Не бойся, тебе понравится!

Глава третья, судьбоносная

Полоскание помогало. Шахаб уже мог нормально поддерживать разговор — пусть односложно, но без боли в горле через несколько фраз.

Помогали родные места. Послевоенная Агифа, потрёпанная и кое-где побитая, потихоньку затягивала раны, и хотя о нормальном ремонте дорог и полном приведении столицы в порядок говорить пока еще не стоило, но Шахаб и не знал её другой. Получалось, что все памятные места почти не изменились. Не стало небольшого дворика, в котором он впервые поцеловался с девушкой: там стояло орудие, которое взорвали, и от дворика мало что осталось. Развесистый старый инжир возле дома, на который он лазил ещё мальчишкой, наполовину засох, но выглядел ещё крепким. А несколько гранатов в соседнем дворе и вовсе отчаянно зеленели назло всему миру.

Обычно фруктовые деревья в городе не сажали, а если вдруг такое приживалось — плоды не употребляли в пищу, считали грязными. Но порой деревья вырастали сами, а хозяева земли спокойно относились к такому соседству. Детям же и вовсе нет никакого дела до взрослых суеверий: что значит нельзя, когда медовые фиги — вот они, мягкие, ароматные, как удержаться?! А гранаты вообще сажал пожилой гном-ювелир, не понимавший этой традиции, и гнал из них отличное домашнее вино. Посмеивался ещё, что от вина не отказывался никто, даже зная, где именно выросли деревья.

Каждый день, выходя утром из дома, Шахаб бродил по знакомым улицам, иногда терялся, но быстро опять находил дорогу. Воскрешал в памяти места, казалось стёртые тремя годами плена, и с облегчением понимал, что — нет, вот оно. Земля, город, шайтары, камни под ногами и высокое горное небо. И он тоже не бессловесная тень, забытая миром в безмолвном одиночестве, не безымянный лабораторный образец и не цепной пёс.

Помогал Мутабар. Врач оказался неплохим парнем. Он занимался своими исследованиями, порой что-то проверял и сканировал в его ауре, Шахаб почти не вдавался в подробности, но больше болтал об отвлечённом, почему-то совсем этим не раздражая. Наоборот, от его болтовни становилось легче и спокойнее.

Но сильнее всего помогал Шад. Мать с сестрой после того первого вечера тоже вели себя более сдержанно, и семейные ужины потихоньку становились приятной традицией, а не тяжёлой повинностью, но всё же рядом с ними он ощущал напряжение и тревогу. Всё еще было стыдно за то, как они переживали о его смерти. Всё еще не получалось быть с ними хоть немного откровенным — боялся сказать лишнего, задеть, расстроить.

С Шадом такой проблемы не стояло. Старший брат, всегда служивший примером перед глазами и ориентиром в жизни, сейчас стал в ней и незыблемой опорой. Спокойный и уверенный, он просто был, самим своим существованием помогая помнить, что жизнь продолжается, что всё будет хорошо, что непременно что-то будет, не закончится вот прямо сейчас, и все сомнения и тревоги непременно разрешатся.

Его сдержанность и отсутствие излишней сентиментальности помогали спокойно обсуждать прошедшие три года, о которых Шад расспрашивал спокойно и по-деловому. Он пытался разобраться, где и с кем держали Шахаба, найти зацепки. Вдруг получится выдернуть кого-то ещё, кого посчитали мёртвым? Вдруг удастся найти эти тюрьмы, явно расположенные не в Новом Абалоне, а где-то поблизости, на территории соседних государств, давно подмятых эльфами. Хорошие, правильные вопросы, которые помогали спокойнее принимать прошлое и приносить пользу.

Одно Шахаба беспокоило, с каждым днём всё больше: Холера.

Сказать, что эта женщина его злила, — ничего не сказать. Её улыбка, её манера говорить, её невозмутимость, её отношение…

Он прекрасно видел, что эльфийка устроилась очень удобно и совершенно не страдает. Это снова злило, но никаких действий он не предпринимал, просто старался поменьше с ней встречаться. Да, он мог бы испортить ей жизнь, иногда даже представлял, что для этого надо сделать, но… не мог. От одного только намерения причинить действительную боль беззащитной женщине — да, редкой стерве, хладнокровной и циничной, но способной ужалить его разве что языком, — делалось тошно. А главное, ради чего?

Поначалу он действительно хотел мести. Любой. Заставить её мучиться. Возможно, даже просить пощады. Идея с цепью в первый момент показалась не просто единственной, но — неплохой. Однако сейчас он отчётливо понимал, что её страдания не принесут ни облегчения, ни удовлетворения, только еще больше стыда и отвращения.

Но и сдать её Шаду и забыть Шахаб тоже не мог. И последствия экспериментов тут ни при чём.

Прошло около недели с тех пор, как он воскрес, когда шайтар, вернувшись с семейного ужина, всё-таки решительно направился вниз, в свою старую детскую комнату, что бы взглянуть проблеме в лицо.

Лицо выглядело безмятежно-довольным, а проблема — цветущей. Она свила себе гнездо из одеяла и подушек в углу кровати, перенаправила настенную лампу и увлечённо что-то читала. Судя по обложке и отсутствию письменных принадлежностей вокруг, «что-то» было развлекательным.

Свалилась же на его голову…

— О, у меня гости! — Через пару минут Халлела заметила стоящего в проходе шайтара, ловко выпуталась из одеяла, уже отработанным привычным движением отбросив цепь, чтобы не мешала.

Пол здесь, даром что каменный, был достаточно тёплым, что бы ходить босиком, а Повилика всегда это любила, так что пренебрегала обувью, хотя тюремщики заботливо предоставили пару лёгких тканевых тапочек. Принесли ей и узкие штаны по местной моде, которые она даже не стала пытаться надеть через кандалы, и верхнюю одежду — сцар. Длинный, свободный, слегка приталенный наряд из простой и приятной к телу светло-зелёной ткани эльфийке понравился. Треугольный вырез мог бы быть и поглубже, а вот рукава по локоть и разрезы до середины бедра не вызывали никаких нареканий. Собственное платье у неё не отнимали, даже привели в порядок, но шайтарское одеяние оказалось удобнее для сидячего образа жизни.

Шахаб не двинулся с места, хмурясь и наблюдая за тем, как Халлела поднимается, подходит, останавливается почти вплотную…

Её макушка едва доставала до его плеча, и это с учётом стриженых рыжих кудрей, торчащих вверх, а в глазах — ни тени страха и сомнения. Ни раньше, ни теперь.

— Ты наконец-то решил меня навестить? — Тонкие пальцы эльфийки огладили его локти, предплечья скрещенных на груди рук.

— Когда ты разорвёшь связь? — спросил Шахаб первое, что пришло в голову. И отчего он не продумал этот разговор сразу? Даже не попытался…

— А я тут при чём? Этим наш мозгоправ развлекается, а я не нанималась облегчать вам жизнь. Мне и так неплохо, — губы изогнулись в лукавой улыбке, в золотисто-карих глазах блеснул смех…

Как же он ненавидел эту ухмылку!

Шахаб не сдержался. Схватил за горло — заманчиво тонкое, открытое — рывком придвинул эльфийку к стене, прижал…

Просто пугал. Он сам прекрасно это понимал. Даже злясь, двигал и держал осторожно, почти бережно: не впечатал с размаху, не сдавил шею. Слишком слабая, слишком хрупкая, чуть не рассчитать силу — сломается…

Хуже всего то, что она тоже это понимала. И улыбалась. Не попыталась вывернуться, да и за запястье его схватилась только в первый момент, от неожиданности и для устойчивости.

— Разорви эту связь! — глухо прорычал Шахаб.

— А я думала, ты пришёл, потому что соскучился, — промурлыкала она, не стирая улыбки. Изящная ладонь накрыла пах мужчины, а вторая деловито потянула вверх полу короткого сцара. — Я вот очень соскучилась…

Шахаб опешил. Он не ожидал от неё такого поведения. Хотя… Провалиться ему сквозь землю, должен был! Холера всегда так себя вела, чему удивляться?!

Нет, не в удивлении дело. Его оглушило собственным желанием, вспыхнувшим от единственного прикосновения, от запаха, от того, что эта женщина сейчас — в его руках. Оглушило до темноты в глазах, и свободные штаны сцара мгновенно стали тесными.

Халлела закусила губу, поглаживая через одежду мгновенно затвердевшую плоть и не отрывая взгляда от потемневших глаз шайтара. Расширенный зрачок превратил тёмно-серую радужку в тонкий ободок.

Шахаб стряхнул оцепенение, когда пальцы женщины добрались до его бока, обжигая прохладой кожу, и скользнули вдоль края штанов к застёжке.

Разъярённо рыкнув — не на неё, на себя, — он схватил тонкие запястья и прижал над головой женщины к стене. Кольнувшее сожаление разозлило даже больше, чем поведение этой… Холеры.

— Ты прав, так будет справедливо. Твоя очередь меня связывать и воплощать всяческие фантазии. — Эльфийка, глубоко вздохнув, слегка подалась вперёд, коснулась языком кожи в вырезе сцара, под шнуровкой. — Обещаю быть очень-очень послушной! — низкий, бархатный голос её прошёлся по нервам беличьей кистью, заставил судорожно втянуть ноздрями воздух в попытке выровнять дыхание и хоть немного успокоиться.

Шахаб грязно выругался, перехватил тонкие запястья одной рукой, второй — опять за шею прижал к стене. Он понятия не имел, чего в нём сейчас больше — злости или возбуждения.

Эта женщина точно безумна. И его сводит с ума.

— Хватит!

— Но мы еще даже не начали! — И опять эта улыбка, и опять это её ненавистное: — Не бойся, тебе понравится…

Здесь Шахаб знал точно: поцеловал он её только для того, чтобы не свернуть шею прямо сейчас. Чтобы только не видеть искрящихся весельем глаз и не слышать этот голос, который, помогите Предки, он будет слышать во сне до конца жизни. И хорошо если только в кошмарах!

Халлела ответила. Охотно, податливо, без малейших сомнений впустила язык в рот, позволяя там хозяйничать и творить что заблагорассудится, снова давая понять, что согласна на всё, и даже больше. Шахаб подхватил её под бёдра обеими руками — так было удобнее тянуться до губ. Ладони прошлись по стройным ногам, мгновенно обвившим его талию, накрыли округлые ягодицы…

Эльфийка пренебрегла не только брюками, но и нижним бельём.

Если еще минуту назад у него был шанс — призрачный, но был! — развернуться и уйти отсюда, стоило воспользоваться им сразу. А сейчас мысль осталась всего одна: проклятый сцар и проклятые пуговицы! Мгновения, которые ушли на то, что бы расстегнуть штаны и спустить бельё, показались бесконечными. Тратить время еще хоть на что-то показалось уже слишком. Прелюдия? Какая, к Предкам, прелюдия! Не сейчас и не с ним, пусть ждёт от кого-то другого.

Задрать её одежду повыше, что бы не мешала. Чтобы удерживать эльфийку на весу, хватало одной руки — изящная, гибкая, тонкая, Повилика почти ничего не весила. Второй — в это время, экономя доли мгновения, помочь себе, направить член в желанную тесную глубину…

Халлела, цеплявшаяся за его плечи, выгнулась, прерывая поцелуй, впилась ногтями в твёрдые плечи так, словно пыталась добраться до кожи сквозь ткань. Болезненное напряжение смешалось с горячим возбуждением, выплеснулось длинным стоном.

Не дав ни мгновения привыкнуть, шайтар опять подхватил её под ягодицы обеими руками, но — спереди, не сзади, вынудив широко развести колени, открыться, лишая возможности оплести любовника ногами. Прижал к стене, медленно двинул бёдрами, словно примериваясь, почти выскользнул — и снова рывком вошёл на всю глубину.

— Да!.. — Халлела встретила этот толчок новым стоном. — Ещё…

Шахабу в первое мгновение показалось, что он кончит прямо сейчас, словно юнец, впервые прикоснувшийся к женщине. Однако схлынувшая злость, кажется, прихватила с собой ещё что-то лишнее, возвращая самоконтроль, а пара столь же медленных, с паузами движений доставила новое удовольствие: видеть, как Халлела кусает губы, пытается двигаться сама — а когда не получается, только сильнее впивается ногтями в его плечи и, почти хныча, просит не останавливаться.

Такой — уязвимой, полностью лишённой самодовольства и острого жала, вложенного природой в язык, — он не видел её ни разу. Зрелище заворожило.

Что ж, в этот раз она со своей дурацкой присказкой оказалась права: ему действительно нравилось. И пожалуй, теперь он знал, как будет с ней расплачиваться.

Конечно, долго подобный темп он не выдержал, вскоре за желаниями тела стало не до морального удовлетворения. Движения ускорились, мольбы Халлелы сменились бессвязными всхлипами, а когда эльфийка со стоном изогнулась в его руках от яркого оргазма, запрокинув голову и распахнув ослеплённые вспышкой наслаждения глаза, он окончательно перестал сдерживаться. На каждый резкий, сильный толчок Халлела сквозь томное полузабытьё отвечала новым всхлипом, продолжая слабо и отчаянно цепляться за его плечи. Разрядка оказалась острой и скорой, и Шахаб тоже не сдержал хриплого стона сквозь зубы.

Как же он ненавидел эту стерву, и… как же ему нравился секс с ней.

Через несколько мгновений, слегка переведя дух, Шахаб поставил женщину на ноги. Она протестующе замычала, но потом словно очнулась и разжала руки, выпустила его плечи, не спеша, однако, отказываться от поддержки стены. Прижалась к прохладному камню затылком, полуприкрыла глаза, из-под ресниц наблюдая за тем, как шайтар поправляет одежду.

Почему-то он совсем не выглядел нелепо в спущенных до колен штанах, хотя должен был. Впрочем, набедренная повязка, определённо, подходила ему лучше! А вовсе без штанов и этого мешковатого балахона Халлела полюбовалась бы на него с еще большим удовольствием.

— Я так и знала, что с руками гораздо лучше, — пробормотала Повилика.

— Что? — Шахаб ответил вопросительным взглядом, подтянув нижнее бельё и застёгивая штаны.

— Когда у тебя свободны руки, это гораздо удобнее. И приятнее. Обещаю носить отпечатки твоих пальцев с гордостью! — усмехнулась она и выразительно потёрла ягодицу, на которой наверняка остались синяки. От стены она на всякий случай по-прежнему не отходила: предательская слабость в коленях ещё не прошла. — Что, ты даже не останешься на ночь? — она в деланом удивлении приподняла брови.

Шайтар ответил долгим непонятным взглядом и молча вышел.

Жаль. Ей было что сказать ещё, да и сделать тоже…

Халлела прикрыла глаза, глубоко вздохнула. По телу бродили отголоски пережитого удовольствия, а губы кривила лёгкая улыбка. Всё же он хорош. С руками — особенно!

— Шахаб, — проговорила тихо, пробуя имя на вкус. Тот казался пряным и терпким — как и сам мужчина.

Подобного поворота она всерьёз не ждала, но шайтар сумел впечатлить. Ещё больше впечатлил бы, конечно, если бы, сбросив первое напряжение, остался для чего-то ещё более интересного и неспешного, но… Не всё сразу.

Вскоре почувствовав в себе способность стоять без поддержки стены, Халлела выпрямилась. Стянув через голову свободное одеяние и отбросив в сторону кровати, сначала изогнулась, пытаясь разглядеть следы на попе. Легко это не вышло, а корячиться дальше не захотелось, и эльфийка, не утруждая себя одеванием, пошла в ванну как была — в одном каменном браслете на ноге с повязкой под ним и золотых узорах на коже. Прикрепленная к браслету тонкая цепь уже совершенно не беспокоила.

Определённо, жизнь в шайтарском плену с каждым днём играла всё новыми яркими красками!

Чувства удовлетворения хватило ненадолго. Холера встряхнулась и опять стала собой, и Шахаб… ну да, сбежал, никак иначе это не назвать. При этом он даже злиться на произошедшее не мог. На что? Она такая, какая есть. Это как сердиться на горы за камнепады и лавины или на небо за засуху. Да и собственное поведение не вызывало раздражения, только лёгкую досаду. Больше оттого, что всё ограничилось одним разом.

Наверное, сегодня у него просто не осталось душевных сил на яркие, сильные чувства. На место ярости и пронзительного удовольствия пришла апатия.

Шахаб прошёл в ванную, сбросил прямо на пол одежду, забрался под душ и пустил холодную воду. Тугие струи ударили по голове, разбились, потекли в лицо, заставив раздражённо фыркнуть, качнуться вперёд и прижаться лбом к стене. Вода молотила в спину между лопаток, остужая разгорячённую кожу. Слегка саднило плечи.

Проклятая эльфийская стерва не отпускала, и холодная вода не помогала избавиться от приятных воспоминаний. И навязчивых фантазий о том, чем можно было продолжить эту встречу.

Шахаб ощущал безнадёжную растерянность, когда пытался понять, что делать дальше. Разумный выход из ситуации оставался один, всё тот же: связаться с Шадом и попросить его забрать эту женщину. Но понимание правильного выхода не помогало принять решения. Он не мог её отпустить.

Не хотел, стоило называть вещи своими именами. Потому что — хотел её. Во всех позах. Может, если всунуть ей кляп, станет легче?..

Безумие. Чистой воды.

Повилика называла Мутабара мозгоправом и говорила об этом уверенно, со знанием дела. Сейчас, задумавшись об этом и вспоминая все его вопросы и суть разговоров, Шахаб прекрасно понимал, что исследовал лысый шайтар не только связь, но и тех, кого она объединила. И уж точно о его профессии и работе знал Шад, который наверняка не случайно выбрал именно этого врача. Брат не мог не видеть, насколько изменился младший за три года, и, конечно, хотел помочь. На его месте Шахаб тоже попытался бы.

Вот только он скорее шагнёт со Стены Предков, чем посвятит постороннего в детали, и катился бы этот Мутабар со своими умными мыслями под гору.

Сначала сбросит оттуда эльфийку, а потом шагнёт сам. Неплохой вариант. Окончательный.

Шахаб тяжело вздохнул, от души шарахнул обоими кулаками по стене. Боль помогла встряхнуться и ненадолго отбросить глупые мысли, так что он выпрямился и потянулся за мылом. Если окончательно смыть с тела следы, ощущения и запахи, жить станет легче. Ненамного, но станет; он знал точно.

О том, что в лаборатории что-то изменилось и появилась Халлела Безродная, пленник узнал, когда о нём вдруг вспомнили, и, однажды уснув, Шахаб проснулся в большом демонстрационном зале на цепях.

Честно сказать, такая перемена даже порадовала. В одиночной камере хотелось лезть на стену от безнадёжности, из всех развлечений имелись только собственные тело и разум, так что приходилось заниматься физическими упражнениями и тренировкой фокусировки и контроля силы: заглушенная какими-то эльфийскими приборами, она, однако, не пропала, просто не могла покинуть тело.

А тут вдруг такое разнообразие. Новые лица, новая обстановка. Да и разместили его ненамного хуже: на пол бросили тюфяк с одеялом и подушкой, кормить и поить не перестали. Правда, нужду теперь приходилось справлять в ведро, но эльфы даже отгородили отхожий угол занавеской и тщательно следили за чистотой. Чистотой «подопытного образца» в том числе, и, хотя мыли его из шланга, растянув перед этим на цепях, не сказать чтобы это расстраивало. К холодной воде шайтар привык давно, еще за время войны — в горных реках тёплой не найдёшь, а сильный напор радовал особенно.

Зато вокруг что-то происходило. Эльфы, полукровки и люди жили своей жизнью и совершенно не стеснялись присутствия немого шайтара. Общий эльфийский Шахаб знал не очень хорошо, но смысл понимал и даже как-то незаметно подтягивал языковой навык.

Поначалу Повилика ему понравилась, она казалась забавной и отличалась от остальных. Рыжая эльфийка с короткой стрижкой — виданное ли дело? Да и золотые узоры на коже смотрелись красиво. Он не любил татуировки, шайтары вообще не признавали подобных традиций, но на молочной, усыпанной веснушками коже рисунки выглядели произведением искусства, пусть он и не понимал их значения.

Восхищало её поведение. Халлела совершенно не боялась пленника. Было смешно наблюдать, с какой опаской обходят его остальные обитатели лаборатории, а эта поглядывала с интересом, подходила близко и вообще относилась как к большому, опасному, но воспитанному псу. Оскорбляться этим не приходило ему в голову: сам себя так поставил, а они враги, чего хорошего от них ждать? Да и начавшиеся эксперименты с магией оказались приятны и полезны: колыхали силу, заставляли шевелиться, и от этого становилось легче дышать.

Буквально через пару дней после его переезда Халлела удивила снова: она начала учить шайтарский. Эльфийка. Фантастика! Приходила вечером в опустевший зал, садилась неподалёку от места его заключения и — разговаривала. Учитывая, что к нему она относилась лучше, чем к сородичам, а те платили Безродной злостью и пренебрежением, это невольно будило симпатию. Заставляло ощущать какое-то сродство. А потом, где-то через месяц после её появления…

Какой демон толкнул её к этой мысли?

Халлела что-то читала, поглядывая на него всё более заинтересованно и непонятно, а потом вдруг спросила:

— Интересно, а ты весь такой огромный?

Шахаб ничего не понял, подумал сначала, что она перепутала слова. А эльфийка вдруг оживилась, пробудила связывающие его лианы и цепи, вынуждая подняться. Потом подошла и развязала узел на набедренной повязке. Отступила на несколько шагов и замерла, разглядывая шайтара, словно художник — неоконченное полотно. Или энтомолог — незнакомое насекомое?..

Он насторожился и напрягся, но всё ещё не понимал, что происходит.

— Ты красивый, — вдруг негромко проговорила Халлела, приблизилась. — Мне нравится цвет твоей кожи. Похоже на какой-то полированный камень. — Ладони эльфийки огладили его грудь, изучая; пальцы легко прошлись по рёбрам вниз, на бока. — Столько твёрдости и первобытной силы! — проговорила совсем тихо. Ладони, не останавливаясь, спустились на бёдра, накрыли ягодицы. Халлела прижалась к его телу, уткнулась носом в грудь, глубоко вздохнула. — А знаешь, это возбуждает…

Шахаб дёрнулся, когда она медленно провела по коже языком, обвела сосок, слегка прикусила. О да, это действительно возбуждало! Близость красивой женщины, дразнящий запах её волос, нежные прикосновения… И Халлела не стала делать вид, что не замечает реакции. Немного отстранилась, запрокинула голову, поймала его взгляд и улыбнулась — хитро, проказливо.

— Как я и думала, ты действительно большой везде, — проворковала она, и тонкая ладонь осторожно сжала напрягшийся член. Мужчина снова рванулся — изо всех сил, на пределе возможностей. Плечи пронзило болью. Показалось, что-то хрустнуло — то ли в мышцах, то ли в цепях. — Ну-ну, мой каменный друг… Не бойся, тебе понравится!

Шахаб возненавидел эту присказку именно в тот момент. Он ждал подвоха. Любого, но — неизбежного. Боли, оскорблений, унижения… Мало ли на что способна эльфийская фантазия! Собственная уязвимость злила до кровавой пелены перед глазами, он изо всех сил напрягал мускулы и почти ненавидел собственное тело. Никакая сила и никакая магия не могли подавить рефлексы, его никто и никогда не готовил… к подобному!

В этот момент шайтар был как никогда близок к тому, чтобы заговорить, причём впустую, просто выругаться, и каким чудом сдержался — сам не понял.

Лучше бы ожидания оправдались! Но эльфийка оказалась еще более странной, чем он полагал. Она не пыталась ничего от него добиться, была нежна и умела, лаская тонкими пальцами возбуждённую плоть, и… наблюдала. Так внимательно и с таким удовольствием, что хотелось вцепиться ей в горло.

Потом она улыбнулась как-то по-особенному, отчего по спине прошёл холодок, опустилась на колени… и Шахабу осталось только до боли стиснуть зубы, что бы сдержать стон, а удовольствия или отчаяния — он и сам не понимал. Если осторожные прикосновения женской ладони возбуждали, то её язык и губы — сводили с ума.

До самого конца он не верил, что она не ограничится этим поддразниванием. Возбудить и оставить так, например, до утра — приятного мало. А она медленно, явно наслаждаясь собственной властью и его реакцией, довела мужчину до такого острого оргазма, что заставила, кажется, на пару мгновений потерять сознание. И только после этого, не забыв отпустить цепи, милостиво оставила его одного — приходить в себя и осознавать случившееся.

Почти не вызывало сомнений, что этим всё не закончится, так и произошло. Она приходила ночью, когда не проводилось никаких экспериментов и расчётов, и уже не ограничивалась ласками. Вынужденная эквилибристика Повилику не смущала, а забавляла; вряд ли её вообще можно было хоть чем-то смутить!

Своего поведения Халлела, конечно, не объясняла, а сам Шахаб не мог понять: зачем ей это?! Ладно бы просто секс, но были и другие поступки, которые ставили его в тупик. Она разговаривала с ним и шайтарский учила именно для этого. Танцевала — для себя и для него. Но продолжала относиться как к подопытному животному.

Шайтар решил для себя, что она безумна. А после признал, что и он — тоже, потому что вскоре стал с нетерпением ждать её ночных визитов.

И вот теперь, когда, казалось бы, всё закончилось, и закончилось благополучно, он притащил её к себе домой. Какое еще нужно подтверждение диагноза?

— Шад, будь добр, задержись.

Командовать Шаиста Шадай умела всегда и умением этим пользовалась, поэтому изменение её статуса почти не произвело на сына впечатления: для него ничего не изменилось. Родительницей она была в его детстве, а сейчас — в куда большей степени правительницей. Отделять семейное от служебного Шад научился даже до того, как стал Эхом.

Прошедшее совещание он провёл как главнокомандующий, роль которого фактически выполнял последние годы, и лишь недавно — официально, а вот теперь явно настал черёд личного. Он не сомневался, какого именно: у их семьи сейчас имелась всего одна проблема.

— Расскажи мне, что это была за лаборатория, где держали Шахаба? И где его держали до того?

Шад ожидал других вопросов, но уточнять не стал, рассказал, что успели выяснить. Немногое, впрочем. Материалы исследований он передал Мутабару и сформированной под его руководством исследовательской группе: даже без учёта истории с Шахабом там нашлось много интересного, что могло помочь если не шайтарской науке, то хотя бы шайтарской дипломатии. Задокументированные эксперименты над заключённым на международной арене послужили такой смачной оплеухой по эльфийской физиономии — одно удовольствие.

В дипломатии Шад всегда был как эхо в высшей магии, но женитьба и совместная жизнь с послом Великой Красной Орды наложила отпечаток. Ярая, конечно, не посвящала мужа в детали службы, но они теперь куда больше времени проводили вдвоём, больше разговаривали и, конечно, взаимно просвещались.

Про оплеуху были слова как раз госпожи посла, как и про то, что эльфы после неё, как обычно, преспокойно встряхнутся и сделают вид, что это не они. Но из таких мелочей складывается жизнь, а капля точит камень.

Одну из тюрем, где держали Шахаба до лаборатории, удалось установить по некоторым характерным приметам, но она находилась на подконтрольной новому правительству территории, уже и так была найдена, описана и заняла своё место в ряду свидетельств преступлений ушастых и вскормленного ими шайтарского правительства. Да и по поводу второй появились предположения, просто проверить их было сложнее. Что поделать, брат провёл последний год один в лаборатории, других заключённых там не имелось — эльфам редко удавалось захватить живыми магов, это им с Шахабом и контузившим его шальным взрывом повезло.

— Ты уверен, что там не было ничего по-настоящему важного? — нахмурилась Шаиста.

— Если объяснишь, к чему эти вопросы, я смогу ответить точнее, — пожал плечами Шад.

— Эльфы так засуетились, словно им хвост прищемили. Исследования по использованию чужой расовой магии, конечно, перспективны, но лаборатория не успела достигнуть в этом значительного успеха, достойного таких волнений, — пояснила Шаиста. — Они исследовали что-нибудь ещё? Может, какой-то секретный проект? Неужели ничего примечательного?

— Начальница лаборатории, я говорил.

О Халлеле Безродной он доложил, но осторожно, без данного Мутабаром психологического заключения и уточнения её нынешнего местоположения, да и про связь с братом упомянул вскользь.

— Чтобы ушастые начали так бегать из-за отрезанной от корней… — проговорила мать с сомнением. — Да будь она хоть трижды гениальна, этот их… поверенный в делах не стал бы хлопотать лично. Он бы даже из-за порядочной жены, дочери или матери из приличной семьи не стал так дёргаться, убеждённый женоненавистник. Сидит, из посольства носа не высунет, боится повторить судьбу посла. А тут во Внешнем Своде круги наматывает, вежливый, улыбается, всё ко мне на аудиенцию попасть пытается… Аж тошно.

— Профессор ещё, — припомнил Шад. — Но малоизвестный, и семья слабая. А остальные тем более. Там лаборатории той… — он поморщился и махнул рукой.

— Больше никаких значимых объектов? Может, не там, но — рядом, в то же время?

— Ничего! — Мужчине осталось только развести руками. — На военную базу зашли, но эльфы оттуда успели свалить. Мы не контролируем в том районе десяток деревень, и то из-за неудобства логистики, и Фаёдунаг с его погранпереходом, там парни разведку проводят. Местные принесли слухи о минах. Но я поговорю с Когтем ещё раз.

— Посмотреть бы на эту эльфийку, — вздохнула Шаиста. — Но сейчас не до неё…

— Не буду тебя задерживать, — поднялся Шад, искренне порадовавшись подобной занятости матери.

С одной стороны, она имела полное право знать сложившуюся вокруг сына ситуацию полностью. С другой — зачем? Если она каким-то чудом проникнется обстоятельствами и подойдёт к ним с холодной головой, то тактика поведения с Шахабом не изменится. А если в ней проснётся встревоженная мать, едва обретшая сына, которого считала погибшим, и увидит в существовании эльфийки угрозу… Нет уж, лучше пусть пребывает в счастливом неведении. Что можно было — Шад делал.

Коготь, после захвата власти взявший на себя обязанности главы разведки, которые прежде выполнял в «Байтале», просьбу выслушал, повторил боевому товарищу его же собственные мысли на этот счёт, но обещал подумать и поискать.

А потом Шада в его кабинете нашёл Мутабар, причём не по переговорнику, лично, и это сразу вызвало тревогу.

Разбирали то, что наворотила Халлела, без спешки, аккуратно и тщательно. Последний раз шайтары встречались позавчера, и прогресс был ощутимым. Врач списался с орком, которого они обсуждали, орк живо заинтересовался и действительно пообещал приехать, как сможет, ориентировочно — через две недели. Если, конечно, к тому моменту еще будет нужна его помощь.

Проблема осложнялась тем, что эксперимент пошёл не так, как задумывалось. Шахаб не мог восстановить все детали, эльфийка тоже уверяла в своей забывчивости из-за удара по голове, но тут никто не сомневался: врёт и просто не желает сотрудничать. Но она не коллега, а пленница и враг, какой спрос! Мутабар уверенно заявлял, что разберутся без неё, просто это займёт некоторое время. Шад верил.

Он мог ждать прорыва и подвижек в этом вопросе, однако врач выглядел обеспокоенным и даже встревоженным.

— Что случилось? — насторожился Эхо. — Что-то с Шахабом?

— В некотором смысле, только я не понимаю, что именно.

— Поясни.

— Он перестал идти на контакт. Вдруг. Вчера еще всё было нормально, сегодня — замкнулся. Не молчит, выглядит сосредоточенным и адекватным, но уходит от всех вопросов и разговоров.

— А Холера?.. Тьфу! Ну ты понял.

— Да эту ничем не проймёшь, — отмахнулся Мутабар. — Она специалист не хуже меня. А вот с Шахабом… Не знаю, может, она его просветила, или сам догадался о двойном дне разговоров, но он явно решил отказаться от моей помощи.

— Агрессия?

— Нет, совсем нет! — к его облегчению, заверил врач. — На самом деле для паники повода нет, он не проявляет ни враждебности к окружающим, ни суицидальных наклонностей, но меня насторожил такой резкий переход. Да и ты просил держать в курсе ситуации…

— И что делать? — хмуро спросил Шад.

С кем-то другим он бы, может, провёл беседу и махнул рукой: спасение утопающих — дело рук самих утопающих, без личного желания и готовности работать никто не сможет помочь. Но речь шла о брате, и что бы ни говорил разум, перестать пытаться не получалось.

— Найди ему занятие, — посоветовал Мутабар.

— Что ты имеешь в виду?

— Насколько я успел понять, Шахаб — натура деятельная. Он хороший маг, пусть и во многом самоучка. То есть был хорошим магом, но за три года без практики любую квалификацию потеряешь… Так, не о том речь! Деятельной натуре вредно сидеть на месте. Займи его чем-нибудь. Пусть восстанавливает магию, учится, идёт заниматься чем-то полезным, причём — действительно полезным, а не придуманным для него. Мне кажется, сейчас это гораздо нужнее, чем любая другая помощь.

— Мне нравится ход твоих мыслей, — хмыкнул Шад. — Спасибо. Это будет нетрудно.

Расовая магия и талант к магии общей никак не зависели друг от друга, и братья Шадай очень наглядно иллюстрировали собой это обстоятельство. «Сыновьями гор», как традиционно называли эту врождённую особенность, они были оба, оба чувствовали камень, ощущали трещины и напряжения в земной коре и умели со всем этим договариваться. Проще всего такой дар находил применение в военном деле, но и мирных направлений хватало. Разбирать обвалы и оползни, прокладывать дороги, строить тоннели — проще привлечь для этого одного из «детей гор», чем мучиться с общей магией или вовсе без неё. Незаменимы они и в деле защиты от землетрясений. Чувствуя катаклизм заранее, маги, конечно, не могли успокоить ярость гор, но вот указать точное время и слабые места — для этого большой силы не требовалось, а кое-где получалось даже отвести удар в сторону. Наконец, работа с декоративным камнем: при наличии художественного вкуса из любого сына гор мог получиться великолепный резчик.

Как сыны гор братья были примерно равны по силе, а вот за пределами расового таланта имелось одно огромное отличие: Шаду категорически не давалась общая магия. Обладая большим природным резервом, старший не мог применять его так, как требовала эта наука. Слишком не любил все эти точные построения, измерения, расчёты и мелкую кропотливую работу, не понимал и даже пытаться не хотел.

Зато Шахабу подобное давалось легко с самого детства, если бы не война — мог стать отличным специалистом. Не вызывало сомнений, что теперь, в мирное время, найдётся подходящее место для приложения и роста его талантов. Сказать, что в Агифе сейчас не хватало грамотных магов, — это ничего не сказать. Часть плохо обучена, часть сбежала, часть погибла, и это при том, что наука непростая, не каждый потянет. Детали трудоустройства стоило обсуждать с братом, но несколько вариантов Шад мог предложить с ходу и надолго откладывать это не планировал.

Если бы не разговор с Мутабаром, он бы не заподозрил никаких изменений в брате: на ужине младший вёл себя нормально. Выглядел немного задумчивым, словно занимался решением важной задачи, но в сравнении с первым днём — как пыль и камень. Вряд ли Шахаб когда-нибудь станет прежним, каким его помнила семья, но это мелочи. Зато он спокоен, расслаблен и не ощетинивается, как поначалу, на каждое неосторожное слово, не замирает перед каждым движением, тщательно его продумывая. Разговор вели в основном женщины, но и он не боялся высказываться и не дёргался, когда к нему обращались.

Очень кстати заговорили они о магии. Яраю просили помочь с организацией большого тематического международного конгресса через пару лет, и она интересовалась, насколько это реально и безопасно. В шаманстве и духах орчанка разбиралась плохо, поэтому благоразумно решила обратиться за помощью к Шарифе.

С шаманства перешли к расовой магии, потом к общей. Если бы Шад чуть хуже знал свою жену, заподозрил бы в шпионаже или чтении мыслей, но нет, эта женщина просто умела оказываться в нужное время в нужном месте. Талант, один из многих.

По дороге в Нижний город после этого разговора оказалось вполне естественным спросить:

— Как у тебя с магией?

— Плохо, — самокритично отозвался Шахаб. — Не могу понять, на чём тренироваться. Резерв раскачан по-взрослому, школьные упражнения не помогают и всё что по реабилитации попадалось — тоже. Нужно что-то простое, что бы не запороть, но ёмкое…

— Найти, куда резерв влить, не проблема, — усмехнулся Шад.

— И куда же?

— В городе не хватает магов. Везде. Всех. Кого могли — всех на шахты бросили. Стройки, логистика… Денег в казне нет, а туда Орда с Каганатом готовы вложиться. Город восстанавливать пока некому.

— Я видел, да.

— Хочешь — в каменоломнях тренируйся, там сейчас всё руками, тебя будут рады видеть. Хочешь — стены на стройке укреплять иди. Помню, кто-то жаловался, что работа несложная, но монотонная и энергоёмкая, как раз то что надо.

— Ты прав. — Шахаб охотно кивнул и глянул на брата с улыбкой — кажется, первой за прошедшее с освобождения время. — Это отличная идея! Только я не знаю, где буду нужнее. И у кого спросить — непонятно…

— Я выясню, — пообещал Шад.

— У тебя наверняка других дел хватает, сам узнаю.

— Как хочешь, но мне это просто, — хмыкнул старший брат и пояснил: — У нас военных инженеров немного, но это единственные инженеры, которые есть. Армейские сейчас всем руководят.

— Тогда — спасибо!

Всю дорогу до дома Шахаб заинтересованно расспрашивал о шахтах, о стройках, о планах по развитию города — насколько брат мог об этом рассказать.

Всё-таки Мутабар — профессионал. Стоило сказать ему спасибо.

Домой Шахаб после этого разговора вернулся в умиротворённом и приподнятом настроении: идея брата показалась настоящим спасением, и куда именно ему предложат отправиться и чем заниматься — всё это не волновало, лишь бы выплеснуть силу, как следует вымотаться и, придя домой, ни о чём не думать. Он был готов не только камни таскать, но хоть выгребные ямы чистить — плевать.

Сегодняшней ночью он почти не спал, а когда проваливался в сон — навалились воспоминания и фантазии совершенно определённого толка. После этого он, мягко говоря, не выспался и утром был отчаянно зол на весь окружающий мир. Хорошо, к вечеру смог поостыть и ни на ком не сорвался.

Шахаб злился на себя за безволие. Несколько дней, пока он держался подальше от этой Холеры, таких проблем не возникало, а он… Сорвался. Словно наркотик. Словно болезнь почти прошла, а он отказался от лекарства — и всё началось по новой. Получится ли вырваться повторно? Он сделает всё возможное, а совместить эти попытки с поиском нового места в жизни — отличный вариант.

Первая растерянность от обретения свободы прошла, но всё никак не получалось нащупать нужную тропу. Первое время в плену он ещё мечтал и строил планы мести, в красках представляя, что, как и с кем сделает. Тогда казалось, что всё это — ненадолго, закончится со дня на день, не освобождением — так казнью.

Со временем свобода превратилась в абстрактную величину, жажда мести поутихла, а планов не осталось вовсе. Пришли усталость и отупение. За полгода в клетке в лаборатории Шахаб и вовсе чудом не рехнулся: если раньше он не оставался надолго один, то там, забытый даже тюремщиками, лез на стенку от тоски и вынужденной немоты. Так что появление Халлелы Безродной, можно сказать, спасло его, но не заставило задуматься о будущем.

Что ж, не поздно сделать это сейчас, Шад прав.

Одно Шахаб понимал точно: в армии ему делать нечего. В «Байталу» он вступил вынужденно, желая сделать хоть что-то для родной земли, помочь выгнать захватчиков — настолько, насколько это в его силах. Какой смысл выкладываться и стараться на другой службе, если плоды пожинали чужаки за океаном?

С появлением новой Великой Матери Кулаб-тана не настал вдруг новый Золотой век, страна всё так же лежала в разрухе. Но сейчас будущее и порядок здесь зависели только от самих шайтаров, в том числе — лично от него, и стоило всерьёз задуматься, где и чем можно принести пользу, желательно — с интересом к процессу и возможностью себя обеспечить. Да, никто дома не попрекнёт его куском хлеба, семья позаботится, и это дорогого стоило, но Шахаб не привык бездельничать.

Вот только понять, чего именно он хочет, пока не получалось. Слишком отвык не только от мирной жизни, но от жизни вообще. Но это мелочи. Любой путь начинается с первого шага, а сейчас перед ним стояла простая задача: восстановиться. Вряд ли это займёт так уж много времени, постоянные тренировки всё-таки сделали своё дело, не позволив ссохнуться резерву и совсем уж застояться — дару. А дальше что-нибудь прояснится.