Не лучший день хирурга Панкратова

Разборки странного инцидента на высшем следственном и медицинском уровне велись долго. Допросы, опросы, проверки. Панкратов уже бойко действовал беспалой рукой. К удивлению Виктора и Петра после снятия повязки он совершенно спокойно отнесся к отсутствию пальца, заметив лишь:

– Хорошо, что не правая, левая в наших делах менее важна. Что ж, спасибо, что без руки не оставили, друзья мои замечательные!

– Ничего, Андрей Викторович, – отечески похлопал его по плечу Петр Петрович.

– Вот как оперировать?

– Пока до операций дойдет, ты, Андрюха, асом следственного дела станешь! Вон, зачастили к тебе, как к кинозвезде, -кивнул Виктор в сторону шагавшего к ним по коридору человека с улыбкой и портфелем. – Сидели, как коршуны, у кровати, ждали, когда ты глаза откроешь.

– Скажи, пока они тебя не забрали в разработку, что будешь делать с твоими женщинами в свете открывшихся новых фактов твоей будущей жизни?

– С супругой мы договорились развестись в ближайшее время и уже подали заявление. Инициатором развода была Лариса. Полагаю, что до моего отъезда эта проблема будет обязательно решена. А насчет Марины...

– Как говорится, самое сладкое напоследок.

– Я бы попросил вас, доктор Кирюхин. Ты ж понимаешь, что бурному развитию наших отношений способствовала моя болезнь. Сейчас они как будто бы перешли в более спокойное русло. И это была, собственно говоря, моя инициатива. Может быть, от того, что я еще не решил свои семейные дела, по крайней мере на официальном уровне. А может быть, просто решил не форсировать события, памятуя о будущей поговорке: «Ожегшись на молоке, дуешь на воду». Да и ты, Витя, наверное, помнишь, тебе рассказывал, как однажды из окна своего кабинета я случайно увидел Марину, идущую вместе с Петром Петровичем к метро. Петр что-то оживленно ей рассказывал, а она, смеясь, в запальчивости хлопнула его по спине. Потом они долго хохотали, пока не скрылись за углом. Причем все это у них было искренне, без какого-то не нужного напряжения. В отношениях между нами так не получалось. Тогда ты, наверное, помнишь, я еще проворчал: Ну, этот Антошкин! Шустрый парень. И здесь спешит меня обойти.

Но вот когда Панкратов вернулся после последней краткосрочной прогулки на родной диван, он, открыв глаза, увидел Марину.

– Били? – спросила она участливо, прикладывая ко лбу Панкратова мокрую салфетку.

– Били. Мы их. Петруччо наш таким Джеймсом Бондом оказался! Прикинулся, что в отключке, и всю операцию спасения шефа, кажется, до мелочи просчитал. – Панкратов облизал пересохшие губы и с наслаждением выпил поданный Мариной морс.

– Лежи... лежите, лежите, – вновь перешла она на официальное обращение. – Потом все расскажете.

Он взял ее руку:

– Слушай, девочка, ты чудо, сказка. Ты умница, ты добрая, нежная, ты все поймешь... На «вы» мы с тобой никогда уж не перейдем – пройденный этап. И заметь, в бою пройден. Но и... – Панкратов отвернулся, скручивая волю в железный жгут и нагоняя во взгляд стальную твердость: – Но и ничего больше не будет. Не могу твою жизнь портить, пойми, не имею права!

– Понимаю, это вы ради Петьки. Он мне нравится, но...

– Но сейчас ты увлечена, напридумывала всякого. Это пройдет.

– Никогда, – нахмурилась Марина.

– Давай сделаем так. Вот раскрутится вся эта чехарда, отдохну я маленько, и вернемся к обсуждению вышеподнятого вопроса.

– Все шутишь, Андрюша... Смешно. – Слезы закапали на белый халатик.

Он погладил ее волосы, приблизил мокрое лицо к себе и заглянул в крапчатые глаза:

– По секрету скажу, никто пока не знает. Ехать я должен, далеко.

– Без меня?

– Без тебя. А ты здесь об Антошкине позаботься. Боюсь, совсем парень от рук отобьется – неряха, нервный какой-то, запушенный... но талант огромнейший и золотая душа. В общем, нужен женский глаз.

Почти месяц Панкратов переходил от одного заинтересованного и компетентного слушателя к другому. Беседы записывались. Никакой прибор не мог зафиксировать то, о чем молчал Андрей Викторович. А молчал он о многом, оставив возможность сыскарям формировать удобную для них версию.

В результате стараний вдумчивых профессионалов вырисовалась следующая картина. Заведующий отделением Панкратов, прельщенный, по-видимому, довольно крупным гонораром, предложенным ему родственниками или сообщниками кавказца из бандитской группы, взялся оперировать темную, в законодательном смысле, личность. Чем и спровоцировал бандитские разборки в самой клинике. Оперированный бандит бесследно исчез вместе с опекавшей его бандой. И черт бы с ним! Но что интересно – исчез столь же загадочно из реанимации полуживой бомж! Впрочем, и к лучшему.

Сам же Панкратов с доктором Антошкиным П.П. оказались заложниками бандитов, планировавших, по всей очевидности, серию террористических акций в больницах и нуждавшихся в медицинской помощи залегшим в подполье террористам. Как известно, зачастую бандитам с тяжкими ранениями удавалось скрыться от правоохранительных органов. Похищенные, действуя крайне отчаянно, но не осторожно, сумели обезвредить бандитов. Никого, кроме потерявшего сознание Панкратова и помогавшего ему Антошкина, обнаружить не удалось. Машина числилась в розыске, и никаких зацепок бесследно улизнувшие бандиты следствию не оставили.

– Я ж тоже в результате аварии немного отключился, – объяснял Петр Панкратову. – Пришел в себя – менты кругом мигалами светят, а этих черных как черт слизнул!

– Профессионалы, – буркнул Панкратов, все колебавшийся, рассказать ли Виктору и Петру подноготную этой истории. Но останавливала не боязнь прослыть слегка сдвинувшимся по фазе, а втянуть друзей в опасное дело. Чрезвычайно опасное, в этом он уже не сомневался.

...Едва придя в себя после жутких событий и потери пальца, Панкратов пробрался к комнате сестры хозяйки, в которой тогда ночью воздействовал на него какой-то гадостью бородатый старик. Связка ключей качалась в замке. Значит, вышла Мария Гавриловна, шумная хлопотунья, гроза санитарок и медсестер. Панкратов осторожно вошел, напоминая повадками не столько заведующего отделением, сколько мелкого воришку.

В комнате появились штабеля коробок с надписью: «Жидкость для мытья туалетов „Сапфир“, и запах от них шел такой, что у Панкратова стиснуло виски. Воровски подойдя к столу, он приоткрыл крышку чернильницы, ни минуты не веря в то, что найдет там перстень. Но перстень лежал в хлопьях засохших чернил, окрашивавших овальный камень в лиловый цвет.

Взяв кольцо, Панкратов уставился на него во все глаза, но заметил лишь, что камень бледно-голубой, а по темному металлу высечены какие-то знаки.

– Рада вас видеть, Андрей Викторович! На ловца и зверь бежит! – вошла в комнату, загрузив ее до отказа своим необъятным дрожащим телом, Мария Гавриловна. – Вот, взгляните квитанции! Аминазин в ампулах дали венгерский, а я запрашивала Германию! – она прихлопнула ладонью лежавшие на столе бумаги.

Глупо улыбаясь и пряча руки, как пятилетний шалун, Панкратов протиснулся между коробками с жидкостью «Сапфир» и туго стянутым несчастными пуговицами халатом Марьи Гавриловны.

– Не сапфир, а алмаз! – сообщил он ей доверительно и выскользнул за дверь.

– Бедный, похоже, и вправду слегка того... – проводила сестра-хозяйка взглядом Панкратова, предвкушая свой рассказ об этом происшествии за чаем в сестринской.

Он поднимался по служебной лестнице, когда зазвонил мобильный телефон, оказавшийся в кармане халата. Мобильника у Панкратова до той минуты не было, а размышлять, откуда он взялся – некогда.

– Слушаю, – Панкратов нажал нужную кнопку с третьего раза и услышал знакомый голос:

– Постарайтесь, чтобы нас никто не слышал...

Оглядевшись, Панкратов увидел дверь с торжественной надписью «Клизменная» и нырнул в крошечную без окна комнату.

– Слушаю... – повторил он еще раз, садясь на обитую клеенкой кушетку.

– Вы нашли свою вещь. Имейте ее всегда при себе.

– Но хирурги ничего не носят на руках... не полагается, -не нашел никаких более веских аргументов против насильственного вторжения в его жизнь Панкратов.

– Придумайте что-нибудь, но никогда, даже в ванной, не разлучайтесь с перстнем. Это в ваших интересах. Заметьте, мы ведем себя вполне лояльно после вашего... фокуса.

– Вы применили насилие. Я этого не терплю! И перстень ваш выкину в Москва-реку, сегодня же!

– Зачем горячиться. «Холодный ум и чистые руки» – так у вас говорят?

– Не у нас. У чекистов! – покосился Панкратов на висящие на стене кружки Эсмарха, напоминавшие ему всегда о подвалах Лубянки. – У нас руки грязные, а мысли чистые!

– Философский диспут перенесем до лучших времен и более подходящей обстановки. Твердо запомните одно – без перстня нам будет трудно спасти вас.

– Интересно, от кого же, если не от вас?

– У вас отвратительный характер, доктор, и вы вспыльчивы как мальчишка. Запомните – вы играете на нашей стороне, вы нужны нам. А те, кто играет против нас, могут пойти на многое, чтобы убрать вас из дела. Подумайте о жене, сыне. И поймите – идет серьезная игра, а не КВН. Это очень даже печально.

Связь прервалась, и Панкратов осторожно сунул телефон в нагрудный карман.

«Печально, – с этим трудно не согласиться. – А с остальным...»

Вот поэтому он решил не посвящать друзей в подробности «восточного эксцесса», как он окрестил эту историю про себя.

Он рассказал лишь Петру, что своими, правда, замутненными жаром глазами видел белых «санитаров», пытавшихся вколоть что-то, скорее всего, убийственное находящемуся в беспамятстве «бандиту». Понятно, что помощники успели бесшумно сразить их пулями. Но куда делись тела и все следы их пребывания в помещении?

– Восток дело тонкое, – повторил Петя популярную шутку. Они сидели в больничном скверике, приветствуя первый ясный, солнечный зимний день, и курили.

– Теперь и усиленного питания для бедных больных не будет, и премии санитаркам... – заскучал Панкратов.

– Да и перспективным молодым врачам тоже пособий на бедность не жди! – присвистнул Петр. – А что вообще-то будет, а, шеф?

– Шумят на высшем уровне. Мое место делят. Ну, куда я такой со всех сторон запятнанный теперь гожусь?

– Эх, зря мы с вашим клиентом в Эмираты не драпанули. Вызвали бы туда Маринку и Альбину Григорьевну... – он тревожно покосился на Панкратова, не сболтнул ли лишнего.

– В общих чертах идея не плохая. Но пришла поздно. Патриотизм заел. – Панкратов огляделся – окна корпусов горели на солнышке, парк, осеребренный инеем, сам был похож на Дворец Здравоохранения – стерильный, окутанный покоем и благолепием. – Люблю я эту хреновую клинику! Сердцем прирос.

– Но погулять по свету еще ведь не поздно?

– Поездить можно, тем более мужчине свободному, не обремененному семейством, – согласился Панкратов.

– Если вы приняли решение уехать в командировку, я вас поддерживаю. Пока здесь все уладится... Эх! – Петр отбросил окурок и потянулся во весь свой богатырский рост. – С каким свистом я бы последовал за вами, шеф! Кстати, в какую страну?

– Пока ничего не известно. Грезится мне Красное море. А не знаешь, совместные командировки не оформляют? Ну, со специалистом по профилю?

– Я... Я не могу, Андрей Викторович... – Петр опустил глаза и вдруг спохватился:

– Маринку хотите взять?

– Нет, не угадал. Опытного специалиста по женским болезням. Думаю, эта тема многородящих матерей Востока как раз волнует.

– Альбину? – Петр недоверчиво взглянул и вытащил из кармана пакет. – Что вы, шеф! В Тулу со своим самоваром! Там такие лани! Вспомните Сухова: Зульфия, Фарида, Гюльчатай... -он щелкнул кончиками пальцев и, озираясь по сторонам, посвистел. – Дружка на обед вызываю.

– Опять не догадался. Ей сулят большое повышение по работе.

– Вот, знакомьтесь, Кузьма.

У ног Петра сел, принюхиваясь к пакету, рыже-пегий дворняга с облезлым боком.

– Умный до невозможности! Я бинты Андронова прихватил и к корейскому ресторанчику отправился. Сказал мне там мужик, что подловили бесхозного пса.

– Где же разыскал?

– Ой, не спрашивайте, заплачу. Там как в тюряге десятки таких вот бедолаг решетки грызут и молящими глазами смотрят. Но не мог же я взять всех? Разложил перед клеткой андронов-ские бинты и вдруг вижу – лезет через головы братанов этот хиляк и от счастья даже повизгивает. Говорю мужикам тамошним: «Выпускайте этого!» Вывели мне его, прыгающего от радости. Решил, хозяин явился. Обнюхал меня, поджал хвост, посмотрел так презрительно за обман мой и побрел прочь. Думал, что кроме Андронова, он никому не нужен. А здесь девчонка одна из терапии, она на журналистку учится, написала всю его историю и у столовки вывесила. Многие плакали, честное слово. А теперь нас с тобой, Кузьма, здесь все любят.

– А меня? – присоединился к компании Виктор. – Вон как псина пирует. И глядите, я ему бок мазью обрабатываю, вроде шерсть пошла.

– Тебя, Витя, тоже любят. – Панкратов обнял друзей.

– С любимыми не расстаются... – философски заметил Виктор, глядя в сторону.

– Кто здесь расстается? Смотаюсь по-быстрому, одна нога здесь, другая там, – засмеялся он.

Никто не улыбнулся.

– Но я же вернусь, чертяки! Я непременно вернусь. Всего-то каких-то три года. А завтра у нас выход в свет, в кафе «Синичка». Как, мужики, гульнем напоследок?

– Почему бы нет? Гулять так гулять, – вздохнули оба.

Панкратов уехал работать в дальние края, но это совершенно другая история...