Не бойся, тебе понравится!

Глава первая, долгожданная

— Когда нас эвакуируют? Последние военные уже сбежали, а мы сидим как укоренились…

— А ты не слышал? Повилика отказалась! Сказала, пока эксперимент не проведёт, и слышать не хочет об эвакуации, а кто хочет сбежать — может катиться перекати-полем без денег и рекомендаций.

— Вот же гнилой корень!.. Есть листики ещё? У меня кончились.

— Слишком много эльфийского листа — это даже для нас вредно. Держи…

— А, плевать! Всё равно со дня на день дроу придут, всех на компост перекопают!

Балкон, на котором стояли двое эльфов, выходил в ущелье и открывал грозный и пугающий вид на голые серо-коричневые скалы и ревущую глубоко внизу узкую бурную реку. После недавних дождей вода приобрела насыщенный буро-коричневый цвет и выглядела сплошным потоком грязи. Рокот её отлично слышался, но на такой высоте не заглушал разговоры.

Уединённое место располагалось немного в стороне от основных помещений лаборатории и было одним из нескольких подобных, выходы в которые шли друг за другом в длинной галерее, опоясавшей большой демонстрационный зал, в котором раньше, когда это было жилое или административное здание, проводились приёмы или что-то подобное — бытом дикарей эти два эльфа не интересовались.

Перспективами эвакуации интересовался Илониэль Белый Ясень, техник, переведённый сюда всего полгода назад, уже после смены руководителя лаборатории. Его считали талантливым парнем из хорошего рода: вне великих кланов, носивших названия первородных долин и рощ, но достойного, плодовитого и крепкого корнями. Сюда молодого эльфа заманили перспективой карьерного роста, возможностью получить отличный опыт и высокой зарплатой. Пока сбывалось только последнее, а из всех навыков он приобрёл только привычку к эльфийскому листу. От обильного употребления наркотика кожа молодого парня приобрела едва заметный зеленоватый оттенок, нервы заметно расшатались, а пальцы — тряслись. Особенно утром. Тоже своего рода достижение: заиметь подобный порок представителю их вида не так-то просто.

Эльфийский лист, низкорослый вечнозелёный кустарник, почти во всём цивилизованном мире запрещали как опасный наркотик. На эльфов он действовал гораздо слабее, чем на представителей других народов, особенно в чистом виде, при курении, но даже эльфийское здоровье имело пределы выносливости. И здесь, в забытой первородными духами и семейными рощами лаборатории на краю дикой горной страны, находилось немало желающих этот предел испытать — в основном, из более родовитых.

Илониэль списывал свою привычку на невыносимые условия существования, в которых эльфийский лист виделся единственной отдушиной. Он уверял, что всё это место по самой своей природе противно нормальным эльфам, к каковым причислял себя, и страдал, не в состоянии развлечь себя чем-то ещё.

Компанию ему составлял старший лаборант Сантиаль Серая Сосна, который продержался здесь уже два года и гораздо меньше роптал на судьбу. Он-то ехал исключительно поднакопить денег: не лишённый тщеславия молодой мужчина из небогатого рода лелеял надежду удачно жениться, а произвести впечатление на родню будущей невесты можно только капиталом.

Сам он не употреблял, но всегда носил в кармане пару самокруток, угостить приятелей: стоила тут эта дрянь копейки, а отношение к нему таких, как Илониэль, улучшала. Сантиаль считал это полезными знакомствами и вкладом в собственное будущее. Конечно, все прочие мысли об этих коллегах эльф держал при себе, хотя искренне считал их слабаками и идиотами: никакое начальство, никакая скука и никакие обстоятельства не стоили собственного здоровья.

Край для детей леса и правда выглядел весьма неприютным, особенно голые сухие скалы вокруг, бедные на растительность. А ещё вырубленные в камне коридоры, отсутствие привычных и необходимых вещей, начиная с крайне ограниченного набора продуктов… Местные дикари предпочитали мясо, а выбор овощей, злаков и фруктов был крайне скуден.

Эльфийского листа только — хоть засыпься, но и с ним в последние недели, когда мятежники взяли под контроль основную часть Кулаб-тана, начались перебои. Дроу безжалостно уничтожали плантации, вводя за выращивание и распространение уголовную ответственность, и желающих рисковать свободой находилось немного. Благо в соседней долине он в этом году на диво задался, а «Байтала» туда ещё не добралась.

Илониэль отчаянно хотел домой, подальше от этой пустынной дикой земли и сумасшедшей начальницы, и был уже близок к тому, чтобы согласиться вылететь без денег и рекомендаций, у основания отломив эту ветвь своей жизни. Он ещё молод, ещё не потерял вкуса к жизни, а здесь, в этой глуши и постоянном напряжении, одеревенеть недолго. А учитывая начальство…

Подчиняться той, чьё место при муже и кому вообще не стоит без разрешения открывать рот в присутствии мужчин, неприятно, но, будь она достойной женой и матерью, это было бы не так противно.

Халлела же Безродная, отрезанная от корней, которую называли Повиликой, считалась позором всего народа. При этом она отказывалась оставаться на месте, которое предписывала ей роль изгоя и выродка, а презрительным прозвищем невзрачного паразита словно бы даже гордилась. Давно бы нашлись желающие проучить её и поставить на место, и наверняка находились, но по какой-то причуде первородных духов эта женщина родилась с даром столь сильным, что второго такого не сыщешь во всём Новом Абалоне. А нападать толпой на одного, больше того, на женщину, — покрыть себя и свой род позором.

Илониэль начальницу презирал и боялся. Сантиаль — предпочитал держаться подальше и уклонялся от высказывания оценочного суждения. Серая Сосна была семьёй малоизвестной, но гордой, и главным поводом для последнего служили живучесть и умение приспосабливаться к новым обстоятельствам. Так и лаборант приспособился к новой начальнице. Раз прислали — значит, так надо, да и…

При ней тут впрямь начались интересные эксперименты. Порядка стало больше. Да и в магии Повилика, при всех недостатках, разбиралась отлично, причём не только общей.

— Скучаем, мальчики?

Вкрадчивый глубокий голос лёгкой на помине начальницы, прозвучавший вдруг за спинами, заставил обоих подпрыгнуть. Илониэль выронил самокрутку и чуть не прыгнул следом в пропасть, но тут же поджал губы, обернулся и выцедил надменно, сверху вниз глядя на женщину:

— У нас законный перерыв. Имеем право.

Для этого пришлось выпрямиться, потому что ростом Повилика тоже удалась и уступала технику лишь самую малость.

— То есть мне всё-таки отправить вас сдавать кровь на содержание метаболитов и антител к действующим веществам эльфийского листа? — ласково оскалилась она.

— Простите, сэла Халлела, мы уже закончили и возвращаемся. — Более дипломатичный Сантиаль прервал начинающийся скандал и, уцепив товарища за локоть, потащил его прочь. Илониэля, выкурившего подряд три или четыре самокрутки, переполняла шальная бравада, он настраивался на бой до последнего и даже немного поупирался. Но лаборант победил.

Халлела проводила парочку насмешливым взглядом и вышла за ними следом. Только направилась не в испытательный зал, где сегодня намечался большой эксперимент и куда двигалась изначально, а прогулялась к охране и уже в компании — к начальнице медицинской службы. Повилика не любила бросать слова на ветер и дорожила репутацией мстительной твари и колючки в заднице, а репутация требовала подкормки, полива и прочего тщательного ухода.

Тем более юбилей, как пропустить? Уже двадцатый служащий лаборатории, которому предстояло уехать с позорной отметиной.

Ах нет, двадцатый и двадцать первый, их же было двое! Но это к лучшему, можно сразу и третий десяток разменять. Никогда нельзя останавливаться на пути к совершенству.

В рабочий зал после этого Халлела явилась с десятиминутным опозданием, но в прекрасном расположении духа — ещё лучшем, чем было после пробуждения. Волнения она не испытывала, только жгучий азарт и восторг, а встреча на балконе пошла особенно на пользу: помогла немного переключиться и, не потеряв в настроении, приобрести в концентрации. Идеально. Вообще-то она именно для этого решила прогуляться по галерее, вид голых скал и рокот реки успокаивали, но пара идиотов-сородичей сказалась ещё лучше.

Сегодня предстоял момент истины: проверка гипотезы, занимавшей Халлелу уже не первый год. Именно ради этого перспективного исследования ей выделили эту лабораторию с неплохим лабораторным оснащением и превосходным экспериментальным материалом. Рабочие руки вот только оставляли желать лучшего: из всех сотрудников не вызывала сомнений компетентность только пятерых, среди которых охранник-человек и полукровка-врач. Но хотя бы количество паразитов и дармоедов Повилика сократила с тридцати до десятка, после чего в небольшом лабораторном комплексе стало гораздо тише. Это радовало.

Большой двусветный зал с высоким сводом украшали декоративные каменные панели — диковато, странно, но по-своему красиво. После отречения семьи Халлела утратила то острое восприятие живого, какое отличало эльфов от остальных народов, но тяжело это было только поначалу, зато после, когда удалось выжить и привыкнуть, нашлись плюсы. Например, она начала куда отчётливей видеть мёртвую красоту, недоступную многим сородичам. Да и нахождение среди голых камней, почти лишённых растительности, её, в отличие от подчинённых эльфов, не угнетало, а даже наоборот, казалось новым интересным опытом. Особенно на фоне страданий сородичей, доставлявших мелочное удовольствие.

Зал делился на две зоны. Ближняя ко входу состояла из нескольких универсальных рабочих мест, позволявших прямо здесь производить замеры, магические и химические и анализы, сюда же притащили пару шкафов со справочной литературой, которая могла понадобиться в любой момент, и архивами. У стены стояло несколько кадок с крупными растениями, облегчавшими эльфам даже общемагические операции.

Дальняя половина зала была почти пустой. Гладкий каменный пол создавал отличные условия для проведения сложных экспериментальных воздействий, которые люди называли ритуалами. Достаточно расстелить большой лист специально обработанной бумаги, на который заранее, на стоящих здесь же чертёжных столах, наносились все нужные векторы, расставить опорные предметы — и готово. Просто и удобно. В этой части голые стены затягивал густой тёмно-зелёный плющ особого сорта, гасящий магические возмущения и поглощающий лишний фон. В плотном покрове, незаметные случайному взгляду, прятались разнородные датчики — и простые детекторы магического поля, и куда более интересные и сложные вещицы.

Ну и в самом конце зала — главный лабораторный образец, ради которого Халлела сюда и приехала.

Её давно занимал вопрос различий расовой магии, она же — родовая или видовая, кому какое название ближе. Как выходило, что общая магия едина для всех, а эта, вроде бы черпающая силы из тех же источников, настолько различна? А самое главное, недоступна представителям других народов и не смешивается в полукровках.

Конечно, последнее утверждение оставалось спорным и бездоказательным из-за скудной статистики: полноценных исследований наследственности полукровок и последующих поколений до сих пор никто не проводил, слишком их мало. Можно сказать, они начали более-менее регулярно появляться только в последнюю пару веков, но и то — не в количествах, пригодных для изучения и столь серьёзных выводов.

Да и не так уж сильно интересовали Халлелу полуэльфы: магия близкородственная, её наличие или отсутствие в смесках мало что значит. Эльфы умели воздействовать на растения порой в фантастических пределах, люди специализировались на себе подобных и в меньшей степени на животных; не так уж далеко.

То ли дело потомки троллей! Шайтары умели двигать горы. Сокрушительная, невероятная мощь — недоступная кому-то другому. Во всяком случае, так считалось.

Халлела не любила существования вещей, которые утверждались как непреложные факты, но не имели строгих доказательств. Зачастую нерушимые истины достаточно было только как следует пнуть, чтобы они освободили горизонт, заодно придавив обломками некоторых особо ретивых приспешников.

Каждый раз, сталкиваясь с подобными задачами, Халлела следовала одной и той же простой и надёжной схеме: откинуть убеждения, традиции и аксиомы, а явление рассматривать само по себе, без призмы традиций и правил, принимая за данность только доказанные, всячески проверенные экспериментально законы Природы.

Теорию, которую эльфийка взяла за основу, сформулировали ещё веков пять назад. Согласно ей вся магия была едина, а разница заключалась только в механизме сплетения сил, этакая магическая аллотропия. Она имела своих последователей-энтузиастов и свои веские доказательства, но сколько-нибудь целенаправленных, значимых исследований в этом направлении не велось: и денег требовалось много, и ресурсов, что куда важнее, да и мировое научное сообщество с неприязнью относилось к этим энтузиастам. Не в последнюю очередь благодаря эльфам: традиционно они считали себя старшим видом, и, конечно, их родовая магия не могла иметь одну природу со способностями дикарей.

Расчёты и гипотетические планы экспериментов Халлела вела давно, сделала несколько теоретических публикаций, но всё это вяло тянулось параллельно с другими, более приземлёнными работами, пока перспективой использования чужой магии не заинтересовались «бешеные огурцы», как брезгливо называли военных в некоторых слоях эльфийского общества. В использовании чужой магии они наконец увидели не оскорбление, но — возможность. Повилика эту породу не любила и работать на армию — тоже, но отказываться от предложения не стала. Вряд ли где-то ещё ей бы довелось спокойно работать с практическим материалом.

Халлела искренне благословляла существование в некоторых высокопоставленных эльфах расчётливого цинизма и холодной меркантильности: они здорово облегчали жизнь.

— Как наши дела? — спросила Повилика, подойдя к своей помощнице — третьей обитательнице лаборатории и сильному классическому магу, которую начальница считала компетентной.

Дариналь Дикий Вереск родилась в очень бедной маленькой семье, Мать-Природа не наделила её особой красотой и статью, но зато наградила умом и способностями к математике и общей магии. Девушка с детства привыкла работать и прокладывала дорогу в жизни своим умом и способностями. В эльфийском обществе это требовало немалых усилий, Повилика прекрасно знала это на собственном опыте и потому взяла девочку под своё крыло. Можно сказать, относилась предвзято, но за это Дариналь платила старательностью и ответственным подходом к делу, так что симбиоз выходил прекрасный.

— У нас всё готово. Я набросала рисунок по твоим схемам, сэла, но некоторые моменты не поняла.

— Раскладывай, сейчас посмотрим вместе. А я пока поздороваюсь, — улыбнулась Халлела и подошла к бесценному лабораторному образцу.

Безымянного шайтара уже подняли на ноги и зафиксировали: тяжёлые тугие лианы, усиленные цепями, надёжно удерживали могучее тело, не позволяя лишний раз пошевелиться. Они уходили в стену, натягивались во время работы, а после — ослабевали, давая возможность подопытному спокойно стоять и перемещаться в пределах нескольких квадратных метров, очерченных на полу красной линией. Остальные сотрудники лаборатории боялись дикаря до откровенной паники, поэтому даже к этой линии не приближались без крайней нужды.

Этого богато одарённого силой молодого мужчину из числа мятежников взяли в плен в каком-то сражении года три назад. Поначалу ещё хотели установить имя, первую пару лет его таскали по тюрьмам, пытались выбить хоть что-то, но потом расписались в собственном бессилии, признав немым и повредившимся рассудком из-за контузии и гибели отряда. Шайтар не шёл на контакт даже с сородичами, если оказывался с ними в одной камере, дичился и, спасибо ещё, не бросался с кулаками, потому что, кроме огромной магической силы, Природа не меньше расщедрилась для него и на физическую мощь.

До появления Халлелы ему не нашли внятного применения и в лаборатории, пленник жил в небольшой каморке, порой у него сцеживали кровь и брали другие образцы, но и только. А потом пришла Повилика, и для дикаря началась новая, насыщенная жизнь.

Шайтары восхищали Халлелу своей первобытной мощью и волей к жизни, и данный образец воплощал лучшие качества своего народа в превосходной степени. Может, рассудок его и впрямь пострадал, но в пленнике ярко ощущался несломленный звериный дух — тот самый, который заставлял остальных работников лаборатории держаться подальше. Зверь вёл себя смирно, но каждый ощущал, что он только ждёт возможности напасть.

Повилике такая стойкость нравилась. Восхищали рост и удивительная, медвежья сила. Нравилось, что даже в тесной клетке и на цепи он словно вовсе не ослабел — наверное, телу помогала не имеющая другого выхода магия, предусмотрительно запертая тюремщиками.

— Здравствуй, мой каменный друг, — проворковала Повилика, подходя к дикарю вплотную. Она его и без цепей не особенно боялась, а сейчас шайтар был безобиден как младенец. Огромный, надёжно зафиксированный младенец с внушительными когтями и крепкими острыми зубами. — Соскучился? — Халлела улыбнулась, ласково похлопала ладонью по могучей груди. — Да, я тоже. Думала о тебе всю ночь. — Она погладила каменное по твёрдости плечо, придирчиво ощупала спадающие на него светло-серые, пепельного оттенка жёсткие волосы. Халлела не терпела грязи и следила за чистотой всей лаборатории и оборудования, так что подчинённым приходилось регулярно мыть шайтара. Роптать, но мыть. Отчасти именно для этого из всей одежды на нём оставили только набедренную повязку. — Надо будет тебя причесать. Потом, — решила она. — А сейчас нас ждёт самое интересное! Заинтригован? Не бойся, милый, тебе понравится! — одарив его ещё одной ласковой улыбкой, безбоязненно дотянувшись и потрепав по щеке, Халлела наконец отошла и сосредоточилась на расстеленной помощниками схеме.

Некоторое время эльфы обсуждали рисунок, почти не обращая внимания на напряжённый взгляд шайтара, следящий за каждым движением так, словно он вполне понимал происходящее. Кроме Повилики и Дариналь, в процессе участвовало ещё одно доверенное лицо, перешедшее по наследству вместе с лабораторией: профессор Мириталь. С Халлелой они сошлись на фанатичном интересе к науке. Женщина командует или мужчина — ему было плевать, равно как и на все странности новой начальницы, главное, наконец началась настоящая работа.

— И всё-таки, Ллель, ставить эксперименты на себе — глупо, — проворчал профессор, когда проверку закончили. — У нас полно прекрасного материала, который не жалко в случае неудачи!

— Брось, сэль Мириталь, — отмахнулась Халлела. Редко к кому она обращалась столь уважительно, притом — искренне. — Не хватало ещё сорвать эксперимент из-за того, что какому-то идиоту вдруг станет страшно, больно или захочется почесать задницу. Ничего со мной не случится, самое худшее — просто не выйдет. Не те энергии и не те точки, чтобы кому-то навредить. Зажигайте свечи. Запускайте стимуляцию! — повысив голос, бросила она в начало зала, за пульты.

Шайтар вздрогнул всем телом, дёрнулся. Глаза вспыхнули бледно-голубым светом, по серой коже прошла волна, оседая бледной рыхлой пылью, воздух вокруг могучей фигуры сделался вязким и плотным, и даже профессор невольно отодвинулся от дикаря подальше.

Конечно, не стоило рассчитывать на добровольное сотрудничество подопытного в эксперименте, поэтому Халлела ещё в самом начале набросала простенькую схему импульсов, которые заставляли шайтара рефлекторно призывать силу. Фокусировали и направляли её другие плетения, а что выдавить так получалось крохи — так от него по большому счёту требовалось только присутствие.

Повилика тем временем тщательно протёрла стерильной салфеткой с антисептиком своё предплечье и место на груди дикаря, в очередной раз порадовавшись, что предпочитала носить платья с короткими рукавами: удобно, вот как сейчас, и — красиво.

Изначально такой выбор продиктовало привычное желание позлить сородичей, в очередной раз поступить назло. Тело эльфийки покрывал несмываемый золотой узор, знак отверженной без рода, предупреждение окружающим. Предполагалось, что Халлела будет стесняться знака позора, а она находила в его существовании извращённое удовольствие, выбирала открытые платья, да ещё охотно подчёркивала эту роспись золотыми тенями на глазах.

Повилика взяла нож, приблизилась к шайтару, легко полоснула по груди — тот даже не поморщился, а короткий неглубокий порез набух несколькими тёмными кровавыми каплями. Первая сбежала по торсу, и Халлела проводила её рассеянным взглядом. Чиркнула лезвием по тыльной стороне запястья, прижала порез к порезу, смешивая тёмно-красную, с фиолетовым оттенком шайтарскую кровь со своей — настолько алой, что уже почти оранжевой.

Лёгкие чары связали кровь, и от запястья эльфийки к порезу на груди мужчины протянулась тонкая незримая нить, дрожащая от напряжения. Шайтар не мог ничего предпринять, но его тело инстинктивно сопротивлялось чужому влиянию. Это вызвало у Повилики довольную улыбку, с которой женщина и вступила в начертанный на плотной бумаге рисунок.

План эксперимента был прост. Способность управлять камнями и землёй у дикарей распространялась и на отдельные куски породы, лучше всего необработанные. Поэтому своё место в центре узора занял внушительный неровный осколок песчаника — материала хрупкого и податливого, самое то для первой попытки. С помощью чужой силы Халлела планировала перефокусировать собственную и заставить камень треснуть. Прекрасная задача: сложная и затратная, если использовать общую магию, но элементарная для расовой магии шайтаров.

Продолжая удерживать нитку силы, Халлела принялась активировать контуры узора, порой коротко командуя помощникам, если в той или иной структуре вдруг обнаруживался неправильный вектор, неверный коэффициент или незапланированное завихрение.

Работа медленно, но уверенно шла к успеху. Узор тускло светился, нить силы билась, но не рвалась. Вот замкнут последний контур. Халлела потянула за нить…

С грохотом слетела с петель входная дверь. Демонстрационный зал наполнился топотом, испуганными криками, звоном бьющегося стекла и резкими, отрывистыми командами на чужом языке, которые бросал грубый низкий голос с рычащими нотами.

Помощница испуганно вскрикнула и отшатнулась от узора, профессор Мириталь грозно вопросил, что происходит. А Повилика, словно не замечая всего происходящего, пыталась приручить чужую и перекроить собственную силу. Прерывать эксперимент она не собиралась, даже если крыша рухнет на голову.

Лопнули цепи и лианы, давая свободу дикарю. Кто-то вскинул оружие.

— Стриженая — моя! — этот хриплый, простуженный рык был последним, что услышала Халлела, прежде чем её просто и бесхитростно огрели чем-то по затылку. Она успела с иронией удивиться, что её немой сумасшедший лабораторный питомец — вовсе даже не немой. И наверное, даже не сумасшедший.

Впрочем, нет, не последним. Нить силы конвульсивно дёрнулась, проглотив слишком большой ломоть, и что-то хрустнуло. Камень? Или это была её голова?..

— Всё очень неплохо. Весьма и весьма, учитывая предысторию. Авитаминоз, кровь густая, в энергетических потоках застойные явления и узлы, но всё это пройдёт само, если нормально питаться, много гулять и не мешать силе свободно течь. Голосовые связки начинайте потихоньку нагружать, они в самом худшем состоянии. Побольше тёплого питья, никакого алкоголя и полоскание, я напишу рецепт. Шишка на затылке и вовсе ерунда, пройдёт, голова крепкая. Физически не перенапрягаться, некоторое время может ощущаться слабость. Умеренность, покой и полоскание.

— Спасибо, — сипло каркнул Шахаб, нервно поводя плечами и морщась.

За последнее время он отвык не только от солнца, ветра и запахов, но и от одежды, и простой форменный сцар душил и стеснял движения. Но это, конечно, не повод возвращаться к куцей набедренной повязке.

Врач был стар, сед, как восточные вершины, и точно так же невозмутим. Штурмовой отряд доставил вызволенного Шахаба в полевой госпиталь, там его тщательно осмотрели — насколько это позволяли достаточно стеснённые условия и скромное оснащение. И вот наконец вынесли утешительный вердикт.

По дороге его успели коротко расспросить, узнать имя, не поверить, потом поверить, обрадовать новостями… Хорошо, что говорили в основном штурмовики: с непривычки Шахаб хрипел и кашлял, едва вымолвив два-три слова. Да и что ему рассказывать? Про положение и планы противника ничего не знал, про работу лаборатории и без него прекрасно всё выяснили — шли не вслепую, по наводке. А остальное найдётся в бережно сохранённых бумагах на эльфийском, уж за переводчиком дело не станет. Да и для Шахаба основные новости новостями не были: эльфам и в голову не приходило, что подопытный дикарь может понимать их язык, так что при нём не стеснялись обсуждать последние события.

Оккупация эльфами Кулаб-тана началась давно. Ловко воспользовавшись клановыми распрями и поспособствовав ослаблению когда-то великой страны, они последовали своему любимому принципу «разделяй и властвуй». Однако некоторое время назад сформировалось движение национального освобождения, ударным кулаком которого стала «Байтала» — когда-то террористическая группировка, переросшая в настоящую, неплохо обученную и великолепно мотивированную армию.

Произошло это, конечно, не само собой, а постепенно, когда «Байталу» возглавили три полевых командира, которых уже сейчас называли легендарными — Гранит, Коготь и Эхо, объединённых не только общей целью, но и верховодящим разумом, способным к стратегическому планированию. Нынешняя Великая Мать, единоличная правительница Кулаб-тана, долго шла к своей цели, которой, Шахаб прекрасно знал это из эльфийской болтовни, достигла несколько недель назад.

Из-за бесконечно сменяющих друг друга лиц и тюрем пленник давно потерялся в пространстве и в лаборатории мечтал только об одном: чтобы это место находилось на территории родной страны, а не где-то по-соседству. Он не обольщался насчёт возможности побега, спасение могло прийти только со стороны и — только от своих.

Повезло. Он даже в первый момент не поверил глазам, когда в лабораторию ворвались шайтары в серой полевой форме, многие без одного правого рукава — знак, который без объяснений понял бы любой мальчишка. Память о национальном герое, лишившемся в боях руки, но продолжавшем свою борьбу до самого конца.

Он и сейчас не мог до конца в это поверить. Несмотря на то, что больше часа шёл от лаборатории до лагеря, кутаясь в чужой плащ и ссаживая босые ноги о камни — запасных ботинок штурмовики с собой не носили, до рези в глазах всматривался в бурые скалы, всем телом ощущал неровный, сбивчивый пульс силы, освобождённой от оков. Успел до кашля надышаться непривычным, холодным, резким и сырым горным ветром, наслушаться родной речи, тоже звучащей странно и непривычно, опьянеть от всех этих чувств, навалившихся разом, но — поверить до сих пор не смог.

Свободен. На самом деле. Среди своих. Это не сон, не видения и не безумие. Его нашли и вытащили. Никаких цепей, никаких эльфов, никаких унизительных экспериментов.

От мыслей об этом кружилась голова, а от растерянности и непонимания, что делать дальше, ещё и болела. Да так, что на невесть откуда взявшуюся шишку не спишешь: та на затылке, а ныли виски.

Шахаб верил, что его найдут. В каждой новой тюрьме верил, и в лаборатории — особенно. Не сомневался, что его успеют спасти до того, как эльфы начнут подчищать концы и прикончат пленника, чтобы не тащить к себе и не получить из-за этого проблем. Верил, но…

Он никогда не задумывался, что будет потом. После. На свободе. Думать об этом было тошно и слишком мучительно, мечты заканчивались там, где с рук падали цепи. И теперь Шахаб, конечно, радовался, но неуверенно, растерянно.

— Где пленные? — спросил он врача, уже собираясь уходить.

— Из палатки выйдете, справа, там навес… А впрочем, идёмте, всё равно их надо осмотреть, — махнул рукой тот и подхватил рабочую сумку.

Однако далеко они не ушли. Едва Шахаб, откинув полог и пригнувшись, шагнул прочь из тёмного нутра полевого госпиталя, сразу на кого-то наткнулся.

— Малой! Жив!

— Шад? — изумлённо уставился освобождённый на брата, который схватил его за плечи. — Как ты здесь?..

— Спрашиваешь! — хохотнул тот в ответ и, от души хлопнув младшего по плечам обеими ладонями, через мгновение стиснул в крепких объятьях.

Шахаб ответил, зажмурился и выдохнул длинно-длинно.

Вот теперь он, кажется, начинал верить…

— Как ты? — спросил Шад, слегка отстранившись, но опять сжав плечи брата. — Предки! Глазам не верю! Как он? — он обернулся к остановившемуся рядом врачу. Здоровенные братья Шадай перегородили проход, а протискиваться и обходить старик не стал: он никуда не спешил.

— Голосовые связки нагружать осторожно, много говорить ему с непривычки нельзя. А в остальном здоров, — пожал тот плечами. — Позвольте, у меня пациенты…

— А, да, — Шад опомнился, оттащил брата в сторону, всё ещё не выпуская из рук. Да и Шахаб цеплялся за него, не до конца понимая, что не спит и не сошёл с ума, что всё это на самом деле. — Что со связками? — нахмурившись, уточнил он: несмотря ни на что, замечание врача мимо ушей не прошло.

— Молчал, — отмахнулся тот.

— Ладно, потом расскажешь, — брат правильно понял недовольную гримасу. — Идём домой. Мать будет счастлива! Я ей даже не сказал ещё, что ты жив, проверить решил… Ты куда? Портальная площадка там.

— Дело.

Шад удивился, но не стал спорить и уточнять, какое у брата может быть неотложное дело через три часа после освобождения, просто пошёл следом.

Лагерь расположился в небольшом тупиковом ущелье под прикрытием скал, кое-где смыкавшихся над головами. Совсем недавно здесь гремел водопад, но пару лет назад землетрясение сдвинуло русло реки, и ущелье высохло. Пленных расположили в самом конце, под присмотром пары часовых. Опираясь о скалу, бойцы стояли в стороне и непринуждённо что-то обсуждали, но внимательно смотреть по сторонам это не мешало.

Врача знали и пропустили без вопросов, Шада — тем более, да и спасённого пленника тоже признали, так что вопросов не возникло. Пленных набралась пара десятков, и не все из лаборатории, Шахаб отметил незнакомые лица. Закономерно: лагерь выглядел основательным и обжитым, судя по всему эта группа зачищала окрестности сплошняком, а не собралась ради единственной лаборатории.

Врач колдовал над раненым в плечо полуэльфом, который только стонал и благоразумно ничего не требовал.

— Кто это? — поинтересовался Шад, когда брат опустился на корточки рядом с лежащей без сознания эльфийкой. Или тоже полукровкой? Черты лица и уши характерные, а вот коротко остриженные кудрявые рыжие волосы и россыпь веснушек заставляла сомневаться, да и золотой узор на коже вызывал вопросы. Что-то Шад где-то слышал о подобном, но вспомнить с ходу не сумел.

— Холера, — буркнул Шахаб. Проверил пульс, ощупал затылок…

— С женщиной всё в порядке, — заметил его интерес врач. — Может, лёгкое сотрясение, не больше.

Шайтар коротко кивнул и невозмутимо подхватил эльфийку с земли. Выпрямился, закинул её на плечо и вопросительно поднял брови, поймав растерянный взгляд брата.

— Что ты делаешь? Зачем она тебе? — Изумление прошло, сменившись напряжением и беспокойством.

— Личные счёты, — прохрипел Шахаб. — Я полгода просидел на цепи.

Видно было, что такой ответ не просто не успокоил брата, а ещё больше встревожил, но объяснить подробнее он сейчас не мог бы, даже если бы хотел: горло отчаянно саднило, он и так наговорил слишком много. Несколько мгновений Шад колебался, задумчиво посмотрел на занятого свои делом врача.

— Мне не нравится эта идея.

Шахаб не ответил и не шелохнулся, продолжал молча ждать команды двигаться дальше и всем видом давал понять, что слушаться и спорить не намерен. Эльфийка безжизненно висела у него на плече и выглядело всё это… плохо. Очень плохо. Шад ещё не выяснил подробности того, как брат провёл последние три года, когда его считали мёртвым, не успел на радостях об этом задуматься: живой, нашёлся, уже чудо! А вот сейчас, разглядывая хмурого шайтара, он всерьёз усомнился, а насколько тот живой? И сколько вообще осталось в нём от брата? Тому Шахабу, которого он знал, и в голову не пришло тащить с собой пленницу, вообще — мстить женщине!

Но Шад понятия не имел, что эта эльфийка натворила, а брат… В любом случае у него сейчас не будет времени что-то с ней сделать, а там выводы лучше доверить специалисту. И уж точно не стоит всё это показывать матери, пусть пока просто порадуется, что младший, которого успели похоронить, выжил.

— Идём, — наконец решил он. — Ты же к матери её не потащишь? В нашем старом доме никто сейчас не живёт, но за ним приглядывают. Можешь пока остановиться там. Твоя комната, часть одежды, всё сохранилось. Обувь, — добавил он: ботинки на ногу спасённого так и не нашли.

— Спасибо, — коротко кивнул Шахаб и сжал плечо брата.

Агифа, столица Кулаб-тана, занимала глубокое ущелье, зажатое между Стеной Предков, древним величественным некрополем, и дворцом Великой Матери — возведённым триста лет назад архитектурным шедевром, безупречно вписанным в ландшафт так, словно башни и балконы сами собой выросли из камня. С упадком центральной власти и всей страны дворец тоже пришёл в запустение, часть уступил музею, а сейчас он понемногу вспоминал изначальную функцию.

Ко дворцу жался Верхний горд, место обитания знати, а простой народ жил на дне ущелья. Впрочем, там раскинулись не одни только запутанные трущобы, имелись и кварталы почище, и множество общественных объектов, начиная с воздушного порта и заканчивая портальной станцией.

Когда был жив отец, мать ещё не помышляла о своём нынешнем месте, а Шад только задумывался о том, чтобы примкнуть к повстанцам, семья Шадай жила в Нижнем городе, в приличном тихом квартале, достаток семьи позволял. Им принадлежал трёхэтажный дом — небольшой, но весьма крепкий, в котором жила ещё прабабка Шаисты.

Умер Алим, отец семьи, Шад ушёл в «Байталу», младший брат кое-как закончил учёбу и тоже ушёл. При эльфах нормально обучиться расовой магии было негде, да и общей учили как придётся, поэтому Шахаб предпочёл школу жизни. Дольше всего в доме прожили Шаиста с дочерью, но последний год они безвылазно провели во дворце Великой Матери, в расположенном там музее, в котором будущая правительница Кулаб-тана служила хранительницей фондов. Так было безопаснее. А дом опустел.

Его давно стоило продать, но Шаиста никак не могла этим заняться. Никому не поручишь, там оставалось много памятных вещей, а у неё самой было слишком много дел и — слишком мало сил, чтобы разбирать вещи покойного мужа и младшего сына, которого тоже считали мёртвым. Эльфийские чары так основательно гасили его силу, что даже духи Предков не видели молодого шайтара среди живых.

Шахаб входил в дом своего детства с очень странными ощущениями в груди: с неуверенностью, опасением и недоверием. Невозможно вернуться в прошлое. Невозможно вернуть детство. Невозможно воскресить отца. А этот дом — просто часть прошлого, с которой связано много светлых воспоминаний, но и — грустных, тяжёлых. Шахаб редко вспоминал о нём и очень давно здесь не был. Казалось, что совсем забыл.

Казалось.

Вот здесь общая комната, где собирались гости. Сначала — родителей, потом уже совсем взрослый Шад со своими друзьями, с девушками. Мать ругалась на младших, чтобы не лезли к ним и не мешали, а они с сестрой играли в разведчиков: пытались подслушать, ещё лучше — подсмотреть и не попасться.

Прятаться удобнее всего было в пустующей обычно гостевой спальне или наверху, на крыше, у светового окна, когда то открывали по хорошей погоде. А вот от кухни стоило держаться подальше, там бы точно заметили, и могло влететь.

Лестница вниз. Спальня родителей, общая комната — здесь собиралась семья. Книжные шкафы, полные маминых томов по истории искусства, отцовских — по общей магии и художественных. Здесь стояли рабочие столы, и, когда кто-то из родителей занимался чем-то важным, было здорово тихо-тихо прокрасться в комнату, чтобы не мешать, сесть в углу на диване или даже на полу с книжкой и наблюдать. Мать поглядывала с иронией, но обычно не отвлекалась, а отец, видевший в младшем сыне дар, часто, заметив сына, звал к себе, усаживал рядом, и они изучали что-то вместе. Общая магия Шахабу давалась гораздо лучше, чем старшему брату.

— Как Шарифа? — спросил он.

Голос дрогнул, но шайтар понадеялся, что брат спишет это на больные связки. О сестре единственной он не знал ничего и всё это время набирался мужества спросить.

— Прекрасно, вовсю помогает матери. Женихов перебирает, — усмехнулся Шад, который заметил напряжение младшего, но сделал вид, что — нет. — Самая завидная невеста во всём Кулаб-тане, может себе позволить. Я тебя здесь подожду, — предупредил он, когда брат направился к лестнице вниз.

— Я быстро.

Самый нижний этаж — детский. Три спальни и небольшая «игровая», где втроём не очень-то развернёшься. Пока были маленькие — ещё ничего, а сейчас братья и вдвоём бы свободно не сели. Общая ванная. Когда Шарифа подросла, они с братом постоянно утром ругались на неё, потому что сестра занимала ванную не меньше чем на час, и если не успел раньше — пиши пропало. Каждый день. Для Шахаба до сих пор оставалось загадкой, что можно делать утром целый час в ванной.

Его комната. Рабочий стол, шкафы — с одеждой, с книгами. Сюда после смерти отца, во время учёбы, перебралась основная часть книг по магии. По расовой всего ничего, отец ей не владел, но зато по общей хватало — и на шайтарском, и на орочьем, и даже на эльфийском. Алим отлично знал языки, Шад — терпеть не мог, хотя имел способности, а Шахаб пытался учить их, но, как говорится, «через потолок», когда минуту проводишь в книге, а пять — шаришь взглядом по сторонам, отвлекаясь хоть на мух, хоть на узоры камня, лишь бы не делать урок.

Память оказалась лучше, чем Шахаб о ней думал. Всю дорогу он прикидывал, как удержать эльфийку в комнате, и вспомнил о прекрасном цепном поводке. Здоровенный суровый пёс, которого не пускали ниже первого этажа, считал хозяином Алима, к Шаисте относился с заискивающим почтением, а детей полагал подобием отары, которую надо пасти. Особенно — младших. Когда они с Шарифой с крыши подглядывали за Шадом и его друзьями, Зуб обычно лежал рядом, провожая умными карими глазами пролетающих над головой птиц и прислушиваясь к звукам улицы.

Пёс умер за год до отца, а поводок — остался. Хороший, зачарованный, с крепкой рулеткой. Он осел у Шахаба в момент увлечения того бытовыми чарами, и мужчина даже сумел вспомнить где.

В его комнате всё осталось ровно так, как было пять лет назад, когда он последний раз сюда заходил. Или шесть? Или вовсе — десять?..

Быстро не получилось. Поводок — полбеды, а его надо было как-то закрепить так, чтобы эльфийка не сняла, собачий ошейник тут не помощник. Пришлось вспомнить занятия и тренировки, благо нашлось несколько кусков хорошего, крепкого камня.

Сначала Шахаб хотел смастерить ошейник, его умений и сил вполне хватало на такую несложную работу, но в последний момент передумал, глянув на тонкую шею эльфийки. Такая, пожалуй, под весом камня и сломаться может…

С пятой попытки, испортив несколько заготовок, он всё же смастерил внушительный браслет на ногу. Способностей-то хватало, но он не учёл, где провёл последние годы. Врач в лагере был прав, сила слушалась очень плохо, своевольничала, срывалась и отказывалась складываться в аккуратные плетения, но Шахаб всегда отличался упорством. Типовую надёжную глушилку на эльфийку надели ещё штурмовики, и осталось только поглубже вмуровать второй конец цепи в пол — несложная задача.

Холера до сих пор не пришла в себя, и Шахаб снова пощупал пульс. Врач, конечно, утверждал, что всё нормально, но состояние эльфийки ему не нравилось. Ещё не хватало, чтобы она прямо сейчас отправилась на свидание с Предками! Нет, у него на рыжую имелись другие планы, и быстрая смерть во сне в них точно не входила.

Впрочем, если честно, Шахаб мог поручиться только за последнее утверждение. Он и сам толком не понимал, зачем ему сдалась эта ненормальная эльфийка и что с ней делать. Но с этим можно будет определиться потом. С этим, со всей своей жизнью…

Сначала надо привыкнуть, что эта жизнь у него есть.

Закончив устраивать добычу, он переоделся, после чего почувствовал себя еще более неуверенно и неуютно. К сцару за прошедшие часы удалось как-то притерпеться, к тому же без одежды он остался не так уж давно. А вот обувь… Босым ногам было больно ступать по камням, но хотя бы свободно, а обувь он не надевал уже года три, и к этому ощущению тоже предстояло привыкнуть. Даже лёгкие тканевые тапочки на мягкой кожаной подошве доставляли неудобство.

Зато собственные штаны и простой сцар, надетые взамен одолженных кем-то из бойцов, на нём висели. Он и не замечал, что, оказывается, изрядно похудел в плену.

— Врач нужен, — сказал Шахаб, поднявшись к брату. — Холера не очнулась.

— Найду кого-нибудь, — охотно заверил Шад: это был прекрасный повод незаметно осмотреть и брата. — Идём.

Насчёт Шахаба он уже немного успокоился. Встревоженный слишком долгим отсутствием брата, старший успел спуститься вниз и незаметно проверить, чем тот занят. Эльфийские застенки часто превращали пленников в агрессивных сумасшедших, Шад знал разные истории и последствия, так что морально готовился к любым отвратительным сценам, но брат просто мастерил кандалы из камня. Посадить эльфийку на цепь — тоже не самое адекватное поведение, но после предположений, которые посетили Шада по дороге на нижний этаж, это был повод перевести дух. Всяко не расчленёнка с пытками!

Но врача всё равно надо привести. И узнать у полевой группы, что это за эльфийка вообще? Их дом — не самое лучшее место для содержания пленницы. Вряд ли она представляла опасность или могла сбежать, но всё-таки…