Наваждение

Глава 5

В то утро они отправились за покупками на ближайший городской рынок. Тетушка Флер и Элизабет оставили Вики у витрины одного магазинчика жадно разглядывать богатый выбор холодных мясных блюд и разнообразных салатов, а сами направились в булочную за свежевыпеченным хлебом.

— Давай еще купим булочек с шоколадкой внутри, — предложила Элизабет. — Вики их очень любит, хоть они и предназначены для детей.

— Ей и было утром на вид лет шесть — с этими хвостиками и румяным со сна лицом, — сказала, смеясь, тетушка Флер. — А ты, кажется, рано встала, да?

— Да, — спокойно ответила Элизабет и сменила тему разговора прежде, чем тетя успела спросить еще что-то. — Ты не забыла, что Тедди Хетфорд собирается к нам на обед?

— Конечно, нет, Я думала, мы можем устроить пикник в лесу, если будет хорошая погода. Я хочу показать ему некоторые растения, которые можно найти только там. — Она заплатила булочнику и попрощалась с ним и с другими посетительницами булочной. Сопровождаемые хором ответных голосов, они с Элизабет вышли из магазинчика.

Когда Элизабет первый раз приехала во Францию, она не подозревала, какое значение придают французы этикету. Будучи жизнерадостной и простой в общении, она была неприятно поражена тем, что в магазинах ее встречали очень настороженно.

— Не очень-то они дружелюбны, — пожаловалась она как-то Дэмиану. Тот рассмеялся и предложил:

— Позволь мне рассказать тебе кое-что о французах, дорогая…

— Да уж, пожалуйста, — простонала она.

— Когда ты входишь в магазин, следует поздороваться со всеми, кто там есть, а когда уходишь — попрощаться, не стоит игнорировать их, иначе они подумают, что ты невежлива. — Его лицо внезапно озарилось живой улыбкой. — Это может показаться пустой формальностью, но жизнь от этого становится более наполненной общением — во Франции даже покупка капусты превращается в важное событие. Хорошие манеры очень важны здесь, они — знак уважения к окружающим.

Дэмиан был англичанином, но прожил большую часть жизни во Франции и настолько впитал в себя дух этой страны, что уже мыслил и рассуждал как француз, восхищаясь французской культурой и философией. Возможно, оттого, что был глубоко эмоциональной натурой, он понимал, что нуждается в каких-то формальных ограничениях, которые помогли бы ему сдерживать раздиравшие его чувства.

— О чем ты задумалась? — улыбаясь, спросила тетушка Флер, и Элизабет вздрогнула, вернувшись мыслями на узкую средневековую улочку, освещенную солнцем, где пожилые мужчины играли в шары. Это тоже был своего рода ритуал — неторопливая игра, однако игроки сражались яростно, несмотря на всю учтивость и церемонность, с которой они держались: победа или поражение имели огромное значение.

— Я просто думала, как здесь все по-французски, — невразумительно ответила Элизабет, и тетушка Флер рассмеялась.

— Тем лучше, как ты считаешь? Многие уголки мира теряют своеобразие с каждым днем; города похожи друг на друга как близнецы, что на запад поедешь, что на восток: небоскребы и шоссе, гамбургеры и кока-кола, — иногда задумываешься, не превратимся ли мы в конце концов в роботов. По крайней мере французы пытаются сохранить свою самобытность. Вся эта готовая пища — разве может кому-то нравиться? Она выглядит как пластик, и вкус у нее такой же. Это мир, сделанный из пластика. Нет, я предпочитаю еду, для приготовления которой требуется время, еду, на которую приятно смотреть и еще приятнее есть.

— Все сегодня должно делаться быстро, — сказала Элизабет с усмешкой в глазах. — Люди постоянно пытаются экономить время, они не желают тратить его на приготовление пищи: они просто запихивают в духовку замороженный обед или открывают банку консервов.

Тетушку Флер аж передернуло.

— И для чего они экономят все это время? Что они с ним потом делают?

— Тратят на то, чтобы смотреть телевизор, — смеясь ответила Элизабет.

— Ничего себе жизнь! Неудивительно, что они так раздражительны. И у них у всех наверняка испорчены желудки от подобной пищи. — Она отправилась в мясную лавку, а Элизабет помахала Вики, которая стояла в тени платанов и от нечего делать наблюдала за игрой в шары. Заглядевшись на ее изящную фигурку в красных джинсах в обтяжку и белой майке, проезжавший мимо мальчишка чуть не свалился с велосипеда, каким-то чудом удержавшись в самый последний момент. Вики взглянула на него с улыбкой, а он густо покраснел, но улыбнулся в ответ.

— Перестань строить глазки, — заливаясь хохотом, сделала замечание Элизабет. — Бедный мальчик чуть не упал с велосипеда.

— Сам виноват, надо смотреть, куда едешь, — ответила Вики. — Я купила виноград, сливы и все, что тетушка Флер хотела для салата. Посмотреть что-нибудь еще?

— Думаю, что на сегодня достаточно. Тетушка Флер вышла из мясной лавки, и Элизабет взяла у нее тяжелую корзину.

— Давайте выпьем кофе, — предложила она.

Прижимаясь к стене дома, на противоположном конце площади стояло несколько столиков небольшого кафе на открытом воздухе, и они направились туда. Солнце ярко сияло, но где-то вдалеке слышались раскаты грома, и воздух был влажным. Едва они успели допить кофе, как набежавшая неизвестно откуда тучка закрыла солнце, небо потемнело, и они припустили к машине, чтобы успеть до того, как упадут первые тяжелые капли дождя.

Вики мрачно смотрела из окна машины на поливающий дождь.

— Тедди, наверное, теперь не придет. Ведь и незачем, все равно мы не сможем искать в дождь его драгоценные растения.

— Ну, еще может проясниться, — сказала тетушка Флер, бросив взгляд на грозовые тучи.

— Как же! — тяжело вздохнула Вики. Элизабет рассмеялась.

— Не будь такой пессимисткой! Нагруженные пакетами, они побежали к дому. Все вымокли до нитки. Оставив пакеты на кухне, Элизабет пошла наверх переодеться во что-нибудь сухое. Уже второй раз за день ей приходилось переодеваться. Джинсы и майка после утренней прогулки извозились в грязи. К счастью, по возвращении она не попалась на глаза ни тетушке, ни сестре и смогла незаметно проскользнуть в свою комнату, так что они и не догадывались, в каком виде она пришла. Нет, определенно ей нужно заняться стиркой, иначе просто не в чем будет ходить.

Она надела сине-белое платье с плиссированной юбкой, расчесала и высушила волосы, оставив их распущенными, потом подошла к окну и выглянула в сад. Свинцовые тучи закрыли все небо, ветер раскачивал деревья, дождь яростно хлестал, и на дорожках уже образовались маленькие озерца. За садом сквозь дождевую завесу смутно виднелся темный лесной массив. Элизабет стало холодно, и ее передернуло, когда она невольно вспомнила прикосновение ледяных губ Ива де Лаваля. Почему он так поцеловал ее? Тогда она восприняла это как намеренное оскорбление, которым он демонстрировал свою неприязнь и презрение, но теперь ей показалось, что за его холодностью кроется пламя страсти, и трепет пробежал по ее телу.

Он был женат на девушке, которая — это было очевидно — страстно любила его; зачем же тогда он поцеловал ее? Чтобы она не сомневалась, как сильно он презирает ее? Он сказал так мало, но каждое слово, тщательно выбранное, холодное как лед, врезалось в память. Что таилось подо льдом?

Этот лед, похоже, был всего лишь тонкой корочкой, скрывающей неведомое. Один неверный шаг, и ты провалишься в бездонную пучину — она содрогнулась от этой мысли.

Он был другом Дэмиана. Что он слышал о ней, что Дэмиан успел рассказать ему? Было неприятно, что посторонний человек мог слышать искаженную версию того, что на самом деле произошло между ними. Она легко могла представить себе, как бы Дэмиан описал ее, он не польстил бы ей, ведь ревность сделала его жестоким.

Ив не поверит ей, осмелься она заговорить об этом, — он будет верить тому, что сказал ему Дэмиан. Элизабет подозревала, что частично его неприязнь к ней питалась из подсознательного чувства вины, оттого что уцелел именно он. Угрызения совести, как бросил он ей с издевкой этим утром. И она вздрогнула — его слова попали в цель; он был прав, конечно, но теперь, когда она все обдумала, она поняла, что его обвинение направлено и на него самого. Они живы — а Дэмиан мертв. Ведь смерть имеет страшную власть над живыми.

Тедди Хетфорд прибыл ровно в час. Дождь прекратился, но небо было хмурым, тучи нависали над лесом, и воздух был пропитан влагой.

— Я захватил с собой сапоги! — сказал он, как только Вики открыла ему дверь, и девушка скорчила гримасу.

— Вам они, несомненно, пригодятся, все тропинки в лесу залило.

— Такая незначительная вещь, как дождь, не остановит меня, — сказал Тедди со счастливым выражением на лице, и Вики ответила ему ироничной усмешкой.

— Хорошо, когда тебя что-то захватывает, да?

— Вам стоит как-нибудь самой попробовать, по крайней мере жизнь никогда не будет скучной, — возразил Тедди.

— Дети, дети! — вмешалась, смеясь, тетушка Флер. — Идите обедать, пока дело не дошло до драки.

Тедди взглянул на приготовленные блюда с явным восхищением.

— Превосходно! Всегда мечтал о домашней пище — я ведь живу на одном хлебе и сыре, потому что не умею готовить, — как бы извиняясь, произнес он.

— Не умеете готовить? — спросила Вики, удивленно вскинув брови. Элизабет рассмеялась.

— Вики встречается только с теми, кто умеет готовить, — пояснила она, но тут же прикусила язык, заметив свирепый взгляд сестры.

Тедди с невинным видом улыбнулся Вики.

— Собираетесь сделать мне предложение? Тогда мне следует одолжить у кого-нибудь поваренную книгу.

— Очень смешно! — покраснев, фыркнула Вики. — Моя сестра часто торопится с выводами, — заметила она.

— О, это меняет дело, — произнес Тедди с облегчением, накладывая анчоусы. — Так уж получилось, но я старомоден и всегда делаю предложения сам.

Вики вся кипела, и Элизабет почувствовала себя неловко.

— Это всего лишь шутка, — проговорила она в свое оправдание, на что Вики сердито хмыкнула.

После обеда они отправились в лес. Небо прояснилось, но ветер все еще завывал, как раненый зверь. С деревьев падали крупные капли, Элизабет было холодно, она никогда не увлекалась ботаникой. С гораздо большим удовольствием она посидела бы дома, но перспектива остаться наедине со своими мыслями ей не улыбалась.

Она отстала от остальных, когда те, о чем-то увлеченно беседуя, удалились в заросли папоротника. Элизабет бесцельно прошла несколько шагов, желая всей душой оказаться сейчас где-нибудь в другом месте. Неожиданно она увидела, что вышла на берег реки, и Бог знает куда все делись — она едва слышала их голоса. Элизабет рассеянно поглядела на мутно-зеленую воду, в которой после бури плавали сломанные ветки и сбитые ветром листья. Она отвела глаза от реки и поймала себя на том, что невольно взор ее обратился на крепость Дэмиана.

Это было очень старое сооружение, потемневшее сейчас от дождя и мерцавшее свинцово-синим блеском в неярком солнечном свете. Элизабет медленно направилась к ней и застыла, увидев хлопавшую на ветру дверь.

Жил ли здесь кто-нибудь? Дэмиан мало что рассказывал о себе, о своей семье, он тщательно избегал расспросов Элизабет. Ей и в голову не приходило, что его крепость могла отойти кому-нибудь по наследству. Все, что он имел, насколько она знала, была эта самая крепость, в которой он жил, и его картины. Если какие-либо из его работ не были проданы после его смерти, они имеют большую ценность.

Она стояла, глядя в открытую дверь и пытаясь заметить какие-либо признаки жизни. Но оттуда не доносилось ни звука. Помедлив немного, она подошла с опаской к двери.

— Здесь есть кто-нибудь? — позвала она, и звук ее голоса разнесся под сводами винтовой лестницы, ведущей в комнаты на втором этаже, который Дэмиан оборудовал себе под жилье.

Первый же этаж он использовал как склад. Крепость была построена столетия назад, сначала здесь была мельница, затем хранились снасти, когда в реке было много рыбы и местные жители занимались рыболовством; а в восемнадцатом веке здесь помещался оружейный склад, который однажды ночью взорвался, пробив огромную брешь в стене. Дэмиан использовал крепость как дом и студию, увеличив окна, чтобы было больше света.

Никто не ответил ей. Она позвала опять — на этот раз по-французски, — и вновь молчание было ей ответом. Постояв немного, она нерешительно вошла внутрь и тихонько поднялась по лестнице. Она не могла не поддаться искушению вновь увидеть дом Дэмиана.

Воздух был сырым, каменные стены, долго не просыхающие после дождя, были скользкими на ощупь. Старая веревка, продетая в крюки в стене, служила вместо перил винтовой лестницы. Ее шаги звучали непривычно громко в этой тишине. Дверь наверху тоже была открыта.

— Эй, здесь есть кто-нибудь? — крикнула Элизабет, и ее голос гулко разнесся по помещению, как это бывает в пустых домах, где уже долго никто не живет.

Она распахнула дверь пошире, та скрипнула, и Элизабет подпрыгнула от неожиданности. Что-то шевельнулось в углу, и крик замер у нее в горле. Широко раскрыв от страха глаза, она заметила быстро промелькнувший тонкий хвост и облегченно вздохнула. Всего лишь крыса! Дэмиан часто жаловался на их соседство. Они набегали с речного берега и уничтожали его хлеб. Он ставил крысоловки, но никогда не пользовался крысиным ядом, чтобы не отравить случайно какую-нибудь кошку с близлежащих ферм, ведь он так любил эти грациозные создания и часто рисовал их в минуты отдыха.

Она оглядела комнату. Здесь вес было до боли знакомо. Все осталось по-прежнему, таким, каким она помнила. Круглая комната с окнами по всему периметру была увешана рисунками, акварелями и картинами, написанными маслом, — работами Дэмиана и его друзей. Деревянный пол от времени потемнел и стал почти черным. Вдоль стен стояли старые стулья с винно-красной плюшевой обивкой, заваленный бумагами стол, маленькая кушетка, рядом с которой приютился низенький столик со стоящей на нем лампой с зеленым шелковым абажуром. Дэмиан не любил роскошь. Он покупал старую мебель и с любовью воскрешал ее к жизни — у него были золотые руки.

Элизабет обошла комнату, глядя на все как-то отстранение. Окружающие ее вещи принадлежали когда-то любимому ею человеку; он жил с ними, прикасался к ним, наполняя своим светом, теперь же они были пусты и холодны, как выброшенные на берег ракушки.

Среди бумаг на столе она заметила раскрытый альбом. Бросив мимолетный взгляд на рисунок, она застыла от изумления, узнав себя.

Дрожащими руками она взяла альбом. Дэмиан нарисовал ее выходящей из воды, нагой, с длинными распущенными волосами, упавшими на лицо и плечи, с поднятыми вверх руками, еще мгновение, и она откинет назад мокрые пряди. Элизабет почувствовала, как у нее пересохло в горле. Она потрясение разглядывала скупые точные линии, обрисовывающие ее приподнятые груди и изгибы бедер.

Когда он нарисовал это?

Ее взгляд скользнул по другим рисункам, на них тоже была она: в джинсах и майке, идущая со спутанными ветром волосами, оглядывающаяся через плечо на зрителя широко раскрытыми глазами.

Закусив до боли губу, она пыталась сдержать подступившие слезы — так велико было охватившее ее горе. Эти рисунки были сделаны как будто вчера, но рука, набросавшая их с таким мастерством, уже никогда больше ничего не напишет.

Чтобы прийти в себя, она, прикрыв глаза, прислонилась к холодной каменной стене. Немного успокоившись, она положила блокнот на стол и хотела было уже уйти, как вдруг неожиданно эти рисунки показались ей странными. Она снова взяла в руки блокнот, изучая наброски, еще не совсем уверенная, что все это ей не мерещится.

Она не сразу поняла, почему эти рисунки показались ей странными, ее взгляд медленно скользил от одного к другому.

Волосы! На одном рисунке они развевались вокруг лица, их концов не было видно, однозначно они были ниже плеч. На другом они спускались по плечам, обрамляя ее лицо.

Они были слишком длинными, такими, как сейчас, она не подстригала их с тех пор, как уехала в Нью-Йорк. Как мог Дэмиан нарисовать ее с такой прической еще два года назад, когда ее волосы были гораздо короче?

Чувствуя, что холодеет, она вновь взглянула на рисунок, изображавший ее выходящей из воды. Волосы на этом рисунке тоже были длинными.

Она полистала альбом, ища себя на других рисунках, но это были либо пейзажные зарисовки, либо портреты животных.

Она снова и снова смотрела на рисунки, внимательно изучая их стиль, сравнивая его с манерой, в которой работал Дэмиан последнее время. Она не увидела существенных различий — все они были выполнены смелыми скупыми линиями, точно передающими характер и настроение.

Она не была экспертом, но ей часами приходилось наблюдать за работой Дэмиана, и она была абсолютно уверена, что эти рисунки принадлежат ему — если только какой-то художник мастерски не скопировал его стиль.

Но кому понадобилось делать это? Положив альбом на прежнее место, она в раздумье ходила по комнате.

Полотна Дэмиана стоили сейчас, конечно, немало, и, если кто-то работал под него, он мог поиметь на этом кучу денег. Но почему бы с таким талантом ему не работать под более известных, чем Дэмиан, художников?

Она вернулась к столу, схватила альбом и с горящим лицом снова нашла тот самый рисунок, который привлек ее внимание. Если это работа не Дэмиана, то чья? Кто видел, как она купалась в то утро?

Неожиданный шум за спиной заставил ее резко обернуться. Она вздрогнула от неожиданности и уронила альбом на пол.

Глядя на нее полными ненависти глазами, в дверях стоял Ив де Лаваль.

— Что вы тут делаете? Или у вас уже вошло в привычку нарушать границы частных владений? — воскликнул он в негодовании.

Элизабет была слишком потрясена, чтобы сразу найти, что ему ответить. Сердце готово было выскочить из груди. Наконец она пробормотала:

— Разве эта крепость ваша собственность? — У нее мелькнула мысль, что он вполне мог купить ее после смерти Дэмиана.

— Во всяком случае, не ваша, — резко бросил он, — и вы не имеете права находиться здесь.

— Дверь была открыта, и я подумала…

— Что? — спросил он, неторопливо проходя в комнату.

Он внушал Элизабет страх: ей казалось, что он похож на дикого кота, с мягкой грацией подкрадывающегося к своей жертве, — в его движениях таилась скрытая угроза, а глаза горели опасным блеском. Она ничего не ответила, он вновь повторил вопрос:

— Так что же вы подумали? Не ошибка ли это? Вдруг Дэмиан жив и еще совсем недавно работал в этой студии!

Побелев, она молча смотрела на него.

— Я часто приходил сюда и был уверен, что найду его здесь, — сказал он. В его голосе не было сочувствия, его слова больно кололи, глаза уничтожающе сверлили. — Каждый раз, когда я нахожусь здесь, у меня возникает ощущение, что это место навсегда связано с ним. — Он стоял теперь вплотную к ней, их тела почти соприкасались. Он взглянул на нее сверху вниз. Его губы были презрительно сжаты. — И ему бы не понравилось, что вы хозяйничаете в его доме. — Ив вел себя слишком вызывающе, и Элизабет неожиданно разозлилась.

— Вы не имеете права так говорить! Откуда вам знать?

Как мог кто-то, кроме нее и Дэмиана, знать всю правду об их отношениях? Как посмел этот человек осуждать ее?

— Интересно, испытываете ли вы чувство вины? — спросил он с холодной усмешкой.

— А вы?

Он нахмурился. Какое странное лицо, в который раз отметила Элизабет. Кожа совсем без морщин. Оно похоже на холодную маску. Его можно было назвать красивым, это была красота особого рода — мужская красота, таящая одновременно какую-то скрытую угрозу, и она никак не могла понять, с чем это связано. Что-то таилось в глубине его черных глаз. Но когда она всматривалась в них, пытаясь понять, о чем он думает, мысли ее путались.

— Не я вел ту машину, — коротко произнес Ив. — За рулем был он, это и стало причиной его смерти — он не смог выбраться, зажатый между рулем и сиденьем.

— Прекратите! — вырвалось у нее. Она отвернулась. Картина так ярко встала у нее перед глазами, что ее затрясло.

Он схватил ее за руки и силой заставил снова повернуться к нему. Наклонившись, он ледяным тоном тихо произнес:

— В тот день, когда мы разбились, мы говорили о вас. Шанталь напомнила мне об этом вчера — в тот день он остался с нами обедать и ни о чем другом не мог говорить. Может быть, поэтому мы и разбились. Он был просто вне себя, у него было жуткое состояние — и все из-за вас. — Он нахмурился.

Что-то в его лице тревожило ее. Элизабет попыталась вырваться, отступая назад. Ее нога задела альбом. Ив взглянул вниз, нагнулся и поднял его, глядя на рисунок, изображавший ее выходящей из воды. Элизабет попыталась отобрать у него альбом, но он лишь насмешливо приподнял бровь.

— К чему краснеть? Я уже видел вас обнаженной. — Его глаза с презрением оглядели ее. — У вас красивое тело. Я уверен, что вам это говорили не раз. Не пытайтесь изображать из себя скромницу — этот номер не пройдет.

— Я и не думаю ничего изображать! — пробормотала она, чувствуя, как от его взгляда по спине пробежали мурашки.

— Вы могли бы свести с ума не одного мужчину, — сказал Ив, глядя ей в глаза. — Вы лишили Дэмиана рассудка своими изменами, не так ли?

— Нет! Это не правда…

— Да? — (Разве Ив мог ей поверить?) — Он надоел вам, и вы начали флиртовать с кем попало, а когда Дэмиан взорвался, вы ушли от него. Я все знаю — вам не удастся одурачить меня.

— Вы не понимаете, — произнесла она, запинаясь. — У Дэмиана был такой… темперамент…

Он хрипло рассмеялся.

— Пылкость и страстность быстро надоедают вам? Вы предпочитаете легкие развлечения подлинным чувствам, вам от них становится неловко.

— Прекратите говорить за меня! Все было совсем не так…

Он шагнул к ней. Его бездонные черные глаза метали молнии совсем рядом.

— А как это было? Чего вы хотели? — Его руки сжали ей плечи, и он насмешливо улыбнулся. — Давайте посмотрим, смогу ли я отгадать…

Его губы коснулись ее, она отпрянула от их обжигающей холодности, но лед через мгновенье растаял, и их обоих охватило пламя страсти: под его напором ее губы раскрылись, он с жадностью и неистовой страстностью, словно испытывая дикий голод, стал пить нектар ее поцелуя. Он запрокинул назад ее голову, не давая ей возможности увернуться от его требовательных губ. Элизабет инстинктивно, чтобы не упасть, вцепилась в его рубашку. Он обнял ее одной рукой и прижал к себе. Дрожащими руками она обхватила его за шею. Почувствовав, как его рука коснулась ее груди, она слабо застонала. Ее глаза закрылись, тело обмякло. Другой рукой Ив скользнул по изгибу ее позвоночника вниз, расстегнув молнию на платье, и теперь ласкал ее обнаженную спину.

Его близость, восхитительные ощущения, рождаемые его руками, начисто лишили ее способности мыслить. Она была всецело поглощена захлестнувшим ее вихрем чувств. Как могла она забыть, что этот человек опасен, что ей не следует так доверяться ему, позволять ему делать то, что он делает… Ее платье соскользнуло вниз, а она даже не почувствовала этого; ее руки страстно обнимали его, губы приникли к его губам; ей казалось, что она умрет, если этот глубокий горячий поцелуй хоть на миг прервется. Ее никто не целовал так уже два года. Она не отдавала себе отчета в том, кто был этот мужчина.

Ее бросало то в жар, то в холод. Дрожащими пальцами она расстегнула его рубашку, касаясь мускулистой шеи, плеч, теплой груди. Темные волосы, поднимающиеся от пояса по груди, щекотали ее ладони.

Внезапно он оттолкнул ее, и она опрокинулась на кушетку, в испуге широко раскрыв глаза.

Очнувшись от гипнотизирующей эротики любовных ласк, она обнаружила, что на ней совсем ничего нет. Он незаметно раздел ее. Она ахнула и залилась краской, глядя в смущении на стоявшего перед ней Ива де Лаваля. Медленно застегивая рубашку, он наблюдал за ней, а злая усмешка кривила его губы.

— Вы ведь этого хотели, не так ли? — спросил он ледяным тоном. — Еще пять минут, и вы отдались бы мне… или любому другому мужчине — ведь вы, леди, готовы лечь под каждого, кто попросит об этом.

Элизабет хотелось умереть, она ненавидела себя, ненавидела его, и в его жестоких черных глазах нетрудно было прочесть ответную ненависть. Он и не пытался скрыть свое презрение к ней. Горя от стыда и унижения, она отвела взгляд и в эту минуту услышала голос Вики:

— Лиз! Лиз, куда ты запропастилась, черт возьми? Лиз!

Ив де Лаваль повернул голову, прислушиваясь. Не торопясь, он подошел к двери.

— Одевайтесь и убирайтесь отсюда. Держитесь подальше от моих владений, — произнес он холодно и вышел. По каменным ступеням гулко прозвучали, затихая, его шаги.