ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1. Ночная прогулка
«…ты написал на центральное телевидение с просьбой передать письмо актрисе, игравшей Алису — этой самой Наташе Гусевой — но отправить его так и не решился. Промучился до мая, потом наваждение само ушло…» — уже второй раз за эти дни излагал я Младшему случившуюся с ним этой весной историю. Рассказ об игрушечном солдатике, которого он выменял на коллекционную модель «Москвича», прозвучал чуть раньше — как и возражения на идею юного пионера, что в его мозг внедрились коварные инопланетяне. В общем, знакомство с самим собой, версия 2.0 — оно же дежавю!
«Да уж… — задумчиво протянул мой внутренний собеседник. — Об этом я точно никому не рассказывал. Сам не знаю, что на меня тогда нашло…»
«Ну что, убедился?» — спросил я, именно такого ответа и ждавший — ведь однажды я его уже получил.
«Похоже, что ты не врешь…»
«Молодец, соображаешь!»
«И если все это правда — как долго ты уже здесь? — осведомился Младший после коротких раздумий. — В смысле — сколько времени выпало из моей памяти?»
«Считай сам. Прибыл я первого, сегодня — четвертое… Вернее, уже пятое», — на автомате я посмотрел на часы — «Командирские» показывали три минуты второго.
Так это я, получается, всего неполный час тут бегаю? Казалось — раза в три дольше!
«Понятно, — пробормотал юный пионер. — Ну и что тут без меня произошло — кроме того, что ты благополучно отключил тот свой зонд?» — про последнее я ему уже успел рассказать, растолковывая, зачем прибыл в 1985-й.
«Многое, — хмыкнул я, отметив про себя, что первым делом мой внутренний собеседник спросил именно про четыре забытых дня из прошлого, а не принялся расспрашивать о грядущем. До этого, впрочем, еще, без сомнения, дойдет, так что нужно бы получше подготовиться к разговору — чтобы не так, как в предыдущий раз… — Сразу по приезде в „Полет“ ты спас Ингу Трефилову от некоего Игонина из первого отряда — тот тащил ее в лес, явно не шишки еловые собирать, а ты вмешался и посадил бугая в лужу — в буквальном смысле слова, — приступил к повествованию я. — В тот раз этим все и кончилось — появился старший вожатый — Максим — и разборку пресек. Трефилова тебе, кстати, потом даже спасибо не сказала…»
«О, женщины, вам имя — вероломство! Как говаривал Вильям наш Шекспир», — продемонстрировал завидную эрудицию Младший — сам я не сразу бы вспомнил, откуда эта цитата.
«Потом ты поспорил с Михеевым за кровать в палате — и настоял на своем, победив его в борьбе на руках».
«Гм…»
«Затем Игонин с тремя подручными подстерег тебя по дороге из столовой, ты схватил бутылку, сделал из нее „розочку“, и первоотрядники предпочли ретироваться…»
«А что такое „розочка“?» — не понял юный пионер.
Разве в 85-м я этого еще не знал? Ну, может быть…
«Отбитое горлышко бутылки с острыми краями. В умелых руках — очень опасное оружие!»
«Ясно. А где я взял бутылку?»
«В траве валялась».
«Удачно».
«Не то слово! От „розочки“, кстати, у тебя до сих пор недозажившая ранка», — поднес я ближе к глазам руку с так и не сошедшими до конца следами зеленки.
«Погоди, так я кого резал той стекляшкой — первоотрядников или себя самого?» — буркнул Младший.
«Готов был — их, если бы полезли. Порезался сам, но сперва не заметил, а потом еще перепугал окровавленной „розочкой“ Михеева с присными — они тебе кровать „заминировали“, но ты это дело просек и заставил все исправить!»
«Даже так?»
«С Михеевым ты потом еще столкнулся на Сборе отряда — его „миньоны“ пытались вынудить тебя голосовать за своего босса на выборах Председателя, а ты толкнул пламенную речугу и обломал им всю малину».
«Вот тут — не сходится! — разом встрепенулся мой внутренний собеседник. — С чего бы вдруг Михееву рваться в активисты?»
«Официальная версия — чтобы проучить Стоцкую. Но на самом деле все куда многограннее. На „Полет“ выделили четыре путевки в „Артек“. Похоже, Михеев считал, что как Председатель Совета второго отряда наверняка получит одну из них».
«Считал, но… просчитался?»
«Зришь в корень! На Совете дружины объявили иной порядок. За путевки отряды всю смену будут открыто бороться между собой. А внутри отрядов одновременно станут соревноваться звенья. Лучшее звено лучшего отряда получит обе — и уже само решит, кому из своего состава их отдать».
«Обе? Мне показалось, ты говорил про четыре путевки».
«Две — отрядам с первого по четвертый, две — с пятого по восьмой».
«А, теперь понятно… И актив, значит, участвует в борьбе на общих основаниях?»
«Ну да. Кстати, забыл сказать — ты у нас заместитель Председателя Совета отряда, когда нет Стоцкой, орешь, как дурной, на линейке: „Отряд „Данко“!“, и все тебе хором отвечают: „Здесь!“»
«Серьезно? И как это меня угораздило?»
«Проявил пионерскую сознательность».
«Издеваешься?»
«Ничуть!»
«Ладно, потом подробнее расскажешь… Что еще случилось важного?»
«Еще?.. Ну, позавчера ты победил на лагерном шахматном турнире, причем снова ухитрившись поступить по-пионерски и даже по-коммунистически — это я, если что, цитирую старшего вожатого — за что утром удостоился вызова на флаг. Затем, дежуря в тихий час в пионерской комнате, уже совсем не по-советски играл там в карты на раздевание со своей напарницей по посту, Яной Казанцевой. Но до чего-то по-настоящему пикантного вы не доиграли — появился все тот же старший вожатый и лишь чудом вас не запалил… Ну и в завершение, уже этой ночью Яна спрятала тебя под своей кроватью от Марины, вожатой. И потом вы с ней самозабвенно целовались в темноте…»
«Целовались? С Мариной?!»
«Да нет, с Яной».
«С Яной?! Это такая… с челочкой, худенькая?»
«Она самая».
«Она же… никакая вообще! — недоверчиво пробормотал Младший. — И я… с ней?»
«Ну не я же! Для меня-то она еще ребенок!»
Блин, а ведь если я и впрямь тут надолго — а то и вовсе навсегда — это может оказаться реальной проблемой! День-два снисходительно посмеиваться над приключениями Младшего на подростковом любовном фронте — это одно, а годами бегать вместе с ним за малолетками — уже совсем иной коленкор выходит! А тем, кто хоть немного постарше — той же Марине — уже самим стремно со мной связываться. Да и моего юного пионера это малость шокирует…
Вот уж попал так попал…
Между тем, за разговором мы вышли к Шестому корпусу. Еще пара минут — и будем в палате…
«Свет!» — внезапно воскликнул Младший.
«Что?» — замер я.
«Свет горит! На втором этаже, в холле!»
Черт, точно! И кому это посреди ночи не спится?!
«Через холл мы и не пойдем, — успокоил собеседника я. — Поднимемся сзади, по пожарной лестнице! Тем же путем, что я вышел!»
«Если только там нас уже тоже не ждут…»
«Думаешь?»
«Сам смотри!»
В самом деле: дверь запасного выхода была приоткрыта — уверен, что, следуя за кроликом, я ее за собой плотно притворил! Больше того, на миг в проеме будто бы мелькнула тень!
Черт побери! Похоже, наше отсутствие и впрямь обнаружили — и то ли поджидали, то ли готовились идти искать в ночи.
«Олег с Ирой могли поднять тревогу! — предположил Младший. — Ну, ты рассказывал, что мы вспугнули парочку вожатых…»
Ну да, рассказывал — когда вел речь о том, как обезвредил зонд.
«Еще не факт, что они опознали нас тогда в темноте, — с сомнением покачал головой я. — Скорее даже — нет. И уж наверняка не поспешили со всеми поделиться, за каким занятием мы их застукали!»
А вот осторожная Марина вполне могла вернуться в коридор, обнаружить сдвинутые щеколды на двери запасного выхода и на всякий случай пройти по палатам, проверить подопечных. Ну и…
«В любом случае, кажется, дело — дрянь!» — констатировал юный пионер.
«Это да, — признал я. — В лучшем случае — черная метка…»
«Черная метка?»
«Новинка этой смены — креативное наказание за грубое нарушение дисциплины. Лишает твой отряд трех зачетных баллов, а самого тебя — всякого шанса на „Артек“».
«Не годится, — заявил Младший — можно подумать, кто-то предложил ему выбрать. — За урон интересам отряда добрые товарищи могут и „темную“ устроить. Да и от „Артека“ глупо отказываться!»
«„Темную“ — поостерегутся, — прикинув, выговорил я. — У нас с тобой репутация человека, с которым лучше не связываться. К тому же, как раз три звезды мы в общую копилку и внесли…»
«Что за три звезды?»
«Баллы в актив — красные звезды. Бремя в пассив — черные метки… В общем, „темную“ — это вряд ли. А вот с мыслями об „Артеке“ — да, придется попрощаться. Не очень-то, впрочем, и хотелось…»
«Тебе, может, и не очень — а мне очень даже!»
«Ты об „Артеке“ пять минут назад узнал!»
«И что теперь? Нужно что-то придумать!»
«Ну, вперед! — развел я руками. — Придумывай!»
«Уже! — почти тут же выдал Младший. — Можно сказать, что почувствовал себя плохо — живот, например, заболел — и пошел в изолятор! Со мной однажды так реально было в младшем отряде. Потом, правда, вожатые ругались, что я никого не предупредил — просто встал среди ночи, оделся и ушел — но в целом обошлось без последствий: больному, вроде как, простительно!»
Теперь, когда он про это сказал, что-то такое мне из детства и впрямь припоминалось — правда, смутно.
«Ну так они спросят в изоляторе — и там скажут, что в глаза нас не видели!» — заметил я.
«Почему же не видели? Мы реально туда пойдем!»
«Ну…» — если задуматься, идея Младшего выглядела не такой плохой.
«Только надо быстрее — пока Вадим или Марина сами в изолятор не сбегали!» — принялся развивать свою мысль сообразительный юный пионер.
«Тогда поспешим!» — кивнул я — лучшего плана у меня все равно не было.
Лагерный медпункт, известный как изолятор, располагался на отшибе, в отдельно стоявшем одноэтажном здании, окруженном почти символическим деревянным заборчиком. Мы были уже в паре десятков шагов от его калитки, когда из темноты вдруг раздалось властное:
— А ну стоять!
Признаться, тут у нас и в самом деле чуть не схватило живот!
Мысль задать стрекоча у меня мелькнула, не скрою, но основной настрой все же был до конца отыграть намеченную роль, так что мы послушно замерли на полушаге.
В лицо нам ударил луч фонарика.
— Резанцев?
— Он самый, — ослепленный и вынужденный прищуриться, говорившего я не видел, но узнал наконец голос Максима. И этому в кровати не лежится!
С другой стороны, хорошо, что не Олега встретили!
— Куда это ты такой красивый собрался? — сухо осведомился старший вожатый.
— В изолятор! — честно ответил я. — Живот болит, сил нет! — для убедительности я схватился обеими руками за область пупа и малость скрючился.
— А почему один? — уже несколько более теплым тоном поинтересовался Максим. — Вадим с Мариной в курсе?
— Нет, — выдохнул я. — Я им не сказал… Не подумал… Можешь им передать — а то утром перепугаются?
— Если опомнятся только утром — гнать их таких к чертям из лагеря! — хмыкнул старший вожатый.
— Не надо к чертям… Так скажешь им?
— Обязательно. Но сперва провожу тебя.
— Спасибо…
Свет в медпункте не горел, но для такого часа дверь на наш настойчивый стук открылась довольно быстро — где-то через полминуты.
— Что случилось? — узнала Максима выглянувшая изнутри медсестра — дородная тетка лет сорока…
Стоп. Тетка? По-хорошему, она куда младше меня! Но назвать ее иначе почему-то не получается! Забавно…
— Вот, Алевтина Герасимовна, принимайте пациента, — кивнул на меня старший вожатый.
— Что с ним? — поинтересовалась медсестра — почему-то у Максима, а не у меня самого.
— Говорит, живот.
— Ну, проходите.
Внутри меня усадили на табурет, велели расстегнуть рубашку, и Алевтина Герасимовна приступила к осмотру. Надавила там-сям:
— Так больно? А так? Какая вообще боль? Острая или тупая? Живот крутит? Понос был?
Я отвечал, стараясь не запутаться — вопрос повторялись в самых замысловатых комбинациях.
Все это время Максим стоял в углу и задумчиво наблюдал за происходящим — уведомить о моей судьбе Вадима с Мариной он что-то не спешил. Может, ждал диагноза?
— Что ел вечером? — поинтересовалась между тем медсестра. — Фрукты, овощи из дома? Конфеты?
— Ничего такого, — заверил я ее. — Только что давали на ужин!
— Когда почувствовал боль?
— Уже после отбоя… Иначе бы сказал вожатым…
— Сколько раз после этого ходил в туалет по большому?
— Ну… Несколько.
— Сейчас сильно болит?
— Как вы щупать перестали — почти прошло…
— Ясно, — кивнула Алевтина Герасимовна. — Держи градусник, — протянула она мне ртутный термометр, — померяем тебе температуру.
— Каков вердикт? — поинтересовался тут Максим.
— Если не тухлые фрукты, то, скорее всего, как обычно — грязные руки, — повернулась к нему медсестра. — Дам ему уголь и оставлю у нас до утра. Если боль не уйдет — разбудим Зою Давыдовну, пусть сама его посмотрит!
— Принято, — кивнул старший вожатый. — Я тогда пошел?
— А я вообще не знаю, что ты тут до сих пор торчишь. Иди, конечно.
— Марину с Вадимом предупреди, пожалуйста! — напоследок напомнил я Максиму.
— Обязательно, — пообещал тот.
Температура у нас с Младшим оказалась почти нормальной — 36,9. Три лишние десятых — это мы, должно быть, по лесу набегали, но Алевтина Герасимовна, увидев результат, покачала головой, и в добавок к активированному углю дала нам еще какую-то таблетку, на этот раз не черную, а белую.
— Что это? — спросил я.
— Не задавай дурацких вопросов — пей!
Ничего и не дурацких!
Как бы то ни было, к спорам обстановка не располагала — мне все еще требовалось правдоподобно изображать испуганного болезненным недугом пионера. Да и не дадут в СССР ребенку чего-то совсем уж вредного… Ведь не дадут же?
Напоив лекарствами, медсестра отвела меня в палату — поменьше, чем в корпусе, всего на пять кроватей, на одной из которых уже, кстати, кто-то, посапывая, дрых.
— Раздевайся и ложись! — шепотом, дабы не потревожить другого пациента, велела мне Алевтина Герасимовна. — Но если что — я тут, сразу подходи! Коли вдруг усну — не стесняйся, буди!
— Хорошо, — кивнул я.
На этом мы с ней и расстались.
2. Изолятор
Пробуждение пришло от чувства опасности — смутного и маловразумительного, но при этом неотступного. Я открыл глаза: надо мной стоял Игонин.
«Это тот самый тип, с которым я дважды дрался?» — не преминул уточнить Младший, проснувшийся, похоже, одновременно со мной.
«Да там и одного-то раза полноценно не получилось…» — позиция у меня сейчас была, мягко говоря, не очень выигрышная: лежа на спине, да еще и завернувшись в одеяло — толком ни вскочить, ни увернуться…
— Ну и что вот ты меня все время преследуешь?! — злобно прошипел между тем первоотрядник. Он был в одних трусах, волосы взлохмачены, глаза… Глаза смотрели скорее испуганно, нежели хищно. Впрочем, последнее мало что меняло: в страхе можно такого наворотить, что никакой отваге и не мечталось…
— Я? Тебя? Преследую?! — тупо переспросил я — осторожно, чтобы не заметил собеседник, выпутываясь из тесных объятий одеяла. — А разве не наоборот? — в самом деле: я, что ли, приперся за ним в изолятор?!
— Какой, на хрен, наоборот?! Нигде от тебя нет прохода: сначала в лесу у спортгородка, потом у клуба, затем на шахматах, теперь — вот тут!
— Дорожку из столовой забыл, — недобро прищурился я на него. Ноги мои были уже почти свободны, еще немного, и можно будет ими худо-бедно работать… Но это самое «немного» все же еще требовалось выгадать. — Кстати, тем вечером у клуба я вообще был не при делах! — горячо продолжил поэтому я. — На шахматах нас свела турнирная сетка — при чем тут я?.. А сейчас, — скользнув по мощному торсу оппонента, мой взгляд нечаянно ушел немного в сторону, на неубранную кровать в углу палаты, затем вернулся к Игонину — и картинка у меня в голове внезапно сложилась. — Сейчас мы снова встретились случайно! — сообщил я — не спеша, впрочем, расслабляться. — У меня ночью жутко живот схватило! Пришел в изолятор — и вот, положили сюда. Я понятия не имел, что ты тоже здесь торчишь!
— Как-то слишком уж много совпадений! — хмуро проворчал первоотрядник, но отступил на шаг — и с заметным облегчением.
— Жизнь непредсказуема, — воспользовавшись случаем, чтобы вытащить из-под одеяла руки, широко развел я ими.
— Ну да, — неуверенно кивнул Игонин. — Так, говоришь, у тебя живот болит?
— Уже, вроде, прошел…
— Ага, вот и у меня тоже прошел, вчера еще, но сразу не выписали… Васек, — протянул он мне внезапно свою широкую ладонь.
Гм… Типа, общая беда сближает, что ли?
— Андрей, — не стал отвергать дружеский жест — чем бы тот ни был продиктован — я.
Руку мне Игонин пожал очень аккуратно, как, впрочем, он это уже делал после проигранной партии на турнире — пресловутую ранку даже не кольнуло.
— Юлька, дура, испорченной черешней накормила, — доверительно поведал мне затем первоотрядник, возвращаясь к своей кровати и усаживаясь на нее. — Мне сразу показалось, что с ней что-то не так — с черешней, в смысле, а не с Юлькой… Хотя и с Юлькой тоже: думать же надо, чем человека угощаешь! Ну меня и скрутило: дристал дальше, чем видел! Думал, окочурюсь!.. Вчера днем дело было.
Тоже приняв сидячее положение — но не свешивая ног на пол — я сочувственно покивал.
— К вечеру уже отпустило, но от нашей Зои Давыдовны так просто не вырвешься, — уже с усмешкой продолжил Васек. — Сказала: в лучшем случае утром, а то и еще на день тут задержит!
В этот момент в нашу палату вошла Алевтина Герасимовна.
— Что за посиделки?! — тут же сурово прикрикнула она на Игонина. — Болеешь — лежи в кровати!
— Так я уже здоров! — вскинув голову, заявил первоотрядник.
— Это Зоя Давыдовна будет решать! А сейчас — живо под одеяло и градусник под мышку! — медсестра протянула ему термометр.
Скривившись, Васек подчинился.
— А твои как дела? — повернулась ко мне Алевтина Герасимовна.
— Отлично! — растянул я рот в широкой улыбке. — Все прошло, как с белых яблонь дым!
— Держи градусник, Есенин! — позволила себе скупую полуулыбку медсестра.
— Я тут, в изоляторе, почитай, каждую смену гощу, — громким шепотом поведал мне Игонин, когда женщина удалилась, оставив нас мерять температуру. — Только обычно попозже. Как совсем уж достанут все эти идиотские подъемы, зарядки и линейки — организм словно сам понимает: нужен отдых! Ну и денька на три ложусь покайфовать. Здесь ведь еще как: палат мало, кладут в них в зависимости от того, чем заболел — и нередко пацаны и девки вперемешку лежат! Лафа!
С этим нюансом лагерной медицины я и сам сталкивался — три или четыре года назад — но думал, такой порядок распространяется только на детишек из младших отрядов, а оно вон, оказывается, как… Если, конечно, Васек не присочиняет, выдавая желаемое за действительное.
Алевтина Герасимовна вернулась ровно через десять минут, и не одна — следом за ней в палату вошла сухонькая старушка с виду лет чуть ли не девяноста — лагерный врач Зоя Давыдовна Гинсбург. Настоящая легенда «Полета» — наша с Младшим мама, отдыхавшая здесь пионеркой в 50-х, ее в лагере уже застала — и уже немолодой — ну и, вон, вожатая Марина, кажется, что-то такое говорила про кого-то из своих родителей. Да что там, ходили слухи, что когда-то Зоя Давыдовна пользовала самого Ленина — не в «Полете», конечно, в Горках! Чушь, скорее всего, но такое болтали.
Медсестра собрала градусники.
— У обоих — 36,6, — доложила она доктору.
— Славно, — кивнула Зоя Давыдовна.
Затем она нас осмотрела — сначала Игонина, потом меня. Позадавала вопросы — примерно те же, что вчера звучали из уст Алевтины Герасимовны.
— Не усматриваю ничего серьезного, — подвела итог врачиха, обращаясь не к нам, а исключительно к медсестре. — До полдника понаблюдаем, если все так и останется — будем сих орлов выписывать!
— Зачем до полдника? — робко подал голос Васек. — Почему не сразу? Сегодня соревнования по шашкам, я должен участвовать!
— Можете кормить, — проигнорировав первоотрядника, бросила Зоя Давыдовна Алевтине Герасимовне — и величаво удалилась.
— Черт! — буркнул Игонин, когда ушла и медсестра. — По шашкам я в пролете!
«А когда турнир? — осведомился у меня Младший. — Я в шашки неплохо играю, можно было бы звездочек на „Артек“ заработать!»
Я переадресовал его вопрос соседу по палате.
— Как обычно, в пять дня, — сообщил тот.
«Успеем, если отпустят к полднику!» — обрадовался мой внутренний собеседник.
— Так успеваешь же, — в свою очередь заметил я Игонину.
— Какое там! Отбор-то будет раньше, до обеда! — вздохнул Васек. — Больно уж много желающих выступить!
А, ну да, у нас в «Данко», наверное, так же…
На завтрак Алевтина Герасимовна принесла нам суховатый вареный рис и крепкий, но несладкий чай — ну да, своего рода диета для едва переставших болеть животов. Интересно, лагерная кухня на изолятор отдельно готовит?
«Меня спрашиваешь? — откликнулся Младший. — Если что, я не в курсе».
«Пожалуй, вопрос был риторическим…»
Еда, кстати, оказалась довольно вкусной, в тарелке у нас с юным пионером не осталось ни зернышка — а вот пустой чай мы допивали уже разве что не как лекарство, через силу.
Игонин свою порцию тоже съел с аппетитом.
— На всякий случай, чтобы не оставалось недомолвок, — проговорил он, когда медсестра забрала у нас пустую посуду. — С Ингой вашей у меня тогда просто недоразумение вышло. В прошлом году мы с ней довольно тепло расстались, тут встретились — вижу, она мне вовсю глазки строит. А я с Юлькой своей как раз в автобусе разругался — из-за сущей ерунды, ну да неважно. И думаю, пусть знает! Предложил Инге пройтись — типа: откажется — и хрен с ней. А она возьми, да и согласись! Сначала. А потом вдруг заартачилась: зачем, мол, в лес?! Как будто там со стадиона куда-то еще можно пойти, кроме леса! Ну, я решил: цену себе набивает — у баб это обычное дело! И проявил некоторую настойчивость… А тут — ты. Под опорную ногу ты меня, кстати, классно подсек! — в искреннем восхищении покачал головой первоотрядник. — И руку потом ловко заломил! Самбо занимаешься?
— Каратэ, — почти на автомате обронил я.
— Правда? — вытаращил глаза Васек. — Подпольно, что ли?
— Почему подпольно?
— Ну, каратэ же запрещено… У меня у другана старший брат занимался — так несколько лет назад их секцию закрыли, а тренера, кажется, вообще посадили!
Блин, точно, каратэ же в 80-е стояло в СССР вне закона! Сам я тогда от всякого рода боевых искусств был далек — потому и забыл теперь о том запрете…
— Ну да, можно сказать, подпольно, — вынужден был выкручиваться я. — Не рассказывай никому, хорошо?
— Конечно, не стану — я что, стукач?.. А покажешь какие-нибудь ваши приемчики?
— Посмотрим, — неопределенно протянул я.
«Ты действительно намерен научить его приемам каратэ?» — возмущенно встрял Младший.
«Каратэ — это система, а не набор приемчиков, — наставительно заметил ему я. — Без базовой подготовки, с наскока, там ничего не добиться!»
«Мне кажется, наш Васек этого не понимает…»
«Его проблемы!»
«А ты реально знаешь каратэ?»
«Что значит „знаешь“? Занимаюсь, да».
«Подпольно?»
«Нет, в мое время это легально», — я почувствовал, что ступаю на тонкий лед — в прошлый раз у нас все тоже начиналось с невинной темы про футбол.
«А как там вообще в будущем? — не обманул моих ожиданий Младший. — На Луне люди живут? А на Марс летают?»
«Городов на Луне нет и на Марсе яблони не цветут, — вынужден был разочаровать его я. — В будущем, знаешь ли, вообще все не просто…» — готовым к новому предметному разговору на эту тему я себя все еще не считал — сперва стоило четко определиться с собственными планами, а уже потом посвящать в подробности любопытного юного пионера.
«А где и когда было просто? — резонно заметил тот. — Например, скажи…»
«Не торопи меня, хорошо? — перебил его я. — Ты вот не помнишь, но в прошлый раз я все на тебя вывалил — и только с толку сбил. Многие знания, видишь ли — многие печали!»
«Ну хоть что-нибудь расскажи!» — взмолился Младший — похоже, почувствовавший твердость моего настроя, но вовсе уж не солоно хлебавши отступить не готовый.
«Футбольный ЦСКА в этом сезоне в высшую лигу не выйдет, — бросил я ему кость. — Пробьется туда в следующем — но в 87-м снова вылетит, еще на два года!» — про последнее чемпионство СССР на сей раз я благоразумно умолчал.
«Да уж, и в самом деле невеселая информация… — пробормотал мой внутренний собеседник. — А что насчет…»
— Эй, каратист, ты там медитируешь, что ли? — донесся тут до моего слуха насмешливый голос Игонина. — Тебе в стекло стучат!
Приподнявшись на кровати, я повернулся: снаружи под окном палаты стояла Яна.
«Это ведь та самая, с которой я якобы самозабвенно целовался?» — скептически уточнил Младший.
«Ну да…»
Девочка за стеклом улыбнулась и что-то проговорила, но слов я не расслышал — только увидел, как шевелятся ее губы — и потянулся к ручке, чтобы открыть окно.
«Куда в трусах! — в панике одернул меня стеснительный юный пионер. — Прикройся!»
«Да ладно…» — тем не менее, я подхватил с кровати одеяло и, уже завернувшись в него, полез-таки на подоконник.
Деревянная рама с жалобным скрипом, но открылась.
— Привет! — бросил я сверху Казанцевой.
— Привет, — снова улыбнулась она — и вдруг изменилась в лице, словно заметила привидение. Однако смотрела девочка при этом не на меня, а куда-то мимо.
Я оглянулся: за моей спиной, тоже деликатно замотавшись в больничное одеяло, скалился Васек.
— Он тоже тут… — растерянно пролепетала Яна. — Вы с ним снова дрались, да?! Это драться ты уходил ночью? И поэтому в изоляторе?!
— Гляди, каратист: даже свои считают тебя психом, которому лишь бы с кем подраться! — хохотнул первоорядник.
— Не называй меня каратистом, — попросил его я. — Всю контору спалишь!
— Все, молчу, молчу…
— Мы не дрались, — снова повернулся я к гостье. — Просто у меня разболелся живот — и я пошел в изолятор. А он, — кивнул я на Васька, — тут уже куковал — с похожей проблемой. Простое совпадение.
— Живот? — недоверчиво пробормотала Казанцева — кажется, такой бесславный недуг плохо вязался у нее как со мной, так и со зловещим Игониным.
— Чем-то траванулся, — развел руками я, едва не уронив при этом одеяло — чем успел снова напугать Младшего.
— А я тебе яблоко принесла… — виновато сообщила девочка, доставая из-за спины крупных размеров зеленый плод. — Но если живот — тогда, наверное, тебе нельзя…
— Нельзя, — подтвердил я.
— Жаль… — вздохнула Яна.
Несколько секунд мы оба молчали.
— Наши там почти все в шашки играют — за право войти в сборную отряда, — поведала затем Казанцева. — А я вот тебя навестить пришла…
— Спасибо, — а что тут еще можно было ответить?
— Ты как-то странно разговариваешь, — заметила на это девочка. — И странно смотришь — не так, как раньше… Это из-за отравления? Тебе очень плохо, да? — захлопала она глазами.
— Нет, нет, все уже прошло! — поспешил заверить ее я. — К полднику вообще обещали выписать!
— Правда?
— Это что еще тут за свидания под окнами?! — раздалось вдруг откуда-то извне поля моего зрения — но грозный голос я узнал: кричала Алевтина Герасимовна. — Не понимаешь, что такое изолятор?! Тоже хочешь заболеть?!
— Пищевое отравление не заразно! — резко повернув голову на звук — так что челка взметнулась птичьим крылом — запальчиво бросила в ответ Яна.
— Поговори еще у меня! А ну, пошла отсюда, хулиганка!
— Иди, — в свою очередь посоветовал я Казанцевой. — А то персонал тут строгий, сама видишь! Не дай Бог, доложат Максиму или еще кому — запросто схлопочешь черную метку!
— Хорошо, я пойду, — кивнула девочка. — А ты выздоравливай скорее!
— Постараюсь, — пообещал я.
Еще секунду-другую Яна все же простояла под окном, затем, задорно подмигнув, послала мне воздушный поцелуй и поспешила прочь.
— А мне вот Юлька яблочка наливного не принесла, — проводил гостью долгим взглядом Игонин.
— Тебе мало ее фирменной черешни? — буркнул я.
— Так-то оно так… Но дорого внимание! Твоя, вон — умница! Даром что малявка.
«И при этом, совершенно не в моем вкусе! — заявил тут Младший. — Да и яблоки я терпеть не могу! Ты точно ничего не перепутал — насчет поцелуев? Может, на самом деле это Стоцкая была? Ну или хотя бы та же Трефилова? Милка Захарова на худой конец?»
«Размечтался!» — хмыкнул я.
«Черт… Как у нас все сложилось-то?»
«Постепенно, шаг за шагом. Случайно сели рядом в столовой, вместе убирали стол, потом — я тебе не рассказал — ты ее конкретно выручил, когда она ночью с пастой попалась… Ну и дальше — целый день вдвоем в пионерской, карты на раздевание, угроза разоблачения, счастливый исход… Наконец уже Яна тебя спасает, пряча под кроватью — ну вот и…»
«Да уж, — пробурчал юный пионер. — Мысленно такой путь не пройти! Только на деле».
«Это и было на деле!»
«Для меня — нет».
«Ты это вообще к чему? — нахмурился я. — Хочешь с ней порвать?»
«Так в том-то и дело, что мне нечего рвать! У меня — меня нынешнего — с ней ничего и не было! Да и внешне эта ДСП Казанцева мне как-то не очень…»
«Жалко девочку», — вздохнул я.
«Ну а что, по-твоему, я должен через силу с ней любезничать? — ощетинился Младший. — Так она сразу почувствует фальшь! Вон, уже почувствовала: смотришь не так, говоришь не то…»
«Вот и говорю: жалко…»
«Ничего, переживет! Мало ли, что она там себе навоображала? — не на шутку уже завелся юный пионер. — В конце концов, мы живем не в девятнадцатом веке, когда за руку неосторожно подержался — женись!»
«Ну, подержался ты там далеко не только за руку! По крайней мере, попытался подержаться!»
«Не важно! Это был не я — того Андрея Резанцева украл твой чертов белый кролик! А я никакую Казанцеву знать не знаю! Или что, по-твоему, я должен сломя голову бросаться за любой призывно приподнявшейся юбкой?! Доступная девка — это, конечно, заманчиво, но у меня тоже есть гордость!»
«Напрасно ты так о Яне! — укорил его я. — Ты ее действительно совсем не знаешь! Она хорошая девочка. Правда».
«Пусть так! Тем более! Воспользоваться ее расположением — не ко мне, а к тому, кого больше нет — было бы попросту бесчестно!»
«А бросить, ничего не объяснив — жестоко. А рассказать правду мы не можем…»
«И что теперь?.. Я вообще не пойму: ты — не я, а именно ты — сам, что ли, хочешь закрутить с ней?»
«Я? — такой поворот беседы, признаться, оказался для меня сюрпризом. — Нет, конечно, но…»
«Вот и я нет! Принято единогласно! Все, по-моему, вопрос закрыт!»
«Ох-х…»
Бедная Яна! Впрочем, и моего юного пионера тоже можно понять…
Ладно, будь что будет — простого и безупречного решения тут явно не просматривается… А ведь, по ходу, это всего лишь первая — и, положа руку на сердце, далеко не самая серьезная — проблема из тех, что поджидает нас с Младшим в ближайшем будущем — моем далеком прошлом!
3. Возвращение в отряд
Выписали нас с Игониным одновременно, но не перед полдником, как, вроде бы, обещали, а сразу после. Никаких формальностей: просто пришла медсестра и велела собираться. Ах, да: еще она принесла первоотряднику его одежду. Наши-то с Младшим вещи так и оставались при нас — должно быть, в силу мимолетности нашего пребывания в изоляторе.
Васек, кстати, в очередной раз меня не то чтобы удивил — но заставил на свой счет призадуматься: штаны, что отдала ему Алевтина Герасимовна, оказались ни много ни мало джинсами «Монтана» — теми самыми, знаменитыми, с тройной прострочкой и орлом на заднице. Помнится, в советское время в свободной продаже таких было не найти, приобретали их либо в валютных «Березках», либо у фарцовщиков по пяти-семикратному ценнику. У меня, скажем, таких в детстве не имелось… Нужно будет, кстати, купить Младшему, когда выиграем в «Спортлото»!
Последнее теперь однозначно стояло в моих планах. Время поразмыслить у меня в изоляторе было — днем Васек валялся с книжкой (еще один характерный штришок к портрету бугая, кстати) и думать мне не мешал. Ну а пришел я примерно к следующему.
Аномалия ли послужила тому причиной или еще что, но обратно в двадцать первый век мне уже практически наверняка не попасть. Точнее, попасть-то как раз можно, но только, так сказать, традиционным способом — заново проживая месяц за месяцем и год за годом в веке двадцатом. С этим следовало тупо смириться и надеждами на что-то еще себя попусту не тешить.
Да и стоило ли по этому поводу особо переживать? Нет, свое собственное, пусть и видавшее виды вместилище для сознания — я о теле, если кто не понял — всяко лучше, чем этакая социалистическая коммуналка на двоих разновозрастных хозяев, но и так жить тоже, в принципе, можно. Тем более, что я тут все же главный, а Младший — где-то на вторых ролях. Что-то, конечно, способно и измениться, когда мой юный пионер повзрослеет, но пока — так.
Что до Младшего, то буду давать ему время от времени порулить, дабы совсем уж не зачах, ну и весь мой опыт — к его услугам! Короче, думаю, сработаемся. Некоторые проблемы, понятно, неизбежны — например, по той же части отношений с противоположным полом — но со временем и они наверняка получат свое приемлемое решение.
Теперь далее — о самом будущем. По-хорошему, «моему» двадцать первому веку я не так чтобы что-то был должен. Зонд я выключил, катастрофу космического масштаба предотвратил — то есть все, что обещал, сделал. А в награду Круглов с Гришиным меня здесь бросили. Намеренно или нет — даже не важно. В любом случае, такую вероятность они допускали — Сергей ведь сам говорил мне про три шанса из ста застрять в прошлом. Просто акцент делал на оставшихся девяносто семи процентах — за благополучное возвращение — а я и повелся. Но и на случай неудачного варианта Гришин, вроде как, утверждал, что мои восемь баллов Сарры Коннор всяко рулят.
Я его, если что, за язык не тянул!
Короче, считаю, что руки у меня абсолютно развязаны! Стану жить, как сочту нужным. Изменится будущее — все вопросы к Сергею Сергеевичу и Сарочке Батьковне!
А оно таки изменится — я уж постараюсь! Нет, речь не о чем-то глобальном, не о потугах сохранить СССР, как призывал меня Младший в своей прежней версии — тут я достаточно трезво оценивал свои силы, точнее — бессилие. Но вот спасти родителей и Женьку — теперь, когда можно действовать самому, а не через посредничество непредсказуемого юного пионера — такая задача мне наверняка должна оказаться по плечу! Ну а разного рода «Спортлото» — это уже просто приятный бонус: зачем отказывать себе и Младшему в удовольствии, если никому от этого не становится хуже?!
Оставалось продумать, как грамотно преподнести мои планы юному пионеру и какую долю информации о будущем стоит ему поведать на первое время…
Из изолятора мы с Игониным вышли вместе — специально это никто не подгадывал, просто само сложилось. Так вдвоем и дошли до Шестого корпуса. На прощанье пожали друг другу руки.
— Не забудь про урок каратэ — ты обещал! — заметил мне Васек, когда я уже собирался взбежать по ступеням крыльца.
— Я обещал подумать, что и как тут можно организовать, — хмыкнул я. — Но помню, не переживай!
— Лады, тогда жду свистка, — кивнул первоотрядник.
На этом мы с ним, наконец, расстались.
На крыльце, к слову, мы разминулись с Ирой, вожатой третьего отряда. Я успел внутренне сжаться, но девушка не обратила на нас ни малейшего внимания — должно быть, ночью и в самом деле не рассмотрела. Что ж, одной проблемой меньше!
«Что-то Казанцева нас, кстати, с яблоками не встречает! — заметил Младший, когда мы уже поднимались по лестнице на второй этаж. — Выходит, зря ты за нее так переживал: с глаз долой — из сердца вон!»
Ну да, признаться, я ожидал увидеть Яну еще у изолятора — но не тут-то было…
«Возможно, она в столовой, в шашки играет?» — предположил навскидку.
«Она же не проходила отбор!»
«А может, успела включиться в игру, когда ее Алевтина Герасимовна от нас прогнала?..»
«Ну разве что…»
«Кстати, хочешь, отдам тебе пока контроль над телом?» — предложил я, вспомнив, что планировал делиться с Младшим браздами.
«А можно?!» — без сомнения, обрадовался, но при этом и удивился он: ну да, с момента потери памяти рулить процессом ему еще не доводилось.
«Если обещаешь не делать глупостей», — усмехнулся я.
«Каких, например?»
«Любых».
«Слишком размыто, — буркнул он. — Но контроль — давай!» — добавил тут же.
«Забирай».
Среагировал Младший с небольшим запозданием — мы успели споткнуться и едва не упали, но сам же юный пионер все и исправил, поспешно ухватившись за перила.
«Внимательнее!» — для порядка все же укорил его я.
«Прости. Больше не повторится…»
В холле на втором этаже оказалось довольно многолюдно. «Вахмурка» и «Кржемелик» снова играли во что-то на двойном тетрадном листе — правда, на сей раз, кажется не в «точки». Группка девчонок (Казанцевой среди них не было) о чем-то трепались у отрядного уголка. А прямо у лестницы мы столкнулись с Толиком Степановым и Саньком Завьяловым, как видно, направлявшимися вниз.
— О, симулянт явился! — воскликнул первый из них, завидя нас.
— Чего это сразу симулянт? — насторожился Младший.
— А кто же еще? Как очередь дежурить по палате — так он в изолятор сбежал!
Ах да, точно: сегодня же был наш с Толиком черед убираться утром в комнате — о чем я сейчас и шепнул моему юному пионеру.
— Ну, извини, — развел руками тот. — Болезни графиков не знают!
— Выздоровел хоть? — участливо поинтересовался Степанов.
— Видишь: выписали!
— Кто тебя знает: может, ты и оттуда удрал? — пожал плечами Толик.
— Ага, на пару с Игониным, — подключился к разговору Санек. — Это же с ним ты только что перед корпусом ручкался? Мы в окно видели.
— Ну да, — кивнул Младший.
— И по какому, интересно, поводу?
— Да так… Кое о чем договорились! — с важным видом обронил мой юный пионер.
— И о чем же? — оторвавшись от своей игры, поднял голову Вовочка.
— Заключили сделку: я больше не бегаю к девчонкам из первого отряда, а Васек — к нашим! — выдал, на мой взгляд, мягко говоря, неоднозначный экспромт я-тринадцатилетний.
— Правда, что ли? — вздернул брови «Вахмурка».
— Эй, Резанцев, а кто вообще тебе дал право такое решать?! — возмущенно обернулась к нам одна из тусовавшихся у отрядного уголка девчонок — Оля Парфенова из второго, «михеевского» звена.
— Да шучу я! — предпочел сдать назад Младший. — На фиг вы Игонину сдались! — тем не менее подначил он собеседницу.
«Не увлекайся!» — аккуратно одернул я его.
«А что они лезут со своими идиотскими вопросами?!»
Между тем Парфенова поджала губы и ушла в коридор, за ней потянулись и ее подруги — и нашему взору открылись стенды уголка. Счет отряда в мое отсутствие изменений не претерпел — над названием алели все те же шесть больших звезд, но это мне и раньше, до ухода девчонок, было видно — а вот копилки звеньев пополнились — правда, неравномерно. Вперед вырвалось первое — в зачете у него теперь было восемь очков. Наше, третье, откатилось на второе место — с семью баллами. Четвертое звено теперь могло похвастаться пятью звездочками и замыкали рейтинг «михеевцы» — с двумя.
— От нас только Мила Захарова пробилась на основной турнир, — проследив за моим взглядом, пояснил Толик. — Ну, по шашкам. Так что всего одна звезда добавилась за участие. А вот от первого в сборную отряда аж трое прошли — Стоцкая, Ласкер и Громов — вот они нас и обогнали!
— А если что-то выиграют — то еще сильнее оторвутся, — добавил Санек.
— А все — потому что нечего некоторым по изоляторам ныкаться! — буркнул Степанов.
— Да ладно, может, наша Милка там еще всех победит! — с показным жаром выдал Младший.
— Без шансов, — покачал головой Толик. — Если бы играли в «Чапаева» — то Захарова бы им уж точно показала, а в обычные шашки… Она отбор-то еле-еле прошла…
— Но ведь прошла же! — упрямо заметил я-тринадцатилетний.
— Это да — мы вон с Саньком пролетели, — кивнул Степанов на спутника. — Жаль, Казанцева не стала играть — в шахматы позавчера у нее, вроде, неплохо получалось.
— Казанцева тогда в итоге тоже ничего не выиграла, — напомнил Завьялов.
— А где она, кстати? — зачем-то спросил мой юный пионер. — Ну, Яна?
Санек с Толиком неуверенно переглянулись.
— А нам-то откуда знать? — развел затем руками Степанов.
На этом разговор себя исчерпал, и Толик с Саньком направились по своим делам, а мы с Младшим — зашагали в палату.
Яна объявилась у корпуса только перед самым ужином, застав нас с юным пионером на любимой скамеечке под акацией.
— Марина нас с Майкой отправила в четырнадцатый отряд — у них там вожатая заболела, просили помочь с октябрятами… — первым же делом объяснила девочка причину своего отсутствия. — Эти малыши такие забавные! — с энтузиазмом поведала она. — Говорят, ты обо мне спрашивал? — тут же, впрочем, оставила эту животрепещущую тему, переключившись на еще более актуальную.
— Ну да, удивился, что тебя нигде нет, — сдержанно кивнул Младший.
— Я приходила к изолятору после тихого часа — но к окнам не приближалась, у забора ждала, — сообщила Казанцева — возможно, сочтя его слова за упрек. — Ты же говорил, тебя к полднику выпишут…
— Задержали чуть дольше, — пожал плечами юный пионер.
— После горна я еще немного подождала — даже на построение опоздала… Может, поэтому Марина именно меня и отправила к октябрятам — своего рода, в наказание…
Младший лишь снова пожал плечами: все может быть, мол.
— А яблоко — то, что я тебе приносила — червивое оказалось! — похоже, уже не зная, что бы такое еще сказать, поведала нам Яна. — Так что даже хорошо, что тебе его было нельзя!
Юный пионер снова не ответил ничего вразумительного.
Да, беседа явно не клеилась.
«Хочешь, я с ней пообщаюсь?» — предложил я.
«Ну, давай… Только не обнадеживай!»
— А ты на дискотеку сегодня собираешься? — предприняла между тем девочка очередную попытку нас разговорить.
— Нет, — покачал головой я и пояснил: — Надо готовиться.
— Да, помню: экзамен, — кивнула Казанцева. — Ладно, прости, не буду тебе мешать…
— Ты нисколько не мешаешь…
«Не обнадеживай!»
— Нет, я, наверное, лучше все же пойду, — выдохнула наша собеседница. — Мне тут нужно… кое-куда…
«Кажется, она обиделась, — заметил Младший, когда девочка удалилась. — Но, может, оно и к лучшему!»
«Ну, не знаю…» — Яну мне было жалко, но, с другой стороны: не насильно же волочь к ней привередливого юного пионера — типа, стерпится — слюбится? Вот то-то же!
Надо сказать, что Казанцева оказалась далеко не единственной в отряде, кто не преминул поинтересоваться нашими с Младшим планами на вечер — в смысле собираемся ли мы на танцы. Еще до ужина этот вопрос нам задала Аля Авдеева — похоже, как от своего, так и от Инги Трефиловой имени — а уже на выходе из столовой с ним же к нам подошла не кто иная, как Вика Стоцкая. Тут мой юный пионер таки «поплыл» и явно готов был ответить утвердительно, но я его скоренько урезонил: по отношению к Яне это вышло бы как-то совсем уж некрасиво. Помявшись, Младший мою правоту признал.
Ну и последнее о прошедшем дне: по его итогам «Данко» утратил лидерство в общем зачете, уступив его первому отряду, чьи представители заняли оба первых места на пресловутом турнире по шашкам. Из наших хоть как-то отличились Костик Иванов и Римма Ласкер, завоевавшие в своих дивизионах, соответственно, «серебро» и «бронзу», но это дало нам лишь три звезды: в сумме с уже имевшимися шестью их у «Данко» стало девять, а у старшего «Товарища» теперь было на одну больше.
В соревновании же звеньев первое — благодаря Ласкер — увеличило свой отрыв до двух баллов, а четвертое — усилиями Костика — сравнялось по очкам с нашим, третьим — и за ними, и за нами теперь числилось по семь зачетных звездочек. «Михеевцы» по-прежнему болтались глубоко на дне — похоже, из категории реальных претендентов на «Артек» их смело можно было вычеркивать.
Три девочки из второго отряда — одна уже в пижаме, две еще в уличной одежде — сидели на подоконнике в туалете в ожидании, когда освободятся кабинки.
— Слышали про Казань и Резанцева? — заговорщическим шепотом поинтересовалась у подруг одна из них, толстушка Кира Летунова — это она единственная уже успела переодеться ко сну. И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Светка своими глазами видела, как ночью они целовались в дверях четвертой палаты! Думали, наверное, что все спят — а вот обломись им!
— Как целовались? — захлопала глазами Божена Петрова, обладательница шикарной, спускавшейся ниже пояса черной косы.
— Как, как… Взасос!
— Не может быть! — ахнула впечатлительная Божена.
— Есе как мозет! — вступила в разговор третья девочка, Жанна Цымбаларь, из-за стоматологической «пластинки» на зубах сильно картавившая, но ничуть этого не стеснявшаяся — привыкла уже. — Больсе сказу: поселуи — фигня! У них там куда дальсе засло!
— Да ладно! — недоверчиво покачала головой Петрова.
— Складно! Недавно я сама слысала — слутяйно — как они ворковали на лавотьке, и Казань такая: спасибо, милый, за эту ноть!
— За что спасибо? — не поняла Божена.
— За ноть!
— За ночь? — расшифровала догадливая Кира.
— Я так и говорю!
— Надо же! — снова покачала головой Петрова. — Какая она у нас, оказывается… шустрая эта Янка. А с виду ведь и не скажешь! И что только Резанцев в ней нашел? Ни кожи, ни рожи, ни даже титек! Ножки, правда, ничего…
— Вот то самое и насол! — выразительно хмыкнула Жанна. — Вовремя ноги раздвинуть — это тозе уметь нузно!
— Фу! — скривилась Божена. — Что за гадости ты говоришь!
— Нитево и не гадости! Это зизнь, детка! Казань, вон, замухрыска — а понимает!
— Ну, не знаю, — проговорила Кира. — Целоваться — это еще ладно, но чтобы прям вот такое…
Приглушенно звякнул шпингалет, дверь одной из кабинок распахнулась, и оттуда, на ходу оправляя юбку, вышла Вика Стоцкая.
Цымбаларь проворно спрыгнула с подоконника — была ее очередь посидеть в одиночестве.
— О, Викусь, слышала новости про Казань и Резанцева? — спросила между тем у Стоцкой Кира.
— Теперь слышала, — угрюмо буркнула та, подходя к раковине и включая воду.
— И что думаешь?
— Языки у вас без костей, вот что!
…— Резанцев же ей, кажется, нравится… — заметила Божена где-то через полминуты, когда Вика из туалета уже ушла. Вторая кабинка к этому времени так еще и не освободилась.
— Не только ей, — усмехнулась Кира. — Но Казань всех обскакала на повороте!
— Я бы на ее месте теперь была поосторожнее, — задумчиво выговорила Петрова. — А то ведь не ровен час… — она не договорила, но собеседница прекрасно поняла ее и так.
4. Безысходность
На утреннем построении, прежде, чем отправить нас на линейку, Вадим обратился к отряду.
— От второго звена поступило одно интересное предложение, — сообщил он. — Обсудив его и посоветовавшись с Максимом и Светланой, — речь явно шла о старшем вожатом и старшем педагоге, — мы с Мариной пришли к выводу, что оно дельное. Итак, начиная с этого дня каждое звено вправе предложить, подготовить и провести внеплановое отрядное мероприятие. По итогам Совет отряда оценит его организацию и присудит проводившим от одной до трех зачетных звезд. Ну, или ничего не присудит — если работа окажется вовсе уж провальной: инициатива ради инициативы нам не нужна! Само второе звено и готово выступить первопроходцем: сегодня после ужина оно берется устроить нам костер — с пением песен, запеканием картошки и что-то еще там они задумали — вечером увидим.
— После ужина же сегодня кино! — удивленно обернулась к Вадиму стоявшая рядом с ним Стоцкая. — Мы пропустим фильм? — ну да, подобное в «Полете» как-то было не принято.
— В лагере сегодня танцы, — покачал головой вожатый.
— Танцы были вчера! — заметила Вика.
— И что с того? Внимательнее читай план на смену! — менторским тоном заявил ей Вадим. — Он не просто так на столовой вывешен, дырку в стене загораживать! Сегодня — снова танцы, кино — завтра… Да, я главного не сказал, — опять повернулся он к отряду. — Мы с Мариной договорились, что нам разрешат задержаться у костра до одиннадцати или даже до двенадцати часов!
Вот тут строй откликнулся оживленным гулом — новость всех обрадовала: возможности законно погулять после отбоя не упустили бы и самые завзятые поклонники местной дискотеки.
— Есть еще вопросы? — поинтересовался вожатый.
— А каждое звено обязательно должно что-то предложить и провести? — первым подал голос Толик Степанов.
— Нет, все сугубо добровольно, — заверил его Вадим.
— Нет мероприятия — нет звездочек! — усмехнулся Санек Завьялов.
— А два раза одно звено может что-то устроить? — поинтересовалась Майя Абашидзе. — Разное, разумеется.
— Может, — кивнул вожатый. — Но при прочих равных приоритет будет отдан тем, кто себя еще не показал.
— А насколько масштабным может быть предложение? — спросил Серега Громов. — Если это, например, будет турпоход на пару дней?
— Сам иди в свой дурацкий поход! — тут же сварливо бросила ему Божена Петрова.
— Да не, ты чё, поход — это клево! — одернула подругу толстушка Кира Летунова.
— Предлагайте — обсудим, — ответил между тем Сереге Вадим. — Тут главное, чтобы не вышло нахлеста на общелагерные мероприятия — иначе нам наше просто не согласуют.
— Ясно, — кивнул Громов.
— Еще есть вопросы? — обвел взглядом гудящий строй вожатый. — Пока нет? Что ж, тогда: отряд, напра-во! На линейку шагом марш!
«Почему нельзя сделать и то, и другое?» — запальчиво спросил Младший.
Начинается, блин!
Монотонное действо по ежеутренней уборке территории показалось мне подходящим моментом для обсуждения наших планов. Глобальных проблем, вроде судьбы СССР, я пока старательно не касался, но огорошить юного пионера известием, что в четырнадцать лет отроду ему предстоит остаться круглым сиротой — пришлось. И это я ему еще про Женьку не рассказал! Но тут у меня был такой резон: если родители не умрут, судьба всей семьи сложится совершенно иначе, а значит, едва ли наша сестра окажется именно в тот день именно в том месте.
Новостью Младший, понятно, был шокирован: как стоял — так и сел. В буквально смысле сел — упустив контроль и плюхнувшись на травку — пришлось мне спешно забирать бесхозные бразды себе. В прошлый раз, на фоне незавидной судьбы всей страны, юный пионер как-то легче все это воспринял! Ну да заверением, что все сейчас в наших с ним руках — мол, предупрежден, значит вооружен! — мне кое-как удалось его успокоить.
Тогда мой внутренний собеседник принялся выспрашивать подробности — пришлось рассказать ему хоть что-то: про грандиозную аварию на атомной станции, про радиоактивное заражение — иначе бы он от меня не отстал.
«Предотвратить катастрофу мы с тобой не способны, — подытожил я. — Но удержать от поездки в Чернобыль родителей — уверен, сумеем!»
«Это хорошо, — согласился Младший. — Но как же другие пострадавшие?»
«К сожалению, им мы не в силах помочь», — развел я руками.
«Не понимаю, — заявил юный пионер. — Почему нельзя сделать и то, и другое? Ты знаешь дату аварии, знаешь ее причины…»
«Причины — в самых общих чертах. Только то, что можно было найти в открытом доступе!»
«Неважно. Главное — знаешь! Расскажешь все отцу — а он пусть предупредит тех, кто наверху!»
«Думаешь, ему поверят?»
«А почему нет? Если там, как ты говоришь, чисто научно-технические вопросы…»
«Не только научно-технические, — вздохнул я. — Не в меньшей степени — управленческие и организационные… Вот ты думаешь, отец такой поднимет вопрос — и проблему благополучно решат. Да вот хрен там! Поднимали уже — и поавторитетнее нашего бати люди поднимали! Из того, что, что попадалось мне на глаза: еще в 84-м году организация, спроектировавшая чернобыльский реактор, разослала по всем АЭС письмо, где указывала на выявившийся конструктивный недостаток своей разработки и предлагала пути его устранения. Думаешь, хоть кто-то почесался? Никто! В том числе потому, что безопасность атомных станций в то время… В это время, сегодня, сейчас, блин! Безопасность эта принималась за аксиому! Не только в СССР, во всем мире! Вплоть до того, что в журнал „Nature“ — это такое крутое международное издание — не принимали статьи ученых с безупречной репутацией — только потому, что там говорилось о возможности аварии на АЭС!» — в 1986 году, понятно, сошлось еще множество причин, помимо названной мной — в том числе якобы имевшая место некомпетентность руководства Минэнерго, в ведение которого атомные станции передали от Минсредмаша. Еще чьи-то личные амбиции — да куча всего! Но грузить всем этим Младшего я посчитал излишним — по крайней мере, до поры.
«Ну, допустим, — не сдавался, однако, юный пионер. — Будет непросто. Не исключено — невозможно. Но почему хотя бы не попытаться-то?»
«Синицу в руках и журавля в небе я уже упоминал?»
«Еще нет».
Точно, это было в прошлый раз — он не помнит.
«Ты же знаешь нашего отца, — вздохнул я. — Отговорить его от командировки под тщательно продуманным, но левым предлогом — реально, а вот если он будет знать, что существует угроза аварии — точно попрется на станцию разруливать ситуацию! Разве что маму, может, с собой не возьмет — но не факт, что она не поедет за ним против его воли! Так что тут мы и журавля не поймаем, и синицу упустим!»
«Да, батя у нас такой…» — в смеси гордости и сожаления пробормотал Младший.
«Ты, кстати, по ходу, весь в него», — усмехнулся я.
«А ты тогда в кого?»
«А я сейчас на десять лет старше, чем было… чем будет отцу в апреле 86-го! И по части жизненного опыта советскому бате еще сто очков форы дам!»
«Советскому? — насторожился юный пионер. — А сам ты тогда какой? Антисоветский, что ли?»
«К словам не цепляйся, — сердито буркнул я — черт, снова проговорился! — Короче, ты согласен, что главное для нас: спасти родителей?» — поставил я вопрос ребром.
«Ну… Да, согласен, — пусть и неохотно, однако все же признал мой внутренний собеседник. — Но…»
«А значит — никаких „но“! — отрезал я. — Действуем по моему плану — и точка! Или… Или обойдусь без тебя!» — пригрозил для верности.
«Как это — без меня?»
«Вытесню твое сознание к чертям! Или тупо отрежу от контроля — навсегда… Но надеюсь, до этого не дойдет, — поспешил я все же подсластить ему пилюлю. — Ты мне дорог — как может быть иначе: ведь ты — это я! И полезен — своим незамутненным взглядом, — на самом деле, скорее, наоборот, замутненным, ну да не суть. — Но если встанет вопрос: интересы дела или личные пристрастия — тут уж извини!»
Вот такую безапелляционную постановку вопроса мой юный пионер понимал — тут же притих.
«Просто поверь: я знаю, что делаю, — вкрадчиво продолжил я. — И помоги мне спасти родителей. Итак, ты со мной?» — очень хотелось добавить: «или против меня», — но я удержался.
«Хорошо, — выговорил Младший после небольшой паузы. — Я с тобой».
«Вот и отлично!» — я нагнулся, чтобы поднять с травы брошенный кем-то фантик — разговоры разговорами, а подведомственная территория сама себя не уберет — а когда снова выпрямился, напоролся взглядом на быстро шагавшую — почти что бежавшую — в нашем направлении Яну.
«Черт, — обронил мой внутренний собеседник. — Кажется, она не яблочком нас угостить спешит!»
«Да уж…» — не мог не согласиться я.
Утром на построении Казанцева держалась замкнуто, заняв место через несколько человек от нас, за завтраком, сидя рядом, мы не перебросились ни словом — казалось, девочка была полностью погружена в какие-то свои мысли. Младший, помнится, счел это добрым знаком. Я — не слишком, и, похоже, оказался прав: теперь вот тихая безобидная Яна решительно спешила к нам — с выражением лица, как у разъяренной фурии.
— Просто ответь мне: кто она?! — процедила Казанцева еще на ходу.
— Она? — в искреннем непонимании вздернул брови я.
— Она! Твоя девка из первого отряда!
— Моя? Девка?! Из первого отряда?!!
— Да! — Яна была уже совсем рядом, и я невольно отпрянул, ожидая, что сейчас она либо попытается схватить меня за грудки, либо отоварит крепко сжатыми кулачками, но девочка лишь резко остановилась и отчаянно всплеснула руками. — Та, к которой ты бегал позапрошлой ночью!
«Похоже, моя шутка — насчет договоренности с Игониным — имела неожиданный успех…» — беззвучно пробормотал Младший.
«Мне она сразу показалась неудачной…»
— Я все поняла! — не унималась между тем Казанцева. — Ты же тогда вовсе не в изолятор шел — никакой живот у тебя еще не болел! А к этой своей… Говори, к кому! Ну?!
— Шел я сперва действительно не в изолятор — тебе ли этого не знать, — как смог спокойно проговорил я. — Но и не в спальню первоотрядниц, конечно. Куда — не могу рассказать. Это не моя тайна.
— А чья? Ее? Что вы там такое творили, что до изолятора дело дошло?!
— Никто ничего не творил, — вздохнул я. — И живот у меня действительно заболел — потом… — вот тут, увы, пришлось врать — впрочем, собеседница все равно ни на грош мне не верила — даже выданной с недомолвками правде.
— Я думала, ты… — задыхаясь от гнева выговорила она. — Что ты… А ты!.. — на этой содержательной фразе Яна яростно стукнула себя обоими кулаками по бедрам и, повернувшись, бросилась прочь.
«Ну, вот и все, — констатировал Младший с неким даже задором. — Развод и девичья фамилия!»
«Не думаю, что прям вот все», — покачал головой я.
«А если так — она что, не понимает, что подобными кавалерийскими наскоками может только окончательно меня оттолкнуть?»
«А до сих пор было не окончательно?»
«Но она-то этого не знает!»
Я не ответил. А что тут ответишь?
Интуиция меня не обманула: остыв, Казанцева предприняла еще один «подход к снаряду».
Дело было уже после полдника. Почти случайно юный пионер выяснил, что мы с ним до сих пор не записаны в лагерную библиотеку — и засуетился:
«Кучу всего же за лето по программе задали прочитать! Ну и вообще, нужно же мне чем-то мозг загружать, пока ты свои коварные планы строишь!»
«Ничего и не коварные, — усмехнулся я. — А по программе я тебе все перескажу — лучше, чем в книжке…»
Блин, «задали по программе»! Я только теперь осознал, что, по ходу, осенью мне предстоит вместе с Младшим вернуться еще и в школу! Чертов Круглов, чертов Гришин, чертова аномалия! Пионерлагерь — это еще туда-сюда, но снова садиться за парту?! О, пространственно-временной континуум, только не это!
Надо будет что-то придумать… Какой-нибудь там экстернат для особо одаренных… Существовало же нечто подобное в СССР? Наверняка существовало!
«Ладно, пошли, запишем тебя в читатели», — вздохнул я.
Ну и уже на выходе из библиотеки, с парой книжек под мышкой — чем-то и впрямь по программе и «Машиной времени» Уэллса: Младшему это показалось невероятно забавным — мы и столкнулись нос к носу с Яной.
— Извини, что я на тебя утром накричала, — пряча глаза, проговорила она.
— Ничего, бывает, — дружелюбно заметил я.
— Что у тебя за книги? — как-то невпопад спросила девочка.
Я продемонстрировал ей обложки.
— Вот эту я уже прочитала, — ткнула Казанцева тонким пальчиком в «программную». — У вас она тоже в списке на лето?
— У всех после седьмого класса, наверное, — предположил я.
— Ну да… А «Машина времени» — интересная? Я Герберта Уэллса только «Войну миров» читала! Хотя нет, еще «Человека-невидимку!»
— «Машина…» — немного наивная, — улыбнулся я. — Но для своего времени…
— А откуда ты знаешь, что наивная, если только ее взял? — перебила меня новым вопросом Яна.
«А зачем тогда спрашивать?» — сварливо буркнул Младший.
— Я ее немного полистал — там, в библиотеке, — нашелся у меня ответ.
— А… Знаешь, что я тут подумала? — тряхнула тут девочка челкой, будто на что-то решившись.
— Нет, — развел я руками, не дождавшись продолжения.
— Мы же с тобой тогда не доиграли… Ну, в пионерской… Два кона осталось. Хочешь, продолжим?.. С того места, на котором остановились, — добавила она, потупившись — но тут же снова подняла молящие карие глаза на нас.
— Э… — признаться, именно такого предложения я сейчас вовсе не ожидал — и немного растерялся.
— Если хочешь, сыграем три… Или даже четыре раза! — неверно поняв мою заминку, торопливо выдала Казанцева.
«С того места, на котором остановились — это с какого?» — деловито осведомился между тем юный пионер.
«Ты снял только кеды, а она — пионерский галстук, туфли, гольфы и юбку, — запоздало ввел я его в курс былого дела. — Осталась в трусиках, рубашке, ну и, видимо, бюстгальтере…»
«И она предлагает сыграть еще четыре раза?! Из такого пропащего положения?! Соглашайся!»
«А кто вчера говорил, что воспользоваться подобным — бесчестно? — напомнил я юному пионеру его собственные слова. — По сути, она сейчас не в картишки перекинуться предлагает — пусть даже и с заманчивой ставкой! Просто готова от безысходности перед нами раздеться — а может, и не только — чтобы хоть так вернуть внимание!»
«Ну, да… — поник Младший. — Ты прав. От безысходности. Повестись на такое — это было бы подло».
— Давай как-нибудь в другой раз, хорошо? — аккуратно выговорил я вслух.
— Хорошо, давай в другой раз… — потеряно пролепетала отвергнутая девочка, отступая на шаг.
Тут из дверей библиотеки выплеснулся ручеек галдящих октябрят — и заструился между нами, отрезая друг от друга.
«Я же не виноват, что все забыл! — пробормотал Младший, оправдываясь не то передо мной, не то перед самим собой. — А сердцу не прикажешь!»
Вот только Яне нам этого было не объяснить.
5. Костер
Лес на территории «Полета», особенно на ее периферии — позади жилых корпусов, у изолятора или по ту сторону футбольного поля — рос точно такой же густой и темный, что и за забором, но устраивать внеплановое отрядное мероприятие внутри огороженного периметра — это же не круто! Поэтому, заручившись согласием вожатых, место для вечернего костра второе звено выбрало подальше от лагеря — от северной калитки до него еще минут пять нужно было идти по извилистой тропинке. Там организаторы нашли небольшую полянку и положили на ней кружком бревнышки, чтобы на тех сидеть. Притащили пять ведер воды — пить и споласкивать руки. Принесли с кухни целый таз уже нарезанного черного хлеба, пачку соли и полмешка картошки. В общем, подготовились по полной.
В половине девятого вечера три остальных звена, ведомые Мариной, в предвкушении выдвинулись в лес. Вадим и «михеевцы» уже ждали нас на полянке, но костер пока не горел.
— Внимание! — провозгласил Ант, когда мы расселись по бревнышкам. — Объявляется конкурс! Кто сумеет разжечь костер с одной спички, будет объявлен повелителем — или повелительницей — огня! И получит на весь вечер вот эту прекрасную корону!
Со своего места поднялась Оля Парфенова и продемонстрировала всем оклеенный серебряной фольгой картонный венец — на мой взгляд, немного аляповатый, но народу, судя по всему, понравилось.
Пол-отряда, и мальчишки, и девчонки, потянули вверх руки, некоторые повскакивали на ноги:
— Я хочу! Я зажгу!
— Но будьте осторожны! — остановил вызвавшихся жестом Михеев. — Те, кто потерпят неудачу, станут рабами повелителя огня и, чтобы вновь обрести свободу, должны будут исполнить выкупной номер: спеть, станцевать или еще что-нибудь этакое сбацать!
Часть желающих тут же свой энтузиазм подрастеряло, но человек десять, включая Стоцкую, Трефилову, Толика Степанова и Санька Громова, по-прежнему рьяно рвались в бой.
Мы с Младшим не дергались: это было нашим совместным выбором. Не выказывала пыла и Яна — я как раз нашел ее взглядом: девочка сидела почти точно напротив нас, наполовину скрытая от нашего взора «шалашиком» будущего костра. Судя по беспорядочным взмахам руками, куда сильнее объявленного конкурса Казанцеву сейчас занимали надоедливые лесные комары.
— Товарищ Председатель Совета отряда, прошу! — несколько картинно обратился между тем Ант к Стоцкой, протягивая ей коробок спичек.
— А потему это она первая? — возмутилась Жанна Цымбаларь — из-за корректирующей «скобки» на зубах она заметно картавила, но, на удивление, это обстоятельство ее совершенно не смущало. — Я раньсе руку подняла!
— Такой вот у нас тут волюнтаризм! — осклабился на нее Михеев. — Кто все подготовил — тот и решает!
Тем временем Вика присела на корточки возле «шалашика», чиркнула спичкой, но даже не успела донести ту до торчавшего из-под полешек краешка бересты, как огонек предательски погас.
— Ах, какая досада! — показушно всплеснул руками Ант. — Пламя из искры не разгорелось — блистательная Виктория выбывает из числа претендентов на корону, и теперь ей лишь остается дожидаться, к кому в рабство она попадет! Может быть, ее госпожой — и повелительницей огня — станет наш признанный златоуст, мадмуазель Жанна? — забрав коробок из пальцев огорченной Стоцкой, Ант передал его, кажется, ничуть не обидевшейся на «златоуста» Цымбаларь.
На этот раз береста, вроде бы, занялась — но на том все и закончилось, больше никуда огонь не перекинулся и вскорости сгинул.
— Это все ветер! — буркнула девочка, возвращая коробок Михееву.
— Да уж, вихри враждебные веют над Жанной — и она тоже становится рабыней, пока никто не знает чьей! — притворно вздохнул Ант. — Тут уже не за корону пойдет борьба — куда большее на кону: две такие красавицы! — кивнул он на Стоцкую и Цымбаларь. — Ну, кто следующий попытает счастья? Сам бы попробовал — да мне нельзя, я — ведущий!
— Дай-ка я, — выступила вперед Трефилова, на мгновение опередив качнувшегося уже в том же направлении Громова.
— Держи! — щелчком пальцев Ант послал ей навесиком коробок.
Ловко поймав тот в воздухе, Инга приблизилась к «шалашику», оценивающе пригляделась к нему. Затем неспешно обошла будущее кострище по кругу, выискивая лучшую точку для поджога.
— Сразу видно профессионала! — с показным придыханием прокомментировал происходящее Михеев.
Тем временем Трефилова выбрала наиболее подходящее, по ее мнению, местечко, присела, а затем и вовсе опустилась на коленки. Поправила полешки, затем занесла руки с коробком и приготовленной спичкой чуть ли не внутрь «шалашика» и только там чиркнула. Вспыхнул огонек, тут же принявшийся разрастаться.
— Все равно погаснет! — предположила с бревна Кира Летунова.
— Не каркай! — сердито бросила ей Аля Авдеева.
Между тем пламя и впрямь почти опало. Подавшись вперед и почти дотронувшись губами до поленьев — а русыми волосами так точно их коснувшись — Инга принялась не то тихонечко дуть на угасавший огонек, не то что-то едва слышно ему шептать. И тот, не сразу, но снова начал расползаться — сперва по бересте, а затем по подложенным щепочкам. Послышалось характерное потрескивание — похоже, занялись и поленья.
Торжествующая Трефилова поднялась на ноги — у ее ног разгорался костер.
— Браво! — воскликнул Михеев. — Да здравствует повелительница огня!
Все дружно захлопали в ладоши.
— Ваша корона, повелительница! — Парфенова торжественно подала Инге картонный венец.
Трефилова величаво склонила голову — и распрямилась уже коронованной, чтобы получить новую порцию аплодисментов.
— Как вы распорядитесь своими верными рабынями, о, повелительница огня? — Ант подозвал жестом Вику с Жанной.
— А какие у меня варианты? — с улыбочкой осведомилась Инга.
— Любые, вы же у нас теперь королева!
— Э, речь, помнится, шла о песне или танце! — встрепенулась Стоцкая.
— Да, но решать повелительнице! — хмыкнул Ант.
— Могу спеть! — с усмешкой заявила Цымбаларь. — Песню! Залистную! Про коску!.. У ко-оски тетыре ноги! — затянула она тут же под дружный смех — ничуть, впрочем, не издевательский, скорее одобрительный.
Теперь захлопали уже ей.
— Мне кажется, Жанна успешно выкупилась из рабства! — отхохотавшись, заявил Михеев. — Но последнее слово, разумеется — за Ее Величеством повелительницей огня!
— Согласна, — смахивая выступившую от смеха слезинку, кивнула Трефилова.
— Тогда дело за Викторией! — бросил Ант.
— Я тоже спою, — улыбнулась Стоцкая. — Только можно Ксюша мне на гитаре подыграет? — кивнув на Оксану Гриценко, осведомилась она у Михеева.
— Не меня спрашивай — повелительницу! — заявил тот.
— Конечно, можно, — развела руками Инга.
Викина подруга уже выходила к костру со своим шестиструнным инструментом.
— Про два монастыря, — шепнула ей Стоцкая. — Подпевайте, если знаете слова! — обратилась он затем к отряду.
Зазвучали аккорды.
Легенду услыхав однажды в детстве,
Не все я помню, честно говоря.
Давным-давно стояли по соседству
Мужской и женский — два монастыря…[6]
Какой все-таки у Вики красивый голос! Да и песня прикольная — я ее, правда, в первый раз услышал только студентом, в начале 90-х. В отряде, помимо Стоцкой и, может быть, Гриценко, слов тоже никто не знал, но задорный припев некоторые начали подхватывать уже со второго раза, а под конец почти все девчонки и большинство мальчишек уже орали на весь лес:
…А в это время женщины копали,
И продвигались женщины вперед!
Пока суд да дело, костер разгорелся — Вике с Оксаной даже пришлось в ходе выступления сделать пару торопливых шагов, дабы оказаться подальше от жаркого пламени.
— Что ж, продолжим наш вечер! — провозгласил Ант, когда Гриценко и выкупившаяся с ее помощью из «рабства» Стоцкая вернулись на свои места. — Как известно каждому, хлеб — всему голова! Поэтому сейчас мы с вами будем жарить его над огнем!
По знаку Анта вдоль сидевших на бревнышках двинулись трое: «Вахмурка» со связкой очищенных от коры длинных прутиков, которые он по пути вручал каждому третьему-четвертому, Славик Агеев с тазиком черного хлеба, выдававший по кусочку тем, кого успел осчастливить подарком Вовочка, и Оля Парфенова с пачкой соли.
— А почему не всем дали? — возмутилась Летунова, которой прутика не досталось.
Нас с Младшим, кстати, тоже обделили.
— Место вокруг костра не резиновое, — терпеливо пояснил Михеев. — Поэтому придется подходить с хлебом по очереди. Но скучать никто не будет! Пока первая группа соберется у огня, остальные делятся на две команды. Для простоты: одна — те, кто сидит справа от меня, другая — те, кто слева. Договорились? Тогда играем в игру! Одна команда называет слово, другая хором поет куплет из песни, в которой это слово встречается. Потом — наоборот: те, кто пел — загадывают, а первые — поют. Постарайтесь выбирать слова попроще: такие, как «кибернетика» или «синхрофазотрон» — не надо!
— Про синхрофазотрон у Пугачевой есть! — заметила с места Майя Абашидзе. — «…занимаюсь на труде синхрофазатро-о-оном!..»
— Все равно лучше не надо, — покачал головой Ант, сторонясь от костра, чтобы дать возможность подойти туда первой партии обладателей прутиков.
А я поймал себя на мысли, что попросту восхищаюсь организацией мероприятия — насколько все идет четко и продуманно! Без сомнения, у Михеева — ну, или у кого-то из его «миньонов» — к такому подлинный талант! Тот, кто сумел так поставить дело, в те же 90-е наверняка не пропадет!
Я даже стал перебирать в уме фамилии известных предпринимателей и политиков своего времени, но ни Михеева, ни Усова, ни Коганова, ни хотя бы Парфеновой что-то там не припомнил. Зато сообразил другое: а ведь, за одним-единственным исключением, я понятия не имею, как сложатся через пяток-другой лет судьбы этих ребят! Понадобись вдруг мне, как Алисе Селезневой в том самом сериале, рассказать товарищам по отряду об их будущем — не сумею! Придется сочинять на ходу — подобно все той же Алисе! Даже обидно немного: тоже мне гость из двадцать первого века!
Мой взгляд непроизвольно отыскал у костра Стоцкую — вот что ждет впереди ее, я знал. Порадовать, правда, Вику мне было бы особо нечем.
Она рано вышла — в смысле, выйдет — замуж, что называется, по залету. За человека, почти на десять лет ее старше. Но дитя не родится, на девятом месяце беременности Стоцкая — звучную фамилию она сохранит — попадет под машину, сама останется почти цела, но потеряет ребенка. Как ни странно, Викин брак после этого не распадется. Но во время октябрьских событий 1993 года ее муж погибнет. Не знаю, на чьей он был — будет — стороне — защитников Верховного Совета или сторонников Ельцина, а то и просто просто окажется среди зевак, пришедших поглазеть, как танки стреляют по Белому Дому — немало таких тогда скосили шальные — а может, и, наоборот, прицельные, снайперские — пули…
«Стоцкая что, выйдет замуж за американца?» — с любопытством спросил тут Младший, должно быть, уловивший отголоски моих мыслей.
«Почему американца?» — не понял я.
«Ну, Белый Дом — это же в Америке!»
«Это другой Белый Дом…» — я чуть не добавил: «в Москве», — но вовремя остановился: не хватало только вопросов, почему в Москве стреляли танки!
Что-то мой юный пионер все же распознал:
«А кто стрелял? И в кого?»
— Дрон, мы загадываем слово! — дернул меня тут за рукав Толик.
— «Стрелять», — на автомате выдал я.
— О, клево! Наше слово: «стрелять!» — громко повторил за мной Степанов.
На то, чтобы дать ответ, чужой команде не потребовалось и четверти минуты:
Зайдя в тот ресторан, увидев англичан,
Французы стали все разозлены!
И, кортики достав, забыв морской устав,
Они дрались, как дети Сатаны!
Но спор в Кейптауне решает браунинг,
И англичане начали стрелять…[7]
А мысли мои уже снова текли своим чередом — как ни старался я на них не концентрироваться, дабы снова не спровоцировать Младшего на лишние вопросы.
Грустную историю недолгой семейной жизни Стоцкой я услышал от нее самой: в 94-м мы случайно встретились с ней в плацкартном вагоне поезда «Москва — Симферополь». Причем я Вику сперва и не узнал: помнил ее еще хрупкой девочкой с забавными косичками, что были у нее в 83-м — с нынешним каре я если Стоцкую и видел, то все перечеркнула пресловутая амнезия. Кстати, сейчас понимаю, что за девять лет, с 1985-го по 1994-й, Вика как раз не столь уж и изменилась. Нет, немного подросла, конечно, окончательно оформилась, превратившись из девочки-подростка в молодую женщину двадцати двух лет, но теперь бы я мимо нее уже не прошел, как тогда, в поезде.
Стоцкая тогда сама меня окликнула — уже в спину, возможно, тоже не была уверена, что не ошиблась. Назвалась…
На юг я ехал один, она тоже. У меня была с собой бутылка «Распутина» — того самого, «я вам подмигиваю, один раз — внизу, и другой раз — вверху» — которую мы с Викой и уговорили на двоих за откровенным разговором. Когда же водка закончилась, Стоцкая достала из чемодана литровый пузырь «Рояля» — его, правда, уже пришлось разбавлять купленной на платформе «Фантой» — а что вы хотите, девяносто шесть оборотов!
В итоге Вика уснула на чужой полке, но я договорился с ее хозяйкой — хмурой пожилой женщиной — и организовал им обмен. Тетка только выгадала — с боковушки у туалета перебралась на куда лучшее место.
На перрон на вокзале Симферополя мы сошли вместе. Дальше Стоцкой нужно было в Евпаторию, мне — в Феодосию, но спирт у нас еще оставался, и каким-то образом мы оба оказались в Коктебеле, где и провели безвылазно следующие две недели, наслаждаясь морем, солнцем и друг другом.
«Погоди! — снова встрял настырный Младший. — Я не очень понял. Мы со Стоцкой что? Это самое? Чпок-чпок?»
Что-то уж он больно проницательный сегодня — прям хоть вообще ни о чем не думай!
«Ты пока нет, — усмехнулся я. — Тебе еще рано. Да и ей, пожалуй…»
«Но… Все случится? Когда-нибудь?»
«Как вести себя будешь!»
«Я же говорил! — обрадовался юный пионер, верно приняв мой ответ за утвердительный. — А ты все: Казанцева, Казанцева…»
Непроизвольно я снова поискал глазами Яну: как видно, устав воевать с комарами, та щедро поливала себя из стеклянного пузырька «Гвоздикой».
— Эй, Казань, полегче! — безуспешно пыталась при этом отобрать у нее пахучее снадобье Мила Захарова — как раз смолкла очередная песня, и я расслышал ее слова отчетливо. — Всем надо — не одну тебя кусают!
Нас с Младшим летучие кровососы, кстати, как-то особо не беспокоили — должно быть, потому, что дымом от костра тянуло как раз в нашу сторону.
— Наше слово: «дым»! — придала очередной импульс игре Майя Абашидзе — не иначе, подумав о том же самом.
— Давайте, «Дым костра создает уют»! — тут же с азартом предложил нашей команде Толик.
— Ты что, такую нельзя! — опасливо покосился на скромно сидевших в сторонке вожатых Санек Завьялов.
— Так надо же только один куплет! Там ничего такого!
— Да, давайте первый куплет из «Дым костра…»! — поддержала Степанова Божена Петрова.
Она тоже знает эту песню? Хм… А с виду — приличная домашняя девочка… Хотя, может, Божена имеет в виду изначальный вариант, без всякого такого…
Дым костра создает уют,
— начал между тем Толик. Команда нестройно — и, честно говоря, не очень музыкально — подхватила:
«А что у вас было дальше? — спросил меня Младший. — Ну, со Стоцкой? Вы поженились?»
«Нет, — после паузы все же ответил я. — После того лета в Крыму мы больше не виделись. Так сложилось…» — там реально были объективные обстоятельства, однако, положа руку на сердце, отнюдь не непреодолимые. Но это я теперь так вижу, а тогда вот расставил приоритеты иначе…
«Жаль», — вздохнул юный пионер.
«Тебе-то о чем жалеть?»
«Ну, это же мое будущее…»
«Вот и устроишь его, как пожелаешь!»
«С тобой, пожалуй, устроишь! То нельзя, сё рискованно, третье — вообще журавль в небе…»
«Ладно, разберемся как-нибудь», — нельзя отрицать, что некоторые причины сетовать у Младшего имелись. Ну а мне сейчас что, легко разве?
Когда дрова в костре прогорели, Михеев, «Вахмурка» и Славик Агеев сдвинули головни в сторону, заложили в золу картошку, засыпали ее сверху углями и подкинули в костер свежих полешек. Через минуту пламя полыхало уже с новой силой.
Издалека донесся приглушенный расстоянием глас лагерного горна — в «Полете» дали сигнал к отбою. Но сегодня он звучал не для нас — здесь, в лесу, все веселье, по сути, только начиналось!
— А давайте прыгать через костер! — предложил кто-то.
— Да через что тут прыгать — его перешагнуть можно! — заявил Вовочка.
— Ну, давай, перешагни! — подначил его приятель-«Кржемелик».
— Да запросто!
Коганов подошел к костру, примерился. Пламя и впрямь было невысоким, а кострище — не слишком широким, но все же не такими, чтобы вот просто взять и перешагнуть. Тем не менее, отступать «Вахмурка» не стал, двинувшись вперед — и по-быстрому перенес ногу через огонь. Подпрыгнуть ему все же чуть-чуть пришлось, но не сильно.
— Кремень! — похвалил друга отрядный флаговый. — Хозяйство не опалил?
— Чтобы было интересно прыгать, нужно больше дров подкинуть! — почти в рифму констатировала Парфенова.
— Ант? — вопросительно обернулся к Михееву Вовочка.
— Ну, давайте, — подумав, согласился тот. — Топлива мы приготовили с запасом — все равно пропадет, если не сожжем!
Сразу несколько человек метнулись за новыми поленьями, и через пять минут пламя уже взметалось где-то по пояс высокому «Кржемелику».
— Дайте-ка я сперва сам опробую! — заявил Ант. — Разойдитесь!
Ему с готовностью освободили место. Кроткий разбег — и Михеев легко перемахнул через костер. Оранжевые огненные языки чиркнули ему в полете по ногам, но мимолетно, и через обувь со штанами никакого вреда не причинили.
Вокруг захлопали.
— Ничего сложного, — констатировал первоиспытатель.
— Теперь я! — вызвался между тем Серега Громов.
— Я следующая! — тут же заняла очередь Стоцкая.
— За тобой я! И я! — послышалось наперебой.
Закрутив головой, я поискал глазами вожатых: Вадим с Мариной стояли в сторонке, куда едва добивал свет от костра, и в происходящее на поляне по-прежнему не вмешивались.
А аттракцион «Докажи, что ты не Снегурочка!» уже заработал вовсю. Каждая удачная попытка сопровождалась задорным гулом — особенно если к костру устремлялась девочка в юбке. Мила Захарова в полете еще и ухитрилась лихо помахать широким подолом, вызвав и вовсе восторженный рев — но каким-то магическим образом ничего лишнего не засветив. А Инга, проносясь над костром, потеряла свою корону, но успела ее подхватить прежде, чем та упала в огонь — за что тоже удостоилась одобрительных возгласов.
Кому-то хватало одного прыжка, другие вставали в очередь снова и снова. Кто-то, поначалу осторожно выждав, присоединялся к забаве, когда та была в самом разгаре. Среди последних оказалась и Яна.
— Давай, Казань! — подбодрила ее Мила.
Та кивнула, начала разбег — и внезапно, обо что-то споткнувшись, рыбкой полетела прямо в костер.
Отряд ахнул. Все остолбенело смотрели, как девочка неудержимо падает в огонь.
— Твою ж математику! — сорвавшись с бревна, я пулей бросился к Яне. Ухватил за шиворот, рванул…
Ткань тонкой кофты, что была на Казанцевой, затрещала, но выдержала. Я выдернул девочку из пламени. Глаза ее были в ужасе распахнуты, рот широко открыт в безмолвном крике — но не раздавалось не звука, и это-то и пробирало до дрожи.
Одежда на Яне горела — я успел удивиться, как это она так быстро занялась.
«Она же на себя грамм сто крепкого одеколона вылила! — пробормотал догадливый Младший. — Если не больше!»
Удержаться на ногах Казанцева даже не пыталась — безвольно завалилась на спину. Одним махом сдернув с себя олимпийку, я принялся судорожно сбивать ею с девочки пламя. Пахнуло паленым — хорошо, если это была шерсть кофты, а не…
Кто-то вдруг бесцеремонно отшвырнул меня в сторону, словно котенка. Я обернулся: к Яне наконец-то подскочил Вадим. Делать, впрочем, вожатый принялся то же самое, что и я до этого — тушить огонь. Только зря пропала пара секунд на пересменку между нами!
Опомнившись, загалдели перепуганные пионеры.
Кое-как справившись наконец с пламенем, Вадим подхватил Казанцеву на руки и, бросив белой, как мел, Марине:
— Гасите костер — и веди отряд в корпус! — поспешил к тропе.
— А как же картошка? — растерянно спросил кто-то.
Ему не ответили.
6. Банный день
— Все снимают постельное белье, выносят в коридор и складывают в мешок! — едва отзвучал утренний горн, прокричала в коридоре корпуса Марина.
О, точно: сегодня же в лагере банный день!
Возможность постоять под душем с горячей водой предоставлялась пионерам в «Полете» раз в неделю. Строго говоря, при крайней нужде можно было вымыться и вне графика — заручившись разрешением вожатых (это для старших отрядов, младших одних не отпускали, им требовался взрослый сопровождающий) — но мальчишки этой возможностью обычно, мягко говоря, не злоупотребляли. Девчонки — вроде бы, пользовались ею чаще, но тоже, думаю, не все и наверняка — не каждый день.
Под помывку подгадывалась смена постельного белья — грязное с утра собиралось, а к обеду выдавалось чистое. Если черед твоего отряда «идти в баню» выпадал на вторую половину дня — считай, повезло: немытыми ложиться в чистую постель не заставят, так что тихий час можно на законных основаниях провести лежа поверх покрывала, не раздеваясь. Ну а тут уже где лежа — там и сидя, где сидя — там и стоя, а уж где стоя…
Старт, рывок — и финиш золотой!
Ты упал за финишной чертой!..
— привычно подала из репродуктора зычный голос народная артистка Украинской и Молдавской ССР — а в скором будущем и всея СССР — София Михайловна Ротару. Чтоб ей самой за какой-нибудь чертой упасть!
Да, банный день банным днем, а ни зарядку, ни линейку никто не отменял!
Бросив на кровать уже сдернутую с подушки наволочку, мы с Младшим потащились к выходу из палаты.
— У Яны Казанцевой предварительно диагностированы ожоги второй степени, — сообщила нам вожатая на утреннем построении. — Еще ночью ее увезли в больницу, в Серпухов. Как мне сказали, обычный срок лечения в подобных случаях составляет до двух недель.
— То есть, она еще может вернуться в лагерь? — поинтересовалась Мила Захарова.
— Это уже как ее родители решат, — пожала плечами Марина.
— Мои предки меня после такого ни за что бы назад не отпустили! — заметила Майя Абашидзе.
— А мои бы — наоборот, — хмыкнула Оля Парфенова. — За путевку же какие-никакие деньги уплачены!
— Так деньги, наверное, должны в этом случае вернуть… — предположила Божена Петрова.
«Надеюсь, это Яна не из-за меня прыгнула в костер…» — мрачно выдал Младший еще с ночи мучавшую его мысль.
«Уверен, что тут просто несчастный случай, — поспешил успокоить его я. — Нырнуть в огонь — слишком уж болезненный способ привлечь к себе внимание! Даже для Яны».
«А если она хотела не привлечь? Если… ну, типа, жизнь больше не мила…»
«То же самое возражение. Вот если бы она с крыши спрыгнула или вены себе вскрыла…»
«Типун тебе на язык!»
«Язык у нас с тобой, если что, общий. А за Яну я переживаю уж не меньше тебя! Но думаю, в данном конкретном случае мы с тобой ни при чем».
«Хорошо, если так…»
— Марина, а где Вадим? — осведомилась между тем у вожатой толстушка Кира Летунова.
— Вадима пока не будет, — вздохнула та.
— Его теперь посадят, да? — спросила Аля Авдеева. — Ну, из-за Казанцевой?
— Надеюсь, что нет, — вся аж передернулась Марина. — Но пока идет разбирательство, Горохов его отстранил. Так что временно я с вами буду одна — надеюсь, ненадолго. И это как раз второе, о чем я хотела сказать. За вами и вдвоем-то непросто уследить, а уж в одиночку… Поэтому полагаюсь на вашу сознательность! Не подведите меня!
Хорошенькое дело, кстати! Допустим, Яна и впрямь пострадала по недосмотру вожатых — отчасти вопрос это спорный (и почему, кстати, козлом отпущения выбран Вадим, а не Марина?), но допустим. И какова реакция лагерного начальства? В два раза меньше вожатых этому проблемному отряду! Гениально, чё!
— Мы не подведем! — горячо заверила тем временем девушку Стоцкая.
Строй поддержал ее одобрительным гулом.
Ну, ладно, может, и сработает… Хотя что-то я сомневаюсь в подобных методах!
— И последнее, — проговорила Марина. — Наше время мытья — 12:00. В половине двенадцатого прошу всех собраться у корпуса — уже с банными принадлежностями и чистой одеждой. У кого кружкú или еще что — не опаздывать! Ну а сейчас — идем на линейку!
Душевые располагались в административном корпусе на так называемом хоздворе. Сейчас в здании шел ремонт — из-за чего, кстати, обычно проживавший в нем лагерный персонал был разбросан по отрядным корпусам, в частности, в нашей «шестиместке» жили три дамочки-кружковода — но работы на нужном нам, первом этаже были уже почти завершены. Почти — но все же не до конца. Так, между мужским и женским отделениями душа вместо капитальной кирпичной стены пока стояла лишь тонкая перегородка. Понятно, непрозрачная — фанерная — но девчоночьи повизгивания из-за нее были прекрасно слышны, а если постараться, можно было бы, наверное, разобрать, и о чем там, в запретном мире, болтают.
Разумеется, этот утлый барьер не мог не привлечь к себе внимание пытливых мальчишеских умов. «Вахмурка» с «Кржемеликом» первым делом принялись исследовать его на предмет поиска каких-то щелей и дырочек. Увы им: загородка, по ходу, оказалась сделана на совесть. Но если Руслан на этом успокоился, включил воду и встал под душ, то Вовочка так просто сдаваться не собирался.
— Мы не можем ждать милостей от природы, взять и у нее — вот наша задача! — провозгласил он, примериваясь к фанере невесть откуда добытым кривым гвоздем.
— Коганов, что там у вас происходит? Я все слышу! — тут же донесся из-за перегородки несколько противоречивый окрик Марины.
Вожатые с отрядом не мылись, но на всякий случай в душе всегда присутствовали. Марина, естественно, пошла с девочками — а вот с нами-то сейчас Вадима не было!
— Ничего, все в порядке! — отпрянув от стены, прокричал в нее «Вахмурка», но вовсе отойти и не подумал — как и деть куда-нибудь свой гвоздь.
Что касается нас с Младшим, то мы, ни на что не отвлекаясь, нашли себе свободный кран, отрегулировали воду — та шла то холоднее, то горячее, и требовалось поймать некую золотую середину, от которой колебания будут не столь заметны — и с наслаждением подставили плечи под тугие колючие струи.
Тем временем, в душевую из раздевалки вошел последний из мальчишек второго отряда — это был Костик Иванов. Очки свои он, как видно, оставил с одеждой, и теперь подслеповато щурился, ища себе местечко. В «Данко» числилось девятнадцать пацанов, а вот душевых леек в отделении имелось восемнадцать (три блока по шесть), так что кто-то всяко был обречен оказаться лишним и ждать очереди.
Если бы Костик пошел налево, где самозабвенно ковырялся с перегородкой Вовочка, он бы, пожалуй, мог занять невостребованный покамест «Вахмуркой» кран, но Иванов повернул направо, где все уже было давно занято. Поняв, что приткнуться некуда, Костик замялся, и в этот момент Славик Агеев внезапно вырвал у него из рук мочалку.
— Сифа! — прокричал он — и швырнул ту в Степанова.
Толик поймал мочалку на лету и тут же кинул в Завьялова:
— Санек сифа!
Завьялов бросил снаряд в Громова. Серега перенаправил мочалку в «Кржемелика». Руслан замахнулся было в мою сторону, но, недобро прищурившись, я веско обронил:
— Не стóит.
Помедлив, Усов предпочел выцелить затеявшего все это Агеева.
Пока мочалка летала по душевой, мы с Младшим спокойно домылись.
— Костик, иди сюда, место освободилось! — позвал я Иванова, закончив. — Верните ему мочалку! — потребовал затем — снаряд уже снова был у Славика.
— Это сифа! — заспорил тот.
— Сифа у тебя в штанах! Подурили — и хватит!
— Тогда он и останется сифой! — Агеев кинул мочалкой в Иванова. Поймать ту неловкий Костик не сумел, и она шлепнулась на кафельный пол.
— Он будет тем, кто уже принес отряду две звезды! — с расстановочкой заметил я. — А что сделал для всех ты?
— Я вчера с костром помогал! — буркнул Славик.
— В самом деле, хватит! — неожиданно поддержал меня молчавший до того Михеев. — Не хватало еще…
Его слова заглушил жуткий грохот — и последовавший за ним истошный визг. Мы с Младшим выглянули из-за перемычки, разделявшей мужскую душевую на блоки: в фанерной перегородке, над которой недавно корпел «Вахмурка», зияла огромная квадратная дыра — где-то два на два метра. Отсутствующий в ней кусок валялся на полу — уже в женском отделении — и поверх него в позе звезды голой задницей кверху лежал сам растерянный Вовочка. На заднем плане мелькали спины и попки с криками в панике убегавших девчонок.
— Это что еще за новости? — в проломе показалась Марина. Она была в целомудренном закрытом купальнике — кто-то мне рассказывал, что обнажаться при подопечных, даже и своего пола, вожатым в лагере запрещено — по каким-то там психологическим и педагогическим резонам.
Теперь настала очередь мальчишек поспешно искать себе укрытие.
— Поскользнулся! — выдал между тем снизу Коганов, ужом отползая назад, к своим. — Хлипкие тут у них стены, хочу сказать! Я не виноват!
— Сразу после нас моется первый отряд! — всплеснула руками вожатая. — И как они теперь?!
— Как, как… Еще спасибо скажут! — с усмешкой прошептал рядом со мной Громов.
— Я все починю! — в свою очередь пообещал «Вахмурка».
— Ну-ну… — вздохнула Марина.
Мало-мальски серьезного наказания Вовочке удалось избежать — он твердо стоял на том, что по неосторожности поскользнулся на мокром полу, уперся руками в перегородку — а та возьми и поддайся. Агеев с «Кржемеликом» эту версию охотно подтвердили, других свидетелей инцидента «не нашлось», так что «Вахмурка» отделался выволочкой, устроенной ему по возвращении в корпус — не поверите — Антом!
— А если бы тебе дали черную метку?! — неистовствовал Михеев. — И так в хвосте плетемся! Да и отряд от первого отстает!
— Так ведь не дали же! — оправдывался Коганов.
— Повезло, что Марине сейчас самой неприятности не нужны! А если бы кто-то из девчонок заикой с испугу остался?!. Или не с испугу — от смеха? — уже с ухмылкой добавил Ант.
— А что это от смеха-то? — взвился Вовочка, до того смиренно принимавший все упреки.
— А то самое!
В этот момент в приоткрытую дверь нашей палаты постучалась Стоцкая.
— Прошу прощения! Андрей, можно тебя на минутку? — проговорила она, посмотрев на нас с Младшим.
— А что такое? — контроль был у юного пионера, он и реагировал.
— Когда такая шикарная девушка зовет, нужно не вопросы задавать, а бегом бежать! — хмыкнул Толик.
— Или когда к себе вызывает Председатель Совета отряда, — с деланой серьезностью добавил Руслан.
— Хорошо, иду, — пожал плечами Младший.
— Можно с тобой поговорить? — спросила Вика, когда мы вышли в коридор.
— Уже говоришь, — справедливо заметил мой юный пионер.
— Нет, не здесь… Пройдемся? — указала Стоцкая в сторону холла и лестницы на первый этаж.
«Что это она?» — насторожился Младший.
«А я-то почем знаю?..»
«Что-то тут нечисто. Бери контроль, а? А то я еще чего-нибудь не того наворочу!»
«Не вопрос».
— Почему бы и нет, — приветливо кивнул я девочке. — Идем.
Мы вышли на улицу, завернули за угол корпуса, где и остановились — в месте, вроде, и безлюдном, но в то же время — у всех на виду.
— Итак? — повернулся я к спутнице.
— Андрей, мне нужна твоя помощь… — проговорила в ответ она — и нервно сглотнула. Надо же! — Но только обещай, что никогда никому не расскажешь того, что сейчас узнаешь…
Ого, даже так?
— Честное пионерское! — пожал плечами я.
— Издеваешься? Я серьезно!
— Я тоже.
— Поклянись здоровьем своих родителей!
Ни фига себе заявочки!
— Не уверен, что это хорошая идея, — покачал головой я.
— Так надо!
«А что, собственно, такого? — вмешался Младший. — Слово мы с тобой по-любому сдержим, а здоровье предков, как я понимаю, зависит не от какой-то клятвы, а от того, получится ли отговорить отца от той злополучной командировки!»
Ну, так-то да…
— Хорошо, — кивнул я Вике. — Клянусь здоровьем родителей: то, что от тебя сейчас услышу, дальше меня не пойдет.
— Спасибо, — выдохнула Стоцкая — и снова умолкла. Как-то совсем на нее не похоже!
— Так в чем дело-то? — вынужден был подтолкнуть собеседницу я.
— Дело… Дело в том, что девчонки хотят устроить «темную» Инге Трефиловой! — выпалила Вика.
— Да? — ну, новость, конечно, неординарная, но странного поведения Стоцкой совершенно не объясняющая. — А за что?
— Кира Летунова говорит, что видела, как Инга поставила подножку Яне — и из-за этого та вчера упала в костер…
Все страньше и страньше, блин, как говаривала Алиса — не Селезнева, Кэрроловская.
— Зачем Трефиловой было это делать? — развел руками я.
— Девчонки считают… Ну, что, в общем, из зависти. Или, скорее, ревности…
— Какой еще ревности?!
— Ну, вы с Казанцевой… А Инге ты, вроде как, нравишься…
— И поэтому нужно было толкать Яну в костер?!
— Не толкать! Ножку подставить… И я не говорю, что надо…
— Если все так и было — свою «темную» Трефилова заслужила! — отрезал я. — С Яной-то у нас ничего такого… — это, кстати, было правдой — на текущий момент — хотя, конечно, лучше бы данные слова произнес Младший. — Но какая разница?!
— А разве вы с Казанцевой не… — Вика снова не договорила.
— Нет, — подтвердил я. — Но это совершенно не важно! Что бы там себе ни думала Трефилова…
— «Темную» нельзя допустить, — мотнула головой Стоцкая. — Во-первых, такого не скрыть — и мало того, что это подставит Марину, которой и без того сейчас непросто — так еще и пачку черных меток нахватаем! А во-вторых… А во-вторых, — продолжила моя собеседница после короткой паузы, должно быть, поняв, что ее «во-первых» меня нисколько не убедило, — Трефилова этого не делала. Я точно знаю!
— Откуда ты это можешь знать? Тем более, точно?
— Потому что ножку Яне подставила я! — опустив голову, прошептала Вика.
— Ты?! — опешил я. — Но зачем?!
— Сама не знаю, что на меня нашло! Это был какой-то нелепый, неосознанный порыв! Когда я поняла, что делаю — поспешила отдернуть ногу, но Яна об нее уже споткнулась!
— Но зачем?! — обескураженно повторил я.
— Дура потому что! — всплеснула руками Стоцкая.
Она снова подняла на меня глаза — в тех что-то блеснуло. Слезы?! Их у «железной» Вики я видел лишь однажды — в том самом крымском поезде, после бутылки «Распутина».
Но сейчас меня было этим не пронять.
— Ну так и признайся во всем девчонкам, — приняв равнодушный вид, сухо бросил я. — Сделала — отвечай!
— Яне это уже не поможет, — пробормотала девочка. — А достижения отряда — обнулит! Ну, из-за черных меток!
— Ну и черт с ним! Или ты хочешь не просто расплаты избежать, но и, как ни в чем не бывало, в «Артек» съездить?!
— Если путевка достанется мне, я все равно отдам ее Яне, — заявила Стоцкая. — Договорюсь в Совете дружины… Расплаты тоже не боюсь — ты прав, заслужила — получи. Но для отряда это — ЧП, которое никак не скрыть. Что будет с Мариной? И так уже Вадим…
— Раньше нужно было об этом думать!
— Ты прав. Совершенно прав! Но ведь лучше поздно, чем никогда… Андрей, я тебя очень прошу, помоги мне! — буквально уже взмолилась Вика. — Помоги — и я что хочешь для тебя сделаю!
— Кроме чистосердечного признания в подставе Яны? — прищурился я.
Стоцкая потупилась.
— От тебя мне ничего не нужно! — отрезал я — кажется, к некоторому разочарованию Младшего. — Но, — вздохнул, — Трефилову в любом случае нужно выручать… Вот только как — если публично покаяться ты отказываешься?
— Скажи девчонкам, что видел, как Яна споткнулась о торчавший из земли корень! — быстро, будто боясь, как бы я не передумал, заговорила Вика — ответ у нее явно был заготовлен. — Он там точно был, корень этот — я помню! Тебя послушают — с учетом, что вы с Казанцевой… Не говори им, что между вами ничего не было — это только все усложнит!
— Это уже мне решать, — обронил я.
Помедлив, Стоцкая судорожно кивнула.
— Когда ты хочешь, чтобы я с ними поговорил? — ледяным тоном уточнил я.
— Чем скорее — тем лучше. Они все сейчас в нашей палате сидят — идем туда!
— Ну, идем…
Почти все девочки второго отряда и впрямь собрались в одной, третьей палате. Инга Трефилова, набычившись, сидела на кровати — такой же, как у меня, кстати, в углу. Рядом на тумбочке лежала ее вчерашняя корона. Что ж, sic transit gloria mundi[9]…
Остальные, все не менее угрюмые, расположились на удалении от изгоя, только Аля Авдеева, ближайшая подруга Инги, держалась где-то посередке: ни нашим, ни вашим…
— Прошу внимания! — заявил я, переступив порог спальни вслед за Викой. — Прежде, чем вы сделаете, что задумали, пожалуйста, выслушайте меня!
Девчонки обернулись.
— Ну-ка, ну-ка? — с любопытством бросила Оля Парфенова.
— Сперва отмечу: что бы вы ни думали про Яну, у нас с ней были хорошие, дружеские отношения. Не больше, но и не меньше! — продолжил я. — Будьте уверены, переживаю я за нее сейчас побольше многих! Но точно знаю, что Яна бы совсем не хотела, чтобы из-за нее пострадал кто-то невиновный!
— Так невиновный и не пострадает! — неприязненно зыркнув на Трефилову, выговорила Кира Летунова.
— Очень на это надеюсь! Потому что Инга к падению Яны в костер не имеет никакого отношения!
Вздрогнув, девочка-изгой недоуменно подняла на меня глаза — до этого буравила ими свои плотно сжатые колени.
— Как это не имеет?! — вскинулась между тем толстушка. — Я сама видела, как Трефилова выставила ногу!
— Ты ошиблась, — как сумел вкрадчиво произнес я.
— Ничего и не ошиблась!
— Тебе показалось из-за неудачного ракурса. Я тоже в тот момент смотрел на Яну…
— Ну разумеется! — хмыкнула Жанна «Златоуст» Цымбаларь. — Вы зе тисто друзья!
Ладно, пусть так.
— Я тоже смотрел на Яну, — повторил я. — И четко видел, что она споткнулась о корень. Да, Трефилова стояла поблизости — и не только она, там, вообще-то, целая куча народу была рядом — но подножку Яне никто не ставил! Ни она, ни кто другой. Ни случайно, ни намеренно!
— Ну я же точно видела… — нахмурилась Кира — былой уверенности в ее голосе, впрочем, уже не звучало. — Даже если это вдруг была не Трефилова — чья-то нога там точно мелькнула!
«Как бы теперь ей самой не устроили „темную“ — за то, что оговорила Ингу!» — резонно обратил мое внимание на новую проблему Младший.
— Оттуда, где ты сидела, так запросто могло показаться, — кивнул я Летуновой. — Наверное, очень похоже было. Уверен, ты никого не хотела обвинить без причины! Ведь да, если бы в случившемся с Яной кто-то был виноват — этого нельзя было бы так оставить! Но еще раз: я смотрел именно на Яну, внимательно смотрел — там был корень!
— Ну, может быть… — все еще с некоторым сомнением протянула толстушка. — Но я правда хотела, как лучше! — обвела она смущенным взглядом подруг.
— Ты говорила о том, что видела, — поддержал ее я. — Обманы зрения случаются — что тут поделать! Надеюсь, никто не станет тебя ни в чем упрекать — тем более, что все благополучно разрешилось! — не дожидаясь, пока кто-нибудь еще выскажется невпопад, подытожил я. — На этом у меня все! Спасибо, что выслушали!
— Тебе спасибо, — ответила за всех Майя Абашидзе.
«Ты заметил, что Стоцкая так и не объяснила, почему сделала то, что сделала?» — спросил у меня Младший, когда мы с ним уже вышли из девчоночьей палаты.
«Да нет, — покачал головой я. — Она как раз все объяснила».
«Когда это?»
«А самому подумать?»
Когда, когда. Когда излагала гипотетические мотивы Инги, когда же еще!
7. О виноватых и отличившихся
К утру Вадим в отряде так и не появился — на линейку нас снова строила одинокая, мрачная Марина.
— Сегодня в лагере турнир по настольному теннису, — объявила она, прежде чем дать нам команду двигаться на плац. — Как обычно, нужны четыре мальчика и четыре девочки. Каждый участник принесет своему звену звезду… Что, Михеев? — повернулась вожатая к вскинувшему вверх руку Анту. — Я не вызывала желающих — сборную отряда будем формировать после завтрака. Думаю, снова понадобится проводить отбор…
— Я не о теннисе, — заявил в ответ парень. — У меня вопрос: а за костер нам звезды когда дадут?
— За костер? — кажется, растерялась Марина. — Но ведь…
— Какие звезды, когда у вас там такое случилось?! — возмущенно воскликнула со своего места Аля Авдеева.
— Не у нас, а у нас, — махнул Ант руками вправо и влево от себя. — У всех. Казанцеву жалко, да. Но так вот получилось. Никто не виноват…
— Виноватых как раз полно, — выговорила, опомнившись, Марина. — Начиная с нас с Вадимом, и заканчивая вашим звеном, как организаторами мероприятия!
— Прыгать через костер вообще не мы предложили! — напомнил из строя «Вахмурка».
— Но вы этому и не воспрепятствовали!
— Как и ты! — хмуро буркнул вожатой Михеев.
— А я с себя ответственности и не снимаю!
— Вот только отдувается за тебя сейчас Вадим… — пробормотала одна из девчонок — кажется, Кира Летунова. Впрочем, сделано это было аккуратно, так, чтобы Марина точно не услышала.
— Получается, куча виноватых, а в пролете — второе звено! — не отступал и Ант, и уж он-то вещал в полный голос. — И вообще, Вадим говорил, что звездочки будет распределять Совет отряда — а теперь ты все решила сама!
— Такой вот волюнтаризм, — кисло усмехнувшись, процитировала самого же своего нынешнего собеседника вожатая. — Но знаешь, тут ты, пожалуй, прав, — неожиданно кивнула она Михееву. — Вика, — повернулась девушка к Стоцкой. — Собери после завтрака Совет отряда — и рассмотрите этот вопрос.
— Хорошо, — послушно кивнула наш Председатель.
— Но представители второго звена смогут участвовать в заседании только с правом совещательного голоса! — продолжила Марина, снова обращаясь к Анту.
— Это еще почему? — ощетинился тот.
— Чтобы исключить предвзятость!
— Это несправедливо! — подал опять голос Вовочка.
— Как раз это — справедливо! — отрезала вожатая.
Ну а я давно уже смотрел не на нее и не на Михеева с его «миньонами» — а на Стоцкую. Не слишком ли высоко я себя ставлю? Не могло ли быть так, что Вика позавчера тупо решила подставить «михеевцев», а бедная Яна всего лишь оказалась в плохом месте в плохое время? Ну и тогда мы с Младшим тут тоже — сбоку припека?
«А что их подставлять-то, этих „михеевцев“?! — решительно не согласился со мной юный пионер. — Они и так идут на самом последнем месте! Да и не стала бы Стоцкая так делать! Одно дело — девчоночья ревность, а тут — совсем другое!»
«Тебе просто нравится так думать», — хмыкнул я.
Впрочем, насчет того, что второе звено нынче было бы далеко не первым кандидатом в жертвы нечестной игры, с Младшим нельзя было не согласиться.
— Как некоторые из вас, возможно, уже слышали, — проговорил с возвышения на линейке старший вожатый, — позавчера у нас в лагере имело место печальное происшествие. Девочка, Казанцева Яна, во время отрядного мероприятия упала в костер и получила серьезные ожоги…
Блин, и этот туда же! Оставили бы уже несчастную Яну в покое — сколько можно трепать ее имя?!
— Случившееся должно послужить нам всем уроком, — продолжил между тем Максим. — Еще раз напомнить, как важно соблюдать дисциплину и требования безопасности — особенно, когда имеешь дело с огнем! Но об этом мы уже подробно поговорили с вашими вожатыми, а они, уверен, проведут соответствующие беседы с вами. Сейчас же я хочу сказать несколько об ином. В критическим момент, когда многие его товарищи растерялись, один из наших пионеров проявил незаурядную выдержку, а также отвагу и сообразительность! Он помог пострадавшей выбраться из огня и потушил ее загоревшуюся одежду. Если бы не он, последствия инцидента могли бы оказаться куда трагичнее! Я говорю о пионере второго отряда Андрее Резанцеве!
Вот как, значит? Виноватых определили — теперь для баланса ищем героев? Ну что ж…
— А потому право поднять государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик предоставляется сегодня пионеру второго отряда Резанцеву Андрею! — торжественно объявил старший вожатый. — Особо отмечу, что он удостаивается этой чести уже второй раз за смену! Такое, поверьте, случается нечасто. Пионер, на флаг!
— Есть — на флаг! — как-то вяло поднял руку в салюте Младший.
«Ты не рад, что ли?» — удивился я. В прошлый раз в подобной ситуации он разве что не прыгал от счастья — пусть сейчас этого и не помнит.
«Это же не моя заслуга — твоя», — последовал ответ.
«Я и есть ты».
«Это, конечно, немного утешает…»
Мы вышли к флагштоку, ударил барабан, заскрипело колесико подъемного механизма…
«Не мешай мне сейчас, хорошо?» — попросил неожиданно Младший, когда флаг был им наконец поднят.
«Что ты задумал?» — насторожился я, явственно ощутив, как вдруг резко сменился настрой у юного пионера.
«Ничего плохого. Ты, главное, не мешай! Договорились?»
«Что. Ты. Задумал».
«Просто хочу сказать несколько слов в микрофон».
«У нас есть миссия! — напомнил я. — Спасти родителей! И если ты…»
«Это другое! Чисто местная тема. Честное слово!»
«Ну, хорошо…» — в конце концов, нельзя же его держать совсем уж на коротком поводке…
Младший отошел от флагштока, но, миновав клумбу, неожиданно для всех на линейке двинулся не назад, к отряду — а в сторону Максима. Удивленно приподняв брови, старший вожатый указал ему жестом — не туда, мол, идешь, но юный пионер лишь мотнул головой.
— Я хотел бы кое-что всем сказать, — негромко проговорил он, приблизившись к возвышению.
— Что сказать? — нахмурился Максим.
— По поводу случившегося позавчера. Это важно.
— Так не делается, — покачал головой старший вожатый. — Нужно было предупредить заранее.
— Заранее я не знал, что меня вызовут на флаг, — развел руками Младший. — Второй раз за смену… — добавил он веско. — Ты сам сказал, случай необычный. Дай мне сказать пару слов — раз уж я все равно уже тут. Если теперь просто уйду — вопросов возникнет больше!
— То есть, вопросы по-любому возникнут? — прищурился на нас Максим.
— Наоборот, собираюсь их закрыть…
— Пока попахивает какой-то авантюрой, — покачал головой старший вожатый.
— Может, пусть и впрямь выступит? — нежданно вступился за меня стоявший рядом с Максимом Председатель Совета дружины Широков. — Пауза уже всяко затянулась! А Резанцев не производит впечатление человека безответственного!
— Ой ли?! — хмыкнул старший вожатый. — Но в одном ты прав: пауза затянулась. Прогнать же с линейки пинками пионера, дважды вызывавшегося на флаг — не самое лучшее решение… Ладно, говори, что хотел, — протянул он нам микрофон. — Но если что — смотри у меня!
— Спасибо, — поблагодарил Младший, поворачиваясь лицом к недоумевающей дружине. — Я вот что хочу сказать! — теперь его голос был усилен мощным динамиком. — Позавчера, когда Яна Казанцева споткнулась и упала в костер… Да, я подоспел к ней первым, потому что стоял ближе всех… Но главное сделал наш вожатый, Вадим! Именно он в итоге погасил на Яне горящую одежду — я только начал, и не особо успешно! И именно Вадим сумел вовремя доставить Яну к врачу! Это его, нашего вожатого, заслуга, что все не закончилось куда хуже! Вторая наша вожатая, Марина, тоже действовала быстро и четко! Не надо их ни в чем обвинять — наоборот, они оба — большие молодцы! И я прошу тех, от кого это зависит — верните поскорее Вадима отряду! Он нам очень нужен! И Марине с нами одной невероятно тяжело!.. У меня все.
Младший опустил руку с микрофоном.
Какое-то время над линейкой стояла мертвая тишина, затем со стороны «Данко» послышались первые робкие хлопки… Через несколько секунд аплодировал уже весь второй отряд, а затем к овации присоединились и остальные.
Похлопали и Широков с Максимом. Первый — весьма даже энергично, второй — будто бы в сомнениях, к тому же тут мой юный пионер некстати сунул ему в руки микрофон.
— Мы благодарим Андрея Резанцева за высказанное мнение и надеемся вместе с ним, что по результатам ведущегося разбирательства будет принято взвешенное и справедливое решение, — заявил старший вожатый, когда Младший направился к отряду.
«Ну и зачем?» — спросил я у него.
«Затем, что согласившись прикрыть Стоцкую, мы с тобой должны теперь и разделить ее ответственность. Хотя бы моральную. По сути, Вадим пострадал из-за нее — значит, мы были просто обязаны хоть как-то его защитить!»
«Думаешь, это на что-то повлияет? Твоя речь?»
«Не знаю. Но я попытался».
«По этой логике, нужно теперь и Михееву на Совете отряда звезд в копилку отсыпать!» — хмыкнул я.
«В планах».
«Ты это серьезно?»
«Абсолютно».
Гм…
В Совет отряда у нас входили семь человек: Стоцкая — Председатель, мы с Младшим — заместитель, «Кржемелик»-Усов — как флаговый, и четверо звеньевых: Майя Абашидзе, «Вахмурка»-Коганов, Толик Степанов и Аля Авдеева. Может, и не самый плохой расклад вырисовывался бы для «михеевцев», но сами они на сегодняшним заседании права решающего голоса Мариной были лишены — и это все меняло.
Для заседания мы собрались в холле — в то время, когда все остальные пионеры отряда отправились на традиционную уборку территории. Все-таки есть у актива определенные привилегии, есть!
— Дело, конечно, ваше, — заявил, получив от Вики слово, Вовочка, — но вы все же учтите: мы старались! И всё ведь, согласитесь, шло неплохо — до того самого момента, пока Казанцева не споткнулась! Так что мне кажется — нам всем кажется — это происшествие не должно перечеркнуть всего остального. Приложенных усилий, хорошего начала… Смотрите, короче. По справедливости, хотя бы одну звезду нам бы дать надо!
— Старались они! — всплеснула руками Аля. — Достарались до того, что одна теперь в больнице, а другой чуть «темную» не устроили!
— Ты нас только в ваши бабские дрязги не впутывай! — возмутился Коганов. — То, что вы там на Трефилову сдуру ополчились — к нашему костру вообще никаким боком!
— Короче, я за то, чтобы звезд не давать! — заявила Авдеева — и плюхнулась на стул, сцепив руки на груди.
— Поддерживаю, — подключился к обсуждению Степанов. — Старания — это, конечно, хорошо, но важен результат — а он плачевный! Вот у нас в классе жирный парень один есть, Данила. На физре, как турник или брусья — он всегда мешком висел. Но кряхтел натужно, рожа вся красная… И одно время училка ему тройки или даже четверки ставила — ну как же, Данила же старается! А что толку с тех стараний, если он ни фига не может ни подтянуться, ни отжаться ни разу? Потом у нас новый физрук появился — и это дело с дутыми отметками прекратилось. И знаете, через год Данила в первый раз подтянулся! Ну, почти. И какой, получается, подход правильнее? Вот!
— Я тоже думаю… — начала было Абашидзе, когда Толик умолк, но ее вдруг перебил Младший:
— Можно теперь я скажу?
— Ну, говори, — легко уступила ему очередь Майя.
— Кого-то это, возможно, удивит, но я хочу поддержать второе звено! — заявил я-тринадцатилетний.
— Что? — и впрямь изумилась Аля.
Широко распахнул глаза и Степанов.
— Объясню. Подготовка мероприятия была выше всяких похвал. Все эти конкурсы, прутики для хлеба, четкое понимание, что и когда должно происходить… Там не три, там все пять звезд смело можно было давать! Но потом случилось то, что случилось. Несчастье с Яной. Кто виноват? Второе звено? Да, и они, конечно — как организаторы. Но и мы все тоже. Тот, кто предложил прыгать… Кто это, кстати, был, кто-нибудь помнит?
— Точно не из нашего звена! — вставил «Вахмурка».
— А также все те, кто выстроился в очередь к костру, — не дождавшись иных ответов, продолжил мой юный пионер. — И те, кто их не остановил! И вожатые — которые уж чересчур самоустранились…
— Ты же сам только недавно на всю линейку заявил, что Вадим ни в чем не виноват! — сердито бросила ему Авдеева.
— Я не совсем так сказал, — мотнул головой тот. — Марина права, виноватых полно, и далеко не все из них названы! — он мимоходом покосился на Стоцкую. Вика отвела взгляд. — Но неправильно, если кто-то один будет отвечать за всех! Это не должен быть Вадим, но это не должно быть и второе звено… Итак, мое предложение: две звезды! — заключил Младший.
— Но как же… — снова заговорила Абашидзе — и опять ее бесцеремонно прервали. На этот раз — Стоцкая.
— Я согласна! — громко и четко произнесла она. — Две звезды. Три были бы уже каким-то вызовом, одна или ни одной — несправедливостью.
— Э… — Майя недоуменно повернулась к подруге.
Перевели взгляд на Вику и мы с Младшим. Интересно, это и впрямь ее собственное мнение, или она тупо нас поддержала — из чувства вины и, может, благодарности? И если верно последнее — так теперь что, всегда будет? Удобно, наверное, но как-то… Как-то…
— Ну а что скажешь ты? — осведомилась между тем Стоцкая у Абашидзе. — Получается, твой голос — решающий.
— Я… Я тоже согласна, — явно не без колебаний выдала та — видимо, не решившись противоречить подруге. — Две звезды.
— Три голоса из пяти — за две звезды! — подытожила Вика. — Большинство. Решение Совета отряда принято!
— Это какая-то профанация! — всплеснула руками Авдеева. — Марина такого не одобрит!
— Решение принято, — твердо повторила Стоцкая.
— Спасибо! — с некоторым опозданием воспрял «Вахмурка», успевший, похоже, смириться с неблагоприятным для своего звена исходом дела.
— Заседание закрыто! — объявила Вика, оставив Вовочкину благодарность без ответа. — Идемте на улицу — еще успеем поднять по паре фантиков!
8. Пинг-понг
«Это… что?» — с нескрываемым сарказмом осведомился я у Младшего, глядя на предмет у нас в руках, который юный пионер только что достал из чемодана.
«В смысле — что? Ракетка…»
«Нет, дружок, — хмыкнул я. — Это вон у Стоцкой ракетка, — на пару секунд перехватив контроль, показал глазами на как раз проходившую мимо окна Вику. — А у нас… Не знаю даже как назвать… Помесь киянки с мухобойкой…»
«Не понимаю, что тебя не устраивает, — недовольно бросил юный пионер, запирая чемодан и забрасывая тот на верхнюю полку хранилища. — Года четыре уже ею играю!..»
«Про четыре года — верю. А вот насчет „играю“ — тут я бы уже не был столь категоричен… Как этим играть?!»
Возможно, четыре года назад это бледно-оранжевое поделие спортивной промышленности Эстонской ССР — судя по полустершейся надписи «PŎHJALA TALLINN» над рукояткой — на что-то еще и впрямь годилось, но сейчас оно, увы, являло собой жалкое зрелище. Мало того, что изначально ракетка Младшего (блин, на самом деле, моя — а я уже и забыл, что когда-то с такой начинал!) относилась к категории «жестких», как мы такие называли — пупырчатая резиновая накладка была у нее наклеена прямо на деревянную основу, без какой-либо дополнительной прослойки — так еще и добрых две трети шипчиков на ней оказались начисто стерты! «Зато» обе ее стороны я (да, именно я — десяти-тринадцатилетний!) старательно разукрасил цветными шариковыми ручками. Имелись тут надписи «спорт», «ping-pong», «п/л „Полет“», «¡No pasarán!», крупно: «ЦСКА», причем буквы были стилизованы под знаменитый логотип рок-группы «AC/DC», собственно логотип «AC/DC», но куда мельче названия любимого клуба… А еще развевающийся флаг все того же ЦСКА, серп и молот, череп с костями, что-то еще, впоследствии старательно замазанное — да много всякого!
Поудивляться разнообразию былых моих детских интересов — самое то, но играть этим в теннис…
«Не нравится — попроси у Стоцкой ее мягкую, — сварливо проворчал Младший. — Тебе она даст… В смысле, ракетку».
«Нет уж, обойдемся без Стоцкой… Ну-ка, сделаю на пробу пару подачек…» — мы уже вышли из корпуса и направились к теннисным столам, крайний из которых был пока свободен.
Все оказалось еще хуже, чем я опасался. Гораздо хуже. Шарик наша ракетка не цепляла вовсе — ни накатить, ни подрезать. Только примитивные плоские удары — такими игры не выигываются! Хотя… У большинства наших с Младшим товарищей по отряду инвентарь ведь был ничуть не лучше. Что-то более-менее приличное имелось только у уже упомянутой Стоцкой, у Али Авдеевой и у Михеева…
Но случилось так, что именно против Анта нам и выпало биться в первом же раунде отбора.
Нет, мы даже немного посопротивлялись. Точнее, Младший посопротивлялся — начав игру, я благополучно слил Михееву пять подач подряд — и, плюнув, всучил контроль юному пионеру. Тот на моем фоне смотрелся даже не столь и плохо: исхитрился взять по очку на каждые два проигранных. В итоге: 8:21, и в следующий круг вышел наш соперник.
Честно говоря, это был самый сильный удар по моему самолюбию за все время пребывания в 85-м: я-то наивно считал, что в настольный теннис играю довольно прилично, а оказывается, все за меня делала моя пятизвездочная «Torneo» за три тысячи рублей в ценах где-то года 2010-го…
Оставалось утешаться тем, что ту же Авдееву не спасла и мягкая ракетка — слепой жребий свел ее в первой же игре со Стоцкой, и Вика разделала Алю под орех: 21:6.
— Ветер дул в мою сторону, — услышал я, как проигравшая жаловалась Инге — тоже, кстати, уже вылетевшей: Трефилову одолела Мила Захарова — хоть кто-то отстоял честь нашего третьего звена! — Играли бы моим «Идеалом» — все бы могло сложиться иначе, — вынув из кармана шарик, Аля принялась чеканить его ракеткой.
«Ого! — воскликнул Младший. — „Идеал“! Круто!»
Аккурат в этот момент Авдеева шарик уронила, и тот с глухим стуком запрыгал по плитке площадки в нашем направлении. Нагнувшись, юный пионер его подобрал, покрутил в пальцах: на белом боку виднелась красная надпись: «IDEAL CZECHOSLOVAKIA».
Ну да, были такие, припомнил я.
«Круто!» — разве что не зачарованно повторил Младший.
«Чего крутого-то? — скептически хмыкнул я. — Он же совершенно дубовый!» — уже в 90-е я как-то купил себе набор подобных шариков, шесть штук в длинной картонной коробочке — как раз руководствуясь светлыми детскими воспоминаниями — так потом весь исчертыхался: отстой полный!
«Зато ветром не сносит!»
«Да ну, извращение какое-то, а не шарик…»
«Скажешь тоже! Даже написано: идеал!»
«На заборе тебе еще не такое напишут!»
«На каком заборе?» — закрутил головой мой внутренний собеседник.
«На любом!»
«А, ты про это… А насчет шарика — тут ты зря! Отличный! Импортный же!»
— Где взяла? — с любопытством спросил он у как раз подбежавшей к нам за своей потерей Али.
— Дядя из Праги привез! — с гордостью заявила та, забирая шарик из наших рук. — В «Полете» больше ни у кого такого нет, точно говорю!
«Везет же некоторым…» — пробормотал Младший, глядя ей уже вслед.
«Две беды, которые в итоге нас погубят, — вздохнул я. — Святая вера печатному слову — написано „идеал“, значит идеал — и слепое преклонение перед всем импортным!»
«Прям вот погубят?» — подобрался юный пионер.
«Да это я так, в философском смысле…» — поспешил заверить его я.
«Ну, если в философском — тогда ладно…»
— Анекдот! — к Але с Ингой подошел «Вахмурка» — в отличие от всех нас, он свою первую партию выиграл и теперь ждал следующего соперника. — Девка пишет родителям из другого города: «Я тут всерьез увлеклась пинг-понгом». В ответ телеграмма: «Ничего, что китаец — был бы человек хороший!»
Девчонки прыснули в кулачки.
Ну да, смешно…
В мужскую сборную отряда по настольному теннису в итоге вошли Ант, Вовочка, а также Толик Степанов и Серега Громов. Женскую команду составили Стоцкая, Абашидзе, Захарова и Парфенова. То есть, три звезды за участие первому звену, три — второму и две — нашему, третьему. Таким образом, с учетом полученного от щедрот Младшего за позавчерашний костер, «михеевцы» ушли с чистого последнего места, догнав четвертое звено — и у тех, и у других стало по семь баллов.
По итогам основного турнира, на который Младший потащил меня болеть за «своих», расклад сделался еще любопытнее. Среди парней Ант занял второе место, уступив лишь не кому иному, как Игонину, а «Вахмурка» — третье. А значит, вместе они принесли и отряду, и своему звену еще три звезды. В концовке же соревнований старших девочек и вовсе разыгралась разве что не драма. Стоцкая в упорнейшей борьбе — «на балансе» — уступила в полуфинале Саше Перовской из первого отряда, а затем в матче за третье место буквально размазала по столу другую первоотрядницу, Аню Зеленову. Перовская же, еще сражаясь с Викой, серьезно подвернула ногу. Ту партию она кое-как до победы довела — как видно, на адреналине — но в финале, где встретилась с нашей Захаровой, эта травма дала о себе знать, и чемпионкой лагеря — отчасти неожиданно для себя самой — стала Мила.
То есть еще четыре больших звезды — «Данко», три малых — третьему звену, и одна — первому.
Таким образом всего у нашего отряда к вечеру должно было оказаться шестнадцать звезд, а во внутреннем зачете — первое звено лишь на балл опережать второе. Но на стенде в отрядном уголке почему-то отразилось иное: семнадцать звезд у «Данко» и равенство — по тринадцать — в противостоянии двух лидирующих звеньев. Спрашивается, откуда лишнее очко?
— Так это же тебе присудили, за повторный вызов на флаг! — сообщила в ответ на наше с Младшим недоумение Марина. — Не слышал — я объявляла? Так старший вожатый решил.
— Перовскую тоже два раза вызывали — значит первому отряду также дали звезду? — уточнила присутствовавшая при этом разговоре Стоцкая.
— Вечерняя линейка не считается, — пояснила ей между тем Марина.
— А разве вызов на флаг — само по себе не достаточное поощрение? — некстати заметил тут мой юный пионер.
— Предлагаешь эту звезду убрать? — усмехнулась вожатая. — Отрядную — не могу, а у звена могу балл и снять…
— Нет, нет! — поспешил вмешаться проходивший мимо и тоже задержавшийся у уголка Толик Степанов. — Заслужили — пусть висит!
— Но если Резанцев настаивает… — лукаво улыбнулась Марина.
— Я тебе настою! — в поясницу нам стукнул чей-то кулачок. Мы обернулись: сзади оказалась наша сегодняшняя триумфаторша Захарова.
— Ни на чем я не настаиваю, — буркнул Младший.
— То-то же! — задорно подмигнула ему Мила. — Резанцев, ты, кстати, на дискотеку идешь? — как бы между прочим поинтересовалась затем она.
— А сегодня что, снова дискотека? — кажется, растерялся мой юный пионер. — Я думал, кино…
— Але, Варшава! Кино было вчера!
Верно: накануне вечером в клубе нам показывали «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» — великолепную комедию про пионерский лагерь, очень в тему! В ходе просмотра я, правда, несколько раз ловил себя на мысли, что сочувствую не раздолбаю Косте Иночкину с друзьями, как когда-то в детстве — а наоборот, товарищу Дынину. Всего-то и просил, бедолага, чтобы через речку не прыгали — и остался непонятым!..
Через речку, через костер…
— Ну… — с сомнением протянул тем временем Младший. — Может, и пойду…
«Ты же не против?» — с некоторой опаской уточнил он у меня.
«Давай сходим», — не стал возражать я.
— Да, пойду, — заручившись моим согласием, кивнул юный пионер.
— Вы это слышали?! — воскликнул оказавшийся неподалеку Вовочка. — Девки, записывайтесь в очередь на белый танец! Свободные места еще есть!
— Кто тебе такое сказал? — неприязненно прищурился на него Младший и, не дожидаясь ответа, зашагал в палату, переодеваться.
В самом деле, не в трениках же идти на танцы!
9. Дискотека 80-х
Не знаю, как с этим обстояло дело в других пионерлагерях, но в «Полете» в 1985-м, как, впрочем, и в годы, непосредственно ему предшествовавшие, на вечерних дискотеках проигрывались исключительно отечественные музыкальные композиции. В прошлый на моей памяти мой сюда приезд — в 83-м — кто-то мне говорил, что это личное распоряжение тогдашнего начальника лагеря Веретенникова. Но того сменил Горохов, а ничего так и не поменялось.
Правда, потчевали октябрят и пионеров все же не сплошь какими-нибудь там Пугачевой с Боярским — звучали достаточно популярные тогда у советской молодежи группы и исполнители: такие как «Форум», «Круг», «Пламя» и «Цветы». Или, скажем, Михаил Муромов — еще до своего «яблочного-на-снегу» периода. Именно под его бесконечное «Флюгер, флюгер. Я — флюгер, флюгер, флюгер…» мы с Младшим и вошли сегодня в клуб.
Еще два слова об организации самого действа. На нем даже имелся своего рода диджей — эту почетную роль исполнял лагерный радист, студент лет двадцати, тот самый, что отвечал за сигналы горна — но никаких дисков он никуда не ставил: играл кассетник с заранее подобранным репертуаром. Принимались и заказы — для этого наготове имелся второй магнитофон — но лишь в исключительных случаях, обычно как подарок кому-то ко дню рождения, причем требовалось подтверждение праздничной даты вожатым. Если же запись крутилась своим чередом, то порядок был таков: три-четыре быстрые песни, под которые на танцполе (который, конечно, так здесь никто не называл) скакали почти исключительно малыши, затем одна медленная — тут большинство мелких сдувало, словно ветром, а с кресел и сдвинутых к стенам лавочек, разбившись на парочки, высыпали ребята постарше. И так по кругу. Конкретные песни, конечно, в течение одного вечера не повторялись, но последовательность выдерживалась четко.
Касательно «медляков», кстати, в «Полете» существовало негласное правило — якобы, как утверждалось, уходившее корнями еще в этикет дореволюционных балов, но это, конечно, вряд ли. Один раз на танец мог пригласить кто угодно кого угодно — без каких бы то ни было последствий. А вот два «медляка» подряд или три за вечер — это уже означало, что вы заявляете о себе как о паре — в романтическом смысле. Для кавалера такое могло закончиться и дракой — если находились желающие оспорить его притязания — правда, всегда дракой честной, один на один. Знаю случаи, когда бедовые девчонки специально подставляли так парней, однажды неосторожно с ними протанцевавших — сами приглашали тех повторно, на «белый танец». Отказы случались редко, синяки и шишки — зачастую.
…Свободных кресел было не так много, однако большого труда найти себе место нам не составило. Усевшись, мы окинули внимательным взором освещенный лишь вспышками светомузыкальной установки зал. Приметили неподалеку Захарову, Трефилову с Авдеевой, Абашидзе с Ласкер и Гриценко, но без Стоцкой, еще несколько девчонок из отряда. Были тут и наши парни — Громов, Степанов, «Кржемелик»-Усов, может, и другие — всех не углядеть.
Я надену костюм домино,
Будут танцы и будет кино,
Под веселым дождем конфетти,
Будут розы на платьях цвести…[10]
— загремело между тем из колонок.
— Привет, каратист! — почти одновременно раздалось у нас над ухом.
Младший обернулся: из соседнего кресла скалился Игонин — еще четверть минуты назад его там и в помине не было.
— Привет, — без особого энтузиазма бросил мой юный пионер.
— Ну что, когда? — отреагировал на это не очень понятным мне вопросом Васек.
— Что — когда? — не сообразил, о чем речь, и Младший.
— Когда научишь меня каратэ, как обещал?
— Э…
— Каратэ-до — это путь, — поспешно пришел я на помощь замявшемуся себе-тринадцатилетнему. — Можно идти им всю жизнь — и на смертном одре понять, что все еще находишься в самом начале! И ты хочешь одолеть его за какие-то одно-два занятия? — ехидно усмехнулся я первоотряднику.
— Почему за одно-два? — несколько сбавил напор тот, но вовсе на попятный все же не пошел. — Если надо — могу хоть каждый день тренироваться!
— Это со здешней-то плотной программой мероприятий?
— Завтра утром, например, в плане ничего нет, — заявил Васек. — Вот и можем начать!
— Завтра? — я призадумался. Кажется, следующий день у нас и впрямь обещал быть свободным от общественных дел. С другой стороны, повод ли это тратить его на Игонина? С третьей — мне и самому не помешало бы проверить, на что способно мое нынешнее тело, а лучшего способа познать себя, чем хорошая тренировка, придумать сложно… — Хорошо, — кивнул я. — Если вожатые с утра никуда не припашут — завтра в десять можем попробовать.
— Отлично! — просиял первоотрядник. — Только еще одно… — тут уже он что-то вдруг совсем не характерно для себя замялся.
— Что такое? — нахмурился я.
— А можно я мою Юльку с собой возьму? Она тоже хочет поучаствовать.
— А ты, значит, ей проболтался! — хмыкнул я. Вот, кстати, и повод послать собеседника подальше, задайся я такой целью… — Мы же договорились — никому ни слова! — напомнил с укором.
— Слушай, прости, — вздохнул Васек. — Но это ж, блин, Юлька! Она немого разговорит!
— Как у нее со спортивной формой? — уже деловитым тоном спросил я.
— Ну, на зарядку в чем-то ходит…
— Я не об одежде — о физической форме! Дыхалка, растяжка…
— А… Тут все зашибись — она у меня бывшая гимнастка, на шпагат только так садится!
— Шпагат, это хорошо, — кивнул я. — Ладно, что с вами делать — приходите вдвоем, — смилостивился затем. — А там посмотрим.
— Заметано! — хлопнул меня по плечу Игонин. — Значит, завтра в десять! — Васек поднялся из кресла и растворился в полумраке.
…Маски, маски, маски,
Маски, маски, маскарад…
— в последний раз повторили колонки, затем ненадолго умолкли — и послышалось мелодичное вступление новой композиции. Еще прежде, чем мы с Младшим поняли, что к чему, весь зал пришел в движение — малыши, не сговариваясь, потянулись к стеночкам, старшие же стали подниматься на ноги. Ага, понятно: «медляк».
Мой юный пионер, которому после ухода Игонина я вернул контроль, торопливо закрутил головой, озираясь. Его взгляд остановился было на Трефиловой. Инга как раз тоже смотрела в нашу сторону, но аккурат в этот момент возле нее вырос Степанов. Девочка обернулась к нему, Толик что-то ей сказал — примерно понятно что — та подала ему руку и встала.
«Черт! — буркнул Младший. — Опередили!»
«А ты не зевай!» — менторским тоном посоветовал я.
Как видно, решив так и поступить, он тут же покинул кресло и принялся пробираться по проходу — к сидевшей неподалеку от нас Миле Захаровой. Примерно в том же направлении уже двигался от входа в зал Санек Громов, но на этот раз мой юный пионер таки успел первым.
— Мила, можно тебя пригласить на этот танец? — осведомился он, остановившись перед девочкой.
— Ой! — кажется, искренне удивилась та. — За что это мне такая честь? — кокетливо повела она плечиками.
— Ну… — не нашлось ответа у Младшего — да он тут, по-хорошему, и не требовался. — Так как? — предпочел отреагировать на вопрос вопросом мой юный пионер — сопроводив тот предложенной рукой.
— Конечно! — улыбнулась Захарова, кладя свою ладонь на его. — С удовольствием!
Внешне этого, пожалуй, было незаметно, но Младший облегченно перевел дух — не иначе до последнего опасался отказа.
Они вышли на танцпол. Мила обвила руками его шею, прижавшись к партнеру так, что у моего юного пионера снова перехватило дыхание. Младший в свою очередь приобнял девочку за талию, ну а я постарался максимально отрешиться от ситуации, спрятав сознание как можно глубже — чтобы и себе-тринадцатилетнему не мешать, и самому не почувствовать неловкости. Первое у меня, кажется, получилось, второе — уже с трудом: в отличие от той же Яны, для своих лет Захарова была девочкой развитой, пару-тройку столетий назад такие уже, вроде как, вовсю шли под венец и детей рожали… Как там у Нашего Всего? «Мой Ваня моложе был меня, мой свет, а было мне тринадцать лет…» Но тут-то у нас не XVIII век — конец XX, а для некоторых особо везучих совсем недавно еще и вовсе шел XXI…
Улетели листья с тополей —
Повторилась в мире неизбежность.
Не жалей ты листья, не жалей,
А жалей любовь мою!
А жалей любовь мою и нежность!
И нежность…[11]
Пока Младший наслаждался танцем, сам я старательно занимал себя тем, что мысленно фиксировал всех, на кого натыкался наш блуждающий взгляд — лучшего способа отвлечься как-то не придумалось. Ну а кругом было на кого посмотреть. Трефилова танцевала со Степановым, аккуратно удерживая при этом Толика на некотором расстоянии от себя. Римма Ласкер — с Серегой Громовым. Майю Абашидзе кружил по залу Санек Завьялов, а Оля Парфенова составляла пару Руслану-«Кржемелику».
Попался мне на глаза и Игонин со своей партнершей, высокой, вполне под стать ему девицей — наверное, той самой Юлькой: я же ее так пока в лицо и не знал.
Наконец мелодия смолкла.
— Спасибо, — вежливо поблагодарила Захарова партнера.
— Тебе спасибо, — расплылся в глуповатой улыбке юный пионер.
Затем он предупредительно отвел Милу к ее месту. Сам явно хотел сесть рядом, но свободных кресел поблизости не оказалось — пришлось подниматься двумя рядами выше.
«Уфф, — только здесь выдохнул Младший. — И как я не обращал на нее внимания раньше?»
«Был увлечен Яной Казанцевой», — усмехнулся я.
«Невероятно! Ничего плохого не хочу сказать про Яну, но Милка… Ох! Когда она на меня своими грудями навалилась — думал, там же на месте и…»
«Я заметил».
А дискотека между тем шла своим чередом:
Мы делили радости и горе
С той поры как встретились с тобой.
Ты, как островок в открытом море,
Щедро мне подаренный судьбой…
Островок… Островок…
Островок… Островок![12]
«Скоро там очередной „медляк“?» — проворчал Младший.
«Через пару песен», — предположил я.
«Снова приглашу Захарову!»
«Может, для разнообразия кого-нибудь другого?» — осторожно предложил я.
«Тебе не нравится Милка?» — ощетинился юный пионер.
«Мне не нравится, что ты сразу зацикливаешься».
«Хочу и зацикливаюсь!»
«Ну, добро…»
Однако сбыться этим планам Младшего покамест оказалось не суждено: коррективы в них внес своенравный радист-диджей.
— А сейчас — белый танец! — церемонно объявил он в микрофон. — Дамы приглашают кавалеров!
Мой юный пионер с надеждой посмотрел туда, где недавно оставил Захарову, но Мила спокойно сидела в своем кресле, явно никуда не собираясь.
«Ну ладно, в следующий раз… — с заметным разочарованием пробормотал Младший. — Может быть… Если не передумаю!» — добавил он хмуро.
Тут кто-то слегка тронул нас за плечо. Юный пионер обернулся — и уперся взглядом в невесть откуда появившуюся Стоцкую.
— Андрей, — проговорила та, глядя куда-то в пол. — Белый танец. Не будешь против, если я тебя приглашу?
— Да нет… — не без удивления выговорил Младший, поднимаясь.
«Блин, с позапрошлого года об этом мечтал, а теперь и не знаю, радоваться ли…» — добавил он уже беззвучно, снова косясь на затылок Милы.
«Бойся своих желаний! — усмехнулся я. — Кстати, можно же было и отказаться!»
«Неудобно как-то… Да и Захарова пусть знает!»
Мила, кстати, запоздало на нас оглянулась и, заметив рядом с нами Стоцкую, не сдержала недовольной гримаски, пусть и мимолетной.
Уже опробованно я отстранился от происходящего, а мой юный пионер со своей самозваной — и не особо желанной — партнершей вышли на танцпол. Девочка мягко положила руки Младшему на плечи — не прильнула всем телом, как это сделала Захарова, но, вроде бы, и не обозначила четко дистанцию, как поступила Трефилова со Степановым.
Несмотря на долгий и достаточно характерный проигрыш, я только теперь, на куплете, узнал начавшуюся песню. И просто выпал в осадок.
Здесь, в 1985-м, это, наверное, была еще относительная новинка, а вот в 94-м — уже не то давно приевшаяся классика, не то и вовсе всеми забытое старье. Но именно она звучала тогда в Коктебеле, когда мы с Викой…
Узнал я вдруг и еще кое-что: запах духов Стоцкой. Похоже, верность этому легкому цветочному аромату она тоже пронесет через года…
Последней каплей было едва ощутимое касание Викиным пальцем моей шеи. Меня словно молния ударила.
«Эй, что происходит?!» — испуганно воскликнул Младший, почувствовав, что необоримо теряет контроль.
Младший? Кто такой Младший?! Тринадцатилетний школьник? Откуда ему тут взяться, когда мне только что исполнилось двадцать три, и рядом со мной моя ровесница, лучшая в мире женщина! И мне, и ей через многое довелось пройти, но теперь все в наших руках, все впереди! Осталось только…
Черт!
Неимоверным усилием воли я стряхнул накатившее наваждение. Мы стояли неподвижно в самом центре танцпола. Широко распахнув глаза, Вика смотрела на меня в смеси ужаса и, будто бы, восторга. Она что-то почувствовала? Что-то поняла? Что? И как?
Стоцкая сейчас и впрямь была очень похожа на ту себя, из 94-го. Или мне просто безумно хотелось так видеть…
«Танцуй, — обреченно бросил я Младшему. — А то на нас уже оглядываются!»
«Что это было?!»
«Танцуй!!!»
Однако снова не сложилось. И дело уже заключалось вовсе не в растерявшемся юном пионере, и даже не во мне, по ходу, поехавшем крышей: лиричная песня внезапно прервалась на полуслове, под потолком зала вспыхнул яркий свет, и успевший подняться волной возмущенный ребячий гул перекрыл раздавшийся из динамика голос старшего вожатого:
— Внимание! По техническим причинам танцы окончены! Всем немедленно собраться возле своих вожатых и организованно проследовать в корпуса! Повторяю! На сегодня танцы окончены! Всем собраться возле вожатых — они ждут вас у выхода — и срочно проследовать в корпуса!
Честно говоря, такому обороту я сейчас был даже отчасти рад — что бы там ни послужило его причиной.
10. Беспокойная ночь
На выходе из клуба среди вожатых других отрядов нас ждал наш Вадим.
— Ура! Ты вернулся! — радостно бросились к нему Кира Летунова (откуда она только тут взялась? Среди танцующих я ее что-то не видел!) и Оксана Гриценко.
— Насовсем? — с опаской поинтересовалась Майя Абашидзе. — Или… так, попрощаться пришел?
— Насовсем, насовсем, — уверил девчонок вожатый, аккуратно, но твердо не позволяя Кире с Ксюшей совсем уж на себе повиснуть — а те пытались.
Вот тут я его, честно говоря, отлично понимал! Греха не оберешься с этими пионерками-нимфетками!
Мой взгляд сам собой нашел в толпе Стоцкую. Блин, я же реально в какой-то момент забыл, сколько ей лет — и сколько мне самому! Не как статистический факт — как ощущение! Словно бы мне и впрямь снова было двадцать три, и Вике — столько же, разница в дате рождения у нас с ней — полторы недели.
И что, так теперь всегда станет происходить, стоит нам неосторожно друг до друга дотронуться? Или только когда некстати заиграет «Улетели листья»?
И еще немаловажный вопрос: а что тогда почувствовала сама Стоцкая? Едва ли то же самое, что и я — в ее жизни того крымского поезда ведь еще не было… Или это ничего не значит? Аномалия же, чтоб ее!..
Подходить к Вике и что-то у нее спрашивать я, понятно, не стал. Вместо этого повернулся к Вадиму:
— А что случилось-то? Почему прервали дискотеку? — как-то никто до сих пор не сподобился задать этот очевидный вопрос.
— Все объясню в корпусе, — вожатый как раз нас пересчитывал.
— Здесь же не все наши, — заметила ему Майя.
— Девятнадцать человек уже на месте, с Мариной, — отмахнулся от нее Вадим. — Не отвлекайте, пожалуйста… И стойте на месте, а то собьюсь! Так, Ласкер — шестнадцать, Парфенова — семнадцать, Цымбаларь — восемнадцать! Всего, значит, тридцать семь — без Казанцевой. Вроде, сходится, — облегченно выдохнул он. — Идемте. Держитесь вместе! Вправо, влево — чтоб ни на шаг!
— Да что происходит-то? — недоуменно осведомился уже Руслан-«Кржемелик».
— В корпусе, все в корпусе…
— Война, что ли, началась? — с неуверенной усмешечкой поинтересовался Серега Громов.
— Глупостей не говори! — одернул его вожатый.
— Тогда непонятно, с чего такой переполох!
— Пять минут потерпите, а? — скривился Вадим. — Объясню всем сразу — и вам, и тем, кто с Мариной! Чтоб два раза не повторять!
Это он, как оказалось, перестраховался: в корпусе к нашему приходу вся информация давно была.
— Слышали?! — встретил нас уже на ступеньках лестницы Вовочка-«Вахмурка». — Деревенские в лагерь приходили! Залезли в окно к девкам из первого отряда! Те, говорят, сами их к себе позвали, но деревенские то ли палаты перепутали, то ли шумели слишком — короче, нарвались на Олега — ну, вожатого. Он их тем же путем, как пришли, и повыкидывал наружу, одного за другим! А они, понятно, обиделись — и обещали вернуться, с подмогой! Так что будет драка! — потер он ладони в предвкушении.
— В целом — верно, — кивнул слышавший все это Вадим, — за исключением двух существенных моментов. — Первое: никто никуда чужаков не звал — не возводи напраслины на лагерных девочек! Ну и второе: никакой драки не будет! По крайней мере, с вашим участием! Все немедленно разойдутся по палатам, с горном улягутся — и спокойно уснут! Каждый, кого увижу после отбоя в коридоре или, не дай Бог, на лестнице — про улицу даже и не заикаюсь — может сразу собирать вещи, смена для него автоматически закончится. Это, если что, не я придумал: собственные слова Максима, старшего вожатого!
— А если мне, например, в тубзик будет надо? — захлопал глазами Коганов.
— Потерпишь.
— А если очень будет надо? — не унимался Вовочка.
— Тогда беги в трусах, — подумав, заявил Вадим. — Чтоб сразу было видно — не хулиган идет, а простой засранец!
Некоторые засмеялись — но немногие.
— Всем все ясно? — окинул нас вожатый подозрительным взглядом.
— А девчонки тоже в одних трусах по коридору будут бегать? — ехидно поинтересовался Славик Агеев.
— Ага, щас! — обернулась к нему Аля Авдеева.
— Девочки будут свои вопросы решать с Мариной, — ответил между тем Вадим. — Все, хватит разговоров — марш по палатам!
Разойтись по спальням мы, конечно, разошлись — куда деваться — но после таких известий смыкать глаз этой ночью, конечно же, никто не собирался. Как и закрывать ртов.
— Вечно все самое интересное — первому отряду! — посетовал Вовочка. — А нас — по палатам! Еще бы под кроватями попрятаться предложили! Или в шкафчиках!
— Так ведь началось с их баб! — заметил на это Руслан. — Им и махаться!
— Чушь оба не несите! — буркнул со своей кровати Ант. — Первому отряду драться тоже никто не позволит! Они сейчас, как и мы, в кроватках лежат!
— А кто же тогда встретит деревенских? — не понял Славик Агеев.
— Кто, кто… Парни-вожатые и из персонала кто-нибудь. В прошлом году именно так было: тоже пришли деревенские, ну а наши их душевно отметелили!
— Если уже было, в этот раз они могут лучше подготовиться, да и народу побольше собрать, — опасливо предположил Толик Степанов.
— Могут, — угрюмо согласился Михеев.
— Да и как наши прикроют весь лагерь? — подал голос Санек Завьялов. — В октябрятских группах парней среди вожатых нет, одни женщины. Остаются старшие отряды — десять человек. Да и то Игорь из четвертого — не боец, чистый ботаник. То есть, считай, девять! Ну, допустим, персонал еще — грузчики там (а оно им, кстати, надо?), физрук, Володя из авиамодельного кружка, Боря-радист… Маловато будет!
— Маловато, — снова подтвердил Ант.
Интересно, а такой цивилизованный вариант, как тупо вызвать милицию, никому тут даже в голову не приходит?
«Ну, приедет пара ментов с одним соленым огурцом в кобуре на двоих — что они сделают, если деревенские действительно полезут в лагерь?» — заметил на это Младший.
«Так пусть приедет больше!»
«Со всего Чеховского района, что ли, собирать?»
«Ну, не знаю…»
— Короче, предлагаю так, — продолжил между тем Михеев. — Лежим в одежде. Услышим шум — а тихо такие вещи не происходят — сразу подрываемся на помощь нашим! Ну а там уже на месте разберемся.
— Так повыгоняют же потом всех! — напомнил недвусмысленное обещание Вадима Славик.
— Всех как раз не выгонят. Ну и главное: победителей не судят!
— А если проиграем?
— Значит, не должны проиграть, — развел руками Ант.
Здравой идея Михеева мне ни в малейшей степени не казалась, но Младший настоял, чтобы мы с ним от коллектива не отрывались и пребывали в боевой готовности. В первой палате, куда Ант заслал курьером Агеева, происходило все то же самое: одежда — надета, обувь — наготове. Наши соседи пошли даже дальше: разломали пару табуреток, получив восемь удобных увесистых дубинок — в 90-х у нас это называлось «прийти с аргументами». Михеев новшество одобрил и велел «миньонам» сделать так же.
Мы с Младшим себе дубинку не взяли, намотав на кулак ремень — по моему опыту, в большей мере это было оружие не нападения, а защиты, но об этом я юному пионеру говорить не стал. Сам Ант тоже предпочел вооружиться ремнем — солдатским, с тяжелой пряжкой — подозреваю, залитой свинцом.
Ну и, как известно, если на сцене висит ружье, оно просто обязано выстрелить. И вот во втором часу ночи, когда веки слипались уже у самых стойких из нас, снаружи послышались отдаленные крики. И почти сразу — топот — несколько человек пробежало по дорожке мимо корпуса в сторону футбольного поля.
— Наконец-то! — откинул одеяло Вовочка.
— Погнали! — Михеев бросился к двери.
Остальные последовали за ним.
В коридоре мы сперва свернули направо, к пожарному выходу, но тот оказался наглухо заколочен — то ли после моего давешнего забега за белым кроликом, то ли как раз в преддверии сегодняшнего нашествия деревенских. Поняв, что так просто здесь не пробиться, мы развернулись, пробежали по коридору и уперлись в пробку, созданную перед выходом в холл мальчишками из первой палаты.
— Быстрее, что застряли? — нетерпеливо прикрикнул на них Вовочка.
Те неожиданно расступились, пропуская нас. Михеев отказываться не стал — решительно двинулся вперед. Вышло так, что мы с Младшим оказались прямо за ним… И вместе с Антом замерли, наткнувшись на преградившую нам путь Марину.
Вожатая была в шерстяном спортивном костюме, образ ее дополнял болтавшийся на шее на шнурке пластмассовый свисток.
— Далеко собрались? — хмуро поинтересовалась у нас девушка.
— Туда, — показал Ант на лестницу.
— Никаких «туда»! — отрезала Марина.
— Там наших бьют! — сделал шаг вперед Михеев, приблизившись к вожатой почти вплотную.
— Как раз наоборот, — прищурилась на него девушка. — Бьют — наши! И так и будет, если не влезет кто-то, в происходящем ни фига не понимающий!
— Удача в драке — штука переменчивая, — покачал головой Ант. — Наша помощь лишней не будет!
— Вы сейчас не помощь, вы — обуза! — непреклонно заявила Марина. — Вернитесь-ка в палаты — это лучшее, что вы можете сделать!
— Нет, мы пойдем туда, — в тон ей ответил Михеев. — Как ты нас остановишь?
— Сама — никак, — пожала плечами вожатая. — Но подам нашим сигнал, — одной рукой она демонстративно поднесла к губам свой свисток, а другой указала на широко открытое окно холла. — Они услышат. И вместо того, чтобы продолжать действовать по плану, Вадим и Олег вынуждены будут бежать сюда — разбираться с вами!
— Сама же понимаешь, что это все только испортит! — процедил Ант.
— Главное, чтобы вы это понимали, — парировала девушка.
Сзади к нам протиснулась Оля Парфенова, в отличие от нас — одетая не по-уличному, а в ночную пижаму, хотя сама и явно не спросонья.
— Марина права, — требовательно потянула она за рукав Анта. — Возвращайтесь. Полезете в драку — только навредите Вадиму и всем остальным!
— Золотые слова! — одобрительно кивнула вожатая. — Так что, мне свистеть? — она отступила на шаг, лишая Михеева возможности одним быстрым движением отобрать у нее заветный свисток — приди ему такое в голову. — Расходитесь — и я ничего не расскажу, ни Вадиму, ни Максиму — никому!
— В самом деле, Ант, может, ну его на фиг? — осторожно предложил Руслан. — Видишь: наши подготовились! Справятся на этот раз без нас… А так — только помешаем!
— Первая палата — отбой тревоги, возвращаемся! — уже не медля, распорядился Серега Громов.
Те, кто пришли сюда с ним, недружно, но подались назад.
— Ладно, идем в палату, — буркнул наконец и Михеев.
Одними из последних отступив в коридор, мы с Младшим оглянулись: Марина так и стояла, загораживая собой проход к лестнице — как это только у нее, такой худенькой, получилось? — и держа свисток у слегка подрагивавших губ. Не удержавшись, я показал ей за спиной Анта поднятый вверх большой палец. Выдавив в ответ нервную улыбку, вожатая коротко кивнула.
11. Песня про Африку
Утром нам отменили зарядку — со словами: «Не надо вам сейчас на футбольное поле!» — а вот построение на линейку состоялось в обычном режиме. Присутствовали на нем и Марина, и Вадим. Последний выглядел усталым, но, вроде бы, вполне себе довольным, девушка — в целом успокоившейся, однако свисток по-прежнему болтался у нее на шее, а пальцы нет-нет да и теребили его шнурок.
— Итак, прослушайте своего рода политинформацию, — проговорил Вадим. — Лоботрясы, пытавшиеся без приглашения посетить лагерь, были успешно встречены и обласканы. Беседа прошла в теплой, дружественной обстановке, после чего незваные гости были еще и обеспечены транспортом на обратную дорогу. Некоторые — белым с красным крестом, остальные — желтым с синей полосой.
«Скорая помощь и милиция», — пояснил мне Младший, но я это и сам уже понял.
То есть ментов все же вызвали? Или те сами приехали, по факту? Но почему тогда все-таки нельзя было с этого и начать?
Объяснение у меня находилось лишь одно: не иначе, уверенные в своих силах вожатые сами хотели этой драки! Ну да, парни они в большинстве своем крепкие, отслужившие в армии, кровь горячая, удаль молодецкая… Кулаки, что называется, чешутся — но подопечных пионеров бить (какая досада!) запрещено! А тут можно сказать: защищали, мол, лагерь от налета хулиганов! Герои, чё!
Вот только куда тот же Горохов смотрел?!
Как бы то ни было, с Младшим своими догадками я делиться не стал — тот бы наверняка принялся с жаром меня уверять, что советские вожатые так не поступают. Ну, не знаю…
— Таким образом, вопрос можно считать закрытым — минимум на пятнадцать суток, что теперь посвятят общественно-полезному труду наши незадачливые гости, а скорее всего — и до самого конца лета: такие уроки сразу не забываются, — с ухмылкой заявил между тем Вадим. — Но правоохранительными органами нашему лагерю предписано кое-что срочно сделать — в частности, убрать разросшиеся вдоль дорожек кусты, в которых, по мнению нашей наблюдательной милиции, слишком удобно прятаться разного рода злоумышленникам. В этой связи сегодня с завтрака до обеда и с полдника до ужина всем пионерам надлежит находиться в жилых корпусах — дабы не мешать производству работ и случайно не пострадать в их ходе — а то знаем мы вас! Впрочем, уверен, что скучать вам не придется. Уже завтра в лагере будет проводиться конкурс инсценированной песни, посвященный XII Всемирному фестивалю молодежи и студентов — как раз займетесь подготовкой к нему. После отмены зарницы, данный конкурс и намеченный на следующую пятницу смотр строя — два главных мероприятия смены, количество зачетных звезд за победу в них будет удвоено!
— Э, а что значит «отмены зарницы»? — недоуменно воскликнул из строя Вовочка.
— Я разве вчера не сказал? — слегка нахмурился Вадим, что-то припоминая. — Закрутился, как видно. Планировавшаяся ранее зарница в этой смене проводится не будет. Приказ Горохова.
— Это из-за деревенских? — спросила Майя.
— Нет, — мотнул головой вожатый. — Из-за вас. Горохов сказал: если уж они у нас в мирное время в костер падают — что будет, когда вокруг начнут рваться взрывпакеты? Так что вот так, — развел он руками. — Сами виноваты.
Ну да, а ты тут, конечно, совершенно ни при чем!
Кстати, любопытно: а почему Вадима вернули в отряд? Вряд ли же из-за того пылкого спича Младшего на линейке! Просто не нашли подходящей замены? Скорее всего…
— На чем еще я хотел бы остановиться, — продолжил тем временем вожатый. — На этот раз, к счастью, вас вопрос касается лишь косвенно. Несмотря на строгое предупреждение, этой ночью на территории был замечен один из пионеров. Вернее, замечены были несколько, но достоверно опознан только один — Осипов Валерий из первого отряда. Хорошо хоть Олег перехватил его раньше, чем тот попался на глаза милиции — иначе замучались бы расхлебывать. Лагерь этот Осипов теперь, разумеется, покинет, а его отряд потеряет несколько с таким трудом заработанных ранее звезд. Вот так-то, — выразительно посмотрел он на нас.
Многие в строю поспешили опустить глаза, но тот же Михеев взгляд Вадима выдержал стойко — глядя с некоторым даже, пожалуй, вызовом. А я повернулся к Марине — и тут отвела взор уже она: похоже, несмотря на обещание, про случившееся ночью в холле девушка напарнику все же рассказала — возможно, под обязательство сильно тему не педалировать.
— И последнее, — проговорил вожатый. — Несмотря на то, что в целом инцидент с хулиганами можно считать исчерпанным, по ночам территорию лагеря пока будет патрулировать наряд милиции с собакой. Так что если вдруг у кого ненароком прихватит живот, — теперь Вадим воззрился персонально на меня, — не неситесь сломя голову в изолятор, а обратитесь к своим вожатым — мы с Мариной специально на такого рода случаи в корпусе и ночуем! Это понятно? — вопрос явно был в первую очередь адресован мне.
— Понятно, — пожал плечами я.
— Ну раз понятно… Отряд, напра-во! На линейку — шагом марш!
Вынужденное заточение в корпусе пионеры, ясное дело, восприняли без энтузиазма, но и без особого ропота: надо — значит надо. Часть отряда растеклась по палатам, но почти половина ребят предпочла холл. «Кржемелик» с «Вахмуркой» уже традиционно засели над двойным листочком с клетку (краем глаза я туда заглянул — игра шла в «гонки»: ну, знаете: рисуется извилистая трасса, по которой перемещаются машины-точки; первый ход — на одну клеточку, второй — на две и так далее — типа, разгоняешься; на повороте тормозишь — и потом снова постепенно набираешь скорость; и так — кто первый «доедет» до финиша). Несколько человек прилипли к окнам, наблюдая, как вооруженные огромными ручными секаторами рабочие воюют с густой зеленью вдоль ведущей к футбольному полю асфальтовой дорожки. Группа девчонок, включавшая Стоцкую, Абашидзе, Захарову и Гриценко, о чем-то шептались у отрядного уголка. И все это — под принесенный Майей магнитофон, словно на контрасте со вчерашней дискотекой игравший исключительно западные композиции — в ассортименте. Уже успели отзвучать знаменитая «Феличита», «Шизгара» (прозванная так вроде бы за повторяющуюся строчку «She’s gotit» песня группы Shocking Blue «Venus»), «Варвара жарит кур» («в девичестве» — «Daddy Cool» Boney M.), «Водки найду!» (она же «What Can IDo» Smokie), и теперь голосистые «Арабески» исполняли свой хит всех времен и народов «Midnight Dancer», в Союзе почему-то получивший известность как «Штаны „Монтана“».
Под задорные напевы любимицы советских пионеров и комсомольцев красотки Сандры и ее чуть менее популярных подружек по проекту я гадал о том, что же все-таки произошло вчера на танцах между мной и Викой — ночные треволнения на время задвинули эту тему на второй-третий план, но теперь она снова занимала мои мысли. Со Стоцкой с того самого момента мы не обменялись и парой фраз — больше того, девочка, похоже, старательно меня избегала. Может, в помутнении я ее тогда чем-то обидел? Вроде нет — ни мне, ни Младшему ничего подобного не припоминалось — ну, помимо того, что я вдруг бросил танцевать, однако вряд ли дело могло быть только в этом — тем более, что и музыку почти тут же остановили…
— Народ! — внезапно обернувшись к холлу, громко — перекричав свой магнитофон — обратилась к присутствовавшим Абашидзе. — Кто знает какую-нибудь хорошую песню про Африку?
— А нафига тебе? — оторвал взгляд от игрового поля Вовочка.
— Это наша… — прервавшись, Майя протянула руку и убавила звук своей «Электроники». — Это наша тема на завтрашнем конкурсе инсценированной песни.
— «В Африке горы вот такой вышины»! — с готовностью выдал вариант Коганов.
— Слишком детская, — мотнула головой смуглянка. — Да и что там инсценировать? Крокодилов-бегемотов?
— Я готов играть бегемота! — тут же вызвался «Вахмурка».
— Еще будут предложения? — на этот раз проигнорировав его, осведомилась у холла Майя.
— У группы «Круг», кажется, есть песня, — вспомнил сидевший на подоконнике Серега Громов. — Что-то там: «О-о-о, это Африка!»
— Тут мы, к сожалению, опоздали, — недовольно скривилась Абашидзе. — Разведка донесла, — кивнула она на сидевшую рядом с ней Оксану Гриценко, — что «О-о-о» уже разучивает пятый отряд.
Разведка — это скорее всего имелся в виду Ксюшин младший брат, числившийся как раз в пятом отряде.
— А у них сто, тозе Африка по теме? — удивленно спросил Жанна Цымбаларь.
— Нет, у них Мексика. Но про Мексику они ничего не придумали и переделали, типа: «О-о-о, это Мексика!»
— Как-то нечестно! — заметила Божена Петрова.
— Так давайте просто возьмем себе правильный вариант, с Африкой! — предложил Руслан-«Кржемелик».
— Мы это уже обсудили, — вздохнула Абашидзе. — Беда в том, что пятый отряд выступает раньше нас — правильный вариант, не правильный, но впечатление будет смазано.
— Ну да, наверное, — подумав, согласился Руслан.
— Давайте, вспоминайте, что еще есть про Африку? — потребовала у всех Майя.
— «Чунга-чанга»! — предложил кто-то.
— Ну и где там Африка? И как это инсценировать?
— У Высоцкого было! — вскинула голову Инга Трефилова. — «В желтой-жаркой Африке, в центральной ее части…» — напела она, перебивая льющуюся из магнитофона «Mamma Mia» ABBA.
— Ну-ка, ну-ка, — оживилась Абашидзе. — Пойдем в палату, споешь целиком…
В сопровождении Майи, Вики, Ксюши и Риммы Ласкер Инга направилась к выходу из холла.
Вернулись девочки минут через пять.
— Не подходит, — огорченно объявила всем смуглянка. — Конкурс посвящен фестивалю молодежи — рекомендуются песни про людей, а не чисто про животных. И с оптимистичной концовкой — а не как тут: «не видать идиллии — слезы крокодильи»… Короче, нужны еще идеи!
«Случайно не знаешь чего-нибудь подходящего — из своего времени? — дернул меня Младший. — Наверняка у вас про Африку тоже поют!»
«Про Африку — не знаю, — не особо задумываясь, бросил я. И после короткой паузы добавил: — Но знаю песню про негра! Только она… немного панковская, что ли…»
«Предложи! — потребовал юный пионер. — Шесть звезд на кону — Вадим сказал, награда удваивается!»
«Да не подойдет она…» — скривился я.
«Ты, главное, предложи!»
— Ну? — взгляд Абашидзе как раз уперся в меня. — Давайте, вспоминайте!
— Есть одна песня, — вздохнув, подал я голос. — Но она не совсем про Африку… Хотя…
— Что за песня?
— Называется «Убили негра».
— Никогда не слышала, — призналась Майя. Ну еще бы: вещь конца 90-х! — Пошли, споешь!
Кроме Абашидзе, оценить песню со мной отправились Гриценко, Ласкер, Трефилова и примкнувший к ним зачем-то Громов. А вот Стоцкая на этот раз предпочла остаться в холле. Нет, она меня сегодня точно избегает! Что же я такого учудил?
В палате, куда привела нас Майя, обнаружились еще две заинтересованные слушательницы — Парфенова и Летунова.
— О, концерт продолжается? — усмехнулась при виде нашей делегации толстушка Кира.
— Давай, — кивнула мне Абашидзе.
— Ну, держитесь… — я набрал в легкие побольше воздуха.
Мертвая змея не шипит,
Не щебечет дохлый щегол,
Мертвый негр не идет играть в баскетбол…
Только мертвый негр не идет играть в баскетбол!
Ай-я-я-я-я-яй, убили негра,
Убили негра, убили!
Ай-я-я-я-я-яй, ни за что, ни про что…[14]
— в концовке припева несколько грубое даже для рубежа веков «суки, замочили!» я предусмотрительно заменил на «гады, погубили!».
«Да уж… — протянул Младший, когда я закончил — как ни странно, дослушали меня до конца, не прервали. — Ну и песни у вас там, в будущем».
«А я предупреждал! Как говаривал незабвенный Марти МакФлай, к такому вы еще не готовы!»
«Кто говаривал?»
«Не важно».
— Хм… — пробормотала между тем Абашидзе. — Оригинально… А вы что скажете? — повернулась она к остальным слушателям.
— Текст, кончено, напрочь отвязный, — поморщилась Ласкер. — Но что-то тут есть… И на припеве можно красиво скрипку вписать.
— В какой подворотне ты это выучил? — с усмешкой поинтересовалась у меня с кровати у окна Парфенова.
— Сама ты в подворотне! — показно усмехнулся я. — Это стихи прогрессивного африканского поэта Джорджа Флойда Бабангиды! — сымпровизировав, соединил я вместе два всплывших в моей памяти имени чернокожих — воришки-наркомана из XXI века, ставшего знаменем движения «BLM», и офицера-путчиста из века XX. — В переводе чуть ли не Сергея Михалкова — но это не точно. В ней в аллегорической форме показана тяжелая судьба Черного континента, угнетаемого проклятыми империалистами, и его неизбежное скорое возрождение!
— Кстати, да! — заявил тут Громов. — Смысл прослеживается! Можно нарядить кого-нибудь в балахоны, как у Ку-Клукс-Клана — они повесят несчастного негра, а потом придет его мама — и сына оживит!
— Зрители этой вашей аллегории не поймут, — с сомнением покачала головой Трефилова.
— А мы перед выступлением им объясним! — кажется, загорелся идеей Серега. — Вот буквально как Дрон сейчас говорил, так и скажем: прогрессивный поэт, грядущее возрождение Африки…
— Ну да, так будет нормалек, — помедлив, согласилась с ним Инга.
— А мне все равно не нравится! — скривилась Гриценко.
— Ничего другого мы пока не придумали, — веско заметила ей Майя. — И тут определенно есть, что сыграть…
— Можно даже знаете как? — предложила Трефилова. — В начале — пока негр жив, дать мелодию из «Чунга-Чанги». Потом его, значит, убивают, музыка смолкает — и начинается сама песня! А в конце, когда закончим — снова веселая «Чунга-Чанга», и все танцуют! Нужна ведь оптимистичная концовка? Вот она, получите!
— Клево! — поддержала ее Летунова.
— Ну, как скажете, — развела руками Ксюша. — Но если что — я говорила!
— Вижу только два варианта, — задумчиво пробормотала Ласкер. — С этим убитым негром мы либо безоговорочно возьмем первое место, либо столь же безусловно пролетим, как фанера над Парижем!
— Над Кейптауном! — поправил ее Громов. — Или что там еще есть в Африке?
— Антананариву! — выдала Инга. — Столица Мадагаскара!
— Резанцев, запиши слова, — велела мне между тем Абашидзе. — Мы с девчонками размножим и раздадим всем, чтобы начинали учить.
— То есть что, принимается? — искренне удивился я.
— За неимением лучшего.
— Хорошо, прямо сейчас и напишу, — пожал плечами я.
«Ай-я-я-я-я-яй, убили негра, убили негра, убили… — беззвучно напел Младший. — А что, хорошая песня на самом деле! Бодренькая и со смыслом!»
— Смотри, что предложил Резанцев, — протянула Майя подруге листочек с текстом, застав ту в одиночестве сидящей на подоконнике в туалете. — Что это ты, кстати, сегодня весь день от него шарахаешься, как черт от ладана?
— Ничего я не шарахаюсь! — резко передернула плечами Вика.
— Мне только не заливай! Уж я-то тебя знаю! Что у вас вчера такого произошло на дискотеке?
— Ничего не произошло…
— Сказала, не заливай!
Некоторое время девочки молчали: Абашидзе терпеливо ждала ответа, Стоцкая делала вид, что вчитывается в убористые строчки на листе — в действительности те попросту расплывались сейчас у нее перед глазами.
— Знаешь, Майка… — пробормотала наконец Вика. — Я, наверное, какая-то испорченная…
— В смысле? — нахмурила свои черные брови смуглянка.
— В том самом…
— Это ты-то? Да ладно!
— Ты послушай! Вчера на дискотеке я пригласила Резанцева на белый танец…
— Не наказуемо! — усмехнулась Абашидзе.
— Погоди, это пока предыстория, сказка впереди… Зазвучала песня, он положил мне руки на талию, и вдруг… Я не знаю, как это объяснить… Сказала бы, что у меня разыгралась фантазия — но это было совершенно неотличимо от реальности! Словно взаправду! Я вдруг ощутила себя куда старше — лет двадцати, может… Не знаю, как это поняла — просто знала, и все. Кругом был пляж — пустой, ночь же… И будто бы мы с Резанцевым — ему тоже где-то за двадцать — лежим на песке… Вдвоем… Без одежды! Совсем! И не просто лежим!
— Да ты что?!
— А потом — как взрыв! Знаешь, как бывает, когда сама себя… Ну… Это самое… В дýше, например… Только в десять… нет, в сто раз сильнее! Сама не знаю, как не закричала! Хотела — но не сумела…
— Он тебя что, потрогал там?! — вытаращила на подругу глаза Майя. — Прямо при всех?! В клубе?!
— В том-то и дело, что нет! Он, кажется, вообще в тот момент руки опустил! А я все сама себе напридумывала! Я нимфоманка, да? — потупилась девочка.
— Резанцев точно не распускал рук? А то, знаешь, болтают про него разное…
— Точно!
— Ёклмн!
— И не говори! И что теперь делать?
— А Резанцев — он понял?
— Надеюсь, что нет. Почти сразу песня прервалась и всем велели выходить…
— Тогда ничего страшного, — прикинув, уверенно заявила смуглянка. — Пусть гадает, что случилось! И в себе причину ищет!
— А мне-то как быть?
— Точно не бегать от него! Клин клином вышибают: попробуй в следующий раз опять его пригласить!
— Да ты что?! Ни за что на свете! А если снова — это?!
— Тогда и будем думать, что да как. А пока — спишем на случайность.
— Легко тебе говорить: спишем…
— Ну… Не хочешь на танец — просто тогда с ним поговори для начала, — смилостивившись, снизила планку Майя. — О чем-нибудь нейтральном. И прислушайся при этом к себе…
— Думаешь? А вдруг…
— Ну что ты заладила: «а вдруг», «а если»! — рассердилась уже на подругу Абашидзе. — Если вдруг — все наши девки тебе обзавидуются! И я первая!
— Скажешь тоже!
— Уже сказала!
— Ну… — кажется, ни в чем не убежденная, протянула задумчиво Вика. — Ну, может быть…
В этот момент в туалет по своим делам вошла Инга Трефилова, и щекотливый разговор подруг прервался.
12. Внеплановый душ
Не знаю, как так вышло! Видимо, я на что-то отвлекся, временно уступив «права администратора» Младшему — и этот крендель успел согласиться сыграть негра из песни! Нет, я ничего не имею против африканцев, китайцев — да кого угодно! — но ведь это означало, что к выступлению меня разукрасят черной гуашью! Бр-р-р!
Единственное, что мне удалось отспорить, опомнившись — что негром я буду сугубо цивилизованным, одетым в брюки и рубашку — чтобы на виду оставались только лицо и кисти рук. А вот «моя мама» — ею стала Инга Трефилова — с радостью согласилась щеголять в купальнике и импровизированной юбочке из папоротника! В итоге на нее даже баночки гуаши не хватило, пришлось кому-то бегать, клянчить в третьем отряде еще одну.
Что до самого нашего выступления, то прошло оно неплохо. Заранее предупрежденные о том, «что этим хотели сказать авторы», зрители проводили нас со сцены бодрыми аплодисментами. Правда, на лицах членов жюри — старшего вожатого, старшего педагога и трех тетушек-кружководов — все же читалось легкое недоумение, но дежурно похлопали нам и они.
Дожидаться, когда выступит со своим номером первый отряд и будут подведены итоги конкурса, мы с Ингой не стали — время уже близилось к ужину, а нам еще нужно было успеть смыть с себя наш, прости Джордж Флойд, «блэкфейс». Поэтому, едва завершив выступление, мы поспешно выскользнули из клуба и почти бегом рванули на хоздвор — в душ. Разумеется, согласовав отлучку с Мариной и Вадимом. По дороге, к слову, нос к носу столкнулись с лагерной поварихой, куда-то спешившей с кухни, но та и бровью не повела — за годы работы в «Полете», должно быть, видала и не такое.
Расставшись с Трефиловой в коридоре административного корпуса, я вошел в мужскую раздевалку, аккуратно, стараясь окончательно не перепачкать вещи в потекшей от пота гуаши, разделся и с наслаждением нырнул под горячий душ. Провозился минут пять-семь — с лица и рук краска смывалась без труда — и столь же легко растекалась по всему телу серыми разводами. Но вот наконец дело было сделано. Выключив воду, я шагнул в сторону выхода — и вдруг замер: на пороге душевой стояла Яна Казанцева.
Девочка была одета — в юбку и футболку, на ногах — туфельки и гольфы. Ее колени, руки, шею и даже частично лицо покрывали бесформенные пятна, от бледно-розовых до густо-бордовых — видимо, следы недавних ожогов. Карие глаза в упор смотрели на меня — и совсем не так, как тринадцатилетняя девочка могла бы разглядывать обнаженного сверстника, больше это было похоже на прищур профессионального убийцы, выцеливающего долгожданную жертву. Я знаю, я такой однажды видел — но тогда, к счастью, интересовались не мной.
— Э… Это мужской душ… — выговорил я — прекрасно, впрочем, понимая, что Яна не просто двери перепутала — иначе бы она как минимум разделась, наверное?
Откуда она вообще тут взялась?
— Я знаю, — невозмутимо кивнула Казанцева.
«Прикройся!» — возопил Младший.
— Что ты здесь делаешь? — растерянно спросил я у Яны, кое-как спрятав срам за мочалкой.
— Исправляю ошибки, — бросила та, двинувшись на меня.
— Что?
Девочка была уже совсем рядом. Потянулась ко мне…
Короткий удар, еще один, затем третий — и я обнаружил себя сидящим на мокром полу. Ни руки, ни ноги у меня не двигались — правда, шея, вроде, поворачивалась, и язык шевелился… Мочалка валялась где-то в стороне.
— Какого… — начал было я.
— Спокойно, Андрей Викторович, — проговорила сверху Яна. — Это в ваших же интересах. Я от майора Круглова.
— Что?!
— Капитан Казанцева, Федеральная служба безопасности, — вроде как представилась девочка.
— Капитан Казанцева?!
— У неженатых и незамужних обычно лучше кэф Коннор, — не совсем верно истолковала мое удивление собеседница — меня вовсе не ее сохранившаяся девичья фамилия смутила.
— Так ты тоже из будущего? — ошарашенно выговорил я.
— Из настоящего, — строго поправила меня Яна. — Наше с вами время — настоящее. А это — прошлое. А то, Андрей Викторович, похоже, вы уже начали путаться! Я вас не виню: аномалия есть аномалия. Но пора домой — пока все окончательно не пошло наперекосяк!
— Наперекосяк?
— Гребаная аномалия поломала все коэффициенты! Дело уже не плохо, а очень плохо — и с каждым часом (да что там, с каждой минутой!) становится только хуже! Был план, что наше вмешательство ограничится рамками «Полета» — типа, все что происходит в пионерском лагере, остается в пионерском лагере, — невесело усмехнулась она. — Уже не вышло! И то, что я попала в больницу — это еще ерунда…
— Погоди! А ты… То есть вы… здесь с самого начала? С первого дня смены? — сообразил тут я.
— Нет, к сожалению, иначе давно бы вас отсюда вытащила — и закрыла вопрос. Меня привлекли, когда стало ясно, что произошел сбой. В тот же день, что и вас, забросить было уже нельзя — все из-за треклятой аномалии — пришлось выбирать другую дату. Я прибыла позавчера — и гляжу, оп-па: я вовсе не в лагере, а лежу в больнице с ожогами! — Яна продемонстрировала пугающие следы на руках. — А время-то уходит! При первой же возможности рванула сюда. Медлить было нельзя: растут шансы, что, например, не те люди попадут в «Артек», и тогда лавину изменений уже будет не остановить! Время — штука хрупкая!
— А по умолчанию кто должен был поехать? — почти машинально спросил я.
— Перовская и Торопчин — ну, знаменосец дружины. Первый отряд сразу бы захватил лидерство и в ходе смены только увеличивал бы отрыв. А что теперь? Они лишь вторые!
— Хочешь сказать, что это из-за меня?
— А из-за кого же? Три звезды за шахматы, одна — за флаг… Осадили Игонина, не дали развернуться Михееву… Еще раз, Андрей Викторович, я вас абсолютно ни в чем не обвиняю, — чуть сбавила напор она. — С зондом вы отработали просто образцово — это главное. Но теперь нам с вами срочно нужно отсюда уходить — пока есть куда возвращаться. Надеюсь, что есть…
— А может не быть? — нахмурился я.
— Может не стать. Запросто — если прошлое существенно изменится! Допустим, обернется так, что я не устроюсь на службу в Институт, а вы, скажем, женитесь на Стоцкой и примерите на себя печальную судьбу ее погибшего мужа… Это всего лишь пример! — поспешно оговорилась Казанцева, заметив, должно быть, как исказилось мое лицо. — Уверена, пока не все потеряно! В случае, если мы с вами благополучно уходим, Сарочка выдает кэф двадцать девять. Это у самой верхней границы допустимого, но вполне рабочий расклад. А вот если бы вы остались в 85-м — теперь, с учетом аномалии, будь она неладна — коэффициент составил бы катастрофические семьдесят два!
— Да уж, многовато… — пробормотал я.
— Не то слово!.. Есть еще один вариант, — заявила Яна, выдержав короткую паузу. — При невозможности извлечь вас из 85-го, у меня приказ на вашу ликвидацию, — подчеркнуто спокойно произнесла она. — Это даст нам коэффициент сорок три. Выйдет больше условно-приемлемой «тридцатки», но все же не за семьдесят.
— Так, стоп, давайте-ка без крайностей! — торопливо выговорил я, похолодев — ни малейших сомнений, что, если понадобится, моя собеседница способна поступить и так, у меня не возникло.
— Я лишь честно обрисовала ситуацию, — развела руками она. — Основной план — возвращаемся оба.
— Приятно это слышать… А… как мы вернемся?
— Способа два, — усмехнулась Казанцева. — Первый — я наношу вам мощный удар в голову. Ваше сознание высвобождается — и попадает в уловители Института. Проблема лишь в том, что бить придется сильно — при просчете возможен летальный исход.
— Гм, а второй способ? — облизал я пересохшие губы.
— А второй: вы дисциплинированно смотрите вот сюда, — Яна достала из кармашка перламутровый шарик на ниточке и принялась раскачивать его на манер маятника. — То же самое делаю я. Это нечто наподобие гипноза. В какой-то момент наши с вами сознания синхронно «поплывут» — и опять же станут добычей уловителей. Метод опробованный — я так уже однажды возвращалась, из 91-го.
— Да, лучше уж так, — хмыкнул я.
— Полностью согласна. Вглядитесь в шарик.
— Что, прямо сейчас? — удивился я.
— А что тянуть? Время работает против нас! Впрочем, в моей профессии всегда так.
— Ну, хорошо… Сейчас…
«Слушай внимательно! — торопливо проговорил я Младшему. — Я ухожу…»
«Я это уже понял — не дурак!»
«Не перебивай! Ты этого не помнишь, но мы с тобой отправили домой письмо. Приедешь со смены — прочти внимательно. Там — подробная инструкция, как спасти родителей и Женьку…»
«А Женька-то тут при чем?»
«Если пустить дело на самотек, Женька погибнет в 92-м».
«Ты мне не говорил!»
«Думал, успею еще. А оно видишь как…»
— Андрей Викторович, не отвлекайтесь! — сердито одернула меня Казанцева. — Не цепляйтесь вы за это прошлое: ничего хорошего вас здесь не ждет! Молодое тело скушает ваше сознание и не подавится — удивительно как вы до сих пор-то продержались! Так что оставьте всякие посторонние мысли, просто смотрите на шарик!
— Да, да, хорошо!
«Прощай, — прошептал я все же напоследок Младшему. — Приятно было познакомиться! Увидимся в XXI веке!»
«Постараюсь дожить…»
— Андрей Викторович, вашу Машу! Я ведь могу и по первому способу отработать!
— Все, все, ни о чем не думаю!
Легко сказать: не думаю! Но надо постараться.
Итак, шарик. Вправо, влево, вправо, влево… Ну и где этот ваш хваленый гипноз? Никаких признаков… Хотя черт их знает, как они должны проявляться… Вправо, влево, вправо, влево… Кажется, немного в сон начинает клонить. Наверное, это хорошо, так и надо… Вправо, влево, вправо, влево… Да, в голове уже туман — процесс, как говорится, пошел… А все-таки неплохо было снова побывать в 85-м! Но оставаться тут — ну его на фиг! Так, стоп, вон лишние мысли! Только шарик! Вправо, влево, вправо, влево… А вот и шарика уже нет — сплошная тьма…
Что-то с шумом и плеском упало где-то совсем рядом. Я открыл глаза — не помню, когда успел их закрыть.
Нет, это снова была не институтская лаборатория — я по-прежнему сидел на полу в лагерной душевой. В шаге от меня на мокрой плитке лежала распластавшаяся Яна.
Черт! Опять что-то пошло не так?!
Веки девочки дрогнули, и она обескураженно посмотрела на меня.
— Как ты сюда попал?! — выдохнула в ужасе. — И почему ты голый?
— Вообще-то, когда вы пришли, я тут мылся, — почти на автомате ответил я.
— Мы? Пришли? Кто — мы? И… И куда мы пришли? Где я?!
— В душевой, — поведал ей я. — В мужской.
— И… Что я тут делаю?!
Хороший вопрос!
— Что последнее ты помнишь? — прищурился я на собеседницу, снова переходя с ней на «ты».
— Я была в больнице… Мне должны были делать перевязку… Мои руки! — скосила она взгляд на свои голые предплечья. — Ожоги почти сошли! Как такое возможно?!
Это называется «почти сошли»? Ну-ну, что же у нее раньше-то было?!
В любом случае, насчет Казанцевой все было ясно. Капитан ФСБ покинула тело девочки, вернув его себе-тринадцатилетней — в свою очередь, начисто забывшей все события последних дней. А вот со мной, как видно, снова приключился сбой — выковырять меня из коварного 85-го эмиссару Института не удалось… Недооценили, получается, аномалию!
Даже и не знаю, плакать по этому поводу или смеяться… Вот Младший, небось, расстроится, что не избавился от своенравного занудного соседа. Кстати, что-то моего юного пионера давненько не слышно…
«Эй, ты там как? — мысленно окликнул его я. — Не обессудь, по ходу, придется тебе меня и дальше терпеть…»
Ответа не последовало.
Инга остервенело терла себя мочалкой. Проклятая гуашь! Вся кожа теперь от нее чешется! Знала бы — никогда бы не согласилась на такое!
За тонкой фанерной перегородкой послышались голоса.
Что-то кому-то сказал Резанцев.
Ох уж этот Резанцев! Инга его совершенно не понимала. И себя не понимала. Что-то такое было в этом мальчике, в его странном взгляде… Манящем — и до смерти пугающем. Временами — детским, временами — будто бы дед смотрит…
Нет, мотнула головой девочка, разметав волосами струи душа: она вовсе не влюблена! Такое с ней случалось, и не раз — а это нечто совсем иное. Ни капельки не похоже!
Но тогда что с ней?
Тем временем, за стенкой Резанцеву ответили. Какой высокий голосок! Прям девчоночий! И будто бы очень знакомый… Нет, быть такого не может!
Снова заговорил Резанцев, и затем снова — его собеседник. Или все-таки собеседница?
Подкравшись к перегородке, Инга приложила ухо к фанерному стыку. Никого ни к кому она не ревнует! При чем тут это?! Просто любопытно же — сил нет!
— …Спокойно, Андрей Викторович. Это в ваших же интересах. Я от майора Круглова, — донеслось из мужской душевой.
Андрей Викторович? И какого еще майора?
— Что?! — это воскликнул Резанцев. Он тоже удивился, кстати.
— Капитан Казанцева, Федеральная служба безопасности, — видимо, назвалась его собеседница, теперь ее голос уже невозможно было не узнать.
Мыло выскользнуло из пальцев Инги и упало на пол, предварительно стукнув по мизинцу правой ноги, но ни удара, ни самой потери девочка даже не заметила, вся обратившись в слух…
13. Рук твоих касаясь…
Ничего и никого не видя вокруг себя, я шагал по дорожке вдоль жилых корпусов лагеря. Вроде бы, в колонне пионеров своего отряда — и при этом один на всем белом свете. Рядом, впереди и сзади — ведь это шли не мои товарищи, приятели или, хотя бы, недоброжелатели, а товарищи, приятели и недоброжелатели Младшего. Но самого Младшего больше не было. По крайней мере, здесь, со мной, в 1985-м.
Как меня раздражали его наивность и зашоренность! Как бесило упрямство! Я почти всерьез грозился вытеснить его сознание из тела или навсегда отрезать от контроля. А теперь я его потерял — и тем самым будто бы утратил огромную и, может быть, лучшую часть самого себя. Да, собственно, так оно, наверное, и было.
Что с ним сталось? Перенесся вместо меня в будущее? Не факт. Помнится, Гришин утверждал, что такое невозможно: из прошлого можно лишь возвратить ранее заброшенное туда сознание, а Младший, в отличие от меня нынешнего, так сказать, местный. Был. Правда, Гришин, Круглов, да теперь вот еще и Казанцева — они много чего всякого говорили. А у нас тут, блин, аномалия, которая любые их слова запросто перечеркивает. Так что, может, Младший и впрямь подменяет теперь меня в XXIвеке — как я его в веке XX? Если, конечно, ему было куда вернуться — история-то теперь наверняка изменится. Как минимум, моя собственная история: сколько там пророчит безжалостная Сара Коннор? Семьдесят три балла?
Но даже коли Младший, вопреки многомудрым теоретическим выкладкам Гришина, и попадет в будущее, и ему посчастливится найти там пристанище в моем — нашем — теле, то еще это будет везение! Из тринадцати (ладно, почти четырнадцати) лет — прямиком на шестой десяток! Вся жизнь — мимо! Ну а то, что, вроде бы, еще осталось впереди… Чуждый, непонятный, буквально вывернутый наизнанку по сравнению с привычным мир, все другое — начиная с общественного строя и заканчивая бытом! Тут уже прямая дорога — в психушку!
Себе бы я такой судьбы не пожелал, Младшему — тоже.
Но какова альтернатива?
Небытие?
Или где-то там, на небе — ну или в бездне ада, это уж как сложится — Младший теперь ждет, когда я к нему снова присоединюсь? То-то ангелы недоумевают, а черти охреневают!
Прости, Младший! Я тебя в это втянул — пусть сам толком и не понимая, что творю — и подвел! Не уберег. Но значит, теперь просто обязан спасти других. Тех, кто был тебе дорог — так же, как и мне. Наших с тобой родителей. Нашу сестру. И я это сделаю! Обещаю! Чего бы мне оно не стоило!
На следующий день после злополучного конкурса инсценированной песни (накануне я даже не поинтересовался результатом нашего выступления, но мне рассказали и непрошенно: второе место — ошиблась Ласкер, не первое, но и не последнее, четвертое) наш отряд снова заступил на дежурство по лагерю. Выбирать себе пост я не стал — какая, на фиг, разница? — и оказался поставлен перед фактом: иду на обход в паре со Стоцкой. Не знаю, Вика уж тут мне подсуропила или само так сложилось, но опять же: плевать!
Корпуса мы обошли за час с небольшим: проверили чистоту и порядок, выставили оценки дежурным, сделали замечание седьмому отряду за плохое состояние уголка в холле… Ну, то есть это Стоцкая проверила, выставила, сделала — я лишь тупо переходил за ней из здания в здание, из комнаты в комнату, полностью погруженный в свои мысли.
Со мной что-то происходило — и я пытался понять что. Ведь дело было отнюдь не только в горечи утрате. С исчезновением Младшего будто бы изменился я сам — и радикально. Но как именно, я пока не понимал.
Тем временем покончив с делами на местах, мы с напарницей устроились в деревянной беседке, подальше от лагерного шума, и Вика принялась заполнять журнал дежурства, перенося в него свои сделанные в корпусах заметки. Я по-прежнему бил баклуши, силясь разобраться в себе.
— Андрей, ты сегодня совершенно сам не свой, — проговорила в какой-то момент девочка, оторвавшись от своих записей. — Это из-за Яны?
— Что? — вскинул я голову. — А, да… — ответил, осознав вопрос. — Вернее, нет, — поправился, впрочем, тут же.
Сперва я на «капитана Казанцеву», конечно, негодовал, мысленно виня ее в исчезновении Младшего, но потом остыл. Яна хотела как лучше — в том числе, для меня — и просто делала свою работу. О том, что нас с Младшим в голове двое, она, скорее всего, понятия не имела — по крайней мере, никак такого знания не выдала. Нужно было, конечно, мне самому ей все рассказать — тогда бы, возможно, эмиссар из будущего как-то скорректировала свои действия. Но я решил схитрить: на Младшего у меня были виды в деле спасения наших родителей и Женьки, хотелось, чтобы юный пионер сохранил память — а то вдруг бы Яна ему ее как-нибудь подчистила? Вот и дохитрился.
Сама Казанцева — не капитан ФСБ, а тринадцатилетняя девочка — тоже в итоге пострадала. Ее увезли назад в Серпухов, но, похоже, уже не в ожоговое отделение. Как по секрету рассказала какой-то из девчонок Марина — а та разнесла новость уже по всему отряду — официальной версией было помутнение у Яны рассудка — из-за шока после ожогов. Пребывая вне себя, Казанцева, типа, и сбежала из больницы в лагерь. Как, зачем — и сама не знает. Последнее — близко к истине, кстати.
— Это все я виновата, — пробормотала между тем Стоцкая, имея, очевидно, в виду ту свою злополучную подножку.
— Нет, — на автомате покачал головой я.
Ну, то есть Янины ужасные ожоги — да, целиком и полностью на Викиной совести. Но не потеря памяти. Разве что, не будь Казанцева вынуждена попусту терять время — в больнице и на дорогу до лагеря — период, вычеркнутый из ее жизни амнезией, мог бы оказаться короче — но сам визит капитана ФСБ в 1985-й так или иначе бы состоялся — и повлек последствия…
— Не надо меня оправдывать! — нервно мотнула головой Стоцкая. — Я знаю, что виновата!
— Все мы в чем-то да виноваты… — вздохнул я.
— И утешать меня — тоже не надо!
Ну да, меня бы самого сейчас кто утешил! Но своей бедой мне поделиться было не с кем — в отличие от Вики… Которая, кстати, своим выпадом против Казанцевой нечаянно подарила моему Младшему лишнюю пару дней!
Вот так всегда — кто-то теряет, кто-то находит…
— С Яной все будет хорошо, — проговорил я. — Вот увидишь.
— Ты думаешь? — твердая уверенность в моем голосе, похоже, заставила девочку прислушаться к сказанным словам.
— Я знаю, — в отношении известного мне будущего это было чистой правдой: карьера офицера ФСБ — далеко не самый худший вариант, согласитесь. Другое дело, что теперь все у Казанцевой может пойти и иначе…
Почувствовав, что сомнения могут отразиться в моем тоне — или взгляде — для убедительности я осторожно положил ладонь на кисть собеседницы…
Скидыщ! Так, кажется, это называлось в одном популярном мультфильме.
Вокруг нас словно пробежала гигантская волна, смывая к чертям подмосковный 85-й. И на смену ему вдруг нагрянул крымский 94-й. Мы со Стоцкой по-прежнему находились в беседке, но уже не деревянной, а каменной, и стоявшей не в лесу, а на морском берегу. Красавица Вика — женщина двадцати трех лет, молодая вдова — сидела у меня на коленях, и мы жадно, просто неистово целовались. На моей подруге был только купальник, даже меньше того: верх его бесстыдно задрался, открыв моей руке доступ к высокой груди с лихо торчащим острым сосочком — чем я, понятно, и не преминул воспользоваться. Пальцы Стоцкой тоже отнюдь не отдыхали…
— А-ах! — тринадцатилетняя Вика резко отдернула кисть, разрывая контакт.
Мы с ней снова кисли в пресловутом 85-м. Или девушка отсюда никуда и не отлучалась, витал в будущем один я?
— Что это снова было? — испуганно пробормотала Стоцкая.
Снова? Так-так…
— А что ты видела? — спросил я.
— Тебя… И себя… Только мы были постарше. Будто бы где-то на море… Мы с тобой… — она заметно покраснела. — Не могу рассказать! — потупилась смущенно.
— Целовались? — бесцеремонно спросил я — и неожиданно для самого себя тоже смутился.
— Да… — едва слышно прошептала девочка. — И не только… Ты тоже это видел, да? — снова несмело подняла она на меня взгляд.
— Видел, — не стал отрицать я.
— А я не просто видела… Я как будто бы там сама и была! Я… Я что, схожу с ума? — беспомощно сложила бровки домиком моя собеседница. — Как Казанцева? Это мне кара такая, да?
— Это не кара, — покачал я головой. — И нет, крыша у тебя не поехала. Просто мы с тобой только что наблюдали маленький кусочек будущего. Нашего будущего.
— Взаправду? — захлопала глазами моя собеседница. — Все так и будет?
— Если жизнь пойдет своим чередом — то да.
— Откуда ты можешь это знать? — нахмурилась, словно опомнившись, Вика.
— Уж поверь: знаю.
— Обалдеть… — прошептала она — кажется, действительно поверив, хотя бы на миг. — Ой! — вздрогнула затем, покосившись куда-то вниз. Опустила туда же руку — и покраснела еще гуще прежнего. — Мне нужно зайти в корпус! Переодеть… гольфы! Да, гольфы. Срочно!
Вскочив на ноги, девочка тщательно оправила юбку, подхватила со стола журнал с авторучкой и стремглав выбежала из беседки.
А я… Я наконец понял, что именно со мной не так: одновременно с тяжестью от потери я ощущал и необычайную, пугающую легкость — наверное, с самого мига исчезновения Младшего, просто осознал это только теперь. Такое невероятно сложно объяснить словами тому, кто через подобное не прошел, но попробую. Похоже, груз прожитых десятилетий, неумолимо давивший мне на плечи до недавнего времени, куда-то исчез! Нет, знания, опыт — сохранились, ушло нечто иное. Трудноуловимое — и при этом очевидное… В фильме «О чем говорят мужчины» есть замечательная сентенция: «С какого-то возраста появляется вопрос: „Зачем?“» Ну, помните: «девушки две какие-то левые, квартира в Отрадном, а завтра на работу…»[15] Верно, знаете ли, подмечено!
Так вот, среди прочего, это самое давно привычное возрастное «Зачем?» надо мной больше совершенно не довлело! Этим мое нынешнее состояние, разумеется, не исчерпывалось — то был лишь один из аспектов комплекса ощущений, в котором я теперь, кажется, таки разобрался.
«А что если Младший никуда и не делся?» — осенило меня. Что если его сознание, непроизвольно пытаясь спрятаться от Яниного шарика, просто слилось с моим? Или мое — с его?
С меня — эрудиция и опыт, с Младшего — непосредственность и юный задор? Он теперь — я, а я отныне — он?
Чем не объяснение?
Либо дело заключалось в другом: юный организм, лишь притворяясь послушным и подконтрольным, втихую перестроил меня под себя? Гормоны там и все такое?.. Не это ли имела в виду в душевой Казанцева, когда предупреждала, что рано или поздно молодое тело «скушает» мое сознание? Ему — телу — было тринадцать (почти четырнадцать), и именно на столько я сейчас себя и чувствовал. Именно столько мне сейчас и… было!
Вот, родилась формулировка: просто мне снова было тринадцать — ладно, без малого четырнадцать — лет! Обалдеть…
На следующий день у отряда «Данко» была запланирована экскурсия — в Мелихово, в музей-усадьбу А.П.Чехова. В автобусе — скрипучем ЛАЗ-699, приехавшем за нами в лагерь — мы со Стоцкой сели как можно дальше друг от друга: девочка — впереди, рядом с Майей Абашидзе, я — в самом хвосте, на длинном ряду из пяти сидений, где компанию мне составили Толик Степанов, а также Михеев, «Кржемелик» и «Вахмурка».
Дело в том, что утром мы с Викой невзначай снова подержались за руки (ну, то есть как невзначай — почти уверен, что Стоцкая специально подловила момент, когда мы с ней оказались наедине по пути с зарядки), и с ничуть не меньшим эффектом, нежели вчера. И повторить подобное прилюдно — уже действительно случайно — прямо скажем, опасались.
О самой экскурсии рассказывать особо нечего — ну, усадьба и усадьба, разве что картины в доме висят неплохие: Левитана там, Поленова — типа, друзей бывшего хозяина. Но уже на обратном пути, в городе, у нашего автобуса спустило колесо. Нас высадили на тротуар и велели пока погулять, строго наказав далеко не отходить, быть все время на виду у вожатых.
И тут-то мое внимание привлекли три стоявших на городской площади киоска. Первый — «Союзпечать», второй — «Мороженое», но заинтересовали меня сейчас не они, а третий в ряду. Черным по желтому на нем было написано: «Спортлото»!
Ага! На этой неделе же — как раз первый из тиражей, результаты которых я заучил перед заброской в прошлое!
Цели непременно взять и обогатиться на своих знаниях у меня по-прежнему не было — но раз уж судьба сама привела меня сегодня к этому желтому киоску…
— Сколько стоит билетик «5 из 36»? — чтобы ничего не перепутать, спросил я, сунув голову в окошко.
— Шестьдесят копеек, — ответили мне.
Недорого, наверное. Вот только денег у меня не имелось вовсе — с собой в лагерь нам их никогда не давали: не разрешалось, да и смысла не имело.
Закрутив головой, я нашел взглядом нашу вожатую. Вот у нее средства могли и иметься…
— Марина, можешь одолжить мне шестьдесят копеек? — спросил, подбежав к девушке.
— А кому еще два? — вопросом на вопрос ответила та.
— В смысле, кому еще два? — не понял я.
— Ну, ты же на мороженое просишь? — кивнула она на соседний с «моим» киоск. — Стаканчик — двадцать копеек. Один тебе, кому еще два?
— Да нет, я…
— Сейчас Вадим купит на всех, — заявила, не дав мне договорить, Марина. — Уже пошел в автобус за кошельком, у меня с собой столько нет.
— Да мне не на мороженое! — замотал головой я.
— А на что тогда? — удивилась вожатая.
— Билет «Спортлото» хочу купить! — что-то хитрое сейчас изобретать было попросту некогда.
— На эти глупости — не дам, — отрезала, внезапно посуровев, девушка.
У нее в семье лудоманы, что ли, были? Иначе почему она так негативно настроена к популярной государственной лотерее?
— Ну, пожалуйста, — совершенно по-детски заканючил я — учусь на ходу! — Иначе я… Иначе я спор проиграю! — придумалось мне. — Я тебе отдам после родительского дня! — пообещал затем.
— Ох уж эти ваши споры! — покачала головой Марина — но, пусть и демонстративно-нехотя, полезла в сумочку за монетками.
В мою ладонь один за другим легли пять серых гривенников и два больших золотистых пятака.
— Спасибо! — я рванул к киоску.
Билет я заполнил прямо у его окошка. Там было два варианта — и в первом я аккуратно вычеркнул заученные назубок числа: 4, 15, 16, 28, 31. Во втором, для пущего правдоподобия, отметил, что попало.
Разделив квиток по линии отрыва и опустив нужную часть в висевший здесь же металлический ящик — типа почтового — другую я спрятал в карман и поспешил к автобусу, где Вадим уже вовсю раздавал отряду мороженое.
— Если от простого прикосновения у нас с тобой начинается такое, — задумчиво прошептала Вика, — то что же будет, если мы, например… Например, поцелуемся?
Местом для беседы — а обсудить нам было что — мы выбрали мало кому известную скамеечку позади клуба, где сейчас гремела очередная вечерняя дискотека.
— голосил певец Барыкин — еще не загнавший свой велосипед в поисках букета.
Соваться танцевать мы со Стоцкой, понятно, не решались — поэтому просто сидели рядышком (но не вплотную!), смотрели на звезды и разговаривали.
— Это легко проверить, — ни о чем особо не задумываясь, ответил я Вике на ее вопрос.
— А давай! — решительно повернулась ко мне лицом девочка.
— Что «давай»?
— Как что — проверим!
— Э…
— Сам же сказал! И что? Струсил?
Ну, «на слабо» меня было не взять. Тут другое…
Не то в видениях, не то в грезах, где мы позволяли себе далеко не только поцелуи, и мне, и Вике было уверенно за двадцать. А сейчас, здесь, передо мной сидела тринадцатилетняя девочка…
Еще позавчера я бы ей твердо отказал, как раньше однажды уже отверг недвусмысленное предложение Яны. Но тогда я был зрелым дядькой — пусть и в теле восьмиклассника — и твердо это знал. А теперь…
А теперь мне самому было тринадцать!
— Давай! — кивнул я Вике, подспудно все же ожидая некоего укола бдительной совести, но та молчала: тринадцатилетнему мальчику вовсе незазорно поцеловать тринадцатилетнюю девочку — особенно если никто посторонний этого не видит!
— Только руки убери! — заявила Стоцкая. — А то снова сработает, как раньше, и эксперимент не удастся!
Я демонстративно заложил ладони за спину. То же самое сделала Вика. Наши губы двинулись навстречу друг другу…
Ну, что тут можно сказать… Это было здорово — для тринадцати-то лет! Но такого, как раньше — чтобы перенестись в Крым и оторваться по полной — и близко не повторилось — даже несмотря на то, что руки и я, и девочка в итоге подключили, пусть и куда сдержаннее, чем в наших «воспоминаниях о будущем» из 94-го.
— Кажется, мы что-то сломали… — пробормотала Стоцкая через несколько долгих минут — ничуть, впрочем, не разочарованно.
Ну да, ладонь девочки лежала в моей — и ничего необычного не происходило.
— Нет, — покачал головой я — похоже, сообразив, что тут к чему. — Просто мы с тобой переключили стрелку. Ну, знаешь, как у поезда. Того будущего больше нет — потому что мы туда не поедем.
— А куда поедем? — тихо спросила Вика.
— Куда сами захотим!
— Тогда поехали! — улыбнулась девочка — и снова подалась в мою сторону.
«Поехали!» — эхом отозвалось у меня в голове.
Это сказал Младший. Только Младшим тут теперь был я сам.
14. Родительский день
Несмотря на то, что желание Младшего побывать в «Артеке» стало теперь и моим, чем ближе был родительский день, тем меньше моего внимания занимали текущие лагерные мероприятия. А те шли своим чередом.
Состоялся смотр строя и песни, на котором «Данко» неожиданно с треском провалился, заняв лишь третье место из четырех.
Потом на полдня мы ездили полоть сорняки в соседний колхоз с забавным, на мой взгляд, названием — «Память Ильича» (нет, понятно, что имелось в виду, но ассоциативный ряд требовал наличия где-то поблизости сельскохозяйственных предприятий типа «Интуиция Ильича» и «Воображение Ильича»). Никто из пионеров «Полета», впрочем, ничего смешного тут в упор не видел.
Также «Данко» были сыграны первые матчи турниров по футболу и пионерболу, оба — против четвертого отряда. Ногами мяч, понятно, гоняли мальчишки, а перекидывали руками через сетку — девочки. И там и там младшим была предоставлена фора — например, футбольный матч начинался со счета 0:2 не в нашу пользу — что, впрочем, не помешало нам одержать уверенные победы — соответственно, 5:2 и 15:6.
На отрядном уровне тоже никто не сидел без дела: первое звено представило свое внеплановое мероприятие: организовало в холле альтернативную дискотеку — под магнитофон Абашидзе. От лагерной ее отличало не только сугубое предпочтение зарубежной музыки, но и соотношение быстрых песен и «медляков» — в пользу последних. Увы, где-то на середине «Still LovingYou» великолепных Scorpions, под которую я, конечно же, танцевал с Викой, Майина «Электроника» предательски зажевала кассету, а потом и вовсе отказалась играть, из-за чего, кстати, потом на Совете отряда звену-инициатору присудили не три, а только две звезды.
При таком плотном графике выделить время еще и на, вроде как, обещанную мной Игонину тренировку по каратэ было категорически невозможно. Васек это и сам, очевидно, понимал, но напоминать мне о незакрытом гештальте не забывал. В итоге мы с ним теперь условились на утро сразу после родительского дня — там, по нашим совместным прикидкам, наконец ожидалось некое «окно».
Но все это уже было делом либо прошлого, либо пусть и скорого, но будущего, а сегодня, в настоящем, меня ждал своего рода момент истины — разговор с отцом.
В отличие от того, как это показано в том же «Добро пожаловать…», в «Полете» родительский день никогда не подразумевал каких-то самодеятельных концертов или иной показухи — пионерам и октябрятам просто давали вдоволь пообщаться с соскучившимися по ним за две недели родственниками. Приезжали, конечно, не ко всем, и если в младших отрядах в этот день разбирали подавляющее большинство деток (а обделенные нередко воспринимали это как настоящую трагедию), то в старших — дай Бог половину.
Сколько себя помню в лагере, родители ко мне почти всегда приезжали. Лишь однажды, в 81-м, не смогли — и от расстройства я тогда даже в изолятор с температурой угодил.
На территорию «Полета» родных и близких не пускали — все организовывалось у лагерных ворот. Дежуривший там пионер составлял список тех, к кому приехали, и разносил его по отрядам. Вожатые приводили затребованных пионеров, получали от родителей письменные заявления — мол, забираю своего ребенка на такое-то время, всю ответственность за него принимаю на себя — и выпускали подопечных через калитку в объятия их семей.
Меня сегодня вызвали одним из первых, вскоре после завтрака — в числе где-то десятка пионеров второго отряда: среди прочих, вместе со мной Марина повела к воротам Стоцкую, Ингу Трефилову и Костика Иванова. Еще на подходе я принялся высматривать в толпе статную фигуру отца — обычно он на полголовы возвышался над остальными — но как-то не преуспел. Впрочем, удивляться тут было особо нечему: оттуда, где мы шли, видно было далеко не всех «понаехавших».
Ингу вожатая выпустила первой — к Трефиловой приехал дедушка: подтянутый старичок в строгом костюме и с элегантной тросточкой. Стоцкую забрала целая делегация: папа, мама, видимо, бабушка, тетка по маме и мальчик лет семи — кажется, Викин двоюродный брат. Мой же черед что-то все никак не наступал, но когда я уже начал было думать, а не по ошибке ли меня сюда так рано позвали, Марина наконец повернулась ко мне:
— Резанцев!
Я обернулся к калитке, но отца рядом с вожатой по-прежнему не было, вместо него там стояла…
— Женька? — удивленно вырвалось у меня.
Сестру я сегодня здесь никак не ждал!
— Не рад? — выразительно поведя бровями, выговорила та.
— Нет… То есть рад, конечно… — сбивчиво пробормотал я. — А родители где?
— Я за них, — развела руками Женька. — Ну так как, ты идешь, или мне все вкусное назад везти?
— Иду, — торопливо кивнул я и шагнул к калитке.
— До обеда, — напомнила не то мне, не то моей сестре Марина.
— К 13:00 верну в целости и сохранности, — пообещала ей Женька.
Для семейного пикника в окрестностях «Полета» годились три места. Широкий и длинный лужок с прудом, в обиходе так и называвшийся — Долгий Луг, поросшая лещиной просека под высоковольтной линией, двигаясь по которой, можно было добраться до ручья с ключевой водой, и край засеянного озимой рожью поля вдоль автомобильной дороги. Традиционно почему-то младших родители вели из лагеря на Долгий Луг, старшие же предпочитали высоковольтку и родник. Но и туда, и туда нужно было топать добрых полчаса, поэтому ленивых — или торопливых — выручали окрестности поля.
Лично я никуда не спешил, да и пройтись был бы, пожалуй, не прочь, но Женька как-то сразу свернула в сторону колосящейся нивы. Спорить я не стал.
— Я понимаю, что ты ждал маму с папой, — проговорила сестра, когда мы с ней расположились на траве на опушке, в виду стены колосьев. — Но они не смогли сегодня приехать — работа есть работа. Так что уж прости, придется потерпеть меня… — она расстелила салфетку и принялась выкладывать на нее из сумки гостинцы: сушки, печенье, свежие огурцы и помидоры, кулек вишни. Достала также три стеклянные бутылочки кваса с медведем на этикетке — в детстве я такой просто обожал. Ловко откупорив одну о другую — всегда восхищался этим ее умением — подала мне. — Угощайся!
— Спасибо, — я сделал глоток из горлышка. Вкус показался мне немного странным — но приятным. — Спасибо, — повторил я. — Ты настоящая сестра!
— Боюсь, что в твоих устах это совсем не комплимент, — кисловато усмехнулась девушка.
Ну да, как-то мальцом я даже заявил ей: вот у моего сына никогда не будет старшей сестры! Не ладили мы с Женькой, что поделать. Собственно, ее сегодняшний приезд — своего рода маленький подвиг, наверняка с куда большим удовольствием она бы потратила свободное летнее воскресенье на что-нибудь другое… Но надо — значит надо, с чувством долга у моей сестренки было все в порядке.
Скосив было глаза на бутылочную этикетку («Русский КВАС пастеризованный. Цена без стоимости посуды 13 коп.»), я снова поднял их на сидевшую напротив меня девушку. Меньше чем через год она взвалит на свои плечи заботу обо мне, школьнике. Вытянет, выведет в люди… А еще через шесть лет нелепо погибнет…
Ну уж нет! Теперь — нет!
Вот только чтобы это «нет» начало осуществляться, мне сейчас нужен был отец, а не Женька: при всех ее достоинствах, уже проявившихся и пока скрытых и от нее самой, сестра была совсем не тем человеком, кого я мог бы гарантированно убедить в своем знании будущего. Да и в любом случае начинать мне следовало с родителей: их срок близился, а у Женьки время в запасе пока оставалось.
— Что ты так смотришь? — поймав на себе мой взгляд, нахмурилась девушка.
— Как — так? — на автомате спросил я.
— Не знаю… Не как всегда… В какой-то момент у меня аж мурашки по коже побежали! — судорожно передернула она плечами.
— Женька, я тебе когда-нибудь говорил, что ты очень хороший человек? — задумчиво спросил я.
— Обычно — что-нибудь с точностью до наоборот! — хмыкнула сестра.
— Тогда: вот, говорю!
— Гм… Спасибо, конечно… — пробормотала она. — Но подозрительно как-то… Тебе от меня что-то нужно? — понимающе прищурилась на меня девушка.
— Нет, — мотнул головой я. — То есть, кое-что нужно, — вынужден был признать тут же, — но это здесь ни при чем! Так что, когда перейду к просьбе, можешь сказанное ранее не учитывать!
— Хорошо, — усмехнулась Женька. — Не буду. Так что тебе надо?
— Дело одно есть — на десять тысяч рублей. Но для начала — можешь дать мне шестьдесят копеек? Должок нужно вернуть.
— Что за должок? — тут же напряглась сестра. — Ты что, в карты на деньги играл?! Я же тебе сто раз говорила…
— Нет, нет! — поспешил уверить ее я. — Просто занял у вожатой, чтобы купить лотерейный билет!
— Какой еще лотерейный билет?
— Вот этот, — я достал из кармана драгоценный квиток «Спортлото». — Теперь по нему нужно получить выигрыш — скорее всего, десять тысяч рублей — и это вторая часть моей просьбы: мне такие деньги никто не выдаст — типа, мал еще — а ты у нас мадмуазель совершеннолетняя…
— Что за чушь? — недовольно — и даже, пожалуй, сердито — скривилась Женька. — Откуда у тебя может быть выигравший билет?
— Купил в киоске — помнишь про шестьдесят копеек? Отметил, что положено, и опустил в специальный ящик. Сегодня был тираж — и пять чисел совпали. Вот эти, — ткнул я пальцем в табличку, озаглавленную «1 вариант». — Эти, соответственно — мимо денег, — указал я на соседнее поле квитка, заполненное мной заведомо ошибочно.
— Что, прям все пять совпали? — все еще не верила мне сестра.
— Все пять.
— Откуда ты знаешь?
— От верблюда! По телевизору показывали! — теоретически я и впрямь мог видеть трансляцию розыгрыша — если бы сразу с завтрака рванул в административный корпус, где, как говорят, на втором этаже имелся заветный голубой экран.
— Так не бывает, — упрямо покачала головой моя сестра.
— Оказывается, бывает, — развел я руками.
— И прям вот десять тысяч?
— Обычно за пять угаданных чисел бывает столько.
— Да ну, бред какой-то! Ты небось его уже после тиража заполнил! — пришло ей в голову. — Пойду в сберкассу — а меня там сразу и арестуют за подлог!
— Я похож на того, кто пошлет на такое родную сестру? — несколько даже растерялся я от ее обвинения.
На некоторое время Женька всерьез задумалась.
— Нет, — заключила она после довольно долгой паузы. — Но тебя самого могли обмануть!
— Я лично заполнял билет, — принялся разжевывать я. — И сам опустил его в ящик! Кто и где меня мог обмануть?
— Не знаю… Значит, ты ослышался, когда разыгрывался тираж, вот! Может, четыре номера угадал или три… Но не пять же!
— Давай так, — предложил я. — Половина выигрыша — твоя, — я в любом случае собирался поделиться с ней деньгами — за все то, что она для меня сделала… Сделает. Вернее, надеюсь, уже не сделает. — Сколько бы там ни было. Идет? Только шестьдесят копеек ты мне сейчас дай, хорошо?
— Держи, авантюрист! — порывшись в сумке, сестра протянула мне мелочь — этот порядок сумм был ей понятен. — Из твоей доли выигрыша! — пошутила она.
— Договорились, — расплылся в улыбке я.
— Но больше так не делай! — уже строго произнесла Женька.
— Что — не делать? — не понял я.
— Не играй с государством в азартные игры!
— Посмотрим, что ты скажешь, когда придет пора пересчитывать хрустящие купюры! — усмехнулся я, отдавая ей билет.
Повертев тот в руках, посмотрев на свет, даже, кажется, понюхав — разве что не лизнув — девушка спрятала его в сумку.
Где-то в недрах пространственно-временного континуума, должно быть, недовольно скривилась некая абстрактная Сара Коннор.
К Инге в родительский день приехал тот, кого она и ждала — любимый дедушка, Кирилл Альбертович. Генерал-майор в отставке, персональный пенсионер союзного значения, Почетный сотрудник госбезопасности, профессор, воспитавший множество учеников, и главное — человек, лучше всех на свете ее понимавший и всегда разговаривавший, как со взрослой. Но поднять в беседе такую тему девочке даже с ним решиться было непросто.
— Дед, ты же воспринимаешь меня всерьез? — аккуратно начала она.
— В чем вопрос? — приподнял седые брови Кирилл Альбертович. Хождений вокруг да около он не любил.
— Ну, скажем, если я расскажу тебе что-то, на первый взгляд совершенно невероятное, ты ведь не решишь, что я маленькая дурочка, готовая сходу поверить в любую чепуха?
— Так я точно не решу, — подтвердил дед. — Ибо знаю тебя как рассудительную, умную, весьма эрудированную для своих лет девочку.
— Тогда слушай. У нас тут в отряде есть один мальчик. Очень необычный… — Инга запнулась, не зная, как лучше объяснить.
— Пока не вижу ничего невероятного, — охотно воспользовался паузой Кирилл Альбертович. — В твоем возрасте уже действительно пора интересоваться мальчиками! — тепло улыбнулся он внучке.
— Дело не в этом, — мотнула головой девочка. — То есть, может, и в этом тоже, но главное — другое! Несколько дней назад я случайно стала свидетельницей одного разговора…
— Это у них могла быть какая-то игра, — предположил дед, внимательно выслушав историю внучки.
— Яне тогда было точно не до игр! — заметила на это Инга. — А Андрей… Он так с ней говорил… Так не претворяются!
— И ты делаешь вывод, что эти двое ребят — пришельцы из будущего? — скептически прищурился Кирилл Альбертович.
— Я пока не делаю никаких выводов. Но что ты скажешь на это? — девочка достала из кармана обрывок бумажного листа и продемонстрировала деду. — Это писал Андрей — в самом начале смены. — Он потерял, а я нашла. Хотела вернуть, да забыла. Тут было гораздо больше, но мне как-то понадобилась бумажка, и я оторвала половину, это-то случайно сохранилось. Видишь даты? 14 июня, 15 июня, 23 июня. Еще 17-е упомянуто. Две из них уже прошли. Про 15-е и Рембрандта ничего пока не знаю, а про 14-е — про палестинцев — по телевизору говорили! Я вчера вечером в душ бегала, в административный корпус — срочно нужно было, меня Марина даже с фильма отпустила — а там наверху в холле телевизор стоит, как раз программа «Время» шла. И в ней рассказывали про захват этого самолета!
— Ну-ка, ну-ка… — взяв бумагу из ее рук, дед поднес текст ближе к глазам. — Когда, ты говоришь, это было написано?
— Второго или третьего июня, точно не помню. Но где-то там!
— Интересно… — пробормотал Кирилл Альбертович.
— О чем я тебе и говорю!
— Про «Данаю» в Эрмитаже — тоже правда, — заметил, помолчав, дед. — Об этом еще широко не сообщали, но мне утром звонил один мой бывший ученик, поделился новостью. Какой-то псих облил картину кислотой и полоснул ножом. Вот только твой мальчик никак не мог об этом знать — ни сегодня, ни уж, тем более, в начале смены!
— Но он знал! — торжествующее воскликнула Инга.
— Не обязательно. Возможно, ткнул пальцем в небо — и угадал. Так бывает.
— С самолетом тоже?
— Даже два раза могут оказаться простым совпадением, — веско заметил Кирилл Альбертович.
— А когда наберется три?
— Вот когда наберется — тогда и будем думать…
— Ждать осталось недолго: тут написано, что завтра, 17-го, палестинцы отпустят заложников! А 23-го — разобьется индийский Боинг! Эх, жаль не сохранилось, что там дальше… — вздохнула девочка.
— Действительно жаль, — согласился дед. — Не возражаешь, если я эту бумажку заберу себе?
— Для того я тебе ее и принесла.
— Прекрасно, — Кирилл Альбертович спрятал мятый клочок во внутренний карман пиджака. — Надеюсь, ты ни с кем больше это не обсуждала? — уточнил он затем у внучки.
— Нет, кончено — тебя ждала.
— Умница, — запустив пятерню в ее русую шевелюру — как делал это, сколько Инга себя помнила — дед растрепал ей волосы.
— Ну вот, теперь я буду вся лохматая, — рассмеялась девочка.
Вместо ответа Кирилл Альбертович достал из другого кармана расческу и протянул ее Инге.
Некоторые задачи — вроде приведения в порядок прически — можно решить просто и быстро. Над тем, как подступиться к другим, менее тривиальным — следовало хорошенько подумать, и уж точно не стоило тут пороть горячку — сперва требовалось понять, действительно ли есть над чем работать.
15. Урок
Наутро моя тренировка с Игониным снова едва не сорвалась: выяснилось, что к завтрашнему дню нашему отряду предстоит подготовить для местных октябрят какой-то детский спектакль, и меня настойчиво пытались привлечь к процессу, причем снова в роли негра — типа, уже есть опыт. На выручку мне нежданно пришел Михеев: Ант не только сам вызвался перекраситься в чернокожего (должно быть, лишнюю звездочку звену решил урвать), но и «миньонов» своих с собой привел — видимо, чтобы одному не так обидно было отдуваться. Таким образом актерский состав оказался благополучно укомплектован, и я таки смог отправиться по каратистским делам.
Собственно, идти мне было недалеко: Васек со своей Юлей ждал меня на полянке шагах в ста от клуба, где наши сейчас репетировали вышеупомянутый спектакль. Игонин был в спортивных штанах и майке с эмблемой «Динамо», а вот подруга его сподобилась явиться на тренировку в плиссированной юбочке и легкомысленном топике. Гм!..
— Ну и как ты собираешься в этом заниматься? — сходу указал я на ее совершенно неуместный наряд.
— А что такого? — захлопала глазами девочка.
— Да ничего, — хмыкнул я. — Просто нужно будет ноги задирать — готова к такому?
— А я тебе говорил! — с укором заметил подруге бугай.
— Сам же просил, чтобы никто ничего не заподозрил! — капризно парировала та. — Нарядись я после завтрака в треники — пол-отряда бы сразу просекло, что тут что-то нечисто!
— Это так, — повернувшись ко мне, виновато развел руками Васек. — Купальник бы хоть вниз поддела! — хмуро бросил он затем Юле.
— Так чемоданная была закрыта — а кто меня торопил?!
— Ладно, разберемся по ходу пьесы, — остановил я их перепалку. — А сейчас давайте-ка к делу!
Послушно умолкнув, «ученик» и «ученица» воззрились на меня.
— Итак, каратэ-до… — начал я.
— Погоди, — перебил меня Игонин. — Ты уже не первый раз так это называешь. Почему не просто каратэ?
— «До» по-японски значит «путь», — пояснил я. — Добавление к названию боевого искусства данного иероглифа подчеркивает, что перед нами не просто махание руками и ногами, а целая философская система. И, в том числе, поэтому, кстати, путь того же каратэ нужно начинать с его начала, а не выхватывать кусочки из середки. Прежде, чем начинать кого-то бить — и, соответственно, блокировать удары — нужно навостриться правильно двигаться, подходить и отходить. Прежде, чем перемещаться — толком научиться стоять. А прежде, чем стоять — освоить технику падений. То есть, по-хорошему, несколько первых занятий мы с вами должны были бы полностью посвятить ныркам, кувыркам, перекатам и всему такому… Но боюсь, вы от меня не совсем этого ждете!
— Это уж точно! — хмыкнул Васек.
— Поэтому придется пойти против всех правил, — в свою очередь усмехнулся я. — Сегодня я попробую обучить вас удару, ставшему своего рода визитной карточкой каратэ — ногой в голову с разворота, так называемому уширо-маваши-гэри.
— О, клево! — заявила Юля.
— Как говорит мой сэнсэй, ни один человек в здравом уме не станет даже пытаться пробить ногой в голову на улице — в отличие от зала, — продолжил я. — Но как при этом отмечает он же, именно поэтому практически никто голову от удара ногой на улице не защищает. Так что минус на минус вполне могут дать плюс — если подойти к делу грамотно. Поэтому — уширо-маваши. Кроме всего прочего, это просто красиво!
— Ты лучше покажи, а не языком болтай! — деловито предложил Игонин.
— Не спеши, — менторским тоном бросил ему я. — Сперва нам — и мне, и вам — нужно хорошенько разогреть мышцы — иначе можно себе что-нибудь ненароком потянуть или порвать! Поэтому начнем с разминки. Я буду босиком, вы, если хотите, можете работать в обуви, — я сбросил с ног кеды и стянул носки.
— Я тоже хочу босиком! — с энтузиазмом выскочила из туфелек девочка.
Помедлив, разулся и Васек.
— Готовы? — спросил у них я.
— Всегда готовы! — картинно отсалютовала по-пионерски Юля.
— Тогда повторяйте за мной! Пойдем снизу вверх. Разрабатываем стопы… — немного согнув правую ногу, я поставил ее на носок. — Вращаем, сперва по часовой стрелке, затем против. На счет, по моей команде… Хаджимэ![17] — не удержавшись, подпустил я экзотического флера. — Ичи!.. Ни!.. Сан!..[18]
— Ну что, будем считать, что разогрелись, — проговорил я минут через двадцать. — Единственное, прежде чем перейти к основной части урока, хочу еще понять, что у вас с растяжкой. Васек говорил, что ты садишься в шпагат? — спросил я у Юли.
— Ага, — кивнула та, тяжело дыша — разминку я им устроил весьма интенсивную — сам с непривычки запыхался, но виду старался не подавать.
— В юбке, конечно, это… — начал было я, но ноги девочки уже начали разъезжаться по траве, одна вперед, другая назад.
Несколько секунд — и Юля сидит в шикарном шпагате, аккуратно оправляя подол своей юбочки.
— Могу и в поперечный! — уперевшись в траву руками, девочка немного приподняла корпус и снова опустилась, уже разведя ноги в стороны — но, как и в первый раз, сумев не засветить под юбкой ничего неподобающего.
— Круто! — не мог не признать я.
Но, как выяснилось, впечатлен был не я один: где-то совсем рядом раздались нестройные аплодисменты. Мы трое резко обернулись: из леса на нашу полянку выходили какие-то пацаны, на вид — чуть постарше Васька с Юлей. Три, пять, восемь… Девять! Все — абсолютно мне незнакомые.
И хлопать-то нашей девочке они хлопали, но смотрели при этом весьма недобро.
— Деревенские!.. — выдохнул Игонин.
Я и сам уже пришел к такому же выводу. Вот только…
— Вадим же — вожатый наш — говорил, что они все кто в больнице, кто в кутузке… — нахмурился я.
— Значит, не все, — Васек переместился так, чтобы оказаться между незнакомцами и своей подругой. — Да и те, с которыми вожатые махались, вроде, были постарше…
Юля неуверенно поднялась с травы. Сделав пару шагов вперед, я встал рядом с Игониным.
— Что вам здесь нужно? — спросил между тем первоотрядник у незваных гостей.
— Для начала — вы двое, — сплюнув себе под ноги, обронил один из деревенских, бритоголовый парень, комплекцией Ваську ничуть не уступавший. — Девка может отойти в сторону — ее мы не тронем, а вот с вами посчитаемся — за всех тех, кого ваши отлупили неделю назад!
— Никуда я не пойду! — задиристо вскинулась Юля.
— Еще как пойдешь! — процедил ей сквозь стиснутые зубы Игонин.
— Нет!
— Делай, как тебе говорят! — склонившись к уху подруги, он прошептал ей еще что-то.
— Поняла, — одними губами ответила девочка.
Она шагнула в сторону — и вдруг опрометью рванула в сторону клуба.
Будь Юля обута — возможно, она бы и сумела удрать — и привести помощь, как, очевидно, задумал Васек — однако увы, туфельки ее стояли в стороне, в траве. Навыка же бегать босиком у девочки не оказалось, уже на третьем шаге, на что-то наступив, она потеряла равновесие, упала, сумела снова вскочить, но подоспевший деревенский — тот самый, с бритой башкой — грубо сбил ее с ног.
Игонин диким зверем кинулся на защиту подруги, а приятели бритоголового — на нас.
Между мной и Васьком с Юлькой тут же оказалось четверо или пятеро противников. Никаких шансов пробиться через них у меня не было, и я попятился, отступая к толстому дубу и судорожно при этом озираясь. Увы, спасительной бутылки, с которой мне так повезло однажды, на этот раз поблизости не оказалось. Как и палки или хоть чего-нибудь худо-бедно подходящего. Тоже мне лес!
Первоотрядника повалили, и видно мне его теперь не было вовсе. Я прижался спиной к дереву. Один из противников бросился было на меня, я отвел его руку в сторону блоком и резко ударил ребром стопы в колено — сейчас было не до церемоний. Что-то выразительно хрустнуло. Деревенский взвыл и покатился по траве. Несколько секунд его друзья обалдело пялились на пострадавшего, а затем с криками кинулись на меня всем скопом.
Да, друг другу они сейчас мешали едва ли не сильнее, чем я им, но четверо на одного есть четверо на одного. Кого-то я встретил прямым в челюсть, кому-то успел засадить по ребрам, еще кто-то неплохо так получил в пах, но долго это продолжаться не могло. На мне повисли, почти лишив возможности защищаться, и принялись истово колотить затылком о шершавый ствол дерева, еще несколько секунд назад неплохо прикрывавший мне спину. На третьем или четвертом ударе я, разумеется, вырубился…
…и обнаружил себя на залитой весенним солнцем лестничной площадке какого-то дома — с высокими, метра в четыре потолками и широкой улицей за окном — мимо по ней как раз проезжал красный с желтым верхом троллейбус, полный пассажиров. Москва? А год какой? Мне захотелось оглядеться повнимательнее, но ноги уже несли меня к обитой темно-бордовой искусственной кожей двери одной из квартир. Мои пальцы коснулись кнопки звонка, и изнутри послышались торопливые шаги.
Дверь открылась: на пороге стоял какой-то седой дедок. Нет, не просто «какой-то» — тот самый, что в родительский день приезжал в лагерь к Инге Трефиловой!
— Проходи, Андрей! — бросил он мне.
— Ну что?! — еще не успев сделать и шага, пылко спросил я у хозяина квартиры. — Все получилось?!
Прежде чем ответить, дедок тщательно запер дверь, в которую я вошел. Затем направился на кухню — я последовал за ним — и только там отрывисто буркнул:
— Нет.
— Как это нет?! — опешил я.
— Ты был прав — в одной из своих версий — а я ошибался, — виновато проговорил хозяин. — Судя по всему, в КГБ, в МВД и даже в ЦК действительно есть люди, работающие на развал страны. И, как это ни печально, мой ученик оказался одним из них. Нас переиграли. Они не стали предотвращать аварию на станции — посчитали, что крупная катастрофа отлично вписывается в их мерзкие планы!
— И… — похолодел я.
— Чернобыльская АЭС взорвалась — сегодня, в 1:23 по Москве.
— А мои родители…
— Они были там, как и планировалось…
— Нет! — истошно завопил я. — Вы же обещали! Обещали! — я кинулся на собеседника разве что не с кулаками. Небрежным движением тот меня оттолкнул — и я полетел на пол через полкухни: дедок был непрост, это я давно знал.
— Я сочувствую твоей беде, — проговорил он, нависая надо мной, распластавшимся на натертом паркете. — Но мы проиграли сражение, а не войну! Твоих родителей мы не уберегли — но еще не поздно спасти страну!
— На кой хрен мне сдалась ваша страна, если родителей не будет?! — прорычал я с пола.
— Твой гнев понятен, — невозмутимо кивнул дедок. — Но он нерационален. У тебя еще есть сестра, есть подруга — разве им не нужно помочь?
— С Женькой и Викой я как-нибудь разберусь сам, без вашей, так называемой, помощи!
— А вот я без твоей помощи теперь никак не обойдусь, — покачал головой хозяин. — Поэтому заполучу ее — так или иначе!
Я понимал: этот получит. Так или иначе.
— Зачем теперь дергаться, если, сами говорите: Левников вас кинул? — все же спросил я. — КГБ не даст вам ничего сделать!
— В КГБ собрались далеко не одни предатели, — убежденно заявил на это дедок. — Да и сам Комитет — отнюдь не единственная структура, где служат мои бывшие ученики. Сейчас за нами приедет человек — ты его у меня как-то видел, майор Шеремет — и отвезет нас в безопасное место. Игра только начинается!
В коридоре сухо щелкнул дверной замок.
— Это он? — спросил я, на автомате обернувшись на звук.
— Нет… — изменившимся голосом пробормотал дедок. — У него нет ключей…
Послышались шаги, и в кухню вошел невзрачный мужичок лет сорока в мятом сером костюме. Гостя я знал — и также знал, что неприглядная внешность его весьма обманчива — это был тот самый неверный ученик «моего» дедка, подполковник КГБ СССР Левников, через которого мы пытались действовать до сих пор.
— О, оба тут! — просиял визитер. — Извините, Кирилл Альбертович, так нужно… — протянув руку к радиоприемнику на стене, он включил трансляцию на полную громкость, и из репродуктора раздалось на весь дом:
Не думай о секундах свысока,
Наступит время — сам поймешь, наверное:
Свистят они, как пули у виска…[19]
Первая пуля из появившегося в руке Левникова черного пистолета ударила в грудь заигравшемуся в спасителя СССР дедку, вторая — пришла точно мне в лоб…
Я открыл глаза.
16. И снова изолятор
— Счастье, что наши быстро подоспели! — с придыханием заявила Стоцкая. — Зоя Давыдовна сказала, что еще немного — и все могло бы быть гораздо хуже!
Наши — это, как я уже услышал от подруги чуть ранее, Ант, Вовочка, Руслан, Серега, Толик, Славик и еще полдесятка пацанов из второго отряда. В клуб за ними с криком: «Помогите, там деревенские Резанцева бьют!» — прибежала Инга. А вот откуда обо всем узнала сама Трефилова, никто в суматохе разбираться не стал. Вика ревниво считала, что Инга за мной специально следила — но с чего бы? Наверное, просто вышла с репетиции на воздух и услышала шум — драка же совсем рядом с клубом завязалась!
Нынешний наш со Стоцкой разговор происходил в лагерном изоляторе, где я и пришел благополучно в себя несколько часов назад. За это время на зеленой с красным крестом «буханке» (в лагере имелся еще бело-красный медицинский РАФик, но мне достался старенький УАЗ) меня успели свозить в город, не то на рентген, не то на что-то подобное, но серьезных повреждений не обнаружили — тем не менее констатировали сотрясение мозга и прописали постельный режим. К слову, в той же палате, через кровать от меня, с точно таким же диагнозом лежала сейчас Игонинская Юля — Вика еще время от времени на нее подозрительно косилась. А вот самому Ваську, как видно, досталось сильнее нашего: его пока оставили в больнице.
Что до Стоцкой, то пускать ее ко мне, конечно, не хотели, но дождавшись отлучки из изолятора великой и ужасной Зои Давыдовны, Вика все же продавила медсестру — сегодня дежурила не суровая Алевтина Герасимовна, а молоденькая девушка, сдавшаяся под грозным: «Мы — делегация от Совета отряда „Данко“, я — Председатель, пришли навестить товарища по поручению Сбора отряда!» Делегация в наличии действительно имелась: для солидности с собой в медпункт моя подруга прихватила Алю Авдееву и Толика Степанова. Но эти двое, заглянув в палату разве что на четверть минутки, вскоре тактично удалились в коридор, дав нам с Викой возможность пообщаться наедине — если не считать Игонинской Юли, конечно, но та умело делала вид, будто сладко дремлет.
— Странно, что мальчиков и девочек кладут в одну палату, — в очередной раз скользнув недовольным взглядом по кровати моей соседки, покачала головой Стоцкая.
— Тут по диагнозам разделение, — пояснил очевидное я.
— Все равно — как-то это неправильно! — буркнула Вика.
— Ну, скажи об этом Зое Давыдовне! — усмехнулся я.
От неосторожного резкого движения подкатила тошнота: все-таки сотрясение мозга есть сотрясение мозга!
— Тебе плохо? — озабоченно спросила Стоцкая.
— Не, нормально, — обронил я почти правдиво — приступ уже и впрямь миновал.
— А в памяти случайно провалов нет?
— А почему ты спрашиваешь? — нахмурился я.
— Ну… — смущение девочки насторожило меня еще больше. — Говорят, при сотрясении мозга такое часто бывает…
— Кто говорит?
— Так есть провалы или нет? — спрятала собственную неловкость за напускной строгостью моя подруга.
— Все, что было между нами — помню, — натянуто улыбнулся я.
— А раньше? — вопреки моему ожиданию, не удовлетворилась таким ответом девочка. — Начало смены?
— Ты насчет Яны?
— Нет, вообще! Например, на шахматном турнире ты какое место занял?
— Первое, — на автомате ответил я.
— А в первое отрядное дежурство чем занимался?
То есть это Вика все-таки про Казанцеву? Но откуда ей знать про карты и все остальное? Да и как-то это не очень похоже на Стоцкую — ни с того ни с сего подобные неоднозначные темы поднимать…
— В пионерской комнате торчал, — бросил я. — До одури листал газетные подшивки!
— А, ну хорошо, память в порядке, — неожиданно кивнула моя подруга.
Очень странно…
Мы еще немного поболтали — уже и вовсе о пустяках — и Вика с Алей и Толиком ушли восвояси.
На Юлю Стоцкая недобро косилась не зря: та повод давала — пусть знать об этом Вика никак и не могла, но, должно быть, что-то чувствовала.
В первый же день в изоляторе за обедом Семшова — такую фамилию носила моя соседка и товарищ по несчастью — пролила себе на пижаму борщ, и с тех пор щеголяла по палате в нижнем белье, похоже, ничуть при этом не смущаясь — даже наоборот, разве что не бравируя. Сперва в таким моменты я спешил деликатно отвернуться или хотя бы зажмуриться, но потом перестал: какого, типа, черта — это ее выбор!
Но на том Юля не остановилась. Следующим вечером, когда я пытался листать книгу — ту самую «Машину времени», некогда взятую Младшим в библиотеке и теперь тайком от медперсонала пронесенную мне Стоцкой (с моим диагнозом подобное возбранялось, да и роман я помнил неплохо, но последнее — даже к лучшему: толком сконцентрироваться на тексте у меня все равно сейчас не получалось), Семшова вдруг подсела ко мне на кровать. Да-да, все в том же нескромном виде.
— Что ты там читаешь? — томно спросила она.
Я молча показал ей обложку.
— Интересно? — улыбнулась девочка, потянувшись к книге и при этом навалившись грудью в тоненьком кружевном бюстгальтере мне на запястье.
— Довольно-таки, — пожал я плечами.
— Интереснее, чем… вот это? — лямка лифчика будто сама собой слегка съехала с ее голого плечика.
— Юля, у меня, вообще-то, девушка есть… — вздохнул я.
Ну и пионерки пошли!
— И не первая за смену, если не ошибаюсь! — хитро прищурилась Семшова. — Так, может, и не последняя? — лукаво подмигнула она.
— …а у тебя — твой Васек, — все же закончил я свою фразу.
— Ни его, ни ее сейчас тут нет, — невозмутимо пожала плечами моя собеседница. Коварная лямка соскользнула еще на пару сантиметров. Поползла вниз и лишившаяся надежной опоры чашечка — пусть пока и самую малость.
Ох-х!
Подкати ко мне Юля до того, как у нас все закрутилось с Викой — но, разумеется, после метаморфозы, случившейся со мной с исчезновением Младшего — я бы, пожалуй, в эту игру с ней охотно сыграл: чем-то обязанным Игонину я себя не чувствовал, а Семшова, положа руку на сердце, была очень даже ничего! А когда уж тебе вот так вот откровенно предлагают…
Но теперь в моей голове и мысли не возникло воспользоваться ситуацией. Есть у меня одно свойство: могу долго и придирчиво выбирать, пробовать разное, но если уж на чем-то остановился, то метаться перестаю. Так что пока в моей жизни присутствовала Вика, шансов сбить меня с пути истинного у Юли не просматривалось ни на йоту!
Впрочем, скандалить у меня тоже не было никакого желания.
— Давай завтра это обсудим, — устало выговорил я, захлопывая книгу. — У меня что-то снова голова кружится. Даже вот читать толком не могу!
— Это от моей неописуемой красоты? — кокетливо осведомилась девочка.
— Это от сотрясения мозга! — «Дура!» — Еще, кстати, слегка подташнивает — думаю, по той же причине, хотя мало ли… — все же не удержался я от намека на колкость, но Семшова, похоже, его не поняла. Однако с кровати моей все же встала и, покачивая крутыми бедрами — чисто в эстетическом аспекте тут можно было и залюбоваться — вернулась на свою:
— Ну, завтра — так завтра…
Да, с этим потом придется что-то делать… Ну да утро вечера мудренее!
Последнее, кстати, касалось не только отношений с Семшовой — по-хорошему, в первую очередь мне нужно было обдумать видение, снизошедшее на меня после удара головой о дерево. Как я понимал, это было мое новое будущее — то, что настанет, если поезд жизни, скажем так, покатится по нынешней колее. Получается, судьба каким-то образом сведет меня с дедушкой Инги Трефиловой, тот привлечет некоего своего бывшего ученика — подполковника КГБ — и затем ученик учителя предаст. Расстроит все мои планы и застрелит нас с Кириллом Альбертовичем — так, оказывается, зовут старикана… Как этого не допустить — вопрос, по сравнению с которым неумелые заигрывания со мной Юли не стоят и выеденного яйца! Но Семшовой я, по сути, не солгал: в голове у меня сейчас действительно разгонялась туманная круговерть. Так что утром, все утром…
До самого восьмого класса Аля Авдеева считалась — да и сама себя считала — девочкой примерной. Хорошистка (почти отличница!), активистка (в пионерском лагере, вон, звеньевой была!), физкультурница, без пяти минут комсомолка… Не забудем дядю — сотрудника торгпредства в Чехословакии… Таким в стране Советов любые дороги отрыты!
Все рухнуло в одночасье. Одноклассницы задумали как следует проучить одну вредную девчонку, некую Дашку Абрамову — та действительно была перед ними сильно не права. Подстерегли жертву за школой, обступили… А Дашка возьми да и неудачно упади — виском о бордюр. Насмерть.
Аля в той экзекуции практически не участвовала — все больше рядом стояла… Но четырнадцать лет — возраст, с которого привлекают к уголовной ответственности за убийство — к этому моменту исполнилось только ей и еще одной «сообщнице». Вот они вдвоем и получили по полной программе. Следствие — суд — приговор: колония для несовершеннолетних. Не спас ни влиятельный дядя (он, наоборот, от проштрафившейся племянницы поспешил откреститься — что ему, кстати, в итоге не помогло), ни образцовая характеристика («классная» Алиного 8-го «Б» Раиса Михайловна кривить душой не стала и написала все как было) — никто и ничто.
Ну а дальше — по накатанной: зона своего не упустит. С того момента Авдеева провела за колючкой едва ли не больше времени, чем отгуляла на воле. В 90-е входила в группировку, из членов которой до нулевых дожила единственная — можно сказать, повезло. Во втором десятилетии нового века попыталась остепениться, завела бизнес… Но старые привычки подвели — «заказала» конкурента, и прокололась. С учетом богатого прошлого, Але теперь вовсю корячилось пожизненное…
И тут появились они. Предложили сделку: она выполняет одно деликатное поручение и получает взамен свободу и чистые документы. Разумеется, Авдеева согласилась без раздумий!
Узнав подробности, Аля, конечно, удивилась: подумать только, путешествие во времени! Фантастика какая-то! Надо же, до чего дошел прогресс!
Немного смущало, что «убрать» предстояло мальчика-малолетку — которого она, кажется, даже смутно помнила из детства — но выбирать Авдеевой не приходилось: либо умрет он, либо сгниет в спецтюрьме она сама…
На место — точнее, во врéмя, в 1985-й — Аля прибыла без осложнений. Подивилась своему детскому тринадцатилетнему телу (такому забавному!), осмотрелась. Оказалось, цель нынче не в отряде — в изоляторе, лежит с сотрясением мозга: кто-то, по ходу, уже попытался с пареньком посчитаться, но сплоховал. Что ж, так даже, пожалуй, будет проще…
Имелась, правда, одна загвоздка: ликвидировать мальчика велено было лишь в том случае, если у того не окажется провалов в памяти — иное означало, что уже подействовали более гуманные методы, и тогда Але требовалось просто дождаться собственной эвакуации назад в будущее — все договоренности останутся в силе. «Вы — наш план „Ц“, — сказали ей. — Соответственно, есть еще „А“ и „Б“. Однако пока мы не знаем, сработали ли они. А когда узнаем — будет уже слишком поздно, так что…»
Возможные сомнения предлагалось толковать не в пользу объекта.
И все же сперва паренька требовалось прощупать — не вызвав при этом ненужных подозрений. Как? К счастью, подвернулась влюбленная дурочка — аж целый Председатель Совета отряда, Виктория Стоцкая. Авдеева напросилась навестить вместе с ней свою будущую жертву, а также невзначай посоветовала поинтересоваться, нет ли у бедняги признаков амнезии. «А то при сотрясении мозга такое часто бывает — кошмар же!» Простодушная Вика клюнула, а ответы Андрея — так звали приговоренного — подслушала из коридора Аля. По всему выходило, что работать по цели ей всяко придется… Что ж, никаких проблем!
Пока ждала Стоцкую, Авдеева еще и наведалась в женский туалет изолятора — и поколдовала там над одним из окон. Теперь раму без труда можно было открыть снаружи. На этом подготовка была завершена.
Этой же ночью Аля прокралась к медпункту — успешно разминувшись с милицейским патрулем. Залезла в окно, выглянула в темный коридор: никого. Тенью проскользнула в палату. Паренек крепко спал, укрывшись с головой одеялом. Примерившись, Адвеева ударила жертву принесенным с собой булыжником: несчастный даже не охнул. Проверять результат не требовалось: свою руку Аля хорошо знала (пусть та сейчас и была забыто-тонкой), да и хруст раскалывающихся костей человеческого черепа ни с чем не спутать! Знаем — слыхали!
Уже на выходе что-то вдруг застучало по полу: из кармана убийцы вывалился и запрыгал под кровать теннисный шарик. Но что послужило причиной этого странного звука, сходу Авдеева не поняла, а разбираться было некогда: где-то в коридоре как раз подозрительно скрипнула дверь — требовалось срочно уносить ноги!
Так что, махнув рукой, с чувством хорошо сделанной работы Аля поспешила обратно в корпус — тем же путем, каким и пришла.
Юля Семшова привыкла брать от жизни все самое лучшее — насколько, конечно, это было возможно. Лучшую еду, лучшую одежду — ну и, разумеется, лучших мальчиков. Из ровесников, правда, пока мало что можно было выжать по-настоящему интересного, но тут уже дело принципа!
Но на этот раз она, похоже, просчиталась. Выбрала Игонина — а того в первый же день смены побил какой-то левый второотрядник! Непорядок!
Юля решила повнимательнее присмотреться к этому шустрому Резанцеву и, исполнив задуманное, поняла: вот! Он-то ей и нужен!
Начать обработку мальчика Семшова задумала на тренировке, которую тот обещал Ваську, специально на нее напросилась — и продуманно оделась… Но проклятые деревенские с их нелепой сельской вендеттой не дали ей толком развернуться!
Ну да нет худа без добра: теперь они с Андреем лежали в одной палате изолятора — вдвоем, а неудачник Васек пребывал где-то далеко, за горизонтом событий!
Резанцев, правда, оказался не так прост. В своей неотразимости Юля ничуть не сомневалась, однако на все ее поползновения Андрей упорно не клевал. Действительно, что ли, так сильно головой ударился?
Но девочка не сдавалась: не получилось с наскока — подключим тяжелую артиллерию! Мальчики — существа до ужаса примитивные, у каждого из них есть предел, за которым их можно брать голыми руками! Или не руками — ключевое слово «голыми»!
Среди ночи, когда Резанцев отлучился в туалет, Семшова решительно сбросила одеяло. Привычным движением сняла бюстгальтер. «Взвесила» в ладонях налитые груди, улыбнулась: нет, перед таким недотроге Андрею нипочем не устоять! Потеребила в сомнениях резинку трусиков, но решила, что для первого раза и так более чем достаточно.
В коридоре послушались тихие шаги: как-то уж он быстро там отстрелялся! Ну да ладно, все, что задумала, она успевает!
Шагнув к пустой кровати Резанцева, Юля легла в нее и накрылась с головой одеялом. Вот будет пареньку сюрприз!
Сюрприз и впрямь случился, но сама Семшова оценить его не смогла — она даже не поняла, что это с ней вдруг такое произошло. Стука скакавшего по полу теннисного шарика девочка уже не услышала.
17. Вперед, в будущее?
Хочется написать, что по этому-то шарику (IDEAL CZECHOSLOVAKIA, «во всем „Полете“ больше ни у кого такого нет») на Алю доблестная милиция и вышла, но, думаю, так или иначе ее все равно бы вычислили, просто чуть позже. Но и тут успели заподозрить в преступлении меня. Не спорю, логично: убитая — в моей кровати, почти голая, да и обнаружил труп я… Но разобрались, и достаточно быстро.
Тем не менее, уже поняв насчет Авдеевой, до выписки из изолятора меня опрашивали еще трижды — менты, прокуратура, и еще кто-то важный, не то из профкома предприятия, к которому был приписан лагерь, не то из комитета комсомола. Что мог, я рассказал. Что сумел — узнал сам: кто-то при мне проговорился, что Аля, мол, разыгрывает потерю памяти. Якобы она понятия не имеет, что делала с обеда накануне убийства — и вплоть до середины ночи, когда обнаружила себя стоящей на улице у крыльца Шестого корпуса.
У самого меня не было никаких сомнений, что тут девочка не лжет. Так же как я прекрасно понимал: в изолятор она приходила не за несчастной Семшовой, а за мной, и наверняка не по собственной инициативе, а «от майора Круглова». Ну да, Яна же меня предупреждала: не получится подсократить коэффициент Сары Коннор по-хорошему, можно это сделать и более радикальными методами…
Оставалось надеяться, что за Авдеевой не последует нескончаемая череда новых «терминаторов»: если я верно понял Гришина, окно возможностей как-то повлиять на ситуацию для Института было открыто, пока существовал разом в двух временных потоках их пресловутый зонд — а там, помнится, речь шла о пяти-семи днях. То есть, по идее, эти самые пять-семь дней (по факту — четыре: зонд я деактивировал в ночь с 4 на 5 июня) и были — будут — у Гришина с Кругловым, чтобы организовать мое устранение. К тому же, как я понимаю, каждый новый засланец добавляет сколько-то баллов в копилочку Сарочки — сначала «капитан Казанцева», потом Авдеева (тоже, небось, не ефрейтор!) — в какой-то момент овчинка просто должна перестать стоить выделки!
Напрашивался, кстати, еще один вывод. Получается, киллера ко мне послали еще до того, как стало ясно, справился ли я с зондом! А может, и вовсе заранее подготовили: в одной комнате меня инструктировал майор Круглов, а одновременно в соседней Авдееву — какой-нибудь подполковник Квадратов или капитан Треугольников! Ничего, типа, личного — просто родной пространственно-временной континуум в опасности!
Ну и в итоге: значит, чем сильнее я сумею изменить будущее, тем меньше шансов, что за мной однажды придет оттуда новый убийца — ведь так? Если даже нет — попытка не пытка! Ну, держитесь там!
Выписанный из изолятора на вторые сутки после гибели Юли, сразу до корпуса я не дошел: на полпути меня перехватила старший педагог лагеря Светлана (кажется, постаревшая за эти дни лет на десять) и препроводила в пионерскую комнату, где со мной, вроде как, снова хотели побеседовать. Ну, надо — так надо…
В пионерской меня ждал всего один человек.
— Здравствуй, Андрей! — приветливо кивнул он мне из-за председательского стола.
Я узнал деда Трефиловой.
— Здравствуйте, Кирилл Альбертович! — не сдержал кривоватой усмешки.
На ловца и зверь бежит!
Под впечатлением «видения у дуба» сперва я собирался всеми способами избегать любых контактов с этим человеком, но после истории с Юлей — лишь чудом не ставшей «историей со мной» — передумал. Теперь выйти на старика через Ингу значилось одним из первых пунктов моего нового плана: согласно тому, что я видел, пребывая в отключке, ее дед, во-первых, способен мне поверить, а во-вторых — имеет ресурсы помочь! Главное: подсказать ему верный выбор исполнителей, иначе все закончится печально — двумя выстрелами в упор из «Макарова» под величавое «Не думай о секундах свысока…»
— Ты меня знаешь? — похоже, удивился Кирилл Альбертович.
— Вы — дедушка Инги, — кивнул я.
— Она обо мне рассказывала?
— Не то чтобы…
— Оставьте нас, пожалуйста! — повернулся старик к Светлане, все еще стоявшей на пороге.
— Допрос несовершеннолетнего должен осуществляться в присутствии педагога, — твердо заявила та.
— А это не допрос, и я — лицо неофициальное, — развел руками Кирилл Альбертович. — Мы с молодым человеком просто побеседуем… о будущем.
Любопытная формулировка — даже если акцент на последнем слове мне и померещился!
— И тем не менее… — начала было Светлана.
— Извольте выполнять! — в голосе «неофициального лица» звякнуло железо, и, помявшись еще пару секунд для порядка, старший педагог таки вышла вон. — Присаживайся, — кивнул мне Кирилл Альбертович на крайний стул.
Так я и сделал.
— Как самочувствие? — поинтересовался затем мой собеседник.
— Спасибо, вроде, хорошо, — неопределенно повел я руками.
— Это хорошо, что хорошо, — улыбнулся старик. — С головой шутки плохи…
— Моя хотя бы осталась цела, — зачем-то обронил я.
— Да, бедная девочка… — вздохнул Кирилл Альбертович. — Не подскажешь мне, за что тебя хотели убить? — спросил он вдруг.
— Меня? — простодушно захлопал я глазами.
— Тебя, тебя. Это же дураку ясно: Семшовой просто фантастически не повезло. Жертвой убийцы должен был стать ты — и не прикидывайся, будто сам этого не понимаешь!
— Ну… — протянул я.
Четкой линии поведения для общения с дедом Трефиловой я выработать не успел: полагал, что время на это у меня еще будет. С другой стороны, наше сотрудничество с Кириллом Альбертовичем, вроде как, предопределено — значит, может, и не стоит изобретать чего-то особенного? Просто тупо плыть по течению?
— Так за что? — повторил между тем свой вопрос старик. — Случайно не за это? — на стол передо мной лег смятый обрывок бумаги, исписанный моим кривым почерком.
Ха! Многое объясняется.
— Где вы это взяли? — именно такой вопрос показался мне сейчас наиболее естественным — плыть по течению, да.
— Лучше ответь, что это? — прищурился на меня Кирилл Альбертович.
— Там же написано, — кивнул я на заголовок. — «Хроника будущего».
— Коротковата что-то хроника.
— Зато даты актуальные. Вы же их уже наверняка проверили? Все совпало?
— Документ попал ко мне в руки шестнадцатого числа, — помедлив, сообщил мне собеседник. Ага, 16-го был родительский день! Значит, бумагу ему отдала Инга, где-то ее, очевидно, подобравшая. Логично. — То есть лично я смог подтвердить только одно совпадение — насчет числа семнадцатого.
Машинально я скосил глаза на обрывок на столе, хотя и так помнил, что там значится под названной датой:
«17 июня все остальные заложники высажены в Бейруте, Ливан».
— Подождите до двадцать третьего, — развел я руками. — Когда упадет Боинг «Эйр Индиа».
— А он упадет?
— Должен.
— Так я, собственно, и собирался сделать — еще немного подождать, — снова помедлив, проговорил старик. — Но гибель Юли Семшовой вынудила меня приехать раньше. Итак, Андрей, что все это значит? — пристально воззрился он на меня.
— А сами вы что думаете? — вернул я мяч — или лучше сказать, шарик — скажем, IDEALCZECHOSLOVAKIA — на его сторону.
— У меня есть три версии, — вопреки моему ожиданию, не стал отмалчиваться Кирилл Альбертович. — Первая — это все же мистификация, розыгрыш. Две первые даты вписаны по факту — хотя не могу пока понять, откуда автору стало известно о происшествии в Эрмитаже. Семнадцатое — простой расчет, отчасти — удачное совпадение: то, что пассажиров отпустят — и где это будет сделано — можно было и предугадать, с некоторой долей вероятности. Двадцать третье в этом случае — просто выдумка.
— Послезавтра это перестанет быть неясным, — заметил я.
— Верно. И есть у этой версии еще один минус: в мистификации непременно должен быть задействован человек, которому я доверяю, практически как себе. Он мог ошибиться, но намеренно обманывать меня нипочем не стал бы.
— Речь об Инге? — уточнил я.
— Не важно, — мотнул седой головой мой собеседник. — Версия вторая: это чья-то хорошо подготовленная операция. Правда, не очень понятны ее цели — особенно в сравнении с гипотетическими возможностями организаторов: втереть ко мне в доверие тринадцатилетнего школьника? И этим занимаются те, кто может разом отправить на захват лайнера палестинцев, послать в Эрмитаж психа-литовца и уронить в море индийский самолет? Из пушки по воробьям стрелять эффективнее!
— Совершенно согласен, — хмыкнул я.
— Ну и третий вариант, — продолжил старик. — Я действительно имею дело с экстрасенсом, способным предвидеть будущее. Либо даже с эмиссаром из этого самого будущего — что, конечно, сомнительнее… Удивительно, конечно, но как советовал великий сыщик Шерлок Холмс: отбросьте все невозможное, а то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался. Я прав? — подался вперед Кирилл Альбертович.
— Ну, в общем, да, — поколебавшись напоследок, кивнул я.
— Ясновидец или посланец? — быстро спросил мой собеседник.
— Посланец, — не стал уже скрывать я.
— С какой целью?
— Спасти мир от катастрофы, вызванной неумелым вмешательством в пространственно-временной континуум.
— Чьим вмешательством? — без тени улыбки продолжил спрашивать старик.
— Криворуких ученых. Они же меня сюда и забросили — исправлять то, что наворотили. Задание я выполнил, но нарвался на так называемую аномалию — и застрял в прошлом, — решил я, что правда для меня сейчас — самая лучшая стратегия. — В теле себя самого из 1985 года — это именно так работает, через года переносится только сознание и только в себя же. Из-за этого возникла угроза, что будущее теперь из-за меня изменится — а значит, судьбы тех, кто за всем этим стоит, оказались под ударом. Меня пытались вернуть, так сказать, вручную…
— Яна Казанцева 10 июня? — перебил меня уточняющим вопросом Кирилл Альбертович.
— Да, — кивнул я. — Но сделать этого ей не удалось. Поэтому, видимо, подключили Авдееву с булыжником…
— Звучит стройно, — заметил мой собеседник. — Ну и кто будет следующий?
— Надеюсь, никто, — буркнул я. — Там ресурсы тоже не безграничны — а будущее уже вовсю меняется. Одна смерть Семшовой чего стоит!
— А кем Юля должна была стать? Ну, в будущем?
— Не знаю. Может, особо и никем. Но курочка по зернышку клюет: Семшова мертва, Авдеева под следствием, Казанцева в больнице, Стоцкая… — я запнулся.
— Что насчет Стоцкой? — не преминул переспросить Кирилл Альбертович.
— Тут личное… — пробормотал я. — Но ее судьба, похоже, тоже пошла по иной колее.
— Понятно, — кивнул старик. — И что вы теперь намерены делать? — намерено или нет, перешел он со мной на «вы».
— Перед тем будущим у меня больше точно никаких обязательств нет, — заявил я. — А в прошлом — моем бывшем прошлом — есть пара точек приложения сил. В 1986-м должны погибнуть мои родители, в 1992-м — сестра. Я намерен этого не допустить. И теперь рассчитываю, что вы, Кирилл Альбертович, мне поможете. На основе взаимности, разумеется: вам тоже захочется кое-что изменить…
— Вы так думаете? — с сомнением склонил голову к плечу мой собеседник.
— Я не думаю, я точно знаю. Вы мне сами об этом сказали.
— И когда же это?
— 26 апреля 1986 года!
— В самом деле? И много я захочу поменять?
— О, гораздо больше, чем я! То будущее, что я знал, вам сильно не понравится!
— Что например?
— Я вам все расскажу, — обещал я. — Но сперва давайте условимся об одном принципиальном моменте.
— Это о каком же?
— Что бы мы с вами ни стали делать, вы не будете привлекать к этому подполковника Левникова!
— Майора Левникова, — видимо, на автомате поправил меня Кирилл Альбертович. — Да, я действительно собирался к нему обратиться… А откуда вы знаете Геннадия Ильича?
— Все оттуда же. В апреле 86-го он уже будет подполковником. И лично застрелит нас с вами из пистолета — в вашей квартире на кухне. Но это если все пойдет, как идет. Поэтому он не должен ни о чем знать! Ни в коем случае! В качестве исполнителя лучше задействовать майора Шеремета — именно к нему вы решите обратиться, когда узнаете о предательстве Левникова, но уже не успеете…
— Слишком много вводных сразу, — покачал головой старик. — Давайте-ка все же по порядку… Про Левникова я себе пометил! Теперь — в чем, собственно, проблема с нашим будущим?
— Ну, как проблема… Просто всего через шесть лет, в 1991-м году, СССР не станет. Союз, который сейчас всем кажется таким великим и могучим, распадется на пятнадцать частей, по числу республик, но даже этим все не закончится…
У всех в лагере, от самого младшего октябренка и вплоть до начальника Горохова, кровати были примерно одинаковые — довольно узкие, с панцирной сеткой. И только в домике старшего вожатого с незапамятных времен стояла громадная двуспальная, с резной дубовой спинкой — вынести ее, чтобы заменить на стандартную, можно было только разломав — за все годы ни у кого рука на это так и не поднялась.
С момента заезда на смену обладавший столь завидным ложем Максим принципиально ни с кем его не делил: не престало старшему вожатому заводить в лагере постельных интрижек! Но теперь, похоже, продолжать изнурять себя воздержанием никакого смысла уже не имело.
— А что теперь будет с путевками в «Артек»? — затягиваясь сигареткой, спросила у хозяина кровати обосновавшаяся на ней Таня, вожатая первого отряда.
Прикрыться одеялом она не позаботилась, и заглянувший в окно любопытный солнечный лучик весело подсвечивал самые интересные места ее обнаженного молодого тела.
Вот только Максиму было совсем не до веселья — несмотря на недавние бурные четверть часа.
— Какой уж там «Артек»! — вздохнул он, также закуривая. — Тут «Полет» собираются закрыть к чертям собачьим!
— Что, за пять дней до конца смены?
— Второй и третьей, скорее всего, тоже теперь не будет. Горохова уже сняли. Зою Давыдовну уволили. Вадим и Марина отстранены. Мы со Светой — следующие, вам с Олегом тоже наверняка прилетит привет…
— Хреново…
— Не то слово!.. Слышала бы ты, как орал на нас со Светой инструктор из обкома комсомола! Устроили, кричал, какие-то тараканьи бега вместо нормальной пионерской работы! Это он как раз про то самое соревнование за артековские путевки, будь они неладны! Из-за этого, мол, дети в лагере с ума и посходили!
— А вы эту свою инициативу со звездочками в обкоме не согласовывали, что ли?
— Согласовывали, конечно — но на словах. Нам вяло покивали: попробуйте, но формально это нигде не зафиксировано… И теперь там все в белом — а мы крайние…
Они помолчали.
— За ребят до слез обидно, — снова заговорила через какое-то время Таня. — Они так старались ради этих путевок, считали звездочки… И если награду отберут…
— А должны были стараться за идею! Так нам, по крайней мере, теперь пеняют. Черт, надо было действительно просто взять и поделить эти проклятые путевки среди актива! Но нет, блин, захотели справедливости, демократии… Ну и получили!
— Да уж… — пробормотала вожатая. — Вот ведь как бывает, — задумчиво продолжила она. — Был образцовый пионерлагерь — один из лучших в районе, если вовсе не лучший — абы кому те же путевки не выделили бы! И за какие-то неполные три недели — полный крах! Просто не верится!
— Сам охреневаю… — буркнул Максим. — Расскажи мне кто-нибудь об этом первого июня — я бы его на смех поднял! Но во всем есть свои плюсы, — протянув руку, он положил ладонь на пышную грудь девушке.
Та ткнула недокуренной сигаретой в пепельницу у изголовья кровати и повернулась к партнеру.
— Ну да, так бы ты до самого пересменка от меня шарахался, — проворковала с лукавой улыбкой. — А то и вовсе до конца третьей смены!
Вместо ответа Максим потянулся второй рукой к ее бедру. Пусть будущее было и мрачным, как-то на него повлиять старший вожатый обреченного на закрытие «Полета» уже не мог — оставалось наслаждаться моментом в настоящем. Тоже вариант, в общем-то — раз иного все равно нет! Сделанного не воротишь, прошлого не изменишь… Ведь не изменишь же?
18. Маятник качнется… (Вместо эпилога)
— Пан доктор, а может так быть, что к нам из космоса прилетела маленькая девочка?
— Из космоса прилетела? Как она выглядела?
— Обычно. Маленькая голенькая девочка.
— И вы сразу ей поверили, что она с другой планеты?
— Нет, конечно. Сначала я решил, что это шутка. Но когда она стала ходить по потолку, а потом улетела…
— Понятно…[20]
Это по телевизору, по второй программе, шел чехословацкий детский сериал, который, наверное, в 80-е смотрел каждый советский школьник, но мало кто запомнил под невразумительным переводным названием — «Приключения в каникулы» (как, собственно, и под оригинальным, не слишком благозвучным для русского уха — «Spadla zoblakov»). Для подавляющего большинства он остался «тем фильмом про девочку-инопланетянку Майку». Неплохое кинцо, кстати, но по-настоящему культовым в СССР так и не ставшее, проиграв борьбу за этот почетный титул «Приключениям Электроника» и «Гостье из будущего».
Телевизор — шикарный цветной «Рубин» — нам со Стоцкой посоветовала включить Викина мама — перед тем, как уйти по своим делам. И да, дело происходило в квартире моей подруги в Северном Измайлово, куда я сегодня с утра приехал в гости.
На мамино предложение Вика еще скривилась: детское же кино, мол! И поначалу на экран почти не смотрела, но потом сдалась и уселась перед ним в кресло. Я же прохаживался по гостиной, не без интереса разглядывая обстановку: гарнитур-«стенку» с книгами и хрусталем за стеклянными дверцами, отделениями под одежду и, видимо, баром. Еще книги — на отдельных полках. Огромные часы-ходики, то ли старинные, то ли искусно сделанные под старину. Журнальный столик с бордовым телефонным аппаратом, пушистый ковер на стене…
— Моему папе в профкоме предложили поработать начальником лагеря — на третью смену «Полет» хотят снова открыть! — сообщила мне девочка, все же отвлекшись от фильма.
— Думают, кто-то туда теперь поедет — после всего случившегося? — с сомнением заметил я, задумчиво наблюдая за массивным маятником настенных часов. Направо — налево, направо — налево…
— А куда все денутся? В Москве же будет Фестиваль — папа говорит, есть указание детей из города куда-нибудь вывезти…
Маятник направо — маятник налево, маятник направо — маятник налево…
— Ну да, разумеется, — хмыкнул я. — Фестиваль молодежи и студентов! Советских детей нужно держать от такого подальше!
— Конечно! — не уловила в моем тоне сарказма Вика — или сделала вид, что не уловила. — Иностранцы же приедут! А среди них всякие могут отказаться! Вот когда была Олимпиада, говорят, они детям жвачку раздавали — а внутри бритвенные лезвия были спрятаны! Возьмешь такую в рот — и все! А одной девочке купальник подарили, она вошла в нем в речку, а вышла — тот стал весь прозрачный! А иностранцы все это фотографировали!
— Ну-ну…
Маятник направо — маятник налево, маятник направо — маятник налево…
— А для детей потом будет специальный слет в «Артеке»! — напомнила Стоцкая. — Эх, жалко путевок нам так и не досталось… — вздохнула она.
— Жалко, — согласился я.
Маятник направо — маятник налево, маятник направо — маятник налево…
За спиной у меня зазвонил телефон. Я обернулся: и вдруг увидел в кресле вместо Вики свою сестру Женьку. Квартира тоже изменилась — теперь это была родительская «трешка» в Перово, где я вырос!
Телефон трезвонил, как заведенный — почти без пауз.
— Междугородный! — воскликнула Женька, подрываясь с места. — Это мама с папой!
Она метнулась к аппарату, но я ее опередил и сам сорвал с рычага трубку:
— Алё?!
— Андрей? Привет, сын! — сквозь характерный хрип и писк донесся до меня голос отца. — Как дела?
— Отлично! — прокричал я. Женька демонстративно заткнула пальцами уши. — У вас там как?!
— Тоже все более-менее. Мы с мамой уже в Киеве. Эксперимент на объекте отменили, так что, по сути, зря съездил, — в голосе отца проскользнула нотка недовольства. — Но зато уже гуляем по Крещатику! Тут прям настоящее лето! Красота! Чего звоню-то: сказать, что вернемся теперь тоже раньше, чем планировали: так что первое мая вместе отметим!
— Отлично! — мой взгляд упал на отрывной календарь на стене: 28 апреля 1986 года, понедельник… О том, что безответственный эксперимент на Чернобыльской АЭС, из-за которого там и произошла авария в моем бывшем прошлом, отменят, Кирилл Альбертович сообщил мне еще три дня назад. Но я все равно сидел, как на иголках: мало ли! И вот… — Это просто отлично! — повторил я в телефон.
— Там Женя с тобой? — спросил между тем отец. — Позови ее — тут мама хочет ей пару слов сказать.
— Зову! — я протянул трубку сестре: — Тебя!
— Алло! — с энтузиазмом приняла эстафету разговора сестра. — Да, мама… Нет… Да… Хорошо, мама…
Пальцами свободной руки Женька крутила при этом остро отточенный карандаш. Туда — сюда, туда — сюда… От этого назойливого мельтешения в глазах у меня зарябило, и я невольно зажмурился…
А когда снова распахнул веки, увидел над собой испуганное лицо Вики.
— Что случилось?! — выдохнула она.
— А… что случилось? — похоже, я лежал на полу, на спине. В квартире Стоцкой. Судя по доносящейся из телевизора задорной мелодии, там уже вовсю шли финальные титры серии.
— Ты стоял — и вдруг упал, как подкошенный! — подрагивавшим от волнения голоском сообщила мне девочка. — Это из-за того сотрясения мозга, да? Новый приступ? Тебе плохо?
— Нет, — выговорил я. — Все хорошо. То есть все будет хорошо! — вскочив с пола, в порыве чувства я подхватил Вику за талию и принялся бешено кружить по комнате. — Теперь уж точно все будет хорошо!
— Перестань! — взмолилась моя подруга — как она умела, в смеси ужаса и восторга. — Уронишь! Или разобьем что-нибудь! Сломаем!
— Сломаем! — кивнул я, аккуратно ставя Стоцкую на ноги. — Обязательно сломаем! И построим заново!
— Ты это о чем? — не поняла девочка.
— О будущем! О лучшем будущем!..
Ну, хотелось бы верить, что лучшем…
Москва, 2022.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги