Научите меня стрелять

…Смена заканчивалась, когда в кресло к Элеоноре сел мужчина.

– Что будем делать?– Эля подняла глаза на зеркало, в котором отражался анфас клиента.

Оттуда на нее смотрел жгучий брюнет с седыми висками, выразительными карими глазами, худым скуластым лицом и крючковатым носом. Что-то средневековое и демоническое было в облике мужчины, и Эля быстро отвела взгляд.

– Будем стричь,– вкрадчиво предположил мужчина.

– Как?

– Покороче и попроще.

«Денег нет на что-то приличное»,– ту же решила Элеонора заученным движением набросила на клиента пелерину, завязала концы на худой шее и повела его к мойке.

Перебив насыщенные парфюмерные ароматы салона, Эле в нос ударил запах дешевых сигарет. Она открыла кран, попробовала ладонью воду и выдавила шампунь.

Руки работали, голова была не занята и думала свои думы.

Мысли ее крутились исключительно вокруг домашних проблем: что будет готовить на ужин и как выкрутится с покупкой сапожек для дочери.

Закрыв кран, накинула на голову мужчины полотенце и пригласила в кресло.

Кроме имени в Элеоноре не было ничего экзотического. Элеонора Матюшина выглядела вполне обыкновенно: никаких экстравагантных стрижек, розовых лосин и накладных ногтей она не признавала, в отличие от коллег по цеху. Одета была всегда со вкусом, хоть и недорого. К тому же она была высокой, стройной женщиной. Внешностью своей Эля была бы вполне довольна, если бы не веснушки на маленьком вздернутом носике.

С ними борьба велась всеми доступными средствами: лимонным соком, соком петрушки и каким-то стратегическим кремом, на упаковке которого был указан адрес военного завода где-то в Сибири.

Продолжая стричь, Эля поглядела на себя в зеркало и с удовлетворением отметила, что крем действует: веснушки побледнели. Что значит, отечественная военная промышленность: никакой халтуры. И смотрела-то всего пару секунд, но тут же прищемила мужчине ножницами ухо. Он дернулся, и Эля заволновалась:

– Ой, простите.

Ей только конфликта не хватало. Тогда лучше сразу пойти и утопиться в мелкой мутной речке, которая делит городок на левый и правый берег, потому что хозяйка салона Марина Ашотовна была большой любительницей скандалов.

Эля, поглощенная своими мыслями, в молчании состригала жесткие волосы. Она не любила болтать во время работы, не то, что Настя, ее соседка по залу. Да этот клиент в собеседники и не годился. Что-то в нем настораживало. Эля быстро посмотрела в зеркало.

Взгляд, на который она натолкнулась, ее обжег. Рука дрогнула, дыхание сбилось. «Фу, ты, черт»,– выругалась она и наклонила голову мужчине так, что теперь он мог видеть только свои колени.

Ножницы щелкали, Эля перешла к вискам, потом быстро состригла все лишнее с макушки и стала ровнять. Затем большой мягкой кистью из косметического набора смахнула состриженные волосы с лица и шеи. Клиент сдул с кончика носа невидимую волосинку и поднял глаза на Матюшину:

– Вы по четным или нечетным работаете?

Разговаривать стало невозможно – она включила машинку. Но и не ответить было тоже как-то невежливо, и, выдержав паузу, Эля нехотя открыла рот:

– Когда как. Если хотите, возьмите визитку нашего салона.

Больше Эля с мужчиной не разговаривала.

Проводив клиента к администратору, Элеонора навела на рабочем месте порядок и побежала в бытовку переодеваться. Когда она вышла из салона, мужчина стоял у входа и курил. Эля уже готовилась проскочить мимо, но клиент остановил ее:

– Вы не против, если я вас провожу?

Эля уставилась на мужчину, попутно отметив погрешности в собственной работе, и недовольно ответила, что ее провожать не надо.

Лето заканчивалось, вечера становились прохладными, Матюшина подняла повыше молнию своей супер-модной курточки и обошла мужчину. «Еще не хватало этой чумы на мою голову»,– подумала она, стремительно набирая скорость.

Мужским идеалом у Элеоноры Матюшиной был ныне покойный герцог Эдинбургский: военно-морской летчик, адмирал флота трех держав, учредитель Фонда дикой природы, одно слово – принц, хоть и старенький.

Лет десять назад герцог прилетал на личном самолете в их город по делам, связанным с охраной природы.

Элеонора в тот день провожала родственников на север, и, встретив герцога со свитой в аэропорту, сильно разволновалась.

Королевская кровь в его жилах определялась на глаз, безо всяких анализов, проходя мимо пассажиров аэропорта, он держался так, что хотелось присесть в реверансе.

Элеонора проявила интерес и нашла биографию герцога в женском журнале, на страничке, посвященной экологическому туризму. Оказалось, правда, что праправнук Николая первого, принц Греческий Филипп был уже женат, но во всем остальном он Элеонору Матюшину не разочаровал. Никого похожего на Филиппа она в своей жизни не встречала.

В поликлинике или еще где-то, где спрашивали «Сколько полных лет?», Эля отвечала «Двадцать девять». На самом деле Элеоноре Матюшиной уже было двадцать девять лет и десять месяцев.

Своего дня рождения Эля боялась, потому что ей казалось, что тридцать – это старость. Дальше – болезнь и пустота. Ну, и одиночество, само собой. Все, что должно было случиться с ней хорошего в этой жизни, уже случилось: дочь Машка у нее уже есть.

Чтобы Машка не чувствовала себя лишним человеком в этой жизни, Элеонора не позволяла себе болеть, встречаться с мужчинами и даже подругами. Внимание было настоящим дефицитом в их семье и ценилось очень дорого. Дороже денег.

Машку из сада уже забрала соседка Вероника. У Вероники было два сына, и Машку она прихватывала из сада «до кучи». Эля закинула сумку домой и поднялась этажом выше.

За дверью бесновалось, вопило, пищало, стреляло и выло. Звонок утонул в воинственных воплях индейцев, попавших под обстрел англичан. Эля вдавила кнопку и не отпускала.

Замок, наконец, щелкнул, в дверях показалась Ника. Руки у нее были в муке, нос тоже, она кивнула Элеоноре и повела ее на кухню, где на одном из столов уже ровными рядами лежали вареники.

– С чем вареники?– сунув нос в кастрюльку с начинкой, спросила Эля.

– С картошкой, больше не с чем. Сегодня у Гриши зарплата, завтра что-нибудь вкусненькое куплю.

Голодный спазм сжал Эле желудок, и она пошла в комнату за дочкой:

– Машуля, пойдем, я есть уже хочу.

– Ма!– завопила Машка и повисла у Элеоноры на шее.

– Может, останешься на вареники? – предложила Ника,– Гриша не скоро сегодня, он еще на линии.

– Нет, мы пойдем, спасибо, – отозвалась Эля с Машкой на шее, и они пошли к себе, в тишину и покой.

Дом свой Элеонора любила, каждая мелочь здесь была продумана, все стояло на своем месте, ничего лишнего, но все отличалось высоким вкусом. Мало кто знал, что Элеонора окончила художественное училище задолго до того, как оказалась в парикмахерской. Выверт судьбы.

Эля разогрела ужин, без аппетита съела, вымыла посуду и ушла в душ. Еще один день их с дочерью жизни заканчивался без особых происшествий, если не считать клиента с неясными намерениями.

…Я вывела Окульку за ворота и посмотрела на свой палисадник.

Художественный заборчик, который соорудил еще дед, был поразительно похож на кладбищенскую оградку: такие же железные прутки так же завивались кольцами и были такого же грязно-синего цвета. Забитые сорняками астры и хризантемы только усиливали сходство. Могилка, а не палисадник.

Я отвернулась и увидела в зеркале заднего вида соседа Павла Егорова. Он выгнал машину из гаража и махнул мне рукой. Просунув над стеклом руку, я махнула ему в ответ и утопила педаль газа.

Сосед этот был моим земным наказанием с детских лет.

Рос Павел хулиганистым и задиристым. Все свое детство провел в драках, несколько раз над ним нависала угроза колонии.

Голову Павла постоянно украшала буденовка, сохранившаяся от прадеда. Я была старше Пашки, но это его не останавливало: в школе он стрелял по ногам из рогатки, а дома все время подглядывал за мной через забор.

Окончив первую ступень средней школы, Павел подался в мореходку, и на нашей улице наступила поначалу пугающая мирная жизнь. Радость моя, кстати, оказалась недолгой: из мореходки Егорова поперли. Он вернулся в отчий дом, обогатив лексику огромным запасом соленых моряцких выражений, из которых самым безобидным и наиболее употребляемым было «ясное море».

Дед Павла, пользуясь связями, все же решил проблему социальной адаптации внука – пристроил его в школу милиции. Неожиданно для всех Пашка прижился в школе и даже, можно сказать, нашел себя там.

Справедливости ради надо отметить, что был Егоров хорош собой, девицы висли на нем гроздями. Была даже какая-то итальянка, которая на весь участок кричала «Ho perso la testa per te!» (Люблю тебя, потеряв голову). Павел или не отвечал ей взаимностью, или не прошел курс итальянского для эротоманов, но жениться не спешил. В чем у него была проблема, я не знала, но если мужчине к тридцати, а он не женат и не был, то, скорее всего, проблема существует.

Потом у Егорова было несколько командировок в Чечню, где он получил легкое ранение, и поток девиц не только не сократился, но заметно возрос.

Мои дед с бабкой и его дед были в хороших соседских отношениях. А вот у меня с Пашкой не заладилось. Как говорил герой известного фильма, «между нами была неприязнь». Неприязнь носила кличку Степан, и имела внешнее сходство с котом.

Но внешность, как говориться, обманчива, и в последнее время я подозревала, что дело нечистое.

Официально считалось, что Степан – кот Егоровых. Действительно, будучи котенком, Степан жил какое-то время в их доме, ел, спал, охотился и делал свои дела. Когда Степан повзрослел, он почувствовал себя гражданином мира, и стал ходить по нужде исключительно в моем саду. Этим дело не ограничивалось. Вся личная жизнь кота Степана проходила почему-то на моем участке. Начиная с ранней весны, и до первых морозов я не могла открыть окна: под ними или проходили разборки между кошачьими паханами, или собирались кошачьи ансамбли.

Конечно, я возмущалась вслух, жаловалась соседям, но на поведении кота это не отражалось: Степан был личностью самостоятельной и независимой, весь в хозяина.

И я решилась пойти на крайнюю меру – завести собаку. Оставалось решить – какую.

До встречи с клиентами оставалось полчаса, и, выехав на дорогу, я забыла на время о противостоянии с соседским котом и его хозяином.

Под строительным забором меня ждали две женщины, с первого взгляда между ними угадывалось кровное родство.

–– Меня зовут Екатерина,– улыбнулась я, – я агент компании «Гешефт».

«Ничего они не купят», – тут же решила я, не забывая улыбаться.

Понимая, что день уже и так пропал, я неожиданно почувствовала кураж : «Еще посмотрим, кто кого».

– Девочки, – доверительно сообщила я,– можно найти дешевую квартиру, а жить – то как, если соседи окажутся безработными алкоголиками?

«Девочки» понимали. Они закивала головами, переглянулись и та, что с разными бровками, попросила:

–Нам бы и недорого, и на набережной.

– У меня есть одна квартирка…Место тихое, зеленое, и недалеко от центра, и, главное, цена не агрессивная, а соседи – сплошь интеллигенты. Я сегодня везу туда двух клиентов. Будем смотреть?

– Будем, будем,– закивали головами «девочки» и заволновались. Уже хорошо.

Я затолкала их в свою Оку, нырнула в поток машин, покрутилась во дворах, и, подрезав несколько солидных тачек, вынырнула в нужном месте.

Мы вошли в обшарпанный подъезд, поднялись на этаж. Преодолевая дурноту, я открыла своим ключом квартиру и пригласила женщин войти.

Пока они осматривали помещение, я приходила в себя: украдкой промокнула испарину над верхней губой и сделала несколько дыхательных упражнений.

В квартире давно не было ремонта, планировка была отвратительной, и в комплексе с подъездом и вонючим лифтом она была весьма сомнительным вариантом. Но из окна этой паршивенькой квартирки открывался панорамный вид на город.

У меня дух перед окном с панорамным видом захватывало тоже, но совсем по другой причине: я панически боялась высоты. Голова кружилась, уши закладывало, желудок сводило, сердце начинало пляску Витте. «Давай, Катерина, работай»,– велела я себе, отошла подальше от окна и начала перечислять магазины, аптеки, поликлиники, школы и общественные организации рядом с домом, номера троллейбусов, трамваев и маршруток.

– Мам,– глядя в окно, сказала младшая,– а вон мой институт.

– Кстати, – влезла я,– сегодня квартиру будут смотреть еще две семьи, тоже для детей-студентов.

Риэлтор – это все-таки блефующий циник.

«Если сорвутся, уволюсь»,– по пути в агентство думала я.

В агентстве было тихо, как в музее. Я села за стол, над которым висели сертификаты и дипломы, полученные мною за шесть лет работы агентом. Шеф гордился этими фантиками больше, чем я, и украшал ими стены офиса.

Может, потому что сам он был интровертом, не вылезал из кабинета и все придумывал финансовые схемы увода денег в свой собственный карман.

Я листала свежий номер «Из рук в руки», мечтала о щенке и ждала звонка. Мобильный молчал.

– Катерина,– позвал шеф,– зайди ко мне.

Я закатила глаза и не поднялась с места:

– Леонид Николаевич, я не могу, я жду клиентов.

– Ничего, никуда они не денутся.

Войдя в директорский кабинет, я примостилась на краешек стула, готовая в любую минуту сорваться с места. Трубку я взяла с собой, чтобы подчеркнуть серьезность момента.

Только Леня открыл рот, чтобы изречь какую-нибудь поучительную фразу, трубка завибрировала в моих руках и, скроив виноватую мину, я вымелась в коридор.

– Слушаю,– пропела я.

– Катерина,– это были мама с дочкой,– мы готовы встречаться с продавцом.

Не откладывая на воскресенье, я взялась за прополку палисадника после работы. Переоделась, отыскала тяпку, которая имела манеру все время теряться, и вышла на улицу. В палисаднике сидел кот Степан.

– Брысь! – обратилась я к коту, не заметив щель в гаражных воротах Егорова.

В проеме тут же нарисовался Павел. На нем была бейсболка, надетая передом назад, и майка, из которой лезли в глаза мышцы. Я уставилась на бицепсы соседа, совершенно не справляясь с собой. Когда я все-таки заставила себя перевести взгляд на лицо, стало только хуже, потому что главными на лице у Пашки были губы. Такие губы навевали только греховные мысли, во всяком случае, у меня.

– Привет,– с улыбкой сказал сосед. В руках он держал ветошь и вытирал ею руки.

Глаза у Пашки были небольшими, и когда он улыбался, они практически исчезали между щеками и бровями, что опять-таки заставляло собеседника опускать глаза на губы.

Пялясь по очереди то на Пашкину мускулатуру, то на губы, я почувствовала, что краснею, и отвернулась, бросив:

– Привет.

– Чем тебе мой кот не угодил?– решил выяснить Егоров.

– Угадай с трех раз,– предложила я.

– Кот как кот, ясное море. Может, тебе что-то другое мешает?

– Например?

Я повернулась к Пашке и с интересом посмотрела на него, стараясь обнаружить взгляд. Взгляд обнаружился. Он был умным и наглым, и шарил по мне без всякой почтительности.

– Ну, может, тебе мужского внимания не хватает,– предположил Егоров.

– И поэтому я цепляюсь к твоему коту?

– Типа того.

– Других мыслей нет?

– Конечно, есть. Собственно, есть предложение.

– Ко мне предложение?

– К тебе, ясное море.

– Ты ничего не путаешь?

– Нет.

– И в чем оно заключается?

– Что?

– Предложение, которое есть у вас со Степаном.

– Причем здесь Степан?– сбился с мысли Пашка.

– Так есть предложение или нет?– разозлилась я.

– Слушай, Кать, кончай дурить, ты все поняла.

– Ничего я не поняла,– чистосердечно призналась я, открыла палисадник и вошла на территорию, захваченную сорняками.

– Кать,– позвал Егоров,– а что ты вечером делаешь?

– Сорняки пропалываю.

– Я серьезно.

– И я серьезно,– опять совершенно искренне призналась я,– у меня прополка уже две недели стоит в плане, так что не отвлекай меня, юный буденовец.

– Кто юный?– удивился Пашка,– я?

– Нет, я,– из зарослей лебеды ответила я.

Работа меня постепенно успокоила, и я уже не сильно вникала в соседский треп. Пашка тем временем подошел к ограждению и встал возле него так, чтобы лучше видеть мою грудь в вырезе футболки. Грудь у меня пятого размера, Пашка пялился мне прямо в вырез, вгоняя меня в краску. Я распрямилась:

– Егоров, не мешай работать.

– Ясное море, я не мешаю. Я хочу раз и навсегда договориться.

– Только если ты дашь мне слово, что Степан больше не будет устраивать вечеринок у меня под окнами.

– Кать, это не серьезно.

– Конечно, тем более, что сам ты не далеко от Степана ушел.

– Я?– не поверил Павел.

– Ты. Кстати, твой Степан влез ко мне в окно, свалил горшок с цветком и тюль порвал, – рассказывала я, привалившись к ограждению с другой стороны,– и зачем ты вообще завел кота?

Вот тут и случилось непредвиденное. Егоров вдруг наклонился и поцеловал меня прямо в губы, прижав к себе за плечи. Нас разделяла художественная оградка из железных витых прутьев. Задохнувшись, я уперлась руками в садовых перчатках Егорову в грудь и с силой вырвалась на свободу.

– Сдурел, что ли? – обозлилась я на него и на всякий случай огляделась по сторонам.

На улице никого не было, но соседская бабка Проня вечно торчала у окна, и уж такой момент точно не пропустила.

– Кать, ну, сколько можно меня дразнить?

– Что?!?

Пашка заткнулся, уловив в моем голосе предгрозовые раскаты.

Я оттолкнула его от палисадника:

– Катись отсюда, пока цел. И не подходи ко мне. Буденовец, ясное море.

Палисадник опять остался без прополки.

Я влетела во двор, закрыла калитку на засов, начисто забыв, что между участками есть проход, пронеслась в дом и заперлась на все замки, будто Егоров был насильником, а я потенциальной жертвой. Осталось только набрать 911.

Мне потребовалось время, чтобы прийти в себя.

«Ну, малолетка»,– обзывала я Егорова и металась по дому, бестолково переставляя с места на место вазочки и статуэтки. В ванной я повертелась перед зеркалом, придирчиво рассматривая свою фигуру. Бюста было слишком много.

Большая грудь при моей комплекции осложняла мне жизнь и портила отношения с начальниками-мужчинами. Магазины я из-за своей груди почти ненавидела, и как раз находилась в поре, когда надо было принимать решение относительно мужчин: ненавидеть всех или через одного. Начать можно было с Егорова.

Выйдя из душа, я поужинала, неожиданно вспомнила поцелуй и вынуждена была признать, что целуется Пашка просто сногсшибательно. От воспоминания этого единственного поцелуя я так распалилась, что пришлось набрать службу спасения – одноклассницу Светку Кузнецову. Светка вышла замуж уже четвертый раз, что автоматически делало ее экспертом в отношениях между полами.

– Свет, меня сосед поцеловал. Что это означает, как думаешь?– после приветствия поинтересовалась я.

– Ой, да все, что угодно,– утешила меня подруга,– мужчине ничего не стоит поцеловать тебя, а назавтра забыть об этом.

Светка была флегматиком, речь у нее была плавной, слова она немного растягивала. Меня это обычно успокаивало.

– Что хоть за сосед?– поинтересовалась Кузнецова.

– Мент.

– О, это новость. Ты же всегда тяготела к интеллигентным мужчинам.

– Да это не я тяготею, это он.

– Так не бывает. Значит, он уловил что-то в твоем поведении, какой-то сигнал, который ты послала ему на подсознательном уровне.

– Свет, говори прямо. Что за сигнал?

– Да откуда ж я знаю? Может, ты выходишь на крыльцо в ночной рубашке, успокаивая себя тем, что сосед на работе, но рассчитывая, что он тебя увидит.

Сорочек я не носила, я носила пижамы. Мои летние пижамы были совсем маленькими и прозрачными, словом, откровенными. Я лихорадочно вспоминала, выходила или нет в пижаме на крыльцо. И точно – выходила. Вот елки, что теперь будет?

– Але, Кать, куда пропала? Чего молчишь? – позвала Светка, – Вспомнила, было дело?

– Было, вспомнила,– мрачно подтвердила я.

– Ну вот, а говоришь.

– А какого фига он подглядывает?

– Ну, подруга, ты реши, чего ты хочешь.

– Свет, да я…-начала я, но Светка перебила:

– Все так говорят, а потом откуда-то дети берутся.

– Неужели все так непоправимо?

– А что тебя, собственно, беспокоит?

– Света,– простонала я,– он моложе меня.

– На сколько?

– Да я точно не знаю, кажется на десять лет.

– Ну, и что?– отозвалась консультант,– у тебя есть отличный повод хорошо выглядеть.

– Это бесперспективные отношения. Зачем мне тратить время и душу на бесперспективные отношения?

– Других-то нет. Траться хоть на эти. И потом, когда все закончится, ты в хорошем состоянии перейдешь в другие руки.

Эксперт выдал свои рекомендации, и мы простились, и я погрузилась в размышления. Чтобы перейти в другие руки, нужно, чтоб были первые. Значит, если нет первых, не может быть и вторых…

Недели две в жизни Элеоноры ничего, можно сказать, не происходило. Мелькали лица, но новых впечатлений не было. Работала, отводила Машку в сад, возвращалась и забирала дочь у соседки. Выходные они с Машкой проводили в парке, по несколько раз опробовав карусели, качели и колесо обозрения.

А через две недели в салоне опять появился тот самый тощий субъект с ястребиным носом и седыми висками.

Он сел в кресло и уставился на Матюшину в зеркало. Зеркало отражало взгляд черных глаз и направляло его прямо в сердце Элеоноры. Опустив голову, Эля стала вспоминать, накрашены у нее губы или нет. «Кажется, накрашены»,– с облегчением вспомнила она, но тут же забеспокоилась по поводу стареньких удобных шлепанцев, на которых в некоторых местах стерлась краска. Поймав себя на этих мыслях, она разозлилась: «Что за бред в голову лезет? Тоже, нашелся герцог Эдинбургский».

Эля еще не достригла мужчину, когда он опять предложил ее проводить. Матюшина опять отказала, но все время, которое клиент еще пробыл в салоне, Элеонора присматривалась к посетителю. Когда мужчина, бросив на нее взгляд, ушел, Настя, чье рабочее место было рядом с Элиным, спросила:

– Кто такой?

– Понятия не имею.

– Врешь,– не поверила та.

– С чего бы мне врать?– удивилась Эля.

– Как он на тебя смотрит! От одного взгляда забеременеть можно,– предостерегла подруга.

– Предложил проводить,– информировала Настю Эля.

– А ты что?

– Отказала.

– Отказала –то зачем? Что с тобой станется, если мужчина проводит тебя?

– Мне почему-то неуютно под его взглядом.

– Так на тебя уже лет пять так не смотрели, от этого и неуютно. Привыкай.

– Зачем? Нет у меня времени на это все.

– На что?– со смехом спросила Настена.

– На это,– со значением ответила Эля и тоже засмеялась.

Объяснить подруге свое состояние было проще, чем себе.

Эля не хотела никаких перемен, даже таких. Какая-то тупая усталость наваливалась на нее, она ложилась после работы на диван, укладывала рядом с собой дочь и читала ей книжки. Больше ни на что сил не оставалось. Даже в борьбе с веснушками наступила пауза. Тридцать лет – это не шутка.

Эля отлично понимала, что такое перспектива с точки зрения изобразительного искусства и легко находила ее в пространстве. А с точки зрения жизни – не видела, как ни старалась.

Ей казалось, что перспективы нет. Кроме Машки. Вырастет Машка, и все, точка, а росла Машка быстро, прямо на глазах. Вечером одна, а утром уже другая.

Вероничка, видя, как Эля мается, пыталась вытащить ее на какой-то спектакль, который поставил в молодежном экспериментальном театре питерский режиссер. Отзывы были самые лестные, критики единодушно называли спектакль явлением и событием. Элеоноре не хотелось ни явлений, ни событий, ей хотелось на диван.

– У тебя осенний авитаминоз,– догадалась Ника и притащила витамины.

Витамины не помогали.

– Давай запишемся в тренажерный зал, – предложила Ника.

– Давай,– легко согласилась Матюшина, уверенная, что до тренировок дело не дойдет, и не ошиблась.

Коллеги в салоне тоже пытались расшевелить Элеонору, работали над ее образом, к созданию которого были привлечены визажист, мастер маникюра и косметолог. Их усилия пропали даром, Элеонора по-прежнему оставалась вялой и неразговорчивой.

А потом опять появился клиент, тот, который уже предлагал проводить ее домой.

Эля встретила его, как старого знакомого, с интересом мыла ему голову, а перед тем, как начать стричь, спросила:

– Почему бы вам не изменить прическу?

– Попробуйте,– согласился тот.

И Элеонора постригла мужчину так, как считала нужным, а потом уложила его густые жесткие волосы ежиком. Это была его стрижка и его прическа, и только слепой этого не видел. Стряхнув кисточкой состриженные волосы, Эля, как фокусник, ловко освободила клиента от накидки и, оглядев дело рук своих, улыбнулась. Она не ошиблась, мужчина был интересным, лицо загадочное, красивые кисти рук, длинные пальцы, обручального кольца не было. Эля вдруг представила эти руки на своем теле и почувствовала томление.

«Вообще-то Настя права, что со мной станется, если он меня проводит?»– в сомнениях разглядывая веснушки, задавала она себе вопрос.

Собираясь домой, Эля волновалась: «Встретит или не встретит?» С одной стороны, хотелось, чтоб встретил. С другой стороны, было предчувствие, что ничего хорошего из этого не выйдет. Волнения оказались напрасными: он не встретил.

Мужчина появился через неделю.

Он ждал Элю возле салона после работы. Когда она вышла, он отбросил сигарету, преградил ей дорогу, сказал, что его зовут Гоша и что он приглашает ее в кино.

– У меня дочь, ей пять лет,– Элеонора напряглась

– Дети – это здорово,– заверил ее Гоша, Эля выдохнула, и они отправились в кинотеатр.

Матюшина сидела между Машкой и Гошей, крутила головой то в одну, то в другую сторону. Машка хрустела попкорном, Гоша пил пиво.

Неожиданно Эля почувствовала, как мужская горячая рука накрыла ее руку. Сильные пальцы проскользнули в ладонь, и Эля разволновалась. Георгий поглаживал, изучал пальцами все бугорки и впадинки на ее ладони, и это было настоящей, острой лаской. Происходящее на экране стало недоступно Эле. Она высвободила руку подальше от греха, и еще какое-то время не могла сосредоточиться на фильме.

После сеанса Эля не позволила их проводить, а оказавшись дома, не могла найти себе места. Состояние было давно забытым, странным, ненужным. В голову лезли какие-то глупости. Словом, маятник качнулся.

Уложив Машку, Элеонора легла и отпустила воображение. Она представляла себя в объятиях мужчины, его поцелуи и шепот. Одиночество вдруг сделалось невыносимым, Эля села в кровати, обхватила колени и заплакала. Ее отвлек звонок в дверь. Слезы высохли.

Накинув халат, Матюшина выглянула в глазок и ахнула: за дверью маячил Гоша.

– Что стряслось?– удивилась она, впустив гостя.

– Ключи от дома потерял.

– В кинотеатре?

– Не знаю, потерял и все. Надо вызывать слесаря, так в квартиру не попасть, дверь железная,– жаловался гость, стоя у порога.

– Проходи, несчастье.

– Постелешь мне на кухне?

– Я вообще-то не гостиница,– напомнила Эля.

– Мне больше не к кому. Я здесь недавно живу, у меня и знакомых, кроме тебя нет.

– Я польщена.

Вытащила из кладовки раскладушку, бросила плед, подушку, подала гостю полотенце:

– Ванна справа.

– Спасибо, – шепотом отозвался Гоша, – А чай у тебя есть?

– Я не пью чай ночью.

– Посиди со мной, – попросил он.

– А колыбельную тебе не спеть?

– Не откажусь.

– Слушай, у меня ощущение, что я тебя усыновила.

Поставив чайник, Эля оглянулась на незваного гостя, перехватив его заинтересованный взгляд где-то в районе своей спины:

– Иди, мойся.

Гоша исчез за дверью ванной.

Пока гость мылся, чайник вскипел, Матюшина достала две чашки, подумала, и убрала одну назад. Залила кипятком пакетик, обернулась на звук шагов и опустила глаза: обернув бедра полотенцем, босой Гоша с голым торсом стоял на пороге кухни.

–Вот твой чай,– избегая Гошиных глаз, показала на чашку Эля.

Она уже почти протиснулась мимо него и раскладушкой к выходу, но Гоша перехватил ее и потянул к себе.

…У шефа была нездоровая любовь к летучкам. Он проводил их два раза в неделю, но в разные дни. Мне несколько раз везло, я вовремя линяла с работы, но в последний раз секретарша Валька подошла ко мне и передала от шефа персональное приглашение. Я вздохнула и смирилась.

Сидя на летучке, я не к месту вспомнила Пашку и его поцелуй. От воспоминаний по спине прошел озноб.

– Меркулова, что с тобой?– с ехидством поинтересовался шеф.

Он как раз разбирал причины несостоявшейся сделки, когда мы потеряли клиента из-за непрофессиональной работы юриста другого агентства.

– Да так, Леонид Николаевич, ерунда всякая,– сказала я правду.

– Меркулова, выбрось ерунду из головы, иначе останешься на улице.

Народ зашевелился.

– Что, все так плохо?

– Что по сделкам?– ловко перевел разговор шеф.

Все притихли.

– Леонид Николаевич, мне пора,– имея в виду встречу с клиентами, сказала я.

– Иди,– сделал одолжение шеф. И я вырвалась на свободу.

Прислушиваясь к стуку в груди, я гнала машину домой, зная, что встречусь с Егоровым, который через несколько минут будет выезжать из гаража.

Я практически выучила расписание соседа, и когда он бывал дома, выскакивала на крыльцо то с веником, то с тряпкой, то с половиком, изображая хозяйственный энтузиазм.

Теперь каждая мимолетная встреча с Павлом Егоровым подробно разбиралась по телефону со Светкой Кузнецовой. Обсуждался мой наряд, его взгляд, ну, и, конечно, все реплики. Узнай Пашка, какое значение я придавала тем глупостям, которые он мне болтал, гордился бы собой до конца жизни.

– Свет, он мне починил черенок от лопаты. Это что-нибудь значит?– спрашивала я Кузнецову.

Светка задумывалась на пару секунд и объясняла, растягивая слова:

– Это значит, что он хозяйственный. Еще он, возможно, считает, что ты мало работаешь в саду. Он хочет видеть тебя там чаще.

– Обойдется.

Однако на следующий день, приехав домой, я вырядилась в свой любимый комбинезон, надела под него тонкий джемпер, который подчеркивал мою грудь и цвет глаз, и вышла на уборку территории.

Через несколько минут Пашка застучал во дворе ведрами и показался у забора.

– Катерина, привет, – раздевая меня взглядом, обратился ко мне сосед.

– Привет,– небрежно бросила я, стараясь быть серьезной и равнодушной, и продолжила сгребать листья в саду.

Егоров оперся локтями на хлипкое заграждение между участками и смотрел на меня такими глазами, что это было опасно для здоровья. Я не выдержала:

– Егоров, не мешай работать.

– Чем это я тебе мешаю?

– Нечего пялиться.

– Ясное море, ты что, музейная ценность, что, бесплатно смотреть нельзя?

– Нельзя.

– Так скажи, сколько стоит вход.

Я подошла к забору:

– Вход рубль, выход – два. И то, если буду в хорошем настроении.

– Так за твое настроение я отвечаю, только пусти.

– Такого как ты только пусти.

– Так ты меня что, боишься?

– Опасаюсь, Павел.

– Почему это? – заинтригованный Пашка уставился на меня с таким интересом, что я хмыкнула.

– Тебя пусти, потом Степан подтянется. Куда мне столько котов?

Егоров подвинул доску в заборе, оказался на моей территории и с обидой в голосе спросил:

– Кто тебе сказал, что я кот?

Я отступила на шаг:

– Наслышана о твоих похождениях.

– А если это вранье?

– Не думаю. Профессия у тебя стрессовая, напряженная. После хирургов на втором месте по стрессовости. А как лучше всего снять стресс?

– Как?

Пашка наступал на меня, я пятилась к дому:

– Ты в каком звании?

Егоров озадаченно притормозил:

– Майор.

– А должность у тебя какая?

– Командир оперативной группы.

– И что, до сих пор не знаешь, как врачи рекомендуют снимать стресс?

– В спортзале, ясное море, – косясь на мой бюст, ответил Пашка, – или с женщиной.

На этих словах Пашка шагнул ко мне и сгреб в охапку. Пластиковые грабли, которые я держала, оказались очень кстати. Я стукнула черенком Пашку по лбу, раздался звон, Егоров отпустил меня, ойкнул и схватился за лоб. Было ясно, что я перестаралась.

– Паш, я не хотела, – с раскаяньем произнесла я, подошла и заглянула соседу под руку. Пашка мгновенно обхватил меня за шею и прижался губами к моим губам.

– Дурак, – обозвала я его, рванула домой и опять закрылась на все замки.

…Дело двигалось к зиме, виделись мы с Егоровым все реже и реже, и я окончательно убедила себя в том, что интерес соседа ко мне носил сезонный характер.

Как-то, вернувшись с работы, я наткнулась возле своего дома на Пашкины Жигули. Он выгнал машину из гаража и бросил ее так, что мне было не проехать в свои ворота. Я вышла из Окульки и, вздрагивая от холода, заглянула к нему в гараж.

– Привет, – небрежно бросила я в сторону мужского силуэта,– машину убери, я проехать не могу.

И тут сосед Павел Егоров в парадной форме вышел из гаража. На груди у него красовались две звездочки. У меня перехватило дыхание.

Пашка сел за руль и сдал назад, освободив проезд, вышел из машины, а я все стояла, тупо уставившись на бравую фигуру в форме и знаки отличия.

– Сегодня получаю еще один,– объяснил Егоров и уехал.

Я кинулась звонить Светке Кузнецовой.

– Свет,– в сильном волнении начала я, – я видела соседа в форме, он выглядит сокрушительно. У него два ордена, сегодня получает третий. Что мне делать?

– Соблазнять.

– Не хочу, Свет, я соблазнять, я хочу, чтобы он соблазнился, ну, как царь Давид, когда увидел Вирсавию.

– Климатические условия не подходящие: мы в России живем, а там дело происходило, если мне не изменяет память, в Иудее. Если ты сейчас выйдешь во двор, начнешь плескаться в бассейне, инвалидность тебе обеспечена, тобой уже никогда никто не соблазнится. Не надо ничего усложнять, ты же женщина, хитростью добейся своего.

– Я не умею.

– Так учись, подруга. То, что достается нам ценой больших усилий, ценится дорого и, как правило, долго, часто даже всю жизнь, – наставляла меня Кузнецова,– и потом, разве он не пытался тебя соблазнить?

– Да какое это соблазнение, так, баловство одно. Накинется, поцелует и удерет, как мальчишка.

– Что-то я такого не помню, ты рассказывала, что это ты спасаешься бегством от него.

– Он не романтичный совсем,– вздохнула я, – у него кот больший романтик, чем он.

– Ну и хватит вам одного романтика в семье, – завершила Светка.

В тот вечер Егоров вернулся после полуночи, я дождалась его на веранде, проследила, как зажегся свет в окнах, и ушла спать.

Проснулась я от кошмара: мне снилось, что Павел целует меня и мяукает как его кот Степан. Открыв глаза, я прислушалась.

Под окном утробно орал Пашкин кот. По силе звука чувствовалось, что он в отличной форме. Я перевернулась на другой бок и накрыла голову подушкой. Не помогло. Через полчаса стало ясно, что придется вставать и прогонять кота шваброй. Завернувшись в халат, я открыла дверь и взвизгнула: на участке напротив крыльца стояло привидение.

– Кать, – позвало привидение,– это я, Павел. Не пугайся. Степка опять забрался к тебе, я хочу его отвадить раз и навсегда.

– А как ты хочешь его отвадить?

Пашка крался к углу моего дома и не отвечал. Из одежды на нем были трусы, майки и шлепанцы, в руках что-то блестело.

– Паш, что это у тебя? – насторожилась я.

– Т-с-с-с. Табельное оружие, что ж еще.

– Ты что, стрелять собрался в кота?

– А что еще остается делать, если эта скотина с девушкой моей мечты мне отношения портит.

– Не знаю, о какой тут девушке речь идет, только в кота я тебе стрелять не позволю. Псих.

Я зашла за дом и потрясла шваброй грушу, на которой сидел Степан. Мимо нас с Павлом промчались три огромных зверя, я ахнула и припустила к веранде. Павел с пистолетом в руках вошел следом за мной.

– Иди домой, Егоров, – строго велела я соседу.

Пашка сунул пистолет под резинку семейных трусов и решительно направился ко мне. Швабра все еще была у меня в руке, и я замахнулась ею на Егорова. Он почему-то совершенно не испугался, взялся за швабру, дернул ее на себя, и когда я налетела на него, обнял меня свободной рукой. В груди у меня стало горячо, глаза закрылись. «Светка говорит, чтобы я себя не экономила», – вспомнила я совет эксперта и ответила на Пашкин поцелуй. Последнее, что я запомнила, это был звук упавшей швабры.

Очнулась я от вопля Степана, он привычно голосил под моим окном. Я-то уже привыкла, а Пашка сел на кровати и потянулся за пистолетом.

– Не смей, – предупредила я Егорова, – мы ему памятник должны поставить, а ты за оружие хватаешься.

Пашка улыбнулся и нырнул под одеяло. Я фыркнула. Степан продолжал орать.

– Ну и ну, – фыркнул Егоров, – может, он жрать хочет?

– А он что, мышей не ловит?

– Да фиг его знает, по-моему, перебивается случайными подачками.

– Весь в хозяина.

Егоров вынырнул на поверхность, лег на спину, согнул руки в кистях, мяукнул и попросил:

– Почеши мне пузо.

– Паш, тебе сколько лет?

– Двадцать девять.

– А мне знаешь, сколько?

Пашка перевернулся на бок, подставив под голову ладонь:

Луна светила ровным светом, глаза у Пашки хитро блестели:

– Конечно, знаю. Мы с тобой в одной школе учились, я в первом классе, а ты в седьмом. Стало быть, тебе сейчас,– он сделал вид, что задумался, прикидывая мой возраст,– тридцать пять или тридцать шесть. Но ты совсем не изменилась. Я все ждал, когда ты постареешь, и я перестану сходить по тебе с ума.

– А ты сходил?

– А то ты не видела.

– Я не видела.

– Да, конечно, она не видела. Еще и дразнила меня.

– Я?!

– Ты, ты. Помню, после десятого класса ты на каникулах тут торчала, а я с чердака смотрел, как ты в летнем душе моешься. Мне с чердака видна была только твоя обалденная грудь, я высунулся, чтобы пониже талии тебя разглядеть, не удержался и выпал в крапиву.

– Точно, помню что-то такое, потом баба Вера гоняла тебя вокруг дома этой самой крапивой, а ты припадал на одну ногу и прятался от нее, – со смехом вспомнила я.

– А когда ты поступила в институт, помнишь, я тебя из шланга окатил, ты в сарафане мокром стоишь, все просвечивается, я уставился, стою столбом, а ты в меня зеленым помидором запустила и в глаз попала. Тебе влетело от деда, а я с фингалом две недели дома сидел.

Павел подтянулся, просунул ладонь мне под голову и стал целовать по очереди глаза, брови, щеки, нос, когда дело дошло до губ, я уже обнимала его и прижималась к нему всем телом.

– И этим летом дразнила меня, – упрекнул Егоров.

– Это как же я тебя дразнила?

– Выходила на крыльцо в каких-то ленточках и лоскутках.

Я прыснула:

– Ты видел меня?

– Конечно. Это же мое главное развлечение – подглядывать за тобой.

И мы опять принялись целоваться.

…А на следующий день Егоров привез мне щенка. Это был французский бульдог, и мы с Пашкой стали спорить, как его назвать. Егоров хотел, чтобы щенка звали Рой. Я настаивала на Бильбо:

– Это мой щенок или нет? Могу я назвать его сама?

Так ни о чем не договорившись, мы звали собаку каждый по-своему. Получился аристократ Бильбо Рой.

Свою биографию Бильбо начал с того, что сгрыз мои любимые туфли. Поэтому я каждый день ждала от него какой-нибудь новой пакости и неслась домой при первой возможности. И правильно делала. Туфлями Больбо не ограничился. Он грыз вообще все. Иногда он отвлекался, например, ему очень нравилось доставать из цветочных горшков и разносить по дому землю. Я ни разу не застала его за этим занятием, к моему приходу обычно все уже было готово.

Я одинаково боялась уходить из дома, и боялась возвращаться домой. Трехмесячный щенок держал меня в постоянном страхе.

Пашка умирал от хохота.

Вечерами я кормила Егорова мясом, а он хозяйничал в моем доме: то кран заменит, то ворота смажет.

В один из таких вечеров Пашка реставрировал крыльцо, возился с отвалившейся плиткой, а я, кинув на сковороду кусок отбивной, чистила картошку, когда в сумке зазвонил мобильный.

– Слушаю, – ответила я, с большим трудом докопавшись до трубки.

– Здравствуйте, я хочу выставить на продажу квартиру, – произнес в трубке приятный женский голос.

Я метнулась за рабочим блокнотом, достала его и пристроилась записывать характеристики квартиры.

– Это в Ленинском районе, улица Достоевского, хрущевка пятиэтажная. Знаете?

Я знала этот дом. Чистый двор, зеленое место, магазины близко, по-моему, детский сад и школа рядом, даже дорогу переходить не надо. «Неплохой вариант»,– анализировала я информацию.

– Я сделала ремонт, перегородки убрала некоторые, из трешки получилась двушка. В техпаспорте перепланировка указана.

Я записала площадь квартиры и попросила завтра показать мне ее. «Завтра возьму с собой договор, – попутно планировала я,– поеду, расскажу, кому я в этом районе продавала квартиры, объясню преимущества от общения только с одним риэлтором».

– Как вас зовут?

– Элеонора,– ответила женщина.

– До завтра,– простилась я и кинулась к сковороде спасать Пашкину отбивную.

Пашка приклеил на крыльце плитку и пришел, как зверь, на запах жареного мяса. Бильбо крутился под ногами, принюхивался и смотрел на нас с надеждой. Ему полагалась овсянка с говяжьим сердцем. Гадость, согласна, отбивная не шла с этим блюдом ни в какое сравнение.

После ужина мы втроем уселись на диване перед телевизором, но посмотреть ничего не получилось. Пашка стал гладить мои колени, я закрыла глаза и сползла прямо под Егорова. Пульт пощелкал у меня под задом и отключил телик. Егоров был опытным соблазнителем. «Надо будет это обсудить со Светкой»,– мелькнуло в голове.

Утром, сев за руль, я услышала, что двигатель моего транспортного средства странно постукивает.

Егоров тоже послушал, залез под капот, покопался там и сказал, что надо ставить машину на ремонт. Мне идея не нравилась: как я буду что-нибудь успевать без колес?

Егоров «дунул, плюнул», стучать стало тише, я села за руль и попросила свою Окульку:

– Ну, миленькая, ну, пожалуйста.

Она послушалась, завелась и перестала хандрить.

…Дом, где жила Матюшина, я нашла легко. Войдя в подъезд, я огляделась и оценила состояние как удовлетворительное. Дверь квартиры была сейфовой, тяжелой, мне открыла молодая интересная женщина в спортивном костюме.

– Здравствуйте,– улыбнулась я, протягивая свое удостоверение.

Элеонора провела меня по светлой, очень стильной квартире, я заглянула во все углы, повертела краны, нажала на смыв в унитазе и, наконец, мы добрались до главного – цены.

– Знаете, я спешу, это срочная продажа. Скажите, по какой цене надо выставлять квартиру, чтобы продать быстро?

– Вы уверены?

– Да.

– У вас встречная покупка? Вы дали задаток за другую квартиру?– засыпала я вопросами Элеонору.

– Нет, я уезжаю.

Элеонора замолчала, стараясь унять сердцебиение, и неожиданно предложила:

– Хотите чаю?

– С удовольствием.

Мы прошли на кухню. Мне все больше нравилась эта женщина, она была вменяемой – большой плюс для продавца. Чаще попадаются хозяева с пальцами веером, с которых приходится терпеливо и настойчиво сбивать спесь. Элеонора понимала, что ее квартира – не единственная в городе, что очередь из желающих ее купить выстроится только в одном случае – если цена будет ниже рыночной. Моя задача – найти золотую середину.

Подавая чай, Эля рассказывала:

– Я замуж выхожу, и мы переезжаем. Гоша уговорил меня переехать в Краснодар. Он там продает свою квартиру, я здесь – свою, и покупаем общую.

– Гоша – это ваш будущий муж?

– Да,– Элеонора засветилась изнутри, будто включили подсветку.

Я вспомнила Егорова и тоже засветилась. Мы переглянулись с Элей, поняли друг друга и радостно засмеялись.

– Он меня вывел из комы просто, понимаете,– продолжала Эля,– я думала, в тридцать лет жизнь кончилась.

Я сидела, пила чай в обществе Элеоноры, слушала ее романтическую историю, и чуть не забыла, что нахожусь на работе. Опомнилась и полезла в сумку:

– Эля, давайте подпишем с вами договор.

Я выложила перед своей клиенткой бланки и, добавив в голос теплоты, объяснила свои обязательство перед ней, а ее – передо мной.

Эля согласно покивала головой, подписала бумаги и попросила:

– Не забудьте, это срочная продажа.

– Эля, а почему срочно? Давайте все делать в нормальном режиме. Переехать вы успеете, зачем такая спешка? Вы же потеряете в цене.

– Нет, Гоша там присмотрел квартиру в хорошем месте, нам хотя бы задаток за нее надо дать.

Я поднялась:

– Понятно, буду стараться. Спасибо за чай. Звонить буду вам теперь часто, привыкайте.

И мы простились, довольные друг другом.

…Эля осталась одна и походила по квартире, пытаясь представить себя в другом месте, в другом городе, под другой фамилией, не Матюшиной, а Никифоровой. Это была фамилия Гоши. Или лучше оставить прежнюю фамилию, чтобы они с Машкой были семьей? Тогда другой ребеночек будет Никифоров.

О другом ребеночке Эля еще даже не сказала Гоше, не успела.

Когда он звонил и спрашивал, как идут дела, Эля отвечала будничным голосом, что все хорошо. Она совсем не умела рассказывать по телефону какие-то личные, интимные подробности, и вообще телефоны не любила. Она представляла, как Гоша приедет, примет ванну, сядет на кухне за стол, она его покормит и скажет:

– Гош, я беременная.

Он закашляется от радости, задохнется от восторга и встанет перед ней на колени, как перед божеством. И она, наконец, поверит, что мужчина тоже может хотеть, ждать и любить ребенка.

Эля полезла в холодильник и открыла йогурт. Пусть малыш получает все самое лучшее, пусть растет.

Зазвонил телефон, она промокнула губы салфеткой и ответила:

– Да? Да, Гошенька, я встречалась с риэлтором сегодня, да выставила. Нет, не волнуйся, срочно. Конечно.

Голос у любимого был строгий, не как обычно. Но Эля понимала: телефон не располагал к душевному теплу. И потом, у него там дела, он нервничает, нашел хорошую недорогую квартиру, старается для них с Машкой и для новенького малыша. Эля улыбнулась. Все будет хорошо.

Элеонора доела йогурт и пошла в детский сад.

Вечером, доставив соседских мальчишек на четвертый этаж, Элеонора решилась сказать Вероничке, что они переезжают в другой город.

Вероничка смотрела с недоверием:

– Как, уезжаешь? Зачем?

– Гоша хочет,– не очень убедительно объяснила соседке и подруге Эля.

– Элька, ты же его почти не знаешь. Почему ты туда? Почему не он сюда?

– Ника, он же мужчина, у него там дело свое дело. А. я везде устроюсь на работу, мне все равно, где стричь.

Ника взяла себя в руки. Действительно, что она лезет в чужую жизнь, в своей разобраться не может.

Эля тоже замолчала: она ведь не выносит ее Гришку, но это не мешает Нике растить детей и получать от жизни удовольствие. Гоша совсем не обязан Нике нравиться. Они и виделись только на дне рождения Элеоноры, разве можно узнать человека за три часа?

Но настроение пропало.

– Ладно, мы пошли, пока,– простилась она с Вероничкой, и они с Машкой ушли к себе.

Машка наотрез отказывалась переезжать в другой город, топала ногами, кричала:

– Не поеду к этому дядьке жить! – и упрямо поджимала губы.

Эля прижимала дочь к себе, шептала ей ласковые слова в макушку и утешала ими себя быстрей, чем Машку:

– Он хороший, он старается для нас. Будет тебя на велосипеде катать, в парк, на выставку водить, от мальчишек защищать. Он же мужчина.

Это магическое слово, бывшее много лет под запретом, проросло в сердце Гошиным именем. Ледяная глыба на сердце просела и стала пористой, доживая последние дни, и Эля была уверена, что если сейчас отключить подачу тепла, сердце не выдержит и остановится.

…Шел дождь. На месте моей Оки стоял чей-то Фольксваген. Пришлось пристраивать машину в другом месте, и под дождем бежать в офис.

Оказалось, мое парковочное место занял стажер, симпатичный парень по имени Иван. Он сидел за компьютером, увидев меня, улыбнулся и спросил, что нужно делать. Я удивленно вскинула брови:

– А я откуда знаю, что тебе делать?

– Шеф сказал, что вы мой начальник.

– Еще бы он мне об этом сказал, – заворчала я, но вовремя заткнулась, вспомнив, что на работу опоздала.

Чтобы Иван не надоедал мне глупыми вопросами, я положила перед ним первый и последний номера журнала «Маклер» со словами:

– Анализируй цены по разделам. Сколько стоила сотка земли в центре города в начале года, сколько сейчас, ну, и так далее. Строй график.

Иван кивнул головой и с умным видом уткнулся в журнал.

Нейтрализовав Ивана, я села к компьютеру и составила объявление о продаже квартиры Матюшиной. Потом разослала его по агентствам и секретарше Вальке. Рассылками и объявлениями занималась она. Объявление выйдет только через несколько дней, до этого времени нужно запустить расклейку.

Объявления для расклейки я повезла сама, не доверяя это дело нашей задерганной шефом Валентине.

Оплатив расклейку объявлений, вернулась к машине, щелкнула пультом сигнализации и потянула дверцу. Окулька завыла как потерпевшая. Еще не осознав до конца весь ужас случившегося, я щелкала пультом, он не срабатывал, машина выла, замки не открывались.

Я стояла возле рынка и растерянно оглядывалась по сторонам, каждую минуту ожидая, что появятся стражи порядка и попытаются уличить меня в угоне. Вокруг меня образовался кружок зевак и сочувствующих. Стали поступать дельные предложения и советы.

– Девушка, вы отключите сигнализацию сначала, а потом попробуйте замки.

– Нет, так ничего не получится, надо одновременно открывать замок и щелкать пультом.

– Что-то заклинило в электронике.

– Дождь влияет, точно.

На глазах у меня выступили слезы. Ока подвывала теперь с перерывами. Тут кто-то за спиной сказал:

– Я знаю человека, который откроет.

Я обернулась на голос. Позади меня стоял тощий парень лет четырнадцати в толстовке и дрожал как лист на ветру.

– Кто откроет?

– А сколько дашь?

– Сотни хватит?

– Давай.

Я вытащила сотню. Парень потянулся к ней, но я проявила бдительность:

– Нет, сначала скажи, кто откроет машину.

– На рынке токарь ключи делает, он бывший домушник. Он все умеет открывать.

Я обрадовалась, будто мне дали адрес бесхозной нефтяной скважины.

Мужичок за токарным станком был очень живописным. В бандане, с наколками на всех пальцах. У него были убеждения, и это бросалось в глаза. Чужие убеждения я привыкла уважать, поэтому вежливо поздоровалась, а потом изложила суть проблемы. Мужичок улыбнулся:

– Это можно, почему ж не помочь красивой молодой женщине. Замужем? – зачем-то поинтересовался он.

– Конечно, – с достоинством ответила я.

– Недавно, что ли выскочила?

– Да, недавно, а как вы догадались? – поразилась я его проницательности.

– Гладкая еще, не общипанная курица.

Я рассмеялась. Мужичок положил в карман какую-то проволоку, и мы отправились выручать мою Окульку, которая продолжала завывать и подмигивать габаритными огнями, как от нервного тика.

Подойдя к машине, мой спаситель вставил в замок проволочку, покрутил ее там, и Окулька затихла, распахнув перед криминальным авторитетом дверь. Я неодобрительно покачала головой, отдала деньги и, сраженная мастерством, поинтересовалась:

– А инструмент вы мне не оставите?

– Добавь еще столько же и он твой,– весело ответил мужичок.

Я повертела в руках ничем не примечательную проволоку и спрятала ее в сумку. Сев в машину, включила дворники и посмотрела на часы, они показывали три.

«Ну, и что? Может, я с клиентом»,– сказала я себе, повернула ключ зажигания и вывернула руль, чтобы выехать с парковки в другую сторону, к дому.

Телефон требовательно зазвонил.

– Слушаю,– строго предупредила я трубку.

– Катерина,– произнес шеф недовольным голосом,– ты где?

– Еду на «смотрины», Леонид Николаевич,– бодро соврала я.

– Что показываешь?

– Сама еще не знаю, не была в квартире.

– Ну вот, сколько вас учить можно,– напустился на меня шеф, – какой ты после этого риэлтор, если сама не знаешь, что продаешь?

– Вот сейчас и исправлюсь,– пообещала я.

– Тогда уже не возвращайся,– разрешил мне шеф.

– Спасибо, Леонид Николаевич,– очень сексуально ответила я.

– Ну, Катерина…– задохнулся шеф и отключился.

Подъезжая к дому, я старалась не смотреть на свой окончательно заросший сорняками палисадник, твердо решив, что весной засею его газонной травой. Каждую свободную минуту я теперь проводила не в саду с тяпкой, а в постели с Егоровым.

Открыв дверь на веранду, я услышала жалобное тявканье.

– Головастый ты мой,– подняв щенка на руки, я пыталась его поцеловать между ушей. Голова вертелась, и я все время натыкалась на маленький быстрый язычок.

Ближе к вечеру я позвонила Элеоноре. Голос у нее был грустный, мне даже показалось, что она плакала.

– Эля, у вас все в порядке?– спросила я.

– Да, все в порядке, – заверила она меня, и я пересказала ей все, что успела сделать за день для продажи ее квартиры.

Егоров пришел со службы усталым, но после ужина стал смотреть на меня сквозь хитрый прищур.

– Паш, – решила я сбить его с толку,– у меня клиентка появилась, выставила квартиру на продажу, говорит срочно. У вас там никто не ищет квартиру? Совсем не дорого. Место отличное, квартира хорошая, уютная, чистая. Хозяйка продает ее с мебелью. Ты поспрашивай у людей, а?

– Поспрашиваю,– пообещал Пашка, поймал меня за руку и потянул на себя. Я споткнулась о его ногу и рухнула Пашке на колени. Он заглянул мне в вырез и восхитился:

– Ясное море!

– Дурак,– обиделась я.

– Пойдем, – не выпуская мою руку, Пашка поднялся со стула. Сбить с толку Егорова было невозможно. Хороший он был мент.

…Дня через два начались звонки по моим объявлениям, появились желающие смотреть квартиру, и я начала возить к Элеоноре соискателей.

Элеонора нервничала, вмешивалась в процесс, говорила лишнее и была не очень корректна с покупателями. Мне приходилось успокаивать ее всякий раз, когда люди, осмотрев квартиру, просто уходили и не возвращались.

Эля начала метаться, обзвонила другие агентства, но продажа не шла. Я водила по несколько клиентов почти каждый день, покупатели на квартиру где-то заблудились и никак не отыскивались.

После очередного показа я стала понимать, почему Элеонора нервничает.

Я еще была в квартире, когда ей позвонил любимый мужчина.

– Да, Гошенька,– ответила Эля.

Он, по –видимому, спросил, как дела, она посмотрела в мою сторону и вышла в другую комнату. Совершенно не стесняясь, я стала подслушивать.

Эля оправдывалась, объясняла, что быстро не получается, что мы уже снизили цену до минимума, дальше просто опасно, но на другом конце провода ее, кажется, не понимали.

Элеонора говорила чистую правду. Я втолковывала ей всю неделю, что если мы сбросим цену, она не сможет ничего и нигде купить, потому что таких цен не существует в природе. Может быть, на мысе Шмидта, но не на юге России, куда звал ее будущий муж. Однако любимый уговаривал ее ничего не бояться, уверял, что он добавит, сколько будет нужно, лишь бы она продала поскорее.

– Я поговорю с ней,– обещала Эля, имея в виду, скорее всего, меня.

Когда она вернулась в комнату, ее трясло как в лихорадке.

– Валерьянка есть в доме?– спросила я.

Она отрицательно покачала головой. Я сбегала на кухню, налила в стакан воды и принесла ей. Зубы стучали о стакан, но Элеонора немного успокоилась.

– Он меня бросит, если я не приеду к нему, а я беременная. И все повторится сначала,– как в бреду повторяла женщина. Я ничего не понимала:

– Не бросит. За это не бросают.

– Это других не бросают, а меня бросит. Если я не могу даже квартиру продать быстро, что с меня можно взять? Катя, давай сбросим цену до полутора миллионов,– перейдя на «ты», предложила она.

– Эля, – я все еще пыталась образумить ее,– ты хочешь остаться на улице? Нельзя продавать по такой цене квартиру!

– Он добавит,– мертвыми губами шептала женщина.

– Он дал задаток?

– Да, он нашел деньги, дал задаток, а я его подвожу,– слезы полились из ее глаз таким потоком, что на футболке моментально образовались два пятна. Я наблюдала, как они, увеличиваясь в размерах, сливались между собой.

– Эля, у меня на завтра три показа, давай надеяться.

– Хорошо,– согласилась она, провожая меня к двери.

Выйдя на улицу, я поняла, что умру, если не наберу Егорова: мне нужны были положительные эмоции, как глоток воздуха.

Егоров ответил шепотом, что он занят и перезвонит. Я тронула с места машину, выехала из микрорайона и почувствовала себя гораздо лучше. Внутренний голос говорил мне, что с Элей, с ее жильем и ее мужчиной что-то не так. Не было никаких объяснений тому, что отличная квартира в отличном месте и по такой смешной цене не продавалась, хоть лопни.

«Может, Элеонору ангел-хранитель бережет?» – решила я.

Через неделю ситуация не изменилась.

Чем дольше все это тянулось, чем больше паниковала Элеонора, тем спокойней становилась я, веря, что все к лучшему.

Еще через несколько дней я предложила Эле снять квартиру с продажи.

Но она об этом даже слышать не хотела. Я ясно видела, что моя клиентка совершает большую ошибку, видела, но сделать ничего не могла.

И когда, наконец, Егоров подогнал мне покупателя, я испытала чувство, похожее на освобождение. Мы оформили задаток и назначили время сделки.

Жизнь потекла дальше: я показывала, предлагала, продавала, оценивала недвижимость, а заодно и людей.

…Дождь и ветер совсем обтрепали сад, и мы с Егоровым все чаще сидели у камина.

Как-то, глядя на огонь, Егоров предложил построить один большой дом в середине двух наших участков, я пообещала, что подумаю.

– Ясное море, чего тут думать, Кать?– тут же возмутился Пашка,– у тебя сколько соток?

– Столько же, сколько у тебя. Здесь все наделы одинаковые.

– Значит, десять. А если объединить, будет двадцать. Представляешь, какой это участок? Усадьба! Поставить в центре домину, и начать размножаться и плодиться. Как ты к этому относишься?

К тому, чтобы начать плодиться и размножаться я уже давно относилась положительно, если не сказать больше, но Пашке знать об этом пока не полагалось. Он еще не прошел испытательный срок, чтоб я делилась с ним сокровенным. Светка, проведя очередной сеанс психотерапии, выдала прогноз: если сосед через полгода не уйдет назад, к себе, то останется надолго. Надолго меня тоже не устраивало, мне нельзя было тратить время на транзитного пассажира. Я так Пашке и сказала:

– Посмотрим на твое поведение.

– На что ты собираешься смотреть?– переспросил он. Во взгляде его появилась угроза, но я не придала этому значение:

– Вдруг передумаешь. Я помню, у тебя была какая-то итальянка, которую ты от бандитов спас. Твой дед говорил, что вы собирались венчаться в католическом храме. И где теперь эта итальянка? Solo parlare, ma stesso non amare! (только говоришь, а сам не любишь). Chiacchierone!

Егоров сдвинул брови.

– Чего-чего?

– Того. Трепло ты, Паш, верить тебе нельзя. Может, ты, конечно, боевой офицер, может, друга из боя вытащил на себе, но в качестве спутника жизни мне ты вряд ли подходишь. Вот, что я думаю. Поэтому и говорю: время покажет.

Егоров неожиданно вытащил себя из нагретого кресла перед камином и без объяснений вышел из моего дома. Я подбежала к окну и проследила, как он пересек сад и пролез между досками на свою территорию. Чисто кот Степан. Я поморгала глазами и взяла Бильбо на руки.

– Обиделся, – пожаловалась я собаке.

…Незаметно подошло время Элиной сделки, покупатель с ней рассчитался, и мы отнесли документы на регистрацию. У Матюшиной была неделя на сбор вещей, после чего она должна была передать новым хозяевам ключи от квартиры и выселиться. Я пожелала ей удачи на новом месте и счастья в личной жизни.

Домой я теперь не рвалась, или рвалась, но не так сильно. Бильбо вел себя прилично, привыкал, подрастал, и мы с ним отлично ладили.

Осень подступала со всех сторон, местами превращалась в раннюю зиму, я топила камин, но сидеть перед ним в одиночестве не хотелось. Главным моим развлечением стало наблюдение за домом Егорова.

Для этого я слазила на чердак, нашла дедовский бинокль, настроила его, и когда у Пашки зажигались окна, я в темноте устраивалась на веранде с биноклем и доводила себя до изнеможения, рассматривая его голую спину или грудь.

Пришлось опять звонить за консультацией к Светке.

– И что ты ему такого сказала, почему он ушел?– взялась выяснять Светка.

– Он предложил объединить участки и построить общий большой дом, чтобы начать плодиться,– вспомнила я и зашмыгала носом.

– Ну, а ты что?– растягивая слова в своей манере, допытывалась Светка.

– А я сказала, что он уже собирался однажды жениться на итальянке, и где она теперь? Что ему верить нельзя, вот, что я ему сказала. И все. А он встал и ушел.

– Может, эта итальянка его бросила, а ты ему напомнила о ней?

– Может. Значит, он ее любит до сих пор? А что тогда со мной у него было?

Я высморкалась.

– Не реви,– попросила Кузнецова,– надо, чтобы ты кого-нибудь пригласила к себе в гости.

– Приходи,– позвала я ее.

– Бестолочь, да не меня же, а мужчину.

– Это кого, например?

– Неужели все так плохо?– не поверила она.

– Хуже некуда. Если только шефа, но он останется жить, а нам этого не надо. Или надо?

– Это уж ты сама решай, что тебе надо,– дистанцировалась Светка, почувствовав, что я могу наломать дров.

То, что мне было надо, находилось на соседнем участке, в доме напротив. Кто ж знал, что мент может оказаться таким обидчивым? Неужели придется просить прощение? «Не дождешься»,– заявила я соседу, глядя в бинокль на его окна.

Пашка появился в окне спальни, задернул шторы, я приготовилась зареветь, но тут раздался телефонный звонок.

Я отложила бинокль и в три прыжка оказалась у трубки, в надежде, что это звонит т Егоров.

– Слушаю,– произнесла я и насторожилась.

Из трубки неслись всхлипы. Кому-то было хуже, чем мне.

– Але, слушаю,– повторила я.

– Катя, – позвал меня голос, который я не сразу узнала,– ты не могла бы ко мне приехать?

– Эля? Ты?

– Да, я. Пожалуйста, приезжай.

– Да, конечно, я приеду, скажи, что случилось?

Но Элеонора дала отбой. Я забегала по дому, собираясь на другой конец города. Оделась, забрала с собой Бильбо, рассудив, что одного его лучше не оставлять, села в машину и повернула ключ в замке. Ничего. Моя Окулька не отзывалась.

– Приехали, – поняла я и пошла к соседу официально, через калитку.

Позвонила, подождала, опять позвонила. Дверь открылась, Пашка, выйдя на крыльцо, крикнул:

– Кто там?

– Соседи,– ответила я, делая независимое лицо.

Следом за Пашкой на крыльцо выскочила какая-то девица и отвратительно капризным голосом позвала:

– Паша, ты куда?

«Ах, вот ты как, мент поганый»,– кровь бросилась мне в голову, и когда Егоров открыл калитку, я сделала шаг назад и выставила вперед ладонь:

– Извини, что отвлекла.

– Кать,– Егоров схватил меня за руку:– Это друг с женой у меня в гостях. А ты что подумала?

– Ничего я не подумала, иди к гостям,– я тянула руку, Пашка не отпускал. По руке пошли электрические токи высокого напряжения.

– Кать, – Егоров тянул все сильнее.

– Пусти,– напряглась я и сделала попытку освободиться.

– Ну, все, с меня хватит,– Пашка обхватил меня за шею, так, что вырваться не было ни малейшего шанса.

– Паш, – заныла я, красная от напряжения, – мне ехать надо, а у меня Окулька не заводится. Я думала, может, ты посмотришь, что там, а у тебя гости.

– Это не гости, это дружбан зашел на минутку, а тебе прямо срочно?

– Да, там что-то стряслось у клиентки моей, ну, той, чью квартиру я недавно продала, она должна была уже быть в Краснодаре, а сегодня звонит, плачет и просит, чтобы я приехала.

Пашка быстро врубился в ситуацию и без лишних слов выгнал машину из гаража.

…Когда Эля открыла дверь, я не узнала ее. Из симпатичной ухоженной женщины с нежным румянцем на щеках и живыми глазами она превратилась в старушку. Под лазами набрякли мешки, как бывает только от многодневного рева, нос покраснел и припух. В глазах застыла такая тоска, что смотреть в них не было сил.

– Эля, что случилось?

– Он пропал.

– Кто пропал?– задал вопрос Павел.

– Гоша пропал.

Пашка хмыкнул:

– Как в кино, ясное море.

– Нет! – жалобно вскрикнула Элеонора,– с ним что-то случилось, правда!

– Гоша – это любимый мужчина Элеоноры, – объяснила я Егорову,– Они собираются пожениться. Эля продала квартиру, чтоб переехать к нему в Краснодар.

– Все по порядку,– велел Егоров.

Я коротко пересказала Пашке все, что знала:

– Гоша уговорил Элеонору переехать к нему в Краснодар. Эля, выставила квартиру на продажу. Гоша уехал, чтобы поискать подходящее жилье в своем родном городе. Нашел отличный и недорогой вариант, нужно было дать задаток, чтобы не упустить квартиру. Гоша нервничал, звонил Элеоноре, она тоже нервничала, в общем, я чуть не поседела, пока продавала ее квартиру.

Эля слушала, кивала головой, и когда я замолчала, она продолжила.

Из ее сбивчивого рассказа получалась, что последний раз они говорили с Гошей, то есть, с Георгием Никифоровым, шесть дней назад, на другой день после того, как мы продали, наконец, ее жилье. Любимый попросил не отправлять деньги на его домашний адрес, а передать со знакомым водителем автобуса. Это, объяснил Гоша, чтобы не платить проценты банку или почте за перевод. Элеонора все сделала, как просил любимый. Она съездила на автобусную станцию, нашла водителя и отдала ему деньги. Водитель был в курсе, взял сверток и обещал доставить его Гоше. После этого Гоша на связь не вышел. Уже шесть дней он молчит.

– Мне съезжать надо, квартира уже не моя, завтра я должна отдать ключи, а у него телефон вне зоны действия, – и Эля зарыдала.

– А где дочь ваша?

– У соседей наверху,– сквозь рыдания разобрала я.

Пашка встал, прошелся по комнате, выглянул в прихожую, заставленную вещами, и спросил:

– Адрес Никифорова у вас есть?

– Не-е-ет,– еще сильней зарыдала Эля,– его уби-и-ли!

– Проверим. Что еще вы о нем знаете?

– Он воевал в Приднестровье. Ранение есть.

– Очень хорошо. Что еще? Родные, жена?

– Нет никого. Не знаю,– простонала Эля.

– Как звали водителя, через которого вы передавали деньги?

– Не помню, кажется, Степанович, да, точно, Степаныч.

– Эля, надо вам с дочерью снять квартиру,– высказала я свое мнение.

– У меня денег нет, я все передала Гоше,– прошептала Эля и тоненько завыла, обхватив голову руками.

Егоров произнес что-то непечатное и закурил.

– Паш, здесь ребенок маленький живет,– сделала я ему замечание и только усугубила горе Элеоноры.

– Уже нет, не живет,– отозвалась она.

– Ну, все, поехали, будем искать вашего Никифорова,– хлопнув себя по коленям, Пашка поднялся.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

– А мне что делать?– потерянно спросила Эля.

– Заканчивать это мокрое дело и одеваться,– объяснил Егоров.

Пока мы ждали Элю, Егоров прижал меня к себе и прошептал:

– Я соскучился по тебе.

– Тише, Паш, не надо. Она расстроится, если увидит нас.

Надо отдать должное Элеоноре, она собралась, пришла в себя.

Мы загрузились в Пашкину девятку, и он повез нас куда-то, оказалось, в районный отдел полиции.

Там Егоров предъявил удостоверение, нас провели в кабинет дежурного следователя, Элеоноре дали ручку, бумагу и предложили написать все, что произошло.

Она писала, роняла на лист слезы, размазывала их и переписывала изложение. На всю процедуру ушел примерно час. Потом Элеонора составляла словесный портрет Никифорова, и я пошла в машину к Бильбо.

Была уже глубокая ночь, когда мы отвезли Элю домой.

– Как ты думаешь, с этим Никифоровым все в порядке? Или его, правда, убили?

– По-моему, это брачный аферист, и только такая дурочка, как Элеонора, может думать, что он ждал ее с дочкой.

– Паш,– я зажмурилась и потрясла головой,– как, брачный аферист? Это же не день и не два продолжалось, она беременная от него.

– А как ты думала? Ему пришлось напрячься, у нее же ничего нет, кроме квартиры. Представляешь, как надо постараться, чтобы она ее продала?

– Вот, квартира и не продавалась поэтому,– поразилась я своей догадке,– это точно, ангел-хранитель пытался ее уберечь!

– Куда ангелу-хранителю против такого беса, – мрачно бросил Егоров.

– Или психа.

– Одно другому не мешает.

– Может, его все-таки убили? – с надеждой спросила я.

– Добрая девочка.

– Мне кажется, хоронить иллюзии страшней, чем человека.

– Вот ты, значит, как? То есть, ты скорее меня похоронишь, чем свои иллюзии?

– Именно.

Егоров бросил руль, наклонился ко мне и поцеловал. Я рассыпалась на мелкие части, а он уже смотрел на дорогу и скалился во весь рот.

– Паш, надо найти водителя автобуса, вдруг он знаком с Никифоровым и знает, где его искать. А если Никифоров убит, то ниточки могут тянуться к водителю автобуса. Ведь больше никто не знал, что он везет деньги.

– Сейчас заедем на вокзал, узнаем расписание и имя водителя.

– Да, давай, заедем.

И мы не поленились с Егоровым, и еще час потратили на то, чтобы заехать на автовокзал в диспетчерскую. Пашка показал удостоверение, и сонная женщина средних лет сказала, что Степаныч у них только один, это Анатолий Степанович Исаков , и я обрадовалась, потому что это был первый результат в деле поиска брачного афериста или убийцы – смотря по обстоятельствам.

…Утром, едва открыв глаза, я вспомнила об Эле и настроение сразу пропало. Пашка уютно сопел, положив на меня ногу. Стоило мне пошевелиться, как нога напрягалась. Минут двадцать я терпела, потом позвала:

– Паш, а Паш?

Он замычал в ответ:

– У?

– Давай Элю пустим к тебе в дом. Пусть с девочкой поживут, пока найдут подходящее недорогое жилье.

– Дело говоришь, пусть поживет,– сонно отозвался Егоров и тесней прижался ко мне. Я благодарно поцеловала его в заросшую щетиной щеку.

– И все?

– Хватит, хорошего понемножку.

И я попыталась выбраться из постели, Пашка обнял еще крепче. Бильбо завозился в своем углу.

– Егоров, – предупредила я, – не отпустишь, сам за Бильбо будешь убирать.

– Мою собаку зовут Рой. Я буду за своей собакой убирать, а ты за своей.

– Вставай, потому что твой Рой сейчас нагадит.

– Рой не гадит, это Бильбо гадит, – трамбуя меня под себя, известил Пашка.

Я хихикнула и пожаловалась:

– Мне так неудобно.

– Чтобы получить удовольствие, удобства не нужны.

– Извращенец.

Когда мы поднялись, на полу растеклась лужа и лежала куча.

Бильбо с Роем постарались.

– Ого, – изумился Пашка, глядя на пол.

– Я тебя предупреждала.

– Я уберу за Роем, а ты за Бильбо,– решил проблему Пашка, сходил за тряпкой, промокнул ею лужу и подался из спальни.

– Егоров, – заорала я, – ты же мужчина, ты же герой, что ж ты кучи испугался? А если дети у тебя появятся? Тоже будешь делать вид, что это к тебе не имеет отношения?

Я тут же пожалела о сказанном и прикусила язык, но Пашка вернулся, бросил тряпку, присел передо мной на корточки и заинтересованно спросил:

– А дети появятся?

Пришлось выкручиваться:

– Это я теоретически.

Спас меня телефон.

Егоров понесся к трубке, и мы узнали следующее: по оперативным данным, Георгий Петрович Никифоров был известным аферистом. Список его гражданских и официальных жен сделал бы честь любому турецкоподданному. В молодые годы Георгий выдавал себя за студента. С возрастом амплуа пришлось сменить, и он стал представляться офицером в отставке. Были даже особые приметы – медицинский шрам в области нижней доли правого легкого и след от рваной раны на левом колене. Никифоров предъявлял их романтическим особам как следы от ранений.

– Вот тебе и Приднестровье. Как об этом сказать Элеоноре?

– Прямо так и сказать. Клин клином вышибают.

– Она слабая, я за нее боюсь.

– Не бойся, у нее ребенок маленький, не может она быть такой дурищей, чтобы руки на себя наложить. Девочка же попадет в приют.

Зацепив мою Оку, Егоров оттащил ее в автосервис, а я поехала на работу в маршрутке.

Приехав в агентство, я позвонила Эле. Она была в салоне. Перекрикивая шум фенов, я сказала, что нашла ей жилье, где можно пожить, пока она что-то себе подберет.

– Спасибо, Катя,– поблагодарила Элеонора.

Я продиктовала адрес и предложила свою помощь в переезде:

– Если нужно будет, позвони, не стесняйся. Мы с Егоровым приедем и поможем собраться. Может, ты все вещи заберешь с собой?

– Это уже не мои вещи,– чужим голосом ответила Эля, и я пожалела, что напомнила ей об этом.

Взгляд мой упал на стажера Ивана, который стоял у моего стола и чего-то ждал.

– Да, Ванюша, вот тебе список застройщиков, изучай, сравнивай. Лучше на местности.

– Как это?– не понял Иван.

– Как? Садишься в свой Фольксваген и едешь на стройку. Смотришь, на какой она стадии, интересуешься технологией, спрашиваешь, заводишь знакомство с прорабом, в общем, волка ноги кормят.

– А где брать клиентов?– задал он мне вопрос.

– А у тебя есть на продажу какой-нибудь эксклюзив?

– Чего?

– Проехали. Делай, что говорю.

И со спокойной совестью я поехала на встречу с клиентами.

Клиенты были приезжими, я выступала в двух ипостасях одновременно: как гид и как работник жилищно-коммунального хозяйства. Как гид, я рассказывала историю города, районов, улиц и даже некоторых домов, а как сантехник – историю водопровода в этих районах и улицах. Я знала, в каких домах плохо с водой, в каких – с канализацией, а в каких – и с тем, и с другим. Я знала, где протекает крыша, а где сделали ремонт. В каких домах затапливает подвалы, и где идет тяжба с управляющей компанией.

Да и вообще, я знала и любила свой город и категорически не согласна была с тем, что какой-то заезжий гастролер разбил сердце и испортил жизнь моей землячке.

Поэтому я не стала ждать Пашку, а, освободившись, поехала на вокзал, чтобы встретиться с водителем автобуса, который отвозил деньги для Никифорова.

…Водитель оказался солидным дядькой без возраста. Такому можно было дать и сорок, и шестьдесят. Густая копна седых волос, пропахших машинным маслом, грубые большие ладони с черными ногтями, сигарета за ухом. Разговаривал он простуженным басом.

– Здравствуйте, вы Анатолий Степанович?

– Можно Степаныч,– разрешил он.

В автобусе было пусто, я опустилась на сиденье и выпрямила ноги, уставшие от поездок.

– Я подруга Элеоноры, она неделю назад передавала с вами деньги для Никифорова Гоши. Он вас должен был встретить.

– Было такое. Он встретил, я отдал.

– Вы с ним знакомы?

– Не так, чтобы очень, встречались пару раз, он попросил, объяснил, что горит сделка, что задаток пропадет, если не успеет внести всю сумму. Ну, я согласился. Он мне бутылку хорошего коньяка купил, так что я не в претензии.

– И больше вы его не видели?

– Нет, говорю же, мы мало знакомы. А что случилось?– он подвинулся ко мне. Запах машинного масла мешался с сигаретным дымом.

– Этот человек со всеми деньгами пропал, исчез, будто его не было.

– И что теперь?

– Соображайте, Степаныч. Подруга написала заявление в полицию, если вы видели Никифорова последним, значит, скоро вас побеспокоят органы.

– Ну, пусть беспокоят, я все равно ничего не знаю. Что вспомню, то и скажу.

– А что вы вспомните?

Степаныч прищурился.

– Номер машины вспомню.

– Он встречал вас на машине?

– Да, на иномарке.

– На какой?

– Не помню.

Я полезла в сумку, вытащила кошелек и зашелестела перед носом у Степаныча купюрой. Он оценивающе посмотрел на меня, на деньги и ласково сказал:

– Убери, девонька. Чем он вам насолил, этот Гоша?

– Похоже, подругу обворовал мою. Если живой, надо найти.

– Машина, может, не его, уж больно она хороша для такого, как он. Пиши,– велел он мне. Я достала рабочий блокнот.

– Форд Фокус серебристый.

Я записала номер, захлопнула блокнот, вернула его в сумку, улыбнулась Степанычу, и, придав голосу особую теплоту, призналась:

– Я вам очень благодарна. Подруга с ребенком остались на улице. Если это его машина, найдем, не спрячется.

– Осторожней надо быть, а то вы, бабы, такими дурами бываете, – поделился наблюдением Степаныч.

Я выпрыгнула из автобуса, потом подумала, вернулась и протянула водителю свою визитку со словами:

– Мало ли, вдруг понадобится.

Егоров позвонил мне, когда я уже была дома.

– Ну, что, поедем на вокзал?– спросил он.

–Я уже была, и все, что надо, знаю.

–Я очень на это рассчитывал,– признался Пашка.

Вечером за ужином я отдала Егорову листок из блокнота, на котором был записан номер Гошкиного Форда. Он повертел его в руке и спросил об Элеоноре:

– Она не звонила?

Только я помотала головой, раздался звонок.

– Я возле дома, – сообщила Элеонора.

Мы вышли с Егоровым, помогли внести в дом вещи, вынули из такси перепуганную Машку и машина уехала. Егоров включил в доме свет и показал, как пользоваться колонкой.

Немного погодя я принесла девчонкам ужин, и мы с Элей немного выпили.

– Ты осталась на работе?

– Нет. Пусть думают, что я уехала. Не хочу никому ничего объяснять.

– Эля, все наладится, вот увидишь.

Слов, которые Эле помогли бы пережить крах, я не знала, а говорить банальности не хотелось. Я замолчала, предоставив ей возможность выговориться.

– Я худграф наш закончила семь лет назад, – не глядя на меня, сказала Эля, – замуж выскочила за художника. Творческая личность, планы, амбиции, а я взяла и залетела. Он категорически отказался иметь детей, угрожал, обзывал меня, даже ударил, а я Машку оставила. Оформила развод, села родителям на шею и поняла, что хочу кушать. Пошла на курсы парикмахеров, и с тех пор работаю. Все было нормально, только одиночество иссушило душу.

Эля допила вино, помолчала и продолжила:

– Я ведь ему не верила, но он был так убедителен, что проскользнул вот сюда,– Матюшина постучала себя пальцем в грудь.

«Кто не знает любовь без предательства, тот не знает почти ничего»,– вспомнила я Веронику Долину.

Рассказать Эле то, что мы узнали о Никифорове, у меня язык не повернулся.

…Пока Матюшина страдала, жизнь текла дальше.

Элеонора с Машкой оставались в доме Егоровых, я заглядывала к ним, но всякий раз после визита к новым соседям у меня возникало ощущение, что я навязываюсь, что Элеонора не нуждается ни в ком.

После аборта Эля окончательно замкнулась в себе. Даже не знаю, разговаривала она с дочкой или нет. Я делала слабые попытки успокоить Элю:

– Подожди, еще ничего неизвестно, может, его убили и отняли деньги. Ведь это опасно, передавать такую сумму водителем автобуса.

Эля замотала головой:

– Нет, водитель не причем, это Гошка.

Она с трудом выговорила это имя.

– Какая же я дура! Ненавижу себя. Слушай, попроси Павла, пусть научит меня стрелять.

Идея показалась мне неожиданной и интересной.

«Отличный способ сбросить отрицательные эмоции. Лучше пусть мучается от ненависти к этому аферисту, чем к себе», – подумала я и попросила Егорова свозить нас на стрельбище.

– Это еще зачем?

– Пусть Эля отвлечется,– объяснила я.

Через несколько дней Егоров позвонил мне с работы и сказал, чтобы мы с Элеонорой собирались, он заедет за нами и отвезет в стрелковый клуб.

Элеонора, как только вдохнула запах металла, мужского пота и пороховой гари, преобразилась. Мне в клубе было смертельно скучно, я не знала, куда себя девать, а Эля ожила и заинтересованно потянула к себе ружье. Ее интерес быстро перерос в серьезное увлечение.

Матюшина фанатично ездила в стрелковый клуб, не пропускала занятий и вскоре осваивала пневматическое оружие. Через месяц она уже перешла на огнестрельное.

О Никифорове мы не говорили, это была запрещенная тема.

Теперь все ее разговоры сводились к оружию, она к месту и не к месту цитировала Кодекс стрелка по практической стрельбе. Слушая Матюшину, я задавала себе вопрос: чем это увлечение закончится, если она все свободное время проводит в галереях клуба?

Моя Окулька бегала, как новая, я старалась с ее помощью уехать от кризиса: возила клиентов, которых становилось все меньше. Усилия мои не пропали даром, и мы с шефом провели тройную сделку, которая на риэлтерском жаргоне называется «паровозик». Я закрутилась, и Элеонору с Машкой видела редко.

Время от времени я спрашивала у Егорова, как идет поиск Никифорова. Егоров делал серьезное лицо и отвечал, что на поиск живого или мертвого афериста брошены все силы МВД, ДПС и Интерпола, но результатов пока нет, что в сводках о происшествиях похожих на Никифорова трупов не было, и это дает основание полагать, что он жив, здоров.

Я уже думала, что личная драма Матюшиной так и останется ее личным делом, но история получила продолжение.

…Простуженный голос в трубке показался мне знакомым, но вспомнила я только после подсказки:

– Это Степаныч беспокоит. Я автобус рейсовый вожу, помните, вы мне оставляли визитку, чтобы я позвонил, если будут новости.

– Да, да, – заверила я Степаныча, – конечно, помню. Что-то случилось?

– Я тут недавно видел вашего знакомого. Если надумаете приехать, позвоните, я встречу и провожу вас. Это он, Гошка ваш.

– Спасибо, Степаныч, – закричала я в трубку, потому что в ней послышался шум двигателя большегрузной машины, видимо, Степаныч, был в дороге, и мы простились.

Пашка дразнил Бильбо косточкой из прессованных жил, считая, что дрессирует собаку. Я уже открыла рот, чтобы пересказать Пашке наш со Степанычем разговор, но начинающий дрессировщик самовлюбленно отрабатывал с Роем команду «сидеть» и «лежать». Мужчина был занят делом.

Я фыркнула, набросила куртку и прошла через лаз к Элеоноре. Дверь открыла Машка. Я сунула девочке конфеты, она унеслась к игрушкам, а мы с Элей остались на кухне. Я закрыла дверь и задала ей вопрос:

– Не хочешь повидаться с Никифоровым?

Глаза у Эли загорелись лихорадочным блеском, побледнев, она опустилась на стул. Не отводя от меня взгляда, хрипло спросила :

– Где он?

– Мне позвонил водитель автобуса, который отвозил твои деньги, сказал, что знает дом, в котором живет Георгий.

При этом имени рот Эли свела судорога. Она закрыла руками лицо и сидела так несколько минут. Я не знала, есть смысл разговаривать с ней дальше или нет, подождала, и уже хотела уйти, как Эля твердым голосом произнесла:

– Да, я хочу его видеть.

– Ты сможешь взять дня три, четыре за свой счет?

– Думаю, да.

Я подумала, наморщила нос и вспомнила, что давно не брала отпуск.

…– Леонид Николаевич мне нужен отпуск,– сообщила я шефу уже на следующий день.

– Чего это вдруг?– вытаращился на меня шеф, имеющий среди прочих достоинств весьма смутное представление о Трудовом кодексе.

– Ну, скажем, мне надо к зубному.

– А что, это обязательно надо делать в отпуске?

– Леонид Николаевич, меня ждет сложное протезирование. Мне снимут мосты, я буду ходить неделю без передних зубов.

– Меркулова, у тебя что, протезы? – недоверчиво спросил шеф, почему-то глядя на мой бюст.

– Конечно. Когда у человека нет передних зубов, знаете, как он разговаривает?

– Как?– шеф хотел выяснить все до конца.

– Вот так.

И, выдвинув вперед нижнюю челюсть, я продемонстрировала шепелявость с пришепетыванием. Шеф замахал руками:

– Катерина, что за шутки?

– Какие же это шутки, Леонид Николаевич, это правда жизни. Так я пойду в отпуск?

– Иди уже, – отозвался шеф, но по его глазам было видно, что он мне не доверяет. Правильно, в общем, делает.

Доработав до конца недели, я стала собираться в дорогу. Проверила состояние резины на Окульке, заехала на шиномонтаж и вулканизацию, купила атлас российских дорог и стащила у Пашки дорожный набор, жалея, что нельзя прихватить его табельное оружие. Вот бы мы с Элеонорой тогда показали этому аферисту Никифорову!

Егоров был на самом деле хорошим ментом, потому что он меня вычислил на счет «раз». Начал он издалека:

– Кать, а кто это тебе на днях звонил?

– Пашка, ты что, мне целыми днями звонят, по двадцать звонков в день бывает, работа у меня такая.

– А что это ты такая задумчивая? Что затеяла?– не унимался Егоров.

– Паш, мы с Элей хотим в дом отдыха съездить. Ты не против? Ей полезно будет.

– Против,– вдруг заартачился Пашка,– я тебя никуда не отпускаю. Я ревнивый.

Он подошел ко мне, обнял и стал целовать.

– Обещаю, что вернусь одна,– пошутила я.

– Давай, давай, издевайся. А какой дом отдыха?

Я была не готова к такому вопросу. С домами отдыха я не работала. Кто-то из коллег недавно продавал санаторий, других контактов с санаторно-курортной индустрией у меня не было. Стало грустно, я поняла, что что-то в жизни упускаю.

– Паш, – озаренная, предложила я,– а давай вместе поедем?

Можно было голову дать на отсечение, что Пашка откажется. У него в разработке был какой-то вор в законе, и уехать из города он мог только по приказу из ставки верховного командования.

– Кать,– виновато признался Егоров,– сейчас никак не могу.

– Ну, вот, видишь, поэтому придется мне с Элей ехать.

– Почему нельзя дома побыть? Тебе что, со мной и с Роем плохо?

– Нет, конечно, мне с тобой и Бильбо очень хорошо, но я поеду не ради себя, а ради друга,– с пафосом сообщила я.

Такую терминологию Егоров понимал. Друг – это святое, а на святое замахиваться нельзя.

Определив Машку к Веронике, мы с Элеонорой Матюшиной в воскресенье выехали из города. Наш путь лежал на юг.

…Через несколько часов мы проехали указатель с отметкой «Краснодар -30 км». За бортом было плюс восемнадцать, светило солнышко, и я чуть не забыла, с какой целью мы едем. Вспомнила только, когда нечаянно заголосила : «Окрасился месяц багрянцем, где волны бушуют у скал, поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал». На фразе «А помнишь, изменник коварный, как я доверяла тебе», я захлопнула рот и посмотрела на Элю. Она, закрыв глаза, слушала этот гимн обманутых любовниц.

Я набрала Степаныча и сбивчиво сориентировала его на местности.

Он понял, где мы находимся, объяснил, по какой дороге лучше въезжать в город, и сказал, что будет ждать нас за мостом.

Вскоре, проехав мост, мы увидели автобус Степаныча, и я затормозила.

Автобус стоял у обочины, двери были закрыты. Я, кряхтя, выбралась из Окульки, постояла на затекших ногах, размялась, подошла к автобусу и увидела, что Исаев сидит на водительском месте. Голова его свесилась набок, лица с дороги видно не было. Мне показалось, что он задремал. Я постучала по стеклу и позвала:

– Степаныч! Мы здесь!

Он не отозвался. Я потянула дверь, Степаныч стал вываливаться на меня. Голова его качнулась, и я увидела лицо. Это было лицо покойника. Изо рта стекала алая струйка.

«Томатный сок, что ли»,– отказываясь верить глазам, подумала я.

Тело Степаныча съезжало все больше, я держала дверь из последних сил, понимая, что если ее отпустить, водитель автобуса рухнет на землю.

–Эля !– заорала я.

Эля вышла из Оки, подошла к нам со Степанычем и безумными глазами уставилась на алую струйку.

– Что с ним?– наконец, произнесла она.

– Какая разница, что с ним, давай, помоги мне закрыть дверь. Он падает почему-то.

Мы вместе стали запихивать грузное тело на сиденье. Оно плохо поддавалось, но нам все-таки удалось закрыть дверцу автобуса, и запыхавшиеся, мы вернулись в Оку. Путешествие оборачивалось проблемой.

Мимо одна за другой проносились машины, надо было на что-нибудь решиться.

– Слушай, – сказала я Эле,– вдруг он еще жив? Я сейчас вернусь в автобус и проверю.

– А если он убит?

– Тогда поищу что-нибудь, может убийца оставил улику?

– Ты что, рехнулась? – Эля вцепилась мне в рукав куртки и не отпускала, – поехали отсюда, поехали домой.

– Спокойно,– тоном бывалого сыщика произнесла я,– домой мы успеем, раз приехали, надо хоть что-то узнать.

С этими словами я вышла из Оки и опять подошла к автобусу, но уже с другой стороны.

Дверь в кабину была приоткрыта, из щели стекала кровавая дорожка. Я осторожно встала на подножку и заглянула в кабину.

Куртка на Степаныче была в огромных дырах, не иначе, как в него разрядили магазин автомата Калашникова. Я огляделась, поискала что-нибудь интересное, ничего интересного в кабине не было, но в руке у покойного была зажата какая-то бумажка. Пересилив себя, я потянула за кончик и вытащила ее.

Спрыгнув на дорогу, я кинулась назад, в Оку.

Достав мобильный, я набрала Егорова.

– Слушаю, – с улыбкой произнес он.

– Паш, у нас неприятности. Кажется, – добавила я.

– Какие неприятности, санаторий закрыт?

– Нет. Паш, только ты не ругайся. Я не в санатории. Мы с Элей в Краснодаре.

– Ваш санаторий в Краснодаре?

– Нет, Паш, мы совсем с другой целью в Краснодаре.

– С какой такой, другой, ясное море? – голос Егорова быстро наливался металлом, – что еще за фокусы?

– Это не фокусы. Мне позвонил на прошлой неделе Анатолий Степаныч Исаев. Помнишь водителя, который отвозил Элины деньги? Он сказал, что видел Георгия Никифорова и может показать дом, в котором тот живет.

– Дуры,– отчетливо произнес Егоров.

– Будешь ругаться, вообще трубку положу и не скажу, что мы нашли труп.