Навеки

Глава 11 – ДАРСИ

Следующим утром, проснувшись, я какое-то время лежала в постели и размышляла. Линк начинал мне нравиться. Он притворялся трусом, но, судя по моим наблюдениям, ничего не пугался. К тому же, был легок на подъем и всегда готов попробовать что-то новенькое. И смешил меня своими периодическими заигрываниями. Похоже, он на самом деле был не прочь завалиться со мной в постель и хорошенько покувыркаться, но я-то знала, что между нами невозможно сколь-нибудь длительных отношений. Я вызывала у Линка благоговейный трепет. Дотрагиваясь до него, я чувствовала, как он задается вопросом: на что еще я способна? Могу ли обеспечить ему роль, которая принесет «Оскара»? Могу ли наложить заклятие на фильм, чтобы кассовые сборы побили все рекорды?

Нет, для Линка я была слишком необыкновенной, чтобы между нами возникло что-либо большее, чем дружба. Единственным человеком, знающим о моих умениях и при этом ни секунды не задумывающимся о том, как использовать мой дар в каких-то личных целях, был мой муж Адам. Адам любил меня такой, какая я есть, а мои необычные способности значили для него не больше, чем умение разговаривать на иностранном языке. Так же, как иной мужчина сказал бы «Моя жена свободно говорит по-французски», мой муж мог бы сообщить «Моя жена умеет убивать людей силой мысли».

В те драгоценные времена, когда мы с Адамом были вместе, я поддразнивала его, сравнивая себя с ведьмочкой Самантой из старого телесериала «Моя жена меня приворожила», супруг которой постоянно стремился превратить свою спутницу жизни в «нормальную». «И ему это всегда выходило боком», – как-то напомнил Адам, целуя меня в нос.

Адам никогда не пытался воспользоваться моим даром. Мы однажды очень серьезно поругались – редчайший случай – когда он неудачно инвестировал значительную сумму и я спросила, не поможет ли, если я «посмотрю», как переломить ситуацию. Муж ужасно разозлился, а я не сразу поняла причину его ярости. Ведьма, похитившая Адама, когда он был ребенком, – та самая злыдня, которую я убила, – использовала Зеркало, чтобы предвидеть колебания рынка акций и, зная будущую конъюнктуру, зарабатывать деньги. Адама рассердила одна только мысль о том, чтобы использовать сверхъестественные силы для личного обогащения.

Вот работу на ФБР Адам считал должным применением моих способностей и даже оставался рядом, когда я просматривала очередные доставленные папки. Он оказывал поддержку, если вдруг я прикасалась к чему-нибудь слишком ужасному и невыносимому. Изредка увидев, как с ребенком творили всякие мерзости, я сильно расстраивалась, и тогда Адам относил меня в постель и заставлял отдохнуть. Если отчаяние не отпускало, Адам самозабвенно любил меня, пока ужасные образы не исчезали.

После завтрака мы с Линком залезли во взятую напрокат машину. Снаружи лил дождь, и я никак не могла перестать думать о муже. Пришлось закрыть глаза, чтобы сдержать слезы, готовые вот-вот покатиться по щекам.

– Хочешь поговорить? – участливо спросил Линк.

Его чуткость и забота заставили меня улыбнуться.

– Как насчет рассказа о твоем детстве? – предложила я, продавливая эту идею в его сознание.

– А давай я лучше поведаю несколько любопытных историй о твоей мамочке? – парировал Линк.

Я почувствовала себя обескураженной и даже перестала применять Искреннее Убеждение.

– Ладно, – сдалась я. – Ты выиграл. Выбираю компромисс. Расскажи про свой сериал. Я никогда не бывала на телевидении.

Линк немедленно перевоплотился в актера и начал профессионально развлекать меня, а я внезапно осознала, что мы оба избегали делиться подробностями личной жизни.

Утром я сообщила Нарциссе, что дома что-то стряслось и мне нужно уехать на денек. Разумеется, Линк обязан был меня сопровождать.

Наверное, я выглядела такой же расклеенной, как и чувствовала себя, потому что Нарцисса успокаивающе похлопала меня по руке.

– Все хорошо. Никакой опасности нет, но не помешает поостеречься. Дельфи договорилась, чтобы сегодня на окна цокольного этажа поставили решетки.

Только в ту минуту я осознала, что причина переполоха – наше с Линком ночное приключение. Я не была актрисой, но постаралась сохранить обеспокоенное выражение лица.

– Что-нибудь украли?

– О да, – всхлипнула Нарцисса, казалось, готовая расплакаться. – Наши семейные архивы. Одна из запертых комнат была доверху заполнена документами о наших предках и их неоценимом вкладе в развитие нашей великой страны.

Трудно было не поддаться отвращению при этих словах. Это поместье строилось и преуспевало на деньги, полученные от торговли людьми. Призраки стенали, не в силах справиться с ужасными воспоминаниями о том, что с ними здесь творили столетия назад, а эта женщина несла чушь о славных деяниях предков.

Нарцисса была так расстроена, что вроде и не заметила, как я отшатнулась.

– Только постарайтесь вернуться к завтрашнему дню, дорогая. У нас намечен маленький сюрприз для гостей.

Мне не терпелось отделаться от толстухи, поэтому я не стала расспрашивать, что или кто именно будет сюрпризом. Хотелось забраться в машину с Линком и убраться от этого ужасного дома как можно дальше.

С Линком было приятно проводить время. Он так и сыпал смешными историями со съемок «Пропавших» и, ну ладно, меня все-таки снедало любопытство насчет матери. Всю свою жизнь я до смерти боялась этой женщины. Пока я росла, Джерлен вечно пихала меня из одной семьи в другую, будто сироту. Пожалуй, у меня имелось полное право ее возненавидеть. Но не получилось. Для меня мамочка всегда была далекой богиней с ледяной горы, которая исчезала и появлялась, когда ей вздумается, и обращалась со мной, как в голову взбредет.

Наверное, ненависти не возникло по той простой причине, что там, куда я попадала, было ужасно интересно. Мать говорила «Ты поживешь у Холденов», и через пять минут уже подкатывала машина. И каждый раз, без исключений, в семье, куда меня пристраивали, царил полный беспредел. Мужья, избивающие жен, инцест, масса случаев супружеской неверности и дети, с которыми плохо обращаются или вовсе не замечают.

Патнем – городок маленький, но творилось в нем все, что только можно вообразить.

Когда я не отсиживала в школе, то работала на приютившую меня семью и, как могла, выправляла ситуацию. Когда муж поднимал руку на жену, я заставляла эту руку буквально гореть огнем. Что-то вроде выработки условного рефлекса, как у собак Павлова. Через какое-то время отец семейства переставал колотить кого бы то ни было. Я заставляла родителей верить, что у них замечательные дети, и тех переставали наказывать.

Потихоньку я изменила внутрисемейные отношения в нескольких домах Патнема. Однако всегда предусмотрительно внушала подопытным, что на них повлияло что-то или кто-то другой, чтобы меня не заподозрили. Частенько переводила стрелки на мудрого пастора. А иногда подбрасывала книгу на животрепещущую тему. «Эта книга перевернула мою жизнь», – говорили переменившиеся.

Потом меня опять возвращали матери, и какое-то время я жила с ней до отсылки в новую семью.

За все годы в Патнеме я лишь однажды попробовала на Джерлен Искреннее Убеждение. До сих пор живо помню тот случай, хотя тогда мне было всего пять или около того. Мама велела идти в дом прямо посреди игры. Я послушно поплелась, поглядывая, как она сидит за столом и читает журнал. Тогда-то я и попыталась мысленно убедить ее отпустить меня на улицу. Мать оторвалась от журнала, впилась в меня взглядом и влепила мне пощечину. Ничего не сказала, ни до, ни после. Никаких объяснений, просто – бац! Она ударила меня в первый и единственный раз, и после я больше ни разу не давала ей повода меня бить. С тех пор я безропотно повиновалась родительским командам. И больше никогда не пыталась манипулировать сознанием своей матери.

Когда Линк провел за рулем уже несколько часов, я будто невзначай спросила о Джерлен. Провести профессионального притворщика не удалось. Он устремил на меня такой понимающий взгляд, что я покраснела до корней волос. Пришлось пихнуть его в бок, и Эймс застонал и скрючился, словно от острой боли.

– Ну ладно, – сдалась я. – Мне действительно любопытно. Расскажи-ка, что из себя представляет Джерлен?

– Хочешь, чтобы я рассказал тебе о твоей собственной матери?

– Как будто о своей ты знаешь абсолютно все. Ха! Да ты наверняка хотел бы узнать, что о ней думают коллеги, что она сама думает о тебе и...

– С чего ты решила, что не умеешь читать чужие мысли?

Я пожала плечами.

– Я не читаю мыслей, но могу уловить чувства. Ты часто думаешь о родителях. Складывается впечатление, будто ты одновременно и бунтуешь против них, и хочешь, чтобы они тобой гордились.

– А сама-то? Каково это – иметь матерью одну из самых красивых и сексуальных женщин в мире?

Теперь Линк разыгрывал из себя психотерапевта и изучающе свысока меня разглядывал. Хотелось ответить в том же стиле, но вырвавшиеся слова удивили меня саму:

– Вы с ней спали?

– Не-а, – весело отозвался актер. – Надеялся, подкатывал, но звезда не пожелала.

Я отвернулась к окну, чтобы скрыть улыбку, по-глупому радуясь, что они не занимались сексом.

– Дарси, – проговорил Линк без всякого намека на юмор. – Я читал ту книгу о тебе, но в ней концы с концами не сходятся. В жизни ты ни капельки не похожа на глупенькую деревенскую девчонку. И там никакого упоминания про твои... ну, таланты, ни словечка. Если верить автору, ты по дурости устроила заварушку, и все остальные рисковали жизнью чтобы тебя спасти.

Я промолчала. А что тут скажешь? Мало помалу я склонялась к мнению, что Линк – мой друг, но пока не была готова полностью довериться ему. А кроме того, узнай он всю правду, то, скорей всего, тотчас же остановится и выпихнет меня из машины.

– Нам туда, – показала я. Линк вздохнул с ощутимым разочарованием, но сейчас не время рассказывать, что же произошло в пещере ведьм.

Похоже, Восточная Месопотамия когда-то процветала. Но давно. Здания в центре крохотного городка были возведены на совесть и пестрели орнаментами, бывшими на пике моды в начале двадцатого века. Однако с тех пор эти строения разве что латали на скорую руку, лишь бы те не развалились. Половина зданий стояла в запустении, дома обитаемые выглядели ничуть не лучше заброшенных. Медленно проезжая по городу, мы не заметили не одного белокожего лица.

Я взглянула на Линка, чтобы понять, что он чувствует. И без прикосновений очевидно – жалость. Сам-то Линк заработал кучу денег, в то время как местные жители – возможно, его родственники – прозябали в глубокой нищете.

Эймс опустил стекло и спросил у мужчин, прохлаждавшихся на скамейке, не знают ли они Джона Алоизиуса Фрейзера. Один из них ответил, что «Папаша Эл» сейчас в «здании старой школы», и махнул на восток.

Мы поехали в указанном направлении и через несколько минут заметили самодельную вывеску «Школа Фрейзера». Линк свернул на длинную подъездную дорожку.

Я влюбилась в это место с первого взгляда. Большой дом со множеством окон. Под сенью столетних дубов. Ракушечная дорожка вокруг здания.

Линк остановился, мы вылезли из машины и, приятно шурша ботинками по ракушкам, зашагали к парадному входу. Отошли от автомобиля всего на несколько метров, когда прозвенел звонок и с заднего крыльца наперегонки высыпали шумные темнокожие детишки. Они не заметили нас с Линком, так как бежали в противоположную сторону.

Мы приблизились к заднему крыльцу, где на ступеньках стоял высокий пожилой седой темнокожий мужчина величественной наружности. Он явно следил за своей одеждой, и та была хорошего качества, но уже пообтрепалась на обшлагах.

Старик нисколько не удивился, увидев моего спутника. Очевидно, он знал Линка в лицо. И сейчас видел перед собой не звезду экрана, а своего внука. Он буквально пожирал Линка глазами, и от его эмоций у меня чуть не навернулись слезы.

– А ты кто такая? – неожиданно обратился он ко мне.

– Дарси, – ответил Линк. – Моя подруга. Мы можем поговорить?

– Будьте как дома, – старик широко распахнул дверь.

Папаша Эл, как его называли, велел какой-то девушке отпустить детей домой на остаток дня, потому что ему нужно пообщаться с внуком. Та приподнялась на цыпочки, прошептала что-то старику на ухо, и тот весело рассмеялся.

– Да, тот самый, из телешоу, – подтвердил Папаша Эл, глядя на внука с такой гордостью, что Линк даже зарделся.

Десятью минутами позже мы втроем сидели на крытой веранде, попивали холодный лимонад, хрустели печеньем с патокой и наслаждались прекрасным видом. Ну, я наслаждалась. Линк с дедом пялились друг на друга.

Я специально села немного в стороне и старалась слегка успокоить мужчин, чтобы разговор наконец-то свернул в нужное русло. Ужасно боялась, что сейчас будут извлечены фотоальбомы, и цель нашего визита даже и не вспомнится.

Папаша Эл обладал прекрасным голосом, и нетрудно было представить, как он приказывает больным исцелиться. Но дед признался Линку, что целительством занималась его жена Лили, бабушка Линка. Она была женщиной застенчивой, и они работали единой семейной командой. Папаша Эл убеждал пациентов, что лечат его руки, а жена – всего лишь помощница на подхвате.

Когда Линк рассказал, как получилось, что у него есть незнакомый сын, я боялась, что дед осудит легкомысленного донора спермы, но ничего подобного. Папаша Эл до того обрадовался новости о правнуке, что не стал особо переживать из-за способа, которым обзавелся еще одним потомком. Линк не стал признаваться, что ребенок, по нашему мнению, унаследовал какие-то сверхъестественные способности.

Я откинулась на спинку стула и тихонько слушала, как Папаша Эл рассказывал о своем сыне, отце Линка.

– Он всегда стеснялся нас. Стеснялся палаточной жизни и сеансов целительства, – вспоминал старик. – Он дистанцировался от всего этого еще в детстве. Но именно благодаря заработанным деньгам мы смогли открыть эту школу.

Горделивая интонация в голосе Папаши Эла привлекла мое внимание. Интересно, Линк тоже уловил? Я молчала во время обзорной экскурсии. Когда-то здесь была обычная городская школа – двенадцать классов на шесть кабинетов – но в 1972 году в округе решили, что местное образование не соответствует стандартам, и детей начали возить за пятьдесят миль «в школу, где их никто не ждал».

Мужчины шли впереди меня, и можно было не сдерживать улыбку. Тон торговца я узнаю сразу.

Папаша Эл и его жена годами мотались с места на место, повсюду таская своего сердитого сына, снова и снова устанавливая шатер для «исцеления верой». В 1980-м у бабушки Линка случился инсульт, и супруги вернулись домой в Восточную Месопотамию, где она и умерла. Через год после смерти жены Папаша Эл выкупил старую, заброшенную и обветшалую школу и перестроил ее. После двух лет борьбы со школьным советом штата ему удалось получить аккредитацию для обучения «особенных» детей.

– Самых умных, – подчеркнул Папаша Эл. – Тех, у кого есть шанс поступить в колледж. Ребятишек с мечтами и амбициями.

Он с гордостью доложил Линку, что восемьдесят шесть процентов его выпускников продолжили учебу в колледже. Конечно, умникам пришлось посодействовать с кредитами и стипендиями.

– Если дети хотят учиться в колледже, я помогаю всеми силами.

К тому времени, как Папаша Эл закончил свою триумфальную речь, день сменился вечером, и на вопрос, не проголодались ли мы, я с энтузиазмом воскликнула «Да!»

Мы забрались в машину – я сзади, мужчины спереди – и поехали в ближайший ресторан. Древнее обшарпанное заведение, но пахло там божественно.

– Что есть в печи, все на стол мечи для моего внука, – потребовал Папаша Эл, затем покосился на меня, – и его подруги.

Не подумав, я бросила:

– Его подруги все мертвые.

Большинство людей предположили бы, что я имела в виду кого-то недавно умершего, но, наверное, Папаша Эл слишком долго крутился среди целителей верой и тому подобных личностей, чтобы так ошибиться.

– И давно? – спросил он, пока мы рассаживались за столом, накрытым красно-белой клетчатой клеенкой.

Я была единственной белокожей в этом ресторане.

– Еще до начала Гражданской войны, – выпалил Линк прежде, чем я сообразила его остановить.

Всю жизнь секретность стояла у меня во главе угла. Я научилась притворяться, лукавить и попросту врать, чтобы скрыть то, что, как я обнаружила, окружающие не желали знать. Раз уж людям нравится верить, что привидений не существует, им лучше не слышать, что кто-то запросто общается с духами.

Линк не испытывал подобных проблем и явно был таким же компанейским парнем, как и его дед. Минуты не прошло, как он уже разболтал Папаше Элу слишком многое. Когда я послала ему мысленное требование прекратить трепать языком, он лишь почесал шею и продолжил в том же духе. Меня отвлекали огромнейшие миски с угощением, расставленные по столу. Жареный цыпленок, курица с клецками, мясо, которое тушили до тех пор, пока оно не отделилось от костей, с полдюжины разных овощных гарниров и нечто, похожее на шесть фунтов картофельного пюре с литром подливы. Я позабыла о необходимости придерживать Линка и предалась поглощению пищи.

– Этот ваш курорт – дурное место, – сообщил Папаша Эл, нагрузив в тарелку вдвое меньше еды, чем у меня. – Ты знаешь, что там было восстание рабов? Его возглавлял твой предок, раб по имени Мартин.

– Мой... – от удивления Линк застыл, не донеся вилку до рта.

– Это лишь мое предположение, но скорее всего именно поэтому там держали твоего сына. Моя жена, упокой Господь ее душу, могла исцелять людей только время от времени, но она постоянно чувствовала большее, чем другие. – Папаша Эл обратился ко мне. – Понимаете, о чем я? Она ощущала то, что остальным недоступно. Милая, неужели в тебя это все влезет?

– Не сомневайся, она сметет все подчистую, – заверил опытный Линк. – Что значит «держали»?

– Если мальчик хоть немного похож на прабабку, он способен чувствовать не только людскую боль. Мне кажется, кто-то надумал использовать его для обогащения. Вы и представить не можете, сколько предложений заработать на людских недугах получали мы с бабушкой. Пару раз подкатывали организаторы, предлагавшие нам переехать в большой дом, а они бы приводили туда больных. Идея-то неплоха, но эти ушлые хорьки собирались приводить к нам только богачей, способных выложить сотни тысяч, миллионы, лишь бы исцелиться. А бедняки, которым нечем платить, пускай подыхают на улицах.

Я посмотрела на Линка, и мы безмолвно сошлись во мнении, что слова Папаши Эла действительно имеют отношение к пропавшему ребенку. Я потянулась через стол, чтобы дотронуться до руки Линка. Мысленно увидела богатых женщин из «Тринадцати Вязов» и на пару с Линком попытался сообразить, почему же они там оказались. Эти дамочки явно наведались в поместье не ради фальшивого сеанса. Так зачем? Чтобы излечиться от какой-то болезни? Но они не казались мне больными.

– Да, – сказала я и убрала руку. Линк думал так же, как я.

– Что бы это значило? – поинтересовался Папаша Эл, кивнув на наши руки.

– Она умеет... – начал Линк, но затем пожал плечами. – Расскажи все, что знаешь о «Тринадцати Вязах».

Я продолжила есть, Папаша Эл – рассказывать. Место оказалось даже кошмарнее, чем я представляла. Да, до Гражданской войны там была ферма, на которой первоначально разводили скот. Но предки Нарциссы и Дельфии были слишком ленивы чтобы успешно вести фермерское хозяйство. Где-то в 1810 году жене хозяина надоело, что муж валяет дурака, распутничая все время в рабских бараках. Крыша прохудилась, урожай гнил на полях, а муж лишь предавался разврату с рабынями. Однажды хозяин сообщил, что собирается на пару недель в Новый Орлеан. Тотчас же после его отъезда жена позвала работорговца.

– Она продала всех светлокожих детей с плантации, – сообщил Папаша Эл. – Наверное, ожидала, что муж прибьет ее по возвращении, но когда...

– Когда он увидел, какую кучу денег она получила, то обрадовался, – подхватила я.

– Да, – подтвердил старик. – Согласно легенде, все купчие на каждого раба до сих пор хранятся где-то в доме.

– Уже нет, – пробормотал Линк. – Их освободили.

Похоже, дед подумал на купчие, но я-то понимала, что Линк подразумевал людей.

– С тех пор разведение рабов превратилось в бизнес, переходивший от отца к сыну.

Я оттолкнула от себя пустую тарелку. Стало тошно от образов, проносящихся в голове. Неудивительно, что в «Тринадцати Вязах» мне постоянно было не по себе.

– Так и что там с восстанием и моим предком? – подтолкнул Линк.

– Твоя бабка почувствовала его. Нас спрашивали... как имя той женщины? Похоже на город.

– Дельфия, – выпалили мы с Линком в унисон.

– Она послала к нам служанку с просьбой прийти в тот дом. Мы-то думали, нас просто приглашают на обед, а хозяйка собиралась устроить представление для своих богатеньких клиентов. Жена сказала, что Дельфия прилично содрала со своих гостей, а с нами планировала расплатиться лишь обедом.

– Рабство до сих пор живет и процветает в «Тринадцати Вязах», – не смолчал Линк.

– И тогда, за обедом, одна из женщин, толстая такая...

– Нарцисса.

– Да, она. Разливалась о славной истории «Тринадцати Вязов», и тут моя жена спросила, не произошло ли здесь что-то особенное до войны. Я сразу понял, что Лили что-то почувствовала, но не знал, что именно. Лили пришлось задать несколько наводящих вопросов, пока Нарцисса неохотно не призналась, что слышала, будто в «Тринадцати Вязах» было восстание рабов, но с ним разобрались. Лили спросила, как же именно разобрались, и худышка ответила, что вождя повесили. На том беседа на исторические темы и закончилась. После обеда Лили сказала мне, что займется целительством одна, чего никогда раньше не делала. И попросила, чтобы я тем временем прокрался в библиотеку и поискал старые семейные документы. Ей хотелось узнать, кого именно повесили и почему.

– И вы что-нибудь нашли? – поинтересовалась я.

– О да. Лили наврала, что меня мучает зубная боль, и мне позволили прилечь в гостевой спальне. Услышав, что дверь заперли, я тут же выбрался наружу.

– Они вас заперли? Гостя, приглашенного на обед? – удивилась я.

– Как ты выбрался? – поинтересовался Линк.

Папаша Эл улыбнулся.

– Cкажем, до того, как я женился на твоей бабушке, я освоил кое-какие навыки, из-за которых даже имел проблемы с законом. Среди всего прочего я научился вскрывать замки.

Итак, я вышел из комнаты и отправился на разведку. В библиотеке стоял запертый шкаф, в котором я нашел тетрадь – старинный дневник, как раз тех времен. Пролистал тетрадку до самой последней страницы, и там было написано: «Сегодня они повесили Мартина. Как я смогу жить без него?»

– Где сейчас этот дневник? – спросила я.

– В школе.

Я немедленно поднялась, готовая вернуться в школу, но тут официантка принесла банановый пудинг, пирог с кокосовым кремом и шоколадные пирожные. Я снова села.

– Не может же такая малышка как ты... – начал Папаша Эл, но Линк остановил его.

Я не потрудилась ответить. Жители Соединенных Штатов – да всего мира! – вволю посмеялись над моей прожорливостью. Некоторые рассуждали, что физически невозможно столько съесть и не прибавить в весе. Я игнорировала вопросы на тему моего рациона.

– Я вас раньше нигде не видел? – прищурился на меня Папаша Эл.

Я нагнулась к огромному куску пирога. Идеально запеченная мякоть кокоса покрывала безе.

– Она много на кого похожа, – встрял Линк. – А можно взглянуть на дневник? Вдруг обнаружим что-нибудь полезное. И кстати, почему тебя никто не прижал за кражу?

– Судя по слою пыли на книгах, думаю, их много лет никто не читал, и неизвестно, когда хозяйки обнаружили пропажу, если вообще обнаружили. К тому же, я точно был не при чем. Меня же заперли в спальне.

Линк со стариком дружно расхохотались. «Как бы там ни было, – подумала я, – а Линк обрел деда».

Перед нашим уходом Папаша Эл обронил: если мы считаем, что ребенка где-то укрывают, нужно проверить старую церковь. И я мгновенно поняла, что действительно стоит наведаться в церковь, собиравшую пожертвования на могильный камень женщине, которая была не той, за кого ее выдавали.

Когда солнце начало садиться, мы поняли, что пора уходить, и это было грустное расставание. Я чувствовала, как опечален Линк, но одновременно ощущала его душевный подъем, ведь он нашел родную душу. Он, как и я, постоянно чувствовал свое отличие от других. Родители были для Линка такими же чужими, как для меня весь окружающий мир. Когда Линк на прощание обнял старика, у обоих в глазах стояли слезы.

– Если я найду сына, можно прислать его к тебе? – спросил Линк деда. – Моя жизнь в Калифорнии не годится для ребенка. Я...

– Не переживай. Я позабочусь о мальчике.

Я тоже обняла Папашу Эла. Он приподнял меня, закружил и сказал, что из меня получится отличная дочка. Я ответила, что у меня уже есть муж.

Тут его и осенило.

– Так вот ты кто, – протянул Папаша Эл. – Ты же...

Не понадобилось использовать Искреннее Убеждение, чтобы заставить его замолчать. После моего выразительного взгляда он не закончил мерзкую фразу.

Старик поставил меня на землю, погладил по голове и пообещал помолиться за меня. Я поблагодарила и побежала к машине, где уже дожидался Линк. Мы тронулись в путь, и я махала рукой, пока Папаша Эл не исчез из вида.

– Сколько? – спросила я, как только мы вырулили из городка.

– В смысле, сколько денег вытянул из меня этот проныра? – хмыкнул Линк. – Пятьдесят кусков.

– И много это для тебя? Недельный заработок?

– Меньше половины, – признался актер. – Я прикинул, что лучше расстаться с малостью, не дожидаясь, пока дед попросит студию высылать мои зарплатные чеки прямиком ему.

Мы похихикали и потом какое-то время молчали. Сколько бы Линк ни отдал, главное, что деньги пойдут на доброе дело. На секунду я порадовалась, что Линку удалось сделать что-то полезное для общества – потому что чувствовала, как он стремился к этому. Я не умела предвидеть будущее, но легко могла вообразить, как Линк патронирует школу в Восточной Месопотамии. Школу для «особенных» умненьких детей – тех, кто не создает проблем, и из-за этого ими пренебрегают. Не трудно представить, как Линк использует свою славу – и красоту – чтобы привлечь средства на финансирование школы. Или школ.

Я перестала размышлять о возможном будущем Линка, когда мы заехали на автостоянку торгового центра.

– Подожди здесь, мне хочется кое-чего купить, – сказал он. – Тебе что-нибудь нужно?

Я отказалась. Для меня достаточно просто посидеть в одиночестве и подумать. Через какое-то время он вернулся с сумкой, в которой оказались бутылки с лимонадом, пакетики с крендельками и маленький фонарик, из тех, что крепятся на книгу.

– Ты читаешь, я веду машину, – проинструктировал Линк, передавая мне сверток, полученный от Папаши Эла. С дневником Амелии Барристер с 1840 по 1843 годы.

Чтения хватило на всю дорогу до «Тринадцати Вязов». Я не стала говорить, но из-за исходившей от этой тетрадки горечи мне было тяжело даже держать ее в руках.

Амелия начала вести дневник в 1840 году, будучи юной невестой, полной радостных надежд. Она выросла в Огайо, встретила будущего мужа в церкви и вышла за него тремя месяцами позже. Очень волновалась по поводу будущей жизни на «ферме» мужа. Через несколько страниц девушка написала, что завтра все увидит, что она наслышана об этом месте и мечтает там наконец оказаться.

Следующие восемь месяцев записи не велись, а дальнейшие строки принадлежали глубоко подавленной женщине.

Трудно вообразить чувства бедняжки, когда она обнаружила, что на пресловутой «ферме» разводили на продажу людей.

– И производителем был ее собственный муж, – выдохнула я.

В 1842 году тон записей стал немного веселее. Имя Мартина чуть не выпрыгнуло со страницы.

– Амелия влюбилась в него, – сообщила я Линку и внимательно оглядела спутника.

Если Мартин предок Линка, может, они похожи?

В 1843 году Амелия написала, что болеет и большую часть времени не выходит из комнаты. Я провела рукой по странице.

– Она ждет ребенка и не знает, от мужа или от Мартина.

Об этом не было ни слова, но я ясно чувствовала.

– Амелия хочет, чтобы муж продал Мартина, чтобы возлюбленного не было на плантации к тому времени, как родится дитя. Если младенец окажется темнокожим, мерзавец наверняка убьет Мартина.

– А что насчет нее и ребенка?

– Она уверена, что, если малыш будет черным, то им обоим не жить, но надеется, что удастся спасти Мартина. Но хозяин его не продаст. Мартин слишком умен, он управляет всем поместьем.

При этих словах Линк гордо улыбнулся.

– А дальше?

Я продолжила чтение, но информации было мало. Амелия ни разу не упомянула о своей дилемме, но я чувствовала страшный гнет. Наконец я дошла до предложения «Сегодня повесили Мартина». Амелия как под диктовку зафиксировала, что Мартин пытался взбунтовать рабов, и ее мужу пришлось повесить опасного мятежника.

– Мартин предположительно возглавил восстание на плантации, полной женщин и детей? – зло спросил Линк. – Ну и фигня.

Амелия написала, что рано утром родила ребенка, поэтому не видела казни. Роды ей выпали тяжелые, и женщина покалечилась; врач заявил, что ей придется остаток жизни провести в комнате. А ребенка отдадут на воспитание слугам.

Дневник закончился. Я закрыла тетрадь и подержала ее в руках.

– Муж запер ее от мира. Навсегда запретил покидать комнату, в которой родился малыш. Запретил выходить, запретил с кем-либо разговаривать. Обрек ее на одиночное пожизненное заточение.

– А ребенок?

Я набрала в грудь воздуха.

Бывали минуты – вот как сейчас – когда я до чертиков сожалела о своем даре видеть и чувствовать.

– Его отправили в бараки рабов, и хозяин постарался, чтобы его жена наблюдала за тем, как малыш подрастает. Мальчик играл под ее окнами. А потом мерзавец позаботился... – я сделала вдох, – чтобы Амелия увидела, как закованного в цепи сына уводят на продажу.

Я положила ладонь на руку Линка, чтобы успокоить его.

– Думаешь, одна из тех купчих была составлена на моего предка?

– Думаю, да. Скорее всего, Мартин значится в документе как отец, и не удивлюсь, если ребенка продали кому-то в Восточную Месопотамию, штат Джорджия.

Внезапно меня словно молнией ударило.

– Прикинь, а ведь выходит, что вы с Дельфией и Нарциссой кровные родственники?

Линк издал такой жалобный стон, что я рассмеялась, и наш дружный хохот немного рассеял ужасное впечатление от истории из дневника. Если бы муж убил Амелию, это было бы милосерднее. Но он заточил ее в комнате и обрек на одиночество. Заставил наблюдать, как подрастает ее сын, но не позволил ласкать малыша. И ей пришлось смотреть, как ее кровиночку заковывают в цепи, чтобы увести и продать.

– Что с ней случилось дальше? – спросил Линк. – Что произошло с моей пра-пра-пра-какой-то там бабушкой Амелией?

– Не знаю. Больше ничего не чувствую от этой тетради. Возможно, в библиотеке найдутся другие документы.

– В том стеклянном шкафчике возле камина? Может, вечером...

– Нет, вечером состоится «что-то особенное», помнишь?

– Угу, помню.

– Нам нужно составить план на завтра, – сказала я. – Пока ты будешь делать массаж...

– Что?! – взревел Линк, и мы тут же поругались.

Он заявил, что ни за что, ни при каких обстоятельствах не станет массировать туши ленивых, богатых бездельниц.

– Ты же можешь их попутно порасспрашивать, – предложила я. – Расследовать свое прошлое – это, конечно, дело хорошее, но, насколько я понимаю, давнишняя история объясняет только то, почему твой ребенок чувствует себя здесь как дома. Они с матерью переезжали с места на место, но надолго задержались только здесь, в «Тринадцати Вязах». Почему? Что здесь особенного?

– А как там назвал божественную штуку твой перевертыш?

– Прикосновение Бога, – подсказала я, стараясь не выдать себя.

Не хочется, чтобы Линк догадался, как мне самой не терпится узнать, что же это за штука. Я стремилась найти сына Линка, и даже предчувствовала, что у нас получится, но сильнее всего мне хотелось отыскать своего мужа и Бо. Прикосновение Бога – подумать только, что же это такое?

– Никакого массажа, – уперся Линк, когда мы свернули на подъездную дорожку «Тринадцати Вязов». – Завтра я пойду в церковь и поговорю с людьми.

Я промолчала. Последнее, что нам нужно, это отправляться в церковь и задавать вопросы. «Почему вы утверждали, что женщина, погибшая в автокатастрофе – это Лиза Хендерсон, хотя это не так?» – спросил бы Линк. «Откуда этому парню известно, что погибла другая женщина? – задумались бы заговорщики. – Если в газетах не упоминали о детях умершей, с чего вдруг пришлый интересуется ребенком? »

Нет. Уж лучше пусть Линк позволит мне использовать те ограниченные способности, которыми я обладаю, чтобы разузнать все возможное своими способами, не вызывая подозрений. До сих пор – спасибо ужасным черным волосам – никто не разглядел, что я та самая женщина, о которой столько писали. Да и потом, это уже вчерашние новости. Хотя, кажется, некоторые дамы усомнились, действительно ли Линк похож на красавчика из телесериала по чистой случайности.

В этот раз я не стала красться через черный ход, а позвонила в парадную дверь. Потерла глаза, чтобы казались покрасневшими, будто я плакала из-за «семейных обстоятельств», поблагодарила открывшую дверь женщину и направилась прямиком в кровать.

Жаль, что не успевала принять душ и хоть недолго поспать, но мне необходимо было посидеть, помедитировать и изобрести, как получше замаскировать Линка. Я повесила шляпу на камеру в венке, но оставила микрофоны работающими. От меня и так ничего не услышат.