Не кровные

– Это потому что напарник мне попался ненадёжный! Ржал, вместо того чтобы вести огонь по врагу! – И Виталик прицелился в дочку из веника, а потом запустил его в полёт через всю комнату, будто копьё.

Тот, описав дугу, стукнул стоявшую в дверях Славу по лбу. Он был сухой и лёгкий – не дубинка, но в руках Виталика всё что угодно превращалось в оружие.

– Упс, – сказала Лена, вжав голову в плечи.

Слава не стала осуществлять возмездие: прилетело ей справедливо – за сегодняшнюю тренировку. Она подала Виталику руку, и тот, ухватившись, встал.

– Один-один, ничья, – усмехнулась Слава.

– Это вы о чём? – удивилась Наташа.

– Да так, о своём, – хмыкнул Виталик.

Они со Славой выдвинули стол на середину комнаты. Наташа раскинула на нём скатерть, водрузила пирог и расставила тарелки с уже отрезанными ломтиками. Из холодильника появилась запотевшая банка вишнёвого компота – ярко-рубинового, душистого и сладкого.

– Всё, шумные игры окончены, – сказала Наташа. – А то от квартиры камня на камне не останется.

Так уж получалось, что когда Виталик играл с дочкой, регулярно слышалось то «бум», то «бздынь», то «бряк», то «кряк».

– У меня иногда складывается впечатление, что вы одинаковые по разуму, – проворчала Наташа, но сердитый тон не мог никого обмануть: её глаза смеялись.

Слава отдохнула душой в этом семейном тепле, но в уголках её улыбки притаилась горчинка и грусть. Век бы тут сидеть, но домой ехать пришлось. Что её ждало там? Заплаканная Карина, набор в холодильнике «это могло бы быть вашим обедом, если б не лень» и пустой угол «здесь могла бы стоять ваша ёлка, если бы не потерялся ключик от детства».

Она заехала в магазин и купила парочку светодиодных гирлянд, несколько новых шаров, а также невысокую искусственную ёлочку: живые сосенки было жаль. За продуктами тоже не мешало заскочить. Попались хорошие, крупные мандарины, и Слава взяла два кило.

А дома вместо Карины её ждала записка: «Я в библиотеке». Ну, какая библиотека в век интернета и пиратских книжных коллекций? Что-то здесь не то. На плечи опустилась холодящая тяжесть тревоги, и Слава набрала номер сестрёнки. «Аппарат абонента выключен или находится...» Ещё не хватало.

На плите сиротливо стояла кастрюлька с холодной, застывшей в студень геркулесовой кашей, оставшейся после завтрака, обедом и не пахло, а между тем уже близилось время ужина. Впрочем, Слава от пуза наелась у Виталика с Наташей, только пить после рыбного пирога чуть-чуть хотелось. Утолив жажду стаканом клюквенного морса, она поставила ёлочку в угол, обмотала гирляндами, включила. Игрушки пока вешать не стала: настроение, немного исправившееся в гостях у друга, быстро и неуклонно скатывалось обратно в нуль. Сидя на диване и утонув застывшим взглядом в разноцветном мигании лампочек, она думала о Карине, и мысли были невесёлыми.

«Аппарат абонента...»

Слава дёрнула лицевыми мускулами, покривив губы от острого приступа дурных предчувствий. Тревога гудела колоколом. «Если с ней что-то... Это будет моя вина, только моя».

Подождав ещё полчаса, она начала обзванивать всех университетских подружек Карины. Слава была бы не Слава, если бы в своё время не записала номера их телефонов и адреса; опекая сестрёнку, она должна была знать, где и с кем та могла находиться. Несколько девушек ответили, что понятия не имеют, где Карина. На пятом или шестом номере Слава наконец напала на след. На заднем плане слышались музыка и разговор, и нетрезвый девичий голос ответил:

– Алё... Ик. Кто это?

Слава заглянула в записную книжку, сверила номер и имя.

– Это Алина Иванова?

– М-м, нет, Алина сейчас не может подойти, – хрипло простонала девица. – Я просто взяла её телефон. А кто её спрашивает?

Ну и голос... Пьяная курящая проститутка, а не студентка факультета психологии. А сама владелица телефона, видимо, уже в хлам.

– Ну, не Алина, так вы, мне без разницы, – сказала Слава. – Скажите, барышня, ваша однокурсница Карина Тихонова сейчас не рядом с вами находится случайно?

– Карина? Да-а-а... тут она! Ик! Щас...

От сердца отлегло, сдавивший его холодный обруч лопнул, а недавняя тревога сменилась сухим, царапающим горло раздражением. Она-то Карину уже мысленно хоронила, а та всего лишь загуляла с подружками. Такого с ней раньше не случалось, сестрёнка не была любительницей попоек, но всё когда-то бывает в первый раз... Всё-таки эта хорошенькая круглая попка просила ремня.

С полминуты Слава слушала фоновое музыкальное сопровождение, а потом тот же пьяно-хриплый голос спросил:

– А пр... простите, кто её спрашивает?

– Её сестра, – ответила Слава. – Девушка, можно побыстрее трубочку ей дать?

Снова музыка, бубнёж.

– А... А Карина велела передать, что её нету дома, – заявила девушка с прокуренным голосом. – Такшта... извините, ничем не могу помочь. Ик.

– Хорошо, тогда хотя бы просто назовите адрес, где вы сейчас находитесь, – сухо попросила Слава.

– Ах-ха, – выдохнула-хохотнула нетрезвая собеседница. – А понимаете, я... Как бы пр... пар... парадоксально ни звучало, сама, блин, не знаю. Ик!

– Как можно сидеть, бухать и не знать, где? – Изжога раздражения горела за грудиной, голос Славы звучал жёстко и холодно.

– Ну-у, вот так вот... получается, что можно... – Судя по тягуче-жеманному выговору, девица сделала губы «уточкой». – Чиставизуальна я дом зна-а-аю... Номер не помню щас... не смогу вспомнить.

– Так, тогда передайте трубку хозяину или хозяйке квартиры, – теряя терпение, потребовала Слава.

– Пхах, – выстрелила хохотом девица. – Так хозяйка как раз щас и не может... Ик! Она тут немножко... кагбэ... отдыхает.

– Алина Иванова? – догадалась Слава.

– В яблочко! – Сиплый смех-ржание.

– Спасибо, я узнала, что хотела. – И Слава разъединилась.

Алина Иванова была иногородней и жила на съёмной квартире. Жила бы с родителями – вряд ли могла бы устраивать гулянки так свободно. Сжатые губы, завязанные шнурки, звякающие ключи – и Слава села в машину.

По дороге зазвонил телефон. Вызывала Алина Иванова.

– Да.

Уже знакомый голос с «приятной хрипотцой» сквозь «уточку» губ жеманно протянул:

– А... Это Слава, да?

Пьяненькая игривость этот голос не красила, только придавала пошлости.

– Допустим. Только для вас – Святослава Игоревна.

– Ам-м-м... М-м-можно называть вас Славой? А то мне щас не выговорить...

– Как угодно.

Кто-то там орал, кто-то смеялся, «тыц-тыц-тыц» глухо долбилось в динамик.

– Слав... Это опять я, узнали, да? – Жеманная хрипотца зашкаливала, уточка щёлкала клювом. А икота у неё, кажется, прошла. – Меня Лиля зовут. Я вас видела пару раз возле универа... Когда вы за Кариной заезжали. Я вас тогда приняла за Карининого парня, ха-ха-ха! Я подумала: «Боже, какой крутой! Офигеть!» Карина про вас немножко рассказывала... Просто обалдеть! Я так хочу с вами познакомиться поближе! А приезжайте к нам, м?

– Уже еду, – сухо и коротко ответила Слава. Она внимательно следила за дорогой.

– Правда-а-а? – удивилась Лиля-уточка. Голос у неё дрожал придыханием, будто она изображала секс по телефону. – Как здорово! Я жду!

Она хрипела, несла чушь. Слава не вслушивалась, её больше занимало то, как попасть в этот забитый машинами дворик, не зацепив мусорные баки, и встать, не перегородив проезд.

– Извините, Лилечка, – оборвала она поток сексуального сипения в динамике. – Встретимся через минутку.

Три девицы, но не под окном, а на лестничной площадке у двери курили и щурили чернеющие размазанной тушью глаза сквозь дымовую завесу. Увидев Славу, они икнули – все три разом.

– Ой... Здрасьте...

Слава даже не всматривалась в них, просто прошла в квартиру и сразу же споткнулась о кучу обуви на коврике. Вешалка в прихожей была переполнена. Знакомое «тыц-тыц-тыц» слышалось уже явственно – Слава пришла по адресу.

В единственной комнате, служившей и спальней, и гостиной, и рабочим кабинетом (в углу стоял компьютерный стол) пили пиво и грызли чипсы несколько нетрезвых девиц. Одна лежала на диване ничком, свесив руку на пол и сплющив щёку о подушку – не иначе, сама Алина Иванова. На столе стояли вперемешку пластиковые пивные бутылки, картонные винные пакеты и грязные тарелки с недоеденными пельменями. Ну, хоть закусывали, и то ладно.

Карина, с чёрными потёками туши на мраморно-белых щеках, сидела посреди этого разнузданного девчачьего бухалова, подпирая голову рукой и уставившись перед собой в одну точку неподвижным стеклянным взглядом.

– Добрый вечер, дамы. – Слава сняла шапочку и сунула в карман.

Карина медленно подняла взгляд. Помада на её губах давно стёрлась, остались только бледные следы.

– Как ты меня... нашла?

– Ты забыла, где я работаю? – усмехнулась Слава. – Поехали домой, тебе уже хватит.

Телефон опять запиликал в кармане: Алина Иванова была на линии и жаждала разговора, в то время как её бесчувственное тело плющило подушку и щупало пальцами ковёр.

– Сла-а-ав... – Хрипловатая жеманность перемежалась сигаретным кашлем. – Ну где ты? Я на балконе стою, жду...

Ну, раз она предлагала не церемониться, то можно было обойтись и без брудершафта.

– Можешь заходить, Лилечка, я уже с вами.

С балкона в комнату зашла большеротая, ярко накрашенная брюнетка в Карининой шубе и с телефоном. Её перемалывавшие жвачку челюсти двигались, как жернова. Наверно, она полагала, что у неё сейчас гипнотически-томное выражение роковой сердцеедки, но крупно ошибалась. Гипнотизму сильно мешал «градус» в крови и сходство со жвачным животным в нижней части лица. Похоже, это была любительница брать всё, что плохо лежит: в чужой шубе походить и по чужому телефону поболтать.

– Ой, привет... Ты уже здесь? Как быстро!

Карина метнула в неё томагавк взгляда.

– Это ты ей сказала?

– Дорогая, ну прости, так получилось, – вздохнула Лиля, разводя руками.

Три почти сказочных девицы тем временем вернулись с перекура и опять уставились на Славу.

– А давайте выпьем за нашу доблестную полицию! – провозгласила Лиля, наполняя два пластиковых стаканчика вином из пакета и протягивая один Славе.

Девицы засуетились, вино забулькало и в остальные стаканчики.

– Благодарю, девушки, но я за рулём. – Слава символически подняла свой и поставила на стол. – И задерживаться не планирую. Карина, поехали.

– Я никуда не поеду, – глухо ответила та.

Трудно было понять степень её опьянения. На первый взгляд она казалась почти трезвой, но когда Слава просто взяла её под мышки, как куклу, и поставила на ноги, её повело в сторону. Набралась она под завязку.

– Слав, ну останься, мы же ещё не пообщались и толком не познакомились, – принялась уговаривать Лиля. Губы её складывались утиным клювиком, как Слава верно угадала по телефону.

– Продолжим знакомство в другой раз. – Слава ухватила шубу за воротник и чуть потянула. – А теперь отдай-ка то, что не твоё, голубушка.

Она вытряхнула Лилю из чернобурки, как моль, и одела Карину. В куче обуви было непросто найти сапожки сестрёнки, но Слава ухитрилась это сделать.

В машине Карине стало плохо. Пришлось останавливаться, чтобы она смогла облегчить желудок на снег, а потом заезжать в аптеку за сорбентом.

Ёлочка всё так же мигала гирляндами, но Славе было не до разноцветных огоньков. Она развела в кружке с водой белый летучий порошок из нескольких пакетиков и влила в Карину, чуть ли не ломая ей челюсти.

– Пей давай, синюшница ты несчастная.

Карина давилась, кашляла, выплёскивала изо рта белёсую жидкость. Полкружки она выплюнула, и Слава развела ещё одну порцию.

– Гадость, – кривилась девушка, высовывая язык. – Бе...

– А то, чего ты налакалась сегодня – что, по-твоему? – Слава поддерживала кружку, заставляя эту горе-пьянчужку глотать.

Ночь выдалась беспокойная. Карина стонала и металась, то впадая в забытье, то открывая страдальчески-мутные глаза. Славе было не до сна: она подносила сестрёнке минералку, и Карина, просыпаясь, пила жадными глотками. Её тут же рвало в подставленный тазик, хотя в желудке уже ничего не осталось, выходила чистая вода. Маялась от бессонницы и ёлочка, так и не украшенная игрушками. Уже давно нужно было, наверно, выключить гирлянды, но Слава устало и рассеянно растворялась в цветных переливах, перекатывая в пальцах мандарин и поднося его к носу. Да уж, праздник удался. Ёлка, мандарины и зелёный змий.

Она скользила взглядом по стройной фигурке уснувшей Карины. И всё-таки это хрупкое чувство на тонких лапках никуда не делось из груди. Просто испуганно свернулось и забилось в уголок на время бури, а теперь высунуло носик, робко ткнувшись им в сердце: «Люблю её. Люблю и такую – растрёпанную, пьяную, с размазанной косметикой. Блевавшую на снег. Только что выплеснувшую воду из желудка в тазик. Беспросветно. Без надежды на послабление. Без амнистии. Люблю».

Слава ненадолго задремала на диване под мерцание светодиодов, так и не съев свой мандарин, а в шесть часов услышала на кухне шум. Карина брякала чайником, ставя его на плиту.

– Ну, с добрым утром, забулдыга. – Слава остановилась в дверях.

Кухню желтовато озаряли только две сорокаваттные лампочки в корпусе вытяжки над плитой. Вид у Карины в полусумраке был болезненный, смущённо-виновато-страдающий, но уже вполне трезвый. Чёрные ручьи исчезли со щёк: сестрёнка умылась, расчесала волосы и забрала в хвост.

– Привет. – Карина прислонилась к подоконнику, глядя на чайник, дно которого обнимали голубые языки газового пламени. Увидела пакет: – О, мандарины! – Достала один и тут же принялась чистить.

Слава остановилась перед ней, зацепив большими пальцами карманы своих брюк.

– Ну, и как всё это понимать?

Карина сунула в рот дольку.

– Да никак. Мне просто было плохо. Лилька позвонила, сказала, что они у Алины собрались побух... то есть, посидеть. Ну... Вот.

– Да уж вижу, что «вот». Есть будешь? – Слава выскребла из кастрюльки остатки каши, поставила в СВЧ-печку разогреваться.

Карина поморщилась.

– Не... Тошнит. Я лучше мандаринов поем. И чай. – И усмехнулась: – Алинка первая вырубилась. Ей вообще пить нельзя, её с одной банки пива уносит. А я... Даже не помню, сколько выпила. Если б на голодный желудок, то тоже бы – как Алинка... Но мы пельмени ели.

– Ну что ж, молодцы, грамотно поступили, – невесело хмыкнула Слава.

Чайник переливчато-пронзительно запел свистком. Карина залила кипятком два чайных пакетика – для себя и Славы.

– А Лилька – что, заигрывала с тобой, что ли? Вот сучка...

– Надеюсь, ты не выболтала на вашем девичнике все свои сердечные тайны? – Не то чтобы Слава беспокоилась об «утечке информации»... Бессонная ночь давила на виски так, что стало уже плевать на всё.

Карина вскинула глаза – серьёзно-печальные, с острыми искорками потаённой тоски.

– Конечно, нет. Это касается не только меня, но и тебя. Если ты оберегаешь свою личную жизнь, то я не имею права разглашать что-либо без твоего согласия.

– И на том спасибо. – Слава устало отхлебнула глоток чая.

Вздремнуть как следует перед службой уже не было времени. Воскресенье выпало рабочее и очень морозное: с утра – минус тридцать, днём – двадцать и ветер. А возле ёлки на центральной площади, прямо в ледовом городке, собрался какой-то несанкционированный митинг.

– Сексменьшинства, – хмыкнул Батя. – Удачно выбрали место и время, нечего сказать.

В воскресный день посмотреть на ледяные фигуры и полюбоваться огромной ёлкой пришло множество народа. Митингующие не качали права, они поставили столы с угощениями, но радужные флаги и плакаты у них всё-таки были: «Мир, любовь и единение» и ещё что-то там про единство всех людей – Слава не вчитывалась. Маска прикрывала её лицо, но мороз щипал губы и веки. Казалось бы, вышли люди с мирной акцией – ну и пусть их. Но опасность надвигалась в виде толпы агрессивно настроенных ребят с цепями, битами и обрезками труб.

– Задача – не допустить столкновения, – коротко проинструктировал Батя. – Брать – тех и других.

– Этих, радужных-то – за что? – спросил кто-то из ребят. – Они ж вроде не дебоширят.

– Их мероприятие не согласовано с властями.

Батя морщился: всё это не вызывало у него радости, и не без причины. Его сын, студент-первокурсник, подался в активисты ЛГБТ-движения и уже дважды привлекался административно – за участие в подобных акциях.

– Не дай Бог здесь засранец, – процедил Батя. – Уши оборву.

Они растянули цепочку, заслоняя «радужных» от ребят с битами. Стоя с щитом и дубинкой в строю, Слава не могла отделаться от тягостно-гадкого чувства. Хоть под Новый год-то могли бы обойтись без разборок... А ещё ей не особенно улыбалась перспектива брать под белы рученьки мирных «радужных» и отводить к машинам. Ирония? Ирония. Причём самая пакостная, какая только могла случиться с ней. Жизнь – любительница пошутить.

То ли ребята с битами были чем-то подогреты (более чем вероятно), то ли отрабатывали денежки. Они знали, что проиграют, но всё равно полезли на рожон. Дубинкой Славе пришлось поработать от души. Карина там сейчас, наверно, уплетала мандарины и валялась с учебником на кровати, а она махалась на морозе с остервенелыми молодчиками, большинство из которых были далеко не хилыми. И приёмчики кое-какие знали, но, конечно, против профессионалов долго продержаться не могли.

«Радужных» тоже разгоняли потихоньку. Тех, кто оказывал яростное сопротивление, приходилось заламывать, но в основном ограничивались тем, что крепко брали под руку и отводили к полицейским машинам. Некоторые с виду хрупкие девушки так бешено царапались и бились, что приходилось изрядно повозиться, чтобы их успокоить. Одна такая когтистая кошечка извивалась в руках Виталика (друга Слава всегда узнала бы даже в полной экипировке и маске по одной лишь фигуре и манере двигаться). У кошечки были длинные золотые волосы, большие голубые глаза и точёная фигурка, а звали её Мариной.

– Пустите! Мы ничего плохого не делаем! – кричала она.

Слава тронула Виталика за плечо.

– Уступи-ка мне эту барышню.

– С удовольствием передаю в твои надёжные руки эту бешеную стерву, – хмыкнул тот.

– Сам ты... стервец! – гневно сверкнула Марина ему вслед своими прекрасными очами. – Говнюк!

Она отряхнулась, подняла со снежного наката свой плакат, уже порядком притоптанный и надорванный, и с вызовом во взгляде уставилась на Славу.

– Ну, что? Сажайте, всех не пересажаете! – блеснула она красивым, белым оскалом ровных зубов.

– Горшкова Марина Алексеевна? – ледяным служебным тоном сказала Слава. – Пройдёмте.

Они встречались полгода. Профессия у Марины была творческая – режиссёр массовых мероприятий, а темперамент – бешеный. В постели это всегда была сладкая, никогда не приедающаяся феерия; Марина стремилась доминировать, и Слава с усмешкой позволяла ей верховодить, это забавляло её. Но вот общение с этой девушкой походило на катание на американских горках: не угадаешь, на какое слово она обидится, когда взбрыкнёт, когда улыбнётся, а когда смертельно оскорбится. Как там в поговорке? «Настоящая женщина может сделать из ничего три вещи: салат, шляпку и скандал». Шляпок Марина не носила, салаты не любила, а вот скандалы устраивала виртуозно. Разрыв тоже был её инициативой. Слава справилась с этой болью. В душе она чувствовала: ничем иным всё это кончиться не могло.

Это было давно. Марина сперва не узнала её голос, а потому рванулась:

– Никуда я не пойду! Амбал тупой.

– А вот за оскорбление представителя власти при исполнении, Мариночка, можно и схлопотать, – хмыкнула Слава.

Ей ничего не стоило перекинуть девушку через плечо и унести с площади. Та брыкала ногами, орала и пыталась бить Славу по спине кулаками – тщетно. На пустой автобусной остановке в сотне метров от площади Слава поставила Марину на ноги. А та, щурясь, всматривалась в неё, и в её взгляде сквозило недоумение, ошеломление и узнавание.

– Погоди, погоди... Не может быть... Нет, тебя я ни с кем не спутаю! Слава?!

Слава не собиралась открываться бывшей девушке. Она хотела просто оттащить её подальше от этой заварушки и отпустить, но после этого пришлось снять шлем и закатать вверх балаклаву.

– Значит, ты. – Голубые глаза сверкали блеском инея, а розовые губы горько скривились. – Ну, привет.

– Привет. Сколько лет, сколько зим, как говорится. Позволь спросить, какого хрена ты здесь делаешь? – Нет, былые чувства не всколыхнулись в Славе, всё уже давно остыло, но, утаскивая девушку с площади, она повиновалась порыву – уберечь от неприятностей. У неё была такая возможность, и Слава её использовала.

– А позволь спросить тебя: почему ты не с нами? – колко блеснула глазами Марина в ответ. – Почему ты по другую сторону баррикад? Просто тупо исполняешь приказы, да?

– Я на службе, – сухо ответила Слава. – А всех этих парадов, акций и прочей движухи не одобряю. Никогда не участвовала и не собираюсь.

– Знаешь, кто ты? Ты – трусливый предатель, – выплюнула девушка.

– Можешь думать обо мне всё, что хочешь, мне пофиг. Но свой посильный вклад в дело я внесу. Сядь.

Марина заартачилась. Конечно, она рвалась обратно на площадь, к своим, и пришлось усадить её с применением физического убеждения. Защёлкнулись браслеты, и девушка оказалась прикована к железному столбу, подпиравшему крышу остановки.

– Посиди, пока всё не закончится. – Слава натянула маску и надела шлем.

– Это произвол! – кричала Марина. – А если на меня нападут? А если в остановку врежется машина? Это оставление в опасности! Отстегни меня немедленно! Я буду... жаловаться! – Она дёргала руку, но где уж там. Браслеты только лязгали о столб.

– Делай, что хочешь, мне по барабану. Но одним протоколом сегодня будет меньше, – сказала Слава.

– Ты с ума сошла! Я замёрзну тут! – В голосе Марины напористая злость сменилась плаксивыми нотками.

– Я принесу тебе чай, – усмехнулась Слава.

Она сходила к служебной машине и взяла термос Виталика. Там был крепкий чёрный чай с лимоном и сахаром. Вернувшись к остановке, она вручила его Марине.

– На. Пей из крышки. Всё теплее будет.

Драчунов «упаковали», «радужных» рассадили по машинам, остались только плакаты на снегу да столы с никому не нужным угощением. Полиция уже изымала его в качестве улик, но Слава подозревала, что улики эти могут исчезнуть в желудках сотрудников. Термосы с чаем обнаружились и тут, да в пылу стычки она не обратила внимания. «Надо было отсюда взять», – пришла в голову запоздалая мысль.

Группа уже села в машину. На сиденье в углу дрожал щупленький парень с окровавленным носом, без наручников.

– Ещё раз сунешься в эти дела – испугом не отделаешься, – сказал ему Батя. – Можешь и срок схлопотать.

– Да пошли вы все, – проскулил парень.

– Дома поговорим, – буркнул старший.

А Виталик спросил:

– Ребят, мой термос никто не видел? Чайку охота... Холод собачий.

– Видел, видел, – усмехнулась Слава. – Он на остановке «Улица Гоголя».

– А что он там делает? – удивился Виталик.

А термос изливал последние капли чая в крышку, которую Марина поставила рядом с собой на сиденье, управляясь одной рукой. Движение на прилегающих к площади улицах было перекрыто, и остановка по-прежнему пустовала, а на призывы о помощи, видно, никто не откликнулся. Слава неторопливо вышла из машины и расстегнула браслеты.

– Допивай побыстрее. Термос надо вернуть.

Девушка колко зыркнула на неё светлыми, как ясное январское небо, глазами, выпила остатки остывшего чая и отдала термос. Батя тем временем высадил паренька и сказал ему вслед:

– Домой, понял?

Им со Славой было достаточно одного молчаливого взгляда глаза в глаза, чтобы понять друг друга. Батя ни о чём не спрашивал, Слава – тоже. А Виталик обескураженно перевернул пустой термос, вытряхивая капельки.

– Вот и попил чайку...

Сегодня стало меньше не одним, а двумя протоколами.

*

Два парня курили на балконе, набросив на плечи куртки. Зимний сумрак дышал острым холодом, скрывая лица ребят. В одном из окон соседнего дома мерцала ёлка.

– Слушай, ну, Каринка классная. Красотка прямо. Модель.

– Ага... Недотрога вот только.

– Ничего. Все они недотроги до первого *уя.

– Я думал, ты с Лилькой встречаешься.

– Да пошла она в жопу. Сука тупая. И шлюха. Нет, только Каринка. Я не я буду, если она не станет моей! – В голосе парня слышалась хрипотца мечтательного вожделения.

– Слушай, Дэн... Не советую. Если что-то пойдёт не так... Хана тебе, браток. У неё сестра – мент.

– Ну и чо? У меня одна тёлка была – вообще в прокуратуре работала. Все бабы одинаковые, независимо от места работы. Трахаются точно так же.

– Не, Дэн, ты её не видел. Это она тебя вые*т. И ноги вырвет.

– Каратистка, что ли?

– Чёрный берет.

– Гонишь...

– На*уя мне гнать? Серьёзно...

– Там баб не бывает.

– Это не баба, Дэн. Это два метра твоей смерти. За базар отвечаю.

Окурок, мелькнув оранжевым огоньком, полетел с балкона на улицу.

– Ладно, Серый, харэ жопы морозить. Пошли, бухнём ещё.

– Пошли. Девчонки ещё не все в хлам, может, и срастётся с кем-нибудь...

Тот, кого называли Дэном, мусолил в кармане ампулу.

*

Как назло, в новогоднюю ночь Славе выпало работать. Настроение слякотно колебалось около нуля, в груди засела тупая тоска, которая отравляла любой проблеск улыбки, подкашивала на корню малейшую радость. Хандра, депрессняк – неважно, как это называлось. Важно было то, что Карина сказала «я люблю тебя», но летать на крыльях счастья Слава не могла. Не верилось, что они вообще были у неё, эти крылья. Рождённый ползать...

Не везло ей в любви, что поделать. Надоело раз за разом штопать порванное сердце и мысленно материть себя за то, что опять сняла броню. Неужели теперь придётся отгораживаться «бронежилетом» ещё и от Карины? Ну, не верила она, что молодые могут любить всерьёз, осознанно, не просто отдаваясь страстям, а работая над каждым кирпичиком этого чувства. В возрасте Карины Слава о любви вообще почти не думала. Сначала в её жизни были учёба и спорт, потом – работа. И попытки разобраться в себе. Принятие себя «как есть». Первые шажки навстречу этому светлому чуду, поиск его, обошедшийся её сердцу большой кровью. Она и сейчас-то не была уверена, что научилась любить – она, взрослый, состоявшийся человек! Что уж говорить о юных девочках...

Впрочем, на работе хандрить было некогда. Всю полицию перевели на усиленный режим несения службы: народ в праздник хулиганил, напивался, дрался. Массовые гуляния не обходились без беспорядков – это уж как водится. Однако за час до наступления Нового года поступило задание – подпольное казино.

– Приспичило им прямо сейчас его накрывать, – ворчали ребята, улучившие было минутку, чтобы попить чайку и худо-бедно встретить праздник. – Никуда б оно не делось...

Виталик ещё и фирменный Наташин пирог принёс – сослуживцев угостить... Не судьба. Сотрудники Управления экономической безопасности давно разрабатывали это заведение, операция готовилась долго и тщательно, чтоб к моменту захвата всё было идеально – до последней бумажки. Им и решать, в какой момент брать этих господ тёпленькими, а дело группы – взять под контроль помещение, охрану и персонал.

Оказывается, в новогоднюю ночь далеко не все люди сидели дома, объедаясь вкусностями за просмотром разных «голубых огоньков» и прочей развлекательной чепухи. Некоторые предпочитали отмечать праздник за игровым столом, и данное заведение предоставляло им все возможности для этого. Была там даже своя кухня, вот только готовили угощение для клиентов в условиях вопиющей антисанитарии. Хлеб валялся прямо на пакетах с отходами и мусором, а кофе бодяжили в жутком грязном ведре...

Незаметно подойти не удалось, охрана видела всё на мониторах и успела запереть двери. Впрочем, закрытые двери никогда не были препятствием, а сами здоровенные охранники вскоре лежали, как паиньки, лицом вниз и ни на что не жаловались.

Персонал тут же метнулся за столы и смешался с игроками – видимо, в надежде сойти за клиентов и избежать наказания. Неужели они думали, что за время разработки этого заведения их милые физиономии не стали известны оперативникам? Их тут же вежливо попросили пересесть за отдельный стол.

Примчался хозяин, выходец из солнечной страны мандаринов – несмотря на новогоднюю ночь, трезвый как стёклышко. Все его попытки договориться миром успехом не увенчались. За дело взялся приехавший чуть позже адвокат... Уж лучше бы он не приезжал, не позорился. Видимо, его вызвали прямо с новогоднего застолья в «состоянии нестояния», и всё, что он смог – это пьяненько вскричать: «Я вас, суки, всех засажу!» После этого господин правозащитник покачнулся и упал, как подрубленное дерево. Хозяин ругался на своём языке – видно, жалел денег, которые он платил этому, с позволения сказать, юристу за услуги.

На базу вернулись только к девяти утра первого января. Виталик рвал и метал: пока они работали, от Наташиного пирога остались только крошки. Видимо, кто-то решил: «Не пропадать же добру», – и это самое добро умял за обе щеки.

– Блин, твою дивизию, кто сожрал?! – возмущался Виталик.

Виновных найти не удалось. Вот такая неудачная новогодняя ночь выдалась: мало того что работать пришлось до позднего зимнего рассвета, так ещё и пирогу какие-то сердобольные люди мужественно не дали пропасть – спасли своими героическими челюстями и животами.

– У нас же ещё торт... – вспомнил Виталик, возвращая всем надежду на встречу праздника в кругу коллег. И договорил, распахнув холодильник: – Был.

Слава не знала, рыдать или смеяться ей при виде лица друга, когда тот обнаружил, что и торт сплыл. Впрочем, ему-то что? Дома его ждала Наташа с кучей вкуснятины: в чём в чём, а в готовке его супруге не было равных.

Славе предстояли четыре выходных подряд: компенсация за сверхурочную работу. В четырёх стенах их проводить не хотелось, её тянуло на природу, на лыжи. У Карины – сессия с одиннадцатого января. Наверняка скоро начнёт зубрить... Но пару-тройку деньков выкроить, наверно, удастся. Сестрёнка тоже хандрила; раз уж они вогнали друг друга в это зыбкое болото, то и выбираться им следовало вместе.

Домой Слава зашла в одиннадцать, по дороге заглянув в магазин и набрав кучу мороженого разных сортов – побаловать Карину. Квартира её встретила тишиной. С кухни тянуло морозным воздухом из открытой настежь форточки. Слава закрыла её и бросила мороженое в холодильник. Пакет занял один из трёх ящиков морозилки целиком.

Карина спала, закутавшись в одеяло, в ванной стоял тазик с замоченным бельём – трусиками и лифчиком.

– Ну и соня, – хмыкнула Слава, прикрыв дверь в комнату.

Они накануне забили полки холодильника продуктами для праздника, но всё так и лежало нетронутое: сестрёнка даже не подумала ничего приготовить.

– Фуф, – озадаченно вздохнула Слава, окидывая это раздолье взглядом. – Ладно. Будем соображать.

Для начала неплохо было бы вздремнуть после напряжённой ночной работы, но Слава ограничилась холодным душем и льдом к глазам. Карина проснётся – что будет есть? Сырую рыбу и мясо? Или грызть мороженые креветки? Впрочем, уже большая девочка – могла и сама что-нибудь приготовить. Знала ведь, что Слава вернётся со службы смертельно усталой, но... Ладно уж, ради праздника можно и простить ей лень.

Она сделала два салата – «оливье» и овощной с солёной сёмгой, а мясо поставила мариноваться, чтоб запечь в духовке. Клонило в сон, и пришлось опять умыться со льдом. Очень хотелось сделать глоточек кофе – один, но литровый. «Гулять так гулять», – решила Слава и сварила его в турке, отставив в сторону растворимый. К кофе очень хорошо пошли бутерброды: толстый ломоть белого батона, масло, а сверху – салат с сёмгой. Полный желудок приказал мозгу: «Спать!» – и мозг ответил: «Слушаюсь!» А диван предоставил мягкую площадь... Не взбодрил даже кофе – Слава провалилась в сытую дрёму.

В ванной гремел тазик: Карина, видно, стирала своё бельё. Мда, принцесса соизволила проснуться... Который час? Ого... Слава прилегла «на пять минуточек», а проспала целых полтора часа. И мясо как раз подошло, можно запекать.

А сестрёнка прошаркала тапочками на кухню, хлопнула дверцей холодильника. Стукнул стакан, зажурчала струйка сока из пакета.

– Ну, привет, ваше высочество, – усмехнулась Слава. – Долго изволили почивать.

Приглядевшись, она ощутила лопатками дыхание тревоги: бледность Карины просто пугала, такого мертвенно-белого лица и бескровных губ у сестрёнки Слава никогда не видела. Выпив сок, Карина оперлась руками о край стола и измученно закрыла глаза. Неприятное подозрение закралось в душу.

– Что, опять с пьянки-гулянки? – Брови Славы напряжённо сдвинулись, в голосе звякнула сталь.

А Карина посмотрела на неё мутными глазами и чуть слышно пробормотала умирающим голосом:

– Слав... мне плохо...

Реакция Славу не подвела: в следующее мгновение она уже держала покачнувшуюся сестрёнку на руках.

– Принцесса... Карина! Детка, ты что? Что с тобой?

Та только уронила голову на плечо Славы. Пришлось уложить её обратно в постель и укрыть одеялом: руки и ноги у неё были как ледышки. Не раздумывая ни минуты, Слава вызвала скорую.

– Не надо... не надо скорой, – тихо завсхлипывала Карина, страдальчески кривя рот, но слёзы не текли.

Слава молчаливо, с сурово сжатыми губами всматривалась в её лицо, и душа погружалась в холодный мрак. Ей не нужны были лабораторные исследования, чтобы чувствовать и знать: что-то случилось. Что-то плохое.

Скорая приехала только через час. Судя по мятому лицу мужчины-врача, Новый год он отметил на рабочем месте.

– Кхм, водички можно? – сипло попросил он первым делом.

Выпив стакан залпом, он приступил к осмотру Карины. Выслушав жалобы, измерил давление, и оно оказалось очень низким: восемьдесят на пятьдесят.

– У вас постоянно пониженное давление или в первый раз такое?

Белые губы Карины шевельнулись:

– В первый раз...

Доктор ещё поспрашивал, хмурясь. Похмельная рассеянность сползала с него, сменяясь озабоченностью. Он сделал Карине укол для повышения давления, а потом поманил Славу:

– Давайте-ка отойдём в сторонку.

Ледяная, каменная уверенность в том, что случилось что-то плохое, только укрепилась. Слава вышла в прихожую, и врач вполголоса сказал:

– Знаете, тут надо брать кровь на анализ, причём не обычным врачам, а экспертам криминалистической лаборатории. Но я и так могу сказать: налицо признаки отравления клофелином. Низкое давление, сонливость, брадикардия, гипотермия, коллапс, сухость слизистых... Я всякое повидал. И такое тоже. Симптомы ни с чем не перепутаю. Жертв так называемых «клофелинщиц» часто доводилось откачивать. Некоторых откачать не удалось, увы... Рекомендовал бы обратиться в правоохранительные органы.

– Правоохранительные органы уже здесь, – проронила Слава.

– В смысле? – нахмурился доктор.

Слава показала удостоверение.

– А... Ну, тогда вы знаете, что делать, – кивнул врач. – Укольчик я ей сделал, скоро давление придёт в норму. Пить больше жидкости, постельный режим. Да, и кровь брать надо как можно скорее, потому что уже через сутки ничего нельзя будет точно определить. Пропадёт улика. Да, и ещё... – Врач понизил голос до едва слышного шёпота: – Думаю, не мне вам рассказывать, зачем так поступают с девушками. Следов борьбы на теле я не заметил, область паха тоже чистая. Скорее всего, сопротивления не было: воспользовались беспомощным состоянием.

После того как скорая уехала, Слава долго стояла в прихожей, успокаивая яростное дыхание. Жгучий гнев нужно было утихомирить, иначе в этом состоянии можно такого наворотить – не расхлебать потом... Саданув кулаком по стене, она сползла на корточки.

«Найти и уничтожить. Чтоб даже костей не осталось от этой мрази», – требовал гнев, не желавший остывать. Служебный долг сухо и строго повторял, что нужно сделать всё по закону. Она обязана оставаться человеком. Не превращаться в зверя, не устраивать самосуд, хотя гнев призывал рвать и крушить.

Увидев себя в зеркале, Слава с силой провела по лицу рукой, чтобы хоть как-то стереть жуткое выражение. Не испугать Карину. Её сейчас нельзя было ранить ни единым резким словом или движением. К гневу добавлялось щемящее, нежное сострадание, но и оно работало на эту сокрушительную ярость, подливая масла в огонь. Измученное бледное лицо Карины, её холодные руки и ноги, поза эмбриона под одеялом... Ёлочка, мандарины... Сволочь, просто нелюдь. Сделать с ней такое в праздник. Теперь она будет ненавидеть Новый год.

Слава влила в себя стакан холодной воды и умылась, открыла на кухне форточку и подставила лоб дыханию мороза. Успокоиться, остыть. Не давать эмоциям застилать разум... И это – тяжелее всего.

Карина сжалась под одеялом в комочек – только бледная, несчастная мордочка выглядывала наружу. Как подступиться к ней? Как не сделать ещё больнее?

– Кариночка... Я уже знаю, что произошло. – Слава присела рядом, боясь дотронуться до этого дрожащего комочка нервов. – Скрывать нет смысла. Просто расскажи всё, что ты помнишь.

Та уткнулась в подушку. Вместо рыданий получался писк и скулёж – надрывный, тягучий, полный боли. Вырвать кадык тому, кто довёл её до этого.

– Я с тобой... С тобой, моя принцесса. Ничего не бойся, расскажи. Мне ты можешь рассказать всё. – Слава приподняла Карину вместе с одеялом, сгребла в объятия, прижала к себе.

– Я не могу... Не хочу и не могу, – стонала сестрёнка.

– Родная, я понимаю. Я всё понимаю, поверь. Это тяжело, но необходимо. Чем быстрее ты всё расскажешь, тем больше шансов найти и наказать его.

Карина хрипло пищала и скулила, жмурила сухие, бесслёзные глаза, уткнувшись в плечо Славы, а та впитывала объятиями каждую капельку её боли.

– Давай, зайка. Вспоминай. Каждая деталь важна.

Ярость требовала: «Вытряси из неё всё немедленно! Надо действовать, промедление недопустимо!» «Нельзя, нельзя давить, – противостояла щемящая нежность. – Иначе сломается, как тонкая веточка...»

– Слава... Я не хочу вспоминать... Это мерзко... – Руки Карины выбрались из-под одеяла и обняли Славу за шею.

– Я знаю, моё солнышко. Я с тобой. Каждую минуту рядом. Ничего не бойся. Больше никто не причинит тебе зла, я обещаю. А я своё слово держу.

– Обними меня, Слав... Крепко-крепко... Как только можешь... И не отпускай...

Слава притиснула её к себе медвежьей хваткой, а сердце саднило от некстати ворохнувшейся в душе вины: не следовало оставлять её одну в Новый год. Может, всего этого и не случилось бы. Работа, будь она неладна... Но вина безжалостно шипела: «Да нет, не в новогодней ночи дело. Отмотай немного назад, на тот разговор субботним утром. Да, глупое вышло у неё признание, сделанное чёрт те как и причиняющее боль. Ты предпочла не поверить. Желторотая молодёжь ведь не умеет любить, да? У них только ветер в голове, сами не знают, чего хотят от жизни и от людей – твои слова? Ты надела свою броню и ушла. Нет, совсем не в новогоднюю ночь ты оставила её одну, а тогда, в субботу. И чудовище – совсем не тот гадёныш, сделавший с ней это. Чудовище – ты. Потому что ты оттолкнула её. Ничего этого не случилось бы, если бы ты тогда обняла её и сказала, что тоже любишь».

Славе было нечего возразить.

– Слав... Я чаю хочу... Горячего. Мне очень холодно...

Голосок Карины вернул её в «здесь и сейчас». Слава встрепенулась.

– Сейчас, принцесса.

Осознание собственной вины подкашивало. Ярость, направленная на насильника, потеряла остроту, часть ответственности легла на плечи холодной каменной плитой. Стало тяжело двигаться, дышать. За ней волочились невидимые гири, прикованные к рукам и ногам.

– Осторожно, горячий... Я там мороженого набрала... целую кучу. Будешь?

Случилось чудо: губы Карины дрогнули в едва заметной улыбке. Уголки приподнялись на пару миллиметров, но этого было достаточно, чтобы от сердца немного отлегло. Слава притащила весь пакет, и Карина выбрала пломбир в вафельном стаканчике.

Кусочек мороженого – глоток чая. Слава поправила на плечах сестрёнки одеяло, откинула прядку волос с лица, а перед её глазами стоял тазик с замоченными трусиками и лифчиком. Карина, похоже, выстирала то бельё, в котором она была тогда... Там могли остаться следы этой сволочи, но теперь – всё. Капец улике. Ещё и душ, наверно, приняла. А если к тому же этот гад был в презервативе, то тогда хрен что докажешь. Если уж до клофелина додумался – умник хренов! – то резину надеть наверняка догадался.

Карина доела мороженое и допила чай.

– Слав... Обними меня снова.

И опять – медвежьи объятия. Дыхание Карины тепло щекотало Славе шею.

– Только в твоих руках мне хорошо и спокойно... Ты – мой супергерой.

«Хорош супергерой, – думала Слава с надсадной горечью. – Сестрёнку-то уберечь и не смог. Всё, что угодно, только не это». Она не могла давить и торопить Карину, хоть время и уходило. Через час она измерила сестрёнке давление старым маминым тонометром – поднялось до ста десяти. На щеках девушки начал проступать розовый румянец.

– Как ты вообще до дома добралась в таком состоянии? – вздохнула Слава.

– Такси вызвала. – Карина снова улеглась, сжавшись комочком. – Алинка позвонила, сказала, что наши девчонки собираются у неё... Ну, посидеть, отметить Новый год. Мне не хотелось, чтоб получилось, как в прошлый раз... Но одной дома сидеть – тоскливо. Ты была на работе... Ну, и мысли всякие лезли в голову... В общем, когда я туда приехала, там уже были парни. О них речи не шло, Алинка не предупредила, что они будут.

– Что за парни? – осторожно спросила Слава. Только бы не спугнуть! Только бы продолжала говорить. – Сколько их было?

– Двое. Одного я знаю, это Серёга Золотников с пятого курса. А второй... По-моему, он не из нашего универа. Взрослый какой-то очень. Может, даже вообще не студент. Он назвался Дэном... Фамилии не знаю. Лилька с ним что-то крутит. Ну, типа, парень он её. Мутный какой-то... Он мне сразу не понравился. Он весь вечер подкатывал ко мне, Лилька даже приревновала. Пила я не очень много... Старалась не перебрать, как в тот раз. Наверно, пару-тройку стаканчиков вина выпила, шампанского немного и пива баночку. Девчонок было восемь, считая меня. Танюха с Катей где-то в час ночи уехали... Алинка, как обычно, в самом начале вырубилась. Сразу после полуночи, как только президент речь сказал. Так и спала до утра. Над ней парни подшутили – водки ей подлили в шампанское. Ну, её и унесло. Ну, мы сидели: я, Надя, Оля, Лилька, конечно... Она своего Дэна караулила, чтоб он ни с кем из девчонок не замутил. Ещё, по-моему, Светка оставалась, но это я точно не помню.

– Так, напиши имена и фамилии всех, кто там был. – Слава вручила сестрёнке блокнот и ручку.

Карина послушно написала. И продолжила:

– Я хотела домой поехать: скучно стало. Но парни стали уговаривать остаться, фильм поставили. Не помню, как назывался, я не особо всматривалась... Сказка какая-то. Так, сидели, болтали ни о чём, ели, пили. Оля в три часа такси вызвала и уехала. Из девчонок остались я, Надя и Лилька.

– А Светка куда делась? – Слава внимательно слушала рассказ Карины, отслеживая только что записанные имена.

– Не помню точно, она вроде вместе с Олей уехала. – Карина морщила лоб, тёрла пальцами виски. – Алина дрыхла мёртвым сном, её можно не считать. Потанцевали... Дэн меня в танце лапать начал – ну, тут Лилька и взвилась до потолка. Мне в волосы чуть ли не вцепилась, Дэну пощёчину вкатила. Еле успокоили её. Дэн с ней сидел, ворковал. Я опять домой засобиралась, но Надя попросила ещё побыть: не хотела с парнями один на один оставаться. Я ей: «Ну, так поехали домой вместе». А она: «Нет, я ещё посидеть хочу». Дура, короче. Выпили ещё шампанского. Потом Надя всё-таки уехала. А мне вдруг так спать захотелось... Диван был раздвинут, место рядом с Алиной было. Я прилегла. Проснулась уже утром... Слабость жуткая, во рту сухо, в глазах будто песок. Одежды на мне не было... – Губы Карины затряслись, но она мужественно совладала с собой. – Лежала я рядом с Алинкой, чуть-чуть прикрытая простынёй. В квартире только мы с ней и остались, все уже смылись... Ни Серёги, ни Дэна, ни Лильки...

– То есть, ты даже не видела, кто это с тобой сделал? И сделал ли вообще? – нахмурилась Слава.

– На мне не было белья! – крикнула Карина, снова побелев. – Понимаешь? Я не могла его снять! Значит, его с меня сняли! Или... Или ты думаешь, что я... сама?!

Её трясло, кулачки сжимались, дыхание вырывалось с шумом. Казалось, тронь её – взорвётся. Но Слава выдержала этот взрыв, приняв его грудью. Стискивая Карину, она гладила её по волосам, по лопаткам.

– Всё, всё... Всё, принцесса. Всё хорошо. Ты молодец... Ты умница.

Понадобился ещё час, чтобы успокоить её, отпоить чаем с пустырником и валерьянкой. Карина показала фотографии с этих посиделок, которые она нащёлкала телефоном – более двухсот штук. Девичья компания была Славе уже знакома – та же самая, что и в прошлый раз. И даже спящую Алину Карина запечатлела: та лежала на диване в той же позе, свесив руку и сплющив лицо о подушку. У каждого снимка было время, и при желании можно было по этому фоторепортажу почти поминутно восстановить картину новогодней ночи – вплоть до момента, когда Карину накрыла сонливость. Последний снимок был сделан в четыре часа утра.

– Вот, это Серёга, а это – Дэн. – Карина ткнула пальчиком в монитор компьютера, на котором она показывала снимки.

Серёга был светло-русым и голубоглазым, с обаятельной улыбкой. Дэн – темноглазый красавчик-брюнет; наверняка он не знал отбоя от девиц. Хоть Карина и не видела, кто воспользовался её беспомощным состоянием для удовлетворения своей похоти, но она была уверена, что Серёга этого сделать не мог.

– Он нормальный! Весёлый, добрый, порядочный... И вообще, у него девушка есть. Он на меня вообще не смотрел, а вот Дэн как раз таки клеился.

– Понимаешь, сестрёнка, в жизни так бывает... Думаешь, что вроде знаешь человека, а на самом деле – ни хрена не знаешь. Ни его, ни тёмные уголки его души.

– Нет, Слав, я не верю, что Серёга способен на такое! А вот этот Дэн... Он мог! Что-то в нём было... такое. Неприятное.

В квартире Алины мог остаться стаканчик со следами клофелина, слюной Карины и пальчиками Дэна. Либо Серёги, если они придумали это вдвоём. Одну улику Карина угробила, постирав бельё, вторая ещё циркулировала у неё в крови, готовая вот-вот выветриться; если Алина уже убралась в квартире и выкинула мусор, стаканчик придётся искать по контейнерам. И, возможно, презерватив, если этот клофелинщик, конечно, не догадался забрать его с собой и выкинуть где-нибудь подальше. Нужно было действовать, но Карина уцепилась за Славу, не отпуская от себя.

– Кариночка... – Слава скользнула ладонью по волосам девушки. – Родная, надо писать заявление. Как бы ни было это неприятно для тебя, но наказать преступника следует.

Слово «заявление» в один миг свело на нет все усилия по успокоению сестрёнки. Карина снова затряслась, как листочек на ветру.

– Нет... Не заставляй меня через это проходить! Это унизительно...

Служебный долг требовал: «Нужно довести дело до суда. И чтобы этот подонок сел. И чтобы его на зоне опустили». А нежное сострадание возражало: «Ты хочешь, чтобы она проходила через этот ад? Все эти унизительные процедуры, допросы. Насильника могут ведь и не взять под стражу. И тогда он будет угрожать ей. Или его родственники. Да и огласки не избежать. Обязательно найдутся сволочи, досужие обыватели, которые скажут, что она, дескать, сама виновата. Сама дала. Сама соблазнила, а теперь хочет повесить на парня изнасилование. Такие находятся всегда. Как она будет ходить в университет, смотреть людям в глаза? Это грязь. И шлейф грязи потянется за ней, да такой, что вовек не отмоешься. Ей уже не оправиться, это рана на всю жизнь. Ей уже хватило под завязку. А ты хочешь ещё и доконать её всем этим?»

А вина добавила: «Ты оттолкнула её, оставила одну. И теперь хочешь взвалить на неё бремя боли и грязи».

– Хорошо, как скажешь. Нет так нет. Я разберусь.

Чмокнув Карину в лоб, Слава накинула куртку, взяла с собой телефон и вышла на балкон. Плотно прикрыв за собой дверь, она набрала номер Лили.

– Алё? – ответил знакомый, прокуренно-жеманный голос.

– Лилечка, добрый день. Это Слава. Помните?

Уточка на том конце линии радостно защёлкала клювиком:

– Приве-е-е-ет! Конечно, помню! – И добавила игриво: – И даже то, что мы с тобой на «ты».

– Ах да, – усмехнулась Слава. – Припоминаю. Наше знакомство в прошлый раз как-то оборвалось... неловко, что ли. Предлагаю попытку номер два. Как насчёт чашечки кофе?

– С удовольствием! – Игриво-хриплый смех. – Я даже от чего-нибудь покрепче не отказалась бы!

– Посмотрим. Куда за тобой подъехать?

– Ой, я сейчас не дома... Дома буду, наверно, часиков в девять вечера... Я позвоню тебе!

– Договорились.

Возвращаясь в комнату, Слава чуть не столкнулась с Кариной. Та, белая как полотно, шевелила посеревшими губами, но слова послышались не сразу.

– Слав... Ты... хочешь сама найти его и...

– Карин... – Слава мягко привлекла её к себе, но не обнимала, только поглаживала по плечам. – Я не могу заставлять тебя писать заявление, всё это действительно очень тяжело. Но ты понимаешь, что и оставить это просто так я не могу. Если делать всё по закону – это чревато для тебя несколькими месяцами ада, унижения и нервотрёпки. Ни к чему это тебе. Сама я всё сделаю быстрее.

– Слава... Нет... – Губы Карины тряслись, по щекам безостановочно катились огромные слёзы. Её руки поднялись, и дрожащие пальцы коснулись щёк Славы. – Не надо... Если тебя посадят... Я не смогу жить! Я не могу без тебя... Просто не могу!

Слава сжала её холодные пальчики, грея дыханием.

– Всё будет хорошо, принцесса моя. Уж поверь, я кое-что понимаю в этих вещах. Всё будет чисто.

– Славочка, пожалуйста, нет... – Карина тоненько заскулила, медленно оседая и опускаясь на колени. – Только не это... Я себе никогда не прощу... если с тобой что-то...

Вина вонзила в сердце иглу: «Ну, поздравляю. Ты добилась по максимуму».

– Не смей себя винить, ты ни в чём не виновата. – Поднять Карину с колен, не причиняя боли, не получалось, и Слава просто подхватила её на руки.

Ожидание вечернего звонка Лили было пыткой. Девица могла позвонить, а могла и забыть. Хотелось уйти из дома, чтобы не видеть и не слышать слёз сестрёнки, но оставлять Карину одну Слава не могла: уже узнала на горьком опыте, к чему это приводит. Коротая время, она запекла забытую в маринаде свиную вырезку. Карина сидела на кровати, обняв подушку, и на приглашение к обеду не отозвалась.

– Ты же сегодня ещё не ела совсем, – вздохнула Слава. – Ну, не считая мороженого...

– Я не могу есть... ничего не могу, – глухо отозвалась Карина.

Слава всё-таки оставила в её комнате тарелку, на которую положила по паре ложек каждого салата и пару кусочков вырезки.

В половине девятого Лиля позвонила. Судя по голосу, уточка уже где-то порядком наклевалась.

– Сла-ав... Я в «Алых парусах»... Тут ресторанчик японский, такой классный! Жду тебя!

Оделась Слава быстро, вот только уйти получилось не так скоро. Стоило звякнуть ключами, как в прихожей появилась Карина.

– Куда ты?

Сестрёнка нервно стискивала замком пальцы, а на лице застыла отчаянная, скорбная тревога. Она будто провожала Славу на войну и видела её в последний раз в жизни.

– Встречусь кое с кем, – коротко ответила Слава.

– Я не пущу тебя. – И Карина повисла на её шее.

Она вцепилась так крепко, что оторвать её, не сделав больно, было невозможно. Слава пыталась разнять её руки мягко, но судорожная хватка Карины становилась только сильнее.

– Солнышко, ну всё. Пусти. Всё будет хорошо, я обещаю. Клянусь.

Слава вырвалась из её объятий с половиной кровоточащего сердца – другая половина осталась там, у рыдающей сестрёнки.

В торговом центре «Алые паруса» можно было заблудиться. Слава минут пятнадцать плутала в поисках ресторана японской кухни и насилу нашла – на третьем этаже. Уточка уже запихивала в свой клювик роллы, а заметив Славу, с набитым ртом радостно замахала ей рукой:

– М-м! Привет!

В японском ресторане персонал сплошь блистал славянской внешностью. Слава сделала заказ наугад: еда сейчас значения не имела. Она пришла сюда не ради ужина, а ради дела. Дела чести.

– Слушай, я так рада тебя видеть! – защебетала Лиля. – Настроение – просто мрак... Рассталась с этим козлом Дэном...

– Что за Дэн? Чем этот козёл посмел тебя обидеть? – Лицо Славы было непроницаемой каменной маской, в голосе – самый вежливый и невинный интерес, но ушами она ловила каждое слово.

А изрядно поддатая Лиля принялась словоохотливо делиться своими неурядицами. Даже если бы Слава не спрашивала, она всё равно выплеснула бы наболевшее. Через десять минут непрерывного щебета Слава уже знала, что Дэна звали Денисом Уваровым, что он учился на последнем курсе «меда» и был жутким бабником, изменял Лилечке направо и налево. Клювик поведал также и о том, что в последний раз Дэн сделал это прямо в новогоднюю ночь.

– Ну, ты помнишь нашу Алинку, да? Вот. Опять у неё собрались. Сестра твоя... кхм... тоже там была. – При упоминании Карины Лиля скорчила неприязненную мину. – Ну, короче, сначала всё нормуль было, ели-пили, под музончик топтались, киношку глядели. Алинка вырубилась опять раньше всех, как обычно. Куранты отбили – девчонки по одной расползаться по домам начали. Остались в итоге мы: я, сеструха твоя, Надюха и парни. Ну, Дэн с Серым. Надюха уехала, Каринка носом клевать начала, а мне что-то сухариков захотелось – ужас просто. Вот прям хочу сухариков, и всё. Ну, там рядом круглосуточный супермаркет был, туда я и пошла. Зависла там немножко, ходила-бродила, то, сё... Ну, знаешь, как это обычно бывает: пошла за сухариками, а накупила вдобавок ещё всякой незапланированной хрени. Чипсы-шмипсы, шоколадки-шмоколадки... Возвращаюсь, а там – картина маслом: сестрёнка твоя лежит голяком и дрыхнет, а этот козёл штаны застёгивает. А Серый – под столом, бухой-бухой. Вообще никакой. Ну, вот как это называется? Слав, ты прости, что про сестру твою так говорю, но больше не подруга она мне. Взяла и переспала с моим парнем! И, главное, ещё после этого дрыхнет сном праведника! Вообще никакой совести... А Алинка даже не проснулась, представляешь?

Ледяная ярость заставляла губы Славы каменеть и жёстко сжиматься: шлейф грязи начинал разворачиваться, первые сороки уже приготовили хвосты. Слушать этот трёп было невыносимо, но Лиля осветила события с другого ракурса, дополнив картину. Уточка, щёлкая клювом, не подозревала, что даёт свидетельские показания.

Тут у Лили в сумочке запел Таркан.

– У меня зазвонил телефон, – дурачась, процитировала она. И продолжила, доставая гаджет: – Кто говорит?

– Слон, – усмехнулась Слава.

А клювик негодующе скривился:

– Нет, Дэн! Чего ему надо? Всё уже выяснили, всё друг другу сказали...

– Ответь, – посоветовала Слава.

– Да пошёл он в жопу! – И девушка, сбросив звонок, кинула телефон в сумочку.

Она приняла на грудь пива, и ей, естественно, захотелось в дамскую комнату. Сумочку она оставила под надёжным присмотром Славы, и та, улучив момент, «срисовала» себе номер Дэна. Никакого желания дальше общаться с Лилей не было, Слава узнала всё, что хотела.

– Прости, Лилечка, меня срочно вызывают на работу, – соврала она.

– В Новый год? – изумлённо клацнула клювом разочарованная уточка.

– Рабочий график у меня ненормированный, сама понимаешь. Могут вызвать и с выходного, и с отпуска. Было приятно с тобой поболтать. Извини, мне пора.

Тревога звала её домой, пела стрункой в морозном воздухе. «Карина», – звенела она. Слава гнала машину, наплевав на ограничение скорости, пару раз её заносило на покрытой ледяным накатом дороге. Окровавленная половинка сердца стучала, рвалась стать целым.

Слава дважды уронила ключи, когда открывала дверь квартиры. Замок вредничал, некстати не поддавался, и она была уже готова вышибить эту проклятую дверь... Но та была железная – голыми руками не выбьешь.

Наконец она ворвалась в прихожую. В комнатах было темно, свет падал только из ванной... А на полу, в полосе этого света, лежала Карина.

Живая.

Она морщилась от ушибов, а в ванной валялась перевёрнутая табуретка. Подняв взгляд чуть выше, Слава увидела краешек верёвки, свернутой смертоносной петлёй.

Наверно, у неё был такой дикий, осатаневший взгляд, что сестрёнка в ужасе поползла от неё, забилась в угол.

– Я... Я упала, – лепетала Карина, вздрагивая всем телом. – Услышала ключ... ключ в замке... И пошатнулась... Прости... Слав, я больше не... буду...

Слава не помнила себя, не чувствовала, не слышала ничего, кроме пронзительного свиста боли. Рука сама выдернула ремень и принялась охаживать Карину по ягодицам, по бёдрам, по спине.

– Что ты творишь?! – рычала боль. – А о матери ты подумала? О матери, которая свою жизнь отдала, чтобы жила ты... И ты хочешь, чтобы это было зря?!

Карина сжалась на полу комочком и только вздрагивала. Маленькая, хрупкая, как чувство в груди. То самое, на тонких лапках. Оно уже из последних сил хрипело, слишком беспомощное под ударами, которые могли убить его, захлестать насмерть, и Слава уронила ремень. Пряжка звякнула, а следом на пол опустилась она сама – на колени рядом с сестрёнкой.

– Карина... Карина, а обо мне ты подумала? – сипло шептала она, гладя дрожащими ладонями мокрые от слёз щёки девушки. – Девочка... Ведь ты – всё, что у меня есть на этом свете.

Она не плакала – не могла. Лишь колючие отголоски царапали глаза, а грудь разрывалась от дыхания: слишком много воздуха было. Ладошки Карины легли на её щёки.

– И ты тоже – всё, что у меня есть, – серебристым полушёпотом дохнул родной голосок.

Броня сдалась, треснула. Пусть лучше будет больно сердцу, она была готова к боли, лишь бы Карина жила. Всё что угодно – за её жизнь, за её улыбку.

– Я люблю тебя, принцесса.

Приоткрытые, мокрые от тёплых солёных ручейков губы Карины порывисто дышали, прося поцелуя, а в глазах мерцал измученный свет счастья – радуга после грозы.

– Я так ждала, когда ты это скажешь...

Слава коснулась поцелуем её ресниц, потом скользнула губами по щекам, и только потом согрела дыханием ротик. Тот уже дрожал в готовности, сам тянулся за нежностью – самый красивый, самый сладкий и желанный на свете. Слава с ума сходила по этим губкам, боясь себе в этом признаться, а теперь они сами податливо и шелковисто раскрылись навстречу. Язычок Карины сперва робко отпрянул, покорно прогибая спинку, но потом начал ластиться юрким зверьком. Не разрывая поцелуя, Слава подхватила её на руки и выпрямилась. Пальцы Карины ворошили её короткие волосы, другая рука тесно и жарко обнимала за шею.

Слава опустила её на кровать, тут же сбросила на пол куртку, расшнуровала и скинула ботинки. Карина в трикотажных пижамных шортиках и майке казалась совсем юной, опьяняюще чистой и невинной – несмотря на то, что случилось с ней. Прильнув к Славе, она прошептала:

– Давай с этим повременим, пока я не проверюсь у врача. Мало ли...

– Хорошо. – Слава поцеловала её в глаза. – Но ты уж поскорее, ладно? Я не смогу долго терпеть.

Карина тихонько засмеялась, потёрлась носиком о её нос.

– Я постараюсь побыстрее. А пока ещё немножко поштудирую теорию. Чтоб быть во всеоружии.

– Договорились. Я жду. – Слава снова накрыла поцелуем её губы.

Это тоже было своего рода пыткой – целовать её и сдерживать дальнейшие порывы, но теперь стало легче. За терпение их ожидала сладкая награда.

– Побуду ещё немножко сестрёнкой, – шаловливо шепнула Карина. – И уже совсем скоро стану любимой, потерпи чуточку.

– М-м... Сестрёнок так не целуют, – засмеялась Слава.

– Как? – Карина притворилась непонимающей, а у самой глаза мерцали озорными искорками.

– А вот так.

Наверно, они побили рекорд по количеству поцелуев за один вечер. Их губы сливались после каждой сказанной фразы – то коротко и звонко, то тягуче и глубоко. Слава осыпала Карину ласковыми словами и сама таяла, растекалась воском, а та не оставалась в долгу – целовала в ответ и шептала влюблённо-нежные глупости. Это было и смешно, и сладко сердцу.

– Я всегда буду помнить тот день, когда ты постучалась ко мне в комнату, вошла и положила шоколадку на стол. Я всё помню, будто это было вчера... – Пальчики Карины шаловливо бегали всюду, щекотали, гладили и почёсывали. – Ты была такая... обалденная. В такой бандане прикольной, с черепом и костями.

Слава льнула щекой к ласкающим ладошкам, жмурясь до мурашек.

– Я её надела, чтоб людей не шокировать.

– Что, неудачно покрасилась? – хихикнула Карина.

– Нет, бритая была. Из-за жары. И по закону подлости, жара сразу кончилась.

– Даже представить себе не могу, как бы ты выглядела. – Пальчики Карины пробегали по волосам Славы, изображая машинку.

– Лучше не представляй, – усмехнулась Слава. – Не уснёшь потом.

Кожа на длинной изящной шее Карины была изумительной – тёплый шёлк, который хотелось гладить бесконечно.

– Что, примериваешься, как меня задушить? – хмыкнула девушка.

– Не говори глупостей, – без улыбки отозвалась Слава. – Не смешно.

Призрак петли повеял холодом, заставив их посерьёзнеть и умолкнуть на минуту.

– Прости, больше не буду. – Карина поёжилась и прильнула к Славе крепче.

– Не вздумай. И не смей. – Слава прильнула губами к её виску.

– А ты уже... нашла его? – В потемневших глазах Карины снова проступил ужас и боль.

– Нашла. – Слава всем телом ощутила, как Карина напряглась.

– И?.. – Сиплая дрожь голоса, затравленные искорки в зрачках.

– Пока ничего. Думаю. – Слава касалась дыханием лба Карины.

Та облегчённо расслабилась, потом устроилась в объятиях Славы поудобнее.

– Слав... Я прошу тебя. Не надо.

– Кариночка, мы закрыли эту тему. Всё.

Кофе на ночь – не очень хорошая идея, наверно, но Слава зачем-то пила его, глядя в зимний мрак за окном. С туркой возиться не стала, развела кипятком растворимый. Завтра – снова выходной, но о том, чтобы оставить Карину, и речи быть не могло. Просто невозможно, нельзя опять наступать на эти грабли. Три раза уже было, и четвёртого случиться не должно, потому что от раза к разу – всё хуже.

На кухне было прохладно: ветер дул в эту сторону дома. Подошла и прильнула к спине Славы Карина, нахохлившись, как тёплый воробушек.

– Слав...

– М?

– Ты – всё, что у меня есть. Только мы друг у друга и остались в целом мире.

– Не грусти, принцесса. Всё будет хорошо, я точно знаю.

Спать Слава устроилась на своём диване, как обычно. Наверно, по привычке, а может, оттого, что ей ещё не верилось в это вымученное, прорвавшееся сквозь броню счастье. Она взяла с полки книгу и забралась под одеяло, но ей не читалось. Глаза бегали по строчкам, а мысли были далеко.

– Слав... Мне грустно без тебя.

На книгу легла рука, надавила и положила страницами вниз. Присевшая рядом Карина навалилась на Славу, водя пальцем по её плечу.

– Мы же договорились, принцесса... Сначала – к доктору, – улыбнулась та.

– Да, я знаю... Но мне всё равно тоскливо и плохо, когда тебя нет рядом.

Слава подцепила её грустную мордашку под подбородок.

– Я рядом. Просто в другой комнате.

А Карина взяла и улеглась на неё поверх одеяла, обняла. Места обеим на диване еле хватало: когда Слава спала одна, она не раскладывала его.

– Вот так и буду спать, – заявила Карина.

Тёплая тяжесть тела девушки отнюдь не располагала ко сну, горячо и сладко будоражила, и Слава опасалась, что опять начинает дышать, «как загнанная лошадь».

– Малыш, не соблазняй меня. – Она шутливо ущипнула Карину за носик. – Когда ты прижимаешься, мне трудно себя... сдерживать.

Карина сделала круглые и невинные глаза.

– А я чё? Я – ничё. Я просто пришла пожелать тебе спокойной ночи, вот и всё. Ну, поцелуй сестрёнку, да я тоже спать пойду.

Впрочем, поцелуй опять получился не сестринским. Выскальзывая из комнаты, Карина обернулась напоследок с грустноватой улыбкой.

Славе не спалось полночи – то ли от кофе, то ли от мыслей. Пока ничего толкового и стоящего насчёт Дэна придумать не получалось. В любом из вариантов был риск засветиться и оставить следы, а ей ещё хотелось побыть на свободе, с Кариной.

Выходные прошли мирно. На работу Славу не дёргали, Карина тоже не чудила, но опасение всё равно покалывало сердце незримой иглой. Слава всеми силами старалась не давать ей думать о случившемся: это было чревато депрессией. Ложась спать, она заранее продумывала планы на завтрашний день. Утром они обычно готовили вместе что-нибудь вкусненькое, потом шли гулять – в парк или ледовый городок, пару раз сходили в кино. Побывали в гостях у Виталика с Наташей и выбрались вместе с ними за город – на лыжню. Карина была не бог весть какой лыжницей, но старалась не отставать от всех.

Выходила Слава на службу после выходных с тревожным холодком на сердце, мысли то и дело летели к Карине. Страх оставлять её одну засел прочно – не вытравить, не растопить. Улучив свободную минутку, Слава позвонила. Карина долго не подходила к телефону, и струнка беспокойства натягивалась сильнее с каждой секундой, с каждым гудком...

– Привет, Слав! – наконец прозвучал в динамике голос сестрёнки... Впрочем, нет, теперь уже – любимой девушки.

– Привет. Как ты там?

– Всё хорошо, не волнуйся.

Да, Карина понимала, почему Слава звонила. В её голосе слышалось это понимание: он чуть дрожал от раскаяния и избытка нежности. Слава мысленно целовала любимые губки, но вслух сказала сдержанно:

– Хорошо. Ладно, не могу долго говорить, я на работе. Ну всё, пока. Увидимся.

– Да... Увидимся.

Сухой вышел разговор, но что поделать... Ох уж эта вечная паранойя. Слава избегала «особенных» слов по телефону: мало ли, кто мог рядом слушать.

На службе думать о Дэне было некогда. Впрочем, жизнь сама разрешила эту ситуацию – Славе даже не пришлось ничего предпринимать, кроме исполнения своих служебных обязанностей.

Ночной клуб «Золотой мустанг» давно находился в разработке: там шла торговля наркотиками и процветала проституция. И вот наконец был дан сигнал – накрывать голубчиков. Помещение было взято под контроль за считанные минуты. Один «толкач» закрылся в туалете, чтобы спустить в унитаз улики, но не успел: Слава вышибла дверь и скрутила ему белы рученьки за спину. В карманах у него осталось ещё много интересного и тянущего на приличный срок.

Но самое главное – рожа этого смазливого брюнета была ей знакома. Она видела её на фотографиях с тех злополучных новогодних посиделок Карины.

– Ну что, Дэнчик, ты попал. Жаль, что не за изнасилование сядешь.

– А... это ты, «два метра моей смерти», – оскалился в ухмылке парень. – Ну, привет. Сестрёнка твоя была... сладенькая!

Операция захвата клуба фиксировалась на камеру, но туалетные кадры в хронику не вошли. Кулак Славы вышиб из Дэна хлюпающий всхлип, врезавшись ему в печень, потом – в почки. Достаточно, чтобы гадёныш ещё долго ссал кровью. А потом унитаз вдруг сам напал на него, пожелав разбиться о его голову, после чего задержанный поскользнулся, упал и ударился носом о кафельную плитку пола восемь раз подряд.

– Ты пойдёшь на зону по другой статье, мразь. Но пойдёшь. И на свободу особо рваться не советую: тут тебя будет ждать ямка глубиной два метра, оградка и крестик.

Она выволокла его из туалета, безжалостно заломанного и хрипящего. Не суждено было Денису Уварову стать доктором: он избрал другую стезю в жизни.

Как и в случае с подпольным казино, работы хватило на всю ночь. Ближе к утру Славе удалось перехватить кофейку с бутербродом, но дома её ждал второй завтрак, приготовленный руками Карины – домашний, вкусный, настоящий. И она от него не отказалась.

– Я в универ, на консультацию, – сказала Карина, чмокая растянувшуюся на диване Славу.

– Давай, – промычала та, охваченная истомой усталости и сытости. «Сейчас сказать или когда придёт?» – ворочалась мысль. Сейчас. – Карин...

Та уже натягивала сапожки в прихожей. Просунула мордашку в дверь:

– Ау?

– Мы сегодня Дэна взяли, – сказала Слава. – Наркодилером наш герой-любовник подрабатывал в свободное от учёбы время. Сядет голубчик всерьёз и надолго.

Карина приоткрыла дверь шире, прильнула к косяку. Её губы сжались, лицо стало ожесточённо-строгим.

– Я ему от тебя привет передала, – добавила Слава. – Горячий такой. Сердечный. Думаю, его почки этот привет запомнят на всю жизнь.

Ковёр приглушил стук каблучков, губы Карины впились крепко, почти судорожно. Пригнув её голову к себе, Слава ответила долгой нежностью.

Через пару дней пришлось всё-таки опять оставить Карину одну дома и отправиться в командировку в соседнюю область – на спецоперацию по ликвидации фабрики по производству контрафакта. Информацию группе о деталях предстоящего задания выдавали скупо, чайными ложками: обстановка строгой секретности. Сказали взять спальные мешки: работать придётся несколько дней кряду. Более чётко задачу обещали поставить уже на месте.

Ехали несколько часов, дремали в автобусах. Прибыли, встретились с руководителем операции и узнали, что фабрика, которую им предстояло ликвидировать, штамповала диски с музыкой и фильмами. В операции было задействовано огромное число сотрудников, работа предстояла действительно нешуточная.

Когда-то это предприятие выпускало вполне лицензионную продукцию, но потом хозяева решили, что на контрафакте можно наварить больше прибыли. Оборудование использовалось серьёзное, заводское, поэтому подделки были высочайшего качества, почти неотличимые от лицензионного товара. Предстояло проникнуть в цеха как можно быстрее, чтобы персонал фабрики не успел уничтожить доказательства своей преступной деятельности.

Корпуса завода выглядели старыми, обшарпанными и заброшенными, но внешность обманчива. Бойцы встретили препятствие в виде новеньких тяжёлых дверей с магнитными замками и многочисленной охраны, готовой стоять насмерть. Рабочие и охранники забаррикадировались изнутри, но прорвать эти заслоны не составило большого труда. Огромная бочка машинного масла опрокинулась и покатилась, подмяв под себя двух сотрудников фабрики. Персонал заметался, забегал, но поздно. Всё, отработали своё.

Оперативники приступили к допросам и изъятию улик, а бойцам предстояло встречать бандитскую «крышу», которая уже мчалась сюда на всех парах. Бандиты недооценили масштаб операции, струхнули и повернули было назад, но уйти не смогли: ловушка захлопнулась. Скоро они лежали возле своих машин, морозя щёки о снег.

А масштаб операции соответствовал размаху этого подпольного бизнеса. Архив и склад изымали и упаковывали три дня, пришлось привлечь к этому кропотливому делу даже силовиков: не хватало рабочих рук, оперативники не справлялись. Когда Слава с Виталиком зашли на склад, челюсти у обоих упали на пол. Огромное помещение было плотно забито коробками с дисками – в несколько рядов. На стеллажах высотой до потолка тоже стояли нескончаемые коробки... И каждый диск нужно было достать и сосчитать. Каждый!!!

– Ну ни хрена ж себе, – тихо, потрясённо и хрипло вырвалось у Виталика. – Ёжкины кочерыжки... Сколько их тут?! Мы вообще когда-нибудь домой попадём?

– Ключевое слово – «когда-нибудь», – усмехнулась Слава. – Засучи рукава и приступай. Бери пример с ребят – вон, уже работают. Давай, давай... Глаза боятся, а руки делают.

Спать приходилось тут же, в мешках, а за едой для всех ездили в город несколько сотрудников. Сидя на свёрнутых спальниках и жуя беляши с кофе, Слава с Виталиком мечтали увидеть свет в конце тоннеля – как всё это наконец перекочует в машины и поедет в Управление экономической безопасности.

Толщина готового и подписанного протокола равнялась полной упаковке бумаги для принтера – пятьсот листов. На складе хранилось два миллиона дисков с музыкой, фильмами и компьютерными программами.

Всё когда-нибудь кончается, настал конец и этой работе. Слава дремала вполглаза в автобусе, за окнами полз голый зимний лес, озарённый холодным малиновым закатом. Виталик на соседнем сиденье похрапывал, запрокинув голову. Умаялся бедняга, пересчитывая диски.

Слава набрала номер Карины.

– Слав! Привет! – прозвенел взволнованный голосок. – Ну, что там? Как ты там? Когда будешь дома?

Усталая улыбка тронула уголки губ Славы. Ждала, беспокоилась. Родная девочка.

– Уже еду. Скоро.

– Всё нормально?

– Угу. Не переживай.

«Солнышко, любимая, принцесса моя, сладкая моя», – кучу нежных слов хотелось ей обрушить на Карину, но рядом были ребята. Тоже дремали, но всё равно – неудобно. Поэтому получалось суховато, коротко и малоинформативно для слушающего со стороны.

Дома она обнаружила на кухонном столе бутылку вина, фрукты, конфеты и медицинские бумажки – справки от гинеколога и венеролога. Слава специалистом по расшифровке врачебного почерка не была, но, судя по «джентльменскому набору» рядом, диагноз был – «всё нормально». Уголок суровых губ Славы приподнялся, а нутро сладко ёкнуло.

В ванной шумела вода. Слава постучала в дверь:

– Карин, я дома! Ты скоро? Мне руки помыть.

– Привет, Слав! – ответила Карина сквозь плеск. – Слушай, потри мне спинку, а? Заодно и руки помоешь.

Кажется, Слава начинала понимать, что к чему. Рабочая усталость мигом улетела, и она вышагнула из одежды, как Афродита из пены. От вида прекрасной нагой девушки, покрытой капельками воды, во рту опять пересохло, а сердце затарахтело под рёбрами с обморочной скоростью. Карина, кокетливо обернувшись через плечо, игриво прикусила губку и бросила на Славу жаркий взгляд, неоднозначно говоривший: «Да, ты всё правильно понимаешь».

– Теорию я проштудировала, но без практики она – ничто. Приступим к экзамену? – улыбнулась она. – На первый вопрос билета я уже ответила. И, судя по наличию тебя в ванной, успешно.

Руки Славы скользили по влажной коже Карины: тронули стройную талию, переместились на плоский животик и наконец примяли грудь. «Елы-палы, – стучало сердце. – Это сбыча мечт». А вслух она мурлыкнула:

– М-м... И как же звучал этот вопрос?

– Очень просто. – Мокрые руки Карины поощрительно накрыли пятерни Славы сверху. – «Назовите хотя бы один способ приглашения к сексу. Внимание: эффективно работающий».

– А, – усмехнулась Слава. – «Потри мне спинку», да?

– Точно. – Карина развернулась к ней лицом, закинула на шею головокружительно-мягкое кольцо объятий. – Что мне полагается за правильный ответ?

Балл в виде долгого и глубокого поцелуя Слава поставила ей с наслаждением. Вода струилась по их лицам, попадала в рот, обнимала тела и смывала остатки преград.

– Я с нетерпением слушаю ваш ответ на второй вопрос, – выдохнула Слава, касаясь губами шеи Карины. – Какой он у нас, кстати?

– Второй вопрос – «доставить удовольствие», – шепнула Карина.

Ощутив проникновение её проворных пальчиков, Слава охнула. Это было неожиданно и остро. Почти так же остро, как тот каминг-аут за кухонным столом, когда Карина сказала: «Я знаю, что тебе нравятся девушки». Но в этот раз обошлось без тягостных чувств и неловкости, напротив – Слава с улыбкой, трепетом и не без тёплой покровительственной гордости внимала дебюту Карины. Подготовилась та основательно.

– Хм... Осмелюсь спросить, по каким учебным пособиям вы готовились? – хрипло выдохнула Слава.

– Список литературы – в конце работы, как обычно, – шевельнулись влажные губы Карины в сантиметре от её рта.

Преодолеть этот сантиметр было плёвым делом. Из груди Славы рвался стон и смешок. Ответ на второй вопрос завершился триумфально и сладко.

– Ну, а что у нас на третье? – Дыхание рвалось, брызги воды оседали на бровях, Слава поймала губами розовое ушко Карины и нежно прикусила.

– «Получить удовольствие», – щекотно ответили губы девушки, ловя струйки, стекавшие с подбородка Славы.

Ответ на третий вопрос предполагал доставку в постель, и рукам Славы это было вполне по силам. Завёрнутая в большое полотенце Карина упала на кровать, хохоча и подставляя шею под поцелуи. Слава попробовала на вкус каждый сантиметр чистой, ещё немного влажной кожи, пахнувшей клубничным гелем; она вкушала наслаждение медленно, смаковала его, пьянея без вина. Когда она подобралась к самому главному, бёдра Карины на мгновение нерешительно сжались. Загнанное биение её сердца было видно невооружённым глазом – по дрожи втянутого живота. Ещё не отболело, поняла Слава.

– Ну что ты... Не бойся! Это же я, – шепнула она, целуя линию рёбер и постепенно спускаясь вниз. – Я люблю тебя, принцесса. И никогда не сделаю ничего плохого. Ты – моё солнышко.

– Я знаю... Я тоже тебя люблю. – По щекам Карины ручьями хлынули слёзы.

– Маленькая моя! Ну что ты, что ты... – Всё нутро Славы содрогнулось нежной болью, и она крепко стиснула девушку в объятиях, душа поцелуями.

Ей удалось отогреть и расслабить Карину, и колени доверчиво разомкнулись, хотя страх и неуверенность ещё чувствовались в каждом вздохе. Видя, что любимая всё-таки боится проникновения, Слава прильнула между её ног влажным поцелуем. На слёзы она не обращала внимания: знала, что совсем скоро они высохнут. И не ошиблась.

– Ну, а что у нас в четвёртом вопросе? – спросила она, когда они лежали, переплетённые в объятиях.

– Всё, что захочешь ты, – проворковала разморённая, погружённая в истому нежности Карина.

– Это – сразу «пять». – Слава потёрлась носом о её носик, чмокнула.

Настало самое время вспомнить о вине и фруктах, подарком прилагавшихся к медицинским справкам. Слава принесла виноград в постель, и Карина принялась кормить её ягодками со своих губ. Усталость всё-таки сказывалась, и после пары бокалов на голодный желудок Славу слегка сморило. Она жмурилась под поцелуями Карины, чувствуя тёплое давление дрёмы на веки.

– Устала? – Карина щекотно ткнулась носиком ей в ухо.

– Да не говори... Не воевать пришлось, а склад разбирать и описывать. Вот такая работка нынче у нас выдалась. – Слава нежилась в тёплом дыхании уютных мурашек.

– Ну, спи. И пусть тебе приснится что-нибудь хорошее. – Карина натянула на Славу одеяло, приютилась рядом, устроив голову у неё на плече.

– Хорошее у меня – только ты, родная. – Слава чмокнула девушку в волосы.

И провалилась... в сон? Нет. Наверно, в абсолютное, непобедимое счастье.

В феврале Карина свалилась с гриппом, а Слава получила ранение, причём одновременно. В ходе операции по захвату группировки торговцев оружием один из преступников, убегая, бросил целую связку гранат. И Батя отдал долг, накрыв Славу своим телом. Один осколок умудрился прошить ей ногу, задев крупную артерию. Кровь ударила фонтаном. Если б не своевременно оказанная помощь, Славе пришёл бы конец в течение нескольких минут.

Кусочки разбросанного взрывом сознания сползались вместе бесконечно долго – целую вечность, тошнотворную и мучительную. Больница... Почему-то она просто знала это, даже не видя палаты. Кто-то сидел у постели... На размытом пятне лица не разглядеть ни глаз, ни носа, голос пробивался с искажениями сквозь хрустящую пелену.

– Ничего, ничего... Прорвёмся.

Она сама частенько говорила эти слова, но теперь её подбадривал ими кто-то другой. Не глазами, не слухом, но душой Слава знала: это Виталик. Живой. А вот Батя?

– Ба... тя... – шевельнулись пересохшие губы.

– Он всегда будет с нами. – Железная рука друга стиснула её ослабевшие, ни на что не способные пальцы.

Да, она знала и чувствовала это – там, в невесомости небытия. Наверно, душа старшего коснулась её своим крылом.

– Сколько... я... здесь? – вытолкнула она вопрос из придавленной невидимой тяжестью груди.

– Трое суток, – сказал Виталик.

Вопрос этот был не праздный: Карина там, наверно, с ума сходила. Славе случалось отсутствовать и дольше, но она всегда старалась предупреждать.

– Карина, – прошептала она.

– Сестрёнке твоей я уже позвонил. – Рука Виталика тихонько похлопывала Славу по плечу. – Она с гриппом свалилась, температура – тридцать девять и пять. Рвалась к тебе, но Натаха её там, наверно, наручниками к кровати приковала.

Слёз не было, просто душа вдруг вывернулась наизнанку остро и болезненно, до стона, до колючего царапанья под рёбрами.

– Спасибо... вам обоим...

– Да ладно, чего там.

На пятый день самочувствие улучшилось – Слава уже могла нормально говорить. Связно, а не выдохами-обрывками. Чувствовала она себя по-прежнему так, будто асфальтовый каток по ней проехал, но тело уже более-менее повиновалось. Виталик снова заскочил к ней в больницу и дал поговорить по своему мобильному с Кариной (телефон Славы разбился).

– Слав... Славочка, – всхлипывал в динамике любимый голосок. – Как ты?!

– Нормально... Прорвёмся, солнышко, не переживай. – Размягчающая сердце нежность встала комом в горле, сделав голос хриплым до неузнаваемости. – Сама-то как? Всё ещё гриппуешь там?

– Уже поправляюсь... Уже лучше, Слав. Я хотела к тебе прийти, но меня Наташа не пустила... Чтоб тебя не заражать.

Карина судорожно всхлипывала, и Славе до щемящей тоски хотелось её обнять, но она могла сделать это лишь мысленно.

– Не плачь... Не реви там, слышишь?

– Я не буду... Всё. Уже не плачу...

В голосе Карины слышалась улыбка. Слава, закрывая глаза, видела эту улыбку, дрожащую и залитую слезами.

На похороны командира у неё не получилось выбраться: провалялась в больнице. Позже, выписавшись, она, конечно, побывала на могиле. Гибель Бати легла на душу ноющей, холодящей раной, и прошло немало времени, прежде чем Слава снова смогла улыбаться – в основном, благодаря своей ненаглядной Карине, которая отогревала ей сердце одним нежным взглядом, одним фактом своего существования.

В июле она сходила в отпуск; они с Кариной съездили на Алтай, и там, среди величественных гор и цветущих лугов чувства обострились как никогда. Получилось что-то вроде медового месяца. Карина исполнила свою мечту – поваляться голышом в цветах под открытым небом, и зрелища прекраснее, чем это, Слава не видела в своей жизни. Они забрались в какую-то глушь и жадно набросились друг на друга, утоляя жажду нежности. Домой они приехали похудевшие и загорелые. Столько секса у Славы не было уже очень давно: до еды, после еды, а часто и вместо неё.

В службе ей оставалось самое сложное и опасное – антитеррористическая операция. Её освобождали от командировок на Кавказ, но в декабре ей представлялась такая возможность. Она могла отказаться, но приняла решение ехать, и это решение ей далось совсем не просто. Карина победила страх перед супермаркетами и страх вождения, получив в сентябре права, а Славе предстояло побороть свою боязнь оставлять её одну. А оставлять приходилось на целых сто восемьдесят дней. Перед отъездом – месяц интенсивной подготовки в полевых условиях.

Карина, услышав слово «Кавказ», помертвела. По её побелевшему, трагически застывшему лицу молча катились слёзы, отражаясь в тёмном окне. К стеклу лип осенний мрак, в кружке остывал чай.

– И что, совсем нельзя отказаться? – глухо спросила Карина, теребя нитку чайного пакетика.

– Можно. Но я подумала и решила, что это будет неправильно.

Две фигуры отражались в окне. Руки отражения Славы легли на плечи отражения Карины.

– Зачем, Слав? Для чего тебе это? Доказать, что ты круче мужчин? Ты уже и так доказала, что ни в чём им не уступаешь.

– Называй это как хочешь, родная. Я ни перед кем не рисуюсь. Я просто служу, делаю свою работу. Это – тоже часть моей работы. Да, очень опасная. Но без неё я не смогу состояться до конца.

Карина повернулась спиной к своему отражению, и Слава смахнула слезинки с её щёк.

– Я так устала бояться за тебя.

– Что поделать... Такая тебе выпала доля, – усмехнулась Слава. – Я и рада бы облегчить её для тебя, но... Так уж получается.

Слезинки упрямо катились снова и снова, застревая в уголках горькой улыбки Карины.

– И я не могу от этой доли отказаться. Это уже невозможно... Потому что только мы друг у друга и есть в этом мире. И это прописано вот здесь. – Дрожащая рука Карины стиснулась в кулак и прижалась к груди напротив сердца.

– Принцесса моя... – Слава вздохнула, прижав её к себе. – Не спеши ты меня хоронить, ладно? Я вернусь. Вернусь и точка. Всё будет хорошо.

– У тебя хоть связь-то будет там? – всхлипнула Карина. – Просто очень страшно, когда вот так... Ни слуху ни духу.

– Будет, сейчас ведь не девяностые, – успокоила её Слава. – Может, и не всегда стабильная, но постараюсь давать о себе знать.

*

Тёплый вечер начала июля сладко разливался ароматом липового цвета. В аэропорт Карина приехала на Славиной машине.

«Форд» мамы они продали, решив, что двух «железных коней» их семья не потянет по расходам – тут одного бы прокормить. Половину суммы от продажи положили на счёт в банке, а вторую оставили дома. Пока Слава была в командировке, Карина брала из этой кубышки понемногу – на оплату коммунальных услуг, интернета, мобильной связи, на продукты. Её подработки приносили лишь небольшой доход, а с квартиросъёмщиками возникли проблемы: предыдущие съехали, а новые вскоре перестали регулярно платить. Это был дюжий, пузатый дяденька с женой и ребёнком; семейство, на первый взгляд довольно милое и приличное, на деле оказалось весьма наглым. Пели они одну и ту же песню: «Сейчас денег нет, но в следующем месяце обязательно заплатим». Карина просто не знала, как быть с ними. Она не представляла себе, как выставить их в одиночку, без силовой поддержки в виде Славы: не хватало ей для этого ни жёсткости, ни решительности. Она корила и ругала себя за мягкотелость и недальновидность. Пухлый и весёлый добрячок оказался тем ещё жуком. Этот дяденька, видя перед собой робкую и хрупкую девушку, совсем распоясался: держался неуважительно, над угрозами и предупреждениями только смеялся. Супруга его оказалась немногим лучше. Да что там – два сапога пара. Дама эта постоянно сидела с ребёнком дома, что не позволяло в отсутствие жильцов поменять замки. И вот что с такими пройдохами делать? Отрезать электричество? Карина предупредила, что так и сделает, а этот тип сказал, что сам электрик – восстановит в два счёта. Ещё и грозился от соседних квартир подключиться, устроив тем самым Карине проблемы с соседями. Выгонять их с милицией на улицу Карина считала негуманным делом – всё-таки ребёнок в семье маленький, с беготнёй по судам тоже связываться не хотела, учёба и работа и без того выматывали ей нервы. Слава звонила примерно раз в одну-две недели, справлялась, как у Карины дела, нет ли трудностей; беспокоить её своими проблемами девушке было стыдно, Славе и своей тяжёлой службы хватало. В общем, Карина попала в тупик. Наверно, всё-таки стоило подключить милицию... Налог она платила как физическое лицо, но в этом году ещё не успела подать декларацию – а если милиция придерётся и натравит на неё налоговую, и те устроят ей тридцать седьмой год? Словом, куда ни кинь – всюду клин. И дядя Виталик, как назло, тоже был вместе со Славой в командировке...

«Соберись, тряпка! – ругала себя Карина. – Ну неужели ты не можешь разобраться с этим сама?..»

Разобраться не получалось, жильцы не платили уже три месяца, четвёртый пошёл. Карина и звонила, и приходила, и просила по-хорошему, и даже решилась-таки пригрозить милицией... Результат – нулевой. Наглый пузан не верил, что она способна на решительные действия, и совсем охамел. Вскоре позвонила Слава, и Карине всё же пришлось рассказать ей о неурядицах.

– Не переживай, выгоним твоих «жуков», – пообещала Слава. – Ни суд, ни милиция не понадобится. Звякну ребятам – думаю, они не откажут. Рассчитаюсь с ними потом сама, а ты не беспокойся.

Уже на следующий день Карине позвонил Николай – сослуживец Славы.

– Мы с Серёгой подъедем, куда скажешь. Тебе как надо – чтоб они заплатили и жили дальше или чтоб совсем выметались?

Карина предпочла бы больше не иметь дел с этой семейкой. У подъезда она встретилась с двумя крепкими, коротко стриженными ребятами; по телосложению, непроницаемо-спокойным лицам и уверенной походке она сразу догадалась, что это и есть те самые Николай с Сергеем.

– У них ребёнок, вышвыривать их с вещами прямо сейчас как-то не по-людски, – вздохнула Карина. – Скажите им, пожалуйста, чтоб погасили задолженность и сразу же начинали искать себе другую квартиру. Срок на всё – один месяц.

– Месяц – слишком по-божески для такого хамоватого обнаглевшего быдла, – процедил Николай. – Добрая ты чересчур. Но – как скажешь, дело твоё.

«Жук» при виде добрых молодцев, которые и в штатском выглядели внушительно, наглость сразу слегка растерял. Правда, он пытался сперва ерепениться:

– Да что вы мне тут ксивами поддельными размахиваете? Я таких десять штук купить могу...

– Ксивы настоящие. И мы – тоже, – сказал Николай. – Давай при ребёнке шуметь не будем, прогуляемся на площадку. Вот там ты и узнаешь все подробности.

Дядя сразу как-то сник, стушевался, начал мямлить. Даже пузо как будто сдулось. Ребята ни разу не повысили голос, не сделали ни одного угрожающего движения, но даже от их сдержанного, вежливого тона становилось страшно. Когда они вместе с Кариной спустились во двор, молчаливый Сергей, присутствовавший при разговоре для пущей внушительности, подал голос:

– Мой друг как раз квартиру ищет. Ты сколько берёшь?

Карина назвала сумму.

– Нормально, ему подойдёт. Если хочешь, дам его номерок. Парень порядочный, семейный, трудяга. Супруга тоже работает. Я за него ручаюсь.

Вот так всё и разрешилось. Это вежливое внушение подействовало столь эффективно, что уже через неделю наглое семейство, заплатив долг, укатило в неизвестном направлении. Вместо них в квартире поселился друг Сергея с женой и дочкой-школьницей. С ними у Карины не возникло никаких хлопот, но чувствовала она себя после всей этой истории далеко не на высоте. Славе всё-таки пришлось прямо из командировки «разруливать» ситуацию, сослуживцев беспокоить... Карина решила: это ей жизненный урок. Надо быть осторожнее, осмотрительнее, твёрже. Житейского опыта и ушлости ей и правда не хватало, вот и не разглядела в приятном на первый взгляд дяденьке матёрого, прожжённого «жучару», а потом не сумела с ним справиться. Но выводы она для себя сделала и решила: такого больше не повторится.

Впрочем, житейские беды не шли ни в какое сравнение с тоскливой, тревожной пустотой, которая ледяным вакуумом разворачивалась под сердцем. И от этого назойливого жильца нельзя было избавиться никакими способами. Никто не мог его выставить. Каждое утро начиналось с мысли: как там Слава? Жива ли, здорова ли? Каждый раз, ложась в постель, Карина с пронзительной тоской думала: «Я-то – здесь, в тепле, уюте и безопасности. А ей там каково сейчас?» – и слёзы подступали к глазам. Постоянный поиск новостей об обстановке на Кавказе стал её личным безумием. Ежедневным, неотступным. Она искала между строчек хоть какой-то знак, и домыслы сдвигались над ней тёмным пологом страха, который могла развеять только очередная весточка от любимой. Она помнила самый первый звонок Славы после её отъезда на Кавказ. Фонари за окном прорывались светом сквозь пелену пурги, а в динамике раздался голос:

– Привет, родная. Мы на месте. Всё нормально, не волнуйся.

Карина, распахнув створку окна, стояла под потоком леденящего зимнего воздуха. Он остужал тёплые слёзы, катившиеся по щекам вопреки улыбке.

– Привет, Слав... Очень, очень рада тебя слышать...

Родной голос согрел ей сердце ласковой хрипотцой (может, простыла в дороге?):

– И я рада. Как ты там?

Слёзы катились остывающими струйками, фонари кололи глаза лучиками, улыбка дрожала.

– Всё хорошо, Слав... Скучаю по тебе. – Ком величиной с этот тёмный, мерцающий огнями город мешал говорить, пытался задушить улыбку, но у него не получилось.

– И я скучаю. Ты только не тревожься там, ладно? Не переживай.

Как она могла не тревожиться? Как могла не посылать затянутому тучами небу молитвы? Она не выбирала эту долю, та сама выбрала её. Просто пришла к ней в чёрной бандане с «Весёлым Роджером» и сказала: «Ты – моя. Отныне и вовек». И сил противиться не было.

– Слав, у тебя голос хриплый... Ты не простудилась там?

Смешок на том конце линии – далеко, на Кавказе. Раз она могла там смеяться, значит, всё не так страшно... наверно.

– Нет, солнышко. Связь, наверно, плохая.

– Точно?..

– Точно. Всё нормально, маленькая. Я ближе к Новому году ещё позвоню. Никаких посиделок с подружками, поняла?

И Слава тоже тревожилась за неё, Карина слышала это в каждом слове, в каждой интонации. Она боялась оставлять её одну.

– Да, Слав... Не беспокойся, я извлекла урок. Пошли они все к чёрту.

– Вот и умничка. Всё будет хорошо. Люблю тебя.

По телефону Слава всегда была сдержанной, не позволяла себе нежностей, будто боялась, что кто-то услышит и что-нибудь заподозрит. Но не сейчас. Наверно, никого не было рядом, а может, она просто поняла, что всем, в сущности, плевать.

– И я тебя люблю, Слав... Очень-очень.

Карина существовала от звонка до звонка. Её сердце впадало в ледяной анабиоз и оживало только тогда, когда в динамике раздавался родной голос. И оно оттаивало, пульсировало, толкало тёплую кровь: «Жива...»

А потом она обнаружила себя на странном, пустом и мрачном вокзале, полуразрушенном, будто из какого-то фильма о конце света. Под ногами хрустели осколки и обломки, а из дождливого холодного мрака на неё надвигался поезд – жуткая, чёрная махина, дышащая бедой. Дверь грузового вагона открылась, и люди в форме вытащили на перрон длинный деревянный ящик.

– Распишитесь, – сказали Карине.

Она трясущейся рукой поставила закорючку, и её оставили под дождём с этим ящиком одну. «Груз 200», – вертелось в голове, наползая пеленой кошмарного звона. Карина подняла крышку, и капли дождя заблестели на мертвенном лице Славы. Веки и губы были сурово сомкнуты. Навсегда...

Она бегала по этому апокалипсическому вокзалу, кричала, рыдала, звала на помощь. В буфете за столиком пили водку какие-то мужики.

– Помогите, – кинулась она к ним.

– А бутылочку поставишь? – прищурился один из них, пузатый, как тот дядя – недобросовестный жилец. Карина обомлела: да это он и был!

Она пообещала всем по «пузырю». Мужики взвалили ящик на плечи, и началось долгое блуждание по лабиринту улиц под дождём. Карина вдруг напрочь забыла, где живёт. Мужики устали и разбрелись кто куда...

Карина куда-то звонила, плакала в трубку. Приехала грузовая «газель», и вскоре ящик стоял в комнате на двух табуретках. В квартире толклись незнакомые люди, ели, пили и разговаривали о своём, не обращая внимания ни на Карину, ни на ящик... На диване перешёптывались тётеньки. И вдруг зазвонил телефон.

Семь утра, за окном – сырой весенний рассвет. Размазывая по лицу слёзы и неукротимо вздрагивая от рыданий, Карина поднесла надрывающийся телефон к глазам. Звонила Слава.

– Что у тебя с голосом? Карина! Ты плачешь?

Карина рыдала уже от счастья.

– Всё хорошо, Слав...

– Так, выкладывай. Что стряслось?

– Ничего... Правда ничего. Мне просто сон... сон дурацкий приснился.

Она не стала пересказывать этот сон – просто слушала голос Славы и тонула в нём. А вечером позвонила Наташа.

– Я к тебе заеду, – загадочно сказала она.

Жена дяди Виталика приехала через час – с букетом цветов и огромной шоколадкой.

– Это от Славы. Шоколадку она просила купить самую большую, какую только можно найти... И обязательно с орехами.

А в телефоне Карину ждало письмо:

«Солнышко, пожалуйста, не плачь. Я тебя люблю. Целую крепко».

Не разреветься было невозможно.

Май взорвался душистым ураганом яблоневого и сиреневого цвета. Слава прислала сообщение:

«Осталось немного. Скоро увидимся. Отгадай по ушам, где я :-)».

К сообщению прилагалась фотография – трое бойцов в песочно-коричневом камуфляже, сидевших на зелёной травке спиной к объективу. На Карину смотрели три одинаковых, бритых под ноль затылка. Она долго всматривалась, честно пытаясь угадать; смех и слёзы сливались в один мучительный ком в горле. Но теперь это была светлая мука, каждый день которой приносил надежду. Чёрный спрут опасности всё равно не дремал, готовый в каждый миг выпустить щупальца, но солнце прогоняло его.

И наконец ослепительный луч счастья ворвался в сердце:

«Встречай. Прибываем самолётом 4 июля 21.00».

Позвонила Наташа, тоже получившая весточку.

– Господи, возвращаются! Живые!

Она тоже плакала и смеялась. Карина заехала за ней; в квартире стоял тёплый и вкусный дух: конечно же, Наташа приготовила на радостях целое пиршество.

И вот они ждали в аэропорту, вздрагивая от гула двигателей: не тот ли самолёт приземлился? Не их ли родной?

– Когда папа прилетит? – прыгала от нетерпения Лена.

– Скоро, уже совсем скоро, – улыбаясь и смахивая слёзы, повторяла Наташа.

«Она – жена, – думала Карина, глядя на неё. – А я – кто?..»

Ей хотелось называться женой Славы перед Богом и людьми, но она довольствовалась этим званием лишь в своём сердце. Липы кивали и шелестели душистым медовым хмелем.

И сердце же помогло ей отличить гул их долгожданного самолёта от всех прочих. Карина просто знала: это они. Они прилетели. Они дома, на родной земле, живые.

Бойцы выходили из автобуса – в том же камуфляже, какой Карина видела на снимке. Вот дядя Виталик закружил Лену на руках, а в следующий миг Наташа прильнула к его груди.

Закатные лучи озаряли всё вокруг медовым золотом. С подножки автобуса соскочил боец в чёрной бандане и с сумкой на плече. «Весёлый Роджер» скалил зубы, а светлые глаза бойца блестели стальными искорками. Он задумчиво замер, словно впитывая в себя тёплое пространство летнего вечера, безмятежность неба, янтарный уют мирного заката. Он просто радовался жизни.

Взгляды встретились. К задумчивости добавилась нежность, твёрдые губы Славы чуть приметно дрогнули уголками – даже не улыбка, а едва намеченный пунктир. Но жирных линий и не требовалось: всё было в глазах. Сумка опустилась на асфальт, руки выпрямились вдоль тела, готовые вот-вот протянуться к Карине. Все вокруг обнимались и целовались, а они стояли и смотрели друг на друга. Карина вглядывалась в любимые черты. Загар? Налёт усталости? Сердце ёкнуло холодящей болью: тонкий шрамик через бровь, которого раньше не было... Любящий взгляд замечал всё. Сколько раз Славе довелось смотреть смерти в глаза? Впрочем, это уже не имело значения. Сейчас их связывала тёплая нить жизни.

Руки приподнялись и протянулись к Карине, которая стояла напряжённая, как бегун на старте. Уже в следующий миг щека прижалась к щеке, и медвежьи объятия выдавили из лёгких Карины весь воздух. Никто не бросал на них удивлённых или косых взглядов: все знали, что они – сёстры. И лишь объятия Славы говорили: «Моя жена». У них и фамилия была одна – в загс ходить не надо. Дома будет всё: губы прильнут к губам, прошепчут: «Любимая», – и земля с небом не посмеют осудить. Никто не посмеет.

Потому что только они и остались друг у друга на свете. Не кровные, но родные.

14 – 23 декабря 2015 г.