал его официальный ранг. И это, вероятно, также было причиной того, что он относился к простолюдину - и к тому же к простолюдину иностранного происхождения - как к чему-то очень близкому к равному. Не совсем, конечно. Но близко.

- Если их величества считают, что мне нужно услышать что-то от вас лично, почему бы вам не присоединиться ко мне за ужином? - спросил дальше герцог. - Леди Истшер уехала навестить нашу последнюю внучку, и она вернется только завтра поздно вечером, так что я все равно планировал поужинать в штаб-квартире, а затем отправиться в свои апартаменты здесь, вместо того, чтобы возвращаться домой. Я намеревался попросить кое-кого из моих сотрудников присоединиться ко мне. Должен ли я предположить, что характер вашего послания сделает более целесообразным, чтобы мы с вами поужинали наедине?

- На самом деле, ваша светлость, - пробормотал Мерлин, - думаю, что это может быть очень хорошей идеей.

- Итак, сейджин Мерлин, - сказал Истшер три часа спустя. - Насчет того сообщения?

- Конечно, ваша светлость.

Ординарец Истшера наблюдал за слугами, которые убирали посуду, затем наливали вино, ставили графин на стол у локтя Истшера и удалялись из частной столовой, примыкающей к покоям герцога здесь, в цитадели Мейкелберга. Это был превосходный ужин, - с удовлетворением подумал Мерлин, - и вино тоже было неплохим. ПИКА, работающий на термоядерном топливе, не нуждался в питании, хотя его внутренние устройства были спроектированы так, чтобы извлекать материал, необходимый ему для производства его "естественно растущих" волос и бороды из пищи, которую он употреблял. Большая часть этой пищи просто должна была быть утилизирована позже, но ПИКА были разработаны так, чтобы позволить их владельцам делать все, что они могли бы сделать в своих собственных биологических телах. Вкусовые рецепторы Мерлина были полностью функциональны, хотя любой целитель Сэйфхолда впал бы в невнятное безумие, если бы Мерлин попытался объяснить ему, как именно они функционируют. Он наслаждался едой, и, помимо определенной степени туннельного зрения, возникающего из-за этого единственного слепого пятна, когда речь шла о простолюдинах, Истшер был проницательным наблюдателем с острым умом. Беседа за столом была такой же приятной, как и еда, и Мерлин надеялся, что это не изменится.

Интересно будет посмотреть, взбесится он или нет, - подумал сейджин. Кэйлеб и Шарлиэн заключили пари между собой, и он подозревал, что они вдвоем наблюдали через один из снарков, чтобы узнать, кто из них был прав. Если уж на то пошло, Нарман, вероятно, тоже заглядывает туда, - подумал он.

Истшер смотрел на него через стол, - понял он, - и в пристальном взгляде герцога было больше, чем намек на нетерпение.

Перестань колебаться, Мерлин, - твердо сказал он себе и прочистил горло. - Я уверен, вы знаете, ваша светлость, - начал он, - что должны были быть некоторые... опасения по поводу противоречивой лояльности в офицерском корпусе армии.

- Вы имеете в виду мое понимание, что их величества, должно быть, задавались вопросом, сколько остальных их офицеров собираются пойти тем же путем, что и Холбрук-Холлоу, - решительно сказал Истшер. Брови Мерлина невольно приподнялись от резкости комментария герцога, и Истшер немного язвительно усмехнулся.

- Вы всегда были воплощением вежливости, сейджин Мерлин, - сказал он, - но только идиот, которым, уверяю вас, я не являюсь, мог не понять, что одной из причин, по которой вы нанесли так много визитов в Мейкелберг от имени их величеств, было изучение этого самого беспокойства. И, честно говоря, я с самого начала предполагал, что вы должны были присматриваться ко мне внимательнее, чем к кому-либо другому, учитывая, что Биртрим был женат на моей сестре и как долго мы с ним дружили даже до этого. Не говоря уже о том факте, что я унаследовал свой нынешний пост непосредственно от него. Однако я также предположил, что, поскольку меня не сняли с этого поста, и поскольку их величества всегда относились ко мне вежливо и откровенно, ваши доклады им должны были быть, по крайней мере, в целом благоприятными.

Мерлин молча смотрел на него минуту или две, затем пожал плечами. - Надеюсь, я не был слишком очевиден в этом, ваша светлость, - сказал он немного криво, и Истшер издал еще один, чуть менее резкий смешок.

- На самом деле, когда я сказал, что вы - воплощение вежливости, то имел в виду именно это. И, честно говоря, был бы разочарован, если бы у Шарлиэн и Кэйлеба не было оговорок. - Настала его очередь пожать плечами. - В частности, я наблюдал за ее величеством с тех пор, как ей исполнилось двенадцать, сейджин Мерлин. Она не выжила бы в тени королевы Исбелл, если была бы глупа. Однако она сделала это не потому, что была настолько неуклюжей, чтобы тыкать людей носом в тот факт, что ей приходилось считать их ненадежными, пока они не доказали обратное. Я бы сказал, что вы прекрасно послужили ей в обоих этих отношениях.

- Спасибо. - Мерлин слегка поклонился через стол, затем улыбнулся. - И да, ваша светлость, вердикт по вашему делу был полностью благоприятным. И хотя, возможно, на самом деле мне не пристало это добавлять, у меня сложилось впечатление, что на личном уровне ее величество была так же довольна этим, как и в своей официальной ипостаси. Не верю, что она рассматривает - или ценит - вас исключительно как вассала или даже как командующего своей армией.

- Хорошо. - Выражение лица Истшера смягчилось. - Я не мог винить ее за беспокойство, но все равно не буду притворяться, что меня это не беспокоило. - Печаль коснулась его карих глаз. - Полагаю, что во многом это было из-за причины, по которой она должна была волноваться в первую очередь. - Он покачал головой. - Мне было интересно, как Биртрим собирается справиться с этим конфликтом привязанностей. Я знал, что ему будет тяжело, но...

Герцог замолчал, снова покачав головой, но сильнее. В этом движении было что-то такое, почти как у призового бойца, пытающегося избавиться от последствий мощного удара слева, и его глаза были отстраненными, глядя на что-то, что мог видеть только он. Затем он слегка передернул плечами, сделал глоток вина и снова повернулся к Мерлину с более оживленным видом.

- А теперь, по поводу того сообщения...?

- Что ж, отбросив все вежливые эвфемизмы и околичности, которые я собирался использовать, ваша светлость, короткая версия заключается в том, что их величества и князь Нарман определили, что, в отличие от вас, один из офицеров вашего штаба определенно нелоялен. Фактически, доказательства, имеющиеся в распоряжении князя Нармана, свидетельствуют о том, что офицер, о котором идет речь, активно участвует в государственной измене.

И каждое слово, которое я только что сказал, является абсолютной правдой, - размышлял он, даже если Шарлиэн и Кэйлеб - и Нарман - сделали это определение на основе предоставленной мной информации.

Истшер резко выпрямился в кресле, и выражение его лица резко посуровело. Прилагательное, пришедшее на ум, решил Мерлин, было "громоподобный".

- Кто этот ублюдок?! - потребовал герцог, и его тон был еще более резким, чем выражение его лица. - Я поджарю его гребаные яйца на медленном огне! И это будет самое нежное, что с ним случится!

Что ж, пока, похоже, Кэйлеб собирается выиграть пари, - сухо подумал Мерлин. - Пожалуйста, ваша светлость! - Мерлин поднял обе руки и сделал нежные, похлопывающие движения "иди медленно". - Я предупреждал вас, что это будет сложно. Полагаю, что у их величеств возникнут кое-какие проблемы, если вы сделаете именно это... в конце концов.

- В конце концов?! - Выражение лица Истшера сменилось недоверием. - Лэнгхорн, сейджин! Вы только что сказали, что он в моем собственном штате! Вы понимаете, что это означает, к какой информации у него есть доступ? Сколько вреда он может нанести?

- Вот причина - или, по крайней мере, одна из причин - почему их величества послали меня обсудить это с вами. - Мерлин поморщился. - Чтобы быть совершенно откровенным, ваша светлость, думаю, что было некоторое беспокойство по поводу того, насколько хорошо вы смогли бы притворяться, если бы знали, что офицер, о котором идет речь, был предателем. Я не решаюсь сказать это, но вы не... точно известны личной тонкостью.

На мгновение показалось, что Истшер буквально не мог поверить в то, что только что услышал. Мерлин спокойно оглянулся, гадая, взорвется герцог или нет, но вместо этого Истшер поразил его резким лающим смехом.

- Не славится утонченностью, не так ли? - герцог ткнул указательным пальцем в своего гостя за ужином. - Тонкость!

- Только в личных отношениях, ваша светлость, - серьезно сказал Мерлин. - Когда дело доходит до политики, ее величество считает, что вы можете лгать, обманывать и лицемерить наравне с лучшими!

Истшер снова рассмеялся, затем покачал головой и одарил Мерлина умеренно суровым взглядом.

- Хорошо, сейджин. Замечание принято. Но, - выражение его лица снова стало серьезным, и он слегка наклонился вперед, - я остаюсь при своем первоначальном наблюдении. Любой из моих сотрудников знает слишком много о новом оружии, новой тактике, нашем стратегическом мышлении и планировании, силах наших войск. Он снова покачал головой. - Если кто-то передает такого рода информацию, даже просто нашим собственным сторонникам Храма, это чертовски хорошо доходит до Храма!

- Согласен. - Мерлин кивнул, и выражение его лица стало гораздо серьезнее, чем было раньше. - С другой стороны, думаю, что часть процесса принятия решений заключалась в том, что, поскольку семафорные системы в империи теперь находятся в наших руках, а не в руках храмовой четверки, любой информации из Чисхолма потребуются месяцы, чтобы добраться до Зиона. К тому времени, когда это произойдет, она будет полностью устаревшей и неактуальной. Во всяком случае, не будет иметь для них никакой непосредственной тактической ценности.

- Но это может иметь довольно большую ценность с точки зрения доктрины и того, как работает новое оружие, - возразил Истшер. - Чем дольше им потребуется, чтобы разобраться в подобном дерьме, тем больше мне это понравится.

- Ваша светлость, как бы мне ни хотелось, чтобы было иначе, не все люди, служащие Клинтану и Мейгвейру, идиоты, а разведывательные службы инквизиции всегда были одними из лучших в этом мире. Вряд ли могло быть по-другому, учитывая обязанности инквизиции, не так ли?

Мерлин не сводил глаз с Истшера, пока герцог слегка не кивнул, затем пожал плечами. - В таком случае, думаю, мы должны предположить, что в руки Храма попадет больше информации, чем нам хотелось бы, особенно о новом оружии, что бы мы ни делали. Если уж на то пошло, к этому времени кому-то почти наверняка удалось переправить их экземпляры в руки сторонников Храма. Я был бы крайне удивлен, если бы, например, к настоящему времени у них в Зионе уже не было хотя бы нескольких наших винтовок. И думаю, мы должны принять как данность, что все, что Корисанда выяснила до нашего фактического вторжения, также было передано в Храм. Так что, несмотря на то, что наш штабной офицер-предатель может нанести некоторый ущерб в этом отношении, их величества придерживаются мнения, что ущерб, который он может нанести, перевешивается... другими соображениями.

- Другие соображения, - повторил Истшер, его глаза сузились. - Должен ли я предположить из этого, сейджин Мерлин, что их величества - о, и давайте не будем забывать князя Нармана - придумали какую-то стратегию, чтобы использовать этого предательского ублюдка?

- О, думаю, вы можете принять это как данность, ваша светлость. - Мерлин злобно улыбнулся. - На самом деле, если вы сможете сдержать свой порыв - совершенно естественный и вполне понятный, хотя это и так, - отрезать ему яйца и поджарить их, думаю, мы сможем использовать одного относительно незначительного "предательского ублюдка", чтобы устроить небольшую ловушку для очень крупного "предательского ублюдка".

- Я сказал что-то, что заставило вас подумать, что я намеревался отрезать яйца, прежде чем поджарить? - едко осведомился Истшер, и, несмотря на то, что Нимуэ Элбан родилась женщиной, Мерлин слегка поморщился, поняв, что герцог имел в виду именно это.

- Моя ошибка, ваша светлость, - извинился он. - Тем не менее, моя точка зрения остается в силе.

- Понимаю.

Истшер снова откинулся на спинку стула, правой рукой поигрывая ножкой бокала, в то время как пальцы левой руки медленно и ритмично барабанили по льняной скатерти.

- Мне приходит в голову, - сказал он наконец, - учитывая то, что вы только что сказали о моей "тонкости" или ее отсутствии, что их величества не послали бы вас рассказать мне об этом, если бы я не был им нужен, чтобы заставить работать эту их стратегию. Я имею в виду, что они предпочли бы ничего мне об этом не говорить и дать мне возможность - в моей собственной неподражаемой манере - предупредить его, что он под подозрением. - Герцог на мгновение обнажил зубы. - Представляю, например, что сдавить его голову, как прыщ, в следующий раз, когда я увижу его, может быть просто крошечной частью дела.

- Действительно. - Мерлин решил не отвечать прямо на это последнее замечание и удовлетворился еще одним кивком, затем продолжил немного более оживленно. - На самом деле, есть две нужные им вещи, которые вам желательно сделать. Во-первых, они хотели быть уверенными, что вы знали о нем - и об их планах - до того, как вам стало известно о его деятельности самостоятельно. Они были почти уверены, что если это произойдет, вы немедленно арестуете его, а затем сообщите им о том, что обнаружили.

Он сделал короткую паузу, и Истшер понимающе кивнул. - Во-вторых, - продолжил Мерлин, - они хотят, чтобы вы действительно немного помогли его измене.

Лицевые мышцы герцога слегка напряглись, и на мгновение показалось, что он собирается возразить. Однако он этого не сделал.

Думая, что если кто-то еще заметит, что вы "помогаете его измене", они, скорее всего, решат, что вы тоже предатель, не так ли, ваша светлость? - подумал он. - Что ж, я вас не виню. И, честно говоря, тот факт, что эта мысль пришла вам в голову и вы автоматически не возразили, только заставляет меня думать о вас еще лучше.

- Кто этот парень? - вместо этого спросил Истшер.

- Граф Суэйл, ваша светлость, - тихо ответил Мерлин.

Герцог поморщился. В этом выражении была боль - неудивительно, учитывая, как долго семьи Тейрис и Раскейл знали друг друга. Но удивления было меньше, чем могло бы быть.

- Я задавался вопросом об этом. Или, возможно, мне следует сказать, что я этого боялся. - Голос Истшера был еще тише, чем у Мерлина, и он печально покачал головой. - В последнее время он молчит об этом - особенно после того случая в святой Агте - но его первоначальная реакция на предложение руки и сердца была... несчастной. - Герцог снова покачал головой. - Думаю, он обвинил императора в том, что тот "заманил" королеву в отступничество. Если он это сделал, то это было глупо с его стороны. Я не могу вспомнить, когда в последний раз - или, если уж на то пошло, в первый раз - кому-либо удавалось "заманить" Шарлиэн во что-то, чего она сама никак не хотела делать! Тем не менее, я не удивлюсь, если именно это втянуло его в активную измену. Предполагая, что доказательства князя Нармана верны.

- Если окажется, что подозрения их величеств беспочвенны, то, что они задумали, не причинит вреда, ваша светлость. Однако, если их подозрения верны, мы можем сделать несколько очень полезных вещей.

- Хорошо, сейджин Мерлин, - сказал Истшер с оттенком печали. - Соглашусь, по крайней мере, предварительно, с тем, что он стал изменником. И не только буду держаться от него подальше, но и притворюсь, что он все еще один из моих доверенных офицеров... и друзей. А теперь, пожалуйста, будьте так добры, скажите мне точно, что их величества имеют в виду.

- Конечно, ваша светлость. Главное в том, что...

IX

- Итак, вот ты где!

Тиман Хасканс дернулся, затем поднял глаза с явно виноватым выражением лица. Дейлорс Хасканс стояла наверху узкой лестницы в ночной рубашке, глядя на него сверху вниз, скрестив руки на груди, в то время как пальцы одной босой ноги очень мягко постукивали по площадке. Она была высокой, стройной женщиной, на восемь лет моложе своего мужа, с каштановыми волосами, только начинающими седеть, и сине-зелеными глазами. В данный момент эти глаза были строго прищурены, - отметил Хасканс. - Он подумал - ненадолго - увильнуть, но после тридцати лет брака это было бы бесполезным упражнением. Итак, поскольку его все равно поймали, он решил, что лучше всего будет мужественно признаться в своих проступках.

- Я обсуждал проповедь на эту пятидневку с Жейфом Лейтиром.

- Ты имеешь в виду, что вы пили пиво с Жейфом Лейтиром до бесконечности, не так ли? - спросила она.

- Мы могли бы, возможно, выпить по кружке-другой. Исключительно как источник отчаянно необходимого пропитания, пока мы размышляем о важных вопросах теологии, - ответил он с невероятным достоинством, и уголки ее рта дрогнули. Это была едва заметная тень широкой ухмылки, которую он обычно видел в этот момент в их знакомом, заезженном разговоре, но все же его сердце успокоилось - по крайней мере, немного - когда он увидел это.

Отец Жейф Лейтир был настоятелем церкви святых торжествующих Архангелов на площади Грей-Лизард, через два прихода от церкви святой Кэтрин, возглавляемой Хаскансом, и они были друзьями много лет. Несмотря на то, что Хасканс был бедаристом, в то время как Лейтир был паскуалатом, они сходились во мнениях по многим вопросам... в том числе по тем, о которых им обоим было запрещено говорить.

Вот почему глаза Дейлорс были встревоженными, и ей было так трудно улыбнуться.

- Отчаянно нуждающиеся в пропитании, не так ли? - Она склонила голову набок, намеренно отыскивая утешение в успокаивающей рутине. - Должна ли я предположить из того факта, что вы были вынуждены прибегнуть к жидкой пище, что госпожа Данзей каким-то образом была неспособна обеспечить вас и вашего приятеля бутербродами?

Лизбит Данзей была домоправительницей в доме священника святых торжествующих Архангелов даже дольше, чем Эзмелда Добинс занимала тот же пост в церкви святой Кэтрин. За эти годы она научилась искусно ухаживать и кормить отца Жейфа и, вероятно, почти так же хорошо заставляла его заботиться о себе, как Дейлорс и госпожа Добинс заставляли Хасканса делать то же самое.

- На самом деле, мы дополнили потребление жидкости одним или двумя бутербродами с грудкой виверны, - признал Хасканс.

- Хорошо. В таком случае, возможно, вы двое оставались достаточно трезвыми, чтобы действительно сделать что-то стоящее, - заметила его жена, и он усмехнулся, поднимаясь по лестнице и заключая ее в объятия.

Она напряглась всего на мгновение, и он почувствовал еще один приступ печали, когда осознал напряжение, сковавшее ее мышцы. Затем она расслабилась, прислонившись щекой к его груди и обняв его в крепком объятии, сила которого говорила все то, что она не позволяла себе озвучивать.

Он склонился над ней, подложив ее макушку под подбородок и подняв правую руку, чтобы очень нежно погладить ее по волосам. После стольких лет совместной жизни он знал, что ему не нужно извиняться или объяснять - что она точно знала, что побудило его, заставило его занять ту позицию, которую он занял. Ей это не нравилось. На самом деле, она спорила с ним, когда он впервые сказал ей, что намерен признать власть архиепископа Клейрманта и епископа Кейси. Не потому, что у нее была какая-то большая любовь к предыдущему епископу Мэнчира или к епископу-исполнителю Томису, потому что у нее этого не было. Но она боялась того, куда может завести его внутренний гнев по поводу коррупции в Церкви. И она более чем немного боялась, что его решение заклеймит его как предателя Корисанды, а также Матери-Церкви.

И все же, несмотря на ее опасения, несмотря на ее вполне реальный страх за мужа, которого она любила, она не спорила ни долго, ни упорно. Возможно, это было потому, что она поняла, что спорить бесполезно. Что, в конце концов, он собирался сделать то, чего требовали от него вера и совесть, несмотря ни на что. Однако он думал, что дело не только в этом. Ее забота была о его безопасности, а не результатом какого-либо неприятия его убеждений, поскольку она разделяла эти убеждения. Возможно, она была менее страстной, чем он, более готовой работать постепенно, а не противостоять всей массе церковной коррупции лицом к лицу, но она признала эту коррупцию. Она так же хорошо, как и он, знала, какой пародией на первоначальный замысел Бога стала Церковь.

Что ничуть не сделало ее счастливее при мысли о том, что он и Жейф Лейтир, чье реформаторское рвение было таким же глубоким, как и его собственное, координировали свои проповеди на предстоящую среду.

- Прости, любимая, - прошептал он ей на ухо, и ее объятия сжались еще крепче. - Не хотел тебя расстраивать, но...

- Но ты упорный, решительный, страстный, упрямый сумасшедший бедарист, - перебила она, не отрывая щеки от его груди, и издала смех, который лишь слегка дрожал по краям. Она оставалась на месте еще мгновение или два, затем откинулась назад ровно настолько, чтобы приподняться на цыпочки и поцеловать его в бородатую щеку.

- Не могу притворяться, что не знала этого, когда ты сделал мне предложение. Хотя, теперь, когда я думаю об этом, упрямство, по крайней мере, вероятно, стало немного более выраженным за последние несколько десятилетий.

- Полагаю, что так оно и есть, - мягко сказал он, его живые карие глаза потеплели от нежной благодарности.

- О, уверена, что так оно и есть! - Она оглянулась на него, в последний раз нежно сжала его в объятиях, а затем отпустила. - Наверное, несмотря на твое нынешнее одурманенное алкоголем состояние, ты захочешь переписать свои записи проповеди, прежде чем ляжешь спать?

- Боюсь, что да, - согласился он.

- Ну, не могу сказать, что удивлена. И Эзмелда оставила тарелку с бутербродами с ветчиной в твоем кабинете. Ты понимаешь, просто на случай, если голод снова будет угрожать одолеть тебя.

- И кружку пива в придачу к этому? - с надеждой спросил он, смеясь над ней глазами.

- И кувшин холодной воды в придачу, - строго ответила она. - Мы с ней придерживались мнения, что ты, вероятно, выпил достаточно пива, пока "размышлял о важных вопросах теологии" с Жейфом.

- Увы, ты, вероятно, была права, - сказал он ей, протягивая руку, чтобы слегка коснуться ее щеки.

- Тогда иди - иди! - Она сделала прогоняющие движения обеими руками. - И не засиживайся всю ночь, - предупредила она, когда он снова начал спускаться по лестнице.

Спустя почти два часа Хасканс откинулся на спинку стула и слегка потер глаза. Эти глаза уже не были такими молодыми, как когда-то, и хотя Эзмелда Добинс держала отражатели ламп ярко отполированными, их освещение было плохой заменой дневному свету.

И у тебя также не самый лучший почерк в мире, Тиман, - напомнил он себе.

Что было достаточно правдиво. К счастью, он как раз заканчивал. Он хотел дать мыслям покрутиться в своем мозгу еще день или около того, прежде чем облечь их в окончательную форму. И там была пара отрывков из Священных Писаний, которые ему нужно было рассмотреть, чтобы вставить. Как правило, он старался не нагружать свои проповеди слишком большим количеством таких вставок, но...

Его мысли резко оборвались, когда сзади ему на голову опустился тяжелый матерчатый мешок.

Полный шок обездвижил его на одно сердцебиение... которого было как раз достаточно для человека, так тихо прокравшегося в кабинет сзади него, что он ничего не услышал, чтобы туго затянуть горловину мешка вокруг его шеи. Он начал тянуться вверх и назад, выгибаясь дугой, чтобы выпрыгнуть со стула, затем остановился, когда холодная, острая сталь коснулась его горла чуть ниже края мешка.

- Издай хоть один звук, - прошипел голос ему в ухо, - и я перережу твою гребаную глотку прямо сейчас!

Он замер, сердце бешено колотилось, и кто-то тихо рассмеялся. Это был уродливый, голодный звук.

- Лучше, - сказал голос, и теперь он знал, что их было по крайней мере двое, потому что он не принадлежал мужчине, который смеялся. - Теперь ты идешь с нами, - продолжал голос.

- Нет. - Хасканс был удивлен тем, как спокойно, как твердо прозвучало это слово. - Давай, режь, если это то, для чего ты здесь, - продолжил он.

- Если это то, чего ты хочешь, - сказал голос. - Конечно, если ты этого хочешь, нам также придется перерезать глотку этой сучке наверху, не так ли?

Сердце Хасканса замерло. - Ты не подумал об этом, не так ли? - усмехнулся голос. - Теперь ты не такой самоуверенный, не так ли, гребаный предатель?

- Я был многим в своей жизни, - ответил Хасканс так спокойно, как только мог, с ножом у горла и ужасом за свою жену в сердце, - но никогда не был предателем.

- Вижу, ты также лжец, - проскрежетал голос. - А вот и сюрприз! Но в любом случае, ты идешь с нами - сейчас. - Нож надавил сильнее. - А разве нет?

Хасканс на мгновение замолчал, а затем заставил себя кивнуть.

Тиман Хасканс понятия не имел, как долго он просидел привязанным к стулу.

У него было лишь смутное представление о том, где он может быть. Они привезли его сюда в грузовой тележке, прикрытой брезентовым чехлом, с ослепляющим мешком, все еще надетым на голову. Он не думал, что они таскали его достаточно долго, чтобы действительно покинуть город, хотя он не мог быть в этом уверен. Он думал о том, чтобы закричать, несмотря на то, что вряд ли кто-нибудь бродил по улицам столицы, чтобы услышать его в такой поздний час, но его похитители заткнули ему рот кляпом после того, как связали его, и голос с ножом все время сидел на корточках у его головы.

Судя по звуку, который издали колеса тележки, когда они наконец достигли места назначения, и шуму, похожему на звук тяжелых раздвижных дверей, он заподозрил, что находится где-то в складском помещении. Их было достаточно, все еще стоявших без дела и пустовавших после чарисийской осады, и этот казался довольно большим. Достаточно велик, как он был уверен, чтобы никто за его стенами не мог услышать ничего из того, что происходило внутри.

Он проводил свое время, молча читая Священные Писания. Знакомые отрывки помогали, но даже они не могли растворить холодный, замерзший комок в животе. Характер его похищения и угроза в адрес Дейлорс слишком много рассказали ему о людях, стоявших за этим, а он был всего лишь смертным. Были пределы количеству страха, которое могла свести на нет даже самая сильная вера.

Без сомнения, они оставили его здесь, брошенного и одинокого, чтобы позволить этому страху воздействовать на него. Он хотел бы сказать, что стратегия не сработала, но...

Внезапно позади него открылась дверь. Он напрягся, мышцы сократились, затем болезненно заморгал от света, когда наконец с его головы сорвали мешок.

Свет, как он понял мгновение спустя, на самом деле был не таким ярким, каким казался его привыкшим к темноте глазам. Им потребовалось несколько секунд, чтобы адаптироваться, а затем его взгляд сфокусировался на жилистом, темноволосом, кареглазом мужчине, стоявшем лицом к нему, скрестив руки на груди. Мужчина был, вероятно, по меньшей мере на двадцать лет моложе Хасканса, с сильно изуродованной щекой. Это было похоже на старый ожог, и даже сейчас Хасканс почувствовал укол сочувствия к тому, какая травма могла оставить такой глубокий и уродующий шрам.

- Итак, - сказал человек со шрамом на лице, и сочувствие Хасканса внезапно испарилось, когда он узнал голос из своего кабинета, - вы наслаждались тихой небольшой медитацией, отец?

Его насмешка превратила церковный титул в непристойность, и Хасканс почувствовал, как его собственные глаза посуровели в ответ.

- На самом деле, - он заставил себя сказать спокойно, - так и было. Ты мог бы когда-нибудь попробовать это сам, сын мой.

- Я не твой "сын", ты, гребаный предатель! - прорычал человек со шрамом на лице. Его руки резко разжались, правая рука легла на рукоять уродливого ножа, висевшего в ножнах на поясе.

- Возможно, и нет, - сказал Хасканс. - Но любой человек - сын Матери-Церкви и Бога... если только он не решит им не быть.

- Как ты, - прошипел человек со шрамом на лице.

- Я не выбирал ничего подобного. - Хасканс встретил уродливый, ненавидящий взгляд другого мужчины так твердо, как только мог.

- Не лги мне, ублюдок! - Человек со шрамом на лице вытащил клинок на четверть дюйма из ножен. - Я сам сидел в твоей гребаной церкви. Слышал, как ты извергаешь грязь против Матери-Церкви! Я видел, как ты лизал задницу проклятым чарисийцам из Шан-вей и этим трусливым чудакам из "регентского совета"!

- Никто так не слеп, как те, кто отказывается видеть, - тихо процитировал Хасканс.

- Не смей цитировать мне Писание! - Голос человека со шрамом на лице резко повысился, но Хасканс просто пожал плечами, как мог, учитывая, насколько крепко он был привязан к стулу.

- Вот почему это было дано нам, - ответил он. - И если бы вы не заткнули уши и не закрыли глаза, точно так, как имел в виду Лэнгхорн, когда давал нам этот отрывок, вы бы знали, что я никогда не "извергал" ни единого слова "грязи" против Матери-Церкви. Я говорил только правду о ее врагах.

Нож с шипением вылетел из ножен, и человек со шрамом на лице запустил пальцы левой руки в волосы Хасканса, откидывая его голову назад. Острая сталь снова надавила на его изогнутое горло, и губы другого мужчины растянулись в уродливом зверином оскале.

- Ты ее враг! - прошептал он полушепотом, его глаза горели ненавистью. - Каждый раз, когда ты открываешь рот, ты доказываешь это! И ты втягиваешь других в ересь, отступничество и измену!

- Ибо будет так, что мудрый человек будет говорить мудрость глупцу, а глупец не узнает ее.

Хасканс понятия не имел, как ему удалось произнести эти слова, когда он уставился в этот полный ненависти взгляд. Это была часть того же отрывка из Книги Лэнгхорна, который он уже цитировал, и на мгновение ему показалось, что его похититель собирается перерезать ему горло прямо здесь и сейчас. На самом деле, часть священника надеялась, что он так и сделает.

Но человек со шрамом на лице заставил себя остановиться. Он скрутил волосы в левой руке достаточно сильно, чтобы Хасканс зашипел от боли, несмотря на все, что он мог сделать, затем откинул голову пленника набок и отступил назад.

- Я сказал им, что ты не сможешь сказать ничего стоящего, - сказал он тогда спокойно, почти ласково. - Они думали, что ты можешь, но я знал. Я слушал твои проповеди, ты, никчемный сукин сын. Я точно знаю, какого рода...

- Этого достаточно, Ран.

Хасканс не слышал, как за его спиной снова открылась дверь, но теперь он повернул голову и увидел другого мужчину. Этот был одет в пурпурную рясу ордена Шулера и шапочку с коричневой кокардой младшего священника, и мышцы живота Хасканса сжались, когда он увидел его.

Новоприбывший несколько секунд молча смотрел на Хасканса, затем покачал головой.

- Молодой Ран может быть немного импульсивным, и его речь часто бывает несдержанной, отец Тиман, - сказал он. - Тем не менее, у него есть способ проникнуть в суть вещей. И уверен, что в глубине своего сердца ты даже сейчас понимаешь, что все, что он сказал, правда.

- Нет, это не так, - ответил Хасканс, и теперь в его голосе была странная безмятежность. - Ты - и он - можете закрыть глаза, если хотите. Бог дал вам свободу воли; Он не остановит вас в ее осуществлении, независимо от того, как вы, возможно, извратили свое собственное понимание Его истины. Но тот факт, что ты предпочитаешь не видеть солнце, не делает его менее ярким.

- По крайней мере, я вижу, ты помнишь слова Священного Писания. - Улыбка шулерита была тонкой. - Жаль, что вы решили отвернуться от его значения. "Я основал Его Святую Церковь, как Он повелел мне, и теперь я отдаю ее на ваше попечение и на попечение ваших собратьев, избранных Богом. Управляйте ею хорошо и знайте, что вы - мои избранные наследники и пастыри Божьего стада в мире". Лэнгхорн дал это поручение викарию, а не мне, и, безусловно, не тебе. Когда ты повышаешь свой голос в нечестивых нападках на викариат, ты нападаешь на Лэнгхорна и Самого Бога!

- Я этого не делаю, - категорично сказал Хасканс, слова были взвешенными и холодными. - В самом следующем стихе Лэнгхорн сказал: "Смотрите, чтобы вы не потерпели неудачу в этом поручении, потому что от вас потребуют отчета, и каждая потерянная овца будет весить на весах вашего управления". Викарий Жэспар и его друзья должны были помнить об этом, потому что я почему-то сомневаюсь, что Бог забудет об этом, когда придет их время встретиться с Ним. Я не Он, чтобы требовать такой отчетности, но я священник. Я тоже пастух. Я тоже должен однажды отчитаться, и я не потеряю ни одной из своих овец из-за "великого инквизитора", настолько погрязшего в коррупции и амбициях, что он по прихоти предает целые королевства огню и разрушению!

Глаза шулерита блестели, но он был более дисциплинирован, чем человек со шрамом на лице. Его ноздри могли раздуваться, а лицо могло потемнеть от гнева, но он заставил себя глубоко вздохнуть.

- Шан-вей может заманить людей в ловушку многими способами, - холодно сказал он. - И высокомерие духа, чистое тщеславие, которое ставит ваш собственный интеллект выше святого слова Божьего, является одним из самых соблазнительных. Но Мать-Церковь всегда готова принять домой даже худших из грешников, если их раскаяние и покаяние искренни.

- Или если инквизиция будет пытать их достаточно долго, - мрачно ответил Хасканс.

- Щадить плоть и терять душу - едва ли путь благочестивой любви, - сказал шулерит. - И в вашем собственном случае, отец, вы нанесли огромный ущерб Матери-Церкви. Мы не можем этого допустить. Итак, мы предлагаем вам выбор. Откажитесь от своей ереси, своей лжи, своих ложных обвинений и гнусного посягательства на самые основы Божьего творения в этом мире, и Мать-Церковь снова примет вас.

- Ты имеешь в виду, что хочешь, чтобы я снова стоял за своей кафедрой и лгал. - Хасканс покачал головой. - Я не буду. Мы с тобой оба знаем, что я не говорил ничего, кроме правды. Я не откажусь от нее по приказу того, кто продолжает служить грязи и коррупции, гноящимся в сердце Храма.

- Шулер знает, как бороться с врагами Матери-Церкви, - зловеще сказал шулерит, и Хасканс удивил их обоих коротким, резким лающим смехом. Это был звук презрения, а не юмора.

- Ты думаешь, я уже не понял, куда ты клонишь? - Он снова покачал головой, в его глазах был вызов. - Я знаю, что ваш учитель в Зионе сделал с архиепископом Эрейком и знаю истинную причину, по которой он это сделал. Что касается меня, то я не испытываю любви к империи Чарис, но Церковь Чариса знает врагов Бога, когда видит их. Я тоже так думаю. И знаю, с кем я хочу быть рядом.

- Теперь ты говоришь смело, - холодно и мягко сказал шулерит. - Ты скоро запоешь по-другому, когда поймешь, что Шан-вей не протянет руку, чтобы спасти тебя от справедливого Божьего гнева.

- Я могу. - Хасканс не пытался скрыть страх, который, как они оба знали, свернулся в его глубине, как какая-то замерзшая змея, но его голос был тверд. - Я всего лишь человек, а не архангел, и плоть моя слаба. Но что бы ни случилось с моей плотью, я буду смотреть в лицо Богу без страха. Я делал только то, что Он повелел делать всем Своим священникам. Я уверен, что совершал ошибки на этом пути. Все люди так поступают, даже те, кто призван к Его служению. Но, по крайней мере, в этом я не ошибся, и мы с тобой оба знаем, что это истинная причина, по которой я здесь. Ты должен заткнуть мне рот, пока я не причинил еще больший вред этому блуднику Клинтану.

- Молчать!

Шулерит наконец вышел из себя, и его открытая ладонь ударила Хасканса по лицу. Та же рука вернулась с другой стороны, ударив связанного священника наотмашь, и Хасканс застонал от боли, почувствовав вкус крови, и еще больше крови хлынуло из его ноздрей. Только веревки, привязывающие его к стулу, удерживали его на нем.

Шулерит резко отступил назад, уперев руки в бока, и Хасканс выплюнул густую струю крови на пол склада.

- Значит, говорить правду о Клинтане - худшее преступление, чем "предательство" Матери-Церкви, не так ли? - спросил он затем, его голос стал более хриплым, так как он был вынужден дышать через рот.

- Ты оскверняешь сам воздух Божий каждым произносимым тобой словом, - категорично сказал ему шулерит. - Мы изгоняем тебя. Мы отправляем тебя во внешнюю тьму, в уголок Ада, предназначенный для твоей темной госпожи. Мы вычеркиваем твое имя из числа детей Божьих и навсегда вычеркиваем тебя из общества искупленных душ.

Мышцы живота Хасканса превратились в сплошной кусок свернувшегося свинца, когда он услышал формальные слова осуждения. Они не стали неожиданностью - не после того, что уже прошло, - и все же он обнаружил, что на самом деле их слушание несло в себе ужас, чувство завершенности, которого он не ожидал даже сейчас. Возможно, - предположил уголок его сознания, - это было потому, что он не осознавал, что может чувствовать еще больший ужас, чем уже испытывал.

И все же это было нечто большее, чем простой страх, нечто большее, чем паника. Было осознание того, что для него настал момент отплатить за все радости, дарованные ему Богом. Он насмешливо наблюдал, как человек со шрамом на лице медленно снова вытаскивает нож, и, несмотря на свой страх, тихо произнес благодарственную молитву. Он никогда не сомневался: то, что должно было произойти, будет хуже - намного хуже - чем все, что он мог себе представить, но, по крайней мере, его похитителям не хватало полного набора орудий пыток, которые Книга Шулера предписывала врагам Матери Церкви. Что бы с ним ни случилось, он будет избавлен от всего ужаса, который инквизиция навлекла на Эрейка Динниса. И когда он смотрел, как вынимают нож, даже когда чья-то рука снова откинула его голову назад, а другая рука разорвала его сутану вокруг талии, он молился, чтобы он обрел то же мужество, ту же веру, что и Диннис.

Глаза Мерлина Этроуза резко открылись.

Нимуэ Элбан всегда спала глубоко и спокойно. Ей никогда по-настоящему не нравилось просыпаться, и процесс приведения ее мозга в состояние полного бодрствования обычно занимал не менее минуты или двух. Мерлин был не таким. Для него переход между "сном", которого требовал от него Кэйлеб каждую ночь, и полным пробуждением был таким же резким, как поворот выключателя.

Что, в конце концов, именно так и произошло.

Поэтому, когда эти сапфировые глаза открылись, он полностью осознал свое окружение и время. Это означало, что он также полностью осознавал, что его внутренние часы не должны были будить его еще час и двенадцать минут.

- Лейтенант-коммандер Элбан.

Глаза Мерлина, верные непроизвольным рефлексам своего человеческого прототипа, расширились от удивления, когда голос тихо заговорил в его электронном мозгу.

- Сова? - выпалил он, настолько удивленный, что почти заговорил вслух. - Это ты, Сова? - продолжил он, тем самым (как он понял мгновение спустя) подтвердив свое удивление, поскольку он никак не мог не узнать голос далекого ИИ. Но, по крайней мере, ему все же удалось не заговорить. Немаловажное соображение, учитывая, что стены его гостевой спальни здесь, в штаб-квартире герцога Истшера в Мейкелберге, едва ли можно было назвать звуконепроницаемыми.

- Да, лейтенант-коммандер Элбан, - подтвердил компьютер.

- Что такое? - потребовал Мерлин, его расширенные глаза снова сузились в раздумье.

- Возникла ситуация, не предусмотренная моими инструкциями, и мне требуется ваше руководство для ее разрешения, лейтенант-коммандер Элбан.

- В каком смысле? - Голос Мерлина был напряжен. Это был первый раз, когда искусственный интеллект вступил с ним в контакт без конкретных инструкций для этого. Таким образом, это было доказательством того, что действительно может начать проявляться полностью осознанное самосознание, которое, как обещало руководство, постепенно разовьется в Сове. Но тот факт, что компьютер разбудил его, наводил на мысль, что побудившее его раскрыть свои развивающиеся способности не подпадало под категорию хороших новостей.

- Я только что получил обычную загрузку с удаленного снарка Чарли-Браво-Семь-Девять-Один-Три, - ответил Сова на его вопрос. - Анализ его содержания предполагает, что желательно привлечь к нему ваше внимание.

- Какого рода контент? - спросил Мерлин. Первые две буквы обозначения снарка указывали на то, что это была одна из разведывательных платформ Корисанды, но, хотя его собственная память была такой же совершенной, как у Совы, в эти дни он не пытался "запомнить" полное обозначение ни одной из них.

- Субъект Хасканс, отец Тиман, был похищен, - сказал Сова.

- Что? - Мерлин резко сел на кровати.

- Субъект Хасканс, отец Тиман, был похищен, - повторил Сова, и, с развитым самосознанием или нет, электронный голос ИИ звучал слишком спокойно. Бескорыстно.

- Когда? - потребовал Мерлин, поворачиваясь всем телом, чтобы поставить ноги на пол, и уже потянувшись за своей одеждой.

- Он был похищен примерно пять часов девятнадцать минут и тридцать одну секунду назад, лейтенант-коммандер, - ответил Сова.

- И ты говоришь мне об этом только сейчас? - Мерлин знал, что вопрос был несправедливым, даже когда он его задал. Тот факт, что Сова сам решил вообще упомянуть об этом, был почти чудом, но даже так...

- У меня не было конкретных инструкций следить за похищениями, лейтенант-коммандер, - спокойно сказал ему Сова. - В отсутствие таких инструкций мои фильтры не сразу привлекли мое внимание к этому событию. Я обнаружил ситуацию только в результате обычного сброса данных от Чарли-Браво-Семь-Девять-Один-Три. Когда я загрузил данные, я сразу же связался с вами.

Мерлин встал, натягивая штаны и потянувшись за туникой. - Какова текущая ситуация Хасканса? Дай мне сообщение со снарка в реальном времени!

- Конечно, лейтенант-коммандер.

ИИ повиновался инструкции почти мгновенно, и Мерлин Этроуз потрясенно хрюкнул, когда изображение внезапно появилось в его электронном мозгу.

Боже милостивый, - ошеломленно подумал уголок его сознания. - Боже милостивый!

Он вздрогнул, когда аудиосенсоры снарка добросовестно наполнили его чувства раздирающим горло криком. Кровавый ужас этой сцены обрушился на него, и тот же самый оцепенелый, далекий уголок его сознания знал, что если бы он все еще был существом из плоти и крови, его желудок автоматически поднялся бы в знак протеста.

Этот ужас заморозил его, а он уже насмотрелся ужасов на дюжину обычных жизней. Он начал было приказывать Сове подготовить разведывательный скиммер, но приказ остался непроизнесенным. Он был почти в трех тысячах миль от Мэнчира. Ему потребуется сорок минут, чтобы совершить полет, даже на скорости пять Махов, и еще пятнадцать минут, чтобы доставить сюда разведывательный скиммер и самого себя на его борт. Если уж на то пошло, каким бы осторожным он ни был, всегда существовала вероятность, что кто-нибудь заметит, как его подбирает скиммер. Судя по ужасным повреждениям, которые уже были нанесены священнику, Хасканс никак не мог продержаться достаточно долго, чтобы Мерлин успел добраться туда. И, учитывая ограничения медицины Сэйфхолда, его жестокие раны, несомненно, уже были смертельными.

Даже если Мерлин решил бы рискнуть и выдать свои собственные "демонические" способности, Тиман Хасканс уже был мертвецом.

И, да поможет мне Бог, чем скорее он умрет, тем лучше, - болезненно подумал Мерлин.

Он снова опустился на кровать, сапфировые глаза ослепли, когда зрелище и звуки прорвались через его прямую трансляцию из снарка. Он должен закрыть это, - сказал он себе. - Он ничего не мог поделать, не сейчас. Было слишком поздно. И у него не было никакой необходимости - никакой причины - подвергать себя ужасу смерти Хасканса.

Но была необходимость и была причина. Теперь он понимал Эйдорей Диннис лучше, чем когда-либо прежде. Понял, почему она не смогла отвернуться, отказаться быть свидетелем того, что инквизиция сделала с ее мужем.

Кто-то должен был знать. Кто-то должен был быть свидетелем.

И, - мрачно сказал он себе, - кто-то должен был помнить.

X

Эйдрин Уэймин откинулся на спинку стула и устало потер глаза. Сообщения и отчеты перед ним начинали расплываться, когда он пытался их прочитать, и здравый смысл пытался настоять на том, что ему пора отправляться спать. Он все еще мог поспать пару часов до рассвета, и Лэнгхорн знал, что они ему нужны.

Казалось, что в сутках никогда не бывает достаточно часов. Это было справедливо для любого интенданта, даже когда он действовал открыто из своего кабинета во дворце своего архиепископа. Когда же он был вынужден выполнять свои обязанности из укрытия, скрываясь, чтобы те самые светские власти, которые должны были подчиняться его указаниям, не нашли его и не потащили к отступнику "архиепископу", ситуация могла только ухудшиться.

И все же, - криво усмехнулся он, опуская руку, - есть по крайней мере какие-то компенсирующие факторы, не так ли? Например, потеря семафора. - Он фыркнул. - Возможно, мне приходится беспокоиться о таких мелочах, как проклятие потерянных душ, быть схваченным и осужденным за измену, быть казненным - подобных мелких проблемах. Но, по крайней мере, чертов трафик сообщений значительно сократился!

Его губы дрогнули от собственной слабой попытки пошутить, но в этом было больше, чем немного правды. Здесь, у святого Жастина, он был в такой же безопасности, как и в любом другом месте завоеванной Корисанды, и правда заключалась в том, что он почти не боялся быть выданным властям. Это было не совсем то же самое, что отсутствие страха, но все же было близко к этому. И по мере того, как здесь, в городе распространялось движение сопротивления, его щупальца и информационные каналы продолжали распространяться и расти вместе с ним. И все же, несмотря на то, что это означало неуклонно растущий поток сообщений и отчетов, его потерянный доступ к семафорным станциям Матери-Церкви полностью отрезал его от событий в остальной части княжества.

Те несколько депеш, дошедших до него сюда от епископа-исполнителя Томиса Шайлейра, доставленных контрабандой доверенными курьерами, были короткими и загадочными. По сравнению с плавным, почти мгновенным общением, к которому он привык до вторжения чарисийцев, это было похоже на то, что его сделали глухим и слепым. Ему это совсем не нравилось, и особенно не нравилось из-за того, как мало он знал о том, что на самом деле происходило за пределами Мэнчира.

Ты имеешь в виду, - сказал он себе, - что беспокоишься об этом, потому что на самом деле не доверяешь способности епископа Томиса справиться с чем-то подобным. Он не самый умный епископ, которому ты когда-либо служил, не так ли? Но, по крайней мере, он полон решимости что-то сделать, вместо того, чтобы продавать себя чарисийцам, и нечего на это чихать, Эйдрин!

На самом деле это было не так, и, чтобы быть справедливым по отношению к свергнутому епископу-исполнителю, контакты, которые он, по-видимому, установил с такими людьми, как граф Сторм-Кип, граф Дип-Холлоу и барон Ларчрос, звучали гораздо более многообещающе, чем ожидал Уэймин даже несколькими месяцами ранее. Конечно, у Уэймина не было никаких реальных подробностей о том, куда именно придут епископ-исполнитель Томис и его светские союзники, или что именно они имели в виду, и даже здесь он был мучительно осторожен, чтобы не записать ни единого слова о них в письменном виде. Впрочем, на самом деле это не имело значения. Его собственные инструкции исходили от самого великого инквизитора и были направлены в качестве мер предосторожности задолго до вторжения чарисийцев. Шайлейр примерно знал, каковы были эти инструкции, и Уэймин не сомневался, что он учитывал эти знания в своих планах и планах своих новых союзников, но что бы они ни задумали, это не изменило миссию Уэймина.

И викарий Жэспар был прав, еще раз напомнил себе интендант. То, что происходит на севере, важно, может быть, даже критично, но то, что происходит прямо здесь, в Мэнчире, еще важнее. Это не просто столица, это самый большой город во всем княжестве, и все остальные города и поселки следят за тем, что здесь происходит. Если этот "регентский совет" и "генерал вице-король Кэйлеба" не смогут сохранить здесь свой контроль, то остальная часть княжества будет гораздо охотнее бросать им вызов.

Он снова подался вперед и потянулся за следующим отчетом. В некотором смысле он ненавидел записывать все это, хотя и старался использовать кодовые имена, известные только ему, для идентификации большинства своих агентов. Письменные записи были не самой безопасной вещью для заговорщика, чтобы хранить их повсюду, но без них он быстро потерял бы способность отслеживать свои собственные операции. Это был вопрос достижения наилучшего баланса, который он мог найти между безопасностью и эффективностью.

Он нахмурился, читая памятку, которая добралась до вершины текущей стопки. Она была от Албейра Камминга, и Эйдрин Уэймин был очень раздумчив в том, что касалось Камминга. Этот человек, несомненно, был способным, и в прошлом он оказался чрезвычайно полезным. К сожалению, одна из причин, по которой он оказался таким полезным, заключалась в том, что, насколько мог судить Уэймин, он был совершенно свободен от чего-либо, отдаленно похожего на угрызения совести. Попросту говоря, он был профессиональным убийцей. Один из лучших убийц, которых можно купить за деньги... что и было той самой причиной, по которой Уэймин проявлял двойственность в том, что касалось его самого. Деньги купили ему услуги Камминга, всегда было возможно, что больше денег из другого источника купят предательство Камминга.

И если Албейр Камминг решит предать Уэймина, последствия могут быть катастрофическими, поскольку только Камминг знал истинную личность человека, который на самом деле заказал убийство князя Гектора и заплатил за него.

Уэймин подумывал о том, чтобы тихо устранить Камминга. На самом деле, он довольно часто думал об этом, но никогда не решался. Во-первых, потому, что Камминг продолжал доказывать свою полезность и энергичность. Действительно, у Уэймина возникло искушение заключить, что Камминг питал искреннюю (хотя и несколько анемичную) преданность Матери-Церкви, хотя интендант не был бы готов поставить на такую вероятность какую-либо огромную сумму. Но вторая причина, по которой Уэймин до сих пор воздерживался от организации постоянного исчезновения убийцы, заключалась в подозрении, что Камминг принял собственные меры, чтобы защитить себя. Это было бы так похоже на этого человека - спрятать улики, связывающие Уэймина - и, соответственно, самого великого инквизитора - с убийством Гектора. Уэймин мог придумать несколько способов, которыми Камминг мог бы устроить все так, чтобы любое такое доказательство попало в руки оккупантов, если он сам пострадает от несчастья. И интендант был уверен, что Камминг был более чем достаточно изобретателен, чтобы придумать немало подходов, которые ему даже не приходили в голову.

С другой стороны, тот факт, что он был причастен к убийству Гектора, отрезает оба пути, - подумал интендант. - Он не может позволить, чтобы меня схватили и заставили говорить, больше, чем я могу позволить, чтобы его схватили. Так что у нас двоих есть отличная причина заботиться друг о друге, не так ли? И это, по иронии судьбы, делает его самым надежным агентом, который у меня есть.

И в том, чтобы полагаться на профессионала, были определенные преимущества. Каковы бы ни были другие его недостатки, Камминг вряд ли собирался совершить фатальную ошибку из-за фанатизма, и это было больше, чем можно было сказать о некоторых недавно завербованных агентах Уэймина. У таких людей, как Пейтрик Хейнри, было много энтузиазма, который слишком часто подпитывался горькой обидой и ненавистью. Но тот же самый энтузиазм мог затруднить их контроль, что было главной причиной, по которой Уэймин был так осторожен, сохраняя свою анонимность, когда дело касалось их. Хейнри был одним из немногих исключений из этого правила, но он также думал, что интендант давно "сбежал" из города. Это была одна из причин, по которой Уэймин назначил Камминга ответственным за управление его контактами с группой Хейнри.

Это также было одной из причин, по которой он решил доверить Каммингу решать, кого использовать для текущей операции. Интендант выбрал инквизитора, которому было поручено выполнение миссии, но он дал Каммингу возможность выбрать, кто предоставит то, что убийца назвал "мускулами", чтобы действительно выполнить ее. Камминг был гораздо лучше знаком с отдельными агентами, которых он завербовал, - с их способностями, личностями и мотивами, - чем Уэймин. И Уэймин был уверен, что Камминг использовал все свои значительные таланты, чтобы убедиться, что ни один из этих агентов не сможет навести на него стражу. Что, в свою очередь, означало, что они также не были в состоянии привести ту же самую стражу обратно к Уэймину.

И это не второстепенное соображение, когда речь идет об этом, - мрачно размышлял интендант.

Правда заключалась в том, что, по крайней мере, крошечная часть его сожалела о том, что он приказал похитить и казнить отца Тимана. Конечно, это была лишь крошечная часть, учитывая, насколько сильно собственные действия священника осудили его. Едва ли он был единственным членом духовенства, который проклял себя, перейдя в "Церковь Чариса", но, несмотря на его относительно невысокий церковный ранг, он стал явным лидером "реформистских" предателей здесь, в Корисанде. Что касается его самого, то Уэймин часто наслаждался проповедями отца Тимана еще до вторжения чарисийцев. Священник всегда был вдохновенным проповедником, обладавшим подлинным даром достигать своей паствы - фактически, выходить за рамки своей собственной паствы. С другой стороны, еще до вторжения Уэймин знал о том, как Хасканс раздражался из-за дисциплины епископа-исполнителя Томиса. Действительно, его праведное негодование, его горячее желание осудить "коррупционеров" в Храме не раз привлекали к нему внимание инквизиции. Он несколько раз оказывался в кабинете Уэймина, и Уэймин сомневался, что у Хасканса могли быть какие-либо сомнения относительно того, как интендант Корисанды относился к его высокомерию, осмеливавшемуся судить о действиях викария. Только тот факт, что он так хорошо выполнял все свои другие священнические обязанности - и был достаточно мудр, чтобы держать рот на замке по поводу своих личных забот - помешал ему быть изгнанным из церкви святой Кэтрин по крайней мере в двух случаях.

Так что Уэймин был менее чем удивлен, когда Хасканс предал свои клятвы Матери-Церкви и присягнул на верность порожденной Чарисом мерзости. Однако что его удивило, так это энергия и красноречие, которые Хасканс привнес в свое предательство... и насколько эффективным предателем он оказался. Он стал ядром небольшой, но неуклонно растущей группы церковников, которые называли себя "реформистами" и открыто нападали на Мать-Церковь на каждом шагу. Этого было достаточно. Однако еще хуже было то, насколько эти "реформисты" были сосредоточены здесь, в Мэнчире. Их церкви, по большому счету, служили простым жителям города, и это делало их опасными. Узаконив Церковь Чариса среди столичных простолюдинов, они также придавали легитимность империи Чарис, и люди, которые их слушали, были теми самыми людьми, которых Уэймин должен был привлечь, если он собирался эффективно бросить вызов контролю оккупантов над столицей.

Несмотря на свою собственную горькую ярость по поводу действий Хасканса, Уэймин никогда не верил, что священник нарушил свои клятвы из личных амбиций или жадности. Нет, к сожалению, все было еще хуже. С амбициями можно было бы поработать, а к жадности можно было бы обратиться. Но высокомерие самооправданного негодования, явная наглость человека, который мог противопоставить свою собственную веру - свою собственную изолированную интерпретацию Писания - могуществу и величию собственной Церкви Божьей - это было что-то еще. Хаскансу было наплевать на личную власть, богатство или роскошь; именно это и делало его таким эффективным - таким опасным. И все же, как бы он ни приукрашивал это для потребления своей паствой, как бы искусно он ни искажал Священное Писание, чтобы оно выглядело как подтверждение его собственного отступничества, и как бы первая брешь в его собственной вере ни пробила защиту его души, теперь этот человек полностью отдался служению Шан-вей. Он отвернулся от Бога и викария, и именно поэтому Уэймин едва ли мог притворяться, что испытывает какое-то истинное сожаление по поводу того, что приказал устранить предателя.

И устранить таким образом, который даст остальным его "реформистским"... коллегам повод пересмотреть свое отступничество. Челюсть интенданта сжалась. Судя по отчету Камминга, мы можем рассчитывать на то, что этот Эймейл сделает именно это, и он вообще не имеет ни малейшего представления о том, что я отдал приказ. Если уж на то пошло, то и отец Дейшан тоже.

В отличие от Эймейла, отец Дейшан Зачо точно знал, кто такой Эйдрин Уэймин, поскольку работал непосредственно на него более шести лет. Но у Зачо были веские основания полагать, что Уэймин выбрался из Мэнчира с епископом-исполнителем Томисом, поскольку Уэймин специально сказал Зачо, что собирается сделать именно это. Так что даже в том маловероятном случае, если бы он и Эймейл оба были схвачены властями, Зачо не смог бы привести эти власти обратно к святому Жастину. И из всех инквизиторов, которые были приставлены к Корисанде, Зачо был наименее склонен хоть на мгновение колебаться по поводу казни священника-отступника.

Не могу притворяться, что сожалею, что это пришлось сделать, - признал бывший интендант, - и, по крайней мере, у меня были нужные люди, чтобы позаботиться об этом.

Он закончил отчет Камминга, затем обнаружил, что сильно зевает, откладывая его в сторону.

Хватит! Я начну совершать ошибки из-за простой усталости, если буду продолжать в том же духе. Время немного поспать. - Он снова зевнул. - Завтра будет другой день.

По крайней мере, для некоторых из нас.

XI

Резкий, колющий жест заставил эскорт сэра Корина Гарвея резко, с грохотом остановиться на булыжниках. Гнев в чрезмерно контролируемом сигнале руки Гарвея, сжатой в кулак, был в высшей степени необычным. В его эскорте были люди, которые были с ним в битве при Харил-Кроссинг и служили вместе с ним во время кампании на перевале Тэлбор. Они видели его в разгар битвы, видели, как он навещал своих раненых и утешал умирающих, даже видели, как он выезжал, чтобы сдать свою армию Кэйлебу из Чариса. Они видели его сердитым, видели, как он беспокоился, видели, как он горевал, видели, как он был полон решимости.

Они никогда не видели его таким.

Эскорт сдерживал своих лошадей скорее как встревоженные дети, крадущиеся в тени плохо понятного гнева отца, чем как элитные, отборные войска, которыми они были на самом деле. Они оглядели здания, окружающие площадь Грей-Лизард, залитые ранним утренним солнцем под темно-синим небом. Воздух был свежим и прохладным, предупреждая о грядущей жаре, но еще более приятным, потому что его теперешняя прохлада должна быть такой мимолетной. Витрины, яркие навесы, киоски и прилавки рынка Грей-Лизард, обычно одного из самых больших и оживленных в городе, сверкали в золотых лучах солнца.

Однако эти киоски и прилавки были пусты. Люди, которые должны были заполонить площадь, торгуясь и препираясь, стояли притихшие, столпившиеся по краям, удерживаемые там мрачными оруженосцами городской стражи. Тишина и безмолвие этой толпы людей были глубокими, настолько абсолютными, что слабый, но ясный свист виверн высоко над головой звучал почти шокирующе.

Гарвей спешился. Йерман Улстин, его личный оруженосец, спрыгнул с седла рядом с ним, но рубящая рука предупредила Улстина, что даже его присутствие в этот день нежелательно. Ему это явно не нравилось, но темноволосый оруженосец служил семье Гарвей с пятнадцати лет, и его назначили к сэру Корину с тех пор, как генерал был мальчиком. Вероятно, он знал настроение сэра Корина лучше, чем любой другой живой человек, и поэтому он просто принял приказ, взял поводья своего хозяина и стоял, наблюдая, как Гарвей подошел к белой простыне с красными пятнами.

Я бы не хотел быть тем, кто стоит за этим. - Мысли Улстина были резкими от его собственного гнева. - Я служил его отцу и генералу, мальчику, затем мужчине, и никогда не видел ни одного из них таким. Он найдет того, кто это сделал, и когда он это сделает...

Сэр Корин Гарвей шел по булыжной мостовой, как человек, идущий в бой, чувствуя тишину вокруг себя, остро ощущая контраст между прохладным утренним воздухом и раскаленной добела яростью, бушующей внутри него. Он заставил свое лицо изобразить маску спокойствия, но эта маска была ложью, потому что в нем не было спокойствия.

Медленно, Корин. Медленно, - напомнил он себе. - Вспомни все эти наблюдающие глаза. Помни, что ты генерал, личный представитель регентского совета, а не просто мужчина. Помни.

Он добрался до испачканной красными пятнами простыни. Рядом с ней на коленях стоял священник, светловолосый мужчина, начинающий седеть, с окладистой бородой. На нем была зеленая ряса и кадуцей брата ордена Паскуале, а на его шапочке красовалась зеленая кокарда верховного священника.

Священник поднял глаза, когда Гарвей подошел к нему, и генерал увидел слезы в серых глазах пожилого человека, но выражение лица священника было спокойным, почти безмятежным.

- Отец. - Гарвей знал, что его односложное приветствие прозвучало резче, чем он намеревался, и он попытался сделать свой краткий приветственный поклон менее резким. Он сильно сомневался, что ему это удалось.

- Генерал, - ответил священник. Он протянул руку и нежно положил ее на простыню. - Мне жаль, что вас вызвали сюда для этого, - сказал он.

- Мне тоже, отец. - Гарвей глубоко вздохнул. - Простите меня, - сказал он тогда. - Боюсь, сегодня утром я немного зол, но это слабое оправдание невежливости. Вы..?

- Отец Жейф Лейтир. Я настоятель церкви святых торжествующих Архангелов. - Священник мотнул головой в сторону каменного шпиля церкви на ближнем конце площади, и выражение его лица напряглось. - Вполне уверен, что они оставили его здесь, по крайней мере отчасти, как послание мне, - сказал он.

Глаза Гарвея на мгновение сузились, но затем он понимающе кивнул, узнав имя Лейтира. Сэр Чарлз Дойл, командовавший его артиллерией в начале кампании на перевале Тэлбор, теперь был его начальником штаба. Кроме того, Дойл выполнял роль главного аналитика разведки Гарвея, и слова из его докладов о растущем реформистском движении здесь, в Мэнчире, сами собой всплыли в памяти Гарвея.

Да. Ублюдки, которые это сделали, хотели бы убедиться, что Лейтир получит "сообщение", - подумал он.

- Боюсь, что вы, вероятно, правы насчет этого, отец, - сказал он вслух. - С другой стороны, я полагаю, что они задумали это как "послание" для всех нас. - Он на мгновение обнажил зубы. - И когда мы выясним, кто они такие, у меня тоже будет небольшое сообщение для них.

- Паскуале - архангел исцеления, генерал, - сказал Лейтир, снова глядя на покрытую простыней форму. - Но только на этот раз, думаю, он простит меня за то, что я пожелаю вам всяческих успехов. - Его рука скользнула по простыне, поглаживая ее, и он покачал головой. - Они не должны были так поступать с ним. - Его голос был таким тихим, что даже Гарвей едва мог его услышать. - Они не должны были этого делать, они хотели это сделать.

- Думаю, что и в этом вы правы, отец, - так же тихо ответил Гарвей. Лейтир снова посмотрел на него, и он слегка пожал плечами. - До сих пор я видел очень мало ненависти со стороны Церкви Чариса или ваших собственных реформистов. Однако я видел довольно много таких выходцев из приверженцев Храма.

- Как и я, - признал Лейтир. - И думаю, что одна из причин, по которой они это сделали, заключается в том, чтобы разжечь эту ненависть и среди нас. - Он снова посмотрел вниз на прикрытое тело. - Тиман никогда никого не ненавидел, за исключением, возможно, тех коррумпированных людей в Зионе, и никто никогда не мог слушать его проповеди, не осознавая этого. Думаю, именно поэтому он был так эффективен. И вот почему лоялисты хотят, чтобы мы ненавидели так же горячо, как и они. Они хотят, чтобы мы набросились на них - позволили нашему собственному гневу разжечь конфликт между нами, сделать брешь еще шире и глубже. Пусть наша невоздержанность оправдает их собственную.

- Возможно, вы правы насчет этого, отец, - мрачно сказал Гарвей. - И как сын Матери-Церкви, я надеюсь, что вы и другие священники, которые высказались, сможете противостоять этой ненависти, этому гневу. Но я представляю светские власти, и в мои обязанности не входит прощать подобные вещи.

- Да. Да, полагаю, что это не так.

Лейтир еще несколько мгновений смотрел вниз, затем поднялся. Судя по скованности его движений, Гарвей заподозрил, что он стоял на коленях на этих неподатливых булыжниках с тех пор, как тело было впервые обнаружено, и генерал протянул руку, чтобы поддержать его. Пожилой мужчина с благодарностью принял помощь, затем встряхнулся и еще раз кивнул в сторону своей церкви.

- Знаю, что нам пришлось оставить его здесь, пока вы сами не осмотрите место происшествия, генерал. Я это понимаю. Но его жена там, в доме священника, с моей домоправительницей. Я предложил остаться с ней, но она настояла, чтобы я вместо этого остался с Тиманом. Это было все, что я мог сделать, чтобы уговорить ее позволить мне составить ему компанию, пока вы не приедете вместо нее. Не думаю, что мне бы это удалось, если бы она была в состоянии ясно мыслить или спорить. Теперь, однако... - Лейтир покачал головой. - Пожалуйста, генерал, я... не хочу, чтобы она его видела. Не так, как сейчас.

- Понимаю. - Гарвей спокойно встретил взгляд священника. - Когда вернетесь к ней, скажите, что мы должны забрать тело для наших собственных целителей, чтобы проверить их отчеты. Держите ее там, пока мы не уйдем. Скажите ей, что это моя просьба в рамках расследования. Я попрошу своих людей сделать все, что в их силах, прежде чем мы передадим ей тело. - Его губы сжались. - Судя по предварительным сообщениям, не ожидаю, что смогу многое сделать. Но если вы могли бы доставить в мой штаб одежду для него, мы оденем его прилично, когда закончат целители. Надеюсь, это, по крайней мере, скроет худшее.

- Спасибо, генерал. - Священник положил руку на предплечье Гарвея и слегка сжал. - Боюсь, по моей реакции она уже знает, что это скверно, но есть разница между этим и тем, чтобы на самом деле увидеть, что сделали эти мясники.

На последней фразе голос Лейтира стал хриплым, и он снова сжал предплечье Гарвея. Затем он немного шумно прочистил горло.

- Я уже попрощался, - тихо сказал он. - И я уже просил Бога, может ли Тиман немного подождать, пока остальные из нас не наверстают упущенное. Так что, если вы меня извините, мне нужно утешить вдову дорогого друга.

- Конечно, отец, - мягко сказал Гарвей. Он снова поклонился, более низко, и Лейтир нарисовал знак скипетра Лэнгхорна, затем повернулся и медленно пошел к своей церкви и дому священника по соседству.

Гарвей смотрел ему вслед, читая в плечах священника смесь возмущения, горя и решимости. В уверенной походке Лейтира также чувствовалась отвага, которой Гарвей позавидовал. Что касается его самого, то он предпочел бы столкнуться с атакой тяжелой кавалерии - или даже с шеренгой чарисийских стрелков - чем с тем, с чем собирался столкнуться Лейтир. На мгновение он задумался, что именно это говорит о разнице между физическим мужеством и моральным мужеством. Затем он сделал еще один глубокий вдох, опустился на одно колено, потянулся к углу простыни и приготовился к тому, что ему предстояло увидеть.

Гораздо позже тем же вечером Гарвей сидел за письменным столом в своем кабинете в городском доме. Он был один, без наблюдающих глаз, и поэтому позволил выражению своего лица показать горький гнев и разочарование, которые никому другому никогда не позволялось видеть.

Он откинулся на спинку своего дорогого вращающегося кресла, протирая глаза. Они казались сухими и колючими, отчасти от усталости, но в основном, как он подозревал, от того, как много он читал в последнее время. Отчеты накапливались, и его очень беспокоили развивавшиеся тенденции, которые он видел.

Жестокость убийства отца Тимана - и целители Гарвея подтвердили, что священник, вероятно, на самом деле не умер до самого конца катаклизма зверств и увечий, которые ему нанесли, - затмила все остальное, что произошло еще, но нападения на духовенство и мирян Церкви Чариса медленно, но неуклонно нарастали. Большинство из них были все еще относительно незначительными - драки на кулаках, разрушенные дома и имущество, анонимные угрозы, прибитые гвоздями к дверям церквей или обернутые вокруг камней, брошенных в окна.

Большинство из этих инцидентов, по его мнению - и Дойл согласился - были действительно спонтанными, результатом личного гнева или разочарования, и они арестовали, посадили в тюрьму и оштрафовали нескольких ответственных за них людей. Лично Гарвей предпочел бы более суровое наказание, но вице-король генерал Чермин решительно поддержал мнение архиепископа Клейрманта о том, что реакция властей должна сочетать строгость и сдержанность. Чермин ясно дал понять, что до тех пор, пока не будет беспорядков или крупномасштабного насилия, он намеревался позволить Гарвею и регентскому совету определять политику в таких вопросах, но он также подчеркнул, что его собственные инструкции от императора Кэйлеба и императрицы Шарлиэн не допускали больше репрессий, чем абсолютно возможный минимум.

Большую часть времени Гарвей ценил эту сдержанность со стороны Чермина. Если уж на то пошло, большую часть времени он соглашался с вице-королем генералом и архиепископом. Но было несколько - неуклонно растущий поток - более уродливых, более жестоких нападений, и он сильно сомневался, что эти инциденты были спонтанными и незапланированными. Его беспокоила картина, которую он наблюдал за последние несколько пятидневок, и теперь было это. Не было никакого способа притвориться, что похищение, пытки и убийство отца Тимана было импульсивным поступком какой-то отдельной горячей головы. Это было тщательно спланировано и осуществлено, и задумывалось как вызов светским и церковным властям, так и предупреждение другим священникам, настроенным реформистски.

Есть сдержанность, а есть слабость, - мрачно подумал Гарвей. - Когда они выбрали отца Тимана, они намеренно выбрали одного из самых любимых людей во всем этом городе. Они решили убить средоточие всей этой любви, всего этого доверия, и они сделали это, по крайней мере частично, чтобы доказать, что они могут это сделать. Чтобы воодушевить лоялистов - которые, вероятно, ненавидели его так же сильно, как все остальные любили его, - и продемонстрировать, что мы даже не можем их найти, не говоря уже о том, чтобы помешать им сделать это снова, когда бы они ни захотели. Я не думаю, что даже архиепископ будет выступать за большую "сдержанность", когда мы найдем мясников, которые это сделали. Но в этом-то и загвоздка, не так ли, Корин? Сначала ты должен найти их, а ты даже не знаешь, с чего начать поиски!

Он ненавидел - ненавидел - признавать это, но было бессмысленно притворяться, что это не так. О, у него и Дойла были свои собственные агенты, и удивительное количество людей выходило вперед, как правило, чтобы спокойно поговорить со своими приходскими священниками о том, что они видели или слышали. С помощью этих намеков агенты Дойла проникли по меньшей мере в дюжину отдельных групп - "ячеек", как называл их Дойл, сравнивая их с отдельными ячейками в пчелиных сотах, - но все они до сих пор были относительно низкого уровня. На самом деле большинство из них были не более чем группами собутыльников с бандитским складом ума. И все же даже некоторые из них действовали с большей... изощренностью, чем должны были быть способны. Для Дойла - и Гарвея - было очевидно, что за кулисами действовала гораздо более организованная и централизованно управляемая власть, которая руководила и использовала эти группы низкого уровня, никогда не идентифицируя себя с ними, и Дойл пришел к выводу, что на самом деле она была организована и создана, по крайней мере частично, задолго до вторжения чарисийцев. Что, учитывая принадлежность предыдущей церковной иерархии здесь, в Корисанде, наводило на мысль, что это, вероятно, была работа отца Эйдрина Уэймина, интенданта епископа-исполнителя Томиса.

Учитывая определенные подозрения, которые возникли у Гарвея и Дойла относительно того, кто на самом деле был ответственен за убийство князя Гектора, генерал жаждал возможности... обсудить несколько вопросов лицом к лицу с отцом Эйдрином.

Но этого не произойдет. Он слишком глубоко зарылся в землю для этого, - с горечью подумал Гарвей. - Я знаю, что этот ублюдок где-то в городе. Знаю это! но понятия не имею, где именно, и без этого...

Дзынь-крак!

Внезапный звон бьющегося стекла вырвал Гарвея из его мыслей. Он поднялся на ноги, правая рука инстинктивно потянулась к рукояти кинжала, который он снял, когда вошел в кабинет. Он повернулся к окнам кабинета, которые выходили на ландшафтный сад в центре площади перед особняком, присел на корточки, и его сердце бешено заколотилось.

Он ждал, напрягая мышцы, удивляясь, как кто-то прошел мимо его часовых. Но больше ничего не произошло. Было так тихо, что он мог слышать тиканье часов в одном углу, на самом деле слышать тихий звук "свист-щелчок" маятника, когда тот равномерно, монотонно качался. Через несколько мгновений он почувствовал, что расслабляется - по крайней мере, немного - и выпрямился из своего полуприседа.

За окнами не было света, и он осторожно обошел стол, оглядываясь по сторонам, затем снова остановился.

На его ковре лежал камень, окруженный ореолом осколков стекла. Это был небольшой камень, но его глаза сузились, когда он понял, что кто-то обернул что-то вокруг него, прежде чем запустить в окно его кабинета.

Он подошел к нему, слушая, как хрустит битое стекло под его ботинками, и с осторожностью поднял его. Камень был завернут в бумагу, перевязанную бечевкой, и он держал его в левой руке, пальцами правой руки смахивая прилипшие к нему осколки стекла.

Его брови нахмурились, и он прошел остаток пути к разбитому окну, глядя наружу сквозь разбитые стекла. Лунный свет лился на сад. Луж серебра и чернильной черноты было достаточно, чтобы сбить с толку глаз, но не настолько сильно, чтобы он не мог сказать, что сад пуст. Никто крупнее карлика не смог бы спрятаться за его кустарником или цветочными клумбами. Так что тот, кто бросил это в окно, очевидно, не задержался, чтобы посмотреть, как отреагирует Гарвей. Но как они вообще попали в сад? И добравшись туда, как они смогли вернуться незамеченными? Гарвей знал подготовку солдат, назначенных охранять его резиденцию. Если бы кто-нибудь из них что-нибудь видел или слышал - в том числе звук бьющегося стекла, - его кабинет в этот самый момент был бы полон вооруженных, злых, настороженных людей.

Чего, очевидно, не было.

Он вернулся по хрустящему стеклом ковру и снова сел за свой стол, положив завернутый в бумагу камень на бювар перед собой. Он несколько секунд смотрел на него сверху вниз, затем перочинным ножом перерезал бечевку и развернул бумагу.

Бумага была конвертом, понял он, и снаружи было написано его собственное имя. Он не был особенно удивлен тем фактом, что, насколько ему было известно, он никогда раньше не видел этого почерка, но почувствовал странное волнение, когда взвесил конверт в пальцах и понял, что в нем должно быть несколько листов бумаги. Он понятия не имел, почему его неизвестный корреспондент решил доставить свою почту таким нетрадиционным способом, но сомневался, что потребовалось бы больше одного листа, чтобы выразить даже самые страстные угрозы смертью, что наводило на мысль, что это должно быть нечто совершенно отличное от его изначальных предположений.

Тем же перочинным ножом он разрезал конверт и извлек его содержимое. Там было восемь листов тонкой дорогой бумаги, испещренных строчками, написанными через равные промежутки тем же аккуратным, четким почерком, что и адрес на внешней стороне конверта. Он положил их на бювар и поправил настольную лампу, затем с любопытством склонился над письмом.

- Открывай! Открывай во имя короны и святой Матери-Церкви!

Громогласный рев был прерван внезапным оглушительным грохотом, когда шестнадцать человек, несших десятифутовый таран с железной головкой, врезали им по закрытым воротам. Тот, кто выдвинул это требование, явно не ждал ответа.

- Что?! - воскликнул другой голос в явном замешательстве. - Что ты, по-твоему, делаешь?! Это дом Божий!

Монах, назначенный ночным привратником, выскочил из своей маленькой каморки у ворот, заламывая руки, и побежал к воротам монастыря, как раз когда таран врезался в них во второй раз. Он почти добрался до закрытого портала, когда обе половинки ворот резко распахнулись. Кусок разбитой перекладины ворот ударил его в плечо, сбив с ног, а затем он застонал от боли, когда большой тяжелый ботинок опустился ему на грудь. Он начал протестующе кричать, затем резко замер с полуоткрытым ртом, когда обнаружил, что смотрит вверх на острие очень острого, очень твердого штыка, примерно в восемнадцати дюймах от своего носа.

Он был не один, этот ботинок на его груди. На самом деле, это был всего лишь один из десятков сапог, когда целая рота пехотинцев с мрачными лицами ворвалась в ворота. Сверкнуло еще больше штыков, голоса выкрикивали резкие команды, и еще больше дверей распахнулось, когда в них врезались приклады мушкетов и плечи.

Все больше братьев монастыря вываливались из своих келий, растерянно моргая и выкрикивая вопросы. Они получили очень мало ответов. Вместо этого их глаза расширились от недоверия, когда нечестивые руки схватили их, развернули и швырнули лицом в каменные стены и колонны. Никто из них никогда не представлял себе такого жестокого, прямого нападения на монахов Матери-Церкви, и особенно на братьев ордена Шулера. Явный, ошеломленный шок от такого невероятного нечестия овладел ими. Они были инквизиторами Матери-Церкви, хранителями и держателями ее закона. Как посмел кто-то нарушить святость одного из их монастырей?! Тут и там один или двое начинали сопротивляться, барахтаться, но только для того, чтобы закричать, когда ожидающие мушкетные приклады сбивали их на колени.

- Как ты смеешь?! - крикнул один из них, вскакивая на ноги, но тут же замолчал со сдавленным криком, когда окованный медью приклад мушкета врезался ему на этот раз в рот, а не в плечо. Он упал, выплевывая зубы и кровь, и только быстрый окрик сержанта удержал мушкет от того, чтобы ударить его по затылку со смертельной силой.

Еще больше рук дернули недоверчивых шулеритов за руки, крепко связали запястья веревкой с грубыми волокнами, а затем их потащили - не слишком осторожно - обратно во двор монастыря. Солдаты с суровыми глазами повалили их на колени, и они обнаружили, что стоят на коленях на булыжниках, окруженные штыками, которые слабо, но убийственно поблескивали в лунном свете, пока они со страхом смотрели вверх, оцепеневшие мозги пытались понять, что происходит.

Сэр Корин Гарвей оставил это опытным сержантам пехотной роты. Его собственная штаб-квартира находилась недалеко от прихода святой Кэтрин, и отец Тиман был так же популярен среди многих его солдат, как и у большинства людей, которые когда-либо слышали его проповеди. Даже те, кто не был полностью согласен с ним, уважали его, и его проповеди энергично обсуждались штаб-квартирой команды Гарвея. После того, что с ним случилось, генерал скорее подозревал, что этим сержантам будет труднее сдерживать своих людей, чем мотивировать их, и у него были другие дела, которыми нужно было заняться.

Каблуки его ботинок звенели по каменному полу, когда он целеустремленно шел по коридору, сопровождаемый по пятам Йерманом Улстином и капитаном Франклином Нейклосом, командиром роты. Их сопровождало одно из отделений Нейклоса, а Улстин и двое солдат из отделения несли кувалды, а не мушкеты.

Гарвей завернул за угол, затем посмотрел вниз, сверяясь с написанным от руки листом бумаги.

- Там, - решительно сказал он, указывая на настенную мозаику. - Отойдите, сэр, - мрачно ответил Улстин, затем кивнул одному из солдат, вооруженных кувалдами. - Вон там, Жок, - сказал он, мотнув головой, и солдат кивнул в ответ. Он и Улстин стояли бок о бок, глядя на мирную пасторальную сцену мозаики, а затем молотки замахнулись почти в идеальном унисоне.

Железные наконечники с хрустом врезались в мозаику, разбивая плитки. Звук ломающегося камня заполнил коридор, и сквозь него Гарвей смутно слышал голоса с улиц за стенами монастыря. Монастырь святого Жастина был одним из старейших и крупнейших в самом городе Мэнчир, располагался в зажиточном районе менее чем в десяти кварталах от Мэнчирского собора, и соседи братьев были явно ошеломлены и немало напуганы внезапным всплеском полночного насилия.

Что ж, им просто придется смириться с этим, - резко подумал он, наблюдая, как снова поднимаются кувалды. - И, похоже, мы тоже действительно удивили этих ублюдков. Так что, возможно, крысы, которых я ищу, все еще в своих норах. Или, - его зубы сверкнули в свирепой, хищной усмешке, - может быть, они заняты тем, что бегут по своему спасительному туннелю. Я бы почти предпочел это, даже если меня там не будет, чтобы увидеть выражение их лиц, когда они бросятся прямо в объятия Чарлза!

Кувалды снова ударили в стену. Полетели еще кусочки мозаики, но раздался и другой звук. Глухой звук, который звучал не совсем правильно, исходил от одной из древних, прочных каменных стен монастыря.

Молоты ударили в третий раз, и ухмылка сэра Корина Гарвея стала шире - и более жестокой - когда в том, что должно было быть сплошной стеной, внезапно появились дыры. И не темные дыры, выбитые в каменной кладке. Нет, они были освещены с другой стороны, и он услышал голос, говоривший что-то безумное, когда молоты снова забарабанили в стену, и снова, и снова.

Дыры в стене становились все больше, расширяясь, сливаясь в одну, а затем целая секция тонких каменных блоков отвалилась. Что-то громко взорвалось, вспышка из дула вырвала удушливое облако порохового дыма, и один из пехотинцев Нейклоса вскрикнул, когда мушкетная пуля попала ему в левую ногу. Прежде чем Гарвей успел что-то сказать, один из товарищей раненого по отделению приставил к плечу свой собственный мушкет, и второй выстрел пробил уши, уже заложенные от первого. Повалил свежий дым, густой и мерзко пахнущий, и кто-то закричал с другой стороны.

- Внутрь! - рявкнул капитан Нейклос. - И помните, ублюдки нужны нам живыми!

- Есть, сэр! - мрачно подтвердил сержант отделения. Затем - Вы слышали капитана! Прыгай!

Невредимые члены отделения плечами прокладывали себе путь через дыру, проход их тел расширял ее по мере того, как они шли. Комната на другой стороне была такой же большой, как и указывали точные указания таинственного корреспондента Гарвея. И в соответствии с теми же указаниями, это была также только первая из полудюжины комнат, которые были скрыты первоначальным архитектором монастыря более пяти столетий назад. В отличие от некоторых приоратов, монастырей или конвентов, которые на протяжении многих лет неоднократно меняли владельцев и религиозную принадлежность, дом святого Жастина всегда был домом шулеритов, и Гарвей поймал себя на мысли, сколько других скрытых комнат могло быть спрятано в других религиозных домах и поместьях ордена.

Никто не знает, - подумал он, пригибая голову, чтобы последовать за Улстином и Нейклосом через дыру в стене. - Это первый раз, когда я слышу о ком-либо из них. Если уж на то пошло, ни архиепископ Клейрмант, ни епископ Кейси никогда не слышали ни о чем подобном. Или, во всяком случае, я не думаю, что они это знали. - Он мысленно поморщился. - Черт. Теперь я начинаю задаваться вопросом, не скрывают ли даже епископы, которым я доверяю, нужную мне информацию!

Он услышал громкие голоса - сердитые, угрожающие голоса. Они доносились из соседней комнаты, и он закашлялся от свежего облака дыма, когда вошел в нее через дверь. На этот раз не пороховой дым, заметил он. Вместо этого это был дым горящей бумаги, и его глаза защипало, когда он увидел перевернутую жаровню. Очевидно, кто-то сжигал документы, когда прибыли его люди, и даже когда он наблюдал, Улстин тушил последние проблески пламени в стопке бумаги, которую он бросил на пол.

Двое мужчин, оба в ночных рубашках, стояли, прислонившись спиной к стене, с напряженными бледными лицами, глядя на острия штыков его солдат. Он без труда узнал одного из них.

- Отец Эйдрин Уэймин, - сказал он каменным голосом, - я арестовываю вас именем короны и Матери-Церкви, по поручению регентского совета князя Дейвина и архиепископа Клейрманта, по обвинению в подстрекательстве к мятежу, измене и убийстве.

- У вас нет полномочий арестовывать меня! - выплюнул в ответ Уэймин. Он был явно потрясен, и в выражении его лица, казалось, было столько же недоверия, сколько и гнева. - Вы и ваши хозяева-отступники не имеете власти над истинной Церковью Божьей!

- Возможно, и нет, - ответил Гарвей тем же каменным голосом. - Но у них достаточно власти для меня, священник. И советую вам вспомнить, что случилось с инквизиторами Фирейда.

Страх промелькнул за возмущением и яростью в глазах Уэймина, и Гарвей тонко улыбнулся.

- Другие мои солдаты обращаются к мастеру Эймейлу прямо сейчас, когда мы разговариваем, - сказал он бывшему интенданту. - И мастера Хейнри тоже сейчас навещают.

Уэймин заметно дернулся, когда услышал эти имена, и улыбка Гарвея стала шире, не став ни на градус теплее.

- Почему-то я подозреваю, что один из этих прекрасных джентльменов собирается подтвердить то, что мы уже знаем, - сказал он. - Это даже не потребует тех пыток, которые вы так любите. Что, по моему личному мнению, очень жаль. - Он заглянул глубоко в глаза Уэймина и увидел, как мерцание страха поднялось выше. - Есть часть меня, которая сожалеет о том факте, что император, императрица и архиепископ Мейкел специально отказались от Наказания вашей собственной Книги за убийство священников. С другой стороны, это, наверное, и к лучшему для состояния моей собственной души. Мне бы не хотелось оказаться проклятым на тех же углях, что и вы, так что, полагаю, мне просто придется довольствоваться веревкой.

- Ты не посмеешь! - Уэймин вышел из себя.

- Уверен, что инквизиторы в Фирейде тоже так думали, - заметил Гарвей. Он еще мгновение холодно разглядывал бывшего интенданта, затем повернулся к Нейклосу.

- Ваши люди хорошо поработали здесь сегодня ночью, капитан, и вы тоже, - сказал он. - Теперь я хочу, чтобы всех этих заключенных перевезли в тюрьму Касимар. - Он одарил Уэймина еще одной ледяной улыбкой. - Понимаю, что их там ждут.

XII

- Ваши величества.

Князь Нарман Эмерэлдский поклонился, проходя мимо стражников за дверью в ответ на приглашение к завтраку. Кэйлеб и Шарлиэн сидели за столом у одного из окон зала. Было все еще темно, и безлунное, беззвездное зимнее небо было достаточно облачным, чтобы никто не ожидал увидеть солнце, даже когда оно наконец соизволит взойти. Час был немного ранний, даже для энергичных, молодых монархов, - размышлял Нарман. - С другой стороны, для него это было нечто большее, чем "немного рано", учитывая, что он предпочитал более неторопливый график, и на самом деле он не ожидал, что его вызовут на совещание еще до завтрака.

Помещение было оборудовано одной из новых чугунных печей литейного завода Хаусмина, ее труба выходила в дымоход огромного, но старомодного и намного менее эффективного камина, и в зале действительно было комфортно тепло, даже по субтропическим эмерэлдским стандартам Нармана. Высокий, дымящийся графин с горячим какао стоял рядом с таким же дымящимся чайником для чая, и оба они сопровождались чашками, тарелками и подносом, плотно уставленным булочками и кексами. До своего приезда сюда, в Черейт, Нарман никогда не сталкивался с булочками, посыпанными орехами и ягодами шиповника, но они были местным фирменным блюдом, и он с энтузиазмом одобрил их. Особенно когда они были еще горячими из духовки и в наличии было много свежего масла.

Он заметно оживился, увидев их, и не только потому, что еще не ел. Это было довольно важно для его реакции, но были и другие факторы. В частности, с тех пор, как он и Оливия обзавелись своими собственными компьютерами и доступом к компьютерным файлам Совы, его жена начала беспокоиться о его привычках в еде. Сам Нарман уже много часов с восторгом изучал те же самые файлы, но его интересовали совершенно другие их части. Он предположил, что был рад получить доступ к информации, рассказывавшей им правду о проблемах со здоровьем, которые Священное Писание понизило до заученного подчинения "религиозному закону", но он мог бы пожелать, чтобы эта информация не содержала таких слов, как "холестерин" и "атеросклероз". По его мнению, было достаточно плохо, когда обученные Паскуале целители суетились над ним из-за того, что он ел, не имея никакого представления о действительных причинах диетических предложений Паскуале.

Он улыбнулся при этой мысли, но затем его улыбка исчезла, когда он увидел выражения лиц императора и императрицы.

- Доброе утро, Нарман, - ответила Шарлиэн на его приветствие. Ее голос был вежливым, но в ее тоне было что-то жесткое, сердитое. Однако, что бы это ни было, по крайней мере, казалось, что оно не было направлено на него, за что князь был благодарен. - Пожалуйста, присоединяйтесь к нам.

- Конечно, ваше величество.

Нарман подошел к указанному креслу, повернулся лицом к Кэйлебу и Шарлиэн через стол и посмотрел в окно позади них. Он сел, и Шарлиэн налила горячее какао и протянула ему. Он принял чашку, пробормотав благодарность, отпил глоток, затем поставил ее на стол перед собой, обхватив руками, в то время как обдумывал возможные причины своего неожиданного вызова. Его первой мыслью было, что это как-то связано с миссией Мерлина в Мейкелберг, но он наблюдал за "образами" разговора Мерлина с самим герцогом Истшером. Казалось маловероятным, что там что-то пошло не так, но если не это, то...?

- Простите меня, ваше величество, - сказал он, глядя на Шарлиэн, - но, судя по вашему тону, произошло что-то, чего я не знаю.

Его собственный тон и поднятые брови превратили это утверждение в вопрос, и Кэйлеб издал резкий, уродливый смешок. Нарман перевел свое внимание на императора и склонил голову набок.

- Можно и так сказать, - сказал Кэйлеб. - Когда я проснулся этим утром, то обратился с помощью Совы к его данным. Обычно я так и делаю, и обычно у меня есть пара вещей, за которыми он следит, - конкретные вещи, которые меня особенно интересуют. - Он пожал плечами. - Большинство из них, честно говоря, не особенно впечатляют. Вы могли бы даже назвать их чисто эгоистичными. Например, такие вещи, как результаты и турнирная таблица по бейсболу в Старом Чарисе. Или слежение за Гектором и "Дестини". Что-то в этом роде.

Он сделал паузу, и Нарман понимающе кивнул. - Ну, одна из вещей, за которыми я заставил его следить, - это проповеди отца Тимана в Мэнчире. Не столько из-за их политических последствий, сколько потому, что они мне очень понравились на личном уровне. Поэтому сегодня утром я спросил его, как отец Тиман собирается выступить на проповеди в эту среду. - Лицо императора напряглось, а его голос стал резким и ровным. - К сожалению, в конце концов, он не будет проповедовать в эту пятидневку. Эти ублюдки Уэймина убили его позавчера ночью. На самом деле, они замучили его до смерти, а затем бросили его обнаженное тело на площади Грей-Лизард вчера утром.

Нарман напрягся, и его взгляд метнулся к Шарлиэн. Теперь он понимал ярость, сверкающую в ее глазах. Императрица с нетерпением ждала того дня, когда наконец встретится со священником, который стал духовным лидером корисандских реформистов. Он знал, как сильно она стала уважать Хасканса, и подозревал, что убийство священника, особенно по прямому приказу Уэймина, должно быть, перекликается с воспоминаниями о том, как так много ее собственных стражников было убито в результате планов другого высокопоставленного церковника убить ее.

- Сова уверен, что Уэймин лично заказал это, ваша светлость? - спросил он как можно более нейтральным тоном, решив адресовать вопрос Кэйлебу, и император издал звук, нечто среднее между рычанием и рычанием.

- О, он уверен, все в порядке. Этот ублюдок передал приказ через Хейнри Эймейлу.

- Понимаю. - Выражение лица Нармана было просто задумчивым, но что-то более жесткое и холодное блеснуло в глубине его обычно мягких карих глаз. - Должен признать, что немного удивлен его решением обострить ситуацию таким образом, - продолжил пухлый князь через мгновение. - Понимаю, что его связи с епископом-исполнителем Томисом и "северным заговором" являются окольными и ограниченными, но, несомненно, он должен знать, что их планы слишком незавершены для какой-либо прямой конфронтации с регентским советом и генералом Чермином.

- Очевидно, мы все в это верили, - сказала Шарлиэн. Теперь, когда Нарман знал, что произошло, он распознал в этом холодном, жестком тоне отголосок с трудом обретенной самодисциплины, которой так давно научилась королева-дитя. Было до боли очевидно, что потребовалось довольно много самодисциплины, чтобы контролировать гнев глубоко внутри нее.

- Однако, во что бы мы ни верили, - продолжала она, - мы ошибались.

- Не думаю, что это именно то, что произошло, - сказал Кэйлеб. Она посмотрела на него, ее глаза были значительно холоднее и ровнее, чем обычно, и он покачал головой. - Я имею в виду, он прекрасно понимает, что епископ-исполнитель и его светские приспешники еще не готовы к выступлению, и мы знаем, что он пытался координировать действия в Мэнчире, чтобы постепенно довести город до кипения. Чтобы взорвать ситуацию в тот момент, когда будет готов северный заговор. Это наводит меня на мысль, что должно было произойти что-то, что изменило его планы.

- Полагаю, что согласен с его светлостью, ваше величество, - сказал Нарман Шарлиэн через мгновение. Он протянул руку и начал рассеянно намазывать маслом еще теплую булочку. - Конечно, у Уэймина всегда была проблема с этими плохими коммуникациями. Ни о какой точной координации с Шайлейром, Сторм-Кипом и остальными не могло быть и речи. Тем не менее, было очевидно, что он признает необходимость координировать свои собственные усилия с ними, насколько это возможно, поэтому я сильно склонен полагать, что к этому решению его привел какой-то чисто местный фактор - тактический, можно сказать, а не фундаментальный сдвиг в его стратегическом мышлении.

По выражению лица Шарлиэн было очевидно, что кажущаяся отстраненность Нармана раздражала ее. Однако князя это не слишком беспокоило. К этому времени они с Кэйлебом знали его достаточно хорошо, чтобы она могла понять, как он обычно подходил к такого рода анализу. Это раздражение в ней пробудили ее собственные боль и гнев, и Шарлиэн Тейт Армак, несмотря на всю свою молодость, была более чем достаточно мудра, чтобы признать и это.

- У меня было немного больше времени, чтобы подумать об этом, чем у тебя, Нарман, - сказал Кэйлеб, потянувшись за своей собственной чашкой какао, - и полагаю, что на самом деле это было сочетание нескольких вещей. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что отец Тиман оказался более эффективным в объединении поддержки Церкви Чариса, чем ожидал Уэймин. И хотя я не думаю, что это было то, что на самом деле имел в виду отец Тиман, это вылилось, по крайней мере, в неохотное принятие империи Чарис среди значительной части населения столицы. Уверен, что Уэймин видел это, независимо от того, видели это Тиман и остальные реформисты или нет, и сомневаюсь, что его заботило влияние, которое это оказывало на его собственные планы и организацию. Если уж на то пошло, мы знаем, что он был обеспокоен количеством людей, которые начали потихоньку передавать обрывки информации о его операциях священникам, таким как Тиман. Итак, моя теория заключается в том, что он дошел до решения, что Тиман оказался неприемлемой помехой, и его следовало убрать. И то, как он убил его, и то, где он бросил тело, было предназначено чтобы... препятствовать не только коллегам-реформистам Тимана из духовенства, но и любым мирянам, которые могли бы быть склонны "сотрудничать" с ними.

- Все это имеет смысл, ваша светлость, - согласился Нарман через мгновение. Он откусил кусочек булочки с маслом, медленно и тщательно прожевал, его глаза были задумчивыми, затем проглотил.

- Все это имеет смысл, - повторил он, - и я склонен согласиться с вашим анализом. В то же время, однако, полагаю, что вы упустили из виду еще один фактор.

- Уверен, что упустил из виду десятки других факторов! - Кэйлеб фыркнул. - О каком из них, в частности, вы думали?

- Характер Уэймина, ваша светлость, - категорично сказал Нарман. - Нет особых сомнений в том, что он глубоко и лично ненавидел отца Тимана за его "предательство" и "отступничество". И этот человек - шулерит. Для него это было бы не просто вопросом передачи сообщения, хотя это определенно должно быть важно. Это также было бы вопросом надлежащего наказания священника за ересь и предательство его обетов послушания великому викарию.

- Другими словами, - голос Шарлиэн был еще более ровным, чем у Нармана, - это было личное.

- Ваше величество, это почти всегда "личное", по крайней мере, в какой-то степени, - немного грустно сказал Нарман. - Если бы у меня была марка за каждого князя или викария, который позволил личному гневу подтолкнуть его к какой-то действительно выдающейся, монументально глупой катастрофе, я мог бы купить Храм у Дючейрна, и мы все могли бы вернуться домой и жить долго и счастливо. Если разобраться, то вся эта война - результат того, что Жэспар Клинтан сделал именно это, в конце концов.

- Это достаточно верно, - через мгновение согласилась она.

- Что сказал об этом Мерлин? - спросил Нарман, оглядываясь на Кэйлеба.

- Мы еще не обсуждали это. - брови Нармана снова поднялись, и Кэйлеб пожал плечами. - Мне было достаточно трудно заставить его взять "время простоя", в котором он нуждается каждую ночь, и события продолжают подбрасывать слишком много веских, законных причин для того, чтобы я вытащил его раньше. У меня не войдет в привычку делать это, если только это не действительно чрезвычайная ситуация, а отец Тиман уже был мертв. - Император взмахнул рукой в прерывистом жесте отмашки. - Пробуждение Мерлина ничего не могло изменить, и он все равно вернется "онлайн" через пятнадцать минут или около того. Мы можем подождать еще столько же, прежде чем встретимся с ним.

- Понятно.

Несмотря на свой собственный шок и гнев из-за того, что случилось с Хаскансом, Нарман почувствовал, что его губы пытаются изогнуться в неуместной улыбке. Он знал, что не должен был находить это забавным, но яростная защита Кэйлеба - и Шарлиэн, если уж на то пошло, - когда речь шла о тысячелетнем, бессмертном, практически неразрушимом ПИКА, была гораздо более очевидной, чем кто-либо из них, вероятно, подозревал. И довольно трогательной, если уж на то пошло.

- Тем временем, однако, - сказала Шарлиэн, - считаю, нам нужно пересмотреть, насколько разумно было бы позволить Мейкелу продолжить путь в Корисанду так, как он планировал. Если Уэймин в открытую зашел достаточно далеко - или, по крайней мере, был готов зайти достаточно далеко, чтобы убить отца Тимана, я думаю, мы должны предположить, что он также будет готов предпринять попытку убийства Мейкела. Знаю, что Гарвей до сих пор на удивление хорошо справлялся с защитой Церкви в Корисанде, но эти акты вандализма все еще случаются, и теперь они добрались и до отца Тимана. Если мы не готовы послать Мерлина, чтобы лично защитить Мейкела, я не думаю, что мы можем позволить себе рисковать возможностью того, что им снова повезет. Особенно, когда у нас нет никого в Корисанде, с кем мы могли бы напрямую общаться с помощью снарков.

- Ваше величество, есть некоторые задачи, которые я готов решать с большей готовностью, чем другие, - сухо сказал Нарман. - После того, как я проплыл весь путь от Эмерэлда до Чисхолма в компании с архиепископом, считаю, что вам больше бы повезло с запретом выпадать снегу или подниматься приливу, чем сказать ему, что он не может отправиться в Корисанду, потому что вы беспокоитесь о его физической безопасности.

Несмотря на мрачность их общего настроения, и Кэйлеб, и Шарлиэн неохотно улыбнулись. Затем императрица потянулась за одной из булочек, словно следуя примеру князя. Однако ее беременность - и утренняя тошнота - зашли достаточно далеко, чтобы она была чрезвычайно осторожна в том, что ела, особенно ранним утром. Состояние ее желудка также было причиной того, что она пила чай вместо богатого темного какао и с тоской посмотрела на булочку Нармана с измельченными орехами и смешанными ягодами, политую растопленным маслом, затем откусила простую, сухую, без масла кукурузную лепешку.

- Понимаю, что он, вероятно, будет... упрям в этом, - начала она, ее голос был немного невнятным, когда она жевала, но Кэйлеб прервал ее с печальным смехом. Она вопросительно посмотрела на него, и он пожал плечами.

- Я просто вспомнил оценку офицера, которую Брайан показал мне несколько лет назад. Речь шла о некоем мастере-мичмане Армаке... иначе известном, по крайней мере в общественных местах, как кронпринц Кэйлеб.

- Это было? - Глаза Шарлиэн сузились, затем их темнота осветилась легким оттенком истинного юмора. - И можно спросить, почему верховный адмирал Лок-Айленд поделился с вами этим, несомненно, захватывающим документом?

- На самом деле, он высказывал свою точку зрения.

- Извините меня, ваша светлость, - вставил Нарман, - но я впервые слышу об "офицерских оценках". Это стандартная часть процедур вашего военно-морского флота? Или была какая-то особая причина, по которой было написано о... ах, о мичмане, о котором идет речь?

- О, они были частью нашей регулярной практики уже тридцать или сорок лет, - ответил Кэйлеб. - Дедушка учредил их, когда сам был офицером. Каждый командир несет ответственность за составление оценки каждого офицера, находящегося под его непосредственным командованием, каждый год. Они попадают в личные дела соответствующих офицеров, чтобы быть доступными для будущих советов по продвижению по службе. - Он снова пожал плечами. - В моем случае, очевидно, советы по продвижению по службе не будут иметь значения, поскольку отец уже решил, что я нужен ему в качестве дублера в Теллесберге больше, чем моя служба где-то на флоте. Тем не менее, я был мичманом, а оценки пишутся на каждого мичмана, так что одна была написана на меня.

- Понятно. И кто был офицер, который предъявил этот документ, любовь моя? - спросила Шарлиэн.

- Парень по имени Данкин Йерли, - ответил Кэйлеб. Брови Шарлиэн взлетели вверх от неподдельного удивления, и император усмехнулся. - В то время он был всего лишь лейтенантом, но, да, это одна из причин, по которой я назначил Гектора на "Дестини". И я специально сказал капитану Йерли, что не хочу, чтобы Гектору говорили, что я был мичманом под его началом. Сомневаюсь, что он бы сделал это в любом случае, но я просто подумал, что должен убедиться.

- В таком случае, при сложившихся обстоятельствах, должен ли я предположить, что лейтенант Йерли представил блестящее свидетельство вашего безупречного характера, ваша светлость? - спросил Нарман с легкой улыбкой, снова поднимая свою чашку с какао.

- Ну, это зависит от вашего определения блестящих отзывов. - Кэйлеб улыбнулся в ответ. - На самом деле он сказал следующее: - Его высочество обладает избытком того качества, которое я лично охарактеризовал бы как упорство и целеустремленность, но которое в случае его высочества я могу описать только как явное упрямство с кровавыми намерениями.

Нарман, который был достаточно неразумен, чтобы потягивать какао в этот конкретный момент, поперхнулся и выплюнул остаток обратно в чашку. Шарлиэн удивила их всех - и, вероятно, больше всего саму себя - внезапным радостным хихиканьем, и Кэйлеб покачал головой им обоим.

- Понимаю, почему вы не были слишком обеспокоены его способностью справиться с внезапным старшинством энсина герцога Даркоса, ваша светлость, - сказал Нарман, промокая губы салфеткой.

- Да, не был, - согласился Кэйлеб. Затем выражение его лица слегка посерьезнело. - С другой стороны, его описание меня в тринадцать лет - лишь бледное отражение Мейкела Стейнейра в семьдесят два. Он может перехитрить упрямого дракона. Если уж на то пошло, он, вероятно, может превзойти даже ящерокошку, не говоря уже о простом императоре или императрице!

- Боюсь, вы правы насчет этого, ваша светлость. - Нарман положил салфетку на стол и на мгновение поджал губы. - И хотя понимаю ваши опасения, ваше величество, - продолжил он затем, глядя на Шарлиэн, - боюсь, что на чисто интеллектуальной основе я должен был бы согласиться с архиепископом.

- Прошу прощения? - Шарлиэн, казалось, была слишком удивлена его заявлением, чтобы сердиться из-за этого, и в свете ее общего настроения Нарман продолжил немного быстрее, прежде чем это могло измениться.

- Ваша светлость, о его визите уже объявлено, как в Мэнчире, так и здесь. Все в Корисанде знают, что он приедет, и они знают, что он приедет специально, чтобы нанести пасторский визит и продемонстрировать свою поддержку местной Церкви. Если он вдруг решит отменить эту поездку, люди будут задаваться вопросом, почему. Если он объявит о его отмене сейчас - немедленно - до того, как новости об убийстве отца Тимана успеют дойти до нас обычным способом, мы могли бы утверждать, что его решение не имело никакого отношения к каким-либо конкретным опасениям по поводу его безопасности. Проблема в том, что я очень сомневаюсь, что он захотел бы... изворачиваться таким образом. И даже если бы это было так, нашлось бы множество людей - на самом деле большинство - которые никогда бы не поверили в действительную последовательность событий. Что бы мы ни говорили и какие бы доказательства ни приводили, все будут считать, что он принял решение только после того, как узнал об убийстве отца Тимана.

- В этом он прав, Шарли, - сказал Кэйлеб с гримасой.

- И если они действительно в это поверят, то для храмовой четверки и сторонников Храма будет детской забавой изобразить его решение как трусость, - продолжал Нарман с неумолимой логикой. - Если уж на то пошло, давайте будем честны - в некотором смысле так оно и было бы. О, - он мягко махнул рукой, прежде чем Шарлиэн успела возразить, - согласен, что лучшим словом для этого было бы "благоразумие", ваше величество. На самом деле, я пойду дальше и назову это простым благоразумием или даже здравомыслием. И все мы трое знаем, что это было бы благоразумно с нашей стороны, а не с его. Что нам придется позвать Мерлина сюда, чтобы заставить его подчиниться, прежде чем он согласится. Но впечатление в Корисанде, и, вероятно, даже в Чисхолме и Эмерэлде, будет заключаться в том, что он держался подальше, чтобы избежать угрозы убийства. Уверен, что многие люди, которые уже поддерживают Церковь Чариса, были бы рады, если бы он сделал именно это; к сожалению, еще больше людей, которые выступают против Церкви Чариса, со своей стороны были бы так же рады этому. Они будут настаивать на том, что даже у собственного архиепископа Церкви недостаточно искренней веры, чтобы рисковать смертью в поддержку своих убеждений. И если они смогут проделать это с успехом, ваше величество, - пухлый маленький князь очень спокойно встретил взгляд Шарлиэн, - тогда все, чего уже достиг архиепископ Мейкел, и все, ради чего отец Тиман умер, пытаясь достичь в Корисанде, было бы напрасно.

Тишина в зале совета была ошеломляющей. Тихое потрескивание угля в печке по контрасту казалось почти оглушительным, а за окнами редкие сухие хлопья снега начали падать с облаков, задевая оконные стекла, как безмолвные призраки. Тишина длилась несколько секунд, а затем Шарлиэн неохотно кивнула.

- Ты прав, - сказала она с явным несчастьем. - Это именно то, что сказал бы Мейкел... и он был бы прав, черт возьми. - Она посмотрела на лепешку в своей правой руке и обнаружила, что дробит ее на кусочки пальцами левой руки. - Хуже того, я тоже это знаю. И, что еще хуже, все, что я произнесла бы, если бы попыталась отговорить его от этого, сделало бы его еще более упрямым.

Она продолжала постепенно уничтожать лепешку еще минуту или около того, затем снова подняла глаза, и ее глаза были свирепыми.

- Но если это так, то мы, черт возьми, отправим Мерлина вместе с ним! Думаю, мы могли бы оправдать это тем, что случилось с отцом Тиманом, без того, чтобы кто-нибудь решил, что Мейкелу не хватает смелости в его убеждениях. И если есть кто-то - кроме меня - кто тоже хотел бы послать Мерлина присматривать, это должен быть Кэйлеб! И это не значит, что нам действительно нужно, чтобы Мерлин был прямо здесь, в Черейте, чтобы мы могли совещаться с ним, когда нам это понадобится.

- Да, это верно. - Глаза Кэйлеба были задумчивыми. - Мне это никогда не приходило в голову, но ты права. Мы уже отправляли его с небольшими поручениями для нас здесь, в Чисхолме, как, например, его нынешний визит к Истшеру. Чтобы мы могли...

Кто-то тихонько постучал в дверь зала совета, и все трое повернулись к нему лицом. Затем она открылась, и их глаза расширились от изумления, когда Мерлин Этроуз вошел в нее, как будто простое упоминание его имени волшебным образом вернуло его из Мейкелберга. Его сапоги были покрыты толстым слоем грязи, еще больше грязи забрызгало его бриджи и шинель с капюшоном, которую он носил поверх нагрудника и кольчуги, а плечи были припорошены тающим снегом.

- Ваши величества. - Он поклонился Кэйлебу и Шарлиэн, затем Нарману. - Ваше высочество.

Дверь за ним закрылась, и он выпрямился.

- И тебе тоже доброе утро, - сказал Кэйлеб, вопросительно склонив голову набок, когда закрывшаяся дверь снова предоставила им уединение. - Прости меня за этот вопрос, но разве ты все еще не должен быть в Мейкелберге, обсуждая дела с Грин-Вэлли и герцогом?

- Так и есть, - согласился Мерлин. - Однако кое-что прояснилось. Я подумал, что было бы лучше обсудить это с вами лицом к лицу, а не по комму, поэтому вчера отправился домой. - Он поморщился и посмотрел вниз на свои грязные сапоги. - Боюсь, я не воспользовался своим временем простоя прошлой ночью. - Он снова поднял голову. - Я менял лошадей дюжину раз или около того, и надеялся, что успею вовремя, чтобы этим утром первым делом поговорить с вами и Шарлиэн. - Он снова скорчил гримасу, на этот раз с оттенком юмора. - Я не ожидал, что вы двое встанете так рано.

- Полагаю, это было потому, что ты не учел мой регулярный приступ утренней тошноты, - криво усмехнулась Шарлиэн. - По общему признанию, обычно это не заставляет нас покидать спальню так рано, но, уверяю тебя, мы обычно уже просыпаемся.

Нарман откусил еще кусочек булочки с маслом в качестве простейшего средства подавить улыбку.

- Вы правы, ваше величество. Мне каким-то образом удалось забыть об этом. Я прошу прощения. - Сейджин снова поклонился ей, немного глубже, чем раньше.

- Ты сказал, что собирался поговорить с нами "первым делом утром", - сказал Кэйлеб, когда Мерлин снова выпрямился. Глаза императора были полны решимости. - Должен ли я предположить, что ты намеревался обсудить определенные события в Корисанде?

- Вижу, вы уже знаете об этом. - Тон Мерлина был немного странным, подумал Нарман. Почти - не совсем, но почти - некомфортным.

- Можно и так сказать, - мрачно ответил Кэйлеб. - Я просил Сову присматривать за проповедями отца Тимана. Когда я спросил его об обновлениях сегодня утром, он сообщил мне.

- Понятно.

Голос Мерлина все еще казался немного ненормальным, - подумал Нарман и почувствовал, как воспрянуло его собственное любопытство.

- Мы только что обсуждали с Нарманом, следует ли нам разрешить Мейкелу продолжить свой пастырский визит, - сказала Шарлиэн. - Очевидно, что Кэйлеб и я не особенно рады такой перспективе в свете всего этого. Поэтому мы подумали, что нам следует послать тебя с ним, чтобы убедиться, что Уэймин и его мясники не выстрелят в него.

- Этот Уэй..? - начал Мерлин, затем остановился.

Мгновение он переводил взгляд с Кэйлеба на Шарлиэн и обратно с очень странным выражением лица, затем прочистил горло. Все три члена его аудитории из плоти и крови знали, что у ПИКА не было абсолютно никаких причин когда-либо делать что-либо подобное, точно так же, как все трое давно поняли, что эта манера служила Мерлину своего рода затяжкой времени. Что объясняло, почему все трое обнаружили, что оглядываются на него в разной степени замешательства, недоумения и размышлений.

- Мерлин? - спросил Кэйлеб с суровой, слегка возвышающейся интонацией родителя, который подозревает, что его отпрыск что-то замышляет. Мерлин оглянулся на него, затем сделал еще одну вещь, которую ПИКА никогда не должен был делать, и вздохнул.

- Вы сказали, что Сова сообщил вам, что отец Тиман был убит, - сказал он немного уклончиво. - Я предположил из этого, что вы попросили у него полный отчет о ситуации.

- О чем там было спрашивать? - возразил Кэйлеб. - Тиман был уже мертв, и не похоже, чтобы то, что мы решим сегодня утром, возымеет какой-либо немедленный эффект в Корисанде. Если уж на то пошло, в Мэнчире еще даже не рассвело.

- На самом деле, - поправил Мерлин со скрупулезной точностью, - в Мэнчире сейчас рассвет. И я мог бы добавить, что у них там тоже прекрасная ясная погода.

- А что еще происходит в Мэнчире, капитан Этроуз? - потребовала Шарлиэн, глядя на него с явным подозрением.

- Ну, на самом деле, так получилось, что в этот конкретный момент Корин Гарвей и его отец, Чарлз Дойл, генерал Чермин, епископ Кейси и архиепископ Клейрмант впервые беседуют с Эйдрином Уэймином.

- Они что?! - Кэйлеб действительно приподнялся на дюйм или два со своего стула, и глаза Шарлиэн расширились от удивления. Нарман, с другой стороны, просто откинулся на спинку стула со своей чашкой какао в руке.

- Мне жаль, Кэйлеб, - сказал Мерлин. - Когда вы сказали мне, что Сова рассказал вам о случившемся, я подумал, вы имели в виду, что он рассказал вам все.

- Что ж, - сказал Кэйлеб с похвальной сдержанностью, снова садясь на место, - очевидно, ты ошибся.

- Как я только что понял, - немного сухо ответил Мерлин. Затем он покачал головой. - На самом деле, Сова наконец-то начинает проявлять признаки настоящего автономного самосознания. Он осознал, что происходит, и понял, что я хотел бы знать об этом, поэтому он разбудил меня. - Искусственные мышцы лица сейджина напряглись. - К сожалению, он понял это слишком поздно. Даже если бы я осмелился отправиться в Мэнчир, чтобы вмешаться, я бы никогда не добрался туда вовремя. Так что все, что я мог сделать, это сидеть там и смотреть, как он умирает.

Лицо Мерлина теперь превратилось в мрачную, суровую маску. Шарлиэн никогда раньше не видела его таким, даже после покушения в святой Агте. Кэйлеб был... на юте галеры "Ройял Чарис", когда Мерлин понял, что, в конце концов, он не успел спасти короля Хааралда.

- Это было ужасно, - тихо сказал Мерлин. - Очень уродливо. И я не мог сделать ни единой чертовой вещи, чтобы остановить это. - Его правая рука сжалась в кулак, и он посмотрел на него сверху вниз, как будто он принадлежал кому-то другому. - Я не видел никакой причины звонить вам двоим и будить вас посреди ночи, чтобы показать что-то подобное, когда никто из нас все равно ничего не мог с этим поделать. - Он снова посмотрел вверх. - Поэтому решил, что подожду, пока не смогу вернуться сюда лично, а затем расскажу вам - желательно не раньше, чем вы позавтракаете, так как я не ожидал, что у вас будет большой аппетит после этого. Но когда я добрался до дворца, Фрэнз Астин сказал мне, что вы уже встали и что вы вызвали Нармана. Я боялся, что знаю почему.

- Хорошо, - медленно сказал Кэйлеб. - Я это прекрасно понимаю. Но что это за дело с Уэймином?

- Я не смог удержать их от убийства отца Тимана, - ответил Мерлин. - Но решил, что смогу удержать их от убийства кого-либо еще. И что мне было бы чертовски лучше, если бы я не хотел, чтобы еще больше реформистов были убиты и выброшены где-нибудь на углах улиц. Поэтому я воспользовался одним из пультов Совы, чтобы написать небольшую записку, а затем бросить ее в окно Корина Гарвея. - Он слабо улыбнулся, несмотря на свое мрачное настроение. - Думаю, это привлекло его внимание. И когда он прочитал это...

- ...вот так примерно, в чем дело, - закончил Мерлин несколько минут спустя. - Люди Гарвея схватили Эймейла и, по крайней мере, три четверти остальных лидеров ячеек Уэймина. Однако Хейнри услышал, как они приближаются, и сумел ускользнуть от них. И так же поступил этот мерзкий кусок дерьма Камминг. Но Гарвей конфисковал все четыре их основных тайника с оружием, и у него более чем достаточно людей для допроса. - Мерлин поморщился. - Они также не слишком деликатны в том, как задают вопросы. Они скрупулезно стараются держаться подальше от Книги Шулера, но это не мешает им быть чертовски... настойчивыми. Полагаю, что он и Дойл будут придумывать всевозможные "нормальные" зацепки, чтобы помочь держать в бегах то, что осталось от организации Уэймина в Мэнчире.

- Боже мой, Мерлин. - Кэйлеб сидел молча во время рассказа Мерлина. Теперь он покачал головой. - Прости меня за вопрос, но разве мы все не решили, что нам нужно оставить этих людей в покое? Присматривать за ними и создавать эту вашу "базу данных"?

Кэйлеб откинулся на спинку стула со своей стороны стола, пристально глядя на высокого голубоглазого мужчину в почерневших доспехах, украшенных золотыми, синими и серебряными эмблемами империи Чарис, стоящего с другой стороны. Нарман задавался вопросом, кого Кэйлеб видел в этот момент: имперского стражника или ПИКА с душой мертвой женщины?

Затем император на мгновение взглянул на Шарлиэн и пожал плечами. - Во-первых, Мерлин, позволь мне сказать - и полагаю, что в этом также говорю от имени Шарли, - что в сложившихся обстоятельствах я всем сердцем одобряю твое решение.

Он приподнял бровь, глядя на жену, которая кивнула в знак твердого согласия, затем снова обратил свое внимание на Мерлина.

- Во-вторых, однако, я хотел бы напомнить тебе о разговоре, который у тебя был когда-то давным-давно с моим отцом. "Я уважаю вас и во многом восхищаюсь вами", - сказал ты ему. - "Но моя истинная преданность? Это принадлежит не вам или Кэйлебу, а будущему. Я воспользуюсь вами, если смогу, ваше величество".

В зале совета снова воцарилась тишина, и Кэйлеб слегка улыбнулся. - Ты удивлен, что я знал, что ты ему сказал? - спросил император.

- Немного, - признался Мерлин через мгновение. - Я не знал, что он рассказал тебе об этом.

- Он не рассказывал. Так поступил Чарлз Гардэйнер. Отец не говорил ему не делать этого, и когда он увидел, как мы с тобой сблизились, то подумал, что я должен знать. Дело было не в том, что он не доверял тебе, Мерлин. Просто Чарис был его первой, последней верностью и всегда был таким. Верностью Дому Армак.

- И вы злитесь, что мой дом другой? - тихо спросил Мерлин.

- Мерлин. - Кэйлеб покачал головой с внезапной, неожиданной улыбкой. Эта улыбка была немного кривой, но это определенно была улыбка. - Мерлин, я всегда это знал. Даже если бы Чарлз не сказал мне, ты говорил достаточно часто и открыто. Это не помешало тебе предложить нам с Шарли свою дружбу - даже свои услуги. Ради бога, ты пролетел полпланеты, чтобы спасти ей жизнь! Конечно, я мог бы пожелать - надеяться - что мы всегда придем к общему согласию. И признаю, что предпочел бы получить хотя бы небольшой доклад, прежде чем ты натравил Гарвея на Уэймина. В связи с этим, пожалуйста, не стесняйся будить меня посреди ночи так же свободно, как я всегда себя чувствовал, когда будил тебя. Но не думай, что я ожидаю, что ты сделаешь хоть на дюйм меньше того, чего, по твоему мнению, требует от тебя твой долг. Я не настолько глуп. И также не настолько эгоистичен, Мерлин. - Он снова покачал головой. - Есть фраза, которую ты однажды сказал мне о ком-то другом. Ты сказал, что он "заплатил наличными" за право принять собственное решение о чем-то. Ну, и ты тоже.

Последовало еще одно мгновение тишины, затем Мерлин усмехнулся. - Я надеялся, что вы так это воспримете, - сказал он. - Я бы солгал, если бы сказал, что был уверен, что вы это сделаете.

- И имело бы хоть какое-то значение для твоих будущих действий, если бы я решил устроить имперскую истерику по поводу того, что у тебя хватило наглости принять решение, не посоветовавшись со мной и Шарли?

- Нет, - немного криво ответил ему Мерлин. - Нет, не совсем.

- Я тоже так думал, - сказал Кэйлеб.

XIII

Мейкел Стейнейр оторвал взгляд от книги, лежащей у него на коленях, когда кто-то легонько постучал в дверь его комнаты.

Утро было таким тихим, каким может быть только зимнее утро. Он расположился у выходящего на восточную сторону окна своей комнаты, чтобы воспользоваться утренним светом для чтения, но это также позволяло ему смотреть на заснеженный чисхолмский пейзаж. Он пробыл в Черейте недостаточно долго, чтобы новизна снега исчезла, и находил грациозный, плавный спуск снежинок бесконечно увлекательным. Ардин, с другой стороны, решил, что снег - ужасная идея. К счастью для душевного спокойствия ящерокота, его корзина была достаточно большой, чтобы вместить действительно роскошное, невероятно мягкое одеяло - фактически подарок императрицы Шарлиэн - и в настоящее время он зарылся под ним, выставив наружу только самый кончик носа.

Кем бы ни был их посетитель, он постучал снова, немного громче. - Да? - позвал Стейнейр, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в нее просунулась человеческая голова. Голова, о которой идет речь, принадлежала отцу Брайану Аширу, его личному секретарю и самому доверенному помощнику.

- Извините, что беспокою вас, ваше преосвященство, но сейджин Мерлин спрашивает, не можете ли вы уделить ему минутку вашего времени?

Белоснежные брови Стейнейра приподнялись. Он посидел так с минуту, затем вложил закладку в том, лежавший у него на коленях, и закрыл его.

- Конечно, Брайан. Попросите сейджина войти, пожалуйста.

- Конечно, ваше преосвященство, - пробормотал Ашир, и его голова снова исчезла.

Дверь снова открылась - шире - через несколько секунд, и в нее вошел Мерлин Этроуз. Стейнейр был удивлен, увидев его, по нескольким причинам. Во-первых, он думал, что Мерлин останется в Мейкелберге по крайней мере еще на день или около того. Во-вторых, он был немного озадачен тем, почему Мерлин мог прийти к нему лично, а не просто использовать их связь, поскольку снарки сейджина, должно быть, сказали ему, что Стейнейр был один в своей комнате, что означало, что никто бы не заметил, как он разговаривал сам с собой.

- Спасибо, что приняли меня так быстро, ваше преосвященство, - сказал Мерлин, когда Ашир снова закрыл за собой дверь.

- Всегда пожалуйста, - с улыбкой ответил Стейнейр. - И все же, должен признаться, немного удивлен вашим визитом.

- Уверен, что это так. - Мерлин улыбнулся в ответ, но затем улыбка исчезла. - Однако я только что вернулся со встречи с Кэйлебом, Шарлиэн и Нарманом. Ну, - поправил он себя, - я только успел после этого принять ванну и надеть чистую форму.

- Что за встреча?

- В Мэнчире произошли некоторые... неожиданные события. - Глаза Стейнейра сузились, когда голос Мерлина неожиданно стал мрачным. - На самом деле, одна из причин, по которой я здесь, состоит в том, чтобы попросить вас присоединиться к ним троим, чтобы обсудить эти события. Они хотели подождать, пока вы не позавтракаете. По нескольким причинам.

- Должен ли я предположить, что "неожиданные события", о которых идет речь, не являются счастливыми? - тихо спросил Стейнейр.

- Боюсь, что так. И, честно говоря, я также боюсь, что они будут иметь некоторые последствия для вашего собственного визита.

- Понимаю. - Стейнейр отложил книгу в сторону и начал подниматься со своего удобного кресла.

- Минутку, ваше преосвященство. Пожалуйста.

Брови архиепископа снова поднялись, когда Мерлин жестом велел ему оставаться на месте. Он откинулся назад, склонив голову набок.

- Да? - пригласил он. - Я сказал, что одна из причин, по которой я пришел, - это передать их приглашение, - сказал Мерлин. - Однако у меня есть еще одна. Один вопрос, который мне действительно нужно обсудить с вами, прежде чем я доведу этот вопрос до их сведения.

- Это как-то связано с тем, что произошло в Мэнчире?

- Нет, ваше преосвященство. Или, во всяком случае, не напрямую. Это связано с вашей беседой с бароном Уэйв-Тандером перед тем, как вы отправились в Эмерэлд.

- Прошу прощения? - Стейнейр моргнул, и Мерлин одарил его рассеянной улыбкой.

- Прежде чем покинуть Теллесберг, ваше преосвященство, вы договорились с отцом Брайаном о том, чтобы он доставил барону несколько ящиков с документами. Документы, которые были отправлены вам из Зиона... через мадам Диннис.

Стейнейр напрягся. На мгновение простое удивление - и шок - заставили его застыть на стуле, его глаза расширились от изумления. Затем его обычно кроткое лицо потемнело. Широко раскрывшиеся глаза сузились, и все его тело, казалось, задрожало, когда его пронзила волна негодования.

- Мерлин!.. - начал он жестким, сердитым голосом.

- Пожалуйста, ваше преосвященство! - быстро сказал Мерлин, поднимая руку в миролюбивом жесте. - У меня нет намерения каким-либо образом нарушать ваше доверие!

- Ты уже сделал это! - Стейнейр был в такой ярости, какой Мерлин его еще никогда не видел. - Я понимаю, что вся эта "Церковь Ожидания Господнего" - всего лишь фарс, и не очень хороший, - резко сказал он, - но ты прекрасно знаешь, что я все еще серьезно отношусь к своим священническим обязанностям! И ты, очевидно, также знаешь, что мадам Диннис пришла ко мне под печатью исповеди!

- Да, знаю, - согласился Мерлин, стараясь, чтобы его собственный голос звучал намеренно спокойно. - И я узнал об этом только потому, что Сова дал мне информацию в обычном дампе данных. К сожалению, мне тогда еще не пришло в голову установить фильтр, который уважал бы частную жизнь и конфиденциальность ваших пастырских бесед с отдельными членами Церкви. После того случая я так и сделал.

Стейнейр впился в него взглядом, и Мерлин спокойно посмотрел в ответ. - Вы можете проконсультироваться об этом с Совой, ваше преосвященство, - сказал он очень тихо.

На мгновение повисла напряженная, хрупкая тишина. Затем ноздри Стейнейра раздулись, когда он глубоко вдохнул.

- В этом нет необходимости. - Его голос был таким же тихим, как и у Мерлина. - Твоего слова для меня более чем достаточно, сейджин Мерлин. Так было всегда.

- Спасибо, - искренне сказал Мерлин.

- Однако я должен предположить, - продолжил Стейнейр с видом человека, намеренно отступающего от края пропасти, - что есть причина, по которой вы обратили мое внимание на вашу... осведомленность об этой конкретной ситуации?

- Есть.

Мерлин подошел к окну и остановился, глядя на снег. Несколько секунд он больше ничего не говорил, затем повернул голову и посмотрел на архиепископа.

- Ваше высокопреосвященство, я узнал о существовании файлов госпожи Анжилик чисто случайно, и я точно понимаю, почему мадам Диннис хочет защитить свою личность - и ее - от случайного предательства. Чего я не знаю, из-за тех фильтров, которые Сова установил после вашего первого разговора с ней, так это того, говорила ли вам мадам Диннис когда-либо о личностях тех людей в Храме, кто работал с Анжилик?

Стейнейр на мгновение задумался над вопросом, затем пожал плечами. - Нет, она этого не сделала.

- На самом деле я не удивлен. - Мерлин снова повернулся к окну. - Однако с тех пор, как я узнал о вашем разговоре, я... присматриваю за госпожой Анжилик.

- Что? - В голосе Стейнейра послышалась тревога. - Я думал, ты сказал...

- Что я сказал, - перебил Мерлин, не отрывая взгляда от окна, - так это то, что не осмеливаюсь управлять снарками или их пультами внутри самого Храма. - Он пожал плечами. - Я все еще не имею ни малейшего представления о том, что представляют собой все эти источники энергии под Храмом. Очевидно, что довольно многие из них должны быть связаны с экологическими услугами Храма и автоматизированными дистанционно управляемыми пультами, которые поддерживают все его "мистические" функции в рабочем состоянии. Однако думаю, что для этого требуется больше, чем нужно, и не собираюсь рисковать, используя какие-либо датчики поблизости. Но городской дом Анжилик находится достаточно далеко от Храма, чтобы я мог присматривать за ним. Осторожно, конечно. На самом деле, - он оглянулся на архиепископа со странной, мерцающей легкой улыбкой, - я действительно был в Зионе, вы знаете.

- Ты был в Зионе? - Стейнейр не смог полностью скрыть своего удивления, и Мерлин усмехнулся.

- Это было до того, как я смог рассказать кому-либо из вас правду. Скажите, вы никогда не задавались вопросом, как именно архиепископ Эрейк так удачно упал на ступеньках Анжилик?

Глаза Стейнейра снова расширились, и Мерлин кивнул. - Разве это не было немного рискованно? - спросил архиепископ через мгновение. - Из того, что вы сказали, я бы подумал, что это будет представлять значительный риск обнаружения.

- Так и было, - согласился Мерлин. - К сожалению, это был единственный способ, который я мог придумать, чтобы предотвратить его пастырский визит, и нам нужно было время.

- Это достаточно верно, - с чувством признал Стейнейр, и Мерлин пожал плечами.

- В любом случае, как я уже сказал, я не спускал с нее глаз. И, честно говоря, все больше и больше беспокоюсь о ее безопасности.

- Обеспокоен? Почему? Что происходит? - быстро спросил Стейнейр.

- Я не совсем уверен, - признался Мерлин, - но у нее были некоторые необычные контакты. И она занималась чем-то другим... странными делами. Помимо всего прочего, у нее есть несколько групп людей, спрятанных в разных местах, разбросанных по всему Зиону. Я не смог идентифицировать большинство из них, но знаю, по крайней мере, некоторых из них.

- Кто они? - спросил Стейнейр, когда он сделал паузу.

- Это семейные группы. Я в этом почти уверен. И если я не ошибаюсь, это семьи высокопоставленных церковников. Викариев и архиепископов.

Карие глаза встретились с сапфировыми, и в комнате Стейнейра на несколько вдохов стало очень, очень тихо.

- Эти "реформаторы" Эйдорей, - сказал тогда Стейнейр очень тихо.

- Вот что я думаю... чего боюсь. - Мерлин покачал головой. - Чем больше я видел Анжилик, тем больше восхищался ею. Это очень способная леди, ваше преосвященство, и уверен, что она подготовила свой собственный путь к отступлению, хотя мне и не удалось поймать ее на этом. Вероятно, это хороший знак, а не плохой; если мы с Совой не наткнулись ни на какие улики, то и инквизиция вряд ли наткнулась бы на них. С другой стороны, нет никакого способа быть уверенным в этом, тем более что я не осмеливаюсь направлять дистанционно управляемые пульты непосредственно в Храм. И какими бы хорошими ни были ее договоренности, огромное количество людей, которых она пытается вытащить, будет работать против нее. Уверен, что Клинтан и Рейно уже пытаются выяснить, куда делись многие из этих людей, и если есть что-то, в чем инквизиторы хороши, так это в поиске людей.

- Понимаю.

Стейнейр откинулся на спинку стула, его глаза были встревожены, одна рука играла с нагрудным скипетром его облачения. Он сидел так несколько секунд, затем снова посмотрел на Мерлина.

- Куда именно ты направляешься, Мерлин?

- В Зион, я думаю, - ответил Мерлин.

На этот раз глаза Стейнейра даже не дрогнули. Ему явно не нравилось, к чему это, казалось, вело, но было так же ясно, что он не был удивлен.

- Как? - просто спросил он.

- То, что я имею в виду, на самом деле не так уж и сложно. Возможно, немного рискованно, но не сложно.

- Ты наводишь на меня ужас, - сухо сказал Стейнейр, и Мерлин усмехнулся.

- На самом деле, меня заставило задуматься об этом то, что сегодня утром сказала Шарлиэн. Она и Кэйлеб планируют отправить меня с вами в Корисанду, чтобы присматривать за вами. Как она указала Кэйлебу, теперь мы можем поддерживать связь, где бы я ни был, и для Кэйлеба действительно имело бы смысл послать своего личного оруженосца для защиты архиепископа Чариса. Но если они смогут отправить меня в Корисанду и оставаться на связи, тогда и я смогу отправить себя в Зион, не теряя связи.

- И просто пойти прогуляться по городу? Без сомнения, в твоей форме имперской стражи?

- Не совсем. - Мерлин слегка улыбнулся. - На самом деле, я могу перенастроить свой ПИКА, ваше преосвященство. Есть ограничения на изменения таких вещей, как рост, но можно изменить цвет своих волос, цвет глаз, цвет кожи лица. - Он пожал плечами. - Поверьте мне, я настоящий мастер маскировки. Или, возможно, мне следует сказать "госпожа".

Стейнейр кивнул. Теперь он видел фотографии Нимуэ Элбан и должен был признать, что никто никогда бы не узнал ее в Мерлине Этроузе. Между ними было очевидное - и, безусловно, понятное - "семейное сходство", но Мерлин безошибочно был мужчиной.

- Не буду притворяться, что такая моя близость к Храму со всей электроникой, спрятанной внутри меня - не говоря уже о моей энергостанции - не заставляет меня нервничать, - продолжил Мерлин, - но никто из увидевших или встретивших меня не сможет ассоциировать меня с Мерлином Этроузом. Даже если они позже встретят Мерлина.

- Хорошо, это понятно, - признал Стейнейр.

- Ну, в то время как я признаю некоторые ограничения, полагаю, я также должен согласиться, что буду в значительной степени играть с листа, как только доберусь туда. - Мерлин пожал плечами. - По-другому и быть не может. Но у меня будет несколько преимуществ, которых нет у Анжилик, и я всегда могу объяснить, что, например, я еще один сейджин - друг сейджина Мерлина, который помогает ему. Это должно помочь объяснить некоторые из этих "преимуществ", если мне придется ссылаться на них при свидетелях.

- И где именно будет "сейджин Мерлин", пока все это происходит? - Стейнейр покачал головой. - Тебе придется уехать по крайней мере на несколько дней - скорее всего, на несколько пятидневок.

- Это одна из причин, по которой я пришел к вам, - сказал Мерлин. - Думаю, что мы, вероятно, сможем прикрыть хотя бы короткое отсутствие с моей стороны, используя истории о сейджинах. Согласно, по крайней мере, некоторым рассказам, им нужно "удаляться от мира", чтобы время от времени медитировать. Сейджин Мерлин, с другой стороны, постоянно "дежурил" с тех пор, как впервые прибыл в Чарис. Без сомнения, ему давно пора обратиться к такого рода занятиям. Назовите это "духовным уединением". Учитывая тот факт, что Кэйлеб и Шарлиэн хотят отправить меня с вами в Корисанду, и что все, что они собираются делать сами в ближайшем будущем, - это оставаться здесь, во дворце, с кучей стражников, чтобы присматривать за ними вместо меня, думаю, нам могло бы сойти с рук объяснение с любым, кто спросит, что я пользуюсь этой возможностью для вышеупомянутого духовного уединения, прежде чем мы с вами уедем.

- Полагаю, мы могли бы это сделать, - медленно согласился Стейнейр, его глаза были задумчивыми.

- Проблема в том, что мы должны убедить Кэйлеба и Шарлиэн согласиться со всем этим. - Губы Мерлина дернулись в чем-то на полпути между улыбкой и гримасой. - Не думаю, что кому-то из них понравится эта идея, но я не собираюсь предпринимать что-то подобное, не проинформировав их полностью. Мы только что, э-э, немного поговорили именно об этом, собственно говоря. - Выражение его лица на мгновение превратилось в настоящую улыбку, затем разгладилось. - Однако не могу сказать им, куда я хочу пойти и почему, не рассказав им об Анжилик, ваше высокопреосвященство. И не могу этого сделать, если это нарушит вашу уверенность и неприкосновенность исповеди.

- Понимаю, - снова сказал Стейнейр.

Он сидел больше двух минут, напряженно размышляя, затем его глаза снова сфокусировались на Мерлине.

- Это неловкая ситуация, - сказал он. - Во-первых, вы уже имеете доступ к информации, покрытой печатью исповеди. Технически это означает, что вам не нужно мое разрешение, чтобы поделиться этой информацией - информацией, которая попала в ваше распоряжение без преднамеренного нарушения исповеди - с Кэйлебом и Шарлиэн. Если уж на то пошло, вы даже не церковник, так что печать исповеди к вам вообще неприменима. Однако мы с вами оба знаем, что это просто юридический аргумент.

Мерлин молча кивнул, и Стейнейр глубоко вздохнул. - Как архиепископ, я уполномочен снимать печать исповеди при определенных четко определенных обстоятельствах. Честно говоря, я бы даже не подумал нарушать его по большинству оправданий, которые признает Церковь Ожидания Господнего, поскольку они в основном связаны с передачей людей инквизиции. Однако даже Церковь Лэнгхорна признает, что бывают случаи, когда необходимо учитывать непосредственную безопасность других людей. В данном случае это, очевидно, верно! И, к сожалению, у меня нет возможности проконсультироваться с Эйдорей и вовремя спросить ее разрешения, чтобы принести какую-либо пользу. В то же время я должен сказать вам, что если бы не неизбежность угрозы мадам Анжилик и невинным людям, которым, по вашим словам, она пытается помочь сбежать, я бы даже не рассматривал это. Вы это понимаете?

Мерлин просто кивнул еще раз, и Стейнейр вздохнул. - Хорошо, Мерлин. Учитывая ситуацию, я поддержу вас перед Кэйлебом и Шарлиэн.

XIV

Тихая музыка разливалась по роскошно обставленной гостиной. Богато одетые мужчины, большинство в сутанах из хлопчатого шелка или из шелка стального чертополоха, некоторые в оранжевых одеждах викариев, сидели или стояли в комнате, держа бокалы с вином или с бренди. Дела у мадам Анжилик всегда шли хорошо и лучше всего в зимние месяцы, когда граждане Зиона неизбежно обращались к внутренним занятиям. Молодые женщины - всех оттенков кожи, но одинаково красивые - сидели или стояли со своими гостями, непринужденно болтая, смеясь. Все они были со вкусом одеты, большинство с элегантно неброской косметикой. Трудно было бы представить что-либо менее похожее на популярную концепцию проституток.

Именно поэтому мадам Анжилик всегда добивалась такого успеха.

Никакой вульгарности среди ее юных леди! Никаких обычных, грубых или неуместных разговоров. Никакого низкопробного юмора. Все куртизанки мадам Анжилик были умными, живыми, хорошо образованными. Их поощряли читать, следить за последними новостями, обсуждать любую тему, которая могла возникнуть, с сочетанием остроумия и такта. Они привлекали только клиентов самого высокого уровня, и всей иерархии Храма было известно, что дамы мадам Анжилик были неизменно сдержанны.

Стандарты Анжилик были высокими, но не выше тех, с которыми она встречалась в свои дни "работающей девушки", и было поразительно, как много членов викариата поддерживали свои... близкие отношения с ней, даже сегодня. Теперь она пересекла комнату, останавливаясь, чтобы перекинуться парой слов то тут, то там с теми, кого знала особенно хорошо. Изящное, ласковое прикосновение к плечу. Целомудренный поцелуй в щеку, для более избранных. Смеющаяся улыбка, шутка для других. Никто, глядя на нее, не мог бы догадаться, что она испытывает хоть малейшее беспокойство по поводу чего-либо.

Конечно, одним из самых первых требований успешной куртизанки были актерские способности.

Ее голова повернулась, когда она краем глаза уловила движение, а затем бровь приподнялась, когда в комнату вошел хорошо одетый мужчина, которого она никогда раньше не видела.

Он был высоким, чисто выбритым, с карими глазами. Его каштановые волосы были немного длиннее, чем предписывала нынешняя мода Зиона, собраны сзади в простой конский хвост, скрепленный застежкой с драгоценными камнями, а тяжелое, припорошенное снегом пальто, которое он только что вручил лакею, было отделано белым зимним мехом горного ящера-резака. Тяжелая золотая цепь на его шее и такие же золотые кольца на его ухоженных пальцах были дополнительными признаками достатка, и все еще прекрасный лоб Анжилик слегка нахмурился в задумчивом интересе.

- Извините меня, - пробормотала она своему нынешнему собеседнику. - Мне кажется, я вижу кого-то, кого я должна приветствовать, ваше преосвященство.

- Конечно, моя дорогая, - ответил архиепископ, с которым она разговаривала.

- Спасибо, - сказала она, тепло улыбаясь ему.

Она грациозно направилась к новоприбывшему, который оглядывался по сторонам, не навязчиво, но с явным интересом. Он заметил ее приближение, и она снова улыбнулась, еще шире, протягивая тонкую руку.

- Добро пожаловать, - просто сказала она.

- Спасибо, - ответил он приятным тенором. Он галантно поднес ее руку к губам и поцеловал. - Надеюсь, у меня есть право обратиться к самой мадам Анжилик? - спросил он.

- Действительно, сэр, - признала она. - А вы кто такой?

- Абрейм Живонс. - Он слегка поклонился, и она кивнула. Он говорил с легким, но узнаваемым деснейрским акцентом, - подумала она.

- Вы гость в нашем городе, мастер Живонс?

- Пожалуйста, зовите меня Абрейм. - Белые зубы сверкнули в очаровательной улыбке, и его карие глаза тоже улыбнулись ей. - Действительно, так и есть. Неужели мой акцент выдал меня? Я говорю слишком по-деревенски?

- О, вряд ли по-деревенски... Абрейм! - Ее серебристый смех был таким же очаровательным, как и все остальное в ней. - Но я, кажется, уловила, по крайней мере, небольшой акцент. Деснейрец?

- Почти. - Его улыбка стала немного озорной. - Вообще-то, силкиец.

- О, простите меня! - На этот раз ее смех был немного громче. Многие граждане великого герцогства Силкия возмущались тем, что их идентифицировали как деснейрцев.

- Здесь нечего прощать, - заверил он ее. - И если бы это было так, я бы обязательно попросил прощения у кого-нибудь столь очаровательного, как вы.

- Похоже, вы сами не скупитесь на очарование, Абрейм, - заметила она.

- Во всяком случае, моим родителям хотелось бы думать, что это так.

- Могу я спросить, что привело вас в Зион в это время года? - Анжилик деликатно поморщилась. - Хотя я бы никогда не стала подвергать сомнению суждения архангелов, но иногда задавалась вопросом, о чем они думали, размещая Храм где-то здесь в зимнем климате Зиона!

- Действительно, поездка в город немного трудновата в это время года, - признал он, слегка пожав плечами. - К сожалению, дела требовали моего присутствия здесь. И каким бы трудным ни было путешествие, компания, ожидающая на другом конце пути, безусловно, сделала его стоящим.

- Рада, что вы так думаете. Могу я представить вас одной из моих юных леди? - Тон Анжилик был таким же вежливым и любезным, как всегда, но каким-то образом ей удалось совершенно ясно дать понять, что ее собственные "рабочие дни" остались позади. Живонса, казалось, позабавил этот намек.

- Думаю, что это было бы очень хорошей идеей, - сказал он. - Надеюсь, однако, что у нас будет возможность, по крайней мере, еще немного поговорить?

- О, уверена, что так и будет, - заверила она его, взяв его за руку и положив ее себе на локоть с собственническим видом, когда повела его через гостиную к потрясающе привлекательной голубоглазой золотоволосой молодой женщине.

- Абрейм, позвольте мне представить Марлис, - сказала Анжилик. - Марлис, это Абрейм. Он только что прибыл из Силкии.

- Действительно? - Марлис одарила Живонса ослепительной улыбкой. - О, я знаю, почему мадам представила вас мне, Абрейм!

- Я тоже, - ответил Живонс, узнав ее собственный, значительно более сильный акцент. - Я улавливаю акцент самого Силк-Тауна?

- Это действительно так, - заверила его Анжилик, передавая плененную руку Марлис. - Я подумала, что вы, возможно, найдете это утешительным так далеко от дома.

- О, - широко улыбнулся Живонс, - уверен, что это меня очень утешит.

Несколько часов спустя гостиная была практически пуста, когда Абрейм Живонс снова вошел в нее. Марлис Фарно сопровождала его, и улыбка на ее лице была больше, чем просто профессиональной, - подумала Анжилик, когда они подошли к ней. - Это было хорошо. Марлис была одной из ее любимых девушек, и она надеялась, что молодая женщина найдет компанию Живонса приятной. Однако первое впечатление всегда может быть обманчивым, и она была рада, что это, по-видимому, не так.

- Вы покидаете нас, Абрейм?

- Боюсь, я должен, - ответил он. - Завтра утром у меня назначена встреча, чтобы обсудить один из контрактов на судостроение. Мне нужно отдохнуть, прежде чем я померяюсь умом с приспешниками викария Робейра.

- Очень мудрое отношение!

- Так мне сказали. - Он улыбнулся ей. - Однако, прежде чем я уйду, я хотел бы спросить, могу ли я поговорить с глазу на глаз?

- Наедине? - Ее брови изогнулись.

- У меня есть просьба... от друга.

- Понимаю. - Выражение лица Анжилик было всего лишь вежливо внимательным, но мысленные уши насторожились, уловив что-то в тоне ее гостя. Это было очень слабо, чем бы оно ни было - почти больше воображаемое, чем слышимое. И все же оно было там. Она была странно уверена в этом.

- Конечно, - пригласила она после очень короткого колебания и изящным жестом указала на одну из маленьких боковых комнат. - Это будет достаточно конфиденциально?

- Прекрасно, - заверил он ее и предложил ей руку.

Они прошлись по почти пустой комнате, непринужденно болтая, и Живонс небрежно закрыл за ними дверь в меньшую комнату. Затем он повернулся лицом к Анжилик.

- А теперь, Абрейм, - сказала она, - по поводу этой твоей "просьбы"?..

- На самом деле все очень просто, - сказал он ей. - Эйдорей была бы признательна, если бы вы присоединились к ней в Чарисе.

Несмотря на буквально десятки лет с трудом приобретенного опыта и дисциплины, глаза Анжилик широко распахнулись. Она уставилась на него на мгновение, затем побледнела, осознав, как выдала себя. Одна тонкая рука поднялась к горлу, и ее пальцы сомкнулись на медальоне, который она носила на шее на шелковой ленте.

- Не надо, - мягко сказал Живонс. Она уставилась на него огромными глазами, и он покачал головой. - Не думаю, что Эйдорей была бы очень рада, если бы вы проглотили эту таблетку цианида... Ниниэн.

Она замерла, едва дыша, и он криво улыбнулся ей. - Знаю, о чем вы думаете, но подумайте немного усерднее. Если бы Клинтан и Рейно подозревали вас - если бы они знали достаточно, чтобы знать имя, которое дали вам ваши тетя и дядя, - у них не было бы причин заманивать вас в ловушку. Вы бы уже были под стражей.

Она пристально посмотрела на него, краска медленно возвращалась к ее лицу, но она не убрала руку с медальона.

- Это может меняться, - сказала она после еще одной долгой паузы, и ее голос был удивительно ровным в данных обстоятельствах. - Я могу придумать несколько сценариев, в которых обманом заставить меня довериться вам могло бы быть более полезным - по крайней мере, выгодным, - чем просто арестовать меня и задать мне вопрос.

- Уверен, что можете, - кивнул он. - В то же время, я думаю, вы знаете Клинтана лучше, чем других. Рейно, - он слегка пожал плечами, - может быть достаточно хитер, чтобы попытаться сделать что-то подобное. Но Клинтан? - Он покачал головой. - Не в вашем случае. Нет, если он даже начал подозревать о всех документальных доказательствах, которые вы послали Эйдорей в Теллесберг. Или, если уж на то пошло, что в первую очередь вы были тем, кто вытащил ее и мальчиков из земель Храма.

Ее глаза сузились от еще одного доказательства того, как много он знал о ней. И он прав, - подумала она с внутренней дрожью, которой не позволила коснуться своих глаз. - Если бы эта свинья Клинтан имел хоть малейшее представление о том, сколько вреда я причинила, я бы сейчас кричала в одной из "допросных камер" инквизиции. И продолжала бы кричать очень долго.

- Хорошо, - сказала она наконец, хотя ее пальцы оставались в контакте с медальоном. - Я предполагаю, что вы действительно от Эйдорей. Во всяком случае, - она очень криво улыбнулась, - похоже, нет большого смысла притворяться, что не знаю, о чем вы говорите. Но почему она послала вас? Почему именно сейчас?

- Если быть до конца честным, - осторожно сказал он, - она не посылала меня. Она даже не знает, что я здесь.

- Но вы сказали... - ее рука снова сжала медальон.

- Осторожно!

Его собственная рука взлетела с ослепительной скоростью, быстрее, чем она когда-либо видела - или воображала! - человеческая рука могла двигаться. Она сомкнулась на ее запястье, и ее глаза широко распахнулись. Его хватка была почти абсурдно нежной, но с таким же успехом это могли быть стальные тиски. Она дернула его изо всех сил, достаточно сильно, чтобы на самом деле пошатнуться на полшага вперед, и он не сдвинулся ни на долю дюйма.

- Я сказал, что она не знает, что я здесь, Анжилик, - тихо сказал он. - Я также сказал, что она хотела бы, чтобы вы присоединились к ней в Теллесберге. Оба эти утверждения были точными.

- Что вы имеете в виду?

Она оставила свои бесполезные попытки вырваться из его хватки, и ее глаза снова задумчиво сузились.

- Уверен, что даже здесь, в Зионе, вы слышали истории о "сейджине Мерлине" и его службе Чарису. - Тон Живонса превратил это утверждение в вопрос, и она кивнула. Он пожал плечами. - Ну, вы могли бы сказать, что я сделан из того же теста, что и сейджин, и архиепископу Мейкелу и Мерлину... стало известно о некоторых событиях, происходящих здесь, в Зионе. На основании того, что они узнали, они вдвоем решили, что было бы разумно послать меня сюда. К сожалению, у них не было времени объяснить свои опасения Эйдорей или проконсультироваться с ней по этому поводу, прежде чем они это сделают. Вот почему я знаю о вас очень много, но не все.

- Так вы тоже утверждаете, что вы сейджин? - Анжилик звучал более чем скептически, и Живонс улыбнулся.

- Как и сам Мерлин, я просто говорю, что обладаю некоторыми способностями, которые легенда приписывает сейджинам. - Он пожал плечами. - Тем не менее, это удобный ярлык. - Он сделал паузу, спокойно глядя на нее. - Если я отпущу ваше запястье, вы пообещаете не отравлять себя достаточно долго, чтобы мы могли поговорить? - спросил он ее затем с тенью улыбки.

- Да, - сказала она. - Но только если вы отпустите мое запястье... и немного отступите. - Она выдержала его пристальный взгляд своим собственным непоколебимым, и он потратил секунду или две, очевидно, обдумывая ее требование. Затем кивнул.

- Очень хорошо. - Он отпустил ее запястье и отступил на три шага назад. Это было примерно все, что он мог сделать в маленькой комнате, и затем снова сардонически улыбнулся, скрестив руки на груди в явно не угрожающем жесте. - Этого достаточно, миледи? - спросил он.

- Полагаю, это должно сработать, не так ли? - ответила она, хотя, увидев, как быстро он может двигаться, она подозревала, что он все еще был более чем достаточно близко, чтобы остановить ее, прежде чем она действительно отправит яд в рот. - Итак, вы что-то говорили?

Анжилик Фонда села в постели, прислонившись к роскошной стопке подушек, поставила поднос с завтраком на колени и уставилась в свое морозное окно сквозь струйки пара, поднимающиеся от свежей чашки какао, зажатой между ее тонкими руками. Солнце только вставало, касаясь кристаллов инея на оконных стеклах переливчатым золотом и красным, и выражение ее лица было безмятежно задумчивым.

Она часто начинала свое утро таким образом, хотя редко вставала так рано, учитывая, что обычно работала допоздна. Но хотя никто бы не догадался об этом по выражению ее лица, она очень мало спала прошлой ночью, и ее мысли были гораздо более тревожными, чем можно было предположить по ее хорошо тренированному выражению лица.

Кто-то очень осторожно постучал в дверь ее спальни, и она отвернулась от окна.

- Да?

- Марлис здесь, госпожа, - ответила Сандария Гэтфрид, личная горничная Анжилик, с другой стороны закрытой двери.

- Тогда входите - обе.

Дверь открылась, и в нее вошла Сандария, за которой последовала Марлис. Контраст между двумя женщинами был примечателен, и не только потому, что Сандария была одета так же аккуратно и сдержанно, как всегда, в то время как на Марлис был вышитый халат поверх ночной рубашки, а ее волосы свободно рассыпались по плечам. Сандария была на добрых двадцать пять лет старше Марлис, с каштановыми волосами мышиного цвета, карими глазами и почти смуглым цветом лица, унаследованным от ее матери-харчонгки. Кроме того, она была по меньшей мере на четыре дюйма ниже золотоволосой силкийки. Тем не менее, за глазами обеих женщин скрывался богатый интеллект, и хотя Сандария никогда бы не соответствовала требованиям красоты для одной из юных леди Анжилик, она была на службе у своей госпожи почти двадцать лет. В действительности, хотя никому больше это не было известно, Сандария знала Анжилик гораздо дольше.

- Да, госпожа? - спросила теперь Сандария. Хотя Анжилик наняла официального управляющего, который одновременно был ее дворецким и мажордомом, все в ее доме знали, что истинным управляющим этого дома была Сандария.

- У меня есть несколько дел, которые нам с тобой нужно обсудить, Сандария, - ответила Анжилик. - Но сначала я хотела спросить вас, Марлис, какое у вас сложилось впечатление о мастере Живонсе?

Марлис задумчиво нахмурилась. Неудивительно, потому что мадам Анжилик очень заботилась о своих юных леди. Большинство ее клиентов были ей хорошо известны или за них поручился кто-то из знакомых. В тех случаях, когда появлялся кто-то, о ком она ничего не знала, она обычно расспрашивала ту из ее юных леди, которая проводила с ним время. Все они ожидали этого... точно так же, как они знали, что пара крепких молодых оруженосцев, нанятых мадам Анжилик в качестве "лакеев", всегда были под рукой, когда они находились в компании кого-то, с кем мадам Анжилик еще не была знакома.

- Он мне понравился, мадам, - просто сказала она через мгновение. - Он был вежливым, остроумным, великодушным и джентльменом. - Она очаровательно сморщила носик. - У него не было никаких особых просьб, и на самом деле он был довольно нежен. Один из тех мужчин, которые, похоже, заботятся не только о том, чтобы получить удовольствие, но и доставить его. И, - она улыбнулась еще более очаровательно, - это тоже неплохо.

- Я так понимаю, вы двое даже потратили немного времени на разговоры? - спросила Анжилик со своей собственной улыбкой, и Марлис усмехнулась.

- Немного, - призналась она.

- Должно быть, было приятно иметь возможность поговорить с кем-то из дома.

- На самом деле, мадам, я никогда так сильно не скучала по Силкии. - Марлис поморщилась. - Не думаю, что семья моей матери одобряла меня после смерти отца - даже до того, как они поняли, что если у меня и было "призвание", то уж точно не с Матерью-Церковью! - Она снова улыбнулась, на этот раз значительно более едко. - Тем не менее, должна признать, что мне очень понравилось быть в курсе событий в Силк-Тауне. И Абрейм знал обо всех нынешних скандалах!

Марлис закатила голубые глаза, и Анжилик усмехнулась. - Что ж, я так понимаю, вы не были бы недовольны, если бы он снова навестил нас?

- О, думаю, вы могли бы принять это как данность, мадам!

- Хорошо. - Анжилик кивнула. - Думаю, что это отвечает на все мои вопросы, Марлис. Почему бы тебе сейчас не пойти и не поискать себе завтрак?

- Конечно, мадам. Спасибо.

Марлис сделала краткий реверанс и удалилась, а Анжилик склонила голову набок, глядя на Сандарию, когда дверь за молодой женщиной закрылась.

- Да, госпожа? - Сандария была единственным членом дома Анжилик, который обычно обращался к ней этим титулом, а не "мадам".

- Наш посетитель из Силкии прошлой ночью был гораздо интереснее, чем думает Марлис, - сказал ей Анжилик. Сандария приподняла одну бровь, и Анжилик фыркнула. - На самом деле, если он говорит правду - а я думаю, что это скорее всего так, - он вообще не силкиец. Или, по крайней мере, он здесь не по делам Силкии.

- Нет, госпожа? - спокойно спросила Сандария, когда Анжилик сделала паузу.

- Он говорит, и я склонна ему верить, что он здесь как представитель чарисийцев, - категорично сказала Анжилик.

- Могу я спросить, почему вы ему верите, госпожа?

- Потому что он много знает обо мне, - ответила Анжилик. - Он знает о материалах, которые я отправила Эйдорей. Он знает о Ниниэн. - Ее глаза встретились с глазами Сандарии. - И, что самое тревожное, он знает по крайней мере о некоторых наших... гостях.

- Понимаю. - Если Сандария и была встревожена, то никак этого не показала. Она просто задумчиво нахмурилась, на мгновение полуприкрыв глаза, затем снова посмотрела на свою госпожу. - Уверена, что вы рассматривали возможность того, что он не совсем честен с вами.

- Конечно, рассматривала. - Анжилик пожала плечами. - На самом деле, я, так сказать, подняла с ним этот самый вопрос. И он указал в ответ, что если бы он был агентом Клинтана, они бы не тратили время, пытаясь заманить меня в ловушку.

- Если только они не хотят, чтобы вы привели их к этим "гостям", госпожа.

- Я знаю. - Анжилик вздохнула, возвращая свой взгляд к пораженному светом инею на окне спальни. - Хотя, думаю, он, вероятно, прав в том, что Клинтан просто приказал бы арестовать меня и допросить.

В ее голосе послышалась легкая дрожь. Никто, кто не знал ее очень хорошо, никогда бы этого не заметил, но Сандария действительно хорошо ее знала, и глаза горничной слегка сузились, когда она ругала себя за то, что не заметила медальон на шее Анжилик. Это не входило в обычную одежду ее хозяйки для сна.

- Но даже если допустить, что он прав насчет Клинтана, - продолжала Анжилик, не обращая внимания на реакцию Сандарии на медальон, - всегда возможно, что вместо этого он работает на Рейно. В прошлом мы видели, как Рейно скрывал что-то от Клинтана до тех пор, пока он не расследовал это к своему собственному удовлетворению.

- Верно, госпожа. - Сандария кивнула. - С другой стороны, действительно ли вероятно, что он сделал бы что-то подобное при нынешних обстоятельствах?

- Думаю.., что нет, - медленно произнесла Анжилик. Она покачала головой - сначала слегка, потом более решительно. - Учитывая, с какой энергией Клинтан искал их, не думаю, что Рейно стал бы пропускать какие-либо подсказки относительно их местонахождения, которые могли бы ему попасться. Это одна из причин, по которой я склонна верить "мастеру Живонсу".

- Одна из причин? - повторила Сандария, снова приподняв бровь.

- Одна, - сказала Анжилик, ее улыбка стала немного не по центру, когда она вспомнила ослепительную скорость Живонса и невероятную силу его нежной хватки.

- Очень хорошо, госпожа. - Сандария кивнула, ее полное доверие к суждению Анжилик было очевидным. - Что вы хотите сделать?

- Я беспокоюсь о Круге, - категорично сказала Анжилик. - Честно говоря, я удивлена, что Клинтан ждал так долго, предполагая, что Сэмил прав насчет его планов. - Ее прекрасные глаза потемнели, затененные предчувствием долгожданного горя. - Однако он не будет долго ждать - я в этом уверена. И когда он приступит, вы знаете, что все, кого он заберет, будут подвергнуты Вопросу... по меньшей мере.

Сандария снова кивнула. Обе они точно знали, насколько эффективно инквизиция выпытывала информацию у своих заключенных. Когда заключенные, о которых идет речь, были личными врагами великого инквизитора, следователи могли рассчитывать на то, что они будут еще более безжалостными, чем обычно.

- Сэмил и Хоуэрд - единственные, кто знает о нас, - продолжила Анжилик. - Во всяком случае, я на это надеюсь и верю. И полностью доверяю их мужеству. Но если их схватят, мы должны предположить, что в конце концов они раскроют мое - наше - участие, какими бы смелыми они ни были. И боюсь, что мы не можем быть полностью уверены, что никто из наших гостей не общался со своими супругами, так что вполне возможно, что кто-то другой может быть сломлен и приведет инквизицию, по крайней мере, к своей собственной семье. Что, в свою очередь...

Она пожала плечами, и ее горничная кивнула. - В сложившихся обстоятельствах, Сандария, - сказала Анжилик, - думаю, мы должны предположить, что этот человек тот, за кого себя выдает. И если это так, то мы должны принять его предупреждение о том, что пришло время тайно вывезти наших гостей из Зиона. Сейчас.

- Да, госпожа. - Сандария склонила голову в странно формальном поклоне, как оруженосец, выполняющий приказ своего господина.

- Боюсь, тебе придется пройтись по магазинам сегодня днем. - Анжилик слабо улыбнулась. - Посмотри, сможешь ли ты найти мне немного голубого шелка стального чертополоха.

- Конечно, госпожа.

XV

- Полагаю, у тебя нет никаких хороших новостей для меня, Уиллим?

Викарий Жэспар Клинтан, генеральный епископ ордена Шулера и великий инквизитор Церкви Ожидания Господнего, смотрел на архиепископа Чьен-ву холодными, несчастными глазами. Выражение его лица было не более веселым, чем его глаза, и большинство членов ордена Шулера почувствовали бы холодный, твердый комок паники, лежащий у них в животе, как замороженный выстрел, если бы Клинтан обратил на них эти глаза и это выражение.

Однако, если Уиллим Рейно и испытывал какую-то панику, он хорошо ее скрывал.

- Боюсь, не на фронте, о котором вы спрашиваете, ваша светлость, - сказал он с поразительным спокойствием. - Последние сообщения из Корисанды действительно указывают на то, что там ситуация может измениться в пользу Матери-Церкви, но они очень предварительные и, как и каждое сообщение оттуда в наши дни, довольно сильно устарели. Программы судостроения - по крайней мере, в незамерзающих портах - похоже, продвигаются довольно успешно, хотя все еще существуют узкие места и задержки. Граф Тирск, похоже, добивается отличных успехов в своих тренировках, и Таро наконец-то начало свою часть программы строительства. И, конечно же, я поделился отчетами Сиблэнкита о пригодности... графа Кориса для целей Матери-Церкви. - Он слабо улыбнулся. - Ничто из этого не касается вопроса, о котором вы спрашивали, не так ли, ваша светлость?

- Нет, Уиллим. Это не так. - В глубине глаз Клинтана, возможно, мелькнул проблеск уважения к спокойному поведению Рейно. С другой стороны, его тоже могло и не быть. - Так почему бы тебе не обратиться к вопросу, который я поднимал?

- Очень хорошо, ваша светлость. - Рейно слегка поклонился. - Со времени моего последнего доклада мы не добились успеха в поиске семей предателей. Они, похоже, исчезли с лица земли.

- Понимаю. - Клинтан, казалось, не удивился признанию Рейно. Он откинулся на спинку стула, пристально глядя через свой стол на генерал-адъютанта ордена Шулера, и сложил руки на животе. - Полагаю, ты понял, что я не очень доволен этим, Уиллим, - сказал он с тонкой, холодной улыбкой.

- Конечно, я в курсе этого, ваша светлость. На самом деле, я бы предположил, что я, вероятно, почти так же недоволен этим, как и вы. Вы бы предпочли, чтобы я пообещал вам, что мы добиваемся прогресса в их поиске, когда на самом деле я знаю, что это не так?

Глаза Клинтана на мгновение сверкнули, но затем его ноздри раздулись, когда он глубоко вдохнул.

- Нет, я бы этого не предпочел, - признал он, и это было правдой.

Одной из причин, по которой он так высоко ценил Рейно, было то, что генерал-адъютант не стал бы лгать, пытаясь скрыть свои собственные недостатки... или неудачи. Клинтан был уверен, что бывали случаи, когда Рейно "управлял" новостями, воздерживаясь от привлечения его внимания в неподходящий момент. Однако это было совсем другое дело, чем откровенная ложь, и Клинтан встречал более чем достаточно людей, которые были достаточно глупы, чтобы поступить именно так. Похоже, они не учли того факта, что рано или поздно великий инквизитор обнаружит ложь, и в этот момент последствия будут еще хуже.

Однако у него были дополнительные причины ценить Рейно. Среди них был тот факт, что архиепископ в полной мере продемонстрировал свою собственную лояльность. Более того, Клинтан знал, что Рейно прекрасно понимает, что сам он никогда не сможет претендовать на кресло великого инквизитора. У него было слишком много врагов и недостаточно рычагов воздействия, чтобы одолеть их, и это означало, что его нынешнее положение было самым высоким, насколько он мог надеяться подняться... и что он наверняка потеряет то, что у него было, если Клинтан откажется от власти или откажется поддерживать его. А это означало, что у Рейно были все основания служить своему начальнику с непоколебимой преданностью.

Кроме того, генерал-адъютант был чрезвычайно хорош в том, что он делал. Правда, семья Сэмила Уилсина ускользнула у него из рук на самом пороге Зиона, но это была не вина Рейно. Он держал женщину и ее детей под наблюдением не менее трех своих самых доверенных инквизиторов... все они также исчезли в тот же вечер. Клинтан пришел к выводу, что по крайней мере один из этих инквизиторов на самом деле должен был быть предателем. Каким бы нелепым это ни было, это был единственный ответ на успешное исчезновение Лисбет Уилсин, который он мог придумать, и все же он лично просмотрел дела всех троих пропавших мужчин. Если один из них стал предателем, ничто в его досье заранее не указывало на такую возможность. Клинтан, конечно, не видел ничего, что наводило бы его на мысль, что Рейно, во всяком случае, должен был это предвидеть. И нынешняя неспособность генерал-адъютанта найти семьи не менее трех викариев и двух архиепископов, которые добрались до Зиона - семьи, которые, как они знали, почти наверняка были где-то у них под носом, даже сейчас - была крайне необычной. На самом деле, великий инквизитор мог вспомнить только один другой случай, когда Рейно потерпел подобную неудачу.

- Значит, никакого прогресса вообще не было?

- К сожалению, должен сказать, что нет, ваша светлость. - Рейно покачал головой. - Ни с кем из них не было никакой связи с тех пор, как они исчезли, и наши агенты по всему городу не обнаружили ни единого следа. - Он помолчал мгновение, затем склонил голову набок. - Мы всегда могли бы попросить Стэнтина расспросить о них.

- Нет. - Клинтан мгновенно покачал головой. - С таким же успехом мы могли бы пойти дальше и спросить их самих! Если уж на то пошло, учитывая тот факт, что мы не можем найти их семьи, мы должны, по крайней мере, рассмотреть возможность того, что они сами могут ускользнуть от нас, если подумают, что мы собираемся взять их.

Рейно кивнул, хотя и не был уверен, что в данном случае согласен со своим начальником. Никлас Стэнтин, архиепископ Хэнки, был "кротом" Клинтана в группе викариев, настроенных на реформы, которые называли себя "Кругом". На самом деле, именно Стэнтин первым открыл великому инквизитору существование Круга. Рейно казалось очевидным, что другие члены Круга - или, по крайней мере, его руководство - должны понимать, что один из них предал их, хотя они, очевидно, не знали, кто именно. Лично Рейно был, по крайней мере, наполовину склонен следить за Стэнтином. Была пара членов Круга - на ум пришел Хоуэрд Уилсин, - которые, как подозревал Рейно, будут готовы в открытую перерезать горло Стэнтину. В конце концов, это их не спасло бы, но они, вероятно, все равно получили бы от этого определенное удовлетворение. И когда они это сделают, это станет убедительным доказательством их собственной вины, которое можно будет легко продемонстрировать оставшейся части викариата. Это было бы немного тяжело для Стэнтина, но его ценность все равно исчезла бы в тот момент, когда Круг был разорван. По мнению Рейно, в этот момент он был бы гораздо полезнее как мученик, чья смерть подчеркнула бы измену Круга.

И если бы это не подчеркивало эту измену, Стэнтин в любом случае не был бы большой потерей.

Что касается понимания ренегатами того, что Клинтан просто выжидал, прежде чем их арестовать, Рейно был уверен, что они, должно быть, уже поняли, что грядет. По словам Стэнтина, по крайней мере один викарий, который был членом Круга более десяти лет, покончил с собой месяцем ранее. Еще двое погибли в результате чего-то похожего на случайную смерть, хотя Рейно был уверен, что внешность обманчива.

Нет, все трое покончили с собой, - снова подумал он. - Они решили, что это будет более легкий конец, чем тот, который Книга Шулера уготовила еретикам. И они, вероятно, решили, что это единственный способ удержать инквизицию от преследования оставшихся членов их семей.

Он не знал, были ли они правы в этом последнем пункте или нет. Это было бы решением Клинтана, и хотя первым побуждением великого инквизитора, несомненно, было бы также привести примеры из семей предателей, он мог бы этого не делать. Если бы он держал себя в руках в этом отношении, это могло бы побудить будущих врагов предпринять тот же самый побег - убрать себя с пути викария, не заставляя его беспокоиться о том же самом. Было бы интересно посмотреть, какой подход в конце концов выберет Клинтан.

А пока, - бесстрастно подумал Рейно, - он наслаждается осознанием того, что остальные поняли, что их ждет. Вряд ли они смогли бы далеко уйти в самый холодный месяц зимы Зиона, даже если бы попытались бежать, а тем временем они должны видеть его каждый день и знать, что с ними будет. Как и все остальные в викариате, независимо от того, хотят они это признать или нет.

Рейно был уверен, что это и была настоящая причина, по которой Клинтан ждал так долго. Это было не то, что великий инквизитор собирался подробно обсуждать даже с ним, но Рейно не служил Клинтану так долго и так хорошо, не понимая, как думает викарий.

Клинтан намеренно разжигал неуклонно растущий страх в викариате, но не из простого садизма или даже из простого желания наказать тех, кто осмелился бросить вызов контролю храмовой четверки. Нет. Он использовал гложущий ужас, чтобы обострить внутреннюю, фракционную напряженность, которая всегда поражала Храм в зимние месяцы, до еще более острой, более опасной грани. Он хотел навязать решения, заставить даже тех, кто традиционно пытался держаться в стороне от внутриполитической борьбы викариата, выбрать чью-то сторону. Взять на себя обязательство. И он хотел, чтобы они сделали это в обстоятельствах, которые он контролировал. Его собственное командование инквизицией и командование Аллейна Мейгвейра храмовой стражей дали храмовой четверке абсолютную монополию на силу в Храме и Зионе, и зима поймала в ловушку всю высшую иерархию Матери-Церкви прямо здесь. В буквальном смысле не было никакой противодействующей силы, а это означало, что все знали, что Клинтан был в состоянии обрушить всю репрессивную мощь своего управления на любого, кто обозначил себя как врага храмовой четверки.

Перед лицом такого рода угроз едва ли было удивительно, что даже многие из тех, кто питал серьезные сомнения относительно того, как храмовая четверка справится с кризисом, обнаружили, что ищут способы доказать свою лояльность. Выслужиться, как испуганная собака, лизать руку, которая угрожала ее избить, в надежде купить какое-то милосердие. Или, по крайней мере, обеспечить краткосрочное выживание. Потому что даже самый недалекий тупица должен был признать, что без краткосрочного выживания нельзя выжить на долгий срок.

Без сомнения, Клинтана забавляло использование врагов и соперников в своих собственных политических целях. На самом деле, Рейно никогда не сомневался, что это так, и он предположил, что проявленная им жестокость, даже садизм, была серьезным недостатком. И все же он давным-давно пришел к выводу, что у всех людей есть недостатки, и что чем выше положение человека, тем больше у него недостатков. И то, что Клинтану нравилось заставлять страдать своих врагов, делало его стратегию не менее эффективной. Кроме того, на самом деле вряд ли была возможна любая другая стратегия, поскольку между Сэмилом Уилсином и Жэспаром Клинтаном не могло быть сближения. Этого просто не могло произойти - хотя бы по той причине, что другие потенциальные противники, по ожиданиям Клинтана, воспримут это как проявление слабости с его стороны. Компромисс он признавал только тогда, когда сомневался в силе своего железного кулака. Было важно, чтобы он доказал, что у него нет таких сомнений... и что он не потерпит существования этого сомнения в сознании любого другого викария.

Чтобы сделать это, он должен использовать эту силу. Он должен был сокрушить своих врагов открыто и полностью, и он это сделает. Он мог оттянуть момент, мог растянуть мучительное ожидание, чтобы заставить других предложить ему свою покорность, но конечный результат никогда не вызывал сомнений. Никогда не могло быть сомнений том, что это не должно быть воспринято как нерешительность или робость с его стороны.

Рейно понимал это, и, по его собственным оценкам, Клинтан достиг практически всех своих целей. Дальнейшая задержка мало что даст с точки зрения внутренней динамики членов викариата, которые, вероятно, переживут предстоящую чистку. Это означало, что в этот момент Клинтан держал их за руку по чисто личным причинам. Достигнув своих политических целей во всем существенном, он испытывал хищное удовлетворение, наблюдая, как его обреченные враги испытывают все муки ожидания.

И если кто-нибудь еще поймет, что это то, что он делает, это только заставит их еще больше бояться пересекаться с ним в будущем. Так что даже сейчас он все еще убивает двух виверн одним камнем, так сказать.

Единственным недостатком в удовлетворении великого инквизитора была возможность того, что некоторые семьи его врагов все-таки могли сбежать от него, но ни он, ни Рейно не были обеспокоены возможностью того, что кто-то, кто еще не исчез, может сделать то же самое. Рейно до сих пор не понял, как пропавшим членам семьи - и особенно Уилсинам - удалось так тщательно исчезнуть, хотя он начал подозревать, что в деле был еще один игрок. Тот, о ком Стэнтин не знал и поэтому не мог предать. Было какое-то ощущение... что касается исчезновений семей, которые сильно напомнили Рейно исчезновение семьи архиепископа Эрейка Динниса. Он все еще не мог понять, как это произошло, но у него появилось неохотное уважение к тому, кто сумел вывести их из земель Храма в Чарис, не оставив после себя ни единого следа. Генерал-адъютант с радостью принял бы участие в казни этого парня, кем бы он ни был, но он действительно уважал качества своего противника.

Однако, каким бы хорошим ни был этот противник, ни одна из других семей не собиралась исчезать. Все они находились под постоянным наблюдением, и он лично выбрал инквизиторов, ответственных за их поддержание в таком состоянии. Конечно, он сделал это и в случае Уилсинов, но на этот раз он назначил двойные команды для каждой семьи, и ему показалось чрезвычайно маловероятным, что у него могло быть так много предателей (если это действительно произошло в случае Уилсинов) в его собственных рядах. Нет, другие семьи никуда не собирались без его ведома. На самом деле, ему скорее хотелось, чтобы кто-нибудь из них предпринял такую попытку. Если бы они это сделали, они все еще могли бы привести его инквизиторов к остальным, и он в глубине души убедился, что это был единственный способ найти этих других на данный момент.

Не то чтобы у него было какое-то намерение отказаться от охоты. А тем временем... - Вы больше не думали о том, когда именно вы хотите их арестовать, ваша светлость? - спросил он через минуту.

- Думаю, мы можем дать им еще пятидневку или около того, не так ли, Уиллим? - Вопрос генерал-адъютанта, казалось, вернул великому инквизитору чувство юмора, и он весело улыбнулся. - Нет никакой необходимости сокращать для других время, проведенное со своими семьями, не так ли?

- Полагаю, что нет, ваша светлость. - Рейно ответил на улыбку своего начальника более сдержанно.

В отличие от Клинтана, Рейно не получил бы личного удовлетворения от уничтожения врагов великого инквизитора. Он также не особенно надеялся на то, что члены их семей ответят на поставленный перед ними Вопрос. Он признал, что это был один из наиболее эффективных методов извлечения информации шулеритами, и их неспособность применить его к сбежавшим членам семьи, вероятно, помогла объяснить, по крайней мере, часть разочарования Клинтана. Что касается его самого, однако, Рейно был бы просто счастлив избежать как можно большего количества подобных вещей. В любом случае в этом вряд ли была необходимость. У них уже было много доказательств, они могли рассчитывать на то, что обвиняемый в конце концов признается (обвиняемый всегда признавался в конце, не так ли?). И, кроме нескольких младших епископов и архиепископов, которым удалось выбраться из города до наступления зимы, они могли наложить свои руки на виновных в любое время, когда они захотят.

Даже те, кто ухитрился выбраться из Зиона, лишь отсрочили неизбежное. За всеми ними наблюдали доверенные инквизиторы, которые просто ждали семафорного сообщения, чтобы взять их под стражу.

Полагаю, отдаленно возможно, что одному или двум из них удастся сбежать, по крайней мере ненадолго. Но не больше одного или двух... И любой, кто побежит, далеко не уйдет.

Никто из тех, кто знал Лисбет Уилсин, не узнал бы ее в Чантахэл Бландей в ее теплом, но чрезвычайно простом пончо в стиле Харчонга, надетом поверх столь же практичного шерстяного пальто с капюшоном. По крайней мере, - подумала Лисбет, засунув руки в рукавицах под пончо, глубже зарывшись подбородком в свой тканый шарф и наклонив голову от ветра, - она искренне надеялась, что этого не произойдет.

Она всегда ненавидела Зион зимой. Поместья ее мужа находились на южных землях Храма, прямо через границу с княжеством Тэншар. Собственная семья Лисбет, хотя и имела связи со многими великими церковными династиями, была из Тэншара, и, хотя зима в Тэншарском заливе могла быть достаточно холодной, она никогда не была такой студеной, как зима в Зионе. Ее муж родился всего в пяти милях от границы земель Храма, и он полностью понимал - и разделял - ее отвращение к зимам Зиона. Он редко настаивал на том, чтобы она оставалась с ним здесь на зимние месяцы.

Он также не планировал, что она присоединится к нему этой зимой, и по гораздо более веским причинам, чем ее неприязнь к снегу. На самом деле, он послал ей сообщение (очень осторожно), что, по его мнению, для нее было бы разумно составить альтернативные планы поездок. К сожалению, она узнала, еще до того, как пришло его сообщение, о том факте, что за ней и детьми наблюдают.

Большинство людей не обратили бы на это внимания, но Лисбет Уилсин не была "большинством людей". Она была умной, наблюдательной женщиной, которая поняла, когда приняла предложение Сэмила Уилсина, что свадьба с мужем из этой конкретной династии неизбежно втянет ее в храмовую политику. Эта мысль вызвала у нее отвращение, но, несмотря на разницу в их возрасте, Сэмил определенно этого не сделал - ее губы дрогнули в горько-сладком воспоминании - и она разделила его возмущение тем, во что превратилась Мать-Церковь.

Она не ожидала, что все обернется так плохо. Не совсем. Никто никогда по-настоящему не ожидал конца своего мира, даже когда они искренне думали, что готовы к нему. Тем не менее, она всегда была, по крайней мере, интеллектуально готова к возможности катастрофы, и за последние пару лет - особенно после катастрофического нападения храмовой четверки на королевство Чарис - она спокойно принимала собственные меры предосторожности. И в отличие от других членов окружения Сэмила в викариате, Лисбет знала, кто был истинным центром коммуникаций реформистов. Когда Эйдорей Диннис была вынуждена бежать в Чарис после ареста мужа, она переложила свои обязанности на Лисбет. В процессе ей пришлось предоставить Лисбет определенную информацию, которой обладали только Эйдорей и Сэмил, и это означало, что Лисбет узнала о важности Анжилик Фонда для Круга... хотя почти никто в Круге не питал ни малейшего подозрения об этой важности.

Насколько знала Лисбет, она и Сэмил - и брат Сэмила, Хоуэрд - теперь были единственными людьми на землях Храма, которые вообще знали о связи Анжилик с Кругом. Поэтому, когда она поняла, что за ней и детьми наблюдают, что любая попытка сбежать будет немедленно пресечена, она решила разработать собственный план. Вместо того, чтобы держаться подальше от Зиона, она написала - открыто, используя свои привилегии жены старшего викария, чтобы отправить это по церковному семафору, - чтобы сказать Сэмилу, что она присоединится к нему там этой зимой, в конце концов. И она приняла меры, чтобы сделать именно это.

Затем она заключила несколько иные (и гораздо более спокойные) договоренности с Анжилик. Она не ожидала, что все трое инквизиторов, которые шпионили за ней, в конечном итоге умрут в процессе, но она также не пролила ни одной лицемерной слезы по поводу их кончины. К сожалению, первоначальный план Анжилик немедленно вывезти ее и детей из земель Храма оказался неосуществимым в свете тайных, но интенсивных поисков, которые спровоцировал Уиллим Рейно. Открытая охота на "похитителей" ее семьи была бы серьезным препятствием при лучших обстоятельствах, но именно безжалостно эффективная тайная охота Рейно заставила Анжилик проявить осторожность.

И ее решимость вывезти из города как можно больше других семей, - напомнила себе Лисбет сейчас. - Эгоистичная мать в ней - мать, которая хотела, чтобы ее дети были в безопасности, и Шан-вей с чьими-либо еще детьми! - горько возмущалась этим решением Анжилик. Большая часть ее, однако, была полностью согласна. Несмотря на свой страх за безопасность собственной семьи, она знала, что просто бросить кого-то еще, кого они могли бы спасти, было бы предательством всего, за что когда-либо выступал Круг.

И поскольку ее муж, и ее деверь, и большинство их самых близких друзей в викариате собирались умереть за то, за что выступал Круг, Лисбет Уилсин не могла предать их дело больше, чем Анжилик.

Ничто из этого не облегчило изматывающие нервы многие пятидневки пряток здесь, в Зионе, городе, который стал сердцем самого зверя. Хорошей новостью было то, что Чантахэл Бландей совсем не походила на Лисбет Уилсин. Она была старше, волосы у нее были другого цвета, на подбородке виднелась родинка, и она была по меньшей мере на тридцать фунтов тяжелее стройной, юной мадам Уилсин. И не только это, но в то время как мадам Уилсин сопровождали оба ее сына и дочь, когда она исчезла, у Чантахэл был только один сын.

Было удивительно, насколько опытным стал тот, кто последовал призванию Анжилик, когда дело дошло до косметики и краски для волос, а зимняя одежда намного утяжеляла фигуру, чтобы никто этого не заметил. И хотя большинство матерей обычно не хотели бы, чтобы их двенадцатилетние дочери и восьмилетние сыновья проводили зиму в том, что было "домом с дурной репутацией", каким бы элегантным он ни был, Лисбет не беспокоилась о случае Жанейт или Арчбалда. На самом деле, она не могла придумать, где они могли бы быть в большей безопасности, и ее больше всего беспокоило то, что один из них - особенно Арчбалд, учитывая его молодость - мог непреднамеренно выдать их всех инквизиции. С другой стороны, ее старшему сыну Томису сейчас было четырнадцать - серьезный мальчик, который уже разделял печаль (и гнев) своего отца по поводу того, во что превратилась Мать-Церковь. Однако он также был племянником своего дяди. Как и Хоуэрд, он собирался сделать карьеру в храмовой страже, и, несмотря на свою молодость, был искусным фехтовальщиком и отличным стрелком, будь то мушкет с фитильным замком, арбалет или стандартный лук. Он также отчаянно защищал свою мать и наотрез отказался присоединиться к своим скрывающимся младшим брату и сестре.

По правде говоря, Лисбет не так уж сильно старалась убедить его сделать это. Отчасти потому, что она узнала сына его отца и поняла, что это бесполезная попытка, когда увидела его. Но главным образом потому, что, как бы сильно она ни доверяла Анжилик и как бы эффективно Анжилик себя ни проявляла, Лисбет не смогла заставить себя сложить все яйца в одну корзину. Что также было причиной того, что Анжилик приняла совершенно другие меры, чтобы увезти старшую дочь Лисбет (ну, технически, падчерицу, хотя она была единственной матерью, которую Эрейс когда-либо знала), а также ее мужа и сына из-под носа инквизиции. Лисбет подозревала, что ее собственная готовность приехать в Зион была фактором, повлиявшим на способность Анжилик сделать именно это. Она так явно хотела попасть прямо в паутину, что бдительность инквизиции в отношении сэра Фреймана Жардо, его жены и сына ослабла, по крайней мере немного.

Она радовалась тихой, горячей благодарностью, когда Анжилик передала ей слова о том, что Фрейман, Эрейс и юный Сэмил благополучно спаслись... по крайней мере, в настоящее время. Но теперь, под отполированным ветром небом ледяной синевы, когда она пробиралась по обледенелому тротуару, наполовину заваленному ночными сугробами, растоптанными по середине ногами прошедших ранее пешеходов, она почувствовала знакомую тяжесть отчаяния. Не ради ее собственной безопасности, и на самом деле не ради безопасности ее детей и внуков - хотя это была гораздо более острая, более режущая тревога, чем любая, которую она могла испытывать за себя. Она не собиралась становиться беспечной, но все же пришла к выводу, что если бы инквизиция собиралась найти ее или ее детей, она бы уже сделала это. Нет, отчаяние, которое она испытывала, было не из-за себя, а из-за своего мужа и всего, к чему он так долго стремился. Для друзей и доверенных коллег, которые отдали ему свою преданность и свою помощь... и которые собирались разделить его мучительную смерть, когда настанет момент.

Не то чтобы он обманул или ввел в заблуждение кого-то из них, заставив поддержать его, - подумала она, плотнее обнимая себя под пончо, когда острый ветер свистел между многоквартирными домами по обе стороны улицы. Все они были так же злы и решительны, как и он, и все они знали, что это может случиться. И все же знать, что это произойдет, что кто-то вроде этого жадного, кровожадного ублюдка Клинтана все-таки победит...

Лисбет никак не могла понять, как ее собственные мысли, ее собственный гнев на Бога за то, что он позволил этому случиться, отразили реакцию ее деверя. Если бы она знала, это бы ее не удивило, она знала Хоуэрда так же долго, как и Сэмила, и во многих отношениях они с Хоуэрдом были больше похожи, чем она и Сэмил. Что, вероятно, и было причиной того, что с самого начала ее гораздо сильнее влекло к Сэмилу, чем когда-либо к Хоуэрду - по крайней мере, как к мужу и любовнику. Как деверь, он всегда был ее любимцем. На самом деле он был ей дороже (хотя она никогда бы в этом не призналась), чем любой из ее родных братьев. Была причина, по которой она была так довольна, видя, что Томис так сильно похож на своего дядю, потому что она не могла представить лучшего образца, который он мог бы выбрать для себя.

Она дошла до угла, где улица Хариман пересекалась с Маркет-стрит, на полпути между ее дешевой, по-спартански обставленной квартирой в многоквартирном доме и третьим по величине рынком Зиона, и посмотрела через улицу на лавку модистки.

Она даже не остановилась, когда повернула за угол, и ее шаг никак не изменился, но ее глаза сначала расширились, а затем сузились, когда она увидела витрину магазина. Рулон синей ткани - шелк стального чертополоха, подумала она, - был выставлен в этом окне, а грузчик угля в магазине, должно быть, уронил пару больших кусков угля прямо по другую сторону запертых ворот, когда он делал утреннюю доставку. По крайней мере, кто-то их там оставил. Лисбет могла видеть блестящие черные куски, отчетливо видимые на фоне грязного снега, достаточно далеко внутри ворот, чтобы никто из отчаявшихся городских бедняков не мог их достать.

Ей хватило всего одного взгляда, чтобы заметить шелк и уголь, и она наклонила голову немного глубже, обнаружив, что теперь идет прямо навстречу ветру.

Она решила, что продолжит идти к рынку. Это был обычный день покупок Чантахэл, и она торговалась за разорительно дорогую картошку и зимнюю морковь, которую пришла купить. Она могла бы даже купить несколько луковиц, если предположить, что они не были слишком дорогими в конце зимы, прежде чем снова отправиться в свой дом.

Однако, что бы она ни делала, она не подавала никаких сигналов и вообще никаких признаков того, что видела этот голубой шелк или эти куски угля.

Что она распознала в них предупреждение Анжилик о том, чтобы быть готовой действовать в любой момент.

XVI

Абрейм Живонс посмотрел в зеркало на свои карие глаза и каштановые волосы. Было слабое - очень слабое - "семейное сходство" с Мерлином Этроузом и Нимуэ Элбан, - подумал он. - Что-то в губах, что ему не удалось замаскировать так сильно, как он намеревался. Он задавался вопросом, было ли его подсознание ответственно за это, или это была просто перенесенная причуда в программном обеспечении ПИКА. До своего кибернетического перевоплощения Нимуэ никогда особенно не интересовалась программным обеспечением, которое позволяло по желанию изменять внешний вид ПИКА. Ее больше интересовало его применение в экстремальных видах спорта. Если уж на то пошло, она вообще никогда по-настоящему не хотела ПИКА; это был подарок от ее богатого отца, от которого у нее просто не хватило духу отказаться. Таким образом, она далеко не так хорошо разбиралась в "косметических" аспектах своего нынешнего физического аватара, как могла бы быть, и вполне возможно, что что-то в ее программном обеспечении могло быть ответственно за перенос.

Конечно, это могло быть так, - сардонически подумал Абрейм. - Но это было не так. Ты прекрасно это знаешь, Мерлин.

Это было странно, - подумал он, отворачиваясь от зеркала. Он все еще думал о себе как о "Мерлине", а не как о Нимуэ или Абрейме. - Вероятно, потому, что именно таким он был последние несколько лет. Или, возможно, потому, что он наконец смирился с тем, что Нимуэ мертва, а он - совершенно другой человек. Или, возможно, опять же, просто потому, что ему нужна была единая личность, на которую можно было бы повесить свое чувство личности, если он не собирался полностью сойти с ума. Что также могло бы объяснить этот маленький сбой с губами.

Что ж, все равно никто не заметит, даже если они видели и Абрейма, и Мерлина, - сказал он себе. Во всяком случае, не после того, как Мерлин отрастит усы и бороду.

Он выглянул из окна своего гостиничного номера. Снова шел снег. Его хватало здесь, в Зионе, и он еще раз задался вопросом, не выбирали ли "архангелы" место для города исключительно ради того, чтобы сделать "мистически поддерживаемый" внутренний комфорт Храма еще более впечатляющим для тех, кто его видел. Более вероятно, однако, решил он, первоначальное решение разместить штаб-квартиру планетной колонии в этом конкретном месте было принято потому, что климат был настолько плохим, что, вероятно, отбил бы охоту у низкотехнологичных колонистов и их потомков селиться в этом районе. До разрушения Александрийского анклава (и ответной атаки коммодора Пея на Лэнгхорна и Бедар) Храма еще не было. Мерлин начал подозревать, что Лэнгхорн и Бедар рассматривали место своей штаб-квартиры как нечто вроде труднодоступной горы Олимп - где-то за пределами обычной досягаемости простых смертных, но в достаточной близости к миру этих смертных, чтобы создать ощущение архангелов, постоянно парящих прямо над горизонтом. В конце концов, для них климат не был бы проблемой, а "сказочные дворцы архангелов" помогли бы укрепить божественный статус команды для любых колонистов, которые побывали здесь.

Конечно, у него не было никаких доказательств этого. С другой стороны, пара ссылок в загрузке коммодора Пея намекала на такое мышление, и вполне вероятно, что Чихиро и Шулер (которые, по-видимому, стали лидерами "архангелов" после уничтожения первоначального штаба ядерной микробомбой в жилетном кармане коммодора Пея), последовали тому же ходу мыслей. И также было вполне вероятно, что они намеренно строились на том же месте, чтобы подчеркнуть победу "сил Света" над "темными легионами Шан-вей из Ада". Точно так же, как они построили весь Храм как осязаемое напоминание о силе "архангелов".

В каком-то смысле это имело бы смысл, - снова подумал Мерлин, наблюдая, как снежинки танцуют на резком, неуклонно усиливающемся ветру. - После того, как так много людей Лэнгхорна погибло в огненном шаре коммодора, им понадобилось бы что-то, чтобы напомнить колонистам, что "архангелы" все-таки победили. Возможно, было бы немного трудно убедить в этом всех, учитывая потери, которые они понесли, без чего-то довольно радикального, чтобы довести дело до конца.

Какова бы ни была логика, стоящая за этим, это было совершенно жалкое место для размещения крупнейшего города планеты Сэйфхолд - по крайней мере, зимой. Летом все было совсем по-другому. С другой стороны, "лето" в Зионе было мимолетным переживанием. То, которого не будет еще довольно долго, что имело печальные последствия для ближайших планов "Абрейма" на будущее.

Как он сказал Мейкелу Стейнейру, он тайно следил за Анжилик Фонда с тех пор, как поразительные откровения Эйдорей Диннис показали, насколько Анжилик была большим, чем первоначально предполагал Мерлин. Он принял чрезвычайные меры предосторожности, используя дистанционно управляемые пульты, которые записывали свои данные, а затем физически извлекались, вместо того, чтобы передавать - пусть и украдкой - на его орбитальные коммуникационные системы. Это сильно затруднило его наблюдение, но также обеспечило дополнительный уровень безопасности, который казался весьма целесообразным, учитывая те источники энергии под Храмом.

Это также, к сожалению, сделало невозможным для него - или Совы - перемещать эти дистанционно управляемые пульты "на лету" так, как они могли бы делать в другом месте. В Зионе он не мог перемещать свои датчики, чтобы надежно отслеживать людей, как мог бы в любом другом месте на планете, а это означало, что у него было гораздо меньше полной информации, чем он мог бы пожелать. Однако, несмотря на это, за последнюю пятидневку он понял, что Анжилик вела свою опасную игру даже дольше, чем он предполагал после откровений Эйдорей. На самом деле, он пришел к выводу, что Анжилик, вероятно, связалась с Сэмилом Уилсином, а не наоборот.

Мерлин противился такой возможности, когда впервые узнал об этом. Не из-за каких-либо сомнений в способностях Анжилик, а потому, что она, очевидно, была "всего лишь" ретранслятором связи для организации Уилсина. Учитывая то, что Мерлин видел молодого Пейтира Уилсина в Чарисе, и то, что он смог почерпнуть из изучения своими теллесбергскими удаленными средствами - как только Стейнейр согласился разрешить это - документов, которые Эйдорей передала архиепископу, было очевидно, что участие семьи Уилсин в усилиях реформирования викариата было делом нескольких поколений. Исходя из этого, было очевидно, что Сэмил, должно быть, завербовал Анжилик.

Но это совсем не то, что произошло, - размышлял он. - Если я не ошибаюсь, на самом деле произошло то, что Анжилик узнала о его организации и предложила свои услуги, чтобы управлять его коммуникациями. Но у нее была своя собственная организация, уже созданная и работающая, еще до того, как она связалась с ним, и она никогда не объединяла их вместе. Вот почему она смогла так гладко вывезти Эйдорей и ее мальчиков из земель Храма. И вот как ей удалось "исчезнуть" Лисбет Уилсин и остальным.

В Анжилик Фонда все еще было довольно много такого, чего он не понял. Конечно, тот факт, что он не мог понять ее, даже со всеми преимуществами, которыми он пользовался - даже здесь, в Зионе, несмотря на его ограничения по сравнению с другими мирами, - вероятно, помог объяснить, как ей удавалось так долго избегать внимания инквизиции. Это также означало, что он понятия не имел, как она связалась с другими пятью семьями, которых она спрятала прямо здесь, в Зионе. Единственное, что он решил, когда дело касалось этого, заключалось в том, что она снова была той, кто установил контакт.

Наконец-то ему удалось найти Лисбет и Томиса Уилсина, и, изучая результаты поиска "жучков", которые он установил на Лисбет, он понял, что Сэмил Уилсин, должно быть, видел, что происходит, но не хотел - или не мог - сообщить остальным членам Круга. Мерлину было трудно понять, что могло помешать человеку с очевидной честностью Уилсина передать эту информацию дальше, но он был совершенно уверен, что именно это и произошло. И все же было столь же очевидно, что Анжилик знала об этом. Судя по всему, именно она инициировала свой первоначальный контакт с другими семьями и тайно заставила их скрываться, даже не обсудив это с их мужьями и отцами.

Эти бедные люди, вероятно, задаются вопросом, удалось ли их женам и детям избежать Клинтана - по крайней мере, пока - или ублюдок уже где-то держит их под стражей, - мрачно подумал Мерлин. - Боже, я и не подозревал, какой он на самом деле садист. Если Круг - или, по крайней мере, Уилсин - предвидел это так давно, как я думаю, то этот больной, извращенный сукин сын наблюдал, как они извиваются, в течение нескольких месяцев. И из всего, что я смог увидеть, он чертовски наслаждался этим.

Жэспар Клинтан понятия не имел, как ему повезло, что он никогда не покидал пределы Храма. Если бы он когда-нибудь это сделал - если бы он хоть раз забрел в область, где Мерлин мог добраться до него, не рискуя вызвать какую-то неопознанную сенсорную систему или автоматическую реакцию в Храме, - он был бы покойником. Со стороны Мерлина не было ни вопросов, ни колебаний по этому поводу.

Но это также не было чем-то таким, что должно было произойти. Во всяком случае, не в ближайшее время. Недостаточно скоро, чтобы спасти кого-либо из нынешнего списка жертв Клинтана. Мерлин был вынужден смириться с этим, и теперь его внимание было сосредоточено на том, чтобы вывезти этих членов семьи - и как можно большую часть остальной организации Анжилик, какой бы большой или маленькой она ни была, насколько он мог - из земель Храма.

Что, скорее, и было целью сегодняшнего вечернего визита, - напомнил он себе и потянулся за пальто Живонса.

- Добрый вечер, Абрейм, - сказала Анжилик Фонда с приветливой улыбкой.

- Добрый вечер, моя дорогая! - Мерлин снова склонился над ее рукой, галантно целуя ее. Возможно, одна из причин, по которой я думаю о себе как о "Мерлине", а не о Нимуэ, - подумал он, - заключается в том, что Нимуэ никогда не интересовалась другими женщинами. Мерлин, с другой стороны... Он снова отложил это соображение в сторону, хотя на самом деле не был уверен, был ли это законный случай, когда Мерлин интересовался "другими женщинами", или Мерлин интересовался "противоположным полом" (каким бы он ни был в данный момент), или Мерлин обнаружил в себе что-то, о чем Нимуэ никогда не подозревала о себе, или просто Мерлин нашел что-то еще, о чем нужно беспокоиться, что не имело бы значения для кого-либо еще на всей планете.

- Рада, что вы смогли присоединиться к нам этим вечером, - продолжила Анжилик. - Хотя боюсь, что компания будет немного скудной в такую ночь, как эта.

- Я не удивлен. - Мерлин склонил голову набок, прислушиваясь к вою ветра, доносящемуся со двора городского дома Анжилик.

Температура снаружи была восемь градусов ниже нуля - восемь градусов ниже нуля по Фаренгейту - и все еще падала. Ветер тоже дул со скоростью почти сорок миль в час, и Мерлин мрачно осознавал, что даже сейчас, когда он стоял в уютном тепле городского дома Анжилик, снаружи мужчины и женщины - да, и их дети - буквально замерзали до смерти. Он знал о сарае садовника на территории Анжилик и о четырех бедных семьях, которые переехали в него этой зимой. Он знал, как она защищала их от непогоды, как делала это каждую зиму. Как она позаботилась о том, чтобы для установленной там кирпичной печи было достаточно угля. И он знал, как, несмотря на все ее усилия, члены этих семей жались друг к другу, делясь теплом тел, а также живительным теплом этой печи. Они будут замерзшими, окоченевшими и несчастными, и он сомневался, что кто-нибудь из них действительно заснет, так сильно они дрожали. И все же утром, в отличие от слишком многих бедняков, сгрудившихся в поисках тепла вокруг вентиляционных отверстий для отработанного тепла экологической системы Храма, они были бы живы.

И она точно знает, что там происходит, - подумал Мерлин, глядя на улыбающееся лицо своей хозяйки. Та же самая женщина, которая пошла на все, чтобы дать им шанс выжить, которая организовала связь Уилсина и спрятала эти семьи беженцев где-то здесь, в Зионе, улыбается и смеется, как будто ей все равно в этом мире.

Он почувствовал, как его восхищение поднялось еще на одну ступеньку, и он положил ее руку на сгиб своего локтя и повел ее через гостиную к одному из столов для фуршета. Слуга подал ему тарелку, доверху набитую отборными деликатесами - булочками с ветчиной, тонкими ломтиками редкой говядины, грудкой виверны и цыпленка, креветками-пауками, оливками, яйцами, маринованными огурцами, сыром, хлебом.... На столе было достаточно еды, чтобы кормить людей, сгрудившихся в сарае садовника Анжилик, по крайней мере, целый месяц, - размышлял он. - И в любое конкретное утро, он знал, именно туда отправлялись "остатки" со вчерашнего вечернего фуршета. Туда и в одну из столовых, управляемых орденом Бедар.

И есть еще одна вещь, которая меня бесит, - размышлял он. - Если кто-то из других первоначальных "архангелов" и был помощником Лэнгхорна, то это была Бедар. И - я знаю, что это глупо, черт возьми! - Но я бы действительно предпочел, чтобы "ее" орден был таким же больным и извращенным, как орден Шулера, а это не так. Во всяком случае, больше нет. Почему первоначальные злодеи этой пьесы не могут по-прежнему оставаться злодеями?

- Полагаю, что Марлис четко изложила свое расписание для вас этим вечером, Абрейм, - сказала ему Анжилик с улыбкой, и он улыбнулся в ответ.

- На самом деле, - тихо сказал он, поворачиваясь, чтобы осмотреть почти пустую гостиную, - как бы ни была очаровательна Марлис, и как бы мне ни нравилось ее общество, сегодня вечером я пришел поговорить с вами.

- А? - Она приподняла бровь, глядя на него, и он слабо улыбнулся.

- Не уверен, - выражение его лица было выражением человека, обменивающегося несущественной светской беседой со своей прекрасной хозяйкой, - но думаю, что время наступает.

Он на мгновение встретился с ней взглядом, затем снова посмотрел в другой конец комнаты. - Да, боюсь, что это так. - Она улыбнулась ему, явно удивленная тем, что он только что сказал, но ее мягкий голос был невыразимо печален. - Я надеялась, что смогу вытащить еще несколько человек, - продолжала она. - К сожалению, не могу. У нас нет времени.

- Нет? - Настала его очередь приподнять бровь, и она покачала головой.

- У меня есть источник внутри инквизиции. Клинтан начинает завтра.

- Против вас? - Несмотря на самого себя, несмотря даже на то, что он был ПИКА, а не существом из плоти и крови, Мерлин не мог полностью скрыть беспокойство в своем голосе и глазах.

- Я так не думаю, - ответила она. - Во всяком случае, не сразу. Но когда он начинает задавать людям Вопросы...

Она позволила своему голосу затихнуть, и он слегка кивнул, но его мысли неслись вскачь. В отличие от Анжилик, у него был доступ к целой сети метеорологических спутников. Он знал, что воющий ветер и резкие перепады температур этого вечера несколько ослабнут в течение следующих нескольких дней, но за оттепелью надвигалась еще одна зимняя буря. Та, которая должна быть, по крайней мере, такой же плохой.

- Есть ли здесь, в городе, какое-нибудь место, где вы могли бы спрятаться на пятидневку-две?

- Если мне придется, - сказала она, а затем слабо улыбнулась. - Почему? Неужели одно из ваших "сейджинских" умений говорит вам о чем-то, чего я не знаю, Абрейм?

- Что-то в этом роде, - сказал он ей с ответной улыбкой. - Погода будет необычно суровой в течение следующих нескольких дней. - Она выглядела немного скептически, и он похлопал ее по руке своей свободной рукой. - Просто доверьтесь мне, Анжилик. Если можно избежать этого, мы не хотим, чтобы вы - или кто-либо другой - пытались путешествовать в эти дни.

Мгновение она задумчиво смотрела на него, затем пожала плечами. - В любом случае мне потребуется день или около того, чтобы организовать фактическое перемещение из города, - сказала она. - И, честно говоря, вероятно, не помешает поработать еще несколько дней. Предполагая, что я добилась такого успеха, как мне кажется, в создании своих убежищ!

- Думаю, что да, - заверил он ее.

- Ну что ж. - Она на мгновение оглядела гостиную, затем снова пожала плечами. - Буду скучать по этому месту, - сказала она почти с тоской. - Я сделала здесь по крайней мере несколько полезных вещей. Жалею только, что в конце концов потерпела такую полную неудачу.

- Вы не потерпели неудачу, - тихо сказал он ей. Она снова посмотрела на него, и он покачал головой. - Поверьте мне, дни храмовой четверки - дни Храма - сочтены. Это займет больше времени, чем хотелось бы вам или мне, но это произойдет, и такие люди, как вы и Эйдорей Диннис, являются одной из причин этого.

- Но сколько из них сначала умрет, Абрейм? - печально спросила она, выражение ее лица все еще было выражением женщины, праздно болтающей с любимым гостем. - Сколько людей умрет в первую очередь?

- Слишком много, - сказал он непоколебимо. - Но это не ваша вина и причина не в вас, и благодаря вам их будет намного меньше, чем было бы в противном случае. Итак, если вы не возражаете, вместо того, чтобы беспокоиться о том, насколько вы "потерпели неудачу", давайте просто посмотрим, как вытащить вас и как можно больше других людей из этого живыми, хорошо?

Капитан храмовой стражи Ханстанзо Фэндис быстро шел по коридору Храма. На нем была кираса из полированной стали и алая туника стражника поверх тяжелого шерстяного свитера, который казался немного чересчур теплым здесь, в самом Храме. Его меч был в ножнах у бедра, перчатки заткнуты за пояс, и хотя он снял тяжелую шинель в гардеробе, когда вошел в Храм, его высокие сапоги и штанины брюк были усеяны мокрыми пятнами, оставленными растаявшим снегом.

Выражение лица капитана Фэндиса не было счастливым, но в эти дни он был не один такой. На самом деле, он обнаружил, что довольно многие из его коллег-офицеров стражи этим утром тоже явно были на взводе, и в воздухе витало что-то невидимое - что-то невидимое, без запаха, к чему невозможно прикоснуться, но всепроникающее.

Едва ли это был первый раз, когда такое было правдой за три года, прошедшие после катастрофического провала нападения на еретическое королевство Чарис. Это было землетрясение такого рода, которое случается, возможно, раз в сто лет, - подумал теперь Фэндис. - Это было не то, о чем должен был думать простой капитан стражи, но не было смысла притворяться, что он не знал, что это правда. Точно так же, как не было смысла притворяться, что толчки, которые последовали за отступничеством Чисхолма, Эмерэлда и Зибедии и завоеванием Корисанды, пробежав по Храму и рядам викариата, не были по-своему еще более смертоносными.

Для большинства подданных материковых королевств все эти далекие земли были неважны, затерянные за пределами их собственных интересов. Кроме того, хотя богатство Чариса могло быть предметом сказочной (и завистливой) легенды, население островного королевства, безусловно, было слишком малым, чтобы представлять какую-либо угрозу для власти таких великих королевств, как Деснейр, Долар, Харчонг, даже республики Сиддармарк. Сама идея была нелепой... и это полностью упускало из виду тот факт, что Бог, в Своей мудрости, никогда не допустил бы процветания агрессии таких вероотступнических и еретических земель!

И все же у тех, кто носил оранжевый цвет Матери-Церкви, был несколько иной взгляд на вещи. Хотя они, возможно, и не хотели этого признавать - и, действительно, многие категорически отказывались это признавать, - они знали, что восстание "Церкви Чариса" нашло пугающие отголоски в других землях новорожденной Чарисийской империи. Они начали понимать, хотя и смутно, что такие люди, как Сэмил и Хоуэрд Уилсин, возможно, с самого начала были правы. Что роскошный образ жизни и личная власть, к которым они привыкли, на самом деле могут быть не такими всеобщими любимыми и одобренными, как они говорили друг другу.

Что в своем нападении на Чарис храмовая четверка, возможно, просто высвободила силы, которые могли уничтожить их всех.

Подобные соображения были делом тех, кто намного превосходил капитана Фэндиса по рангу, и он знал это. Однако он не был идиотом, и его назначение в курьерскую службу поставило его в идеальное положение, чтобы понять, что происходит, поскольку через его руки проходило так много сообщений о мировых событиях. И даже если бы это было неправдой, он находился здесь, в Храме, уже более двух лет. За эти годы - и особенно прошлой зимой - он увидел, как все изменилось со времени его последнего посещения Храма. Он видел то, что видели другие, признавал то, что признавали другие, и у него не было сомнений в том, что великий инквизитор Жэспар и собственный высший начальник Фэндиса, генерал-капитан Мейгвейр, решили, что они не могут позволить себе подвергаться угрозе более чем на одном фронте одновременно.

Именно это и привело Фэндиса сюда сегодня, когда он должен был быть в своем собственном кабинете в пристройке курьерской службы на берегу озера.

Он дошел до поперечного коридора и повернул налево. Пара викариев стояла у одного из окон, вглядываясь в морозное раннее утро. Их головы вскинулись, как испуганные виверны, когда появился Фэндис. Они действительно заметно вздрогнули, прежде чем снова взяли себя в руки, и капитан задался вопросом, о чем они так тихо разговаривали. Учитывая то, как они отреагировали на появление простого капитана стражи, вероятно, это было то, что им не следовало обсуждать... по крайней мере, в том, что касается храмовой четверки, - мрачно размышлял он. - В последнее время вокруг было много такого.

Ханстанзо Фэндис служил в храмовой страже более пятнадцати лет, и это было его четвертое пребывание здесь, в самом Храме. Однако за все эти годы он никогда не видел такой зимы, как эта. Никогда не видел, чтобы самые высокопоставленные чины епископата и самого викариата разбивались на такие неровные группы встревоженных, слишком часто наполовину напуганных людей, которые следили за своими собственными спинами, боясь раскрыть свои истинные внутренние мысли даже среди своих самых близких.

Он вежливо поприветствовал викариев, проходя мимо них. Ни один из них не ответил на его приветствие. Они только уставились на него так, как ледяная виверна, сидящая на краю незамерзшего потока, могла бы наблюдать, как мимо скользит кружащий кракен.

Он продолжил путь по коридору, повернул за угол, спустился по короткой широкой лестнице и оказался перед закрытой дверью. Он сделал очень короткую паузу - колебание, которое скорее чувствовалось, чем было видно, - затем резко постучал.

- Да? - спросил чей-то голос.

- Могу я поговорить с вами минутку, майор Карнейкис? - ответил Фэндис. - Боюсь, это довольно важно, сэр.

Голос ответил не сразу. Затем - Войдите, - коротко сказал он, и двери с мистическим приводом бесшумно открылись, когда кто-то взмахнул рукой над волшебным глазом, который командовал ими.

Майор Жафар Карнейкис был высоким мужчиной с рыжевато-каштановыми волосами, кустистыми бровями и темными глазами. Он был немного необычен тем, что одновременно занимал должность как в собственно храмовой страже, так и в ордене Шулера, и Фэндис почувствовал, как его пульс слегка участился, когда он увидел меч Карнейкиса в ножнах, лежащий на его столе вместо того, чтобы висеть на стене в его внутреннем кабинете.

- В чем дело, Фэндис? - сказал майор с ноткой нетерпения. У него был вид озабоченного человека. Фэндис распознал это нетерпение, но все же улучил момент, чтобы взглянуть на ординарца, сидящего за своим столом в приемной. Карнейкис проследил за его взглядом. Рот майора сжался, явно от раздражения намеком, но затем он поморщился и покачал головой.

- Дайте нам минуту, сержант, - резко сказал он.

Сержант поднял глаза, затем быстро поднялся. - Да, сэр! - Ему удалось скрыть большую часть любопытства в своих глазах, когда он проходил мимо Фэндиса, но часть его все равно просочилась наружу. Как и неоспоримый проблеск облегчения, когда двери закрылись за ним, защищая его от того, что когда-либо приводило Фэндиса в гости к Карнейкису.

Майор посмотрел, как закрываются двери, затем оглянулся на Фэндиса. - Ну? - резко спросил он, и капитан глубоко вздохнул.

- Сэр, - сказал он более чем обеспокоенным голосом, - Я только что осознал кое-что, что... беспокоит меня. Кое-что, что, как я подумал, должно привлечь внимание подходящего человека.

- У тебя что, эй? - глаза Карнейкиса сузились, и он склонил голову набок. - И из того факта, что ты стоишь в моем кабинете, я должен предположить, что ты решил, что я тот "подходящий человек", капитан?

- В некотором смысле, - согласился Фэндис. - Во всяком случае, вы первый, о ком я подумал. - Он позволил своему взгляду ненадолго задержаться на значке Карнейкиса "меч и пламя" шулерита.

- Понимаю. - Карнейкис откинулся назад и скрестил руки на груди. - Очень хорошо, Фэндис. Расскажи мне об этом.

- Сэр, сегодня утром я дежурю как офицер курьерской службы, - начал Фэндис, - и...

- Если вы дежурный курьер, то что вы делаете здесь, а не в своем кабинете в пристройке? - Карнейкис резко прервал его. У него была репутация требовательного сторонника дисциплины.

- Сэр, я был на своем посту, когда обнаружил приказ, который... показался мне странным, - сказал Фэндис, явно тщательно подбирая слова. - Учитывая характер этого приказа, я чувствовал, что у меня не было выбора, кроме как передать обязанности лейтенанту Вирнану, пока не приду к вам и не доложу об этом.

- Какого рода приказ? - Карнейкис явно сомневался в суждениях Фэндиса, что могло плохо сказаться на будущем капитана, но сейчас он был полон решимости.

- Сэр, это был заказ на проезд на утреннем ледоходе до Лейквью. - Карнейкис нахмурился, и Фэндис поспешил дальше. - Авторизация была зарегистрирована прошлой ночью, и я, вероятно, не заметил бы этого, если бы не занимался некоторыми своими обычными бумажными делами. Но причина, по которой это показалось мне странным, заключалась в том, что в списке пассажиров не было указано имя; место должно было быть зарезервировано, но не было никаких указаний относительно того, кем будут пассажиры. Поэтому я сверил это с книгой заказов, и там также не было указано имя офицера, который подписал первоначальное разрешение. Сэр, насколько я могу судить, приказ только что появился, и никто его официально не санкционировал.

- Что? - Карнейкис нахмурился еще сильнее. - В этом нет никакого смысла.

- Нет, сэр, я тоже так подумал. - Облегчение Фэндиса от реакции майора было очевидным. - Так что я еще кое-что проверил дополнительно. И, насколько я могу судить по номерам бланков, заказ был вставлен в очередь через некоторое время после часа Лэнгхорна сегодня утром. Вы знаете, как все тихо тогда?

- Да, да! - сказал Карнейкис, раскрывая руки, чтобы нетерпеливо махнуть одной рукой. - Конечно, знаю. Продолжай!

- Ну, сэр, примерно в это время ночной дежурный офицер зарегистрировал длинное сообщение от одного из викариев. На самом деле, оно было достаточно длинным - и, по-видимому, достаточно важным, - чтобы викарий, отправивший его, лично принес его в пристройку... несмотря на то, какой ужасной была погода. - Фэндис пожал плечами. - Я знаю, что в это время года погода всегда отвратительная, но прошлая ночь была особенно плохой. Должно быть, он наполовину замерз к тому времени, как пересек колоннаду до самого флигеля. И поскольку комната приема сообщений обычно закрыта в это время ночи, дежурному офицеру пришлось кого-то разбудить, чтобы открыть ее для него.

- Вы предполагаете, капитан, что, пока он открывал комнату приема и регистрировал это сообщение, кто-то вставлял это анонимное бронирование ледяной лодки в очередь? - Фэндис заметил, что в голосе Карнейкиса не было такого недоверия, как могло бы быть.

- Сэр, думаю, что именно это и произошло, - признал капитан. Он покачал головой, выражение его лица было явно несчастным. - Майор, знаю, что мы не должны официально знать все, что происходит. И, сэр, Лэнгхорн знает, что я не хочу совать свой нос туда, где этого не должно быть! Но для меня это просто не имеет смысла, не так, как это, кажется, произошло, и, ну... при данных обстоятельствах....

Его голос затих, и Карнейкис одарил его тонкой улыбкой. И все же, несмотря на всю тонкость, в ней было, по крайней мере, немного одобрения, - подумал Фэндис.

- Понимаю, капитан. И... ценю деликатность вашей ситуации. Но скажите мне, какому викарию понадобилось отправлять это длинное послание в такой нечестивый час?

На мгновение повисла тишина, как будто Фэндис понял, что стоит на краю пропасти. Что с этого момента пути назад быть не может. Но правда заключалась в том, что он знал это еще до того, как открыл рот в первый раз, и поэтому он просто расправил плечи и посмотрел Карнейкису прямо в глаза.

- Это был викарий Хоуэрд, сэр, - тихо сказал он, и глаза Карнейкиса вспыхнули темным огнем.

- Понимаю. - Он смотрел на Фэндиса, казалось бы, бесконечное мгновение, затем резко кивнул, отодвинул стул и вскочил на ноги, потянувшись к поясу с мечом, когда поднялся.

- Капитан, если мне показалось, что я сомневаюсь в твоем суждении, когда ты принес его мне, то прошу прощения. Ты поступил совершенно правильно. А теперь идем со мной!

Сэмил Уилсин взял свою чашку с какао, обхватил ее обеими руками и посмотрел поверх нее на своего брата, сидящего по другую сторону стола с завтраком. Глаза Сэмила были задумчивыми, и он склонил голову набок, изучая выражение лица Хоуэрда.

- Ты готов рассказать мне, почему пригласил меня на завтрак этим утром? - спросил он. Хоуэрд оторвал взгляд от сосиски, которую он бесцельно гонял по тарелке последние десять минут, и Сэмил мягко улыбнулся. - Я всегда рад разделить трапезу со своим любимым братом Хоуэрдом. Моим единственным братом, когда я задумываюсь над этим. Но в лучшие времена ты точно не был большим поклонником раннего подъема, и раньше мне практически приходилось стоять над тобой с дубинкой, чтобы заставить присоединиться ко мне за завтраком. Если уж на то пошло, - он кивнул на вилку с сосиской, совершающую очередную прогулку на тарелке своего брата, - не думаю, что тебе удалось съесть хоть что-нибудь этим утром. Так что я должен признаться в изрядной доле любопытства.

- Я был настолько очевиден? - ответная улыбка Хоуэрда была кривой.

- Вообще-то, да, - сказал Сэмил. Он помолчал немного, потягивая какао, затем глубоко вздохнул. - Может случиться так, что твои контакты предложили тебе что-то, указывающее на то, что у нас может быть не так много завтраков, чтобы разделить их?

Мощные плечи Хоуэрда напряглись. Он начал быстро отвечать, но потом остановился и несколько секунд пристально смотрел на своего старшего брата.

- Да, - сказал он тогда. Он поморщился. - Знаешь, у меня все еще есть несколько друзей в страже. Один из них - я бы предпочел не говорить, кто именно, даже тебе - предупредил меня, что у нас мало времени, Сэмил. Думаю... я хочу, чтобы ты пересмотрел то, что мы обсуждали последнюю пятидневку. Пожалуйста.

- Нет. - Тон Сэмила был мягким, почти сожалеющим, но твердым.

- Сэмил, ты знаешь... - начал Хоуэрд, но Сэмил поднял руку и покачал головой.

- Да, Хоуэрд. Я действительно знаю. И не буду притворяться, что я не в ужасе - что твое предложение не заманчиво. Очень заманчиво. Но я не могу. Что бы еще ни случилось, кем бы я ни был, я все еще викарий Матери-Церкви. И все еще священник.

- Сэмил, даже в Книге Шулера ясно сказано, что когда ситуация действительно безнадежна, нет греха в...

- Я сказал, что это было заманчиво, - перебил Сэмил, его тон был немного суровее. - Но ты знаешь, что отрывки из Шулера, о которых ты говоришь, гораздо больше связаны с болезнями, чем с вопросами веры.

- Ты распускаешь нюни! - голос Хоуэрда был тверже, в нем слышались разочарование и беспокойство. - Черт возьми, Сэмил! Ты знаешь, что Клинтан собирается сделать с тобой - в первую голову и особенно с тобой! - если он доберется до тебя!

- Есть момент, когда это уже не имеет значения, - ответил Сэмил. - Это всего лишь вопрос о том, больше или меньше, Хоуэрд, и он собирается сделать то же самое с людьми, которых мы знали и любили годами. Братьями, даже если мы с тобой не делим с ними наших родителей. Должен ли я отказаться от них? Я тот, кто вовлек их в Круг в первую очередь. Я был их лидером в течение многих лет. Теперь ты хочешь, чтобы я выбрал легкий путь и оставил их пожинать плоды урагана?

- О, ради Лэнгхорна! - рявкнул Хоуэрд, его глаза вспыхнули. - Это случится с ними, что бы ты ни делал, Сэмил! И не притворяйся, что ты сам втянул их во все это - что они точно не знали, что делали! Ты не единственный взрослый в викариате, черт возьми, и не отнимай это у них. И у меня! - Хоуэрд впился взглядом в своего брата. - Да, все мы последовали твоему примеру. И я почти уверен, что, по крайней мере, некоторые другие сделали это по тем же причинам, что и я, включая тот факт, что я люблю тебя. Но мы также сделали это, потому что ты был прав! Потому что мы обязаны Богу хотя бы попыткой отвоевать Его Церковь у таких ублюдков, как Клинтан. Даже от таких ублюдков, как Тринейр, который никогда не был таким откровенным садистом, как Клинтан! Это был наш выбор, и мы его сделали, и не смей отнимать его у нас сейчас!

- Хоуэрд, я...

Голос Сэмила был хриплым, и он замолчал, глядя на снежное утро и быстро моргая. Затем он прочистил горло и снова посмотрел на своего брата.

- Мне очень жаль, - смиренно сказал он. - Я не имел в виду, что...

- О, заткнись. - Слова были резкими, но голос Хоуэрда был мягким, жесткие грани смягчены любовью, и он покачал головой. - Я не имел в виду то, как это прозвучало. И я тоже знаю, что ты не это имел в виду. Но это ничего не меняет. Думаю, это то, что действительно выводит меня из себя. Ты не хуже меня знаешь, что это ничего не изменит. Все, что ты делаешь, это упрямишься, а это глупо.

- Может быть, так оно и есть, - признал Сэмил. - Ты вполне можешь быть прав. Но я не собираюсь доставлять Клинтану такое особое удовольствие. Я не собираюсь предстать перед Богом и архангелами с кем-то вроде него, думающим, что я покончил с собой, потому что был так напуган тем, что он намеревался со мной сделать.

- Значит, вместо того, чтобы доставить ему это удовольствие, ты собираешься доставить ему удовольствие от того, что он действительно замучит тебя до смерти?! - Хоуэрд сильнее замотал головой. - Сэмил, это словарное определение слова "глупый"!

- Возможно. - Улыбка Сэмила была кривой, но в ней была тень настоящего веселья. Затем улыбка исчезла, и настала его очередь покачать головой. - Эрейк Диннис нашел в себе моральное мужество и веру, чтобы говорить правду, когда ему дали шанс купить легкую смерть ложью, Хоуэрд. Могу ли я сделать меньше? И могу ли я дать Жэспару Клинтану орудие моего собственного самоубийства? Дать ему возможность крикнуть всему миру, что членам Круга, в конце концов, не хватило веры, чтобы ответить на Вопрос и Наказание Шулера за то, во что мы действительно верили? Позволить ему снизить нашу приверженность до уровня его собственных амбиций и жадности? Ты знаешь, что у него никогда не хватило бы смелости столкнуться с чем-то подобным из-за своей веры, из-за того, во что он верит. Должен ли я сказать остальным членам викариата, остальной Церкви Божьей, остальным детям Божьим, что на самом деле это была всего лишь еще одна борьба за власть? Еще одно соревнование по поводу того, кто у кого собирается отнять политическую власть? Если я это сделаю, что произойдет со следующим Кругом? К следующей группе мужчин и женщин, которые могли бы успешно противостоять Жэспару Клинтану? Или его преемнику? Или преемнику его преемника?

Хоуэрд Уилсин посмотрел на своего брата, и на мгновение, когда он услышал страсть, все еще светящуюся в голосе Сэмила, увидел абсолютную, непреклонную приверженность, все еще горящую в глазах Сэмила, он увидел и кое-что еще. Воспоминание о другом дне, когда ему было... что? Шесть лет? Что-то в этом роде, - подумал он, - вспоминая тот день в лодке, вспоминая, как его старший брат - старший брат, которому он всем сердцем хотел подражать, - насаживал для него наживку на крючок.

Это было странно. Он не думал о том дне буквально годами, но теперь сделал это и вспомнил его с такой абсолютной ясностью. Солнечный свет Тэншара согревал его плечи, то, как он наблюдал за пальцами Сэмила, восхищаясь их ловкостью и желая, чтобы у него были такие же. Бессвязный разговор, который сопровождал их долгую, ленивую рыбалку - с прохладой, исходящей от воды и охлаждающей лодку под их босыми ногами, даже в то время, как банки на лодке становились неудобно горячими под густым солнечным светом, льющимся сверху, и ветерок с берега доносил пыльцу и запах шиповника, щекочущий их ноздри, как густой золотистый фимиам.

Он вспомнил, что они поймали не так уж много. Не в тот день. Конечно, не хватило на ужин для всех, хотя их мать преданно очистила и зажарила их скудный улов для них двоих - и для нее, родителя, чьи отважные охотники и рыбаки все-таки сумели ее накормить, в то время как их отец изо всех сил старался - так сильно! - не смеяться.

Но если Хоуэрд Уилсин в тот день поймал не так уж много рыбы, то он поймал кое-что еще. Он поймал великий приз, рокового кита призов, радостный приз, левиафана, которому он отдал всю свою жизнь. Ибо, пока они рыбачили и вялый разговор плыл, как еще один ветерок над озером, Сэмил пересказывал истории. Чудесные истории об архангелах и об их обязанностях. О наследии, которое Шулер оставил семье Уилсин. О рассказываемых шепотом легендах, согласно которым они были... могли быть... могли быть потомками самого Шулера. О цене, которую заплатили их предки, чтобы служить Матери-Церкви, и о торжественном, наполненном радостью бремени долга.

Сэмил не в первый раз рассказывал ему эти истории, но в тот день все было по-другому. Тогда он этого не понимал. Не совсем. На самом деле, - с удивлением подумал он, - до этого самого момента он по-настоящему не осознавал, насколько все было по-другому. В тот день, когда он увидел блеск в глазах Сэмила и ощутил то же самое в своих собственных, он не понимал, куда эти истории приведут их обоих.

Теперь он это сделал. И он почувствовал, как горько-сладкая улыбка появилась на его губах, когда это осознание наконец коснулось его.

Глупо, правда, подумал он. Это было единственное подходящее слово для этого. Глупо для двух мальчиков - даже Сэмилу не могло быть больше пятнадцати - думать о таких серьезных мыслях. Распознать их священническое призвание в благовониях озерной воды и пыльцы, в запахе банки с наживкой, в краске и лаке гребной лодки. Чтобы осознать, по прошествии лет, что это был тот день, когда они по-настоящему посвятили себя задаче, которую Бог поставил перед их семьей много веков назад. И все же это было именно то, что они сделали. Теперь он знал, что эта золотая жемчужина дня была истинным началом их решения взяться за дело, посланное им Богом.

И вот теперь они пришли к этому, и радость от того, что они отдали себя, была тронута ужасным льдом страха. Горьким осознанием того, что они потерпели неудачу. Из-за ужаса судьбы, которую им предстояло постичь во имя того самого архангела, чьими потомками, как решили эти мальчики, они действительно должны быть. Этот страх изменил все. Превратил радость в печаль, а надежду - в отчаяние. Не отчаяние за конечную судьбу своих собственных душ, ибо ни один из них ни на мгновение не усомнился в этом, а за свою неудачу. В Писании говорилось, что все, чего Бог действительно просил от человека, - это лучшее, что он мог сделать, и они сделали это, но в конце концов этого оказалось недостаточно, и от этого знания глаза Хоуэрда наполнились слезами.

И все же, когда он посмотрел в глаза Сэмила этим утром, он увидел, что в них все еще горит та же решимость. Та же страсть к делу, которому они посвятили себя. И та же любовь к младшему брату, который следовал его примеру в течение стольких утомительных лет, взвалил на свои плечи свою долю бремени их задачи без протеста или колебаний. Бывали времена, когда Хоуэрд считал Сэмила безнадежным идеалистом, когда младший брат... изменял их планы, не говоря об этом старшему. И все же он никогда не колебался в своей приверженности и ни на одно мимолетное мгновение не сомневался в постоянстве непоколебимой любви Сэмила к нему.

Слава Богу, их родителей уже не было в живых. Лисбет и детям все-таки каким-то образом удалось исчезнуть. А у самого Хоуэрда не было ни жены, ни детей. Если не считать горстки дальних родственников, они снова были одни - только они вдвоем, снова дрейфующие в этой рыбацкой лодке. Бог дал им столько благодати, несмотря на их неудачу, и - несмотря на их неудачу - они все еще были преданы делу. Даже сейчас. Каким бы глупым это, несомненно, ни было, это тоже было правдой, и Хоуэрд Уилсин не изменил бы этой правде, даже если бы с самого первого дня точно знал, куда она их приведет.

И Сэмил тоже не стал бы этого делать.

В этих глазах напротив Хоуэрд узнал тот же аргумент, который он пытался обойти в течение пятидневок... и теперь он знал, что это был такой довод, который он не собирался обходить. Были и другие вопросы, которые он мог бы поднять - другие вопросы, которые он поднимал, и не один раз. Как и тот факт, что, что бы ни делал Сэмил на самом деле, Жэспар Клинтан провозглашал, какая история, какая версия "фактов" служила его собственным целям. Или тот факт, что, в конце концов, даже кого-то с такой сильной верой и решимостью, как у Сэмила, вполне можно заставить "признаться" в грехах, которых он никогда не совершал, отказаться от того, за что он боролся всю свою жизнь. Или тот факт, что даже если он позже откажется от своего "признания", Клинтан все равно будет торжествующе размахивать им, как только Сэмил будет благополучно мертв и не сможет оспорить утверждение великого инквизитора о том, что это доказало победу инквизиции над силами Шан-вей.

Или тот факт, что из всего Круга только Сэмил и Хоуэрд знали правду о причастности Анжилик. Что если кого-то из них действительно сломают, они могут привести инквизиторов Клинтана к Анжилик, ко всем ее собственным контактам... к Лисбет, Жанейт и мальчикам.

Это слишком, Сэмил, - подумал он, и глаза его загорелись, когда он вспомнил ту лодку. - Слишком. Бог может требовать от нас готовности умереть за нашу веру, но ты всегда настаивал на том, что Он любящий Бог, и ты прав. И любящий Бог не требует - не может - требовать всего остального, что ты готов заплатить. Но я не могу убедить тебя в этом, не так ли? И это настоящая причина, по которой я пригласил тебя на завтрак сегодня утром. - Он почувствовал, как его губы дрогнули в короткой, совершенно неожиданной улыбке, и мысленно покачал головой. - Вечность - долгий срок, сказал он себе. - Вероятно, достаточно долго, чтобы ты простил меня... в конце концов.

- Сэмил... - начал он вслух, затем напрягся, когда тяжелая рука постучала в дверь его номера, и он понял, что, какой бы долгой ни была вечность, у него просто не осталось времени, чтобы убедить своего брата.

Голова Сэмила резко повернулась на звук этого стучащего кулака. Его лицо напряглось, и он глубоко вдохнул, но его рука была твердой, когда он отставил свою чашку с какао в сторону.

- Боюсь, что пришло время, Хоуэрд, - сказал он удивительно спокойным голосом, не отводя взгляда от арки, ведущей в вестибюль люкса, когда кулак ударил снова. - Я люблю тебя...

- И я тоже люблю тебя, Сэмил, - прошептал Хоуэрд Уилсин сквозь слезы, когда меч, который он спрятал под столом для завтрака, перерезал спинной мозг его старшего брата.

Сила удара выбросила труп Сэмила из кресла. И это был всего лишь его труп. Сэмил Уилсин был мертв еще до того, как его тело коснулось пола, стоявшая за этим ударом сильная, хорошо обученная, любящая рука стражника позаботилась об этом.

- Прости, - сказал Хоуэрд своему брату, когда стук сменился пронзительным воем одной из палочек инквизиции. Хоуэрду не требовалась последовательность предупреждающих отметок с двери его номера, чтобы сообщить ему, что замок был разблокирован, но он воспользовался еще одним моментом, чтобы опуститься на колени рядом с Сэмилом и закрыть испуганные глаза. - Не мог позволить тебе сделать это, - хрипло сказал он, вспоминая воду озера и солнечный свет, торжественную радость и запах собственной любви Бога к миру, который Он создал в пыльце и цветущем шипе растения. - Если это убийство, я рискну поспорить с Богом.

Он начертил знак скипетра на лбу своего брата, затем смахнул слезы с глаз рукой, испачканной кровью брата, встал и шагнул в арку как раз в тот момент, когда первый стражник в доспехах бросился к ней.

- Хоуэрд Уилсин, я арестовываю вас в... - голос, который он слишком хорошо узнал, проревел из-за спины атакующего стражника, только чтобы прерваться, когда первый смертельный удар Хоуэрда попал в цель над защитным нагрудником первого человека, и кровь хлынула фонтаном из перерезанного горла.

- О, пошел ты, Карнейкис! - Хоуэрд почти весело щелкнул по кувыркающемуся телу. - Ты всегда был придурком!

Второй стражник внезапно попятился, пытаясь остановиться, когда обнаружил, что перед ним не испуганный, охваченный паникой, безоружный викарий, а обученный воин с оружием в руке. К сожалению, у него не было времени приспособиться к неожиданной ситуации.

- И к черту Клинтана тоже! - сказал Хоуэрд, когда кончик его меча прошел мимо отчаянно выставленного предплечья стражника и попал мужчине прямо в правый глаз.

Роскошный вестибюль внезапно наполнился запахом крови и опорожненных кишок. Послышались испуганные голоса, и Хоуэрд бросился вперед. В отряде Карнейкиса было по меньшей мере две дюжины стражников, но в вестибюль одновременно могли протиснуться не более четверых. Хоуэрд рассчитывал на это, когда строил свои планы на этот день, и оскалил зубы, атакуя своих врагов. Третий стражник упал прежде, чем остальные, наконец, вытащили свое оружие. Сталь зазвенела о сталь, и еще один стражник отшатнулся назад. Этот был только ранен, а не мертв - или, по крайней мере, еще не умер; это может измениться, - подумал Хоуэрд, наблюдая, как кровь хлещет из глубокой раны на бедре другого мужчины, - и двое его товарищей разделились, чтобы подойти к викарию с обеих сторон.

Хоуэрд отступил на шаг, наклонился, чтобы выхватить кинжал из-за пояса первого убитого им стражника. Он добрался до арки, где никто не мог обойти его с фланга, и остановился с мечом в одной руке, кинжалом в другой и смертельной, ядовитой улыбкой на губах.

- Давайте, ребята! - пригласил он.

Оба стражника атаковали одновременно. Кинжал в левой руке Хоуэрда парировал первый выпад, отведя его в сторону, и его собственный меч снова скользнул вперед. Нагрудник другого его противника не защитил от острия меча, которое вошло в цель на ширину ладони над ним, и Хоуэрд повернулся к товарищу внезапного трупа. Молниеносный шквал финтов и выпадов, и еще один стражник был повержен.

Хоуэрд отшатнулся на полшага назад, почувствовав внезапный прилив крови.

Думаю, броня действительно помогает, - подумал уголок его мозга, когда его левый локоть прижался к глубокой ране, которую меч пятого стражника открыл в его ребрах перед смертью.

Раненый викарий покачал головой, моргая, чтобы прояснить глаза, и увидел еще одного стражника, приближающегося к нему. На нем были знаки различия капитана, и Хоуэрд только что сумел парировать первый ослепительный выпад.

- Сдавайтесь! - крикнул капитан Фэндис, в свою очередь парируя встречный выпад викария.

- Иди нах..! - жахнул в ответ Хоуэрд, и сталь заскрежетала о сталь, когда нагрудник капитана отразил мощный выпад кинжала в левой руке викария.

Двое мужчин столкнулись в вихре зазубренного металла. Мечи звенели - не как колокола, а как безумный звон собственной наковальни Шан-вей - и Хоуэрд был выше и сильнее Фэндиса, и более опытен в придачу. Но он также был старше, уже ранен... и без доспехов.

Никто из стражников Карнейкиса никогда не видел подобной драки. Кто бы мог подумать, что они могут наблюдать, как один из викариев Матери-Церкви и член собственной стражи Храма схлестнутся во взрыве смертоносной схватки на мечах здесь, на собственной священной земле Храма. Оранжевая сутана Хоуэрда была более глубокого, темного цвета, когда кровь пульсировала из его раны, но в его руке с мечом не было ничего ослабленного, как и в холодном, сфокусированном свете его глаз. Он отбросил Фэндиса назад - один шаг, потом другой. Третий. Капитан отступил, затем остановился и контратаковал, и в яростной жестокости этого обмена было что-то прекрасное. Что-то свирепое, хищное. Что-то... чистое.

Майор Карнейкис что-то кричал, но никто не мог разобрать его слов из-за звона мечей. И никто на самом деле тоже не слушал. Не совсем. Они все наблюдали. Наблюдая, как истекающий кровью викарий отвергает искажение власти инквизиции. Наблюдая за одним раненым человеком - человеком, который знал, что он обречен, что коррумпированный враг, которого он презирал всем сердцем, собирался сокрушить каждый голос оппозиции в собственной Церкви Бога, - бросил вызов десятку вооруженных и бронированных врагов... и улыбнулся, когда он это сделал.

Это было то, что, как они знали, они никогда не забудут. То, чем, как они знали, им никогда не позволят поделиться с другими... и чем, как они уже знали, они все равно поделятся, шепотом, таким тихим, что даже Жэспар Клинтан никогда их не услышит. Кем бы ни был Хоуэрд Уилсин, он был одним из них, командовал некоторыми из тех же людей - людьми, подобными самому Ханстанзо Фэндису, - которые теперь врывались в его апартаменты, и, наблюдая за его безнадежной битвой, его отказом сдаться, они знали, что, что бы ни говорил ордер инквизиции на арест, он был достоин их повиновения.

Что он все еще достоин этого.

А затем, внезапно, Хоуэрд поднялся на цыпочки, выгнув спину дугой, когда меч капитана Фэндиса вонзился ему в грудь. Он поймал викария, когда тот приближался, и масса и инерция его собственного тела в сочетании с силой самого удара полностью провели лезвие насквозь.

Он хрюкнул и выронил кинжал, схватившись за гарду меча Фэндиса, когда упал на колени. Стражник почти автоматически отпустил рукоять, и Уилсин наклонился вперед, сгибаясь в агонии от смертельной раны. Но затем упавший викарий сумел выпрямиться. Каким-то образом он нашел в себе силы еще раз поднять голову. Кровь пузырилась у него на губах, но его глаза встретились с глазами Фэндиса, и в них что-то было. Что-то вроде... благодарности.

Затем глаза Хоуэрда Уилсина закрылись навсегда, и он повалился вперед на убивший его меч.

XVII

Организация поездки должна была быть... уникальной.

Человек, который в настоящее время был Абреймом Живонсом (и он начинал думать, что ему действительно нужна программа, в которой перечислен весь список команды, чтобы помочь ему в любой момент подтвердить свою личность), задавался вопросом, как именно Анжилик намеревалась вывезти пару десятков скрывавшихся от инквизиции человек из того, что составляло столицу Церкви Ожидания Господнего, в середине зимы, без того, чтобы каждый из них был бы замечен, остановлен и арестован. Однако на самом деле, как он обнаружил, она вовсе не собиралась перевозить "пару дюжин человек", она намеревалась переместить вдвое больше.

На самом деле, даже немного больше, чем вдвое. На самом деле, точное общее число составляло пятьдесят семь.

Он уставился на нее, когда она впервые сообщила ему об этом незначительном моменте. Тем не менее, быстро стало очевидно, что он (в очередной раз) недооценил масштабы ее операций, и на этот раз, решил он, у него было еще меньше оправданий. С того момента, как он впервые прибыл в Зион, было ясно, что Анжилик планировала сама покинуть город, а не просто вывезти контрабандой семьи нескольких высокопоставленных прелатов. В таком случае для него должно было быть столь же очевидно, что ее планы также включали бы побег любых членов ее собственной организации, которые могли быть разоблачены (или к которым могло привести инквизицию ее собственное исчезновение). Он предположил, что одной из причин, по которой это не пришло ему в голову, был сам масштаб этого дела. Должно быть, потребовалась огромная доза того, что когда-то называлось наглостью, чтобы даже подумать об эвакуации (особенно одним усилием) в масштабах, которые имела в виду Анжилик.

- Вы шутите, - тихо сказал он сейчас, стоя рядом с ней в ледяной, гулкой пустоте склада.

Анжилик отказалась от дорогой, прекрасно сшитой, изысканно модной одежды, которую носила столько лет. Она также отказалась от своих длинных, тщательно уложенных волос, элегантной косметики, украшений, безупречно ухоженных рук. Невысокая женщина, стоявшая рядом с Живонсом, ее дыхание слегка отдавало паром на холоде склада, была одета в стеганые брюки, практичные ботинки из замши и толстый, но практичный и прискорбно серый шерстяной свитер. Правда, она была стройной, но все же излучала некую компактную солидность, которая, к сожалению, не вязалась с модно томной, слегка трепещущей, какой-то неземной Анжилик. В данный момент на ней также было расстегнутое пальто, которое удивительно походило на один из зимних бушлатов для дозора имперского чарисийского флота. Эта штука должна была весить столько же, сколько кираса Мерлина Этроуза, но она, несомненно, была непроницаема для чего-то столь незначительного, как метель ниже нуля.

- Шучу? - Анжилик посмотрела на него снизу вверх и одной рукой пригладила свои теперь коротко остриженные волосы. - Почему вы так думаете, Абрейм?

- Вы хотите сказать, что вам действительно удалось организовать все это, - "Живонс" обвел руками склад, - "прямо под носом у Клинтана"?

- Нет, не совсем.

Анжилик сама оглядела склад. Как и многие подобные здания в Зионе, в начале зимы это прочное сооружение было забито до отказа. В случае с этим складом в основном сыпучими продуктами питания, хотя по меньшей мере четверть его площади была отведена под упакованный уголь Гласьер-Харт, в то время как более половины складского двора снаружи было покрыто огромными кучами блестящего черного ископаемого из глубоких шахт гор Света. К концу сезона более двух третей содержимого склада было распродано (несомненно, с приличной прибылью), и его персонал был соответственно сокращен.

- На самом деле, - продолжила она, возвращая свое внимание к гостю, - я сделала большинство этих приготовлений задолго до того, как Клинтан был утвержден в качестве великого инквизитора. - Она поморщилась, ее выразительные глаза стали мрачными и намного холоднее, чем интерьер магазина, при упоминании этого имени. - Я всегда верила в заблаговременное планирование, Абрейм. Еще в те дни, когда была достаточно глупа, чтобы поверить, что даже викарий не может быть настолько коррумпированным - настолько глупым - чтобы назвать кого-то вроде Клинтана инквизитором. Теперь...

Она быстро, сердито пожала плечами, и Живонс кивнул. После ее собственного исчезновения информационная сеть Анжилик была в значительной степени отключена, но едва ли это понадобилось им, чтобы подтвердить, что ее худшие оценки намерений Клинтана были ужасающе точными. Ни один член Круга Сэмила Уилсина в Храме или здесь, в Зионе, не сбежал. У горстки епископов и архиепископов низшего ранга, которым удалось выбраться из города до наступления зимы, все еще мог быть какой-то слабый шанс избежать инквизиторов, но никто другой - кроме членов семей, до которых Анжилик добралась вовремя - не справился с этим.

Потребовалось три дня, чтобы подтвердить смерть Сэмила и Хоуэрда Уилсина, и Анжилик удалилась в крошечную каморку здесь, в складском помещении, которое заменило ее роскошный городской дом. Она очень тихо закрыла за собой дверь, и только тонкий слух ПИКА мог уловить тихие, сдавленные, сдержанные, бесконечно горькие, сокрушенные рыдания, которые были ее спутниками в этой темной маленькой комнате. Когда она вернулась через час, ее глаза, возможно, были немного опухшими, но если и так, это был единственный признак ее бездонного горя.

И Уилсины были не единственными людьми, которых ей приходилось оплакивать. Они были единственными членами Круга, которые действительно знали о деятельности Анжилик, но многие другие знали "мадам Анжилик", и многие из них за эти годы стали близкими личными друзьями. Очень немногие имели что-то против нее из-за своего отношения к профессии Анжилик, и большинство из них постепенно узнали о ее благотворительной деятельности и, особенно, о ее вкладах в зимние столовые и приюты. Если Сэмил и Хоуэрд были потеряны для нее навсегда, по крайней мере, они уже были мертвы, другие ее друзья, которым повезло меньше, были во власти Клинтана, и у нее не было иллюзий относительно того, что происходило с ними в этот самый момент.

И здесь, в этом складском помещении, собрались вместе шесть семей, и все они были вынуждены жить с одним и тем же знанием.

По крайней мере, они больше не будут "собираться здесь", - подумал Живонс. - Слава Богу. Этот город был достаточно плох с того момента, как я сюда попал. Теперь все в десять раз хуже.

Известие об аресте Круга ударило по Зиону, как молот. Как и сама Анжилик, большинство членов Круга активно участвовали в благотворительной деятельности города. Многие из них были бедаристами или паскуалатами, связанными с церковными приютами, которые поддерживали эти ордена. Неадекватные, недостаточно финансируемые, недостаточно укомплектованные и в значительной степени игнорируемые их Матерью-Церковью, какими бы ни были эти приюты, они по-прежнему представляли разницу - буквально - между жизнью и смертью для многих городских бедняков, и высокопоставленные церковники, которые соизволили поддержать их - в некоторых случаях они фактически служили в них на регулярной основе - были глубоко любимы теми же бедными гражданами Зиона. Другие работали с отдельными церквями, которые серьезно относились к своей обязанности заботиться о своих менее удачливых братьях и сестрах, и их тоже знали и любили нуждающиеся в Зионе.

Помимо граждан, которым эти викарии и архиепископы помогали напрямую, для младшего духовенства и мирян, которые работали с ними, была очевидна искренность их веры и сострадания. Новость о том, что они были арестованы за измену и ересь, что они должны были быть осуждены - фактически уже были осуждены - как "тайные еретики", связанные с "чарисийским отступничеством" (не говоря уже о всевозможных невыразимых личных извращениях), ошеломила всех этих людей. На первый взгляд это казалось невозможным, очевидной ошибкой. Однако слухи об арестах оказались правдой, и на поверхность уже начали всплывать "признания", полученные в ходе "бесед" инквизиторов со своими заключенными.

Зион пребывал в очень тихом, очень скрытном смятении. Никто не осмеливался сказать об этом вслух, но было много людей, которые подозревали, что произошло на самом деле. Людей, которые видели в уничтожении Круга безжалостный, хладнокровно спланированный и выполненный маневр, чтобы заставить замолчать все, что могло быть истолковано как инакомыслие. Это было искоренение какой-либо толерантности. Официальное подтверждение фанатичной преданности не просто Матери-Церкви, но и викариату и - особенно - храмовой четверке.

Жэспар Клинтан сжал железный кулак вокруг Храма и самого сердца Церкви Ожидания Господнего, и город Зион затаил дыхание, дрожа, ожидая, чтобы узнать цену его триумфа.

Пройдет совсем немного времени, прежде чем начнутся доносы, - печально сказал себе Живонс. - У инквизиции всегда были свои агенты и свои шпионские сети по всему Сэйфхолду. Здесь, в Зионе и Храме, больше, чем где-либо еще, и по чертовски веским причинам. Но теперь люди начнут искать кого-то - кого угодно - кого они могли бы оговорить, чтобы доказать свою собственную ортодоксальность, свою собственную лояльность и надежность. Людей, которых они могут бросить кракенам, чтобы защитить себя и свои семьи.

- Должна признать, - продолжила Анжилик с мрачным, горьким удовлетворением, - что, хотя я начала планировать это задолго до того, как Клинтан пришел к власти, мне очень приятно использовать эту свинью, чтобы вытащить всех этих людей из Зиона.

Живонс снова кивнул, хотя, если ей пришлось признать это, он сам должен был признаться, что явная дерзость ее плана заставила его более чем немного нервничать. Но эта дерзкая наглость, вероятно, была именно тем, что должно было заставить все сработать, - напомнил он себе.

Он уже понял, что Анжилик Фонда была проницательной деловой женщиной, а также искусной заговорщицей. Однако он не совсем понимал, насколько богатой она стала. Он полагал, что его не должно удивлять, что кто-то, кто так долго скрывал свою деятельность от инквизиции, был столь же успешен в сокрытии своих различных деловых предприятий от городских и церковных сборщиков налогов. Хотя, честно говоря, он был почти уверен, что она действительно заплатила все свои налоги и лицензионные сборы за ведение бизнеса - и, вероятно, также несколько достаточно щедрых взяток на стороне. Она просто заплатила их не от своего имени. Фактически, теперь, когда он знал, что искать, ему удалось идентифицировать не менее девяти совершенно легальных бизнес-предприятий, которые она создала и поддерживала - в одном случае почти двадцать шесть лет - и он был уверен, что все еще не нашел их все. Она была связана с деловым сообществом Зиона, включая его не совсем легальные аспекты, задолго до рождения Кэйлеба Армака, и почти все ее различные предприятия приносили прибыль. На самом деле уровень прибыли варьировался от случая к случаю - от уровня "просто лучше, чем безубыточность" до уровня "лицензия на чеканку денег", - но совокупный объем и разнообразие ее активов были поразительными.

Включая этот склад и компанию "Брустейр и сыновья", которая официально владела совершенно законным и высокорентабельным складским и грузовым бизнесом. Конечно, как и многие подобные операции, особенно здесь, в Зионе, "Брустейр и сыновья" внесла свой собственный вклад в "серую экономику". На самом деле, довольно большой вклад в случае "Брустейра". "Грузовым перевозчикам Брустейр", фактически подразделению "Брустейр и сыновья", было пятьдесят семь лет, а численность персонала составляла более двухсот человек, когда Анжилик приобрела его (через подходящих анонимных и / или фиктивных посредников) у последнего из первоначальных "и сыновей", и оно значительно выросло под ее руководством. Такая крупная и прибыльная транспортная компания (в прошлом году она показала чистую прибыль в размере почти восьмидесяти тысяч марок, что было ошеломляющей прибылью для такой фирмы на материке) не продержалась бы столь долго в Зионе, не достигнув соответствующих договоренностей с членами викариата и церковной иерархией в целом. Например, было удивительно, как мало импортных пошлин на самом деле было уплачено за груз, предназначенный для кого-то вроде, скажем, викария Жэспара Клинтана.

Кое-что из этого происходило всегда, но за последнее столетие или около того ситуация неуклонно ухудшалась. К настоящему времени никто даже не трудился настаивать на хороших поддельных документах. Таможенные агенты и сборщики налогов знали лучше, что не стоило внимательно присматриваться к чему-либо, предназначенному для старших членов Церкви, и только Лэнгхорн мог помочь случайному - очень случайному - агенту или сборщику, достаточно наивному (или достаточно глупому) и совершившему ошибку, заметив то, что он не должен был замечать!

Конечно, их было не так уж много. По словам Анжилик, когда он высказал ей эту озабоченность, последний раз честного таможенного агента в Зионе с достоверностью видели чуть более тридцати семи лет назад. Дело было не в том, что нынешнее поколение чиновников не было эффективным или способным; просто они очень четко понимали, что значительная часть (по текущей оценке Живонса достигавшая двадцати пяти процентов, если не больше) городской торговли - особенно дорогими предметами роскоши - на самом деле осуществлялась викариями, архиепископами или епископами (или для них), которые фактически были освобождены от налогов. И поскольку никто так и не удосужился сделать это освобождение от налогов законным, даже самые преданные таможенные агенты признавали, что они содействовали незаконной торговле.

И как только вы поймете, что делаете это, вы должны начать задаваться вопросом, почему бы не создать собственное маленькое гнездышко, - резко подумал он, сравнивая местную ситуацию и безудержную коррупцию, которой она способствовала, со всем, что ни на мгновение не потерпели бы в империи Чарис.

Не то чтобы он собирался жаловаться. И особенно не учитывая, что Анжилик Фонда обладала обоими талантами, чтобы заставить эту коррупцию так хорошо работать на нее... и хладнокровные стальные нервы, чтобы привлечь не иначе как собственного управляющего делами Жэспара Клинтана в качестве молчаливого партнера в "Брустейр и сыновья".

Наглая дерзость этого внушала благоговейный трепет "сейджину Живонсу". Какой налоговый агент, какой таможенный инспектор в здравом уме стал бы вмешиваться в незаконную торговлю контрабандой Жэспара Клинтана даже в лучшие времена? Сама идея была нелепой! И в этот момент, когда Клинтан устанавливал свое собственное царство террора по всему городу, никто не собирался давать ни малейшего повода привлечь к себе внимание раздраженного великого инквизитора. Что делало его связь с "Брустейром" лучшей и наиболее эффективной защитой Анжилик от его собственных мстительных поисков людей, которых она защищала.

Изысканная ирония ее решения была прекрасна, несмотря на все напряжение, - восхищенно подумал он.

- Мы будем готовы к отъезду утром, - сказала теперь Анжилик. - Что ваши "способности, присущие сейджину", говорят вам о погоде, Абрейм?

- Судя по всему, сейчас до конца месяца должно быть ясно и холодно, - ответил он. - Примерно в середине следующей пятидневки у нас будет еще один день или около того со снегопадом, но ничего похожего на метели, которые мы наблюдали. Вероятно, не больше, чем еще десять дюймов или фут там, где вы будете путешествовать.

Она бросила на него задумчивый взгляд, на который он ответил самой вежливой из улыбок. Он больше не сомневался, что очень скоро после передачи своих подопечных Старому Чарису Анжилик Фонда окажется допущенной в другой круг. В то же время ему скорее нравилось наблюдать за острым, как бритва, мозгом, за этим задумчивым выражением лица, пытающимся понять, как ему удавались такие невероятно точные прогнозы погоды.

Среди прочего. - Я рада это слышать, - сказала она через мгновение. Затем она снова оглядела похожий на пещеру склад и покачала головой. - Я действительно буду скучать по этому месту, - вздохнула она.

- Могу я спросить, какие меры вы предприняли для своих предприятий здесь, в Зионе, после того, как вы, э-э, уедете? - спросил он, и она пожала плечами.

- На самом деле у меня было искушение оставить их все в рабочем состоянии, - призналась она. - Я потратила так много времени на то, чтобы вообще собрать их вместе, что отказ от них почти подобен ампутации. Не ожидала, что буду так относиться к этому, но должна признать, что чувствую это. И как только я наконец призналась в этом самой себе, то также обнаружила, что пытаюсь убедить себя в том, что поддержание их на расстоянии обеспечит мне ценную оперативную базу здесь, в Зионе. Ту, которая может пригодиться для... того, чтобы в один прекрасный день причинить вред Клинтану и его дружкам.

Она покачала головой, сжав челюсти, и он увидел, как в глубине ее глаз вспыхнула мрачная ненависть, когда она уставилась на то, что могла видеть только она.

- Но?.. - подсказал он через мгновение, когда она сделала паузу. - Что? - Она встряхнулась, моргнула и снова посмотрела на него. - Ой. Извините. Я просто... думала.

- Понимаю это. Но из того, что вы говорили, похоже, что вы решили не пытаться поддерживать их в рабочем состоянии?

- Да. - Она пожала плечами. - То, как я сейчас все устроила, означает, что все мои деловые интересы в Зионе будут либо тихо ликвидированы, либо переданы в собственность людей, которые все это время управляли ими для меня. Я давным-давно решила, что было бы лучше тихо сложить свою палатку и похоронить свои следы, чем иметь дюжину или около того предприятий, которые внезапно и таинственно обанкротятся примерно в то же время, когда Анжилик Фонда растворилась в воздухе. Кроме того, большинство людей, которые работали на меня - даже если большинство из них никогда не осознавали, что работают на меня, если вы понимаете, что я имею в виду, - хорошо выполняли свою работу. - Она снова пожала плечами. - Я думаю об этом как о чем-то вроде пенсионного соглашения.

- Вижу это. - Он кивнул. - С другой стороны, подозреваю, что вознаграждение за их преданность и усердную работу - не единственное, что у вас на уме.

- Это не так. - Она посмотрела на него снизу вверх. - Если в чем-то под небесами можно быть уверенным, Абрейм, так это в том, что Клинтан собирается усилить свою власть во всех материковых королевствах. Вероятно, он не сможет управлять Сиддармарком так плотно, как ему хотелось бы, во всяком случае, до тех пор, пока он не проделает гораздо больше подготовительной работы в республике. Но другие королевства, империи - это те, которыми он собирается править железным кулаком во имя Матери-Церкви. И если он собирается делать это где-либо, вы знаете, что его контроль будет более жестким и даже более строгим здесь, в Зионе, чем где-либо еще. Итак, как бы ни было заманчиво держаться здесь за опору, я никак не могу оправдать то, что подвергаю всех этих людей потенциальному наказанию как "агентов Шан-вей". Я была очень осторожна, чтобы избежать прослеживаемых связей между любой из моих операций здесь, в Зионе, и Кругом. Я не собираюсь подвергать опасности людей, которые так долго работали на меня, вовлекая их в активные операции против Храма сейчас, когда Клинтан так явно жаждет крови.

- Понимаю. Конечно, - он тонко улыбнулся ей, - это скорее подразумевает, что вы намерены продолжать эти "активные операции против Храма", как только сами благополучно покинете Зион, не так ли?

- О, думаю, вы можете положиться на это, Абрейм, - сказала она очень тихо, и никто бы никогда не принял сверкание ее белых зубов за улыбку. - Вы знаете, я очень богатая женщина, - продолжила она. - Даже после того, как я бросила все свои дела здесь, в Зионе, я все равно буду чувствовать себя вполне обеспеченной. Вы были бы поражены - ну, вы, может быть, и нет, но большинство людей были бы поражены - суммами, которые я спрятала на счетах в Теллесберге или в Доме Квентина в Сиддармарке. Из того, что вы передали от Эйдорей, думаю, вероятно, могу рассчитывать на то, что император Кэйлеб и императрица Шарлиэн также предоставят мне крышу над головой. В этом случае все эти деньги - и все мои контакты на материке - будут доступны, чтобы помочь мне сделать все возможное, чтобы превратить жизнь Жэспара Клинтана в сущий ад... и, - ее темные глаза вспыхнули голодным огнем, - как можно короче, насколько это возможно для человека.

- Это все, Робейр? - спросил граф Корис, наблюдая, как Робейр Сиблэнкит закончил закрывать и закреплять последний сундук.

- Так и есть, мой господин. - Сиблэнкит положил одну руку на багажник, повернувшись, чтобы встретиться взглядом со своим работодателем, и, хотя его тон был таким же деловым, как всегда, потребовался бы кто-то гораздо более глупый и менее наблюдательный, чем Филип Азгуд, чтобы не заметить облегчения в глазах своего камердинера.

- В таком случае, давайте отправим их на "Хорнет". - Корис улыбнулся без особого юмора, но с облегчением, которое было даже большим, чем у Сиблэнкита. - Отец Халис ожидает нас, и я бы предпочел не разочаровывать его опозданием.

- Нет, милорд, - горячо согласился Сиблэнкит. - Я доставлю их на борт в течение часа.

- Хорошо, Робейр. Хорошо.

Корис похлопал своего камердинера по плечу, затем повернулся и подошел к окну, глядя в окно на город Зион.

Боже, я не могу дождаться, когда вернусь через озеро! - Он покачал головой. - По дороге сюда я думал, что хуже быть не может. Как мало я знал... Его собственные встречи с Замсином Тринейром и Жэспаром Клинтаном были достаточно плохими. Он пришел к выводу, что на самом деле недооценил цинизм Клинтана... и безжалостность. Честно говоря, он бы не поверил, что Клинтан может быть еще более безжалостным и расчетливым, чем он предполагал вначале, но ему пришлось это сделать. И если бы ему каким-то образом удалось уцепиться за какой-то крошечный фрагмент иллюзии в этом отношении, жестокая чистка Клинтаном любой оппозиции внутри викариата избавила бы его от этого заблуждения.

Корис сложил руки за спиной, крепко сжав их вместе. На самом деле он никогда не встречался с Сэмилом или Хоуэрдом Уилсинами, но он встречал викария Чияна Хисина из Харчинг-Хисинс, и кого-либо, менее похожего на ненасытного еретика, который приставал к маленьким девочкам, было бы невозможно представить. И все же это были преступления, в которых обвинялся Хисин... и в которых, по словам "потрясенных и ошеломленных" инквизиторов, он уже признался.

У Кориса не было сомнений в том, что истинное преступление Хисина - точно так же, как и истинное преступление всех остальных, кто был арестован, или убит при сопротивлении аресту, или просто умер при загадочных обстоятельствах за последние три пятидневки - состояло в том, чтобы противостоять, или думать о противостоянии, или даже отдаленно казаться противостоящим - храмовой четверке. Похоже, действительно имелись по крайней мере какие-то подлинные доказательства... тайной деятельности Хисина. Корис вынужден был признать это. Но даже несмотря на то, что он не смог создать ничего похожего на разведывательную сеть, которую он мог бы создать в другом месте при более благоприятных обстоятельствах, ему удалось провести по крайней мере несколько зондажей через Храм и город. И все эти щупальца согласились - тихо, осторожно, шепотом, чтобы избежать чьего-либо внимания, - что любая "тайная деятельность" со стороны Хисина и остальных викариев и прелатов, которые были названы "Кругом Чариса", была направлена на храмовую четверку и безудержные злоупотребления среди духовенства и не предназначалась для того, чтобы каким-то образом предать Храм и Бога в руки отступников.

Конечно, именно этим они и занимались, - холодно подумал граф. - Дураки. О, дураки! Как они могли?.. - Он покачал головой. - Будь справедлив к ним, Филип. До того, как у всех на глазах взорвалась вся эта история с Чарисом, выступать против Клинтана было только безумно рискованно, а не автоматически самоубийственно. Они не просто решили начать делать это позавчера... и Клинтан не наносил своего удара в ожидании этого момента, потому что он искренне думает, что у них были какие-то непосредственные планы устроить какой-то переворот внутри викариата. Это всего лишь случай, когда он убивает двух виверн одним камнем... и чертовски наслаждается этим, когда он это делает.

Он на мгновение закрыл глаза, прислонившись лбом к ледяному оконному стеклу в краткой, безмолвной молитве за людей, которые, несомненно, в этот самый момент подвергались пыткам проклятых в руках инквизиции. Люди, которым предстояло столкнуться с той же ужасной смертью, с которой уже столкнулся Эрейк Диннис... если только Клинтан не придумает что-нибудь еще хуже.

И мужчины, чьи семьи были арестованы вместе с ними. - Ты должен вернуться в Тэлкиру, - сказал он себе решительно, почти отчаянно. - Ты должен вернуться к Айрис и Дейвину. - Он покачал головой, все еще не открывая глаз. - Если Клинтан готов сделать это, готов арестовать каждого десятого из самого викариата и приговорить их к смерти только для того, чтобы обезопасить свое положение, тогда я чертовски уверен, что он выбросит Дейвина в мгновение ока.

Корис покачал головой. Единственным членом храмовой четверки, которому, казалось, не было по-настоящему наплевать на благополучие Дейвина, был Робейр Дючейрн. Он встречался с казначеем всего дважды, но больше ему не пришлось встречаться с ним. Эти встречи - официально для обсуждения финансовых потребностей Дейвина и надлежащего размера церковной субсидии для поддержки его двора в изгнании - были организованы со стороны Дючейрна, и для Кориса было очевидно, что сам викарий организовал это специально для того, чтобы он и Корис могли встретиться с глазу на глаз.

Граф оценил это, хотя и старался не показывать этого. Он был почти уверен - но, к сожалению, только почти, - что забота Дючейрна о Дейвине была подлинной. Во всяком случае, это соответствовало его собственным более ранним оценкам отношения Дючейрна, и печаль, скрывающаяся в глазах викария, выглядела достаточно искренней. Однако в этом нельзя было быть уверенным, и всегда было возможно, что Дючейрн просто проверял пригодность Кориса в качестве инструмента храмовой четверки более тонким способом, чем это могло прийти в голову Клинтану. Идти по натянутому канату между тем, чтобы сделать все возможное для будущих интересов Дейвина, и поддерживать свою собственную персону как должным образом коррумпированного приспешника, было не самой легкой вещью, которую когда-либо делал Корис, хотя карьера шпиона на протяжении всей жизни помогла.

Но каким бы реальным (или притворным) ни было беспокойство Дючейрна, не было никаких сомнений в том, где находились остальные члены храмовой четверки. Нынешняя способность Кориса следить за новостями из Корисанды была ограничена, особенно на таком большом расстоянии, но его источники здесь, в Храме, какими бы фрагментарными они ни были, все указывали на то, что для интересов Храма в Корисанде дела идут не очень хорошо. Тон его недавних бесед с Тринейром тоже наводил на то же самое. Хотя канцлер сделал все возможное, чтобы преуменьшить любое беспокойство, которое он мог испытывать лично, ситуация в столице, в частности, казалось, склонялась к подлинному примирению с Кэйлебом и Шарлиэн - или, по крайней мере, с Церковью Чариса. И в тот момент, когда Жэспар Клинтан решил бы, что корисандскому огню нужен еще один удар, что еще одно подлое чарисийское убийство может повернуть Мэнчир в другую сторону... - Я должен вернуться в Тэлкиру.

Она действительно справилась с этим, - подумал Абрейм Живонс. - Боже мой, она действительно справилась с этим!

Или, по крайней мере, так было до сих пор, - напомнил он себе. - Все еще было возможно, что колеса оторвутся, но когда он наблюдал за караваном массивных саней, запряженных снежными ящерами, скользящими по обледенелой дороге, стало очевидно, что его первоначальные опасения по поводу безопасности Анжилик Фонда были немного преждевременными.

Во многих отношениях время побега Анжилик из Зиона вряд ли могло быть лучше. В конце зимы, когда дороги и земля замерзали, как железо, тяжелые грузы на самом деле было легче перевозить по суше по снегу и льду на должным образом сконструированных санях (при условии наличия тягловых животных, таких как снежные ящеры Сэйфхолда), чем перевозить их на колесных повозках осенью или в начале зимы... и гораздо легче, чем это было бы после начала весенней оттепели, через месяц или около того. На самом деле, в некотором смысле это было даже легче, чем было бы летом. И это было чертовски хорошо, что тоже было правдой. Несмотря на существование множества складов, зернохранилищ и снабженческих возможностей в Зионе, к этому моменту зимой город всегда остро нуждался в пополнении запасов. В Зион и Храм всегда направлялись регулярные грузовые перевозки, за исключением месяца или около того каждый год, когда погода полностью изолировала город. Теперь, когда установился достаточно сильный мороз с глубоким снегом, в течение нескольких пятидневок темп доставки неуклонно увеличивался, несмотря на зимние штормы, которые недавно пронеслись по северным землям Храма.

И точно так же, как движение в город усилилось, усилилось и движение из города, включая большую колонну "Грузовых перевозчиков Брустейр". В ней было довольно много товаров широкого потребления, в том числе несколько сотен бутылок отличного бренди и виски. Лично Живонс считал, что чисхолмский виски превосходит все, что поступает из Зиона, но нельзя было отрицать престиж винокурен Зиона и Храма. Независимо от того, были ли они на самом деле лучшими доступными напитками или нет (чего, по его скромному мнению, определенно не было), они требовали непомерных цен исключительно благодаря своим этикеткам.

Однако в дополнение к спиртным напиткам там были также ящики с книгами из издательств Зиона, предметы религиозного искусства стоимостью около четверти миллиона марок и партия изысканных ювелирных изделий, которые, вероятно, были по меньшей мере столь же ценными. Большая часть других грузов состояла из относительно невесомых (хотя часто довольно громоздких) предметов - таких как впечатляющий ассортимент гобеленов, прекрасных ковров и тканых предметов роскоши из шерсти церковных стад овец и горных драконов - многие из них были дорогостоящими товарами, и в подобных случаях безопасность всегда была серьезной проблемой. Что объясняло, почему так много саней "Грузовых перевозчиков Брустейр" были построены вокруг больших, прочных, обшитых толстыми досками грузовых ящиков. В некоторых случаях они были почти такими же большими, как грузовые контейнеры, которые Нимуэ Элбан видела загруженными на борт звездолетов во время своей военно-морской карьеры. И, конечно же, они были заперты - и надежно запечатаны - таможенными агентами с буравящими глазами еще до того, как они покинули Зион. Каждый предмет на санях был тщательно проверен... по крайней мере, согласно документам. И на самом деле они были проверены так же тщательно, как и всегда. Это означало, что таможенные агенты изучили декларации, обнаружили, что в качестве одного из грузоотправителей указан управляющий делами Жэспара Клинтана, и быстро опечатали грузовые ящики саней так официально, как кто-либо мог бы попросить.

Однако в их, несомненно, похвальном рвении ускорить продвижение имущества викария Жэспара, от их пристального внимания, по-видимому, ускользнули несколько небольших... нарушений. В частности, похоже, они не заметили, что шесть из больших саней были оборудованы, в дополнение к тщательно запертым и запечатанным люкам, через которые были загружены их ценные грузы, также небольшими, странно незаметными люками снизу. Грузовыми дверями, которые по какой-то неизвестной (но, несомненно, разумной) причине были спроектированы так, чтобы до них мог добраться только тот, кто действительно опустился на четвереньки (или, для большинства взрослых, на живот) и прополз под санями между полозьями.

Люками, через которые более пятидесяти беглецов от инквизиции проникли в эти сани.

Это был не самый удобный когда-либо изобретенный способ передвижения, но грузовые ящики саней были толстостенными и водонепроницаемыми. Отсеки для перевозки пассажиров, спрятанные внутри них, были достаточно большими, чтобы вместить матрасы и спальные мешки и позволить хоть какое-то движение, и они были окружены и тщательно скрыты коврами и гобеленами, грудами дорогих одеял, изготовленных в Зионе, и другим дорогостоящим текстилем. На самом деле, людям, спрятанным в этих укромных уголках, было теплее, чем кому-либо другому во всей колонне. И как только они оказались по крайней мере в паре дней езды от Зиона, им разрешили покинуть свои укрытия, после того как сани остановились на ночь, и ненавязчиво - очень ненавязчиво - пообщаться с погонщиками и возчиками. Которые, увы, не были непривычны к тому, что время от времени в подобных путешествиях появлялось новое лицо или новые лица.

Поездка не будет короткой. На самом деле сани должны были следовать по южному берегу прохода Син-ву на всем пути от Зиона до берегов моря Айсуинд. По пути они оставляли по крайней мере часть своего груза в различных городах и небольших поселках, расположенных вдоль прохода, но настоящая причина выбора этого конкретного маршрута заключалась в том, что он избегал чрезвычайно труднопроходимой местности гор Света.

Чтобы помочь им в этом, Мать-Церковь, земли Храма и республика Сиддармарк на протяжении веков сотрудничали в строительстве и обслуживании главной дороги, которая проходила параллельно Проходу. Когда морской маршрут был судоходным, на большой дороге в буквальном смысле росла трава, когда зима закрывала проход Син-ву, большая дорога снова вступала в свои права. К настоящему времени Анжилик и ее беженцы прошли почти треть пути до Сиддар-Сити и галеонов, которые в конечном итоге доставят их в Теллесберг и, надеюсь, в безопасное место. Если только что-то не пойдет ужасно не так, они должны быть на борту корабля в течение двух месяцев... и в Теллесберге через семь или восемь пятидневок после этого.

Самое позднее к концу июня. Не могу поверить, как легко она все это обставила. - Живонс удивленно покачал головой, направляясь к саням, предназначенным для "госпожи Франсин Талбат", которая, как ни странно, совсем не походила на изящную, хрупкую, прелестную Анжилик Фонда. Нет, госпожа Талбат была достаточно приятной на вид, но она также явно была опытным, профессиональным, разумно одетым старшим клерком, которого "Брустейр и сыновья" назначили для перевозки ценных предметов этого конкретного конвоя.

Он легонько постучал в боковую дверь саней, затем открыл ее и поднялся по короткой ступеньке, когда голос пригласил его сделать это.

- Доброе утро, Абрейм, - сказала госпожа Талбат с улыбкой. - Что могу сделать для вас сегодня?

- Вообще-то, я просто пришел попрощаться с вами, - ответил он. Она откинулась на спинку стула за маленьким встроенным столом, подняв брови, и он пожал плечами. - Насколько я могу судить, вы вышли сухой из воды, - сказал он. - Мы оба можем ошибаться на этот счет, но я так не думаю. И теперь, когда я выяснил ваш маршрут эвакуации, я могу организовать, чтобы за вами присматривали некоторые из других приятелей сейджина Мерлина. - Он внезапно усмехнулся. - В конце концов, горы Света - это традиционные тренировочные площадки для сейджинов, не так ли?

- Так я слышала, - признала она, затем повернула свое напольное вращающееся кресло в сторону и встала. - Знаете, я буду скучать по вам, - сказала она, делая два шага, необходимых, чтобы пересечь свой крошечный передвижной офис и протянуть руку. На этот раз он просто взял ее обеими руками, сжимая, не целуя, и она улыбнулась. - Я увижу вас снова?

В ее голосе прозвучала странная нотка, - подумал он. - Почти причудливая. Или задумчивая, возможно. Они знали друг друга меньше месяца, но он был уверен, что она так же хорошо, как и он, поняла, что они родственные души.

Еще одна из этих способных, нахальных женщин, - подумал он. - Она и Шарлиэн будут ладить, как в горящем доме - я уже это вижу. И полагаю, что я тоже все еще подпадаю под этот ярлык "способной, нахальной женщины". По крайней мере, в несколько запутанной манере выражаться.

- О, думаю, вы можете на это рассчитывать, - сказал он вслух. - Мне говорили, что я немного похож на дурную привычку или простуду. - Ее брови поднялись еще выше, и он усмехнулся. - Имею в виду, что от меня почти невозможно избавиться, как только вы заполучите меня.

- Хорошо. - Она улыбнулась и сжала его руку в ответ. - Буду с нетерпением ждать этого.

- Я тоже, - заверил он ее. - Я тоже.

XVIII

Король Горджа III был в дурном настроении.

Это, к сожалению, стало обычным явлением за последние пару лет. С момента фактически полного уничтожения его флота в битве при Рок-Пойнте, которая на самом деле произошла почти ровно два года назад, если кто-нибудь отмечал его календарь, чтобы отслеживать такое событие.

Гордже не нужно было отмечать какие-либо календари, но он определенно следил за ними. У него была довольно сильная мотивация в этом отношении.

В данный момент он стоял, глядя из окна своего дворца на северо-запад, вдоль залива Тол. Залив Тол простирался на семьсот с лишним миль от города Трэнжир до мыса Тол и Норт-Хед, а за ним - канал Таро и континент Ист-Хэйвен. Это был великолепный участок соленой воды. Местами он мог быть немного мелким, местами его отмели были немного коварными, но в целом он предлагал Трэнжиру великолепный доступ к морям мира, а широкий размах городских причалов и складов был достаточным доказательством того, как развивалась мировая торговля, чтобы воспользоваться этим доступом.

Когда-то давно, - сердито подумал он.

Он провел рукой по своей косынке, традиционному яркому, красочному головному убору королевства Таро, и его дурное настроение усилилось, когда он подумал об отсутствии торгового судоходства на этой якорной стоянке. О нехватке лихтеров, курсирующих между этими неиспользуемыми торговыми судами и городскими причалами. О странной нехватке грузчиков и складских работников, которые когда-то занимались погрузкой и разгрузкой грузов, больше не заполнявших эти обширные склады.

Была причина для этого отсутствия, для этой нехватки. Причина, которая имела какое-то отношение к эскадре имперского чарисийского флота - не более чем горстки шхун, поддерживаемых единственным дивизионом галеонов, - которая обосновалась в заливе Тол. У которых хватило наглости на самом деле устроить собственную якорную стоянку в Холм-Рич, далеко внутри защитных мысов залива. Отправить группы моряков и морских пехотинцев на берег острова Хоургласс, чтобы сажать огороды и ухаживать за ними для обеспечения своих экипажей свежими овощами и салатами! Каким-то образом, по какой-то причине, которую Горджа сам толком не понимал, эта особая чарисийская дерзость особенно бесила.

Возможно, - иногда думал он, - потому что знал, что сам навлек это на себя. По крайней мере, в основном; он все еще не видел никакого способа отказаться от "предложения".

Не то чтобы ты так уж усердно старался, - угрюмо подумал он сейчас. - В конце концов, в то время это казалось такой хорошей идеей. Что, вероятно, должно было напомнить тебе, что вещи, которые кажутся слишком хорошими, чтобы быть правдой, обычно таковыми и являются. Именно по этой причине Эдминд с самого начала возражал против этого.

Король поморщился, вспомнив дипломатический язык, которым Эдиминд Растмин, барон Стоун-Кип, пытался сдержать его собственный восторженный отклик на приманку, которую ему подкинули.

Гримаса Горджи стала еще уродливее при этом воспоминании.

Я хотел бы сказать, что во всем виновата Церковь - ну, во всяком случае, храмовая четверка. И полагаю, что так оно и было. Но будь честен, Горджа. Эдиминд был абсолютно прав, пытаясь... умерить твой энтузиазм, не так ли? И ты бы не послушал, не так ли? Они точно определили, на какой рычаг нужно нажать в твоем случае, не так ли? Тебя чертовски возмущал договор - не говоря уже о том, что в нем были и хорошие стороны, - и ты решил, что это шанс вернуть свое. И почему ты так подумал? Потому что ты был чертовым идиотом, вот почему!

Его гримаса на мгновение превратилась во что-то похожее на рычание. Затем оно исчезло, и он сложил руки за спиной, повернулся спиной к окну и подошел к богато украшенному резьбой, не совсем трону, но креслу во главе блестяще отполированного стола. Летний солнечный свет из окна отражался от несовершенного зеркала столешницы, отбрасывая яркое пятно на потолок зала совета, когда он уселся. Кресло было изготовлено на заказ для его отца, который был значительно выше и плотнее стройного темноволосого Горджи. Король унаследовал от своей матери - по крайней мере, физически - гораздо больше, чем когда-либо от своего отца, и он размышлял (не в первый раз) о желательности заказать новое - такое, которое заставляло бы его меньше походить на ребенка, сидящего в кресле своего родителя. С точки зрения политической психологии, его способности доминировать на совещаниях, эта идея, вероятно, имела много оснований для рекомендации, но кресло было почти греховно удобным. Кроме того, будучи мальчиком, тогдашний принц Горджа провел немало часов, сидя на коленях у своего отца в этом самом кресле. Эти воспоминания возвращались к нему каждый раз, когда он садился в него, и особенно в последние пару лет, когда его маленький сын Ролинд сидел у него на коленях.

Интересно, удастся ли ему когда-нибудь сесть в него? - мрачно задумался король. - Если уж на то пошло, интересно, сколько еще я сам смогу в нем сидеть!

Оба вопроса были обоснованными, и его не очень интересовали ответы, которые, как правило, напрашивались сами собой.

У Кэйлеба из Чариса были очевидные причины желать его крови, учитывая то, как Таро нарушил условия их договора. Простого добавления флота Таро к атаке на Чарис было бы достаточно, но Горджа на этом не остановился. О, нет! Он следовал приказам канцлера Тринейра, как хороший мелкий приспешник, и также солгал королю Хааралду. Пообещал выполнить свои договорные обязательства, даже когда приказывал барону Уайт-Форду встретиться с королевским флотом Долара. Тот факт, что Хааралд впоследствии был убит, только усугубил ситуацию в этом отношении, хотя Горджа мог, по крайней мере, возразить, что ни один из его кораблей не участвовал в битве при проливе Даркос. Так что он мог утверждать, что лично он не причастен к смерти Хааралда... не то чтобы он ожидал, что это особо тонкое различие сильно повлияет на сына Хааралда.

К сожалению, Кэйлеб был не единственным человеком, о котором должен был беспокоиться Горджа. На самом деле, если бы Кэйлеб был его единственной заботой, он был бы значительно счастливее. Но, несмотря на все его усилия, храмовая четверка, казалось, чувствовала, что он оказался немного неумелым как изменник, негодяй и вообще предатель. И, честно говоря, Горджа не мог с этим не согласиться. Он пытался - он действительно пытался - но кто-то при его дворе слил Хааралду планы "рыцарей земель Храма", тем самым аккуратно сведя на нет все его собственные усилия в этом направлении.

Он все еще не знал, кто это сделал, и не из-за отсутствия попыток выяснить.

Безжалостное, тщательное расследование выявило множество интересных вещей - от мелких проступков до взяточничества и вымогательства - со стороны его знати и чиновников. Это, несомненно, было полезно, - подумал он. - По крайней мере, он так сильно ударил по своей знати и бюрократам, что выжившие были глубоко заинтересованы в том, чтобы выполнять свою работу эффективно - и, прежде всего, честно - так, как Таро не видел десятилетиями. На самом деле, возможно, несколько поколений. И все же все его усилия не дали ни одного ключа к разгадке того, как планы храмовой четверки достигли Чариса.

Горджа почтительно указал в своей переписке с викарием Замсином, что его расследованиям лично помогали епископ-исполнитель Тирнир и отец Франклин Сумир, его интендант. Если уж на то пошло, все ресурсы инквизиции здесь, в Таро, были брошены на выполнение этой задачи, и ни одно из этих усилий не нашло даже следа того, кто совершил утечку. Возможно, предположил король как можно дипломатичнее, это указывало на то, что сбой в системе безопасности на самом деле все-таки произошел не в Таро?

Насколько мог судить Горджа, Фейликс Гарбор, архиепископ королевства в далеком Зионе, поддержал его доводы. Во всяком случае, у Гарбора, безусловно, было множество личных причин для этого. И официально - официально - канцлер Тринейр оправдал самого Горджу во всех проступках. Однако это было неохотное разрешение. Горджа не мог сказать, что это его удивило. Если уж на то пошло, если бы он был в сутане канцлера, он, вероятно, даже не зашел бы так далеко. Потому что ужасная правда заключалась в том, что единственным королевским двором, который мог допустить утечку информации, на основании которой Хааралд из Чариса действовал так решительно, был собственный двор Горджи. Просто не было времени, чтобы из другого места информация достаточно быстро дошла до Чариса.

Учитывая это, предположил он, и особенно в свете того, насколько разрушительной была засада чарисийцев у рифа Армагеддон, неудивительно, что Тринейру потребовалось больше года, чтобы продвинуться так далеко, как он сделал. В течение этого года, к сожалению, Горджа и все его королевство страдали от неодобрения Матери-Церкви. Например, его верфи были намеренно и демонстративно исключены из первоначальной программы строительства Церкви. Что, учитывая тот факт, что практически весь королевский флот Таро был уничтожен, сделало Горджу еще более несчастным, чем он мог бы быть в противном случае. Ему нужны были новые корабли, и почти так же сильно, как он нуждался в них, ему нужен был доступ к рекам золота, которые Церковь влила в свой новый флот галер.

На самом деле, он нуждался в деньгах еще острее, учитывая разрушительные экономические последствия, к которым привело его опрометчивое решение предать Чарис. В то время все казалось чрезвычайно простым. Храмовая четверка постановила уничтожить Чарис, и поэтому Чарис должен был быть уничтожен. Возможность того, что Церковь может не выполнить свое предназначение, никогда не приходила ему в голову. И почему это должно было случиться? Никто - ну, возможно, никто, кроме Хааралда из Чариса - не мог бы на мгновение принять такую нелепую идею всерьез! А с уничтожением Чариса Таро почти неизбежно поглотил бы солидный кусок бывшей морской монополии Чариса.

Эта радужная дорога в будущее, к сожалению, столкнулась с небольшой выбоиной, когда Чарис отказался погибнуть по расписанию. Мало того, что очумелое королевство было достаточно неуклюжим, чтобы выжить, но его флот стал еще более мощным, чем когда-либо, и чума чарисийских каперов развлекалась тем, что уничтожала все остальные торговые суда мира ради развлечения и прибыли. Торговый флот Таро привлек особое и любящее внимание, и за грабежами каперов последовали прибрежные рейды морских пехотинцев Чариса под прикрытием галеонов имперского чарисийского флота. А затем, что еще хуже, императрица Шарлиэн приказала ИЧФ ввести официальную блокаду залива Тол.

Вместо того, чтобы улучшить свое положение, торговый флот Таро вымер, что имело катастрофические последствия для доходов королевства. Однако даже это было не самое худшее, потому что в Таро все еще шел значительный поток товаров из Чариса, хотя Горджа позаботился о том, чтобы у него не было официальных сведений об этом положении дел. Конечно, все это не было законным. Чарис объявил блокаду, и Мать-Церковь - или, по крайней мере, канцелярия великого инквизитора - официально закрыла все мировые порты для торговых судов Чариса. Поэтому очевидно, что никто не мог поставлять продукцию чарисийских мануфактур в такое законопослушное королевство, как Таро!

К сожалению, Таро нуждался в этой продукции. Никто в королевстве не мог производить ее в достаточном количестве - или достаточно дешево - для удовлетворения потребностей подданных Горджи, и последнее, что ему было нужно, - это негодование подданных, которые не могли обеспечить свои семьи всем необходимым для жизни, потому что их король беспокоился о мелких юридических тонкостях, связанных с закрытыми портами и товарами, на которые наложено эмбарго. И поэтому он прикрыл глаза на оживленную подпольную торговлю контрабандистов, доставляющих грузы по всему юго-восточному побережью герцогства Трэнжир.

Но во многих отношениях контрабанда только усугубила ситуацию. Никто из контрабандистов особенно не интересовался благотворительностью. Они требовали - и получали - холодную звонкую монету за свои товары. Это означало, что ограниченный (и сокращающийся) запас твердой валюты Таро неуклонно просачивался в самые карманы врагов королевства! Отказ Храма оказать свою щедрость Гордже был особенно болезненным ударом в этих обстоятельствах.

И сейчас дела обстоят не намного лучше, - мрачно подумал он. - Не то чтобы я мог винить во всем храмовую четверку.

После того, как Тринейр официально снял с Горджи обвинение в предательстве планов храмовой четверки, королевство, наконец, было неохотно включено в планы строительства Церкви. Вероятно, даже это произошло только из-за того, насколько сильно изменились эти планы, как только этот несравненный военный гений Аллейн Мейгвейр наконец понял, что с самого начала они должны были строить галеоны. Гавин Мартин, барон Уайт-Форд, довольно решительно высказал это мнение в своем собственном первоначальном отчете о кампании на рифе Армагеддон. Разумеется, этот отчет был полностью проигнорирован. На самом деле, было несколько резких комментариев о побежденных, некомпетентных адмиралах, предлагающих оправдания своим собственным неудачам. Было определенное горькое удовлетворение в том, что Уайт-Форд был оправдан, хотя Горджа не был особенно удивлен, когда никто в Зионе не потрудился официально подтвердить это. И не было никаких сомнений в том, что изменение планов Церкви, вызванное внезапной потребностью в еще большем объеме мощностей верфей, во многом было связано с тем фактом, что она наконец начала размещать заказы даже в Таро.

Однако неохотный характер включения Таро был очевиден по количеству кораблей, которые были назначены королевству. Из двухсот сорока с лишним военных галеонов новой постройки, которые Церковь приказала заложить, только двадцать два были заказаны у Таро, несмотря на тот факт, что один только Трэнжир мог бы построить половину этого количества. И королевству также было поручено переоборудовать менее двадцати торговых галеонов для военно-морских целей. Даже Деснейрской империи, у которой раньше никогда не было флота, было выделено вдвое больше судов... и заплачены абсурдно завышенные цены, которые потребовали деснейрские верфи. Если уж на то пошло, Церковь в первую очередь помогла построить их проклятые верфи!

К сожалению, Горджа не мог притворяться, что решение Церкви бросить такой маленький кусочек пирога в сторону Таро было продиктовано исключительно досадой. Печальная правда заключалась в том, что Таро был единственной строительной площадкой Церкви, которая не была связана с материком. Чарисийские каперы и крейсера достаточно сильно жалили, мешали и грабили прибрежные суда, перевозившие военно-морские материалы на материковые верфи; их способность доминировать в канале Таро между Таро и провинцией Уиндмур Сиддармарка фактически пресекла любые попытки доставить те же материалы в Трэнжир. Древесину можно было бы распилить внутри страны и перетащить по суше на верфи, пусть медленно и кропотливо. Корпуса можно было построить. Можно было даже соткать паруса и установить такелаж. Но ни один литейный завод в Таро не обладал опытом производства морской артиллерии. Все довоенные орудия королевского флота Таро были доставлены с чарисийских литейных заводов, которые - по какой-то странной причине - казались умеренно не склонными доставлять такие товары в Трэнжир именно в данный момент.

Во многих отношениях Чарис был мастером железа для всего мира, ибо даже Сиддармарк или империя Харчонг не могли по-настоящему соперничать с продукцией его литейных цехов. Мало того, что было намного дешевле покупать железные изделия, включая артиллерию, у Чариса, но и опыт, а также чисто физически заводы с литейными цехами также были в подавляющем большинстве сосредоточены в Чарисе. Таким образом, даже если бы Горджа обладал неограниченными финансовыми ресурсами (которых у него определенно не было), у него не было опытных мастеров-литейщиков, которые знали бы, как создавать пушки, которые не взрывались бы при втором или третьем выстреле. Пара небольших отечественных литейных заводов добилась определенного прогресса в приобретении необходимых навыков, но это было удручающе сложно и мучительно медленно.

И, как отметил Уайт-Форд, вероятно, не совсем неразумно, чтобы экипажи немного опасались оружия, которое продемонстрировало такую ярко выраженную тенденцию убивать или калечить своих стрелков, - с отвращением подумал он.

Что ж, возможно, сегодняшняя утренняя встреча могла бы привести к некоторому улучшению этой ситуации. Это было маловероятно, но человеку всегда свойственно надеяться.

- Хорошо, - сказал он, устраиваясь поудобнее на подушках кресла своего отца, поворачивая голову, чтобы посмотреть на камергера, стоящего прямо в дверях зала совета. - Скажи сэру Рику, что теперь он может войти.

- Конечно, ваше величество.

Камергер поклонился, открыл дверь и вышел в коридор. Минуту спустя в комнату вошел плотный, коренастый мужчина лет шестидесяти с небольшим. Он был почти лыс, а его оставшаяся челка полностью поседела, но брови оставались густыми и черными, а в окладистой бороде лишь слегка виднелись серебряные прожилки. Глаза у него были очень темно-серые, а нос явно кривой, сломанный в юности в драке на корабле. Он также ступал с явной хромотой, вызванной падением с высоты, которое положило конец его карьере в море и отправило его в ученичество в литейный цех Чариса. За прошедшие десятилетия сэр Рик Фармин стал одним из самых богатых мастеров-литейщиков Таро... пока большая часть его богатства - как и у многих других подданных Таро - не была в значительной степени уничтожена в результате блокады Чариса.

Фармин все еще был в гораздо лучшем положении, чем большинство других подданных Горджи. На самом деле, он был в состоянии возместить большую часть того, что потерял, потому что он также был одним из немногих людей во всем королевстве, у которых был хоть какой-то опыт в литье и сверлении артиллерии.

- Ваше величество, - сказал владелец литейного цеха, почтительно кланяясь.

- Сэр Рик. - Горджа кивком поблагодарил за любезность, затем махнул пожилому мужчине, чтобы тот снова выпрямился. Фармин повиновался жесту, и Горджа откинулся на спинку своего огромного кресла. - Скажите мне, - сказал король, - чему я обязан тем, что сегодня утром нахожусь в вашем обществе?

- Во-первых, ваше величество, позвольте мне поблагодарить вас за согласие встретиться со мной. Я понимаю, что обратился с просьбой об аудиенции в довольно сжатые сроки.

Левая рука Горджи отмахнулась, и Фармин слегка наклонил голову, признавая милость короля.

- Во-вторых, ваше величество, - продолжил Фармин, - я пришел пригласить вас присоединиться к барону Уайт-Форду на литейном заводе через пару дней - думаю, во вторник - для пробной стрельбы из нашей последней попытки изготовить удовлетворительное тридцатишестифунтовое орудие. - Губы мастера железа слегка скривились. - Надеюсь, что этот раз пройдет немного лучше, чем предыдущий. Сказав это, однако, я не собираюсь позволять вам - или барону Уайт-Форду - приближаться к этой штуке, когда она действительно заряжена, ваше величество.

- Уверен, что королева Мейил оценит это, - пробормотал Горджа с легкой, причудливой улыбкой.

- Я всегда стараюсь оставаться на стороне королевы, ваше величество, - заверил его Фармин, и в его серых глазах мелькнул ответный юмор.

- Мудрое решение, поверьте мне, - ответил Горджа. Затем он склонил голову набок. - И это были ваши единственные причины, по которым вы хотели встретиться со мной сегодня утром?

Его тон был по-прежнему приятным, но в нем также чувствовалась явная нотка твердости. Не гнев, а указание на то, что он был совершенно уверен, что это были не единственные причины просьбы Фармина... и предложение владельцу литейного цеха перейти к другим и, предположительно, более важным мотивам.

- Нет, ваше высочество, - признал Фармин, и его тон тоже немного изменился. На самом деле, к удивлению Горджи, в нем появился намек на... осторожность. Это было не совсем то слово, которое искал король, и он знал это, но оно подходило ближе, чем все остальное, что он мог придумать.

Владелец литейного цеха сделал паузу - можно было бы почти сказать, что он колебался - на мгновение, затем слегка пожал плечами.

- Как я уверен, вы знаете, ваше величество, - продолжил он затем, немного уклончиво, - первоначально я обучался в Чарисе. На протяжении многих лет я также вел довольно много дел с чарисийскими фабриками. Или, возможно, мне следует сказать, что я действительно имел с ними довольно много дел до нынешних... неприятностей.

Он снова сделал паузу, наблюдая за выражением лица короля, и Горджа кивнул. - Конечно, я в курсе всего этого, сэр Рик, - сказал он немного нетерпеливо. - И вы едва ли одиноки в том, что у вас были финансовые отношения - или, если уж на то пошло, личные отношения - с Чарисом! Не думаю, что есть кто-то, участвующий в наших текущих строительных программах, кто этого не делал, если вас это беспокоит.

- Не беспокоюсь об этом, ваше величество, но это имеет определенное отношение к причине, по которой я попросил вас о встрече сегодня утром. - Фармин спокойно посмотрел на короля. - Так случилось, ваше величество, что недавно мне было доставлено письмо кем-то, кто, увы, я подозреваю, получил его у контрабандиста из Чариса.

Брови Горджи поднялись, и Фармин деликатно кашлянул в поднятую руку.

- Не говорю, что он получил его непосредственно у контрабандиста, ваше величество, - сказал он затем. - Я только говорю, что, по-моему, именно так письмо, о котором идет речь, первоначально попало в королевство. Однако оно было адресовано мне, что, как я уверен, ваше величество оценит, вызвало у меня немалое беспокойство. - Он снова пожал плечами. - Моей первой мыслью было передать его непосредственно отцу Франклину, хотя с готовностью признаюсь вашему величеству, что меня совсем не радовала перспектива привлечь внимание инквизиции к человеку, который передал мне письмо.

Что ж, я не удивлен, услышав это, сэр Рик, - сухо подумал Горджа. - И не просто потому, что вы не хотели втягивать другого парня - кем бы он ни был - в неприятности. О, окажу вам любезность, поверив, что вы думали об этом, но я также уверен, что держать себя подальше от глаз инквизиции было не совсем второстепенным фактором в вашем решении не приставать к интенданту!

Но Фармин еще не совсем закончил.

- Я также не был рад перспективе привлечь внимание инквизиции к адресату письма, которое было вложено в письмо, адресованное мне, - продолжил пожилой мужчина. - Потому что этим адресатом, ваше величество, являетесь вы.

Глаза Горджи расширились, и он наклонился вперед в своем кресле.

- Прошу прощения? - сказал он очень осторожным тоном, и Фармин невесело улыбнулся.

- Моя собственная реакция была почти такой же, ваше величество. Я открыл свое собственное письмо только потому, что очень долго знал человека, который послал его мне, и потому, честно говоря, хотел оценить, насколько это может скомпрометировать меня в глазах инквизиции. - Он сделал это признание спокойно. - Насколько мне было известно, я не сделал и не сказал ничего такого, что могло бы создать для меня проблему с законом, но в такие времена никогда нельзя быть слишком осторожным в подобных вещах.

Он непоколебимо выдержал пристальный взгляд короля, и Горджа медленно кивнул, когда до него дошел смысл слов собеседника. Король мог придумать немало возможных последствий того, что инквизиция обнаружит, что кто-то в Чарисе также адресовал корреспонденцию непосредственно ему. Как ни странно, ни одно из этих последствий не было бы приятным.

- Как только я нашел вложение, - продолжил Фармин, - я всерьез подумывал о том, чтобы сжечь оба письма. Однако при более зрелом размышлении я понял, что у меня нет возможности узнать, будут ли отправлены дополнительные письма, если это письмо не приведет к тому результату, который имел в виду его отправитель. Идея о том, что по королевству будет распространяться неизвестное количество писем чарисийцев, адресованных мне - и, вполне возможно, вашему величеству, - мне не понравилась. И, честно говоря, мысль о том, что отправитель письма может попытаться связаться с вами по другому каналу, который в конечном итоге может довести все это до сведения инквизиции, была еще менее привлекательной.

Владелец литейного цеха не упомянул о вероятности того, что "другой канал" не знал бы, что начальное письмо пришло через Фармина. Что, по-видимому, означало бы, что другой человек, насколько было известно инквизиции, не был бы замешан в попытке установить какую-то тайную связь с королем. Фармин был слишком проницателен, чтобы не подумать об этом, и тот факт, что он не сказал об этом ни слова, многое подсказал королю Гордже из Таро.

- Должен ли я предположить, сэр Рик, - осторожно сказал он через несколько секунд, - что вы принесли это письмо мне?

- Оно со мной, ваше величество.

Фармин серьезно поклонился, затем извлек из-за пазухи большой конверт. Увидев это, Горджа протянул руку, и Фармин, прихрамывая, обошел стол, чтобы положить ее ему на ладонь. Но он помедлил, прежде чем вручить его своему королю.

- Ваше величество, я принес вам оба письма, - сказал он, глядя Гордже в глаза. - Очевидно, я не открывал письмо, адресованное вам. Я понятия не имею, что в нем содержится. Если вы решите передать все это в руки инквизиции, я буду сотрудничать любым способом, который они - или вы - потребуете. Действительно, если вы этого хотите, я немедленно отнесу оба письма к отцу Франклину, даже не упоминая об этой встрече.

- Ценю щедрость вашего предложения, сэр Рик, - ответил Горджа, и он имел в виду именно это. - Тем не менее, как и вы, я считаю, что мне следует сначала посмотреть, что содержится в этом письме. - Он блеснул белыми зубами, а его темные глаза сверкнули искренним, хотя и сардоническим юмором. - Я могу придумать довольно много способов, с помощью которых можно было бы создать письмо, чтобы вызвать у кого-то всевозможные подозрения.

- Я обдумывал это, ваше величество, - признал Фармин. - В то же время, однако, мне пришло в голову, что если идея заключалась в том, чтобы внедрить ложную информацию, ложные подозрения в сознание инквизиции, вероятно, для графа Грей-Харбор или барона Уэйв-Тандер существовали более простые и надежные способы "случайно" позволить их переписке "попасть" в руки инквизиции.

Глаза Горджи задумчиво сузились. У Фармина не было необходимости высказывать это последнее замечание, и король удивился, почему он это сделал.

Это просто ваш способ намекнуть, что вы думаете, что все, что говорит эта проклятая штука, является подлинным? Или это ваш способ предложить мне прочитать это... и, возможно, серьезно подумать над тем, что в нем говорится?

Он подумал, не задать ли этот вопрос вслух, но ненадолго. В любом случае, это действительно не имело значения... за исключением того, что - опять же, в любом случае - владелец литейного цеха, очевидно, считал, что ему следует это прочитать.

- Это отличная мысль, - сказал он вместо этого и слегка пошевелил пальцами своей вытянутой руки.

Фармин понял намек и положил конверт ему на ладонь. Горджа оставил его лежать там на мгновение, пока он смотрел на него сверху вниз, ощущая его вес, задаваясь вопросом, что он сказал. Затем он снова посмотрел на Фармина.

- Сэр Рик, прекрасно понимаю, что донести это до меня было нелегким решением. Ценю проявленное вами мужество и откровенность вашего объяснения. И, если уж на то пошло, мудрость вашего анализа. Теперь, однако, думаю, что для вас было бы лучше вернуться к себе домой, пока я изучу это и подумаю об этом.

- Конечно, ваше величество. - Фармин начал пятиться от стола, избегая социального унижения - поворачиваться спиной к своему монарху, но Горджа поднял указательный палец свободной руки, и владелец литейного завода остановился.

- Если я приду к решению, что инквизиция должна быть проинформирована об этом, сэр Рик, - тихо сказал король, - сначала я отправлю вам сообщение. Прежде чем свяжусь с отцом Франклином. - Он увидел, как лицо Фармина слегка напряглось. - Полагаю, что обязан вам этой любезностью. И, что бы ни случилось, обещаю вам, что не забуду вашу услугу, когда вы принесли его мне.

Он сделал ударение на последнем местоимении очень слегка, но намеренно, и Фармин кивнул.

- Благодарю вас, ваше величество. А теперь, с разрешения вашего величества...? - Он указал в направлении двери, и Горджа кивнул.

- Непременно, сэр Рик, - согласился он, затем наблюдал, как владелец литейного цеха вышел из зала совета, и дверь за ним тихо закрылась.

Король Таро смотрел на эту закрытую дверь добрых две минуты. Затем, наконец, он положил конверт на стол перед собой, открыл его и извлек его содержимое. Он не сразу обратил внимание на сопроводительное письмо к Фармину. Вместо этого он медленно развернул второй конверт, который был вложен в первый, и его глаза расширились, когда он увидел почерк. Он сделал паузу всего на мгновение, затем расправил его на столе, удерживая на мгновение обеими руками, как человек мог бы сдерживать маленькое неизвестное животное, которое может оказаться кусачим.

Ну, не думаю, что это удивительно, - размышлял уголок его мозга, когда он изучал написанный от руки адрес. - Или, может быть, так оно и есть. Я уверен, что у него где-то есть секретарша, которой он мог бы доверить практически любую корреспонденцию. С другой стороны, полагаю, он мог бы быть вполне уверен, что это был бы один из способов привлечь мое внимание. - Король удивил самого себя, фыркнув с юмором. - Не то чтобы его довольно драматичный способ доставки уже не позаботился об этом!

Король Горджа покачал головой, глядя на конверт, отправленный чрезвычайно занятым и влиятельным человеком. У короля не было никаких сомнений в том, что человек, сделавший это, ожидал, что его адресат узнает его почерк, поймет, что письмо действительно от него.

Теперь оставалось только посмотреть, что именно скажет ему Рейджис Йованс, граф Грей-Харбор и, по сути, первый советник Чарисийской империи.