Это были самые тяжелые месяцы моей жизни, не считая время после смерти родителей. Беременность протекала без серьезных осложнений, но самочувствие оставляло желать лучшего. Я ощущала постоянную усталость, нервничала бесконечно по поводу и без. От работы мне пришлось отказаться почти три месяца назад. Танцевать я не могла себе позволить, а после рождения детей на это просто не будет времени. Подработки в больнице мне тоже отстоять не удалось. Тимур поставил мне жесткий ультиматум. Учитывая его состояние, я не могла его подвести, он не должен был переживать из-за меня. Поэтому я теперь все свое время посвящала учебе и Соне. К экзаменам я готовилась дома — у меня была уважительная причина и прекрасные рекомендации. А Соня была моим ясным лучиком. Мы с ней проводили вместе очень много времени. Посещали подготовительные занятия в начальной школе, записались на всякие кружки и просто гуляли. Однажды мне стало нехорошо, и я потеряла сознание, поэтому с тех пор почти везде нас сопровождал Николай. Но я быстро привыкла к его незаметному присутствию и просто отдыхала, когда мы с Соней выбирались из дома.
А еще я безумно скучала по Тимуру. Мне его очень не хватало. Особенно по ночам. Даже новогодние праздники нам пришлось провести отдельно.
Операция после аварии прошла более чем хорошо, он быстро шел на поправку. Но подвижность нижних конечностей восстанавливалась плохо. Если точнее — никак. Хотя для этого не было никаких предпосылок. Физически все было вполне неплохо, но необходимо было время и усилия, чтобы он смог восстановиться. А зная его характер, было не удивительно, что он в кратчайшие сроки нашел реабилитационный центр и сразу после выписки из больницы отправился туда. Он был просто одержим.
В общей сложности мы не виделись почти три месяца. Он находился в центре, звонил вечерами ежедневно, но я все равно скучала. А если это еще помножить на мои гормоны, то можно сказать с уверенностью — я сходила с ума.
— Рассказывай, арбузик, как провела сегодня день? — Тимур каждый наш разговор начинал в виде допроса. И в последнее время давал мне всякие прозвища — и арбузик, не самое смешное.
— День сурка. Как еще? Больница, школа, дом — все мои развлечения — я плохо скрывала свое состояние. Понимала, что Тимуру нужны только положительные эмоции. Но и мне вообще то тоже. А с этим было не очень.
— Ань, — Тим всегда читал мое состояние, — потерпи. Все будет хорошо. Обязательно. Мы справимся. Мне так хочется сейчас быть рядом, гладить твой животик, разговаривать с нашими малышами. Я по Вам с Соней очень скучаю. Но я должен встать. Я просто не могу остаться инвалидом. А раз шанс есть, я должен его использовать.
— Да я все понимаю, — я уже еле сдерживалась, чтобы не разреветься, — но мне тебя так не хватает. Ну почему все так, а. Мы ведь ни у кого счастье не украли, почему у нас все наперекосяк?
— Так, ты мне это брось. Слышишь. Я говорил и еще повторю — ты лучшее, что со мной случалось! Я ради тебя и наших детей, нашей семьи готов на все. Тем более я скоро возвращаюсь.
Я чуть сознание не потеряла! И почему эту главную новость не сообщить сразу? Надо обязательно выяснить как дела?
— Тимур, ну почему ты сразу не говоришь? Я так рада! Когда?
— К выходным буду дома.
Надо говорить, что я ждала выходных как манны небесной? Конечно, нет! Это и так ясно. Вот партизан.
Точное время возвращения Тимура не знал никто. Или почти никто. В общем, партизанщина в нашем королевстве цвела и пахла. Казалось, что этой информацией не владеем только я и Соня. И видимо от Сони скрывали как раз потому, что она обязательно бы разболтала мне. Так было всегда. Она ничего не могла скрыть от меня.
Вечер субботы в разгаре, а надежда таяла с каждым часом. Вчера как обычно Тимур звонил, выглядел бодро, но о том, когда конкретно он возвращается, так и не сказал.
Мы с Соней вышли на крыльцо подышать свежим воздухом. Я как то странно себя чувствовала сегодня — видимо сказывалось все-таки нервное ожидание. Малыши вели себя беспокойно и я скала пятый угол.
— Ань, — Соне тоже было не по себе. Она очень соскучилась по отцу. — как думаешь, папа все таки приедет завтра. Он же обещал в выходные.
— Ох, Сонька, Сонька, — я обняла девочку, — я и сама бы хотела знать. Может ему пришлось задержаться.
— Значит, он не выздоровел? Если его не отпустили? А если, он не сможет ходить? — Соня озвучивала вслух все, что я сама себе боялась сказать. Просто отгоняла от себя эти мысли.
— Значит, мы будем любить его еще сильнее, — выдавила я из себя улыбку, чтобы не расстраивать девочку. — А вообще папка у нас сильный, он обязательно справится.
— А ты не уйдешь от нас тогда? — Соня смотрела мне прямо в глаза.
— Ты что такое говоришь, моя маленькая. — я до сих пор не могу привыкнуть к ее прямолинейности. — Я никогда вас не брошу! Я вас очень люблю — и тебя и папу. А скоро у нас родятся малыши, и я их буду любить, так же как и вас — не больше и не меньше. Мы все одна семья. А в семье родные не предают друга — что бы не случилось!
Соня обняла меня, прижалась крепко-крепко.
— И я вас тоже буду любить, — Соня прошептала, положив руку на мой большой живот, так нежно, что я чуть не расплакалась.
Мы постояли так еще не много, потом потихоньку двинулись в дом.
Февраль выдался теплым, но не стоило рисковать — ветер все равно пробирал, стоило только немного задержаться на улице. Родители Тимура были в гостиной — мам накрывала на стол ужин, а отец ее торопил. Я вошла в дом первая, Соня замешкалась на крыльце.
«Чего они так торопятся?» — подумала я сама себе и вдруг на улице Соня громко закричала:
— МАМА! МАМА! ИДИ СКОРЕЕ! ТАМ ПАПА!
Я не сразу поняла, кого она зовет, но среагировала настолько быстро, насколько позволяли мои габариты и расторопность бегемота. Я вышла на крыльцо. Александра Матвеевна оказалась около меня в секунды — я и не поняла, что чуть не упала. А Соня подбежала ко мне и схватила за руку:
— Мамочка, смотри, там папка приехал, все-таки приехал.
Я только заметила, что к дому подъехал Николай. Но в ушах до сих пор стояло Сонино «МАМА». До меня начало доходить, что она только что назвала меня мамой. Меня! Господи, я и не надеялась стать для нее настоящей мамой, радовалась, что стала другом. Но Девочка снова удивила меня. Дочка.
— Мама! Смотри папа идет! Сам идет! — и ринулась к нем на встречу.
А я стояла как вкопанная и не могла пошевелиться. Смотрела на любимого и не верила своим газам — мой Тимур стоял, опираясь на трость. Стоял. Сам! И смотрел на нас, улыбаясь во все тридцать два!
Сонька уже висела на нем, матушка тоже была готова задушить от переизбытка эмоций, а он стоял не шевелясь и смотрел на меня, а я как последняя дурочка не могла и пошевелиться. Вроде ждала этого момента, последние несколько дней особенно, а сейчас повисла. Меня просто охватило оцепенение.
Но стоило мне сделать шаг ему на встречу, как низ живота пронзила острая боль. И я начала оседать.
— АНЯ! — последнее, что я помню, это голос моего долгожданного и сильные руки, подхватившие меня сзади…