Не кричи: «Волки!»

3 Счастливо оставаться

В последних числах мая мне наконец удалось выбраться из осточертевшего Черчилля. Перед этим в течение трех суток бушевала пурга; на третий день, когда слепящие снежные шквалы свели видимость к нулю, над самой крышей отеля проревели моторы. Самолет плюхнулся на лед ближнего озерка. Ветер едва не понес его дальше, но несколько человек, сидевших в пивном баре, в том числе и я, успели вовремя выскочить и ухватиться за крылья.

Это была донельзя изношенная двухмоторная учебная машина образца 1938 года, отработавшая все мыслимые сроки и в конце концов списанная военным ведомством. Теперь эта развалина ожила в руках бывшего английского военного летчика, долговязого малого с ввалившимися глазами, одержимого манией открыть собственную авиалинию на севере Канады. Пилот вылез из своей скрипучей колымаги, которую мы с трудом удерживали на месте, и, сняв длиннющий светло-вишневый шелковый шарф, которым он обматывал лицо, представился. По его словам, он летел из Йеллоунайфа, что находится в тысяче с лишним километров к северо-западу отсюда, в Пас.

– Ведь это Пас? – с надеждой спросил он.

Мы деликатно намекнули ему, что Пас лежит приблизительно в шестистах километрах к юго-западу. Однако такая неожиданность ничуть не обескуражила летчика.

– А, ладно – любой добрый старый порт хорош в шторм, – весело сказал он и в сопровождении своего медлительного бортмеханика направился вместе с нами в пивной зал.

За кружкой пива я горько пожаловался ему на свои невзгоды.

– Пустяки, – заявил летчик, внимательно выслушав меня, – завтра же заправим старичка и доставим вас куда душе угодно. Скажем, на северо-запад. Это лучший курс для нас. На других румбах компасу нельзя доверять. Полетим быстро и низко. Найдем кучу волков, тогда – на посадку, и счастливо оставаться!

Он оказался хозяином своего слова. Правда, в ближайшие три дня улететь не удалось – во-первых, из-за очень низкой облачности, во-вторых, самолет, поставленный на лыжи, сильно «хромал» – протекал правый цилиндр гидравлического амортизатора шасси. С погодой мы, разумеется, ничего не могли поделать, но цилиндр-то можно заставить работать. Бортмеханик решил накачать его тюленьим жиром. Честно говоря, тек он по-прежнему, но все же в течение двадцати минут самолет стоял прямо, пока не валился на бок, как подстреленная утка.

На четвертый день собрались в путь. Самолет мог поднять лишь небольшой груз, и мне пришлось пожертвовать частью поклажи, в том числе никому не нужной ванной-каноэ. Вместо нее удалось выменять за галлон спирта брезентовую лодку, находившуюся в приличном состоянии. Пилот уверял, что сможет ее увезти, привязав под брюхо самолета.

Тогда я решился на дерзкий трюк. Естественно, что ящики с полюбившимся мне пивом «Лось» попали в кучу багажа, который был отложен как несущественный. Но мне пришло в голову обмануть этого славного парня. Ночью, посветив себе электрическим фонариком, я убедился, что все пятнадцать ящиков отлично умещаются в брезентовой лодке. Когда я снова крепко притянул ее веревками к фюзеляжу, абсолютно никто не мог заметить, что в ней спрятан жизненно важный груз.

День нашего отлета выдался чудесный. Скорость ветра не превышала шестидесяти километров в час, снегопад прекратился. Взлетев в черном морском тумане, мы сразу потеряли из вида Черчилль и, развернувшись, пошли на северо-запад.

Правда, все начиналось не так гладко. Во время недавней оттепели лыжи самолета сантиметров на пять ушли в снежную слякоть, а затем накрепко примерзли ко льду. Первые попытки взять разгон не увенчались успехом; оба мотора надсадно ревели на предельных оборотах, но самолет не трогался с места. Такое упрямство в одинаковой степени озадачило и летчика, и механика. И только после того, как из бара выбежало несколько завсегдатаев, которые, стараясь перекричать адский грохот моторов, показывали на наши лыжи, мы поняли, в чем заключалась загадка. С помощью добровольцев из пивной нам удалось раскачать и освободить самолет. Но произошла очередная задержка – неисправный цилиндр успел осесть, и потребовалось зарядить его новой порцией тюленьего жира.

Освобожденный для разбега самолет вновь поразил своего хозяина – на этот раз он решительно отказывался подняться в воздух. Мы катили по маленькому озерку на полном газу, но никак не могли оторваться. В последний момент летчик резко рванул штурвал, самолет описал на лыжах крутую дугу, подняв тучу снега, которая чуть было не погребла нас, и мы, несколько озадаченные, оказались на месте старта.

– Чертовски странно, – пробормотал летчик, – самолет должен был взлететь, понимаете, должен. А, ладно! Снимем запасное горючее и облегчим вес.

Резервные бочки с бензином были взяты на борт для обеспечения обратного рейса до Черчилля, и, по-моему, выбрасывать их было несколько опрометчиво. Но так как командовал он, то мне оставалось только молчать.

После того как мы выгрузили запасное горючее, летчик с первой же попытки поднял машину в воздух, разумеется, предварительно накачав злополучный цилиндр. Но даже родная стихия не доставила самолету особого удовольствия. Скорее наоборот, он упорно отказывался подняться выше ста метров, а указатели оборотов обоих моторов неуклонно показывали примерно три четверти законной нормы.

– Нет никакой нужды забираться выше, – весело прокричал летчик прямо мне в ухо, – иначе не увидим волков! А ну-ка, откройте глаза пошире…

Вытянув шею, я смотрел во все глаза и тщетно пытался что-нибудь разглядеть сквозь мутный, исцарапанный плексигласовый иллюминатор. Самолет шел в густом сером облаке, порой даже скрывался конец крыла. Волков я не видел, никаких признаков волков.

Мы жужжали уже около трех часов. С таким же успехом можно было провести их на дне бочки с черной патокой – впечатление от мира, расстилавшегося под нами, осталось бы таким же. Но вот летчик перешел в крутое пике и прокричал:

– Иду на посадку! Бензина осталось в обрез на обратную дорогу. Впрочем, под нами чудесная волчья страна. Волки что надо!

Мы вынырнули из-под облака в десяти метрах от земли и обнаружили, что летим над замерзшим озером в долине шириной около полутора километров, окруженной высокими скалистыми холмами. Ни секунды не колеблясь, летчик приземлился. И если раньше я сомневался в его летных способностях, то теперь мог только восхищаться его искусством – ведь он умудрился сесть на одну исправную лыжу. Только когда самолет почти окончательно потерял скорость, пилот осторожно поставил его на больную правую «ногу».

Он не стал глушить моторы.

– Приехали, приятель, – весело сказал он, – вам выходить. И побыстрее. А то стемнеет, прежде чем мы доберемся до Черчилля.

Тут сонный на вид механик воспрянул духом, и мгновенно (во всяком случае, мне так показалось) все мое снаряжение очутилось на льду. Брезентовое каноэ отвязали от фюзеляжа и вновь до отказа накачали цилиндр амортизатора.

Увидев содержимое каноэ, летчик бросил на меня укоризненный взгляд.

– Не совсем честно, а? – спросил он. – Ну ладно, предположим, что вам без этого не обойтись. Хорошенький подвесок, ничего не скажешь. Как-нибудь осенью вернусь за вами, если мой драндулет не развалится. Не унывайте! Вокруг полно эскимосов – они в любое время доставят вас в Черчилль.

– Большое спасибо, – смиренно пролепетал я. – Но не можете ли вы сказать, где я все-таки нахожусь, – мне это понадобится для отчета.

– Весьма сожалею. Сам не очень-то уверен. Скажем, примерно в пятистах километрах к северо-западу от Черчилля. Достаточная точность? Все равно карты этих мест не существует… Счастливо!

Дверца кабины захлопнулась. Моторы взревели во всю мощь, как им и положено, самолет запрыгал по неровному льду, нехотя поднялся и исчез в хмуром небе.

Вот я и прибыл на место назначения.