Найти мертвеца

Глава 1

Кругосветное путешествие Эллери Куина подходило к концу. Самые невероятные истории, услышанные от шефов полиций всех городов, где ему довелось побывать, буквально распирали его бедную голову, и Эллери решил остановиться на одни сутки в Лондоне. Он вылетел из Орли, а по прибытии в Англию сразу отправился к комиссару Вейлю в Нью-Скотланд-Ярд, где и наткнулся на человека из Интерпола. Этот парень оказался, что называется, свой в доску, им было о чем потолковать! Одна история сменяла другую, и из одного кабачка они незамедлительно перекочевывали в другой. Время летело незаметно, и Новый год был уже на носу.

Под утро, подстегиваемый уколами совести и рассудка, Эллери со своим новым приятелем все же отправился за авиабилетами.

Вот так они и встретили Харри Берка, который собирался лететь в Нью-Йорк тем же рейсом.

Человек из Интерпола представил Берка как частного сыскного агента — «одного из лучших агентов, Куин, а это означает, что он никогда не позволяет расходам превышать десять процентов от своих доходов!» В ответ на такую рекомендацию Берк только рассмеялся. Это был невысокий русоволосый человек с шеей борца. Глядя на него, так и тянуло помериться с ним силами. Глаза Берка были такими лучистыми, а радужная оболочка — такой прозрачной, что иногда казалось: ее вообще нет. Новый знакомый чем-то походил на тевтонского рыцаря. «Берк» — представился он с легким северным акцентом, немного картавя. Перед тем как оставить их вдвоем, человек из Интерпола шутливо обозвал Берка «шотландским ренегатом» и испарился.

После того как Эллери с Берком пропустили стаканчик-другой в ближайшем кабачке, Берк сказал, попыхивая трубкой:

– Итак, вы и есть Куин-младший? Невероятно!

– То есть? — не понял Эллери.

– Я хотел сказать — невероятно, что нам таким вот образом довелось встретиться. Всего лишь каких-то пятнадцать часов назад я беседовал с вашим отцом.

– С моим отцом?!

– Ну да. С инспектором нью-йоркской полиции Ричардом Куином.

– Вы что же, только что из Нью-Йорка? Шотландец кивнул.

– Но вы же сейчас на моих глазах брали туда билет!

– Когда я прилетел в Лондон, мне вручили телеграмму от инспектора — он просил меня вернуться. Видимо, в деле, из-за которого я и был в Америке, внезапно произошли какие-то изменения. Инспектор просил возвратиться немедленно.

– Как похоже на моего дорогого папочку! — кивнул Эллери. — И, разумеется, никаких подробностей?

– Никаких, кроме этого вашего дурацкого американского словечка «pronto»[1].

– Ну, тогда точно что-то очень важное… — Эллери осторожно принял очередную кружку зля от могучей барменши, которая поднесла ее с таким видом, словно притащила целый бочонок. — А вот это ваше самое дело, Берк.., смогу ли я сейчас без содрогания душевного выслушать, в чем оно состоит? — шутливо вопросил слегка захмелевший Эллери.

– Ну-у.., не знаю, насколько вы выносливы… — ответил Берк в том же тоне и, многозначительно подмигнув в сторону необъятной барменши, уткнулся в кружку. Берк, кстати, был весьма недурен собой, особенно украшал его изящный, тонкий нос.

Через некоторое время собутыльники дружно направились в западную часть города. Эллери сообразил, что, по всем признакам шотландец сотрудничает с ЦРУ. В целом Берк не отличался откровенностью и только о своем нынешнем деле за океаном болтал без умолку. Харри когда-то служил в Скотланд-Ярде, а в последнее время, пользуясь накопленным опытом, организовал небольшое частное сыскное агентство.

– Ах, агентство — такое хлопотливое дело! — сетовал он. — Вначале всем рискуешь. Если бы не мои связи в Скотланд-Ярде, прогорел бы, как Бэнтью! Но комиссар Вейль особенно добр ко мне. — Из чего Эллери заключил, что и это последнее заокеанское дело перепало ему также в результате «доброты» мистера Вейля. По-видимому, клиент сначала обратился в Скотланд-Ярд, но комиссар Вейль заявил, что это вне их компетенции, и посоветовал прибегнуть к частным услугам. Похоже, Вейль не раз оказывал шотландцу подобного рода услуги.

– Я холостяк, — между прочим признался Берк. Он сиял от счастья — надо же, такой выгодный заказ — и весь горел от нетерпения скорее взяться за работу, — Я избавлен от нудной обязанности часами выслушивать бабское нытье. Впрочем, причина не в этом. Просто нигде не удается задержаться подольше и завязать какие-нибудь отношения.

– А вот мне сдается, — поддел его Эллери, — что вы как раз из тех, кого стоит лишь поманить пальчиком, и…

– Берхня! Уверяю вас, не родилась еще та плутовка, которой удалось бы покорить мое сердце!

– Поищите-ка по ту сторону океана! Обламывать упрямых холостяков — любимое занятие американок.

– Ну, тогда они давно имеют на вас виды, Куин!

– Что вы, я — крепкий орешек!

– Вижу, мы с вами очень похожи…

Впоследствии это мнение полностью подтвердилось: они были схожи во всем, даже в склонности пререкаться по малейшему поводу. Сейчас их отношения были еще в самом начале, и, восседая в салоне авиалайнера, они дружески спорили, как принято подавать шотландскую копченую селедку: с луком или без? За этими разговорами между небом и землей новые приятели чуть было не позабыли отметить наступающий Новый год.

На рассвете, в первое утро нового года приземлились в Международном Аэропорту Кеннеди в таком же непроглядном тумане, каким проводила их Англия.

– На этот раз вам не придется беспокоиться о гостинице, — заявил Эллери. — Остановитесь у меня.

– Что вы, я не смею так обременять вас и инспектора!

– Ерунда, в моем кабинете есть свободная тахта. Кроме того, вы сразу же узнаете, зачем мой отец вызвал вас в Нью-Йорк. — Этот довод возымел действие, и Харри добродушно кивнул:

– Такси?

Они ехали мимо Таймс-Сквер: место напоминало призрачный город, где лишь ветер треплет клочья мусора на улицах.

– Жалкая жизнь у этих людей, правда? — заметил Берк, указывая концом трубки на всю эту грязь. — Когда я вижу подобные места, мне приходит на ум последняя сцена в спектакле «На пляже».

– Может, и им кажется то же самое? Они добрались до квартиры Куина, но инспектора дома не застали.

– Где-нибудь празднует? — предположил Берк.

– Не может быть. Это на него непохоже. Что-то случилось. Вот, смотрите!

Из пишущей машинки Эллери торчала записка, написанная в обычной для старика шутливой манере:

«Дорогой Сын!

Спешу сообщить, что некая мисс Роберта Вест, из Ист-энда[2], со славной Семьдесят третьей улицы, ждет не дождется твоего звонка. Причем, в любое время дня и ночи. Что касается моей скромной особы, то я ушел по делам. Позвоню. И — С Новым годом!»

Внизу записки стояло «Твой папуля» и номер телефона.

– И что, у вас всегда так? — осведомился шотландец.

– Да нет, только если какое-нибудь ЧП. В новогоднюю ночь мы обычно сидим и клюем носом у телевизора. — Эллери набрал номер. — Закиньте ваши чемоданы в мою спальню, Харри, — вон туда. Да, если хотите слегка взбодриться, там, в гостиной, загляните в бар, пропустите стаканчик. Алло?

– Эллери Куин? — спросило взволнованное женское контральто.

– Да. Мне оставили записку, что я должен позвонить мисс Вест.

– Это я. Просто замечательно, что вы позвонили так рано. Я слышала, вы возвращаетесь из Англии… Прилетели только что?

– Только что. А в чем дело, мисс Вест?

– Вы сейчас дома?

– Да. А что?

– Я хотела бы зайти.

– Как, прямо сейчас? — растерялся Эллери. — Но мне надо побриться, я еще не завтракал, да и в салоне самолета выспаться толком не удалось. Нельзя ли чуть позже?

– Но я тоже провела бессонную ночь, ожидая вашего звонка! — в голосе собеседницы звучали такие интонации, что он вздохнул и поневоле согласился:

– Адрес знаете?

Глава 2

Роберта Вест оказалась еще прелестнее, чем ее голос. Эллери сразу подумал, что ей место на сцене. Наверняка — актриса. Фигура — само совершенство, а идеальная кожа и темно-каштановые волосы с медно-красным отливом еще сильнее подчеркивают прочие достоинства. Глаза девушки слишком ярко блестели, видимо, из-за бессонной ночи, а, может быть, и какого-то тайного беспокойства. Очаровательная родинка на правой щечке напоминала крохотную бабочку. Кое-какие мелкие детали окончательно убедили Эллери в принадлежности гостьи к театральному миру: манера двигаться и вскидывать голову, некоторая размеренность жестов, выразительность мимики и, особенно, манера говорить — слова вылетали из ее уст легко и непринужденно, но при этом казалось, что каждая случайная реплика хорошо отрепетирована. Девушка была в юбке и пушистом пуловере, пальто-накидка, по парижской моде, изящно ниспадало с плеч, шарф обвивал шею в стиле Пикассо, а ручки прятались в изящных рукавичках. Миниатюрные ножки были обуты в модные туфли без каблуков, с пряжками в виде маленьких бабочек. Эллери готов был побиться об заклад, что такие туфли она специально подобрала, чтобы подчеркнуть пикантность родинки на щеке.

Все в облике молодой женщины свидетельствовало о виртуозности, с какой она владела искусством казаться безыскусной, так что Эллери вдруг усомнился в своих первоначальных предположениях о театре. Он часто замечал, что если юная дама выглядит так, словно только что сошла со страниц журнала мод, то обычно она оказывается какой-нибудь секретаршей. Чтобы рассеять сомнения, он спросил:

– Вы работаете в театре?

Блестящие, беспокойные глаза девушки расширились от удивления:

– Как это вы догадались, мистер Куин?

– Моя работа, — усмехнулся он, провожая ее в гостиную, — Позвольте представить — мистер Берк, мисс Вест.

Гостья что-то пробормотала в знак приветствия, а Харри Берк едва выдавил из себя:

– Как поживаете? — с видом человека, которого застали врасплох. Он тут же ретировался в кабинет Эллери и угрюмо буркнул оттуда:

– Я пойду помоюсь, Куин. Ну, и все остальное.

– А мне кажется, что мисс Вест не возражала бы против вашего присутствия, — заметил Эллери. — Мистер Берк — частный детектив, из Лондона, и здесь он по делам.

– Ах, ну в таком случае… — быстро проговорила девушка и почему-то смутилась. Что касается Берка, то он вошел, бросил в сторону Эллери свирепый взгляд и проскользнул к одному из окон, в которое уставился, демонстративно ото всех отвернувшись.

– Ну что же, — начал Эллери, после того как усадил гостью, предложил ей позавтракать (но она отказалась) и зажег для нее сигарету, — приступим к делу, мисс Вест?

С минуту посетительница молчала. Затем смущенно сказала:

– Я даже не знаю, с чего начать. — Потом резко наклонилась, стряхнула пепел. — Вы, наверное, помните Глори Гилд?

Эллери не только помнил Глори Гилд. Он так же прекрасно помнил, как в юности с безумным восторгом слушал ее голос, певица была предметом его самых страстных мечтаний. В то время одной мысли о звуках этого голоса было достаточно, чтобы у Эллери все замирало внутри.

О, Господи, ну конечно же он помнил Джи-Джи! — так называли ее близкие (к числу которых он — увы! увы! — не принадлежал). И он все еще порой заводил ее старую пластинку особенно в лунные ночи, когда так и тянуло вспомнить прошлое. И вот имя Глори Гилд вновь столь внезапно вторглось в его жизнь, что он даже слегка растерялся! Даже если бы вместо этой девушки с медными волосами перед ним предстал призрак самой Хелен Морган или Айседоры Дункан, Куин не был бы настолько потрясен.

– А что такое с Глори Гилд? — наконец выдавил из себя Эллери. Он заметил, что при упоминании этого имени Берк странно дернулся и напряженно застыл, из чего Эллери заключил, что Берк тоже удивлен и даже более чем удивлен… О, Эллери отдал бы многое, лишь бы узнать, что же в этот момент происходит в душе Берка. Но он усилием воли вновь заставил себя сосредоточиться на своей посетительнице.

– Муж Глори Гилд — мой возлюбленный, — откровенно призналась та. — Вернее — был им. — И она задрожала так, как обычно описывают в романах и как редко дрожат люди в действительности. И продолжала:

– Как могут женщины быть такими дурами? Такими набитыми дурами? — Она буквально так и выразилась — «набитыми дурами»».

И разрыдалась.

Вид плачущей женщины не являлся чем-то необычным для гостиной Эллери Куина, а уж причина этих слез была и вовсе самая банальная, однако Эллери был растроган и терпеливо ждал, когда гостья успокоится. Наконец мисс Вест затихла, всхлипнула разок, как ребенок, полезла в сумочку за платочком и прижала его к своему изящному носику.

– Простите. Я не ожидала, что так расстроюсь. Этого больше не повторится. Ну, в общем, все было кончено семь месяцев назад. Вернее, мне только казалось, что кончено. И вот теперь это несчастье…

Глава 3

Рассказ Роберты Вест оказался весьма бессвязен и запутан, как рассыпанная мозаика, которую еще нужно было собрать по кусочкам в единое целое. Насколько Эллери сумел уяснить сказанное, оно сводилось к следующему. Для начала необходимо кратко изложить судьбу Глори Гилд. Имя, данное ей при рождении в 1914 году, — Глория Гилденстерн. В тридцатые годы она покинула Средний Запад, страну Синклера Льюиса, где выросла, и с чисто лью-исовским намерением с ходу покорить Нью-Йорк, а там, само собой разумеется, и весь мир, приехала в сердце Америки.

Не обладая никаким музыкальным образованием, она была чистым самородком: пела, сочиняла музыку, играла на фортепиано — сама себе аккомпанировала.

Глори Гилд любила повторять, что она играет не только на фортепиано, но и на своем голосе. И действительно, манера ее пения была так же сложна и неповторима, как и ее партитуры. Она умела придавать голосу невероятный трепет страсти, почти скорби, и он завораживал публику подобно движениям факира — постепенно, неизбежно и незаметно. В ночных клубах она заставляла умолкнуть даже заядлых выпивох. Критики, правда, отзывались пренебрежительно: «голос для спальни», допуская ее успех лишь в низкопробных кабачках, но вопреки этим утверждениям магия ее пения была столь беспредельной, что покоряла всех, всегда и везде. К концу тридцатых Глори уже выступала каждую неделю в собственном радиошоу, и ее слушали десятки миллионов американцев. Она стала национальным кумиром.

Обычно певица выходила в эфир под звуки «Боевого Гимна Республики», который в медленном темпе очень нежно исполнял оркестр. В те времена господствовали простые нравы, и газетные обозреватели прозвали новую «звезду» Глори-Глори[3]. Но Глори-Глори была одновременно крайне трезвой и расчетливой женщиной. Поэтому она весьма умело распорядилась собственной судьбой, отдав ее в ловкие руки Сельмы Пилтер, театрального агента, которая вскоре стала вести все ее дела. Миссис Пилтер (был когда-то и мистер Пилтер, но образ его растаял в чаду давнего бракоразводного процесса) справлялась со своими обязанностями столь успешно, что к 1949 году (тому времени, когда Глори стала терять голос и прекратила выступать) певица была почти миллионершей.

Глори обладала от природы беспокойным умом, поэтому после прекращения артистической карьеры ее второй страстью (помимо музыки) стало все загадочное и таинственное, всевозможные головоломки и шарады. И если с музыкой все было ясно — певица стала фанатиком Hi-Fi[4] — звучания задолго до того, как вся Америка помешалась на высококачественной радиоаппаратуре, а ее музыкальной коллекции мог позавидовать любой меломан — то мотивы увлечения различного рода загадками были не совсем ясны. Особенно для уроженки сельских районов Миннесоты, где уровень развлечений не превышал невинной игры в «угадай-ка» вечером у камина. Глори же часами просиживала над кроссвордами. Анаграммы, ребусы и, разумеется, детективы неудержимо влекли ее (что, кстати, в какой-то мере уберегло бывшую провинциалку от увлечения другими жанрами «бульварной» литературы — натуралистическими историями, исполненными секса и насилия, которые начали тогда заполнять книжные прилавки). Вся нью-йоркская квартира и загородный особняк, уютно спрятанный в густом сосновом лесу на побережье озера в Ньютауне, штат Коннектикут, были завалены пластинками, магнитофонными записями, проигрывателями, радиоприемниками и прочей звуковой аппаратурой. И эти сокровища были для нее дороже, чем хлеб и воздух. Повсюду валялись разнообразные музыкальные инструменты, а рядом — груды кроссвордов, ребусов и причудливых вещиц; на открытой террасе особняка стояли плетеные кресла из особого камыша — после каждого дождя они уплотнялись и твердели, и на них проступал замысловатый рисунок.

На всем протяжении своей сценической карьеры Глори жила одна, хотя ее пышная грудь и великолепные белокурые волосы влекли, мягко говоря, многих. Когда в 35 лет ее голос начал сдавать, то по иронии судьбы она оказалась так же одинока, как и Грета Гарбо, и так же как в случае с Гарбо, в определенных кругах бытовало мнение, что ей уже никогда не выйти замуж. Девять лет это мнение оправдывалось, но в 1958 году, в возрасте 44 лет, Глори встретила 33-летнего графа Карлоса Армандо. Через три месяца они стали мужем и женой.

Армандо сам величал себя «графом», хотя никто, кроме него самого, не принимал этого титула всерьез. Происхождение «графа» оказывалось весьма туманным; даже подлинность его имени вызывала сомнения. И когда Армандо начинал рассуждать о своих предках, то был просто неподражаем: в их числе фигурировали и испанцы, и румыны, и португальцы, и греки. Подобные генеалогические изыскания доставляли ему огромное удовольствие. Однажды Карлос даже заявил, что его мать — египтянка. На что один из многочисленных знакомых (которых у него было немало по всему свету), настоящий граф, заметил: «Вне всякого сомнения, Карлос — прямой потомок Клеопатры!» — чем вызвал бурю восторга у самого Армандо: «Конечно, амиго! От самого Ромео!»

Недоброжелатели же уверяли, что его родители были цыгане, и он появился на свет в таборе на обочине одной из жалких проезжих дорог Албании. И это ровно с таким же успехом могло оказаться правдой.

Для женщин же подобные династические тонкости были вовсе безразличны. Одна за другой, как послушные оловянные солдатики, они сгорали в пламени его страсти. И при этом он очень заботился о своей и их репутации, никогда не давая повода даже к малейшим сплетням. Женщины были его профессией. Он больше ничем в жизни и не интересовался.

Впервые Карлос женился, когда ему было 19 и он работал на нефтяных разработках в Оклахоме. Она была ровно втрое старше и очень любила молоденьких особей мужского пола, что чрезвычайно забавляло Карлоса. Через два года она выставила его, увлекшись очаровательным мальчиком из Афин. Карлос получил солидное выходное пособие и провел год в развлечениях, прилежно его проматывая.

Второй его женой была датская баронесса, дама, отличавшаяся прекрасным здоровьем и чертами лица какой-нибудь средневековой статуи на кровле готического собора. Непрерывная четырехмесячная возня на диване, ее пальцы, жадно сжимающие его голову, доконали-таки Карлоса. Он соблазнил секретаршу баронессы, подстроил так, чтобы их застали, и галантно попросил разрешения удалиться вместе с солидным вознаграждением.

Целый год шикарной жизни опять пролетел незаметно, деньги подошли к концу. Карлос вновь стал подыскивать подходящую партию.

Он раскопал на летнем отдыхе в Альпах цветущую 16-летнюю дочку американского сенатора; в последующем за тем скандале потребовались услуги одного из самых дорогих швейцарских гинекологов (за что Карлос получил от доктора 15%), и в обмен на молчание Армандо был вручен чек на очень внушительную сумму. При этом ему красноречиво посоветовали ради своей же безопасности держать язык за зубами.

И развеселые годы понеслись чередой, а с ними и вереница жен, все таких же богатых, глупых и годящихся ему в матери: высокопоставленная нью-йоркская дама, подавшая на развод со своим мужем-банкиром, чтобы выйти за Карлоса (этот союз распался после скандала во время вечеринки на ее вилле в Ньюпорте. Скандал обошелся в 100.000 долларов и стал сенсацией на страницах бульварных газет); спившаяся старая дева, впервые потерявшая невинность в Плимут-Роке; венгерская графиня, скончавшаяся от туберкулеза (она ничего не оставила Карлосу, кроме фамильного замка, со всех сторон окруженного водяным рвом и долгами, — к счастью для графини, Карлос появился на ее горизонте незадолго до ее смерти); престарелая европейская красотка, которую он просто-напросто продал богатому турку, интересовавшемуся на самом деле ее подрастающей дочкой, родившейся от Карлоса; вдова чикагского мясника, которая «накрыла» его в постели со своей служанкой, при этом предусмотрительно захватив с собой фотографа. В результате она дала ему пинка под зад и ни цента больше, не побоявшись — к великому изумлению Карлоса — наплевать на газетную шумиху и представить фотографии в суд.

Этот неожиданный поворот судьбы поставил его в затруднительное положение. Он буквально нищенствовал, когда ему повстречалась Джи-Джи Гилд.

С Глори не предвиделось особых затруднений: она была еще очень хороша собой, и к моменту их встречи гораздо моложе, чем большинство его бывших жен. Впрочем, для Карлоса важнее было другое — достаточно ли она богата? Он всю жизнь провел в погоне за удовольствиями, и это оставило определенную печать на его лице: «графу» все больше приходилось проводить времени у зеркала, приводя себя в порядок. Все эти старые и еще не совсем старые мадам, вроде его первой жены, которые так жадно приникали к источнику его молодой силы, могли бы вскоре заметить, что он начинает иссякать. И в день, когда это произойдет (угрюмо размышлял самозванный граф, сидя у зеркала), непобедимый светский лев превратится в облезлую шавку.

И Армандо решил, что именно сейчас он не может позволить себе ошибиться. Окольными путами он выяснил финансовое положение Глори Гилд, чтобы не разыгрывать свои козыри впустую. Полученные сведения окрылили его, и Карлос приготовился к штурму.

Штурм оказался не таким уж легким, хотя Глори по всем признакам не могла быть неприступной крепостью. В последнее время ее мучили одиночество и скука, а уж то, что она наблюдала ежедневно в своем зеркале, и вовсе приводило ее в отчаяние. Поэтому появление на таком фоне какой-нибудь фигуры типа Карлоса Армандо явилось почти неизбежным. Так как Глори была достаточно наслышана о нем и отдавала себе отчет, что он за птица, то наняла заслуживающих доверия агентов, чтобы они хорошенько выяснили, как обстоят его дела. Худшие ее подозрения подтвердились, поэтому она твердо решила избежать участи всех тех набитых дур, которым ему удалось заморочить голову.

– Мне приятно ваше общество, — заявила она Карлосу в ответ на его пылкое предложение руки и сердца, — а вам — мои деньги. Конечно, лишь те, до которых вам удастся добраться, не так ли? Ну ладно, я выйду за вас замуж, но при одном условии.

– Уместно ли в столь трогательный момент, моя дорогая, обсуждать прозаические детали, если дело идет о союзе наших сердец? — патетически вопросил Карлос, целуя ей руку.

– При одном условии. А именно: в брачном договоре вы откажетесь от какой бы то ни было части моего имущества.

– Ох! — только и смог выговорить Карлос.

– Даже от одной трети в случае вдовства, которая обычно положена по закону, — сухо продолжала Глори, — и на которую вы уже положили глаз. Я советовалась со своим адвокатом, поэтому соответственно оформленный подобный договор будет иметь законную силу — я упоминаю об этом на тот случай, если бы вам вздумалось оспаривать его.

– О, как же дурно вы думаете обо мне, моя радость, — пробормотал Карлос, — если настаиваете на таком несправедливом условии! Я же со своей стороны готов отдать вам всего себя!

– И имеете для этого весьма веские основания, — заметила Глори Гилд, игриво взъерошив его волосы (Армандо вовремя удержался, чтобы не отдернуть голову).

– Итак, я позабочусь, чтобы юристы уладили все эти qui pro quo[5].

– А что это такое, моя драгоценность? — спросил Карлос, так как он понятия не имел, что такое qui pro quo.

– Ну, как говорится, чтобы и волки были сыты, и овцы целы…

– Понятно… А на какой срок? — внезапно спросил Карлос. Он обладал поразительным чутьем, когда дело касалось женского характера, и больше не ломал комедии.

– Вот это другой разговор, дружок. Ты даешь мне пять счастливейших лет супружества, и я разрываю наш договор! Я хорошо изучила вас, Карлос, и знаю, что ни с одной женщиной вы не продержались больше двух лет. Но пять лет — это мой срок, и баста! Как только вы подписываете договор, так все права моего законного супруга — ваши.

Они пристально взглянули в глаза друг другу и расхохотались.

– Я, конечно, безумно люблю вас, но любовь — это действительно еще не все. Решено, — пробормотал Карлос.

– Любить.., убить… — прочла Глори. И дело было сделано: он подписал брачный договор и их брак был заключен, хотя и не совсем на небесах.

Глава 4

– Я встретила Карлоса в Истхэмптоне, — продолжала свой рассказ Роберта, — когда была на летних гастролях. Сезон уже подходил к концу, он с Глори зашел к нам за кулисы. Наш директор бью человек уже немолодой, помнил Джи-Джи и поднял ужасную суматоху по поводу их прибытия. Для меня же она была просто ходячим слухом, звездой давних лет: я еще была ребенком, когда ее карьера уже подходила к концу. Она показалась мне просто располневшей женщиной с нелепыми крашеными волосами, похожей на престарелую Брюнхильду из какой-нибудь второсортной оперы захудалого театрика, висящей на руке молодого мужчины, который годился ей в сыновья.

Карлос же показался мне очень привлекательным. Помимо моей воли его шумное восхищение моей игрой польстило мне. Что-то такое было в его голосе, — удрученно добавила она, — что сразу покоряло сердце женщины. Сразу было видно, что он пройдоха, но на это почему-то хотелось наплевать. Так же, как было совсем безразлично, что он говорил… Наверно, я кажусь вам обычной доверчивой дурочкой?

Никто из мужчин, именно потому, что они действительно были мужчинами, на этот вопрос не ответил.

– Когда гастрольный контракт окончился, я еще целый день медлила с возвращением домой, и тогда Карлос — уж не знаю каким образом — раздобыл номер моего телефона, хотя тот недавно сменился и не был еще внесен в справочник, и позвонил мне. Он долго и пламенно морочил мне голову, восхищаясь моим талантом, и все такое прочее, и — опять уж не знаю как, но затронул самые сокровенные струны в душе актрисы. Я не в силах была оборвать разговор сразу же и попалась на эту удочку — на самый примитивный трюк в искусстве обольщения! — причем все время в глубине души отдавала себе отчет, что навлекаю на себя неисчислимые беды… Единственная радость, выпавшая На мою долю во всей этой истории, — роль в одной пьесе в каком-то театрике в районе Бродвея. Ума не приложу, как ему удалось раздобыть ее для меня, разве что продюсером театра оказалась женщина… Мужчины не принимали его всерьез — или ревновали, — но женщины не в силах были противиться его обаянию. Думаю, что и эта продюсер не избежала общей участи, хотя и была упряма и страшна, как смертный грех. Однако ему удалось улестить ее. Тем же способом, что и меня…

Медноволосая девушка печально прикрыла глаза. Потом вытащила из сумочки сигарету, и Харри Берк поспешил к ней с зажигалкой. Она взглянула на него поверх пламени невидящим взором и безжизненно улыбнулась.

– Его появления всегда были неожиданны… Карлос действовал с таким напором, что полностью лишал способности сопротивляться. Ах, мне совершенно все равно, что вы обо мне сейчас думаете… Я по уши влюбилась в него. Он обладал особого рода красотой; кроме того, если женщина привлекала его внимание, то он умел дать ей почувствовать, что она — единственная женщина на свете! Это завораживало так, как если бы — ну, я не знаю как объяснить — как если бы вы вдруг оказались центром Вселенной! И в то же время каждая прекрасно понимала рассудком, что все это, от первого до последнего вздоха, игра, и что он вел себя точно так же с сотнями женщин до нее. Ладно, все это не имеет значения… Для ВАС не имеет. Я безумно влюбилась в него, а он заявил мне, что единственная вещь в мире, которая сделает его счастливым, — это наша свадьба… Эллери потянулся в кресле.

– А насколько вы обеспечены, мисс Вест? Она засмеялась.

– Я получаю небольшие проценты, кое-что зарабатываю время от времени, и мне удается худо-бедно прожить. Вот на этом-то я как раз и попалась, — горько усмехнулась девушка. — Он же всегда женился только ради денег. А я была бедна, поэтому и надеялась, что на этот, один-единственный раз его пылкие уверения в любви — чистая правда. Какая наивность! О его настоящих намерениях я и не догадывалась… До той ночи, немногим более семи месяцев назад…

Глори зачем-то уехала в свой ньютаунский особняк, и Карлос воспользовался случаем устроить свидание с Робертой. Вот тут-то он, наконец, и раскрыл свои карты.

Роберта была осведомлена о содержании его брачного договора с Джи-Джи, а пять лет уже миновали: к описываемому моменту они были женаты уже пять лет и шесть месяцев. По словам Карлоса, Глори порвала их договор по истечении пяти лет, как и обещала. Теперь случись что с ней — и он, как вдовец, станет обладателем по крайней мере третьей части ее наследства.., а может и большей, если она упомянула его в завещании (о чем Карлос не имел никаких определенных сведений).

Сначала, рассказывала бедная девушка, она не догадывалась, к чему клонит ее любовник.

– Ну какому нормальному человеку может прийти в голову такое? Я откровенно сказала ему, что не имею ни малейшего понятия, о чем он говорит. Она думала, что с его женой что-то не в порядке. Неизлечимая болезнь? Рак? Что-нибудь еще хуже?

Карлос же небрежно заметил:

– Да она здорова, как бык! Боже! Переживет нас обоих!

– То есть ты тогда имеешь в виду развод? — недоуменно спросила Роберта.

– Развод? Да она не даст мне ни цента, если я заикнусь о разводе.

– Карлос, я тебя не понимаю!

– Ну-ну, ты не понимаешь, мой ангел? Невинна как овечка! А ты постарайся-ка вникнуть в то, что я сейчас тебе скажу, и тогда поймешь, как мы можем избавиться от этой коровы, пожениться и попивать ее «молочко»!

Спокойно, как будто пересказывал сюжет повести, Карлос изложил свой план Роберте. Глори встала им поперек дороги, следовательно, ее надо было убрать. Но подозрение первым делом пало бы на него. Поэтому ему необходимо, как он выразился, иметь алиби. Причем алиби неоспоримое, то есть Карлоса должны видеть где-нибудь в другом месте, пока дело не будет сделано. Ну, алиби организовать нетрудно. Вопрос был в том, кто тогда «сделает дело».

Она, Роберта — кто же еще? Ведь они оба заинтересованы в смерти Глори Гилд! Теперь-то ей все ясно?

– Теперь-то мне все стало ясно, — кивнула Роберта двум безмолвным слушателям. — Ох, как же мне все стало ясно! Таким игривым тоном, как будто речь шла о прогулке по парку, он просил меня стать убийцей его жены, чтобы потом преспокойненько проживать со мной ее окровавленные денежки! Я окаменела от ужаса, с минуту не могла вымолвить ни слова. Думаю, он принял мое молчание за согласие, потому что наклонился и попытался обнять меня. Это вывело меня из оцепенения. Я оттолкнула его с такой силой, что он едва удержался на ногах. Наша милая беседа проходила в их квартире, и я выскочила оттуда, как будто за мной гнался сам дьявол. Во всяком случае мне стало ясно, что человек этот полон дьявольских замыслов.

– Боже, думала я, как, как можно было любить такое чудовище! Меня била дрожь, и я мечтала только об одном — быть как можно дальше от него. Примчалась домой на такси и всю ночь металась по квартире, трепеща, как осиновый лист!

Карлос позвонил ей на следующий день. Роберта по-прежнему была в ужасе и, потребовав никогда больше не пытаться встретиться с ней, тут же бросила трубку.

– Гнусный ублюдок, — пробормотал Харри Берк. Он сам в этот момент выглядел так, будто был готов задушить Армандо собственными руками.

– Вам повезло, что вы так легко отделались, — сделал вывод Эллери, — Подобные типы, когда рушатся их планы, способны на любую жестокость. Но позвольте, мисс Вест, мне непонятно одно. Если все это произошло больше семи месяцев назад — где-то в мае, — почему вы молчали так долго? И, главное, почему вдруг сейчас такая спешка?

Девушка изумленно взглянула на них.

– Спешка? Что вы имеете в виду, мистер Куин? Я не понимаю…

– Мы, видимо, слишком рано прервали ваш рассказ, у вас еще есть что-то, — улыбнулся Эллери, — какое-то продолжение?

– Разумеется, — она переводила взгляд то на него, то на Берка. — Как, неужели вы не понимаете? Я никому до сих пор не рассказывала об этом, что-то удерживало меня… Все происшедшее казалось мне просто кошмарным сном, я старалась все забыть, и обратиться в полицию мне просто не приходило в голову. Потом мне удалось убедить себя, что он говорил все это не всерьез. Главная же причина в том, что тогда моя жизнь и связь с ним стали бы достоянием газет. А вы понимаете, что это значит? Ну, так или иначе, я решила молчать. Он больше не появлялся и не звонил, поэтому я выбросила всю историю из головы. Или думала, что выбросила. Пока вдруг этот ужас опять не навалился на меня две ночи назад. Сегодня какой день? Ну да, позапрошлой ночью, в среду…

– Вечером тридцатого декабря? — вдруг резко обернулся Берк. Его неожиданный порыв еще более заинтриговал Эллери.

– Да. Карлос позвонил мне. Я не поддерживала с ним никаких отношений, как уже говорила, с самой весны. Я, естественно, бросила трубку…

– И что было нужно этому негодяю? — фыркнул Берк.

– Он сказал, что желает встретиться. Я ответила, что мое прежнее решение неизменно, и прервала разговор. Меньше чем через полчаса в дверь позвонили, и когда я открыла — он стоял на пороге. Я попыталась захлопнуть дверь у него перед носом, но он просунул внутрь ногу и не дал мне сделать этого. Он поднял такой шум, что я испугалась, что сбегутся соседи. И мне пришлось впустить его.

– И что же ему понадобилось? — спросил Эллери.

– Сначала я никак не могла сообразить. Он не пытался вновь повторять свои гнусные предложения, просто болтал о пустяках. Обо мне, о театре, о том, чем они с Глори занимались на днях, все в этом роде. Я все время просила его удалиться, а он продолжал трепаться. Он совсем не был пьян, ничего подобного — Карлос никогда не напивался, во всяком случае мне ни разу не доводилось видеть его сильно навеселе. У меня было такое впечатление, что он выжидает время, потому что он постоянно поглядывал на часы.

– Так, так… — проговорил Эллери со странной интонацией. А «так, так…» Берка было произнесено еще более странным голосом. Однако если в возгласе Эллери чувствовалось глубокое раздумье, то что-то в тоне Берка предвещало беду. Эллери поглядывал на Харри со всевозрастающим интересом.

Роберта Вест наклонилась вперед, как будто хотела привлечь их особенное внимание.

– Наконец в полночь я выставила его. Вернее, ровно в полночь он без всяких околичностей встал и сказал, что ему пора. Я помню, как он опять взглянул на часы и громко сказал: «Уже полночь, Роберта. Я должен идти». Как будто миновал какой-то определенный срок или что-то в этом роде. Я ничего не понимала. До поры до времени.., и вот теперь я у вас, мистер Куин. Он просто использовал меня!

– Похоже на то, — согласился Эллери. — Но для чего?

– А вы что же, ничего не знаете?!

– Не знаю, чего, мисс Вест? Что Глори Гилд Армандо в среду ночью была убита.

Глава 5

Эллери давно уже не имел возможности читать нью-йоркские газеты, а если об убийстве Джи-Джи и упоминалось в английском «Тайме», то ему просто недосуг было просматривать колонки происшествий в предновогоднем чаду множества лондонских кабачков.

Что же касается Берка, то, казалось, шотландец не просто интересовался всем, что рассказывалось о Глори Гилд, но после последней фразы откровенно встревожился. Он, медленно ступая, приблизился к бару, так же медленно влил себе в горло что-то из первой попавшейся бутылки (это оказался французский коньяк) и с неестественной аккуратностью водрузил бутылку на прежнее место. Он проделал все это как бы под гипнозом, с отсутствующим видом почесывая затылок.

Внимание Эллери буквально разрывалось между мисс Вест и Берном.

– Как же глупо с моей стороны! — опомнилась мисс Вест. — Ну, конечно, вы же не могли знать об убийстве, были в Европе! И сегодняшние утренние газеты вы тоже не видели?

– Нет, — ответил Эллери. — А когда это случилось, мисс Вест?

– Точное время мне неизвестно. Но я абсолютно убеждена, судя по сообщениям газет, что это произошло, пока Карлос сидел у меня. Теперь ясно — зачем ему понадобилось приходить ко мне. Когда Карлосу не удалось привлечь меня, он начал подыскивать кого-нибудь другого. И он нашел ее — несомненно, это женщина, мистер Куин — ни один мужчина не стал бы иметь с ним дела. Поэтому в среду ночью, пока эта женщина — кто бы она ни была — совершала задуманное убийство, он выполнил свою роль — посидел у меня. Это я должна была обеспечить ему алиби! Он все-таки умудрился впутать меня в свои грязные дела, как раз тогда, когда я уже была уверена, что избавилась от него навсегда!

Гостья была на грани истерики, поэтому Эллери отвернулся, чтобы дать ей возможность прийти в себя. Берк же тем временем вышагивал перед баром, как гренадер, в нем явно происходила какая-то внутренняя борьба, — Один вопрос, — сказал наконец Эллери. — Отчего же вы обратились именно ко мне?

Она начала теребить ручки своей сумочки.

– Потому что.., ну, я, как бы это сказать, совсем беспомощна в этой ситуации, мистер Куин. Окончательно запуталась, причем безо всякой вины с моей стороны, если не считать того, что я вообще имела какие-то отношения с Карлосом. Но не могла же я предугадать, в какую историю он меня втянет? Естественно, что мне и в страшном сне не могло присниться, что Карлос замыслил убийство… Он наверняка уже сообщил полиции о своем алиби, то есть обо мне, потому что они уже побывали у меня и спрашивали, и я, естественно, сказала им правду: что он пробыл у меня в среду до полуночи.

– А вы сообщили им о его предложении убить свою жену полгода назад?

– Нет. Я знала, что должна сделать это, но никак не могла себя заставить. Что-то твердило мне, что чем больше я расскажу, тем глубже увязну в этом кошмаре. Поэтому я просто отвечала на их вопросы. А что мне еще оставалось делать, мистер Куин? Как мне теперь выпутаться?

– Вы все равно теперь втянуты в эту историю, мой совет вам — сообщить полиции все, и чем скорее, тем лучше. Она закусила губы.

– Эллери, — неожиданно раздался голос Берка. — Мне надо с вами поговорить.

– Разрешите оставить вас ненадолго, мисс Вест? — Когда дверь в кабинет закрылась за ними, Эллери сказал:

– С того момента, как эта девушка начала свой рассказ, вы были как на иголках. Вы что, имеете ко всему этому какое-то отношение?

– Увы, да, — сказал Берк с несчастным видом. — До последнего момента я знал об убийстве не больше вашего. Но на самом деле то, что привело меня в Нью-Йорк — в первый раз, — было связано с Глори Гилд. Дело, по которому она обратилась в Скотланд-Ярд, было передано мне. Это было самое обычное наведение кое-каких справок — и я не знаю, как это могло бы быть связано с убийством, хотя какая-то связь, видимо, существует. — Шотландец нахмурился. — Все дело в том, что вечером в среду я пробыл в квартире Глори Гилд до одиннадцати, чуть позже, как раз по поводу моего поручения. Я отчитался о своей работе и отправился прямо в аэропорт. Вскорости я улетел, примерно в час ночи. Я оставил Глори в полном здравии.

– И затем она была убита кем-то, кто появился там между началом двенадцатого, когда вы покинули ее, и двенадцатью, когда Армандо покинул квартиру Роберты Вест.

– Вроде бы так, — какое-то еще соображение, видимо, очень беспокоило Берка, но он ничего не добавил к сказанному. Эллери искоса бросил на него взгляд:

– И по поводу вашего первого дела вы советовались с моим отцом?

– Да. Оно требовало участия нью-йоркской полиции.

– Так вот почему отец послал вам телеграмму — возникло подозрение, что ваше поручение может каким-то боком касаться убийства. — Эллери помолчал, ожидая от Берка пояснении. Но тот не проронил ни слова. — Должно быть, его сразу же вызвали на место преступления. Ясно, что когда он оставлял мне эту записку, ему и в голову не приходило, что эта девушка тоже имеет отношение к убийству» он, наверно, толком-то еще ничего и не знал. Сначала все сведения поступают в местный полицейский участок. Ну, Харри, это меняет все дело. И мне придется принять в нем участие, нравится это мне или нет.

Берк коротко кивнул.

Они вернулись в гостиную.

– Все в порядке, мисс Вест, я опять в вашем распоряжении, — обратился Эллери к девушке. Она испуганно взглянула на них. — Во всяком случае, пока дело не прояснится. Первое, что вы должны сделать, — это все рассказать полиции. Несмотря на алиби, Карлос может быть так же виновен, как и прямой убийца, как если бы он сам совершил преступление. И я склонен думать, что это именно так.

– Я сделаю все, что вы скажете, мистер Куин, — казалось, ей стало легче на душе.

– Этот Армандо дьявольски хитер; кто бы ни была женщина, которую ему удалось склонить на это грязное дело, он, видимо, держит ее имя в секрете — как в свое время и ваше, так?

Ее «да» было едва слышным…

– А теперь он постарается и вовсе не видеться с ней, хотя бы пока все не уляжется. Надо обмозговать версию с женщиной — она может как раз оказаться слабым звеном. Найти ее просто необходимо, но я чувствую, что не так-то просто будет это сделать.

Тут в кабинете зазвонил телефон.

– Сын? — раздался слегка скрипучий голос отца Эллери. — Ну что, прибыл наконец? Небось всю дорогу мутило? Я тут кое-чем занят…

– Я знаю, — сказал Эллери. — Глори. Вечная память Глори Гилд.

– А, так эта девочка, мисс Вест, уже сообщила тебе. Ею интересуются тут, в участке, а я никак не мог понять, почему! Она сейчас у тебя?

– Да.

– Тогда присоединяйся к нашей компании, и ее не забудь захватить с собой. Кстати, тебе случайно не попадался такой человек, Харри Берк, он летел тем же самолетом, что и ты?

– Попадался. И он сейчас здесь. Он наш гость.

– Черт возьми! — восхитился инспектор, — Да ты просто волшебник! Я так ждал его, он, наверно, рассказал тебе о моей телеграмме. Его захвати тоже.

– А где ты, папа?

– В квартире Джи-Джи, на Парк Авеню. Ты знаешь адрес?

– Нет, но Берк и мисс Вест знают.

– Ах, ну конечно! — старик по своему обыкновению чертыхнулся и повесил трубку.

Глава 6

Привратник встретил их диким взглядом. В холле внизу маячили двое в штатском, и еще один — у входа в квартиру Глори Армандо. Несколько сыщиков во главе с сержантом Велли суетились на террасе второго этажа ее роскошных апартаментов. Эллери оставил Роберту Вест в небольшом холле перед входом в квартиру и вместе с Харри Берком, под предводительством сержанта Велли, поднялся по железной винтовой лестнице в спальню хозяев. Там они нашли инспектора Куина, изучавшего содержимое платяного шкафа.

– Привет, сынок, — бросил старик, едва взглянув на вошедших. — Черт, куда подевались эти проклятые… Простите, Берк, что пришлось опять вытащить вас из-за океана, но у меня не было другого выхода. Тысяча чертей, они должны быть где-то здесь!

– Перед тем как войти в курс дела, дорогой папочка, — затянул Эллери деланно капризным тоном, — смею ли я заметить, что мы не виделись почти два месяца. Я, конечно, не блудный сын, и не требую, чтобы ты кидался мне на шею, но можно хотя бы поздороваться по-человечески?

– Ах ты, подлиза! — ответствовал инспектор таким же деланно сварливым тоном, полным скрытой нежности, каким, бывало, говаривал в дни младенчества Эллери. — Помоги-ка лучше мне найти их.

– Найти что, инспектор? — спросил Берк.

– Ее записные книжки. Ума не приложу, куда они их засунули. Секретарь Глори-Глори, Дженни Темпль, сказала мне, что одна из книжек сохранилась еще со времен последних выступлений Глори — она имела привычку каждый день записывать все события дня перед отходом ко сну. А теперь это должны быть уже целые тома. Несколько месяцев назад она стала разбирать их, собираясь написать что-то вроде мемуаров. В этом ей помогали мисс Темпль и ее, как бы это выразиться, «наемный» муженек. Записные книжки помогали ей освежить в памяти то, что уже позабылось. Короче, книжки нужны позарез, вот только где они? Или она? Больше всего меня интересует последняя — что она там понаписала в эту среду вечером. Если, конечно, успела. Мы ищем уже два дня.

– А что, все пропали? — поинтересовался Эллери.

– Да, и черновик рукописи тоже.

– Инспектор, — сказал Харри Берк, — я виделся с нею в среду вечером.

– Потому-то я и телеграмму послал, черт побери. Когда вы расстались?

– Чуть позже одиннадцати.

– Замечательно, просто замечательно, — инспектор задумался. — Не была она испугана или взволнована?

– Да вроде нет. Правда, я недостаточно хорошо знал ее, чтобы утверждать наверняка. Мы и встречались-то всего несколько раз, по ее делам.

– Ручаюсь головой, что эти дневники имеют отношение к убийству! Иначе бы они не исчезли все разом. Их украли. Весь вопрос: кто?

Эллери рассматривал ложе, напоминавшее голливудские декорации: стеганое покрывало, шелковые подушки и алая узорчатая накидка на канапе. Кровать была не тронута, в ней не спали.

Отец поймал его взгляд и кивнул:

– Она так и не добралась до постели в среду.

– То есть, папа, ее убили не здесь?

– Нет, — инспектор провел его через огромную ванную с мраморной раковиной и золотыми кранами в небольшой кабинет, который, если речь шла о человеке, Эллери назвал бы «растрепанным». — Ее застрелили здесь.

Если не считать беспорядка, обстановка в кабинете была спартанской. На паркетном полу — потертый коврик, прямо напротив двери — письменный стол, рядом с ним — вращающийся кожаный стул, чуть подальше — кресло черного дерева, покрытое чем-то, что Эллери обозвал «слоновьей попоной». Он заметил еще африканскую фигурку воина, тоже вырезанную из черного дерева, ручной работы, далеко не лучшего качества. На стенах не было ни одной картины, а слюдяной абажур торшера весь потрескался. Высоко над головой черной статуэтки, у самого потолка, была встроена решетка в деревянной рамке, затянутая какой-то грубой тканью, на ней виднелась ручка регулятора громкости. Эллери решил, что это громкоговоритель для музыки, которую заводили на проигрывателе внизу в гостиной. Такие же решетки он заметил в спальне и в ванной. В кабинете больше ничего не было, если не считать книжных шкафов, которые заполняли три стены сверху донизу. Полки были завалены книгами — часть лежала плашмя, часть торчала кое-как корешками в разные стороны (в основном это были детективы и всевозможные приключения — Эллери с интересом заметил По, Габорио, Анну-Катарин Грин, Уилки Коллинза, Конан Дойля, Кристи и еще кучу других, в том числе и свои первые книжки). Здесь были и кроссворды всех сортов, ребусы, головоломки, сборники загадок… Чувствовалось, что все это копилось многие годы. Эллери подошел к какой-то полке и выбрал наугад одну книжку. Это оказались кроссворды, он пролистал их — все клеточки были аккуратно заполнены чернилами. С его точки зрения, самое бессмысленное занятие в мире — это тратить время, да еще и вдобавок и чернила, на кроссворды, а особенно — хранить все это. Глори явно была не в силах расстаться даже с ничтожным клочком бумаги, имеющим хоть какое-то отношение к ее хобби.

На письменном столе царил полный кавардак. Пачка промокательной бумаги, лежавшая посередине, прямо напротив стула, была вся пропитана засохшей кровью.

– Рана в груди? — спросил Берк, изучая пятна крови.

– Две, — ответил инспектор. — Одна пуля попала в правое легкое, другая — в сердце. Насколько нам удалось восстановить события — она пришла сюда почти сразу после вашего ухода, может быть, собиралась заняться дневником, но скорее всего — рукописью. Мисс Темпль утверждает, что в последние месяцы она каждый вечер садилась за рукопись, а на следующий день обычно диктовала написанное мисс Темпль, та печатала на машинке. Возможно, Глори только что села за стол, когда появился убийца и выстрелил в нее, скорее всего, прямо с порога, как считает доктор Праути. Угол, под которым пули вошли в тело, подтверждает это. После выстрела она повалилась вперед, и кровь хлынула на промокательную бумагу. Она видела, кто стрелял в нее, это точно.

– Умерла сразу? — спросил Эллери.

– Нет, доктор сказал, что через несколько минут, — ответил инспектор многозначительно.

– О-хо-хо, — простонал Эллери, — было бы просто чудом, если бы она умудрилась оставить хоть какую-нибудь предсмертную записку!

– Просите — и дастся вам! — торжественно провозгласил инспектор самым таинственным тоном, на какой только был способен, — И, может быть, ты сможешь извлечь из нее больше пользы, чем удалось нам.

– Ты что, хочешь сказать…

– Вот именно. У нее хватило времени и сил (хотя доктор не представляет, как это возможно с пулей в сердце) дотянуться до авторучки, хотя, может быть, она уже была у нее в руке, и нацарапать что-то на первом попавшемся клочке бумаги.

Эллери дрожал от нетерпения.

– Подойди сюда. И вы, Берк.

Они приблизились к столу. Среди разбросанных листов окровавленной промокашки лежал фотоснимок простого линованного куска писчей бумаги. «Желтая?» — пробормотал Эллери, как будто цвет имел какое-то значение, его отец напряженно кивнул). На листке наискось, сползая к нижнему краю, было написано всего одно слово.

Почерк был прерывист и неразборчив, настоящие каракули, как и следовало ожидать в подобной ситуации. Этим единственным словом было: face[6].

Глава 7

– Лицо, — раздельно проговорил Эллери, как будто пробовал каждую букву на вкус.

– Лицо? — спросил Берк.

– Лицо, — как эхо откликнулся инспектор. — Именно так, джентльмены. Коротко и ясно. Вот почему мы так упорно разыскиваем ее дневники и рукопись — может быть, они прольют свет на черты этого лица?

– А если это — фамилия[7]? — предположил шотландец. — Хотя мне никогда прежде не встречалась такая.

– Сдается, Харри, что нам всем теперь придется хорошенько познакомиться с этим «лицом». Но вряд ли это фамилия — первая буква явно строчная, ну, как, например, в выражении «лицом к лицу»[8].

– Окажись мы с этим «лицом» лицом к лицу, ему пришлось бы здорово поплатиться за свои художества! — в сердцах воскликнул инспектор. — Ну, что ты думаешь, Эллери?

– Пока ничего папа, — уныло ответил тот.

– И еще один вопрос нас волнует, — продолжал инспектор с еще более унылой миной, — как убийца проник сюда.

– Может быть, он был ей знаком, и она сама впустила его, или ее, — предположил Берк. Но потом покачал головой:

– Нет, не годится. В таком случае она просто написала бы его имя перед смертью.

Эллери все в том же унынии отрицательно затряс головой.

– А эта девушка, мисс Вест… — вздохнул инспектор. — Хотелось бы побеседовать с ней. — Сержант Велли отправился за Робертой, а Берк с инспектором отошли в сторонку и зашептались.

Эллери раздосадованно взглянул в их сторону:

– Это что, секретное совещание в верхах? — Но на него не обратили внимания.

В дверях появилась хрупкая медноволосая фигурка. Инспектор Куин прервал свои переговоры с Берком и так уставился на вошедшую, что Берк вынужден был успокаивающе тронуть девушку за локоть. Она ответила слабой улыбкой.

– Мисс Вест, я инспектор Куин, расследую это дело, — представился инспектор весьма нелюбезным тоном, — Я прочел ваши ответы и хотел бы знать, не желаете ли вы дополнить показания. Да или нет?

Она взглянула на Эллери, тот кивнул. Тогда она решилась повторить инспектору все, что уже успела рассказать Эллери и Берку о невероятных предложениях Карлоса Армандо семь месяцев назад.

– Ага, он хотел, чтобы вы убили его жену! — с непонятной радостью подытожил инспектор, — Это очень важно для нас. Вы готовы повторить показания под присягой?

– В суде?

– А где же еще могут даваться показания под присягой?

– Ну, я не знаю…

– Послушайте, если вы опасаетесь его…

– Инспектор, да любая девушка на моем месте испугалась бы. К тому же вы забываете об огласке, а ведь моя карьера еще в самом начале… И одно пятно на репутации может…

– Ну хорошо, у вас еще есть время все хорошенько обдумать, — вдруг смягчился инспектор. — Я не буду настаивать. Велли, доставь мисс Вест домой в целости и сохранности. — Девушка поднялась с жалкой улыбкой и стала спускаться в сопровождении сержанта по лестнице. Харри Берк, не отрываясь, провожал ее хрупкую фигурку взглядом, пока она не скрылась из глаз.

Почтенный инспектор довольно потер руки.

– Наконец что-то стоящее! Все ясно, за всем этим стоит Армандо. И пусть неизвестно, кого ему удалось склонить к убийству, зато понятно хотя бы, как сообщница попала сюда. Армандо просто снял копию со своего ключа. А так как эта женщина — наверняка его любовница, то вряд ли она была знакома с Глори. Вот почему Глори не могла оставить никаких прямых указаний. Она просто не знала ее имени.

– Она явно намекала на что-то этим словом «Face», — сказал Эллери. — На что-то, связанное с известной ей женщиной, какая-то примета.

– Что-нибудь на лице? — воскликнул Берк.

– Нет, нет, Харри, — возразил Эллери, — не так тривиально. Лицо… Гасе…

– А что вы выяснили о времени, когда ее застрелили?

– Видимо, мы можем восстановить это почти до минуты. На ее столе были небольшие электрические часы, падая, она должно быть, столкнула их левой рукой, потому что мы нашли их на полу, слева от нее. Часы остановились на 11.50. Сейчас их здесь нет; забрали в лабораторию, да и вряд ли они нам понадобятся. Без десяти двенадцать ее настигли два выстрела. И выводы доктора Праути примерно совпадают с показаниями часов.

– Кстати, — вспомнил Берк, — когда я уходил, миссис Армандо заметила, что она ожидает своего мужа домой чуть позже полуночи.

– Он и обнаружил ее, — кивнул инспектор, — между пятнадцатью и двадцатью минутами первого. Если он ушел от мисс Вест в полночь, то он, значит, просто заглянул удостовериться…

Кстати, это проясняет кое-что в записке Глори, — вслух размышлял Эллери, — Зная, что умирает, зная, что муж первым найдет ее тело, она понимала также, что он сразу же станет искать какую-нибудь предсмертную записку. И естественно, что если она написала бы что-нибудь в его обвинение или указала на его причастность к убийству, он просто уничтожил бы записку до прихода полиции. Следовательно…

– Следовательно, она оставила что-то вроде ребуса, который должен был одурачить Армандо? — Берк вытащил свою трубку из шотландского вышитого мешочка.

– Правильно, Харри. Нужно было что-то такое, чего Армандо бы не понял. Ну что-то вроде тех головоломок, которыми она так увлекалась. Чтобы ему и в голову не пришло, что это намек, но чтобы этот намек был достаточно ясен для полиции…

– Ну и дела… — покачал головой Берк.

– Ну какого черта она не написала чего-нибудь просто и ясно? — ворчал инспектор. — Ее богатое воображение было совершенно лишним в эти последние минуты! Ведь когда она умерла, тело все равно упало прямо на стол и голова накрыла собой все бумаги. Армандо и не заметил бы ничего, он и пальцем-то тронуть труп не решился! Он заявил, что даже не входил сюда, остановился в дверях, увидел кровь и тело жены и сразу побежал в спальню вызывать полицию. И я уверен, что это правда.

– И все же, — почесал затылок Эллери, — мы должны вернуться к вопросу, что значит эта надпись — «лицо».

– Не это главное, — возразил отец. — Сначала надо найти дневники, и, честно говоря, это дело тебя вообще не касается. — Он просунул голову в дверь и крикнул вниз:

– Велли! Что с дневниками? — Послышалось громогласное:

– Ничего! Инспектор вернулся обратно и спросил:

– Ну, что вы об этом думаете? Двое молодых людей молчали. В конце концов Берк сказал:

– Или убийца, или Армандо до прихода полиции могли забрать дневники.

– Армандо не мог, не было времени. Значит, женщина. — И старик покачал головой. — Но ради чего? Зачем ВСЕ? ВСЕ дневники и рукописи? Значит, они были таким же уликами, как и отпечатки пальцев. Кстати, об отпечатках. Только следы Армандо, Глори, служанки и секретаря, Джин Темпль. Секретарь и служанка спали.

– Они где-то здесь, — Берк спокойно, как типичный британский офицер, посасывал свою трубку. — На этих полках, инспектор. Вы проверяли все книги по отдельности? Мне пришло в голову, что у дневников могли быть похожие обложки, имитирующие какие-нибудь другие книги…

Эллери поморщился от тона, каким это было сказано.

– Нет. Это первое, что я проверил, — отвечал инспектор.

– Из комнаты что-нибудь выносили? — резко спросил Эллери.

– Кучу разных вещей — тело, часы…

– Что еще?

– Листок, на котором она писала.

– Так. Еще?

– Еще? Что же еще? Это все.

– А ты уверен? — недоверчиво покачал головой Эллери.

– Но я же не следил! Велли! — почти взвизгнул инспектор. Сержант затопал по лестнице, — Что выносили из этой комнаты?

– Тело. Часы…

– Не то, сержант, — остановил его Эллери. — Меня интересуют вещи, прямо не относящиеся к преступлению. Сержант поскреб в затылке:

– Ну что, например?

– Ну, например, стремянка, — сказал Эллери. — Насколько я помню, Глори была ростом не выше пяти футов шести дюймов. А полки восьми футов высотой. Значит, ей была нужна небольшая стремянка, чтобы добираться до верхних полок. Я ни за что не поверю, что каждый раз, когда ей была нужна книга откуда-нибудь сверху, она тащила это чудовищное кресло, чтобы залезть на него! Еще менее вероятно, что она стала бы рисковать свернуть себе шею, пользуясь для этой цели хлипким вращающимся стульчиком. Ну, сержант, где стремянка?

Берк изумленно воззрился на Эллери. Инспектор озадаченно кусал кончики усов. У Велли просто отвисла челюсть.

– Закройте рот, Велли, а то муха залетит, — кратко сказал инспектор, — и принесите лестницу, — И когда сержант удалился, инспектор покачал головой:

– Вот про лестницу-то я и не думал! Да, здесь была одна, ее забрали мои помощники для осмотра гостиной. Зачем она тебе, Эллери? Мы все уже просмотрели на верхних полках.

– Поглядим — увидим, все ли…

На лестнице послышался грохот. Это сержант Велли тащил наверх небольшую стремянку черного дерева с инкрустацией из слоновой кости.

– Сержант, будьте добры отодвинуть в сторону эту скульптуру, — Эллери указал на фигуру воина. Он поставил стремянку как раз на это место и взобрался на самый верх. Голова его почти упиралась в потолок, — Вот смотрите, громкоговоритель, — указал он. — Я заметил, что такой же в спальне привинчен к своей рамке, а здесь рамка крепится на петлях при помощи задвижек. Неужели твои люди не заметили этого?

Инспектор сначала не мог вымолвить ни слова и бросал красноречивые взоры на побледневшего Велли.

– Эллери, — заявил Берк, — вы единственный из нас, у кого глаза на месте. Я тоже абсолютно не обратил на это внимания.

Эллери попытался отодвинуть крошечные задвижки и вытащить громкоговоритель. Его усилия увенчались успехом, и тот повернулся на почти невидимых петлях.

– Вот, — удовлетворенно заметил Эллери и запустил руку в открывшееся отверстие, — Как раз подходящее место с точки зрения помешанной на тайнах и загадках Глори. — Он вытащил руку, в которой сжимал металлическую коробку, похожую на миниатюрный сейф… — Вот, папа. Я почти убежден, что предмет ваших поисков находится здесь.

Глава 8

В дыре оставалось еще пять таких же коробок. Все оказались незаперты и забиты до отказа дневниками, рукописями и прочими бумагами. В одной из них лежал конверт из плотной бумаги с сургучной печатью, надпись на нем гласила: «Завещание. Открыть должен мой поверенный, Вильям Мэлони Уессер». Этот конверт Эллери отложил отдельно и продолжил поиски последнего дневника.

Наконец он нашел его, открыл на декабрьских записях, последняя была сделана во вторник, 29 числа, в 11.15 ночи. Всего за день до убийства. Инспектор грубо выругался:

– Она не успела ничего записать в роковую среду, теперь это стало ясно. Ведь тогда дневник оказался бы на столе.

Все записи были сделаны прекрасной авторучкой, аккуратным бисерным почерком. Особенностью ее почерка было то, что буквы скорее казались набранными курсивом, чем написаны обычной скорописью. Буквы стояли отдельно, как в слове «fасе» в предсмертной записке, что не ускользнуло от внимания Эллери. Строки шли с очень узкими промежутками. Такое раздельное написание букв, с одной стороны, и близость строк, с другой, создавали впечатление бисера, рассыпанного по листу. Читать нарядный текст было нелегко.

Они пролистали дневник с самого начала, страницу за страницей, и обнаружили один чистый лист. Если не считать страницы, обозначенной днем смерти Глори — 30 декабря, — и следующей — 31-го, абсолютно был пуст лист, помеченный 1 декабря.

– Почему? — погрузился в раздумье Эллери.

– Почему, ну почему? — встревожился инспектор.

– Что же такое необыкновенное произошло первого числа? — спросил Берк.

– Ничего, насколько я припоминаю, — ответил инспектор. — Что могло помешать ей? Просто болезнь или что-то в этом роде?

– Болезнь не помеха для пунктуальных людей, — заявил Эллери. — В крайнем случае такой человек заполнил бы недостающую страницу потом. Кроме того, насколько я понимаю, — и он перелистал другие дневники, — она никогда не оставляла пустых страниц, хотя, наверное, ей случалось и заболеть.

Вдруг его осенила какая-то идея.

– Ну конечно! — воскликнул он и полез в карман за зажигалкой.

– Что ты собираешься делать, Эллери? — забеспокоился инспектор. — Осторожней с огнем!

Вывернув дневник так, что пустая страница осталась одна на весу, Эллери осторожно поводил под ней пламенем.

– Симпатические чернила? — обрадовался Берк.

– Зная ее склонность ко всяким неожиданным трюкам, — сосредоточенно продолжая свое дело, сказал Эллери, — думаю, что именно так.

На страничке стали проступать буквы. Однако, к изумлению присутствующих, оказалось, что это одно-единственное слово. И как Эллери ни водил зажигалкой под листком, больше ничего не появилось.

Все молча уставились на это слово.

Face было написано тем же раздельным бисерным почерком, ровно так же, как в предсмертной записке, только поаккуратней.

– Опять! — озадаченно воскликнул Эллери. — Опять это слово, первого декабря! И в ДНЕВНИКЕ! Но почему же она написала его, причем за четыре недели до убийства?

– Может, предчувствовала что-то? — предположил Берк.

– Это должно было быть не просто неопределенное предчувствие, — в невероятном возбуждении сказал инспектор, — Зачем тогда было писать особыми чернилами? — Он возбужденно потер руки. — Ну почему же мне все время попадаются всякие заковыристые случаи? Волшебные чернила! Еще немного, и я начну доставать кроликов из шляп!

– Вполне возможно, — съязвил Эллери. — И не только кроликов.

– Скажите, а не принято ли в Штатах, говоря о театре, давать известным личностям, в зависимости от самой примечательной их черты, прозвища? — спросил Берк. — Вроде: «Голосок», «Ножки» и т.д. У вас вроде была звезда — Мария Мак-Дональд — вы прозвали ее «Фигура» за пышные формы тела. А нет ли у кого-нибудь клички «Личико»?

– Если и был кто-то, то я не помню, — ответил Эллери. — Во всяком случае, Харри, я хочу обратить ваше внимание на то, что и в предсмертной записке, и здесь слово написано с маленькой буквы. Нет, вы скорее всего далеки от истины. — Потом позвал:

– Папа!

– Да?

– Что-нибудь особенное было в лице Глори Гилд? Старик пожал плечами.

– Лицо как лицо. Мертвецы все выглядят одинаково.

– Но ее мне хотелось бы увидеть. И Эллери с Берком ушли, оставив инспектора, погрузившегося в изучение дневников.

Глава 9

В такси по дороге в морг Эллери сказал:

– Теперь, когда мы вне досягаемости моего милого папочки, откройте мне, Берк, о чем вы с ним так таинственно совещались?

– Ах, это, — рассеянно ответил Берк. — Я не хотел ничего говорить вам, пока не уточню кое-какие детали. — Он дружески улыбнулся. — Понимаете, я здесь иностранец, а в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Поэтому я сначала посоветовался с ним.

Берк развалился на заднем сиденье.

– Есть определенная связь между этим преступлением и моим первым поручением от Глори. Мисс.., то есть миссис Армандо на самом деле обратилась в Скотланд-Ярд с просьбой разыскать одну девушку, ее племянницу Лорепу Спейнер. Это дело не носило криминального характера, просто нужно было разыскать родственницу, местопребывание которой неизвестно, поэтому оно не входило в обязанности Скотланд-Ярда, и комиссар Вейль, как я уже говорил, порекомендовал меня. Я заключил контракт с мисс Гилд (черт, как-то язык не поворачивается называть ее миссис Армандо) и приступил к работе.

Для начала Берк располагал самыми обычными данными. Родственники в Миннесоте все уже поумирали, а единственная оставшаяся в живых младшая сестра вышла замуж за какого-то английского фермера и уехала в Великобританию. И она, и ее муж погибли в автокатастрофе, возвращаясь с летнего отдыха. У них осталась единственная дочь, которой к настоящему моменту должно было быть что-то около двадцати.

– Судя по ее собственным словам, Глори в общем никогда не была особенно близка со своей сестрой, — рассказывал Берк, попыхивая трубкой, — не одобряла ее замужества, наверно. И совсем уж не имела никаких сведений о своей племяннице. Теперь она захотела найти ее.

– Похоже, что ей понадобилась наследница, — пробормотал про себя Эллери.

Берк вынул трубку изо рта.

– Да? Подобное мне не приходило в голову. Может быть, и так.

– Как Глори удалось связаться со Скотланд-Ярдом?

– Письмом. Вейль передал его мне. Ради Бога, какое это имеет значение?

– Письмо было послано авиапочтой?

– Ну да.

– Вы помните, когда его получили?

– Оно прибыло четвертого декабря.

– С каждой минутой дело принимает все более любопытный оборот… Пустая страница с таинственным словом приходится на 1 декабря, письмо же Глори о розыске племянницы прибывает в Скотланд-Ярд 4-го. То есть она наверняка написала это слово в дневнике одновременно с письмом в Англию.

– Вы предполагаете, что есть какая-то связь между этим «лицом» и племянницей?

– К сожалению, я еще ничего не могу предполагать, — невесело ответил Эллери. — Я просто нащупываю разные варианты. А девицу-то вы нашли, надеюсь?

– О, да!

– Где?

Берк скривился:

– Угадайте! В Нью-Йорке, вот какая штука! Я проследил путь Лоретты Спейнер от сиротского приюта в Лечестершире, где она воспитывалась после гибели родителей, до квартиры в Нью-Йорке, на Вест-Сайде, что всего лишь в паре миль от квартиры ее тетки! Чтобы выяснить это, мне и понадобилось побывать здесь.

Самые большие трудности встречались вначале, в Англии. Мне понадобилось несколько недель, чтобы разыскать приют. А там меня обрадовали известием, что ее уже нет, уехала в Америку и не их обязанность знать адрес и все прочее — она свободный человек.

Тогда я отправился в Нью-Йорк и просто прибег к помощи вашей центральной полиции, а они уж направили меня в отдел по розыску пропавших без вести. Но толку от этого было мало, потому что нигде в Штатах в списках пропавших девушка не числилась. И тут, уж не знаю как, мне попался ваш отец. Такое впечатление, что инспектор Куин в курсе ВСЕХ дел вашей полиции. Не человек, а целое полицейское управление в одном лице.

– Да, он вроде универсального пылесоса, все моментально схватывает и держит в голове, — подтвердил Эллери, думая о своем, — Лоретта Спейнер. Два «н» или одно? Она замужем?

– Одно. Не замужем. Молода. Что-то около двадцати одного года. — Двадцать два. Вроде бы вполне подходящий возраст для замужества, но что-то есть в ее облике такое неисправимо детское, что отталкивает мужчин. Ну вы примерно представляете, что я хочу сказать.

– Нет, не представляю.

– Ну, у нее такой вид, будто ей некогда тратить время на такую ерунду, как мужчины.

– Понятно, — сказал Эллери, хотя все равно ничего не понял. — А как она на жизнь зарабатывает?

– Сразу по приезде в Штаты нашла место секретарши в офисе крупной фирмы. В то время была мода на хорошеньких секретарш-англичанок. Но для нее это была лишь временная мера, чтобы встать на ноги. Она говорила мне, что на самом деле ее целью было пробиться в шоу-бизнес. По эстрадным меркам у нее довольно хороший голос и запоминающаяся манера исполнения.

– Что-то вроде самой Глори? — неожиданно спросил Эллери.

– Похоже, что да. Правда, я сужу с чужих слов, поскольку сам в поп-музыке не силен. Я все как-то больше предпочитаю набор из Генделя-Мендельсона и всякой прочей проверенной временем классики.

– Это наследственное, — промолвил Эллери.

– Что?

– Ну, это у них в крови — способности к музыке. Это должно было чертовски льстить Глори. И что, удалось Лоретте куда-нибудь пробиться?

– Да. Она умудрилась выступить в нескольких коммерческих радиопередачах. После этого она рискнула покончить с прежней жизнью и службой и посвятить себя исключительно карьере вокалистки. Она выступила пару раз в третьесортных ночных клубах, но, насколько я понял, без особого успеха. Она натура независимая, не жалуется, только губы покусывает да улыбается. Изо всех сил старается показать, что ей все нипочем. Остается только приветствовать твердость ее характера.

– А что ей понадобилось в Соединенных Штатах?

– Как это что, Эллери? Большие дела делаются здесь. Возьмите, к примеру, «Битлз».

– Давайте оставим «Битлз» в покое, а? — сказал Эллери.

– Давайте, — согласился Берк, — эта особа — девица практического склада.

– Но тогда скорее всего она стала бы искать встречи со своей знаменитой тетушкой?

– Что вы, ни в коем случае! Она из тех, кто предпочитает всего добиваться сам.

– Но ведь Глори единственная сестра ее матери. Неужели она не хотела повидать ее из чисто родственных чувств?

– Она заявила, что понятия не имеет, где живет Глори. Думаю, что их соседство — случайное совпадение.

– Случайных совпадений в жизни почти не бывает. Где же еще, спрашивается, могла жить Глори? А помешанная на эстраде девица? Вам удалось присутствовать при трогательном моменте воссоединения родственниц?

– Да, конечно. Однако мне пришлось изрядно попотеть для того, чтобы эта встреча произошла. Когда я нашел Лорепу и объяснил ей цель моего визита, то сделано было только полдела. Затем мне еще долго пришлось уговаривать ее посетить миссис Армандо.

– И когда же это случилось?

– До вечера тридцатого декабря (это была среда) мне обнаружить Лоретгу не удалось. А вечер тридцатого я потратил на обед с Лореттой, во время которого я старался убедить ее встретиться с сестрой своей матери. Девушка на питала никаких чувств к знаменитой тетке, для нее «Глори Гилд» с детства было только пустое имя — и больше ничего. А после смерти родителей и имя забылось. Она была очень мала, когда попала в приют.

– Обида?

– Простите, не понял…

– Как вам кажется, Лоретте было обидно, что тетка так долго не вспоминала о ее существовании?

– Нет, абсолютно. Эта девица Спейнер весьма примечательная особа. Она заявила, что понять не может, с чего это ее тетушке понадобилось разыскивать ее через столько лет. Она же, со своей стороны, хочет только одного, чтобы ее оставили в покое. Как я уже сказал, мне пришлось угробить целый вечер, пока я наконец ее убедил нанести вместе со мной визит тетке. Хотя я сам не знал причины внезапного родственного порыва миссис Армандо, но я использовал все красноречие, на которое только был способен.

Эллери расхохотался:

– Так вот о чем вы шушукались с моим драгоценным папочкой, — смех его тут же оборвался. — Харри, так когда же в среду вечером вы с этой девицей появились у Глори?

– Примерно без четверти одиннадцать. — У Берка потухла трубка, и он оглядел салон автомобиля в поисках пепельницы, но она отсутствовала. Пришлось Берку выбить трубку прямо в свой карман. — При встрече я чувствовал себя очень скованно. Лоретта не лучше моего: ведь встретившая нас женщина фактически была ей чужой. А тут еще миссис Армандо не нашла ничего лучшего, как довольно невразумительно начать объяснять девушке, отчего она раньше не пыталась разыскать ее. Ситуация становилась все более неловкой, так что я почувствовал себя лишним и поспешил удалиться. Тем более, что моя задача была выполнена. Миссис Армандо проводила меня до дверей, кстати, и расплатилась со мной. Я заранее уведомил ее о нашем прибытии, поэтому и чек она тоже приготовила заранее. Я ушел, как я уже сказал, что-то около 11 часов 05 минут. Сразу отправился в аэропорт, самолет взлетел в час ночи, я благополучно приземлился в Англии и тут же отправился назад по телеграмме инспектора Куина. Но это вы уже и сами знаете.

– Значит, вы оставили эту девицу Спейнер наедине с Глори, — отрывисто сказал Эллери. — Глори была убита в 11.50.

– Насколько я понял, Лоретта заявила, что она тоже ушла задолго до этого времени, — заметил в ответ Берк. — Ваш отец сказал, что у нее уже взяли показания, и вроде бы все чисто. Но сегодня, похоже, с ней опять собираются побеседовать, так что вы можете присутствовать при этом и составить обо всем свое собственное мнение.

Глава 10

– Кого из них вы хотели бы увидеть сегодня, мистер Куин? — поинтересовался служитель.

– Глори Гилд Армандо, Лаци.

– Это здесь, — Служитель подошел к одной из полок, выдвинул большой ящик и открыл крышку. — Что-то на нее сегодня большой спрос!

Она выглядела отталкивающе, даже для трупа. Тело, превратившееся в бесформенную груду жира. Подернутые смертной синевой, ввалившиеся щеки с налипшими прядями обесцвеченных, всклокоченных волос. Вспухшие, раздутые члены…

– Sic transit[9]… Глори — прошептал Эллери. — Эта груда мяса и жира была когда-то предметом страстных воздыхании и пылких признаний миллионов поклонников… И что от нее осталось?

– Да, поверить трудно, — кивнул Берк.

– По-моему, лицо как лицо, ничего в нем нет особенного, разве что жирнее обычного. Никаких особых примет, даже синяков не видно.

– Значит, она имела в виду не свое лицо.

– Да никто и не думал, что ее.

– Кто знает… Как там сказано у поэта? «Лицо, несущее печать времен. Как много лиц в одном лице сокрыто». И еще: «Порою лица, как пустая книга, в которой не увидишь ничего».

– Что за поэт?

– Лонгфелло.

– Охо!

– Его «Гиперион»

– Вы меня тронули, — смущенно произнес Берк. — Совершенно верно, в этом лице можно увидеть лишь следы ожирения и больше ничего.

– Не знаю, не знаю, — с сомнением покачал вдруг головой Эллери. — Спасибо, Лаци. Пойдемте, Берк. Шотландец последовал за Эллери и, когда они вышли, спросил:

– Куда теперь?

– В лабораторию, за результатами вскрытия. У меня есть кое-какие соображения.

– Надеюсь не по поводу очередных поэтических цитат? — спросил Берк.

– О, я понял, что лучше не трогать ваших национальных гениев.

Они застали директора за поглощением ленча прямо в лаборатории. Старина Праути сдвинул свою неизменную и непристойную шляпу, напоминающую пыльный колпак, далеко на затылок и мерзко гримасничал, поднося ко рту сандвич.

– А, Эллери! Снова помидоры с луком!.. Боже, я сто раз говорил своей бабе, что при моей работенке вегетарианство не рекомендуется! Ну, чем ты увлекся на этот раз?

– Случаем с Армандо. Кстати, это Харри Берк. Доктор Праути, медицинский эксперт, — наскоро представил их друг другу Эллери. Медэксперт с набитым ртом невнятно проворчал что-то, видимо, обозначающее вежливое приветствие. — Результаты вскрытия уже готовы? — спросил Эллери.

– Да, А вы еще не видели?

– Нет. Нашли что-нибудь?

– Смерть от раны из огнестрельного оружия, как и предполагалось. А что вы еще хотели?

– Чего-нибудь.., вселяющего надежды.

– Людям свойственно надеяться, что все само собой пойдет своим чередом, — пробормотал Берк.

– Что, что? — спросил Эллери.

– Диккенс, — ответил Берк, — Чарльз.

Доктор чуть не поперхнулся от неожиданности.

– Док, а в рот вы ей заглядывали? — спросил Эллери.

– Куда — куда?

– В рот.

Теперь настал черед Берка удивляться. Праути пожал плечами.

– Конечно, заглянул. Как положено при обследовании трупа. На случай отравления. Но на первый взгляд там все было чисто. Тогда я применил индикатор Джильберта последнего образца… — доктор усмехнулся с видом веселого сатира.

– И что же вы обнаружили?

– То, что я и ожидал. Ничего.

– А бумажки не обнаружили?

– Бума-а-жки?

– Да, бумажки.

– Господи, нет!

– Ну, на нет и суда нет, — направился к выходу Эллери. Когда они вышли, Берк жалобно вздохнул:

– Эллери, я чего-то не понимаю…

– Очень просто. Лицо — следовательно, и рот. Я подумал, может она написала слово «лицо», чтобы указать на свой рот, где она спрятала более подробную записку с описанием убийцы? Или его именем? Но я ошибся.

В ответ на это шотландец только ошеломленно покачал головой.

Глава 11

Они заглянули в любимый ресторанчик Эллери, где уничтожили пару гигантских бифштексов. Причем Берк, к немалому ужасу Эллери, сначала потребовал прожарить свой получше. Затем они вернулись в квартиру Куина немного вздремнуть. Перед тем как полностью отключиться, Эллери вяло нащупал телефонную трубку и набрал номер полицейского участка. Он застал там своего отца. Как деловито сообщил пожилой джентльмен, он оформлял изъятие дневников и других бумаг.

– Папа, когда ты собираешься допрашивать Лоречту Спейнер?

– В пять.

– Где?

– Да тебе-то зачем?

– Собираюсь поприсутствовать.

– Я пригласил ее сюда, в участок.

– И Армандо, конечно, тоже?

Старик долго не отвечал. Наконец сказал:

– С какой это стати?

– Да так, ничего особенного. Просто мне хотелось бы полюбоваться на них обоих. Я полагаю, что раньше они никогда не встречались?

– Кто — девица Спейнер и Армандо? — инспектор замялся. — Да у нее еще молоко на губах не обсохло, только что из приюта выпорхнула. Где ж встречаться?

– По словам Роберты Вест, Армандо смотрит не на аттестат зрелости, а за что бы у девушки подержаться… Есть у нее, за что подержаться?

– О, да! С этим все в порядке.

– Тогда вызови и Армандо.

– Хорошо, хорошо!

– Кстати, есть еще какие-нибудь подробности о женщинах, с которыми имел дело наш Дон-Жуан?

– Выясняем, — хмуро ответил инспектор, — занялись этим в первую очередь.

– Я спрашиваю из тех соображений, что дамочка, руками которой он состряпал это дельце, могла быть его любовницей — допустим, брошенной когда-то. Таких у него на счету столько, что на целый сераль хватит. Одна из его бывших жен тоже вполне могла сгодиться для его целей.

– Сынок, все это и мне самому уже давно приходило на ум.

Однако если между Лореттой Спейнер и Карлосом Армандо и было что-нибудь, они скрывали это с ловкостью подкупленных членов суда присяжных. Армандо казался озадаченным и заинтересованным вызовом к инспектору Куину. Лоретта же, бросив на него быстрый взгляд, надменно приподняла еще незнакомые со щипцами брови и все остальное время полностью игнорировала его. И это сначала показалось Эллери слишком умелым поведением для такой неискушенной девушки, какой она должна была быть, судя по фактам ее биографии. Но он отогнал эту мысль, отнеся реакцию Лоретты на счет врожденного инстинкта распознавать людей, часто свойственного самым юным представительницам женского пола. Что касается Армандо, то он так и ел глазами девушку. Сразу было видно, что он был бы вовсе не прочь подержаться за ее.., ну хотя бы талию, обтянутую тонким свитером.

Лоретта ничуть не походила на чопорную сухопарую английскую девицу, какими обычно бывают дочери почтенных супружеских пар из Мидланда. Было в ней что-то скандинавское — высокая пышная грудь и белокурые локоны. Казалось, она вошла в кабинет инспектора Куина прямо с палубы шведского крейсера. (И сразу стало ясно, что, как и ее тетушке, так бесславно проигравшей подобную битву, на склоне лет ей придется сражаться с избытком веса, попросту говоря — с ожирением). У девушки было пухлое лицо херувима, аккуратный детский носик, невероятно голубые глаза, такие же невероятно пунцовые губы и кожа, по нежности соперничающая с попкой годовалого младенца. Пухлые губки ее складывались в очаровательную гримаску, пережившую все моды и века и придающую ее детскому лицу недетски сексуальную привлекательность. Эти губки напоминали мужчинам, что за обликом херувима скрывается настоящая женщина. Армандо ощупывал ее взглядом, жмурясь от удовольствия.

Сам Армандо обманул ожидания Эллери. Он совсем не обладал услужливым изяществом манер и вкрадчиво-маслянистым взглядом, присущим завзятому бабнику. Его мускулистое и слишком приземистое тело двигалось слегка неуклюже. Волосы — жесткие, черные, курчавые — делали его похожим на негра. Угреватая кожа, сожженная до черноты кварцевой лампой, только усиливала это впечатление. Пару замечательных темных глаз, искрящихся умом, затеняли почти женские пушистые ресницы. Только его пухлый пунцовый рот, влажный и безвольный, не соответствовал общему грубоватому облику его фигуры. Эллери никак не мог понять, что в нем так пленяло женщин? Лично у него этот тип сразу же вызвал отвращение (Эллери тут же сообразил — отчего. Каждой клеточкой тела Армандо излучал постоянную сексуальную потребность и сексуальное самодовольство, которое, кстати, и могло привлечь к нему представительниц противоположного пола).

Инспектор Куин представил собравшихся друг другу. Армандо едва удостоил мужчин вялым «Бонжур!», которое проворковал, как зобастый голубь. Лоретта коротко и сильно встряхнула руку Эллери и сразу же засияла навстречу Харри Берку, так что унылая комната полицейского участка словно осветилась двумя солнышками из ямочек у нее на щеках. Инспектор рассадил присутствующих, причем Эллери выбрал себе стул в самом углу, откуда он мог свободно наблюдать за всеми, в то же время оставаясь незамеченным. Инспектор вкрадчиво обратился к Армандо:

– Я пригласил вас сейчас сюда, так как дело касается вашей жены. В целом, я полагаю, вы уже осведомлены о происходящем. Но известно ли вам, мистер Армандо, что она незадолго до смерти разыскивала свою племянницу?

– У нас с Джи-Джи секретов не было, — отвечал Карлос Армандо. — Да, она говорила мне. — Эллери был почти уверен, что Армандо все это с ходу выдумал.

– Ну и как вы относились к ее поискам?

– Я? — Армандо недоумевающе поджал чувственные губы. — Весьма опечалился. Ведь сам я одинок на этом свете, если не считать двух дядюшек… Да и те за Железным занавесом, поэтому наверняка погибли. Его маслянистые глаза подернулись влагой, скользнув по лицу Лоретты. — Тем более я могу понять, насколько мисс Спейнер достойна сострадания. Обрести единственную родственницу в лице великолепной Джи-Джи и тут же потерять ее! В одну ночь. Такой прискорбный поворот судьбы, что просто нет слов!

Лоретта с любопытством взглянула в его сторону. Он в упор смотрел на нее. Белоснежные зубы Армандо блеснули в короткой улыбке, на иностранный манер сопровождавшей каждую его фразу вместо знака препинания, в то время как глаза говорили на одинаково родном для всех красноречивом языке взглядов. (Понимает ли этот язык Лоретта? — никак не мог решить для себя Эллери.

Что касается инспектора, то он невнятно поблагодарил Армандо и повернулся к девушке:

– В среду вечером без четверти одиннадцать мистер Берк привел вас к миссис Армандо. Она была дома одна. Мистер Берк пробыл с вами некоторое время и в начале двенадцатого ушел. Расскажите мне настолько подробно, насколько сумеете вспомнить, обо всем случившемся после его ухода.

– Случившемся? Но после его ухода вовсе ничего не случилось! — Лоретта укоризненно посмотрела на инспектора. Тот изобразил на лице виноватую улыбку:

– Я имел в виду, о чем вы говорили с вашей теткой?

– Ах, вот вы о чем! Она хотела, чтобы я жила с ней. Бросила свою квартиру и переехала в их дом. Я поблагодарила ее, но отказалась. Я объяснила, что ценю независимость, хотя очень тронута ее великодушным предложением, — юная англичанка опустила глаза и принялась разглядывать свои лежащие на коленях ладони, — Понимаете, самые лучшие годы я постоянно была вынуждена жить с другими людьми. В приюте не очень-то побудешь в одиночестве… Я пыталась объяснить миссис Армандо, то есть тете Глори, как я счастлива наконец-то пожить одна. Кроме того, я ведь совсем не знала ее! Совсем… Переехать к ней было все равно что поселиться вдруг в доме абсолютно незнакомого человека. Я, наверно, обидела ее, но что было делать? Я сказала ей правду.

– Понятно, — кивнул инспектор, — А о чем еще вы беседовали, мисс Спейнер?

– Она никак не хотела отказываться от своего намерения. Настаивала. Я почувствовала неловкость-. — Лоретта подняла свои изумительные глаза. — Она даже.., даже пыталась заставить меня согласиться. Убеждала, что имеет большие связи в мире шоу-бизнеса и сможет сделать мне блестящую артистическую карьеру. И все в этом духе. Но я, откровенно говоря, не совсем понимала, при чем здесь наше совместное проживание… Если она хотела помочь мне, почему бы не сделать этого просто так, не меняя моего места жительства? Она меня заманивала перспективами, словно мартышку — бананом. И мне это очень не понравилось.

– Вы прямо так ей и заявили?

– Нет, что вы! Это было бы грубо. Знаете, я не считаю, что человек человеку волк и что надо, давить первой, чтобы тебя саму не задавили. Люди и так слишком жестоки. Поэтому я просто сказала, что предпочитаю всего добиваться сама и что в этом я целиком иду по ее стопам: ведь она сама создавала себе имя. И добавила, что если человек сам не сумеет стать артистом, то, по-моему, «сделать» из него настоящего артиста невозможно. Талант либо есть — либо его нет. Если есть — рано или поздно он себя проявит. А если нет — то и суетиться нечего. И что таков мой взгляд на вещи.

– Весьма похвальный взгляд, — сказал инспектор. — «Ах ты старый коварный лицемер!», — подумал с восхищением Эллери. Он скосил глаза на Берка: шотландец едва сдерживал усмешку. — И: что же вы, с миссис Армандо все время обсуждали только эту тему?

– Да.

– Когда же вы покинули квартиру вашей тетушки?

– По-моему, около одиннадцати тридцати.

– Она проводила вас до двери?

– Да, до лифта.

– Изъявляла ли она желание увидеться вновь?

– Конечно! Она попросила позвонить ей на следующей неделе, хотела договориться насчет совместного обеда у Сарди. Но я ничего не обещала наверняка. Сказала, что если сумею — позвоню. И оставила ее.

– Оставили ее одну.., и еще живую.

– Разумеется!

– Когда вы спустились в фойе, там кто-нибудь был?

– Нет.

– Куда вы затем отправились?

– Домой, — Недвусмысленная многозначительность вопросов инспектора начинала ее раздражать. На щеках вспыхнул румянец досады, а грудь под тонким свитером начала часто и взволнованно подниматься и опадать (Взгляд Карлоса Армандо неотступно следовал за колебаниями ее свитера, глаза поблескивали, как два шарика ртути). — Инспектор, а куда еще мне было идти в этот час?

– Я спросил на всякий случай, — замялся инспектор. — Полагаю, воспользовались такси?

– Вовсе нет. Я пошла пешком. Вы находите в этом что-либо предосудительное?

– Пошли пешком?

– Да. Через Центральный парк. Я живу в Вест-Сайде…

– Что я слышу! — воскликнул почтенный инспектор. — Неужели вы не знаете, что девушке ночью идти одной через Центральный парк опасно? Особенно около полуночи. Вы что, газет не читаете?

– Согласна, что с моей стороны это было чистым безумием, — пожала плечами девушка. (А она не лишена самообладания! — подумал Эллери, — да и сообразительности тоже. Но что самое удивительное для девицы ее возраста и воспитания, она держится с необыкновенным достоинством и умело избегает опрометчивых высказываний.) — Не то чтобы я была рассеянна, скорее возбуждена встречей и не могла толком ничего сообразить. Просто почувствовала потребность немного прогуляться и пошла не раздумывая. А парк был как раз по дороге. Инспектор, я не вижу связи между смертью моей тети и способом, каким я в тот день добралась домой!

– По дороге вы никого знакомого не встретили?

– Нет…

– А около вашего дома?

– Да нет же!

– Если я правильно понял — вы живете одна?

– Совершенно верно, инспектор Куин, — ее голубые глаза сердито вспыхнули. — Что касается моих занятий по возвращении домой… — ведь именно этот вопрос вы собираетесь теперь задать? То я разделась, приняла ванну, почистила зубы, прочла вечерние молитвы и отправилась в постель. Что еще вы хотите узнать?

Эллери не мог не усмехнуться, наблюдая за выражением лица своего почтенного родителя. Тот походил на боксера, безуспешно пытавшегося взять верх над противником, но наткнувшегося на глухую защиту. Инспектор блеснул коронками для зубов — гримаса его призвана была изобразить уважительную улыбку.

– Не упоминала ли ваша тетя о завещании?

– О завещании? С чего бы вдруг?

– Да или нет?

– Конечно, нет.

– Мистер Берк сообщил нам, что когда миссис Армандо в тот вечер провожала его до дверей, то вскользь обронила, что ожидает своего супруга домой сразу после полуночи.

Супруг миссис Армандо оторвался от колыханий свитера Лоретты и на секунду перенес свое внимание на усы инспектора. Затем быстро вернулся к свитеру.

– Мисс Спейнер, вы слышали, как миссис Армандо говорила это?

– Нет. Но после ухода мистера Берка она сказала мне то же самое.

– Но самого мистера Армандо вы в ту ночь так и не видели?

– Сегодня судьба свела меня с мистером Армандо впервые. (Так ли? — о, как хотел бы Эллери знать правду! Если это так, то Армандо сейчас явно намерен наверстать упущенное, непристойно пуская слюни от желания, чтобы судьба свела их еще не раз и как можно теснее… А Лоретта, казалось, не обращает на него ни малейшего внимания, целиком сосредоточив его на своем инквизиторе — инспекторе) Она уже приготовилась к продолжению допроса, но тут ей неожиданно пришлось обернуться: инквизитор сменился.

– У меня вопрос, — внезапно раздался голос Эллери. — Мисс Спейнер, после того как Харри Берк оставил вас наедине с тетей, не получала ли она каких-либо записок, не звонил ли ей кто-нибудь? Не слышали ли вы колокольчик от входной двери?

– Мистер Куин, нашу беседу ничто не прерывало. Конечно, я не могу ручаться за то время, когда я уже покинула миссис Армандо.

– А не припомните ли вы замечаний вашей тети — пускай самых незначительных — о чем-либо, относящемся к какому-нибудь лицу?

– К чему — к чему?

– К ЛИЦУ.

Девушка тряхнула белокурой головкой. Она казалась не на шутку озадаченной:

– Что-то не припомню.

– Тогда все, мисс Спейнер, — заявил инспектор, поднимаясь. — Кстати, адвокат вашей тети — Вильям Мелони Уессер — уже наверняка успел известить вас о предстоящем чтении завещания?

– Да. Я буду у него в конторе в понедельник, сразу же после похорон.

Инспектор кивнул:

– Простите, что испортил вам Новый год.

Лоретга поднялась и величаво пошла к двери. Каким-то образом Карлос Армандо умудрился очутиться там раньше нее и уже взялся за ручку.

– Позвольте мне, Лоретта, — вы не против, если я буду вас называть так?., я же ваш дядюшка в конце концов!

Изящные брови над голубыми глазами удивленно дрогнули:

– Благодарю вас, мистер Армандо.

– О! Только не «мистер Армандо»! Карлос! Легкая улыбка тронула ее губы.

– Позвольте мне отвезти вас домой, или куда вы сейчас собираетесь?

– Что вы, это лишнее…

– Но нам необходимо поближе познакомиться! Тогда, может быть, вы согласитесь хотя бы пообедать со мной? Ведь я могу вам столько рассказать о Джи-Джи, а это вас должно очень интересовать, не так ли? Кроме того, я чувствую за вас ответственность: ведь тетушка умерла так скоро после счастья обрести вас…

Это было последнее, что донеслось до троих мужчин из-за закрывшейся двери.

– Грязный бабник! — скривился Харри Берк, — Не упустит случая поволочиться.

– Кажется… — пробормотал Эллери. — Кажется, тот, с кем мы имеем дело, очень, очень неглуп!

Глава 12

Эллери с трудом разлепил глаза и очнулся промозглым серым субботним утром. Отца не было, а Харри Берк в кабинете просматривал утренние газеты.

– Вы так сладко храпели в перину, что я не решился вас будить, — сказал Берк. Шотландец был уже одет и до блеска выбрит. Тахту он прибрал и, теперь ждал, когда вскипит кофе на электроплитке. — Я уже давно на ногах.

– Как спалось? — Эллери потянулся к чашке кофе с видом изнывающего от жажды путника. Его самого всю ночь терзали кошмары: снова и снова возникало безликое лицо со всклокоченными мертвыми волосами, как на трупе Глори Гилд, пока пробившийся сквозь венецианские шторы дневной свет не позволил ему, совершенно измученному, погрузиться в полное забытье.

– Я спал как убитый, — довольно хмыкнул Берк. — Ваша тахта просто создана для сна! Единственное, что меня огорчает, — не могу найти чай в буфете.

– Я сегодня же раздобуду для вас пачку.

– Что вы, не стоит ради одной ночи! — запротестовал шотландец. — Я на днях переберусь в отель.

– И слышать не хочу об этом! Неизвестно, сколько вам еще понадобится пробыть здесь. А счета в нью-йоркских отелях растут со сказочной быстротой!

– Эллери, вы так добры ко мне!

– А я вообще добрый человек… Что нового в газетах?

– Для нас — ничего. Хотя в одной статейке встречаются кое-какие дополнительные подробности о прошлом Армандо.

– Чья статья?

– Кипа Кипли.

Эллери отставил в сторону чашку с кофе и ухватился за газету. Он уже наизусть выучил манеру каждого репортера. Кипли много раз снабжал его ценными сведениями. В это утро речь шла почти исключительно о пресловутом «графе» Армандо — супруге Глори Гилд. Эллери представил, как выпучит свои блестящие глазки Армандо.

– Харри, все это в основном болтовня для публики. Но сдается мне, что кое-что на эту тему Кип действительно знает, да пока помалкивает… У меня идея!

Он заглянул в записную книжку и набрал телефон Кипли.

– Кип? Это Эллери Куин. Не разбудил?

– Нет, черт побери! — ответил ему знакомый прокуренный голос. — Завтрак в самом разгаре, а я жду твоего звонка, шеф. Уверен, ты уже по уши завяз в этой истории с Джи-Джи, правда?

– По уши — не по уши, но интересуюсь немного… Кип, я хотел бы встретиться.

– В любое время дня и ночи! Двери моего дома всегда открыты.

– Я хотел бы поговорить с глазу на глаз.

– Понял. В час у меня, идет?

– Решено. Жди. — Эллери повесил трубку и повернулся к Харри Берку. — Никогда не знаешь, чем тебя порадует Кип. Информация из него так и сыплется, как из рога изобилия. Дайте мне двадцать минут на завтрак, Харри, а пообедаем мы теми сенсационными блюдами, которые приберег для нас расторопный репортер!

Глава 13

Репортер оказался тщедушным смуглым человечком с лицом венецианского дожа[10], одетым в шелковое кимоно ручной работы.

– Прошу прощения — я по-домашнему, — сказал Кипли, обмениваясь вялым рукопожатием с Эллери, — никогда не ношу костюма до четырех часов. А кто это с тобой?

Эллери представил Берка, который подвергся тщательному осмотру парой черных бегающих репортерских глаз, завершившемуся быстрым:

– Харри Берк? Не знаком, — Затем Кипли кивнул в сторону роскошного домашнего бара, за которым колдовал слуга-пуэрториканец. Благодаря бойкому перу Кипли этот слуга был известен чуть ли не всему Манхеттену. Фешенебельная квартира на самой вершине небоскреба отличалась почти стерильной чистотой и отсутствием даже малейшего намека на существование в мире женщин. Кипли был известным ипохондриком, а женщин боялся, как огня. При этом обладал почти женской манией чистоты и порядка.

– Что будете пить? — поинтересовался он. Сам Кипли не брал в рот спиртного.

– Спасибо, я не пью с утра, — поблагодарил Эллери; Берк тоже отказался, желая сохранить голову ясной для важного разговора, хотя глаза его сами собой уже облюбовали бутылочку «Черного Джонни Уокера». Кипли подмигнул Фелипе, и слуга тут же исчез. Берк заметил, что репортер чем-то втайне очень доволен.

– Располагайтесь, джентльмены. Так что вас интересует?

– Все, что связано с Карлосом Армандо, — отвечал Эллери. — Но не имею в виду ту газетную утку, которую ты, как это у вас водится, поджаривал в сегодняшнем выпуске.

Репортер издал короткий смешок:

– Все в свое время, шеф. Но тебе, естественно, я лапшу на уши вешать не собираюсь. Впрочем — какой мне с этого всего интерес?

– Никакого, — сказал Эллери. — Пока. Потому что я сам еще толком ничего не знаю. Однако если удастся до чего-нибудь докопаться, то и ты, Кип, в обиде не останешься. Получишь свой кусок для газетной жвачки.

Кипли метнул на Эллери быстрый взгляд.

– Я правильно тебя понял — мистер Берк здесь свой человек?

– Харри — частный детектив из Лондона. Имеет некоторое отношение к нашему делу.

– Если хотите, мистер Кипли, я уйду, — добродушно предложил Берк и поднялся.

– Сидите, шеф! Просто когда я собираюсь немножко посекретничать, мне не все равно, до чьих ушей дойдут наши маленькие девичьи тайны… Так этот молодец, говоришь, работает на наших британских братьев? На кого конкретно?

– Кип! У кого это девичьи тайны? — рассмеялся Эллери, — ладно, называй как хочешь, только поскорей раскрой их! Нам действительно есть о чем посекретничать?

– Значит — Армандо, — сморщил длинный венецианский нос Кипли. — Говнюк еще тот! Настоящий сексуальный гангстер, просто маньяк. Слащавый, как карамелька, без мыла влезет куда угодно… Уж на что я видал виды, но даже меня тошнит, как представлю себе его и эту глупую облезлую канарейку — Джи-Джи — в их семейном гнездышке… И как только он умудрился пять лет так водить ее за нос! А уж поимел-то с нее — ого-го!

– Ты полагаешь, ему удавалось обманывать ее?

– Обманывать?! Ты не умеешь подбирать достаточно крепкие выражения, Куин! Это еще слабо сказано. Он не упускал случая попользоваться всем и всеми, что только появлялось перед его сальными глазками!

– Что ты имеешь в виду?

– Возьмем, к примеру, одну из авантюр. Его недавно засекли в злачном местечке с некоей дамой, Номером Седьмым в хит-параде его жен. Предшественницей Джи-Джи, той самой вдовушкой чикагского мясоторговца, которой удалось прищучить его с горничной и вышвырнуть на улицу без гроша за душой. Эта миссис Джетти Хоуди Хаппенкпяймер поторопилась избавиться от него, подав в суд на развод. Сейчас Джетти обитает в Нью-Йорке и платит за свое логово на Бикмен Плейс по пятьдесят тысяч долларов в год. Армандо каким-то образом удалось снова подъехать к своей бывшей крале. Сам не пойму — каким. Да и кто угадает, что взбредет бабе на ум? Они все словно с цепи срываются, если дело касается амурных делишек. Хотя у этих созданий тоже не все постелью ограничивается… Что такое особенное у них под юбкой, не понимаю! Но я готов признать, что Кип — это еще не весь мужской род.., и что этот Армандо мог увидеть в ней интерес, ускользающий от моего скромного понимания.

– То есть вы хотите понять, что нужно было Армандо от миссис Хаппенкпяймер? — вставил Харри Берк. — Когда я еще служил в Скотланд-Ярде, я видел ее однажды на одном из открытых королевских приемов. Мясистая дама внушительных размеров. Имеет пристрастие к шляпам с широченными полями. Полагаю, что в данном случае задето нечто вроде профессиональной гордости Армандо… То есть я имел в виду, что в первый раз ему не удалось облапошить ее, вот он и наверстывает упущенное.

– Да, видно, есть у него эта слабость, — кивнул Эллери. — А еще кто, Кип?

– Не буду перечислять всех его экс-жен. Упомяну только некоторых, с кем его видели. Это номера Третий и Четвертый. Третьей была миссис Арден Влитленд, по прозвищу Пампушка, подавшая на развод с Хендриксом Б. Влитлендом, банкиром, ради брака с Армандо. Этот брак распался после шумного скандала в Ньюпорте, когда одна часть собравшихся гостей едва успевала уворачиваться от падающих хрустальных подвесок с раскачивающихся люстр, а другая разносила вдребезги все остальное, доступное разрушению, в том числе две оригинальные работы Пикассо. Четвертой же была дамочка из Бостона, допившаяся в конце концов до чертиков — Деффи Дингл. Она поступила во вспомогательную службу противовоздушной обороны и четыре года не прикасались к спиртному. Затем Армандо частенько видели в бостонских кабаках, где он закупал водку и мартини целыми ящиками — все для бедняги Деффи, я уверен.

– Славный малый! — пробормотал Берк.

– Просто чудо! — кивнул Кипли.

– Значит: Хаппенкляймер, Пампушка, Деффи, — перечислил Эллери. — Три бывших супруги. Полагаю, ими список не ограничивается, Кип?

– Да, кое-что я приберег напоследок.

– Я весь внимание! — оживился Эллери.

– Секретарша Джи-Джи, — сказал Кипли. — Как там ее зовут? — Джин Темпль.

– Да ну! — изумился Берк.

– Вот тебе и ну! — скривился Эллери. — Пахнет жареным… Ведь он мог запросто погореть на этой связи! Или он совсем ошалел? Прямо под носом у Глори!

– Не волнуйтесь, он мастерски проворачивал такого рода аферы. У него просто звериный нюх на опасность и он умеет ловить подходящий момент. Естественно, что он и место с умом выбирает — с Джин Темпль они встречались в одном укромном местечке недалеко от города. Встречались нечасто, так что только такой прожженный охотник за сплетнями, как я, смог пронюхать об этом.

– А я еще не видел этой Темпль. Она что, хороша собой?

– Да нет, просто пара сисек, к которым присоединено положенное количество рук и ног. Физиономия — как яйцо всмятку. В общем — клуша, ничего особенного.

– Бедные европейцы! — вздохнул Эллери. — Они до сих пор не могут понять, отчего у американок бюст растет как на дрожжах. А кто еще у него был?

Репортер усмехнулся:

– До конца далеко!

– Тогда я лучше буду записывать, — Эллери достал блокнот и ручку.

– На всякий случай стоит упомянуть некую актриску по имени Роберта Веет. — Берк слегка побледнел.

– Тут никакой материальной выгоды — она бедна, но молода и недурна собой. Полагаю, даже нашему «графу» порой хочется отдохнуть душой и потрахаться по-человечески. Но их не видали вместе уже шесть или семь месяцев. Видимо, тут давно все кончено. — Эллери обменялся с Харри Берком многозначительными взглядами.

– Что такое, я сказал что-то не так? — забеспокоился репортер.

– Все в порядке, — ответил Берк.

Черные глаза Кипли подозрительно сузились:

– Вы что-то скрываете от меня? Мы так не договаривались!

– Да, — сказал Эллери. Берк явно страдал. — Но, Кип, мы не имеем права открывать чужие секреты! Тем более что отношение Роберты Вест к нашему случаю ясно и не требует уточнения. Кто там дальше?

Репортер коротко пометил что-то в записной книжке у себя под подушкой. — Спасибо, шеф, из официальных источников мне этого узнать не удалось… Спасибо за намек. Дальше идет Марта Беллина.

– Оперная певица?

– Она самая. Беллина, кажется, лучшая подруга Джи-Джи. Армандо внешне также всячески демонстрировал к ней чисто дружеское расположение. Так что если ситуация и не совсем удовлетворяла Марту, она предпочитала держать язык за зубами.

– Невероятно! — пробормотал Берк.

– Марта Беллина, — записывал Эллери. — Кто следующий?

– Ее личный доктор.

– Чей доктор? — вскинул глаза Эллери.

– Джи-Джи.

Эллери изумленно поднял брови. Кипли расхохотался:

– Если Армандо вдобавок еще и педик — то пока тайный. С мальчиками его пока не засекали ни разу. Доктор Меркелл — женщина, Сьюзен Меркелл, врач.

– Та самая врач-ларинголог с Парк Авеню, столь популярная среди богемы?

– Та самая. Замужем не была. Женщина статная, красивая — вылитая графиня или что-нибудь в этом же аристократическом роде. Армандо оставалось только симулировать кашель, отправляться на прием и подолгу задерживаться в ее кабинете для подробного осмотра. И каждый раз, насколько мне известно, именно доктор подвергалась детальному осмотру, а не пациент.

– Откуда вы только выгребли всю эту грязь? — с омерзением поморщился Харри Берк.

– Разве я сую нос на вашу профессиональную кухню, Чарли? — дружелюбно улыбнулся репортер. — Затем следует некая толстуха под вуалью.

– Что такое? — воскликнул Эллери.

– Его встречали в обществе пухлой девицы в неизменной фиолетовой вуали. Такой плотной, что лицо разглядеть невозможно.

– Всегда под вуалью?

– Всегда.

– Сколько ей лет?

– Кто может сказать в наше время, сколько бабе лет, если не видел вблизи ее физиономии? Даже когда небеса поколеблются и все в мире пойдет прахом, эти чертовы ведьмы останутся такими же!

– А какие волосы у этой дамы под вуалью?

– Иногда — блондинка, иногда — рыжая, а порой — брюнетка. Но судя по моим заметкам, это всегда одна и та же женщина. Просто парики меняет… Я смотрю, вы оба не на шутку заинтересовались этой мадам X. Так же, как и я сам. Армандо ведет себя, как идиот: шляется на людях в обществе дамочки-под вуалью! Это все равно, что прогуливаться под ручку с девицей в одном купальнике! Вы читали мои репортажи?

– Не так часто, как хотелось бы. Но с сегодняшнего дня буду просматривать их регулярно! — с энтузиазмом пообещал Эллери. — Кстати, вы имеете хотя бы отдаленное представление о том, когда Армандо последний раз появлялся с этой завуалированной особой?

– Кажется, перед Рождеством. Ребята, ну нельзя же быть такими дотошными! За каким чертом вообще нужны точные даты?

– Просто я разрабатываю одну только что наклюнувшуюся версию. Ладно, что с хит-парадом Армандо? Все? Кипли коротко кивнул:

– Да. У меня все. Эллери подал знак Берку.

– Кип, я просто не знаю, как тебя благодарить…

– Все ты прекрасно знаешь, Чарли!.. Подари мне какой-нибудь жареный фактик — и мы квиты!

Глава 14

Они вернулись в полицейский участок, где посвятили остаток дня изучению дневников Глори Гилд — одна мелко исписанная страница за другой. В основном записи носили случайный характер — так-то развлекались с гостями, на таких-то вечеринках побывали, таким-то образом провели уикэнд. Отзывы о премьерах, порой перемежающиеся язвительными замечаниями об исполнителях поп-музыки. Частенько встречались восторженные и подобострастные упоминания о воротилах шоу-бизнеса, так что создавалось впечатление, будто Джи-Джи в глубине души так до конца и осталась робкой дебютанткой из провинции. Упоминаний о муже было на удивление мало, и уж совсем никаких сведений о его — реальных или подозреваемых — связях с другими женщинами. Или Глори Гилд оставалась в полном неведении относительно этой стороны жизни своего супруга, или же она решила ничего не замечать, по крайней мере — в своих записях.

И никаких ниточек к разгадке того, что она имела в виду под загадочным словом «лицо». Никаких упоминаний о женщине под вуалью; ни о вуали, ни о фиолетовом — или каком-либо другом — цвете тоже.

Затем такому же тщательному изучению были подвергнуты ее воспоминания. Но ни рукопись, ни ее машинописный вариант не содержали ничего, проливающего хоть малейший свет на причины смерти певицы.

От отчета инспектора Куина толку оказалось еще меньше: в нем не содержалось даже тех сведений, которые Эллери уже посчастливилось самостоятельно получить. Люди инспектора буквально рыли носом землю: они узнали сущий мизер. Возобновленный союз Армандо с его третьей супругой, Арденой-Пампушкой Влитленд, всю историю с кошмаром в Ньюпорте, шашни Армандо с Джин Темпль, секретаршей своей нынешней жены, а также и с доктором Сьюзен Меркелл. Впрочем, всплыл и дуэт с оперной певицей Мартой Беллина. Но зато вне их поля зрения остались Номер Четвертый — спившаяся Деффи Дингл и Номер Седьмой — Джетти Хоудж Хаппенкляймер, непосредственная предшественница Глори Гилд.

А также — что самое знаменательное! — женщина под вуалью…

– Вот ею мы и займемся в первую очередь, — заявил инспектор, — В Бостон тоже пошлем запрос об этой Дингл. Но я больше всего заинтригован дамочкой под малиновой вуалью.

– Фиолетовой, — мрачно поправил Эллери. — Разница может иметь большое значение.

– Даю голову на отсечение, что с миссис Хаппенкляймер и возиться не стоит! — фыркнул его отец. — Она единственная из жен Армандо, на которую его власть не распространяется. Я не могу представить себе, чтобы женщина ее склада пошла ради него на убийство.

– Однако, судя по сообщению Кипли, она снова связалась с ним. Почему?

– Кто может объяснить, почему женщина поступает так или иначе? Может, она поддалась чувствительным воспоминаниям? Поспрашивайте ее, если хотите…

– Вот этим-то мы с Харри и займемся… — В эту ночь они обнаружили Джетти Хаппенкляймер на благотворительном балу в Американе. Она сразу же бросалась в глаза, как атомный взрыв в пустыне Нью-Мексико: огромная женщина в головном уборе, напоминавшем шляпку гигантского гриба, возвышалась над празднично разряженной толпой.

– Дайте-ка я попытаюсь первым, — хмыкнул Берк, — Джетти питает слабость к англичанам.

– Но вы шотландец.

– Поверьте, дружище, для нее это все равно.

Эллери наблюдал, как Берк орудует широкими плечами, прокладывая себе путь к столику с пуншем. Там миссис Хаппенкляймер, изогнувшись пополам, что-то нашептывала на ухо плененному ею африканскому дипломату. Спустя несколько минут Берк уже танцевал с ней, причем его макушка оказалась как раз на уровне полей ее шляпы. Еще через несколько минут он вернулся к Эллери.

– С этим все, Эллери. Мы договорились завтра утром позавтракать вместе. Она была очень любезна…

– Но как вам удалось?! Берк хитро усмехнулся:

– Я напомнил ей нашу случайную встречу на открытом королевском приеме в Лондоне. После этого ее можно было брать голыми руками. Хотя на черта мне это нужно?!

– Не женщина, а двухспальная кровать, — смерил глазами ее устрашающие габариты Эллери.

Ровно в 11.00 в воскресное утро дворецкий-англичанин, уже успевший отпустить солидные бачки, проводил их на второй этаж роскошной квартиры на Бикмен-Плейс. Мадам, как оказалось, уже поджидала их. Дворецкий провел их на застекленную террасу, где миссис Хаппенкляймер восседала в напоминающем трон огромном плетеном кресле перед столиком, накрытым на три персоны.

– Мистер Берк, как я рада вас видеть! — загрохотала она могучим контральто. — А это ваш друг? Как я счастлива видеть любого, кто приходится другом мистеру Берку! Эллери Квиг, вы сказали? Ах, Куин… Как неловко я ослышалась! Пожалуйста, присаживайтесь, мистер Куин. И вы, мистер Берк, конечно же…

Берк умело завел чисто английскую светскую болтовню о том, о сем, пока дворецкий менял тарелки. Миссис Хаппенкляймер ела с такой же чрезмерностью, какой отличалось все, что имело к ней отношение. Целые партии булочек, яиц всмятку, колбас, копченой рыбы, хлебцев и чашек кофе методично исчезали в ее утробе. Эллери время от времени вставлял в разговор пару фраз, чтобы не чувствовать себя третьим лишним. При виде завтракающей мадам ему пришел на ум Моби Дик[11] — в ее наряде преобладал жемчужно-белый цвет. Может быть, Карлос Армандо был своего рода Капитан Ахаб[12], преследующий ее из-за навязчивой идеи отомстить за свое единственное поражение? А заодно подчинить своей воле настолько, чтобы ее руками привести в исполнение кровавый замысел? Или он скорее напоминал Лягушонка-Маугли, оседлывавшего Слона Хатхи лишь для удовлетворения своих мужских амбиций?

– О да! — обратился Берк к хозяйке. — Я уже имел счастье встречаться с графом Армандо. О, дорогая миссис Хаппенкляймер, мне, наверное, не следовало упоминать об этом! Ведь он когда-то был вашим мужем?

– Был. Но он такой же граф, как я — герцогиня. И вы, мистер Берк, можете вполне свободно упоминать о нем, — добродушно улыбнулась мадам, протягивая свою мощную ручищу за следующей сигаретой. Берк услужливо щелкнул зажигалкой. Она прикурила, кивнула, извергла густой клуб дыма и лениво откинулась в кресле. — Милашка Карлос — отъявленный мошенник! — расхохоталась она, сотрясаясь всем телом. — Но он любую сведет с ума, такой обворожительный! Однако не думаю, чтобы он до конца простил мне маленькую уловку с фотографом, которого я захватила с собой, когда прищучила его с горничной. Как раз прошлой ночью я снова подтрунивала над ним по этому поводу.

– Неужели?! — воскликнул Берк. — Вы опять виделись с ним? Это очень мило с вашей стороны. Как говорится, — кто прошлое помянет…

– А почему бы и не встретиться с ним? Ведь Карлосу все равно не удастся поиметь с меня ничего такого, чего я не решила бы отдать ему добровольно… — Она медленно пожевала челюстями, словно пасущаяся корова, — Конечно, после того как он вляпался в такую пакость, было бы лучше навсегда расстаться с ним. — Она заграбастала кусок коричневого печенья, ранее ускользнувший от ее внимания, и принялась сосредоточенно пережевывать его, а сигарета в это время тлела в ее густо унизанных перстнями пальцах. — Вы и сами понимаете, что я не могу позволить впутывать себя в это дело.

– Вы имеете в виду смерть его жены?

– Я имею в виду убийство его жены, — мрачно поправила мадам и смахнула сладкие крошки под стол, где их терпеливо дожидался кокер-спаниель.

Тут на Эллери буквально снизошло откровение: несмотря на внешнюю туповатость, Джетти Хаппенкляймер не так-то просто провести! И еще никому, видимо, этого не удавалось. Недаром она время от времени бросала на Эллери быстрые взгляды, причем в них сквозило отнюдь не праздное любопытство, а ясное понимание того, чем в действительности интересуется «Эллери Куин».

Тогда он решился идти в открытую.

– Боюсь, миссис Хаппенкляймер, что мы добились чести разделить ваш изумительный завтрак под фальшивым предлогом, — заявил он. — На самом деле мы расследуем убийство миссис Армандо. — Берк чуть не застонал от неожиданности.

– Каждый хочет воспользоваться бедной, слабой и беззащитной женщиной в своих целях, — спокойно посетовала Джетти. — Что ж, — валяйте, расследуйте свое убийство.., мистер Как-вас-там? Мне скрывать нечего.

– Мистер Куин, — вежливо подсказал Эллери. — Я рад, что вам нечего скрывать, миссис Хаппенкляймер. Это очень облегчает мою задачу. Значит, я могу прямо спросить вас, где вы провели последние полчаса до полуночи в прошлую среду?

– А-а, это ночь перед кануном Нового года… Дайте-ка вспомнить… Ах да, конечно! Я была в представительстве ООН на приеме по случаю назначения нового посла из.., как там она называется?., в общем, какой-то южноазиатской страны. После чего я в компании других гостей отправилась в.., в.., ну как же называют такие места? Диско-что-то… — ну, там, на Шеридан-Сквер, в Виллидже.

– Когда вы покинули ООН?

– Около 10.30, — проницательные глазки из-под припухших век так и сверлили Эллери. — Я что, подозреваюсь в убийстве Глори? Вот было бы забавно!

– Что же здесь особенно забавного, миссис Хаппенкляймер?

– А с чего бы я вздумала стрелять в жену Карлоса? Чтобы вторично выйти за него замуж? Но мне и одного раза вполне достаточно, покорно благодарю! С ним не соскучишься, но наши нынешние отношения меня полностью удовлетворяют. Мне нет никакого смысла что-либо менять. И как вам только такое взбрело в голову!

Действительно — как?

– Вы в компании гостей отправились в Гринвич Виллидж прямо с приема в ООН?

– Совершенно верно.

– А вы хоть раз покидали дискотеку?

– Нет, мистер Куин, — она расплылась в широкой жирной улыбке.

– Когда закрылась дискотека?

– Примерно после трех часов. Простите, что не оправдала ваших надежд. — Улыбку сменил утробный хохот.

– В нашем деле разочарования неизбежны, миссис Хаппенкляймер. Конечно, мы проверим ваши слова.

– Проверяйте! — Джетги так и покатывалась от смеха. Но когда она обернулась к Харри Берку, на ее лице появилась капризная гримаска юного Гаргантюа, — А вам, мистер Берк, должно быть стыдно! Я-то, наивная, расчувствовалась от воспоминаний о королевском приеме, и вовсе не имела в виду мистера Куина[13].

– А что, хороший был прием! — галантно улыбнулся Берк. — Я там был приставлен следить, чтобы ничего не пропало.

– Да-а?! А вели себя как настоящий лорд. — вздохнула миссис Хаппенкляймер. — Хоукинс! (Эллери подумал, что ее дворецкого иначе и звать не могли). — Проводите джентльменов!

Они застали Джин Темпль в квартире на 49 Ист-Стрит, которую — судя по списку жильцов в фойе внизу — она делила с девицей по имени Вирджиния Уайтинг. Квартира состояла из крохотных спальни и кухоньки, а также довольно просторной гостиной. Мебель была убогая, к тому же повсюду царил свойственный одиноким девицам беспорядок. Обе девушки были в просторных брючках и водолазках. Обе в тапочках на босу ногу. Девица Уайтинг оказалась довольно симпатичной, с серыми, живыми глазами. А вот Джоан Темпль — бесцветным созданием, обладающим только одной достойной упоминания чертой: невероятных размеров бюстом, распиравшим водолазку до предела.

– Я совсем не возражаю против присутствия Вирджинии, — заявила девица Темпль. Она выглядела на все тридцать, хотя Эллери был уверен, что она гораздо моложе. В ее грязно-коричневых глазках за тусклой оправой очков затаился страх. — Я даже настаиваю, чтобы она осталась…

– Не суетись, Джинни, — подбодрила ее подруга. — Тебе ведь не о чем беспокоиться!

– Я знаю, — процедила сквозь нервно стиснутые зубы секретарша Глори Гилд. — А вот они, кажется — нет. И почему люди не хотят оставить меня в покое? Я уже рассказала все, что могла…

– Еще не все, мисс Темпль, — сказал Эллери. Преждевременно увядшая кожа на ее щеках стала мучнисто-желтой.

– Не понимаю, к чему вы клоните…

– К вам и к Карлосу Армандо. Желтый цвет сменился пунцовым.

– Ко мне и к Кар.., к графу Армандо?

– К вашей с ним связи.

– Что вы хотите этим сказать? — заволновалась она, — Что он вам сказал?..

– У нас есть сведения, что вы с Армандо находились в тайной связи за спиной миссис Армандо.

– Это неправда.

– Боюсь, что правда. Вас встречали с Армандо в отдаленных ресторанах и ночных барах, мисс Темпль. И не один раз. Мужчина вроде Армандо не станет тайно таскать секретаршу своей жены по кабакам только для того, чтобы продиктовать деловую записку…

– Мисс Темпль, — мягко сказал Харри Берк. — Мы здесь не для того, чтобы пачкать вашу репутацию. Нам просто нужна кое-какая информация.

Девушка сидела молча, сцепив на коленях руки. Затем подняла глаза.

– Хорошо, я признаю, что мы были в связи, — сказала она слабым голосом. — Я.., я и сама не понимаю, как это вышло. Так случилось, вот и все… Я хотела отделаться от него, но он не позволял. Угрожал, что в таком случае я потеряю работу. Я просто не знала, что делать. Мне нравится.., нравилась моя работа, а миссис Армандо очень щедро платил? мне, была так добра ко мне.., как правило, добра! Он не оставлял меня больше в покое, ну.., после первого раза.

– О, нам известно, какое он грязное животное! — буркнул Берк.

Эллери неодобрительно нахмурился — это была реплика, недостойная профессионала. Но для мисс Темпль эти слова, казалось, многое изменили: она почувствовала в Берке что-то вроде союзника. В дальнейшем она обращалась исключительно к нему с постоянным выражением затаенной благодарности. Вирджиния Уайтинг спокойно сидела рядом с ней: конечно, ей давно было обо всем известно, Джин вряд ли сумела бы что-то утаить от нее.

Эллери внезапно спросил:

– А вы, мисс Уайтинг, тоже знали Карлоса Армандо? Сероглазая девушка удивилась:

– Я? Вряд ли. То есть я встречала его здесь дважды, кажется. Но всего лишь мельком.

Он почувствовал, что эта девушка начинает вызывать у него симпатию.

– А на вас он не посягал?

– Попробовал однажды, пока Джинни красилась в ванной. Но я занималась карате и дала ему хороший урок. Второй раз он уже не пытался, — угрюмо ответила она.

У Джин Темпль отвисла челюсть:

– Ты никогда не рассказывала мне, Вирджиния!

– Я много чего тебе не говорю, Джинни. Например.., какой клушей надо быть, чтобы позволить этому скоту прибрать себя к рукам с первого же раза!

– Я знаю, — сказала Джин. — Я знаю, что вела себя, как последняя дура.

– Заговаривал ли Армандо когда-нибудь о женитьбе?

– Нет.

– То есть в случае, если вы поможете ему избавиться от нынешней жены?

Она вспыхнула и почти выкрикнула:

– Нет, разумеется! Да за кого вы меня принимаете, мистер Куин? Неужели и в полиции так считают?!

– Не буду отрицать, что кое-кому такое приходило в голову, — сказал Эллери. — Так делал он подобные предложения или нет? Может, намекал?

– Да нет же! И вздумай он намекнуть.., только попробовал бы — я бы тут же пошла к миссис Армандо и все бы рассказала. — Девушка вся тряслась. Вирджиния Уайтинг взяла ее за руку, и Джин разрыдалась.

– Простите, если очень расстроил вас, мисс Темпль. Мы скоро закончим. Скажите, как вы провели вечер тридцатого декабря — в прошедшую среду?

– Но мне уже сто раз задавали этот вопрос в полиции…

– Ответьте на него еще раз, ладно?

– Я — алиби Джинни, — спокойно заявила Вирджиния. — Мы вместе обедали. Мы не выходили из квартиры. Я хотела отдохнуть — на следующий день, в канун Нового года, мне предстояла важная встреча. Мы с Джинни весь вечер просидели у телевизора. Посмотрели одиннадцатичасовые вечерние новости, потом немного — шоу Джонни Карсона. После того, как пробило двенадцать, мы выключили телевизор и отправились спать. Одновременно. Обе.

– Значит, вечером и ночью мисс Темпль квартиры не покидала?

– Нет. И я тоже, поэтому могу утверждать со всей ответственностью.

– Ну что ж, на этом и остановимся, — сказал Эллери, поднимаясь. (Берк встал следом.) Джин Темпль утирала глаза. — Ох, мисс Темпль, чуть было не забыл! Еще один вопрос: значит ли для вас что-нибудь слово «лицо»?

Девушка растерянно посмотрела на него: «Лицо?»

– Ну да, «Л-И-Ц-О», понимаете?

– Не представляю, что вы имеете в виду.

– Не припоминаете ли вы момента, когда Глори Гилд упоминала бы о чьем-нибудь лице? Обращала ваше внимание? Примерно — первого декабря? Или позднее… Нас особенно интересует среда.

Секретарша покачала головой:

– Миссис Армандо совершенно точно при мне никогда ничье лицо не упоминала. Более того, она всегда была очень невнимательна к внешности окружающих: не знала, какого цвета у кого глаза, и все остальное. Она была очень близорука, но по каким-то своим соображениям не пользовалась контактными линзами, а очки надевала только для чтения или письма. Кроме того, она была очень тщеславна, как вы знаете, и никогда не снисходила до того, чтобы обращать внимание на наряды окружающих женщин, например…

– Благодарю вас, мисс Темпль.

– Грязная тварь! — ворчал Берк, когда они садились в такси. — Для таких типов, как Армандо, должны существовать особые законы. Чтобы по решению суда их кастрировали, как собак.

– Он умеет подъехать к женщинам, это верно, — рассеянно кивнул Эллери. — Если бы только нам удалось догадаться, что она имела в виду?

– Кто и что имел в виду?

– Джи-Джи. Что она хотела сказать этим словом. Оно может пролить свет на тайну ее смерти. И должно это сделать!

– Да почему вы так уверены?

– Я нутром чую, Харри. У меня нюх на такие вещи.

Глава 15

Доктор Сьюзен Меркелл выглядела смущенной. Она развлекала группу воскресных гостей в своей огромной квартире на Парк-Авеню, расположенной позади выходящего на улицу рабочего кабинета, и была весьма раздосадована внезапным вторжением.

– Я смогу уделить вам всего лишь несколько минут, — заявила она резким тоном и повела Эллери и Берка в кабинет, — Пожалуйста, быстро изложите суть дела и позвольте мне вернуться к гостям. — Доктор оказалась статной невысокой женщиной с точеной фигурой, грубоватыми для ее пола руками и на удивление мало подкрашенным лицом. Но зато слегка вьющиеся белокурые волосы были такими от природы, полные губы дышали чувственностью. Ее внешность идеально подходила для врача, на всем ее облике лежала печать чисто медицинской самоуверенности. — Зачем вы пожаловали сегодня? Меня уже подвергали допросу.

– За информацией. О ваших отношениях с Карлосом Армандо, — ответил Эллери.

– И на этот вопрос я уже отвечала. — Ее темно-зеленые глаза ни на секунду не изменили своего выражения. — Граф Армандо являлся мужем одной из наших пациенток. Он сам также несколько раз обращался ко мне за помощью. Ваш второй вопрос?

– Я еще с первым не закончил, доктор Меркелл. Поддерживали ли вы с Армандо отношения, которые можно охарактеризовать.., как непрофессиональные?

– Только дурак может задавать такие вопросы. А законченный идиот — отвечать на них.

– А вот у нас есть сведения, что вы поддерживали отношения именно такого рода.

– А кроме сведений, у вас есть что-нибудь? Доказательства, например? — На это Эллери ничего не ответил, а доктор Меркелл встала и улыбнулась. — Значит, нет. Какие вопросы вас еще интересуют?

– Сядьте, пожалуйста. Наш разговор не закончен.

Она пожала плечами и села.

– Помните ли вы, где провели вечер и ночь со среды на четверг? За день до новогоднего вечера?

– Я была в Центральном госпитале.

– И что там делали?

– Меня вызвали для срочной консультации.

– А кто бы пациентом?

– Мужчина с раком горла. Имени его я не помню.

– Кто вызвал вас для консультации?

– Ординатор по фамилии Кривитц — Джей Джером Кривитц, Присутствовал также хирург, доктор Израэль Мацетти.

– В какое конкретно время происходила ваша консультация?

– Я прибыла в госпиталь около одиннадцати, а освободилась за полночь, да. Джентльмены, вы напрасно теряете время и заставляете меня быть неучтивой с моими гостями. Доктор Меркелл поднялась опять, на этот раз с явным намерением больше не садиться. — На все эти вопросы я уже отвечала, я же говорила вам!

– Я, по крайней мере, ваших ответов не слышал, — заявил Эллери, — Доктор, что значит для вас слово «лицо»?

Зеленые глаза с каменным выражением уставились на него:

– Я ларинголог, а не дерматолог. Вы имеете в виду кожу?

– Может быть, я не знаю, просто спрашиваю. Вспомните, пожалуйста, не делала ли миссис Армандо замечаний по поводу чьего-нибудь лица? Или вообще по поводу лица или лиц?

– Вы или пьяны, или не в своем уме. Даже если она и говорила что-нибудь в этом роде, я бы едва ли запомнила подобную ерунду. Всего хорошего, джентльмены!

Глава 16

Они выяснили, что в данный момент Марта Беллина в Лос-Анджелесе на гастролях.

Поэтому они отправились в полицейский участок, где, как всегда, несмотря на воскресенье, застали инспектора Куина, с головой ушедшего в гору отчетов.

– Пусто! — простонал старик, — Ни одного самого завалящего фактика, будь он трижды проклят! Топчемся на месте. А вы, джентльмены, чем порадуете?

Эллери передал ему все, что удалось узнать.

– Так, значит, тоже все впустую. Я уже проверил, где эта Хаппенкляймер провела интересующую нас ночь…

– А я-то полагал, что Хаппенкляймер тебя не интересует, — усмехнулся Эллери.

– ..Просто на всякий случай, — фыркнул его отец, — Все сошлось. И у этой девицы, Темпль, — тоже. Алиби благодаря подружке по квартире. В Бостоне поинтересовались Номером Четвертым — Деффи Дингл. Что за нелепое имечко для взрослой женщины! Она внезапно легла по собственной воле в лечебницу в Спрингфилде.

Надеется поправить свое здоровье после того количества водки и мартини, которые влил ей в глотку Армандо. И с тех пор оттуда носа не показывает. Номер Третий — Арден Влитленд — путешествует с друзьями на яхте по Карибскому морю, начиная с позапрошлой субботы. Я запросил службы побережья, яхта еще не заходила в порты с самого момента ее отплытия. Так что с этими подружками Армандо покончено. Есть и подтверждение алиби доктора Сьюзен Меркелл — она была в госпитале.

– А что с оперной певицей? — спросил Харри Берк.

– Марта Беллина в Лос-Анджелесе. — Это мы и сами знаем, инспектор. А вот где она была в среду вечером?

– В Сан-Франциско. Она уже три недели на гастролях и в Нью-Йорк не возвращалась. Мы проверяли ее особенно тщательно, ведь в наше время можно в два счета слетать в Нью-Йорк и обратно. Но, судя по сообщениям калифорнийский властей, у нее железное алиби.

– Остается женщина под фиолетовой вуалью, — задумчиво произнес Эллери. — О ней что-нибудь удалось узнать, папа?

– Меньше, чем ничего. Вернее не больше, чем сообщил ваш приятель Кипли. Последний раз женщину с такими приметами видели с Армандо накануне Рождества. Если он с тех пор с ней и встречался, то нам об этом ничего не известно.

– Остается женщина под фиолетовой вуалью, — снова задумчиво произнес Эллери.

– Что ты заладил, как попугай?!

– А что я еще могу сказать? Ведь она единственная знакомая Армандо, у которой нет алиби на момент убийства!

– Если только вы не найдете ее наконец и не выяснится, что и у нее имеется алиби, — скептически заметил Берк.

– Ладно, пусть на нее пока падает подозрение в соучастии, — хмуро согласился инспектор Куин. — Но в таком случае у нас есть ровно столько же оснований подозревать десятки других неизвестных женщин. Армандо имеет такое неотразимое влияние на самых глупых представительниц и так не отличающегося умом противоположного пола, что мог использовать любую, н в таком случае наши розыски не кончатся даже к тому времени, когда человек высадится на Марсе!

В этот хлопотливый день еще одна, последняя, встреча состоялась с самим покорителем дамских сердец. Они застали Армандо в роскошной двухэтажной квартире на Парк-Авеню. Он держал в ухоженных пальцах бокал с бургундским и разбавлял его водой. Телевизор показывал шоу Эда Салливана. Он не предложил выпить вошедшим и даже не предложил им присесть.

– Наедине с ящиком, граф? — спросил Эллери. — А я-то ожидал застать вас в обществе «мисс Плейбой», ублажающей безутешного вдовца и изо всех сил старающейся смягчить его горе!

– Невежа! — отвечал Карлос Армандо, — неужели я никогда не избавлюсь от ваших нахальных приставаний? Мою жену должны завтра похоронить, а вы жестоко терзаете меня. Что вам нужно?

– Я мог бы попросить вас поделиться секретом вашего неизменного успеха у женщин. Но боюсь, что это — врожденное свойство, и ему нельзя научиться… Кто эта женщина под фиолетовой вуалью?

– Простите, не понял?

– Бросьте, Армандо! — вмешался Харри Берк. — Не надо валять дурака. Вся эта вереница особ женского пола — вы же не в крестики-нолики с ними в парке играли? Небось, знали каждую, как облупленную! И помимо ваших тайных подвигов вы еще увивались за дамочкой в фиолетовой вуали. Совершенно открыто, что на первый взгляд чрезвычайно глупо для такого осторожного человека, как вы. И мы хотим знать, кто эта особа.

– Ну и узнавайте.

– Отвечайте на вопрос, ну!

– Вам не удастся выжать из меня ни единого слова об этой женщине, — с чувством произнес Армандо. — Вы, англосаксы, всегда невозможно бестактны, когда дело касается женщин! (Старина, я скорее кельт, — вставил шотландец). Вот почему все ваши любовные похождения и супружеские измены так скучны и жалки по сравнению с изощренным мастерством в этой области у жителей южной Европы! Ведь мы, европейцы, досконально изучили потребности женщин, а вы — только свои собственные… А во-вторых, женщины хотят — я не скажу вам, чего они хотят во-первых! — чтобы на каждом углу не трезвонили об их сердечных делах и не трепали их честное имя. Я часто наблюдал, как американцы в мужской компании хвастаются своими любовными победами, попивая бренди и попыхивая сигарами, как будто все женщины сплошь уличные девки! Так что плевать я хотел на ваш вопрос! — Армандо поджал чувственные губы.

– Браво! — скривился Эллери. — Но, Карлос, мы сейчас не в мужском клубе за стаканом брэнди. И не любовные победы нас занимают. Вашу жену застрелили, и явно не случайно. И это вы обеспечили ей переход в мир иной…

– А вот это я решительно отрицаю! Начисто! — с жаром воскликнул Армандо. — Это клеветнические измышления! Я хотел бы указать вам на тот факт, что когда в мою жену стреляли, я находился в гостях у мисс Вест. Ах, если бы я был посторонним в этом деле! Я тут же привлек бы вас к суду за оскорбление личности. Увы, я повязан теперь по рукам и ногам! Я могу только требовать, чтобы вы немедленно покинули пределы этой квартиры! Ни Эллери, ни Берк не двинулись с места.

– Парень просто чудо, не правда ли? — усмехнулся Берк. — Такой откровенной наглости я еще, не встречал. Скажи-ка мне, Граф, а во всем, что не имеет отношения к содержимому твоих трусов, ты так же прыток и отважен? Я был бы не прочь сойтись с тобой на пару раундов в жестком спарринге[14], чтобы выяснить этот вопрос.

– Мистер Берк! Вы угрожаете мне физической расправой! — всполошился Армандо, бросая быстрые взгляды на ближайший телефонный аппарат. — Если вы немедленно не уйдете, я вызову полицию.

– Я почти не могу устоять перед искушением позволить вам сделать это и посмотреть — что из этого выйдет! — сказал Эллери. — Лучше отвечайте: женщина в вуали — это та самая пташка, которая попалась в ваши любовные сети и была вынуждена ради вас застрелить вашу жену? Ведь рано или поздно мы ее все равно обнаружим, я вам обещаю!

Армандо расплылся в улыбке.

– Желаю удачи в ваших нелегких поисках, друзья мои! — игриво сказал он.

Эллери смерил его задумчивым взглядом, а потом сказал:

– Пойдем на свежий воздух, Харри. А то здесь так воняет, что дышать нечем!

Глава 17

– Куда же мы отправимся? — спросила Роберта Вест Харри Берка.

Шотландец смущенно пробормотал:

– Я хотел, мисс Вест… Надеюсь, вам там понравится. Он позвонил ей поздно вечером в воскресенье, повинуясь внезапному порыву. Сразу же после того как расстался с Эллери. И к его радости она как раз была не прочь немного развлечься. Они насладились запоздалым обедом при свечах в итальянском ресторанчике в укромном местечке на Второй Авеню.

Кьянти[15] подавалось в оплетенных бутылках с невероятно длинным и узким горлышком.

Такси пересекло 59 Стрит и свернуло на запад. Улицы были приятно безлюдны. Прохладная ночь искрилась звездами. Роберта с любопытством взглянула на своего спутника:

– Вы чем-то взволнованы?

– Может быть.

– А могу я узнать — чем?

– Да так… — Она готова была поклясться, что даже в темноте было видно, как заалели его щеки. Он невнятно добавил:

– Вами, например…

Девушка звонко рассмеялась.

– Это что — образец современной английской манеры вести светский разговор? Здесь это уже давно не в моде.

– Это не светский разговор, мисс Вест, — с трудом выговорил Берк. — Мне некогда было учиться светским манерам.

– Вот как! — только и сказала Роберта.

Они молчали, пока такси не выехало на площадь. Берк расплатился с таксистом, помог выйти Роберте и подождал, пока машина скроется из виду.

– А что теперь? — выжидательно спросила девушка.

– Вот что, — Он деликатно взялся за пушистый локоток ее теплого пальто и повел к одному из экипажей, запряженных тройкой лошадей, ожидающих у края тротуара. — Покатаемся по парку, а? Если, конечно, вы согласны…

– Великолепная мысль! — слегка взвизгнула от восторга Роберта и вскочила в экипаж, восхитительно пропахший лошадьми, старой кожаной сбруей и овсом. — Вы что-нибудь смыслите в этом? — воскликнула она, когда шотландец поместился рядом с ней и завозился с ремешками от кожаной полости. — Сколько живу в Нью-Йорке, а ни разу не ездила в этих штуках.

– А вы что-нибудь смыслите в этом? — пробормотал Берк. — Я вот сколько ни жил в Лондоне — а в таких штуках тоже не ездил.

– Вы хотите сказать, что ни разу не катались на этих забавных конных упряжках?

– Ни разу.

– Удивительно!

Некоторое время спустя, когда их коляска тряслась по дорогам Центрального парка, обдаваемая запахами проносящихся мимо автомобилей, Харри Берк осторожно просунул руку под меховую накидку и нащупал ладонь Роберты.

Еще через некоторое время, уже на обратном пути к стоянке, он наклонился и — уже ничего не соображая от отчаяния — потянулся к ее губам.., и тут же встретил их. Он ощутил их под своими, как две плотно сомкнутые упругие резиновые подушечки.

– И это все, мисс Вест? — прошептал Берк. Он услышал ее кроткий смешок.

– Если дело оборачивается таким образом, Харри, то не кажется ли вам, что вы могли бы называть меня Робертой?

Только когда он оставил Роберту у ее подъезда — она категорически запретила провожать ее наверх — только тогда он осознал, что она так и не ответила на его вопрос: может ли за этим что-нибудь последовать или нет?

Он вздохнул (все-таки скорее счастливо, чем несчастно). У него были веские основания надеяться, что кое-что может последовать — и последует!

Со временем.

Глава 18

Стало уже традицией выставлять полицейское наблюдение на похоронах убитых. Причина крылась, видимо, в своеобразной «теории притяжения»: убийцу помимо его воли тянет взглянуть в последний раз на свою жертву. Инспектор Куин всегда исправно посылал своих людей на кладбище Лонг-Айленд. Эллери же обычно отказывался от участия в этой церемонии — его розыскные методы всегда несколько отличались от официальных, полицейских. Что до него, то в данном случае он и так был уверен — кто убийца. Если не на деле, то хотя бы как автор и вдохновитель всего преступления. Кроме того, у него не было душевных сил спокойно созерцать комедию, которую наверняка собирался играть Армандо на похоронах. Само собой разумелось, что женщина в фиолетовой вуали не появится. Армандо уж позаботится об этом!

– Он, наверное, по телефону ее предупредил, — сказал Харри Берк, когда они приступили к запоздалому завтраку. — Помню, до меня доходили слухи о том, что в вашей распрекрасной Америке власти для пущей безопасности время от времени позволяют себе прослушивать телефоны?

– Не вижу в этом ничего плохого… А уж услышать тем более ничего особенного не удастся, — заявил Эллери с набитым ртом, уничтожая канадский бекон с жареными яйцами. — Армандо вряд ли будет настолько неосторожен… Если я правильно оценил способности Армандо, то, значит, мисс Вуаль получила инструкции на долгое время вперед. Меня гораздо больше интересует сегодняшнее чтение завещания.

– А кто там будет?

– Из тех, с кем еще не встречались, — Сельма Пилтер, старинный менеджер Глори.

Эллери потянулся к телефону и набрал номер.

– Фелипе? Есть надежда, что мистер Кипли уже встал с постели? Это Эллери Куин.

– Вот уж точно славненькая страна… — пробурчал Берк, с удивлением взглянув на свои часы.

– Сейчас посмотрю, — уклончиво ответил Фелипе. Через секунду в барабанные перепонки Эллери ударил хриплый вопль репортера:

– Черт бы тебя побрал, приятель! Ты когда-нибудь спишь или нет? Ну что там еще с твоей Гилд? Кончил дело?

– Боюсь, что пока нет. Хотел узнать у тебя кое-что.

– Ты имеешь в виду — кое-что сверх договоренного раньше? А что я буду с этого иметь?

– Кип, все в свое время! Ты в накладке не останешься, — заверил его Эллери. — Что тебе известно о менеджере Глори, Сельме Пилтер?

– А что может быть известно о Сфинксе? На ее репутации ни пятнышка — если именно это тебя интересует. И если ты думаешь, что граф умудрился и Сельму к рукам прибрать, то ты глубоко ошибаешься! Даже для него это почти безнадежное занятие. Она бесчувственна, как египетская мумия.

– Сколько ей лет, Кип?

– Четыре тысячи, если смотреть в корень… А так на вид — шестой десяток. В былые времена она сама пела. Но очень давно. Большого успеха не имела и быстро завязала с этим, целиком посвятив себя бизнесу на чужом таланте. Благодаря ей Глори стала миллионершей.

– Это я и сам знаю. Но, возможно, есть еще что-нибудь, что мне не мешало бы узнать.

– Ну, они с Глори жили душа в душу. Никогда не было разногласий, обычных для взбалмошных артистов и их менеджеров. С одной стороны, Сельма не представляла собой угрозы как женщина и соперница в любви и искусстве, а с другой — у нее была замечательная деловая хватка. Ну что еще? Характерно, что, помимо активной работы, она никак себя не проявляла. Если у нее и была личная жизнь и собственные пристрастия, то она всегда держала их при себе. Глубокая натура!

– Как это?

– Глубокая. Ты что, английского не понимаешь?

– Спасибо, Кип;

– Ох, когда же, наконец, мне тоже будет за что тебя поблагодарить, шеф?

На чтение завещания они пришли немного рановато. Вильям Мелони Уессер оказался крупным, полным и спокойным на вид мужчиной с галстуком в горошек и глазным тиком. Тик весьма заинтересовал Харри Берка.

– Я не могу сказать, что очень хорошо знал Глори, — заявил адвокат, сидя с ними в приемной в ожидании участников похорон. — В основном я поддерживал с ней связь через Сельму Пилтер. Кстати, я не встречал еще среди женщин более энергичного и талантливого бизнесмена. Именно Сельма посоветовала Глори воспользоваться услугами моей фирмы, когда та искала, кому поручить ведение своих дел. Сельма направила ко мне еще множество своих клиентов.

– Насколько я понимаю, вы стали поверенным Глори не так давно?

– Почти пятнадцать лет назад.

– О! Это солидно. А до вас у нее кто-нибудь был?

– Вилис Феннимен, из «Феннимен и Гоух». Но старина Вил умер, а Гоух Глори не нравился, она говаривала, что они с ним «никогда не споются». — Расспросы вызывали у Уессера скорее любопытство, чем тревогу. — Мистер Куин, я правильно понял: меня допрашивают по поводу убийства?

– Да так, скорее по привычке, мистер Уессер. Простите. Кроме того, полиция уже занималась вами и нашла работу вашей фирмы безупречной; придраться не к чему!

Уессер довольно хмыкнул, и тут же секретарша доложила о прибытии людей с похорон. Он только хотел распорядиться, чтобы их пригласили сюда, как Эллери торопливо спросил:

– Один момент, мистер Уессер. Не имеет ли для вас особого значение слово «лицо»?

Адвокат растерялся:

– А какое еще значение оно может иметь?

– Подумайте — лицо! «Face»!

– Вы подразумеваете — в связи с убийством?

– Совершенно верно.

Уессер недоуменно покачал головой.

Глава 19

Карлос Армандо ввел Лоретту Спейнер в приемную адвоката со всей почтительностью, на которую только был способен. Это бросилось в глаза всем присутствующим. Казалось, что девушке его поведение отчасти льстит, а отчасти — раздражает. Армандо немедленно встал на страже у ее кресла. Для его стола она была еще неведомым блюдом, с которым, следовательно, требовалось особенно осторожное обращение. Джин Темпль он вообще не замечал. То ли это было презрение к уже использованному объекту, то, ли благоразумие опытного ловеласа — Эллери никак не мог решить.

Но в любом случае секретарша покойной оказалась в тяжелом положении. Рядом с пышной, похожей на херувима блондинкой с пухлыми губками и ямочками на щеках мисс Темпль казалась плоским отпечатком с передержанного фотоснимка. Она сама хорошо сознавала свое убожество, поэтому лишь на секунду с отвращением взглянула на Армандо, а потом опустила глаза и больше их уже не поднимала.

Сельма Пилтер потрясла Эллери до глубины души, ему тут же вспомнилась меткая характеристика Кипа. Уродство этой старой женщины превратилось уже в некое эстетическое достоинство (сродни уродству Линкольна или баронессы Бликсен). Ее высохший скелет был таким тощим, что, казалось, состоял из одних невесомых трубчатых костей, наподобие птичьих. Эллери почудилось, что сейчас она взмахнет руками и поплывет по воздуху к своему стулу. Ее длинное лицо настолько сужалось книзу, что подбородка почти не существовало.

Грубая темная кожа напоминала русло пересохшей реки со сморщенными твердыми полосами ила. Ее нос походил на кривую восточную саблю, а от губ веером расходилась сеть глубоких морщин. В отвисших мочках ее ушей болтались африканские кольца из эбенового дерева. (Может быть, и кресло со слоновьей попоной, и фигурка воина в комнате Глори Гилд были подарками Сельмы Пилтер? Все пальцы и запястья старухи были унизаны украшениями африканской ручной работы.) Из-под тугого тюрбана на ее голове выбивалась небольшая прядка волос, выкрашенных в цвет воронова крыла. На остальных частях тела ее истощенную плоть скрывал строгий костюм, шею тщательно, обвивал шарф. Крошечные птичьи ножки подпирали тонкие высокие каблуки — все в целом напоминало ходули. А вот ее глаза представляли собой резкий контраст со всем остальным: черные, яркие, живые, как у Карлоса Армандо. В них светился недюжинный ум. Во всем облике старой женщины было что-то средневековое. Эллери чрезвычайно заинтересовался ею. Берк, заметил Эллери, — тоже.

Инспектор Куин явился последним. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и остался стоять, прислонясь к ней спиной. Эллери жестом предложил ему свой стул — в приемной недоставало двух стульев, но инспектор отрицательно покачал головой. Он явно собирался оставаться в позиции, удобной для наблюдения за лицами всех присутствующих.

– Мы собрались здесь сегодня, — начал Уессер, — для чтения завещания Глори Гилд Армандо. Двое заинтересованных лиц присутствовать не могут: Марта Беллина, гастролирующая в Калифорнии, и доктор Сьюзен Меркелл, вызванная на срочную консультацию.

– Завещание, — продолжал адвокат, отпирая один из выдвижных ящиков секретера и доставая плотный конверт, запечатанный сургучом, — или, правильнее, копия завещания, должным образом засвидетельствованная и заверенная. — Он сломал печать и достал документ на голубом официальном бланке, — Последний раз копия была подписана восьмым декабря этого года.

Эллери узнал конверт. Это был тот самый, который обнаружили в металлическом ящичке в тайнике Джи-Джи в стене за репродуктором. На нем еще была надпись: «Мое завещание. Вскрыть должен мой поверенный, Вильям Мелони Уессер». Последняя дата завещания показалась Эллери очень многозначительной. Восьмое декабря — всего лишь семь дней спустя после первого декабря, на который приходится пустая страница в дневнике Глори. Та самая, где от тепла зажигалки проступило «Гасе». Что-то случилось первого декабря — что-то настолько важное для бывшей певицы, что заставило ее немедленно заняться поисками своей племянницы — Лоретты Спейнер и через неделю заново переписать завещание (невозможно представить, чтобы раньше у нее не было завещания).

Эллери оказался прав в своих рассуждениях, ибо Уессер начал читать вслух:

– Это моя последняя и окончательная воля, отменяющая все предыдущие завещания, написанные до этого дня… — и так далее, по стандартной схеме. Это завещание было вызвано настолько серьезными причинами, что Глори Гилд даже не решилась прямо написать о них в дневнике, а прибегла к помощи симпатических чернил и тайного кода — единственного слова «лицо». Такое поведение очень напоминало акт отчаяния.

Эллери прервал свои размышления и сосредоточился на сути завещания.

Уессер зачитывал длинный список отдельно названных благотворительных обществ, которым были оставлены на удивление ничтожные суммы, не превышающие 100 долларов. В основном же — 25 или 50 долларов. На фоне огромных размеров богатства убитой эти суммы выглядели очень красноречиво и приоткрывали новые черточки ее характера. Эллери понял, что Глори была из тех неприятных натур, которые пытаются убить одним ударом сразу множество зайцев, разбивая свои дары на минимально возможные порции, чтобы количеством компенсировать качество своих добрых деяний и выглядеть в наиболее выгодном свете с наименьшими потерями для себя. Глори таким образом старалась найти компромисс между свойственной ее типу людей и жаждой стяжать восхищение окружающих. Армандо, маячивший, как тень, за спиной Лоретты Спейнер, казался очень довольным.

Но дальше посыпались парадоксы один за другим. Посмертный дар в десять тысяч долларов предназначался «моей верной секретарше Джин Темпль». (Верная секретарша испуганно вздрогнула и на секунду, подняла полный изумления взгляд на лицо адвоката, но тут же опустила его обратно. Кроме удивления в ее взгляде Эллери успел заметить радость и — без всякого сомнения — стыд).

«Моей дорогой подруге Марте Беллина» завещалась такая же сумма. (И снова парадокс — ведь оперная дива была и так богата, как жена креза, ибо помимо бешеных гонораров унаследовала состояния двух своих далеко не бедных мужей, которых похоронила. «Моему лечащему врачу и подруге Сьюзен Меркелл» тоже предназначалась сумма в десять тысяч. (Следующая нелепость — практика доктора Сьюзен Меркелл приносила ей ежегодно шестизначные суммы).

Сельме Пилтер, «дорогой подруге, блестящим деловым способностям которой я обязана всем, что имею…» (Эллери пристально следил за старухой. Но крохотное сморщенное личико ничего не выражало. Или она великолепно владела собой, или просто знала дальнейшее содержание текста.) «.., оставляю сумму в сто тысяч долларов».

Эллери услышал, как Армандо выругался по-итальянски себе под нос.

Эллери напряженно подался вперед. Уессер пробежал глазами дальнейший текст и неловко замялся. Он был чем-то очень смущен.

«Моему мужу Карлосу», — заговорил адвокат и смолк опять.

Черные глаза Армандо впились в губы Уессера.

– Ну? — поторопил он, — Ну же!

Эллери подумал, что такая откровенность чувств обычно Армандо не свойственна.

«Моему мужу Карлосу», — адвокат опять на секунду замялся, но тут же взял себя в руки, — «чтобы поддержать его существование на то время, пока он не найдет себе нового источника доходов, я оставляю пять тысяч долларов».

– Что-о?! — заверещал Армандо. — Вы сказали — пять тысяч?!

– Боюсь, что вы не ошиблись, мистер Армандо.

– Но это.., это же форменный грабеж! Это какая-то ошибка! — Безутешный вдовец истерически размахивал руками, — Действительно, у нас было соглашение с Джи-Джи, по которому я отказывался от всех притязаний на ее имущество. Но я хотел бы обратить ваше внимание на то, мистер адвокат, что, с другой стороны, там было оговорено, что по истечении пяти лет Джи-Джи уничтожит это соглашение. Пять лет прошло. И она разорвала его у меня на глазах! Почти год назад. Значит, она не имеет права отделываться от меня жалкими подачками!

– Не знаю, что там она разорвала у вас на глазах, мистер Армандо, — смущенно поежился адвокат, — но ваш предварительный брачный договор все еще в целости и сохранности. А следовательно, и в силе… — Он помахал какой-то бумагой. — Вот его копия, прилагаемая к копии завещания. Оригинал договора приложен к оригиналу завещания. Оба — в суде по делам о наследстве и опеке.

– Не поверю, пока не увижу своими глазами!

– Увидите. — Уессер торопливо поднялся, но Армандо уже одним прыжком очутился около него и вырвал бумагу из его рук. Недоверчиво пробежал ее глазами.

– Но я клянусь, что она изорвала оригинал на мелкие кусочки и тут же сожгла их! — Безутешный вдовец в панике заметался по комнате, бормоча:

– Теперь я понял, я понял! Она не показывала мне бумагу, просто сказала, что это наше соглашение.., и я был так глуп, что поверил ей на слово! А она сожгла ничего не значащую бумажонку! — Следом хлынул поток ругательств;

Эллери никак не мог понять на каком языке? (Может, румынском, или на языке его наиболее вероятных предков, цыган?) — Она одурачила меня! — выл Карлос. Ее изрытое угрями лицо горело мучительной ненавистью к Глори. Казалось, он не понимал очевидной для всех остальных истины: что Глори Гилд знала или подозревала о его постоянной супружеской неверности, и в ее глазах он сам давно нарушил условия их договора, — Я подам в суд! — визжал он, — Я требую экспертизы!

– Это ваше право, мистер Армандо, — пожал плечами Уессер. — Но я не вижу в этом смысла. Вам будет очень сложно отрицать подлинность вашей подписи на договоре. И сам факт его существования по истечении пятилетнего срока — бесспорное доказательство, что ваша жена считала ваши обязательства невыполненными. Думаю, вам нечем опровергнуть ее подозрения. Между тем никто не станет сомневаться в реальности существования документа, находящегося перед глазами, на основании вашего голословного утверждения, что Глори уничтожила его.

– Я должен получить по крайней мере треть ее имущества! Это миллион долларов! Моя доля вдовца! Что за произвол.

– В соответствии с вашим предварительным брачным договором вам придется удовлетвориться пятью тысячами, оставленными вам женой.

Армандо схватился за голову и скорчился.

– Я добьюсь своего! Я добьюсь своего! — бубнил он. Затем он взял себя в руки, решительно поджал губы и занял свое прежнее место за спинкой стула Лоретты Спейнер, уставясь прямо перед собой. Эллери догадывался, что его внутреннему взору открылась вся абсурдность его положения: подстроить убийство собственной жены ради жалких пяти тысяч долларов вместо миллиона, на который он рассчитывал! Значит, кто-то другой окажется главным наследником Джи-Джи…

Эллери увидел, как пронзительные черные зрачки Армандо сузились в невероятном усилии увидеть, кто же этот счастливец? Адвокат продолжал читать: «Я завещаю все мое состояние, движимое и недвижимое имущество моей ближайшей кровной родственнице — племяннице, Лоретте Спейнер, если она будет найдена…» Далее следовал длинный параграф, предусматривающий тот случай, если Лоретта Спейнер умрет раньше завещательницы или не будет найдена (живой или умершей) — в течение семи лет после смерти завещательницы. В этом случае предполагалось основать фонд для поддержки начинающих или нуждающихся певцов и музыкантов. Порядок основания и использования фонда обговаривался до мельчайших деталей, теперь уже излишних: Лоретта Спейнер была найдена живой и здоровой, и ее личность юридически установлена. Первым заговорил Карлос Армандо:

– Примите поздравления, Лоретта! Не каждая воспитанница приюта оказывается миллионершей в двадцать два года. — В его голосе не было и тени недавнего отчаяния. Граф явно на что-то решился. Он напоминал боевого генерала, который не считает нужным терять время на оплакивание былых поражений, а предпочитает строить планы новых атак. (Эллери подумал, что сейчас Армандо должен в душе до небес превозносить собственную подсознательную прозорливость, толкнувшую его уже с первой встречи на настойчивое ухаживание за Лореттой.) Что касается молодой наследницы, то она сидела совершенно ошеломленная:

– Даже не знаю, что и сказать. Просто не знаю! Я всего один раз встретилась со своей тетей, и наша встреча длилась меньше часа. Я чувствую, что я не имею никаких прав…

– Это чувство со временем пройдет, моя крошка! — склонился к ней Армандо. — Поверь мне — нет чувств, которые не утихли бы перед лицом таких огромных денег. Завтра, когда ты выселишь меня из квартиры, где я жил так много лет, да будет тебе известно, что это полностью выплаченная кооперативная квартира, ты сама будешь удивляться, как ты раньше могла мириться со своей бедностью.

– О, не говорите так, дядя Карлос! Я, естественно, не поступлю столь неучтиво. Вы можете по-прежнему жить в этой квартире, сколько вам захочется.

– Ты слишком великодушна! — заявил Армандо, печально качая головой, как настоящий старый мудрый дядюшка. — Я хотел бы принять твое предложение, ибо теперь я беден, как церковная крыса… Но наш друг, мистер Уессер не допустит этого. Не так ли, мистер Уессер? Полагаю, что так. И нам едва ли пристало находиться под одной крышей из-за тех несправедливых слухов, которые обо мне ходят. О нет! Я возьму свою жалкую долю наследства и перееду в какие-нибудь меблированные комнаты. Не обременяй себя заботами о моей судьбе, мое сердечко! Я привык к лишениям.

Это было великолепно разыгранное представление, и оно довело Лоретту почти до слез.

Глава 20

Когда все собрались расходиться, к удивлению Эллери, Вильям Мелони Уессер попросил Сельму Пилтер и Лоретту остаться. Харри Берк бросил в сторону Эллери быстрый взгляд, и тот кивнул в ответ. Берк вышел следом за Джин Темпль и Армандо. Армандо удалялся с рассеянным видом.

– Не будете ли вы возражать, если я еще немного поприсутствую, мистер Уессер? — спросил инспектор Куин.

– Конечно, пожалуйста! — ответил адвокат. Что касается Эллери, то он посмотрел на своего отца и, само собой разумеется, тоже остался, — Вы не против, миссис Пилтер?

– Я хочу, чтобы инспектор Куин был в курсе дела, — сказала старуха. Голос ее был под стать общему птичьему облику: легкий, тонкий щебет. — И мистер Куин тоже, поскольку он кажется лицом весьма заинтересованным.

– Так и есть, — кивнул Эллери.

Уессер подошел и тщательно прикрыл дверь. Затем поспешил назад, к секретеру, сел и потер свой мясистый подбородок. Лоретга выглядела озадаченной; было видно, что она и понятия не имеет о намерениях адвоката.

– Я прямо не знаю, с чего начать, мисс Спейнер, — заговорил Уессер. — Ситуация несколько необычная — к ней нельзя подходить однозначно… Полагаю, что будет лучше, если я просто изложу вам голые факты, а вы уж сами решите, как поступить.

– Факты? — удивилась юная англичанка. — Они имеют отношение к миссис Пилтер?

Старуха безучастно сидела и молчала.

– Вам, конечно, известно, что миссис Пилтер в течение многих лет была доверенным менеджером и официальным представителем вашей тети. Хочу процитировать слова Глори, слышанные мною лично — и подтверждаемые моим собственным опытом контактов с миссис Пилтер, — «удивительно, как проницательно и умело» вела миссис Пилтер дела миссис Армандо. Внушительная сумма, оставленная ею миссис Пилтер, сама по себе свидетельствует об уважении и благодарности покойной. Однако… — он замялся.

Лоретта в замешательстве взглянула на Сельму Пилтер — заминка адвоката выглядела зловеще.

– Я считаю, миссис Пилтер, — сказал адвокат, — лучше выяснить все прямо сейчас.

Послышался слабый звук, как будто старуха хотела встать со своего стула. Ее замечательные черные глаза не отрывались от лица Лоретты. Но выражение глаз оставалось совершенно непонятным.

– Дорогая, я одна из тех несчастных дурех, которые охвачены безумной страстью играть на скачках, — заговорила Сельма Пил-тер. — Каждый заработанный мной доллар уплывал в карманы букмекеров. Сегодня я была бы состоятельной женщиной, если бы не моя слабость к рискованным ставкам.

В конце декабря я оказалась в большом проигрыше. Букмекеры — не очень воспитанный народ, и мне грозило.., физическое воздействие. Конечно, во всем была виновата я одна, винить некого, кроме меня самой. Я была в ужасе. Они дали мне на уплату долга сорок восемь часов, а деньги официальным путем взять было неоткуда. И тогда… — она заколебалась, потом решительно вздернула крошечный подбородок, — тогда впервые в жизни я совершила бесчестный поступок. Я взяла взаймы — я говорила себе, что беру взаймы, — необходимую сумму из денег Глори.

– Понимаете, — ровным голосом продолжала старуха, — мне казалось, что я придумала удачный выход. Я знала, что Глори оставляет мне по завещанию сто тысяч долларов — она сама мне сказала. Поэтому мне не стоило большого труда убедить себя, что я всего лишь пораньше воспользуюсь моими собственными деньгами. Конечно, на самом деле это было совсем не так. Глори, например, могла передумать оставлять мне такую большую сумму. Да и в конце концов это просто были чужие деньги! Но что сделано, то сделано. А через несколько дней Глори внезапно скончалась. Это само по себе было страшным ударом, а тут еще я очутилась перед фактом, что моя растрата раскроется. Возместить же растраченное у меня не было возможности — я была уверена, что больше банк не даст мне кредит.

Вот и вся история, мисс Спейнер. Завещанная мне сумма денег с лихвой покрывает растраченную сумму. Но факт остается фактом — я воспользовалась в корыстных целях доверенными мне средствами, и вы имеете полное право подать на меня в суд. Вот и все.

Она замолчала и сжала сухие кулачки.

– Не совсем все, — торопливо поправил адвокат. — Я ничего не подозревал о растрате, пока миссис Пилтер сама не обратила на это моего внимания. Она позвонила мне прошлой ночью. Я решил ничего не предпринимать, пока не будет прочитано завещание. Вот почему я позвонил вам, — адвокат повернулся к инспектору Куину, — и попросил обязательно присутствовать. Конечно, меня совсем не радует перспектива быть обвиненным в сокрытии информации при расследовании убийства. Но я абсолютно уверен, что данная информация к этому преступлению отношения не имеет. Что касается растраченной суммы, то это целиком в ведении мисс Спейнер — возбуждать дело или нет, ведь она является основным наследником.

– Уважаемая миссис Пилтер! — обратилась Лоретта к Сельме. — Я не знакома с вами лично, но все, что я слышала о вас, убеждает меня, что тетя обязана своей блестящей карьерой именно вам. Я считаю, что если она так доверялась вам, то, значит, вы в основном заслуживающий доверия человек. Кроме того, не мне первой бросать в вас камень… Я всего насмотрелась в приюте, — ее лицо помрачнело, — и сама натворила достаточно. Нет, мне и в голову не придет подавать в суд. Сельма Пилтер издала слабый вздох облегчения. — О, благодарю вас, благодарю вас, — взволнованно проговорила она. — Я всем обязана вам, милая девушка. Если бы не ваше милосердие, что бы я смогла поделать в этой ситуации?! — Она встала.

– Мистер Уессер, надеюсь, дело улажено?

– Смотря что скажет инспектор Куин, — с явным облегчением ответил адвокат.

– Если мисс Спейнер не желает подавать в суд, то я здесь больше ни при чем, — пожал плечами инспектор. Оба Куина удалились.

– А знаешь, Эллери, — обратился к сыну инспектор, пока такси пересекало оживленные улицы, — Ведь у этой Пилтер после растраты чужих денег вполне был мотив…

– Мотив? Какой мотив? — спросил погруженный в собственные мысли Эллери.

– Прикончить Джи-Джи, чтобы получить стотысячное наследство и тем самым скрыть растрату.

– Самой предварительно рассказав все адвокату? Когда тот даже ничего не подозревал? Не бывает такого, чтобы преступник одновременно старался и скрыть, и раскрыть свое преступление. Это абсурд.

– А может — это просто хитро задуманная уловка? Может, как раз для того, чтобы создать впечатление безупречно честного человека? Ведь она в долгу, как в шелку, а с этой растратой вообще окончательно влипла. И вполне понимала, что бесконечно скрывать ее не удастся, во всяком случае, не от такой прижимистой бабенки, какой была Джи-Джи. Да и адвоката, похоже, ей не долго пришлось бы водить за нос — он малый сообразительный. По-моему, у нее были очень веские мотивы.

– А по-моему, это сущий бред! — сердито огрызнулся Эллери. Он совсем сполз вниз и уже почти лежал на сиденье такси. — Ну, если и не совсем бред, то что-то около того! А вот кое-что другое в Сельме Пилтер никак не дает мне покоя.

– Что же это такое, позволь узнать?

– Ее лицо. Оно единственное в своем роде! Невероятно, немыслимо, ужасающе уродливое лицо, в некотором смысле — шедевр старческого уродства. Может быть, именно это имела в виду Глори, оставляя предсмертную записку?

– Ты сам-то хотя бы на минуту можешь поверить тому, что несешь? — фыркнул инспектор.

– Ни на секунду, — вздохнул Эллери.

Глава 21

– О, вы знаете толк в кулинарии! — заявил Берк, развалясь на видавшем виды французском канапе.

– А вы — в музыке, которая прекрасно дополняет хороший обед, — отвечала Роберта, сидя на противоположном краешке канале.

Вечер они завершили скромной пирушкой на квартире у Роберты, на 73 Ист-Стрит. Здание было старинным, замысловатым, но уже довольно обшарпанным. Высокие потолки комнат украшали причудливые лепные узоры и завитушки, обычно обрамляющие фрески с купидонами и дриадами в кудрявой листве сказочных деревьев. Но в комнате Роберты не было никаких изображений, кроме копий с работ Даффи и Утрилло без рам и невысокого качества. Высокие узкие окна скрывали тяжелые холщовые занавески, окрашенные в коричневый цвет. Старинным итальянским камином не пользовались, наверное, около полувека.

Так как у Роберты почти не было мебели, то в целом помещение казалось таким огромным, что хрупкая фигурка девушки выглядела совсем миниатюрной и напоминала Алису, откусившую гриб с «уменьшительной» стороны[16].

Берку она казалась просто обворожительной. Но сказать ей об этом он, само собой разумеется, не решался.

Роберта приготовила ему ростбиф и йоркширский пудинг, чтобы он «почувствовал себя как дома». На его вкус ростбиф был пережарен, а пудинг — недопечен. (Берк виновато подумал, что и на любой другой вкус — тоже). Но нельзя же требовать всего от женщины, и так уже обладающей таким множеством.., положительных качеств (хотя слова «положительный» и «качество» здесь не совсем точны…) Вот почему Берк решился на чисто мужскую ложь по поводу ее кулинарных способностей.

Что же касается музыки, то это был его вклад в импровизированную вечеринку (сюда еще надо добавить купленную им бутылку какого-то немыслимого калифорнийского бургундского). Роберта сказала, что у нее дома есть недорогой, но качественный проигрыватель. Поэтому он по дороге заскочил в магазин Либерти на Мэдисон-Авеню и купил «Илию» в исполнении большого хора и оркестра, не подозревая, что в своей небольшой коллекции пластинок Роберта отдавала предпочтение Манчини, Гленну Миллеру и прочим камерным произведениям. Что же касается спиртного, то здесь предметом ее мечтаний всегда было сухое вино от Уайтмена двух или трехлетней выдержки. Но Берк так искренне восхищался ораторией, что у Роберты хватило такта поддакивать ему, хотя на самом деле она изнывала от скуки.

Вот так они все время галантно врали друг другу, в результате чего вечер удался на славу!

Через некоторое время Берк еще сильнее развалился на канапе, а Роберта, соответственно, отодвинулась еще дальше к краешку. Берк пробормотал, с трудом сдерживая свой пыл:

– О! Здесь так уютно, что просто хочется.., скинуть ботинки и полностью расслабиться…

– Не следует потакать всем своим желаниям, — сдержанно заметила Роберта.

– Да? Но почему, мисс.., то есть, Роберта?

– Начнете с ботинок, а там.., и еще что-нибудь захочется скинуть.

Берк залился краской, что не ускользнуло от внимания девушки, — Я просто имел в виду — расслабиться, отдохнуть…

– Понятно, понятно, мой славный сыщик! — развеселилась Роберта. — Просто я немного несдержанна на язык. Пожалуйста, снимайте свои ботинки сколько угодно!

– Полагаю, — обиженно фыркнул шотландец, — что лучше будет этого не делать.

Роберта расхохоталась:

– О! Вы такой.., такой скотт[17]!

– Правильнее будет — шотландец.

– Простите. Я хотела сказать, что никогда раньше не знала ни одного скотт.., то есть шотландца.

– А я никогда раньше не знал ни одной юной американки.

– Не такой уж и юной, Харри. Но за комплимент — спасибо.

– Вздор! Вам не больше двадцати одного.., ну двух.

– Ох, вы мне льстите! В следующий день рождения мне стукнет двадцать семь. — Учитывая, что ей шел всего лишь двадцать восьмой, Роберта сочла свою ложь не слишком наглой.

– Неужели? — воскликнул Берк. — А когда?

И под самый занавес, когда Берк уже стоял со шляпой в руке у выхода, он вдруг полностью потерял контроль над собой и очнулся уже тогда, когда его руки хищно обхватили плечи Роберты, а губы жадно впились в ее губы еще до того, как она успела сложить их в плотную неприступную упругую подушечку. Берк был потрясен как безумием своего порыва, так и их мягкостью и податливостью.

Таким образом вечер завершился также на славу!

Глава 22

Лоретта Спейнер въехала в фешенебельную двухэтажную квартиру, которую покинул все понимающий, но от этого не менее страдающий «дядюшка» Карлос Армандо. Менее чем через две недели после переезда в доме у Лоретты появилась компаньонка.

Инициатором оказался Харри Берк.

Эллери ожидал, что тот вернется в Англию, но шотландец все тянул. Было ясно, что убийство Глори Гилд-Армандо тут ни при чем: инспектор Куин в нем больше не нуждался, а в Лондон ежедневно совершал прямой рейс реактивный самолет. Но единственное перемещение, которое предпринял Берк, — переезд от Куинов.

– Я не могу бесконечно злоупотреблять вашим гостеприимством, — заявил он.

– Конечно, это не мое дело, Харри, — обратился к нему Эллери, — но мое чутье подсказывает мне, что тут что-то не так! Ведь ваше сыскное бюро простаивает, терпит убытки… Или здесь вас держит что-то, о чем я и не догадываюсь?

– Что касается бюро, так у меня в конторе есть заместитель, — отвечал Берк. — Он вполне может управиться самостоятельно, пока я впервые за много лет позволяю себе бездельничать в Нью-Йорке. Это, во-первых, дружище. А во-вторых — я чувствую что-то вроде беспокойства и ответственности за эту девицу.

– Лоретту? Но почему?

– А — она британская подданная. В — совершено преступление, убийство. С — именно через меня она оказалась втянутой в это преступление, когда я привел ее в роковой день к Глори Гилд. В конце концов я просто привязался к ней — она напоминает мне мою любимую сестру, которая вышла замуж в Оссу, и с тех пор я ее не видел уже много лет. Но главное — у меня просто сердце не на месте, как подумаю о ее судьбе.

– Из-за Армандо? Зря. За ним и так следят день и ночь.

– Дело не только в Армандо, хотя меня по-прежнему бесит, как этот поганец пялится на нее. Я сам толком не знаю — в чем.., или в ком. Лоретта бродит по этой жуткой, пустынной… — не квартире, а скорее целому музею — одна-одинешенька, неискушенная в жизни двадцатидвухлетняя девушка, в один миг ставшая наследницей миллионного состояния! Она сразу же становится мишенью различных бесчестных замыслов!

– В таком случае — поздравляю! — многозначительно подмигнул Эллери. — Чрезвычайно благородно с вашей стороны! Берк покраснел до корней своих русых волос:

– О, я вообще чрезвычайно благородный человек… — смутился он.

Не то чтобы Эллери сомневался в чисто профессиональных интересах, удерживающих Харри в Нью-Йорке, но он справедливо подозревал, что имеются еще и другие причины, прямо не относящиеся к обязанностям Берка. Проницательность Эллери вскоре получила подтверждение. Берк регулярно виделся с Робертой Вест. Если вспомнить, в какое замешательство внезапно повергло шотландца ночное появление этой девушки в квартире Куина и с каким волнением он реагировал на ее горький рассказ о гнусных предложениях Армандо, то продолжение их знакомства совсем не удивило Эллери. Он только постоянно подкалывал Берка, что тот всячески пытается утаить то, что утаить в принципе невозможно.

– Вы что, за мной тоже слежку устраиваете? — спросил Берк напряженным тоном.., очень напряженным! Впервые Эллери видел его действительно сердитым.

– Что вы, Харри! Нет, конечно. Но вокруг этого дела с убийством Глори крутится столько полицейских и журналистов, что едва ли возможно удержать в секрете ваши встречи с Робертой Вест.

– Старина, да я и не пытаюсь ничего держать в секрете! Просто я не люблю выставлять свою личную жизнь на всеобщее обозрение.

– Вы в нее влюблены?

– От вашего проницательного взора ничто не укроется, не так ли? — неожиданно развеселился Берк. Затем спокойно сказал. — Кажется, что да. Нет, черт возьми, я абсолютно убежден в этом! Ни одна женщина прежде не вызывала во мне столько эмоций!

– А что Роберта — она отвечает вам взаимностью?

– Будь я проклят, если здесь можно знать что-нибудь наверняка! Мы никогда прямо не решались заговорить о ее чувствах или о моих — в этом смысле. До этого дело еще не дошло. Да и сами вы, Эллери, рискнули бы вот так сразу раскрыть свои карты перед такой великовозрастной сумасбродкой?

– А что я вам говорил в лондонском кабачке, а? Припоминаете? — хитро сощурился Эллери.

Именно Харри Берк и свел Лоретту с Робертой. Однажды вечером он пригласил обеих девушек отобедать, и они сразу же почувствовали друг к другу симпатию. После обеда они отправились в апартаменты Лоретты, где провели вместе остаток вечера и окончательно подружились. Оказалось, что у них много общего: взгляды на мужчин, на мораль, на войну во Вьетнаме, на «Битлов» и журнал «Плейбой», на Мартина Лютера Кинга, на мини-юбки и Фрэнка Синатру, на Джоан Бейз и поп-арт и на театр вообще. Но самое главное, что Роберта имела огромное достоинство в глазах Лоретты: она уже добилась определенных успехов на артистическом поприще. Внезапно свалившееся на белокурую Лоретту огромное состояние, казалось, отнюдь не поколебало ее первоначального намерения пойти по следам своей знаменитой тетушки.

– Вы прямо созданы друг для друга! — расплылся от удовольствия Берк. — Это навело меня на кое-какую мысль.

Белокурая и медноволосая головки одновременно обернулись в его сторону. Целиком поглощенные знакомством друг с другом, они обе начисто забыли о присутствии Берка.

– Лоретта, вы не можете жить в этой гигантской квартире одна. Почему бы Роберте не составить вам компанию?

– Как же так сразу! — всполошилась Роберта. — Что вы такое говорите, Харри! Я полагала, что англичане по своей натуре более сдержанный и церемонный народ…

– Англичане — да. Но я шотландец.

И он опять расплылся в лучезарной улыбке.

– А что, Роберта? Это неплохая мысль! — воскликнула Лоретта. — Как ты на это смотришь?

– Лоретта, но мы только что познакомились…

– Да какое это имеет значение? Мы друг другу симпатичны, обе ничем не связаны… Харри, вы просто гений! Роберта, ну, пожалуйста!

– Ей-Богу, я не знаю… — замялась молодая актриса. — Как это все будет выглядеть… Такое внезапное предложение. — Она смущенно хихикнула.

– Лоретга, та серьезно? Ведь я тогда должна буду передать кому-нибудь аренду моей квартиры — я же продлила договор до октября следующего года. Если вдруг мы не поладим или еще что-нибудь, то я окажусь в ужасном положении: без крыши над, головой, в поспешных поисках новой квартиры. Мои средства не позволят мне снять первую попавшуюся.

– О, об этом можешь не беспокоиться! Мы поладим, я уверена. И еще одно. Ведь жизнь здесь тебе не будет стоить ни цента! Представляешь, сколько ты сможешь сэкономить?

– Ах, я даже не смела мечтать о таком предложении!

– Ладно, вы тут теперь сами разбирайтесь, — хмыкнул Харри Берк, — а я умываю руки. — Он помнил стремление Лоретты к независимости, ее довольство одинокой жизнью в Вест-Сайде, ее настороженное отношение к чужим. Поэтому он сделал свое предложение, будучи отнюдь не уверенным в успехе. Но безмерные пространства владений Глори Гилд, видимо, уже начали действовать на нее угнетающе. Слишком много для одной девушки… И его предложение оказалось как нельзя кстати. Берк мог поздравить себя с тем, что очень точно выбрал психологический момент и кандидатуру компаньонки.

Берк ненадолго вышел, а когда вернулся, то девушек уже было водой не разлить. Все устроилось самым лучшим образом.

Берк был вне себя от счастья.

Что касается следствия по делу об убийстве Глори Гилд, то оно застряло на мертвой точке. Люди инспектора Куина из кожи вон лезли, чтобы разузнать что-либо о таинственной женщине в фиолетовой вуали. Единственное, что им удалось выяснить: она больше не появлялась на людях, во всяком случае в обществе Армандо. Через руки Карлоса за это время проходили новые партии женщин: молоденьких и хорошеньких — для чистого развлечения, престарелых и состоятельных — для поддержания его бюджета. Все они подверглись детальному исследованию со стороны полиции на предмет возможного обнаружения мисс Фиолетовой Вуали, но — тщетно.

Не было никаких указаний на то, что кто-нибудь из продолживших список любовных побед Армандо мог быть женщиной, с которой он встречался раньше.

Это раздражало.

Граф, конечно, и своих старых подружек не забывал. Он по-прежнему исправно обхаживал некоторых из них, особенно Джетти Хаппенкляймер. При этом не упускал случая время от времени позванивать в свою бывшую резиденцию и интересоваться, «как поживает его маленькая племянница?» В таких случаях Роберта всегда находила повод выйти из комнаты, — Я не выношу звука его голоса. Сразу же дурно становится… — объяснила Роберта, когда Лоретга однажды поинтересовалась причиной такого поведения, — Понимаешь, дорогая, — хоть это меня и не совсем касается — но я никак не могу забыть, что Карлос имеет отношение к смерти твоей тети. И я не понимаю, как ты можешь терпеть его звонки!

Лоретта понуро опустила голову:

– Честное слово, Роберта, я не поощряю его звонить сюда…

– Нет, поощряешь! Потому что отвечаешь на них.

– Если я не стану говорить с ним по телефону, то Карлос явится сюда собственной персоной и может устроить сцену. А я панически боюсь всяких сцен. Кроме того, я никак не могу поверить в это.

– Во что?

– Что это он подстроил смерть тети Глори. Мне все равно, что заявляют Харри Берк, Эллери Куин и полиция. Пусть они сначала докажут это мне.

– Лоретта, но он сам предлагал мне сделать это!

– Может быть, ты не совсем верно его поняла…

– Да верно же, ей Богу! — воскликнула Роберта. — Ты что, мне не веришь?

– Верю, конечно. То есть я имею в виду, что верю, что ты веришь, что он это подстроил. Я знаю, что Карлос — не сахар, что он совершал в жизни много неприглядных поступков, особенно в отношении женщин, но.., убийство? — Белокурая головка недоверчиво качнулась.

Роберта с ужасом взглянула на нее:

– Лоретта, не удалось ли ему и тебе вскружить голову?!

– Что за глупости ты говоришь! — Но белоснежная кожа юной англичанки заметно порозовела.

– Значит — удалось!

– Да нет же, Роберта! И чего только не взбредет тебе в голову!

Роберта заботливо поцеловала ее в лоб:

– Не позволяя этому животному даже на секунду приближаться к себе! — Она многозначительно нахмурилась. — Уж я-то его знаю!

– Не беспокойся, не позволю, — сказала Лоретта. Но с тех пор она несколько замкнулась, и в их отношениях появилась легкая натянутость, которая, впрочем, скоро прошла. Однако в этот вечер обе девушки под разными предлогами раньше обычного разошлись по своим комнатам.

Это было первое дуновение грядущей бури.

Глава 23

Однажды в воскресенье в середине февраля девушки пригласили Берка и Эллери на ленч. Шотландец прибыл точно в назначенный час, Эллери появился через несколько минут. Их встречала новая горничная — вся прислуга Глори Гилд сразу же рассчиталась, движимая подсознательным желанием убраться подальше от места, где произошло убийство. Девушки еще одевались.

Нарядившись, Роберта отправилась в спальню хозяйки:

– Ты скоро? — спросила она.

– Завершающий удар кистью! — провозгласила Лоретта, проводя по губам помадой. — Роберта, какой шикарный крест! Где ты его раздобыла?

– Это не я, — ответила Роберта, сжимая его в ладони. Тяжелый серебряный мальтийский крест висел на серебряной цепочке у нее на груди и сверкал, как звезда, — Это подарок Харри на день рождения.

– А ты мне не сказала, что у тебя день рождения! Роберта рассмеялась:

– В твоем возрасте, дорогая, такие вещи еще можно афишировать. Но мне уже угрожает тридцатилетний юбилей…

– Не так уж скоро! Ведь тебе двадцать семь.

– Лоретта! Откуда ты знаешь?

– Харри сказал.

– Ну, я больше никогда не доверю этому человеку самой крошечной тайны! На самом деле я слегка одурачила его. Мне двадцать восемь.

– Ну, не комплексуй, Роберта! Он сказал мне только вчера, и я успела кое-что приготовить для тебя! От Сака…

– Лоретта, это вовсе не обязательно…

– Хватит, не спорь! — Лоретта защелкнула косметичку и подошла к одному из шкафов. Она открыла дверцу и потянулась к верхней полке, забитой шляпными картонками. Перевязанная золоченым шнурком коробка от Сака виднелась на самом верху. — Прости, что задержалась с подарком, но в этом твоя вина! — сказала Лоретта, подымаясь на цыпочки, чтобы достать ее. Когда она уже почти вытащила коробку, то задела край соседней, и та свалилась следом. Крышка соскочила, и что-то, вовсе не похожее на шляпу, с глухим стуком упало к ногам Лоретты.

– Что это? — воскликнула Роберта, указывая пальцем, — Что это?!

Юная англичанка в изумлении смотрела на лежащий у ее ног предмет.

Это был револьвер.

– Это револьвер, — с детской интонацией сказала Лоретта. И хотела нагнуться.

– Лучше его не трогать, — сказала Роберта. И Лоретта выпрямилась, — Ради Бога, чей это?

– Это не мой. Я в жизни не видела вблизи огнестрельного оружия.

– Если только.., слушай, коробка принадлежала твоей тетке?

– Нет, мне. Она от шляпки, которую я купила две недели назад. Но когда я убирала коробку наверх, в ней совершенно точно не было никакого револьвера.

Они переглянулись. В спальне повисла гнетущая тишина.

– Я думаю… — сказала Роберта, — Я думаю, предоставим разобраться с этим Харри и Эллери.

– Да-да, конечно…

Они вместе вышли из спальни и одновременно позвали ожидающих внизу мужчин. Те стремглав бросились наверх — Оружие?! — Харри Берк вбежал в спальню. Эллери за ним следом. Никто из них не прикоснулся к находке. Они молча выслушали рассказ девушек, затем одновременно приблизились к шкафу и принялись тщательно изучать упавшую шляпную коробку и пол вокруг нее.

– Никаких следов пороха, — пробормотал Эллери.

– Интересно… — начал Берк и умолк. Посмотрел на Эллери. Тот не обернулся — он опустился на четвереньки, скрючившись в неловкой позе, и пытался максимально исследовать оружие, не прикасаясь к нему.

– Что за марка и калибр, Эллери?

– Кольт, 38 калибр. Двухдюймовый ствол. В обойме шесть патронов. По-моему, довольно старый — пластиковая рукоятка поцарапана и вся потрескалась, никелированные детали потускнели. — Эллери достал из кармана шариковую ручку, вставил ее в предохранитель и приподнял револьвер, стараясь удержать его на весу. Берк с любопытством разглядывал находку.

– Заряжен патронами 38 калибра. Четыре штуки. Два пущены в дело. В теле Глори Гилд нашли две пули, — раздался глухой голос шотландца.

– Вы считаете, что как раз из него могли убить миссис Армандо? — упавшим голосом спросила Роберта Вест.

– Да.

– Но каким образом?! — вскричала Лоретта. — Даже если так, я все равно не понимаю, как этот револьвер оказался в квартире. У моей тети было оружие?

– Если и было, то неофициально, — ответил Эллери. — На ее имя удостоверение о владении оружием не выдавалось.

– Значит, оно, несомненно, принадлежало ее убийце! — сделала логический вывод юная англичанка. — Ведь так? Но тогда дело еще больше запутывается. Он не мог — кто бы он ни был — бросить револьвер просто так. Или.., или полиция не удосужилась как следует обыскать квартиру?

– Здесь все обшарили так, что иголку в стоге сена нашли бы! — заявил Харри Берк. — И оружия здесь точно не было. Во всяком случае — сразу же после убийства.

В глазах Лоретгы вспыхнуло голубое пламя, — Вы имеете в виду, Харри, — после убийства и.., и до моего появления здесь, да? Ведь револьвер оказался в моей шляпной коробке, так? Ну, договаривайте!

Берк не отвечал.

Молчание становилось невыносимым.

Лоретта нарушила его, тряхнув белокурыми локонами:

– Вот оно что! Чистый бред! Кто поверит… — и она запнулась. Она внезапно осознала, что на расстоянии вытянутой руки от нее находятся как раз те, кто вполне может поверить…

Эллери осторожно опустил револьвер обратно к ногам Лоретгы.

– Я вызову полицию, — сказал он.

– Да зачем же?! — вырвалось у Роберты. — Ведь это действительно чистый бред! Наверняка есть куча менее суровых и более простых объяснений!

– Тогда все уладится само собой, а предосторожность не помешает, — Эллери пошел к телефону. — Разрешите?

– Чего спрашивать? Будьте как дома! — горько скривилась Лоретта. Она рухнула на край кровати — подальше от револьвера — и зажала ладони между колен. Ее поза красноречиво свидетельствовала о девичьей беспомощности и беззащитности. Роберта бросилась вон из комнаты. Донесся ее плач, в то время как Эллери ждал у телефона, когда отец возьмет трубку.

Глава 24

Экспертиза отпечатков пальцев дала отрицательный результат: на револьвере 38-го калибра ничьих следов обнаружено не было. Как и следовало ожидать. Баллистическая экспертиза, химический анализ револьвера и исследование под микроскопом позволяли утверждать, что пули, извлеченные из тела Джи-Джи и выпущенные из револьвера, найденного в спальне Лоретты Спейнер, — одни и те же.

Таким образом у них в руках оказалось орудие убийства.

– Хоть какой-то сдвиг с мертвой точки! — ликовал инспектор. — Этого достаточно, чтобы возбудить дело против девицы Спейнер. Остается согласовать с начальством.

– Погоди, не спеши. Пусть хоть что-нибудь более определенно прояснится, — пробурчал Эллери.

– А чего тут неясного? Девица заявила, что Глори не говорила ей о том, что сделала ее главной наследницей в своем новом завещании. А не потому ли она настаивает на таком заявлении, что Глори как раз об этом с ней и говорила? В конце концов ради чего Глори разыскивала ее? Именно чтобы сделать своей наследницей. В таком случае неправдоподобно, чтобы, найдя племянницу, Джи-Джи ничего не сказала ей о своем решении.

– Но они очень мало времени провели вместе!

– А по-твоему, сколько потребуется, чтобы сообщить об этом? — возразил инспектор. — Секунд пять достаточно. Вот тебе и первая зацепка!

– Но из нее нельзя сделать никакого мало-мальски основательного вывода, — запротестовал Харри Берк.

– Можно, если учитывать все обстоятельства! Эта зацепка дает нам мотив преступления. Вторая зацепка: Лоретта заявила также, что она в ту ночь покинула свою тетушку живой и здоровой около половины двенадцатого. Но опять мы можем опираться лишь на ее голословные утверждения. По ее же собственным словам, никто не видел, как она уходила от Глори, как совершала свою немыслимую прогулку по Центральному парку, как вернулась домой и как провела ночь дома. Ни по одному пункту она не может указать ни одного свидетеля. Судите сами — ничто не препятствовало ей пробыть у Глори и до 11.50, застрелить тетку и через парк отправиться домой, причем неважно, каким образом: пешком или на такси. И оказаться дома на полчаса позже указанного ею времени. Вот вам и мотив, и картина преступления.

– Всего лишь возможный мотив и возможная картина, — поправил Эллери.

– Да вся наша работа всегда строится на возможных догадках и предположениях! Но вот вам третья зацепка. Вы ведь не сможете отрицать факта существования револьвера? И она тоже. Из него стреляли в Глори — это установленный факт. Но это оружие обнаружили в ее спальне! И в ее шкафу! И в ее шляпной коробке… Все, что она могла сказать по этому поводу, — так это что она раньше его не видала и понятия не имеет, как он сюда попал! Опять же — только ее слова, пустые слова!

– Действительно, мы не можем установить с документальной точностью, — продолжал инспектор, — что она купила этот револьвер. Он вообще нигде не зарегистрирован. Но ведь она и не стала бы легальным путем приобретать оружие для преступной цели. Да в этом городе вам из-под прилавка продадут что угодно, хоть зенитную батарею! Ах, если бы нам только удалось точно выяснить факт нелегальной покупки оружия, то ей уже не отвертеться!

Но даже и без того она у нас в руках, — сверкнул вставными зубами инспектор, — По-моему, материала вполне достаточно, чтобы посылать рапорт о возбуждении уголовного дела. А как по-твоему, сынок? Ты что-то приуныл?

Эллери молчал.

Харри Берк фыркнул:

– Неужели вам не приходило в голову, инспектор Куин, что если вы правы, то эта девица Спейнер вела себя как круглая идиотка? Какого черта хранить у себя револьвер, из которого она, допустим, убила свою тетку? Зачем беречь уже сослужившую свою службу вещь, к тому же дающую повод к подозрениям? По-моему, первое, что она должна была бы предпринять, — это вышвырнуть смертоносную игрушку в реку.

– Это вы или я поступили бы таким образом, Берк. Но вам должно быть так же хорошо, как и мне, известно, насколько порой бывают глупы и нелогичны поступки преступников-непрофессионалов, когда они решаются на убийство. Во всяком случае, судьям подобный феномен хорошо известен, и я уверен, что обвинение за него ухватится. Кстати, что касается обвинения, то я предпочитаю все-таки оставлять последнее слово за прокурором. Пусть он и решает, а мое дело — доложить.

Старик взял отчет о баллистической экспертизе и, бодро помахивая им, удалился.

– О чем вы думаете, Эллери? — спросил Берк после продолжительного молчания.

– Вряд ли то, что творится у меня в голове, можно назвать словом думать. — И вправду, у Эллери был такой вид, как будто он случайно проглотил живьем муху и сосредоточенно пытается почувствовать, как она копошится у него в желудке. — Я ничего толком не могу понять, Харри. С одной стороны, все это смахивает на один их тех очевидных на первый взгляд случаев, которые напоминают голливудские декорации: детали один к одному, просто загляденье! Но стоит подойти с другой стороны — и вы не видите ничего, кроме путаницы креплений и бесформенных подпорок. Однако…

– Что до меня, то, по-моему, и надо смотреть на это дело только с другой стороны. — Шотландец поднялся, — При всем моем уважении к возрасту и опыту вашего отца, я все-таки считаю, что тот, кто может заподозрить эту девочку в умышленном убийстве, просто плохо разбирается в людях. Стандартное сознание полицейского — а я успел хорошо изучить его за время работы в Скотланд-Ярде — всегда готово учитывать только голые факты, но никак не человеческие характеры. Лоретта Спейнер так же непричастна к убийству Глори Гилд, как и мы с вами. Я готов побиться об заклад…

– Куда вы сейчас направляетесь?

– Прямо к ней. Если я правильно понял намерения инспектора — и насколько я вообще знаю полицию, — сейчас она больше, чем когда-либо, нуждается в дружеской поддержке. Да и Роберта не простит мне, если я не помогу бедной девочке. Поедем вместе?

– Нет, — угрюмо ответил Эллери. — Я еще немного задержусь здесь.

Ему не пришлось долго ждать. Меньше чем через два часа был подписан ордер на арест Лоретта Спейнер.

Глава 25

Услышав эту новость, адвокат Уессер повел себя так, словно наследница его недавней клиентки заразилась бубонной чумой. Он тут же посоветовал прибегнуть к услугам адвоката по уголовным делам, а свою кандидатуру отвел по воистину астрономическому количеству различных причин. Адвокат по уголовным делам, ветеран юридических битв по имени Юри Френкель, прежде всего взялся добиваться, чтобы арестованную выпустили на поруки, под залог.

Это оказалось не так-то просто. Единственное имущество Лоретты, ее наследство — за исключением периодически выделяемых небольших сумм для поддержания квартиры и текущих расходов — еще находилось в процессе оформления в суде по делам опеки и наследства. Им нельзя было воспользоваться вплоть до окончательного оформления всех документов на владение, на что мог потребоваться не один месяц. Кроме того, имущество, полученное в результате (пусть еще даже лишь предполагаемого) преступления, не могло быть использовано в интересах преступника. Поэтому, пока официально не будет доказана вина (или невиновность) Лоретгы, ее права на наследство остаются под вопросом. Где же ей теперь взять гарантийное обеспечение, без которого ни один поручитель не захочет раскошелиться? Вдобавок заранее исполненные предубеждений судьи вряд ли согласятся начать расследование крупного дела об убийстве миллионерши с того, что отпустят под залог подозреваемую.

В конце концов Лоретте пришлось отправиться в тюрьму.

Лоретта рыдала.

Роберта рыдала.

От Харри Берка слышали далеко не лестные замечания об американской юриспруденции. (Чтобы быть справедливыми, надо отметить, что Берк в свое время отпускал точно такие же замечания по поводу английской юриспруденции.) Френкель считал, что больше ничего поделать нельзя. Он уверенно заявил, что если продолжать настаивать, то можно вообще поселить в судьях довольно основательную неприязнь к девушке. (Эллери почувствовал, как в нем самом поселилась основательная неприязнь к рекомендованному мистером Уессе-ром адвокату. Он вообще не любил юристов, уверенных в чем" — либо, особенно если речь идет об убийстве. А особенно он не любил людей, склонных к предубеждениям. Но Эллери предпочитал помалкивать.) — Сейчас я на распутье, — объявил с несчастным видом Эллери Берку.

– На распутье? — удивился тот.

– Не знаю, на что решиться. Остается занять выжидательную позицию, — пояснил Эллери.

В течение последующих недель, вплоть до суда над Лореттой, Эллери ходил сам не свой. Он постоянно наведывался в полицейский участок, ожидая новых сведений. Он также частенько заглядывал и на квартиру Глори (где Роберта уныло слонялась из комнаты в комнату, оплакивая судьбу Лоретты, а заодно — и свою собственную. — Я не имею никакого права жить здесь, пока Лоретга томится в этой ужасной камере! Но куда мне деваться? — Однажды она даже выбранила Харри Берка за то, что тот «уломал» ее бросить прежнюю квартиру. Обвинение, которое шотландец выслушал с молчаливым достоинством). Периодически Эллери навещал Лоретту в заключении, но это ничего не приносило, кроме тоскливого сосания под ложечкой от сознания полного бессилия.

– Не пойму, чего ты себя так изводишь? — однажды недоуменно спросил Эллери отец. Я же вижу, что-то не дает тебе покоя.

– Не нравится мне все это!

– Что тебе не нравится?

– Весь этот случай с убийством. Что-то здесь не так…

– Что, например?

– Да все. Все факты не стыкуются друг с другом, — жалобно вздохнул Эллери. — Концы с концами не сходятся.

– Ты все над этим «лицом» голову ломаешь?

– В некотором смысле — да. Папа, это важно, я уверен! И я изо всех сил напрягаю свои мозги, но все равно — ума не приложу, какое отношение может иметь Лоретга к этому «лицу»?

– Ровно такое же, как и сотни других людей, — заворчал инспектор.

– Да. Ты абсолютно прав. Это был ложный шаг. И до сих пор мы движемся в ложном направлении. Арест этой девушки — мера преждевременная. Тебе следовало сначала хотя бы попытаться выяснить, что имела в виду Джи-Джи под этим словом «лицо»… Прежде чем спешить с арестом.

– Вот ты и выясняй, — отвечал инспектор, — а у меня есть дела поважнее. Кроме того — это решение прокурора и судей, им видней… Что еще у тебя «не стыкуется»?

– Много чего. Мы исходили из предположения, что убийство подстроил Карлос Армандо, а некая женщина выполняла задуманное. И теперь вы убеждены, что эта женщина и есть Лоретга.

– Я этого не утверждал, — осторожно вставил инспектор.

– Значит, ты изменил свое мнение насчет Армандо? Считаешь, что он не имеет ничего общего с убийством своей жены? А когда его отец промолчал в ответ, Эллери подытожил:

– А я вот по-прежнему убежден, что имеет.

– И каким же образом?

– Он у меня как заноза в мозгу! Весь его облик говорит сам за себя. Все, что мне удалось узнать о нем, только укрепляет мое мнение.

– Вот это ты и заяви на суде! — скептически фыркнул инспектор.

– Спасибо за совет, — сказал Эллери. — Но ты же сам должен понимать, что все запуталось, и одно с другим не сходится. Знала ли Лоретга Армандо прежде — до того, как они предположительно впервые встретились у тебя на допросе? Если да, то является ли она дамой под фиолетовой вуалью? И возможной помощницей Армандо? Но это же полный абсурд! Зачем ей было действовать по его указке, если ты сам уверял меня, что ей стало известно о своем наследстве?

– Но ты же знаешь, как он умеет влиять на женщин! Может быть, она ради него была готова на все, как другие?

– Но это исключительно при условии, что они давно уже знали друг друга, — пустился в свое излюбленное теоретизирование Эллери.

– Послушай-ка, сынок, — прервал его отец, — есть тут один момент, которого мы еще не касались. Хотя здесь вряд ли что-нибудь можно сделать…

– Что ты имеешь в виду?

– Сам я вовсе не уверен, что мотивом убийства служили именно деньги.

– А что же тогда? Ты допускаешь…?

– Ничего я еще не допускаю. Но если ты помешан на безумных теориях, то вот тебе еще одна. Джи-Джи пренебрегла своей сестрой — матерью Лоретты — после брака той с англичанином. Когда родители Лоретты погибли в автокатастрофе, тетя допустила, чтобы маленькая девочка попала в приют, вместо того, чтобы самой прибыть в Англию, взять ее на свое попечение, официально удочерить или любым другим способом проявить заботу о будущем племянницы. Но холодное пренебрежение, в атмосфере которого выросла Лоретта, могло поселить в ней ненависть к тетке. Эта ненависть могла быть подсознательной, подобно скрытому нарыву, который прорвался в тот момент, когда Берк привел ее на квартиру Глори в роковую среду. Более того — возможно, что девушка вообще приехала в Нью-Йорк с целью разыскать тетку и воздать ей по заслугам.

В этой теории есть одно допущение, — продолжал инспектор. — В этом случае Лоретта говорила правду о своем неведении относительно завещания.

– Но из твоей теории вытекают неожиданные следствия, — ответил Эллери. — Если Лоретга убила Глори Гилд из мести, а не из корысти, то это совсем не отрицает намерений Армандо убить жену через посредников. Просто Лоретта оказалась конкуренткой.

Инспектор пожал плечами:

– Возможно и это.

– Если и это возможно, то на каком основании мы можем утверждать, что именно Лоретга опередила Фиолетовую Вуаль в преступном состязании, а не наоборот? Может быть, как раз Лоретта и опоздала.., а?

– Но у нас нет никаких улик против этой Фиолетовой Вуали, как ты ее называешь, а вот против Лоретгы — есть, — отвечал инспектор.

– 38 калибр?

– 38 калибр.

Эллери впал в глубокую задумчивость. Только что он теоретизировал из чистого любопытства, а вообще Куин-младший не доверял никаким теориям; когда же в теоретизирование пускался его отец, то Эллери просто испытывал почти физические страдания.

– Если только эта Фиолетовая вуаль, — продолжал рассуждать инспектор, — и Лоретга Спейнер — не одно и то же лицо. Соединившее два мотива — жажду наследства Карлоса Армандо и жажду мести Лоретгы Спейнер.

На это Эллери только молча воздел руки к потолку.

Глава 26

За день до суда над Лореттой Спейнер в кабинете адвоката Юри Френкеля состоялась короткая встреча. Дело было в четверг после обеда — в пасмурный, снежный день.

Адвокат, напомнивший Берку Уинстона Черчилля, усадил Роберту и Харри, затем предложил Берку сигару. Получив вежливый отказ, он сам с наслаждением затянулся короткой сигаркой с обрезанным концом. Глубокое раздумье было написано на его челе. Его обычная самоуверенность сегодня возросла еще более. Френкель заявил с философской усмешкой видавшего виды человека, что его усилия предпринять что-либо по делу Лоретгы Спейнер зашли в глухой тупик.

– Как! Вы не нашли ничего в защиту Лоретгы?! — закричала Роберта.

– Ничего, мисс Вест.

– Но кто-нибудь ведь наверняка видел ее! Когда она покидала дом, пересекала парк, поднималась к себе… Не может быть, чтобы никто не видел!

– Может, — заявил адвокат, изучая кончик своей сигары, — в том случае, если она солгала нам или полиции. Вы сами понимаете — нельзя найти свидетелей того, чего никогда не было.

– Но мистер Френкель, это не ответ! — сказал Берк. — Я повторяю вам — девушка невинна. И вы должны исходить только из этого убеждения, иначе у Лоретгы не останется шансов на успех.

– Да-да, конечно, — закивал адвокат. — Я просто рассматривал все возможности. Но прокурор пойдет дальше, чем простое рассмотрение… Единственное, на что я рассчитываю, — это на то, что сам облик юной, невинной Лоретгы смягчит судей. Это ее единственная защита.

– Как, вы надеетесь просто повлиять на настроение суда?! Френкель пожал плечами.

– У меня нет выбора. Конечно, это всегда рискованно, потому что подсудимый становится практически беззащитен перед обвинителем, который может подвергнуть его перекрестному допросу. Я много раз репетировал с Лореттой ее поведение в этой ситуации, выкладываясь до седьмого пота! Думаю, теперь она имеет четкое представление, с чем ей придется столкнуться. Пока девочка держится молодцом. Но кто знает, как она поведет себя при публичном перекрестном допросе? Я предупредил ее…

Вошла секретарша и тщательно прикрыла за собой дверь.

– Мисс Хантер, я же просил не прерывать меня!

– Простите, мистер Френкель, но я думала, что это может оказаться очень важным, а по внутренней связи не хотела говорить в его присутствии…

– В чьем присутствии?

– В офис пришел какой-то человек и настаивает на немедленной встрече с вами. Обычно я всегда в таких случаях отвечаю, что вас нет, но он заявил, что пришел по делу девицы Спейнер. Он очень плохо одет. Просто ужасно.

– Плевать, пусть хоть в одних кальсонах! Впустите его, мисс Хантер.

Но даже Френкель был потрясен внешним видом субъекта, вошедшего в сопровождении секретарши. Он был не просто плохо одет — он был катастрофически плохо одет! Расползающееся по швам пальто казалось выуженным из ящика на городской свалке. Под ним виднелся невероятно потертый вельветовый жакет цвета свежераздавленной виноградной мякоти, побитый молью, заляпанный жирными пятнами, в которых можно было определить остатки от яиц, томатного соуса и более сложно идентифицированных продуктов. Грязные брюки, принадлежавшие в незапамятные времена какому-то толстяку, свисали с его талии подобно мятой юбке. Ботинки на два номера превышали нужный размер. Ни рубашки, ни носков гость не имел. Сам же он напоминал скелет со странно раздутыми лицом и пальцами, водянистыми глазками с сетью треснувших кровеносных сосудов и носом, похожим на пунцовую грушу. К его щекам уже много дней не прикасалась бритва.

Субъект стоял в центре кабинета, ежась так, будто с самого рождения не мог согреться, и смущенно тер ладони одна о другую. Они издавали звук, напоминающий шуршание песка в пустыне.

– Вы хотели видеть меня, — сказал Юри Френкель, разглядывая пришельца, — О'кей, вот вы меня видите. Что дальше? Кто вы?

– Моя кликуха — Спотти[18], — сказал человек. У него был хриплый пропитый голос, — Спотти моя кликуха, — повторил он. И добавил с почти плотоядной усмешкой:

– Мистер Защитник…

– Что вам нужно?

– Бабки, — заявил бродяга, — Звонкую монету. И поболее, — Он стоял и ухмылялся наполовину беззубым ртом. — Ну а чего вы не спросите, мистер Защитник, чего я продаю?

– Слушай, ты, пройдоха, — сказал адвокат. — Даю тебе семь секунд — выкладывай, что там у тебя? Но если ты явился попрошайничать, то вылетишь отсюда прямиком в свой Бауэри.

– Не вылечу. Уж не после того, как услышите, чего я вам скажу.

– Ну, что скажете?

– Информацию.

– О Лоретте Спейнер?

– Ну да, мистер Защитник.

– Но откуда вы узнали о процессе?

– Газеты читал.

– Ну, значит, вы — первый бродяга в истории Бауэри, читающий газеты! Ладно, что у вас за информация?

– Э-э, нет… Так дело не пойдет, — заявил пройдоха. — Я скажу, и чего мне с этого будет? Пинок под зад, вот чего! Деньги на бочку, мистер.

– Убирайся отсюда!

– Постойте! — вмешался Харри Берк. Он обратился к оборванцу:

– Вы имеете в виду, что вам требуется задаток? Мутные глаза скользнули по Берку.

– Ну, да, мистер. Но бумажек ваших не надо, чеков там всяких. Наличными. Прям щас.

– Сколько? — поинтересовался Берк. Кончик языка у оборванца слегка вывалился от напряжения. Роберта Вест с любопытством наблюдала за происходящим. Язык вылез еще сильнее, облизнул губы и исчез, как зверек в норе.

– Кусок!

– Тысяча долларов? — недоверчиво переспросил адвокат. — А не многовато ли будет, а? Ты нас, видно, за полоумных принимаешь. Говори или катись отсюда!

– Минуточку, мистер Френкель, — опять вмешался шотландец. — Ну, Спотти, слушайте меня и постарайтесь быть разумным. Вы являетесь сюда и требуете тысячу долларов за одно только ваше голословное утверждение, что вы обладаете сведениями, полезными для защиты мисс Спейнер. Вы сами понимаете, что ваш вид не особенно внушает доверие. Как же может такой известный адвокат, как мистер Френкель, позволить себе потратить целую кучу денег, принадлежащих его клиентке, покупая фактически кота в мешке?

– Вы кто? — потребовал ответа бродяга.

– Друг Лоретты Спейнер. И эта леди — тоже.

– Эту я знаю — видал фото в газетах. Как он может, мистер? А вот так и может. А не хочет выкладывать денежки — не надо. Как я сказал — так и будет. — Человек усмехнулся. — Газеты пишут, он ничего пока толкового-то в ее защиту не нашел! — Корявый палец ткнулся в сторону мистера Френкеля.

Берк подумал, что никогда раньше в жизни этому пропойце не подворачивалось такого выгодного дельца. Он обладал общим для всех изгоев общества своеобразным цинизмом. Спотти явно боялся продешевить и не желал сдавать позиций. Однако Берк решил, что стоит попытаться поднажать на него.

Он напустил на себя самый дружеский вид, на какой только был способен.

– Спотти, может, хотя бы намекнете нам, что за информацией вы обладаете?

– Да откуда я знаю, что это за информация? Я же не законник.

– Однако вам хватило знаний сообразить, что эта информация стоит тысячи долларов?

– Ну, я знаю об этой Спейнер кое-что, и сдается мне — страшно важное.

– А если окажется, что это не так?

– Чего ж не рискнуть? Кусок — лишь задаток, и наш защитник делает ставку в крупной игре. А в ней всякое бывает. — Бродяга поджал челюсть. — Не могу давать никаких гарантий. Ваше дело! — И он еще плотнее сжал челюсти.

– Бросьте, мистер Берк, — устало махнул рукой адвокат. — Я наизусть выучил эту породу, поверьте! Стоит один раз поддаться на их удочку и в дальнейшем мне придется нанимать агентов Пинкертона, чтобы отгонять этих парней из Бауэри от моего офиса. Но даже если ему действительно есть, что сказать… Слушайте, Спотти, мои условия. Вы выкладываете мне все начистоту, здесь и сейчас. Если сведения покажутся мне полезными, я заплачу вам. Столько, сколько, на мой взгляд, они стоят, иначе я не буду иметь с вами дела. Ну так что, по рукам?

В водянистых глазках отразилась борьба с недоверием. Было видно, что недоверие победило.

– Без куска разговору не будет.

И он с видом окончательно решившегося человека захлопнул кривой рот.

– О'кей, вы сказали свое слово. А я свое. Кончено, — пожал плечами адвокат.

Бродяга взглянул на адвоката. Затем снова усмехнулся, на этот раз едва заметно:

– Ежели передумаете, мистер Защитник, то спросите Спотти в Бауэри. Я свое слово сдержу.

И он зашаркал прочь.

Не успела за ним захлопнуться дверь, как Роберта буквально взорвалась от возмущения:

– Мистер Френкель! Вы не смеете так вот отпускать его! А если он говорит правду? И действительно знает что-то важное… Слушайте, если вам не хочется ввязываться в это дело в качестве адвоката Лоретты, то как насчет того, если я сама предоставлю нужную сумму?

– У вас есть лишняя тысяча долларов, что вы так легко швыряетесь деньгами, мисс Вест?

– Я займу. Возьму кредит в банке.

– Это ваше дело, — заявил адвокат, пожимая плечами. — Но поверьте моему опыту — никто не станет освобождать Лоретту из-за пьяной околесицы, которую несет этот пройдоха из Бауэри, пытающийся играть роль доброго провидения в ее судьбе.

Роберта настигла посетителя в холле у входа в лифт.

– Подождите минуточку, мистер Спотти! — взмолилась она. Берк остановился рядом и пристально разглядывал бродягу, — Я заплачу вам требуемую сумму!

Человек протянул вперед грязную ладонь.

– У меня нет сейчас с собой таких денег. Но я достану.

– — Лучше поторопитесь, леди. Суд-то уж завтра.

– Где я могу найти вас?

– Я сам найду вас, леди. Когда вы пожелаете?

– Наверно, завтра.

– Вы на суд пойдете?

– Конечно…

– Ну там и встретимся. — Он подмигнул ей, вошел в лифт и двери закрылись.

Харри Берк рванулся к пожарному выходу.

– Харри! Вы куда?!

– За ним.

– Разумно ли это? Он может разозлиться…

– Он меня не заметит.

– Стойте! Я с вами. Как вы думаете, он действительно знает что-нибудь? — умоляющим голосом спросила Роберта, пока они сбегали по запасной лестнице.

– Может быть, Френкель и прав, — бросил задыхающийся Берк через плечо, — а может, и нет. Но мы не имеем права упустить даже малейший шанс. Правда, Берти?

Глава 27

Они шли по пятам за оборванцем извилистым путем по направлению к окраине города. Время от времени бродяга останавливался, чтобы поклянчить у прохожих милостыню. Но не столько ради нескольких центов, с руганью брошенных ему, сколько просто чтобы не потерять профессиональной квалификации. За Юнион-Сквер он ускорил шаги. На Купер-Сквер он резко свернул на восток, обогнул Купер-Юнион и нырнул в район Бауэри, как голубь в знакомую голубятню.

Конечной целью его путешествия оказался «отель» — ночлежка (25 центов за ночь) с уродливой вывеской над облупившейся дверью. Харри Берк занял свой пост у соседнего забитого досками входа в пустующий магазин. Серое небо начинало темнеть, в сыром воздухе замелькали снежинки. Роберта поежилась.

– Вам здесь нечего делать, — обратился к ней Берк. — Может быть, придется торчать тут до бесконечности.

– Какие у вас намерения, Харри?

– Я уже говорил — следить за ним, — угрюмо отвечал Берк. — Рано или поздно Спотти вылезет отсюда, а когда он сделает это, я постараюсь узнать, куда он отправится. Вдруг здесь замешаны еще другие лица?

– Ну если вы, Харри Берк, намерены оставаться здесь, то и я с вами, — заявила Роберта. И начала постукивать одной миниатюрной ножкой о другую.

– Вы вся дрожите от холода! — Он привлек ее к себе. Она прямо взглянула ему в глаза. Секунду оба молчали. Затем Берк залился краской и отпустил ее.

– Мне вовсе не холодно, — На ней было темно-зеленое теплое пальто с пушистым начесом и приподнятым воротником.

– Харри, вот эти нищие… Как они могут выносить такую жизнь? У многих из них нет даже теплого пальто!

– Если бы оно у них и было, то они тут же продали его за пинту вина или бутылку виски.

– Неужели вы на самом деле так бессердечны, как пытаетесь казаться?

– О, жизнь есть жизнь, — смутившись, пожал плечами Берк. — И если быть честным, то я действительно не принадлежу к числу особенно жалостливых натур. Я слишком много видел в жизни кошмаров, чтобы над каждым проливать слезы. Да и что тут поделаешь? Он внезапно сменил тему:

– Вы, должно быть, проголодались, Берти?

– Просто умираю!

– Примерно в квартале к северу я приметил кафетерий. Будьте умницей, сообразите нам несколько бутербродов и пару стаканчиков кофе? Я бы и сам сбегал, да боюсь за это время упустить Спотти.

– Ну-у, — заколебалась Роберта. Она посмотрела на шныряющих мимо оборванцев.

– Не бойтесь этих бродяг. Если они к вам пристанут, скажите, что вы из полиции. Здесь среди этих людей вы в гораздо большей безопасности, чем там, в центре города. Сексуальные проблемы их не занимают. Вот, возьмите. — Он протянул ей пятидолларовую бумажку.

– Я сама в состоянии заплатить. Слава Богу!

– Я слегка старомоден, Берти, — заявил Берк и к своему изумлению не мог удержаться, чтобы вдруг не хлопнуть ее слегка пониже спины. Она с не меньшим изумлением уставилась на него, но возмущаться не стала, — Вперед, отважная девчонка! — скомандовал Берк.

Она вернулась через пятнадцать минут.

– Все в порядке?

– Один мужчина пытался остановить меня. Когда я сказала вашу магическую формулу, он рванулся прочь, чуть не вывихнув коленки!

Берк усмехнулся и вскрыл картонный стаканчик с кофе.

Стемнело. Обшарпанная дверь хлопала все чаще и чаще. Но человек по кличке Спотти не показывался.

Повалил снег.

Медленно протянулись два часа. Снег все усиливался. Берк тоже начал постукивать одной ногой о другую.

– В чем дело… Не понимаю.

– Он, должно быть, уже спит.

– Но еще даже не совсем стемнело!

– Не понимаю, чего мы добиваемся, Харри? — жалобно спросила Роберта. — Разве что воспаления легких…

– Здесь что-то не так! — недоумевал Берк.

– Не так! Что вы имеете в виду?

– Сам не знаю. Но я твердо убежден, что его поведение нелепо: забраться в ночлежку задолго до наступления темноты и оставаться там. Ведь ему понадобилось бы перекусить хотя бы один раз, а в этой дыре нет даже буфета, — И тут Берка осенило:

– Роберта!

– Да, Харри.

– Я намерен отправить вас домой, — Он схватил ее за руку и увлек вдоль по тротуару.

– Но почему? Вы решили уйти?

– Я собираюсь сам заглянуть в этот клоповник, а вам там делать нечего. Но даже если бы и было что, я бы все равно не пустил вас туда. Но оставить вас одну на морозе я тоже не могу.

И несмотря на протесты Роберты, он остановил такси и запихнул ее в машину. Она беспомощно высунулась в окошко, когда такси тронулось с места, громыхая всеми своими внутренностями и разбрызгивая снежную слякоть. Но Берк уже спешил к ночлежке.

Глава 28

Вестибюль представлял собой всего-навсего бедно обставленный мебелью маленький темный проход с небольшой конторкой в конце, за которой восседал старикашка с носом, испещренным голубыми венами и черными угрями. На нем был надет грубый свитер. Заржавленная батарея с шипением плевалась паром, но в помещении все равно стоял могильный холод. Единственным источником освещения служила шестидесятиваттная лампочка под плоским зеленым жестяным абажуром, болтавшаяся над конторкой. Сбоку начиналась лестница с перилами. Ступеньки в центре были стерты почти до основания, а перила отполированы руками до сального блеска.

– Я ищу человека, который вошел сюда, когда только начинало темнеть, — обратился к старику Берк. — Он называет себя Спотти.

– Спотти? — подозрительно уставился на Берка старикашка. — А зачем вам понадобился Спотти?

– В какой он комнате?

– Вы из полиции? — Когда Берк ответил отрицательно, старик спросил:

– Что там Спотти натворил? — Зубы у него были почти черные.

Голос Берка посуровел:

– В какой он комнате, я спрашиваю?

– Ну ладно, мистер, чего кипятитесь. Комнат у нас нет. Есть общие спальни. Он в Спальне А.

– Где это?

– Вверх по лестнице и сразу направо.

– Вы подымитесь со мной.

– Но мне надо быть тут.

– Старик, ты попусту тратишь мое время.

Старикан заворчал. Но из-за конторки вылез и повел Берка вверх по лестнице.

Спальня А напоминала одно из преддверий ада. Длинная, узкая комната с двумя тесными рядами коек по бокам. Потертый и потрескавшийся линолеум на полу походил на геодезическую карту. Голая красная лампочка, болтавшаяся на шнуре в центре потолка, наполняла все пространство кровавым полусветом. Половина коек из тридцати имеющихся уже была занята… Всю спальню наполняли неприятные звуки, характерные для спящего человека: кто-то сопел, кто-то храпел, кто-то со стонами метался во сне, а кто-то — бормотал. Зловонная смесь из запахов давно немытого тела, грязной одежды, мочи и алкогольного перегара висела в воздухе. Батарей не было, а два окна в конце узкой комнаты, видимо, не открывались уже целую вечность.

– Где его койка? — потребовал Берк ответа у старика.

– Да откуда я знаю? Здесь кто успел — тот и съел. В сопровождении старикашки Берк двинулся вдоль одного ряда коек, задерживаясь у каждой. Тусклый красный свет застилал глаза шотландцу, они совсем побелели… Берк поймал себя на том, что старается не дышать.

Человек по кличке Спотти лежал на самой дальней койке в следующем ряду. Он отвернулся лицом к стене, и одеяло укрывало его до самой шеи.

– Вот и он, — сказал старик. Он отстранил Берка и ткнул лежащего в плечо:

– Спотти! Продери зенки, черт! Спотти даже не шевельнулся.

– Должно быть, пьян в стельку, — заявил старик. Он сдернул одеяло со спящего. И тут же отшатнулся, в ужасе оскалив почерневшие зубы.

Из-под воротника пальто оборванца, с левой стороны, торчала рукоятка перочинного ножа. Кровь в красном свете лампочки показалась Берку черной. Берк отогнул воротник — удар пришелся в сонную артерию.

Берк выпрямился.

– Здесь есть телефон? — спросил он у старика.

– Он мертв?

– Да.

Старик грубо выругался.

– Телефон внизу, — сказал он.

– Ничего здесь не трогать и других не будить. Берк отправился вниз.

Глава 29

Инспектор Куин вел допрос до трех часов утра. Дважды Берк с Эллери заглядывали в круглосуточный кафетерий и брали кофе: холод в проклятом клоповнике пробирал до самых костей.

«Он знал что-то, — бормотал Берк. — Действительно знал! Я с самого начала так думал. Но этот проклятый Френкель поторопился отделаться от него!»

– Из входивших и выходивших в ночлежку вы никого не узнали, Харри?

– Нет, черт побери! Я разыскивал этого проклятого Спотти и ни о чем другом не думал.

– Очень плохо…

– Не терзайте себя понапрасну, Эллери. Нам остается утешаться тем, что обладатель этого ножа вполне мог войти и выйти через заднюю дверь. Тут есть задняя дверь и черный ход в переулок.

Эллери кивнул и отхлебнув омерзительный, но довольно горячий кофе. И ничего не сказал. Берк же воспринял убийство оборванца как личное горе. В душе он был просто безутешен.

– Ничего мы тут не добьемся, — заявил спустившийся вниз инспектор. — Ножик — самый дешевый, перочинный, отпечатков пальцев нет. А если остальные голодранцы и знают что-то, то пойди, попробуй из них вытяни что-нибудь!

– Чего же мы тогда здесь околачиваемся? — жалобно спросил Эллери. — Я знаю местечки поуютнее. Моя чистая, мягкая постель, например.

– Погоди! — остановил его инспектор. — Пока вы с Берком попивали кофе, я узнал от одного типа, что у Спотти был приятель, некто по прозвищу Маггер[19]. Они были закадычными друзьями. Кличка этого Маггера вполне соответствует его облику, как сказал мне Велли.

– Послужной список» Маггера весь сразу и не припомнить, так велик! — подтвердил сержант Велли. — Но насколько нам известно — мокрых дел за ним не водилось. Он предпочитает заниматься мошенничеством и чистить чужие кошельки и квартиры.

– Вы с ним уже беседовали? — спросил Берк.

– Его тут нет, — ответил инспектор. — Вот почему я сижу здесь. Надеюсь, что он появится.

В 3.30 ввалился тот, кого они поджидали, пьяный в стельку. Понадобилось три картонных стаканчика крепкого кофе, чтобы слегка привести его в чувство. После этого, когда сержант Велли с нарочитой грубостью сообщил ему, что его дружок Спотти получил перышко в бок и откинул копыта, Маггер вдруг в голос зарыдал. Зрелище было почти забавное. Маггер внешне напоминал обрюзгшего и опустившегося борца-тяжеловеса, в свое время способного смять любого, кто рискнет вступить с ним в единоборство. На все расспросы он так и не смог ответить ничего вразумительного.

Когда они привезли его в морг и показали тело приятеля, он испытал нечто вроде резкого приступа морской болезни.

– О'кей, — прохрипел он, — о'кей, — и с грохотом повалился на пол. Они принесли ему стул. Маггер с трудом вскарабкался на него и обмяк, хмуро уставившись в продезинфицированную стенку помещения.

– Вы собираетесь отвечать? — обратился к нему инспектор Куин.

– Смотря чего.

– Что смотря?

– Смотря чего вы спрашивать будете, — Стало ясно, что все попытки получить информацию о его ночной деятельности не увенчаются успехом.

– Хорошо, — кивнул инспектор. — Попробуйте ответить на такой вопрос для начала: вам известно о «.товаре», который собирался продать Спотти?

– Чего, про эту девку, что ли, которую завтра судить за мокруху будут?

– Вы «торговали» со Спотти на пару? Хотели поделить выручку?

– Не-е… Спотти не знал, чего я знаю.

– И что это за информация?

Пропойца молчал. Его налитые кровью глаза бессмысленно вращались, как будто не могли найти надежной точки опоры.

– Послушайте, Маггер, — сказал инспектор. — Ведь вы можете круто погореть на этом деле. Судите сами: Спотти знал что-то, что — по его словам — могло помочь мисс Спейнер. И он собирался получить за это целую тысячу долларов. Вы знали, о чем идет речь. Поэтому у вас были все основания убрать Спотти с дороги. В случае его смерти вы выступили бы на сцену и завладели бы этой тысячей один. И нам не составит большого труда приписать этот удар перочинным ножиком вам.

– Чего, мне?! Пришить Спотти? — В безжизненных глазах появились проблески сознания, — Моего кореша?!

– Только не надо мне плести байки про своего обожаемого кореша! Да ваш брат за солидный куш родную маму угрохает!

– Да он был мне.., ну, вроде брата! Да кого хошь спросите!

– Слушай меня! Либо ты сунул ему этот ножик — а если нет, то мы все равно пришьем тебе это дело, — либо ты поджидал, пока Спотти обделает дельце, и собирался потребовать свою долю. Или то, или другое. На выбор.

Маггер вытер тыльной стороной волосатой ручищи грязную жижу под носом. Оглянулся вокруг, но встретил только враждебные лица. Глубоко вздохнул.

– О'кей, — пробормотал он. — Значитца, я ждал, как Спотти обтяпает дельце. А потом взял бы свою половину. Спотти уж не стал бы со мною жаться. Мы же приятели с ним были. Я не вру.

– В чем заключалась информация, которую хотел продать Спотти? — снова спросил инспектор Куин.

Было уже почти 6.00 утра, когда бродяга сумел наконец изложить суть интересующих полицию сведений. И то только после того, как сержант Велли сообщил кое-что ценное из своих собственных сведений. А именно: Маггер был условно осужден за одно ограбление. Пара слов участковому офицеру о его отказе помочь полиции — и он опять за решеткой. Так пообещал Велли. Маггер не стал обсуждать вероятность осуществления его обещаний. Он предпочел расколоться сразу же.

Просто для проформы сержант проверил версию о его причастности к убийству Спотти. Как оказалось, Маггер оказался чист. Его алиби подтвердили два буфетчика в районе Баузри. Он не отходил от стойки с полпервого дня до часу ночи. (А между часом и тремя, резонно предположили они, он занимался теми делами, которые и стяжали ему его кличку).

Его железное алиби только усилило ценность показаний по поводу Лоретты Спейнер. Хотя инспектор Куин все равно сомневался, чтобы адвокат принял на ура свидетельство со стороны такого не вызывающего доверия очевидца, как Маггер. Последнее, что оставалось нашим друзьям сделать в это утро, — незаметно переправить тушу еще не совсем пришедшего в себя Маггера в надежный отель и запереть в номере, приставив часового.

Как сказал Эллери:

– Тот, кто убил Спотти, мог также положить глаз и на Маггера. Надо сохранить его живым, по крайней мере пока он не даст показаний в суде.

И он с Харри отправился с сознанием исполненного долга вздремнуть наконец пару часов. Эллери завернулся в привычный уютный халат и сунул ноги в восхитительнейшие домашние тапочки. Ворочаясь потом с боку на бок на мягкой перине, он подумал, что тайна убийцы тоже как бы повернулась немного вокруг своей оси и теперь можно разглядеть уже половину его лица. Но если получится наконец повернуть его уже на три четверти, это будет большой удачей!

Глава 30

Как был уверен в себе адвокат, убежденный, что безо всяких веских доказательств — одним лишь красноречием — смягчит участь своей клиентки! Однако при этом Юри Френкель что-то уж очень рьяно ухватился за соломинку, протянутую ему появлением неожиданного свидетеля!

– Естественно, что положительное свидетельство защиты сильнее простого отсутствия отрицательных свидетельств обвинения, — разглагольствовал адвокат. — Особенно для суда присяжных…

– А почему бы просто не обратиться с просьбой отменить процесс? — спросил его Эллери. — Новые обстоятельства дела… И тогда вообще суд присяжных может не понадобиться.

– Мистер Херман на это не пойдет, — уверенно заявил Френкель. — Не такова репутация моего свидетеля защиты. Это у нас вообще слабое место. Прокурор набросится на Маггера как нищий на рождественского гуся, на благотворительном обеде. Ощиплет, как миленького!

– Но почему мы должны ограничивать наше меню одним этим гусем!

– А что нам еще остается?

– Будем полагаться на Лоретту, Вы же не передумали повлиять на чувства судей?

– Посмотрим… Все зависит от того, как обернутся дела с Маггером, — очень осторожно произнес адвокат, — Вы уверены, что он не потребует никакой компенсации за свои показания? Каких-нибудь обещании, или сразу платы наличными.., или что-нибудь вроде этого?

– Уверен.

– Но отчего же он вдруг так жаждет помочь правосудию? Что-то на него непохоже.

– Во время допроса ему тактично намекнули, что если он не будет сотрудничать с полицией, то ему придется отправиться за решетку. Он условно осужден.

– Значит, на него надавила именно полиция? А не кто-то из заинтересованных в оправдании лиц?

– Нет. Именно полиция.

Френкель был доволен.

Районный прокурор выполнял свои сложные обязанности без обычного воодушевления. Эллери решил, что не столько само дело не по душе Херману, сколько свидетели. За исключением официальных лиц — инспектора Куина и сержанта Велли — все, призванные прояснить обстоятельства случившегося, были или вообще настроены враждебно, или симпатизировали защите. Карлос Армандо, Харри Берк, Роберта Вест, сам Эллери получили повестки в суд. Все они готовились скорее к перекрестному допросу, чем к простым показаниям, под присягой.

К тому моменту, когда представитель государственного обвинения закончил предварительное чтение дела, районный прокурор уже вчерне набросал обвинительное заключение против Лоретты Спейнер. Она была последней, кто оставался наедине с Глори Гидр до смерти певицы. Время ее ухода из квартиры Глори, ее прогулки по Центральному парку и возвращения домой зафиксировано лишь с ее слов, ничем не подкрепленных. Кольт 38 калибра, выстрел из которого оборвал жизнь Глори, был обнаружен в шкафу подсудимой, в принадлежащей ей шляпной коробке. Она является основной наследницей значительного состояния. Убитая пренебрегала (районный прокурор употребил слово «не интересовалась») своей племянницей, когда та была еще ребенком. Ясно намекалось, что мотивом преступления могла явиться как алчность, так и ненависть. Или оба чувства вместе.

Впечатление на присяжных было произведено. Они старательно избегали смотреть в сторону белокурой, почти детской фигурки на скамье подсудимых.

Френкель принялся обрабатывать Маггера. Перед судом предстал совсем не тот Маггер, каким его в последний раз видели друзья Лоретты. Его переодели в вычищенный, выглаженный костюм, белоснежную рубашку с темным строгим галстуком и начищенные до блеска ботинки. Он был выбрит до синевы и абсолютно трезв. Маггер напоминал слесаря-водопроводчика, наработавшегося на неделю и приодевшегося для воскресного похода в церковь. ( — Я уверен, что Херман не преминет попенять нам, что специально приукрасили свидетеля, — встревожено прошептал адвокат Эллери. — Но ему понадобится слишком долго распинаться на эту тему, чтобы преодолеть то благоприятное зрительное впечатление, которое производит на присяжных наш Маггер в своем новом обличье. Я лично думаю, что Херману придется изрядно попотеть. И сам он тоже об этом догадывается. Взгляните только на его нос!) Ноздри районного прокурора напряженно раздувались и опадали, как будто старой судейской ищейке не удавалось, несмотря на богатый опыт, взять нужный след.

Неожиданно оказалось, что Маггера зовут Куртис Перри Хэтвей. Френкель быстро вытянул из мистера Хэтвея сообщение, что «иногда» его зовут Маггер.

(— Зачем вы спросили об этом? — недоумевал позже Эллери. — Затем, — отвечал адвокат, — что иначе об этом спросил бы сам Херман. И обрушил бы на наши головы поток обвинений.., или грязи, на выбор.)

– Каким образом вы получили ваше прозвище, мистер Хэтвей?

– Еще мальцом я играл в бейсбол, упал и разбил себе нос, — серьезно отвечал Маггер. — Вот и сделалась у меня такая жуткая морда, значитца. Ну я и начал всякие разные рожи корчить, как клоуны там или детишки кривляются. Уж больно мне стыдно было за свою физиономию. Вот они и стали дразнить меня Маггером. Чего я кривляюсь, значитца.

(— О, Господи Боже мой! Что он несет! — тихо простонал Харри Берк.)

– Сейчас, мистер Хэтвей, — провозгласил Юри Френкель, — вас приведут к присяге в качестве свидетеля защиты, важного свидетеля. Я даже осмелюсь утверждать — наиважнейшего И мы должны полностью разъяснить суду и присяжным заседателям: кто вы и какое отношение имеете к происходящему. Чтобы никто потом не смог заявить, что мы постарались скрыть или исказить факты…

– Это намек в мою сторону! — всполошился районный прокурор, — Я заявляю протест!

– Мистер Френкель, у вас есть вопросы непосредственно к свидетелю? — вмешался судья.

– Множество вопросов, Ваша Честь!

– Вот их и задавайте!

– Мистер Хэтвей, вы только что рассказали нам, как вы получили прозвище Маггер. Но нет ли каких-либо иных оснований для него?

– Для чего?

– Для вашего прозвища?

– Да нет, сэр, — заявил Маггер.

– Мистер Хэтвей… — начал было Френкель.

– Это давление на свидетеля! — завопил районный прокурор.

– Не понимаю, как можно давить на свидетеля, просто произнося его имя, — вставил судья. — Продолжайте, мистер Френкель. Но избегайте давления на свидетеля.

– Мистер Хэтвей, привлекались ли вы к уголовной ответственности?

Маггер страшно смутился:

– А чего это вы вдруг спрашиваете, Господи?!

– Неважно. Просто ответьте на этот вопрос.

– Ну.., бывало порой. Случалось.

В голосе Маггера звучало: с кем не бывало!

– А по какой статье?

– Ну они вешали мне разбой. Слушайте, да я еще в жизни никого не грабанул по-крупному! А они все: убийца ты, ты разбойник. Никого я не бил, не резал! Никогда! Вот один раз прилепят статью и век не отвяжешься…

– Свидетель, отвечайте на вопросы коротко и ясно, — прервал его излияния судья, — Мистер Френкель, я не склонен выслушивать речи ваших свидетелей.

– Мистер Хэтвей, просто отвечайте на вопросы и не уклоняйтесь от существа дела, — сказал Френкель.

– Но они вечно шьют мне…

– Не потому ли кличка Маггер закрепилась за вами, мистер Хэтвей, что полиции несколько раз удавалось поймать вас с поличным в якобы приписываемых вам случаях присвоения чужого имущества?

– Я ж говорю вам. Они шьют мне…

– Все ясно, мистер Хэтвей, мы поняли вас. Но основной причиной появления такой клички, конечно же, является несчастный случай в детстве, когда вы разбили себе нос, играя в бейсбол, и потом кривлялись и корчили гримасы из-за сильного смущения?

– Да-да, сэр.

– Я полагаю, что свидетель предстал перед судом, чтобы дать показания по поводу подсудимой, а не себя самого, — заметил судья Юри Френкелю, — Будьте добры, ближе к существу дела.

– Да, Ваша Честь, но мы просто не хотим, чтобы от суда и присяжных ускользнул хотя бы самомалейший факт… — Адвокат, сейчас не время для речей!

– Конечно, сэр. Теперь, мистер Хэтвей, скажите: вы знали человека по имени Джон Тамелти?

– Кого-кого? — переспросил Маггер.

– Более широко известного как Спотти?

– Ах, Спотти! Ну да, конечно. Он мой дружок был. Закадычный, свой парняга!

– Где теперь ваш приятель Спотти?

– В морозилке.

– Вы хотите сказать — в городском морге?

– Ну да. Кто-то давеча здорово его приморозил! Сунул перышко, не успел тот чуток вздремнуть! — Голос Маггера задрожал от негодования, как будто он желал для Спотти более достойного конца и был бы не прочь встретиться с его последним обидчиком лицом к лицу и свести с ним счеты.

– Именно поэтому Спотти не может присутствовать сейчас на суде в качестве свидетеля в защиту мисс Спейнер?

– Протестую! — закричал районный прокурор, захлопав жирными ладошками.

– Конечно! — недовольно заявил судья. — Мистер Френкель, вы сами знаете, что к чему. Снимаю вопрос. Присяжные не примут его во внимание. — Маггер открыл было рот. — Свидетель, вас не спрашивают! — Маггер захлопнул рот. — Продолжайте, адвокат.

– Перед тем как перейти к основному содержанию ваших показаний, мистер Хэтвей, — заявил Френкель, — я хотел бы прояснить еще кое-что для уважаемых господ присяжных. Я спрашиваю вас — помните, что вы отвечаете под присягой! — не предлагалось ли вам денежное или какое-либо иное вознаграждение за свидетельство в суде?

– Да ни цента! — с явным сожалением заявил Маггер.

– Вы уверены?

– Ага.

– А со стороны подсудимой?

– Кого-кого?

– Леди, которую сейчас судят?

– Нее-а, сэр.

– А с моей?

– От вас? Неа-а…

– А со стороны кого-либо из друзей мисс Спейнер?

– Мне — ничего.

– А со…

– Сколько раз можно задавать один и тот же вопрос? — язвительно поинтересовался районный прокурор.

– ..стороны кого-нибудь, заинтересованного в оправдании леди?

– Я же говорю вам — никто ничего не платил!

– Но почему тогда вы согласились дать показания, мистер Хэтвей?

– Из-за полиции, — заявил Маггер.

– Из-за полиции?

– Я уперся, говорить не хотел. А полицейские и говорят — ежели до конца не расколюсь, то они настучат моему участковому офицеру.

– О! Полиция заявила вам это, когда допрашивала вас? Когда это происходило?

– В ночь, когда замочили Спотти.

– Значит, именно под давлением полиции вы даете свои показания — чистосердечные показания — по данному делу?

– Заявляю протест! — взвыл районный прокурор. — Недобросовестный намек! Еще немного, и он начнет расписывать жестокие методы полиции при самом заурядном допросе!

– Сядьте на свое место, господин прокурор! — вздохнул судья. — Мистер Френкель, будьте добры должным образом формулировать свои вопросы. Я уже устал напоминать вам. Никакие показания, полученные под давлением на свидетеля со стороны полиции, учитываться не могут.

– Прошу прощения, Ваша Честь, — смиренно заявил Юри Френкель. — Я только хотел подчеркнуть, что свидетель дает показания не в результате подкупа со стороны защиты, а в результате допроса с пристрастием в…

– Зачем употреблять такие слова, как «допрос с пристрастием»?! Задавайте свои вопросы, задавайте!

– Слушаюсь, Ваша Честь! А теперь, мистер Хэтвей, я хотел бы попросить вас припомнить некие события, случившиеся в ночь со среды на четверг, тридцатого декабря прошедшего года.

Все присутствующие в зале суда — присяжные, пресса, зрители — настороженно встрепенулись, как будто каждый сказал себе: «Вот оно! Начинается!» Однако толком еще нельзя было догадаться — что именно… Но, подготовленные намеками Френкеля, все уже предвкушали нечто роковое, способное оказаться для обвиняющей стороны чем-то вроде удара ниже пояса. Даже судья вытянул шею. Ведь среди «неких событий» в ночь со среды тридцатого декабря на четверг был и неожиданный переход Джи-Джи Гилд в мир иной.

– Припоминаете ту ночь, мистер Хэтвей?

– Ну да! — с готовностью подтвердил Маггер, словно стоял на исповеди.

– С тех пор прошло уже довольно много времени. Что заставляло вас все это время помнить события вышеупомянутой ночи?

– Крупно поживиться удалось, — ответил Маггер, облизывая губы, как будто припоминая свои былые радости, — Думал — вот удача привалила! Никогда такой не бывала Все в ту самую ночь!

– И что же такого необыкновенного случилось в ту знаменательную ночь, мистер Хэтвей?

Мистер Хэтвей заволновался, губы его беззвучно зашевелились, как бы повторяя про себя события звездного часа его жизни.

– Ну что же вы, мистер Хэтвей, мы ждем! — снисходительно поторопил его Френкель. А глаза его буквально кричали: Да прекрати, болван, мяться, словно репетируешь затверженный с чужих слов урок!

– Э-э.., ну-у… — заговорил наконец мистер Хэтвей. — Ну вроде все вышло-то… Ночка была холодная, а я совсем на мели… Тут натыкаюсь на этого парня и говорю — выручай, брат! О'кей, говорит он мне, сей момент поможем. Ну он засуетился, пошарил по кармашкам и нашел бумажку. Сует мне в руку. Я глянул — и чуть не окочурился! Пятьдесят! Пятьдесят баксов[20]! Пока я ахал, да охал — не снятся ли мне такие бешеные бабки, он и говорит: «Старина, нынче все должны веселиться! Но не стоит забывать, что сейчас гораздо позже, чем мы оба думаем! Вот, возьми и это!» Он достает свои часы и тоже сует их мне. «Каждый мужчина, — сказал он, — должен всегда помнить, что и его час пробьет и Отец небесный потребует его к себе!..» или что-то такое вроде этого… Я и глазом не успел моргнуть, как он, пошатываясь, двинул дальше.

– Пошатываясь? Он что, был в нетрезвом состоянии? — спросил Френкель, не глядя на присяжных.

– А я не говорил, что в трезвом, — ответил Маггер. — Небось успел уже заглянуть кой-куда. Есть там одно местечко — всегда найдешь, чем согреться. Джин там крутой, просто ах! Нигде больше такого не подают, только у Папаши.

Эллери не удивился, когда Маггер, помолчав, добавил:

– Благослови его Бог…

– И где же произошла эта милая сценка?

– На углу Сорок Третьей и Восьмой.

На этот раз Френкель прямо посмотрел в сторону присяжных. Эллери только диву давался, как он хитро поворачивает дело. Френкель знал, что ни один из присутствующих обоего пола не поверил невинной сказочке Маггера о том, как на него вдруг свалилось пятидесятидолларовое счастье. Каждый думал: Ну и заливаешь ты, парень! Поэтому хитрый адвокат сразу же повел прямую атаку на неправдоподобную историю.

– Давайте-ка выясним все поподробнее. Вы утверждаете, что встретили подвыпившего человека в районе Таймс-Сквер и обратились к нему за материальной поддержкой. Он тут же добровольно отдал вам пятидесятидолларовую банкноту и свои наручные часы?

– Я знаю, что никто мне не поверит, — просто сказал Маггер. — Так я и сам едва верил своим глазам. Но он точно так и сделал, помог мне. А ведь я его и пальцем не успел тронуть!

– И это случилось в ночь перед кануном Нового года? — торопливо переспросил Френкель.

– Ага! Он, видать, уже круто успел заложить за воротник!

Присяжные заглотнули наживку. В голосе Маггера было столько изумления и запоздалого восторга перед своей невероятной удачей, что его состояние могло сравниться только с чувством Золушки после чудодейственного прикосновения волшебной палочки Феи. Френкель был явно удовлетворен. Он развивал достигнутый успех.

– Ладно. Что случилось потом?

– Что случилось? Да ничего. То есть я должен был обязательно рассказать кому-то об этом.., то есть Спотти. Но ждать Спотти у меня сил не было. Ну я и отправился в Центральный парк…

– А почему в Центральный парк?

– Ну, там Спотти скорее всего ошивался.., делал свои дела. Я и прикинул, что застану его на его обычном месте… Я туда шел почти наверняка.

– Давайте все по порядку, мистер Хэтвей. Вам не терпелось рассказать обо всем вашему приятелю Джону Тамелти — иначе Спотти, как вы обычно его звали — о вашей внезапной удаче. Поэтому вы отправились в Центральный парк на то место, где он обычно действует… И вы действительно нашли его. Вы сразу же заговорили с ним, как только увидели его?

– Да, нет, как же! Подхожу я и вижу: он эту девку.., леди то есть останавливает. Тут я решил присесть в кустиках и переждать, чтоб он с ней закончил.

– Ваш приятель обратился за помощью к юной леди. Ведите ли вы, мистер Хэтвей, эту леди в зале суда?

– Ясное дело — вижу.

– О, неужели? Не будете ли вы так любезны указать ее нам? Вымытый и вычищенный палец Маггера уставился прямо на Лоретту Спейнер.

– Прошу зафиксировать, — быстро вставил Френкель, — что свидетель опознал мисс Лоретту Спейнер, подсудимую. Обычная самоуверенность появилась в его голосе. — Теперь я прошу вас, мистер Хэтвей, обратить самое пристальное внимание на мой вопрос и ответить как можно точнее. Не случилось ли вам во время разговора Спотти и мисс Спейнер в Центральном парке — пока вы сидели в кустах — так вот, не случилось ли вам бросить взгляд на ручные часы, подаренные вам подвыпившим человеком?

– А как же! Случилось.

– Почему вы посмотрели на часы?

– Чего я на часы глядел? Ха! Да я глаз с них не сводил, пока по парку шел. Часов-то у меня сроду не было, я чуть не очумел от счастья.

– Значит, пока ваш приятель Спотти приставал к мисс Спейнер, вы смотрели на часы из чистого любопытства?

– Можно сказать — да, — кивнул Маггер. — Ага, из чистого этого самого — любопытства.

– Кстати, а вы были уверены, что часы идут должным образом?

– Чего-чего?

– Ну, что верное время показывают?

– Еще спрашиваете! Я по уличным часам проверял, и по витринам магазинов. Сто раз по пути в парк! Кой толк в часах, ежели они неверно время показывают?

– Никакого толку, мистер Хэтвей. Я полностью с вами согласен. Таким образом, ваши часы были установлены строго в соответствии с точным временем, судя по тому множеству часов, с которыми вы сверялись. — Затем Френкель вкрадчиво поинтересовался:

– И какое же время показывали ваши часы, когда Спотти остановил на ваших глазах мисс Спейнер, чтобы обратиться к ней за помощью?

Маггер сразу же ответил:

– Аккурат без двадцати двенадцать, значитца.

– Значит — «аккурат» без двадцати двенадцать. Вы уверены в этом, мистер Хэтвей?

– А как же! О чем вам все время толкую-то? Точно без двадцати двенадцать.

– То есть за двадцать минут до полуночи?

– А я что говорю?

– Вы говорите, что это произошло в ночь со среды на четверг, тридцатого декабря прошедшего года, как раз перед кануном Нового года — другими словами, в ночь убийства Глори Гилд.

– Да, сэр.

– Именно в Центральном парке?

– Ага. В Центральном.

Френкель повернулся и принялся ходить взад-вперед перед столом. Гримаса районного прокурора, казалось, вызывала на его собственном лице выражение искреннего сочувствия. Он печально улыбнулся в направлении стола обвинителя, словно говоря: «Такова судьба, ничего не поделаешь…» Затем вдруг опять резко обернулся к Маггеру.

– Ох, еще один вопрос. Дала ли мисс Спейнер — то есть сидящая вот здесь молодая леди — что-нибудь Спотти в ответ на его просьбу?

– Ага. Уж когда она дальше пошла, я из кустов вылез и подхожу к Спотти, а он показывает мне монету в двадцать пять центов с таким видом, ну прям как самородок нашел! — Маггер сокрушенно покачал головой, — Бедолага Спотти! Какие-то жалкие вшивые двадцать пять центов — это мне-то, с полестней долларов в заднем кармане! Я прям не мог решиться и показать-то их…

– А вы случайно не обратили внимания, в каком направлении удалилась мисс Спейнер после встречи со Спотти?

– А чего ж не заметить? Заметил. На запад, конечно. Дело-то на сквозной дороге было, значит, она к Западным воротам шла.

– Примите мою огромную благодарность, мистер Хэтвей, — нежно проворковал Френкель, — Теперь ваша очередь, — махнул он рукой в сторону прокурора. Человека, в ответ на это поднявшегося с места, скрючило, как от рези в животе.

Глава 31

На шумной, вполне невинной пирушке в честь оправдания Лоретты все, не сговариваясь, решили, что она — истинная любимица Фортуны. И как только она умудрилась позабыть о бродяге, приставшем к ней на пути через парк? Сама Лоретга никак не могла этого объяснить. Она просто не обратила на эпизод с бродягой, никакого внимания. Эллери счел нужным напомнить ей, что если бы не жалкий пропойца, отъявленный мошенник и грабитель, то приговор мог бы обернуться для нее куда более плачевно! (Однако он счел излишним напоминать ей о том, что существует еще и некто, пытавшийся любой ценой зажать слишком болтливый рот оборванцу и предотвратить его появление в зале суда. И тот же самый некто подбросил кольт в ее шляпную коробку. Но такие напоминания были, неуместными на праздничном вечере.) Даже Куртис Перри Хэтвей, приглашенный по настоянию самой Лоретты и теперь нещадно хлеставший ирландское вики, казался ошеломленным всем происшедшим. Он еще не оправился от душевного потрясения после безжалостного натиска районного прокурора во время перекрестного допроса. Тот применил все свои самые изощренные способы, сбивающие человека с толку. Но мистер Хэтвей с честью вышел из этого испытания и ни на йоту не изменил своих показаний. За что Харри Берк удостоил его прозвища «Верный Гораций». Карманы Маггера были битком набиты вырезками из газет, до небес превозносящих его решающую роль в деле Лоретты Спейнер. Он весь трясся от возбуждения, ослепленный блеском внезапной славы и опьяненный вином известности, так что сам с трудом верил в происходящее. Воистину это был звездный час его жизни!

Даже обычный по-английски неприступный вид Лоретты на этот раз смягчился. Обвинение в убийстве больше не тяготело над ней, и она безудержно хохотала и болтала без умолку со всеми сразу и с каждым в отдельности. Однако ее густые, не тронутые щипцами брови все еще напряженно сходились к переносице, как будто от приступов внутренней, душевной боли; прежде широко открытые голубые глаза теперь почти постоянно щурились, словно с трудом переносили свет, а крылья ноздрей не покидала матовая полупрозрачная бледность. Куину порой казалось, что девушка на грани истерики. И в то же время в очертаниях ее рта появилась новая жесткость и твердость, детская капризно-безвольная гримаска исчезла без следа. Эллери удивился такому мгновенному взрослению. Она вступила в происходящие события подростком, а вышла — женщиной. Он не смог сдержать вздоха.

– У вас такой вид, словно вы съели тухлую устрицу, — немного погодя обратился к нему Харри Берк. — Дружище, в чем депо?

– В лице, — буркнул в ответ Эллери.

– Чьем? — оглядываясь вокруг, удивленно спросил Берк.

– Не знаю, Харри. В этом-то все и дело.

– А-а!

Так чье же лицом имела в виду Джи-Джи?

Глава 32

– Что-то случилось? — спросил Берк.

– Ничего, Харри, — отвечала Роберта, — Правда, ничего.

– Лапушка моя, тебе ничего не удастся утаить от меня. Теперь, по крайней мере. Что-то с Лореттой, ведь правда?

– Ну…

– Ну, Берт, брось скрытничать! Я же вижу, что здесь опять замешан Армандо. Ты не можешь постоянно опекать ее. Кажется, назревает скандал.

– Ох, Харри, давай не будем об этом! Еще немного — и меня, видимо, отсюда попросят… Лучше обними меня.

Лоретта в этот день тактично отправилась спать пораньше — по крайней мере, удалилась в свою спальню, и они остались вдвоем в пустынных просторах роскошной гостиной.

Берк обнял Роберту и прикрыл глаза. От нее исходило тепло и умиротворенность. Все последние дни мир казался Берку полным света и покоя, если бы на горизонте периодически не появлялось мутное облачко прыщавой физиономии Армандо, наведывавшегося к своей племяннице. И какого только черта он, Харри Берк, истратил впустую столько лет на тусклое холостяцкое прозябание?

Роберта теснее прижалась к нему, устраиваясь поуютнее, как усталый ребенок.

– Харри, я раньше даже не представляла, что человеку может быть так хорошо, — прошептала она. — Я страшно тебе благодарна.

– Благодарна?

– Ну, другого слова и не подберешь. Знаешь, я чувствую…

– Да, Берти?

– Нет, ничего.

– Но нельзя же начинать фразу и бросать ее на полуслове! Что такое, договаривай…

– Ну, если бы тебе было знакомо это ощущение, ты бы давным-давно устроил свою судьбу.

– Ты действительно так думаешь, голубушка?

– Если бы я так не думала, я бы не говорила. Понимаешь, с тобой я чувствую себя, как… — ну, я не знаю — ., именно так, как женщина и должна себя чувствовать, мне кажется. Совсем не так, как…

– Как?

– Не важно.

– Совсем не так, как ты чувствовала себя, когда была влюблена в Армандо?

Она резко выпрямилась и свирепо оттолкнула его от себя:

– Слушай, Харри Берк, никогда не смей больше заговаривать об этом. Никогда! Я была глупа, как пробка. Нет, еще глупее. Стоит теперь оглянуться назад — и кажется, что все происходило не со мной, а с кем-то другим. Да так оно и было — ведь сейчас я совсем другой человек! — Ее голос задрожал. — Именно ты, Харри, вызываешь во мне эти перемены. И я хочу, чтобы никогда — видишь, как я откровенна! — чтобы ты никогда не переставал их вызывать…

– А я и не перестану, — нежно сказал Берк. На этот раз их поцелуй был лишен обычной игривости, страсти и кокетства. Это был открытый и нежный поцелуй, словно веление самой природы, и Берк знал, что на этот раз он попался. Они оба попались. И это было прекрасно!

Глава 33

– Значит, у вас серьезно, — сказал Эллери несколько дней спустя. Берк недоуменно уставился на него с противоположного конца накрытого к ленчу стола.

– Между вами и Робертой Вест, — пояснил Эллери. Шотландец заерзал на стуле:

– А вы все-таки ведете слежку. Для чего на этот раз?

– Прошлое объяснение вашей задержки в Нью-Йорке — ответственность за судьбу Лоретты Спейнер. Лоретта сейчас вне опасности, а вы все мешкаете. Значит, если дело не в Лоретте, то в малютке Робби, ведь так? Вы уже успели открыться ей? Сколько же примерно длятся романы у шотландцев?

– О, мы — варварское племя, — с порозовевшими щеками отвечал Берк. — Поэтому традиционно моногамны. А следование таким традициям требует много времени.., очень много. Да, приятель, это действительно серьезно, но вам-то какое дело, черт возьми?

– Так Роберта знает уже о ваших чувствах?

– Полагаю, что да.

– Он полагает! Да о чем же вы тогда беседуете, когда остаетесь вдвоем?

– В мире много вещей, друг Горацио, которые просто тебя не касаются, — Берк был явно склонен переменить тему. — Что-нибудь новое узнали?

– Ничего.

– Значит, пока плывете без руля и ветрил?

– Вы чертовски правы! Этот «фейсе» не дает мне покоя. Кстати, что там такое болтают о Лоретте с Армандо?

Колонки светской хроники пестрели намеками, но Эллери не виделся с Лореттой со времени празднования ее освобождения.

– Чертовщина какая-то! — сердито нахмурился Берк. — У меня от удивления просто глаза на лоб полезли — этот старый хрен совсем обнаглел, грязный козел! Не понимаю я этих женщин, ей-Богу… Уж Лоретта должна была бы видеть его насквозь, она такая смышленая девушка! Но на деле оказалась беспомощной, как и все остальные гусыни, стоило ему только распустить перья!

– Ничего не поделаешь, у него это врожденный талант, — пробурчал Эллери. — Однако все равно очень грустно слышать подобные новости. Ведь один перечень нечистоплотных похождений Армандо должен был бы говорить сам за себя!

– Да. Для вас, для меня, для целой половины человечества, — фыркнул Берк. — Но для женщин — это пустой звук!

– И нет никакой надежды образумить ее, открыть ей глаза?

– Господь свидетель, сколько раз Роберта пыталась это сделать! Но в результате только окончательно испортила с ней отношения, — шотландец выбил свою трубку, — Я пытался убедить Роберту не принимать все так близко к сердцу, но одно имя Армандо уже приводит ее в ярость. Она его не выносит и не в состоянии безучастно наблюдать, как Лоретта запутывается все больше и больше.

На следующей неделе Эллери опять узнал о новой размолвке между Лореттой и Робертой Вест. Настал момент открыто выяснить отношения.

– Послушай, дорогая Лоретта, — начала Роберта, — это не мое дело, я понимаю, но я не в силах хладнокровно наблюдать, как ты увязаешь все глубже и глубже. Это не человек, а бездонная трясина!

– Роберта, — вздернула подбородок Лоретта. — Я не намерена больше обсуждать с тобой Карлоса.

– Но кто-то же должен вразумить тебя наконец! Позволять ему присылать тебе цветы, назначать свидания, околачиваться здесь так поздно, что это выходит за все мыслимые рамки приличий! Неужели ты сама не понимаешь, во что позволяешь себя впутывать?

– Роберта!

– Нет уж, на этот раз я договорю до конца! Лоретта, ты ведешь себя опрометчиво. У тебя нет никакого опыта в отношениях с мужчинами. А Карлос таких вот пташек вроде тебя глотает, не прожевывая! С тобой он вообще действует в открытую: неужели ты не понимаешь, что он охотится за денежками, ускользнувшими от него по завещанию твоей тетушки Глори?

Гнев Лоретты уж готов был прорваться наружу. Но она невероятным усилием воли взяла себя в руки только судорожно сжала кулачки:

– Когда же ты прекратишь отравлять мне жизнь?!

– Но, дорогая, я не отравляю тебе жизнь! Я просто пытаюсь уберечь тебя от когтей настоящего хищника в человеческом обличье! А вдобавок еще и убийцы, преступника.

– Карлос никого не убивал!

– Но он организовал убийство, Лоретта! Он еще более виновен, чем она. Кем бы «она» ни была.

– Я не верю этому!

– Ты считаешь, что я лгу?

– Кто знает!

– Но ради чего я стала бы лгать, Господи?! Я уже сто раз рассказывала тебе, как Карлос подбивал меня на убийство.

И тогда Лоретта взглянула подруге прямо в лицо, ее носик побелел от возмущения:

– Роберта, я вижу, что ошиблась в тебе. Я не думала, что ты такая… Но теперь вижу, какая ты! Просто ревнуешь меня! И завидуешь, я же вижу…

– Я? Ревную?! Завидую?!

– Да! Завидуешь деньгам, оставленным мне тетей Глори, ревнуешь к Карлосу, который интересуется мной — Милая, да в своем ли ты уме! Я искренне рада твоей удаче с наследством. Что касается Карлоса, то в пасти акулы я чувствовала бы себя в большей безопасности, чем в его обществе. И ты — тоже.

– Но ты сама признавалась, что сходила по нему с ума…

– О, это было задолго до того, как я поняла, что он за птица… Слава Богу, этот жуткий эпизод моей жизни теперь в прошлом! Если уж тебе так хочется знать, то я влюблена в Харри Берка, а он — я уверена — в меня. Вот так-то, Лоретта. И мне теперь глубоко плевать на этого сального сластолюбца…

– Роберта, хватит! — Лоретту била дрожь. — Если ты не прекратишь клеветать на Карлоса… Она смолкла.

– Ты хотела сказать, что в таком случае я должна съехать отсюда, так? — спокойно спросила Роберта. — Я сказала, что если ты не прекратишь…

– Я вполне поняла тебя, Лоретта. Я перееду в ту же секунду, как найду себе крышу над головой. Но если тебе не терпится, я сделаю это сегодня.., прямо сейчас, хочешь?

Девушки смотрели прямо друг другу в глаза. Наконец Лоретга произнесла с самой чопорной британской интонацией, на какую только была способна:

– Нет неотложной необходимости предпринимать переезд немедленно. Но ввиду сложившихся обстоятельств мне кажется, что для нас обеих было бы лучше прервать совместное проживание как можно скорее.

– Завтра же меня здесь не будет.

И Роберта выполнила свое обещание. Она перебралась в город при помощи Харри Берка. Они нашли темную квартирку на Йорк-Авеню в захудалом квартальчике. В полуподвале давно не ремонтированного дома помещалось несколько баров. В ванной комнате Роберты раковина треснула пополам, и вода лилась прямо на пол. Целый день под окнами сновали посетители баров.

– Что за мерзкая дыра, Берти! — сокрушался Берк, — Я не понимаю, как ты могла решиться снять эту трущобу! Но ты не слушаешь никаких разумных доводов…

– Ты опять о деньгах?

– Но что же плохого, если я дам тебе денег на квартиру?

– Много чего плохого, Харри. Хотя с твоей стороны так мило предложить мне помощь!

Он пожал плечами в бессильном гневе на ее упрямство.

– Но эта квартира не так уж и плоха, — сказала Роберта, — и она, по крайней мере, меблирована. Я просто не в состоянии позволить себе снять что-нибудь подороже. Но я скорее стану жить тут, чем в роскошных хоромах Лоретты, глядя, как это чудовище подбирается к ней.

– Но посмотри, какой кошмар здесь творится по соседству!

– У Лоретты, — отвечала Роберта, — творится еще худший кошмар.

Вот так она и въехала в эту каморку со своими нехитрыми пожитками, а Харри Берк стал ее тайным личным телохранителем. На первый взгляд могло показаться, что он преувеличивал опасность и понапрасну осложнял себе жизнь: масса людей обитает в этом дешевом доме и ничего, пока живы-здоровы, несмотря на соседство забегаловок. Но однажды ночью Берк застукал одного лохматого молодца в черной блестящей куртке и обтягивающих ногу выше колен сапогах с огромными каблучищами. Тот ломился в окно к Роберте, заметив по пути к бару в щель между портьерами неодетую девушку. Шотландец не стал звать полицию. Он отобрал у молодца перочинный ножик; дал ему пинок под зад (а пока тот летел до угла, предупредил не в меру прыткого парня, что дом здесь битком набит бездельниками, головорезами, извращенцами всех мастей и просто охотниками до поножовщины. Так что стоит Берку только, мол, свистнуть своим дружкам, и от парня мокрое место останется). После этого шотландец настроился более решительно. Он за свой счет отремонтировал и укрепил хлипкую входную дверь, прокомментировав свой поступок следующим образом:

– Роберта, хотя бы это должно развеять несправедливый миф о том, что шотландцы — скупой народ. — В ответ Роберта наградила его гораздо более пылким поцелуем, чем могли бы вызвать 49-центовые расходы Берка. Таким образом, он получил райское блаженство практически даром, что даже в Шотландии сочли бы выгодной сделкой.

Глава 34

Случившееся затем с Лореттой не было сюрпризом для Эллери — уроженца Америки, вскормленного ее нравами и вкусами. Что касается чужака Берка, истинного представителя британского королевства, то он просто в себя не мог прийти от изумления. Героиня оправдательного судебного процесса по сложившейся традиции в одночасье стала знаменитостью, со всеми вытекающими отсюда последствиями, в число коих входил и блестящий ангажемент.

– Ваше изумление простительно, если принять во внимание полное невежество иностранцев в этом вопросе, — добродушно посмеивался Эллери, — Здесь у нас убийство вознаграждается как деяние общенационального масштаба. Мы сходим с ума по нашим убийцам. Мы фотографируем их, берем у них интервью, осаждаем просьбами об автографах, основываем фонды в их поддержку и защиту, рвемся взглянуть на них хотя бы одним глазком и рыдаем от восторга при вынесении им оправдательного приговора. Некоторые из нас даже мечтают вступить с ними в брак. Я вполне понимаю Трумена Кэпота[21], когда он провел несколько лет — заметьте, лет! — выискивая всякие подробности бессмысленной резни в Канзасе лишь для того, чтобы написать об этом книжку. Я сказал — «всего лишь»? Но книжка-то расходится миллионными тиражами!

– Книжка — ладно. Но предложить ей выступать на Бродвее?! — все равно недоумевал Берк.

– А что такого? Вы просто к этому не привыкли, Харри. У нас в США права человека теперь не пустой звук. Почему одна из представительниц слабого пола должна подвергаться профессиональной дискриминации только на том основании, что мой отец вкупе с районным прокурором считают ее убийцей ее же собственной тетушки? Хота, на мой взгляд, случай с Лореттой не совсем укладывается в рамки демократических идеалов: Лоретта отличается незаурядным талантом.

– Но тем же самым отличается и Роберта! — с горечью воскликнул шотландец, — Однако я что-то не вижу, чтобы кто-нибудь спешил заключить с ней контракт!

– Посоветуйте Роберте не зевать и добиться официального привлечения к суду по обвинению в убийстве.

На Лоретту обрушился просто шквал предложений — вести программы на телевидении, выступать в ночных клубах и даже в кино, — которые (после тактичного намека дяди Карлоса) Лоретта представила на рассмотрение Сельме Пилтер. Старый ветеран гонорарных битв, души не чаявшая в Лоретте после знаменательного дня в конторе Вильяма Уессера, она тут же ринулась в сражение. Именно Сельма и добилась для девушки контракта на Бродвее.

– Но Сельма, — занервничала Лоретта, — Бродвей…

– Послушайте, моя милая, — отвечала старуха, — если вы серьезно намерены сделать карьеру певицы, то это самый быстрый путь заявить о себе. Не станете же вы годами мыкаться по ночным кабакам. Если вы намерены стать звездой, то и надо сразу же завоевать соответствующую аудиторию. Хотя телевидение — вещь прекрасная, массовая, но это все-таки не совсем прямой путь. Вот Барбара Стрейзенд — ей никак не удавалось пробиться, пока она не попала на Бродвей. Джи-Джи сделала себе имя на радио, но тогда было совсем другое время. Известность у вас уже есть, теперь надо направить ее в нужное русло. И чем раньше — тем лучше, надо ковать железо, пока публика вас не забыла. Вот почему я советую отказаться пока от контракта в Голливуде — кино требует слишком много времени. Конечно, если вы не потянете на поп-звезду — тогда совсем другое дело! Но с вашим голосом, да с такой роскошной рекламой после судебного процесса — просто грех упускать шанс.

– Вы действительно так считаете?

– Я слишком стара, чтобы тратить время на посредственности. Поэтому я в дешевые игры не играю. Кстати, и Орин Стин тоже. Если уж Орин решил взять вас в свой мюзикл, значит, он знает, на что вы годны. Он не станет попусту рисковать почти полумиллионом долларов от своих спонсоров. Уж не говорю о его собственной репутации… Он сумеет извлечь толк из симпатичного личика и вороха газетных репортажей о сенсационном процессе.

– У меня будет главная роль? Старая женщина усмехнулась:

– Вы говорите так, словно уже стали звездой, милая моя. Это музыкальное ревю. В нем занято целое созвездие молодых талантов: Орин мастак выискивать завтрашних знаменитостей. На вас же у него следующие виды: сольное выступление. Только вы одна. Вы — и рояль в пятне света. Это знак того, как высоко он ценит вас. Мой совет — соглашайтесь.

Лоретта согласилась — и машина завертелась. Сельма Пилтер договорилась с пресс-агентами Орина Стина о широкой рекламе. Вернувшаяся с гастролей Марта Беллина на всякий случай давала Лоретте уроки дикции и правильного дыхания.

– Это самое меньшее, что я могу сделать для племянницы моей дорогой подруги, — говорила престарелая певица. — А твой голос, милая, так напоминает мне голос Глори!

Эллери в это время все еще гонялся за призрачными болотными огнями из четырех букв, не жалея времени на разгадку таинственного слова. Однако он не мог отказать себе в удовольствии воскресить грезы юности. Он отправился в древнее здание Роман-Театр на 47 Вест-стрит, где репетировала труппа Стана. Благодаря шапочному знакомству со швейцаром и бумажке в пять долларов он очутился в одном из свободных кресел последнего ряда ложи для гостей.

И он не обманулся в своих ожиданиях. Сходство было настолько поразительно, что мурашки забегали по телу Эллери. Девушка виртуозно владела голосом, в точности тем самым голосом — он готов был поклясться, — который звучал со старой пластинки Глори, бережно хранимой Эллери.

Лоретта сидела за роялем посреди совершенно пустой сцены, почти ненакрашенная, в простой одежде. Легкая озабоченность порой набегала на ее личико, когда она бросала короткие взгляды на листок с текстом. Ее горло издавало тот же вибрирующий звук, который в былые времена приводил в трепет миллионы радиослушателей. И так же, как интимные интонации пения Глори, манера Лоретты создавала у людей ощущение близости, доверительности, словно она пела для узкого круга друзей, а не для огромного театрального зала. Каждому казалось, что он незаметно уносится на волнах мечты в страну своих самых сокровенных грез. Билли Гауденс, которому Стин доверил написать музыку к своей постановке, блестяще справился со своей задачей. Он добился того, что стиль и настроение музыки для номера Лоретты составляли с ее голосом одно целое. Гауденс в данном случае очень тонко почувствовал, что следует отказаться от господствующих бит, рок или фолк[22] звучаний. Он воспользовался чувственным стилем томных баллад времен Глори Гилд — песен, в которых слышался страстный призыв, безумная тоска и неутолимая жажда, которые приводили душу в скорбь, а тело — в трепет. (Позже Эллери узнал, что все остальное шоу проходило под вполне современную музыку. Орин Стин сделал исключение лишь для номера Лоретты. И он прекрасно знал, что делал!) Ее появление на сцене, несомненно, должно было стать сенсацией. Эллери подумал.., и, пока он думал об этом, в его голове вспыхнул давно знакомый свет долгожданного озарения.

На его фоне померкло даже потрясающее пение девушки. Он сидел некоторое время не шевелясь, захваченный поразившей его догадкой, пытаясь успокоиться и тщательно продумать все детали.

Не оставалось ни малейших сомнений! ИМЕННО ЭТО ИМЕЛА В ВИДУ ГЛОРИ ГИЛД.

Он на цыпочках выбрался из ложи и кинулся разыскивать телефон.

Глава 35

– Не спрашивайте меня, почему именно на репетиции Лоретты мне пришла в голову эта мысль, — заявил через час Эллери собравшимся в офисе Уессера адвокату, своему отцу и Харри Берку с Робертой. — Может быть, потому, что она своим голосом виртуозно создавала — именно создавала! — звуки, а в звуках как раз и заключен секрет нашего ребуса.

– Какого ребуса? — не понял инспектор Куин. — О чем ты говоришь, сынок?

– О лице, — отвечал Эллери. — О записке, которую оставила на столе Джи-Джи в момент смерти. Помните — «Face»?

– Но какое отношение к этому могут иметь звуки?

– Самое прямое. — Эллери был слишком взбудоражен, чтобы беседовать сидя. Он метался по кабинету, словно увертывался от нападения целого роя оводов. — Не понимаю, что я раньше думал! Ведь эти четыре буквы все время были прямо перед глазами! Прошу вас отметить, — возбужденно выкрикивал он, — что я сказал «четыре буквы», а не «слово». И еще отметьте, что я использовал слово «отмечать», которое как нельзя лучше подходит к данному случаю.

– Я прошу вас также отметить, мистер Куин, — перебил его Уессер, тик которого в этот момент резко усилился, — что я не улавливаю нити ваших рассуждений.

– О, дайте мне только немного времени, м-р Уессер, и я помогу вам поймать эту нить! Я тоже сначала был в состоянии вроде вашего — ничего не соображал, словно перебрал в баре лишнего. Но теперь-то я вдохнул глоток свежего воздуха, и в голове все прояснилось. Слушайте!

Джи-Джи написала «Face». Очевидно, эта надпись относится к тому, кто убил ее.

Но также очевидно — и чем больше я мучился и ломал голову над этим, тем очевиднее становилось, — что само по себе это слово абсолютно бесполезно в качестве указания на убийцу.

Отсюда следует вполне закономерный вопрос:

– Может быть, слово здесь вообще ни при чем? Инспектор нахмурился:

– Но если слово здесь ни при чем…

– Вот именно. Если слово ни при чем, то что же тогда представляют собой эти буквы? Требовался пересмотр всех прежних рассуждений. И я их пересмотрел. И еще раз пересмотрел. Я перебрал сотни вариантов значения этих букв, кроме единственного верного. Оно было настолько очевидным, что никто из нас просто не замечал его.

Ибо если это не слово, то, значит, просто комбинация из четырех латинских букв. Она призвана обозначить не слово, а последовательность знаков иного рода.

– Шифровка? — предположил почтенный инспектор.

– Будьте добры не прерывать напряженного полета моей мысли! Так, о чем я говорил? Ах, да… — Эллери сосредоточенно нахмурился. — Стоит только выдвинуть подобное предположение, как сразу же бросается в глаза тот факт, что Джи-Джи написала эти четыре буквы РАЗДЕЛЬНО. Она явно отделила их одну от другой, оставляя промежутки. Конечно, ее почерк вообще отличался прерывистостью, что делало текст похожим скорее на печатный, чем на рукописный. Но это не важно, ибо как только вы начнете рассматривать эти буквы не в качестве слова, а в ином контексте значений, то сразу же почувствуете, что дело проясняется и вы на верном пути.

– Кто-то, может, и почувствует.., только не славный добрый парень мистер Берк, — угрюмо заявил шотландец. — В каком еще другом контексте значений?

– Ладно, придется поподробнее. Что мы знаем об образе мыслей Джи-Джи? Первое: она певица, следовательно, всю жизнь занималась музыкой. Второе: в часы досуга она фанатично увлекалась всякими головоломками и загадками. Так? Значит, надо рассматривать эта четыре буквы «Face» одновременно в контексте как музыки, так и загадок. Получается музыкальная загадка.

Наступила пауза — достаточно музыкальная и достаточно загадочная, Эллери весь сиял: чувствовалось, что полет его мысли достиг первой космической скорости и что он готов выйти на основную, недосягаемую для других орбиту идей. В отличие от него на лицах его отца, Уессера, Берка и Роберты не было заметно даже самомалейшего проблеска понимания. Роберта изо всех сил напрягала свои умственные способности, казалось, еще одно усилие — и она найдет ответ. Но именно этого усилия и не получалось.

– Я с детства занималась музыкой и должна была бы знать, что вы имеете в виду, Эллери. Но я не знаю.

– А что означают эти четыре латинские буквы в музыке, Роберта?

– Это слово?

– Да нет же, опять вы смотрите на них как на проклятое «слово»! Не слово, Роберта, — буквы! В музыке!

– Ах, вы имели в виду, что этими буквами в музыке «отмечают» ноты?

– Да что же еще?! Конечно, ноты! А какие именно ноты?

– Какие?

– Ну, где они расположены на нотоносце[23]?..

– Если бы мне дали листочек нотной бумаги…

– Мистер Уессер, вы позволите? — Эллери схватил со стола адвоката листок простой желтоватой бумаги, ручку и что-то быстро нацарапал. Когда он протянул листок Роберте, то все увидели пять нотных линеек.

– Вот нотоносец, в скрипичном ключе отметьте нам ноты F, A, C и E [24].

Роберта взяла ручку, листок и после небольшого раздумья нарисовала ноты.

– А теперь отметьте каждую ноту буквой. Она выполнила его просьбу.

– Теперь смотрите.

Эллери продемонстрировал листок присутствующим. Вот что они увидели:

– Значит — ноты, — сказал инспектор Куин. — Насколько я понимаю, мисс Вест правильно разместила их и отметила буквами, иначе бы ты, сынок, не скалил зубы с таким довольным видом. Но что из этого следует, а?

– Нотоносец состоит из пяти линеек — строк, и четырех промежутков между ними. Где Роберта разместила ноты? На линейках-строчках или между ними?

– Между.

– То есть в промежутках, МЕЖДУ СТРОК. Эллери умолк с торжествующим видом.

– Ох, Эллери, где нам до тебя! — фыркнул его отец, — Я и понятия не имею, куда ты гнешь. Моих куриных мозгов явно недостаточно…

– Стойте! — воскликнул Харри Берк и вцепился в ручку кресла.

– Она хотела сказать, чтобы мы СМОТРЕЛИ МЕЖДУ СТРОК.

– Совершенно верно! Выдайте джентльмену сигару! — распорядился Эллери.

– Да, именно в этом и заключалось короткое послание Джи-Джи, имевшей слабость как к музыке, так и к головоломкам:

– Смотрите между строк.

Снова наступила пауза.

– Каких строк? — дико озираясь, спросил инспектор, — Где?

– Вот в чем, конечно, вопрос!

– В ее дневниках?

– Логично, папа. Но неразумно. Вспомни, как плотно исписаны страницы ее дневников. Едва ли можно найти где-нибудь пробелы между строками. Чтобы втиснуть туда что-нибудь, она должна была бы обладать талантом умельца, который умудрился написать Иисусову Молитву на булавочной головке.

– Тогда где же? В одной из книг?

– Вряд ли. Их у нее сотни.

– Если принять во внимание сказанное вами, Эллери, — задумчиво начал Берк, — то становится ясно, что имеется в виду текст не рукописный. И в то же время не типографский. ЭТО должно быть нечто, написанное механическим способом, где пробелы между строками достаточно велики и регулярны…

– Вы попали в точку, Харри! Берк просиял.

– Это машинопись! Она печатала на машинке?

– Вовсе необязательно, чтобы печатала именно ОНА.

– Ее завещание, — тихо произнес Уессер. — Господи Боже мой, ее завещание! Эллери кивнул:

– И я тоже пришел к такому же выводу. Вот почему я предложил собраться именно у вас, мистер Уессер. Когда вы зачитывали завещание, то упомянули, что оригинал уже в суде, а вы держите в руках копию. Я узнал в ней ту самую копию, найденную нами в тайнике Глори: ее собственный экземпляр. Она все еще у вас?

– Конечно!

– Я хотел бы взглянуть на нее.

Пока они ждали, когда секретарша Уессера найдет бумагу в архиве, Эллери заметил:

– Есть еще один факт, подтверждающий наши подозрения, что в завещании скрыто тайное послание Глори.., тот самый длиннющий список благотворительных организаций. Я сразу обратил внимание на странность такого подробного их перечисления. Зачем ей могло понадобиться создавать лишние сложности и возиться с каждой крохотной суммой в отдельности? Проще было выделить общую сумму, чтобы затем поверенный сам разделил ее между организациями. Перечисление же их по отдельности могло преследовать только одну цель: сделать завещание как можно длиннее, чтобы хватило места для тайного послания.

– А, вот и оно, благодарю вас, — кивнул Эллери секретарше, подавшей ему документ. — Минуточку! Кажется, я видел электрический тостер в соседней комнате?

– Да, сэр. Мистер Уессер часто завтракает в офисе.

– Я хотел бы воспользоваться им.

Девушка принесла тостер, и Эллери включил шнур в розетку позади стола адвоката. Затем поставил тостер на стол и нажал кнопку. Тостер заработал.

– Все лучше, чем с зажигалкой возиться, — радостно потер руки Эллери. — Ну-ка, посмотрим, не подкачало ли мое серое вещество! — Он поместил первый лист копии завещания над раскалившимся докрасна тостером, слегка поводя им из стороны в сторону. Все столпились вокруг него и склонились к бумаге.

– Появляется! — закричала Роберта. На пробелах между строчками начали вырисовываться знакомые бисерные буквы почерка Глори.

– Черт возьми! — воскликнул Берк.

– Ну, черт — не черт, — плотоядно хмыкнул инспектор Куин, — а уж мы наверняка теперь кого-нибудь сцапаем!

Послание оказалось очень длинным, как и предполагал Эллери, написанным мельчайшим почерком. Оно занимало все страницы завещания вплоть до половины последней.

– Папа, читай.

Эллери удобно устроился в кресле.

– «Я пищу эти строки, — громко начал инспектор, — потому что данное завещание в скором времени может вступить в силу. Я собиралась уехать на Биллу в Ньютаун, чтобы на некоторое время сменить обстановку. Я попросила Карлоса отвезти меня туда на машине, но он отказался, ссылаясь на плохое самочувствие с утра. Мне пришлось нянчиться с его мигренью до тех пор, пока он наконец не заявил, что ему немного полегчало. Поэтому выехать я смогла одна и только под вечер. (Я собралась было совсем отложить поездку, но Карлос настоял на отъезде.) Когда я добралась до виллы, то обнаружила, что электричество еще не включено, хотя я уже несколько дней назад дала указание Джин известить электрокомпанию о возобновлении обслуживания. (Позже я выяснила, что она просто-напросто позабыла о моем распоряжении, что было совсем на нее непохоже.) Можно было бы, конечно, обойтись свечами, но в доме было сыро и холодно — отопление тоже работало на электричестве. Я предпочла не рисковать (певцы, видимо, никогда не избавятся от вечной боязни схватить простуд) и вернулась в город.

Я поднялась на лифте к себе на этаж и уже готова была сунуть ключ в замок, когда до меня донеслись голоса из гостиной:

Карлоса и женщины. Женский голос мне был незнаком. Какой удар! В моем же собственном доме! Ни стыда, ни совести… Горе, гнев и отвращение охватили меня.

Я спустилась вниз и воспользовалась служебным лифтом. Я прошла через кухню, буфетную и притаилась за дверью. Карлос продолжал беседовать с незнакомкой. Тогда я чуть-чуть приоткрыла дверь и заглянула в образовавшуюся щелку. Поведение с моей стороны, конечно, не очень достойное, но я готова была задушить Карлоса своими руками за его ложь о своем нездоровье, за развлечения с подружкой в мое отсутствие прямо у меня в доме. И я жаждала узнать хотя бы как она выглядит. Она оказалась молодой, изящной, очаровательной женщиной с медными волосами и миниатюрными ручками и ножками (а я-то такая здоровая лошадь, или скорее «корова», как мой милый муженек обзывал меня в разговоре с этой девицей. Корова, которую «надо хорошенько подоить», говорил он ей.)» Роберта Вест смертельно побледнела.

– Это была я, — чуть слышно выдохнула она, — Это, должно быть, та самая майская ночь, когда он… А она подслушивала за дверью! Боже, что она должна была обо мне подумать! — Харри Берк схватил ее за руку и сделал знак молчать.

Инспектор Куин продолжил чтение, изредка поглядывая на Роберту.

– «В основном говорил Карлос, и вот суть его речи в двух словах:

– Он ЗАДУМАЛ ЛИШИТЬ МЕНЯ ЖИЗНИ. Это не мои пустые домыслы! Он сам четко и ясно сформулировал свою цель. Колени мои подкосились, в голове сразу же пронеслась мысль:

– Нет-нет, это шутка, он не способен на такое. Я готова была уже громко крикнуть ему, что подобные шутки — дурного сорта. Но сдержалась. Шестое чувство заставило меня подождать дальнейшего развития событий. И я продолжала следить, сама себя презирая за это, но будучи не в силах уйти.

А он растолковывал подружке, что если он сам сделает это, то подозрение сразу же падет на него. Следовательно, ему нужно иметь твердое алиби. Тогда я начала понимать, что шуткой тут и не пахнет. Поэтому он предложил девушке самой совершить задуманное им убийство, в то время как он обеспечит себе алиби. Затем он унаследует все мое состояние, они поженятся и славно заживут после этого. Это была вовсе не шутка. Он не шутил. Он говорил всерьез. И всерьез собирался совершить задуманное.

Я была не в силах больше терпеть. Оставив их в гостиной, бросилась через кухню к выходу, спустилась на лифте и побежала куда глаза глядят, сама не своя: что делать? куда идти? к кому обратиться? Всю ночь я бесцельно бродила по улицам. Потом села в машину и вернулась на виллу в Ньютаун, где уже включили электричество. Я оставалась там два дня, обдумывая случившееся снова и снова. Должна признаться, что я так ни до чего и не додумалась. Если обратиться в полицию, то что толку? Одни мои голословные утверждения. И он, и девица будут все отрицать, слухи просочатся в прессу и разразится ужасный скандал, только и всего. Но даже если в полиции мне и поверят, то какие меры они смогут принять? Приставить охрану? Но нельзя же до бесконечности стеречь меня…

Развестись с ним я не могла. Я была в шоке, граничащем с ужасом. Почти на грани безумия. Конечно, я всегда знала, что за грязная свинья Карлос, что он любит побаловаться с женщинами.., но убийство! Мне и в страшном сне не могло присниться, что он решится замарать руки в крови. Все случившееся казалось бредом, фантазией безумца. Единственной моей связной мыслью было: в отместку я должна устроить ему западню. Такую, чтобы разрушила его самые заветные чаяния. Развод не годится: на мой взгляд, Карлос слишком легко отделался бы. А может, даже чувствовал бы себя на высоте положения. Мне же нужно было ткнуть его носом в самую грязь.

Конечно, на карту была поставлена моя жизнь. Может быть, где-то в глубине души я окончательно не верила в это. Но в конце-концов я прожила уже лучшую часть жизни, и если вдруг что-то укоротит ее на каких-нибудь несколько лет… Поймут меня только женщины, которые дожили до старости, уродства, ожирения и полного забвения после долгих лет красоты, славы, всеобщего поклонения, восторга и обожания.

С тех пор я постоянно была начеку и вскоре убедилась, что мои подозрения по поводу Карлоса и его забав с другими женщинами имели более чем веские основания. Он рискнул соблазнить даже мою секретаршу Джин Темпль, безответное создание! Неудивительно, что в последнее время она была сама не своя. Но женщин я не виню: в Карлосе есть что-то такое, чему они просто не в состоянии противиться. Поэтому я, естественно, не стала уничтожать наш брачный договор об отказе Карлоса от имущества. А перед ним разыграла комедию, как будто я это сделала. Сохранение этого договора давало мне в руки тайное оружие против Карлоса, причем самое для него страшное.

Вторым моим оружием стало это завещание, на котором я сейчас пишу симпатическими чернилами. В дневнике на страничке от первого декабря я оставила (также симпатическими чернилами) ключ, который поможет добраться до этого послания. Я сделала это на случай моего убийства. Я не знаю, чего дожидается Карлос, может быть, подходящего момента, ведь я теперь стараюсь не дать ему ни малейшей возможности. Но что-то подсказывает мне, что роковой миг приближается: что-то в его поведении говорит мне об этом. Но если я правильно истолковала его намерения (а я ручаюсь, что правильно), то его ждет неприятный сюрприз и награда по заслугам! Сейчас я предпринимаю попытки разыскать единственную дочь моей единственной сестры. Лоретту Спейнер. Ей я завещаю все мое состояние. Вот когда Карлос скорчит кислую рожу! Больше всего на свете я хотела бы присутствовать при этой сцене, когда завещание будет оглашено.

Тому, кто прочтет эти строки: если я погибну насильственной смертью, то, значит, мой муж подстроил ее. Даже если у него окажется алиби, он все равно виновен так же, как если бы убил меня своими руками. Женщина — всего лишь слепое орудие.

Я пыталась выяснить, кто был с ним в ту ночь, когда я случайно подслушала его преступные планы. Но Карлос был чрезвычайно осмотрителен в этом отношении. По-моему, он не встречался с ней больше, если только очень тайно. Поэтому мне не удалось узнать ее имени, хотя у меня странное чувство, будто мы виделись где-то раньше. Вот ее описание: лет двадцать пять или чуть больше, изумительная кожа, волосы с медным отливом, рост около пяти футов трех дюймов, стройная фигурка, красивые глаза (я точно не могу указать цвет), произношение напоминает дикцию актрисы (может быть, я видела ее в одном из бродвейских театров, клубов или на гастролях?). Одевается модно, в стиле Гринвич Виллидж. Сверху на правой щеке — чуть выступающая родинка, по форме напоминающая крохотную бабочку. По этой примете ее очень легко опознать. Вот эта женщина и есть помощница Карлоса. Если меня найдут убитой, то она — тот самый человек, который совершил для него убийство.

Глори Гилд!

Инспектор Куин поднял голову от последней страницы. Он пристально посмотрел на родинку Роберты и пожал плечами. Затем положил копию завещания на стол Уессера и отвернулся.

– Родинка в виде бабочки! — воскликнул Харри Берк, — Вот почему лицо Роберты показалось ей знакомым. Помните, вы говорили, Роберта, что встречали ее и Армандо во время летних гастролей? Вот эта встреча и отложилась у нее в памяти.

– Но она все неправильно поняла, — дрожащим голосом сказала Роберта, — Она, должно быть, выбежала из квартиры прежде, чем услышала конец разговора, когда я отвергла предложения Карлоса и его самого и в ужасе поспешила к себе домой. Стоило ей задержаться еще на несколько минут, как она услышала бы мой гневный отказ как от участия в гнусном деле, так и от связи с Карлосом. И уж тогда она не стала бы писать такое! Обо, мне, во всяком случае…

Берк еще сильнее сжал ее руку:

– Конечно, конечно, Берта!

– А выследить меня она не смогла по той простой причине, что я больше с Карлосом не встречалась. До той самой ночи, когда ее убили. Когда он явился ко мне, чтобы обеспечить себе алиби, — Розовая бабочка на ее правой щеке, казалось, в отчаянии затрепетала крылышками, — Боже, и как только меня угораздило впутаться в такую историю!

Берк смотрел на Эллери так, словно ожидал от него мудрого или хотя бы ободряющего слова. Но тот скрючился на стуле, уткнувшись носом в сжатые кулаки и с отсутствующим видом покусывал их.

Долго никто ничего не мог сказать.

– Ну, — решительно буркнул наконец инспектор, — вот мы и вернулись туда же, откуда начали. А может, и того хуже. Все эти фокусы с симпатическими чернилами оказались пустым номером. И никаких следов женщины, услугами которой воспользовался Армандо!

– Но, инспектор, это же улика против него! — удивился Уессер. — Теперь у вас есть не только свидетельство мисс Вест, но и подтверждение в виде письменного документа от лица самой Глори Гилд!

Инспектор покачал головой:

– Чтобы добраться до Армандо, нам надо сначала найти женщину, мистер Уессер… Что-то смотрю я на тебя, — бросил он кислый взгляд в сторону сына, — и в каких это облаках ты витаешь на этот раз? Чего молчишь?

– А что мне говорить? — пробормотал Эллери. — Ты и сам уже все сказал, папа. Начнем искать сначала, ничего не поделаешь.

Глава 36

И они начали искать, и искали, искали, не жалея сил… Но все, что им удавалось найти в тайниках прошлого, они уже и раньше знали. Вдобавок ко всему еще хуже обстояли дела с Армандо.

Он больше не виделся с миссис Арден Влитленд (Пампушкой), героиней ньюпортского стотысячедолларового скандала. Миссис Джетги Хоудж Хаппенкляймер из Чикаго также более не удостаивалась его посещений на Бикмен-Плейс. (Видимо, она предпочла поохотиться за приключениями в более безопасной компании, а Армандо, в свою очередь, не имел к ней никаких претензий). Бравая Деффи Дингл по-прежнему выветривала винные пары в лечебнице. О Джин Темпль стало известно, что она как во сне целыми днями слоняется по квартире на 49 Ист-Стрит и изредка берет случайные секретарские работы. Видимо, она до сих пор не смогла привыкнуть к свалившейся на нее солидной сумме денег. Доктор Сьюзен Меркелл, по всей видимости, слишком глубоко погрузилась в воспаленные глотки и миндалины, чтобы отвлекаться на пройдоху Армандо.., или же его организм внезапно перестал нуждаться в услугах ларинголога. Марта Беллина опять находилась в отъезде где-то в Европе — на гастролях. Седьмой Пилтер они даже не интересовались: Армандо предпочитал все-таки кусочки посвежее. И уж совсем ничего — абсолютно ничего! — им не удалось выяснить о женщине в фиолетовой (или вообще какой-нибудь) вуали. Она, подобно персонажу готического романа[25], как сквозь землю провалилась — призрак тьмы, порождение чьей-то больной фантазии…

Армандо целиком сосредоточился на Лоретте Спейнер, разыгрывая роль заботливого дядюшки и опоры молодого дарования. Он исправно присутствовал на ее репетициях, терпеливо просиживая в первых рядах партера, в Роман-Театр, пока она разучивала новую пьесу Билли Гауденса или повторяла старую. В течение дня он не отходил от девушки ни на шаг и всюду следовал за ней, словно тень. Вез ее домой или в уютный ресторанчик, когда она была еще не слишком усталой. Развлекал ее, если она хандрила. В общем, всегда и повсюду был рядом с ней.

– Маленькая глупышка, — сетовал Берк. — Неужели у нее нет чувства хотя бы элементарной осторожности?

– Она одинока, Харри, — отвечала Роберта. — Ты просто плохо разбираешься в женщинах.

– Зато в экземплярчиках из породы Армандо — прекрасно!

– Я тоже, — мрачно кивала Роберта, — Но не подходи к Лоретте со своими мужскими мерками, с опытом человека, успевшего повидать мир и людей, мой любимый Харри! Знаешь, она найдет способ о себе позаботиться. Большинство женщин сумеет это сделать в любой ситуации: мы рождаемся на свет с неким инстинктом самосохранения. Просто именно сейчас ей нужен кто-то, кто всегда был бы под рукой, с кем можно в любой момент перекинуться словом. А Карлос, как никто другой, подходит для этой роли.

Берн фыркнул:

– Он заморочит ей голову так же, как сумел заморочить ее тетке!

– Но ведь ему в действительности так и не удалось до конца одурачить ее, не так ли? Вспомни тайное послание Глори.

– Как же, не удалось! С чего же она тогда лежит себе тихо-смирно в ящике и не дышит? А?

– Лоретте он не станет вредить. Ему нужны ее деньги.

– Ну, он до них и доберется!

– Ненадолго, мой милый! Ты недооцениваешь Лоретту. Это она сейчас валяет дурака, только и всего. Чтобы заполучить ее денежки, он должен жениться на ней. Но я подозреваю, что даже он не считает Лоретту столь легковерной и наивной.

– Тетушку ее он тоже такой не считал, однако…

– Ее тетка была уже немолодая женщина, почти старуха. Лоретта — напротив, годами пока еще не обременена. Она молода и привлекательна. Так что для нее Армандо — всего лишь один из множества случайных эпизодов. В конце концов, почему мы должны тратить наше время на разговоры о чужих проблемах? Мне завтра рано вставать.

И они предпочли перейти к своим собственным проблемам, по разрешении которых оба изрядно запыхались и вспотели.

Роберта раздобыла себе эпизодическую роль в какой-то пьеске в дешевом театре, где на ее долю не приходилось ни единого слова. Она должна была появляться в трех тягучих актах с правой стороны сцены, одетая в бикини телесного цвета, и производить довольно странные телодвижения. — Автор пьесы объяснил мне, что он писал ее под воздействием ЛСД[26], — поясняла она Берку. — И знаешь что! Я начинаю вполне ему верить, — Она буквально приползала каждый вечер домой. Все ее суставы разламывались, и каждый мускул невыносимо ныл.

Для шотландца потянулась череда тоскливейших дней. Пока Роберта репетировала в театре, он в основном проводил время с Эллери, бесцельно Слоняясь по полицейскому отделению. В конце концов они стали напоминать пару страдальцев, с омерзением взирающих друг на друга, но не способных расстаться, словно сиамские близнецы.

Вот их дежурный диалог:

– Скажите, Харри: я вам так же осточертел, как и вы мне? — вопрошал Эллери.

– Даже больше! — фыркал Берк.

– Тогда какого дьявола вы не отчалите?

– Я не могу, Эллери. А вы?

– Я тоже не могу.

– О, брат мой по несчастью!

– Хватит юродствовать, приятель! Тогда Берк швырял сигарету в пепельницу. В это время инспектор Куин жалобно взывал к районному прокурору:

– Как насчет того, чтобы прижать этого Армандо хотя бы одного, без этой бабы в вуали? А, Херман?

Районный прокурор только молча качал головой.

– Но мы же имеем письмо Глори в завещании! — горячился инспектор. — И вдобавок у нас есть свидетельство Роберты Вест!

Но он с тем же успехом мог убеждать себя самого, ибо от районного прокурора все его аргументы отскакивали, как от стенки горох.

– Да что с того, что мы имеем, Дик? — наконец невозмутимо пожимал плечами прокурор. — Все это доказывает только одно лишь намерение с его стороны, да еще за полгода до самого преступления. Даже если мне удастся добиться у главного судьи разрешения на арест и начало процесса, вы представляете, какое богатое поле деятельности мы дадим его адвокатам! А уж Армандо постарается нанять самых что ни на есть лучших. И в каком дурацком положении окажусь тогда я? Да я лучше удавлюсь, чем снова дам какому-нибудь прощелыге шанс покрасоваться на людях ценой моего поражения! Нет уж, хватит. Суд состоится только в одном случае — при наличии полной гарантии обвинения. То есть — если мы найдем стрелявшую женщину.

– Да какую там к черту женщину! — кипятился инспектор, — Я начинаю подозревать, что ее вообще не существовало!

Так или иначе, но инспектор решил не сдаваться. Он с убийственной методичностью вызывал Карлоса Армандо в полицейский участок на допросы. (Чтобы держать порох сухим, как объяснял он свою странную настойчивость Эллери и Берку.) Но если постоянные визиты в полицию призваны были поиграть на нервах у Армандо, то на деле страдали нервы одного лишь инспектора. А его подопечному, казалось, беседы доставляли истинное удовольствие. Он больше не возмущался и не кричал об оскорбленном достоинстве и правах личности. Он весь так и сочился доброжелательностью, его отрицательные ответы подавались под соусом изысканного красноречия, он постоянно скалил зубы в галантнейшей улыбке и однажды даже любезно предложил инспектору сигару. ("Я не курю сигар", — отрезал тот. — А если бы и курил, то не пользовался бы гаванскими сортами. А если бы и пользовался, то никогда не принял бы ни одной из ваших рук, Армандо. А если бы и принял, то отправил бы ее в сортир". Тогда Армандо невозмутимо предложил сигару Эллери, который задумчиво взял ее двумя пальцами: «Я обязательно предложу ее какой-нибудь крысе, которую мне понадобится отравить», — любезно поклонился он Армандо, не уступая тому в галантности. Карлос только оскалился в ответ.) — Он издевается надо мной! — стонал инспектор. — А сам весь так и лопается от удовольствия! Все время интересуется, сволочь, чего это я его не арестую! В жизни никто не вызывал у меня такой ненависти, как эта скотина! Уж лучше бы я пошел в ассенизаторы. — И в ответ на удивленные взгляды своих слушателей пояснял:

– Там, по крайней мере, есть специальное оборудование и соответствующие инструкции для обработки дерьма… Старик прекратил вызывать Армандо в участок. Берк поинтересовался:

– Что, списали дело в разряд безнадежных?

– Безнадежных? Черта с два! — инспектор всегда прибегал к милым выражениям своей школьной юности, когда был окончательно не в духе. — Буду землю рыть носом, а до конца докопаюсь! Просто эти дурацкие беседы пока что доводят до инфаркта меня, а не его. Так что нам на время лучше занять выжидательную позицию, а он пусть почувствует себя в безопасности и расслабится, потеряет бдительность. Может, сделает тогда ошибку или опрометчивый шаг, что ли… Даст нам хоть какой-нибудь повод. Например, с женщиной этой таинственной попробует связаться.» или она с ним. Я позаботился о круглосуточном наблюдении.

Как выяснилось, об этом позаботился не один инспектор Куин. Эллери, теряя в весе, с опасностью для здоровья на свой страх и риск ежедневно выходил на собственную тропу войны. За это время он навидался всякого в Плейбой-Клубе, в Гэзлайт-Клубе[27], в разнообразных тайных притонах, а также в Дэнни, Динти Мора, Сарди и Линди[28]. Что касается сумрачного зала Роман-Театр, то он стал для Эллери просто родным домом. Однако в результате сын почтенного инспектора заработал только гастрит и периодические головокружения.

– Зачем все это? — спрашивал его Харри Берк.

– Вам известно, что такое надежда? — пожимал плечами Эллери. — Только ради нее одной… Охота, как говорится, пуще неволи.

– А-а, старая знакомая история! — вздыхал Берк. — Ну что ж, посмотрим, кто упрямее — дичь или охотник. А пока, видно, мучаетесь без толку?

– Совершенно без толку. Хотите принять участие в очередной облаве на невидимых лис?

– Нет уж, покорно благодарю. Мой желудок слишком нежен для вашей дичи. Хотя, попадись она мне случайно, придушил бы с удовольствием. Но я не совсем свободен в смысле времени — дело в Роберте.

Дело, конечно же, было в Роберте. У Берка внезапно появились заботы поважнее, чем целыми днями слоняться без толку, подкалывать Эллери и терпеть ответные шпильки. Однажды ночью, когда Роберта притащилась в свою жалкую каморку после целого дня, проведенного в немыслимом выворачивании суставов на сцене в не менее немыслимом по своей захудалости театрике, Берк выбрал момент: Роберта была усталой и поэтому более чем обычно расслабленной и податливой. Тогда он вооружился всем мужеством, на какое только был способен, и подобно своим воинственным предкам, смело ринулся на штурм.

– Берти. Берт. Роберта. Я больше не в силах все это выносить. То есть я хотел сказать, что тебе все это, может быть, кажется очень захватывающим и важным — преступления, убийства, расследования, преследования… Но полицейская романтика вызывает у меня головную боль. Я просто тихо схожу с ума в вашем Нью-Йорке. То есть я имел в виду, схожу с ума от этого пустопорожнего времяпрепровождения целыми днями…

– То есть ты имел в виду, что просто-напросто соскучился по дому! — сказала Роберта слегка повышенным тоном.

– Совершенно верно! — обрадовался Берк, — Значит, ты поняла меня, правда, дорогая?

– О, да! — отвечала Роберта с едва заметным холодком в голосе: это была ее лучшая сценическая манера, к которой она всегда прибегала в ролях типа Леди Макбет, — О, да. Вне всякого сомнения — я поняла тебя.

Берк так и просиял.

– Значит, все улажено! — и возбужденно схватил Роберту за руки, — Ведь так, Берти?

– Что улажено?

– А я думал…

К его ужасу Роберта разразилась рыданиями:

– О, Харри, я не могу винить тебя…

– Берти! Да в чем дело, ради Бога?!

– Н-ни в ч-чем…

– Нет, в чем! Иначе бы ты не плакала, черт побери!

– А я и не плачу! С чего это мне вдруг плакать? Все правильно, ты хочешь домой. Ты в чужой стране. Здесь нет ни зля, ни Рокеров, ни Модов[29], ни смены Королевского Караула… Ах, оставь меня, Харри. У меня болит голова. Спокойной ночи, — Но… — полупрозрачные глаза шотландца метались в явном замешательстве, — Но я думал… — и он снова беспомощно смолк.

– О, да! Ты всегда думаешь! Ты вообще такой вдумчивый парень, Харри!

Роберта внезапно подняла лицо от кушетки, в покрывало которой она изливала свои рыдания.

– Ну, что ты думал?

– Я думал, что тебе будет понятно, что я не имел в виду…

– Ты НЕ ИМЕЛ В ВИДУ! Харри, ты способен довести человека до белого каления! Неужели нельзя выражаться на простом и понятном английском языке?

– Я шотландец, — набычился Берк. — Возможно, наш язык и отличается от вашего, но.., но то, что я имел в виду, должно быть универсальным понятием для всех языков. Когда я говорил, что я не имел в виду, то я хотел сказать, что я имел в виду, что…

– Ну так что же, что, Харри?!

– Да пошло оно все к черту! — борцовская шея Берка взорвалась багровым румянцем. — Я хотел, чтобы ты поехала домой со мной вместе!

Теперь Роберта сидела на кушетке и озабоченно пыталась привести в порядок растрепавшиеся волосы:

– Харри, это было бы чудесно. Я хотела сказать — при иных обстоятельствах. То есть я имела в виду, что ты, конечно, не обладаешь той сноровкой в ухаживании за девушками, как Карлос или даже, может быть, и Эллери Куин. Поэтому мне следует относиться к твоему предложению, как к комплименту, учитывая, из чьих уст это предложение прозвучало. Ты очень мил — на свой собственный манер. Но неужели ты действительно готов раскошелиться на наше совместное путешествие в Англию в обмен всего лишь на мои неофициальные ласки? Ведь я не могу позволить себе таких трат, как бы горячо я ни желала увидеть Англию. Честно говоря, это всегда была моя голубая мечта:

Стрэтфорд-на-Айвоне и все такое прочее». Но, милый мой, я боюсь, что не вправе так широко пользоваться твоей щедростью. Более того, я подозреваю, что дала тебе повод составить обо мне немного неверное представление, как об особе легкомысленного склада. Тот факт, что однажды под давлением обстоятельств я вынуждена была публично признаться, что была в связи с этим чудовищем, Карлосом Армандо, вовсе не дает тебе права считать меня вообще легкодоступной женщиной. Ты был нежен и мил, Харри, спасибо тебе за несколько незабываемых ночей любви. Но теперь я действительно очень устала и хочу пойти в постель — одна. Спокойной ночи, Харри.

– НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СПОКОЙНО И НЕ ПЕРЕБИВАЯ ВЫСЛУШАТЬ ЧЕЛОВЕКА ДО КОНЦА?! — проревел шотландец. — Ни черта лысого ты не поняла! Я хочу жениться!

– Но, Харри! — всплеснула руками Роберта, — Если бы я только знала!

Если она затем и намеревалась произнести что-либо, то теперь это навсегда останется тайной, ибо все остальное потонуло в безумных объятиях и поцелуях.

– Ну, дружище, — обратился на следующий день Берк к Эллери, едва сдерживая ликование, — мне наконец-то удалось застать ее врасплох и добиться ответа!

Эллери криво усмехнулся:

– Ну и как Роберта отражала ваш натиск?

– Простите, а чему вы ухмыляетесь?!

– Да бедная девочка уже не первую неделю ждала, когда же вы наконец решитесь застать ее врасплох! А скорее всего даже не неделю, а месяц! Это было заметно любому нормальному человеку, но только не свихнувшемуся от любовной горячки бедняге-шотландцу! Примите мои поздравления, — Эллери без особого энтузиазма пожал Берку руку.

Влюбленная парочка решила пожениться сразу же, как только Роберта кончит репетировать свои убогие галлюцинации, и пройдут запланированные спектакли. По расчетам мисс Вест, это должно было произойти довольно скоро.

– Мы подставим наши шеи под супружеское ярмо в Мерри-Оулд, — ликовал Берк. — Знаете, приятель, я жду этого ВОАС[30] как манны, небесной. Честно говоря, мне ваша славная страна уже порядком осточертела.

– Иногда, — задумчиво кивнул Эллери, — я и сам жалею, что судьба привела вас вместе со мной в Нью-Йорк.

И он проклял Карлоса Армандо вместе со всеми его цыганскими предками и вернулся к рукописи своей очередной книги.

Глава 37

Обзоры ревю Орина Стина в прессе казались набросанными на одном дыхании, а каком-то экстатическом восторге, а не по здравому размышлению, как положено критическим статьям. Нынешний театральный сезон протекал довольно вяло, и критики, видимо, особенно ценили редкую возможность излить накопившиеся эмоции.

А может быть, дело было просто в легендарном везении Орина Стина. Он еще ни разу не обманул ожидания публики, всегда (как говорили) приберегал для нее козырную карту в очередной театральной партии. А в замкнутом недобром артистическом мирке (где продюсерам приходится не только работать, но и проводить всю свою жизнь) успех всегда язвительно комментируют в карточных терминах, толкуя о Фортуне и предпочитая не упоминать о таланте самого игрока.

Но Лоретта Спейнер — другое дело. Исполнитель предназначен исполнять ему порученное, и тут уже встает вопрос, насколько хорошо он лично способен это сделать. Ответ на этот раз был единодушным, он бросался в глаза жирными заголовками газет и восклицаниями теле— и радиообозревателей. Критики в один голос провозгласили ее новой богиней Бродвея, «Вэраети» писала:

«СТИН ОПЯТЬ СОРВЕТ КУШ». Сам Вальтер Кер назвал ее законной наследницей Глори Гилд. «Лайф» поместил краткий биографический очерк Лоретты. В кулуарах обсуждали: будет ли ее манера намеренно экстравагантной или она склонна к непринужденной раскованности? Перед театральными кассами бесконечными кольцами завивалась очередь. Не меньшая толпа осаждала служебный выход в надежде заполучить автограф Лоретты. Сельма Пилтер заключила с ней долгосрочный контракт — до сих пор старуха вела ее дела сугубо на основе устной договоренности. (На что последовало немедленное благословение Армандо: «Тебе так будет лучше, мое сердечко, а то в этой мутной водичке плавает много акул, жадных до молодых талантов!») Из Западного Берлина пришло нежное напутствие: «Не сдавай позиций. С любовью. Марта».

Премьера ревю состоялась в четверг вечером. В пятницу после обеда Эллери позвонил Кипу Кипли.

– Слушай, можешь сделать мне два билета на Орина Стина? Я сам уже везде совался, но без толку.

– Когда ты хочешь? Что-нибудь через полгода-год[31]? — спросил репортер.

– В субботу вечером.

– В ЭТУ сууботу?!

– В эту.

– Слушай, ты за кого меня принимаешь? Я что — Джек Кеннеди? — заверещал Кипли. Затем спокойно сказал:

– Ладно, посмотрим, сообразим.

Он перезвонил через десять минут:

– И чего я только надрываюсь ради тебя, не понимаю! А взамен ты пичкаешь меня черт знает каким количеством сладеньких обещаний. Когда же и на моей улице будет праздник, а? Их отложат для тебя в кассе, возьмешь перед началом.

– Спасибо, Кип!

– Засунь свои «спасибо» в одно место, шеф! Дай мне матерьяльчик для статейки и поскандальнее! И мы квиты.

– Ах, Кип, я и сам бы хотел дать тебе «матерьяльчик», и поскорее! Да нету пока. — Эллери вздохнул и повесил трубку. Он говорил вполне искренне.

Ведь несмотря на очередную рукопись новой книги и мертвую точку, с которой не могло сдвинуться следствие по делу об убийстве Глори Гилд, оно все равно не давало покоя Эллери. Он и сам понятия не имел, с чего это вдруг загорелся посмотреть ревю. Дело было не в желании проверить истинность хвалебных отзывов о достоинствах Лоретты: он готов был положиться на слово бродвейских знатоков. И вообще, Эллери, как правило, не жаловал мюзиклы. Однако движимый, видимо, смутным профессиональным инстинктом, всегда на всякий случай держать нос по ветру, он схватил за руку своего изо всех сил упирающегося папашу) это дитя чувствительной эпохи, похоронившего мюзиклы вместе с Флоренс Зигфилд и Эрлом Карролем) и субботним вечером потащил его в Роман-Театр.

Их такси мужественно продиралось сквозь обычные автомобильные пробки (ни одному жителю Нью-Йорка в здравом уме и твердой памяти не пришло бы в голову появиться на личном автомобиле в театральном районе города в субботу вечером). Проезжая Таймс-Сквер, они в ностальгическом порыве обменялись ругательствами по поводу нового суетного облика этого славного места. Перед окошечком в Роман-Театр с заветной надписью — НА СЕГОДНЯ — им пришлось выдержать изрядную битву локтями. В конце концов они оказались в центре партера в шестом ряду — местоположение, о котором бушующее море поклонников снаружи могло только мечтать.

– Просто уму непостижимо! — сказал почти смирившийся со своей участью инспектор, — Как тебе это удалось? — старик не был осведомлен об участии репортера. — Слушай, эти места влетят в половину недельного жалования! Моего, во всяком случае.

Эллери назидательно игрек:

– Деньги, папа, это еще не все, — и поудобнее устроился в кресле с программкой в руках. Есть вещи, которые настоящий мужчина не откроет никому, даже своему отцу.

И вот долгожданный момент наступил. «Песни. Исполняет Лоретта Спейнер» — в конце первого акта. Насколько Эллери мог видеть, все вокруг с самого начала держали программки открытыми на этой странице. Эллери повертел головой туда-сюда — да, именно так и есть. Примерно каждые десять лет случалось такое: на горизонте старого театрального мира вспыхивало нечто.., и в воздухе почти пахло горящей серой. Это нечто было ни что иное, как рождение новой звезды. Можно было слышать треск рассыпающихся искр.

Но даже и он стихал в темноте, предшествующей появлению этой звезды на сцене, оставляя тишину столь весомую, что она, казалось, вот-вот рухнет под своей собственной тяжестью.

Темнота была так же материально осязаемой, как и тишина.

Эллери заметил, что он инстинктивно подался вперед на краешек кресла. Более того, его отец, натура недоступная для впечатлений, сделал то же самое.

Никто не смел ни вздохнуть, ни кашлянуть.

И вдруг на сцене в самом центре зажегся узкий, ослепительный белый конус. Словно омытая этим переливающимся светом, возле огромного розового рояля сидела Лоретта. Ее руки спокойно лежали на коленях. Фоном служил черный бархатный занавес с вышитой на нем огромной американской розой. Девушка была одета в искрящееся платье с блестками того же цвета, что и вышитая роза. Платье наглухо закрывало грудь до самой шеи, спина же оставалась полностью обнаженной. На девушке не было ни одного украшения, а белая кожа и золотые волосы казались вырезанными в черном бархате. Она задумчиво смотрела — но не на публику, а на свои собственные колени. Создавалось впечатление, что она сидит где-то совсем одна, прислушиваясь к чему-то, недоступному для простых смертных.

Она оставалась неподвижной в этой сосредоточенной позе целых тридцать секунд. Затем подняла глаза вверх и перевела их на дирижера, находившегося сбоку. Тот поднял палочку и застыл. Потом внезапно опустил ее, оркестр взорвался мощным волнующим аккордом звенящей меди, и у всех перехватило дыхание.

Аккорд тут же перешел в нежную тревожную мелодию вступления, названную Гауденсом «Где же, о где?» Замерли последние звуки вступления, и Лоретга подняла руки к клавишам. Она извлекла быстрое небрежное арпеджио, откинула сияющую голову назад и запела.

Голос был вроде бы тот же самый, который Эллери слышал не репетиции — но в то же время уже и не тот. В нем появилось особое напряжение, нечто неуловимое, что и создает разницу между простым качеством и особым стилем исполнения. То ли Лоретта действительно решила продемонстрировать все свои скрытые возможности, то ли Марта Беллина научила ее кое-каким тайнам певческого мастерства, но факт остается фактом — голос девушки приобрел оба свойства: совершенство Глори Гилд и свой собственный стиль, стиль Лоретты Спейнер. В этом смысле Вальтер Кер был абсолютно прав. Двух певиц разделяло целое поколение, те же самые гены составили новую комбинацию, и в результате возникло нечто новое — стиль племянницы, но унаследовавший достояние своей тетушки.

В пении девушки легко узнавались хорошо знакомые интимные нотки голоса Глори, адресованные каждому слушателю в отдельности, изнемогающие от едва скрытой внутренней страсти. Новым же была удивительная сосредоточенность на себе самой, чего никогда не наблюдалось у Глори, работавшей исключительно на публику. Лоретга же, казалось, слушателей вообще не замечала и раскованность ее пения была скорее результатом внутренней отрешенности, чем слияния с публикой, как было у Глори. Было похоже, будто она просто поет в тишине своей спальни, позволяя себе поэтому невиданную свободу чувственных эмоций и выражений, чего никогда не допустила бы при посторонних. И это превращало каждого мужчину и каждую женщину в зале в некое подобие любопытного Тома, прижимающегося ухом к замочной скважине. Это заставляло кровь гулко колотиться в висках, а воздух застывать в легких.

Это заставало слушателя врасплох и напрочь лишало его самообладания.

С трудом преодолевая собственную бурную реакцию, Эллери постарался переключить внимание с своих ощущений на то, что происходило с окружающими. Его отец буквально висел на кончике кресла, веки полуприкрыты, на губах застыла странная гримаса — смесь страдания и наслаждения. Несколько других видимых поблизости в окружающей темноте лиц представляли такое же, способное смутить стороннего наблюдателя, зрелище. С каждого была сорвана социальная маска, нарушена привычная схема поведения в обществе, каждое предстало во всей наготе своих раскрепощенных эмоций. Картина оказалась не из приятных, она вызывала у Эллери и отвращение, и интерес в равной мере. Боже мой, думал Эллери, эта девушка становится разрушительной социальной силой, превращающей уравновешенное общество граждан в толпу независимых друг от друга, обезумевших от страстей животных. Она способна утолить острую юношескую тоску и заменить услады марихуаны и ЛСД в университетских общежитиях! Но она сама не в силах осознать опасную степень своего могущества. Ее пластинки разойдутся десятимиллионными тиражами и.., и против нее просто необходимо создать особый ограничительный закон!

За этим последовало еще пять песен. «Любовь, любовь», «Что мне делать с тобой», «Даже луны не видно», «Возьми меня» и «Я хочу умереть»…

Ладони Лоретты снова спокойно легли на колени. Она даже не услышала рева, который потряс здание театра.

Даже не подняла глаз. Просто сидела на своем месте, как и вначале: руки на коленях, глаза опущены, мысли витают где-то далеко-далеко.

Эллери готов был поклясться, что она следовала инструкциям Орина Стина, но в то же время он был уверен, что не дай продюсер вообще никаких указаний, она вела бы себя точно так же.

Публика не хотела отпускать ее. Занавес падал, поднимался, падал снова и вновь поднимался.., а она все сидела — маленькая искрящаяся фигурка около огромного рояля на теперь уже совсем пустой сцене.

Еще! Еще! ЕЩЕ!

Восторженные крики публики слились в сплошной вой.

Лоретта повернулась на сиденье, вся розовая в пятне света, и впервые прямо взглянула в зал.

Этого было достаточно: наступила тишина.

– Я готова бесконечно петь и петь для вас, — проворковала девушка, — Но впереди еще большая часть великолепного шоу мистера Стина, поэтому я могу исполнить для вас на бис всего одну песню. Я надеюсь, что Билли Гауденс не будет в обиде, если я обращусь в далекое прошлое. Слова этой песни написаны человеком, который хорошо вам известен, но в сфере, далекой от искусства. Это Джеймс Уокер. Автор музыки — Эрнст Болл. Впервые песня стала известна в 1905, а потом, в конце двадцатых, у нее началась вторая жизнь. Да-да, именно в то время Джимми Уокер стал мэром Нью-Йорка! Эта песня была особенно любима Глори Гилд — моей теткой.

Ловкий ход со стороны Стина! Эллери был абсолютно уверен, что вся речь Лоретты — задуманный им ловкий ход, ведь произнесенное вслух имя Джи-Джи сразу же делало явным то, что было у всех в подсознании.

Лоретта повернулась назад к роялю.

Казалось, воздух наэлектризован так, что сейчас посыплются искры.

Все затаили дыхание.

И она запела опять.

Выбор был, скорее всего, неудачен: как в музыкальном, так и в стихотворном отношении. Музыка Болла была слишком слащавой, а стихи Уокера — особенно в отношении рифмы — ассоциировались с канарейкой в золотой клеточке над головой бедной швеи.

Припев:

Лоретта спела припев со всем «воодушевлением», на какое только была способна. Нечто вроде английского «высокого» стиля. Эллери только покачал головой — какая оплошность! После стольких лет работы в шоу-бизнесе Орин Стан — или Билл Гауденс — просто обязаны были предвидеть, что в устах Лоретгы ее номер «на бис» прозвучит не больше чем пародией. Будь на ее месте любая другая певица, ее давно бы осмеяли. И только благодаря магической власти Лоретты аудитория приняла эту песню из иного времени и иного мира так же восторженно, как и предыдущую музыку Гауденса.

Слушая юношеские излияния Красавчика Джеймса (Джин Фоулер озаглавил свою биографию Джимми Уокера «Красавчик Джеймс»), — Эллери внезапно вспомнил, что эта тема его ранних чувствительных стишков (особенно припев) пришла на ум Уокеру незадолго до смерти. Судя по сообщению Фоулера, примерно через сорок лет после публикации «В декабре меня люби, как любила в мае» (которую Лоретта пела сейчас — еще двадцать лет спустя), юрист-законовед, сенатор штата, мэр и баловень большой политики сидел в сумерках в комнате во время своей последней болезни. Внезапно он включил свет, схватил карандаш и начал сочинять текст новой песни.

Она завершалась строчками:

Через сорок лет и две мировых войны Джимми Уокер вернулся к тому, с чего начал.

«И я хотел бы… — поймал себя на мысли Эллери, — и мне надо бы сделать то же самое с убийством Глори Гилд!»

Декабря никогда не будет…

Эллери дернулся так, словно прикоснулся к оголенному проводу. Нет, декабрь-то, конечна, был. Вне всякого сомнения. Любопытно другое совпадение. Он заерзал на сиденье, а его левый локоть случайно наткнулся на острое ребро кресла как раз в самой чувствительной точке. Он чуть не вскрикнул от острой боли.

Инспектор Куин сердито зашикал на сына, весь захваченный пением. Для старика это была ожившая часть его прошедшей юности.

Для Эллери же это оказалось предвестием ближайшего будущего. Он готов был кричать просто так, без ушибленного локтя. Ибо удар настиг не только его руку, но и самый мозг.

– Папа.

– Замолчишь ты или нет?! — зашипел инспектор.

– Папа, нам надо уйти.

– Что-что?! Ты в своем уме? Черт возьми, из-за тебя я пропустил конец песни!

Лоретта замолкла, и вокруг них стал нарастать шквал аплодисментов. Она поднялась с сиденья и стояла молча, без улыбки, одной рукою опираясь на розовый рояль. Ее голубые глаза блистали в электрическим свете. Она вся блистала и переливалась. Затем занавес упал и больше уже не поднялся. В зале вспыхнул свет.

– Будь я проклят, если понимаю, что на тебя нашло! — сетовал старый инспектор, пока они с сыном пробирались к выходу из партера, — Эллери, ты просто создан для того, чтобы отравлять людям жизнь. Боже, что за дивный голос! — И дальше старик говорил и говорил без умолку только о Лоретте.., а скорее — о своей юности.

Эллери не издал ни звука, пока они не достигли переполненного вестибюля. На его лице застыло что-то вроде страдальческой гримасы:

– Папа, тебе вовсе не обязательно уходить. Почему бы тебе не остаться до конца? А я подожду тебя дома.

– Постой-ка, сынок. Что тебе взбрело в голову?

– Я просто кое-что вспомнил.

– По поводу Глори? — торопливо спросил старик.

– Да.

– Что?

– Пока еще точно не могу сказать. Надо сначала проверить. Папа, тебе правда не стоит уходить на середине. Я вовсе не собираюсь отправлять тебе удовольствие.

– Оно уже отравлено. Да и вообще, на остальное шоу мне плевать. Достаточно уже того, что я видел и слышал. Стоит потраченных денег. Что за чудо! Что за божественная певица! По поводу Глори, говоришь?..

– По поводу Глори.

– Знаешь, это дело тоже покоя мне на дает, просто места себе не нахожу, — признался старик. — Куда мы сейчас?

– Слушай, ты вроде передал районному прокурору копию завещания Глори Гилд? Ну, ту самую, с тайным посланием, которое мы прочли в конторе Уессера?

– Ну и что?

– Он мне нужен.

– Уессер?

– Районный прокурор.

– Херман? Сейчас? В субботний вечер?

Эллери угрюмо кивнул.

Инспектор Куин бросил на сына косой взгляд и больше ни о чем не расспрашивал. Они плечом к плечу пересекли 47 Стрит, нырнули в первый попавшийся ресторан и воспользовались телефоном-автоматом. Эллери понадобилось двадцать пять минут, чтобы вычислить местонахождение районного прокурора. Оказалось, что он на официальном банкете в Вальдорфе. Говорил он довольно раздраженно: на банкете было полно прессы и телевидения.

– Сейчас? — переспросил он Эллери. — В субботний вечер?

– Да, Херман, — отвечал Эллери.

– А нельзя ли повременить до утра понедельника, ради всего святого?

– Нет, Херман, — отвечал Эллери.

– Хватит говорить таким тоном, словно ты единственный добродетельный персонаж в дешевом водевиле! — вскипел прокурор, — Ладно, Мистер Секрет, я встречусь с вами, и инспектором у себя в офисе. Как только смогу добраться туда. Лишь бы польза была ото всей этой суматохи.

– Польза и немалая, Херман! — с энтузиазмом воскликнул Эллери и повесил трубку.

Глава 38

Когда Эллери кончил перечитывать бисерные строчки тайнописи Глори, его лицо постарело лет на десять.

– Ну? — нетерпеливо потребовал районный прокурор. — Вы нашли, что искали?

– Я нашел.

– Что нашел, сынок? — так же нетерпеливо спросил инспектор. — Когда я читал эту штуку тогда у Уессера в кабинете, я ведь ни слова не пропустил и не поменял! В чем дело?

– В том самом. Я надеюсь, вы дадите мне время все спокойно обдумать?

– То есть ты хочешь сказать, что не намерен ничего объяснить нам даже теперь?! — заворчал инспектор.

– Вытащить меня с банкета, пообещать все объяснить на месте и — нате вам! — районный прокурор в отчаянии воздел руки к потолку. — Да еще вдобавок в субботний вечер! А моя жена будет уверена, что я прохлаждаюсь где-то с какой-нибудь красоткой! А он не хочет ничего говорить! Знаешь, Дик, я не сердобольный папаша, чтобы потакать всем прихотям твоего сыночка. Я возвращаюсь в Вальдорф. И ни в каком — слышите, ни в каком! — случае не намерен заниматься чем-нибудь до понедельника. И дело даже не в жене, хотя и в ней тоже. Когда этот трюкач будет готов дать хоть какие-нибудь вразумительные объяснения своих фокусов простым смертным, то я готов буду их выслушать. Когда будете уходить, проверьте — хорошо ли заперли дверь.

– Ну что? — спросил инспектор, когда законный владелец покинул свой сумрачный кабинет.

– Не сейчас, папа, — пробормотал Эллери, — Еще не время.

Старик только пожал плечами, но спорить не стал. Для него все это было давно знакомо, и он просто научился приспосабливаться к своему сыну.

Они взяли такси и молча доехали до дома.

Инспектор предпочел оставить все свое любопытство в полутемном кабинете прокурора и только выпячивал губу, уставившись прямо перед собой, словно смотрел в бесконечный туннель, где (судя по свирепому выражению его лица) кишмя кишели гнусные чудовища.

Глава 39

Итак, таинственное лицо повернулось на последнюю четверть, и оказалось, наконец, лицом к лицу с Эллери. И он узнал его.

ЧАСТЬ IV

АНФАС

«Похороните меня лицом вниз», — попросил Диоген; когда же его спросили почему, он ответил: «Потому что в скором времени все в мире буцет перевернуто наоборот!»

Диоген Лаэртский

Глава 40

Инспектор с трудом растолкал сына.

– Что?! — выкрикнул Эллери, подскочив на кровати.

– Пока еще ничего, — отвечал его отец, — Ну что, вставать будешь? А то к тебе тут пожаловали.

– Сколько сейчас времени?

– Одиннадцать часов утра. Если забыл, то день недели — воскресенье. Во сколько же ты лег?

– Не знаю, папа. В четыре. Пять. Что-то около того. Пожаловали, говоришь? А кто?

– Харри Берк и Роберта Вест. — Инспектор задержался у двери и буркнул:

– Если хочешь знать, вид у них прямо заговорщицкий. Они явно замышляют какую-то авантюру — оба прямо так и сияют!

Инспектор оказался прав. Шотландец яростно грыз потухшую трубку. Его песочные брови ходили ходуном. Шея борца пошла красными пятнами, а из прозрачных глаз так и сыпались холодные искры. В мускулистой правой руке покоилась левая рука Роберты, так что Харри просто изнемогал и с каждой секундой таял на глазах от пожирающих его эмоций. Эллери никогда прежде не видел Роберту столь оживленной. Она мгновенно обрушила на Эллери целый шквал игривых замечаний по поводу старого, потертого халата и стоптанных домашних тапок, в которых он вышел к гостям.

– И это при таком событии, Эллери! — щебетала Роберта. — Ну-ка, угадайте? Мы с Харри женимся!

– Я, конечно, готов тут же пуститься в пляс, — хмыкнул в ответ Эллери, — но дело в том, что это сногсшибательное известие уже давно дошло до меня.

– Но за это время мы абсолютно изменили наши планы!

– Мы решили не дожидаться окончания Бертиного контракта в театре и немедленно отправиться в Англию, — взволнованно пояснил Берк. — Она решила наплевать на свою проклятую роль, и поэтому мы женимся прямо здесь и сейчас.

– У меня в квартире? — с кислой миной поинтересовался Эллери.

– Ну, я не имел в виду так буквально, — поправился Берк. — Я хотел сказать — сегодня, в Нью-Йорке.

– Да-а? — оживился Эллери. — А чем же вызваны столь поспешные изменения? Да не мечитесь вы по комнате, пожалуйста, присаживайтесь оба. Знаете, я как-то болезненно реагирую на непоседливых гостей, особенно утром в воскресенье. Пап, там в холодильнике еще есть томатный сок? Я сегодня просто умираю, так томатного сока хочется!

– Это все Харри не терпится, — заявила Роберта, уютно устраиваясь около столика на одном из мягких стульев в небольшой нише, выполнявшей у Куинов роль столовой. — Так настаивает — ну прямо настоящий деспот!

– Да, мне осточертело это проклятое ожидание, — поддержал ее Берк, примостившись на ступе поближе к ней и снова схватив ее за руку. — Я сказал себе: «Чего ждать?» И действительно, какой толк в этом проклятом ожидании?! Раздобыть бы только священника — и дело с концом!

– Не считая такой мелочи, как официальное разрешение на брак, — сказал Эллери. — А-а, папа, спасибо! — он отхлебнул большой глоток из стакана с кроваво-красной густой жидкостью, поданного его отцом, — Значит, на Вассермана[32] потребуется минимум три дня, и еще несколько на все остальные формальности. Как же это вы собираетесь устроить все сегодня?

– О, все нужные справки и разрешения у нас наготове, все последние дни об этом хлопотали, — отвечала Роберта, — Инспектор, как вы думаете, может быть, и я смогу слегка попробовать то же самое? А то сегодня мне пришлось обойтись без завтрака. А вчера вечером — и без обеда, можно сказать. Бешеная спешка, страшно подумать! Харри такой нетерпеливый…

– Не валите все на Харри, — недовольно запротестовал Эллери. — Ладно, значит, вас все-таки надо поздравить. Что я могу сделать для вас?

– Что-то вы говорите это без особого восторга, — заворчал Харри Берк. — Не одобряете?

– Дружище Берк, ну что вы лезете в бутылку? — пожал плечами Эллери. — Ведь это вы женитесь, почему же восторг должен испытывать я? Яйца, папа. У нас есть еще яйца?

– Благодарю вас, инспектор, — кивнула Роберта и жадно припала к стакану.

– Уже жарятся, — ответил сыну старик. — Кто еще будет завтракать?

– О, я бы не отказалась! — с энтузиазмом воскликнула Роберта, осушая стакан на одном дыхании. — А ты, Харри?

– Пойдем, Берти, — Берк бросил на Эллери свирепый взгляд, — Мы позавтракаем где-нибудь в другом месте.

– Но Харри!

– Харри, не кипятитесь! — сказал Эллери. — Сегодня я не с той ноги встал, вот и все. Папа делает лучшую яичницу во всем Вест-Сайде. Советую отведать. Соглашайтесь!

– Нет уж, благодарю, — надменно отказался шотландец.

– Инспектор, будьте так любезны, хлебцев поджарьте побольше! — попросила Роберта. — Харри, ну не будь занудой!

– Сей момент будет готово! — воскликнул инспектор и исчез в кухне.

– Что-то его энтузиазм кажется не особенно искренним, — посетовал Берк, сдаваясь. — А отчего же вы не с той ноги встали, а?

– А от того, что не с той лег, — пояснил Эллери. — То есть скорее — не вовремя. Дело в том, что в этот субботний вечер мне удалось отправиться в постель не раньше пяти часов воскресного утра.

– Что же помешало? Тяжкие раздумья, головная боль или обворожительная девица? Или все вместе?

– Вчера мы с папой смотрели шоу Орина Стина. Берк был озадачен.

– Ну и что? Куча народу делала то же самое, но ночь провела вполне спокойно. Более того, все были просто в восторге, насколько я знаю. Порою, Эллери, в ваших речах и поступках не видно смысла.

– И там была одна песня, которую пела Лоретта… — продолжил Эллери, но тут же резко оборвал свою речь. — Впрочем, неважно. Мы, кажется, говорили о вашем скоропалительном браке, — произнес он таким тоном, словно булавку проглотил.

В глазах Роберты вспыхнуло неподдельное негодование.

– Скоропалительном! На что вы намекаете? Если человек частный детектив, то почему сразу считать, что он может ловко… Да в обществе Харри честь девушки всегда в безопасности! А мы с Харри как раз обсуждали: идти ее слушать или не стоит, — непринужденно сменила тему Роберта. — Ах, яичница с беконом издает просто изумительный аромат! М-м-м! А что на свете восхитительнее, чем хорошо поджаренные хлебцы? Эллери, она действительно так хороша, как о ней рассказывают?

– Кто? Ах, она. Да, сногсшибательно хороша.

– Ну-у, тогда мы не пойдем. Я не перевариваю чужого успеха. Кстати, Харри: вот одна черта моего характера, с которой вы еще не знакомы. В конце концов мы не сможем посмотреть ее просто потому, что будем в Англии…

– Ну, наконец-то! — в один голос вскричали Берк и Эллери. Затем Берк усмехнулся, хлопнул ладонью по столу и потребовал:

– Инспектор! Еще яичницы. Побольше. Я передумал.

– Значит — бракосочетание, — довольно безрадостно повторил Эллери. — И кто будет пособником в выполнении вашего коварного замысла?

– Ох! — нахмурилась Роберта. — Вот это-то и есть главная проблема! Сами посудите — какой сегодня день?

– Воскресенье, естественно, — Эллери недоуменно пожал плечами в ответ на ее вопросительный взгляд, — А в чем дело?

– А какое воскресенье?

– То есть как это какое воскресенье?

– Вербное, вот какое!

– Ах да, конечно, — досадливо поморщился Эллери. — А я и забыл совсем. Вербное, значит? Ну и что?

– Как что, Господи?! Вербное воскресенье означает Страстную неделю, разве не ясно?! Ну и вообще — Пост. Хотя Харри у нас и еретик — пресвитерианец[33], я всегда уважала нашу епископальную церковь. Поэтому мне хотелось венчаться в нашей церкви, с нашим священником. Но в этой самой нашей церкви Вас просто-напросто никто не станет венчать на Страстной неделе. Это противоречит каким-то канонам, что ли. Я толком не знаю. Вот мы и оказались в дурацком положении.

– Ну тогда повремените недельку-другую, пока опять будет можно.

Роберта мечтательно закатила глаза.

– Повременить невозможно. Билеты уже на руках у Харри. Нам придется провести ночь в отеле, мы вылетаем завтра первым же рейсом.

– Но я вижу гораздо более простой выход из положения, — сказал Эллери. — Вы можете сдать билеты обратно.

– Мы не можем, — заявила Роберта. — Харри не хочет.

– Ну тогда вы можете улететь завтра; а эту проклятую свадьбу отложить на пару, недель!

– Моя свадьба не проклятая, это во-первых! А во-вторых, я не могу ждать пару недель! Ясно, Куин?! — угрожающе набычился шотландец. — Оставьте ваши советы при себе!

– Эллери! — торжественно провозгласил Эллери, — постарайся держать себя в руках и быть полюбезнее. Кстати, а вы оба совершенно уверены в том, что хотите пожениться?

Они оба посмотрели на него с таким видом, словно он сказал непристойность.

Затем Берк рванулся со стула:

– Пошли, Берти! Прочь из этого проклятого дома!

– Ну что ты, Харри! Успокойся, сядь, — сказала Роберта. Он неохотно повиновался, буравя стол полыхающими белым пламенем прозрачными глазами, — Мы оба совершенно уверены, Эллери, — мягко закончила Роберта.

– Вы так любите этого психа?

– Да, я люблю этого психа. Эллери пожал плечами:

– Ну тогда вы могли бы подыскать священника какой-нибудь церкви, не столь ревностно приверженной древним канонам. А еще проще прибегнуть к помощи обычного государственного служащего, который бы имел право заключать акты гражданского состояния. Это не менее законно, но менее хлопотно.

– Вы не понимаете сути! — опять начала Роберта, но тут появился инспектор с подносом, уставленным яичницей с беконом и хрустящими хлебцами, намазанными маслом. Внимание Роберты тут же переключилось на поднос.

– А я знаю как раз подходящего человека, — сказал инспектор, расставляя тарелки, — Скоро и кофе вскипит. — Он полез в буфет за салфетками и столовыми приборами, чтобы раздать их присутствующим. — Это судья.

– Судья? — уныло переспросил Эллери.

– Судья? — подозрительно сощурился Берк. — Что еще за судья?

– Судья Мак-Кью, старинный наш друг, — пояснил инспектор и отправился за кофе.

– А он согласится? — засомневался Берк.

– Ну, если папа попросит.

– Но ведь он не посвящен в сан пастора! — недоверчиво воскликнула Роберта.

– Ну, Берти, нельзя же требовать от жизни слишком много! — любовно урезонил Роберту ее жених. Было заметно, что хорошее расположение духа опять вернулось к нему. — А что, судья — звучит солидно, черт меня подери! Особенно если еще и старинный друг семьи. Если уж тебе загорелось обязательно венчаться, то мы с успехом сможем подыскать для этой цели какого-нибудь англиканского священника у меня дома и еще раз пожениться. Я готов жениться на тебе столько раз, сколько тебе будет угодно и в какой угодно церкви, хоть во всех по очереди! Ну что, друзья, давайте сюда скорее вашего Мак-Кью!

– Постараюсь как можно быстрей, — пообещал инспектор, возвращаясь с кофейником в руках. Он наполнил чашку Роберты. — Если только он в городе, я его достану.

Девушка слегка притихла. Наконец она кивнула, вздохнула и сказала:

– Ох, ладно.., чего уж там, — и уткнулась в дымящуюся чашку. Берк сиял.

Роберта налегла на яичницу.

Инспектор присел к столу и потянулся к горке хрустящих хлебцев.

Эллери механически задвигал челюстями. Вкуса он не ощущал.

Глава 41

Все последующее время он находился в довольно странном расположении духа. Никак не прореагировал на сообщение об успешном завершении поисков судьи Мак-Кью: инспектор обнаружил его на партии в гольф для членов муниципалитета в честь Вербного Воскресенья. Поэтому успокоившийся было Харри Берк начал опять заводиться.

– Церемонию бракосочетания устроим здесь, — провозгласил инспектор, вешая трубку. — У себя дома судья не может: его жена принадлежит к старинному религиозному роду и поэтому убеждена, что заключенные во время Поста браки — это сатанинские козни. Кроме того, ему и так уже пришлось изрядно повздорить с ней из-за сегодняшней партии в гольф. Он быстренько заскочит сюда ближе к вечеру. Ну как, вы довольны?

– Ах да, прекрасно! — захлопала в ладоши Роберта.

– Я не склонен предаваться восторгам раньше времени, — сказал Берк, поглядывая на Эллери. — Но я очень ценю ваши любезные хлопоты, инспектор.

Эллери углубился в созерцание своего большого пальца, только что вытащенного изо рта. Вероятно, усталая крыса так смотрит на окаменевший кусок сыра, не поддающийся ее усилиям.

– О, мой любимый Харри, — защебетала Роберта, — не кажется ли тебе, что остались еще кое-какие дела?

– Дела?

– Неужели ты не догадываешься?

– Да как я могу догадываться, если я еще ни разу не женился? — смутился жених, покраснев, как рак, — И что же я должен сделать?

– Сущие пустяки! Купить цветы, фату для невесты, шампанское… И еще кое-какие мелочи, полагающиеся в таких случаях.

– Боже мой! Прости меня, Берти…

– Ну, о выпивке можете не беспокоиться! — бросил в спину рванувшемуся к выходу Берку инспектор, — У Эллери на всякий случай всегда припрятано несколько славных бутылочек. Ведь правда, сынок?

– Где-то должны быть, — неохотно отозвался тот.

– Пусть даже эти бутылочки окажутся из погребов самого Короля Артура — я не прикоснусь к ним. Покорно благодарю, но на моей свадьбе мы обойдемся без милостей Куина, — надменно заявил шотландец уже от дверей.

– Но вам все-таки придется принять их, — сказал Эллери, снова принимаясь грызть свой большой палец. — И где это вы надеетесь купить шампанское в Нью-Йорке в Вербное Воскресенье?

Берк с гордо вздернутым подбородком взялся за ручку двери.

– И сигарет, моя радость! — добавила Роберта. — Я просто изнемогаю с самого утра! Дверь громко хлопнула.

– Не понимаю, что на вас обоих нашло? — недоумевала Роберта. — ..О, Эллери, спасибо! — и она жадно затянулась предложенной сигаретой. — По-моему, дело здесь не только во вспыльчивости Харри. У вас тоже что-то на уме, это сразу видно. Могу я узнать, что? Как-никак сегодня моя свадьба, и я не хочу, чтобы что-нибудь ее омрачало.

– У меня свои проблемы, — миролюбиво пояснил Эллери. Инспектор залпом допил вторую чашку кофе и пристально посмотрел на сына.

– Ну что ж, — поднялся Эллери, — займусь-ка я лучше грязной посудой.

– Сидите, я сама управлюсь! — вскочила Роберта. — Не мужское это дело посуду мыть. Даже если мужчина — холостяк. Но вы не ответили на мой вопрос, Эллери. Что за проблемы?

Но тот покачал головой.

– Зачем омрачать вашу свадьбу? Вы сами только что сказали, что не хотели бы этого.

– Конечно, нет! Беру свой вопрос назад. Вы можете оставить ваши вечные проблемы при себе.

– Да, конечно, — ответил Эллери и исчез в своем кабинете, оставив в гостиной слегка нахмурившуюся Роберту и отца, озабоченно смотрящего ему вслед.

– Что это такое творится с вашим сыном, инспектор? — недоумевала Роберта, собирая со стола тарелки.

Инспектор все еще не отрывал взгляда от двери в кабинет Эллери.

– У него случаи с Глори Гилд из головы не выходит, — пояснил старик, — Он всегда так себя ведет, если уж дело действительно заденет его за живое. — Он направился следом за Робертой в кухню с кофейником в руках. — Не обращайте внимания, — Старик помог ей поместить тарелки в моечную машину. — Знаете что, Роберта? — вдруг остановился он, — я кое-что придумал. Если, конечно, вы не будете против.

– Против чего?

– Против присутствия некоторых гостей на вашем бракосочетании.

Роберта замялась:

– Смотря кто эти люди.

– Ну-у… Лоретта Спейнер, Сельма Пилтер, мистер Уессер, наверное. Если сумеем его сейчас найти. — По тону, которым он говорил, было ясно, что разрешение Роберты — чистая формальность и не имеет в данном случае никакого значения.

– Ох, Господи! Да зачем же, инспектор?

– Я и сам толком не знаю — зачем, — заявил старик. — Но у меня такое чувство, что это нужно. Я уже много раз наблюдал такую картину, когда умственная каша в мозгу Эллери вот-вот готова свариться. Я заметил, что в этот критический момент всегда бывало полезно собрать вместе всех, кто имеет отношение к занимающему его мысли делу. Это дает ему какой-то последний импульс.

– Но сегодня моя свадьба При чем здесь дело? — вскрикнула Роберта, — Мы жених и невеста, а не подопытные кролики, чтобы во время нашей.., нашей…!

– О, я понимаю, что требую слишком многого, — вкрадчиво заговорил старик.

– Кроме того, инспектор — ведь Лоретта не захочет прийти! — перебила его девушка. — Вы же помните, при каких обстоятельствах прекратились наши отношения. Да ей и некогда, наверное, выступает в ревю…

– Помилуйте, с каких это пор на Бродвее дают вечернее шоу по воскресеньям. Нет, сегодня она свободна, и у меня есть предчувствие, что она захочет прийти. Может быть, Лоретта только и ждет подходящего случая, чтобы помириться? И не упустит возможности сделать это теперь. Как говорится, кто старое помянет… Я уверен, что и вам самой будет приятнее улететь в Англию с легким сердцем, позабыв все прошлые обиды. — У славного инспектора Куина, видимо, еще сохранилась старомодная вера в магическую силу заклинании типа: «Мирись-мирись-мирись, и больше не дерись…»

В характере инспектора навсегда осталось что-то по-домашнему детское.

– Что вы сказали? — переспросил он Роберту, возвращаясь следом за ней в гостиную.

Та молча собирала чашки и блюдца.

– Не стоит относиться ко всему так серьезно, Роберта.

– Но Харри не согласится…

– Я беру Харри на себя. Он нашего паля ягода, понимает тонкости нашего дела.

– Но ведь это его собственная свадьба!

– Подумайте хорошенько. Я заранее благодарен вам за согласие.

И инспектор невозмутимо направился в кабинет Эллери, оставив Роберту в гостиной. Тщательно закрыл за собой дверь. Его сын, развалясь, сидел за рабочим столом. Вертящееся кресло он развернул так, чтобы можно было задрать ноги на подоконник. Взгляд Эллери был неподвижно устремлен в дымное небо за перилами проходящей вдоль окна пожарной лестницы.

– Сынок.

Тот продолжал смотреть в окно.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? Эллери отрицательно качнул головой.

– Ты как, еще только обдумываешь, или уже есть кое-что на подходе, да ты пока говорить не хочешь? Эллери и на это ничего не ответил.

– Ну хорошо, — вздохнул инспектор. — Я пойду спущусь в кафе к Исааку Рубину и закажу чего-нибудь вроде копченой индейки и бутербродов с ветчиной.., ну и всякие мелочи вдобавок. По дороге заодно позвоню Лоретте Спейнер, Карлосу Армандо и еще кое-кому. Миссис Пилтер, наверно, Вильяму Уессеру тоже. Приглашу всех на свадьбу.

Последние слова инспектора возымели некоторое действие. Ноги Эллери со стуком свалились с подоконника на пол.

– Ты ведь именно это сделал бы сейчас, будь у тебя руки развязаны. Ведь так, сынок? Тебя что-то сдерживает.

– Черт побери, ты изучил меня вдоль и поперек! Так что даже тошно… — медленно заговорил Эллери. — И ты, как всегда, прав. Но вытаскивать на белый свет грязное убийство, когда люди женятся… Скажи, предполагал ли ты во мне остатки сентиментальности? И это в мои-то годы… Кстати, ты все равно ничего не сможешь устроить без согласия Роберты и Берка.

– С Робертой дело улажено, хотя про Армандо я не упоминал. С Берком переговорю тоже я. Слово за тобой: надо или не надо?

Эллери подергал себя за нос, потом щелкнул пальцами. В нем происходила внутренняя борьба.

Наконец он произнес:

– Надо или не надо? Скорее надо, но я… Я еще не совсем уверен, что мое решение верно.

– Может быть, я упустил кого-нибудь из виду? Кого еще из нужных тебе людей позвать?

Эллери раздумывал некоторое время.

– Да нет.., хватит, — Он опять посвятил все свое внимание серому небу Манхеттена, непроницаемому и загадочному, как никогда.

В голове уже собравшегося уходить инспектора удивленно пронеслось: «Странно, он даже не заказал мне купить традиционное пастрами[34]!

Глава 42

С Харри Берком, как и предполагал инспектор, никаких осложнении не случилось.

– А жениться, оказывается, чертовски хлопотно! — буркнул шотландец в ответ на предложение старика, тряхнув песочной головой, — Ладно, зовите. Главное — жениться наконец и убраться из вашей проклятой страны подобру-поздорову! С завтрашнего дня, инспектор, я буду вспоминать этот развеселый город только в кошмарных снах. Впрочем, все, что здесь произошло, это и есть такой вот дурной сон. Но завтра — завтра утром — мы с Берта проснемся!

– Жених согласен! — обрадовался такой покладистости инспектор и повернулся к Роберте, недовольно ковырявшей носком туфли ковер. — Ну вот, с Харри все в порядке.

– Что делать, значит, невеста тоже согласна. Старик поспешил к Исааку Рубину за деликатесами к свадебному столу, все еще ни словом не обмолвившись об Армандо. Инспектор был человеком методичным, поэтому считал, что всему свое время.

С Лореттой пришлось попотеть так же, как и с деликатесами у мистера Исаака Рубина, который без передышки суетился за стойкой с лакомыми кусочками, пытаясь удовлетворить самые сокровенные гастрономические желания огромной толпы не соблюдающих пост вероотступников. Для них его кафе было оазисом в воскресной пустыне. Инспектору наконец удалось купить все необходимое и закрыться с добычей в телефонной будке, преисполнясь решимостью выйти на словесный поединок с намеченными им лицами. Для этой цели он вооружился несколькими десятицентовиками.

Вильям Мелони Уессер сдался без боя. Инспектор сразу же атаковал его утверждением, что в качестве верного стража самого крупного состояния изо всех, находящихся на его попечении, он обязан присутствовать. Хотя какое отношение обязанности Уессера имели к свадьбе, так и осталось неясным. Адвокат похмыкал немного, немного помялся и дал свое согласие. (При этом, правда, заметив, что он не видит связи между бракосочетанием посторонних лиц и его долгом поверенного, и что он вынужден будет отказаться от пары важных визитов. Да и в чем вообще, собственно, заключается его роль?). С Седьмой Пилтер было еще проще. В трубке послышалась пара вздохов замечательного средневекового носа и затем раздалось:

– Где бы ни появилась Лоретта, я последую за ней. Предупреждаю вас, инспектор, обращайтесь с ней с величайшей осторожностью, пылинки сдувайте! Она сейчас — самое дорогое достояние в Нью-Йорке. Волоска с ее головы не должно упасть! Так кто, вы сказали, женится? — И опять старик умолчал об Армандо.

А вот осада Лоретты потребовала некоторой сноровки.

– Я в принципе не понимаю вас, инспектор. С чего это вдруг Роберта вздумала приглашать меня на свою свадьбу?

– Как с чего? Разве в таких случаях не зовут лучших друзей? — подчеркнуто удивился инспектор. — Почему бы вам не пойти, мисс Спейнер?

– Потому что ни она не принадлежит к числу моих лучших друзей, ни я — к ее. Все это давно в прошлом. Кстати, если Роберта действительно так хочет меня видеть, то почему она не пригласила меня лично?

– О! Масса последних предсвадебных приготовлений, понимаете? Они так внезапно решили устроить свое бракосочетание…

– Ну что ж, инспектор. Очень благодарна вам за приглашение, но принять его я не могу. Еще раз спасибо.

В этот момент инспектор услышал где-то вдалеке медоточивое «Мое сердечко!» — а затем воркующий голос Армандо.

– Одну минутку, пожалуйста, — попросила Лоретта. Из трубки донеслись отзвуки торопливого разговора. Старик стоял в будке, усмехался и ждал. Армандо советовал — шутки ради — принять приглашение. Итак, он чувствовал себя в безопасности и снова решил слегка порезвиться! Очень хорошо. Просто расчудесно. Эллери останется доволен. Инспектору уже в который раз страстно захотелось узнать, что у его сына на: уме. О том, какую свинью они подкладывают новобрачным, старик старался не думать.

– Инспектор Куин, — раздался в трубке голос Лоретты.

– Да?

– Хорошо, мы придем.

– Мы? — с нескрываемой радостью переспросил инспектор. Так, значит, — одним выстрелом сразу двух зайцев! Он встретил в лице Армандо неожиданного союзника в своих замыслах.

– Да, мы с Карлосом. Без Карлоса я никуда не пойду.

– Ну-у, я прямо не знаю… Мисс Спейнер, если принять во внимание отношение к нему Роберты, я уж и не говорю о Харри Берке…

– Весьма сожалею. Но если они действительно хотят видеть меня в числе их гостей, то придется смириться с присутствием Армандо.

– Хорошо, пусть будет по-вашему, — сказал инспектор с хорошо разыгранным смирением. — Я только надеюсь, что он.» хм.., ну, отнесется с пониманием к важности момента. Я ни в коем случае не хотел бы испортить свадьбу Харри и Роберты. — На этом инспектор закончил разговор и повесил трубку, ощущая себя почти Иудой. Но он постарался подавить это чувство в самом зародыше.

«Вот так славная свадьбочка получается, черт бы побрал ее совсем!» — виновато подумал инспектор, покидая телефонную будку. Он в сто первый раз спрашивал себя, что бы все это значило?

Глава 43

Что и говорить, свадьба получилась действительно славная… Судья Мак-Кью прибыл к семи. Это оказался высокий пожилой господин с шапкой белоснежных волос, мускулатурой каменщика, носом боксера-профессионала и типичными для судьи пронзительными голубыми глазами. Он возвышался над инспектором Куином словно гора Фудзияма над хижиной у ее подножия. Он постоянно поглядывал на часы, начиная с того самого момента, как инспектор ввел его в гостиную. И не переставал делать это даже когда ему представляли несчастную парочку, у которой начали появляться явственные симптомы классической предсвадебной лихорадки.

– Я не хотел бы торопить события, — заговорил шаляпинским басом судья Мак-Кью, — но дело в том, что я отлучился из дома под нелепым, но благовидным предлогом, и миссис Мак-Кью ждет меня обратно с минуты на минуту. А вы знаете, как она относится к бракам во время Поста?!

– И я начинаю соглашаться с ней, — не по-жениховски раздраженно ответил Харри Берк. — К сожалению, придется подождать. Инспектор Куин пригласил кое-каких знакомых на нашу свадьбу. — Берк сделал укоризненное ударение на слове «нашу».

– Дорогой, скоро все уладится, — нервно сказала Роберта. — Судья, скажите.., не могли бы вы выполнить церемонию заключения брака, по возможности следуя церковному порядку, а не просто гражданским правилам? Я потому спрашиваю, что я чувствовала бы себя как-то более надежно выходящей замуж, чем если бы…

– А почему бы и нет, мисс Вест? — ответил судья. — Вот только я не захватил с собой Сборника Молитв.

– У Эллери в библиотеке найдется один, — заявил Берк, а на лице у него было написано: «Делайте что хотите, только покончим скорее!»

– А я уже приготовил его, — неожиданно раздался голос Эллери, на удивление радостный. Он появился в дверях кабинета с маленькой потрепанной книжицей в красном переплете. Эллери держал ее так, словно она была слишком тяжела для нормального мужчины: со всем напряжением мускулов, на какое только способен. — Страница 300, по-моему.

– Эллери, вы хорошо себя чувствуете? — осведомился Мак-Кью.

– Прекрасно, — с лихорадочно сияющими глазами ответил Эллери, протянул книгу судье и отошел к окнам, между которыми Роберта поместила в качестве подходящего для свадьбы фона корзинку с ветками мимозы, купленную где-то Берком. Эллери закусил нижнюю губу и нервно подергивал себя за кончик носа.

Берк подозрительно скосил глаза в его сторону и пробормотал что-то себе под нос.

– А вот и Уессер, — внезапно сказал Эллери. — И миссис Пилтер следом.

– Еще кого-нибудь ждем? — поинтересовался Мак-Кью, снова сверяясь с часами.

– А вот и машина Лоретты подъехала, — продолжал оповещать Присутствующих Эллери. Затем он сделал паузу и закончил, не отрывая глаз от окна, — она и Карлос Армандо.

– Кто-о?! — Берк буквально окаменел.

– Но, Харри, дружище, понимаете ли, — засуетился инспектор, — Лоретта отказывалась приезжать без него. А если вы хотели пригласить Лоретту, то…

– Я не хотел приглашать никакую Лоретту! Я вообще никого из них не хотел приглашать! — зарычал шотландец. — Чья это свадьба в конце концов? Что вы здесь за спектакль устраиваете? Да будь я проклят, что пошел навстречу вашим паршивым просьбам!

– Харри… — простонала Роберта.

– Плевать я хотел на них всех, Берти! Эти скоты топчут самое святое в нашей с тобой жизни, превращают его в мерзкую потеху! Я не желаю участвовать в вашем шоу, Куин! И тебе, Берти, не позволю!

– Что все это значит? — спросил слабеющим голосом судья Мак-Кью. Ему никто не ответил.

Захлопали двери.

Роберта, на грани истерики, бросилась в спальню инспектора.

В течение следующих нескольких минут состоялся небольшой парад: нечто среднее между «Новостями моды» и массовкой Феллини. Нежеланные гости один за другим медленно заполняли помещение, встречаемые насупившимся Берком, церемонно улыбающимся Эллери и сверх всякой меры гостеприимным инспектором, за которым маячила фигура вконец озадаченного Мак-Кью. Единственный из присутствующих, кто откровенно наслаждался происходящим, был Карлос Армандо, чье смуглое лицо и черные глазки дышали злобной наглостью. Собравшиеся бесцельно слонялись по маленькой гостиной, напоминая карты в колоде, снова и снова тасуемой неопытным игроком. Раздавались сконфуженные приветствия, неловкие любезности, риторические восклицания и неразборчивое бормотание каких-то вежливых фраз. С затаенной враждебностью пожимались руки, кто-то с воодушевлением обсуждал нынешнюю затянувшуюся весну, затем время от времени внезапно наступало смущенное молчание, взрываемое шумными поздравлениями Лоретте и, как лейтмотив у Вагнера, все это перемежалось бодрыми шуточками по поводу пропавшей невесты. В основном усердствовал Армандо — с самым что ни на есть невинным видом.

– Она в спальне, приводит себя в порядок перед радостным событием, — уже в сотый раз объяснял собравшимся инспектор.

В конце концов Роберта появилась перед публикой: бледная, но с высоко поднятой головой, в стиле героинь викторианских пьес. Тишина, воцарившаяся в маленькой гостиной при ее появлении, только усугубила всеобщую подавленность. Сладенькие гримасы Армандо отравляли настроение. Эллери был вынужден крепко вцепиться в руку Берка, чтобы удержать мускулистого жениха от опрометчивых поступков. В конце концов, всем на удивление, именно Лоретта спасла положение. Она подошла к Роберте, положила руки ей на плечи, расцеловала и увела в кухню, чтобы вместе достать из холодильника и приготовить букет для невесты. Когда они вернулись в гостиную, Роберта объявила Лоретту подружкой невесты и свидетельницей. Инспектор тут же вытащил несколько веточек мимозы из корзинки у стены и наскоро соорудил традиционный наряд подружки, воспользовавшись широкой лентой белого шелка, еще из рождественских припасов.

Наконец все устроилось. Судья занял место между окнами на фоне веток мимозы. По правую руку лицом к нему встал Берк, по левую — Роберта, как положено при церковном венчании. Лоретта поместилась позади Роберты, а Эллери — позади Берка. Все остальные выстроились следом. Судья Мак-Кью открыл Сборник Молитв на трехсотой странице, водрузил очки в роговой оправе на свой мощный нос и начал оперным басом читать текст брачной церемонии, как это установлено в Протестантской Епископальной церкви Соединенных Штатов Америки от шестнадцатого октября тысяча семьсот восемьдесят девятого года от Рождества Христова:

– Возлюбленные братья! — возгласил он и прокашлялся. Инспектор Куин со своего тщательно выбранного заранее наблюдательного пункта не сводил глаз с Эллери. Это его любимое чадо всегда отличалось самобытным характером. Но инспектор никогда раньше не видел сына таким окаменевшим, чуть ли не теряющим сознание от какой-то напряженной внутренней борьбы. Вне всякого сомнения, единственный плод родового древа Куиноа точил какой-то червь сомнения. Но какой? И пока судья читал, старик безуспешно пытался ответить на этот вопрос.

– ..мы собрались сейчас здесь перед лицом Бога и друг друга, чтобы сочетать этого мужчину и эту женщину святым таинством брака…

Комната наполнилась атмосферой таинственности, свойственной всем бракосочетаниям. Даже мурашки по телу забегали. Роберта в бессознательном трепете прижимала к белому кружевному подвенечному платью купленную Берком розовую бархатную муфточку, так что букетик гардений на ее корсаже вот-вот должен был помяться. Коренастый жених от волнения слегка вытянулся, как будто его только что назначили в караул Бэкингемского дворца. Инспектор даже представил себе его в красивом кивере и при мушкете. Мысли Лоретта Спейнер уносились куда-то далеко-далеко, в область мечтаний. Сельме Пилтер с трудом удавалось скрыть грустную зависть старой женщины, для которой свадьба — это только предмет тоскливых воспоминаний. Что касается самого инспектора, то его внимание привлекло любопытное зрелище — круглое брюшко адвоката Вильяма Мелони Уессера. Оно плавно колыхалось в такт напевного чтения судьи, словно Уессер участвовал в одном из древних обрядов культа плодородия. Только Армандо чувствовал себя полностью в своей тарелке, с циничной издевкой наблюдая за процессом, в котором он сам столько раз принимал непосредственное участие.

– ..который является святым установлением Божиим… — судья долго распространялся о мистической сути брака, священных обязанностях супругов, упомянул о чуде на Браке в Кане Галилейской[35], а инспектор в это время снова сосредоточил свое внимание на сыне. Тот оставался бледен и напряжен.

Старик начал не на шутку беспокоиться: не совершил ли он ошибку, взяв дело в свои руки? Что он сделал не так? В воздухе у явственно чувствовалось, что что-то не так…

– ..и потому никто да не вступает в него необдуманно или легкомысленно; но преисполненный благоговения, благоразумно и почтительно, в здравом уме и помышлении и со страхом Божиим.

Что не так? Что не так?!

– И да примут это святое установление двое, пришедшие сюда сочетаться браком.

«Что его так терзает?» — не переставал гадать инспектор. Но что бы это ни было — борьба велась явно нелегкая. Мускулы шеи Эллери сильно напряглись, нижняя челюсть подрагивала. Костяшки пальцев, сцепленных перед собой, побелели. Он оцепенел от напряжения почти так же, как и сам жених, стоящий впереди него. «Но у Берка-то есть на это вполне понятная причина! — терялся в догадках инспектор, — а у сына моего что?!»

– И пусть любой, кто знает что-либо, препятствующее сочетанию этих двоих законными узами брака, — продолжал тем временем свой речитатив оперный бас, — подымет свой голос и поведает об этом всем, иначе да не будет ему покоя ни на небе, ни на земле.

В мозгу старика проносилось: «Сейчас должно что-то случиться!.. Так не может больше продолжаться… Он сдерживается из последних сил-.» Эллери открыл рот. И тут же плотно стиснул челюсти.

– Я обращаюсь к вам обоим и требую, как потребуют на Страшном Суде, где все тайное станет явным, чтобы тот из вас, кому ведомы препятствия для законного вступления вашего в брак, признался…

Раздался голос Эллери:

– Мне ведомы.

Слова прозвучали так, словно они вырвались сами по себе, помимо воли говорящего. И действительно, сам Эллери был не менее других ошеломлен тем, что сказали его губы. Суровые голубые глаза судьи уставились на него поверх головы Берка; новобрачные полуобернулись к нему с протестующим видом; глаза остальных (не исключая и Карлоса Армандо) также обратились на него, словно Эллери издал неприличный звук посреди благоговейной тишины церковной молитвы.

– Я знаю препятствие, — — повторил Эллери. — И больше не в силах молчать. Судья, вам придется прервать бракосочетание.

– Он спятил! — крикнул Берк, — Просто спятил!

– Нет, Харри, — отвечал Эллери. — Увы, я в своем угле. Даже слишком.

Глава 44

– Я должен принести вам свои извинения, Роберта, — продолжил свое неожиданное выступление Эллери. — На первый взгляд покажется, что для моих слов сейчас не время и не место. Но с другой стороны, это место и это время — единственно возможные. Иными словами, у меня нет выбора, — И он повторил снова, как бы стараясь убедить себя самого:

– У меня нет выбора.

Он выступил вперед из живописно застывшей в немой сцене группы и сказал:

– Будет лучше, если вы все присядете. Мне может понадобиться довольно много времени.

У него был такой вид, словно он страшно стесняется, что придется отнять это время у уважаемых слушателей. Затем он начал расхаживать по комнате, рассаживая присутствующих. Первой он с особой тщательностью усадил Роберту. Затем — Сельму Пилтер, следом — Лоретту Спейнер. Мужчины отказались садиться и остались стоять. Напряжение нарастало с каждой секундой, в воздухе сгущалась особая атмосфера, как перед началом суда Линча. Только неясно было: кто палачи, а кто — жертва?

Эллери сделал над собой заметное усилие и начал:

– Только что я говорил о месте и времени. Ну ладно, место — это всегда дело случая, а вот как насчет времени? Дело в том, что сейчас нам придется столкнуться лицом к лицу как раз с проблемой времени.

Сейчас.., да, именно сейчас нам придется иметь дело с широкоизвестным уголовным преступлением, то есть — убийством Глори Гилд.

Я вынужден вернуться назад и напомнить вам о завещании Глори, вернее, о его копии, — Эллери перевел дух. — А именно — о том тексте, который она вписала симпатическими чернилами между машинописных строк. О том, как ей случайно удалось подслушать планы своего собственного убийства из ваших уст, Армандо. Как раз в тот самый вечер, когда вы пригласили Роберту Вест в квартиру своей жены, полагая, что та находится на вилле в Коннектикуте. Именно тогда вы задумали подговорить девушку совершить для вас убийство.

– Слушайте, вы, — меня на дешевый понт не возьмешь! — заявил Армандо, оскалив белые зубы в некоем подобии улыбки. — Все это срежиссировано просто шикарно, мистер Куин, но не надейтесь, что я от неожиданности вдруг сболтну какую-нибудь глупость. Рассказ о подслушанном Джи-Джи разговоре? Симпатические чернила? Боже, вы только подумайте, какая романтика! Но, увы, не в моем вкусе… Для меня нужно что-нибудь посолиднее.

– Вопрос в том, — продолжал Эллери, поворачиваясь спиной к смуглолицему потомку цыганского рода, — вопрос в том — что нам известно о времени, когда произошел преступный разговор? Это наилюбопытнейший вопрос.

Но тут его прервали.

– Вы, видимо, не могли придумать ничего лучшего по отношению ко мне, как копаться в уголовном дерьме вместо моей свадьбы! — раздраженно воскликнул Харри Берк. — У вас с головой не все в порядке, Куин! Явно не все дома… Вы соображаете хоть, что несете?

– Значит — на повестке дня вопрос о времени, — повторил Эллери. Он достал из кармана листок голубоватой бумаги, — Вот копия завещания с тайной запиской между строк. Вы, Харри, и вы, Роберта, а также и мистер Уессер присутствовали при ее чтении. Поэтому вы, равно как и мой отец, зачитавший ее вслух, знакомы с ее содержанием. Судья, Лоретта, миссис Пилтер и Армандо — особенно Армандо, не так ли? — еще нет. Поэтому прошу потерпеть, пока я прочту ее вслух.

– Да вы сами взяли ее, да и написали! — оскалился Армандо. Однако в его улыбке проскользнула некоторая настороженность, — Впрочем, читайте. Жалко, что ли?

Эллери не обратил на его реплику ни малейшего внимания.

– «Я пишу эти строки, потому что данное завещание в скором времени может вступить в силу, — начал он. — Я собиралась уехать на виллу, чтобы на некоторое время сменить обстановку…» — Он читал бесстрастным тоном, напоминавшим школьного учителя, в то время как остальные — учеников, собравшихся на урок. Темой этого урока было: как жена Армандо отправилась в Ньютаун и обнаружила, что секретарша забыла распорядиться насчет электричества; как в доме было очень «холодно и сыро» и как Глори, опасаясь простуды, предпочла вернуться в город. Как она проникла в квартиру с запасного хода и подслушала беседу своего мужа с незнакомкой, а также описание внешности Роберты. Как Армандо обозвал ее «коровой», которую им с Робертой предстоит «хорошенько подоить». О его предложении, чтобы Роберта совершила убийство, пока он обеспечит себе алиби, после чего унаследует все деньги и женится на Роберте. И как не в силах больше выносить этого Глори Гилд выбежала из квартиры «куда глаза глядят», как почти всю ночь бродила по улицам и, наконец, уехала обратно на виллу в Коннектикут, где «оставалась два дня, обдумывая случившееся». И так далее, до самого конца.

Все озадаченно молчали, но только не Армандо!

– Естественно, я отрицаю все это! — заявил он, — Это подлог!

– А ну-ка, поспокойнее! — распорядился Эллери, засовывая копию завещания обратно в карман, — Возвращаюсь к тому, с чего начал. И спрашиваю вас: есть ли в этом документе, только что зачитанном мною, хоть одно слово, указывающее ВРЕМЯ, когда происходила эта мерзкая сцена? — Он покачал головой, — Надо смотреть фактам в лицо: записка Глори не содержит абсолютно никаких сведений о дате встречи Армандо с Робертой.

– Но Роберта уже указывала дату! — разволновался Харри. — Ночь, когда этот негодяй пытался склонить ее на убийство — когда она в ужасе выбежала из квартиры Гилд, — приходится на май месяц. Вы что, забыли? И причем здесь эта чепуха с вопросом о дате?

«Харри, Харри…» — подумал Эллери.

– Харри, сделайте милость, — остановил он Берка. — Дайте мне объяснить «эту чепуху». Глори была убита тридцатого декабря прошлого года. Вы, я и мой отец изучили ее дневники и воспоминания вдоль и поперек, особенно за прошлый год. И что же мы обнаружили? Что каждая страница (за исключением одной) мелко исписана плотным бисерным почерком. И ни на одной нет упоминания о событиях той роковой ночи, когда Глори подслушала разговор Армандо. В майских записях в том числе. Никто (правильнее будет сказать — ни один из ведущих следствие) не ухватился за этот факт и не сделал соответствующих выводов. То есть получается, что за весь прошлый год Глори Гилд не написала в дневниках ни слова о подслушанном заговоре. Вернее — прямо не написала.

– Что значит — прямо? Ты на что намекаешь? — помрачнел инспектор Куин. — Она вообще не написала об этом — ни прямо, никак. Ты же сам только что сказал.

– Я сказал — прямо не написала. Но возникает вопрос — не оставила ли она (а она оставила!) упоминания об этом каким-либо косвенным образом?

Через мгновение его отец выпалил:

– Пустая страница!

– Вот именно, пустая страница. А каким числом она датируется?

– Первым декабря. Эллери кивнул:

– Конечно, если учитывать, что это единственная пуская страница во всех дневниках. И вне всякого сомнения, что Глори именно первого декабря подслушала коварные замыслы Армандо. И у нас есть подтверждение этой догадки: на пустой странице от первого декабря симпатическими чернилами написаны четыре буквы, которые и являются ключом к тайному посланию между строк завещания. Это послание в свою очередь чрезвычайно подробно сообщает нам о событиях страшной для Глори ночи. И вне всякого сомнения, что датой подслушанного ею разговора было именно первое декабря.

Первое декабря, — повторил Эллери в звенящей тишине, впервые за все время обращаясь прямо к Роберте, — а вовсе не май, Роберта. Более того, есть все основания считать вашу датировку не случайной оговоркой. Насколько я помню, вы дважды неверно обозначили время встречи с Армандо. В первый раз это случилось в новогоднее утро, когда мы с Харри только что прилетели из Англии, меньше чем через тридцать шесть часов после убийства. Я обнаружил записку моего отца, где он сообщал о вашем звонке и просьбе позвонить вам. Я так и поступил. Вы настаивали на немедленной встрече. Я согласился, и вы рассказали нам о вашей связи с Армандо и разрыве с ним после того, как он предложил вам убить Глори. Вы сказали, что такое предложение имело место немногим более семи месяцев назад. А так как рассказ ваш происходил первого января, то, значит, эти самые семь месяцев уводили нас в конец мая.

Я допускаю, что можно самым невинным образом спутать даты однажды. Хотя ошибка в целых полгода — вещь сама по себе почти невероятная. Но вы допустили ее и во второй раз, в день, когда я разгадал значение слова «лицо» ("Face"). Вернее не слова, а четырех букв, его составляющих. Мы извлекли на белый свет тайное послание, и мой отец громко прочел обвинение против вас в вашем же присутствии. Вы немедленно охарактеризовали время описываемых событий как «та самая майская ночь», о чем только что упоминал и Харри. Что ж, весьма оперативно с вашей стороны, Роберта. Вы раньше нас всех сообразили, что Глори позабыла указать дату рокового события, и ловко воспользовались этим обстоятельством, чтобы укрепить в наших глазах свои собственные показания.

По вашим словам, вы Армандо в глаза не видели с «той самой майской ночи» и до вечера тридцатого декабря, когда он внезапно появился у вас в квартире, чтобы установить свое алиби.

Но теперь становится понятным, что вы преспокойно встречались с вашим любовником до последнего времени, хотя заявляли, что с ужасом отвергли его уже в мае. Ваши свидания происходили вплоть до ночи первого декабря. Ночи, когда он действительно предложил вам совершить преступление. А вовсе не за шесть месяцев до этого! Если же описанные события имели место не весной, а в декабре, то значит, вы преспокойно встречались с ним в течение лета и последующих месяцев, вплоть до первого декабря.

И в этом вы солгали нам, Роберта. Но если так, то и все остальное, рассказанное вами, немедленно ставится под сомнение. Каждое ваше слово теперь требует проверки. Возьмем, например, алиби Армандо на ночь убийства. Стоит нам заподозрить фальшивость его алиби, как отсюда автоматически вытекает НЕНАДЕЖНОСТЬ ВАШЕГО СОБСТВЕННОГО АЛИБИ на роковую ночь. Ведь алиби вообще — палка о двух концах, только второй не сразу бросается в глаза. С одной стороны, оно работает на человека, алиби которого подтверждается. Но, с другой, в то же самое время оно косвенным образом является алиби и для того, кто его обеспечивает. Вот на этом-то и основывался ваш почти гениальный план! Вы оба выходили сухими из воды, создавая алиби друг для друга. Вот что послужило причиной вашего внезапного ночного появления у меня дома. Вы, выгораживая своего любовника, одновременно загодя отводили подозрения и от себя самой.

Знаете, Роберта, подлинно невинный человек не станет придумывать хитрые ходы, чтобы избавиться от подозрений.

Все мои логические рассуждения в результате сводятся к одному, — снова обратился прямо к медноволосой девушке Эллери. — Вы, Роберта, и были тем орудием, при помощи которого Армандо привел в исполнение свой план. Вы были его помощницей. Вы и есть та женщина, за которой мы все время безуспешно охотились, — женщина, застрелившая Глори Гилд.

Девушка стояла белая как полотно, судорожно прижимая к груди букетик гардений — символ невесты, — так что цветы безжалостно ломались. Кожа Берка стала похожа на медленно, но верно твердеющий гипс, и только в прозрачных глазах еще можно было заметить слабые признаки жизни. Что касается Армандо, то он облизнул пухлые губы, краснеющие на угреватом смуглом лице, и затем полуоткрыл их, как бы собираясь заставить Роберту молчать. Но тут же сжал зубы, так и не издав ни звука, видимо, испугавшись, что этим он, несомненно, выдаст себя.

Эллери отвернулся было от новобрачных — вид их был для него невыносим. Но тут же справился с собой и повернулся обратно.

– Я сказал, что вы были помощницей Армандо, — обратился он к Роберте. — Остается убедиться — так ли это?

Увы, это — так.

Я утверждаю столь уверенно, потому что есть три соображения, подтверждающие вашу вину. Эти соображения с неизбежностью вытекают из самого хода следствия.

Первое. В своем послании между строк завещания Глори оставила нам подробнейшее описание женщины, с которой Армандо обсуждал планы убийства. И это описание полностью совпадает с вашим обликом, Роберта, — вплоть до родинки на щеке. Вы лгали нам, поэтому теперь мы не можем принимать на веру заявление о том, что вы с ужасом отвергли предложения Армандо. А вот факт остается фактом: в своем письме Глори недвусмысленно обвинила вас. «Вот эта женщина и есть помощница Карлоса, — написала она в конце. — Если меня найдут убитой, то она — тот самый человек, который совершил для него убийство». И я допускаю, что Глори никогда не оставила бы такого уверенного обвинения, если бы у нее не было никаких оснований. То есть беседа, подслушанная ею в ночь первого декабря, не оставила у нее ни малейшего сомнения в том, что вы поддержали идею Армандо. Будь вы охвачены таким «ужасом» и «омерзением», о каком рассказывали нам, так что не могли «и слова вымолвить», то у Глори Гилд сложилось бы совсем другое впечатление! Следовательно, в ту ночь вы сказали или сделали нечто такое, что убедило Глори в вашем полном единодушии с Армандо и согласии на убийство.

Более того, мне хотелось бы обратить ваше внимание на шифрованный ключ-ребус, при помощи которого Глори указывала на свое тайное послание между строк завещания. Представьте себе Джи-Джи в ночь тридцатого декабря, сидящую за своим рабочим столом, смертельно раненую, но нашедшую в себе силы схватить ручку и нацарапать на клочке бумажки четыре буквы, напоминающие слово «лицо» ("Гасе"), за секунду до того, как рухнуть на него всем телом. Это не было внезапным озарением на пороге смерти или порывом отчаяния. Теперь мы знаем, что Глори заранее заготовила свой ключ из четырех букв, имеющих к тому же и словесное значение, почти за месяц до роковой ночи. Именно тогда — то есть первого декабря — она написала симпатическими чернилами те же самые четыре буквы — слово на пустой странице дневника.

Теперь становится понятным, что не страсть Глори к головоломкам побудила ее в последний момент прибегнуть к шифровке и тайнописи. Хобби певицы просто подсказало способ действия, но мотивы были совсем иные. Оставь она заранее прямые указания о том, что заговор от первого декабря стал ей известен, то в таком случае следовало опасаться или Армандо, или Джин Темпль, секретарши. Оба имели свободный доступ к ее бумагам и оба могли легко найти разоблачительные записи и уничтожить их: Армандо по вполне понятным соображениям, а Джин Темпль просто потому, что была его любовницей и он вертел ею, как хотел.

Тут мы приближаемся ко второму подтверждению вины преступной парочки, — Эллери неожиданно резко обернулся к Армандо, так что тот невольно отшатнулся назад. — Когда вы задумали убийство вашей жены, Армандо, то полагали, что брачный договор с нею уничтожен после пятилетнего испытательного срока. Как вы возмущенно утверждали во время чтения завещания, Глори разорвала его на ваших глазах по истечении пяти лет. Но выяснилось, что она и не думала делать ничего подобного: уничтожена была простая бумажка, подделка. Поэтому когда мистер Уессер прочел завещание вернувшимся с похорон наследникам, до вас впервые дошло, что она перехитрила вас. Что ваш брачный договор все еще в силе. Что вы пустились во все тяжкие, включая и организацию убийства, ради всего-навсего жалких пяти тысяч долларов!

Для большинства убийц это означало бы бесславное поражение. Простой смертный сдался бы, махнул рукой, забрал свои пять тысяч и попытал бы счастья в другом месте. Любой — но только не вы! Не в ваших правилах останавливаться на полпути. Поэтому вы быстро сообразили, как сделать хорошую мину при плохой игре и обойти препятствия на пути к богатству, посмертно возведенные Глори. Всем известно, что убийца не имеет права официально пользоваться имуществом, полученным незаконным путем. И если бы главной наследнице состояния Джи-Джи — Лоретте Спейнер — было предъявлено обвинение в убийстве своей тетки, то ВСЕ НАСЛЕДСТВО АВТОМАТИЧЕСКИ ПЕРЕХОДИЛО БЫ В ПАШИ РУКИ, невзирая на условия брачного договора. Ведь в этом случае, после ухода со сцены Лоретты, вы оставались бы ЕДИНСТВЕННЫМ живым претендентом. У Глори Гилд больше не было ни одного законного наследника.

Таким образом, вы затеяли следующую партию в вашей игре и попытались навести подозрения в убийстве на Лоретту. Вы сообразили, что теперь ей можно приписать чрезвычайно веский мотив преступления: желание завладеть наследством. Заявление Лоретты о ее неведении относительно содержания завещания никакими доказательствами не подкреплялось. Вы выяснили, что ход событий теоретически давал Лоретте очень удобный случай совершить убийство. Оказалось, что имеется только одно личное утверждение Лоретты о том, что она оставила тетку в ночь убийства еще живой и здоровой. Имея в своем распоряжении мотив и подходящие условия для преступления, вам оставалось только добавить третий фактор, чтобы расставить для Лоретты классические юридические силки. Нужна была мелочь — хотя бы одна прямая улика. И вы подстроили так, что орудие убийства было найдено среди вещей Лоретты.

Но кто мог без особого труда подкинуть пистолет? Вы, Армандо, больше не проживали в квартире Глори. А вот Лоретта продолжала обитать там, а главное — и РОБЕРТА ТОЖЕ. Следовательно, никто иной как Роберта сунула оружие в шляпную коробку в шкафу Лоретты. А когда пистолет выпал оттуда, именно она настояла, что Харри Берку и мне — как ни странно, очень кстати оказавшимся в тот момент в квартире, — было немедленно сообщено о находке.

Теперь перейдем к третьему подтверждению моих обвинений, — Эллери прочистил внезапно пересохшее горло и торопливо заговорил, словно спешил сбросить с плеч тяжкий груз. — Неожиданно возникли кое-какие осложнения. Некий оборванец из Бауэри по прозвищу Спотти возник на горизонте и заявил, что располагает доказательствами невиновности Лоретты. Вы, Армандо, к этому моменту уже успешно организовали убийство своей жены, подстроили обвинение Лоретты, в общем, были почти у цели. Деньги Глори уже маячили перед вашими глазами. Естественно, что в такой ситуации вам было просто позарез необходимо избавиться от неожиданного свидетеля прежде, чем тот сможет выступить публично и разрушить так долго лелеемый план.

Поэтому вы, Армандо, действовали не задумываясь. Вы без колебаний избавились от Спотти. Он был убит в ночлежке в Бауэри, для чего вам понадобилось всего лишь переодеться в платье бродяги, назвать дежурному вымышленное имя, подняться в спальню, всадить нож в лежащего на койке Спотти и благополучно покинуть ночлежку под самым носом у Харри Берка. Или воспользоваться черным ходом.

Но тут возникает закономерный вопрос: каким же это образом удалось вам, Армандо, так быстро узнать о существовании нежеланного свидетеля? Откуда вам сразу же стало известно о его опасных для вашего плана намерениях? И, наконец, каким непостижимым образом вам удалось тут же обнаружить его в огромном городе? Когда бродяга явился в кабинет к Юри Френкелю продавать свою «информацию», вас там не было… А вот РОБЕРТА БЫЛА! Более того, как только Харри Берк решил выследить таинственного оборванца, она немедленно вызвалась составить ему компанию. Отсюда становится ясным, что пока Роберта отлучалась за кофе, оставив Берка на посту у входа в ночлежку, она успела связаться с вами по телефону. Это единственно возможный источник вашей информации, Армандо, давшей вам шанс быстро узнать о появлении лишнего свидетеля и оперативно избавиться от него.

Вот и вся печальная история, — утомленно подвел итог Эллери. — Надо отдать должное — задумано было просто великолепно.., если подобными вещами позволительно восхищаться честному человеку. Блестяще разработанный замысел, блестяще выполненный, блестяще сымпровизированный по ходу дела, когда понадобилось изменить первоначальный план. За последние годы я не встречал равного шедевра человеческой подлости.

Роберта, именно вы проникли в квартиру Глори Гилд вечером тридцатого декабря при помощи полученной от Армандо копии ключа. Именно вы постарались незаметно занять такую позицию, чтоб быть в курсе расследования и служить надежным источником информации для Армандо. Кстати, я уверен, что в ваши первоначальные планы входило вскружить голову именно мне, как человеку, близкому к ведущему расследование офицеру полиции. Но, поспешно заявившись ко мне среди ночи, вы увидели, что на вас сразу же клюнул славный Харри Берк, поэтому вы решили переключиться на него, что было и надежнее, и безопаснее. А доступ к розыскным сведениям он имел такой же, как и я. Именно вы, Роберта, постарались навести нас на ложный след — на поиски какой-то другой несуществующей женщины, якобы помогавшей Армандо. На самом деле этой женщиной были вы сами. Загадочная Фиолетовая Вуаль — это тоже вы. После убийства надобность в ней отпала и — само собой разумеется — никто ее больше не видел. В данном случае вы, Роберта, являлись одновременно и истинным убийцей, и отвлекающим маневром. В арсенале преступных уловок случай редчайший!

В усталом голосе Эллери все явственнее слышался какой-то неумолимый тон, что-то вроде «ваша-карта-бита». И он пугал больше, чем нацеленное прямо в лоб дуло пистолета. Роберта застыла на месте, не в силах пошевелиться. Что касается Армандо, то его злобные черные глазки буквально просверливали ее насквозь, пытаясь остановить, запугать, предостеречь. Но она, казалось, не видела его.., как, впрочем, и остальных.

– У меня, видимо, все, — сказал Эллери. — Если я забыл или перепутал какие-то детали — вы, Роберта, можете дополнить или исправить мой рассказ. ("Нет!!!" — завопили черные глаза Армандо,) Я полагаю, что разлад в отношениях с вашим любовником наступил после оправдания Лоретты. С этого момента ваши интересы разошлись. Денежки Глори, ради которых вы так старались, оказались вне вашей досягаемости.

А вот шансы Армандо, напротив, ничуть не уменьшились. Он обладает каким-то особым инстинктом, заставившим его своевременно направить свои чары на Лоретту, как он проделывал прежде со множеством женщин до нее, в том числе и с ее теткой. А вам, Роберта, стало ясно, что он намерен жениться на Лоретте и таким образом все-таки прибрать к рукам ускользнувшие было денежки. И в день, когда бы это произошло, вы, Роберта, полностью вышли бы из игры. Армандо перестал в вас нуждаться. Ваше взаимное алиби не имело теперь большого значения. И иногда, как часто случается с женщинами, вы переиграли. Вы начали усиленно предостерегать Лоретту против Армандо, пытаясь хотя бы таким образом сорвать его новые планы.., и я полагаю, пытаясь тем самым отвоевать в этой грязной истории для себя последнее — самого Армандо. Ведь вы в первую очередь были просто-напросто без памяти влюблены в него, позволив ему даже склонить себя на преступление. И вот теперь он ускользнул от вас.., к Лоретте!

– А как же я? — вскричал Харри Берк со странным клекотом в горле, словно встревоженная горная птица.

– Вы, Харри? — медленно переспросил Эллери. Чувствовалось, что ему, ох, как не хочется говорить — Неужели вы все еще находитесь в плену сладкого заблуждения, что Роберта была влюблена в вас? Вы послужили лишь пешкой в игре, слишком мелкой фигурой, чтобы считаться с вашими чувствами.

– Но для чего тогда было выходить за меня замуж?! — Шотландец круто обернулся и впервые за все время обратился прямо к Роберте, — Зачем ты выходишь за меня замуж?

Роберта с трудом разлепила губы:

– Харри…

– За каким дьяволом я понадобился тебе в мужья?!

– Харри, я на самом деле влюбилась в тебя. Я люблю тебя, правда!

– Это с руками-то, запачканными кровью?!

Губы ее затряслись, и когда она смогла вымолвить слово, голос был так тих, что все присутствующие с трудом разобрали невнятное:

– Да… — Затем она собралась с силами и продолжала уже громче, — Да, Эллери сказал правду — всю правду и об убийстве, и обо всем… Я действительно стреляла в нее. (Нет! Нет!! Нет!!! — визжали глаза Армандо…) Но в одном он ошибся: о нас с тобой, Харри. Я так хотела забыть все, словно страшный сон. Я всерьез собиралась начать новую жизнь…

– Дура! — заорал Карлос Армандо. — Круглая, набитая дура! Вот ты и вляпалась в куиновскую западню! Да он же просто хотел заставить тебя признаться, а ты и уши развесила! Даже такая дура, как ты, могла бы сообразить, что надо держать язык за зубами, тогда нам ничего не будет! Неужели тебе не ясно, что они ничего не могли поделать? Ведь за всей этой куиновской болтовней не стояло ни одной мало-мальской улики против нас! Никаких оснований для привлечения к суду! Дура. ДУРА!

Инспектор Куин спросил:

– Мисс Вест, вы готовы повторить ваше признание под присягой?

Роберта посмотрела на Харри Берка. Выражение его лица заставило ее отвернуться.

– Да, — сказала она инспектору, — Да.

Глава 45

Объявлялись взлеты и посадки. Обычный хаос аэропорта клубился вокруг них — не видящих и не слышащих его. Они представляли собой крохотный островок мертвого штиля в центре людского тайфуна. Они ждали, когда объявят рейс Берка.

Глаза шотландца потеряли свою прозрачность и приобрели кровавый оттенок. Со стороны казалось, что он не спал и не переодевался, по крайней мере, с неделю. Плотно сжатые губы непрерывно дрожали. Он не просил Эллери провожать его. На самом деле Берк просто сказал, что он желал бы никогда больше не видеть Эллери. Но тот, ничуть не обескураженный, отправился с ним в аэропорт.

– Я понимаю вас, Харри, — в который уже раз повторял Эллери. — Да, я воспользовался вами, вашими чувствами, но я иначе не мог. Я долго боролся с собой. Когда Лоретта спела песенку Джимми Уокера и у меня в мозгу ясно вспыхнула вся картина с этими майско-декабрьскими фокусами, в душе моей разгорелась самая тяжелая за всю мою жизнь внутренняя борьба. Я просто не знал, что делать, где выход из создавшегося положения. А когда вы с Робертой еще вдобавок с утра заявились прямо ко мне и сообщили о поспешном бракосочетании, я подумал, что не выдержу и сойду с ума. Ведь ваша свадьба давала мне редчайшую возможность заставить ее признаться. А тут еще мой отец решил собрать всех вместе. Он за долгие годы успел изучить меня вдоль и поперек и почувствовал, что в голове у меня уже готов ответ. Не зная в точности, каков он, отец все-таки знал, как подтолкнуть меня к развязке.

И тогда я сдался, Харри. Я вынужден был это сделать. Вне всяких сомнений — в этом был мой долг. И выбора у меня не оставалось. Армандо был прав: все мои доводы против Роберты — всего лишь доводы, недостаточные для суда. Мне оставалось только добиться прямого признания. Но это еще не все. Я чувствовал, что обязан помешать вашему браку с ней. Ведь не мог же я допустить, чтобы вашей женой стала убийца! Но я знал, что только ее личное признание в вашем присутствии способно убедить вас в ее виновности. Ну и, конечно, я не хотел, чтобы преступление осталось безнаказанным…

– Объявляется посадка на рейс девятнадцать Британской авиакомпании, выход номер десять, — раздалось в зале.

Берк схватил свой чемодан и почти побежал к десятому выходу. Эллери едва поспевал за ним.

– Харри.

Тогда шотландец обернулся, сказал исполненным ненависти голосом:

– Катитесь ко всем чертям! — и рванулся в забитый людьми проход, отшвырнув плечом пожилую служительницу, так что она чуть не упала.

Эллери успел подхватить ее.

– Он не совсем здоров, — пояснил он испуганной леди. Он остался у десятого выхода, пока тот не опустел. Пока самолет Британской авиакомпании не вырулил на взлетную полосу. Пока не оторвался от земли и не исчез в воздухе.

Конечно, Берк был несправедлив в своем гневе. Но какой справедливости можно требовать от человека, когда от его жизни и счастья только что не осталось камня на камне?

Наверное, ровно такой же, как и от того, кто вынужден был только что не оставить камня на камне от жизни и счастья другого.., ради конечного торжества этой самой справедливости.

Эллери все продолжал и продолжал стоять, совершенно потерянный.

Он все еще стоял — тихий островок посреди бушующего океана людей — когда чья-то рука легонько коснулась его.

Он обернулся и увидел — ну конечно же, он увидел именно того, кого из всего человечества только и ожидал увидеть — старого инспектора Куина.

– Эл, — сказал его отец, мягко подталкивая сына под локоть, — пойдем, я возьму тебе чашку кофе.