Настоящая Спарта. Без домыслов и наветов

От страны к государству

Завоевание спартиатами долины Эврота сопровождалось формированием сложной социальной иерархии. Вершину иерархии составляли немногочисленные граждане, живущие преимущественно в городе Спарта. Они проводили народное собрание, избирали властителей с различными полномочиями, смещали неудачливых царей. Они же составляли военное сословие – все дееспособные мужчины входили в состав войска, а военное воспитание начиналось с детского возраста. Ступенью ниже располагались свободные жители Лаконии – периеки («живущие вокруг»), не обладающие правами граждан. Еще ниже стояли илоты – местные жители, закрепленные за формально принадлежащими спартиатам земельными участками. Переход из одной группы в другую был практически невозможен.

С конца VIII века до н. э. Спарта переживает расцвет, который трудно объяснить, если отмести возможность восстановления некоей традиции. Спарта становится первым городом Эллады – городом поэзии и музыки, городом досуга и пышных праздников, обеспеченных трудом «податных сословий». Можно предположить, что все это – плод деятельности троянской знати, пронесшей через века свою традицию, а также результат возвращения богатств, некогда вывезенных из Трои.

Собственно дорийским был лишь праздник в честь Аполлона Карнейского, представлявший собой имитацию военных упражнений и жизни военного лагеря. Аполлон к тому времени уже стал антропоморфным богом, но его образ ассоциировался с овном и волком – скотоводческими атрибутами степи и лесостепи. В звероморфном пантеоне микенских греков имени Аполлона не было. В дорийской же диалекте имя этого бога звучало как Apellon – сходно с названием народного собрания apellia. В честь Аполлона дорийцы возводили колонны (гермы), увенчанные головой барана.

Спарта стала культурным центром всей Эллады. Здесь происходили состязания певцов и поэтов, создавались музыкальные школы, возникло хоровое искусство, развивалось искусство танца, шло интенсивное строительство, возводились выдающиеся архитектурные сооружения. В Спарту стекаются таланты и их поклонники. Спартанцы преуспевают также на Олимпийских играх. До середины VI века до н. э. Спарта – страна роскоши, муз и досуга.

Классическая Спарта возникает как государство в результате масштабного кризиса, в котором погибает прежняя роскошь и рождается Большой стиль. Прежние замашки завоевателей, почивающих на лаврах, Спарта оставляет другим государствам Эллады. Весь спартанский бомонд постепенно перемещается в Афины. А спартанцам не до праздников и досуга. Прекращается строительство, уплощается керамика, исчезают товары чужеземцев, почти полностью пропадает интерес к олимпийским подвигам. Главным делом Спарты становится война. Большой стиль складывается системой спартанского воспитания, образом поведения спартанского воина и спартанской системой власти.

Историки, легко зафиксировавшие эту перемену, контрастно разделившую раннюю и классическую Спарту, указывают лишь на одну причину перемен – на войны с Мессенией, которые считаются однозначно захватническими, хотя во множестве эпизодов можно проследить, что амбиции мессенцев были ничуть не слабее амбиций спартанцев.

Мессения – стана, во многом сходная с Лаконией. Те же горы, обрамляющие плодородную долину, тот же выход к морю. Ландшафт диктовал ту же социальную организацию, что и в Лаконии. Что же различало две страны настолько, чтобы превратить их в непримиримых антагонистов?

Можно предположить несколько причин противостояния – случайных и закономерных. Случайность в том, что из двух стран первенствовать, играть роль столицы могла лишь одна. Спарта оказалась несколько ближе к остальному эллинскому миру. Закономерное возвышение Спарты связано, как мы предположили, с сокровищами Трои. Полтора-два столетия эти сокровища обеспечивали Спарте роль центра Эллады. Но как только Спарта оказалась по соседству с зоной военных действий, богатства и богатеи перекочевали в другие города. Оставшимся в Спарте «капиталом» была племенная гордость и сложившаяся иерархия – социальный порядок, в котором аристократией являлся целый народ – спартиаты. «Бегство капиталов» требовало обеспечения социального порядка новыми источниками доходов.

Соседняя Мессения оказалась богатой провинцией, благоденствующей в тени своего могущественного соседа. Населена Мессения была одним из дорийских племен, доминирующих над остальными жителями страны точно так же, как спартиаты доминировали в Лаконии. Но периферийное положение не приносило мессенским дорийцам никакой славы, а переход от кочевого скотоводства к земледелию не был подкреплен смягчающими этот период условиями, которые имелись в Спарте. К тому же Мессения, по всей вероятности, приняла ахейскую знать, бежавшую из Лаконии. Именно поэтому Мессения не имела целостного управления, будучи разделенной на отдельные общины.

Население Мессении росло численно, а ахейская знать мечтала о реванше. Рано или поздно, ее племенные вожди должны были соблазниться сокровищами Спарты. Признание соседей врагами вполне соответствовало векам разделенного существования – две страны существенно разошлись по культуре и образу жизни.

Этнический кризис Спарты, сменивший ее облик, был наверняка связан с разложением элиты – большая ее часть почувствовала себя «гражданами мира» и легко сменила отечество, бежав в Афины. Другая часть, восстановила древние обычаи, произведя реформы, в дальнейшем приписанные великому реформатору Ликургу. Это спасло Спарту от покорения соседями и позволило образовать новый государственный порядок и новые источники доходов.

Не Спарта была источником войны, а война сформировала Спарту в том классическом облике, который мы знаем. В условиях опасности был создан совершенный государственный и военный механизм, успешно работавший еще три века. Источник опасности – Мессения – стал источником ресурсов, необходимых для поддержания этого механизма. Завоевание Мессении дало Спарте то, что теперь мы назвали бы «ресурсной базой». Дорийские греки в Мессении превратились в илотов и периеков, позволив аристократии Спарты укрепиться и создать более мощную армию.

Душещипательный рассказ о беззащитной и мирной Мессении противоречит фактам истории. Жестокость мессенцев по отношению к спартанцам была не меньшей, чем спартанцев в отношении мессенцев. Но жестокость приписывалась историками именно спартанцам – в порядке распределения ролей в сюжете, который должен быть подверстан под культурный стереотип современного европейского исследователя. Очевидно, из страха перед победоносной Спартой подобное распределение ролей имело место и в антиспартанской агитации Афин. Конкурирующие со Спартой Афины создавали свой политический миф, попрекая спартанцев тем, что видели у себя под носом, но не желали признавать как факт жизни собственного отечества – не меньшую жестокость своих собственных войн.

История Мессенских войн, излагаемая историками вслед за Павсанием, откровенно необъективна и представляет спартанцев сущими извергами. При этом описанные Павсанием события отделены от него шестью веками. Даже основной источник, которым пользовался Павсаний, – сочинения Мирона Приенского – вызывали у него самого большие сомнения в их правдивости и были откровенно антиспартанскими.

Двадцать лет первой Мессенской войны отмечены взаимными военными экспедициями спартанцев и мессенцев. Они грабили и разоряли территорию противника. При этом даже крупные сражения собирали с обеих сторон всего несколько сотен воинов. Штурмовать крепости спартанцы и мессенцы не умели, ограничиваясь лишь осадами, изматывающими обе стороны. О тяжести войны для спартанцев говорит легенда о том, что всех, уклонившихся от войны, спартанцы отдали в рабство, а родившихся в период войны детей назвали «парфениями» (сыновьями дев) и лишили права дележа земель Мессении после победы над ней. Позднее они как изгнанники создали спартанскую колонию в Таренте.

В результате войны Спарте отошла примыкающая к ее территории часть долины реки Памис с плодородными землями. Население этой территории получило статус, близкий к илотам и периекам. В этом исходе нет никакой избыточной жестокости, ничего необычного. Все эмоциональные оценки, повторяемые современными историками, наследуют политические интриги, отраженные в писаниях Павсания, а также призваны поправить историю с целью более успешных исторических аналогий с политическими режимами XX века. Политике нужен символизм, а историки оправдывают в глазах власти свои изыскания, поставляя символы в руки столь же недобросовестных политиков, оправдывающих свои деяния «исторической правдой».

Вторая Мессенская война, разразившаяся через полвека, с разной степенью интенсивности шла почти семьдесят лет. На стороне мессенцев выступали Аркадия и Аргос. Спартанцам пришлось оборонять свою родовую территорию. На грани катастрофы спартанцы впервые выстроились в фалангу. Поражения сменились победами, Аркадия и Аргос были нейтрализованы успешной дипломатией, и мессенцы снова отступили в горы и приморские области. Легенда о свирепости спартанцев разбивается об их неизменную практику – щадить врага, бегущего с поля боя.

Фаланга возникла, скорее всего, сама собой – из «мужских сообществ». Вынужденно на поле боя вышла элита спартанского общества, под напором врага ставшая плечом к плечу и дисциплинированная смертельной опасностью. Новая тактика, потом широко распространенная в других греческих государствах, быстро дала преимущество перед численно превосходящим, но неорганизованным и плохо обученным противником.

Ужас войны, страх перед возможным поражением кардинально изменил Спарту – элита окончательно отказалась от привилегий и стала частью сообщества равных – единого военного лагеря, всегда готового к войне и беспрерывно ведущего карательные операции в неспокойной Мессении.

Символизм исторической памяти затмевает реальные события и отвергает закономерности, более заметные при отсутствии запроса на осовременивание древности. Если не проводить сомнительных аналогий между историей и современностью, Спарта не будет выглядеть в качестве жестокого агрессора и оккупанта. Она будет эффективной аристократией или даже политией – системой государственного устройства, совмещающего монархические, аристократические и демократические черты. Действительно, страной правили цари (два одновременно – подобно римским консулам), геронты (совет старейшин) и народное собрание.

Процветание ранней Спарты могло смениться либо ее завоеванием, например Мессенией, либо мобилизацией. Спарта предпочла стать государством, преодолев свой племенной ландшафт и получив ресурсы для содержания такой власти, которая соединила спартиатов общим делом вне зависимости от достатка и социального положения. Этим делом стала война.

Спарта стала единственным территориальным государством в Элладе, распространив свою власть не только на ближайшие к своей столице земли. Прочие города-государства контролировали лишь незначительные территории, а избыточное население «сбрасывали» в колонии по всему Средиземноморью. И только война соединяла это пестрое сообщество в нестойкие коалиции. Рыхлые, скандальные демократии неизменно сменялись деспотиями и тираниями. Лишь Спарта устойчиво удерживала аристократический режим правления – скудный, аскетичный, но гордый своим суверенитетом и гражданской солидарностью.

Почему же Спарта не смогла объединить Элладу? Сказались, конечно же, внешние факторы. Но фундаментальной причиной было отсутствие имперских принципов – стратегии поглощения элиты противника и создания общегреческой аристократии. Спарта оставалась этнократией и пользовалась всеми преимуществами этого режима. Но этот же режим был ограничен в возможностях, в охвате человеческих ресурсов Эллады.

Война создала классическую Спарту, но война ее и погубила – как только Спарте была противопоставлена более многочисленная и столь же профессиональная армия. Технология «изготовления» спартанского солдата рано или поздно должна была перейти к другим сообществам. Тем не менее, этот процесс продолжался столетия. В конец концов спартанская «технология» оказалась в руках македонцев, а затем римлян – родственников спартиатов от троянского корня.