Навалилось

Глава 1

— Ррррууууу! Рруууу!

Миша заворочался во сне и привычно накрылся одеялом с головой. Пронзительный детский голосок пролетел по длинному коридору, пролез под плотно закрытой дверью и забрался под одеяло и безжалостно настиг в укрытии.

— Ррррууу!

Миша вздохнул и посмотрел на часы. Три часа. Еще спать и спать, но у детей свои внутренние часы. То дрыхнут как сурки, то колобродят всю ночь. Машинку эту еще купили, все никак не оторвется от нее. Как будто за день не наигралась со своей “Салли Каррерой”.

— Геля, — простонал Миша, прекрасно зная, что отсюда дочь не услышит сонное ворчание. — Гелечка, папе завтра на работу. Папе опять скажут, что в его мешках под глазами можно прятать недельный запас кофе.

В ответ он услышал заливистый детский смех, и с тяжелым вздохом выбрался из кровати. На ходу поправил футболку.

— Гелечка, ну чего тебе бл… кхм… блин не спится, — Миша зашагал к комнате дочери и вдруг замер на месте от настигшего воспоминания.

Гелю вчера вечером Нина забрала. Дочь забыла “Салли Карреру” и потом рыдала в телефон матери, чтобы папа привез. Он обещал заехать после работы. Сон сняло как рукой. Миша сразу весь подобрался. Окатило нехорошим холодком. Может, приснилось? С этой малодушной мыслью он сделал несколько невыносимо медленных и осторожных шагов к приоткрытой двери комнаты, где жила Геля в редкие “папины дни”.

В Гелину комнату, как обычно, бил свет уличного фонаря. Дочери это даже нравилось — не страшно было засыпать. Но это только в погожие дни. Когда поднимался ветер, растущие рядом с фонарем деревья превращали желтый свет старого трудяги в беспокойную пляску призраков на стенах. Приходилось завешивать шторы и включать ночник. Сегодня на улице — ни ветринки. Желтоватый свет ровным клином стелился по полу в коридоре. Миша с оцепенелым страхом увидел, как освещенную полоску ковра в детской переехала красная “Салли Каррера”. Лицо покрылось испариной. Очень хотелось просто убежать или хотя бы проснуться. Миша глубоко вздохнул, набрался храбрости, резко толкнул от себя дверь и интуитивно отпрянул назад, вжавшись спиной в стену коридора.

— Г-геля? — дрожащим голосом позвал он.

Но сидящая на полу девочка на его дочь была похожа только возрастом. Она обернулась, и Миша обмер от ужаса. Она совершенно точно была неживой. С виду обычный ребенок. Но смотришь и понимаешь — мертвая. Каким-то внутренним осознанием — как при взгляде на острый край ножа иногда ощущаются фантомные отголоски режущей боли.

Девочка резво поднялась с пола и посмотрела на него внимательным и не по-детски серьезным взглядом.

— Останови его.

Она улыбнулась и побежала к нему. Миша отшатнулся и заорал во весь голос, закрываясь руками, но девочка пробежала мимо — до закрытой входной двери. И исчезла. Мишу трясло. Он тупо смотрел на дверь. Усилием воли заставил себя заглянуть в детскую комнату, где уже никого не было. Еще раз с робкой надеждой подумал, а может это все-таки плохой сон? Сейчас он проснется в своей постели от звука будильника… В ответ на его мысли в стену недовольно постучали разбуженные криком соседи.

До утра Миша не сомкнул глаз. Сидел на кухне, курил в вытяжку и пил кофе. Чашку за чашкой. После того, что было, сердцу хуже не станет. Его трясло как в детстве, когда он наслушался страшных историй про гроб на колесиках. Он точно так же смотрел на дверь кухни и мучительно ждал, что она откроется, и оттуда выбежит девочка-призрак. Из головы не выходили ее слова “Останови его”. Кого его? Пытался думать, но мысли превратились в студень — дрожали вместе с ним, бесформенные и бессвязные.

На работу Миша пришел раньше всех. Огрызался, отвечал невпопад. За пару часов до конца рабочего дня объявил, что заболел, и ушел. Какой там принтер настроить или “офис” обновить, если он до сих видел перед собой бледное лицо мертвой девочки? Домой он шел с тяжелым сердцем. Чем ближе подходил, тем меньше хотелось возвращаться в квартиру, где ночью было что-то… Что-то, что могло снова вернуться. Он подсознательно выбрал самый долгий путь — мимо точечной застройки. Сейчас по всему городу так строили. Найдут кусок земли и лепят дома. Вот и здесь так получилось. Веселенькая краска с внешних стен слезла год на второй, остались жмущиеся друг к другу серые коробки. С одной стороны — ждущий своего часа пустырь, по которому он шел. С другой — церковь. Рядом с ней кладбище. Летом его деревья прикрывали, а зимой сквозь голые ветки даже с дороги первые могилы видно. Миша невольно ускорил шаг. А ему словно в насмешку в спину колокольный звон ударил. Глухо, раскатисто и печально. Миша вздрогнул и обернулся. В ранних зимних сумерках никто не появился — ни мертвая девочка, ни еще какое чудище. Только потревоженный вороний грай сорвался с черного дерева и полетел куда-то вглубь кладбища под протяжный колокольный звон.

Когда позвонила бывшая жена, Миша уже пил. Он был в состоянии хрупкого равновесия, когда и трезветь рано, и можно еще позволить себе выпить стопку-другую. Во всей квартире светло, а на душе — погано. Как будто замарался в чем-то, а в чем — сам не знал. Мишиному настроению вторил старый добрый русский рок. Там тоже никого не ждали, как и его всю жизнь.

Где-то в уголке сознания Миша понимал, что свет не спасет, а музыка не отпугнет. Просто заглушит. Лучше всего помогала водка — горьким анестетиком лилась на взбудораженный рассудок. Укрепляла мысль, что показалось. А если не показалось… Эту мысль он заливал водкой, пока в телефоне его распинала Нина. Обещал привезти машинку и не привез. Что теперь ребенку сказать? Что папа пьяный в говно?

— Вот такое я говно, — небрежно согласился Миша и сбросил звонок. — Вы со своей мамашей мне всю жизнь об этом напоминаете.

Он потянулся к бутылке и почувствовал, как кто-то потеребил его за штанину. Даже сквозь алкогольную хмарь Миша подскочил на месте и отшатнулся так, что слетел со стула и грохнулся на пол. Отполз к стене и снова руками закрылся.

— Ты что такое-то, блядь, что ты? Тебе какого хера от меня надо? — с надрывом в голосе заголосил Миша. — Чего ты, блядь, смотришь-то?!

Со стола из опрокинутой бутылки частой капелю полилась водка. Мертвая девочка смотрела внимательно и печально. А платье у нее другое было — светлое, нарядное. Как будто праздничное. Вчера она в красном была, Миша это хорошо запомнил.

— Останови его, — сказала она то ли вслух, то ли в его голове.

— Да кого?! Кого я должен остановить?

— Ты его вчера видел.

Она вздохнула — Миша в ледяном оцепенении увидел, как поднялись и опустились маленькие плечики в белых кружевах. А потом девочка просто исчезла. Как и вчера.

По столу почти неслышно прокатилась и упала бутылка водки. С грохотом разлетелась брызгами стекла и алкоголя. В ноздри ударил резкий запах спирта. Миша, скорчившись, сидел возле стены и тихо скулил, пока по квартире разносились слова про проклятый старый дом.

Отпустило где-то через час. Миша начал вспомнить, кого он вчера видел. Коллеги не в счет. Он на их рожи каждый день смотрел. Да и чего они могут? Только на рабочей кухоньке чаи погонять, кости кому-нибудь перемыть — это про них. Про маньяков, конечно, тоже бывает, что семья до последнего про них не догадывается. Но тут Миша был уверен. Кто еще? Ну был какой-то малолетний дебил на пердящей “приоре”. Чуть не посадил его на капот на пешеходном переходе. Обматерили друг друга и разошлись. В автобусе тоже ничего необычного. Тот же серый пустырь — его привычный маршрут. Остановка, потом съемная квартира в бетонном муравейнике, который последние полтора года назывался домом. Мимо облезлых высоток и кладбища. Когда с женой разошелся и съехал на съемную квартиру, нашел временный вариант, который потом постоянным стал. На все вопросы, как живется с таким соседством, он всегда шутил, что если сдохнет, нести недалеко. У окраин своя атмосфера, здесь одни склады. заброшки и кустарные автосервисы на каждом шагу. Пока не вылезет какой-нибудь свеженький и наскоро сляпанный ЖК с социальным жильем. В рекламе красиво и доступно. В действительности — дорого, с живописным видом на кладбище и уникальным душком обочины жизни.

Прокручивая вчерашний день и фильтруя его на предмет необычностей, Миша вспомнил невысокого мужчину. Он шел с кладбища с большим пакетом в обеих руках. Только это уже совсем вечером было, когда жена за дочерью приехала. Миша вспомнил, что предложил такси вызывать, Нина как всегда решительно отказалась. Что за женщина — то денег дай, то на одном поле срать не сяду. Он пошел только из-за Гели. Дочь попросила проводить. Когда возвращался домой, увидел странного мужика, который что-то тащил с кладбища. Он еще подумал, что, наверное, венок спер. Может, это про него? Больше не про кого. Все остальное никак не выбивалось из обычной серой Мишиной жизни на такой же серой окраине.

Миша наскоро оделся и пошел на улицу. Даже окончательно протрезвел, пока шел по легкому морозцу. На кладбище, конечно же, все уже было закрыто. Попался только местный сторож с таким же алкогольным запахом, как от него самого. Но он никого не видел. За пятисотку начал припоминать — замечал такого пару раз. Венки ворует. Сторож развел руками и вдумчиво сообщил, что жизнь такая. И весь местный бизнес такой же — соберут со старых могил цветы и все остальное, отмоют и заново продают. Ну а что? Дороги, значит, из старых памятников делать можно, а чем они хуже?

Миша не стал слушать пьяную философию — не того ему было. Выругался и вернулся домой. В квартире по-прежнему везде горел свет и пахло водкой. Надо было убраться, но он молча сидел в Гелиной комнате и смотрел на красную машинку. Так и заснул в детской кровати, согнувшись в три погибели.

Когда он разлепил глаза, было уже совсем светло. Мертвая девочка катала по ковру “Салли Карреру”. Тихонько — словно не хотела его случайно разбудить. На ней снова было белое платьице. Миша даже не удивился. Только вздрогнул и сел в кровати.

— Ты вчера говорила про мужика с кладбища? — хрипло спросил он и только потом потер глаза.

Чувствовал себя разбитым и сумасшедшим. Но похмелье лечилось, а безумие — нет.

Девочка обернулась и грустно улыбнулась.

— Да, но ты опоздал. Они увидели. Везде ты опаздываешь, — она выпустила машинку и растворилась в тусклых лучах зимнего солнца.

Если бы это говорила Нина, обязательно плюнула ядом так, чтобы насквозь прожгло. Миша все десять лет их совместной жизни дырки на своей карме латал. А эта сказала и… сказала. Как будто бы даже с сочувствием, но ощущение осталось, словно смертью дохнуло.

И так дохнуло, что Миша себе места не находил. Как неприкаянный спустился на улицу — за сигаретами. Выхватил обрывок чужого разговора соседей возле подъезда, что на кладбище что-то случилось. Даже полиция приехала. Туда он и пошел — в сознании толком не оформилось, зачем ему на кладбище. Чувство какое-то тянуло. В конце концов, он с мертвой девочкой уже три раза разговаривал. На этом фоне желание сходить просто так на кладбище вполне безобидное. Даже на диагноз не тянет в отличие от общения с призраками. Злой иронии не хватало, чтобы справиться со страхом и усталостью. Миша прошел по пустырю и свернул на кладбище. Там было непривычно многолюдно. Возле каморки у входа стоял вчерашний то ли дворник, то ли сторож, то ли просто местный пьяница. Но Мишу он признал.

— Слыыышь, — он подошел и дохнул перегаром. — Этот-то… Про которого ты вчера спрашивал. Я-то думал, он венки пиздит, а он…

Мужик покачал головой и сплюнул на землю. Миша не стал расспрашивать. Нехорошее предчувствие уже давненько прижилось внутри, а теперь заполняло собой все нутро. Он шел наугад по нерасчищенной дороге, но пришел, куда нужно. Впереди увидел полицейскую машину и людей в форме. Подошел поближе, не обращая внимания на полицейских, и остолбенел. Возле памятника в виде ангела он увидел труп девочки в платье с белыми кружевами. В руках — похожая на младенца кукла. Новая совсем. И платье тоже новое, чистое. Точно не в нем хоронили. Тело уже тронуло разложением, но черты лица остались узнаваемыми. Он ее уже видел — утром она играла с Гелиной машинкой. Стало вдруг очень холодно, ноги перестали слушаться. В голове зазвенело. Сквозь этот звон Миша услышал, как кто-то кричит, чтобы убрали гражданских. Его грубо подхватили под руку и оттащили в сторону. Что-то громко говорили, но он не слышал. Не понимал. Очнулся он уже сидящим на скамейке возле сторожки — обхватившим руками голову. Его старый знакомый украдкой протягивал ему початую чекушку.

— На, глотни, полегче станет. Я всякого повидал, но вот такое…

Миша молча поднялся на ноги и пошел домой. Тупо месил ногами наваливший за ночь снег, пока не дошел до квартиры. Дома бездумно включил телевизор. Плохое предчувствие не отпускало. Как будто капкан захлопнулся, а из него одна дорога — лапу отгрызть или просто сдохнуть. Может, нервы, конечно. А может — крыша поехала.

Вот у кого все стабильно было, так это у Нины. Миша еще по дороге домой заглянул в телефон. Бывшая с самого утра пилила, что он снова забыл позвонить своим придуркам из автосервиса, чтобы они поскорее ей машину вернули, поэтому они снова поедут на автобусе. Миша уже дома скинул ей два косаря с комментарием “на такси”. Нина, конечно же, не ответила. Придуркам из автосервиса он тоже позвонил, когда голос дрожать перестал. А еще очень хотелось увидеть Гелю, вернуть ей “Салли Карреру”, обнять покрепче, послушать ее забавные детские истории. Миша вздохнул и набрал номер бывшей. Если та игнорировала сообщения, значит, ушла в мощный штопор обид. На звонки Нина тоже не ответила.

— Ну и хрен с тобой, — пробормотал Миша. — Так приеду.

Пока собирал осколки на кухне, фоном включил телевизор. Там уже вовсю трубили про страшную находку на кладбище. Какой-то безумец выкопал тело восьмилетней девочки, переодел и оставил на кладбище. Труп обнаружили родители. Подозреваемый уже в розыске. Следующим сюжетом шел репортаж про хреновую работу коммунальщиков. После ночной метели где-то опять с крыши сошел снег. Пострадала женщина с ребенком. Обеих доставили в городскую больницу.

Из комнаты послышался детский смех. Сердце пропустило удар. Миша обтер руки о джинсы и пошел к детской. Страх снова накатил, но другой. Нехороший, горький какой-то.

Миша остановился возле открытой двери.

— Папа! — радостно вскрикнула Геля.

Дочь радостно катала машинку. Рядом с ней сидела девочка-призрак. Света вроде бы ее звали. Или, может, Свята.

— Поиграешь с нами?

— А ты почему здесь? — севшим голосом спросил Миша.

Геля пожала плечами, нахмурилась — с той самой детской серьезностью, которая всегда вызывала у Миши улыбку. Но сейчас улыбаться совсем не хотелось.

— Мы с мамой в школу шли. Потом возле остановки вдруг что-то упало на меня. Больно немного было. А потом Света меня нашла. Сказала, что может меня к тебе проводить.

В кармане ожил телефон. Миша машинально взглянул на дисплей — теща. Он уже знал, зачем она звонит. Дрожащей рукой отклонил вызов, а потом и телефон на пол уронил. Вот и опоздал он еще раз. Как Света его и предупреждала. Можно было сто раз помянуть баранье упрямство Нины, но если бы он позвонил в автосервис и пошевелил ребят, не пошли бы они на ту остановку.

Он тоскливо посмотрел на дочь.

— Так ты поиграешь с нами, пап?

Миша вымученно улыбнулся.

— Конечно поиграю, родная.

— И будешь с нами, пока мама не придет?

Света молчала и смотрела на него серьезным, печальным взглядом. Миша глубоко и прерывисто вздохнул.

— Куда я без тебя? А мама… У мамы там пока дела еще остались. Пусть живет себе. А мы поиграем.