Назад, в пионерское лето

1. Нежданное предложение

Я сидел у стойки бара, пил пиво из пузатого стакана и размышлял о том, где достать четыре миллиона рублей.

Бар был, может, и не самым лучшим в городе, но зато располагался в семи минутах прогулочным шагом от моей холостяцкой берлоги. Пиво относилось к сорту «Хочу быть „Гиннессом“, но увы…». Весьма «увы», честно говоря. Ну а прорывные идеи пока сводились к двум более или менее реальным вариантам: заложить под кредит квартиру или продать почку.

Почки было жалко. Квартиры тоже. Но почки, пожалуй, жальче — пусть и говорят, что одной человеку для нормальной жизни вполне достаточно, зачем-то ведь все же дано их нам две — и за пять десятков лет на этом свете я к обеим своим как-то привык…

Хотя, может, как раз для того и дано — в качестве заначки на черный день?

Мой черный день настал не далее как позавчера, когда, привычно свернув на своей видавшей виды «Форестере» с улицы во двор — как делал на протяжении лет десяти минимум — я героически протаранил выскочивший из-за угла щегольской «Ягуар». И скорость-то была черепашья! У меня только фара треснула за бампер немного погнулся, а это чертово поделие британского (или уже китайского? Шут их теперь разберет!) автопрома — аж всмятку! Из жести для пивных банок такие, что ли, делают?!

Хорошо хоть обошлось без жертв: «Ягуар» просто-таки взорвался букетом подушек безопасности, из объятий которых водителя — совершенно ошалевшую от случившегося девицу лет двадцати пяти — еще и не так просто потом оказалось выковырять.

Убедившись, что с дамочкой все более или менее в порядке, сам я почти успокоился: вина в аварии явно полностью лежала на ней, не пропустившей «помеху справа», но потом приехавшие на место происшествия бравые сотрудники ГИБДД (мною же, к слову, и вызванные) разве что не носом меня ткнули в сплошную линию, которую я, оказывается, походя пересек, выполняя левый поворот во двор. Отродясь ее там не было! Вчера, что ли, нарисовали?!

Так, собственно, и оказалось: треклятую разметку нанесли буквально накануне. Могли бы, блин, заодно и запрещающий поворот знак повесить! Впрочем, не факт, что я и его бы заметил, как проглядел новенькую сплошную — по привычному же маршруту ехал, что называется, на автопилоте. Короче: сам дурак, нужно было быть внимательнее… Только вот что уж теперь!

Ну да как «что теперь» — теперь пришла пора расплачиваться за содеянное. Оценщики, ничтоже сумняшеся, насчитали добрых шесть с половиной миллионов рублей ущерба. Заподозрив наглый развод, я попросил перепроверить их выводы одного своего знакомого, работавшего в страховой — но у того и вовсе вышло целых семь «лямов» с хвостиком. ОСАГО, ясное дело, не покрывало и десятой части выставленной мне суммы.

Кое-какие сбережения у меня, понятно, имелись — без малого пара миллионов. Еще недавно мне казалось, что это не то чтобы до фига, но и не вовсе уж нищебродство. Теперь же, за вычетом накопленного, оставалось где-то раздобыть еще два раза по столько.

Можно было, конечно, юлить, тянуть до суда, но сути дела это не меняло — попал я капитально.

— Неприятности? — послышалось вдруг справа.

Я хмуро обернулся, ожидая увидеть кого-нибудь из завсегдатаев любимого бара, но рядом со мной у стойки пристроился совершенно незнакомый мне мужик лет сорока, в добротном светлом костюмчике и при галстуке. Взгляд его был участливым, голос — вкрадчивым, в общем — хуже не придумаешь!

— А что, так вот прям заметно? — мрачно буркнул я.

— Честно говоря, не особо, — коротко усмехнулся мой сосед, тут же, впрочем, снова вернув на лицо слащаво-сочувственное выражение.

— С чего бы тогда подобные гениальные выводы? — скривился я, поднося ко рту почти полный стакан.

— Работа такая, — улыбнулся уголками губ незнакомец. — Майор Круглов, Федеральная служба безопасности, — в его подвижных пальцах будто само собой возникло бордовое удостоверение.

Подавившись пивом, я едва не заплевал им собеседника. Из стакана в дрогнувшей руке хорошо так плеснуло на стойку — к немалому неудовольствию бармена Василия, тут же поспешно подскочившего с тряпкой. Покосившись на документ в руках майора, тот, впрочем, не сказал нам ни слова.

— Вот только вас мне сейчас и не хватало! — угрюмо выговорил я через четверть минуты, наконец откашлявшись.

— Вы даже не представляете, Андрей Викторович, насколько близки к истине! — с пылом заявил на это Круглов. — Именно нас вам в вашем нынешнем положении и не хватает. А нам, не поверите — здорово не хватает вас. Так, может, поможем друг другу?

— Вы расследуете мою аварию? — сообразил я. — Это все-таки была голимая подстава? — спросил — и сам уже понял, что несу бред: ну какое дело ФСБ до происшествия в тихом дворике на восточной окраине столицы?

— Будь даже и так — мошенничество на дорогах не наш профиль, — разведя руками, подтвердил мои сомнения майор. — Ну и, насколько могу судить, в вашем случае все абсолютно чисто. Просто аккуратнее надо бы за рулем… Но вот возместить пострадавшей гражданке Карпович причиненный ущерб мы могли бы вам помочь — взамен на встречную услугу с вашей стороны.

— И какую же? — чуть склонив голову набок, с плохо скрываемым любопытством поинтересовался я.

Надо же, за не столь уж и короткую жизнь — родился я еще при развитом социализме, полноценно застал и Перестройку, и лихие девяностые, и сытые нулевые, и неоднозначные десятые — меня еще ни разу не пытались вербовать никакие спецслужбы! Не удивительно: ну, не было у нас с ними ни малейших точек соприкосновения! А теперь что, вдруг появились?

— Об этом мы с вами поговорим в другом месте — если вы согласитесь поехать туда со мной, — последовал уклончивый ответ.

— А если откажусь? — прищурился я.

— В этом случае я куплю вам пинту пива — в компенсацию за то, что вы столь неосторожно пролили, заговорив со мной — и распрощаюсь. Пойду сам решать свои проблемы, а ваши останутся с вами. Прогадаем мы оба, полагаю — но что делать? У нас свободная страна…

— Бесплатное пиво — звучит заманчиво… — с деланым равнодушием пробормотал я. — А далеко ехать, если что? — уточнил, однако, тут же.

— В один конец — с полчаса, — поведал мне собеседник.

— На Лубянку, что ли?

— Не совсем. Но вроде того.

— Можно еще раз взглянуть на ваше удостоверение? — спросил я, помедлив.

— Пожалуйста, — Круглов повторно продемонстрировал мне бордовую книжицу. Я потянулся было к ней, но в руки мне майор документ не дал, выразительно покачав головой.

Впрочем, рассмотреть удостоверение мне это ничуть не помешало. Другое дело, что прежде мне еще не приходилось иметь дело с «корочками» ФСБ. Сталкивался с прокурорскими, лицезрел полицейские и сотрудников Следственного комитета, адвокатские видел, а вот с чекистскими как-то не сложилось… Бог миловал, что называется.

Но исходя из общих соображений, примерно так подобный документ и должен был, наверное, выглядеть: громкая шапка, номер, фотография, синяя печать, звание, фамилия имя и отчество — если верить книжице, звали майора Геннадием Петровичем.

— Ну так как? — осведомился Круглов, дав мне вволю налюбоваться на свое удостоверение. — Прокатимся?

— Пожалуй, — кивнул я, помедлив уже чисто для проформы. — Как говорится, до пятницы я совершенно свободен!

— В таком случае, прошу за мной, — заявил майор, соскальзывая с высокого барного табурета.

Сделав напоследок большой глоток, я поставил так и не допитый стакан на стойку и поспешил за уже направившимся к выходу собеседником.

На улице Круглова ждал серебристый микроавтобус. Распахнув заднюю дверцу, майор жестом предложил мне зайти в салон с зеркальными окнами. Сам Геннадий Петрович за мной не последовал, предпочтя занять место рядом с водителем, отгороженное от меня толстым стеклом — прозрачным, но звуки, похоже, не пропускавшим: я видел, как ФСБ-шник открывает рот, что-то говоря молодому парню за рулем, но не услышал ни слова. Зато четко уловил, как с щелчком заблокировались двери. Невольно поежился: если это все же похищение, то оно, считай, удалось. С другой стороны, что с меня взять, кроме той же почки? Ладно, пары почек. Сердечко — и то пошаливает, так себе выйдет трофей у потенциальных злодеев…

Нет, слишком сложно — при желании можно было бы тупо стукнуть меня по башке в подъезде, а не светить удостоверением — и физиономией — перед тем же барменом. Так что, скорее всего, этот Круглов и впрямь из ФСБ. И нужна ему от меня вовсе не пресловутая почка. А вот что? Ладно, глядишь, скоро и узнаем…

Как и обещал майор, дорога заняла ровно полчаса. Окна салона оказались зеркальными не только снаружи, но и изнутри, а стекло в кабину Геннадий Петрович, едва мы тронулись, закрыл со своей стороны плотной шторкой, так что я понятия не имел, куда именно меня везли. Пытался хотя бы приблизительно угадать, ловя повороты, однако быстро запутался и бросил.

Но вот наконец автомобиль остановился. Спустя несколько секунд щелкнул замок — и дверь распахнулась.

— Приехали, — сообщил мне снаружи Круглов. — Можете выходить.

Не заставив просить себя дважды, я выбрался наружу.

Микроавтобус стоял на огороженной высоким забором территории в десятке метров от крылечка двухэтажного кирпичного домика под покатой крышей из зеленой гибкой черепицы. В стороне, за деревьями, виднелись еще несколько подобных же строений.

Почему-то я ожидал, что майор пригласит меня войти в этот ближайший дом, но Геннадий Петрович указал на выложенную плиткой дорожку, ведущую в обход:

— Идемте, Андрей Викторович.

Пожав плечами, я направился, куда мне было велено.

Нашей целью оказалось приземистое здание всего в один этаж, спрятавшееся в густых зарослях лещины. Стоило нам к нему приблизиться, как в стене распахнулась неприметная дверь — я сперва подумал, автоматически, но затем увидел внутри предупредительного охранника в темно-синей форме с погонами сержанта — и, пройдя коротким коридором, мы оказались в комнате без окон, но по-своему уютной: кожаный диванчик, пара кресел, журнальный столик, аквариум с золотыми рыбками, мягкий, приглушенный свет…

— Присаживайтесь, — предложил мне Круглов. — Мой коллега сейчас подойдет.

— Коллега? — вопросительно приподнял я бровь, опускаясь в одно из кресел.

— Тот, кто введет вас в курс дела, — ответил майор. — А пока можно попросить ваш телефон? — требовательно протянул он руку. — Сеть в этом помещении все равно не ловится.

— Пожалуйста, — вынув из кармана мобильник, я почти без колебаний отдал его ФСБ-шнику.

— Благодарю, — приподняв крышку только теперь замеченного мной ящичка возле аквариума, Геннадий Петрович спрятал туда гаджет. — По окончании нашего разговора — чем бы тот ни завершился — я его вам верну.

— Да уж, хотелось бы, — хмыкнул я, храбрясь.

В этот момент в комнату быстрым шагом вошел плотный мужчина, пожалуй, несколько моложе «моего» майора.

— О, вы уже здесь! — радостно воскликнул он, приближаясь и протягивая мне руку. — Меня зовут Сергей, фамилия — Гришин, я старший научный сотрудник Института экспериментальных технологий при ФСБ России, — представился он.

— Андрей Резанцев, — в свою очередь назвался я, приподнимаясь из кресла и пожимая его широкую ладонь.

— Я знаю, кто вы, — кивнул Сергей. И добавил: — Наконец-то мы вас нашли!

— А что меня было искать? — развел руками я, снова усаживаясь. — Я никуда не прячусь…

— О нашем институте, вы, конечно, не слышали? — вместо ответа заявил — почти без вопросительной интонации — Гришин, удобно устраиваясь во втором кресле. Круглов уже тоже присел — на диванчик.

— Обещанное нашим президентом оружие на новых физических принципах делаете? — полушутя предположил я.

— Пока не совсем оружие, — мотнул головой Сергей. — Но да, на новых принципах… Вы фантастику любите? — неожиданно спросил он.

— Современную — не очень, — признался я. — Но в детстве, конечно, увлекался — как, наверное, и все, кто рос в СССР. Беляев там, Стругацкие, Кир Булычев…

— Герберт Уэллс? — продолжил список Гришин.

— Ну да, из зарубежных. «Война миров», «Машина времени», «Человек-невидимка», — машинально кивнул я — и тут осекся. — Вы ж не просто так спросили?

Сергей многозначительно кивнул.

— «Человек-невидимка»? — уточнил я.

А что, чем не новые физические принципы? Вот только при чем тут я?

— Скорее, «Машина времени», — поправил меня собеседник.

— Шутите? — нахмурился я.

— Наша работа, Андрей Викторович, к шуткам не располагает, — сухо подал с дивана голос майор.

— Хотите сказать, что у ФСБ есть машина времени? — недоверчиво прищурился я на Круглова. Затем перевел взгляд на Гришина.

— Машины пока нет, — похоже, с искренним сожалением вздохнул Сергей. — Но кое-какие смежные технологии имеются…

— Так, давайте не будем ходить вокруг да около, — решительно тряхнул я головой. — Говорите прямо, что у вас за проблема и какое отношение имею к ней я!

— Что ж, прямо — так прямо, — охотно кивнул Гришин. — Как бы фантастически это ни прозвучало, мы действительно изучаем возможность перемещения во времени. И достигли в этом деле определенных успехов. Так, например, мы научились направлять в прошлое зонды наблюдения. Пока всего на несколько десятилетий — дальше энергозатраты растут по экспоненте… К сожалению, пока вы не подтвердите свое согласие на сотрудничество, — покосился он тут на Геннадия Петровича, — я не имею права посвящать вас во все детали, но если вкратце: один из наших зондов вышел из-под контроля. И если его спешно не деактивировать, может случиться непоправимое…

— Разорвет саму структуру пространственно-временного континуума и разрушится Вселенная? Но это в худшем случае, а возможно, уничтожена будет только наша галактика? — со скептической усмешкой кривовато процитировал я один из некогда своих любимых фильмов.

— Целая галактика — вряд ли, — с совершенно серьезным видом покачал головой мой собеседник. — Но планета действительно может серьезно пострадать. Вплоть до полной гибели человечества, да.

— Что же вы так… неосторожно с этим зондом? — уже без тени веселья поинтересовался я, проникнувшись тоном Сергея.

— Хороший, кстати, вопрос, — буркнул Круглов.

— Геннадий Петрович, хоть вы не начинайте! — недовольно поморщился Гришин. — Все же уже обсудили!.. Мы движемся в неведомое, — снова повернулся он ко мне. — Сюрпризы, в том числе неприятные — неизбежны. К тому же, как смогли, мы подстраховались. Зонд можно отключить, так сказать, вручную. Вот только сделать это придется из 1985 года, где он у нас столь неудачно завис.

— Попросите подсобить кого-то из местных? — уточнил я, снова не сдержав саркастической усмешки.

— Можно сказать и так. Помимо отправки в прошлое зондов, мы ведь умеем еще кое-что. А именно, перемещать во времени человеческое сознание — назовем это так, на самом деле там все куда сложнее, но в двух словах такое не растолковать. Как бы то ни было, это значительно рискованнее, чем оперировать зондом. Но в данном конкретном случае иного выхода у нас просто нет… Однако видите ли, Андрей Викторович, вся штука в том, что сознание не может быть отправлено просто в никуда. И куда попало — тоже не может. Единственное место, в которое оно может быть, скажем так, перенесено — его собственный носитель, то есть тот же самый человек, но на более раннем витке временного потока.

— Типа попаданца в самого себя? — хмыкнул я.

— А говорите, что не любите современную фантастику.

— Не люблю, — подтвердил я. — Но кое-что читал со скуки…

— Нами установлено порядка пяти сотен ныне здравствующих лиц, потенциально способных получить доступ к зонду в июне 1985 года, — продолжил Сергей. — Но большинство кандидатур, к сожалению, отпадает. Расчеты — а у нас есть для них специальная методика — показывают слишком высокий риск необратимых изменений прошлого. Историю не так-то просто свернуть с проторенной колеи — раздавить случайную бабочку тут совершенно недостаточно — однако внедрение в прошлое сознания нашего современника не может вовсе не оказать влияния на ход событий. Для оценки риска мы используем шкалу от единицы до ста — между собой мы называем это коэффициентом Сары Коннор. Показатель менее десяти считается незначительным, от десяти до тридцати — умеренно-опасным, но еще приемлемым. Все, что выше тридцатки — потенциальные проблемы. Все, что превышает семьдесят — почти неизбежный радиальный слом исторического процесса, иными словами — катастрофа. Так вот, Андрей Викторович, если задействовать в операции вас — а вы ведь уже наверняка догадались, к чему я веду — мы будем иметь дело всего с восемью единицами коэффициента Сары Коннор! Это просто-таки идеальный показатель, поверьте! Следующий из доступных нам кандидатов — это девятнадцать единиц, все прочие — и вовсе за тридцать!

— Получается, я такой никчемный, что даже прошлое не могу серьезно изменить? — буркнул я первое, что пришло мне тут в голову — чтобы устаканить мысли, требовалось время, а сказать что-то мне показалось нужным.

— Почему же никчемный? — удивился такой постановке вопроса Гришин. — Просто идеально вписывающийся в исторический процесс. Тут нечего стыдиться — напротив, есть чем гордиться!

— Короче, вы хотите отправить мое сознание в прошлое, чтобы там я, тринадцатилетний, выключил ваш зависший зонд, не дав ему взорвать Землю? — подытожил я, сам удивляясь тому, какую несусветную чушь произношу. — Кстати, а в будущее так тоже можно сгонять? — поинтересовался с усмешкой.

— В будущее иногда удается заглянуть — буквально одним глазком, — начал отвечать с конца Сергей. — Полноценно перенести туда сознание из нашего настоящего невозможно даже теоретически. Вот вернуть в настоящее из прошлого ранее туда заброшенное — это запросто… А по поводу всего остального вами сказанного — совершенно верно, именно так дело и обстоит, — невозмутимо подтвердил он.

— И в случае успеха, по контракту с институтом вам будет единоразово выплачено десять миллионов рублей, — добавил Геннадий Петрович.

— А в случае неудачи? — быстро спросил я, в душе порадовавшись прозвучавшей сумме — мои проблемы она действительно решала бы с лихвой.

— Неудачи быть не должно, — горячо заявил Гришин. — Перенос сознания в прошлое — технология отработанная, если не нарвемся на аномалию, результат гарантирован на девяносто девять и девять десятых процента — и еще с девяткой в периоде…

— На аномалию? — перебил я его уточняющим вопросом.

— Их возможность обоснована теоретически, но на практике ни с чем подобным мы еще ни разу не сталкивались, так что не берите в голову, — махнул рукой Сергей. — Итак, маршрут «туда» — считайте, сто процентов. Путь «обратно» — девяносто семь. Всего три процента на то, что ваше сознание застрянет в прошлом. Это, конечно, нежелательный вариант, но ваши восемь единиц коэффициента Сары Коннор дают надежду на то, что ничего фатального не случится и в этом — весьма маловероятном — случае…

— Кроме того, что я так и останусь в 1985 году, — передернулся я.

— Получите шанс прожить жизнь заново, — пожал плечами Круглов. — Многие о подобном лишь мечтают!

— Только не я…

Идеальной свою судьбу я, конечно, нипочем не назвал бы, но в целом был ею в той или иной степени доволен — если, конечно, не считать этого чертова «Ягуара» напоследок. Да и ни малейшей ностальгии я не испытывал ни по восьмидесятым, ни, тем более, по девяностым, ни даже по нулевым. Пережить все это еще раз? Да ну на фиг!

— Вероятность сбоя крайне мала, — веско заметил Гришин. — Уверен, что вы благополучно вернетесь. А пошли мы кого-то другого — с худшим вашего коэффициентом Сары Коннор — легко может оказаться, что кто-то из нас — вы или я, или, скажем, Геннадий Петрович, — кивнул он на майора, — вовсе не доживут до нашего времени, так как история изменится. А не отправим никого — почти наверняка погибнем все скопом.

— Так себе альтернатива, — пробормотал я.

— Согласен, — кивнул Сергей.

— Мы не требуем от вас немедленного ответа, — снова вступил в разговор Круглов. — У вас есть пять часов, чтобы все хорошенько обдумать — и принять взвешенное решение.

— То есть, пока я могу пойти домой? — оживился я.

— К сожалению, нет, — покачал головой майор. — Но здесь, на территории, вам будет предоставлены все условия для комфортного отдыха… и спокойных размышлений.

— Одиночная камера со всеми удобствами? — хмыкнул я.

— Небольшой гостевой домик, — поправил меня Геннадий Петрович. — Но да, со всеми возможными удобствами. По-моему, там даже сауна есть, не говоря уже о битком набитом мини-баре. Также к вашим услугам доставка блюд из любого московского ресторана…

— Накóрмите, напóите, в баньке выпарите — и только потом употребите, — пробормотал я. — Все как положено.

— Все как положено, — и не подумал спорить с этим моим «употребите» майор.

— Обязательно было возвращать ему телефон? — с сомнением осведомился у Круглова Гришин, когда они вновь встретились примерно через четверть часа. Я к этому моменту уже вовсю «отдыхал» в выделенном мне коттедже и их разговора, разумеется, слышать не мог. — Держу пари, первым делом наш Андрей Викторович полезет в сеть искать что-нибудь наподобие итогов тиражей «Спортлото» за 1985 год!

— А если и так, — в равнодушным видом пожал плечами майор. — Сами же сказали: коэффициент восемь. Значит, что бы он ни делал, история в безопасности.

— И тем не менее…

— Насколько могу судить по его досье, возможность раздобыть некий инсайд — это для Андрея Викторовича хороший стимул согласиться в итоге на наше предложение, — менторским тоном заявил Геннадий Петрович. — Если потом что-то таки пойдет не так, его послезнание окажется меньшей из наших бед. А если все сложится, как запланировано, воспользоваться лишней информацией он скорее всего просто не сумеет: когда мы вернем его сознание назад, у того, тринадцатилетнего Андрея Резанцева ненужных воспоминаний не останется.

— Не мне вам объяснять: эту проблему легко обойти!

— Это если специально задаться такой целью. А Андрей Викторович — опять же, насколько я могу судить — едва ли станет так поступать, пока не выполнит основное задание. А после, как вы понимаете, у него уже не будет на это времени. И вообще, Сергей Сергеевич, раз сомневаетесь в Резанцеве — почему не использовать вместо него кадрового сотрудника? Благо, в кои-то веки есть подходящий?

— Это наш план «Б». Но там коэффициент — девятнадцать. Это вам не восемь!

— Вот именно. Нам нужен именно Андрей Викторович — так что пусть себе шарит по сети. Что нароет, что запомнит — все его. Лишь бы добровольно подрядился на операцию.

— Ну, как скажете…

2. Подготовка

Сергей Гришин на мой счет ошибся — как минимум, отчасти: большую часть предоставленного мне на размышления времени я и в самом деле просидел в Интернете, но итоги тиражей «Спортлото» бросился изучать отнюдь не в первую, и даже не во вторую очередь.

Сначала я просто решил почитать про 1985 год — как ни крути, давненько это было, в памяти у меня от тех времен остались лишь отдельные, пусть и яркие, фрагменты, в основном — чисто личного характера. А что там происходило в стране в целом, да еще чтобы со строгой разбивкой по годам и месяцам — частично вовсе стерлось, частично перепуталось. Единственная дата из 80-х, которую мне было нипочем не забыть — 26 апреля 1986 года, день, когда взорвался реактор Чернобыльской АЭС. Вышло так, что мой отец, физик-ядерщик, находился тогда в командировке на этой чертовой атомной станции, а мама как раз приехала к нему из Москвы в Припять — майские праздники они собирались провести вместе в Киеве. Оба получили несовместимую с жизнью дозу радиации, и вскоре мы с моей сестрой Евгенией остались сиротами.

Женька была на пять с половиной лет меня старше, и до потери родителей мы с ней, признаться, не особо ладили, но именно она не позволила забрать меня в детский дом, оформив опеку — или как там это тогда называлось — на себя.

Сестра погибла в 1992-м, в центре Москвы, от случайной бандитской пули — просто оказалась не в то время не в том месте.

Первое со вторым не могло у меня не сложиться, а тут еще майор Круглов с его идеей о «втором шансе»… И если, здраво оценивая ситуацию, чернобыльскую катастрофу я едва ли смогу предотвратить — слишком уж масштабное событие, а я с моими восемью баллами по этой их шкале Сары Коннор (придумали же, блин, название — лучше бы Алису Селезневу увековечили!) опасений у истории, вроде как, не вызываю, то уберечь Женьку от нелепой смерти — а может, и удержать родителей от роковой поездки в Чернобыль — почему бы и нет? По крайней мере, можно будет попробовать. Сложится — сам попытаюсь, а нет — так заряжу себя тринадцатилетнего.

Ну а как убедить не признающих ничего мистического отца с матерью и строгую сестру мне поверить? Да очень просто: наглядно продемонстрировать знания будущего! Не в общих чертах — такое фиг проверишь — а конкретно: такого-то числа в мире случится то-то и то-то. Благо найти в сети подробную хронику тех же 1985 и 1986 годов проще простого. Итак, что тут у нас, начиная с лета 85-го?

Отлично! Не в смысле, что террористы молодцы, а событие значимое — и легко проверяемое.

Смотрим дальше.

Тоже подходит. Запоминаем: 15 июня 1985 года, Эрмитаж, «Даная».

Продолжаем.

Несчастных индусов мне, юному пионеру, точно никак не спасти, но об авиакатастрофе советские газеты наверняка напишут. Годится.

Таким вот образом я зазубрил почти четыре десятка значимых дат, и лишь затем мне пришла в голову мысль о пресловутом «Спортлото». Причем сперва я не столь уж этой идеей и воодушевился — одно дело, творить добро, каковым спасение родителей и Женьки, конечно же, является, а совсем другое — пытаться урвать шальных денег. Но потом вспомнил, как та же сестра отсчитывала мне копейки на школьные обеды, а сама неизвестно где и чем питалась — и решил: какого черта?! Да в Интернете еще, может, и не окажется полных итогов тиражей!

Итоги в сети, конечно же, нашлись. Из двух вариантов лотереи — «шесть из сорока девяти» и «пять из тридцати шести» — я выбрал второй, чтобы на одну цифру меньше каждый раз запоминать. Тиражи взял вразброс: если кто-то (не будем показывать пальцем кто) выиграет несколько раз подряд, им уже не благодушная ФСБ, а суровый КГБ, небось, заинтересуется! Ну и, понятно, заучил не десятки комбинаций — всего несколько. Зато твердо запомнил.

Последние пара часов отдыха ушли на повтор и самопроверку — и где-то в это же время у меня зародились вопросы, которые я и поспешил задать Круглову с Гришиным, когда снова предстал пред их ясны очи.

— А вот объясните мне толком, — начал я, слегка подавшись вперед из уже привычного кресла в комнате с аквариумом. — Этот ваш зонд, застрявший в 1985 году… Если он таки вызвал катастрофу — то ведь именно тогда? В 85-м? Но раз мы тут, в XXI веке, живы-здоровы, значит либо ничего страшного вовсе не случилось, либо кто-то — например я — успешно беду предотвратил?

— К сожалению, не значит, — покачал головой Сергей. — Это непросто объяснить без специальной терминологии и не углубляясь в дебри теории, но если условно и грубо, то зонд как бы одновременно существует в двух временных потоках — в современном нам и в 1985 году. Если не будет деактивирован, окончательно в разнос он пойдет через пять-семь дней — то есть где-то к пятому-седьмому июня 1985-го. А мы, соответственно, узнаем об этом через те же пять-семь дней, уже нашего времени. Точнее, узнаем, если все будет в порядке, если же, не дай Бог, нет — боюсь, уже некому будет что-то узнавать… Я понятно объяснил? — неуверенно уточнил он.

— В принципе, да, — кивнул я, решив, что суть более или менее уловил, а детали, в общем-то, и не столь важны. — Но у меня еще вопрос. Как раз в июне 1985 года со мной приключилась одна неприятность. В пионерском лагере я неудачно упал, заработал сотрясение мозга и небольшую амнезию — несколько дней начисто выпали из жизни, как не бывало. И потом память так и не восстановилась. Это как-то может быть связано с вашей операцией?

— Даже наверняка связано! — с энтузиазмом подхватил Гришин. — Но вот где здесь причина, а где следствие, уверенно сказать не берусь. Возможно, именно та амнезия — сама по себе случайная — и определяет ваши уникальные восемь баллов коэффициента Сары Коннор: раз вы ничего не помните, то и негативного влияния на исторический процесс оказать не можете. Но не исключена и обратная ситуация… Мне придется все же раскрыть Андрею Викторовичу кое-какие технические нюансы, — повернулся он к Круглову.

Майор жестом дал коллеге «добро».

— Видите ли, — снова перевел Сергей взгляд на меня, — как оно все в норме происходит… Переместившись в прошлое, ваше нынешнее сознание на время вытесняет все мысли и чувства, скажем так, оригинала. И после, когда операция завершится, вы образца 1985 года не будете помнить ничего из того, что думали, говорили и делали в этот — надеюсь, краткий — период. Так что да, та ваша амнезия вполне может оказаться и следствием внедрения из будущего.

— Вот как? — пробормотал я.

То есть, выходит, я-тринадцатилетний потом ничего не вспомню? Все мои недавние смелые задумки как минимум оказывались под вопросом…

— Что ж, ясно, — буркнул я. — Черт возьми…

Круглов чуть заметно усмехнулся — хотя, возможно, мне это всего лишь показалось.

— А как я вообще найду в 1985-м этот ваш зонд? — поинтересовался я, поспешив отвлечь собеседников от своей едва не случившейся проговорки. — И как смогу его выключить?

— Этот ваш вопрос означает согласие на сотрудничество с нами? — быстро спросил Геннадий Петрович.

— Нет, — мотнул я головой. — То есть… В смысле, хотелось бы все же сперва во всем как следует разобраться…

— Зонд сам вас найдет, — заявил — вновь после молчаливого одобрения майора — Гришин. — Чужеродное потянется к чужеродному — так, собственно, и задумано. Ну и интерфейс там по-любому будет интуитивно понятный. А вот что именно вы увидите, предсказать не берусь — все это очень индивидуально. Зонд же… это не какой-то там металлический прибор или механизм — а этакая полуиллюзия. Нет, неправильно сказал… Не иллюзия, конечно, зонд сугубо материален и объективен, но проявляет себя вовне лишь в преломлении через ваше сознание… Ну, типа того. Так что простите, но четкого алгоритма вам задать не могу. Скажу лишь некую ключевую фразу… Только не смейтесь.

— И не думал… — напротив, нахмурился я, удивленный подобным предупреждением.

— «Следуйте за белым кроликом!» — торжественно провозгласил Сергей.

— Что? — опешил я.

— Просто запомните это, — чуть ли не виноватым тоном проговорил Гришин. — «Следуйте за белым кроликом». Звучит нелепо, да, но когда случится то, что должно, вы сами поймете, о чем речь — и наверняка не ошибетесь.

— А почему нельзя просто объяснить-то?! — вскинулся я.

— Как смог, я объяснил, — развел руками мой собеседник. — Поверьте, Андрей Викторович, я вовсе не пытаюсь вас запутать! — горячо заявил он в ответ на мой разочарованно-сердитый взгляд. — С проникновением в прошлое все очень, очень непросто! И привычные объяснения тут принципиально невозможны, как бы нам с вами ни хотелось их получить. Мы движемся на ощупь! Гадательно!

— Но белый кролик… — покачал головой я.

— Почему нет? Если что, его не мы придумали — для нас это такая же данность, как и для вас… Ладно еще мы тут с вами, а представляете, как это выглядело, когда мой шеф докладывал о белом кролике в Администрации Президента? Как он потом рассказывал, нас чуть сразу не закрыли! Преувеличил, наверное, но суть ясна…

— Ясно… — задумчиво пробормотал я.

Блин! Белый кролик с интуитивно понятным интерфейсом!.. Чума! Даже не представишь, что это все лишь сон — такую дичь моему подсознанию вовек не намутить!

— Что ж, подытожим, — выговорил я, не без труда сдерживая позывы к идиотскому, почти истерическому смеху — явно совершенно сейчас неуместному. — Мое сознание отправится в прошлое, где вытеснит мое же, но меня тринадцатилетнего. Завладев телом себя-подростка, я встречаю белого кролика, прыгаю за ним в нору, где нахожу готовый взорвать планету полуиллюзорный зонд, который выключаю — там сразу пойму как. После чего мысленно возвращаюсь в наше время, бросив себя-юного с амнезией… За что уже дома получу десять миллионов рублей, — до того я все это говорил Гришину, а тут перевел пристальный взгляд на Круглова.

— За вычетом подоходного налога, — не преминул заметить майор.

— Крохоборы! — хмыкнул я.

— Закон есть закон.

— Маленькое замечание, — вмешался Сергей. — Не думаю, что вам придется прыгать в какую-то нору. Зонд должен будет располагаться приблизительно на уровне земной поверхности. Ну, может, чуть выше — но точно не ниже!

— Про нору — это я для красного словца, — признался я.

— Давайте без лишних фантазий, — скривился майор. — Парадоксов и абсурда в этом деле и так с избытком… Так вы согласны? — прищурился он на меня.

— Ну, раз в нору нырять не нужно — согласен, — не упустив случая съязвить, озвучил я свое давно уже, в общем-то, принятое решение.

— В таком случае, подпишите вот здесь, — на столик передо мной легли бумага и ручка. — И вот здесь, — рядом появился второй лист. — И вот здесь. И еще вот здесь, в двух местах…

Чертова бюрократия! Даже в прошлое без нее спокойно не сгоняешь!

— Первая стадия — успешно! — доложила Гришину ассистентка, женщина лет тридцати в длинном белом халате — не то Оксана, не то Ксения, точно я не разобрал. Я ведь видел ее мельком, когда меня готовили к операции, но сейчас даже не слышал, ибо лежал, спеленатый, на кушетке — лишенный сознания, которое, должно быть, уже начало свой нелегкий путь в далекий 1985 год.

Кроме нас троих (если, конечно, меня тут вообще стоит считать) в лаборатории Института присутствовал майор Круглов — скромно сидел на стуле в углу.

— Приступайте ко второй, — распорядился между тем Сергей.

— Принято! — откликнулась его ассистентка. — Запускаю дефрагментацию… Ой! — внезапно воскликнула она. — Это еще что за новости?

Гришин коротко, но емко выругался.

— Что случилось? — резко вскинул голову Круглов.

— Все ключевые показатели вдруг резко просели… — пробормотал Сергей.

— Это аномалия, да?! — в панике вытаращила глаза на взбесившиеся приборы Оксана-Ксения.

— Будем надеяться, что нет… — ни малейшей уверенности в голосе Гришина не прозвучало.

— Точно она! — почти взвизгнула ассистентка.

— Возвращайте Резанцева! — поднявшись со стула, коротко распорядился майор.

— Поздно, — скривился Сергей. — Он уже на полпути в 85-й! Или черт знает куда!

— Даже так? — нахмурился Геннадий Петрович. — Неизвестно куда? То есть, когда?

— Да нет, все же в 85-й, — что-то торопливо в уме прикинув, заявил Гришин. — И даже в расчетный день попадает. Но как же криво, как же криво идет… Зар-р-раза!

— Так, что у нас с планами «Б» и «Ц»? — деловито осведомился майор.

В этот момент я открыл глаза. Но не в лаборатории — в зеленом летнем ельнике. Ни Круглова, ни Гришина с ассистенткой там, понятно, не было.

3. Знакомство с Младшим

На самом деле глаз я не открывал — мне они достались уже распахнутыми. А вот насчет ельника — все верно. Только это была не дремучая чаща, а узкий, шагов в двадцать пять шириной, испещренный извилистыми тропинками перелесок. С одной стороны его ограничивал асфальтированный проезд, сейчас наглухо забитый колонной из полутора десятков лупоглазых желтых ЛиАЗов, замерших вплотную один к другому. С другой располагалось футбольное поле, где-то на треть поросшее чахлой травкой, а в оставшейся части и вовсе представлявшее собой просто плотно утоптанную землю с многочисленными лужами. А вот дальше, за ним, уже начинался настоящий, густой и темный лес — но думаю, даже в его глуши был отлично слышен грохот репродуктора, утверждавшего со столба под энергичную мелодию, что, мол Гайдар шагает впереди.

Вдоль «арены» стояли вкопанные в грунт деревянные лавки, вокруг которых кучковались дети от разве что не дошкольников до вполне себе старшеклассников. Кроме самых младших, все они носили на шеях алые пионерские галстуки. Точно такой же, к слову, имелся и у меня, небрежно повязанный под воротник белой рубашки, на рукаве которой красовался шеврон в виде пылающей красной звезды на желтом пятиугольном щите — с красным же ободком. Также на мне были синие школьные брюки — малость коротковатые, но достаточно практичные. На ногах — линялые кеды с круглыми рельефными эмблемами в виде наложенных один на другой двух мячей по бокам.

Да, именно так я, кажется, в детстве летом и ходил. Разве что, конечно, маркую белую рубашку надевал далеко не каждый день, а лишь по особым поводам, когда без этого было ну никак не обойтись. Помнится, день выезда в пионерлагерь — как раз один из таких случаев.

А вокруг меня — да, это была она, когда-то неплохо мне знакомая территория пионерского лагеря «Полет», куда в конце 70-х и в первой половине 80-х родители сплавляли меня почти каждый год, обычно — на все три смены. Исключениями были 84-й, когда 31 мая я слег со скарлатиной и вместо пионерлагеря загремел в больницу, и 85-й — тогда меня наоборот забрали в Москву досрочно из-за пресловутого сотрясения мозга, и назад в «Полет» я в то лето уже не вернулся.

В то лето? По ходу, в это лето!

— Охренеть… — пробормотал я, продолжая зачарованно озираться. Шея поворачивалась не без труда, рука, которую я машинально попытался приподнять, чтобы согнать с носа наглого комара, подчинилась не сразу и будто бы с неохотой. Ничего, привыкну, Гришин предупреждал, что поначалу так будет.

Репродуктор на столбе закончил песню про Гайдара и завел не менее бодрое: «Вместе весело шагать по просторам», и тут…

«Э, что еще за фигня?» — раздался вдруг изумленно-испуганный голос где-то прямо у меня в голове.

— Что? — в свою очередь опешил я, вздрогнув от неожиданности. — Какая фигня?

«Кто здесь?!» — теперь моя рука уже сама дернулась к лицу, будто желая зажать ладонью рот, и лишь немалым усилием мне удалось это ее движение прервать.

— А здесь кто?! — как-то вдруг резко одеревеневшим языком выговорил я.

«Как вы это делаете? Прекратите!»

— Что прекратить?

«Вот это! Говорить за меня! Махать моей рукой!»

— Вашей рукой?

«Ну а чьей же еще?!» — мои пальцы демонстративно зашевелились, и, чтобы заставить их замереть, мне вновь пришлось здорово сконцентрироваться на этой, казалось бы, тривиальной задаче.

— Кто вы вообще такой? — нахмурившись, буркнул я.

«Я-то? Андрей Рязанцев, кто же еще! А вот вы кто?!»

— Андрей Рязанцев?!

«Ну да! Андрей Рязанцев, второй отряд!»

Обычно в «Полете» насчитывалось пятнадцать или шестнадцать отрядов — десять из них собственно пионерских, остальные — малышовые октябрятские группы. Старшим считался первый, второй, соответственно, всегда был его основным конкурентом в борьбе за лидерство.

А вот что касается моего нежданного собеседника… Какой, к чертям, Андрей Рязанцев?! Мне же обещали, что его (мое прежнее!) сознание будет из тела нафиг вытеснено! Выходит, что-то пошло не так? Твою ж мате… матику!

«Так вы кто? Отвечайте!» — не унимался между тем наш суровый тринадцатилетний — почти уже четырнадцатилетний, день рождения у меня в августе — пионер.

— Ты удивишься… — не сдержав невеселой усмешки, пробормотал я.

«Стоп! Я знаю!» — заявил тут мой юный собеседник.

Надо, блин, придумать, как его про себя называть — как бы то ни было, Андрей Рязанцев здесь — это я — и точка! Разве что пусть пока будет Андреем-Младшим. Или просто Младшим для краткости. Потом, может, придумаем что-нибудь получше…

«Вы инопланетяне! — с пылом продолжил между тем голос в моей голове. — Собираетесь захватить Землю! Я читал о таком! Не помню, в „Технике — молодежи“ или в „Юном технике“ рассказ печатали… Или еще где-то… Только у вас ничего не выйдет!»

— Это почему же? — на автомате осведомился я.

«Ага, признались!»

— Ни разу ни в чем не признавался — тем более, дружок, что твоя догадка неверна. Но будь ты вдруг прав — почему это у коварных инопланетян ничего не выйдет?

«Ну, не знаю… — замялся Младший. — Потому что мы, земляне, станем бороться, наверное… И победим! — ни с того ни с сего снова обрел он здесь уверенность. — Потому что добро всегда побеждает зло!» — должно быть, в подтверждение своих слов он сжал кулак и попытался ударить им себя — то есть меня! — в живот. Ждавший чего-то подобного, руку я таки успел остановить.

— Эх, если бы всегда было так… — вздохнул я. — Это насчет неизбежной победы добра. К тому же, то, что кому-то добро, другому, может — лютое зло!

«Вот только не надо заговаривать мне зубы! — яростно прошипел Младший. — А ну, говорите, кто вы такие? Если не инопланетяне, то кто? Пришельцы из параллельного мира? Или… — он вдруг осекся. — Или это у меня попросту крыша поехала после жары в автобусе?..»

— Нет, дружище, ты в своем уме, — поспешил заверить его я. Блин, а ведь так парню и впрямь недолго свихнуться! Какого лешего его сознание не отключилось?! Это он еще неплохо держится, молодец. Собственно, я и молодец! — Короче, я — это ты, — далее тянуть с объяснениями не имело никакого смысла. — Только из будущего. Из двадцать первого века.

«Как Алиса Селезнева? — недоверчиво уточнил Младший. — Ну, в фильме „Гостья из будущего“? И еще в книжках — только я мало всего про нее читал: Булычева в магазинах не достать, а в библиотеках за ним дикая очередь…»

— Если ничего не путаю, булычевская Алиса была из конца века, — зачем-то заметил я. — А я — из первой его половины, из две тысячи двадцать… — я назвал год.

«У вас там уже изобрели машину времени? — удивился Младший. — Круто!»

— Не совсем машину, но кое-какие смежные технологии разработали, — припомнились мне слова Гришина. — И честно говоря, до вчерашнего дня — по моему времени вчерашнего — я о них даже не подозревал — все нафиг засекречено.

«Это как раз понятно, что засекречено — чтоб какие-нибудь американцы не узнали!» — хмыкнул Младший.

— Случилось так, что мне пришлось согласиться на отправку сознания в прошлое — в самого себя из 1985 года, — продолжил растолковывать я. — Твоя личность должна была на время оказаться вытеснена, я — то есть ты, повзрослевший — сделал бы, что нужно, и вернулся — а тело снова стало бы полностью твоим…

«То есть где-то случился сбой?» — верно понял суть проблемы Младший.

— Очевидно, так.

«А из-за чего?»

— Понятия не имею, — развел я руками. — Может, техника подвела — технология-то пока экспериментальная. Шарашка, что меня сюда забросила, так и называется: «Институт экспериментальных технологий при…» Не важно, при чем. Главное, что там запросто могла случиться какая-то авария… А может, нарвались на аномалию…

«На аномалию?» — переспросил Младший — точно тем же тоном, что недавно я у Гришина.

— Ученые сами, по-моему, не до конца понимают, что это такое, — скривился я. — Но теоретически, нечто в структуре времени может рушить их планы… Да, наверное, дело как раз в аномалии, — сам толком не зная почему, заключил я. — Надеюсь, она не помешает им, когда я тут закончу, вытащить меня обратно…

«А что у тебя за задание?»

— Спасти мир, разумеется.

Ведь правда же!

«А если точнее?»

— Найти один прибор из будущего. И выключить его, пока он не взорвал Вселенную, — решил я не мелочиться с масштабом проблемы.

«Прибор… Миелофон, что ли?»

— Сам ты миелофон! Зонд наблюдения. Он, зараза такая, вышел из-под контроля, теперь нужно его деактивировать вручную.

«Какая-то ненадежная у вас там, в двадцать первом веке, техника, — пробурчал Младший. — Как в конце квартала делали… А зачем вы за нами следите — ну, при помощи этого зонда? — подозрительно спросил он затем. — Не так уж и много времени прошло — что, сами не помните, что и как тут у нас — считай, у вас — было?»

— Вопрос не ко мне, — снова развел я руками — с каждым разом тело слушалось меня все лучше и лучше. — Но думаю, что это было что-то типа пробного запуска. Как мне сказали, чтобы сильнее углубиться в прошлое, нужно потратить значительно больше энергии. Вот и тренируются сперва на коротких отрезках. Ну и где, если что, можно послать человека, вроде меня, чтобы что-то поправить…

«А сознание можно внедрить только в себя самого?» — уточнил Младший.

— Да, а я разве не сказал?

«Прямо — нет».

— Ну вот, говорю.

«Ясно… — протянул он. — Но знаешь… По-моему, ты все гонишь, — с нажимом заявил вдруг. — Сломанный зонд, перезапись сознания — нелепая какая-то схема!»

— Какая уж есть, — пожал я плечами.

«Короче, можешь как-то доказать то, что тут наговорил?»

— Рассказать что-нибудь о будущем?

«Было бы, конечно, интересно — но так ты что угодно сможешь мне наплести — как я проверю? Поэтому не о будущем — о прошлом. О том, что знаю только я и никто больше!»

— Ну… — я задумался. — В принципе, запросто! — просиял почти тут же. — Например, был случай в четвертом классе. Серега Соколов принес в школу импортного пластикового солдатика — ему таких из-за границы привезли целый набор. Вы — мы, то есть, — с нужным местоимением я никак не мог определиться, — таких называли «агрессорами» или «наемниками». На самом деле это был британский парашютист времен второй мировой войны, ну да неважно. А редкие солдатики в то время — да и сейчас, в 85-м — являлись твоей страстью. Ты стал упрашивать Соколова этого «агрессора» на что-нибудь обменять. Серега был в принципе не против, весь вопрос — на что. Тогда ты взял из дома коллекционную модель «Москвича-412» — с открывающимся капотом, тебе родители на день рождения подарили — и предложил ее за солдатика. Соколов охотно согласился, но на следующий день потребовал вернуть все взад — отец увидел у него «Москвич», принялся расспрашивать, откуда тот взялся, ну и решил, что Серега кого-то здорово нагрел. Так оно, собственно, и было — теоретически. На взрослый взгляд, машинка выглядела куда ценнее, но такую, при удаче, в Москве можно было достать, а вот солдатика, как у Соколова — шиш. В общем, ты отказался. Соврал, что «агрессора» потерял. На самом деле он до сих пор стоит у тебя дома на почетном месте на столе. А пропажи «Москвича» твои — наши — родители так и не заметили… Ну или сделали вид, что не заметили, — добавил я, подумав, что сам бы исчезновение коллекционной модели, добрых полгода красовавшейся за стеклом на книжной полке, наверняка бы не пропустил.

«Хм… — пробурчал Младший. — Примерно так все и было… Но только ты эту историю от того же Соколова мог узнать. Запросто. А то, что насчет потери солдатика я соврал — чисто вычислить!»

— Ну, ОК, — вздохнул я. — Тогда слушай другую. Она уже совсем недавно произошла — этой весной, в каникулы. По телевизору в первый раз показали сериал «Гостья из будущего» — ты сам его недавно вскользь упоминал…

«Что еще за сериал? Просто фильм», — поправил меня Младший.

— Ну да, пятисерийный телевизионный фильм. И вот случилось так, что неожиданно для самого себя ты по уши влюбился в главную героиню, Алису Селезневу. Точнее, в юную актрису, что ее играла — некую Наташу Гусеву. По полной программе — с бессонными ночами, экзистенциальной тоской и всем таким…

«Какой-какой тоской?»

— Невыносимой. На стенку был готов лезть от бессилия. Пытался узнать адрес этой Гусевой, а не сумев, написал письмо на телевидение — но в последний момент передумал его отправлять… Только где-то к маю тебя отпустило — так же внезапно, как и началось! Ну, как инсайд? Годится?

«Да уж… — задумчиво протянул мой собеседник. — Об этом я точно никому не рассказывал. Сам не знаю, что на меня тогда нашло…»

— Ну что, убедился? — осведомился я.

«Примем как версию, что ты не врешь», — помедлив, выдал Младший.

— Правильное решение, — одобрительно кивнул я.

Что ж, будем считать, начало положено — несмотря на все ваши дурацкие аномалии, мое внедрение в 85-й прошло успешно!

Ну и где этот белый кролик?

— напутствовал меня репродуктор последними тактами очередной духоподъемной песни.

4. Испачканная рубашка

Загадочный кролик пока что-то являться не спешил. Впрочем, я и не ждал, что тот прискачет ко мне вот так вот, при всем честном народе. Да и Гришин говорил, что, скорее всего, зонд даст о себе знать не сразу, а денька этак через три-четыре, а то и через все пять. А значит, время это надо как-то провести — по возможности, не спалившись, да и Младшему — себе же самому, то есть — на будущее никакую свинью не подложив…

— многозначительно высказался со столба неутомимый репродуктор.

Ну да, я же теперь на этом пути не один! Так что пусть Младший тоже внесет свою лепту в общее дело!

— Обрисуй-ка мне, дружок, здешнюю обстановку, — деловито потребовал я. — Про второй отряд я слышал, теперь: кто вожатые, что за народ в отряде — ну и все такое.

«А сам ничего не помнишь, что ли?» — сварливо осведомился мой внутренний собеседник.

— Конечно, нет… — про былую амнезию я решил пока не упоминать, дабы не городить лишних сущностей — зашел с другой стороны: — Вот, скажем, ты сходу назовешь, как звали твоих вожатых, ну, например, в первой смене 82-го года?

«Э…» — смешался Младший.

— А ведь всего три года прошло! — веско заметил я.

«Хорошо, убедил, — признал мою правоту он. — Короче, смотри. Вон, на красной скамейке блондинка сидит, девчонки ее еще со всех сторон обступили. Это наша вожатая Марина…»

Эту небольшого росточка, худенькую Марину саму можно было легко принять за пионерку — со спины от подопечных девочек ее отличала разве что голубая вожатская пилотка на белокурой голове.

«А вон Вадим, второй вожатый, — продолжил между тем Младший. — С физруком разговаривает. Поверни голову левее — или дай я сам поверну!»

— Ну, поверни, — согласился я.

Вадим оказался рослым парнем лет двадцати пяти — вот такого с пионерами точно не спутаешь. Физрук (которого я, кстати, пусть и смутно, но помнил, звали его, кажется, Вячеславом Борисовичем, по крайней мере, именно эти имя и отчество всплыли у меня откуда-то из недр подсознания) был на голову ниже нашего могучего вожатого и раза в полтора ýже того в плечах.

— С начальством ясно, — кивнул я. — А что наши… хм… товарищи по отряду?

«Да какие там товарищи…» — как-то совсем без энтузиазма буркнул Младший.

— А что вдруг так? Из года в год ведь примерно одни и те же люди ездят — ну, костяк, по крайней мере — и вроде, до сих пор ни с кем я серьезно не ссорился…

«В прошлом году меня тут не было, — напомнил Младший. — Сложились новые компании, без меня. К тому же, из тех, кого хорошо знаю, в этот раз на первую смену многие не приехали. Зато, вон, Михеев тут как тут!»

— Михеев? — переспросил я. — Знакомая фамилия.

«Он бывал в „Полете“ и раньше — не постоянно, наскоками. Чаще попадал на отряд старше меня, но, случалось, и пересекались… Вон, у синей лавки, руки парням ломает!»

— Руки ломает?!

На поверку все оказалось не так страшно, как я было успел подумать: Михеев — крепкий паренек в школьной куртке с отрезанными рукавами — всего лишь затеял с приятелями борьбу наподобие армрестлинга: опустившись на одно колено по разные стороны скамьи, поставив на нее локти и сцепившись пальцами, ребята пытались завалить руку друг друга. Действовали, по ходу, бесхитростно — чисто на силу.

— Артем, да? — порылся я в памяти.

«Антон, — поправил меня Младший. — Для своих миньонов — Ант».

— Миньонов? — хмыкнул я, живо представив себе забавных героев популярного мультика.

Вот только в 1985 году его еще и в проекте не было!

«Ну, помнишь, у Дюма в „Графине де Монсоро“? Молодые фавориты Генриха III».

А, ну да, я и впрямь забыл, что слово «миньоны» придумали не в двадцать первом веке и не в Голливуде… Надо же, а в тринадцать лет — знал!

— А Михеев, значит, у них, типа, Генрих III? — с усмешкой спросил я.

«Ага, король всея Томилино — он откуда-то оттуда. Подкатывал ко мне в автобусе, прозрачно так намекал, что стоит под него прогнуться».

— А ты что?

«Сказал, что я сам по себе».

— Правильно, — на автомате похвалил я.

«Правильно-то правильно, но теперь стоит почаще оглядываться».

— Ладно, разберемся, — поморщился я. Размениваться на подростковые терки мне не особо улыбалось — а похоже, придется. — А что у нас с прекрасным полом? — снова перевел я взгляд на скамью, где сидела Марина.

«Половину девчонок отряда в первый раз сегодня вижу. Из остальных упомянуть, наверное, стоит только Вику Стоцкую — ты ее наверняка помнишь».

Ну да, еще бы не помнить: как и я, Вика приезжала в лагерь каждый год — и обычно на весь сезон. Но вот почему-то именно в позапрошлом, 83-м, я на нее здорово запал. Особой взаимности, к тогдашнему своему сожалению, не встретил — да и не особой, честно говоря, тоже — Стоцкая как раз страдала по какому-то парню из старшего отряда. Все, что досталось тогда мне — единственный танец на последней дискотеке третьей смены, правда, далеко не на «пионерском» расстоянии. Возможно, со временем что-то большее за этим и могло последовать, но лето предательски закончилось, а в следующем году в «Полет» я не попал из-за скарлатины.

Потом жизнь нас со Стоцкой однажды снова ненадолго свела, но это случилось уже гораздо позже 1985 года, так что сейчас никакого значения не имело.

Вика, к слову, неизменно была у нас Председателем Совета отряда, а до того несколько раз — командиром октябрятской группы. Впрочем, за эти посты в лагере не так уж и часто возникала серьезная конкуренция — мало кому нужны лишние заботы.

За время, прошедшее с того нашего танца в 83-м, Стоцкая заметно вытянулась, сменила свою прежнюю пару выгоревших, вечно полурастрепанных косичек на строгое темное каре (с которым, кстати, она проходит еще долгие годы), несколько округлилась в бедрах и даже обзавелась каким-никаким бюстом — для ее возраста, пожалуй, вполне солидным. В те свои тринадцать я бы на нее точно засмотрелся!

Что, собственно, Младший и делал.

«Ничё так, да?» — заметил он разве что не с придыханием.

Я предпочел промолчать.

«Скажи, а?» — не унимался мой внутренний собеседник.

— Она мне, на секундочку, в дочери годится, — хмыкнул я.

«А-а-а…» — разочарованно протянул Младший.

— словно подначил нас коварный репродуктор.

«Слу-у-ушай! — встрепенулся вдруг Младший. — Ты меня тут заболтал, а я ведь как раз это… Журчинскому позвонить собирался отойти. В автобусе две бутылки кваса выпил — вот, пора…»

Первыми моими мыслями были: откуда у него телефон? И при чем тут квас? Но на следующей: «А кто такой Журчинский?» — таки сообразил, о чем речь.

«Ты, наверное, не чувствуешь, а меня уже конкретно приперло!» — продолжил между тем Младший.

— Вот как ты сказал — сразу почувствовал, — кивнул я, ничуть не покривив душой. — Идем скорее, пока штаны не намочили!

«Ну, до этого, надеюсь, не дойдет…» — мы уже торопливо шагали краем футбольного поля к лесу.

Углубиться в заросли нам пришлось шагов на пятьдесят: на опушке толпа детишек из младших отрядов затеяла интенсивную перестрелку еловыми шишками. Отойдя подальше, мы без помех сделали свое важное дело, двинулись назад и уже почти вышли из леса, как вдруг из-за неплотной завесы зелени послышались возбужденные голоса:

— Отстань! — первый, высокий, скорее всего принадлежал какой-то девушке или девочке.

— Да ладно тебе! — а этот явно был мужской.

— Сказала: отстань! Мне что, на весь лагерь закричать?

— если кто тут и кричал на весь лагерь, то это был неугомонный репродуктор. И его, в случае чего, еще фиг переорешь!

— Ну что ты кобенишься-то?

— Руки убери!

Младший, которому я еще по пути в лес уступил контроль над телом, крадучись двинулся вперед и осторожно выглянул из-за куста: на полянке у самого края ельника стояла фигуристая — формами не уступила бы и Вике Стоцкой — русоволосая девочка лет тринадцати-четырнадцати и накачанный коротко стриженный парень — вероятно, того же возраста, если не старше. Лагерные — оба в белых рубашках и при пионерских галстуках.

Ну, как стояли: бесцеремонно ухватив за запястье, парень тянул спутницу за собой, та, вроде как, упиралась.

«Инга Трефилова из нашего отряда, — сообщил мне Младший. — Бугая этого не знаю, но он, вроде, из первого… Что будем делать?»

— В чужие дела лезть — только попусту нарываться, — едва слышно прошептал я. — К тому же, мне бы вообще лучше поменьше вмешиваться в прошлое…

«При чем тут прошлое? Для меня это настоящее! Думаю, нужно вступиться! Мне, не тебе, так что все будет в ажуре!»

Экий я был смелый в тринадцать лет! И как только до четырнадцати дожил?

— В ажуре? Он же тебя размажет…

«Ну и плевать!»

В этот момент бугай, должно быть, дернул Ингу за руку сильнее прежнего, и та, потеряв равновесие, беспомощно упала на колени.

— Что ты делаешь?! — вскрикнула снизу.

«Все, я иду, не смей меня останавливать!» — решительно заявил Младший и тигром выскочил на поляну:

— Эй, ты! А ну, отпусти ее! — прокричал истошно — увы, в самый неподходящий момент голос его сорвался, «дав петуха».

— Это у нас тут еще что за писк? — недовольно обернулся к нам бугай. Разжать пальцы, стискивавшие тонкое запястье Трефиловой, он и не подумал.

— Ты… Это… — Младший сбился. — Я…

Ладно, блин, похоже, придется его выручать.

— Резко отпустил Ингу и свалил отсюда ко всем чертям, — перехватив управление, проговорил я подчеркнуто спокойно и негромко. К счастью, Младший не стал упрямиться и тянуть одеяло на себя.

— Что? — от изумления первоотрядник и впрямь выпустил руку девочки. Та, правда, так и осталась сидеть на коленях, даже не пытаясь подняться. — А в рыло?

— Если настаиваешь, то и в рыло обеспечу, — невозмутимо пожал я плечами. — Но пока даю шанс уйти по-хорошему.

— Да кто ты вообще такой?! Да я тебе… — забыв, похоже, о Трефиловой, бугай грозно двинулся на меня.

Ростом он был меня заметно выше и физически наверняка сильнее — хотя, помнится, в тринадцать-четырнадцать я был в довольно неплохой для своего возраста форме. Собственно, чего там помнить — я это прямо сейчас чувствовал. Но столь же отчетливо понимал, что Младшего этот первоотрядник просто растопчет…

Вот только противостоял ему сейчас вовсе не простодушный и прямолинейный подросток.

Короткое отступление: мой шеф по прошлой работе был убежденным сторонником здорового образа жизни. Фанатом, можно сказать. Каждому сотруднику он оформил за счет фирмы по абонементу в ту или иную спортивную секцию и заявил, что те, кто станут регулярно посещать занятия, получат в конце года еще и дополнительную премию — типа, в компенсацию сэкономленного на больничных. Кому куда ходить, правда, начальник взялся решать сам — и, похоже, методом тыка. Одному моему коллеге достался бассейн, другому — тренировки по хоккею, ну а мне выпало ни много ни мало — контактное каратэ. На пятом десятке, блин, учиться махать ногами — вот спасибо!

Поначалу я отнесся ко всему этому без малейшего воодушевления, но не отказываться же от обещанной премии? Ну и начал ходить в это так называемое додзё. И знаете, втянулся! Черного пояса, правда, так и не получил — сложновато это уже в моем возрасте — но кое-чему полезному научился. Даже в соревнованиях одно время участвовал, выступал в категории «ветераны» — и как-то раз и вовсе занял третье место по Москве, медаль получил! Там, конечно, не обошлось без везения, но тем не менее!

Словом, что теперь противопоставить бугаю-первоотряднику, у меня имелось. Главное, чтобы молодое тело четко слушалось — но с этим, вроде бы, проблем не ожидалось.

Понятно, о том, чтобы эффектно засадить противнику с разворота ногой в голову речи сейчас не шло: неизвестно, что там у Младшего с растяжкой, да и школьные брюки — не совсем для подобных трюков. Но не уширо-маваши единым, как говорится…

Бугай, наверное, уже предвкушал, как его кулак крушит мою челюсть — первоотряднику оставалось сделать до меня, расслабленно (как, должно быть, казалось со стороны) стоявшего с опущенными руками, всего один шаг. И на этом-то шаге я его и подловил — внезапно метнувшись навстречу противнику, ловко подсек ему опорную ногу. Легкий толчок — без которого, в принципе, можно было уже и обойтись, и так бы все сработало — и ошалевший оппонент летит наземь. Там еще и лужа в траве оказалась — так что только брызги взметнулись!

Неплохо для начала! А вот дальше…

Дальше было всего два рабочих варианта: либо добивать врага, пока тот не опомнился — чтобы уже точно не встал — либо брать на болевой и принуждать к сдаче. Первое — куда проще, но для пионерского лагеря все же, пожалуй, перебор: не дай Бог, покалечу — выгонят, не разобравшись (или наоборот, разобравшись) — а мне тут еще белого кролика ждать…

Оставался второй вариант.

Подскочив к поверженному противнику, я поймал его руку и резко ту заломил. Первоотрядник взвыл.

— Тот, кто готов сдаться, обычно хлопает ладонью по татами, — четко, чтобы наверняка дошло, выговорил я, склонившись к уху бугая. Не помню, знал ли я в 1985-м слово «татами», но тут употребил его нарочно — для пущей солидности. — За неимением татами можешь просто постучать по земле — я пойму!

Первоотрядник, однако, то ли затупил от боли и досады, то ли вообразил, что кости у него титановые, и нипочем не сломаются — сдаваться на милость победителя он что-то не спешил.

Мысленно вздохнув, я надавил сильнее — уже чувствуя, что вот-вот перейду грань необратимого — а что было делать?

— Что здесь происходит? — раздалось вдруг со стороны футбольного поля.

Не ослабляя захвата, я обернулся: меж серых еловых стволов к нам быстрым шагом направлялся мужчина лет тридцати в пионерском галстуке и вожатской пилотке.

«Максим, старший вожатый!» — предупредительно поведал мне Младший.

Эх, где ж ты раньше был, старший вожатый Максим — когда твоих пионерок в темный лес тащили?! А вот сейчас ты тут уже на фиг никому не нужен!

— Да вот, парень какой-то поскользнулся и неудачно упал, — выговорил я, по-прежнему продолжая крепко удерживать вывернутую кисть первоотрядника. — Пытаюсь как-то ему помочь — а то в луже, небось, холодно лежать…

— Вот только лапшу мне на уши не надо вешать! — поморщился старший вожатый. — Встаньте оба… — велел он. — Все трое, — последнее замечание относилось к Инге, которая так и сидела на траве.

Прикинув, не стоит ли напоследок все же сломать бугаю руку — и решив, что это не лучшая идея — я оставил в покое первоотрядника и выпрямился. Неуклюже поднялся и мой противник. Его белая рубашка была вся в мокрых грязных пятнах. Моей, кстати, тоже досталось.

Встала наконец на ноги и Трефилова — вот ее одежда чистоту сохранила, только торчавшие из-под синей юбки голые коленки слегка запачкались зеленью.

— Какой отряд? — хмуро поинтересовался у нас Максим. — Фамилии?

— Второй, — сообщил я, не видя ни малейшего смысла юлить. — Резанцев.

— Второй, — эхом отозвалась девочка. — Трефилова.

— Первый, — глухо буркнул бугай. — Игонин.

Что ж, будем, так сказать, знакомы!

— Это все он! — заявила Инга, указав на первоотрядника. — Он ко мне полез, а Резанцев…

Резким, не допускавшим двойного толкования жестом Максим велел ей заткнуться.

— Старшие отряды, лицо лагеря, — сокрушенно покачал он головой затем. — И только посмотрите, на кого вы похожи! А ведь завтра — Сбор дружины, потом — открытие смены! В чем туда пойдете?

Ни у одного из нас троих ответа на этот вопрос не нашлось — лично я, впрочем, и не пытался его искать.

— Марш по отрядам — приведите себя в порядок! — велел между тем нам старший вожатый. — Ваше счастье, что официально смена еще не открыта — не то получили бы по черной метке!

Что? Я непонимающе нахмурился. Черные метки? Какая-то, вроде, совсем не пионерская тема, нет? Не помню такой, по крайней мере. Нет, «Остров сокровищ» знаю — и книгу, и мультик, который, кстати, если ничего не путаю, гораздо позже 85-го года вышел — но тут-то это к чему?

— По какой еще черной метке? — задала невысказанный мной вслух вопрос Инга — по ходу, не я один тут пребывал на этот счет в неведении.

— Завтра на Сборе дружины все узнаете, — сухо бросил Максим.

Ну, завтра так завтра.

— И чтобы мне больше никаких драк! — напутствовал нас старший вожатый.

Ага, конечно! Сдаться-то этот Игонин так и не успел, так что бесспорно проигравшим себя наверняка не считает — только обозлился, вон как глазенками зыркает! То есть все самое интересное у нас еще впереди — и второй раз он наверняка подготовится получше…

Ну, здравствуй, беззаботное пионерское детство! Честно: я не скучал!

5. Заселение

— Резанцев, где ты так весь изгваздался? — встретил меня по возвращении наш вожатый Вадим.

— Да м… чудак один из первого отряда в лужу упал — ну и меня забрызгал, — буркнул Младший, которому я предоставил почетное право отдуваться: влез, куда не просили — теперь расплачивайся!

— Чтобы завтра на Сборе дружины и на открытии был в чистой рубашке! — велел вожатый.

— Где ж я ее возьму, чистую? — всплеснул руками Младший.

— Сумел испачкать — сумеешь и постирать!

Наш юный пионер заскрежетал зубами, но смолчал.

Признаться, отчасти я разделял его негодование, но вовсе не в адрес Вадима — тот как раз был по-своему прав. А вот Инга Трефилова в благодарность за спасение могла бы и вызваться вернуть невинно пострадавшей рубашке утраченную белизну! Но ничего подобного этой девочке и в голову, похоже, не пришло. Да что там, она нам даже спасибо не сказала! Может, конечно, растерялась или от шока еще не отошла, но Младший на признательность явно рассчитывал — и остался разочарован. Ну а я расстроился уже за него.

Ладно, будет ему уроком!

Почти машинально я отыскал глазами Ингу. Трефилова о чем-то шушукалась с двумя другими девочками — при этом то одна, то вторая нет-нет да и поглядывали в мою сторону с нескрываемым любопытством. Насколько я знаю прекрасный пол, через четверть часа в курсе моей стычки с Игониным будет вся женская половина отряда — причем, в подробностях, которых я и сам пока не знаю. Что ж, пусть. Может, все же найдутся добровольные помощницы с несчастной рубашкой — очень уж неохота возиться с ней в ледяной воде, а другой в жилых корпусах «Полета» из кранов вовек не текло.

— заверил меня оптимист-репродуктор и вдруг оборвал песню на полуслове.

— Первому, второму, третьему и четвертому отрядам получить чемоданы и пройти для заселения в корпуса! — хрипло провозгласил он затем — при некоторой доле воображения можно было узнать голос старшего вожатого Максима. — Повторяю! Первому, второму, третьему и четвертому отрядам получить чемоданы и пройти для заселения в корпуса!

Пионеры вокруг засуетились.

— Второй отряд, построиться по двое! — распорядился Вадим.

— Мы что, малыши из октябрятской группы — парами ходить?! — тут же возмутился кто-то — кажется, это был Михеев.

— Разговорчики! — одернул недовольного вожатый. — Живо встали, как сказано — мне вас нужно пересчитать!

Отряд неохотно принялся распределяться по парам, выстраиваясь в кривоватую колонну по двое.

— Резанцев, тебе особое приглашение нужно? — окликнул меня Вадим — я и впрямь замешкался, задумавшись.

— Что? А, иду…

Я пристроился в хвост колонны — пока один, без пары.

— Казанцева, а ты что глазками хлопаешь? — прикрикнула между тем наша вторая вожатая, Марина, на кого-то из девочек. — Встань, вон, с Резанцевым — не бойся, он, вроде, не кусается!

— Казань да Рязань! — хохотнул кто-то.

— Резанцев — через «е»! — воспользовавшись тем, что я снова отвлекся, возмущенно подал голос Младший.

В школьные годы — да и в институте — это и впрямь был для меня больной вопрос — все так и норовили записать мою фамилию через «я». А вот потом что-то в мироздании вдруг резко поменялось, и подобные ошибки сделались скорее исключением, нежели правилом. Понятия не имею, в чем тут состояла причина, но факт остается фактом!

— Можно? — ко мне робко подошла щуплая девочка, прячущая карие глаза под длинной черной челкой — должно быть, та самая Казанцева.

Я лишь пожал плечами: почему нет, мол — тем более, старший приказал…

— Я в этом лагере в первый раз, подруг завести не успела, — зачем-то принялась объяснять виноватым тоном девочка. — Меня Яной зовут.

— Андрей, — представился я.

— Я знаю, — кивнула Казанцева.

Что ж, наша слава спешит впереди нас.

Тем временем Вадим с Мариной прошли вдоль выстроившегося отряда, каждый со своей стороны, пересчитывая подопечных по головам.

— Тридцать восемь, — сообщила напарнику результат вожатая.

— Да, все на месте, — констатировал тот, возвращаясь в начало колонны. — Второй отряд, за мной! — велел нам.

Мы двинулись вперед.

Наши чемоданы, приехавшие в лагерь в кузове специального грузовичка, были вывалены неподалеку, на баскетбольной площадке. К слову, ни разу не видел, чтобы там играли в баскетбол. На футбольном поле мяч ногами гоняли постоянно, волейбольная площадка принимала турниры по пионерболу — ну или, бывало, вожатые играли на ней собственно в волейбол со старшими пионерами — а вот эта чаще использовалась для мероприятий типа октябрятских веселых стартов или дел вовсе неспортивных.

К вещам мы, как видно, подошли одними из первых — несколько сотен разномастных чемоданов стояли рядами, неразобранные.

— Ну, ищи, — шепнул я Младшему. — Я не помню, как выглядит наш.

«Да что тут искать — вот он, с самого края стоит», — показал он мне взглядом на совершенно антикварного вида потертый чемодан с перемотанной черной изолентой ручкой.

Я подошел ближе. Так и есть, на потертой крышке было выведено синей ручкой: «А.Резанцев 2 отряд» — причем цифра «2» была жирно прорисована поверх полустершейся «пятерки».

«В позапрошлом году я в пятом был», — пояснил Младший — это, впрочем, и так было ясно.

— Кто нашел свой — берите, отходите в сторону и ждите остальных! — распорядился Вадим.

Я ухватил чемодан за ручку и приподнял — тот оказался неожиданно тяжелым. Кирпичи я, что ли, в лагерь вожу?

«Что это сразу кирпичи?» — буркнул Младший.

— А что тогда?.. Погоди! — осекся я. — Я не произносил этого вслух! Ты что, мысли мои тоже слышишь? — уточнил удивленно — до сих пор у меня создавалось впечатление, что достучаться до нашего пионера можно только говоря в голос.

«Иногда. Сначала не слышал. Теперь — да, но, наверное, не всегда. Только если ты четко формулируешь».

«Сейчас слышишь?»

«Ты спросил: „Сейчас слышишь?“»

«Верно…» — честно говоря, не знал, радоваться мне новости или огорчаться. С одной стороны, все время что-то бормотать себе под нос — напрашиваться на ненужные вопросы… Но с другой — сейчас этот крендель улавливает лишь четкие формулировки, а что будет дальше?

Ну да ладно, в любом случае все это ненадолго!

«Если ты еще что-то мысленно сказал после „верно“, то я ничего не разобрал», — заметил тем временем Младший.

«Нет, я практически молчал», — заверил его я.

Мы оттащили чемодан в сторону — первыми в отряде. Однако почти сразу к нам присоединился Михеев, затем еще пара мальчишек. Аж вся перекосившись под тяжестью ноши, подгребла красотка Стоцкая. Выудили свой багаж и оба вожатых.

«Напомни: девчонки свои чемоданы сами в корпус тащат? — поинтересовался я, искоса наблюдая, как буквально волочит тяжелые вещи по траве Инга Трефилова. — Или надо им помочь?»

«Еще чего! — не задумываясь, бросил Младший. — У нас в стране равноправие!.. Напомогались уже на сегодня!» — добавил он сердито, явно имея в виду все ту же Ингу.

В это время к баскетбольной площадке одновременно подтянулись первый и третий отряды. Я почти машинально нашел глазами Игонина: бугай, снявший грязную рубашку и красующийся теперь кубиками пресса — и в самом деле завидными — в мою сторону не смотрел, не знаю уж, нарочито или просто так по ситуации вышло.

— Все свое забрали? — окинул нас тут взглядом Вадим.

— Казанцева еще ищет, — сообщила ему Стоцкая.

Я вскинул голову: в толпе пионеров из чужих отрядов Яна растерянно бродила среди лабиринта вещей.

— Казанцева, что ты там копаешься? — крикнул ее вожатый. — Забыла, с чем приехала?

— Я все обыскала! — остановившись, обернулась к нему девочка. Голос ее дрожал, в глазах блестела влага. — Моего чемодана тут нет!

— Как он выглядит? — к Яне спешно шагнула вожатая Марина.

— Большой, красный… Очень приметный! Мама мне специально такой дала!

На автомате я окинул взглядом еще не встретившиеся с хозяевами вещи. Среди них преобладали серые, желтые и коричневые тона, встречались пятна черного и вкрапления зеленого или синего — ничего похожего на красный и впрямь не наблюдалось.

Тем не менее, Марина вместе с Яной еще раз вдвоем обошли всю площадку.

— Действительно нет, — заключила очевидное вожатая.

— Но как же мне теперь? — жалобно всхлипнула Казанцева.

— Не переживай, найдется, — убежденно заявила Марина. — В «Полете» ничего не пропадает… Наверное, веди их в корпус один, — повернулась она к Вадиму. — А мы с Казанцевой пойдем к Горохову разбираться.

«Горохов — это начальник лагеря», — подсказал мне Младший.

Я почему-то сразу так и подумал. Припомнил, наверное.

— Договорились, — кивнул между тем вожатый. — Второй отряд, взяли свое барахло — и за мной! — уже традиционно скомандовал он — на этот раз, правда, не озаботившись нас предварительно построить.

Мы подхватили чемоданы и, растянувшись длинной вереницей, двинулись мимо все еще ожидавших своих водителей ЛиАЗов в направлении видневшихся за деревьями жилых корпусов.

Этих самых корпусов в лагере было семь — шесть кирпичных, двухэтажных, и один старый, одноэтажный и деревянный, сохранившийся от прежней, годов пятидесятых, здешней застройки. В этом последнем лично мне жить за все годы не доводилось ни разу, болтали же про него всякое: и что туалет там якобы один на всех, без разделения на мужской и женский, и что вместо палат — залы на двадцать человек, и что внутри есть огромная русская печка, которую дежурные топят в холодную погоду. Печная труба там над крышей и в самом деле имелась, но что-то не припомню, чтобы из нее когда-нибудь шел дым. Насчет общих туалетов — тоже, думаю, вранье.

Как бы то ни было, в Зеленый корпус, как его называли за характерный цвет стен, в этом году решено было поселить первый отряд, а нам, второму, предстояло жить в корпусе Шестом — территориально, кстати, ближайшем к спортивному городку.

«Давай немного ускоримся, а?» — подстегнул меня нежданно Младший на полдороги.

«На кой?» — спросил я.

Мы шли где-то в середке отряда, даже, пожалуй, ближе к началу — куда еще-то ускоряться?

«Чтобы кровать получше успеть занять», — пояснил он.

«Ну, кровать…»

Ни малейшего желания бежать вперед сломя голову у меня не было — да и вообще, что-то я как будто бы подустал. Нет, тело, вроде бы, оставалось бодрым и полным сил, но вот контролировать его с каждой минутой мне становилось все тяжелее…

«Давай я порулю», — предложил мне Младший, не то сумев прочесть уже и толком не сформулированные мысли, не то почувствовав мою слабость как-то иначе.

«Ну, рули».

Я отдал контроль и мгновенно ощутил облегчение — даже не предполагал, что до сих пор был настолько напряжен! Младший же не преминул ускорить шаг, и к моменту, когда авангард растянувшегося отряда подошел к крыльцу Шестого корпуса, мы были уже совсем рядом с возглавлявшим шествие Вадимом.

— Поднимаемся на второй этаж, — дал команду вожатый. — Первая и вторая палата — мальчики, третья и четвертая — девочки!

— А шестиместка? — спросил кто-то.

— Шестиместку не занимаем, она в этой смене для персонала — в административном корпусе какой-то ремонт! — поведал Вадим уже в спины первым бросившимся вверх по лестнице пионерам.

Планировка этажа была проста. Лестница вывела нас в просторный холл с несколькими столами и куда более многочисленными стульями, сразу за которым начинался длинный узкий коридор. По правую его сторону располагались четыре спальни, именуемые палатами — по десять мест в каждой. По левую — уже упомянутая шестиместка, негласно считавшаяся престижной, но ныне нам недоступная, а также сушилка, вожатская и два туалета. В дальнем конце коридора находился пожарный выход — дверь на узкую металлическую лестницу.

Замечу, что первый этаж корпуса отличался от второго только тем, что вместо шестиместки там размещалась чемоданная, где положено было хранить не первой необходимости вещи.

В коридор мы ворвались не самыми первыми, но те пацаны, что бежали перед нами, благополучно свернули в первую палату, хитрый же Младший уверенно направился ко второй, куда вошел бесспорным лидером. И вот перед нами десять кроватей — пять в ряд у окна, изголовьем к плотным шторам, и еще пять ближе к двери — занимай, какую хочешь!

Я знал, что выберет Младший — место у окна, справа у стены. Одним из лучших оно традиционно считалось еще с октябрятских времен — по вполне практичным некогда причинам. Основной метод укладывания детей спать в младших отрядах сводился к формуле: «На правый бок, закрыть глаза!» Однако тому, кто лежал у правой стены, разрешалось отвернуться к ней — какая-никакая, но привилегия! Старших, понятно, в столь тесные рамки вожатые загонять уже не решались, но в любом случае один сосед лучше, чем два!

Оправдав мои ожидания, Младший направился прямиком к намеченной мной кровати и уже собирался взгромоздить на нее чемодан — в знак того, что место занято — как вдруг что-то просвистело у нашего уха и, ударившись в стену, на покрывало упала синяя безрукавка. Мы обернулись: в дверях палаты, скалясь, стоял Михеев.

«Черт!» — разочарованно выдал Младший.

«Займи другую», — миролюбиво посоветовал ему я.

«Я хотел эту. Специально спешил!»

«Что ж поделать, раз не успел?»

Между тем, палата стремительно наполнялась мальчишками — скоро свободных мест в ней уже просто не останется… Да уже, собственно, не осталось!

«Черт! — зло повторил Младший. — Место хорошее жалко — но это еще полбеды! Отступить перед ним сейчас — значит сдаться навсегда и во всем!»

«Михеев в той же ситуации», — заметил я.

«Да какого Х-христофора Колумба?! — похоже, Младшему удалось себя завести. — Мало ли, кто что куда кинул?! Я тут был первый!» — и небрежно поведя чемоданом, он сбросил его углом безрукавку с кровати на пол, после чего с размаху плюхнулся задницей на покрывало.

В палате, до того многоголосо галдевшей, на все лады шуршавшей и щелкавшей замками, разом повисла мертвая тишина — словно секретную кнопку кто-то нажал. Шаги Михеева, медленно направившегося к нам от двери, звучали в ней разве что не набатом.

Приблизившись вплотную, Ант, как называли его присные, остановился, грозно нависнув над нами. Младший старательно изобразил удивленный взгляд:

— Какие-то проблемы?

— Да, — процедил Михеев. — Проблемы. У тебя. Вот это — мое! — его палец указал на безрукавку на полу.

— Правда? — еще выше вздернул брови Младший.

— И вот это — тоже мое, — перст Анта переместился в направлении кровати.

— А вот и нет, — покачал головой Младший. — Я сюда первый сел!

— Как сел, так и встанешь! — заявил Михеев. — Или ляжешь!

— Тихий час придет — прилягу, как же иначе, — сделал вид, что не понимает намека Младший.

— Что, борзый, да? — прорычал Ант, сжимая кулаки.

— О, щас будет драчка! — предвкушающе воскликнул скуластый паренек с кровати через две от нашей. Точнее, пока не совсем нашей… А глядишь, может, и совсем не нашей…

Другой мальчишка, пухлый такой, вроде как один из записных «миньонов» Михеева, несмело приблизился сзади к своему боссу и что-то возбужденно зашептал тому на ухо. Всего им сказанного я не расслышал, но, кажется, там прозвучало что-то вроде «Игонин» и «посадил в лужу».

Слухами, как говорится, земля полнится — что ж, хоть какая-то польза от неблагодарной Инги!

Ант изменился в лице и будто бы даже слегка подался назад, но я был прав: вовсе отступиться он уже никак не мог — свои же «миньоны» бы не поняли.

«Помочь?» — быстро спросил я у Младшего.

«Я не просил!» — гордо заявил тот.

«Помочь? — с нажимом повторил я. — Это ведь и мое тело тоже — не хочу, чтобы из него ненароком сделали отбивную!»

«Ну…»

«Последний раз предлагаю!»

«Ну, помоги», — сдался-таки под моим напором Младший.

— Есть идея! — с широкой улыбкой заявил я, забрав контроль. Сразу навалилась отступившая по дороге в корпус усталость, но на задуманное меня должно было хватить — по крайней мере, я на это очень надеялся. — Давай разрешим спор цивилизованно.

— Это еще как? — нахмурился Михеев.

— Сразимся на руках, — поднял я свою, согнутую в локте — иллюстрируя мысль наглядным примером. — Кто чью положит — того и кровать.

— Идет! — просиял Ант, драки уже явно опасавшийся, но теперь снова обретший былую уверенность — по части армрестлинга он явно считал себя мастером, хотя слова такого скорее всего и не знал. — Пошли в холл! — сделал он шаг назад, давая мне место, чтобы подняться с кровати — что я охотно сделал.

В сопровождении толпы болельщиков — увы, в большинстве своем симпатизировавших моему сопернику, по крайней мере, в открытую — мы вышли из палаты. В коридоре, заинтересовавшись подозрительной движухой, к нам присоединились еще люди, включая несколько девочек.

«Дурацкий способ слиться, — заметил мне по дороге Младший. — Он сильнее».

«Игонин тоже был сильнее», — возразил я.

«Там ты удивил его хитрым приемом — а тут что будешь делать?»

«Абсолютно то же самое».

«Ну, удачи… Нам».

В холле мы с Михеевым уселись на стулья по разные стороны узкого стола, поставили руки в исходную позицию, цепко ухватив друг друга за кисть.

— Начинаем на счет три! — вальяжно заявил Ант. — Вовочка, дай команду! — обернулся он к кому-то через плечо. — Ты знаешь как… — Михеев хищно осклабился.

— Знаю, сделаю, — подтвердил тот самый пухляш, что шептал ему на ухо в палате.

«Будь готов к какой-нибудь гадости», — опасливо пробормотал Младший.

«Всегда готов! — хмыкнул я. — Или мы тут не юные пионеры?»

— Итак, на счет три, — на весь холл провозгласил пухляш Вовочка. — Один… — последовала долгая пауза. — Два, — и внезапно почти сразу следом: — Три!

Давить Михеев начал, кажется, еще до команды — но всего на какую-то долю секунды — если что, фиг докажешь. Но как раз чего-то подобного я ждал и, выдержав первый толчок, перешел в контратаку. Но не тупо, как Ант, налегая всей рукой — в таком прямолинейном противостоянии у меня против него и впрямь шансов было бы немного. Вместо этого я сделал упор на работу кисти, прогибая запястье соперника — прием простой, но чрезвычайно эффективный. И да, в школьные годы я о нем и не подозревал, это меня уже студентом добрые люди научили.

Глаза Михеева широко распахнулись: Ант понял, что поединок развивается совсем не по его сценарию. Мне же оставалось лишь дожать — с выгнутым запястьем сопротивляться давлению очень сложно, почти невозможно. Несколько секунд — и тыльная сторона ладони моего противника беспомощно коснулась стола. Холл взорвался криками — по большей части изумленными, но, уверен, были там и восторженные.

— Нечестно! — потерянно выговорил Михеев.

— С чего бы? — пожал плечами я.

— Нечестно! — с готовностью повторил за боссом Вовочка.

— И почему же? — прищурился я на пухляша.

— Э… Ну… — задергался тот, как рыбка на крючке.

— Я внимательно смотрела: все было честно, — раздалось у меня из-за спины. Я обернулся: говорила Вика Стоцкая. Я и не знал, что она тоже здесь, в холле.

— Честно! Все честно! Резанцев победил! — тут же поддержали ее много голосов сразу — в основном девичьих, но были в этом хоре и мальчишеские.

Вот что значит многолетний авторитет бессменного Председателя Совета отряда!

— Давай еще раз! — потребовал Ант, тем самым косвенно признав поражение. — Реванш!

— Может, как-нибудь потом, — небрежно бросил я, поднимаясь со стула. — Благодарю за поединок, было занятно. А теперь — извини: моя кровать меня уже заждалась!

Толпа расступилась, образовав мне живой коридор, и я направился в палату вступать во владение заслуженным призом.

6. Обед и послеобеденный моцион

Развязав пионерский галстук, я аккуратно повесил его на трубчатую спинку кровати — до организационного Сбора отряда, намеченного, скорее всего, на «после полдника», он мне не понадобится. Затем стянул с себя перепачканную рубашку, повертел в руках, разглядывая. Ткань уже высохла, но грязные разводы на ней стали от этого только заметнее. Да, без стирки тут не обойтись…

Решив с этим неприятным делом не тянуть, я перекинул снятую рубашку через плечо и шагнул к выходу из палаты.

«Если ты в туалет, можно сразу захватить зубную щетку и все остальное в этом роде — занять полотенце», — заметил мне Младший.

«А, точно…»

Выудив из чемодана умывальные принадлежности, я наконец направился в коридор.

Помещение туалета состояло из трех зон: закутка, куда выходили дверцы двух кабинок, еще одного — с поддонами для мыться ног (холодной водой — бррр!) и этакого зальчика с шестью раковинами по стене и шкафчиком с неглубокими ячейками для двух полотенец: сверху — основное, внизу — ножное, а между ними — как раз место под щетку с пастой. Почти все отделения еще пустовали, занято было едва три-четыре. Пока ничейные белые вафельные полотенца лежали поверх шкафчика, двумя высокими стопками.

Решив первым делом освободить руки, я потянулся к ближайшей свободной ячейке.

«Нет! — остановил меня тут Младший. — Только не ту, что с краю! И лучше — не следующую за ней!»

«Почему?» — удивился я, замерев.

Какое-то пионерское суеверие? Не знаю такого!

«Каждый второй пробегающий мимо будет хвататься за наше полотенце!» — пояснил Младший.

«Зачем? — непонимающе спросил я. — У них же свои есть».

«Крайнее — по пути».

«Хм… — подобных нюансов моя память не сохранила. Глупость какая — это же ни разу не гигиенично! А вдруг у хозяина крайней ячейки какая-нибудь кожная болезнь? Или вообще ВИЧ? Хотя тут о таком, небось, еще и не слышали… И как мы только жили в 80-х? С другой стороны, не заморачивались всякой чушью — и ведь нормально все было… — Ну, как скажешь…» — не видя причин для спора, я шагнул к середине шкафчика, сунул в ячейку тюбик зубной пасты и щетку в пластмассовом футляре. Затем взял из каждой стопки по полотенцу, задумался, какое и них для рук и лица, а какое для ног.

Полотенца оказались абсолютно одинаковыми. Пожав плечами, я развесил их в шкафчик наобум.

«Не хочешь, кстати, отдать мне контроль? — спросил тут Младший. — Ты притормаживаешь».

«Прям заметно?» — нахмурился я.

«Со стороны, наверное, нет. Мне — заметно».

«В любом случае — как раз собирался, — заявил я. — Рубашку свою сам будешь стирать, — я повернулся к раковинам. — Где тут мыло?»

«Шутишь?»

Мыла не наблюдалось.

«У нас есть в чемодане, — поведал мне младший. — Ты почему-то не взял вместе с щеткой и пастой, я подумал — специально, чтобы не сперли».

«А могут?»

«Так-то кому оно на фиг сдалось? Просто из баловства… Или чтобы гадость сделать… Короче, могут. Но всегда можно взамен чужое взять».

Этого нюанса — насчет круговорота мыла в туалете — я тоже не помнил.

«Ладно, забирай контроль и пошли за мылом», — вздохнул я, и в этот момент из приоткрытого окна до нашего слуха донесся сигнал горна:

Слова, понятно, не звучали — один лишь гулкий трубный глас — но немудреный речитатив всплыл в моем мозгу сам собой. Почему «садиСЯ»? Наверное, просто чтоб в размер ложилось.

К слову, о горне — это, конечно, была запись, транслируемая из радиорубки. За все годы, что я ездил в «Полет», живой горнист там играл всего однажды, еще в конце 70-х. Ходил от корпуса к корпусу и дудел. Мне тогда лет семь было, и этот чувак с украшенной алым вымпелом золоченой трубой казался мне нереально крутым, а его сигналы — одной из главных фишек лагеря. Я мечтал, что вырасту — и тоже так научусь. Когда уже на следующий год горниста заменили магнитофонной записью, моему октябрятскому разочарованию не было предела.

«Обед», — констатировал между тем Младший.

«Да, постирушка пока, по ходу, откладывается… — пробормотал я. — Эй, что ты делаешь?» — наш юный пионер зачем-то принялся натягивать многострадальную рубашку.

«В столовую с голым пузом не пустят», — пояснил он.

«Это понятно. Чистую надень!»

«На фига? Все равно же стирать!»

«Охота ходить в грязном?»

«Подумаешь, грязь…»

«Надень чистое, — твердо повторил я. — Или заберу контроль и сделаю это сам».

«На тебя так никаких рубашек не напасешься!» — буркнул Младший — но сдался.

Когда, приодевшись, мы вышли из корпуса, Вадим уже строил своих пионеров перед крыльцом. Десятью шагами правее разбирались по двое наши младшие соседи с первого этажа — третий отряд.

— Опять парами?! — недовольно заспорил кто-то из «миньонов» Михеева — сам Ант на этот раз грудью на амбразуру не полез.

— Вы в пионерском лагере, а не у бабушки на даче! — сухо отрезал вожатый. — И не парами, а в колонну по два! За ручки держаться никому не предлагаю!

Многие почему-то засмеялись — не знаю, что уж тут такого веселого прозвучало.

Яна Казанцева с Мариной, похоже, так пока в отряд и не вернулись, так что мне пары не досталось — что меня, собственно, вполне устраивало.

— Второй отряд, в столовую, за мной — марш! — скомандовал Вадим, возглавив строй.

Тут мне почему-то подумалось, что сейчас вожатый предложит нам зарядить какую-нибудь пионерскую песню или хотя бы речовку, но не случилось.

Если задуматься, «Полет» стоял прямо в лесу, просто где-то — скажем, у жилых корпусов — это была широкая поляна, ну а где-то — за тем же футбольным полем — почти девственная чаща. Вот и путь в столовую пролегал через довольно густой березняк — правда, по выложенной бетонными плитами, местами потрескавшимися, местами утонувшими в грунте и поросшими травой, дорожке. Малышом я здесь даже как-то чуть не заблудился. Отбился от отряда, потерял направление — и ушел в сторону. Уперся в пионерскую линейку, выскочил на нее, перепугался — вожатыми нам, мелким, было строго сказано, что это сердце лагеря и ступать на него можно только по команде, самовольно — ни в коем случае, все равно что святыню осквернить… В общем, со всех ног бросился назад… Так-то там пятачок двести на двести метров, не больше: с одной стороны корпуса, с другой — столовая, по бокам — та самая дорожка и упомянутая линейка, но впечатлений мне тогда хватило…

Столовая представляла собой деревянное одноэтажное здание — более чем просторное, запросто способное одновременно вместить всех октябрят и пионеров лагеря вместе с их вожатыми. Отрядам отводилось по длинному, помеченному соответствующим номером столу, составленному, в свою очередь, из плотно придвинутых один к другому столиков поменьше — каждый на четверых. С обоих торцов теоретически могло поместиться еще по одному едоку.

Наш стол оказался вторым справа от центрального входа в здание (имелись еще боковые, но ими почему-то традиционно пользовались младшие отряды). По жесту Вадима пионеры гурьбой ломанулись занимать места, мой же взгляд почти случайно наткнулся на чугунную раковину у стены. С двумя кранами — значит, возможно, с горячей водой!

«Надо руки помыть!» — решительно заявил я Младшему.

Тот недоуменно посмотрел на наши ладони:

«Так чистые же!»

«С какой стати чистые? За что только не хватались, начиная от клешни Михеева и заканчивая чемоданом!»

«Расскажешь мне потом подробнее про ваше будущее, — помедлив, пробормотал Младший. — Такое впечатление, что у вас там сплошь грязь да смертельные эпидемии!»

К раковине он все-таки поплелся, пусть и с неохотой.

Горячая вода в кране и впрямь была.

— Резанцев, где тебя снова носит? — сердито встретил нас Вадим, когда мы вернулись к отрядному столу, во главе которого и расположился вожатый.

— Руки мыл, — продемонстрировал ему Младший мокрые ладони — полотенца возле раковины ожидаемо не оказалось.

— Хм… Молодец, — не без удивления кивнул Вадим. — Что ж, садись, ешь!

Понятно, что большинство мест за столом было уже занято. Один свободный стул стоял как раз рядом с вожатым, но устраиваться под боком у начальства у меня не было ни малейшего желания, о чем я и не преминул уведомить Младшего.

«Это в любом случае для Марины», — откликнулся тот.

Ну да, логично.

В поисках, где присесть, нам пришлось пройти до самого конца стола. Здесь, за последним столиком, расположился всего один человек — белобрысый паренек, кажется, из моей, второй палаты, но, вроде бы, не из числа «миньонов» Михеева. Накрыто же было на троих. Кого-то еще не хватает, помимо нас?

«Казанцевой же», — снова подсказал мне Младший, усаживаясь напротив белобрысого.

А, точно.

Ну и как раз в этот момент Яна в сопровождении вожатой появилась в столовой.

— Садись сюда, — предложила девочке Марина, подведя к нашему столику.

Незанятых стульев тут теперь было два — рядом с нами, и возле белобрысого. Последняя тарелка борща, словно не определившись, куда податься, стояла аккурат посередине…

Поколебавшись секунду, Казанцева зашла с нашей стороны.

— Можно? — тихо спросила в своей манере.

— Нужно, — заявил я — Младший что-то замялся, пришлось впрячься самому. — Как твой чемодан? — спросил затем. — Нашелся? — мне и в самом деле было интересно — оставшейся без вещей девочке я искренне сочувствовал.

— Нашелся, — кивнула Яна. — Только не совсем, — добавила тут же. — Начальник лагеря дозвонился в Москву — его на стадионе забыли, откуда мы утром уезжали. Выгрузили зачем-то, а обратно не положили. Машина уже поехала, сказали, вечером привезут, а пока придется как-то перекантоваться…

— Ну, лучше так, чем чтобы совсем потерялся, — заметил я. — Например, выпал бы где-нибудь по дороге.

— Да, я тоже этого очень боялась…

Узнав, что хотел, продолжать разговор я не спешил, Младший с Казанцевой тоже не проявили инициативы, и мы занялись обедом.

Тот состоял из уже упомянутого мной борща, на второе шли котлета с картофельным пюре, на третье — компот из сухофруктов. Отдельно на общей тарелке лежали несколько кусков черного хлеба, весьма свежего, кстати. К нему бы еще соли, но увы, чего не было, того не было.

Как и ножей — не положены они за столом юным пионерам, да и, честно говоря, не нужны совершенно — хлеб уже нарезан, ту же котлету при желании легко можно вилкой разломать… Вилка с ложкой, к слову, были алюминиевыми. Помнится, пару лет назад кто-то из приятелей по лагерю меня настойчиво убеждал, что это — стратегический резерв страны на случай мировой войны, и когда злые американцы на нас нападут, пионерские вилки с ложками будут оперативно переплавлены на ракеты и самолеты. Полная чушь, конечно, но нигде после лагеря алюминиевые приборы мне как-то не встречались.

За исключением компота, который я и в детстве недолюбливал, обед мне понравился — и сытно, и вкусно. Младший тоже не жаловался, наворачивая за обе щеки. Доели мы с ним одними из первых — пришлось еще минут десять ждать остальных.

Наконец Вадим дал команду подниматься.

— Грязную посуду каждый за собой относит на мойку, слуг тут нет! — проинструктировал он подопечных на случай, если кто-то вдруг был не в курсе лагерных правил. — После дежурные приводят в порядок стол!

— А кто дежурный? — спросил кто-то из зашевелившихся пионеров.

— Я же объявил в начале, прослушали? Сегодня дежурит крайний стол, дальний от меня — Степанов, Казанцева, Резанцев! Завтра — следующий: Иванов, Кузьмин, Гриценко, Коротич. И так по порядку!

— А что это мы первые?! — взвился Младший прежде, чем я успел вмешаться.

— Должен же кто-то, — пожал плечами вожатый.

— Могли бы и с того конца стола начать… — проворчал Младший — уже негромко.

— Да ладно, — бросил на это наш белобрысый сосед — Степанов, как мы теперь знали. — Всем остальным четыре раза в день придется дежурить, а мы завтрак пропустили!

— А что нужно делать? — спросила Яна, вкладывая свою тарелку с остатками недоеденного пюре — ей оно по вкусу, похоже, не пришлось — в пустую глубокую, из-под борща. — Я еще ни разу не дежурила.

— Отнести на кухню остатки хлеба, вытереть столы и расставить ровно стулья, — с видом знатока объяснил Младший.

— А, всего-то…

Не знаю, чего она ожидала.

На то, чтобы управиться с обязанностями дежурных у нас ушло не больше пяти минут, но столовая к этому моменту уже почти опустела. Двинулись, наконец, к выходу и мы трое, но уже почти у самых дверей я потребовал снова свернуть к раковине — вымыть руки.

«Кожу с ладоней сотрешь!» — проворчал Младший, но упрямиться не стал.

Казанцева со Степановым — выяснилось, кстати, что того зовут Толиком — дожидаться нас не стали, что Младшего, кажется, немного огорчило. Как бы то ни было, в корпус мы с ним возвращались в гордом одиночестве.

Шли молча. Не знаю, о чем думал мой юный пионер, а я после сытного обеда как-то вообще ни о чем — непривычное ощущение, кстати. Поймав себя на нем, в какой-то момент я даже испугался — а не стирается ли, часом, мое сознание вместо личности Младшего? Погодите! Я еще белого кролика не поймал!

Но, вроде, нет: стоило сосредоточиться, и мысли завертелись в голове просто вихрем — только успевай фиксировать. Если это была аномалия — появится ли вообще белый кролик? И что будет, если не появится? Большой бада-бум? А знают ли об аномалии — предположим, это она — Гришин с Кругловым? И что станут делать? Пошлют в 85-й кого-то еще? У них, вроде, имелись какие-то кандидаты! Правда, там с коэффициентом Сары Коннор не все гладко было…

Загрузившись таким образом, рослую фигуру, вышедшую впереди на дорожку из-за деревьев, я сперва вовсе не заметил, а затем, обнаружив перед собой, на автомате сошел с бетонной плиты, чтобы обойти нежданную преграду…

«Эй!» — испуганно дернул меня Младший.

Я неохотно сфокусировал взгляд: путь нам преграждал бугай Игонин.

Без разговоров забрав у Младшего контроль, я оглянулся назад, уже догадываясь, что там увижу. Так и есть: шагах в семи за моей спиной из кустов на дорожку выбрался еще один первоотрядник, богатырской комплекцией почти под стать моему старому знакомому. Справа среди березовых стволов уже нарисовался третий, с виду пожиже, но тоже далеко не дохляк. Короткий взгляд влево: там, разумеется, ошивался четвертый.

Грамотно обложили, что тут скажешь. А я, дурак, прозевал…

— Ну, что? — с ухмылкой бросил мне между тем Игонин.

— Что — что? — мой взгляд снова заметался по сторонам — на этот раз уже не высматривая противников, а в поисках хоть какого-нибудь импровизированного оружия: палки там или камня — с голыми руками одному против этих четверых громил ловить мне было совершенно нечего, несмотря ни на какое каратэ.

— То «что», что с десяток свидетелей подтвердят: я сейчас сижу в своей палате и никого не трогаю, — хищно прищурившись, процедил Игонин. — И кто избил до полусмерти какого-то Резанцева — ни сном ни духом!

— А что только до полусмерти-то? — хмыкнул я, не переставая стрелять глазами вокруг.

— В смысле? — не понял бугай такого отступления от задуманного им сценария.

— В прямом, — обронил я. — Вышел на бой — будь готов убить. Или умереть…

В траве неподалеку что-то блеснуло. Не веря в свою удачу, я присмотрелся: в каком-то шаге от нашей дорожки лежала пустая бутылка.

В общем-то, в пионерском лагере, по крайней мере, в знакомом мне «Полете», такое почти невозможно. Во-первых, бутылке тут особо неоткуда взяться. Во-вторых, никто такую полезную вещь не выбросит: можно, например, сполоснув, наполнить ее из-под крана, оставить на ночь, а утром чистить зубы не ледяной водой — а нормальной, комнатной температуры. Ну и в-третьих, уборка территории — важнейшее ежеутреннее пионерское мероприятие, если после тебя старший вожатый найдет на земле хотя бы конфетный фантик — не то что бутылку — проблем не оберешься!

Вот только лагерная смена-то еще толком не началась, а те, кто готовили к ней «Полет», похоже, были не столь чистоплотны…

Быстро шагнув в сторону, я присел, схватил бутылку за горлышко — попутно заметив, что она не пивная, как мне сперва подумалось, а из-под «Буратино» (эх, жаль не винная или водочная, эти удобнее!) — и от души саданул ею по плите дорожки. Делать «розочки» мне не приходилось уже лет тридцать — с начала 90-х — и, видать, былой навык подзабылся — с первого раза бутылка не разбилась. Я ударил снова — резче и сильнее — и вот теперь преуспел, получив-таки вожделенное оружие.

Тем временем, должно быть, не сразу сообразив, что такое я творю — подумав, что пытаюсь удрать — Игонин дернулся на меня, но я уже поднимался ему навстречу, выставив перед собой кривое острое стекло.

Первоотрядник поспешно отпрянул.

— Куда же ты, приятель? — в деланом удивлении вздернул брови я. — Вы тоже далеко не уходите, — бросил остальным. — Сейчас будет веселье! — растянул я губы в самой идиотской улыбке, на которую только был способен.

— Васек, да он реально псих! — пробормотал, повернувшись к Игонину один из его прихвостней.

— Эй, я на такое не подписывался! — заявил второй, за моей спиной.

Третий тоже пролепетал что-то жалкое.

— Нападайте же! — подстегнул их я, переводя взгляд с одного на другого и проникновенно заглядывая каждому в глаза. — Или валите — и оставьте меня уже в покое! Раз и навсегда! Ну?!

— Братан, прости, но лично я — в корпус, — бросил своему главарю громила, ошивавшийся у меня в тылу — к слову, беспокоивший меня сильнее прочих — очень уж неудобно было держать его в поле зрения.

— Точно псих… — в свою очередь прошептал Игонин. — Правильно, ну его на хрен, от больных лучше держаться подальше! — добавил он, уже суетливо пятясь.

Не прошло и пяти секунд, как на дорожке мы с Младшим снова остались одни-одинешеньки.

7. Отбой

«Знаешь… — потеряно пробормотал мой внутренний собеседник. — Меня все больше и больше пугает будущее, из которого ты свалился на мою голову. У вас там правда все настолько жестко?»

«Десятилетие на десятилетие не приходится, — пожал я плечами. — Сейчас еще нормально, кстати. Но было… по-всякому…»

«Ты действительно собирался так поступить, — кажется, вне всякой связи с моим ответом выговорил Младший. — Убить или быть убитым…» — это был не вопрос — уверенное утверждение.

«Ну…» — протянул я.

На самом деле, скорее все же нет, чем да. К драке я был готов, к убийству — кто бы ни оказался жертвой — наверное, все же нет. Хотя как бы там еще все обернулось, не отступи Игонин — Бог знает: горлышко бутылки — штука опасная, но четыре на одного есть четыре на одного…

К слову, всерьез резать кого-то «розочкой» мне не доводилось даже в 90-е. Угрожать применением, как вот сегодня — да, было дело пару раз, но пускать в ход — к счастью, нет… Переть рогом на наставленную на тебя острую стекляшку — это нужно либо совсем мозгов не иметь, либо напрочь затуманить их алкоголем, а то и чем позабористее. Последнее, вроде бы — все же не про пионерский лагерь…

Но самого по себе грозного оружия в руках для бескровной победы и здесь могло оказаться недостаточно.

«Я так сразу и понял», — должно быть, принял между тем мое неопределенное «ну…» за безусловное «да» Младший.

«Я понял, что ты понял, — в том числе на этом, признаться, у меня и строился расчет. — Знаешь, у японских самураев был такой обычай, — продолжил я. — Прежде чем пустить в ход мечи, они устраивали дуэль взглядов. И случалось, что, увидев в глазах противника собственную смерть, один из воинов капитулировал без боя. Вот и Игонин с его прихвостнями поступили так же…»

О чем я умолчал, так это о том, чей взгляд так напугал сбежавших первоотрядников. Не мой — в душе я был в себе далеко не так уверен, как стремился показать, и это запросто могло проскользнуть. Нет, Младшего — который как раз воспринимал мой настрой однозначно: победа или смерть. Именно это, ослабив контроль, я и позволил прочесть в наших глазах противникам.

Но знать об том моему юному пионеру пока не стоило — а то, глядишь, в следующий раз не сработает. А что его, этого следующего раза, не случится, зарекаться я бы не рискнул.

«Ты мне все-таки при случае расскажи про будущее, — задумчиво произнес Младший. — Хотя бы в общих чертах».

«В планах», — кивнул я.

За этим безмолвным разговором мы добрели до корпуса, вошли внутрь, поднялись на второй этаж. Полтора десятка шагов по коридору — и вот уже и наша палата…

«Стой!» — встрепенулся вдруг Младший, едва мы переступили порог.

«Что такое?» — недоуменно нахмурился я.

Кстати, при нашем появлении все разговоры в палате, гул которых был слышан и в коридоре, резко, словно по команде, стихли.

«Кровать!» — многозначительно бросил тем временем Младший.

«Что кровать? Объясни толком!»

«Похоже, она „заминирована“!»

Я присмотрелся: и в самом деле похоже: покрывало слегка сбито, спинка, пусть и самую малость, но, вроде бы, наклонена…

Тема известная: каркас ложа лагерных кроватей крепился к спинкам на этаких металлических крюках-кронштейнах. Не представляло ни малейшей сложности, приподняв, с них его снять — и облокотить на самый краешек. Тогда при малейшей нагрузке — например, если кто-то неосторожно на кровать присядет — вся конструкция шумно падала. Ну а дальше — по обстоятельствам. Можно было просто поржать над жертвой, а можно — накинуть на нее, растерянную, одеяло и устроить «темную»…

Но на «темную» я, вроде как, пока не наработал — значит, скорее всего, меня хотят просто выставить на посмешище.

«Наверняка это все Михеев!» — заявил Младший.

Нехорошо прищурившись, я оглядел палату. Ант и впрямь был здесь, сидел на кровати у левой стены — должно быть, спальное место ему уступил один из «миньонов», помнится, перед обедом оно было кем-то занято. Михеев смотрел на меня — как, собственно, и все остальные присутствующие. Вот только не в лицо, а куда-то в район пояса. И что-то взгляд Томилинского короля совсем не лучился самодовольством, не назвал бы я это и «покер фейсом» — в глазах паренька метались растерянность и даже что-то похожее на испуг.

Недоумевая, я посмотрел вниз — и все понял: моя правая рука по-прежнему сжимало пресловутую «розочку». Больше того, вниз по стеклу сбегала алая струйка — не иначе, разбивая бутылку, я сподобился что-то себе порезать… Надо же, даже не заметил!

Как бы то ни было, со стороны это, должно быть, смотрелось жутковато.

«Черт! — буркнул Младший. — Я думал, ты ее там бросил!»

«Я тоже».

«И что будем делать? С кроватью, и с… этим?»

«Что, что…»

Демонстративно покачав головой — ну что, мол, за детский сад устроили — я неспешно подошел к своей кровати и внезапно для всех, даже для Младшего, ударил по ней подошвой кеда. Еле успел отдернуть ногу — задняя спинка отлетела в сторону, заодно сбив подвернувшийся деревянный табурет с чьей-то одеждой, а каркас панцирной сетки с грохотом обрушилась на пол. Упал только один край — «заминировали» кровать не с обеих сторон. Значит, точно о «темной» речь не шла — чисто высмеять хотели.

С передней, накренившейся спинки кровати соскользнул и спланировал на пол повешенный мной туда перед обедом пионерский галстук. Первым моим порывом было его немедленно поднять, но я удержался.

— Я отлучусь на пару минут, — ровным, подчеркнуто спокойным тоном проговорил я, оборачиваясь к Михееву и остальным. — Надо кое от чего избавиться, — слегка приподнял руку с «розочкой». — И когда вернусь — чтобы все стояло как положено! — кивнул я на обвалившуюся кровать — и в звенящей тишине вышел в коридор.

Ближайшая известная мне урна располагалась снаружи, возле крыльца, так что пришлось мне сперва спуститься вниз, а затем снова подняться. Кровь из пореза на пальце — короткого, но, кажется, глубокого — не то чтобы хлестала фонтаном, но сочилась довольно сильно, капая на пол, так что, вернувшись на второй этаж, направился я не прямиком в палату, а сперва — в туалет. Вот когда ледяная вода из крана оказалась в тему!

Под струей я держал руку где-то минуту. Кисть вконец закоченела, но палец, вроде бы, кровоточить перестал.

Сигнал горна к отбою на тихий час застал меня выходившим в коридор. Понятно, как и в прошлый раз, немудреный текст я додумал сам.

Я был уже на полпути к палате, когда из-за двери вожатской выглянула сердитая Марина.

— Резанцев, что за хождения после отбоя? — строго прикрикнула она на меня. — Можете не спать, если не хотите, но в тихий час все должны находиться в кроватях!

— Палец порезал, — продемонстрировал я на это поврежденную руку. — Ходил промывать.

— Дай посмотрю, — потребовала вожатая, то ли не поверив, то ли проявив положенную ей по должности заботу.

Я протянул ей кисть, успев подумать, что раз кровь уже не идет, так себе получится доказательство моих слов. Но будто по заказу из ранки появилась густая темно-красная капля.

— Зайди, я обработаю, — потребовала Марина, мотнув головой в сторону вожатской.

— Не надо, все уже почти прошло! — зачем-то заспорил я.

— Делай, что тебе говорят! — потянула меня за собой ответственная комсомолка — у нее и значок соответствующий на груди красовался, если что. — Нам тут только какого-нибудь столбняка не хватало!

Вожатская оказалась тесной комнаткой на двоих — ясное дело, делила ее Марина не с Вадимом, а с девушкой, вожатой третьего отряда. Той, впрочем, сейчас здесь не было — должно быть, укладывала внизу собственных подопечных.

Распахнув висевший на стене металлический ящичек с красным крестом на дверце, Марина принялась один за другим вынимать оттуда какие-то разномастные склянки, пока не добралась наконец до пузырька с зеленкой.

— Может, лучше йодом? — осторожно предложил я.

— Йод на открытую рану лить нельзя! — с апломбом заявила вожатая, откупоривая снадобье.

— Тоже мне рана!

— Не спорь!

Порез был густо смазан, после чего вожатая распечатала упаковку бинта и принялась щедро наматывать мне его на кисть — так, словно у меня там и впрямь руку надвое распороло, не меньше!

— Хватит! — снова взмолился я. — Куда столько?

— Много — не мало! — заявила Марина.

— Ну и как мне теперь пионерскую рубашку стирать? — сам не знаю, зачем я произнес это вслух.

— Никаких стирок! — заявила вожатая. — Рану не мочить!

«Ну, хоть не будем каждые пять минут бегать руки мыть!» — язвительно пробормотал Младший.

— А как же тогда быть с рубашкой? — не унимался я — уже не то чтобы совсем без задней мысли.

И расчет оправдался.

— Принесешь мне после подъема, — помедлив, велела Марина. — Придумаю что-нибудь.

«О, вот это мы удачно зашли!» — порадовался Младший.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я вожатую. И не удержавшись, добавил: — Марина, ты лучшая!

— Приятно это слышать, — словно школьница зарделась та.

А она, кстати, весьма ничего! И вблизи не выглядит такой уж малолеткой, как показалось мне пару часов назад на футбольном поле!

«Так, стоп! — вмешался Младший — должно быть, забывшись, я сформулировал свою мысль слишком четко. — Никаких подкатов к вожатой! Что она обо мне подумает?! И вообще, я предпочитаю сверстниц!»

«А если я тоже? — усмехнулся я — впрочем, в этом утверждении содержалась немалая доля лукавства. — Будем вычислять среднее арифметическое?»

«Да ну тебя!» — буркнул мой юный пионер после короткой паузы — должно быть, подсчитал, что там получится на стыке наших с ним интересов, и результат ему не понравился.

— Все, Резанцев, иди в палату, отбой — для всех! — бесцеремонно оборвала вожатая наш молчаливый спор с Младшим.

«Выкусил?» — бросил тот.

«Не понимаю, чего ты испугался — прямо вот сейчас я ни на что и не рассчитывал!» — в свою очередь поддел я его.

Честно говоря, всерьез я ни на что такое не рассчитывал и не «прямо вот сейчас» — я тут, вообще-то, не молоденьких вожаток прибыл соблазнять, а мир спасать! Просто почему не подумать о приятном, раз уж есть повод?

«Ничего я и не испугался!» — взвился Младший.

«Ну, застеснялся…»

«И не стеснялся я!»

«Хорошо, проехали».

В палате к нашему возвращению царил полный порядок — кровать стояла, как новенькая, даже галстук снова висел, где положено.

— Ну вот, другое дело, — удовлетворено кивнул я. — Надеюсь, больше подобных недоразумений не будет! — небрежно повел я забинтованной рукой, к которой сейчас были прикованы все любопытные взгляды.

Ответа не последовало, но я его и не ждал — довольно было и того, что меня, вроде бы, поняли.

8. Подъем

— едва ли это была общепринятая расшифровка сигнала побудки — в отличие от той же «Бери ложку, бери хлеб…» — но мне с детства запомнилась именно такая.

«Ну, как спалось?» — каким-то странным тоном поинтересовался у меня Младший.

«Спасибо, отлично», — заявил я.

Стоило нам улечься, как наш юный пионер пристал ко мне с расспросами о будущем. Я к этому разговору пока был не готов: следовало тщательно продумать, как и что рассказать, чтобы мне-тринадцатилетнему это пошло на пользу, а не во вред. Поэтому отбазарился тем, что, мол, устал и срочно нуждаюсь в отдыхе. При этом вовсе не думал, что и впрямь засну среди бела дня, но едва закрыл глаза, как тут же и отрубился — и продрых до самого горна.

«А ты как?» — поинтересовался я — почти на автомате.

«Так себе, — проворчал Младший. — Ты же мне контроль не вернул! Вот и проворочался с боку на бок весь тихий час, как дурак — и то не сам, твоими усилиями. Ни век разлепить, ни слова сказать…»

«Погоди, я что, и во сне контроль удерживаю?» — удивился я.

«Получается, да».

Гм…

«Ну, извини, — бросил я. — Я не знал… Разбудил бы меня, сказал бы, — пришла мне тут в голову мысль. — Или ты и этого не мог?»

«Наверное, мог… Но ты говорил, тебе нужно отдохнуть…»

«В следующий раз — буди!» — разрешил я.

«В следующий раз — сразу контроль не зажимай!»

«Ну, или так…»

«Сейчас-то уступишь?»

«Бери, рули!»

Более не медля, Младший откинул одеяло и встал с кровати. Быстро оделся, умело заправил постель.

«Надо грязную рубашку Марине занести», — напомнил я ему.

«Как раз собирался…»

Выходя в коридор, мы чуть не столкнулись с Вадимом. Собирались уже прошмыгнуть мимо, но вожатый ухватил нас за плечо.

— Резанцев, что это у тебя с рукой? — осведомился он, насупив брови.

— Ерунда, бандитская пуля! — машинально я снова отобрал бразды правления у Младшего.

— Что еще за бандитская пуля?

— Да порезался я! Ничего серьезного, Марина в курсе!

Такой ответ Вадима уже устроил.

— Смотри, аккуратнее! — выдал он нам бесценное напутствие.

— Хорошо! — обещал я вожатому.

«Ты мне прям слова не даешь вставить!» — посетовал Младший, когда мы в Вадимом наконец разошлись каждый в свою сторону.

«Извини, я не нарочно… — вообще-то, пусть скажет спасибо, что его вообще не стерли! — С Мариной, если хочешь, сам будешь говорить», — пообещал я.

Особого разговора там, впрочем, не получилось: Марину мы застали в вожатской задумчиво склонившейся над кипой каких-то документов. Обернувшись на наш стук и увидев в дверях с пионерской рубашкой в руках, девушка лишь рассеянно кивнула на кровать — кидай, мол, туда. Так Младший и сделал — а вожатая поспешила вернуться к своим бумагам.

«Сколько у нас времени до полдника?» — поинтересовался я, когда мы снова оказались в коридоре.

Младший молча поднял к лицу левое запястье — там красовались часы. Я их, кстати, помнил — «Командирские», доставшиеся мне от покойного деда. Не такие навороченные, как появятся в продаже позже — весьма сдержанного дизайна — но зато со светящимися в темноте стрелками.

«Погоди, это мы так весь день с ними и ходим?» — удивился я.

«Ну да, я их только на ночь снимаю», — последовал ответ.

«А в драку с Игониным полез — тоже в них?»

«Они, вообще-то, противоударные!»

«Расскажу тебе по секрету, какие они противоударные: осенью, как раз этой, я в них с лестницы в школе навернулся — вдребезги разбил! Навернусь и разобью, то есть».

«Ну, значит, до осени за них можно не переживать», — сделал из моих слов собственный вывод Младший, опуская руку.

«Да вот не факт!.. Постой, я на время-то так и не посмотрел!» — сообразил я.

«Четверть пятого. Полдник — через пятнадцать минут».

«Как раз успеем пошарить в чемодане, — прикинул я. — Нужно достать все необходимое, пока его не велели сдать в чемоданную».

«Давай», — согласился наш юный пионер.

Помимо десяти кроватей в палате имелось десять же деревянных шкафчиков для одежды. Найдя свободный, мы повесили туда спортивные штаны, условно-непромокаемую куртку и шерстяную кофту-олимпийку. Я хотел добавить к этому еще смену белья, но Младший неожиданно заупрямился:

«На кой? До банного дня — еще целая неделя!»

«А эту неделю так и будешь в одном и том же ходить?»

«Ну, в крайнем случае сбегаем в чемоданную…»

«Она же не круглосуточно открыта!»

«Надо будет — попросим у вожатых ключ», — не уступал мой внутренний собеседник.

«Ладно, черт с тобой, делай как хочешь!» — буркнул я.

А тут и горн подоспел:

— слово «полдник» в размер явно не ложилось.

На столе в столовой рядом с табличкой с номером отряда обнаружилась еще одна бумажка — с заголовком «Оценка за чистоту». Ниже имелись пункты: «завтрак», «обед», «полдник» и «ужин». Два последних оставались пока не заполнены, напротив первого шел прочерк, а вот во второй строке красовалась выведенная от руки жирная тройка, после которой в скобках значилось: «кривые столы, мусор на полу».

— Что значит, мусор?! — возмутился, прочтя замечание, Младший. — Пол подметает дежурный отряд, разве не так?!

— Смена еще не открыта, никакого дежурного отряда пока нет, — заметил, подойдя к нам, Вадим. — Так что сегодня — все сами!

— Нечестно! — поддержал Младшего Степанов.

— Можно было, хотя бы, предупредить, — поджала губы Казанцева, как раз тоже оказавшаяся рядом.

— Теперь вы знаете, — подключилась к разговору Марина, уже усевшаяся за стол.

— Столы подровнять вам тоже особое указание требовалось? — кивнул на расшифровку оценки Вадим.

— Первый блин комом, но чтобы больше никаких «троек»! — строго добавила Марина. — За такое отряду могут снизить показатели!

— Мы постараемся! — за всех заверила вожатых Яна.

На полдник сегодня были сладкие плюшки — разумеется, с чаем. Здесь снова не могу не сделать небольшого отступления. Пионерлагерный чай я в детстве не просто любил — буквально обожал. Давали его на полдник и ужин, иногда — на завтрак, чередуя с осветленным молоком кофе, и напитка лучше для меня просто не существовало! Не шел с ним ни в какое сравнение даже жирный кефир, которым нас поили на ночь, перед самым отбоем — такое, правда, практиковалось не каждую смену.

Казалось бы, что такого особенного может быть в заваренном в огромном общем котле чае, наверняка — не самого лучшего сорта? А вот поди ж ты!

Дома, когда я просил сделать чай «как в „Полете“» надо мной лишь посмеивались. Сестра Женька дразнила «малолетней жертвой общепита», мама шутила, что у лагерных поваров, должно быть, есть какой-то секрет — может, мол, они котел годами не моют? А отец заявлял, что все дело в граненом стакане — волшебная, мол, посуда.

Общепит общепитом, но в школе чай был совсем не такой. Потом, в институтской столовой — тоже…

И вот теперь, полный самых радужных предвкушений, я пригубил из стакана… и едва сумел скрыть свое разочарование! Напиток оказался, мягко говоря, так себе. Приторный и, будто бы, недозаваренный. Не поверив собственным ощущениям, я сделал второй глоток, потом еще один… Нет, пить это, конечно, было можно, но не более того…

Вот так и рушатся детские иллюзии!

Зато плюшка выдалась замечательная: горячая — с пылу с жару — во рту она, что называется, сама таяла. Ну, хоть что-то…

На этот раз уборка заняла у нас втрое больше времени, чем после обеда — пришлось топать на кухню за вениками и тщательно мести пол. Что до вмененной нам в вину кривизны стола, то на мой взгляд, все и так стояло ровно, но Степанов с Казанцевой еще минуты три ловили там какие-то миллиметры. Ладно, посмотрим, что нам теперь поставят!..

А на выходе из столовой мое внимание привлекли три застекленных стенда, два больших и один поменьше. Еще в обед они пустовали, но сейчас там появились развернутые газеты. Младшего новинка тоже заинтересовала, и, отстав от Толика с Яной, мы подошли поближе.

В маленьком отделении висела «Пионерская Правда», в двух других — «Комсомольская Правда» и «Советский Спорт».

«О, нужно глянуть, как позавчера ЦСКА сыграл!» — заявил мой юный пионер, решительно шагнув к последнему.

Ну да, помню. В моем детстве результаты футбольных матчей публиковались в газете даже не на следующий день — на второй. Но их всегда можно было узнать раньше — из спортивного выпуска программы «Время».

«ЦСКА в этом году в первой лиге играет, — со вздохом пояснил Младший в ответ на мой вопрос, как же это он до сих пор не в курсе итогов игры любимого клуба. — Во „Времени“ про нее не всегда говорят…»

А, ну да, точно: 1985 год же — первый раз в истории, когда армейцы выступали не в сильнейшем футбольном дивизионе страны…

«О, выиграли у „Крыльев Советов“, 2:1! — просиял между тем мой внутренний собеседник. — Гречнев и Шмаров забили! Молодцы!»

«Да, в Самаре и сейчас крепкая команда…» — пробормотал я.

«В какой еще Самаре?» — не понял Младший, отходя от стенда.

«А откуда эти „Крылья Советов“?» — в свою очередь удивился я.

«Из Куйбышева — откуда же еще?»

«А, ну да, перепутал…»

Самара же сейчас, в 85-м — это Куйбышев, как Нижний Новгород — Горький, а, скажем, Санкт-Петербург — Ленинград… Стоит об этом помнить, чтобы не попасть впросак!

«Следующий матч у нас послезавтра, со смоленской „Искрой“, — не стал между тем заострять внимание на моей оговорке Младший. — Не знаешь случайно, как сыграют?» — лукаво поинтересовался он.

«Нет конечно», — ничуть не покривил душой я.

«Тогда ты мне вот что скажи, — не унимался юный пионер. — ЦСКА же в этом году в высшую лигу вернется? Это уж ты наверняка должен помнить!»

Тут он, конечно, был прав. Вот только помнить-то я помнил — без всяких интернетов, болельщики такого не забывают — но стоило ли делиться этим знанием с Младшим? С другой стороны, результаты чемпионата СССР по футболу — едва ли не самое безобидное, о чем я могу ему рассказать. Так что смысл темнить?

«Ладно, слушай — но, боюсь, придется тебя разочаровать, — начал я. — Черная полоса для ЦСКА затянется. В этом сезоне права играть в „вышке“ мы не добьемся. Получится в следующем — но всего на один год: в 87-м снова на фиг вылетим… Продолжать?»

«Конечно!»

«Ну, как скажешь. 88-й так и проболтаемся в первой лиге, в 89-м ее, наконец, выиграем — и в следующем, 90-м, сходу займем второе место уже в „вышке“. А в 91-м и вовсе возьмем „золото“, победив в последнем Чемпионате СССР…» — я осекся, поняв, что именно только что сболтнул.

«Ну, хоть так, а то на моей памяти еще ни разу чемпионами не были… — протянул было Младший. — Эй, постой-ка, — сообразил тут все же он. — Что значит, последнем чемпионате? В Союзе запретят футбол?» — попытался неуверенно пошутить он.

«Нет, футбол не запретят… — черт, на этот разговор я все еще не был настроен. — Понимаешь, там долгая история…»

«А мы куда-то торопимся?»

«А разве нет? На Сбор отряда!» — мы уже подходили к корпусу.

«Тоже мне проблема — Сбор: сиди да руку вовремя „за“ поднимай! Устроимся тихонечко в уголке — и все мне расскажешь!»

«Вот так страну и просрали — сидя тихонечко в уголке!» — сердито — в первую очередь самим собой же и недовольный — буркнул я.

Как тут уже, кажется, упоминалось, по почившему в бозе СССР я никогда особо не тосковал, всегда предпочитая смотреть вперед, а не назад, но трагизм «величайшей геополитической катастрофы двадцатого века» имел «удовольствие» ощутить, что называется, на собственной шкуре. Чернобыль, отнявший у меня родителей — это ведь как раз была первая ласточка будущего обвала. А потом пришли 90-е — и не стало Женьки…

«Страну? Просрали?! — опешил тем временем Младший. — Ты о чем вообще?!»

«Так, постой-ка…» — по ступеням крыльца нам навстречу спускались двое «миньонов» Михеева — пухляш Вовочка и долговязый, заметно сутулившийся паренек — кажется, по имени Руслан.

«Да они, небось, не к нам», — скривился мой внутренний собеседник — и ошибся.

— Резанцев, можно тебя на пару минут? — довольно доброжелательным тоном окликнул нас пухляш.

— Можно Машку за ляжку, — буркнул я, забирая у Младшего контроль. — Что тебе?

— Ответь, ты за кого? — вопросом на вопрос отреагировал Вовочка — причем, не пойми о чем спросил.

— Я за Интернационал, — хмыкнул я.

— Какой еще Интернационал? — не сообразил пухляш.

— А Ленин в каком?

— Очень смешно, — похоже, не узнал несколько переиначенную мной цитату из советского фильма Вовочка. — За кого будешь голосовать на выборах Председателя Совета отряда, спрашиваю! — сподобился-таки внятно сформулировать он.

— А что, там много кандидатов? — искренне удивился я.

Стоцкая — понятно, а еще-то кто?

— Нас интересует один — Ант, — веско заявил пухляш.

— Михеев хочет заделаться Председателем? — теперь моему изумлению и вовсе не было предела.

— А о чем я тебе тут уже полчаса толкую?

— А нафига ему это надо?

— Не твое дело! — хмуро отрезал, вмешавшись, долговязый.

— Погоди, Руслик, — слегка отстранил того рукой Вовочка. — Тут вот какая штука, — снова обратился он ко мне. — В прошлом году Ант здорово повздорил со Стоцкой. Та уже, может, и забыла, но он такого так просто не спускает. И хочет эту дуру проучить.

— И для этого выдвигается в Председатели? — недоверчиво уточнил я. — Просто чтобы Стоцкой досадить?

— Ну да, — кивнул пухляш. — Она привыкла, что это ее должность — пусть отвыкает!

— Все парни с нами, ты последний остался не охвачен, — снова подал голос Руслан.

— Так уж и все? — с нескрываемым скепсисом уточнил я.

— Были сомневающиеся, — признал Вовочка, — но мы их убедили. С каждым отдельно поговорили… Ант ведь ни худого, ни доброго не забывает!

— А теперь вот — с тобой говорим, — добавил долговязый. — Заметь — по-хорошему!

— А можно и по-плохому? — прищурился я.

— Это уже от тебя зависит. Будешь паинькой — глядишь, по-плохому не придется…

Они меня что, пугать вздумали? Вообще ничему не учатся!

— Тогда начинайте, — пожал я плечами.

— Что начинать? — не понял Вовочка.

— Разговаривать по-плохому. Скажу так: до сих пор мне было плевать, кто станет Председателем, но теперь принципиально проголосую за Стоцкую, так и знайте!

Руслан разинул было рот, чтобы что-то ответить, но пухляш снова его остановил.

— Рассуди здраво, Резанцев, — вкрадчиво проговорил он. — Что бы ты там о себе ни думал — один в поле не воин! Если ты плюнешь на коллектив, он утрется, а вот если коллектив плюнет на тебя — ты утонешь!

— Я неплохо плаваю, — покачал я головой.

— Что ж, посмотрим, — помедлив, разочарованно произнес Вовочка. — Но все же советую передумать — пока не поздно!

— Знаешь, что, дорогой советчик… — пространно и многоступенчато — учителя русского устного в свое время у меня были те еще — я изложил пухляшу с долговязым, кто они такие в моих глазах и куда им следует с них убраться вместе с любимым Антом.

«Силен!..» — только и смог на то сказать вконец ошалевший Младший.

Я же, пока Вовочка с Русланом переваривали услышанное, шагнул мимо них, поднялся на крыльцо и скрылся в корпусе.

— Резанцев, ты подумай! — кажется, понеслось мне вслед, но разбилось о захлопнувшуюся дверь.

9. Сбор отряда

К моему появлению на втором этаже большая часть отряда уже собралась в холле, рассевшись на стульях вдоль стен — этакой буквой «П», сориентированной основанием на стол, за которым расположилась Марина.

— Резанцев, где ты ходишь?! — недовольно спросила она, заметив меня. И не дожидаясь ответа, продолжила: — Быстро за галстуком!

— За ним и иду, — буркнул я, занятый своими мыслями.

— Ты там, кстати, нигде Коганова с Усовым не видел? — осведомилась уже практически у моего затылка вожатая.

Фамилия Коганов принадлежала Вовочке — значит, Усовым, скорее всего, был Руслан.

— Воздухом дышат, — бросил я через плечо.

— С ними все в порядке? — изменилась в лице Марина — не знаю уж, о чем там подумав.

— Я их не трогал, если ты об этом, — ответил я, скрываясь в коридоре.

— Кто-нибудь, сбегайте за этими Кржемеликом с Вахмуркой, — все же догнал меня голос вожатой и там.

Я не сдержал кривоватой усмешки — а ведь и правда похожи! Упитанный Вовочка — типа, Вахмурка, а долговязый Руслан — Кржемелик. Или в том старом чешском мультике было наоборот? Блин, не помню таких деталей…

«Тебе бы все хиханьки-хаханьки, — сварливо пробурчал Младший. — Ты же понимаешь, что дело плохо?» — бросил он затем.

«Разумеется, понимаю», — посерьезнел я.

«Если все так, как сказал Коганов, мы действительно окажемся одни против абсолютно всех, — тем не менее продолжил разжевывать въедливый юный пионер. — А это уже совсем не тот расклад, что раньше!»

«Я понимаю», — повторил я.

«Тогда у Михеева будет против нас полный карт-бланш, — не унимался мой внутренний собеседник. — Бойкот — меньшее, что нас ждет. Это если несмотря на наш голос „против“ он все же пролезет в Председатели. А уж если выборы проиграет — из-за нас — тогда вообще туши свет! Ты-то в свой двадцать первый век свалишь — а мне тут до конца смены кантоваться!»

«Предлагаешь сдаться?» — угрюмо осведомился я.

«Нет, конечно! Но нужно что-то срочно придумать!»

«Так я и думаю! А ты меня все время отвлекаешь, строя из себя капитана Очевидность!»

«Какого капитана?»

«Ох…»

Повязав алый галстук, мы вернулись в холл, нашли свободный стул между Толиком Степановым и полненькой девочкой, ни имени, ни фамилии которой ни я, ни Младший не знали, где и устроились. Через минуту снизу подтянулись Кржемелик и Вахмурка — в смысле, Руслан с Вовочкой — тоже сходили в палату за пионерскими галстуками и заняли места поблизости от своего босса Михеева.

— Ну что, все собрались? — осведомилась Марина.

— А Вадим где? — спросила ее сидевшая рядом со мной толстушка.

— Вадима на Сборе не будет — он сейчас репетирует выступление вожатых для концерта в честь заезда, — сообщила Марина. — Но думаю, мы с вами и без него справимся. Кстати, раз уж зашла речь: концерт — после ужина, и от каждого отряда нужен номер, от нас, естественно, тоже. Что-нибудь простенькое, чтобы можно было отыграть «с листа»: песня или, может, сценка… У кого будут идеи — подойдите ко мне после Сбора, обсудим.

— Мы с Майей песню можем исполнить! — тут же заявила Стоцкая, кивнув на свою соседку справа, смуглую чернобровую девицу с пышной копной скрученных в мелкие колечки волос.

— Это — после Сбора, — повторила Марина. — А сейчас еще пара объявлений — и начнем. Первое, по поводу ваших чемоданов. Перед ужином всем отнести их вниз, в чемоданную! В палатах чтобы я их больше не видела!

— А если я еще не разобрала вещи? — спросила Инга Трефилова.

— Стоило с этим не затягивать! — пожала плечами вожатая.

— А мой чемодан вообще еще не приехал! — напомнила Казанцева, единственная из отряда, кто пришел на Сбор в парадной пионерской форме. Ну да, Яна и в столовой в белой рубашке убиралась — переодеться-то ей пока было не во что.

— О тебе — отдельный разговор, — понимающе кивнула Марина. — Остальные — все всё поняли? — обвела она глазами холл.

— Да. Да. Поняли, — раздались вялые ответы.

— Тогда — второе объявление. Кто привез из дома сладости — и вообще любую еду — не вздумайте хранить в тумбочках: с утра пройдет обход во главе с лагерным врачом, все заберут, да еще и замечание выпишут! Что сегодня не съедите — уберите в чемодан, а лучше — подпишите и принесите мне в вожатскую. По мере необходимости буду вам выдавать.

— Простые сушки тоже нельзя у себя держать? — спросил кто-то.

— Любую еду! — отрезала Марина.

— А если в шкафчик спрятать, под одежду?

— Зоя Давыдовна, наша врачиха, везде найдет, — ответила за вожатую Стоцкая.

— Она что, в моих вещах будет рыться?!

— А ты как хотела? Тут не дом отдыха!

— Еще раз повторяю для непонятливых, — вернула себе слово Марина. — Никакой еды в палате! Замечу — сама отберу, и уже не верну!

— Волюнтаризм какой-то… — проворчал справа от меня Степанов.

Мне оставалось лишь хмыкнуть.

— Если с бытовыми вопросами покончено, переходим к основному, — продолжила между тем вожатая. — Сегодня у нас с вами наш первый отрядный Сбор, — заговорила она разве что не с придыханием. — Повестка дня предлагается следующая, — Марина заглянула в бумажку на столе перед собой и зачитала: — Пункт первый: распределение по звеньям. Пункт второй: выбор названия и девиза отряда. Третий: избрание актива отряда… Имеются в виду Председатель Совета отряда, его заместитель, флаговый и звеньевые, — зачем-то пояснила девушка. — И четвертое: выдвижение кандидатов от отряда в Совет дружины… Кто за то, чтобы утвердить данную повестку — прошу проголосовать!

Пионеры дружно, но довольно безучастно подняли вверх руки.

— Единогласно, — констатировала вожатая, даже особо не присматриваясь. Взяв авторучку, она что-то черкнула на своем листочке. — Отлично, если пойдем в таком темпе и дальше, у Трефиловой еще будет время перед ужином в чемодане покопаться!

Многие захихикали. Инга недовольно скривилась, но промолчала.

— Переходим к первому пункту повестки, — проговорила между тем Марина. — Распределение по звеньям. Вас в отряде тридцать восемь человек — позже, возможно, подъедут еще двое, но пока их не учитываем. Получается четыре звена — два по десять пионеров и два по девять…

— А давайте для простоты разделимся по палатам? — почти перебив вожатую, бойко предложила смуглянка-чернобровка, которую Стоцкая назвала Майей. — Первая — первое звено, вторая — второе и так далее. У нас в другом лагере в прошлом году так было!

— Нет, — покачала головой Марина. — Лучше, чтобы в каждом звене были и мальчики, и девочки!

— Можем палаты перемешать! — хохотнул Ант.

— Михеев, хохмить будешь после Сбора! — недовольно зыркнула на него вожатая. — Короче, — опустила она глаза в свои бумаги, — могу разделить вас чисто по алфавиту…

— Нет, я хочу быть вместе с Викой! — поспешно заявила Майя, схватив за локоть Стоцкую.

— А я — с Олей! — тут же подала голос еще одна из девочек.

— Тогда по-быстрому делитесь сами — и подходите ко мне, чтобы я записала, — велела Марина.

Пионеры повскакивали со своих мест, и на какое-то время в холле воцарился сущий хаос.

— Давай к нам!

— Нет, я уже со Светкой и Верой!

— Чернышов, присоединяйся!

— А мне можно с вами?

— Отвали, Иванов, у нас и так уже семь пацанов, не пришлось бы кого-то отцеплять!

— А давайте пять звеньев сделаем!

— А может, сразу десять?

— Лучше, наоборот, три!

— Люди, у кого еще есть место? Примите меня! Не пожалеете!

— Я раньше попросилась!..

Первой набралась десятка с участием Вики Стоцкой и Майи — пять мальчиков и пять девочек столпились возле Марининого стола, наперебой называя той свои фамилии. Второе звено сформировалось вокруг Михеева — в него вошли всего три представительницы прекрасного пола, ну и шесть записных «миньонов», включая «Кржемелика» с «Вахмуркой» — убейте, но называть про себя Усова с Когановым иначе у меня теперь просто не получалось. Список соратников Ант с важным видом продиктовал вожатой лично.

Пустив дело распределения на самотек, мы с Младшим оказались в третьем звене — вместе с Толиком Степановым и Яной Казанцевой.

Инга Трефилова попала в четвертое.

— Итак, предлагается утвердить следующий состав звеньев, — объявила Марина, когда распределение завершилось и пионеры снова расселись по стульям — уже в новой конфигурации, так, например, одним соседом у нас с Младшим так и остался Степанов, но былую толстушку по вторую нашу руку сменил коротко стриженный паренек из первой палаты по фамилии Пашков. — Первое: Абашидзе, Громов, Денисенко… — принялась зачитывать она.

Наконец прозвучала фамилия «Трефилова» — последняя в четвертом звене.

— Кто «за»? — оторвалась от списка вожатая. — Единогласно. Спасибо.

— Не за что, — не преминул вставить «Вахмурка».

— Переходим ко второму пункту повестки дня, — оставив его реплику без внимания, объявила Марина. — Выбор названия и девиза. И, если позволите, у меня сразу есть предложение. С прошлого года остались стенды отрядного уголка, — продолжила она, в действительности никакого позволения не дожидаясь. — Можно использовать их — чтобы новые не рисовать. Но тогда нужно взять и те названия с девизом. Что скажете?

— А какие там? — деловито поинтересовалась Стоцкая. — Название и девиз?

— Отряд: «Данко». Девиз… — опустив взгляд, вожатая зашуршала своими бумажками. — Девиз: «Мы не имеем права тлеть, наши сердца должны гореть!» — с выражением зачитала она.

— А что, нормально, — одобрительно кивнула Вика.

— Данко-шманко… Как кличка собачья! — заявил кто-то из «миньонов» Михеева.

— Это же из Горького! — презрительно бросила в тот угол Стоцкая. — Из «Старухи Изергиль»!

Ну да, а еще из «Красной жары» со Шварценеггером! Только фильм тот — прикольный, кстати — тут пока еще не сняли, так что юмора ситуации никто кроме меня не поймет…

— Ну и что, что из Горького? — неожиданно — по крайней мере, для меня — выступила Трефилова. — Почему мы должны брать готовое? Давайте придумаем что-нибудь свое!

— Тебе же говорят почему: чтобы отрядный уголок не переделывать! — заметила ей Майя.

— Тоже мне проблема! Стенды я могу нарисовать! — вызвалась Инга.

— А какое название ты предлагаешь? — спросила у нее Марина.

— Да какое угодно, лишь бы не то, что придумали за нас! Например, «Товарищ»! А девиз можно…

— «Товарищ» предварительно закреплено за первым отрядом, — по-быстрому сверившись с бумагами, не дала ей договорить вожатая.

— Что значит закреплено? — удивилась Трефилова.

— Наверное, у них там тоже сохранился прошлогодний уголок! — вполголоса предположил Толик Степанов.

— Если «Данко» не хотим, а «Товарищ» не подходит, тогда можно назваться «Поиск»! — подключилась к разговору Мила Захарова, рыжеволосая девочка из нашего, третьего звена. — Девиз: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!»

— Еще хорошо — «Юность»! — выдвинула идею толстушка, что была моей соседкой в начале Сбора. — И девиз: «Нам никогда не будет шестьдесят, а лишь четыре раза по пятнадцать!»

«Некоторым — актуально!» — хмыкнул Младший, чуть ли не впервые с начала Сбора осмелившись нарушить молчание.

Тем временем, в холле словно плотину прорвало.

— «Бригантина»! — прокричал кто-то.

— «Ровесник!»

— Наш отряд — «Водолаз», наш девиз — «Буль-буль и вниз!», — продекламировал «Вахмурка».

— Наш девиз: не падать вниз, а держаться за карниз! — выдал на это «Кржемелик».

— Наш девиз — четыре слова: «Тонешь сам — топи другого!» — не остался в стороне от дискуссии и Михеев.

Что ж, зато честно.

— Прекратите базар! — звонко хлопнула ладонью по столу Марина. — Вы на пионерском Сборе, а не в «Вокруг смеха»!.. Смотрите, что я записала, — проговорила она, дождавшись относительной тишины. — Помимо «Данко»: «Поиск», «Юность», «Бригантина», «Ровесник», «Пламя» и «Прометей». Будут еще предложения? Только серьезные!

Судя по молчанию в ответ, фантазия пионеров таки иссякла. А может, задор сбился.

— Тогда будем голосовать, — кивнула вожатая. — Пойдем в алфавитном порядке. Кто за «Бригантину»?

Руки подняли трое, и среди них Казанцева. Помедлив, к ней присоединился Степанов.

— Четыре голоса, — объявила Марина. — Кто за «Данко»?

На этот раз отклик оказался куда более массовым.

Интересно, всем так понравилось это название — или то, что его предложила вожатая?

— Один, два, три… — принялась считать голоса «за» Марина. — …Девять, десять, одиннадцать… …Восемнадцать, девятнадцать, двадцать… Уже большинство! … Двадцать один, двадцать два! — все же закончила она. — Решение принято: утверждено название «Данко», девиз: «Мы не имеем права тлеть, наши сердца должны гореть!»

За девиз мы, кстати, не голосовали.

— Третий вопрос повестки: выборы актива, — напомнила вожатая, зафиксировав у себя в бумагах набранный «Данко» результат. — Начнем с Председателя. У кого будут кандидатуры? Может быть, кто-то сам выдвинется? — намеренно или нет, она посмотрела на Стоцкую.

Упрашивать себя Вика не заставила.

— Я желаю быть Председателем! — незамедлительно заявила она, поднимаясь.

Ожидаемо.

— Еще будут кандидаты? — обвела глазами холл Марина — кажется, чисто для проформы.

Я покосился в Михеевский угол: там со своего стула уже вальяжно вставал Ант.

— Самозванцев нам не надо — командиром буду я! — провозгласил он, обращаясь главным образом к Стоцкой.

— Михеев, не паясничай! — похоже, не приняла его всерьез вожатая.

— И не думал! — заявил тот. — Это я выдвигаю свою кандидатуру! А что, нельзя?

— Нет, почему же, можно, конечно, — пожала плечами вожатая. — Итак, Стоцкая, Михеев… Еще кто-нибудь? — снова окинула она взглядом подопечных пионеров.

Я посмотрел на Вику: та хмурилась, но пока, похоже, не понимала, к чему идет дело. Или как раз все прекрасно понимала, но умело не подавала виду.

Тем временем, больше претендентов на пост Председателя Совета отряда в холле не нашлось.

Приближался момент истины.

«Ну?» — дернул меня Младший.

«Что — ну?»

«Ты что-нибудь придумал? Тянуть уже некуда!»

«Ну, как придумал…»

— Хорошо, давайте голосовать, — кивнула между тем Марина. — Кто за то…

— Погодите! — я рывком вскочил на ноги.

— Что такое, Резанцев? — повернулась ко мне вожатая. — Выдвижение кандидатур закончилось!

— А я никуда и не выдвигаюсь, — мотнул я головой. — Марина, можно тебя попросить оставить нас минут на пять? — вкрадчиво спросил затем.

— Что еще за новости? — удивилась вожатая. — С какой стати?

— Прежде, чем состоится голосование, я хочу сказать несколько слов отряду!

— Ну так говори, я-то тебе чем мешаю?

— Поверь, будет лучше, если сделать так, как я прошу, — как смог проникновенно посмотрел я на девушку.

Увы, для нее я был всего лишь тринадцатилетним оболтусом — да еще, похоже, и с придурью.

— У пионеров не может быть секретов от своих вожатых, — твердо заявила Марина.

— А если речь о специально для тебя подготовленном сюрпризе? — загадочно улыбнулся я.

«Каком еще сюрпризе?» — удивленно осведомился Младший.

«Никаком — мне просто нужно, чтобы она ушла!»

— А как это может быть связано с выборами Председателя? — резонно усомнилась вожатая.

— Если скажу — испорчу сюрприз, — развел я руками.

— Ну хорошо… — поколебавшись еще немного, девушка все же поднялась из-за стола. — У тебя пять минут, я буду в вожатской, — и с этими словами она покинула холл.

— Резанцев, что это за фарс? — хмуро поинтересовалась у меня Стоцкая, когда дверь за Мариной закрылась.

— Да, мне тоже очень интересно! — в свою очередь недобро прищурился на меня Михеев.

— Все предельно просто, — обронил я. — Есть проблема, в которую не обязательно впутывать вожатых. Хочу сказать по ней несколько слов. И попросил Марину уйти, чтобы потом никто не мог сказать, будто я это ей настучал!

— И что еще за проблема? — настороженно спросила Вика.

— Сейчас объясню… Обращаюсь в первую очередь к парням, — собравшись с мыслями — и с духом — громко и четко заговорил я. — Перед самым Сбором ко мне кое-кто подошел и прозрачно намекнул, что на выборах Председателя мне лучше голосовать за одного конкретного кандидата. Не стану его называть по фамилии, но это ни разу не Стоцкая.

— Ага, совсем не назвал! — хохотнул кто-то.

— Я знаю, что к вам тоже подходили, — продолжил я, спеша говорить, пока давали возможность. — Кому-то угрожали, кого-то, думаю, чем-то подкупили. А кому-то тупо было все равно — так почему бы не оказать услугу авторитетному товарищу по отряду? И наверняка каждому говорили, что все уже схвачено и, если что, ослушавшийся окажется один против всех. С понятными последствиями… — это была всего лишь моя догадка, но, судя по глазам многих из тех, на кого я сейчас смотрел, похоже, абсолютно верная. — Так вот, не верьте! — повысил голос я. — Лично я не стану голосовать по чужой указке, так что знайте: если тоже захотите поступить по совести, а не из страха или корысти — вы будете не одиноки! Я с вами, с теми, кто не прогнется, не продастся! И на самом деле нас таких много! Точно больше, чем трусов, подлиз и подлецов! Так давайте же не позволим им прогнуть нас под себя!

— Э, кого это ты назвал подлецом?! — опомнился наконец Ант.

— Я не произносил никаких имен, — как сумел невозмутимо заметил я — и широко улыбнулся.

— Что, на воре шапка горит? — едко бросила Михееву Стоцкая.

Надо отметить, что голос ее пусть и самую малость, но все же подрагивал.

— По большому счету, выборы Председателя Совета отряда — это мелочь! — заручившись какой-никакой поддержкой, с нажимом продолжил я. — Но именно с таких мелочей все всегда и начинается! Сегодня мы уступим в ерунде, а завтра — походя спустим в унитаз свою страну!.. У меня все, а дальше — решайте сами!

Я плюхнулся на стул. Сосед Пашков шарахнулся от меня, как от зачумленного, а вот Степанов мельком, но продемонстрировал оттопыренный вверх большой палец. Ну, хоть что-то.

Холл, до этого момента замерший в напряженной тишине, многоголосо загудел.

«Про страну в унитаз — это ты, пожалуй, зря, не поймут-с, — не преминул заметить Младший. — А так — хорошо сказал, даже завидно».

«Учись, пока я жив!»

— В жизни не слышал большего бреда! — патетически всплеснув руками, Михеев тоже присел.

— Майя, сходи, пожалуйста, за Мариной, — попросила между тем подругу Стоцкая — сама отлучаться из бурлящего холла, потеряв даже иллюзию контроля над ситуацией, она, как видно, не рискнула.

Чернобровка без пререканий сбегала за вожатой.

— Ну что, вдоволь насекретничались? — с не самым благодушным выражением на лице спросила та, вернувшись. — Можно продолжать Сбор?

— Можно, — вопрос, похоже, адресовался мне, но ответила на него опускавшаяся на стул Вика — до этого момента она так и продолжала стоять, возвышаясь над остальными пионерами.

— В таком случае, приступаем к голосованию за кандидатуры на должность Председателя Совета отряда, — заявила вожатая, в свою очередь усаживаясь за свой стол. — Кто за Викторию Стоцкую?

Я поднял руку. Рядом со мной также поступил Степанов. Есть контакт!

Мой взгляд метнулся вправо, затем влево. Черт, что-то маловато! Даже девчонки далеко не все «за»! А из парней — только мы с Толиком, да еще Громов из первого звена…

— Восемнадцать, — подвела итог Марина.

Эх! Меньше половины… Ну ладно, я попытался…

— Кто за Антона Михеева? — спросила тем временем вожатая.

Сам Ант и его «миньоны» дружно вскинули руки. К ним присоединились аж пятеро девочек и… И лишь двое парней — Пашков и еще один стремный тип из первой палаты! Все!

— Четырнадцать, — подсчитала Марина. — Я не поняла, а остальные что? Вот ты, Иванов? — посмотрела она на лопоухого очкарика из четвертного звена.

— Я воздержался! — заявил тот.

— Что значит, воздержался? — нахмурилась вожатая. — Тебе что, все равно, кто встанет во главе нашего отряда?

— Нет, не все равно, — мотнул головой парнишка. — Просто я считаю равно достойными обе кандидатуры — и предоставляю право выбора тем, кто знаком с ними лучше меня! — выдал он.

— Ну… допустим, — помедлив, кивнула Марина. — А ты, Завьялов? — перевела она взгляд на скуластого паренька из нашей, второй палаты.

— Я как Иванов, — буркнул тот. — Оба достойны… э… каждый по-своему. Поэтому, вот, воздерживаюсь!

— Ну что ж… — покачала головой вожатая. — Дело ваше… Таким образом, Председателем Совета отряда избрана Виктория Стоцкая! — заключила она.

— Эй, она же не набрала большинства голосов! — нервно вскинулся «Вахмурка».

— Правильно было сказано: те, кто воздержался, предоставили другим право решать за себя, — уже уверенно заявила Марина. — Поэтому большинство надо считать от числа тех, кто от выбора не уклонился. Решение принято!

— Благодарю за оказанное доверие! — поднялась на ноги Вика.

Я же покосился на Михеева — тот выглядел резиновой надувной игрушкой, из которой вдруг выпустили воздух. Вот и ладушки: таким он нам точно не опасен. А может, теперь и вовсе угомонится?

«Я бы на подобное не надеялся…» — с сомнением пробормотал Младший.

«Уже и помечтать нельзя!»

10. Товарищ Песня

Перед самым ужином меня отвел в сторону вернувшийся со своей репетиции вожатый Вадим:

— Резанцев, что за провокацию ты устроил на Сборе?! — я даже сходу не понял, рассержен мой собеседник или напуган. Скорее всего — и то и другое сразу.

— Провокацию? — в искреннем удивлении распахнул я глаза. — Почему провокацию?

— А как еще назвать твое утверждение, будто партия завела СССР… хм… в сортир?!

«А я говорил, что про слитую в унитаз страну — это ты зря! — не преминул заметить Младший. — У меня, кстати, тоже остались вопросы!»

«Со своими — погоди: нам тут, по ходу, антисоветчину шьют!» — пробормотал я — и демонстративно вздернул я брови.

— Что за чушь? Кто тебе такое сказал?

— Не важно, кто сказал мне — важно, что нес на Сборе ты! — ожидаемо не выдал своих источников вожатый.

— Как раз важно — потому что тебя ввели в заблуждение, — твердо заявил я. — Все было в точности наоборот! Я призывал товарищей к ответственности при принятии решений! Разве это неправильно? А про страну, которую так можно… потерять — это была просто красочная метафора, чтобы подчеркнуть важность поднятой проблемы!.. Могу, если хочешь, дословно повторить, что говорил — мне скрывать нечего!

— Повторять не надо, — скривился Вадим — но, вроде бы, малость успокоившись. — Ответственность — дело хорошее, без нее пионеру никак, — менторским тоном продолжил он. — Но, может быть, стоит начать с себя, а Резанцев? Ты не подумал, что подобные острые выступления нужно согласовывать заранее? И уж точно не окружать их заговорщическим ореолом, выгоняя со Сбора вожатую! Я понимаю: романтика, красные дьяволята, Тимур и его команда, обойдемся без взрослых — сам когда-то через все это прошел… Марина, конечно, тоже хороша — повелась на твои хитрости — но сейчас речь о тебе. Пионерский Сбор, Резанцев — не место для дерзких импровизаций и… как ты сказал? Метафор! Двусмысленных метафор!

Ну да, как парламент — не место для дискуссий. Меняются эпохи, но кое-что кое-где остается незыблемым… Стабильность, чё! А мы все на перемены сетуем…

— Ты меня понял? — пристально вглядевшись мне в глаза и — похоже, оставшись увиденным там не вполне довольным — строго осведомился вожатый.

— Так точно, — кивнул я — спорить смысла не имело, а вот аккуратно закрыть тему — как раз хотелось бы.

— Что ж, отлично, — хлопнул мне ладонью по плечу Вадим. — Иди строиться, заместитель Председателя Совета отряда фигов!

«Фигова» оставим на совести вожатого, а насчет заместителя Председателя — это он не просто так прикололся. Такова теперь и впрямь была наша с Младшим должность в «Данко».

Предложила нашу кандидатуру Стоцкая — должно быть, решившая под впечатлением от моего яркого выступления, что такой помощник ей наверняка пригодится. Первым моим порывом было взять самоотвод, но тут встрял наш пылкий юный пионер.

«Ты же сам говорил, что тихо сидеть в уголке — неправильно! — с пафосом заявил он, косясь, правда, при этом на Викин бюст. — А как дошло до дела — так в кусты?»

«Ладно, как хочешь», — легко уступил я.

Конкурентов у нас не оказалось, и избрание состоялось подавляющим большинством голосов — даже Михеев с «миньонами» не «против» проголосовали, а воздержались.

Сам Ант, кстати, после пропущенного удара — когда в какой-то момент мне показалось, что теперь-то он окончательно выбит из игры — на удивление быстро оправился и даже предпринял не до конца мне понятную попытку занять место одного из двух представителей отряда в Совете дружины. По логике, если раньше он всего лишь хотел досадить Стоцкой — то теперь-то что? Вариант «раскаялся и решил послужить обществу» не предлагать!

Как бы то ни было, ветер уже уверенно дул совсем в другую сторону, и Михеева снова прокатили, предпочтя ему Трефилову и Громова.

Избрание Антова «миньона», «Кржемелика»-Усова, флаговым отряда — добровольцев не нашлось, и Руслана предложила Марина, аргументировав это его высоким ростом — едва ли подсластило Михееву пилюлю. Может, даже наоборот.

Ну и последнее, о чем стоит упомянуть, рассказывая о Сборе — это о новоиспеченных звеньевых. В первом таковым стала смуглянка-Майя, во-втором, «Михеевском» — Вовочка-«Вахмурка» (сам Ант тогда еще метил в Совет дружины и на меньшее, должно быть, не претендовал), в нашем, третьем — Толик Степанов, с моей подачи, кстати. Кто возглавил последнее, четвертое звено, я не отследил.

Придя на ужин, первое, что сделал Младший — после разговора с Вадимом я снова отдал юному пионеру контроль — бросился смотреть на оценку, выставленную нам, дежурным, после полдника. На листочке, под обидной обеденной «тройкой», красовалось задорное «5+»!

Пустяк, но радости Младшего не было предела — да что там, даже я, к некоторому собственному удивлению, ощутил нечто вроде удовлетворения.

— Молодцы! — улыбнулась нам со Толиком и Яной Марина.

— Вот так и надо проявлять ответственность, Резанцев! — заметил Вадим — тоже, наверное, похвалил.

На ужин, к слову, была курица с рисом. В детстве я такое не любил — вот и сейчас Младший кривился, ковыряя алюминиевой вилкой жилистое крылышко — а теперь съел с удовольствием, еще бы и от добавки не отказался, будь такая возможность.

Оказавшийся столь насыщенным, первый день моего пребывания в «Полете» неуклонно близился к завершению, но программа сегодняшних лагерных мероприятий исчерпана еще не была: после ужина в клубе должен был состояться так называемый концерт-знакомство. Вопреки наименованию, в номерах не требовалось как-то нарочито презентовать свой отряд — нужно было просто выступить хоть с чем-то. Не удивительно — по сути, без подготовки-то!

Не знаю, сколько и каких предложений поступило Марине, но представлять нас на концерте вожатая в итоге поручила Стоцкой, вызвавшейся первой, еще перед Сбором. В компании с Майей и еще парой девочек Вика собиралась что-то петь. Что ж, послушаем — тем более, что вариантов пропустить действо всяко не просматривалось: в отсутствие Вадима, снова отлучившегося на репетицию, в клуб мы направились пусть и не строем — этакой организованной толпой — но тщательно Мариной пересчитанные.

Пара слов о месте, где предстояло пройти мероприятию: лагерный клуб стоял на отшибе, за спортивным городком, в окружении высоченных лип. Путь к нему пролегал меж елей и берез, по освещенной редкими фонарями широкой тропе, вытоптанной многими поколениями пионеров: земля под ногами утрамбовалась разве что не до прочности асфальта, а торчавшие тут и там из нее древесные корни были отполированы тысячами подошв едва ли не до блеска.

Я шел в задумчивости: откладывать объяснение с настырным Младшим становилось все труднее, но как лучше преподнести ему картину будущего, я так пока и не придумал. Тупо посылать юного пионера вместе с его расспросами куда подальше — тоже не годилось: во-первых, я уже успел кое о чем проговориться — черт знает, что он себе напридумывает с его богатой фантазией — а во-вторых, я вовсе не оставил смелой мысли спасти родителей и сестру, а тут без Младшего было уже никак не обойтись: я-то скоро вернусь в свой двадцать первый век, так что действовать предстоит ему…

— Ой, глядите: заяц! — донесся до моего слуха восхищенный голосок какой-то из девчонок.

Бесцеремонно перехватив контроль над телом, я вскинул голову: шагах в двадцати от нас под самым фонарем сидел здоровенный русак.

«Следуй за белым кроликом!» — тут же молнией прострелило мой мозг.

«Это не кролик, это заяц! — поспешил урезонить меня мой внутренний собеседник. — И сам не видишь? Он не белый, а серый!»

Кролик, заяц — какая, блин, разница?! А что касается окраса — не зря ведь говорят, что ночью все кошки серы! Зайцы с кроликами, небось, тоже…

«Когда случится то, что должно, вы сами поймете, о чем речь — и наверняка не ошибетесь», — помнится, сказал мне тогда Гришин. Ну и как, случилось? Очень похоже на то… Другое дело, если бы зайцы были в лагере завсегдатаями, но за все прежние годы я тут еще ни одного не встречал! Лису как-то издали видел — сперва, правда, принял ее за собаку — но при чем тут лиса?

Тем временем длинноухий посидел, посидел — да и сиганул из-под фонаря в темноту.

«Следуй за белым кроликом!»

Ну я и последовал — с места в карьер.

«Совсем обалдел?! Стой!» — всполошился Младший.

— Резанцев, ты куда? — растерянно воскликнула Марина.

— Он за зайцем погнался! — пояснил ей кто-то.

— Резанцев, немедленно вернись! — возопила вожатая.

Между тем я проломился через какие-то кусты, споткнулся обо что-то в мигом окружившем меня мраке, едва не упал — не без труда, но устоял — и тут осознал, что понятия не имею, куда бежать дальше. Кролика — он же заяц — видно нигде не было. Рвануть отсюда он мог куда угодно!

Замерев, я прислушался к звукам леса, но кроме испуганных криков Марины и гомона пионеров на тропе ничего не услышал.

— Ну и где ты, мой белый кролик? — пробормотал, растерянно всматриваясь во тьму леса.

«Где, где… В Караганде! — зло буркнул Младший. — Пошли назад, охотничек: заяц убежал!»

Сдаваться так просто я был не готов — и еще несколько секунд простоял, неуверенно озираясь. Белый кролик не показывался. Серый заяц тоже.

«Да давай уже! — взмолился мой внутренний собеседник. — Ошибся — бывает. Не глупи, пошли!»

Торчать тут далее и впрямь было нелепо. Продолжать погоню — а в какую сторону бежать? «Следуй за белым кроликом…» Точно, надо поискать следы! Я опустился на корточки, но в такой темноте фиг что разглядишь! Происходи дело зимой, на снегу — может, у меня еще и был бы шанс проявить талант следопыта, но точно не теперь…

«Ладно, возвращаемся», — разочарованно махнул рукой я, всей душой надеясь, что упустил лишь шального зайца, а не единственный шанс уберечь мир от гибели из-за коллапса пространственно-временного континуума.

— Резанцев, ты вообще нормальный?! — истошным криком встретила меня на тропе Марина.

— Прости, — опустив голову, проговорил я. — Больше подобное не повторится…

Вожатая лишь сокрушенно покачала головой. Мне ее в тот момент реально стало жалко: вот же повезло с подопечным… Но что я мог поделать? Чертов Гришин с его загадками!

В отряде между тем издевательски хихикали.

«Ну вот, теперь меня точно сочтут чокнутым!» — проворчал Младший.

«Юродивых зато не трогают», — буркнул я.

«Может быть — но и красивые девушки их обходят стороной!»

«А вот не факт, кстати», — заметил я — может быть, просто из упрямства.

«Все забываю спросить: ты сам-то там, у себя, женат?» — спросил он.

«Нет», — на автомате признался я.

«И почему я не удивлен?!»

«Засунь свое неудивление знаешь куда?!» — там у меня на самом деле далеко не просто все было. И совсем не однозначно.

— Ладно, идемте, а то опоздаем! — бросила между тем отряду Марина. — Резанцев, а с тобой я потом еще поговорю! — пообещала она.

Мне ничего не оставалось, как только виновато кивнуть.

Внутри клуб состоял из высокой сцены с бархатным занавесом и просторного зрительного зала, который, в свою очередь, был поделен на две неравные части. Меньшая, дальняя, ступеньками поднималась вверх и была заставлена мягкими, как в кинотеатре, креслами, даже с подлокотниками. Бóльшую же, примыкавшую к сцене, занимали длинные деревянные скамьи, которые, при желании, можно было отодвинуть к стенам, образовав этакий танцпол — во время вечерних дискотек так здесь и делалось.

Но сейчас скамьи стояли на месте, рядами — их оккупировали младшие отряды. Мы же, как старшие, проследовали в конец зала и расселись в удобных креслах.

Вопреки опасениям Младшего, от нас с ним, вроде, не шарахались.

«Ну, что?» — проговорил мой внутренний собеседник, стоило нам занять место между Степановым и Громовым.

«В каком смысле?» — не понял я.

«В смысле, может, наконец поговорим о будущем?»

«Давай так, — предложил я, помедлив. — Все расскажу завтра. Обещаю. А сейчас спокойно посмотрим концерт…»

«Никогда не любил художественной самодеятельности, — бросил Младший. — С возрастом что-то изменилось?»

«Нет», — не счел нужным отрицать я.

«Тогда вряд ли тебе понравится представление. Так к чему тянуть с разговором?»

«Завтра», — уже твердо повторил я.

«Когда точно?» — как видно, смирившись, уточнил юный пионер.

«Ну, например, в тихий час».

«Только снова не усни!»

«Не усну».

«Ну, смотри — ты обещал!»

«Угу…»

Как и сулил мне юный пионер, концертные номера меня мало увлекли. Выступления младших отрядов я вовсе пропустил, углубившись в размышления о том, как лучше построить завтрашний разговор. На номере третьего отряда — наших соседей по Шестому корпусу — я, правда, вынырнул из задумчивости, но не потому, что заинтересовался, а просто понял, что зашел в своих рассуждениях в тупик, и решил как-то отвлечься.

Выступали пара гимнастов — мальчик и девочка. Сальто, шпагаты, стойки на руках и все такое. Для двенадцати-тринадцати лет, наверное, неплохо, но видел я в жизни и не такое…

Затем на сцену вышли наши — Вика Стоцкая, смуглянка Майя и две их подруги, одна наперевес с гитарой, другая — с изящной скрипкой в руках. Ну, тут я уже счел своим долгом глянуть не вполглаза.

Девочки с инструментами встали по бокам, Вика с Майей — в середине. Качнулся смычок, пальцы пробежали по струнам…

— раздалось со сцены.

Надо отдать девчонкам должное: голоса у них были мелодичные и звонкие, в музыку они тоже неплохо попадали.

Да что там, замечательно поют! А со скрипкой девочка — просто виртуозка!

Песня закончилась, исполнительниц проводили бурными аплодисментами. От души похлопал девчонкам и я — заслужили.

Первый отряд представил пантомиму — невысокий паренек с очень живым лицом добрых две минуты старательно кривлялся со сцены. Малыши в зале заливисто хохотали, задние ряды скептически улыбались. Мне не понравилось, Младшему, по-моему, тоже.

Ну и последними предстояло выступить сборной команде вожатых. На сцену вышли четыре парня, в их числе наш Вадим, и с десяток девушек — как видно, по одному представителю от каждого отряда «Полета». Красавицы выстроились полукругом, юноши — в ряд впереди. Зал затих, и Вадим, сделав шаг вперед, без аккомпанемента затянул в установившейся тишине:

Тут вступил девичий хор:

Вадим отступил назад, и место солиста занял другой парень — кажется, вожатый третьего отряда, но тут я не был так уж уверен:

Еще на первых строчках второго куплета зрители принялись дружно хлопать в такт песне, а затем наши, задние ряды и вовсе поднялись на ноги. Младший встал вместе со всеми — контроль я ему вернул еще в лесу. На наши плечи легла рука соседа справа — Толика Степанова. Точно так же слева тут же поступил Серега Громов. Младший повторил их немудреные жесты. Пара секунд — и весь ряд, обнявшись, принялся раскачиваться под песню из стороны в сторону. Впереди и, насколько я мог судить, сзади, происходило то же самое.

Ну, не знаю… Я человек не особо внушаемый и к сантиментам совсем не склонный, но происходящее реально завораживало — и непостижимым образом сплачивало. Подобное единение возникает у бушующих футбольных фанатов на стадионе (знаю, о чем говорю) или, может быть, на практиках религиозных сектантов (тут, правда, могу судить только с чужих слов). Один за всех и все за одного — это как раз про такое. Сейчас в нашем ряду не было ни Михеева, ни Стоцкой, ни Степанова, ни Казанцевой, ни Трефиловой, ни Андрея Резанцева, младшего или старшего — каждого со своими тараканами — был лишь отряд «Данко», хором подпевавший сцене повторяющиеся строки:

А ведь реально, не взорвалось бы у кого, часом…

11. Анекдот в тему

В корпус все вернулись переполненные эмоциями, так что неудивительно, что к отбою сна ни у кого не было ни в одном глазу.

— А давайте рассказывать анекдоты! — вполголоса — чтобы не услышали нет-нет да и появлявшиеся в коридоре вожатые — предложил «Вахмурка».

— Я знаю очень смешной! — тут же заявил Санек Завьялов, один из немногих в палате, кто не входил в число записных «миньонов» Михеева. — Поспорили, значит, Василий Иваныч и Петька, у кого выдержка крепче…

— Эй, моя была идея — так что я первый рассказываю! — возмущенно перебил его Вовочка.

— Ладно, но я тогда следующий!

— А потом я! — подал голос «Кржемелик»-Руслан.

— Заблудились однажды в пустыне русский, немец и поляк, — начал тем временем Коганов. — Вдруг появляется джинн…

«„…ящик водки — и тех двоих обратно!“ — мысленно закончил анекдот Младший, когда „Вахмурка“ был еще где-то на середине истории — джинн только-только выдал немцу рюмку шнапса и отправил домой, в Германию. — У нас это еще в первом классе рассказывали! Только дело не в пустыне должно происходить, а на необитаемом острове! Иначе русский выглядит полным идиотом — долго он протянет на жаре с водкой, но без воды?»

«Ну да, — согласился я. — Вот только держу пари, ни сам Вовочка, ни остальные ни в пустыне никогда не были, ни водки не пили…»

«Насчет водки — я бы не был так уверен…»

«Ну, может…»

«Вахмурка» закончил анекдот — концовка, именно такая, как предсказал Младший, была встречена дружным, но приглушенным, чтобы не привлечь внимания вожатых, гоготом. Затем Завьялов рассказал свой — про Петьку, Василь Иваныча и тиски — «На хрен нам такие коммунисты!» — с неменьшим успехом у публики.

— Давай теперь ты! — повернулся Коганов к «Кржемелику».

— Анекдот политический! — многозначительно заявил тот. — Встречаются на том свете Брежнев, Андропов и Черненко. Брежнев спрашивает: «Ну, кто там теперь в Москве вместо нас?» Черненко говорит: «Да Мишка Горбачев!» Брежнев такой удивленно: «А кто его поддерживает?» Андропов: «Никто. Сам ходит!»

Мальчишки заржали. Не сдержал улыбки и Младший.

«Смешно, — заметил он. — „Сам ходит!“ Раньше не слышал!»

«Да, этот далеко пойдет», — хмыкнул я.

«Усов?»

«Да нет, Горбачев».

«Куда ж ему дальше-то? Он и так уже генсек!»

Я промолчал.

«Михал Сергеич Михал Сергеичем, а вот о Михееве я бы на нашем месте все же не забывал, — проговорил через некоторое время Младший. — Не к добру он притих!»

От участия в общем веселье Ант и впрямь устранился, отвернувшись к стене. Заткнуть остальных — как наверняка случилось бы, если бы разговоры в палате ему мешали, — Михеев, впрочем, тоже не пытался.

«Судя по тому, что об обиде на Стоцкую он не забыл и через год, незлопамятным его не назвать», — продолжил между тем мой внутренний собеседник.

«Со Стоцкой там, возможно, не все так просто, — заметил я. — Нам же это „Вахмурка“ — ну, Вовочка — сказал, что дело в некой прошлогодней ссоре, а этот запросто мог и соврать. Иначе зачем Михеев потом полез в Совет дружины?»

«Пытался взять хоть какой-то реванш? — предположил Младший. — Хотя бы символический?»

«Может быть, но что-то тут не сходится. Не пойму пока что».

«Даже если и так — это не отменяет того, что он может затеять месть уже нам, — заявил наш осторожный юный пионер. — Предлагаю на всякий случай эту ночь не спать и быть начеку!»

«Не обязательно обоим — всю ночь, — признав, что в словах Младшего есть резон, все же возразил я по части тактики. — Нас же двое, не забывай!»

«Забудешь такое!.. Только это ты к чему?»

«Поделим ночь пополам, — изложил свою идею я. — Я выспался в тихий час — могу подежурить первым, все равно нужно кое-что обдумать. Часа в четыре тебя разбужу — и поменяемся ролями».

«Если пополам — то в три разбуди! — принял в целом мой план собеседник. — Чтобы по-честному: пять часов сна мне — пять тебе!»

«Хорошо», — не стал спорить я.

— Стоят на трибуне Мавзолея Сталин и Молотов, — донесся тут до меня голос Руслана — политическая тема, похоже, была коньком нашего новоизбранного отрядного флагового. — Седьмое ноября, холодно. Сталин спрашивает: «Товарищ Молотов, у вас, случайно, нет ничего, чем можно по-быстрому согреться?» Молотов: «Да, товарищ Сталин, есть бутылочка вашего любимого грузинского вина — вот только открыть нечем…» Сталин: «Ничего, сейчас пионеры с букетами прибегут — у них наверняка что-нибудь в карманах есть…» Как раз прибегают пионеры, один протягивает Молотову цветы, тот ему: «Мальчик, у тебя не найдется чего-нибудь, нам бутылку надо открыть?» Пионер такой: «Давайте сюда вашу бутылку, товарищ Молотов!» — и как хрясь ее об пол: «Пить вредно!» Молотов удивленно: «Мальчик, как тебя зовут?!» А пионер ему: «Миша Горбачев!»

Ну-ну… И долго бы после такого номера этот Миша Горбачев бегал? Недоработал товарищ Сталин, ох, недоработал… А мне, блин, теперь как-то объясняться перед Младшим, куда делась с карты мира его родная страна!

Если верить «Командирским» часам, дело близилось к полуночи. Наши соседи по палате давно угомонились, шумно посапывая. Михеев так и вовсе время от времени переходил на храп — и никаких попыток учинить месть не предпринимал. Может, все ж таки рассудил, что с нами лучше не связываться? Так-то он не дурак, мог и сообразить, что первыми мы не лезем, и не будь того разговора на крыльце с участием «Кржемелика» и «Вахмурки», выборы на Сборе он бы наверняка выиграл. По-хорошему, в такой ситуации Анту проще нас тупо игнорировать, а своим сказать, что, мол, глупо связываться с психом — как это недавно сделал Игонин. Припомнить «розочку», мою эпичную погоню за зайцем — на таком фоне подобное объяснение на раз прокатит…

В любом случае, бросать свое дежурство я не собирался — и, как оказалось, не зря! Вот только спокойствие спящей палаты нарушил вовсе не коварный Ант: в открытом настежь дверном проеме вдруг мелькнули какие-то тени, и внутрь почти бесшумно проскользнули три темные фигуры. Увы, на белых кроликов они не походили, хотя у одной и болталось у головы нечто, что при желании можно было принять за пару длинных обвислых ушей. Но нет, это были всего лишь толстые косички, а сами ночные гости — девчонками, пришедшими похулиганить.

Кто именно из прекрасной половины отряда к нам заявился, в темноте мне было пока не разобрать, а вот зачем — сомневаться не приходилось: конечно же, чтобы намазать спящих зубной пастой! Старое пионерское развлечение. Что ж, хитро: в первую же ночь, когда все устали и не ждут никакого подвоха!

Две фигуры двинулись вдоль ближнего к выходу ряда кроватей, а вот третья углубилась в проход, подкрадываясь к тем, что стояли у окна. И это она зря, кстати! Мазать спящих товарищей пастой — по-хорошему, ведь целая наука! Во-первых, тюбик нужно предварительно нагреть — например, у себя под мышкой — дабы холодным прикосновением к коже не разбудить жертву. А во-вторых, крайне желательно иметь удобный путь на случай спешного отступления. В этом смысле кровати у двери — удобный объект: чуть что, пара скачков — и ты в коридоре. А вот те, что у окна — цель уже куда более рискованная: запалившись, оттуда так просто уже не сбежишь — того и гляди перехватят!

Насчет того, что паста должна быть теплой, эти злоумышленницы, похоже, знали: парни, первыми попавшие под раздачу, ничего не почувствовали и не проснулись. А вот что касается второго правила… Ну, не знаю: лезть вглубь палаты, как сделала сейчас одна из девчонок — это надо либо на спор, либо охотиться на кого-то конкретного…

Из-под опущенных ресниц я не без интереса наблюдал, как, остановившись совсем рядом со мной, неизвестная смельчачка склонилась над моим соседом, Толиком Степановым, и осторожно поднесла тюбик к его лицу. Выдавилась густая паста — дефицитная, двухцветная. Толик слегка поморщился, девочка испуганно отпрянула, но Степанов не проснулся.

Выждав пару секунд, ночная гостья вернулась к прерванному занятию, нанеся на лицо своей жертвы еще несколько извилистых мазков. Затем, как видно, этим удовлетворившись, повернулась ко мне. Протянула руку с тюбиком…

Стремительным движением я ловко ухватил негодницу за тонкое запястье.

— Ай! — тюбик выскочил из пальцев незнакомки и со стуком упал на пол.

Дружно взвизгнув, подельницы попавшейся в мой капкан девчонки с топотом бросились в коридор. Рванулась было к выходу и моя пленница, но безуспешно: держал я ее крепко.

Парни заворочались, кто-то поднял голову, кто-то ощупал лицо:

— Черт! Меня, кажется, намазали! Какая сука?!

«Вахмурка» зажег фонарик — он еще вечером им хвастался перед другими «миньонами» — посветил по сторонам:

— Ого! — луч сета выхватил из темноты нас с пленницей — и прежде, чем невольно зажмуриться, я узнал Яну Казанцеву, одетую в тонкую пижаму в цветочек. Еще один просчет: идя «на дело», могла бы и накинуть на себя что-нибудь посущественнее, не столь легкомысленное!

— Попалась, птичка! — злорадно усмехнулся Вовочка.

— Это она нас мазала? — спросил кто-то.

— Вот, паста валяется! — поднял с пола полупустой тюбик разбуженный шумом Толик.

Яна снова попыталась вырваться — и с прежним нулевым результатом. Да и куда ей было бы уже бежать? Путь к отступлению незадачливой мазальщице всяко перекрывали те же «Кржемелик» с «Вахмуркой».

— Что будем с ней делать? — спросил Санек Завьялов.

— Теперь она наша рабыня! — заявил Вовочка. — Чтобы освободиться, должна исполнить три желания! Таков ночной закон!

Серьезно? Лично я подобного правила не помнил.

«Я тоже такого не знаю, — подтвердил проснувшийся уже какое-то время назад Младший. — В позапрошлом году у нас такого точно не было».

«То есть ее тупо разводят?»

«Может, ее, а может — нас с тобой. Но вообще, не факт: раз попалась — должна как-то поплатиться…»

— А можно одно желание — но три раза? — хохотнул между тем «Кржемелик».

— Три на десять не делится! — в свою очередь заметил Степанов.

— Еще как делится! — веско заявил «Вахмурка». — Пусть для начала покажет сиськи — чтобы всем было видно! Это, типа, будет первое!

Яна уже не дергалась: мне кажется, она была готова рухнуть в обморок. Бедная, перепуганная девочка… И принесло же ее на мою голову!

Как бы то ни было, пришла мне пора брать ситуацию под контроль.

— Минуточку! — возвысил голос я. — Что это вы тут размечтались? Вообще-то, это моя добыча!

— Но измазала-то она меня! — не к месту заявил Толик.

— А поймал ее я!

— Справедливо, — что-то по-быстрому прикинув, рассудил Вовочка. — Решать, что с ней делать, должен Резанцев! — объявил он.

«Я правильно понимаю, что…» — начал было Младший.

Я разжал удерживавшие запястье Казанцевой пальцы:

— Уходи. Быстро!

— Что? — растерялась она.

— Что?! — не понял «Кржемелик».

— Что?!! — вторили им остальные.

— Я вправе решать — и я решил: пусть уходит! — провозгласил я и подтолкнул Яну кулаком в худое бедро. — Ступай, пока не передумал!

Судорожно кивнув, девочка качнулась к выходу, уже на втором шаге перейдя на бег. Остановить ее никто не попытался, но стоило Казанцевой скрыться в коридоре, как раздался ехидный голос Михеева.

— И что это сейчас было за кидалово? Она, вообще-то, наших парней измазала! И вот так вот просто ушла безнаказанная?

Палата разом притихла.

Однако ответ у меня был готов. Своего рода:

— Короче, анекдот. Сидит на берегу реки рыбак. День неудачный: ни фига не клюет. Он уже махнул рукой, налил себе стопарик, только собирался опрокинуть — как вдруг поплавок дернулся. Рыбак подсекает — на крючке ма-а-аленький такой карасик. Да еще и сорвался — и прям в рюмку. Рыбак сплюнул, брезгливо, двумя пальцами, достал карасика из водки — и выбросил в реку. И тут как прорвало: поклевка за поклевкой, только успевай вынимать… И вот, полное ведро пойманной рыбы, и одна из них — жирный такой лещ — говорит остальным: «Ну, карасик, ну, провокатор: „Наливают! Отпускают!“»

Когда я умолк, еще несколько долгих секунд в палате стояла полная тишина, затем Ант хрюкнул — раз, другой — и, уже не сдерживаясь, заржал. Словно получив разрешение, залились смехом и остальные.

— Резанцев, да ты чертов гений! — выдал сквозь хохот Михеев. — В самом деле: на что там у этой плоской, как доска, Казанцевой смотреть? — объяснил он собственное новое понимание ситуации остальным. — ДСП есть ДСП!

«ДСП? — не понял я, к чему это он. — Для служебного пользования?»

Ну не древесно-стружечная плита же!

«Девочка совсем плоская», — подсказал мне забытую расшифровку Младший.

— А поверят в нашу доброту — в следующий раз, может, придет кто-нибудь поаппетитнее! — продолжил между тем Ант. — Абашидзе или Трефилова — вот там есть за что ухватиться! Ну а нам уж останется не зевать!

Если кто-то и усомнился в реальности озвученного им плана — по мне, так за секунды, проведенные в плену, Яна наслушалась от моих соседей достаточно, чтобы никогда уже не заподозрить нашу вторую палату в коллективной доброте — возражать Михееву никто не стал, так что, пожалуй, тему можно было считать благополучно закрытой.

12. Две версии вчерашнего

Первое утро в «Полете» — всегда самое расслабленное. Сравниться с ним тут может только последняя побудка, в день отъезда. Причина проста: пока смена формально не открыта — или когда, наоборот, уже закрыта — не нужно, едва разлепив веки, сломя голову бежать на зарядку.

Почему так устроено — знать не знаю. Понятно, что в эти дни не проводится утренняя линейка — это официальное мероприятие — но если зарядка, типа, так важна для здоровья, как об этом твердят вожатые и физруки — ее-то зачем отменять? Может, как раз потому, что не особо-то она и необходима — по крайней мере, в той форме, что с незапамятных времен практикуется в лагере? Вот-вот!

Я — человек, физкультуре и спорту совсем не чуждый, что в детстве, что теперь, но лагерную зарядку всегда терпеть не мог — и нынешний я себя юного в этом неприятии целиком и полностью поддерживаю. Но сегодня ее и не было, что не могло нас с Младшим не порадовать.

Пяти часов сна мне с лихвой хватило, чтобы восстановить силы, а вот наш юный пионер, самоотверженно прободрствовавший с трех ночи и до самого подъема, не выспался и с утра охотно уступил мне контроль — более того, сам предложил его забрать. А может, Младшему было попросту лень застилать кровать — и таким вот немудреным способом он свалил на меня эту скучную обязанность? В любом случае, я отказываться не стал.

Аккурат в тот момент, когда я водрузил на идеально натянутое покрывало сбитую треугольником подушку, у входа в нашу спальню нарисовалась Марина — и принялась сосредоточенно пришпиливать к двери канцелярскими кнопками листок А4 с какой-то пестрой табличкой.

— График ваших дежурств по уборке палаты, — пояснила вожатая в ответ на вопросительные взгляды подопечных — впрочем, к этому моменту я и сам уже вспомнил, что это такое.

Самые любопытные — и я в том числе, с подачи встрепенувшегося Младшего — потянулись посмотреть на расписание. Очередность дежурств определялась алфавитом: так, сегодня мести пол предстояло Саньку Завьялову и одному из «миньонов» Анта, Славику Агееву. Наша с Младшим фамилия значилась в предпоследней по счету паре — компанию нам предстояло составить Толику Степанову, через два дня на третий.

— Веники и совки — в кладовке за ногомойником, — проинструктировала Марина Славика с Саньком. — Резанцев, — повернулась она затем ко мне. — Зайди в вожатскую за рубашкой!

— Уже готово? — зачем-то переспросил я.

— В десять — Сбор дружины, — напомнила мне девушка. — Все должны быть в парадной форме!

— Понял, иду.

Рубашка оказалась не только выстирана и тщательно выглажена — на левом рукаве, над шевроном, даже была нашита пластмассовая красная звездочка, положенная мне как заместителю Председателя Совета отряда.

— Спасибо, — поблагодарил я Марину.

Интересно, это она сама возилась с рубашкой, или попросила кого-то? Впрочем, какая разница — в любом случае я был ей весьма признателен.

— А теперь объясни, что за представление ты вчера устроил? — строго потребовала вдруг девушка.

— Я? Представление? — первое, о чем мне подумалось — это о случившемся на Сборе отряда — но ту тему мы же с Вадимом, вроде как, закрыли? Или наши вожатые между собой не общаются?

— А как еще назвать твою погоню за зайцем? — всплеснула руками Марина.

А, вон она о чем! А я уже и забыл почти о том своем конфузе. Выкинул его из головы еще вчера — но лишь после того, как придумал, что скажу при случае в свое оправдание.

— Дело совсем не в зайце, — доверительно заглянув в глаза вожатой, проговорил я. — Понимаешь… — разорвав контакт взглядов, я «застенчиво» потупился. — На меня вдруг накатила тошнота. Со мной так иногда бывает — переходный возраст, перестройка организма, все дела… Родители водили ко врачу, тот сказал: ничего страшного, скоро все само пройдет. Но пока — время от времени случается. Ну я и подумал, что извергнуть наружу содержимое желудка на глазах у всего отряда — плохая идея. Вот и отбежал в кусты. Не за каким не за зайцем — просто с чужих глаз долой. Прости, я не сообразил, как это со стороны будет выглядеть… — снова поднял я «честные» глаза на собеседницу.

— Я смотрела твою медсправку — там про это ничего нет, — заметила Марина — но уже не сурово, а скорее с сочувствием.

А зачем смотрела, кстати? Проверяла, не псих ли я с диагнозом?

— Так это же не болезнь, — развел я руками. — Просто я расту. Доктор сказал, все примерно через такое проходят, кто-то раньше, кто-то позже…

— Может, тебе все же в изоляторе показаться? — не унималась вожатая. — Наша Зоя Давыдовна — очень опытный врач! Она еще мою маму лечила, когда та была пионеркой!

Так себе рекомендация, сказать по правде…

— Говорю же: я был у доктора! — уже с легким нажимом повторил я. — Со мной все в прядке! И обещаю, что больше подобное не повторится!

— Как же ты можешь это обещать? — резонно спросила девушка. — А если снова прихватит?

— Больше убегать не стану, — заявил я. — И если все же вывернет — так и быть, схожу для галочки к Зое Давыдовне. Но вчера меня, кстати, в итоге не вырвало — пока продирался через заросли, отпустило!..

— Ну… ладно, — не без сомнений, но согласилась с моим предложением Марина.

— Ребятам только не рассказывайте — а то засмеют, — попросил я на всякий случай.

— Конечно, — кивнула вожатая. — За это не переживай.

— Еще раз спасибо за рубашку! — не преминул сказать на прощанье я.

— Носи на здоровье — и старайся больше не пачкать!

— Хорошо…

«Горазд же ты врать!» — хмыкнул Младший, когда мы вышли из вожатской.

«Ты это о чем?»

«О тошноте и переходном возрасте! Надо же такое придумать!»

«Особо и придумывать не пришлось, — усмехнулся я. — Разве что чуть-чуть поторопить события. Так что будь готов: меньше чем через год тебя это как раз ждет. На 23 февраля, стоя в почетном карауле у вечного огня, чуть в обморок не упадешь! Кто-то из учителей вовремя вмешается, быстренько тебя заменит. Родители узнают — переполошатся, потащат в поликлинику. А дальше — все, как я сказал. Диагноз: переходный возраст. Рекомендации: больше дышать свежим воздухом, поменьше сидеть над учебниками. Почти так и написали — я потом этой справкой в школе пытался козырять, но не прокатило…»

«У тебя — и не прокатило?»

«У тебя не прокатило».

Несколько секунд Младший молчал — должно быть, обдумывая услышанное.

«Ладно, учту», — неопределенно бросил он затем.

Вскоре после завтрака, за которым нас потчевали вязкой пшенно-рисовой кашей под, по-моему, очень советским названием «Дружба» — в детстве одной из моих любимых, кстати, да и сейчас пошедшей «на ура» — нам было велено переодеться в парадную форму — ясное дело, с алыми галстуками — и построиться в две шеренги перед корпусом.

— Объявляю распорядок дня на сегодня, — обратился к отряду Вадим. — В 10:00, то есть прямо сейчас — Сбор дружины. В 17:00 — торжественная линейка, посвященная открытию смены. По ее окончании у вас будет свободное время, которое можно посвятить записи в кружки и библиотеку, а также в спортивные секции. После ужина, в 20:00 — кинофильм.

— А какой? — спросил кто-то из строя.

— Пока не знаю, — пожал плечами вожатый. — Список на всю смену появится только к вечеру. На ужин пойдете — увидите: обычно он на стене столовой висит, прямо над стендом с меню.

— Лучше бы дискотека, чем кино — все равно из года в год одно и то же показывают! — посетовала чернобровка Майя Абашидзе.

— Танцы будут завтра, — утешил ее Вадим. — Еще есть вопросы? — обвел он взглядом строй.

Более голоса никто не подал.

— В таком случае: отряд, напра-во! — подал команду вожатый. — В клуб шагом марш!

Никакой это, конечно, был не марш — просто передвижение парами. Выстроены мы теперь были по звеньям, и рядом со мной шел Толик Степанов. А вот Яна Казанцева держалась от нас на удалении — после ночных событий мы не перекинулись с ней и полусловом. В общем-то, ситуация тут была не такой однозначной и очевидной, как предыдущая, с Трефиловой и Игониным: девочку я, конечно, выручил — рискуя вызвать недовольство товарищей по палате — но сперва сам же и подловил, да и она пришла к нам отнюдь не с добрыми намерениями… Словом, обычная лагерная канитель, где, по-хорошему, никто никому ничем не обязан… А то Младший, кажется, снова ждал благодарности — как и вчера от Инги. Напрасно, скорее всего.

— Резанцев, гляди: заяц! — громко крикнул кто-то сзади.

Машинально я вскинул голову: мы проходили как раз там, где вчера я необдуманно рванул в кусты — только теперь дело было при ярком свете дня. Никакого зайца нигде, кажется, не наблюдалось.

— Убежал! — я наконец узнал голос Вовочки-«Вахмурки». — Беги, догоняй!

Многие засмеялись.

Подначка не была злой — я ее, по крайней мере, за таковую не посчитал — но Младший ощутимо напрягся.

— Коганов, прекрати ерничать! — вмешалась заботливая Марина — она, конечно, хотела как лучше, но подобное заступничество било по нашему авторитету едва ли не сильнее, чем сама история с зайцем.

«Нужно самим что-то ответить!» — буркнул Младший.

«Ну, если ты настаиваешь…»

— Зря ржете! — усмехнулся я, обернувшись к «Вахмурке», но обращаясь ко всем сразу. — Вы что, не заметили у того, вчерашнего зайца ошейник?

— Какой еще ошейник? — непонимающе нахмурился Коганов.

— С меткой лесничества — какой же еще? Эти зайцы — почти ручные! Их выпустили из специального питомника и просили каждого, кто такого встретит — постараться снять ошейник и прислать по указанному на нем адресу — с указанием, где и когда зайца видели. За вознаграждение! Об этом даже в «Пионерской правде» недавно писали!

— Не было такого в «Пионерской правде»! — запальчиво заявила из головы нашей не замедлившей шага колонны Стоцкая. — Я ее всегда внимательно просматриваю!

— А я, кажется, что-то такое видела! — возразила ей Аля Авдеева из четвертого звена.

Что ж, я почти не сомневался, что кто-нибудь да «вспомнит» — и не ошибся!

— Может, это в «Комсомолке» было, — расширил себе поле для маневра я — а то, отстаивая собственную правоту, Стоцкая еще, чего доброго, попрется в библиотеку штудировать подшивку. — Или даже в «Московской правде» — у меня ее отец выписывает!

— Бред: зайца вообще невозможно приручить: это тебе не кролик какой-нибудь! — с апломбом заявил очкарик Костя Иванов из первой палаты.

— В этом-то и уникальность проводимого советскими учеными эксперимента! — парировал я. — Новое слово в науке!

— А какое вознаграждение-то? — деловито поинтересовался Руслан-«Кржемелик».

— Точно не помню. Рублей десять, кажется… А может, двадцать пять…

— Двадцать пять рублей?! — алчно загорелись глаза у доброй половины отряда.

— А что вы хотели? Дело государственной важности!

— Какая разница, сколько там обещали заплатить: зайца-то он все равно не догнал! — заметил своим клевретам Михеев.

— Кто тебе такое сказал? — насмешливо прищурился на него я. — Догнал, снял ошейник, положил в карман — а сегодня с утра запечатал в конверт и отправил письмом, куда положено!

— Резанцев, хватит! — снова вмешалась вожатая — вроде бы грозно, но на миг мне показалось, что в тоне девушки промелькнул намек на восхищение. — Угомонись!

— Да я вообще молчу, — развел руками я.

— Все бы так молчали!

— К сожалению, я — не все.

«И правда, довольно уже, — притормозил меня уже и Младший. — Если весь отряд теперь бросится в лес ловить зайцев — Марина нам этого не простит!»

«Сам же просил осадить „Вахмурку“! — напомнил я. — Ладно, все, закончили…» — что-то меня и в самом деле понесло — словно и впрямь в детство вдруг впал. Не надо бы так…

Отряд уже подходил к клубу.

13. Красные звезды и черные метки

Передние ряды в зале клуба на этот раз были полупустыми: самые младшие отряды — октябрятские группы — на Сбор дружины не приглашались. Мы же снова прошли в конец помещения, к креслам, где и расселись. Через пару минут в клуб подтянулся первый отряд — старшие не опаздывают, старшие задерживаются — и стоило ему занять места за нашими спинами, как раздался сигнал горна «Слушайте все!» — запись, конечно.

— Внимание! — донесся из динамика голос старшего вожатого, когда трубы смолкли. Я поискал глазами говорившего: Максим обнаружился внизу перед сценой с микрофоном в руке. — Под знамя дружины пионерского лагеря «Полет» — стоять смирно! Знамя внести!

Младшие пионеры повскакивали со скамеек, словно чертики на пружинках, мы, старшие, тоже встали на ноги, пусть и не столь поспешно. Сотни рук разом взметнулись в пионерском салюте — вот это было красиво. Разве что мой дурацкий бинт с проступившим пятнышком зеленки несколько выбивался из общей картины, но, думаю, впечатление это не сильно портило.

Ударил барабан — даже пара барабанов, двое юных музыкантов стояли неподалеку от Максима — и под бойкий перестук палочек в дальние от сцены двери клуба, чеканя шаг, вступила знаменная группа с широкими алыми перевязями через правое плечо.

Первой, лихо держа руку в салюте, шагала Ира, вожатая третьего отряда и соседка по комнате нашей Марины — на то, как она тянула в марше стройную ножку, нельзя было не залюбоваться. За ней выступал собственно знаменосец — широкоплечий гориллоподобный Олег, курирующий отряд первый. Замыкала шествие девушка, ни имени, ни подведомственного отряда которой я не знал, но то, как подпрыгивала в такт барабанному бою ее пышная грудь — казалось, только парадная перевязь ту и сдерживала — не мог не оценить.

Пройдя вдоль стены зала, знаменная группа поднялась на сцену и остановилась на ее краю. Барабаны смолкли.

— Вольно! — подал команду старший вожатый.

Пионеры шумно поплюхались в кресла и на скамьи — но ненадолго.

— Сбор дружины объявляю открытым! — проговорил Максим — и из динамика тут же полилось задорное:

Пришлось снова вставать и держать салют.

Младшие ряды знакомую песню старательно подхватили, задние, по большей части, предпочли ртов не открывать. Но, например, те же голосистые Стоцкая с Абашидзе несколькими креслами левее меня — увлеченно пели. Не смолчали и «Вахмурка» с «Кржемеликом» на ряд впереди нашего — но эти, вполголоса, чтобы не услышали вожатые, исполняли не менее классический, но куда более неформальный вариант, в котором кострами взвивались «бочки с бензином», пионеры объявлялись «детьми грузинов» (никогда не мог понять: хорошо это или плохо?), а кличем провозглашалось «Всегда удерем!»

Наконец песня отзвучала.

— Прошу садиться, — предложил ведущий — по-прежнему не со сцены, а с места перед ней. — Для тех, кто, вдруг, не в курсе, я — ваш старший вожатый, зовут меня Максим, — представился он, дождавшись, когда все опустятся на свои места. — Сегодня у нас с вами две задачи, — продолжил затем. — Первая — избрать Совет дружины — высший орган пионерского самоуправления лагеря, вторая — обсудить, что интересного нас ждет в течение смены. Итак, не станем попусту терять времени и переходим к первому пункту повестки дня! Кандидаты в Совет дружины выдвинуты вами на отрядных Сборах — уверен, вы подошли к их определению основательно и добросовестно. Итак, — возвысил Максим голос, — предлагается избрать Совет дружины в следующем составе. Председатель — Александр Широков, первый отряд, знаменосец — Борис Торопчин, первый отряд, члены Совета — Инга Трефилова, второй отряд, Сергей Громов, второй отряд, Анна Кан, третий отряд, Ольга Костенко, третий отряд, Алексей Камалетдинов, четвертый отряд, и Вероника Мартемьянова, также из четвертого отряда. Кто за это предложение — прошу проголосовать!

Зал ощетинился поднятыми руками.

— Кто против? — поинтересовался старший вожатый, не потрудившись пересчитать поданные голоса. — Кто воздержался? Единогласно! — подвел он итог. Избранных членов Совета дружины прошу подняться на сцену!

Несколько человек впереди нас принялись торопливо выбираться из середины своего ряда. Наши Трефилова с Громовым оказались предусмотрительнее — заранее заняли места с краю. Как бы то ни было, через пару минут восемь пионеров — четыре мальчика и четыре девочки — выстроились на сцене в шеренгу на всеобщее обозрение.

— Поздравляю вас, ребята! — кивнул им Максим. — Не сомневаюсь, что все вы оправдаете оказанное вам вашими товарищами высокое доверие! А сейчас… Избранному знаменосцу дружины принести торжественную клятву и принять знамя!

Рослый паренек, стоявший в шеренге вторым — рядом с нашим Серегой Громовым — сделал шаг вперед.

— Я, Торопчин Борис, знаменосец дружины пионерского лагеря «Полет», перед лицом своих товарищей клянусь: бережно хранить знамя пионерской дружины, четко выполнять правила обращения со знаменем! — громко выговорил он и замер, вытянув руки по швам.

Из-за перевязанной золотым шнуром половинки сценического занавеса тут же появились две стройные девочки-первоотрядницы, заняв места справа и слева от Торопчина.

— Прошу всех встать! — подал команду Максим. — Под передачу знамени дружины — стоять смирно! Знамя передать!

Зал поднялся, привычно салютуя. Тем временем Торопчин со своими соседками четко выполнил поворот налево. Вся троица проследовала к знаменной группе и остановилась напротив нее. Девочки подняли руки в салюте — девушки вожатые ответили им тем же. Действующий знаменосец слегка наклонил знамя, Борис же опустился на левое колено и коснулся губами края алого кумача.

— Вот так люди и теряют девственность — прилюдно целуясь с чем попало, — ехидно прошептал кто-то из «миньонов» Анта.

Стоцкая сердито на него шикнула.

Между тем, Торопчин поднялся с колена, вожатый Олег вручил ему знамя — и прежняя знаменная группа чинно покинула сцену.

— Таким образом, Совет нашей дружины сформирован, — подытожил в микрофон Максим. — Переходим ко второму пункту повестки. Итак, должен сказать, что смена нас с вами ждет не совсем обычная! — с энтузиазмом заявил старший вожатый. — Как вы все, конечно, знаете, этим летом в СССР пройдет XII Всемирный фестиваль молодежи и студентов — под девизом: «За антиимпериалистическую солидарность, мир и дружбу!» Прогрессивная молодежь со всего мира соберется в столице нашей Родины Москве, чтобы засвидетельствовать свое единство в борьбе за светлое будущее! Но все это, безусловно, вам хорошо известно и без меня. А теперь о том, о чем, возможно, пока слышали не все. В августе, по завершении основной программы Фестиваля, в «Артеке» состоится международный детский праздник «Салют, мир! Салют, фестиваль!» Принять в нем участие смогут лишь самые лучшие советские пионеры! И вот, друзья, с гордостью хочу вам сообщить, что нашему лагерю выделено четыре приглашения на этот грандиозный слет!

— У-у-у! — восторженно загудел зал.

— Мы долго думали о том, как эти приглашения распределить, — перекрывая шум, сообщил Максим. — Как выбрать лучших из лучших? Предлагались разные варианты…

— Да что там, все и так ясно! — громко, но не настолько, чтобы услышали вожатые, бросил со своего места Михеев. — Четыре путевки — значит, одну дадут Председателю Совета дружины, одну — кому-то из членов, и по одной — Председателям Советов первого и второго отряда!

«Так вот зачем он лез в активисты! — хмыкнул Младший. — В „Артек“ хотел!»

«Думаешь, он знал о приглашениях?» — с сомнением спросил я.

«Уверен!»

— В итоге остановились на следующем варианте, — поведал между тем залу старший вожатый. — Пусть все решится в честном пионерском соревновании! За два приглашения будут бороться первый, второй, третий и четвертый отряды, еще за два — пятый, шестой, седьмой и восьмой…

— А десятый?! — выкрикнул кто-то из малышей.

— Возраст приглашенных ограничен — им должно быть от полных десяти до четырнадцати лет, — пояснил Максим. — Но те, кто пока младше — не расстраивайтесь: у вас еще все впереди! Однако сейчас в борьбу вступают ваши старшие товарищи… За достижения в общественной жизни лагеря — отдельных пионеров и всего отряда — им будут вручаться вот такие знаки отличия, — старший вожатый поднял свободную от микрофона руку — в пальцах у него была картонная красная звездочка. — В конце смены подведем итоги — тот коллектив, который наберет больше звезд, чем его соперники, получит оба приглашения. На отрядном уровне — все то же самое. В течение смены пройдет соревнование звеньев — лучшее в лучшем отряде и будет премировано двумя поездками в «Артек». А кто конкретно из пионеров получит приглашение — само победившее звено и решит!

— Что? — чуть ли не на весь зал ахнул Михеев. — Серьезно? Вот тебе облом-то! — повернулся он к Стоцкой. — Уже, небось, видела себя в «Артеке», а теперь, оказывается, не все так просто?

— О чем ты? — вздернула брови Вика. — Я понятия не имела об этих путевках!

— Ага, рассказывай! — хмыкнул Ант. — Вот только шиш тебе с маслом! Посмотрим теперь еще, чье звено победит!

— Сначала должен победить отряд! — заметила Майя Абашидзе.

— Не сначала, а параллельно!

— Еще один важный момент! — объявил тем временем старший вожатый. — Разумеется, учитываться будут не только ваши успехи, но и проступки — если такие случатся. Пионер, допустивший серьезное нарушение дисциплины, получит вот это, — в той же руке, которой он до того демонстрировал наградную звезду, у Максима появилось нечто черное и бесформенное. — Сперва мы хотели назвать такой антиприз Кляксой, но потом остановились на другом наименовании: черная метка! Заработавший ее нарушитель лишит свой отряд сразу трех ранее заслуженных звезд, а сам он на поездку в «Артек» уже претендовать не сможет — таким там не место!

— Вот, специально для тебя! — хмуро бросила Михееву Вика.

— Обижаешь, начальник! — осклабился тот. — В душе я — активист и красный следопыт! За что мне черную метку?

— Наверняка найдется за что, — заверила его Стоцкая.

— Не дождешься! С сегодняшнего дня я — самый образцовый пионер во всем «Полете»!

«Надо же, что „Артек“ животворящий делает!» — покачал головой я.

«Ну, ради такого можно и постараться», — заметил Младший.

«Тоже, что ли, нацелился на приз?»

«А что? Чем я хуже Михеева?»

«Ну…» — развивать тему я не стал.

— На этом наш Сбор объявляю закрытым! — провозгласил тем временем старший вожатый. — Внимание! Под знамя дружины пионерского лагеря «Полет» — стоять смирно! Знамя вынести!

Застучали барабаны, знаменная группа сошла со сцены и исчезла за дверьми — на сей раз ближайшими.

— Вольно! — скомандовал Максим. — Пионерам дружины — разойтись по жилым корпусам и приступить к работе по отрядным планам! До встречи после полдника на торжественной линейке!

Заскрипели скамьи, зашуршали сиденья кресел — обсуждая на ходу новости, собравшиеся потянулись к выходам из клуба.

14. Воспоминания о будущем

«Ну, давай», — в предвкушении проговорил Младший, стоило нам улечься в кровать в преддверии тихого часа.

«Что — давай?» — сделал робкую попытку «включить дурачка» я.

«Рассказывай про будущее, как обещал — что же еще?!»

«Спрашивай», — перекинул я мяч на его сторону.

«Ну-у, спрашивай… Ты главное объясни, что там у тебя были за странные намеки насчет конца СССР? Я уже даже было подумал, что у вас там коммунизм наступил во всем мире, и страны исчезли — но ладно бы, скажем, это произошло за полвека, но не за шесть же лет, к 91-му! Не верю, короче! К тому же, как-то это не очень вяжется с твоим резким „просрали“ и „спустили в унитаз“!»

«В корень зришь, — невесело хмыкнул я. — Однако учти, услышанное тебе может не понравиться. Сильно не понравиться!»

«Я уже чувствую… Но тем более хочу знать правду!»

«Ладно, сам просил — так что потом не жалуйся! Готов?»

«Всегда готов, блин!»

«Ну держись…»

Контроль был у Младшего, и после этих моих слов он в самом деле ухватился руками за края кровати, как если бы приготовился к старту головокружительного аттракциона. Увы, едва ли это могло уберечь его от потрясения…

«В конце 1991 года СССР действительно не станет, — начал я излагать хронику будущего, решив не рубить собаке хвост по частям, а вывалить все разом — и потом уже разгребать. — Союз распадется на пятнадцать государств, бывших республик. Даже больше, чем на пятнадцать — от Грузии вскоре отделятся Абхазия и Южная Осетия, от Молдавии — Приднестровье. Чечня попытается выйти уже из состава России — начнется война, которая, с перерывами продлится вплоть до 2000 года. КПСС запретят. Социалистическую плановую экономику сменит капиталистическая рыночная… В 91-м на улицы Москвы выедут советские танки, а в 93-м они, уже российские, станут стрелять прямой наводкой по зданию Верховного Совета на Краснопресненской набережной. Тем временем Армения будет воевать с Азербайджаном, в Таджикистане разгорится внутренний вооруженный конфликт… Позже, в 2008-м, случится так называемая пятидневная война России с Грузией, а потом… Ладно, довольно пока с тебя», — поспешно прервал я рассказ, ощутив, что Младший начал сопротивляться — должно быть, невольно — силясь меня заткнуть.

«Что за любый бред?! — взорвался он, едва я умолк. — За кого ты меня принимаешь?! За идиота?!»

«За человека, которому скоро предстоит все это пережить, — вздохнул я. — Я предупреждал, что правда окажется горькой!»

«Какая правда?! Это не может быть правдой!.. Просто потому, что не может!»

«Ну, хорошо, считай, что я все выдумал. Прости, дурацкая вышла шутка…» — что ж, может, это и впрямь лучший выход.

Несколько секунд мы оба молчали.

«Нет, — произнес затем Младший. — Ты не врал. Я чувствовал это! Но все равно… Дичь какая-то… Слушай, а может, ты не из нашего будущего? — спросил он вдруг с робкой надеждой. — Из какого-нибудь параллельного мира? Просто оглянись вокруг: Советский Союз могуч, как никогда! Ракеты летают в космос, атомные станции дают ток, поля колосятся, пять лет назад была Олимпиада, этим летом, вон — Фестиваль молодежи и студентов в Москве! Есть, конечно, проблемы, как без них, но они постепенно решаются! И будут решаться! И ты говоришь, что за каких-то шесть лет все, на фиг, рухнет?! Чушь собачья, это просто невозможно! Легче впрямь поверить, что за это время полный коммунизм настанет — к нему мы сейчас ближе, чем к тому, что ты описал!»

«К сожалению, это и мой 85-й год, — возразил я, дождавшись, когда он выговорится. — Таким я его и помню: молодой — по сравнению с предшественниками — и энергичный лидер во главе страны, ракеты в космосе, Фестиваль, атомные стации… О них отдельно, — чертов Чернобыль! — И да, в разнос все пойдет очень быстро. Так, что большинство толком даже не поймет, что случилось. Поначалу очень многие будут приветствовать перемены, — о том, что и сам как-то за компанию с сестрой Женькой ходил на многотысячный митинг на Манежной, я предпочел до поры умолчать. — А потом: бац — и на дворе уже 90-е, поля заброшены, заводы стоят, на улицах стрельба, а „не вписавшиеся в рынок“ инженеры и пенсионеры продают у метро свой домашний скарб. Снова налаживаться жизнь начнет лишь в новом веке…»

«Ну а что все-таки случилось-то? — потеряно прошептал Младший. — Война? Американцы на нас напали и победили?»

«Нет, прямого военного столкновения с США не было, хотя без американцев, конечно, не обошлось. Как шутил один популярный сатирик, у них был десятилетний план развала СССР — но мы его опередили на одиннадцать лет…»

«У вас про это еще и шутят?!»

«Чувство юмора — последнее, что тогда осталось у многих».

«И все-таки: почему? Если не война — то что? Эпидемия? То-то ты руки все время рвешься мыть…»

«Эпидемия тоже будет, но значительно позже».

«Твою ж математику!.. Но объясни наконец: почему?!»

«Честно говоря, однозначного ответа на этот вопрос у меня нет. И не только у меня. Умные люди пишут… разное. Одни утверждают, что экономика СССР рухнула, не выдержав противостояния с капиталистическим миром, в частности, гонки вооружений. Что, якобы, в ней изначально был заложен изъян, который в какой-то момент и проявился. И еще что Союз надорвался, так как кормил социалистические режимы по всему миру…»

«Ну а как можно не помогать друзьям? — запальчиво перебил меня Младший. — А что касается изъяна — что ж это он семьдесят лет советской власти никак не давал о себе знать, а потом раз — и за считанные годы все погубил?!»

«Негативные моменты могли накапливаться незаметно для обывателя, — терпеливо принялся объяснять я. — Я не говорю, что все произошло именно так, но с экономикой в СССР точно не все было в порядке. Взять те же закупки за рубежом зерна… Или пресловутый дефицит…»

«Какие-то антисоветские вещи ты тут говоришь! — буркнул юный пионер. — Попросту нелепые! Ну да, дефицит — но разве это причина начинать гражданскую войну?»

«Есть другая версия, не совсем про экономику, — заметил я. — Типа, элита СССР захотела присвоить то, чем управляла от имени народа. И добровольно продалась Западу. Ты же читал „Скотный двор“ Оруэлла? Хотя нет, — тут же сообразил я, — не в 85-м, позже…»

«То есть, нас предали? — мрачно уточнил Младший. — Кто именно?»

«Дело, наверное, не в конкретных фамилиях, это был целый класс — партийная и советская бюрократия, функционеры ВЛКСМ…»

«Такого класса нет! — яро заспорил мой внутренний собеседник. — Есть рабочие — пролетариат — есть крестьяне… В капстранах — буржуазия…»

«Не, пусть не класс, — не стал настаивать я. — Социальная группа».

«И что, прям вот все поголовно там оказались изменниками? Не верю!»

«Наверное, не все. Но у тех, кто оказался — если, конечно, эта версия хотя бы отчасти верна — влияния, получается, хватило».

«А что народ? Простые коммунисты и комсомольцы, в конце концов?»

«А народ радовался американским джинсам в свободной продаже и тому, что на прилавке лежит двадцать сортов колбасы».

«Сколько сортов колбасы?!»

«Да сколько хочешь — только жри!»

«За 2-20, за 2-90, финский сервелат из маминого новогоднего заказа… — задумчиво принялся перечислять Младший. — Ну, еще сырокопченая бывает. Откуда двадцать сортов?»

«Двадцать — это я еще приуменьшил. И сильно».

«Охренеть… Ладно, еще какие есть объяснения случившемуся? Пока фигня одна».

«Еще вот такое, например: будто бы это и впрямь был заговор, но не с целью разрушить, а наоборот, чтобы сохранить и спасти хоть что-то. Типа, Россия сбросила с себя балласт в виде проблемных национальных окраин и разного рода нищебродов в Африке, Азии и Латинской Америке, прошла через своего рода очищение кровью — и возродилась, пусть и в несколько урезанных границах, сильнее и краше прежнего».

«И что, реально краше и сильнее?» — скептически уточнил Младший.

«Ну, как тебе сказать? Мы тут вспоминали о пшенице, которую в 85-м СССР покупал за золото. В мое нынешнее время Россия продовольствие экспортирует…»

«Так себе достижение! Из колоний тоже вывозят зерно — в обмен на бусы и зеркальца!»

«Ну, допустим… Но в целом жизнь действительно стала куда богаче. Практически в каждой семье есть автомобиль, а то и два. Те же джинсы — повседневная одежда. Магазины ломятся от товаров».

«Ну да, ты говорил: двадцать сортов колбасы».

«В частности».

«Ну так сколько лет прошло-то! Мы тут тоже куда лучше живем, чем было в сороковых или пятидесятых!»

«Ты просил версию — я тебе ее излагаю!»

«Бредовая версия!»

«Может быть».

«Променяли лучшую в мире страну на джинсы и колбасу! Ах, да, еще на два автомобиля в семье — нафига столько?! А теперь придумываете идиотские сказочки!»

«Променяли, — я почувствовал, что начинаю заводиться — мне что, еще и оправдываться теперь перед ним?! — Вот лично ты и променял! Это ты подпевал Цою: „Перемен! Мы ждем перемен!“ Это ты ходил на митинг, требуя больше демократии и отмены шестой статьи Конституции — той, что провозглашала руководящую и направляющую роль КПСС! Это ты потом голосовал за Ельцина на выборах Президента России!»

«Понятия не имею, кто такой этот твой Ельцин! — взвился Младший. — Я ничего этого не делал!»

«Еще сделаешь!»

«Нет! Не буду! Не заставишь!»

«Меня никто не заставлял, — тихо проговорил я. — А я — это всего лишь ты, а не коварный американец или бесчеловечный инопланетянин… Я не знаю, предали нас, победили в холодной войне, или просто так сложилось, например, из-за банальной некомпетентности того же Горбачева — это, кстати, еще одна расхожая версия, — продолжил я, не дождавшись на этот раз реакции Младшего. — Но это произошло. И да, с моим участием. Твоим участием! На общем фоне ничтожным, несущественным — и все же!.. Хочу, чтобы ты правильно понимал мою позицию, — несколько сбавил я напор. — Перемены в СССР назревали — это факт, иначе все и впрямь не посыпалось бы настолько быстро. Можно долго дискутировать о том, насколько глубокая требовалась перестройка, — я запнулся, сообразив, что за термин употребил. Здесь он, впрочем, широкого распространения еще не получил. — О многом, наверное, можно дискутировать, — продолжил я, собравшись, — но одно, на мой взгляд, бесспорно: цена, которой пришлось уплатить — не важно за предательство ли, за бездарность ли, за бездействие или за хитрый план — вот она была чрезмерна. Миллионы наших сограждан — если не десятки миллионов — погибли в междоусобных войнах, были вырезаны националистами, убиты в бандитских разборках, тихо спились, потеряв работу на закрывшихся заводах… При том, что был иной путь — по нему пошли китайцы. Они отделались куда меньшими жертвами, а в результате теперь Китай — первая экономика мира. У них там, конечно, своих проблем полно, но тем не менее!»

«Китай? Первая экономика мира? — недоверчиво переспросил Младший. — Это потому, что они остались верны социализму?»

«На словах — кстати, да, остались верны. Но, по сути, там теперь тоже самый настоящий капитализм — с азиатской спецификой. В мое время твой социализм если где и сохранился — то только в Северной Корее. Одна из самых бедных стран в мире кстати!»

«Ну еще бы — раз она там у вас одна против всех! Вспомни нашу с тобой вчерашнюю ситуацию! Удивительно, что она вообще держится!»

«У нее есть ядерное оружие. Этакая… „розочка“ в мировом масштабе», — продолжил аналогию я.

«Понятно… — протянул Младший. — Ну и что мы будем делать? Как станем спасать СССР?» — деловито поинтересовался он.

«Никак», — бросил я.

«Э… Что? Почему?» — растерялся мой внутренний собеседник.

«К сожалению или к счастью, глобально мы с тобой ни на что не можем повлиять. На этом, собственно, и строился расчет тех, кто меня сюда отправил. Будь иначе, в 85-й меня бы просто не послали, нашли бы кого-нибудь другого, более подходящего. Видишь ли… — я задумался, как бы понятнее объяснить. — Вмешательство в прошлое — дело опасное. И в Институте есть специальный компьютер, который рассчитывает риск. В моем случае таковой признан минимальным. Это значит, что бы я ни делал, хода истории мне не изменить. Они это называют „идеально вписанный в исторический процесс человек“» — про собственное определение того же самого — «человек никчемный» — я предпочел умолчать.

«Но случилась же… Как ее?.. Аномалия! — напомнил мне юный пионер. — Разве это все не меняет?»

«Я обязан исходить из того, что нет. Пока вся разница с тем, чего я ждал — это то, что ты остался в сознании. Но по существу это мало на что влияет — у меня и так был план, как опосредованно сообщить тебе все, что нужно!»

«Ага! — воскликнул Младший, вообразив, что поймал меня на слове. — То есть ты все же собирался меня проинформировать! Зачем — если не для того, чтобы я уберег от краха Советский Союз?!»

«Ты прав, но лишь отчасти, — заметил на это я. — Кое-что я все же намерен сделать помимо своего задания».

«И что же?»

«Спасти наших родителей и сестру».

«Черт, а я о них до сих пор даже не спросил! — смутился Младший. — Что с ними стало… станет?»

«Отец с мамой погибнут менее чем через год, в 86-м. Случится катастрофа — взорвется Чернобыльская атомная электростанция. Они будут там… А Женьку случайно застрелят бандиты в 1992-м…» — безжалостно поведал я собеседнику трагическую судьбу нашей семьи.

«Вот же черт…»

«Мы с тобой не способны радикально поменять историю, — проговорил я. — Но повлиять на участь родных — в отрыве от остальной страны — это нам может оказаться по силам. Достаточно устроить так, чтобы папа не поехал в апреле в свою проклятую командировку. И чтобы Женька в тот, другой роковой день просто осталась дома. Вот этим мы с тобой и займемся!»

Некоторое время Младший не отвечал.

«А остальные, как ты сказал, миллионы — как же они?» — спросил он наконец.

«Тут мы, очевидно, бессильны», — вздохнул я.

«В самом деле? Или тебе просто удобнее так считать?»

«Нельзя объять необъятное!»

«Но попытаться-то можно!»

«Думаешь, просто так говорят: „Лучше синица в руках, чем журавль в небе!“?! — взорвался я. — Ввяжемся в безнадежную затею не по силам — и там не преуспеем, и, то упустим, где могли бы добиться своего, пусть в малом!»

«Мещанские какие-то рассуждения!»

«Рассуждения взрослого, разумного человека!»

«Однажды уже все просравшего!»

«И, получив второй шанс, решившего спасти хоть что-то, а не начать размахивать шашкой — и просрать снова абсолютно все!»

«Да, здорово тебя жизнь потрепала…» — пробормотал Младший — чуть ли не с ноткой сочувствия.

«С четырнадцати лет я рос без родителей. В охваченной турбулентностью стране, которой не было до меня никакого дела! Так что да, дружок, приоритеты я расставлять научился! А свой юношеский максимализм — засунь в задницу! Понял?»

«Допустим, сейчас ты можешь мне указывать. А что будешь делать, когда вернешься в свой двадцать первый век? А я останусь здесь без присмотра?!» — хмыкнул Младший.

«Хорошо, что напомнил, — холодно выговорил я. — Ты дашь мне слово, что не станешь своевольничать. Знаю, обещания ты не нарушишь…»

«Потому что ты никогда его от меня не получишь!»

«Получу. Или вовсе обойдусь без тебя!»

«Это как же?»

«Вытесню твое сознание к чертям, — только мысленно это произнеся, я понял, что и впрямь способен подобное осуществить — хотя, наверное, и не без труда. — Потом напишу письма отцу и Женьке. Которые попрошу мне — тебе — не показывать! Это конечно хуже, чем живое общение — но что делать. Ну и стану молиться, чтобы все получилось!»

«Молиться? — принужденно хмыкнул Младший. — Может ты там еще и в Бога веришь? В церковь с такими же дряхлыми дедушками и бабушками ходишь?» — насмешливо осведомился он.

«Подрастешь — узнаешь!» — мне сейчас только религиозной дискуссии недоставало.

«Ну да, капитализм, опиум для народа, все по классике…» — пробормотал юный пионер.

«Короче, даешь слово придерживаться моего плана?» — не позволил ему увести разговор в сторону я.

«Мне нужно подумать», — буркнул Младший.

«У тебя время до вечера… — согласился я. — Или до появления белого кролика, если это случится раньше — там уже некогда будет рассусоливать: или ты со мной, или против меня! В твоих интересах — с решением не затягивать!»

В воздухе над нами что-то просвистело и глухо шлепнулось в стену — открыв глаза, я увидел, что сверху на нас неудержимо рушится что-то большое и белое.

— Ой, Резанцев, это я не в тебя хотел! — испуганно крикнул Санек Завьялов.

— Щас я ему отомщу! — сдернув с моего скривившегося лица упавшую подушку — а это была именно она — Толик Степанов швырнул ту через палату.

В ответ ему тут же прилетело от «Вахмурки». Ну да, перестрелка подушками — обычное дело, если в тихий час с этажа отлучились вожатые…

— А ну перестали! — грозно прикрикнул вдруг на соседей Михеев. — Черную метку захотели?! Так я всем желающим охотно поставлю — под глазом!

Ого! Вот это поворот!

Я не сдержал кривоватой усмешки. Может, в 80-х СССР как раз и не хватило именно такой сильной руки, помноженной на личный интерес?

15. Торжественное открытие

Для проведения официальных мероприятий на открытом воздухе — линеек — в «Полете» имелось аж два выложенных плиткой плаца, в свою очередь в обиходе так и называвшихся — «линейками». Один — поменьше, с гипсовой статуей кудрявого Володи Ульянова — предназначался для октябрятских групп. На втором — в добрых сорок метров в длину и где-то в двадцать в ширину — в обычные дни собирались старшие, собственно пионерские, отряды, но по особым случаям — таким, как торжественное открытие смены — тут легко могли поместиться все дети лагеря.

В ожидании команды занять свое место на линейке мы переминались с ноги на ногу на идущей вдоль плаца тенистой аллее, заставленной большими — метр на два — портретами пионеров-героев. Леня Голиков, Марат Казей и Зина Портнова — это те, рядом с кем мы сейчас оказались — сурово смотрели с фанерных стендов на новое поколение советских пионеров, словно оценивая, достойна ли юная смена алых галстуков. Однажды, чуть ли еще не октябренком, в чем-то провинившегося, меня привела сюда рассерженная вожатая и поставила перед одним из этих портретов — за давностью лет уже забылось, перед каким именно — чтобы под тяжелым взором героя мне стало стыдно за допущенный проступок. Помнится, мера оказалась действенной: проникшись, я тогда и впрямь до самого конца смены ходил по струночке. Там, правда, до отъезда домой всего-то дня три-четыре оставалось.

— Дружина! — послышался наконец из динамика на аллее голос старшего вожатого. — На торжественную линейку, посвященную открытию первой лагерной смены!.. Шагом… Марш!

Застучали барабаны, и следом за Стоцкой и несущим флаг отряда «Кржемеликом» — вожатые на этот раз держались позади — мы вступили на плац, продвинулись чуть правее и замерли в паре шагов от шеренг первого отряда. С левого фланга к нам пристроился отряд третий, за ним встал четвертый — и так шесть в ряд. Короткую сторону прямоугольника линейки заняли отряды седьмой, восьмой и девятый, с десятого по пятнадцатый расположились напротив нас — таким образом лагерь выстроился буквой «П».

Машинально обведя взглядом строй, ненадолго зацепившись глазами за высокий флагшток в центре плаца, а затем скользнув ими по широким клумбам — мне еще помнились времена, когда линейка была полностью выложена скучной серой плиткой, сейчас же на ней тут и там зеленели яркие вкрапления-оазисы — я покосился направо. Как таковой, трибуны для руководства здесь не было — ее заменяло небольшое возвышение, к которому вели буквально пара ступенек. Это почетное место сейчас занимали начальник лагеря Горохов — единственный среди присутствующих одетый в цивильный костюм, а не в пионерскую форму — а также старший вожатый Максим, старший педагог Светлана и новоизбранный Председатель Совета дружины Александр Широков из первого отряда. Барабанщики — их на сей раз было трое, а не двое, как утром на сборе — стояли внизу, сбоку. Аккурат когда я на них посмотрел, музыканты перестали отбивать марш и опустили руки с палочками.

— Председателям Советов отряда и командирам октябрятских групп — приготовиться и сдать рапорты Председателю Совета дружины! — скомандовал в установившейся тишине Максим.

— Группа, равняйсь! Смирно! — тут же донесся до нас тоненький голосок с противоположной стороны плаца.

От строя самого младшего, пятнадцатого отряда отделился мальчонка лет семи — и засеменил к Широкову. Александр сделал полшага навстречу октябренку и, когда тот приблизился, взметнул руку в пионерском салюте. Малыш дисциплинированно вытянул обе свои по швам.

— Товарищ Председатель Совета дружины! — дрожавшим от волнения голосом — и тем не менее громко и четко — начал он свой рапорт. — Октябрятская группа… — последовала пауза.

— «Солнышко»! — хором подхватил младший отряд.

— …на торжественную линейку, посвященную открытию первой лагерной смены, построена! — продолжил юный командир. — Группа будет жить и работать под девизом…

— «Солнышко, солнышко, мы твои лучи! Быть людьми хорошими ты нас научи!», — может, и не слишком слаженно, но с несомненным энтузиазмом продекламировали его октябрята.

— Командир группы Колокольцев Илья! — закончил доклад мальчонка.

— Рапорт принят, — кивнул ему Широков и указал на место у возвышения.

Октябренок рысцой переместился туда — а к Александру с докладом уже спешила девочка, представлявшая следующий по старшинству, четырнадцатый отряд.

Эта говорила очень тихо, все что я расслышал:

— …группа!..

— «Дружба»!

— …под девизом!..

— «Миру — мир, войны не нужно! Вот девиз отряда „Дружба“!»

Ну и так, один за одним, пока очередь не дошла до нас.

— Отряд! Равняйсь! Смирно! — скомандовала в какой-то момент Стоцкая и решительно направилась к Широкову.

— Товарищ Председатель Совета дружины! Отряд…

— «Данко»! — гаркнули мы — негласное соперничество требовало крикнуть громче, чем сделал это перед нами третий отряд — и, кажется, у нас получилось.

— …на торжественную линейку, посвященную открытию первой лагерной смены, построен! Отряд будет жить и работать под девизом…

— «Мы не имеем права тлеть, наши сердца должны гореть!» — рявкнул наш строй.

— Председатель Совета отряда Стоцкая Виктория!

«Я все-таки не понимаю», — раздалось тут вдруг у меня в голове.

«Что?» — вздрогнул я — с самого тихого часа Младший ушел в себя и не произнес ни слова.

«Почему нельзя спасти и родителей — и страну?»

«Ну, я же тебе объяснял…»

«Вот, смотри. Ты собираешься убедить отца, чтобы тот не поехал в командировку в Чернобыль — так?»

«Ну, так».

«То есть как-то показать ему, что тебе известно будущее. Да?»

«Ну, это один из возможных вариантов. Предсказать некие события, которые неизбежно произойдут и наступление которых легко проверить — я заучил несколько точных дат», — на самом деле, в активе у меня имелось не просто несколько происшествий с датами — несколько десятков! Ну да сейчас не в этом была суть.

«Вот! А почему нельзя провернуть все то же самое, но не с батей, а на более высоком уровне? Скажем, попасть на прием к секретарю горкома ВЛКСМ или даже партии…»

«Например, потому, что, в отличие условного секретаря горкома, отец не сдаст тебя сразу же в психушку!»

«Можно же найти кого-то, кто выслушает, проверит и поверит! Не знаю… В КГБ обратиться!»

«В КГБ тоже люди работают, — хмыкнул я. — А сумасшедшие к ним, небось, косяками ходят — конвейер отбраковки уже налажен! А если вдруг случится чудо, и тебе поверят… Как думаешь, что будет?»

«Перво-наперво они предотвратят ту твою аварию на АЭС…»

«Перво-наперво тебя запрут в каком-нибудь секретном подвале и постараются использовать во внутрипартийной борьбе! А АЭС сделают в ней разменной монетой!»

«Советские люди так не поступят!»

«Ты удивишься, узнав на своей шкуре, на что способны советские люди! Вот только будет уже поздно!»

Тем временем о прибытии на линейку доложил первый отряд — название они себе, не заморачиваясь, взяли «закрепленное» — «Товарищ». В свою очередь, Широков отдал рапорт старшему вожатому, а тот — начальнику лагеря. Под барабанный бой вынесли знамя дружины — за спором с Младшим я едва не забыл поднять руку в пионерском салюте.

«Допустим даже так, но в том же КГБ не может вовсе не быть честных офицеров, радеющих о стране! — заметил межу тем мой внутренний собеседник. — В будущем они наверняка себя проявят — вспомни! К ним и обратимся!»

«Где я, а где КГБ…»

— Дружина, под государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик — стоять смирно! Равнение на флаг! — распорядился между тем Максим.

Снова застучали барабаны, и на линейку строевым шагом вышли четверо пионеров первого отряда — два мальчика и две девочки. Они несли за углы развернутое алое полотнище с золотыми звездой и серпом и молотом. Проследовав в центр плаца, четверка остановилась, и один из парней закрепил вынесенный стяг на витом тросе флагштока.

— Дружина, вольно! — подал команду старший вожатый.

Четверо первоотрядников удалились — шаг уже не чеканя.

— Право поднять в ознаменование открытия первой лагерной смены государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик предоставляется Председателю Совета дружины пионерского лагеря «Полет» Широкову Александру и самому младшему нашему товарищу, октябренку пятнадцатого отряда Фоменко Елизавете! — объявил после их ухода Максим. — Широков, Фоменко — на флаг!

— Есть — на флаг! — отсалютовал Александр.

Одновременно из строя октябрят робко вышла девочка-малявочка с невероятно огромными белыми бантами в волосах. Секунд через десять двое вызванных старшим вожатым встретились у флагштока.

— Дружина, смирно! Государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик поднять! — скомандовал Максим.

Барабаны разразились дробью.

Широков взялся за трос, и кумачовое полотнище неспешно поползло вверх. Подняв его примерно до середины, Александр обернулся к своей юной напарнице, жестом предложив той продолжить церемонию. Девочка так и сделала — не без труда дотянувшись до троса — вот только флаг ее усилиями почему-то начал спускаться, а не подниматься.

Несколько человек по соседству со мной засмеялись.

Между тем Широков невозмутимо положил свои ладони поверх кистей напарницы, что-то той сказал — за боем барабанов было неслышно, что именно — и флаг снова дернулся вверх. Так, совместными усилиями, Александр с Елизаветой и завершили его подъем.

— Первая смена объявляется открытой! — провозгласил Максим. — Слово предоставляется старшему педагогу «Полета» Шатровой Светлане — она расскажет вам о том, какие увлекательные занятия для вас приготовлены в лагере в этом году.

— Дорогие ребята! — выдвинулась вперед эта самая старший педагог — женина лет тридцати с высокой прической в мелкую завитушку. — Прежде всего хочу от всей души вас поздравить…

«Я согласен», — некоторым образом перебил выступавшую Младший.

«С чем?» — не сразу сообразил я.

«Согласен дать обещание, которое ты требуешь… Но только с одним условием!»

«И с каким же?»

«Если после того, как наши родители будут спасены, мне представится реальный шанс что-то изменить в целом — я им воспользуюсь!»

«Останется еще Женька, — напомнил я. — Она погибла в 92-м — когда уже точно поздно станет рыпаться!»

«Она получит инструкции — как ты и хотел. К тому же, если у меня все получится, никакого разгула бандитизма в Москве не будет!»

«О каком именно шансе ты говоришь?» — подумав, уточнил я.

«Понятия не имею! Просто вдруг окажется, что возможность сама плывет в мои руки — а я связан данным тебе словом? Хочу иметь свободу действий — хотя бы на такой случай!»

«Не тешься пустыми надеждами — не будет у тебя подобного шанса», — вздохнул я.

«Если ты так уверен — тогда почему бы не сделать данную оговорку?»

На некоторое время я вновь задумался.

«Хорошо, — проговорил почти через полминуты. — Но только если этот твой шанс именно сам тебе подвернется. А не ты пойдешь его искать в приемную горкома, в КГБ или еще куда!»

«Я это и имел в виду. Ну что, договорились?»

«Договорились», — поколебавшись еще несколько мгновений, согласился я.

— Дружина, напра-нале-во! — раздалось между тем над плацем. — С линейки шагом марш! — за разговором и размышлениями я и не заметил, как торжественное мероприятие подошло к концу!

Под бодрый бой барабанов отряды двинулись восвояси.

16. Шпаргалка

«…19 июля — природная катастрофа в Италии, разрушена плотина Валь-ди-Става, погибло более двухсот человек… — собранно повторил по памяти Младший. — Бедные итальянцы! — с чувством добавил он уже от себя. — Наверняка простые люди пострадали, а не богатеи всякие!» — последней репликой юный пионер, похоже, уже чисто меня попытался подначить — хотя, может, и нет, Карл Маркс его знает!

«Не отвлекайся, — сухо бросил ему я. — Продолжай по порядку! До ужина нужно все еще раз повторить!»

«30 июля — Британская разведка вывезла из СССР своего агента Олега Гордиевского… — снова включился в работу мой внутренний собеседник. — И мы об этом никому не скажем?! Можно же анонимно предупредить кого следует…» — запальчиво поинтересовался он.

«И зря потратить хорошую дату?»

«Ну это же настоящий шпион! Может, из-за него Союз в итоге и проиграл!»

«Много чести, — скривился я. — Но главное, ты снова ошибся: не 30-го, а 20-го июля! Вот так напишешь свою анонимку, поднимешь на ноги КГБ — а шпион уже тю-тю!»

«Черт! — искренне огорчился Младший. — И как только ты сам все это помнишь?»

«Долгие годы тренировок», — хмыкнул я.

«Блин, я так пока не могу, — вздохнул мой внутренний собеседник. — Давай лучше ты это все запишешь — а я буду читать и учить. Иначе точно потом что-нибудь перепутаю!»

«Ну…»

Честно говоря, почти так я изначально сделать и собирался — изложить свои знания на бумаге, снабдив соответствующим комментарием — и послать себе самому письмом. Окажись сознание Младшего на время вытеснено — как мне это обещали — иначе было бы и нельзя. Но вопреки расчетам юный пионер пребывал в здравом уме, и я решил пойти более легким — и, наверное, безопасным — путем: тупо все ему пересказать. Увы, память у меня-тринадцатилетнего оказалась так себе…

С другой стороны, может, это и к лучшему: а ну как после моего ухода Младшего все же каким-нибудь макаром настигнет та пресловутая амнезия — мало ли? Неплохо бы иметь на такой случай запасной вариант действий…

«Хорошо, — решил я. — Давай запишем. Ручка с бумагой есть?»

«В холле этого добра полно!» — оживился Младший.

«Тогда идем туда», — до этого беседу мы с ним вели, сидя на широком подоконнике в туалете.

Холл, к сожалению, оказался не пуст: группа девчонок, среди которых были Стоцкая, Абашидзе и Трефилова, вешали там на стену стенды отрядного уголка — с названием, девизом, приколотыми булавками списками звеньев и прочим подобным. Особой физической силы там не требовалось — только аккуратность — так что в нашей с Младшим помощи активистки вряд ли нуждались. Сев от них подальше — в углу, у приоткрытого окна — и действительно обнаружив на столе письменные принадлежности, я принялся за работу.

Итак, пойдем по порядку.

— Слышали, что Лидия Николаевна сказала? — донесся до моего слуха звонкий голос Майи Абашидзе.

— Какая еще Лидия Николаевна? — переспросила у нее Трефилова.

— Ну, кружковод «Мягкой игрушки»!

— А, я в «Аппликацию» записалась, — в свою очередь пояснила Инга.

— У вас там, скорее всего, то же самое!

— Так что самое то-то?

— Я говорю, а ты перебиваешь! Лидия Николаевна сказала, что кто будет хорошо работать в кружке в течение смены, и при этом младшим помогать, в конце может получить звание «Пионер-инструктор»! А это — помните, старший педагог на линейке объявляла — дополнительная зачетная звезда, и тебе, и отряду!

— Ёклмн! — нахмурилась Трефилова. — Мне в «Аппликации» в прошлом году такое уже присвоили! Второй раз же, неверное, нельзя?

— Почему, можно. Если в другом кружке!

— Вроде вашей «Мягкой игрушки»? Так я шить почти не умею!

— Да что там уметь-то?!

Под их назойливый щебет я кое-как исписал целый лист и взял другой:

— проклятье, как же его там звали? Забавное такое имя… Что-то из «Маугли» — ну, почти — и при том будто бы югославское…

«Тоже забыл?» — вроде бы участливо, но при этом не без усмешки поинтересовался Младший.

«Сейчас вспомню…»

«А вообще, какая разница, как звали этого негра? — заметил юный пионер. — Переворот и переворот — достаточно!»

«Ну, может быть… Окелло! — осенило тут меня. — Точно: Тито Окелло!»

«Что ж, в тот раз генерал Окелло не промахнулся», — хмыкнул мой внутренний собеседник.

«Примерно так и заучивал, — пояснил я. — На ассоциациях».

«Хороший метод!»

«Классический, вообще-то».

Между тем активистки закончили возиться со стендами, после чего Стоцкая, Абашидзе и кто-то третий с ними ушли по своим делам, а Трефилова и еще одна девочка — Аля Авдеева — устроились на стульях и принялись тихо шушукаться, время от времени поглядывая на нас с Младшим — должно быть, проверяя, не подслушиваем ли мы их девичьи секреты. Но нам, понятно, было не до того.

— Записал я.

«Уже третья или четвертая такая меньше чем за два месяца!» — заметил юный пионер.

Я пожал плечами и вывел:

«Кошмар! — бросил Младший. — Никогда не буду летать на самолетах!»

— Невозмутимо продолжил летопись я.

«Ты издеваешься?! — взвился Младший, но тут же осекся. — Погоди… Саманта Смит… Та самая?!»

«Та самая, — подтвердил я. — Помню, когда об этом пришло сообщение, у нас все решили, что американцы нарочно ее погубили — из-за симпатий к СССР, — добавил затем. — Типа, там в последний момент самолет был перенаправлен в другой аэропорт и все такое…»

«Самая очевидная версия! — тоном знатока заявил мой внутренний собеседник. — Хотя… — я почувствовал, что он хочет пробежать глазами написанное выше, и не стал мешать. — Хотя с учетом всего этого списка — уже даже и не знаю…» — пробормотал Младший.

«В случае с Самантой Смит расследование показало, что виноват был пилот», — заметил я.

«Американское расследование?» — саркастически уточнил юный пионер.

«Только не начинай! — бросил я. — Сам видишь: самолеты падают, это случается!» — я и сам не переставал удивляться, сколько, оказывается, на лето 85-го пришлось крупных авиакатастроф — в наше время, кажется, их куда меньше!

«Вижу, — не мог не признать мой внутренний собеседник. — Именно поэтому так легко замаскировать покушение под рядовой несчастный случай!» — вопреки собственным недавним сомнениям заявил он.

«Ладно, мы отвлеклись! — попытался волевым решением прекратить бессмысленный спор я. — Мне тут еще писать и писать!»

«Погоди, — не унимался, однако, Младший. — Правильно я понимаю, что спасать Саманту Смит ты тоже не намерен?»

«Категорически нет!»

«Я так и подумал», — угрюмо заявил он.

«Ты дал мне слово!» — на всякий случай напомнил ему я.

«И уже об том жалею!»

«Потом поймешь, что я был прав…»

Юный пионер не ответил.

Ладно, что тут у нас дальше?

«Запоминал как „баба-гнида“?» — не преминул буркнуть Младший, сподобившийся-таки переключиться с печальной судьбы американской девочки-миротворца на новую тему.

«Схватываешь на лету», — поспешил похвалить его я.

«Ну так!»

Горн на ужин застал меня за перенесением на бумагу результатов тиражей «Спортлото». Как ни странно, на этот раз никакой реакции от Младшего не последовало — а готов я был к любой, начиная от «Билетик-то заполним?» и заканчивая «Это нечестно, не по-пионерски и вообще фу!»

Что буду делать со счастливыми циферками, сам я пока не решил. С одной стороны, если Младший после моего ухода выиграет в лотерею, на общем течении советской и мировой истории это вряд ли хоть как-то скажется. С другой, не исключено, что ту же Женьку заветной числовой комбинацией получится убедить куда легче, нежели предсказанием очередной авиакатастрофы в далеких США…

Посмотрим, в общем…

Почти сразу за сигналом горна кто-то, должно быть, распахнул внизу дверь корпуса, потому что в открытое окно за моей спиной тут же ворвался норовистый сквозняк. Порыв ветра подхватил исписанные мной листочки и безжалостно швырнул на пол. Я бросился их судорожно подбирать. Оказавшаяся в этот момент неподалеку Трефилова шагнула в мою сторону — то ли решив помочь, то ли просто так совпало — но я уже управился самостоятельно.

Уфф! Не хватало еще, чтобы кто-то увидел мои записи с хроникой будущего!

Собрав листки в тонкую пачку и сложив ту вчетверо, я засунул плоды своих трудов поглубже в карман брюк и поспешил вниз, на построение к ужину.

Вика Стоцкая окинула критическим взглядом красочный отрядный уголок на стене и, помедлив, кивнула:

— Ладно, сойдет для сельской местности!

— Нормально! — подтвердила Майка.

— До ужина еще есть время — кто со мной в теннис? — обернулась к подругам Председатель Совета отряда. — Вон, стол есть свободный, — кивнула она в окно.

— А дашь поиграть своей мягкой ракеткой? — спросила у нее Мила Захарова, огненно-рыжая девочка из третьего звена — и из третьей же палаты.

— А я чем буду? — судя по всему, это означало вежливое «нет».

— Ну а когда настанет не твоя очередь? — не отставала Мила.

— Для этого кому-то сначала нужно меня обыграть!

— Попытка — не пытка, — хмыкнула Захарова. — Идем.

— Я — на победителя! — присоединилась к ним Майка.

Троица удалилась в палату за ракетками и шариком, и в холле остались только Инга и ее новая подруга Аля Авдеева — это, конечно, если не считать Андрея Резанцева, что-то сосредоточенно строчившего в противоположном углу. На него-то как-то сами собой взоры девочек и обратились.

— А это правда, что он вчера дрался из-за тебя с Игониным из первого отряда? — тихим шепотом осведомилась Аля. — Мне Милка рассказывала!

— Ну, было такое, — не стала отрицать Инга.

— Крутяк! А ты что?

— А что я?

— Ну, не знаю… Или из-за тебя парни каждый день дерутся?

— Не каждый… — задумчиво выговорила Трефилова. — Я сперва, честно говоря, растерялась, — продолжила она затем. — Игонин — тот еще идиот, с чего-то решил, что я ему что-то обещала…

— А ты — нет?

— Я что, дура, с таким шашни мутить? Ну, танцевали мы с ним в прошлом году… Раз пять… Подряд… Потом… Не важно! — одернула она сама себя. — Не было ничего такого, чтобы… В общем. А тут он такой весь из себя молодец нарисовался — и лезет! Придурок!

— Игонин — красавчик! — заметила Авдеева.

— Да пошел он!

— А что Резанцев?

— А этот как вдруг выскочит из кустов! Сперва, показалось, пролепетал что-то невнятное — ну, все, думаю, копец котенку! Ан нет, моргнуть не успела, как Резанцев Игонина в лужу усадил. Сам навалился сверху, но тут Максим появился — ну, старший вожатый — и их разнял.

— Это тогда Резанцев руку сломал? — показала Аля глазами на забинтованную кисть предмета их разговора.

— Наверное, не знаю.

— Везучая ты, Инга… — завистливо протянула Авдеева. — Вот из-за меня еще никто ни разу по-настоящему не дрался!

— На фиг такое везение, — нервно передернула плечами Трефилова. — Знаешь, как я испугалась, когда меня Игонин в лес потащил? Со страху чуть не… Чуть не опозорилась, короче! — тряхнула она русой шевелюрой.

— Но закончилось же все хорошо, — заметила на это Аля. — Как ты его, кстати, отблагодарила? — полюбопытствовала она. — Ну, Резанцева?

— Никак, — пожала плечами Инга.

— Что значит, никак?

— Говорю же, я вначале растерялась! — уже сердито произнесла Трефилова. — А потом подходить как-то уже неловко было!

— Неловко! — передразнила ее собеседница. — Смотри, перехватят твоего заступника!

— Это кто же? — прищурилась Инга.

— Да кто угодно! Стоцкая тут обмолвилась — я случайно услышала — что Андрей-де здорово повзрослел и на парня сделался похож — а это в ее устах, сама понимаешь, о-очень многое значит! А уж какими глазами на Резанцева смотрит Янка Казанцева, особенно после того, как мальчишки ее ночью с пастой поймали, а он за нее вступился и отпустил! Говорят, кстати, Михеев его хотел за это побить, но побоялся!

— Казанцева — да, смотрит, того и гляди глаза сломает… — задумчиво кивнула Трефилова.

— Так что оглянуться не успеешь — уведут героя! — заключила Аля. — Как думаешь, кому это он там пишет? — спросила она вдруг.

— Вряд ли Казанцевой, — хмыкнула Инга. — Может, любимой бабушке письмо строчит?

— А может — любимой девушке!

— Считаешь?

— А почему бы и нет?

— Ну и черт тогда с ним! — с несколько деланым равнодушием заявила Трефилова.

— А вдруг эта девушка — ты? — подмигнула ей Авдеева.

— Да ну тебя!

Их разговор прервал горн.

— Ой, я же хотела перед ужином юбку переодеть! — встрепенулась тут Аля. — Если что, скажешь, что я сейчас подойду! — опрометью метнулась она к коридору, ведшему в палаты.

— Хорошо, скажу, — не стала отказывать подруге Инга, также уже поднимаясь на ноги.

В этот момент резко ворвавшийся в окно ветер разметал писанину Резанцева, сбросив бумаги со стола. Повинуясь безотчетному порыву, девочка дернулась помочь их собрать, но Андрей и тут оказался на зависть расторопен. Подхватив разлетевшиеся листки прежде, чем она успела сделать и пару шагов, товарищ по отряду как-то странно зыркнул на Трефилову — и покинул холл.

Проводив его задумчивым взглядом, Инга снова опустила глаза — и тут заметила на полу под столом одинокий исписанный листок — второпях, должно быть, парнем пропущенный.

— Эй! — обернулась она вслед Андрею, но тот уже успел сбежать вниз по лестнице и не услышал.

Поняв, что не докричится, девочка подошла к столу и нагнулась за чужой потерей.

— Я только проверить, что это его… — пробормотала она сама себе в свое оправдание, заглядывая в текст.

Там значилось:

— Мальчишки! — с немалым разочарованием произнесла Трефилова. — Все бы им разные глупости сочинять!

Инга хотела было бросить бумагу обратно на пол, но, передумав, аккуратно ту сложила и спрятала в карман — решив при случае все же отдать фантазеру Резанцеву: как ни крути, она его должница — ну, за Игонина.

Да что там при случае — вот прямо сейчас, перед построением, и отдаст…

Однако на выходе Ингу догнала все та же Аля, отвлекла каким-то глупым вопросом, и вернуть листок автору Трефилова благополучно забыла. Вспомнила уже в столовой — но там как-то не сложилось, а потом всякая мысль о дурацкой бумажонке и вовсе вылетела у девочки из головы.

17. Вечер трудного дня

«Вечер трудного дня» — очень в тему, кстати! Впрочем, программа наших мероприятий на сегодня еще была не исчерпана…

— Абашидзе, что за дискотеку ты здесь устроила? — сурово прикрикнул на сидевшую в холле в обнимку с хрипящим и бессовестно тянущим пленку магнитофоном девочку вожатый Вадим. — Выходим, строимся, идем смотреть кино!

— Да ну его, это кино! — скривилась Майя, тем не менее щелкнув кнопкой своей «Электроники-302». Музыка стихла. — Как всегда какую-нибудь фигню покажут!

— Сегодня очень интересный фильм! — подключилась к их разговору Марина. — ГДР-овский, называется «Белые волки»!

Ого, в самом деле? Неплохо для пионерлагеря!

— Про природу что-нибудь? — и не думала убирать с лица кислую мину смуглянка.

— Почти. Про индейцев!

— А, ну, это для мальчишек… — без энтузиазма протянула Абашидзе.

— Отставить разговорчики! — строго бросил ей Вадим. — Живо отнеси магнитофон и выходи! Или хочешь, чтобы я его у тебя отобрал?

— Да иду я, иду! — словно ребенка прижав потертую черную «Электронику» к груди, Майя торопливо проскользнула мимо вожатых в коридор.

— А вообще, не стоит держать такие вещи в палате! — заметила ей уже вслед Марина. — Мало ли что!

Что ей ответила чернобровка — и ответила ли хоть что-то — я уже не услышал, так как едва умолкли Битлз, двинулся вниз по лестнице.

Ничто, как говорится, не предвещало.

Отряд мирно шагал в клуб на просмотр кинофильма, когда в кустах справа от тропы внезапно раздался отчетливый шорох.

— Заяц! — крикнул кто-то.

— Где?! Не вижу?!

— Да вон там! Слышишь, шуршит?!

— Чур он мой!

— Нет, я первый заметил!

Мгновение, и добрая половина пионеров «Данко» ломанулась в темноту.

— Это что еще такое?! — недоуменно воскликнул Вадим. — Вы куда все?!

В отличие от своего напарника прекрасно понявшая, что произошло, Марина сердито обернулась ко мне. Я лишь виновато развел руками: что уж, мол, теперь…

Сам я, как и обещал утром вожатой, никуда сломя голову не побежал, остался на тропе — в толпе мне делать всяко было нечего, да наверняка и не нашлось бы там никакого зайца, тем более — ожидаемого мной кролика! Но Марине от этого было не сильно легче — два десятка ее подопечных как корова языком слизнула!

А тут еще до кучи из кустов раздался пронзительный визг, а следом — забористая такая брань.

— Вот черт! — подорвавшись, Вадим метнулся на звук — и едва не сбил с ног выскочившую навстречу ему из темноты Алю Авдееву.

— Спокойно, кричали не наши! — как видно, прочтя на лице вожатого переполнявшие того эмоции, поспешила успокоить его девочка. — Там оказался не заяц! — добавила она.

— А наши что? — быстро спросила Марина.

— А что там? — почти одновременно с ней задал вопрос Вадим.

— Да так, пара ребят из первого отряда… — почему-то отвела взгляд в сторону девочка.

Тем временем из кустов на тропу один за другим возвращались и другие пионеры. Одни ржали в голос, другие сдержанно хихикали, третьи потрясенно качали головами.

— Прикинь, — бросил мне Толик Степанов, вместе с остальными воротившийся с недолгой «охоты». — Вываливаемся мы из зарослей, а там твой знакомец Игонин из первого отряда какую-то бабу лапает!

— Юльку Семшову из его отряда! — уточнил Санек Завьялов. — Это она выпью заголосила, как нас увидела!

— Заголосишь тут! — злорадно прыснула в кулачок рыжая Мила Захарова. — Стоишь, никого не трогаешь, а тут на тебя целая банда налетает!

— Хм, «никого не трогаешь» — совсем не про ее случай! — хохотнул Степанов.

— Ну да, там не один Игонин руки вовсю распускал, — признала Мила. — Оба друг друга стоили! Бесстыдники, вообще! Подальше в лес не могли отойти? Им еще повезло, что это мы их спугнули, а не кто-нибудь из вожатых застукал!

— Юлька завизжала — и бежать, тряся сиськами… — продолжил прерванный рассказ Санек.

— А потрясти там было чем! — заметил Толик — разве что не мечтательным тоном.

— Да ладно, она сразу же футболку одернула! — заявила Захарова. — Что вы там могли разглядеть в темноте?!

— Ну а Игонин выругался — и за Юлькой, — закончил между тем историю Завьялов.

— Ну а вы что? — спросила Яна Казанцева — как и я, в импровизированном сафари участия не принимавшая.

— А что мы? Пошли назад. За Игонина с Семшовой — голой ли, одетой ли — небось, по четвертному не заплатят!

«Бугай-то наш еще легко отделался! — усмехнулся я про себя. — Его счастье, что далеко у них с этой Юлей не успело зайти — а то, глядишь, с перепугу склещивание бы словили!»

«Что словили?» — переспросил Младший.

«Тебе еще рано про такое!»

«Ну, начинается!»

Между тем Марина торопливо нас пересчитала.

— Тридцать восемь, все на месте! — облегченно сообщила она Вадиму.

— Уфф, — в свою очередь выдохнул тот. — Ладно, сейчас разбор полетов устраивать некогда…

— Я все улажу, — как-то недобро покосившись на меня, обещала напарнику девушка. — Отчасти это моя вина — вовремя не предприняла мер…

— Как бы то ни было — сейчас идем в клуб! — заявил вожатый.

Так мы и поступили.

Должен сказать, что фильм и впрямь оказался неплохим — из знаменитой серии вестернов восточногерманской киностудии ДЕФА, с главным индейцем всея соцлагеря Гойко Митичем в роли вождя племени дакота Зоркого Сокола и молодой блондинкой Барбарой Брыльской. Не пересматривал я его как раз где-то с пионерского возраста — и теперь сделал это с немалым удовольствием. Только немного сбивали с настроя внезапные обрывы пленки, коих за сеанс случилось три или четыре. Признаться, во время последнего из них — экран погас на самом интересном месте! — я уже вместе со всем залом самозабвенно улюлюкал и топал ногами, требуя продолжения сеанса! Хотя, может, это Младший начал буянить, а я просто не стал ему мешать…

Смутило меня одно: в конце персонаж Гойко Митича, пусть и героически, но все же погиб. Сильная вышла сцена — даже, пожалуй, слишком (из всего фильма я, кстати, только ее с детства и помнил — проняло, значит). Сидевшие вокруг меня старшие подростки были в шоке — что уж говорить о детишках на первых рядах?! И это — на ночь глядя! Просто не представляю, как вожатые будут сегодня их укладывать!

Ох, не щадили педагоги в стране Советов подрастающее поколение! С другой стороны: а может, так и надо?..

Наверное, как раз на подобный случай отправляться спать нам полагалось не сразу после фильма — сперва должно было состояться заключительное построение. Полноценная вечерняя линейка в «Полете» традиционно не проводилась — на церемонию спуска флага обычно шли лишь два отряда: отдежуривший, и тот, которому предстояло заступить на вахту по лагерю утром. Сегодня на плацу и вовсе в одиночестве стоял первый отряд — самое начало смены, принимать эстафету ему было еще не у кого.

Нас же Вадим построил перед корпусом — в повседневной одежде, но в галстуках. Звеньевые сдали рапорты Стоцкой, та доложила о готовности отряда вожатому.

— Вольно, — скомандовал тот нам. — Подведем некоторые итоги — сразу и за сегодня, и за вчера, — продолжил Вадим. — Как вы понимаете, эти дни у нас с вами были вводными. Вы перезнакомились, организовались — и теперь готовы полноценно работать и отдыхать. По сути, смена — а с ней и борьба за первенство, как в лагере, так и в отряде — начинается для вас завтра… Однако, — заметил он, выдержав короткую паузу, — кое-кто уже успел себя проявить. Вчера девочки из первого звена — Стоцкая, Абашидзе, Гриценко и Ласкер — успешно представили наш отряд на концерте. Все вы их выступление видели, всем, думаю, понравилось…

По нашей шеренге прокатился одобрительный гул — спели вчера девчонки и впрямь хорошо.

— Мы с Мариной, — кивнул вожатый на напарницу, — посовещались и решили поощрить за это первое звено зачетной звездочкой, — сообщил он. — Таким образом, в соревновании звеньев сделан первый шаг! Поздравляю, девочки… И мальчики, конечно — хотя на этот раз заслуга принадлежит исключительно прекрасной половине вашего звена!

Раздались недружные аплодисменты. Но хлопали не все.

— Нечестно! — заметил один из тех, кто поберег ладони — «Вахмурка». — Вчера никто еще не знал об «Артеке»! А то, может, я бы тоже что-нибудь этакое спел со сцены!

— «Гоп-стоп», что ли? — бросила ему Абашидзе.

— Я много разных песен могу!

— Что не знали — тем ценнее заслуга, — развел между тем руками Вадим. — Девочки действовали бескорыстно!

— А почему только одна звездочка? — в свою очередь поинтересовалась вчерашняя скрипачка — должно быть, та самая Ласкер. — Нас же четверо выступало!

— А если бы вы вдесятером вышли — что, десять звезд бы потребовали? — запальчиво бросил ей Михеев.

— А почему бы и нет? — ничуть не смутилась девочка. — Но я как раз ничего ни у кого не требую! Просто спрашиваю!

— На сцене вы в первую очередь были коллективом, — пояснил вожатый. — Так что и достижение у вас — коллективное! Иначе, как справедливо отметил Антон, получим массовость ради массовости!

— Ясно, — кивнула скрипачка.

— У меня на этом все, — заявил Вадим. — Но Марина хочет вам сказать еще пару слов.

— Значит, так, — сделала полшага вперед, выдвигаясь из-за широкой спины напарника, вожатая. — Я позвонила в лесничество. Они сказали, что все участвовавшие в эксперименте зайцы найдены. Вчерашний был последним! Всем понятно?

— Так что, эта идиотская история с лесничеством — правда? — удивленно вздернула брови Стоцкая.

— Поэтому больше чтоб никаких облав по кустам! — проигнорировав ее вопрос, продолжила Марина. — Каждый, кто без разрешения сорвется в лес — или еще куда — будет наказан!

— Эх! — вздохнул «Вахмурка». — Плакали мои денежки!

Я же попытался встретиться глазами с вожатой, но та упорно смотрела мимо меня. Сердится, понятно. Но не выдала ведь! Надо будет ее как-нибудь ненавязчиво отблагодарить…

— Отряд, разойдись! — подал тем временем команду Вадим. — Умываться и укладываться!

Строй смешался, разом обернувшись обычной толпой, которая и хлынула к крыльцу корпуса.

18. …и было утро…

С детства я люто ненавидел эту песню. Все потому, что в «Полете» из года в год каждое утро она обрушивалась на меня из всех репродукторов — почти сразу после подъема — и пока звучала, нужно было успеть добежать до спортивного городка, на зарядку. Не уложился — проштрафился. Благо за счет длинных проигрышей, особенно перед третьим куплетом, на все про все выходило почти четыре с половиной минуты — нормально, если стартовать из нашего нынешнего, Шестого корпуса. А если из дальнего, Первого? Вот!

Лагерная зарядка, бессмысленная и беспощадная, являлась для меня худшим из возможных начал нового дня. Помнится, одна радость была — в жаркие дни, когда сразу за горном вожатый объявлял: «Форма одежды — „юг“!», поглазеть на стройные голые ножки и едва прикрытые легкомысленными спортивными маечками бюсты девчонок из старших отрядов. Но сегодня и погода-то не удалась, а с вожделением пялиться на юных физкультурниц ныне в принципе было уделом Младшего, я же видел перед собой лишь угловатых малолеток, в лучшем случае — забавных в своих попытках выглядеть взрослее.

Ну и правильно! Мне еще в свое тело в двадцать первом веке возвращаться!

Где, кстати, обещанный белый кролик? Самое бы время ему появиться!

— Зарядка окончена, переходите к водным процедурам! — дежурно объявил физрук Вячеслав Борисович.

Младший, которому я отдал с утра контроль, вместе с остальными пионерами поспешил прочь от спортивного городка.

«Погоди, — остановил я его. — Нам с тобой надо Марину поблагодарить за вчерашнее. Помнишь?»

«Так она же как раз там», — махнул он рукой в сторону корпуса — один из вожатых отряда, под предлогом, что не успевает с утренней планерки, традиционно зарядку игнорировал, и сегодня нас в спортгородке сопровождал Вадим.

«Понятно, что там, — хмыкнул я. — Зато вот это — здесь!» — бесцеремонно забрав бразды правления над телом, я показал глазами на россыпь мелких белых цветочков на лесной опушке.

«Ландыши?» — с нескрываемым сомнением пробормотал Младший.

«Предлагаешь нарвать одуванчиков? А больше сейчас ничего не цветет!»

«Зачем вообще что-то рвать?»

«Ну, не с пустыми же руками нам идти к любимой вожатой? Спасибо, как говорится, в карман не положишь. А букетик получить — любой девушке приятно!»

«В том-то и дело! Еще решит, что я к ней клеюсь! Или ты как раз и…»

«Просто не хочу выглядеть неблагодарной свиньей, — заверил его я. — И ничего больше! Придумай, как поблагодарить Марину иначе — и обойдемся без цветов!»

«По мне, так можно просто на словах…»

«На словах уже было — за рубашку. Легко хочешь отделаться!»

«Ну ладно, — сдался юный пионер. — Но только говорить с Мариной буду я!» — заявил он тут же.

«Не вопрос», — легко согласился я.

— Резанцев, ты это что, букетик собираешь? — насмешливо послышалось у меня за спиной, когда я уже успел сорвать три или четыре цветка. — Влюбился, что ли, в кого?

Я обернулся: сзади, ухмыляясь, стояла Стоцкая.

— Гм…

«Только не начинай рассказывать, что это гербарий из редких подвидов ландыша по заказу лесничества — по двадцать пять рублей за пучок!» — буркнул мой внутренний собеседник.

«А что, хорошая идея!» — усмехнулся я.

«Не смей!»

«Ну тогда сам с Викой и разговаривай!»

«Щас! Твоя идея с цветами — ты и отбрехивайся!»

«Ну, как скажешь…»

— А если и да? — загадочно улыбнувшись, бросил я Стоцкой. — Что, нельзя?

— Э… — мой ответ, похоже, несколько сбил девочку с толку. — Да нет, можно, конечно, — пробормотала она. — А в кого? — с любопытством спросила затем.

— Все тебе расскажи!

— Не хочешь — как хочешь, — с деланым равнодушием пожала Вика плечами. — Ну, удачи тогда, что ли!

— Благодарствую! — картинно поклонился я в ответ.

Фыркнув, Стоцкая удалилась.

«Ну вот нафига?!» — взорвался Младший.

«Как ты и просил — про лесничество не было ни слова», — заметил я.

«Зато других слов — явный перебор! Что она теперь обо мне подумает?!»

«Что ты не чужд романтике — девушкам это нравится».

«А если решит, что букет готовился для нее?!»

Вот тут он меня, прямо скажем, удивил — и вынудил задуматься.

«Это вряд ли… — выговорил я после некоторой паузы. — Да и если вдруг окажется так — чем плохо-то?»

«Хотя бы тем, что это неправда!»

«Это легко исправить, — лукаво усмехнулся я. — Ландышей тут не то что на два — на десять букетиков хватит!» — будто бы примериваясь, окинул я взглядом полянку.

«Нет! Не вздумай!»

«Ну, тебе не угодишь…»

В корпус мы вернулись самыми последними — ни с кем по дороге не пересеклись — так что больше никто нам ненужных вопросов насчет цветов не задавал. Проходя через первый этаж, мы услышали из коридора голос Иры, вожатой третьего отряда — та громогласно отчитывала за что-то своих подопечных. Что ж, отлично: значит, если Марина сейчас в вожатской — то она там одна.

«Говорить буду я!» — напомнил Младший, прежде чем постучать в дверь.

«Да на здоровье!»

— Войдите! — раздалось изнутри.

Спрятав руку с букетом за спину, мы переступили порог вожатской.

— Что тебе, Резанцев? — кажется, не слишком обрадовалась нашему визиту Марина. Понятно: еще сердится — ей же, небось, вчера с Вадимом пришлось как-то объясняться…

— Я… Я это… — промямлил Младший, как-то вдруг растеряв всякий пыл.

«Помочь?» — услужливо предложил я.

«Катись к черту!»

«Ну, хозяин — барин…»

— Марина, я пришел сказать спасибо! — кое-как собравшись, скороговоркой выдал юный пионер. — За… За звонок в лесничество.

— Не за что, — сухо проговорила вожатая. — Но если подобная история повторится…

— И подарить вот это! — перебив ее, выбросил Младший вперед руку с букетом. — Так как… Потому что… — снова сбился он. — В знак моей… Чтобы не просто на словах, в общем!

— Зачем? — только сильнее нахмурилась вожатая. — Не надо!

— Ну, я подумал… Я же тебя подвел… Возьми, пожалуйста! — порывисто сунул ей ландыши чуть ли не в лицо юный пионер. Другого варианта, кроме как перехватить букет, у Марины просто не оставалось — разве что тут же на месте закусить им.

— Ну что ж, спасибо… — поколебавшись, вожатая понюхала цветы. — Приятно… пахнет.

— Пожалуйста! — просиял Младший.

— Только знаешь что, Резанцев, — продолжила между тем девушка. — Больше так не надо, хорошо? Во-первых, ландыши — цветы редкие, занесены в Красную Книгу — не стоит их просто так рвать. А во-вторых… Ты — пионер, я — твоя вожатая, старший товарищ, и никак иначе, — проговорила она строго. — Лучшей твоей благодарностью мне будет хорошее поведение и активное участие в общественной жизни лагеря, — выдала Марина сухую казенную формулировку. — Все остальное — излишне! А цветы впредь лучше дари нашим девочкам — у нас в отряде столько красавиц и умниц!

— При чем тут наши девочки? — в свою очередь насупился юный пионер. — Я же без всякой задней мысли! Просто поблагодарить!

— Если так — тем лучше, — мне показалось, или в голосе «старшего товарища» мелькнула нотка разочарования? — Спасибо за букет, — девушка вновь понюхала ландыши. — Ступай, скоро на линейку! — мягко выпроводила она нас затем из вожатской.

«Все из-за тебя! — раздраженно бросил мне Младший в коридоре. — Не с пустыми руками, не с пустыми руками… Так и знал, что она меня неправильно поймет!»

«Глядя как ты мялся и заикался, я бы тебя тоже неправильно понял, — парировал я. — Поручил бы дело профессионалу — все бы прошло, как по нотам!»

«Черта с два! Идиотской была сама идея с букетом!»

«Ничего подобного. Тут главное — как преподнести! В следующий раз разговаривать буду я — увидишь разницу!»

«Никаких следующих разов!» — взвился, что синие ночи кострами, Младший.

«Да хорошо, хорошо!» — скрыть язвительную усмешку стоило мне немалых усилий.

«И это она не меня, это она тебя отшила, так и знай!» — ни к селу ни к городу добавил мой внутренний собеседник.

«Как скажешь…» — на самом деле, пожалуй, все только к лучшему обернулось…

— Есть в отряде такие, кто хорошо играет в шахматы? — осведомился у нас, выстроившихся в две шеренги, Вадим, прежде чем дать команду проследовать на линейку.

Младший тут же вскинул руку — помешать ему, перехватив контроль, я не успел. Оставалось лишь недовольно буркнуть:

«Зачем? Он же не просто так спросил — наверняка какое-то очередное лагерное мероприятие! А нам с тобой некогда отвлекаться — даты сами себя не выучат!»

«Путевка в „Артек“ тоже сама себя не заработает!» — сварливо бросил в ответ юный пионер.

«Ты что, всерьез на нее нацелился?» — удивился я.

«А что тут такого?»

«Хотя бы то, что в „Артеке“ я точно не бывал, ни в 85-м, ни в другие годы!»

«Вот и отличный шанс это исправить!»

«Ну…»

Так-то, едва ли мировая история сильно пострадает, если вместо одного безвестного пионера во всесоюзный лагерь отправится другой… В то же время, мероприятие — международное, мало ли какие могут быть последствия… Приедет, например, в «Артек» дочка — или, скажем, племянница — нигерийского майора Бабангиды, влюбится там в моего Младшего (а почему бы и нет?!) и решит остаться с ним, в СССР! Ее, конечно, все равно отправят назад в Африку, но пока суть да дело, негр-папа отвлечется, и станет ему не до путча, который у нас намечен на 27 августа… Вот тебе и сдвиг в хронологии — доказывай потом, что Бабангида просто сбился с графика!

Впрочем, по-быстрому проговорив все это про себя, я и сам понял, сколь маловероятна наскоро сочиненная мной схема. Все, конечно, возможно, но едва ли риск велик… Коэффициент Сары Коннор, опять же…

«Кстати, ты же должен помнить: кто в итоге поедет в „Артек“, если пустить дело на самотек?» — дернул меня Младший.

«Понятия не имею, — ответил я. — Даже не знаю, какой отряд выиграет — меня в тот год из лагеря досрочно с сотрясением мозга увезли… Аккуратнее, кстати, на лестницах!»

«А какого числа ты упал — или что там с тобой приключилось?» — встревожился юный пионер.

«Да вот не помню!»

«Толку от тебя!»

Между тем Вадим пересчитал потенциальных шахматистов.

— Иванов, Громов, Резанцев и Степанов — четыре мальчика есть, — сообщил он Марине. — Девочек пока только две: Авдеева и Ласкер.

— Ну, Римму фамилия обязывает, — усмехнулась вожатая.

— Только нам нужны еще две. А ни Карповой, ни Каспаровой, ни даже Фишер в отряде нет!

— Девочки, кто еще умеет играть в шахматы? — в свой черед обратилась к прекрасной половине «Данко» Марина.

— Просто умеет или хорошо играет? — уточнила Трефилова.

Справедливо: Вадим до этого ставил вопрос ýже.

— А сама ты что? — спросила у нее вожатая.

— Ну… «Помню, всех главнее королева: ходит взад-вперед и вправо-влево. Ну а кони, вроде, только буквой „Г“», — выдала на это девочка.

В строю засмеялись — кажется, не узнав цитату — а я покосился на Ингу не без уважения: Высоцкий — это всегда хорошо…

— Так что нужно-то? — поинтересовалась между тем с правого фланга у вожатых Майя Абашидзе.

— Нужны участники для лагерного турнира, — пояснил наконец Вадим. — От отряда — восемь человек: четыре мальчика и четыре девочки.

— А звезды за это дадут? — деловито осведомился Михеев.

— Победителям — конечно. Это официальное мероприятие.

— А просто за участие? Ну, как первому звену за концерт?

Вожатые переглянулись — к этому вопросу они, похоже, оказались не готовы. Помедлив, Марина едва заметно напарнику кивнула.

— Да, во внутриотрядном зачете каждый участник принесет своему звену по звезде, — объявил Вадим во всеуслышание.

— Тогда я тоже буду играть! — незамедлительно взметнул вверх руку Михеев.

— И я, и я! — раздалось со всех сторон.

— Тихо! — осадил расшумевшихся пионеров вожатый. — Нужно было сразу вызываться, когда я спрашивал, а не выговаривать себе сперва награду! Мужская сборная отряда сформирована — этот вопрос закрыт! Что касается женской… — он окинул взглядом строй — руки вверх тянули с десяток девчонок, включая Вику, Майю, Ингу и Яну Казанцеву. — Тут сыграем отборочные партии за два вакантных места! — решил Вадим. — Время на это есть: основной турнир — в 17:00, после полдника!

— Так, я мимо — мне в это время в кружок надо! — тут же сдала назад Абашидзе.

Остальные вызвавшиеся с опозданием тоже опустили руки — мальчишки разочарованно, девчонки, по большей части, обнадеженно.

— Участницам предварительных соревнований в 10:00 быть в холле, — распорядился вожатый. — Остальные тоже подтягивайтесь — поболеть и поучиться. А сейчас… Отряд, напра-во! На утреннюю линейку — шагом марш! Быстрее, уже почти опаздываем!

19. Потеря

В отличие от вчерашней, торжественной линейки в честь открытия смены, сегодня на главном плацу стояли лишь старшие, пионерские коллективы лагеря — общим числом десять. Все, разумеется, были при галстуках, но в парадной форме вышел лишь первый, дежурный отряд.

Поменялся и формат мероприятия: никаких однотипных рапортов.

— Председателям Советов отряда подготовиться к перекличке! — подал со своего возвышения команду Широков.

Десять человек, включая нашу Стоцкую, одновременно двинулись к нему и выстроились в ряд — спинами к Александру и Максиму, старшему вожатому, лицами к нам.

— Приступить к перекличке! — распорядился Председатель Совета дружины.

Самый младший из стоявших перед ним пионеров, худенький паренек лет девяти, сделал шажок вперед и, что было сил, выкрикнул:

— Отряд «Искра»!

— Здесь! — хором ответили ему его юные товарищи.

Так дальше и пошло.

— Отряд «Корчагинцы»!

— Здесь!

— Отряд «Комета»!

— Здесь!..

Наконец дошла очередь и до Стоцкой:

— Отряд «Данко»! — звонко окликнула нас она.

— Здесь!!! — грохнули мы так, что, кажется, высоченные елки вокруг линейки закачались и растеряли шишки.

Последовавшее вскоре «здесь» первого отряда ни в какое сравнение с нашим не шло — но, справедливости ради, дежурный коллектив присутствовал на линейке в сильно урезанном составе: часть его пионеров уже была в столовой, накрывая всем к завтраку.

Свой рапорт старшему вожатому о готовности дружины Широков все же сдал, после чего слово взял Максим:

— На флаг вызываются Борис Торопчин, Анна Зеленова и Александра Перовская — за оперативное и качественное освоение обязанностей знаменной группы! Пионеры, на флаг! — очевидно, иных отличившихся за неполный первый день смены в лагере не нашлось.

— Есть — на флаг! — от строя первого отряда отделилась уже знакомая нам троица, выносившая вчера на линейку знамя дружины — сегодня они, конечно, были без алых перевязей.

— Дружина, смирно! Государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик поднять!

Четыре сотни рук взметнулись в пионерском салюте. Бойко застучал барабан — сегодня почему-то всего один — алое полотнище стремительно взлетело на флагшток и затрепетало, подхваченное веселым ветром.

Затем Максим огласил распорядок дня, уже официально объявив всем о предстоявшем шахматном турнире. Ну и сразу после этого последовала уже знакомая всем команда:

— Дружина, напра-нале-во! С линейки шагом марш!

Все действо в итоге не заняло, наверное, и десяти минут.

За завтраком мы с Младшим в какой-то момент нечаянно не поделили контроль — и залили свой и без того уже не первой свежести бинт кофе, к счастью, уже подостывшим. Так что первое, чем мы занялись, вернувшись в корпус — это сняли с руки надоевшую повязку. Ранка на пальце до конца еще, понятно, не зажила и неприятно постреливала, если даже самую малость на нее надавить, но куда больше моего юного пионера смущала густая зелень, украшавшая кисть. Он сунул было ладонь под кран в туалете, но быстро отмыть такое, да еще и холодной водой, было, конечно же, нереально. Насупившись, Младший спрятал руку в карман, где наткнулся на сложенные листы нашей исторической шпаргалки.

«О, то, что нужно! — заявил я. — Начинай повторять!»

Но едва мы достали бумаги, мимо по коридору проследовал Вадим, выгоняя всех на ежеутреннюю уборку территории.

— Первое звено — площадка возле корпуса, под окнами палат! — на ходу распоряжался он. — Второе — за корпусом — до леса! Третье — перед кружком «Мягкая игрушка!» Четвертое — вдоль дорожки к столовой, на десять шагов вправо и влево!

— Наших шагов или твоих? — спросил его кто-то.

— Конечно, моих — я же буду проверять результат! — усмехнулся рослый вожатый.

— А кто лучше всех уберется — звездочку получит? — с надеждой поинтересовался «Вахмурка».

— Что значит лучше? Чистота у всех должна быть абсолютной! — бросил ему Вадим. — А вот на чьей территории найду хоть одну бумажку — пусть потом не обижаются!

— Звездочку отберешь? — уточнил Вовочка.

— У нас пока нечего отбирать, — хмыкнул «Кржемелик»-Усов.

— Зато кое у кого другого есть… — многозначительно заметил на это Михеев.

«Надо будет предупредить наших, чтобы поглядывали по сторонам: а то еще, не ровен час, подбросят чужого мусора какие-нибудь хитросделанные!» — пробормотал про себя Младший.

«Тоже сразу об этом подумал», — кивнул я.

Однако обошлось без эксцессов: то ли мы перестраховались, и на самом деле Ант и не замышлял никакой диверсии, то ли он решил придержать этот ход в резерве, но в итоге ни к одному звену у Вадима претензий не нашлось.

— Все молодцы — старайтесь так же и дальше! — похвалил отряд вожатый, закончив проверку. — А сейчас у всех, кроме участниц предварительного турнира по шахматам — свободное время до обеда! — объявил он. — Кто не успел записаться в кружки, в библиотеку или в спортивные секции — советую этим заняться!

Не заставляя повторять себе дважды, пионеры тут же разбрелись по своим делам. Поспешили прочь с начальственных очей и мы с Младшим.

Облюбовав уединенную скамеечку неподалеку от Шестого корпуса, в тени развесистой акации, мы наконец извлекли из кармана листы с датами и событиями будущего.

«Давай с самого начала», — предложил я.

«Угу», — не стал спорить юный пионер, перебирая бумажки.

Потом вдруг, пролистав их, снова полез в карман.

«Что такое?» — не понял я.

«Как раз первой страницы что-то не вижу… — растерянно пробормотал Младший. — И в кармане нет… Куда же она делась?»

«Дай-ка сюда! — перехватив контроль, я проверил шпаргалку сам: первого листа и в самом деле не хватало. — Вот черт!»

«Может, в палате выпало, когда одевался?» — предположил мой внутренний собеседник.

«Или в столовой, — буркнул я. — Или в холле вчера! Где угодно могло!»

«Пойдем искать?»

«Боюсь, фиг теперь что найдешь… Но пойдем! — решительно подорвался я со скамейки. — В столовой уже наверняка подмели и полы помыли — так что посмотрим в корпусе — в холле, в палате, в туалете…»

До двух последних локаций мы, правда, добрались не сразу: в холле, где девочки уже сосредоточенно расставляли на досках шахматные фигуры, нас перехватил Вадим — и как, типа, признанного шахматиста назначил этаким помощником судьи, следить за соблюдением правил участницами. Еле-еле удалось вырваться в туалет — понятно, не под предлогом поиска потерянной бумаги.

Увы, ни там, ни в палате, куда мы заглянули на обратном пути, искомого листа не нашлось. Не было его и в холле — со всей возможной тщательностью мы проверили под стульями и заглянули под каждый стол, по ходу вызвав бурное недовольство девчонок — кто-то из них вообразил, что мы пытаемся что-то не то разглядеть у них под юбками, остальные тут же подхватили… Ха, мечтательницы!

В итоге из-под одного из стульев мы извлекли закатившегося туда ферзя, заявили, что его и искали, и инцидент был исчерпан.

А вот наша с Младшим проблема — отнюдь не решена.

«Да ладно, не переживай, я там почти все и так помню! — попытался утешить меня юный пионер. — 14 июня — палестинские террористы, 15 июня — Эрмитаж, 23-е — Боинг „Эйр Индиа“, 25-е — арест в Ирландии тринадцати боевиков ИРА… Ну а если что забуду — заново напишешь…»

«Я-то напишу, не вопрос… Но представь, кто-то это сейчас читает!» — сокрушенно покачал головой я.

«Ну читает, и что с того? Какие-то непонятные даты… Там, кажется, даже год не был проставлен!»

«Был там год. Прям в первой же или второй строке!» — блин, и нафига я его прописал?! Будто так все было не ясно!

«Да если и был… Кто станет вчитываться?! Я бы такое нашел — просто бы выбросил! Ну или решил бы, что это какая-то непонятная игра. А может, кто-то в отряде фантастику пытается писать — и все равно бы выкинул: там же ни сюжета, ничего! И уж точно не затеял бы проверять, захватят арабы в середине июня самолет или нет!»

Аргументы звучали резонно, но, тем не менее, нехорошее предчувствие меня не покидало.

«Твою ж математику!.. Ладно, что случилось — то случилось, — выговорил я. — Однако впредь давай будем внимательнее. И выучи уже все, наконец — чтобы можно было спокойно запечатать это добро в конверт и отправить себе по почте в качестве бэкапа!»

«В качестве чего?»

«Резервной копии данных».

«А может, сразу так и сделать? — предложил Младший. — Если накроет амнезия — я ведь все равно забуду, что учил! А если все обойдется — до конца смены мне эти даты так или иначе не пригодятся!»

«Как раз пригодятся! — не согласился я. — 16-го тут — родительский день, — эту информацию я почерпнул в отрядном уголке в разделе „Наши планы“. — В „Полет“ приедет отец — нужно сразу начать его обрабатывать. Что тянуть?»

«Ну, да, наверное», — признал мою правоту юный пионер.

— Резанцев, я тебя куда просил смотреть — на доску или на выпуклости наших шахматисток? — отвлек нас тут сердитый голос Вадима. — Следи за правилами — ты же помощник судьи! Стоцкая, разве ладья так ходит? — взяв фигуру, которой Вика, должно быть, только что пошла, вожатый вернул ее назад — и в самом деле по немыслимой, с точки зрения правил игры, траектории. — Захарова, а ты что глазенками хлопаешь? Тебя же дурят!

— Ой, я не заметила, что что-то неправильно! — пролепетала Мила.

— Я не нарочно, просто ошиблась! — залилась краской уличенная в нарушении Председатель Совета отряда. — Я и так выигрываю! — последнее, к слову, было чистой правдой.

— Прошу прощения, отвлекся, — в свою очередь заявил я, вызвав тем самым в холле серию смешков. Стоцкая торопливо оправила блузку, а Захарова, наоборот, демонстративно выпятила грудь колесом и лукаво мне подмигнула из-под спадавшего на лицо рыжего локона. Обе, впрочем, старались зря: девчоночьи «выпуклости», как это назвал Вадим, даже Младшего занимали сейчас отнюдь не в первую очередь — на фоне наших с ним проблем. Ну, так мне, по крайней мере, это виделось.

Захарову Стоцкая в итоге легко разгромила и без всякого жульничества — должно быть, с той ладьей у нее, и правда, вышло чистое недоразумение. На основной турнир Вика, впрочем, все равно не пробилась, уступив потом Инге Трефиловой, которая и вошла в сборную отряда. Последней, четвертой представительницей «Данко» стала Яна Казанцева, одолевшая сперва Оксану Гриценко из первого звена — ту самую девочку, что позавчера на концерте аккомпанировала подругам на гитаре, а затем — Ольгу Парфенову из второго, «Михеевского».

Для пущей справедливости Вадим предложил провести перекрестные партии — сведя, соответственно, Стоцкую с Казанцевой и Трефилову с Парфеновой. Вика, успевшая понаблюдать за игрой Яны, сразу отказалась — очевидно, здраво оценив свои силы — а вот Ольга, подначиваемая пришедшими за нее поболеть «Кржемеликом» с «Вахмуркой», за доску села, но сдалась уже на десятом ходу и, расстроенная, убежала в палату.

«С учетом вчерашнего, счет: три — ноль — три — три!» — заявил Младший, проводив Парфенову взглядом.

«Что?» — по-прежнему думая совсем о другом, не сообразил я, к чему это он.

«Расклад звезд по звеньям — раз каждый участник турнира получает по одной. У нашего, первого и четвертого — по три, у второго — дырка от бублика! Мелочь, а приятно!»

«Хорошо смеется тот, кто смеется последний», — заметил я.

«Так я и не смеюсь — просто констатирую факт!»

«Ладно пошли лучше даты учить», — буркнул я. Охота юному пионеру помечтать об «Артеке» — на здоровье! Но дело — прежде всего!

«Пошли», — не стал возражать Младший.

Так мы с ним и поступили.

20. Турнир

Местом проведения лагерного шахматного турнира была определена столовая. За полдником нас и отряды третий, четвертый и пятый попросили не засиживаться — именно эти четыре длинных стола отводились под соревнования. Одновременно должны были начаться ни много ни мало тридцать две партии, столько же, соответственно, выставили и досок. Возле каждой поставили шахматные часы с двумя циферблатами и кнопками, которые следовало нажимать, сделав ход. В общем, все по-взрослому.

Нам, старшему мужскому дивизиону, достался как раз наш обеденный стол. Девочкам из отрядов с первого по четвертый — соседний, у окна. Два других стола заняли юные шахматисты и шахматистки из пятого, шестого, седьмого и восьмого отрядов — у них там шло свое соперничество.

«Ну, кто из нас будет играть?» — поинтересовался я у Младшего, усаживаясь на указанное мне физруком Вячеславом Борисовичем место за столом.

«Давай я, — незамедлительно вызвался мой внутренний собеседник. — Только ты тоже на доску поглядывай, помогай, если что!» — добавил он, впрочем, тут же.

«Хорошо», — усмехнулся я, уступая контроль.

«Мне важно тут победить, — зачем-то уточнил юный пионер. — Той же Марине показать, что от меня в отряде не только проблемы!»

«Да хорошо, хорошо!» — подначивать его насчет вожатой я не стал, хотя так и подмывало.

Как раз в этот момент напротив нас к столу подошел и робко взялся за спинку стула мальчонка из четвертого отряда, довольно высокий для своего возраста, но с каким-то совершенно детским личиком — очевидно, наш первый соперник. Привстав, Младший, приветливо протянул ему руку. Тот, судорожно дернувшись, несильно пожал ее вспотевшей ладошкой. Волнуется? Правильно делает: в свои тринадцать-четырнадцать в шахматы я играл очень неплохо. Потом практику, конечно, несколько подрастерял, но зато набрался опыта, так что сплав у нас с Младшим должен был нынче выйти отменный!

«Смотри, Игонин идет!» — обратил тут мое внимание юный пионер.

В самом деле, к столу в парадной белой рубашке и красном галстуке — куда деваться, дежурный отряд! — шагал незабвенный бугай.

«Он что, тоже играть собрался?» — удивился я.

«Похоже на то…» — не удостоив нас и мимолетным взглядом, Игонин занял место через две доски правее.

«Вот уж не думал, что такой способен пешку от слона отличить!»

«Может, просто ради участия пришел? — предположил мой внутренний собеседник. — Звездочку звену заработать?»

«А что, у них, в первом, тоже такой порядок?»

«А черт их знает! Но почему бы и нет?»

— Внимание! — разнесся тут над столами усиленный мегафоном голос лагерного физрука. — Приветствую всех участников нашего турнира! Прослушайте регламент. Игра идет по олимпийской системе, на вылет. Победитель каждого круга определяется в двух партиях, тот, кто играет первую белыми фигурами, вторую, соответственно, проводит черными.

Младший покосился на доску, и я имел случай убедиться, что начинать нам с ним предстоит как раз белыми.

— В общей сложности на ваши ходы в каждой партии вам отводится по пять минут, — продолжил между тем Вячеслав Борисович. — Просрочивший время признается проигравшим — ну, это понятно… Завершив первую партию, не спешите начинать вторую — дождитесь, чтобы к вам подошел кто-то из судей и запротоколировал результат… Так, что у нас еще?.. — задумался оратор на пару секунд. — Да, в случае, если каждый из соперников одержит по одной победе — а равно при двух ничьих — назначается дополнительная партия. Если ее выиграет игравший белыми — он проходит дальше, если черные добьются хотя бы ничьей — в следующий круг пробивается тот, кто играл ими. Всем все понятно?

— Да, да, понятно! — послышалось со все сторон.

— Еще одно, — мегафон из рук физрука забрал старший вожатый. — Победитель турнира в каждом из дивизионов принесет своему отряду три зачетные звезды! За второе место причитаются две звезды, за третье — одна!

Это объявление было встречено возбужденным гулом, а Младший закрутил головой, должно быть, машинально ища за столами наших товарищей по отряду — по крайней мере, именно на них ненадолго задержался его взгляд. Толик Степанов сидел через один стул от нас правее, Костя Иванов — на таком же расстоянии левее. Серега Громов, вероятно располагался где-то за Игониним, но углядеть его позади бугая, не поднимаясь с места, было уже затруднительно. Что касается нашей женской сборной, за соседним столом виднелись русая шевелюра Трефиловой и тонкая черная косичка Али Авдеевой. Казанцеву и Ласкер от нас заслоняли.

— Желаю всем вам честной борьбы и хорошей игры! — провозгласил старший вожатый — и вернул мегафон Вячеславу Борисовичу.

— Присоединяюсь к пожеланию Максима, — завил тот. — Помощникам главного судьи — запустить время!

Из-за спины нашего соперника выдвинулась молоденькая вожатая одного из младших отрядов — знакомая мне в лицо, но не по имени. Длинные тонкие пальцы девушки с аккуратными ноготочками мягко коснулись дальней от нас кнопки на часах и надавили на нее. «Тик-так!» — тут же откликнулся хронометр.

Младший стремительно двинул вперед королевскую пешку — Е2-Е4 — и стукнул ладонью уже по нашей кнопке, передавая ход противнику.

Игра началась.

По большому счету, про наши партии первого круга и рассказывать-то нечего. Соперник оказался откровенно слаб, в обеих партиях Младший расправился с ним без малейшего труда, мне даже ни разу толком не выпало шанса влезть с ценной подсказкой. Однажды, правда, все же можно было вмешаться — когда мой юный пионер явно выбрал не оптимальное продолжение — но это ускорило бы развязку лишь на пару ходов, так что дергаться я не стал.

Нового противника нам пришлось немного подождать: противоборство в большинстве других пар затянулось дольше нашего. Зато было время пройтись вдоль стола, посмотреть на игру товарищей. Костик Иванов уверенно выигрывал, Толик столь же железобетонно сливал, Серега Громов отчаянно сражался в обоюдоостром эндшпиле. Из девочек мы успели заглянуть только через плечо Казанцевой: положение черными у нее было непростое, но отнюдь не безнадежное. Интересно, а как она сыграла первую партию (судя по времени на часах, это наверняка уже шла вторая)? Спрашивать об этом у самой Яны мы, понятно, не стали — посторонним у доски следовало помалкивать.

Ответ на наш вопрос можно было найти на судейском столике, но добраться туда нам с Младшим было не суждено: на полпути нас перехватила та самая девушка-вожатая, что недавно запускала нам часы — и велела возвращаться к игре: определился наш соперник. И кто бы вы думали это оказался? Игонин! А бугай-то, выходит, не столь уж и прост: первого своего противника как-то прошел!

Предыгровое рукопожатие первоотрядника было крепким — даже, пожалуй, нарочито: едва зажившая ранка на нашем пальце отозвалась на него вспышкой тупой боли. Младший не сдержал гримасы. Игонин самодовольно осклабился.

«Скотина! — пробормотал мой внутренний собеседник, разозлившийся, кажется, не столько даже на бугая, сколько на самого себя — за проявленную слабость, пусть и мимолетную. — Ну, держись! На клочки порву!»

«Аккуратнее, — предостерег его я. — Не зарывайся, играй внимательно!»

«Сам знаю!»

Начинать нам снова выпало белыми. Подобно гроссмейстеру О.Бендеру, ничего нового изобретать Младший не стал, как и в прошлый раз сыграв Е2-Е4. Бугай мгновенно ответил ходом собственной королевской пешки. Мы вывели вперед коня — так же поступил Игонин. Младший двинул слона…

На доске шаг за шагом разворачивалась классическая испанская партия — совсем не чета хаотичным метаниям нашего предыдущего соперника!

«Блин! — буркнул мой юный пионер. — А он, кажется, умеет играть!»

«Черт! — выдал он через пару ходов. — И неплохо умеет!»

«Чтоб тебя! — недовольно прищурился Младший на доску еще чуть позже. — Победить будет непросто…»

«Твою ж математику! — от души тряхнул мой внутренний собеседник головой, вынужденный вскоре уступить пешку. — Так и вовсе можно ненароком продуть… А ты что молчишь? — недовольно дернул он меня. — Давай, помогай!»

Легко сказать «помогай»! Я, собственно, потому и не вмешивался до сих пор, что в упор не видел, где и как могу усилить игру! Вроде бы, все Младший делал абсолютно правильно… И тем не менее, инициатива из его рук медленно, но неумолимо уплывала к противнику.

Что ж, помогать — так помогать! Не получается надавить на доске — попробуем иначе! Все, как говорится, для победы — раз уж она некоторым из нас так важна!

— Как вчера, Юлю-то свою догнал? — забрав у юного пионера контроль, шепнул я Игонину.

— Что? — опешил тот.

— Ну, когда наши вас вчера вечером в кустах у клуба застали? — лукаво подмигнул бугаю я. — И она убежала, при всем честном народе тряся…

— Урою! — перебив, прорычал мне первоотрядник. Он начал было привставать — но тут же опомнился и тяжело плюхнулся обратно на стул.

— Как в прошлый раз? — усмехнулся я. — И в позапрошлый? А урывалка не отвалится?

— Да ты…

— Ну, не догнал и не догнал — извини, что спросил! — с деланым миролюбием развел я руками. — Не переживай: может, там другой кто подоспел и развлек твою Юлю…

— Резанцев, Игонин — играйте, а не болтайте! — строгим тоном сделал нам замечание проходивший мимо физрук.

Да легко: все, что хотел, я уже сказал!

«Это было… жестко…» — пробормотал Младший — честно говоря, я не понял, с восхищением или, наоборот, с осуждением — но уточнять не стал.

«Главное, чтобы сработало…» — хмыкнул вместо этого.

Сработало. Выбитый из колеи, первоотрядник засуетился, сделал подряд несколько поспешных ходов, как минимум позицию не усиливавших, а затем и вовсе подставил нам под удар ферзя. Щедрым подарком мы, конечно же, воспользовались — и уже легко довели партию до победы.

На ответную Игонин собрался, но, играя белыми, начал ту подчеркнуто осторожно, подолгу обдумывая даже очевидные ходы — и закономерно попал в цейтнот, к тому же — в абсолютно равной позиции. Опомнившись, пошел ва-банк, уже наоборот, неразумно спеша — и хоть серьезных ошибок и не допустил, хода игры так и не переломил, позволив партии прикатиться к логичной ничьей.

Под строгим взглядом физрука мы с бугаем пожали друг другу руки — оба с нескрываемой неохотой. Я приготовился, что Игонин болезненно стиснет напоследок мою травмированную кисть, как он сделал это перед игрой, но поступать так первоотрядник неожиданно не стал.

— Когда-нибудь ты точно допрыгаешься, Резанцев, — процедил он сквозь зубы, удерживая мою ладонь, но не сдавливая ее.

Угрозой это, правда, не звучало: похоже, взявший себя в руки бугай в очередной раз пришел к выводу, что связываться со мной — себе дороже.

— Благодарю за игру, — дежурно ответил я с широкой улыбкой.

— Да пошел ты!

Наши руки расцепились.

Впереди у нас с Младшим был полуфинал, для Игонина соревнования завершились.

В следующем круге беспристрастная турнирная сетка свела нас с Костиком Ивановым. Тот оказался крепким орешком: все наши партии, включая третью, дополнительную, завершились вничью. Помог нам с Младшим жребий: его волею в заключительной игре мы получили черные фигуры, а значит, согласно регламенту соревнований, Иванову в ней была нужна только победа. И в какой-то момент он даже был к ней близок, но вечным шахом мы вынудили противника к повторению ходов — и таки пробились в финал.

Последний противник нас уже ждал: это оказался разве что не брат-близнец Костика — такой же лопоухий сутулый очкарик, только из третьего отряда. Поначалу будто бы и сценарий прошлого круга повторился: первую партию, черными, мы с Младшим еле-еле свели к ничьей. Во второй пошла борьба на встречных курсах — с некоторым нашим преимуществом, но отнюдь не подавляющим. До поры наш соперник держался уверенно, невозмутимо сидел с каменным лицом — как вдруг, сделав очередной ход, широко распахнул глаза и поспешно отвел взгляд в сторону. Что-то заметил? Что? Верный путь к победе или угрозу поражения?

Я окинул внимательным взором доску, прищурился: фигуры у меня перед глазами уже разве что не двоились — что вы хотите, девятая партия за неполных два часа! Что же такого примечательного углядел в позиции чертов очкарик? Непонятно…

«Я тоже ничего особенного не вижу, — заявил Младший. — Бей слона конем, как собирался — время поджимает!» — до момента, когда стрелка на нашем циферблате обрушит вниз сигнальный флажок, и впрямь оставалось уже менее полутора минут.

«Нет, что-то мы тут явно упускаем…» — покачал головой я.

«Ну, не знаю…»

— Что тут думать-то: ладья на А8 — и делу конец! — послышалось вдруг сзади.

Я резко обернулся: голос принадлежал Костику Иванову, свои партии в утешительном финале — за третье место — должно быть, уже благополучно завершившему.

— Подсказка! — воскликнул кто-то. — Была подсказка!

— Ой! — изменившись в лице, испуганно сжался Костик. — Я не нарочно! Само вырвалось: очевидный же ход!

Я посмотрел на доску: блин, точно! Бросок ладьи на клетку А8 — и победа у нас в кармане!

— Иванов, немедленно покинь помещение! — рассерженно велел между тем Костику Вячеслав Борисович. — Ты дисквалифицирован за подсказку!

— А с партией что будем делать? — взволнованно осведомилась у физрука вожатая третьего отряда Ира — понятно, переживает за своего подопечного!

— Резанцев? — зачем-то переадресовал мне ее вопрос судья — так я, по крайней мере, его понял.

Ну, раз спрашивают, надо отвечать…

— Ход ладьей и в самом деле предельно очевидный, — заявил я. — Я и без подсказки бы его…

«Нет!» — взвился вдруг Младший.

«Что нет?»

«Нельзя пользоваться подсказкой! Мы не видели этого хода!»

«Я бы его вот-вот нашел!»

«Не факт! Такое или видишь сразу, или уже никогда!»

«Я хожу ладьей», — отрезал я.

«Нет! Это нечестно!»

«А то, что я тебе помогаю, да что там, со второго круга играю за тебя — это, типа, честно?!» — рассердился я.

«Это совсем другое! Ты — это же я! А тут подсказка со стороны! Так нельзя!»

«Вот же заладил: нечестно, нельзя!.. — зло буркнул я. — Сам тогда и играй, как можно и как честно!»

— Не важно, увидел бы я ход сам или нет! — получив контроль, тут же заявил Младший недоуменно взиравшему на нас, занятых безмолвным диалогом, физруку. — Была подсказка — и пользоваться ею я не стану! — с этими словами он поднял с доски двумя пальцами белого коня, той же рукой убрал с клетки черного слона, поставил нашу фигуру на ее место — и стукнул основанием «съеденной» по кнопке часов.

— Благородно, — задумчиво покачал головой Вячеслав Борисович. — Но теперь…

В этот момент наш соперник внезапно выровнял ладонью кнопки хронометра, останавливая оба циферблата.

— Что такое, Анисимов? — недоуменно воззрился на него физрук.

— Я сдаюсь, — вскинув голову, заявил очкарик. — Ход ладьей действительно был очевиден — это мой «зевок». Мой противник не мог его не увидеть. А дальше я бы автоматически получил мат в три, максимум в четыре хода! Тогда как любой иной вариант, включая этот ход конем, — кивнул он на доску, — почти неизбежно ведет к моему выигрышу. В данном случае — незаслуженному! Поэтому — так!

Гм… Прямо по классике: «Инспектор тоже любил детей и в благородстве не уступал Деточкину!» По ходу, они с Младшим нашли друг друга!

Что-то, кстати, мой поборник «фэйр плэй» молчит, не возражает. Или теперь, по его мнению, все честно и справедливо? Что изменилось-то по сути?

— Петя, но ты же так проиграешь финал! — всплеснула между тем руками Ира.

— Я его проиграл, когда открыл белой ладье путь на А8! — виновато вздохнул очкарик. — Глупо вышло, да…

Его вожатая хотела еще что-то сказать, но ее опередил физрук.

— Что ж, так тому и быть! — заявил он. — В неоднозначной ситуации оба финалиста поступили по-пионерски, но победитель на нашем турнире должен быть только один. И сегодня им становится Андрей Резанцев из второго отряда — правила есть правила: Петр Анисимов остановил часы и признал свое поражение!

Кругом зааплодировали: сперва неуверенно, затем все энергичнее, но овации вдруг заглушил горн: «Бери ложку, бери хлеб…» Я недоуменно огляделся: ну да, все остальные столы, кроме еще занятого нашего, дежурный отряд уже накрыл к ужину.

Надо же, как быстро время пролетело!

21. Уже нечаянное «спасибо»

После ужина в распорядке нашего дня нынче значились танцы. В отличие от просмотра кинофильма, это мероприятие не было обязательным: хочешь — иди, не хочешь — не ходи. Вот мы с Младшим и не пошли, решив наконец заняться зубрежкой пресловутых дат из его ближайшего будущего.

Возник, правда, вопрос о том, где для этого расположиться. В палате постоянно кто-нибудь торчал — и рано или поздно пристали бы с вопросами — в туалете днем кто-то разбил оконное стекло, и два затрапезного вида мужичка из лагерного персонала сейчас его как раз меняли. В холле? Туда мы заглянули, но, увы, и он был не пуст: заняв стол как раз в облюбованном нами ранее углу, «Вахмурка» и «Кржемелик» увлеченно резались там в «точки» — этакий аналог японско-китайского го, но на условно бесконечном поле в виде двойного тетрадного листа в клетку.

— О, Каспаров Кáрпович местного разлива пришел! — оторвавшись от игры, громко прокомментировал мое появление в холле Вовочка.

— Завидуешь? — хмуро бросил ему Младший. — Завидуй молча!

— Ну а как тут не позавидовать? — ничуть не смутился «Вахмурка». — Вот почему всегда так: одним — все, а другим — ничего? — мотнул он головой в направлении отрядного уголка.

Не очень пока понимая, о чем идет речь, мы проследили за его взглядом: оказывается, стенды на стене немного обновили оформление. На самом верху, над названием отряда, красовались теперь шесть больших красных звезд — наше текущее достижение в общелагерном пионерском соревновании. Три — «мои», за первое место в шахматном турнире, и еще три, заработанные там же девчонками: в старшем женском дивизионе Римма Ласкер заняла второе место, а Инга Трефилова — третье.

Но Вовочка, похоже, смотрел не совсем туда, а несколько ниже, где возле списков звеньев булавками были приколоты уже маленькие звездочки. Шесть — у нашего, пять — у первого, три — у четвертого и ни одной — у второго, «михеевского».

Стоп, а почему у четвертого только три? У них же столько было еще до Ингиного третьего места — теперь, значит, должно стать четыре!

Этот же самый вопрос почти тут же прозвучал у нас за спиной вслух: Аля Авдеева задала его самой Трефиловой — обе девчонки как раз появились из коридора, нарядно разодетые и, кажется, накрашенные. Ну да, на танцы, небось, собрались.

— Так Иванова же дисквалифицировали за подсказку! — напомнила подруге Инга. — Вот у него звезду за участие и отобрали. А так, наоборот, была бы еще одна в плюс — он же, вообще-то, среди мальчишек третье место занял! Но все переиграли и его вычеркнули — третьим там теперь считается какой-то парень из первого отряда, ему и отдали нашу призовую звезду!

— Несправедливо! — заметила на это Аля.

Сама она, как я уже знал, вылетела с турнира во втором круге — правда, проиграв не кому-нибудь, а будущей победительнице, Александре Перовской, известной нам по знаменной группе. К слову, с учетом достижения этой своей представительницы и звезды, отобранной у Костика, первый отряд уступал сейчас нашему два зачетных балла. За ним с двумя звездами на счету шел отряд третий, четвертый пока оставался с «баранкой».

— Ну, как несправедливо, — пожала между тем плечами Трефилова. — Подсказка же была. Это хорошо Иванову еще черную метку не выписали!

— А не выписали?

— Говорят, хотели. Максим был очень зол, просто рвал и метал! Но вступился физрук, сказал, что не считает нарушение умышленным. Вроде как, Иванов просто увлекся игрой и на фоне усталости начал рассуждать вслух. Пожалели, в общем. А то было бы еще минус три звезды штрафа — и звену, и всему отряду!

Вот этих подробностей — о том, что Костик, оказывается, едва-едва не вляпался вовсе уж по полной — я не знал.

— Ладно, пошли, — потянула подругу за рукав к лестнице Авдеева.

В ответ та что-то шепнула ей на ухо.

— А сама? — прищурилась на Ингу Аля.

Трефилова чуть заметно качнула русой шевелюрой.

— Резанцев, — повернулась тогда к нам Авдеева. — Тут народ интересуется: а ты на дискотеку идешь?

Ни разу не запалила подругу, да…

— Нет, — коротко буркнул на это Младший, по-прежнему сохранявший контроль.

— А почему? — осведомилась Аля.

— Не хочу, — развел руками юный пионер. — Устал на турнире, — добавил он затем, дав тем самым девочке повод продолжить разговор.

— Вот и отдохнул бы! — заявила она.

— А что ты нас с Русликом так не зазываешь? — ехидно бросил тут Авдеевой из своего угла Вовочка. — Мы, может, тоже не прочь… культурно отдохнуть!

— Вы — и культурно? — хмыкнула Аля. — Не смеши мои коленки!

— Между прочим, ты сейчас унизила не кого-то там, а флагового отряда! — кивнул «Вахмурка» на приятеля. — Товарищи так не поступают! — с деланой серьезностью заметил он.

— Тамбовский волк тебе товарищ! — парировала Авдеева.

— В самом деле, пошли уже, что ли, — теперь уже Инга ухватила Алю за руку, и девочки упорхнули вниз.

— Короче, я и говорю! — провозгласил Вовочка. — Одним все — и в шахматы им первое место, и на дискотеку их зазывают — а они еще и нос воротят! А другим — тамбовский волк! — ни огорченным, ни смущенным он, впрочем, при этом совершенно не выглядел. — Ладно, перевернется и на нашей улице грузовик с жвачкой! Ты пошел? — посмотрел он на Руслана.

— Сто лет назад уже, — ткнул тот ручкой в поставленную на бумаге точку.

— Ага, понятно, на что нацелился! Только все равно не успеешь! Я — вот так! — сделал ответный ход «Вахмурка».

Ну а нам с Младшим ловить в холле было больше нечего, и мы двинулись к лестнице следом за девочками.

Устроившись на знакомой лавочке — всем удобной: и на отшибе, и под ярким фонарем — Младший достал из кармана уже довольно мятую шпаргалку.

«Сначала перечитаю все еще раз», — заявил он, разглаживая ее на коленях.

«Ну, перечитай», — не стал возражать я: пусть делает, как ему удобнее.

Однако едва юный пионер зашуршал листочками, как его снова прервали.

— Можно присесть?

Мы подняли глаза: возле нашей лавочки стояла Яна Казанцева.

— Почему нельзя-то? — пожал плечами Младший. — Скамейка — ничья не собственная!

Кивнув, девочка опустилась на краешек лавочки.

— А что ты такое читаешь? — спросила она, показав глазами на бумаги в наших руках.

— Э… — протянул юный пионер.

«Подключайся!» — попросил он меня.

— Собираюсь переводиться в спецшколу, — брякнул я первое, что пришло мне в голову. — Вот, готовлюсь к экзамену.

— Правда? А к какому?

— Там комплекс дисциплин, — неопределенно бросил я.

— А можно посмотреть, что ты учишь? — потянулась Яна к нашей заветной шпаргалке.

— Это конспект, посторонний там ничего не поймет… Но если хочешь, — по лицу собеседницы я понял, что так просто она не отвяжется — и придумал неплохой, как мне показалось, выход. — Вот, смотри, — отделив от пачки последний лист, я вложил его в пальцы Казанцевой.

— Что это? — недоуменно выговорила та, вглядевшись.

— Я же говорил, что ничего не поймешь! — на листке были только группы чисел — номера тиражей и выигрышные лотерейные комбинации. Записывал я их уже под конец, и какие-то заголовки или комментарии ставить попросту поленился, даже слово «Спортлото» нигде ни разу не упомянул.

— И все-таки, что это за цифры? — не унималась девочка. — Какой-то секретный шифр?

— Это называется последовательность Сары Коннор! — выдал я сам собой родившийся экспромт. — Математическая теорема!

— А для чего она? Что она дает?

— Ну, это как кому повезет, — хмыкнул я. — Если удачно применить, можно неплохо разбогатеть!

— Сара Коннор, Сара Коннор… — пробормотала себе под нос Яна, возвращая мне листок. — Где-то я уже слышала это имя…

Черт! В каком году сняли первый «Терминатор»? Хотя в советском прокате образца 1985 года он всяко не шел…

— Это известная американская ученая, — с некоторым даже апломбом сообщил я собеседнице. — Физик-теоретик. Специалист в вопросах пространственно-временного континуума!

— Точно! — просияла вдруг Казанцева. — Время! Я вспомнила, откуда знаю это имя! У моей тети есть видеомагнитофон, — принялась объяснять она. — Я когда весной к ней ездила, один американский фильм посмотрела, фантастический, называется «Киборг-убийца»! Там робот из будущего гонялся за героиней — и вот ее как раз так и звали — Сара Коннор! Наверное, в честь той твоей женщины-физика выбрали имя!

— Наверное, — счел за благо согласиться я.

— А почему ты не пошел на дискотеку? — сменила, к моей радости, тему девочка.

— Говорю же: к экзамену надо готовиться, — выразительно покачал я пачкой листов в руке.

— А, точно…

— А ты почему не пошла? — из вежливости осведомился я.

— А я как раз шла, — ответила Яна. Я скользнул взглядом по ее лицу: в отличие от Инги с Алей, косметики на моей собеседнице, кажется, не наблюдалось. — Но заметила тебя тут — и решила подойти… — договорила между тем девочка.

Здесь я чуть было не спросил на автомате: «Зачем?», но вовремя сдержался.

— Хотела спасибо сказать, — не дождавшись моей реакции, продолжила через несколько секунд Казанцева. — Ну, за ту ночь…

В отрыве от контекста прозвучало это, надо признать, двусмысленно — хорошо, не слышал никто.

— Это ведь не моя была идея — мазать ваших пастой, — немного сдвинувшись в нашу с Младшим сторону с края скамейки и зачем-то понизив голос, поведала Яна. — Самой мне такое и в голову бы не пришло. Девчонки подбили, Милка со Светкой. Типа, я в лагере новенькая, и чтобы стать своей — должна себя проявить. Они же научили, как пасту греть…

Ну да, а вот о том, что не стоит соваться в дальний ряд, добрые подруги мою собеседницу, как видно, не предупредили!

— И я не знала, что это твоя кровать — поди разгляди в темноте! А когда ты меня за руку схватил — так испугалась! Но еще не поняла тогда, во что вляпалась. А потом посыпались эти скабрезные предложения… Ну, про три желания… — девочка резко опустила голову, спрятавшись за длинной челкой, но я успел заметить, как ее лицо заливает краска. — Даже сейчас сердце замирает! — обронила она уже куда-то в асфальт дорожки под ногами.

— Не зная броду — не суйся в воду! — глубокомысленно заметил я.

— Да, верно… Но что мне было делать? Если бы я не пошла, так и осталась бы в палате чужой. Все же проходят какое-то посвящение…

— Совсем не обязательно, — покачал я головой.

— Но мне сказали так… В общем, я это к чему… Спасибо тебе большое! — снова вскинув голову и посмотрев мне в глаза, проговорила Казанцева. — Если бы они… Если бы не ты… Короче, три, не три, но одно желание — за мной! — заявила вдруг она. — Только приличное! — оговорилась, правда, тут же.

— Это совсем не обязательно! — еще прежде, чем она досказала, поспешил заметить я.

— Ну, хотя бы в меру приличное… — превратно поняла меня собеседница.

— «Не обязательно» — это я про само желание, а не про приличия, — вынужден был торопливо пояснить я.

— Ну уж нет: терпеть не могу чувствовать себя кому-то чем-то обязанной! — решительно заявила девочка. — А так — все будет честно!

«Не отказывайся!» — встрял Младший.

— Хорошо, как скажешь, — развел руками я.

— Тогда договорились, — улыбнулась Яна. — Ладно, не буду тебя больше отвлекать, — кивнула она на листки, что я так и держал в руке, и поднялась с лавочки. — Пойду на дискотеку, пока там все не закончилось… Пока!

И провожаемая нашим с юным пионером взглядом Казанцева удалилась по дорожке в сторону клуба.

К вечерней линейке, на которой наш отряд должен был принимать дежурство по лагерю у первого, Младший успел твердо заучить все даты за вторую половину 1985 года и несколько — за начало 1986-го, а также сподобился запомнить результаты двух первых из записанных мной тиражей «Спортлото».

«Четыре, пятнадцать-шестнадцать, двадцать восемь, тридцать один! — повторял он для верности, уже стоя в строю. — Почти как номер телефона!»

«28 января 86-го года что произошло?» — задал я юному пионеру проверочный вопрос.

«Катастрофа космического корабля „Челленджер“ в США! Погибло семь космонавтов!» — отрапортовал он.

«Астронавтов, — машинально поправил я. — У американцев — астронавты, а не космонавты».

«Это уже детали», — рассудил мой внутренний собеседник.

«Ну, допустим… А что скажешь о 28 февраля?»

«Убийство премьер-министра Швеции Улофа Пальме — за три дня до его запланированного визита в Советский Союз!.. Я о нем слышал, кстати — не об убийстве, понятно, а об этом Улофе, — заметил Младший. — Вроде, хороший человек, друг СССР, опять же. Жалко, что убили…»

«Только не начинай!»

«Да молчу, молчу…»

Между тем, вечерняя линейка шла своим чередом, без громогласных перекличек и барабанного боя — в корпусах по соседству с плацем младшие отряды уже должны были спать, не следовало их беспокоить.

— Право спустить государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик предоставляется Александре Перовской, занявшей первое место на общелагерном турнире по шахматам и одержавшей при этом победы во всех сыгранных партиях! — объявил со своего возвышения старший вожатый.

— Опять эта Перовская, сколько можно! В каждой бочке затычка! — недовольно буркнул кто-то из наших девочек.

— А Резанцева тогда почему не вызвали? — на этот раз голос я узнал — он принадлежал Инге Трефиловой.

— И правда, у тебя же тоже первое место! — ткнул меня кулаком в бок Толик Степанов.

— Наверное, потому, что ничьих у меня было больше, чем побед, — предположил Младший — контроль сейчас был у него.

— А, ну может быть…

«Что, завидно?» — подначил я моего юного пионера, так и пожиравшего глазами вызванную на флаг девицу-первоотрядницу.

«Немного, — признался тот. — Никогда еще не поднимал и не спускал флаг…»

«Ну, какие твои годы…»

Тем временем стройняшка Перовская — не просто же так ее взяли в знаменную группу — благополучно управилась с флагом и вернулась в строй.

— Наш лагерный день завершен! — провозгласил Максим. — Первый отряд — направо, второй — нале-во! С линейки шагом марш!

Да уж, вот и еще один полный событий день остался позади… А белого кролика все что-то не видно!

22. Восьмая раздача

— Резанцев, строй отряд на линейку! — ни с того ни с сего распорядился утром Вадим.

— Я? — опешил застигнутый врасплох Младший. Я, к слову, тоже удивился, но контроль был у юного пионера, так что и ответил вожатому он. — А почему я-то?

— А кто у нас заместитель Председателя Совета отряда? Пушкин? Или, может, Михеев?

— А что со Стоцкой? — ясности в ситуацию ирония Вадима особо не добавила.

— Стоцкая уже на линейке — ей сегодня ее проводить! Мы же дежурный отряд — забыл?

— А, ну да… — забудешь тут: с самого подъема вожатые нам все уши прожужжали: надеваем пионерскую форму, надеваем пионерскую форму!.. Просто как-то одно с другим в голове не соотнеслось… — Второй отряд, на построение! — гаркнул Младший во все горло. — Пошевеливаемся! — кажется, нежданная роль пришлась ему по вкусу. — Кто последний — тот лох!

Построить и привести отряд на плац — это даже не полдела: еще же нужно поучаствовать в перекличке! Казалось бы, штука нехитрая, но Младший что-то разволновался, и когда пришел его черед сделать шаг вперед и прокричать: «Отряд „Данко“!» — едва не споткнулся на ровном месте и прохрипел нечто малоразборчивое, благо хоть громко. Впрочем, возможно, никто кроме меня этой его заминки и не заметил, а дружное «Здесь!» коллектива, как и вчера, сотрясло окрестные ели до потери шишек.

Первый отряд завершил перекличку, и за нашей с Младшим спиной послышался голос Стоцкой:

— Дружина, смирно! Товарищ старший вожатый! Дружина пионерского лагеря «Полет» на утреннюю линейку построена! Рапорт сдала дежурная по лагерю Стоцкая Виктория!

— Рапорт принят, — ответил ей Максим.

— Дружина, вольно! — звонко подала команду Вика. — Председателям — вернуться к своим отрядам!

Наша шеренга перед ней мгновенно рассыпалась по плацу веером.

— Товарищи пионеры! — взял слово старший вожатый, когда мы с Младшим наконец снова оказались на правом фланге строя «Данко», рядом с державшим флаг отряда «Кржемеликом». — Как все вы знаете, вчера в нашем лагере проводился шахматный турнир. Было сыграно множество интересных партий, мы увидели бескомпромиссную борьбу, упорные поединки интеллекта и воли. К сожалению, в какой-то момент честность соперничества едва не оказалось поставлена под угрозу.

Спрашивается, ну и зачем вот снова это ворошить? Было и было…

— У доски, за которой шла решающая игра, прозвучала подсказка, — продолжил между тем Максим. — Тот, кто это сделал, разумеется, понес заслуженное наказание, но само по себе оно не снимало этической проблемы, вставшей перед участниками финала. И должен сказать, что оба они показали себя с самой лучшей стороны! Один решительно отказался использовать дискредитированный подсказкой ход — несмотря на то, что тот вел к неизбежной победе — а другой затем признал свое поражение, ибо счел, что, продолжив игру, получил бы несправедливое преимущество. Перед нами пример истинно пионерского, не побоюсь этого слова, коммунистического подхода к соперничеству, когда во главу угла ставится не сам результат — который, конечно же, тоже важен, но стократ важнее то, как он будет достигнут — честно ли, по-товарищески ли! А потому право поднять государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик сегодня предоставляется этим двоим ребятам, финалистам нашего шахматного турнира Резанцеву Андрею и Анисимову Петру. Пионеры, на флаг!

— Есть — на флаг! — Младший вскинул руку в салюте — та у него зримо подрагивала.

То же самое в строю третьего отряда сделал наш вчерашний противник-очкарик.

«Это ведь даже круче, чем спускать флаг вечером?» — заметил я почти без вопросительной интонации.

«Гораздо!» — выдохнул юный пионер, уже направляясь быстрым шагом к флагштоку.

— Дружина, смирно! — скомандовал со своего возвышения старший вожатый. — Государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик поднять!

Барабанщики выбили дробь. Младший покосился на напарника — тот коротко кивнул, уступая нам право начать церемонию, и поднял руку, салютуя. Наши пальцы взялись за холодный витой трос, едва слышно скрипнуло колесико блока, и алое полотнище устремилось ввысь, развернувшись по ветру и захлопав уже в паре метров над землей.

По-моему, Младший в эти секунды был совершенно счастлив.

У каждого вида дежурства по лагерю есть свои плюсы. Например, те ребята, кто отвечают за столовую, вправе игнорировать зарядку и утреннюю линейку — им нужно успеть все подготовить к завтраку. Те, кому достался пост в бассейне, несут свою нелегкую вахту в плавках и имеют возможность несколько раз окунуться в воду вне очереди — конечно, если купание в этот день в принципе разрешено, что в прохладном подмосковном июне случается далеко не всегда. Ну а, скажем, дежурство в пионерской комнате подразумевает освобождение от нелюбимого подавляющим большинством пионеров тихого часа.

На самом деле, никогда до конца не понимал этой системы — по крайней мере в том виде, как она существовала в «Полете». Вот, возьмем пост у ворот в лагерь. Да, это, по-своему, красиво, что на въезде стоят юные дежурные в аккуратных белых рубашках и красных галстуках. Но заступают они туда в десять утра, в 13:00 уходят на обед, откуда возвращаются не ранее половины второго. В 16:30 снова покидают пост, чтобы посетить полдник, затем стоят с 17:00 до 19:00 — и перед ужином снимаются уже окончательно. Ну и какой практический выхлоп при таком рваном графике? Тем более, что штатный сторож присутствует у ворот вне зависимости от того, есть там пионеры или нет.

То же самое — с пионерской комнатой. Оставить ее без присмотра в тихий час, когда она, по-хорошему, на фиг никому не сдалась — это, типа, нельзя, а закрыть на ключ на время обеда и полдника, дав возможность дежурным набить животы — тут почему-то никаких проблем.

Ну да что есть, то есть, не нами установлено, не нам и менять…

В этот день наш с Младшим пост был как раз в пионерской — занимавшей три четверти отдельно стоявшего деревянного домика невдалеке от линейки. В оставшейся части здания размещалась радиорубка — та самая, что, среди прочего, отвечала за горны — но у нее имелся свой вход, внутри эти два помещения друг с другом не сообщались.

Так-то Младший стремился попасть на въездные ворота — правда, сам толком не мог объяснить почему: хочу, мол, и все тут — но там все места успело забить за собой второе, «михеевское» звено. Стоцкая позвала было нас присоединиться к ней на обходе корпусов, но шарить по чужим шкафам и тумбочкам моему юному пионеру категорически претило, и он отказался. Ну и пока суд да дело, вакантной осталась только пионерская. Кстати, наша напарница по посту — не кто иная как Яна Казанцева — тоже утверждала, что попала сюда от безысходности: хотела пойти в столовую, но не взяли.

— В следующий раз устроим ротацию, — пообещала нам Марина, занося вчера вечером, перед самым отбоем, в список. — К концу смены каждый успеет побывать, где захочет!

В следующий раз — это ровно через неделю, к дежурству по лагерю традиционно привлекались семь старших отрядов. Если все пойдет как надо, меня к этому моменту в «Полете» уже не будет…

Так, что значит «если»?! Отставить сомнения!

Белый кролик, ау! Я жду!

Для того, кто попал сюда впервые — ну, или как я, после долгого перерыва — пионерская комната «Полета» — место достаточно любопытное. В центре ее находились сдвинутые буквой «Т» столы для заседаний, способные вместить разом человек двадцать, не меньше. За председательским местом стояло знамя дружины и флаги отрядов — слева десять пионерских, с изображением соответствующего значка на полотнище, справа — пять октябрятских с характерными звездочками. Также там располагался белый бюст Ленина на широком постаменте, позади которого обнаружилась глубокая полукруглая ниша, из-за стола совершенно незаметная. Наткнувшись на нее, мы с Младшим сунулись было внутрь, но щель оказалась нам узковата, а изнутри дыхнуло застарелой пылью — должно быть, ни веник, ни тряпка туда не заглядывали давненько. Впрочем, как я уже сказал, снаружи все было чинно-благородно.

По другой конец стола вдоль стены шла низенькая полочка, на которой лежали в ряд четыре барабана и стояли целых три горна. И Младший, и Казанцева не преминули постучать по первым палочками — у Яны ритм вышел как у заправского барабанщика, хоть сейчас выпускай на линейку — и, набрав в легкие побольше воздуха, подуть во вторые — тут особого успеха не добился никто.

Последнее, о чем стоит упомянуть, рассказывая о пионерской комнате — это толстые подшивки «Пионерской правды» и «Комсомолки» на столе. Мы с Младшим проверили: номера шли с января текущего, 1985 года.

Вот в такой живописной обстановке нам и предстояло с небольшими перерывами провести почти целый день.

Если нужно охарактеризовать нашу с Казанцевой вахту парой слов, лучше, чем «тоска смертная!», просто не придумать. Возможно, в другие дни в пионерской кипела жизнь — шли ответственные заседания, проводились какие-нибудь занятия — на стене, например, висело расписание работы школы барабанщиков — но сегодня за все три часа с завтрака до обеда нас побеспокоили всего трижды. Ну, как побеспокоили — мы были рады уже любому разнообразию! В первый раз его нам внесла Стоцкая, обходившая посты и на пару минут задержавшаяся поболтать с Яной, второй — старший педагог Светлана, искавшая Максима и почему-то решившая, что он может прятаться от нее у нас, и третий, последний — какой-то вихрастый октябренок, которому нужно было попасть в авиамодельный кружок, но он перепутал внешне похожие домики. Все!

Какое-то время нам с Младшим удалось убить, листая газетные подшивки. Но в обеих «Правдах», пионерской и комсомольской, не нашлось почти ничего достойного внимания.

«В этом году „Пионерка“ вообще какая-то скучная, — пожаловался мне мой внутренний собеседник. — Вот в прошлом там „Новые приключения Электроника“ печатались! А в позапрошлом — вообще „Лиловый шар“ Кира Булычева!»

«Как же, помню, — хмыкнул я. — Ты вырезал газетные столбцы, наклеивал в тетрадь, подравнивая под формат страниц — и получалась своего рода книга!»

«Ага, было дело!» — подхватил Младший.

«„Лиловый шар“, кстати, выходил в „Пионерке“ с большими сокращениями, — поведал я ему. — Когда у тебя появится оригинальная книга — сам увидишь».

«А когда она у меня появится?» — быстро спросил юный пионер.

«Точно не помню, в 88-м или даже в 90-м… Еще фильм такой снимут, тоже где-то в конце 80-х — все с той же Наташей Гусевой в роли Алисы. Только там совсем уж сюжет переврут, да и актеров, кроме как на главную роль, очень неудачно подберут. Представляешь, например, Вячеслав Невинный — Весельчак У из „Гостьи из будущего“ — станет Громозекой, а актер, игравший в сериале учителя физкультуры — Зеленым».

«Этот задохлик — Зеленый?» — не поверил Младший, на этот раз не придравшись к «сериалу».

«Ну, да».

«Все равно нужно будет посмотреть, — решил мой внутренний собеседник. — Просто хотя бы из-за Алисы!»

«Так все и делали… Сделают».

Отлучившись на обед, Казанцева заскочила в корпус, вернулась оттуда с колодой карт и горн к отбою на тихий час встретила за раскладыванием пасьянса — сперва осторожно, на стуле, чтобы, если что, быстро и незаметно замести следы, но затем, то ли осмелев, то ли просто устав сидеть, согнувшись в три погибели — уже в открытую, на столе. Мы с Младшим обреченно зашуршали страницами газет. Сколько там прошло времени? Черт, до вожделенного полдника еще добрых два часа! А потом еще столько же — до ужина…

Пасьянс у нашей напарницы, похоже, не сходился — решительно смешав карты, с сердитым выражением лица она принялась тасовать колоду. Приостановилась, снова продолжила, опять замерла в задумчивости…

— Может, сыграем? — предложила вдруг нам. — В дурачка.

— В карты? В пионерской комнате? — широко распахнул глаза Младший.

— Если ты вдруг не заметил, карты уже здесь — и молнии из глаз дедушки Ленина не ударили! — выразительно кивнула девочка на бюст у стены.

— А если кто зайдет? — неуверенно покачал головой Младший.

— В тихий час? Вот уж едва ли!

— Ну…

«Черную метку захотел?» — вяло одернул я юного пионера, явно готового согласиться — самого меня безделье тоже утомило, но не до такой же степени!

«Ну, правда, кого сюда нелегкая принесет в тихий час?» — заспорил со мной мой внутренний собеседник.

«А вдруг? Ради чего такой риск?»

«Вот! — просиял внезапно Младший. — Отличный вопрос! Ты прав: рисковать — так уж не просто так!»

— А на что? — с нарочито равнодушным видом спросил он вслух у напарницы.

— Что — на что? — не поняла его Яна.

— Спрашиваю, на что будем играть? Просто так — не интересно!

— Можно, например, на полдник, — подумав, неуверенно предложила Казанцева. — Что там у нас сегодня? Запеканка?

— Есть идея получше! — заявил Младший.

— И какая же?

— Сыграем на раздевание! — выдал он.

«С глузду двинулся?» — ахнул я.

— Обалдел? — нахмурилась девочка.

— Ну а что такого? — развел руками юный пионер.

— Во-первых, а если кто…

— …зайдет? — закончил за нее Младший. — Так это был мой вопрос! Кто сказал: «Это вряд ли!»?

— Хм… — качнула челкой Яна. — Давай для начала определимся: ты хочешь посмотреть или показать? — прищурилась она.

— А это уже как повезет! — к моему удивлению, ничуть не смутился юный пионер — вот что значит азарт! — Главное — весомый стимул!

— Стимул, говоришь…

«Погоди, ты это на полном серьезе?!» — снова вмешался я.

«Отвали, а? Она почти согласилась!»

«Это-то меня и пугает!»

«Тебе-то что пугаться? Черная метка с тобой в будущее не улетит!»

«За тебя переживаю, дурачок!»

«А вот не надо! Не мешай, а? Когда еще все так удачно сложится?!»

«Ох…» — ну что ты будешь с ним делать?

Нет, можно, конечно, перехватить контроль и сказать напарнице, что пошутил, но, судя по настрою Младшего, такой подставы он мне не простит… Да и вообще, какое мне, действительно, дело? Ну, застукают их с Казанцевой в неглиже, ну, лишат «Артека» — так я там по-любому не был, с точки зрения парадоксов времени все только к лучшему обернется…

«Последний раз призываю одуматься!» — все же предпринял я еще одну попытку вразумить себя-тринадцатилетнего.

«Не зуди, а?»

— Хорошо! — заявила тут Казанцева. — Давай на раздевание! Но только чтобы никому об этом ни слова! — зыркнула на нас она.

— Ясен ясень, — торопливо кивнул Младший.

«Пара малолетних идиотов!» — угрюмо буркнул я.

— Предлагаю условиться на десять партий, — уже развивал тем временем с энтузиазмом тему юный пионер. — И считается только одежда. Никакие сережки, заколки, цепочки в зачет не идут! Шнурки тоже не считаются отдельно от обуви!

— Начинается! — хмыкнула девочка.

— А как ты хотела? Стандартные правила.

«Стандартные правила? — не удержался я. — И много ты по таким играл?»

Правильный ответ был: до сих пор ни разу, разве что только в подростковых фантазиях — и вопрос мой Младший предпочел проигнорировать.

— У тебя и так преимущество, — заявил он Яне. — На тебе, скорее всего, девять предметов одежды, а на мне только восемь!

— Все-то он посчитал! А ничего, что мне и скрывать больше?

— Хорошо, какое твое предложение? — сбавил напор юный пионер.

— Да нет, условия справедливые, — неожиданно пошла ему навстречу Казанцева. — Если добавить сережки и шнурки, ни до чего… скажем так, волнительного за десять партий точно не доиграем!

Удивительно, как все с ней обернулось! Вчера вечером на лавочке густо краснела при одном упоминании о чем-то подобном, а теперь — куда что делось?! Вот что скука с человеком творит!

— Ну что, поехали? — принялась тасовать колоду девочка.

— Поехали! — в предвкушении кивнул Младший.

Замелькали рубашки раздаваемых карты.

Для девочки ее возраста играла Яна неплохо. Пожалуй, даже хорошо. Но до взращенного шахматами Младшего ей, конечно, было куда как далеко. К тому же, по большей части моему юному пионеру еще и фартило. Лишь один кон у него вовсе не задался — за всю игру из колоды не пришло ни одного козыря — и еще раз Младший просчитался, «вмастив» в бубну. В итоге после семи раздач — шла восьмая — мы с ним расстались только с кедами, тогда как Казанцева была вынуждена последовательно снять пионерский галстук, скинуть туфли и стянуть длинные белые гольфы. Так что, можно, сказать, игра в пионерской комнате приближалась к своей кульминации.

— Дама! — зашла девочка с червей.

— На даму, — накрыл ее карту такой же, но козырной — пиковой — юный пионер.

— Еще дама! — выложила Яна бубновую.

— Король!

— Бито, — вздохнула Казанцева.

Колода была уже выбрана, так что заканчивать соперникам предстояло с тем, что имелось на руках.

— Сколько у тебя карт? — задумчиво спросил девочку Младший.

— Ходи по одной — не ошибешься!

— Тогда туз!

— Взяла.

— К нему же, — добавил юный пионер еще два.

Яна молча их забрала.

— Валет. Козырной!

— Взяла.

— И две шестерки — на погоны! — объявил Младший, открывая свои оставшиеся карты.

— Погоны за предмет одежды считаются? — найдя в себе силы пошутить, пробормотала его соперница.

— Только вместе с рубашкой, — самодовольно усмехнулся победитель кона.

— Надеялась, что до этого не дойдет… — Казанцева обреченно взялась пальцами за верхнюю пуговичку.

Я испытал почти непреодолимое желание отвернуться — и, кажется, даже ему поддался, но Младший просто взвыл:

«Нет!»

«Сдается мне, дружок, ты сейчас поступаешь не по-пионерски!» — бросил я, но непроизвольно отобранный контроль вернул.

«Ничего подобного! Это была честная игра! И она, кстати, пока не закончилась — еще две раздачи!»

«В которых ты уже, по сути, ничем не рискуешь!»

«Изначально условия были равными! Карты нужно лучше считать!»

Между тем, пока мы спорили, девочка вдруг опустила руки и тряхнула челкой — я уже было подумал, что она решила отказаться следовать уговору, но задумка у Яны оказалась иной. Привстав со стула, Казанцева расстегнула молнию на боку и быстрым движением сбросила юбку. Ага, понятно: длинная рубашка повисла на манер импровизированного платьица, не открыв жадному взору юного пионера ничего лишнего! Хитро!

«Ничего, еще два кона», — пробормотал в ответ на мою саркастическую усмешку Младший.

«Ты их сначала выиграй!»

«Этим и намерен заняться!»

— Тасуй! — кивнул он на колоду.

Яна протянула руку к картам и вдруг застыла, широко распахнув глаза — глядя при том куда-то нам за спину. Младший обернулся: к пионерской комнате с каким-то свертком в руках шел по тропинке старший вожатый.

Ну вот, доигрались…

23. Находка

Бросив карты на стол, Казанцева судорожно потянулась за юбкой, просунула в ту ногу — уже нисколько не заботясь о том, что подол рубашки зацепился за спинку стула, открыв взору белые в розовый горошек трусики — второй ногой запнулась за ножку стола, едва не упала… Нет, все же упала, глухо стукнувшись коленкой о дощатый пол. Где-то в процессе потеряла так и не надетую юбку, торопливо ее подобрала, затравленно завертела головой, будто поняв, что привести себя в порядок уже никак не успеет, и ища, куда бы спрятаться…

Увы, никаких укрытий в пионерской комнате не имелось. Хотя…

— Ниша! — крикнул я, перехватив у Младшего контроль. — Ниша за бюстом Ленина! Хватай одежду и лезь туда — а я попробую заболтать Максима!

Надо отдать Яне должное — среагировала она быстро. Мигом сгребла с пола и стула свои вещи — пионерский галстук, юбку, гольфы и туфли — и метнулась под защиту Владимира Ильича. Правда, уже перед самым проемом между постаментом и стеной девочка что-то замешкалась, заставив мое сердце испуганно сжаться: щель-то узкая, а вдруг не пролезет? Но обошлось: щуплая Казанцева не без труда, но в нее протиснулась.

Что до меня, то я по-быстрому подхватил со стола крамольные карты, запихнул их в карман брюк, сунул ноги в кеды — зашнуровывать обувь времени уже не было, оставил так — и торопливо осмотрелся: вроде, все пристойно… Ага, блин: если не считать белого гольфа на полу, неосторожно оброненного напарницей по пути в укрытие!

Пулей метнувшись к Яниной потере, я подобрал злополучный гольф, скомкав, швырнул в щель вслед за его хозяйкой и даже еще успел сделать пару шагов в направлении двери — прежде, чем та распахнулась и в комнату вошел старший вожатый.

— Резанцев, у тебя шнурки развязались! — бросил он мне с порога.

— Да? Ой, и правда! — изобразил я удивление и присел на колено, заодно надежно перегородив Максиму проход к бюсту вождя пролетариата.

— А где второй дежурный? — обвел визитер глазами помещение. — Казанцева, если не ошибаюсь?

— Отошла на минутку в корпус, — откликнулся я, неспешно возясь со шнурками кедов.

— Что значит, отошла? — нахмурился Максим.

— Ну, понадобилось ей срочно… В туалет, наверное. А что такого? — перешел я в осторожную контратаку. — Разве не специально для этого парами дежурят? Чтобы один, если что, мог отлучиться?

— В принципе, да, — помедлив, согласился старший вожатый. — Но лучше такими делами заниматься не посреди дежурства! — добавил он строго. — У вас была возможность после обеда, следующая представится перед полдником!

— Девочка… — с робкой улыбкой развел я руками. — У них там свои нюансы…

— Да уж, беда с ними, — неожиданно согласился Максим, подумав, похоже, о чем-то своем. Затем он положил на стол свою ношу — я только сейчас рассмотрел, что это были свернутые газеты — очевидно, «Пионерка» и «Комсомолка».

— Свежие номера, — проследил за моим взглядом старший вожатый. — Нужно их подшить. Дай пройти — возьму в ящике дырокол, — шагнул он ко мне.

Ящик, о котором говорил Максим, располагался в тумбе под столом — почти напротив нашего с Яной заветного лаза.

— Сейчас, секундочку… — покончив с правым шнурком, я только-только взялся за левый. — А давай я сам подошью! — предложил снизу, так и не освободив собеседнику дорогу.

— А справишься?

— А что там справляться-то? Пара дырок и веревочка!

— Гм… — задумался старший вожатый. — Ну, хорошо, — решил он. — Вообще, это как раз обязанность дежурного!

— Вот-вот! — с пылом подхватил я.

— Только чтоб аккуратно!

— Конечно, как же иначе! — заверил я Максима.

Несколько секунд тот еще постоял, словно о чем-то размышляя, затем обронил:

— А со шнурками внимательнее! Наступишь на развязавшийся — и в пол носом!

С этими словами старший вожатый покинул пионерскую.

— Можешь вылезать! — убедившись в окно, что Максим действительно уходит, бросил я через плечо Казанцевой — почему-то громким шепотом.

За постаментом послышалась возня, и девочка показалась из проема у стены.

— Ты мне гольфом прямо в нос попал! — заявила она первым делом. — А там еще и пыль жуткая — еле-еле сдержалась, чтобы не расчихаться!

— Ну, извини, — хмыкнул я. — Ничего себе у тебя видок! — заметил затем.

Девочка торопливо оправила подол, но я имел в виду совсем не это: ее еще недавно образцово-белая парадная рубашка была сплошь в густых черно-серых отметинах.

— Вот же ж!.. — досадливо скривилась Яна, обнаружив, что вся перепачкалась. — Лучше б я успела еще раз тебе в карты проиграть! — в сердцах заявила она: юбка, галстук и один из гольфов у нее в руках выглядели чистыми — по крайней мере, по сравнению с рубашкой. — И что теперь делать? — в отчаянии вопросила Казанцева.

— Сбегай, переоденься, — пожав плечами, предложил я. — Хотя да, — почти сразу сообразил, что не все так просто, — нужна же пионерская форма…

— У меня есть белая блузка! — просияла тут девочка. — Правда, она не очень пионерская, но выйти в заднем ряду на линейку — сойдет! — бросив на стул вещи, кроме юбки, Яна принялась натягивать последнюю. — Ничего, если мы доиграем в другой раз? — вдруг замерев на середине действа, неуверенно посмотрела она на меня из-под челки.

— Ну, да, не сейчас же… — развел я руками.

«А, собственно, почему не сейчас? — впервые за последние минуты подал голос Младший. — Максим ушел, времени до подъема — вагон…»

«Утихни! — сердито заткнул его я. — Наворотил дел — а мне разгребать!»

«Но все же обошлось!»

«Не твоими стараниями!»

— Кстати, смотри, что я за бюстом нашла! — проговорила тем временем справившаяся наконец с юбкой Казанцева.

Взяв что-то со стула с остатками своей одежды, она положила это на стол.

Не положила — поставила: моему взору предстала маленькая — сантиметров семи в высоту — фигурка белого кролика — в клетчатом жилете и с карманными часами в передней лапке.

— Я там на него наступила — чуть не вскрикнула от неожиданности! — рассказывала Яна, пока я завороженно пялился на фигурку. — Он будто из желе какого-то: хочешь взять — пальцы внутрь проваливаются… Интересно, что это за материал?

— Можно потрогать? — выговорил я сипло — во рту у меня вдруг начисто пересохло.

— Конечно.

На ощупь фигурка и впрямь была словно бесплотной, но, продавив, ухватить ее тем не менее было можно.

— Да, странный материал, — кивнул я.

— Что и говорю… — девочка уже полностью оделась и обулась — разве что алый галстук на грязную рубашку повязывать не стала. — Ну ладно, я побежала в корпус, — заявила она, протянув руку к кролику.

— Оставь, — почти машинально попросил я.

— Зачем? — удивилась Яна.

— Ну, пусть пока тут побудет. Как… не знаю… талисман, — не придумал сходу лучшей причины я. — Он же, можно сказать, укрыл тебя в своей норе! — попытался как-то развить мысль — не особо, надо признать, изобретательно, но хватило и этого.

— Хорошо, пусть постоит, — согласилась Казанцева. — Я быстро, одна нога здесь — другая там! — пообещала она не то мне, не то кролику, и направилась к выходу.

«Думаешь, это тот самый, что ты ждешь?» — осведомился Младший, когда мы остались одни.

«А какой же еще? Как и обещал Гришин: полуиллюзия…» — я снова потрогал фигурку. Ну да, это наивная Казанцева могла обмануться, а так-то ясно: не бывает такого материала, по крайней мере, не в двадцатом веке!

«И ты теперь последуешь за ним?»

«Должен… Вот только сам он пока что-то никуда не бежит…»

«Сломался?» — предположил юный пионер.

«Едва ли… Может…» — я обернулся к бюсту сурово хмурящегося на нас Ильича.

«Думаешь, нужно лезть туда?» — сразу понял мою догадку Младший.

«Сама очевидная версия…»

«Проем узкий!» — напомнил юный пионер.

«Значит, придется расширить!»

Еще раз покосившись на кролика — убегать тот пока явно не собирался — я подошел к постаменту бюста. Примерился к щели между ним и стеной — да, уж, пока мне тут ловить нечего. Как Яна-то пролезла?! С испугу, наверное…

Ухватившись обеими руками за угол постамента, я попытался его сдвинуть. Тот, вроде бы, поддался, но сместился разве что на пару сантиметров — и снова замер, как влитой.

«Плечом попробуй!» — посоветовал Младший.

«Без сопливых!» — именно так я как раз и собирался поступить.

Так дело у меня и впрямь заспорилось: пронзительно скрипя по полу, преграда медленно поползла в сторону. Обнадеженный, я удвоил усилия — и перестарался: под моим натиском постамент вдруг накренился, и бюст с него едва не свалился — лишь в последний момент я успел вскинуть руки и предотвратить его падение.

Как бы то ни было, теперь доступ в нишу был открыт. С замиранием сердца я заглянул за постамент…

Ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего зонд «с интуитивно понятным интерфейсом» там не было. Там вообще ничего не было, кроме пыли и грязи! Зато этого добра — завались. Не удивительно, что Казанцева вылезла из «норы», косплея трубочиста!

— Ну и что теперь? — я обернулся к кролику.

Тот, понятно, ничего не ответил, продолжая молча любоваться на часы в лапке.

«Кстати, а сколько там у него времени?» — спросил Младший.

Я подошел к кролику: стрелки на циферблате показывали пять минут первого.

«Думаешь, это что-то значит?» — с сомнением покачал я головой.

«Вот после полуночи и узнаем, — предположил юный пионер. — Ну, или завтра после полудня…»

«Предлагаешь тупо ждать?»

«Ну, если побежит — догоняй!»

Что ж, хоть какой-то план…

Запасная блузка у Яны и впрямь оказалась совсем не пионерской — с легкомысленным кружевным воротничком и глубоким вырезом, полностью спрятать который за красным галстуком девочке не удалось — хотя она явно пыталась. Но зато белая и чистая, издали или со спины — будто так и надо.

— Ну, как тут мой кролик? — спросила Казанцева, воротясь из корпуса. — Не убежал? — добавила с ехидной улыбочкой.

— Даже не попытался, — хмыкнув, кивнул я на фигурку на столе.

Постамент с бюстом я уже вернул на прежнее место, так что явных следов моего визита в «нору» не осталось — разве что кроме грязных разводов на полу, которые я постарался кое-как затереть подошвой, но полностью убрать не смог. Но туда Яна сейчас и не смотрела.

— Забавный он, да? — потянулась она к кролику.

— Еще какой… Слушай, а можно тебя кое о чем попросить? — проговорил я.

— Если ты о картах, — нахмурилась девочка, — то мы же, вроде, договорились: доиграем в другой раз!

— Нет, нет, я о другом, — мотнул я головой. — Кстати, забери — твои же, — вынув из кармана колоду, я протянул ее собеседнице.

Так и не успев дотронуться до фигурки на столе, Казанцева взяла у меня карты.

— Так что у тебя за просьба? — поинтересовалась затем.

— Подари мне этого кролика! — выпалил я.

— Зачем он тебе? — удивилась Яна.

Ответ я уже придумал:

— Сестре отдам — она у меня любит все такое… Ушастенькое…

«Женька люто ненавидит „Алису в стране чудес“!» — хмыкнул юный пионер.

«Заткнись!»

— У тебя есть сестра? — спросила между тем моя собеседница. — Младшая? — почему-то предположила она.

— Нет, почти на шесть лет меня старше.

— Ну, раз старшая — то перебьется! — заявила Казанцева. — Мне этот кролик и самой нравится! — она снова потянулась к фигурке.

— Ты должна мне желание! — не видя иного варианта, выложил я убойный аргумент.

— Ну да… — помедлив, кивнула Яна, кролика опять не коснувшись. — И в счет него ты просишь эту игрушку? — прищурилась она на меня.

— Да, прошу.

— Хм… Была уверена, что подписываюсь на что-то более… интересное, — усмехнулась девочка. — Ну что ж, обещала — значит обещала. Забирай — и по этой части мы в расчете, — кивнула она на фигурку — кажется, с некоторым разочарованием, и вовсе не по поводу утраченной находки.

Ну да так или не так — это уже пусть с ней потом Младший разбирается! Мое дело — следовать за кроликом. Ну а пока не насупила полночь — или полдень, по стрелкам не понять — пусть хотя бы кролик следует за мной, так я его точно не упущу!

24. Путь белого кролика

Ничего существенного в этот день больше не произошло. Если о чем-то и стоит упомянуть, то разве что о двух моментах. Во-первых, восполнив утерянный первый лист и дописав подробное примечание, мы с Младшим наконец запечатали многострадальную шпаргалку в конверт и отправили тот на наш московский адрес. Теперь, если бы вдруг после моего ухода у юного пионера все же возникли какие-то проблемы с памятью — мало ли? — дома после лагерной смены его ждала бы детальная инструкция — с убедительными, как нам обоим казалось, аргументами, почему ей стоит следовать.

Ну и во-вторых, довольно забавно получилось с вечерним киносеансом. В программе значился фильм «След Сокола» — как и прошлый, «Белые волки» — ГДР-овский, про индейцев, вот только хронологическая последовательность тут оказалась грубо нарушена: по задумке авторов, «След…» «Волкам» должен был предшествовать. Узрев перед ужином на стене столовой афишу, я еще посмеялся про себя: экие, мол, путаники! Но видели бы вы реакцию зала, когда на экране появился Гойко Митич, он же вождь племени дакота Зоркий Сокол, коварно убитый «позавчера», а теперь живой, здоровый и полный сил биться за правое дело! У меня даже закралась мысль, что вовсе не случайной была эта перестановка — такой вот, типа, изысканный психологический трюк…

А вы говорите, пространственно-временной континуум!.. С ним, вон, еще в советские годы умели грамотно работать!

Ладно, это я так, отвлечься от все более и более наваливавшегося на меня напряжения: заветная полночь близилась.

Индеец Зоркий Сокол ускакал в закат, а мы сходили на вечернюю линейку, где передали эстафету дежурства по лагерю третьему отряду, вернулись в корпус и завалились спать. Ну, то есть это остальные, вымотавшись за день, дружно поотрубались — мы-то с Младшим, понятно, и не думали смыкать глаз. Белый кролик, выставленный нами на полку тумбочки у изголовья кровати, пока никаких признаков жизни не подавал, но так и стрелки наших «Командирских» часов еще не догнали те, что замерли на его крошечной карманной «луковице»! Впрочем, момент этот неуклонно приближался…

Минут без десяти двенадцать мы начали тихонечко одеваться. Брюки, рубашка, носки… Кеды — наготове. Сколько там натикало? Без семи. Что ж, подождем…

Время ползло издевательски медленно, но все же худо-бедно шло вперед — иначе оно не умеет. Без четырех… Без двух… Без одной… Вот и полночь — но, если верить часам в лапке фигурки, секундной стрелке «Командирских» осталось совершить еще оборотов пять.

Одна минута первого… Две минуты… Две с половиной…

В четыре минуты двадцать три секунды первого часа новых суток по нашим с Младшим часам — возможно, не идеально точным — игрушка с полки исчезла, словно ее там и не бывало. Но испугаться мы толком не успели: стоявший на задних лапках белый кролик в клетчатом жилете — уже почти в метр ростом, если считать длинные уши, но при этом какой-то полупрозрачный, сквозь белесую голову явственно просматривались спинки кроватей — возник на полу в проходе.

Обернувшись к нам, зверек потешно поклонился. Затем деловито достал из кармана жилета «луковицу» хронометра, откинул крышку и пристально посмотрел на циферблат. Пошевелил ушками, покачал головой — будто бы сокрушенно — и вприпрыжку — но абсолютно бесшумно — двинулся к выходу из палаты.

Отбросив одеяло, мы с Младшим сунули ноги в кеды и поспешили за кроликом.

В темном по ночной поре коридоре наш полуиллюзорный провожатый свернул не налево, к холлу и лестнице на первый этаж, а направо, к пожарному выходу. Ну что ж, ему виднее… Оставалось рассчитывать, что дверь там не заколочена наглухо — такое в «Полете» случалось — а просто заперта на щеколду…

Ладно, на две щеколды — одна внизу, другая высоко сверху, с нашего нынешнего роста так просто и не достать, а если она еще до кучи окажется тугая…

Что касается кролика, то подождав нас у двери, тот попросту прошел сквозь нее, будто и не заметив преграды. Мы же с Младшим переступили с ноги на ногу, примериваясь, как бы сподручнее дотянуться до верхнего запора… И уже в следующий миг полетели лицом в пол. Чертовы кеды! Точнее, чертов незавязанный шнурок — мы на него все-таки наступили! А ведь Максим днем предупреждал!

Особого вреда нам падение не причинило, но грохот вышел знатный. Из-под двери вожатской тут же вырвалась полоса света — там либо проснулись, либо вовсе не спали, и явно собирались выглянуть на шум…

Управиться с пресловутыми щеколдами мы уже никак не успевали — оставалось где-то по-быстрому спрятаться и переждать опасность. Но где? Назад по коридору почти напротив друг друга, виднелись две приоткрытые двери — одна в женский туалет, другая — в четвертую, девчоночью спальню.

«Налево, в палату!» — воскликнул Младший.

«Почему туда?» — спросил я его уже на бегу.

«Ну, не в женский же тубзик!»

«Так себе аргумент!» — впрочем, менять траекторию движения было поздно — мы как раз проскользнули в спящую палату.

«Ну, там негде спрятаться…» — пролепетал юный пионер.

«А здесь — где?» — прошмыгнув за дверь, мы приникли спиной к холодной крашеной стене — прямо скажем, не самое надежное укрытие, если кто-нибудь войдет.

Из коридора послышался мерный цокот каблучков — кто-то из вожатых, вероятно, Марина, спешил в нашу сторону.

— Пс-с! — раздалось вдруг неподалеку.

Мы обернулись: с кровати у стены нас манили к себе пальчиком. Удача? Или новая ловушка? Выбора, впрочем, не было — мы метнулись на зов, ухватились за одеяло, чтобы нырнуть под него…

— Дурак! — оттолкнув нас обеими руками, сердито прошептала Яна — это оказалась именно она. — Прячься под кровать!

Ну да, это я что-то затупил: кроме всего прочего, в такой постели двоим и не поместиться — тем более так, чтобы со стороны было незаметно…

Опустившись на пол — я ящерицей заполз под панцирную сетку. Казанцева свесила с кровати край одеяла, окончательно скрыв меня от любых случайных взоров. Вовремя: шаги слышались уже в дверях.

Судя по звуку, вожатая остановилась на пороге. Постояла с четверть минуты, приглядываясь или, может, прислушиваясь, а затем уверенно двинулась к «нашей» постели! Мы затаили дыхание.

Надетые на босу ногу туфельки остановились в паре десятков сантиметров от нашего лица. Прикрывавшая нас импровизированная ширма отдернулась… Но нет, в открывшийся проем никто не заглянул: должно быть, заботливая вожатая просто решила поправить подопечной «сбившееся» одеяло.

— Что такое? — подала «сонный» голос Яна. — Марина? — «узнала» она вожатую. — Что случилось?

— Сюда никто посторонний не заходил? — шепотом поинтересовалась у нее девушка.

— Нет… Мы же спим…

— Ну, спите, спите…

Вожатая направилась к выходу. В дверях она снова ненадолго задержалась, но в нашу сторону уже, кажется, особо не смотрела — да и чтобы разглядеть нас с Младшим, даже и не скрытых более одеялом, ей нужно было бы самой припасть к полу.

Из палаты Марина все же направилась в туалет — судя по тому, как быстро вышла затем назад, не по собственной надобности, а добросовестно проверяя, нет ли там нашумевших чужаков. Наконец стук каблучков удалился в сторону вожатской. Тихо скрипнула закрывающаяся дверь.

— Что ты тут делаешь? — свесив с кровати челку, прошептала тут Казанцева.

— Прячусь, что же еще, — почти одними губами ответил я.

— А до того, как я тебя спрятала? — не преминула подчеркнуть свою заслугу в нашем спасении девочка. — Мазать пришел, с ответным визитом?

— Ты видишь у меня пасту?

— Нет. Вот и спрашиваю: что тогда ты тут делаешь?

— Следую за белым кроликом, — хмыкнул я.

— Ты же его забрал!

— Ну да…

— Ладно, не хочешь говорить — не надо, — кажется, Яна немного обиделась. Ну да ничего, переживет.

Я дернулся выбраться из-под кровати.

— Погоди, — остановила меня девочка. — Я проверю, не караулит ли тебя в коридоре Марина! — челка исчезла, и две ножки с поразительно тонкими щиколотками, торчавшими из штанин пижамы — того и гляди переломятся! — опустились на пол.

Обуваться Казанцева не стала — так и зашлепала босиком по холодному линолеуму — но от дежурного замечания заботливого взрослого — простудишься, мол! — я благоразумно удержался.

Отсутствовала Яна где-то полминуты. За это время я, кое-как дотянувшись до кедов, успел завязать шнурки — больше той оплошности с громким падением не повторится!

— Все чисто! — сообщила девочка, вернувшись. — Можешь идти.

Я наконец вылез из своего убежища, поднялся на ноги. Казанцева же обратно в кровать не поспешила, зачем-то двинувшись провожать меня к двери.

— Спасибо, — прошептал я ей уже на пороге.

— Спасибо — не красиво! — усмехнулась моя самозванная спутница. — Теперь ты мой должник! Как водится: одно желание!

«Вечно из-за тебя влипаю!» — проворчал Младший — но, кажется, не слишком сердито.

— Сочтемся как-нибудь, — дружески улыбнулся я Яне.

— Зачем тянуть? Возьму свое сейчас! — заявила на это она и, внезапно приблизившись, припала своими губами к моим.

«Не вздумай!» — возопил Младший на мой инстинктивный порыв отстраниться.

«Тогда сам и продолжай!» — я уступил ему контроль.

«Охотно!»

Целоваться они оба толком не умели, но очень старались. В какой-то момент разошедшийся Младший даже принялся помогать процессу руками — я уже готов был все же вмешаться, но тут по неопытности парочке не хватило воздуха, и контакт разомкнулся сам собой.

— Ох-х, — перевела дух Казанцева. — Только одного не пойму: мы теперь в расчете, или твой долг удвоился?

— Давай считать, что в расчете, — предложил я, таки возвращая контроль — иначе неизвестно, сколько бы там еще мялся юный пионер и что бы мямлил. — Но теперь я должен идти — дело еще не сделано…

— А можно мне с тобой? — с робкой надеждой спросила Яна.

— Прости, но нельзя, — покачал я головой.

Как ни странно, спорить девочка не стала, только тихонечко шепнула:

— Тогда — удачи!

Белый кролик терпеливо ждал нас с Младшим на верхней площадке пожарной лестницы — с щеколдами на двери нам удалось справиться неожиданно легко. Укоризненно посмотрев на нас, зверек сверился со своими часами и лихо поскакал вниз. Мы рванули за ним, но тут же были вынуждены сбавить ход: металлические ступеньки гулко отзывались под подошвами, грозя снова привлечь чье-то ненужное внимание. Но, вроде, обошлось.

Достигнув земли, наш провожатый сперва двинулся по дорожке вдоль леса, а затем, за кружком мягкой игрушки, свернул направо и направился прямиком к октябрятской линейке. Вот только малый лагерный плац в этот поздний час оказался не пуст: на краю неширокого деревянного возвышения, служившего там своего рода трибуной, аккурат под гипсовым Володей Ульяновым, свесив вниз ноги и тесно прижавшись друг к другу, сидели двое. Не дети — вожатые: я узнал Иру из третьего отряда и «гориллу»-Олега из первого. Судя по всему, они как раз находились на стадии, которую Младший на пару с Казанцевой только что благополучно миновали, но, в отличие от юных пионеров, останавливаться на достигнутом явно не собирались.

Наш кролик пробежал прямо перед милующейся парочкой — как бы те ни были увлечены друг другом, не заметить его они определенно не могли… И все же не заметили. Что там говорил Гришин? Объект материальный, но проявляющий себя лишь в преломлении через мое сознание? По ходу, вижу этого шустрого зверька только я…

«Я тоже», — поведал Младший.

Увы, сами мы с ним на человека-невидимку совсем не тянули, поэтому были вынуждены красться в обход линейки. С кроликом мы снова встретились уже позади нее, отделенные теперь от трибуны и облюбовавших ее для своих взрослых утех вожатых жиденькими кустиками. Наш провожатый прошел сквозь их зелень, как недавно через запертую дверь пожарного выхода, и замер за спинами Олега с Ирой — рядом со статуей молодого Ильича. У ног кудрявого гипсового мальчугана что-то светилось — чтобы разглядеть, что именно, нам с Младшим пришлось сунуться в кусты, в любой момент рискуя привлечь к себе внимание шорохом или хрустом. Впрочем, пока удача, что пожелала нам на прощанье Яна, нас не подводила — не подняв существенного шума, мало-помалу мы протиснулись почти к самой трибуне — впереди, в каком-то метре от нас, полупрозрачный, подобно нашему проводнику-кролику, мерцал золотой кирпич с пузатой кнопкой на боку, обозначенной яркими четкими буковками: «Вкл/выкл».

Я не сдержал усмешки, к счастью — безмолвной: и впрямь интуитивно понятный интерфейс, все без обмана!

Судя по всему, оставалось нажать на кнопку — и миссия моя будет успешно завершена. Вот только как быть с Олегом и Ирой? Если они заметят Младшего… Я-то уйду, а вот ему потом не поздоровится…

Может, подождать, пока любвеобильные вожатые насладятся друг другом и свалят восвояси? Смотреть на такое Младшему, конечно, рановато, но тут уж что поделать… Мой юный пионер, вон, и сам не промах — с Казанцевой недавно не растерялся!

«Там тоже, скажем так, интуитивно понятный интерфейс!» — как видно, уловив отголоски моих размышлений, самодовольно заявил Младший.

Между тем, кролик на трибуне выразительно посмотрел на часы и покачал головой. Правда, случилось это уже далеко не в первый раз, но теперь свечение зонда рядом с ним будто бы сделалось немного ярче. Или мне это только показалось?

«Я тоже заметил», — поделился наблюдением Младший.

Черт, плохо! Не исключено, это признак того, что время на исходе!

«Короче, если запалят — говори, что, типа, лунатик», — бросил я своему внутреннему собеседнику — и потянулся к зонду.

Для этого мне сперва пришлось выдвинуться из кустов, затем опереться грудью на край трибуны — в каких-то трех шагах за спинами вожатых…

Что-то мелькнуло в воздухе и шлепнулось мне на голову — от неожиданности я только чудом не вскрикнул. Впрочем, это был всего лишь Ирин бюстгальтер, навесиком прилетевший со стороны не на шутку разошедшейся парочки. Ладно, дело молодое…

Мой палец наконец коснулся кнопки зонда. Без малейшего сопротивления та нажалась — и золотой кирпич в миг исчез. В последний раз сверившись с часами и удовлетворенно кивнув, бесследно пропал и белый кролик.

Есть!

Забыв об осторожности, мы с Младшим шумно выдохнули.

Олег и Ира разом повернулись к нам. Оба были уже обнажены по крайней мере по пояс — и у девушки там вполне себе имелось на что полюбоваться, это вам не тринадцатилетняя пионерка!

Вожатая пронзительно взвизгнула, а у меня вдруг потемнело в глазах — и едва ли от вида ее аппетитных прелестей.

«Дёру!» — успел крикнуть я Младшему, чувствуя, как уплывает куда-то сознание.

Тот спиной вперед рванулся в кусты.

Вопреки ожиданию, в себя я пришел вовсе не на койке в лаборатории Института — лежа лицом в траве среди деревьев. В ушах у меня все еще стоял пронзительный Ирин визг… Нет, не просто стоял в ушах — я слышал его прямо сейчас и совсем рядом! И не только его, еще треск веток — похоже, через кусты ко мне ломился разъяренный Олег…

Разбираться, в чем тут дело, было недосуг — вскочив на ноги, я стремглав бросился в лес — подальше от потревоженной мной парочки.

«Э, что еще за фигня?! — молнией вспыхнуло вдруг у меня в голове. — Как я здесь оказался? И почему бегу и не могу остановиться? Это сон?!»

Младший? Что это он такое несет?

«Сам ты сон!»

«Кто здесь?» — в ужасе воскликнул юный пионер.

«Спокойно, это я, — поспешил я его успокоить. — По ходу, что-то снова пошло не так. Кнопка нажата, зонд исчез — то есть дело сделано — но я все еще тут. Может, та чертова аномалия сказалась…»

«Что еще за „я“?! Какой зонд?! Какое дело?! Какая еще, на хрен, аномалия?!»

«Ты что, ничего не помнишь?» — сообразил я.

«А что я должен помнить?!»

«Твое последнее воспоминание — о чем оно?» — потребовал я — уже приблизительно догадываясь, что сейчас услышу.

«Нас привезли в лагерь, выгрузили из автобусов… — послушно принялся отвечать мой внутренний собеседник. — Я отошел отлить…»

«Понятно, — невесело усмехнулся я. — Что ж, поехали по второму кругу. Я — это ты. Только из будущего. Из двадцать первого века… И, кажется, я тут застрял!»

Топот сзади стих: Олег, похоже, отстал, а то и вовсе прекратил погоню. Но рассерженный — и справедливо! — вожатый первого отряда явно был сейчас меньшей из моих проблем.

Конец первой части.