Сергей Волков Парень с Нижнего яруса

Если сощурить глаза и забыть про скафандр, то можно было вообразить, что Брем сидит в сугробе где-то в земном Заполярье – наверху голубое небо, солнце склонилось к горизонту и заливает снег вокруг вечерним оранжево-багряным светом. Недолго, всего полгода, Брем работал на углеводородной шельфовой добывающей станции «Ямал-12». Арктику напоминали большинство дальних планет и спутников Окраины – здесь все было честно. Холод, снег, лед, пустота…

У Брема зачесался нос. Он машинально поднял руку, но вспомнил про скафандр, тихо чертыхнулся и перестал щуриться. Мгновенно исчезло все – и солнце, и голубое небо, и закат. Снег, правда, никуда не делся, лежал вокруг рыхлыми сугробами. Нормальный такой оранжевый метановый снег. Здесь, на Тритоне, его хоть завались.

На Земле метан – это газ, равно как и азот, и аммиак, и окись углерода. Здесь все эти вещества находятся в твердом состоянии, и если из глубин Тритона вдруг прорывается жидкий азот, он очень быстро превращается в иней и азотный лед странного коричневато-серого цвета.

Брем посмотрел на нарукавный дисплей – внешний термодатчик скафандра показывал минус четыреста пятьдесят один градуса. По Фаренгейту, разумеется. Брем быстренько посчитал в уме – получилось минус двести шестьдесят восемь и три в периоде градусов Цельсия. Когда Нептун отвалит, на Первой террасе станет теплее градусов на тридцать, а если подойдет Протеус, то еще теплее, до двухсот десяти примерно. Ну а если соберутся в ряд скиталица Нереида и вся спутниковая мелочь, общее приливное воздействие может повысить температуру на поверхности Тритона до ста девяносто градусов.

Практически курорт.

Брем усмехнулся – какой ерундой я занимаюсь? А с другой стороны, что еще делать? Работать работу? Ну, так она не волк, в лес… Хм, хм… в скалы и льды, так скажем, не убежит. Нет, можно, конечно, подрожать, нагнать жутиков, чтобы немного взбодриться, – энергопатроны там проверить, запас воды, световые панели. Выход из строя любого элемента системы жизнеобеспечения был гарантированной смертью, но за несколько лет, проведенных Бремом «на выселках» Солнечной системы, он настолько свыкся с мыслью, что ничего страшного с ним случиться не может, что поленился даже думать в этом направлении.

Конечно, совсем расслабляться не стоило, но Брем еще на базе все проверил за Кларом – и энергопатроны, и гидрокапсулы, и все прочее. Уверенность вселяли коллеги – скраперы все как один были фаталистами и со смехом объясняли свою жизненную философию короткой фразой:

– Леди-в-разбитом-скафандре не обманешь.

Историй про Леди-в-разбитом-скафандре Брем слышал множество. В одних она представала неким добрым ангелом космоса, являвшимся из бездны, чтобы спасти отчаявшихся людей на борту какого-нибудь гибнущего транспортника, в других – безжалостным демоном, карающей дланью судьбы, наказывающей без разбора и правых, и виноватых. Белый Эгг, кладовщик и механик группы Базиля, как-то за шотом «зеленой» объяснил Брему, только что нанявшемуся в скраперы:

– Ты, ярусник, главное запомни: будешь много думать о смерти – она быстро явится на запах твоих мыслей. И вообще… много думать вредно. Понял?

Брем тогда кивнул и залихватски опрокинул в себя стальной цилиндрик, полный первоклассной «зеленой», хлореллового дистиллята, изготовленного Белым Эггом.

Семьдесят пять градусов, тонкое послевкусие жженого пластика…

Брем перевел взгляд на голубую стену Нептуна, изображавшую земное зимнее небо и занявшую собой все пространство наверху, подавил острое желание сплюнуть – скафандр, мать его! – поднялся и пошел в сторону орбитальной капсулы, проверить радиоцентр. Там он в сотый раз удостоверился, что да, «глушняк», причем плотный такой, суток на трое, не меньше.

А это прежде всего значило, что три ближайших дня Брем проведет тут, на Тритоне, где-то в западной части Первой террасы, неподалеку от «местности Дынной корки». Ему как новичку отвели участок для поиска на самом краю выкупленной скраперами зоны, и, естественно, металла тут было – кот наплакал. За те полдня, что прошли после высадки, Брем обнаружил с десяток бериллиевых осколков от рентгеновских бомб-засветок общим весом под триста граммов и антенну от «каэски», портативного комплекса слежения, причем антенну старого образца, с пластиковыми вставками и, следовательно, легкую. Суммарно все это пока не окупало даже топлива, потраченного на высадку.

Брем надеялся сегодня ближе к концу суток перелететь на центральный участок Первой террасы. Там в годы Первой корпоративной войны был ОП, опорный пункт наемников «Элементик индастриал», именуемый «Чарли-3», многоэтажная крепость, уходящая вниз до скального основания Тритона. Повоевать «Чарли-3» не пришлось, и все его радарные станции, комплексы слежения, ракетные установки и протонные пушки напрасно прощупывали окрестности орбиты Тритона. Незадолго до капитуляции «Элементик индастриал» персонал «Чарли» эвакуировали, а комплекс зданий взорвали ядерной торпедой. Образовалась гигантская, километра полтора в диаметре, воронка, заваленная камнями, глыбами аммиачного льда, искореженным металлом и всякой технологической дрянью. Брем рассчитывал славно поживиться на руинах «Чарли-3», но нежданно-негаданно с небес свалился «глушняк», связь отказала, а без связи нет навигации и, следовательно, перелет невозможен.

Точка.

– Сука! – с чувством сказал Брем неизвестно кому, глядя в голубую рожу Нептуна.

Нужно было работать. Подниматься, двигаться, идти, катить за собой похожую на каркас от огромного аквариума антенну металлодетектора, называемую попросту «рама», пялиться в присобаченный сбоку экран, отслеживая засветку, и при этом еще следить за местностью, поглядывать под ноги, чтобы не провалиться в трещину, и думать о скором обеде.

В общем, все как всегда. Рутина. Ну и бонусом к ней – сломавшийся климат-контроль скафандра. Теперь, когда Брем начинал «закипать», приходилось останавливаться, доставать из ранца пульт и вручную включать охлаждение. Не то чтобы процедура была долгой или сложной, но…

– Но не везет, – вслух сказал Брем.

Он вообще любил разговаривать сам с собой. И хотя в группе Базиля, да и вообще у всех скраперов во время поиска за любое засорение эфира полагался штраф, сейчас можно было не опасаться – «глушняк» надежно забил все частоты «белым шумом».

– И пошло оно все в задницу! – с чувством произнес Брем, берясь за скобу «рамы». – Поехали, родная. Сделаем этот мир чище.

Снег заскрипел под колесами «рамы» и ногами Брема, словно он шел по попкорну, близкий горизонт, вогнутый, как чаша, закачался перед глазами.

– Тысяча шагов и перекур, – пробормотал Брем. – Идем вон на тот пупырь…

Пупырь, а точнее, торос, состоящий из азотного льда, косо торчал из сугробов и напоминал указующий перст какого-то гиганта, полностью засыпанного снегом. Брем вспомнил, что в скандинавской мифологии были йотуны, называемые еще инистыми великанами.

– И жили они в Нифельхейме, царстве вечных льдов… – напомнил себе Брем, поглядывая на экран. – И находился тот Нифельхейм к северу от бездны Гиннунгагап, и существовал за многие века до сотворения земли. В середине его есть поток, что зовется Вергельмир, и вытекают из него реки: Свель, Гуннтра, Фьерм, Фимбультуль, Слид и Хрид, Сюльг и Ульг, Вид, Лейфт. А река Гьелль течет у самых врат Хель… Великий Космос и все демоны Оорта, вот на хрена я это все помню?

Он прошел шагов пятнадцать, заметил пару засветок, но даже не стал останавливаться – судя по тускло-зеленоватой окраске пятен, это были мелкие осколки с ноготь величиной, ушедшие в лед на полуметровую глубину. Выковыривать их оттуда означало тратить время и силы.

– Ко всем стэлменским мадоннам это дерьмо! – бормотал Брем, налегая на скобу «рамы». – Мне нужна болванка. А лучше две. Или три. Хотя три я замудохаюсь тащить… Но это будет плюс пятьдесят, «пенка». А если болванка с начинкой, то можно взять и плюс семьдесят…

Брем любил считать прибыль. Эти расчеты успокаивали его и грели душу. Если уж ты родился на Нижних ярусах города, известного в прошлом как Большое Яблоко, и у тебя не было ни малейшего шанса получить образование, чтобы стать менеджером, инженером или пойти в силовые структуры, – учись считать и запоминать. Математика и хорошая память еще никого не подвели. Ни одного человека. И когда твой босс при оценке хабара насчитает тебе к базе тридцать два процента «пенки», а ты скажешь: «Извините, сэр, но тут произошло недопонимание. Моя доля – плюс сорок восемь, потому что вот, вот и вот», и увидишь, как вытянется и побелеет лицо у этого гладкого ублюдка – тогда ты в полной мере оценишь фразу, сказанную кем-то из древних: «Математика – царица наук».

– Или полей? – буркнул Брем и скривился, как от зубной боли.

Скривился потому, что на самом деле его отличная память и умение считать в уме, складывать и умножать четырехзначные цифры, вычислять проценты от сложных дробей и прочее не столько помогали, сколько мешали.

Брем уже три года работал скрапером, побывал на двух десятках астероидов и спутников «больших парней», но нигде подолгу не задерживался и в итоге оказался у «папы Базиля» вот тут, на Тритоне. На выселках Солсиса. А все из-за «царицы наук».

– Просто никто не любит, – сказал Брем, – когда кто-то умнее тебя. А особенно если этот кто-то – гребаный ярусник.

На экране «рамы», закрепленном над скобой, коротко полыхнуло алым. Брем остановился, внимательно разглядывая разноцветные пятна. Желтая засветка фона, коричневые овалы скальных выходов на глубине, розовая «морковка» азотного интрузива – видимо, тут прорывался к поверхности криовулкан, да так и не прорвался, навечно застыв в толще метанового льда.

И чуть в стороне от «морковки», на границе с бордовым массивом замерзшей воды, тихонько пульсировало кроваво-красное пятнышко. До него было буквально три десятка шагов в сторону.

Брем посмотрел на голубую стену Нептуна, медленно ползущую над ним, и усмехнулся.

– А вот это уже интересно, – сказал он и полез в грузовой отсек «рамы» – за вибробуром.

* * *

Откалывать плоской насадкой вибробура куски льда – работа легкая. Синеватый титан насадки легко входит в слоистую массу замерзшего метана и дробит его на длинные, похожие на коричневые щепки куски. С азотным льдом мороки несколько больше, он крошится на мелкие кубики, но сложнее всего с углекислотой – насадка вибробура там легко уходит в ледяной массив, но отколоть ничего не получится, углекислота не колется в принципе, и ее нужно ковырять банальной лопатой, а в скафандре это делать, мягко говоря, затруднительно.

В этот раз Брему повезло – под ним был обычный метан, и он ворочал блестящий цилиндр вибробура, откалывая лед кусок за куском. В наушниках в такт урчанию ротора звучала свежая песенка «Спайс-киттен»:

Ни хао, май бэьи, ни хао!

Ай сей ю май дарлинг: «Вань ань!»

Туморро ай куэшенн: «Шанг хао!»

Ин найт сей, май ханни: «И луп хин ань!»

Вибробур подал сигнал – плотность материи под насадкой изменилась. Это означало, что объект оказался гораздо ближе к поверхности, чем рассчитывал Брем.

– Вот и славно, – сказал он, отложил вибробур и, опустившись на колени, принялся выгребать из ямы ледяные осколки и горстями отбрасывать их в сторону.

* * *

Вычистив яму от кусков льда, Брем включил налобник и внимательно вгляделся в мерцающую ледяную толщу. Метановый лед даже в очень сильно разреженной атмосфере Тритона начинал интенсивно испаряться, и поэтому его верхний слой был всегда похож на губку, а вот чем глубже, тем прозрачнее и чище он становился.

Брем наклонился совсем низко над ямой, едва не прижавшись визором скафандра ко льду, – он никак не мог понять, что за боеприпас нашел. Атрибутирование находок было важной частью работы скрапера, далеко не все «боевое железо» Первой корпоративной имело функцию дистанционной деактивации, и частенько приходилось, аккуратно обколов снаряд или бомбу, долго возиться с нею, снимая взрыватель или сажая на ноль встроенную батарею, чтобы разрядить электродетонаторы.

– Это «оэска», что ли? – разглядывая через толщу льда темный продолговатый предмет, бормотал Брем. – А почему тогда перьев хвостовика не видно? Он что, носом кверху лежит? Так не бывает… Или это «зэшка»? Тогда почему такая короткая?

«Оэсками» скраперы называли орбитальные снаряды ОС-2М, их использовали штурмовики для зачистки поверхности небольших планет, спутников и астероидов. Главной отличительной особенностью ОС-2М было активное оперение, четыре треугольных стабилизатора с миниатюрными реактивными движителями по краям. Они срабатывали после выстрела и закручивали снаряд, удерживая его от уклонения при заходе на цель.

Совсем иное дело «зэшка», ракета Z-CH производства Восточноазиатского союза. Трехметровая труба, начиненная компонентами, образующими после разрушения корпуса боевой части ракеты коллоидную систему вещества, заполняющую в любой среде объем сферы диаметром в пятнадцать-семнадцать метров. Находящийся в хвостовой части детонатор подрывал это фиолетово-лиловое облако, и следовал взрыв, уничтожавший все живое и разрушающий все неживое. «Зэшки» обычно использовались против живой силы и техники противника на поверхности планетоидов и выпускались с борта орбитальных платформ так называемыми пакетами, по тринадцать штук разом, накрывая большие площади.

И «оэска», и «зэшка» были желанной добычей для любого скрапера, стоили они пусть и немного, но были легки в подъеме, разряжении и транспортировке.

– Нечего думать, расширяться надо, – сказал Брем и взялся за отбойник. План его был прост – не мучиться с атрибуцией, а попросту достать находку. Для этого требовалось увеличить яму, чем он и занялся, включив погромче музыку в наушниках.

Следующие полчаса прошли у Брема под знаком тяжелого физического труда. Он дважды «закипал» и останавливался, чтобы включить кондиционер, а еще ужасно хотелось пить, но в его скафандре обе трубки питьевой системы были отрезаны и наглухо заварены предыдущим владельцем, неким Торрешем, скрапером от бога, но двинутым на всю голову выходцем из Гран-Рио. Торреш помимо прочего считал, что мочепринимающая система и питьевая система скафандра связаны между собой напрямую, и обезопасил себя от «уринотерапии», как он это называл.

Этот тощий «цветняк» окончательно сошел с ума на третий день после прибытия Брема на базу группы Базиля. Он стал видеть стэлменов, проходящих сквозь стены, демонов Оорта, жрущих камни, и Леди-в-разбитом-скафандре, предлагавшую ему заняться любовью в шлюзовой камере.

По приказу Базиля Торреша вырубили, упаковали в криоконтейнер и отправили с попутным беспилотником на Ганимед, в госпиталь Окси-сити, а его скафандр, не старый еще планетник «Квант», достался Брему.

– А ведь пить не придется, пока «глушняк» не закончится, – сказал Брем. – Проклятье, как же я не люблю уколы…

* * *

Отколов приличный кусок льда, претендующий на то, чтобы зваться красивым словом «глыба», Брем отложил вибробур и начал очищать раскоп. Он здорово устал и работал теперь как хумас – не очень быстро, но основательно. Мерные, четкие движения: нагнулся, взял осколок льда, выкинул из ямы и снова – нагнулся, взял, выкинул. И опять.

И так множество раз.

Дыхание постепенно становилось все тяжелее и тяжелее, сердце гулко застучало в ушах, лоб щипало от пота. Нужно было останавливаться, включать кондиционер, отдыхать, но яма почти очистилась, и Брем уже видел серый бок «зэшки», просвечивающий через мутноватый лед. Судя по размерам, ничем иным, кроме «зэшки», находка Брема быть не могла, и он не останавливался, продолжая выкидывать лед, – и сдерживал довольную улыбку, улыбку победителя, сорвавшего в казино пусть не самый главный, но джекпот.

Музыка в наушниках умолкла, закончился трек-лист.

– Нужно было поставить на реверс, – прохрипел Брем, выпрямился и оперся рукой на зазубренный край раскопа. Он углубился в ледяное тело Первой ступени почти на два метра и скрылся в яме с головой. Пора было начинать скалывать лед вокруг ракеты, освобождая ее из многолетнего плена.

– Пять минут перекур, – сказал Брем, сел на дно ямы и включил кондиционер. Тихо зашипели клапаны на плечах, стравливая излишек давления и водяного пара, – над головой Брема возникло, но тут же рассеялось легкое облачко.

– А ведь три-четыре такие «зэшки»… – пробормотал Брем, но не стал вслух продолжать мысль, чтобы не спугнуть удачу, девку, по мнению скраперов, капризную и вздорную, но в то же время щедрую и слабую на… на все.

Как обычно, Брем рассуждал вслух, разглядывая то темное тело ракеты во льду, то налившийся густой синевой край Нептуна, уползающий за зубчатую стену ледяных утесов:

– Первым делом нужно отрубить голову наведения. Хорошо бы, чтоб лючок доступа к потрохам оказался с этой стороны, – работы меньше. Потом снимаем блок самоподрыва… Что там еще? Второй взрыватель – это если ранняя модель, с шестью винтами крепления головки. Ну и все, можно отвинчивать верхнюю часть и вызывать «жука». Хотя «глушняк» же… Значит, просто ставим маячок и идем дальше…

Брем все же не выдержал – улыбнулся, а потом даже рассмеялся в голос. Он представил, как возвращается на базу, как после душа выходит в общий зал и как парни начинают шутить, хлопать его по плечам, беззлобно подкалывать, а кое-кто типа Спенсера или того мутного типа из Австралии, Брем все время забывал его имя, бросит и пару завистливых взглядов. Но ничего, это нормально. Пока ты новичок, на тебя смотрят сверху вниз. Но стоит тебе как-то проявить себя, отметиться удачной находкой или помочь товарищу в трудный момент – и все, ты уже свой, ты в стае. И тебе уже кто-то завидует, а завистник – Брем знал это наверняка – всегда смотрит снизу вверх.

– Закончили отдых, пора заняться делом! – скомандовал Брем, легко поднялся, выпрямился, прикинул, откуда лучше начать – по всему выходило, что справа от корпуса ракеты, – и взялся за вибробур.

– И куплю после вахты в Окси-сити у мамаши Дженнифер самую красивую шлюху. Не хумаситу, а человеческую. Ту, рыжую, в кружевном белье, – пробормотал Брем и вонзил жало вибробура в лед.

То ли он не рассчитал угол, то ли так сложилась система трещин, но вместо небольшого куска вся ледяная стена, скрывавшая в своих недрах «зэшку», вдруг покрылась сеткой разломов, странно выпятила из себя ледяной «живот» и вдруг рассыпалась на куски, едва не сбив Брема с ног и завалив его чуть ли не по пояс.

– Мать твою, сука, что ты делаешь?! – заорал Брем неизвестно кому, с трудом сохранив равновесие. Чтобы не упасть, он вынужден был согнуться и уперся левой рукой в лед, продолжая правой сжимать работающий вибробур.

Когда Брем отключил его и выпрямился, он увидел перед собой образовавшуюся в результате обвала в ледяной стене нишу, а в ней – матово светящийся серый бок ракеты Z-CH с темными углублениями по всему корпусу…

Только вот это была никакая не «зэшка». И вообще не ракета.

– Что за на хрен, чувак? – пробормотал Брем, высвободил ноги и подошел ближе. – Ты что еще такое?

Он некоторое время, включив налобник, рассматривал странную находку, отметив, что она примерно вдвое толще «зэшки» и, судя по всему, настолько же длиннее. Конечно, в Первой корпоративной использовалось множество всякого оружия и техники, но то, что нашел Брем, не походило ни на что из того, о чем он знал.

– Вот так подарочек… Это не протонная торпеда, – шептал Брем, изучая поверхность «подарочка». – Она черная и толще. Не «Лепесток», у него грани и гравитационные «уши». Не орбитальный снаряд, он меньше. Не «Магнус», он красный и тоже не такой толстый. Может, «Фернир»?

Ракету класса «космос – космос» «Фернир» с термоядерным зарядом журналисты пафосно именовали «убийцей астероидов», хотя на самом деле ей было не под силу уничтожить даже крупную комету.

– Но «Фернир» здоровенный, – Брем вздохнул. – Он больше этой штуки. И не с таким странным покрытием… Покрытие… Как будто шкура ганимедского «кита»… Ладно, попробуем посмотреть, что у тебя наверху…

Он поднял вибробур, примерился, как ему ловчее будет освободить ото льда верхнюю часть «этой штуки», как называл теперь про себя Брем находку, и в тот момент, когда жало вибробура вошло в лед, случилось сразу несколько событий, которые раз и навсегда изменили жизнь парня с Нижнего яруса Большого Нью-Йорка Николая Бремова по кличке Брем, разделив ее на «до» и «после».

Приличный пласт льда, скрывающий верхнюю часть «этой штуки», отвалился, со стен ямы посыпались куски льда. Брем отгреб их ногой и увидел срезанную под конус головную часть находки, украшенную непонятными выступами. Конус расширялся, уходя вниз, и было понятно, что он – лишь самая вершинка чего-то очень большого.

Чего-то совсем большого. Даже огромного.

Это не походило ни на один известный Брему боеприпас. Но и на космический объект – боевой корабль или гражданское судно – не походило тоже. Шершавое серое покрытие, выступы…

Брем присел, вглядываясь в находку. Ему показалось, что между бугорками видны буквы и цифры маркировки. Он нагнулся и начал расчищать ледяное крошево, чтобы прочесть надпись. Внезапно колпачки на выступах с легкими хлопками отлетели в стороны, по глазам Брема полоснули рубиновые вспышки сканеров, и головной конус «этой штуки» прямо у него под ногами прорезали вертикальные линии. Еще миг – и треугольные пластины разлетелись в стороны, отбросив Брема к стенке ямы, а наружу выметнулись, вздымая тучи бордовой снежной пыли, черные гибкие металлические усы.

Они словно бы росли из недр «этой штуки», как побеги бамбука растут из земли, только не со скоростью тридцать сантиметров в сутки, а со скоростью поезда на электромагнитной подушке. Усы мгновенно унеслись вверх, но не остановились на этом, а все росли и росли, чуть поблескивая чешуйчатой поверхностью и уносясь куда-то в зеленоватую мглу. Прошло не меньше минуты, прежде чем рост усов прекратился. Они вдруг замерли, едва заметно вибрируя.

И Брем, лежа в яме у их подножия, наполовину засыпанный снегом и ледяными осколками, узнал наконец «эту штуку»…

Дыхание перехватило, сердце дало сбой, а потом забилось мелко и часто. В ногах образовалась противная слабость, руки сделались влажными. Он словно бы вернулся в семилетний возраст, когда компания Желтого Пита, грозы всех малолеток на их ярусе, подловила его у блока утилизаторов, и сам Пит, высокий парнишка с обезображенным вирусом Нанду лицом, испещренным желтыми пятнами, наклонился над Бремом и, нарочито противно сюсюкая, спросил:

– Ой, а кто это тут у нас такой пухленький, такой хорошенький, с целыми пальчиками, с розовыми ушками? И с целыми бубенчиками, надо полагать?

У Пита, да и у половины его «феллов», после прокатившейся десять лет назад эпидемии вируса Нанду и с пальцами, и с ушами, и с прочим все обстояло куда как хуже – у детей болезнь в первую очередь поражала удаленные части тела. Пальцы на руках и на ногах, уши, носы и половые органы покрывались гноящимися зловонными язвами, и чтобы избежать сепсиса, их приходилось ампутировать.

Брем родился уже после того, как эпидемию удалось обуздать, и с детства привык, что ребята на пару-тройку лет старше обглоданы болезнью. Он всегда старался держаться от них подальше – вирус помимо прочего поражал нервную систему, и выжившие на всю жизнь сделались людьми неуравновешенными, вспыльчивыми и злобными.

О банде Желтого Пита ходили самые жуткие и мерзкие слухи – якобы они мстили тем, кого не затронула изуродовавшая их болезнь, вылавливая малолеток по одному, и отрезали им пальцы, уши, носы, а то и причиндалы. Ну и отбирали деньги, хорошую одежду, а главное – выковыривали чипы у тех, кому посчастливилось попасть под государственную программу информатизации.

Слухи расползались по всему ярусу, и хотя Брем не знал и не встречал ни одного своего ровесника с отрезанным носом или ухом, он, как и его приятели по детскому блоку, верил в них и заранее страшился встречи с Желтым Питом.

И вот эта встреча произошла. Нет, Брему ничего не отрезали – слухи оказались просто вбросом, «информационной вонью», которую сами же «феллы» Пита и распространяли. Но отделали его крепко, отобрали куртку, отличную мембра-куртку с «климатом» и чип-системой, полученную от волонтеров гуманитарной службы «Тереза-мутер».

Ужас, пережитый Бремом в момент встречи с Желтым Питом, дикий, животный страх, доведший его практически до обморока, он запомнил на всю жизнь на каком-то физиологическом уровне. Ужас поселился в нем где-то глубоко внутри, в памяти или даже еще глубже, в каком-нибудь гипоталамусе, и жил там все эти годы, иногда, вот как сейчас, напоминая о себе.

Брем замер, стараясь не шевелиться. Губы сами собой беззвучно прошептали:

– Смерть-зонд…

Он резко вспотел, сердце еще громче застучало в ушах, мочеприемник просигнализировал о получении порции мочи. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Дрожащими руками Брем нашарил пульт скафандра и надавил кнопку экстренной медицинской помощи.

Встроенный медкомплекс сделал все быстро и четко, вколов порцию транквилизатора. Укола Брем не почувствовал, просто пульс успокоился почти мгновенно, зрение прояснилось, исчезла дрожь в конечностях и перестало крутить живот.

Наверное, Брем слишком испугался, и медкомплекс ввел ему двойную дозу «лекарства против страха». Но вместо ужаса появилось ощущение какой-то вселенской несправедливости и усталость. Погибать в двадцать шесть лет на забытой всеми богами Первой террасе спутника Нептуна с нелепым именем Тритон было очень обидно. Брем в этот момент твердо знал – смерть подошла не просто близко, она стоит у него за плечом и ехидно улыбается безгубым ртом сквозь разбитый визор своего белого скафандра.

И отогнать ее уже не получится…

* * *

Смерть-зонды были оружием, запрещенным всеми конвенциями и международными соглашениями. Его антигуманность признали все крупные религиозные конфессии и даже большинство сект. Его осудили все международные общественные организации. И тем не менее, как это всегда и случалось в истории человечества, смерть-зонды сыграли в ней свою роковую роль.

Такое оружие мог изобрести только «чокнутый профессор» из старинного комикса, а применить в реальных боевых действиях – только дьявол во плоти. Увы, среди десятимиллиардного населения Солнечной системы нашлись и первые, и вторые. Впрочем, справедливости ради, Брем ни черта не знал про изобретателей смерть-зонда, это была тайна за семью печатями, которую надежно хранили службы безопасности «Аэрохолла», военной корпорации, объединившей в сороковые годы практически все крупные транснациональные компании, работавшие на ВПК. И где-то там, в недрах нашпигованных самым современным оборудованием лабораторий, в тиши кабинетов и «релакс-румов», родилась идея объединить морскую мину времен Первой мировой войны, термоядерный заряд эпохи войны холодной, технологии «дроп-стеллс», полевые сканеры, электромагнитный кокон, нанотрубки и космос. Так на свет появились смерть-зонды – тупое и невероятно разрушительное оружие, мощность которого в пятнадцать раз превосходила легендарную «Царь-бомбу», созданную в СССР в пятидесятые годы двадцатого века. Восемь с лишним сотен мегатонн адского пламени, упакованного в фотоноотражающий цилиндр, не берущийся ни одним видом радаров, сканеров, сонаров и прочих устройств, разработанных человеком.

Информация о смерть-зондах просочилась в сеть вскоре после их секретных испытаний в районе Лагранжа-4 орбиты Юпитера, там, где коротают свой век «ахейцы» Ахиллес, Гектор, Нестор, Агамемнон, Одиссей, Аякс, Диомед, Антилох, Менелай и прочие. Испытания были невероятно успешными – по их итогам астероид-ахеец Диомид едва не раскололся надвое, потеряв четверть своей массы.

Пацификанты на всех континентах Олд Мамми подняли страшный шум, к ним присоединились экоспейсеры, не обошлось, как водится, без политиков, феминисток и защитников прав животных. Ассамблея Солнечной системы покряхтела-покряхтела, да и внесла смерть-зонды в список оружия, полностью запрещенного к применению, хранению и конечно же к производству.

Нетрудно догадаться, что автоматизированные фабрики «Аэрохолла» тут же в обстановке строжайшей секретности начали клепать смерть-зонды в больших количествах – оружейные короли Олд Мамми почуяли запах больших денег, а безносая заточила свою косу в ожидании большой жатвы.

Так оно и вышло.

Когда в острой фазе Первой корпоративной войны «Элементик индастриал» перешел в наступление, громя боевые корабли противоборствующей корпорации «Спейс пацифик Инк», глава «спейсов» Томас Март тайно встретился с главным контрабандистом Земли, известным под позывным «Старина Фриц». Обстоятельств сделки не сумели вызнать даже дотошные пранкеры и информшпионы, в старину называвшиеся журналистами, но после войны стало известно, что Март заказал у Старины Фрица три тысячи смерть-зондов и получил как минимум две с половиной.

Основные базы «Спейс пацифик Инк» располагалась в окрестностях Сатурна, окольцованная планета и ее многочисленные спутники были вотчиной Марта и фактически его собственностью. Дабы обезопасить себя от атак превосходящих сил флота «Элементик индастриал», по приказу Марта дальние орбиты двенадцати крупнейших спутников были густо засеяны смерть-зондами, естественно, с четкой привязкой каждого аппарата к координатной пространственной сетке. Правда, все это работало до момента боевой активации смерть-зондов, после которой они становились невидимыми не только для врагов, но и для своих. Обнаружить смерть-зонд в пространстве можно было только визуально, на коротком расстоянии, что, учитывая скорости и размеры объекта, могло спасти только те корабли, что находились в состоянии маневрирования.

Изготовившийся к атаке на базы «Спейс пацифик Инк» флот «Элементик индастриал» благодаря самоотверженным действиям разведки все же получил уведомление об установке смерть-зондов. По сути, это означало конец войны и в общем-то патовую ситуацию – вся Сатурнианская провинция оставалась за Мартом, а значит, со временем «Спейс пацифик Инк» имел возможность восстановить свой потенциал и снова угрожать «Элементик индастриал» и претендовать на лидерство в Солсисе.

Решение об атаке объектов на спутниках Сатурна принял адмирал Чарльз Спенсер Корги, командующий флотом «Элементик индастриал» на «Выселках». Сохранилась его короткая речь, сказанная на капитанском мостике флагмана корпоративной эскадры, орбитального ракетоносца «Мидуэй II»:

– Джентльмены, нас хотят одурачить. Они думают, что какие-то усатые кастрюли с термоядом остановят меня в одном шаге от победы. Приказ по флоту: атака объектов противника согласно предварительному плану. Выполнять!

Эскадры рейдеров, десантных транспортников, ракетоносцев, орбитальных штурмовиков и многочисленные корабли поддержки пришли в движение и устремились к базам «Спейс пацифик Инк» на спутниках Сатурна. Спустя тридцать семь секунд после приказа адмирала Корги глава «спейсов» Томас Март лично приказал активировать смерть-зонды.

Дальше случилось то, что вошло в историю под названием «Сатурнианская катастрофа». Бортовые компьютеры смерть-зондов, просканировав пространство, обнаружили и разобрали цели. Невидимые цилиндры раскинули во все стороны пятнадцатикилометровые гибкие усы антенн-взрывателей и перекрыли пространство на путях вероятного следования противника.

Ждать пришлось недолго…

«Сатурнианская катастрофа» подробно описана и разобрана во множестве источников. «Элементик индастриал» потерял в ней три четверти боевого флота, включая все крупные корабли. Где-то на подходе к Титану сгорел в плазме термоядерного взрыва и адмирал Корги вместе со всем экипажем флагманского ракетоносца «Мидуэй II».

Взрывы и гравитационные воронки, возникшие в местах срабатывания смерть-зондов, разметали обломки кораблей, уцелевшие единицы флота, трупы и всевозможный космический мусор, некогда бывший самым могучим соединением боевых кораблей в Солсисе, на многие миллионы километров. Среди прочего там оказались и не сработавшие по каким-то причинам смерть-зонды.

Силы притяжения Сатурна, его спутников и других планет растащили все это на огромное расстояние, и даже в поясе Койпера спустя несколько лет то и дело люди сталкивались или с мертвой глыбой орбитального штурмовика, или с крупным обломком искореженного десантного бота, набитого мертвецами в силовой броне, а то и с взведенным смерть-зондом, раскинувшим свои губительный усы.

Главное управление безопасности Солсиса ввело строжайший учет всех выявленных смерть-зондов, районы их дрейфа были объявлены запретными зонами, а за каждый вновь обнаруженный объект полагалось вознаграждение. Правда, стоимость смерть-зонда на черном рынке перекрывала эту сумму в сотни, а то и в тысячи раз, так что в первые годы после окончания войны самые отчаянные скраперы целенаправленно охотились за «черными одуванчиками», как прозвали смерть-зонды за сходство с этим цветком. Другие прозвища смерть-зондов были куда более зловещими – «снежинки дьявола», «колючки смерти», «адские ежики» и так далее…

* * *

Брем посмотрел на гибкие усы, уходящие вверх из ямы и исчезающие в зеленоватых облаках где-то на высоте пары сотен метров, сглотнул, выпрямился и очень осторожно, стараясь не делать резких движений, полез наверх. Транквилизатор действовал, но первая волна эйфории прошла, и теперь Брем соображал четко, ясно и дышал носом. Он двигался медленно, как зверь ленивец.

Много лет назад Брем был в зоопарке на Кони-Айленде и видел это странное, нелепое и страшноватое в своей обреченной замедленности существо. Существо, всю свою жизнь притворяющееся умирающим и сделавшее это своей главной защитой. Теперь вот таким же образом защищаться пришлось Брему.

Умирать очень не хотелось. Брем знал, что смерть-зонд срабатывает, реагируя и на движение, и на прикосновение, и на гравитационное, и на электромагнитное, и на тепловое излучения, а также, конечно же, на радиацию.

Весь вопрос в том, насколько тонко откалиброваны настройки взрывателей у конкретно этого смерть-зонда и вообще в каком состоянии находятся его электронные мозги. На Тритон смерть-зонд попал неактивированным, значит, он изначально был бракованным и не откликнулся на команду, пришедшую из штаб-квартиры «Спейс пацифик Инк» полтора десятка лет назад.

После «Сатурнианской катастрофы» гравитационные возмущения зашвырнули темно-серый цилиндр смерть-зонда за пределы орбиты «Плясуна», как именовали Сатурн стэлмены, и через какое-то время он оказался в зоне притяжения Тритона, врезался в него и ушел в рыхлый метановый лед, где мог бы упокоиться навеки, если бы…

Если бы не «счастливая» звезда скрапера по имени Брем.

– Ты же, сука, еще и активировался… – прошептал «счастливчик», выбираясь из ямы.

Впрочем, с калибровкой все разъяснилось само собой, иначе сейчас ни Брема, ни Первой террасы не существовало бы в природе. Видимо, этот смерть-зонд был настроен на крупный объект, например десантный транспортник или орбитальный монитор. На букашку в скафандре он не обратил никакого внимания.

Загрузка...